Глава 10

Ночью мы со Сташеком (так я стал называть Станислава) закончили все приготовления. Итак, мы окончательно остановились на Венгрии. Мы решили, что в целях экономии сил нам следует по мере возможности пересечь границу на немецких товарных поездах. Пришлось внести некоторые коррективы в наш план. Поскольку не было прямой ветки из Кракова в Венгрию, мы должны будем перепрыгивать из поезда в поезд, чтобы достигнуть желанной цели, и я в который раз вспомнил свое комфортное путешествие из Варшавы в Краков. Получалось, что ехать придется днем, и руки должны быть свободны. С другой стороны, мы будем переходить через горы, а значит, нужны лыжи. Стоял конец ноября, и без лыж нам не одолеть покрытые снегом горные склоны. Но как запрыгнуть на движущийся поезд с лыжами? Мы решили добраться до Санока, расположенного в нескольких сотнях миль юго-восточнее Кракова, и там обменять золотые кольца, которые дал мне брат, на две пары лыж. На них пройти пятьдесят миль к югу до границы и дальше по территории Венгрии.

У Сташека был лыжный костюм и ботинки, а нам с Лидой пришлось обойти ее друзей, и к ночи у меня тоже было все необходимое. Мы взяли по буханке хлеба, по большому куску колбасы из конины (в то время она считалась в Польше деликатесом). Лида испекла немного картошки, а Франек принес полбутылки рома.

У нас имелась подробная карта приграничной области. Но какой прок от карты без компаса? Выручил Иржи.

– Обещаешь вернуть его, дядя?

– Я обязательно верну компас. Спасибо, Иржи.

Мы собрали рюкзаки и стали ждать наступления утра.

– Я так и не поняла, почему вы решили направиться к венгерской границе, когда Чехословакия намного ближе? – спросила Лида.

– Татры намного выше гор, которые мы собираемся пересечь.

– Кроме того, немцы в Чехословакии, и чехи не раздумывая сдадут нас в их руки, – добавил Сташек.

– Но вы забываете об украинцах, – перебил его Франек. – В деревнях вокруг Санока полно украинцев. Немцы формируют из них что-то вроде милицейских отрядов, чтобы они отлавливали поляков, бегущих за границу. Немцы морочат украинцам голову, и те верят, что Украина станет независимой.

– В районе Санока проходит немецко-советская демаркационная линия, – добавила Лида. – Там вам тоже следует быть очень внимательными.

Мы прекрасно понимали, на какой идем риск, но были уже охвачены предотъездной лихорадкой. Мы стремились в путь и не желали обращать внимания на трудности. Мы были полны оптимизма, и я уже видел себя в рядах польской армии, движущейся из Парижа на Берлин.

В ту ночь мы почти не сомкнули глаз. Утром Лида приготовила завтрак, но я почти не мог есть. Причина была не в том, что у Лиды в глазах стояли слезы, когда она накрывала на стол, и не в том, что Иржи не отставал от меня с вопросом: «Дядя, когда ты вернешься?» Я впервые с того момента, как принял решение бежать за границу, осознал, что впереди меня ждет неизвестность. Я не мог ответить на вопрос Иржи, поскольку не знал своего будущего.

Раздался стук в дверь, и вошел Сташек с рюкзаком за спиной, полностью готовый к выходу. Я встал из-за стола. Иржи с Франеком помогли мне надеть рюкзак. Лида смотрела на нас, комкая в руке носовой платок. Не зная, о чем говорить, мы забрасывали друг друга пустыми вопросами, скрывая за ними обуревавшие нас чувства.

Сташек тактично отошел в сторонку, чтобы дать мне попрощаться с родными.

– Не плачь, Лида, – сказал я сестре, стараясь шуткой разрядить последние минуты расставания. – Ты у меня такая красавица, а от слез подурнеешь. Лицо распухнет, глаза покраснеют. Не надо плакать. Через год, максимум через два, я уже вернусь.

– Хорошо, Стефан. Через год мы будем ждать тебя. Даже если немцы выгонят нас отсюда, мы уедем в Газеловку, и после войны ты вернешься туда, – сказала Лида и, улыбнувшись, добавила: – Только смотри не спутайся за границей с какой-нибудь женщиной!

– У меня просто не будет на это времени, сестренка.

Франек крепко пожал мне руку.

– Не слишком-то подставляйся, Стефан, а то не сносить тебе головы, – сказал он, дружески похлопав меня по спине.

Теперь подошла очередь Иржи. Он порылся в кармане и вытащил несколько кусочков сахара.

– Это тебе, дядя.

Сахар давно потерял свой естественный белый цвет. Он был покрыт налетом грязи, которая всегда почему-то скапливается в мальчишеских карманах. Я знал, что сахар – большая редкость, и поинтересовался, откуда он у племянника.

– Мне дал его друг, – объяснил ребенок.

– А может, стащил?

– Нет. Я... я обменял свой нож на сахар, – признался Иржи и, смущенный собственным благородством, пояснил: – Мама сказала, что он вам очень пригодится. Может, у вас в горах не будет еды, и тогда вы будете есть сахар.

– Что бы тебе хотелось за это? – спросил я мальчика, стараясь держаться, как подобает мужчине, и скрыть охватившие меня чувства.

– Ничего, дядя. Мне ничего не надо, – серьезно ответил Иржи. – Просто возвращайся скорее.

– Я вернусь, Иржи, обязательно вернусь! А теперь давай пожмем на прощание руки.

Сташек с родными стояли молча, когда я подошел к ним, и мы, попрощавшись, быстрым шагом отправились в путь. Мы прошли всего каких-нибудь сотню шагов, как нас догнал Иржи.

– Дядя! Дядя Стефан! Ты кое-что забыл. Запыхавшись, он протянул мне кинжал, который я привез из Варшавы.

– Ты забыл его под подушкой.

– Спасибо, Иржи. Ты молодец!

– До свидания, дядя, – прошептал мальчик, и я увидел, как он вытирает рукой слезы.

Он был просто маленьким мальчиком и не мог сдерживать чувства. Иржи протянул руки, обхватил меня за шею и поцеловал.

– До свидания, дядя. Возвращайся скорее.

После этих слов повернулся и побежал домой. Мои щеки были мокрыми от слез, и я уже не понимал, чьи это слезы, мои или Иржи.

Нам потребовался почти весь день, чтобы обогнуть Краков и дойти до железнодорожной ветки, ведущей на восток. Как только стемнело, нам удалось залезть в немецкий товарный состав, медленно отъезжавший от станции. Оказавшись на платформе, мы увидели, что состав перевозит немецкие полевые орудия и транспортные средства. В темноте мы не заметили охрану и очень надеялись, что они тоже не обратили на нас внимания. Мы заползли в грузовик и спрятались под брезентом. В грузовике находились пустые деревянные ящики с крышками.

– Давай в них спрячемся, – прошептал Сташек.

Сначала мы попытались вместе залезть в один ящик, но в нем было слишком тесно для двоих, и мы спрятались в соседних ящиках. Я положил под голову рюкзак, лег поудобнее и закрыл крышку. Поезд грохотал на стыках, время от времени оповещая о своем движении паровозными гудками.

Через несколько часов я проснулся от стука и шепота Сташека. Было светло. Поезд стоял. Я откинул крышку, привстал и увидел, что Сташек тоже лежит в ящике. Подняв крышки одной рукой, а другой опершись о край ящика, чтобы было удобнее разговаривать, мы напоминали сейчас персонажей с картины «День Страшного суда», которая висела в нашей церкви в Газеловке. На ней мертвецы поднимали крышки и выходили из гробов. При этом воспоминании я громко рассмеялся.

Перестань, Стефан! – хриплым шепотом остановил меня Сташек. – Мы стоим на станции.

– А что за станция?

– Не знаю.

Состав несколько раз проехал туда и обратно вдоль станции, и нам удалось прочесть название. Это был Тарнов, находящийся примерно в девяноста пяти километрах к востоку от Кракова. После маневрирования состав отогнали на запасные пути, и мы услышали голоса немецких охранников, прошедших мимо нас к зданию вокзала.

– Ну, что дальше, капитан? – спросил меня Сташек. – Будем выяснять у начальника станции расписание движения поездов на Санок?

– Может, лучше поищем поляков-железнодорожников?

Он посмотрел в дырку, которую проковырял в брезенте. Мы вылезли из ящиков и надели рюкзаки на тот случай, если придется спешно убираться отсюда.

– Там стоит несколько человек, – сообщил Сташек.

– Давай привлечем их внимание, когда они будут проходить мимо. Может, они дадут нам какую-нибудь информацию о движении поездов.

Когда железнодорожник поравнялся с платформой, Сташек тихо окликнул его. Мужчина явно услышал, но прошел мимо. Однако спустя несколько минут он вернулся.

– Что вы хотите? – спросил он, глядя в сторону.

– Куда идет этот поезд? – спросил Сташек. – Нам надо в Санок.

– Поезд останется здесь до завтрашнего дня. На этой линии мне неизвестно о других поездах на Санок. Есть поезда на южном направлении от Горлице через Ясло.

Рассказав все, что знал, мужчина ушел, но вскоре вернулся.

– Вы бы лучше уходили отсюда, – и, предупреждая наш вопрос, добавил: – Спрыгивайте на другую сторону и спускайтесь на набережную. Там нет охраны. Идите спокойно, не бегите.

– А какие-нибудь поезда на Горлице пойдут отсюда? – спросил Сташек.

– Ничего не могу сказать. За последние два дня было мало поездов.

– Мы вам очень благодарны. Вы так нас выручили.

– Удачи вам, где бы вы ни были.

– Еще раз огромное спасибо.

Мы подождали, пока он уйдет, вылезли из-под брезента и спрыгнули на землю. Никто не видел, как мы спустились к набережной и ушли со станции.

Мы не знали Тарнова, и нам пришлось один раз спросить дорогу. В городе мы видели много немецких солдат, но они не обращали на нас никакого внимания.

– Будьте осторожнее. Это гестаповцы, – объяснил нам местный житель, у которого мы спрашивали дорогу. – Они настоящие свиньи.

Выйдя из города, мы сверились с картой, нашли нужную нам железнодорожную ветку и шли вдоль нее в течение нескольких часов. В тот день не было ни одного поезда. Поначалу мы легко преодолевали расстояние, но в полдень началась метель, и мы, вконец измученные и голодные, постучались в крестьянский дом и вошли.

Внутри было тепло, и в тусклом свете лампы мы разглядели мужчину и женщину. Мы еще не успели открыть рот, как мужчина резко спросил:

– Кто вы и что вам надо?

– Мы замерзли и очень устали, – ответил я. – Нельзя ли нам у вас немного передохнуть?

Женщина собралась что-то сказать, но мужчина прикрикнул на нее.

– Помолчи! – сказал он, повернувшись к нам. – В моем доме нет места для язычников. Поняли, нет места!

– Но мы не язычники, – попробовал возразить Сташек.

– Вы ведете себя как язычники, – прервал его хозяин дома, – значит, вы и есть язычники... или евреи.

Тут до меня дошло, что мы со Сташеком забыли крестьянские обычаи. Я схватил возмущенного Сташека за руку, вывел его на улицу, обошел вместе с ним вокруг дома и опять постучал в дверь.

– Войдите! – раздался изнутри мужской голос.

– Слава Господу! – снимая лыжную шапочку, сказал я.

– Во веки веков! – ответили хозяева и пригласили нас сесть. – Разделите с нами пищу.

– Господь воздаст вам за вашу доброту, – произнес я всплывшие из памяти слова.

Мужчина, довольный преподанным уроком, молча разглядывал нас. Его жена возилась у печки. Я с наслаждением вдыхал аромат кипящей картошки; около тридцати часов мы не ели ничего горячего.

– Вы пробираетесь за границу? – Вопрос хозяина прервал мои мысли о еде.

– Да, – не считая нужным что-то скрывать, ответил я.

– Вы не могли прийти издалека, ведь у каждого из вас всего лишь по паре ног. В горах глубокий снег.

– Мы не шли по горам, – ответил Сташек.

– Я это и так понял. А как же вы шли? И как собираетесь двигаться дальше?

Мы со Сташеком переглянулись и промолчали.

– Не хотите, не говорите, – сказал мужчина и, чуть помедлив, добавил: – Мой сын ушел за границу на прошлой неделе.

– О! – воскликнули мы хором.

– Он сказал, что попытается пробраться во Францию. Это долгий путь, особенно зимой, и ему всего лишь двадцать лет.

Мы молчали, не зная, что на это ответить. Молчал и мужчина. В это время женщина поставила на стол миску с горячей размятой картошкой, политой свиным жиром, и мужчина пригласил нас к столу. Мы вчетвером расселись вокруг стола на табуретках.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа! – сказал мужчина и взял деревянную ложку.

– Аминь, – ответили мы, беря свои ложки.

Мы со Сташеком подождали, пока хозяин, а следом за ним его жена зачерпнут картошку, обильно политую свиным жиром, и опустили в миску свои ложки. Процедура повторилась несколько раз, пока не опустела миска.

Сташек попытался заговорить во время еды, но я незаметно толкнул его в бок. Я знал, что крестьяне считают невежливым разговаривать во время еды.

Я от всей души поблагодарил хозяина.

– Да ладно, может, она придаст вам силы, – ответил он.

Женщина, убрав со стола миску и ложки, зажгла масляную лампу и повесила ее на стену. С делами было покончено, и она наконец-то села и внимательно оглядела меня и Сташека.

– Вы такие молодые, – заметила она.

На женщине было надето несколько широких юбок, голова обвязана платком. В мерцающем свете лампы казалось, что она сошла с картины одного знаменитого польского художника.

– Когда же вы собираетесь вернуться домой? – спросила она.

– Через год, может, через два, – ответил я.

– Дай Бог, – вздохнула она. – Нам так не хватает сына. Скорей бы он вернулся.

– У вас один сын? Больше нет детей? – спросил Сташек.

– Один-единственный, – дрожащим голосом ответила женщина.

В наступившей тишине женщина вытерла глаза подолом нижней юбки.

– Ему не надо было уходить, – вступил в разговор мужчина, – но он и еще несколько парней вбили себе в голову, что им необходимо сбежать за границу. Они заявили, что хотят сражаться, и ушли.

Мы опять промолчали. Да и что тут было говорить? Мы ведь тоже бежали за границу.

– Он был хорошим сыном, – продолжил мужчина. – Если бы я был против, он бы остался, но я не стал ему мешать.

Увидев, что жена заплакала, он заворчал:

– Слишком поздно лить слезы, мать. Бог даст, мы справимся без него. Было бы здоровье! А он когда-нибудь обязательно вернется.

Сташек посмотрел на часы. Начало седьмого. Снаружи все еще бушевала метель. Надо было решать, что делать дальше.

– Если хотите, можете остаться у нас на ночь, – сказал хозяин, – мы будем только рады. Я принесу солому, и вы поспите ночь в тепле. Если решите идти, я запрягу лошадь и немного подвезу вас.

– Видите ли, мы хотим добраться до Санока и пересечь венгерскую границу, – сказал Сташек.

– Вам не пройти весь путь до Санока. Это слишком далеко.

– Нам надо вот сюда. – Вынув из кармана карту, я показал на ней железнодорожный узел.

– Я не умею читать, – извиняющимся тоном сказал мужчина. – Но примерно в десяти милях отсюда есть железнодорожный узел. Вы до него хотите добраться?

– Да, это он и есть. Мы надеемся доехать оттуда до Горлице на немецком товарном составе, а оттуда через Ясло в Санок.

– Там очень много немцев, – после некоторой паузы сказал мужчина. – Это мне сказал сосед; он был там. Но я могу по проселочным дорогам подбросить вас поближе к Горлице. В метель немцев можно не опасаться, они не доставят нам неприятностей.

– Тогда нам надо выезжать, чтобы завтра на рассвете быть на железнодорожном узле. В темноте нам не забраться в поезд, – объяснил я.

– Ладно, я пойду покормлю лошадь, а вы посидите у печки. Я справлюсь меньше чем за час, и мы поедем.

Мы придвинули деревянную скамью к печке, сели и прижались к ее теплому боку спинами. Женщина взяла маленькую скамеечку и деревянное ведро и куда-то ушла. Скоро она вернулась и налила нам по чашке еще теплого молока.

– Попейте молочка, – протягивая чашки, сказала она. – Ночь будет очень холодной!

Я так давно не пил молока, что сейчас испытывал огромное наслаждение. Но тут дверь отворилась, и вошел хозяин в овчинном тулупе и огромной меховой шапке. Мы быстро оделись, взяли рюкзаки и поблагодарили хозяйку за гостеприимство.

– Господь воздаст вам за вашу доброту, – сказал я на прощание.

– Господь не оставит вас, – услышал я в ответ.

На улице нас дожидалась накрытая попоной лошадь, запряженная в низкие деревянные сани, выложенные соломой. Мы сели, мужчина взмахнул кнутом, и лошадь, пофыркивая, тронула с места.

Ехали больше часа. Несколько раз мы вылезали из саней и бежали рядом, чтобы восстановить кровообращение. Метель немного утихла, и сани бесшумно скользили по толстому слою снега. В тишине изредка раздавался скрип конской сбруи и скрежет камня, попавшего под копыто лошади. Проехали несколько деревень, в которых не светилось ни одного огонька.

Сразу после полуночи мы остановились перед небольшой фермой. Мужчина распряг лошадь и ввел ее в сарай. Сняв с себя тулуп, он заботливо укрыл лошадь и поставил перед ней деревянное ведро с кормом.

– Никто не возмутится, что мы явились сюда? – спросил Сташек.

– Хозяева умерли. В сентябре немцы расстреляли их с самолета. Всех убили, а их сын не вернулся с войны. Расстреляли даже скот.

– Чертовы ублюдки, – выругался Сташек.

– Чтоб им всем гореть в аду, – поддержал его мужчина.

Спустя час мы опять были в дороге и к шести утра подъехали к предместьям Горлице.

– Дальше я вас уже не повезу: в городе остановят немцы, – объяснил наш провожатый. – Вы тоже лучше обойдите его стороной.

– Мы будем осторожны, – хором пообещали мы.

Небо очистилось, и появились звезды. Было довольно холодно, и снег скрипел под ногами. Мужчина протянул руку.

– Вам предстоит долгий путь. Бог в помощь и удачи, – сказал он.

Когда мы обменивались рукопожатиями, я почувствовал всю силу его натруженной крестьянской руки. Он зажал кнутовище между ног, чтобы освободить руки, и помог мне надеть рюкзак. Затем ласково похлопал лошадь, подправил упряжь и сел в сани.

– Бог в помощь! – крикнул я на прощание.

Натянув вожжи, он развернул сани в обратную сторону и скользнул в темноту.

Было еще темно, когда мы, обойдя стороной центр города, подошли к железнодорожной станции. Издалека услышали пыхтение локомотива, гудки и крики дорожных рабочих; какой-то состав переводили на запасный путь. Уже почти рассвело, когда мы увидели, что к нам приближается состав. Мы запрыгнули на товарную платформу, ползком обследовали ее. Основную часть платформы занимали кавалерийские повозки, рядом с ними высилась груда мешков и накрытое брезентом сено.

Аккуратно отогнув край брезента, мы удобно устроились в сене, спиной по ходу поезда, и закрыли брезент. Нам было тепло и уютно в нашем убежище, кроме того, мы могли видеть не только нашу платформу, но и следующий крытый товарный вагон.

– Почти как в вагоне первого класса, да, Стефан?

– Я бы сказал больше. Почти как в спальном вагоне, и мы будто бы едем в Закопане покататься на лыжах в выходной день.

Мы с «комфортом» приближались к первой цели нашего длинного пути – к Саноку. Больше часа состав простоял в Ясло, где к нему подцепили еще несколько вагонов. Следующая остановка была в Кросно, где, наоборот, отцепили часть платформ. С тревогой прислушивались мы к доносящимся звукам, очень надеясь, что наша платформа останется в составе поезда, и вздохнули с облегчением, когда поезд отошел от станции, оставив Кросно позади.

– Получается, что мы доедем прямиком до Санока, – сказал Сташек под веселый перестук колес. – Впереди больше нет ни одной большой станции.

До конца дня мы просидели в убежище, и, хотя там было тепло и уютно, очень хотелось размяться. Охранники находились только в первом и последнем вагонах и не ходили по составу, поэтому во время движения мы поднимали брезент и, как из окна поезда, любовались пробегающими мимо зимними пейзажами.

– Какая жалость, что немцы не перевозят ночные горшки на этих платформах, – заявил Сташек. – Я мог бы сейчас воспользоваться одним из них.

– Боюсь, что тебе придется обойтись без горшка, – засмеялся я. – Вылезай наружу, а то я боюсь за сено.

Низко приседая, чтобы его не заметила охрана, Сташек перебрался на буфер и исчез среди груза. Спустя несколько минут я увидел, что он выпрямился в полный рост, чтобы застегнуть брюки. Затем, очевидно поняв, что совершил ошибку, присел и уже ползком вернулся назад.

– Ну что, полегчало? – спросил я.

– Еще как! Только там слишком дует, – со смехом ответил он и, взглянув на часы, добавил: – Мы должны прибыть в Санок...

Не договорив фразы, он схватил меня за руку и показал в конец поезда. Там, на крыше вагона, на четвереньках стоял охранник.

Мы нырнули в сено, и я стал следить за немцем через оставленную в брезенте щель.

– Вероятно, он увидел тебя, когда ты встал, Сташек.

– А что он делает сейчас?

– Сидит на крыше вагона, через один от нашего. Так, достал пистолет.

– Боже мой, значит, он меня видел. Может, спрыгнем с поезда?

– Подожди, не торопись. А вдруг он передумает и не полезет к нам?

Но я ошибся. Охранник, засунув пистолет в кобуру, чтобы освободить обе руки, спустился с крыши и через буфер перешел на соседнюю платформу. Он начал методично осматривать повозки, затем приподнял брезент и, держа пистолет в правой руке, левой пошарил под брезентом (судя по звуку, на соседней платформе под брезентом тоже лежало сено). Он постепенно приближался к нам. Обо всех его действиях я сообщал Сташеку.

– Давай прыгнем. Прямо сейчас. Ну же, Стефан!

– Поезд идет слишком быстро; у нас ничего не выйдет. Они будут стрелять из последнего вагона.

– Но мы, по крайней мере, попытаемся. Если мы останемся здесь, он перестреляет нас, как крыс в норе. Давай спрыгнем, Стефан!

– Тише, – прошипел я, – он совсем близко.

Я почувствовал, как Сташек задрожал, и его дрожь передалась мне. Я видел, что немец подходит все ближе, и понял, что, обнаружив наше убежище, тут же начнет стрелять. Тем не менее я категорически отказался прыгать с поезда. В спешке прыгать с мчавшегося на всех порах поезда означало, как минимум, сломанные конечности, а скорее всего, нас бы просто пристрелили охранники из последнего вагона. Я был уверен, что этот немец предупредил охранников, что отправляется на поиски «зайцев». Я все еще не терял надежду, что он прекратит поиски и уйдет.

Но он не уходил. Мало того, он сел на край платформы и свесил ноги. Он сидел совсем близко, в нескольких футах от нас. Положив пистолет в кобуру, он оперся руками о край платформы, спрыгнул на буфер и, балансируя, стал осторожно пробираться к нашей платформе.

Он ухватился за край платформы. Еще немного – и он полезет наверх. Он был буквально в двух шагах от меня.

Недолго думая, я откинул брезент и сильно ударил его ногой в лицо. Немца откинуло назад, но он не отпустил край платформы, судорожно цепляясь за нее пальцами, и попытался подтянуться. Его лицо, со сломанным носом и разбитыми в кровь губами, опять появилось над краем платформы.

Я снова ударил его ногой, обутой в тяжелый лыжный ботинок, но он по-прежнему не разжимал пальцы, вцепившиеся в платформу. Я с ожесточением наносил ему удары до тех пор, пока он не разжал пальцы. Свалившись, он попытался удержаться на буфере, но через несколько мгновений со страшным криком упал под колеса идущего на большой скорости поезда.

– Никого больше не заметил? – задыхаясь, спросил я Сташека.

– Я... Я не знаю... Я... не смотрел по сторонам.

– Надо срочно уходить. Охранники из последнего вагона могут прийти, чтобы выяснить, в чем дело. Тогда нам несдобровать.

– Но поезд идет слишком быстро, – заметил Сташек. – Ты же сам говорил, что они нас пристрелят, если мы попытаемся спрыгнуть на полном ходу.

Неожиданно меня осенило.

– Давай, пошевеливайся, у меня возникла одна идея.

Мы оставили рюкзаки на платформе и как можно незаметнее проскользнули вниз, на буфер. Поезд, по-видимому, шел под уклон, и сцепление провисло. Повозившись несколько минут, я расцепил платформы. Расстояние между платформами увеличивалось, и хвостовая часть состава вместе с последним вагоном, в котором находилась охрана, постепенно замедляла ход.

– Готов? – спросил я Сташека.

– Я не буду прыгать! – заявил он. – Ты что, не видишь, какая скорость?

Мы оказались в ловушке. Поезд, потеряв часть вагонов, явно набирал скорость.

Так прошло несколько минут, и вдруг мы почувствовали торможение. Немцы заметили, что потеряли несколько вагонов.

– Готов?

– Готов! – закричал Сташек.

Конечно, намного проще и безопаснее прыгать с последнего вагона: меньше вероятность попасть под колеса.

Я прыгнул первым и покатился по снегу. Сташек приземлился несколькими секундами позже. Мы вскочили и побежали в лес. За спиной слышался визг тормозов; поезд снижал скорость.

Пробежав несколько сотен метров, мы остановились перевести дыхание.

– Они легко обнаружат нас по следам и будут преследовать, – сказал Сташек. – Надо идти вперед.

– Ну что ж. Тогда в путь!

Мы понимали, что находимся неподалеку от Санока, но где именно, не знали. Однако нам не хотелось останавливаться и искать место по карте. Начинало темнеть, и это давало нам определенное преимущество, но вот следы на снегу... Неожиданно мы вышли на хорошо утрамбованную дорогу, которая через пару миль привела нас к небольшой деревушке. Уже совсем стемнело, и на небе высыпали звезды. Подмораживало. Сейчас мы думали только о том, как бы переночевать в тепле. В одном из домов горел свет, и мы осторожно постучали в дверь. Сначала никто не отреагировал на наш стук, но после небольшой паузы дверь открыла девушка. Войдя в дом, мы увидели пожилую крестьянку и двух девушек, очевидно ее дочерей. Мы хотели представиться, но хозяйка дома прервала нас:

– Не трудитесь, мы все знаем. Вы бежите за границу. До вас тут уже были другие.

– Вам повезло, что вы зашли к нам, – сказала одна из девушек. – В деревне в основном живут украинцы, а они теперь работают на немцев. Им платят за каждого пойманного поляка.

– Правда, они зачастую сами убивают беглецов, – добавила ее сестра.

– Но почему?

– Немцы пообещали им, что Украина будет независимой, а эти дураки поверили.

Нас накормили горячим ужином и объяснили, как лучше всего добраться до венгерской границы. Путь предстоял трудный. Мы находились в предгорьях Карпат. Граница простиралась по горному хребту, постепенно повышавшемуся к югу. Проще всего было идти вдоль реки Сан, но как раз в долине жили украинцы, которые охотились на любителей пересечь границу. Второй путь был намного сложнее. Надо было идти по компасу по пересеченной местности, по лесам. По крайней мере, два дня пробираться по снегу, карабкаться на вершины, прятаться от немецких и русских патрулей; германо-советская демаркационная линия проходила по долине реки Сан. Кроме того, существовала опасность столкнуться с волками. Зимой стаи волков спускались с гор и нападали на людей и скот.

Получив исчерпывающую информацию, мы только собрались уходить, как девушки принесли нам две пары лыж.

– Это лыжи братьев. Они не вернулись с войны. В горах глубокий снег, и лыжи вам очень пригодятся.