Глава 16

Остальная часть пути до Англии прошла нормально, без особых происшествий. Несколько раз над нами пролетал самолет без опознавательных знаков, но, вероятно при виде нашего «грозного» деревянного макета, предпочитал не рисковать. А может, нам просто сопутствовала удача. Более быстроходные суда, вышедшие после нас из Бордо и нагнавшие нас в море, оказались менее удачливы. Один был подвергнут торпедной атаке, а другой бомбардировке. Мы поймали посылаемые ими сигналы бедствия.

Нельзя сказать, что жизнь на судне в этом четырехдневном путешествии была очень приятной. Еду получали только дети. Остальные ели орехи и раз в день пили чай. Оставив небольшой запас, пресную воду слили за борт, чтобы облегчить судну продвижение по заминированному проходу. Уголь заканчивался, и добровольцы из числа пассажиров, создав цепочку, передавали орехи из трюма в машинное отделение, где их добавляли к углю и забрасывали в топку. Судно пропахло запахом жареных орехов.

К счастью, стояла прекрасная погода, и все, кроме детей и нескольких женщин, спали на палубе. Утром мы просыпались черные от сажи и с ломотой в каждом суставе.

На судне был один радист, и мы поочередно заступали на вахту, чтобы обеспечить круглосуточное наблюдение за эфиром. Пока я нес дежурство между нулем и шестью часами утра, Галина спала в шезлонге, который я выпросил специально для нее у капитана. Мы больше не ссорились.

26 июля 1940 года наше судно, приняв на борт английского лоцмана, вошло в гавань Фалмута.

Побережье Англии выглядело совсем не так, как мы себе представляли. Ни одного военного корабля! А ведь мы ожидали, что англичане должны бдительно охранять свои рубежи, опасаясь немецкого вторжения. Как мы ни всматривались, нам не удалось обнаружить даже следов береговой артиллерии.

– Видно, хитрые британцы так замаскировали орудия, что их не заметишь с моря, – высказал предположение один из моих товарищей.

– А что скажешь относительно британского флота, капитан? – обратившись ко мне, с ехидцей спросил другой. – Им удалось и корабли сделать невидимыми?

Небольшой рыболовецкий сейнер, превращенный в патрульное судно с установленными по бортам 18-миллиметровыми орудиями, прошел мимо нас в канал.

– Не очень-то он напоминает линейный корабль, ты как считаешь? – насмешливо спросил кто-то.

– Если здесь такой флот, то я завтра же отплыву в Канаду.

– Интересно, как ты туда собираешься добираться? Рассчитываешь на помощь британцев?

На причале стоял типичный британский полисмен, один, без револьвера, без винтовки, даже без дубинки, и спокойно разглядывал столпившихся на нашей палубе людей. Мы не увидели на причале ни одного солдата, только небольшую группу местных жителей и докеров, которые приняли швартовы. Мало сказать, что мы были озадачены, – мы были ошеломлены.

– Мы ведь могли быть немцами, – сказал кто-то. – На борту мог скрываться вооруженный до зубов полк, готовый выскочить на берег и захватить порт.

Реплика осталась без ответа. В памяти всплывали полузабытые со школьных времен фразы: «Британская империя», «Британия – владычица морей», «на протяжении веков на Британскую землю не ступала нога захватчика». Все это придавало уверенности, что мы входим в защищенную гавань. Это свойственно англичанам, решили мы, ничего не выставлять напоказ.

Вместо ожидаемой нами группы официальных лиц, на борт поднялись двое усталых мужчин в штатском с небольшими потрепанными портфелями в руках. Как позже выяснилось, они были чиновниками из иммиграционной службы.

Мы по очереди подходили к ним, регистрировались и отвечали на вопросы. Среди находившихся на борту поляков я единственный говорил по-английски, поэтому меня стали использовать в качестве переводчика. Но для начала я должен был ответить на их вопросы.

Выяснив имя, фамилию, возраст и откуда я прибыл, чиновники попросили меня показать документы. У меня не было никаких документов: они остались в кармане мундира, которым я укрыл тело Сташека.

– Капитан этого судна лично знает меня, – сказал я в ответ на их вопрос, – польское консульство может подтвердить мою личность.

– Кем вы являетесь, сэр, – вежливо спросили они, – гражданским лицом, солдатом или военным моряком?

– Всем понемногу. Я и сам не могу точно указать свой статус.

– Мы оформим вас как гражданское лицо. Есть ли у вас багаж?

– Нет.

– А это что? – спросил один из них, указывая на пулемет.

– Это пулемет! – с гордостью произнес я. – Он мог пригодиться, если бы нас атаковали немцы. У меня есть к нему патроны.

– У вас имеется необходимое свидетельство?

– Что?

– Свидетельство, дающее право иметь огнестрельное оружие, – терпеливо объяснил он.

– Но ведь идет война! – воскликнул я. – Мне уже приходилось использовать этот пулемет. Может статься, я еще им воспользуюсь.

– Очень жаль, сэр, но мы не можем разрешить вам взять его на берег.

Вот так мне пришлось расстаться с пулеметом.

Несколько часов я провел с иммиграционными чиновниками, переводя тысячи вопросов и восхищаясь чисто английской вежливостью и тактичностью. Затем нас всех отвезли в городской кинотеатр, где несколько английских дам уже приготовили для нас чай с молоком и бутерброды с кресс-салатом.

По-видимому, в Англии действительно очень плохо с продовольствием, если они уже перешли на траву, – заметил сидящий рядом со мной мужчина.

Но мы, несколько дней питаясь одними орехами и запивая их водой и лишь изредка чаем, были рады даже траве и чаю с молоком.

В кинотеатре мы провели две ночи и день, пока англичане решали проблему с нашим размещением. День прошел прекрасно. Мы слушали музыку и посмотрели несколько фильмов. А вот ночью мы испытывали серьезные неудобства. Кресла в зале были мягкие, но на них можно было только сидеть. А ведь так хотелось лечь! Утро началось с музыки и приглашения на чай. Кряхтя и охая, мы в полном смысле этого слова «выкарабкивались» из кресел, разминая застывшие члены. Мы не имели права покидать помещение кинотеатра, поскольку не прошли «проверку на благонадежность». Опять в туалет выстроилась очередь, но очереди за орехами здесь уже не было.

На третий день нашего пребывания в Фалмуте нас посадили в поезд и отвезли в Лондон. В Лондоне нас на автобусах развезли по казармам и в пустующее помещение школы на Фулхам-роуд, где происходила процедура проверки. После этого мне позволили войти в контакт с польскими властями и военно-морским штабом. Я обратился с просьбой немедленно направить меня в польскую армию или на флот. Бюрократическая машина медленно переваривала полученную информацию, и в течение нескольких дней я был вынужден работать в качестве переводчика. Теперь я входил в состав группы, осуществляющей проверку беженцев.

Руководитель этой группы, рыжеволосый мужчина (как я узнал, шотландец), редко задавал вопросы, а больше просто следил за медленным процессом «вопрос – ответ», переводчиками которого были польский консульский чиновник и я. Иногда он вставал со своего места, отходил в угол комнаты и перекидывался несколькими словами с сидевшим там англичанином, тоже членом проверяющей группы. Затем возвращался на место и начинал машинально водить пальцем по столу, явно думая совсем о другом.

В один из дней во время прохождения процедуры проверки голландцем я от нечего делать стал просматривать документы, которые он извлек из карманов. Шотландцу, похоже, тоже все наскучило, и он, как обычно, отошел в угол поговорить со своим сотрудником. Мне показалось, что на этот раз они не просто болтают, а говорят о чем-то серьезном. Когда в обеденный перерыв шотландец пригласил меня за свой столик, я задал ему вопрос:

– Вы что, в чем-то подозреваете голландца?

– Мы ни в чем его не подозреваем. – Он выглядел крайне удивленным.

– Тогда почему вы сказали, чтобы его задержали?

– Откуда вы знаете, что я сказал?

– Я видел, как вы разговаривали в углу.

– Но вы не могли меня слышать.

– Слышать действительно не мог, но я прочел по губам, – объяснил я. – Я довольно прилично читаю по губам, а теперь заодно практикуюсь, когда говорят на английском языке.

– Ну что ж, это очень полезно, – с улыбкой согласился мой собеседник.

Скоро уже он заставил меня удивиться. После обеда во время работы его позвали к телефону, и через стеклянную дверь я видел, как он разговаривал. Он заметил, что я наблюдаю за ним, и, вернувшись, подозвал меня. На этот раз он обратился ко мне на чистом польском с едва заметным акцентом.

– Опять шпионите за мной? – спросил он.

– Да, – признался я. – Ваше знание польского языка тоже весьма полезно, не так ли?

Мы вернулись к работе, и я в течение нескольких часов переводил вопросы и ответы, словно он не понимал ни слова по-польски. Он даже умудрялся сохранять на лице непонимающую улыбку, во всяком случае, мужчина, видимо раздраженный задаваемыми вопросами, потребовал от меня: «Скажите этому болвану, чтобы он задавал разумные вопросы».

На следующее утро, когда я пришел на работу, шотландец сказал, что на сегодня я свободен.

– Завтра вы уезжаете. Вас берут на флот, – сообщил он мне.

Мы обменялись рукопожатиями, и, когда я уже собрался уходить, вопрос шотландца остановил меня у порога:

– Что вы знаете о голландце?

– Только то, что он не нравится моей подруге.

– Это той, что сопрано?

– Да.

– Симпатичная женщина. А почему он ей не нравится?

– Она сказала, что чисто интуитивно. Ну, вы понимаете, женская интуиция! Ей показалось, что она встречала его в Париже, причем в окружении поляков, которые не владели никакими языками, кроме польского.

– А что еще она говорила?

– Она слышала, как он выругался по-немецки, когда споткнулся и упал на палубу, когда мы плыли из Франции в Англию.

– Она права – он немец, – сказал шотландец, рассеянно рисуя карандашом. – Он уже взят под стражу.

– Как же вы его разоблачили?

– Я следил за ним и заметил, как он разговаривал во дворе с одним из ваших соотечественников.

– Это не доказательство.

– Согласен. Но, как вы помните, на собеседовании он сказал, что говорит только по-голландски.

– А вы слышали, как он говорит по-польски?

– Я не слышал, а видел. Я теперь не только учу польский, но и пытаюсь читать по губам.

Мы дружно рассмеялись.

– Зачем вы учились читать по губам? – спросил он меня.

– Чтобы следить за подружками. Хотя, как вижу, это оказалось весьма кстати.

– Безусловно, – ответил шотландец, и мы опять обменялись рукопожатиями.

Консульство выдало мне деньги, и, вызвав такси, я поехал в польский штаб, где после нескольких часов ожидания был приглашен к имевшему крайне важный вид командующему. Он быстро перешел к сути вопроса:

– Мы удовлетворили вашу просьбу. Вы отправляетесь на флот. У вас будут некоторые трудности на первом этапе, но вы профессионал и быстро освоитесь. Под вашим командованием будет находиться группа связистов, и вы по мере необходимости будете прикомандировываться и к торговым, и к военным судам. Вам пригодится знание английского в общении с британским адмиралтейством. «Левант» будет вашим первым судном. Сейчас оно пришвартовано в Плимуте[40]. Завтра вы должны взойти на его борт и в тот же день отплыть в Канаду. Вопросы есть?

– Да, сэр. У меня нет никаких вещей, только то, что сейчас на мне.

– Лейтенант Винники позаботится об этом. Удачи, лейтенант.

У меня не было времени осмотреть Лондон. После того как Винники обеспечил меня всем необходимым, у меня осталось около двух часов, но надо было еще подогнать форму и купить кое-что из мелочей. Перед тем как уехать в Плимут, я отправил Галине букет цветов; она оставалась в Фармуте. Затем купил газеты и журналы и сел на поезд.

Я знал, что в Плимуте находится британская военно-морская база. Я прибыл в Плимут после полуночи. Мне необходимо было связаться с польским или британским военно-морским командованием, чтобы выяснить, как попасть на «Левант». Мои телефонные переговоры затянулись. Как мне объяснили, они не были уведомлены о моем прибытии и поэтому не могли обеспечить меня транспортом. К моменту, когда я закончил разговор, вокзал уже опустел, только на платформе еще о чем-то разговаривали два проводника. Они объяснили мне, как дойти до военно-морской базы, и я решил отправиться туда пешком. В темноте я быстро заблудился и, бессмысленно проплутав по улицам, был вынужден прекратить поиски.

Как странно, думал я, шагая по улицам. В Плимуте располагается военно-морская база, и немцы наверняка собираются сюда вторгнуться. По городу, казалось бы, должны ходить патрули, осматривая все улицы и закоулки. Где же они, черт побери?! Я больше часа болтался по городу и не встретил ни единой живой души. Может, за мной наблюдали тысячи глаз из замаскированных бункеров, держа палец на спусковом крючке, готовые выстрелить в любую секунду? Если это так, а именно так и должно быть, какая-нибудь напряженная рука могла случайно нажать на спуск и выстрелить в меня. Ведь такой город, как Плимут, обязательно должен защищаться.

Я попытался отыскать хоть какую-нибудь гостиницу, но поиски оказались абсолютно безрезультатными. Увидев на улице машину, я поднял руку, надеясь, что она остановится. Водитель, по всей видимости, заметил меня в самый последний момент. Машина вильнула, и он, выругавшись в мой адрес, поехал дальше.

Что же делать? Я решил, что глупо болтаться по улицам, пока кто-нибудь не пристрелит меня. Поэтому я не нашел ничего лучшего, как выйти на пересечение нескольких улиц, сел в центре перекрестка на чемодан, чтобы проходящий патруль понял, что я один и безоружен. Прошло около получаса, и я услышал нарочито медленные шаги, а потом увидел, как из темноты появился полисмен.

– Ау-у-у! Кто там? – позвал я, предупреждая о своем присутствии.

Полицейский подошел и посветил мне в лицо фонариком.

– В чем дело, сэр, устали?

– Еще как устал! Я несколько часов пытаюсь найти кого-нибудь, кто бы показал мне, как пройти в гавань. Куда все, черт побери, подевались?

– Должно быть, спят.

– Идет война, – горячо начал я, – и, несомненно...

– Конечно, конечно, сэр, но даже немцы иногда спят. Чем я могу вам помочь?

Попросив у меня документы, он внимательно изучил их и вернул обратно.

– Не могли бы вы отвести меня в гостиницу, чтобы я мог там дождаться утра? – попросил я.

– Слишком поздно, сэр. Все гостиницы закрыты. Но если вы пойдете со мной в участок, мы сможем что-нибудь придумать.

В полицейском участке все проявили ко мне максимум внимания. Они попытались дозвониться в различные военные ведомства, но, к сожалению, безрезультатно.

– Простите, сэр, но все офицеры, видимо, крепко спят. Придется вам ждать до утра.

– А нет ли поблизости какой-нибудь гостиницы?

– В это время суток, сэр, вас не впустят ни в одну гостиницу. Если вы ничего не имеете против, то могли бы переночевать у нас в участке, в одной из камер. Там можно вполне удобно устроиться.

– Мне уже не раз приходилось ночевать в тюрьме, пока я добирался из Польши во Францию. Не вижу причины, почему бы мне не добавить к своей коллекции еще и английскую тюрьму.

– Не беспокойтесь, сэр, мы не будем запирать камеру, – заверили они, вручая мне огромную чашку чая... с молоком.

Но один вопрос не давал мне покоя, и, прежде чем уйти в камеру, я решил задать его полицейским:

– Почему ни один солдат не вышел поговорить со мной? Ведь они наверняка видели, что я потерялся в городе.

– О каких солдатах вы говорите, сэр?

– Разве в городе не ходят патрули?

– Зачем? – не скрывая удивления, хором спросили полицейские.

– Разве вы не боитесь вторжения? Немцы уже заняли Францию.

– Да нет, все не так плохо, как кажется. Даже у Гитлера хватит ума не предпринимать подобных действий, – заверили они.

Я пошел в камеру, восхищаясь британской невозмутимостью, хотя и ставил под сомнение их чрезмерную уверенность.

Утром сержант встретил меня горячим завтраком и большой чашкой чая с молоком. В девять часов меня на машине доставили в гавань и на полицейском катере подвезли прямо к борту «Леванта», стоявшему на якоре во фьорде.

Этим закончилась ночь, проведенная мной в английской тюрьме.

Начинался новый этап жизни – война на море.

Эта война резко отличалась от той, с которой мне уже пришлось познакомиться. На море враг всегда остается подарком, причем достаточно редким. Люди, имеющие дело с бомбами, торпедами и глубинными бомбами, сеют смерть, но крайне редко встречаются лицом к лицу с врагом. Для них враг ассоциируется с мелькнувшей перед глазами боевой рубкой вражеской субмарины, бледными очертаниями карманного линкора на горизонте, силуэтом «фокке-вульфа» в ослепительных солнечных лучах или на фоне серого зимнего неба над Атлантикой. Они не заглядывают в лицо врагу, не видят написанной на нем ненависти, страха или отваги, не слышат его победных и предсмертных криков.

Враг обозначал свое присутствие, разрывая наши суда торпедами, взрывая их снарядами и бомбами, превращая в бесформенную массу раскаленный металл, человеческую плоть и кровь, растекавшиеся по палубе.

Мы отплачивали врагу той же монетой. Но как эта война отличалась от той, с которой мне уже пришлось столкнуться! Здесь не приходилось смотреть в лицо врагу, бесшумно преследовать его, всаживать нож, стрелять в упор и видеть, как пули, проделав аккуратные отверстия в мундире, врываются в тело и опрокидывают его навзничь. Не приходилось сдавливать горло врага до тех пор, пока он, обмякнув, не падал на землю.

Битвы в Атлантике представляли совершенно иной вид войны. В течение нескольких лет они забрали жизни десятков тысяч людей, среди которых были мои ближайшие друзья. Морские сражения шли в южных морях в условиях тропической жары и в северных морях, когда суда мало чем отличались от айсбергов под таинственным светом северного полярного сияния.

Долгие годы, зимой и летом, в штиль и шторм, Атлантический океан был для меня единственным домом; часто он мог стать и моей могилой.