Глава четвертая

Захват плацдарма

(10 сентября — 5 октября 1942 г.)

Все позади. Это был сон или прочитана книга?.. Ни то, ни другое. Все это было наяву, через все это прошел…

После завтрака лежал на траве и смотрел в небо: чистое, темно-голубое, глубокое, безбрежное.

Сколько человеческих жизней оборвала война, конца которой пока не видно? Сколько людей не выполнило своего предназначения на Земле и скольким еще предстоит преждевременно уйти из жизни из-за придуманной людьми эпидемии войны для своей же гибели?

В глобальном масштабе трудно представить, что ждет человечество после увиденного даже на таком ограниченном участке военных действий, как сражение на Сталинградском направлении.

Должно быть, погибли уже миллионы людей. В подтверждение сказанного говорят потери личного состава нашей бригады за один только первый месяц боевых действий, составившие большую половину штатного состава.

Мысли и отрешенность мою прервали красноармейцы, подходившие со сбившимися повязками, ссадинами. И я вернулся на землю. Да, надо перевязать всех нуждающихся. Нужно идти в медсанвзвод и дополучить перевязочный материал, медикаменты, повидать коллег, узнать новости. Нужно помыть людей. Узнать, есть ли в поселке баня. Расположились возле какой-то речушки. Основная масса личного состава занималась собой. Приводили себя в порядок. Многие стирали верхнее обмундирование к сушили на траве под солнцем. Нашелся парикмахер и прихорашивал желающих тут же, возле машин. Смельчаки купались — вода была довольно прохладной. Люди просто наслаждались столь необычной тишиной, отсутствием стрельбы, взрывов, гула самолетов, возможностью расслабиться. Велико желание было помыться. Помыться горячей водой с мылом в настоящей бане. Из штаба бригады приехал мотоциклист и вывалил брезентовый мешок с газетами и письмами. Газеты периодически попадали нам, пусть не всегда свежие, но письма получали редко. Большинство личного состава получили на этот раз и не одно письмо. Были письма и для погибших товарищей.

К вечеру роту передислоцировали в новый район, ближе к расположению бригады, в поселок Рыбачий. Расположились на окраине возле речки.

Ночью и под утро прохладно. Дом наш — кузов машины, крыша — голубое небо. Повседневная трехразовая привязанность к полевой кухне. И специфическая работа, исходя из обстановки.

Поселок Рыбачий набит войсками, и где-то тут остальные подразделения бригады. В нашем расположении — старая, запущенная кузница, сараи, несколько навесов, изгороди, где когда-то пребывал скот. Под навесами развертывали ремонтные мастерские.

От начальника обозно-вещевой службы узнал, что бригада сегодня моется в поселковой бане и наше время после обеда. Поспешил в медсанвзвод за перевязочным материалом. Начальника аптеки не застал. Хотелось увидеть Майю, но в медсанвзводе и ее не оказалось. Одолжил у санинструктора Иванова десяток бинтов для бани и собрался к себе. Встретил Ложкину и Панченко. Поздоровались.

— Мы уже знаем, что вы благополучно переправились, и рады вас видеть, — сказала Ложкина.

— Спасибо. И я рад вас видеть в добром здравии. Из медиков наших все живы? — спросил я.

— После гибели бригврача Раппопорта и Люды был еще ранен военфельдшер 2-го танкового батальона. Легкое осколочное ранение в мышцы плеча. Остальные все пока живы. Нет нового бригврача. Гасанчик мотается и злится. Ему достается. Очень нервничает, вспыльчивый.

— Долго здесь будем? — спросил я.

— Как только танки прибудут — сразу опять за Волгу бросят. Может, и со дня на день.

— Хотел получить перевязочный материал и медикаменты, а Шепшелева нет.

— Скоро будет. И Майя скоро будет, — лукаво добавила Ложкина.

— Ее я пока не искал. А где она?

— В роте управления. Командир роты заболел, ее Гомельский пригласил, а возможно, в штаб к Максимову зашла. Найдите ее, а то прозеваете. Украдут.

Я не нашелся, что ответить. Пока раздумывал, она помахала рукой и обратилась к Панченко:

— Зайдете ко мне?

— Спасибо. Мне к себе надо. Мои люди мыться должны. До встречи, — и молчавшая до сих пор Панченко обратилась ко мне: — Проводите меня. Шепшелев только ушел в штаб. Это надолго. Медикаменты получите завтра, перевязку на баню могу вам дать.

— Идемте. Провожу, — и после непродолжительного молчания спросил: — Чего такая грустная? Случилось что?

— Чему радоваться? Кругом кровь и смерть. А нам, женщинам, очень трудно, вдвойне труднее в вашем окружении.

— Что вы! Столько внимания, обожания. Вас так мало.

— Тошнит от этого обожания. Оно до того момента, пока не добьется своего, а потом может и «здрасьте» не сказать.

— Вам это не грозит. Если не ошибаюсь, опекающий вас рыцарь в обиду не даст.

— Опекает и в обиду дает.

— Вот уж не думал.

— В этих условиях нам, женщинам, быть одной очень трудно. Какие бы мы ни были, а от вашего брата отбоя нет. Значит, разумно быть с одним и прикрыться им от всех остальных.

— Вы так и поступили?

— Я так и поступила. Не скрываю. Да и скрывать нельзя. Все должны знать об этом, чтобы не вязались. Но щит, признаюсь, выбрала я неудачный. Ваш Ленечка большой ребенок и нахаленок, обижает меня. Интеллигентности мало и умом не блещет. Не может, вернее, не способен в силу своей воспитанности оценить мое расположение к нему. Идти в другие руки не хочется. Посмотрю, как будет дальше.

— Жаль, что у вас так. Но если жизнь дает даже маленький кусочек радости в этой обстановке — надо быть очень благодарным. А тем более расположение, привязанность, а может быть и любовь, то это сверхсчастье, и не ценить нельзя.

— Какая тут любовь? Хочется надеяться, но это пустое. Жизнь ничего не стоит в этой обстановке. Сколько их было погублено! Вы же знаете. И мы могли ее лишиться. И мне, как каждой женщине, хочется любви, преданности. Особенно важно в этих условиях. И умереть не страшно тогда, а может быть, и очень страшно, ибо жалко терять то хорошее, что есть. Чего я с вами разболталась. Не удивляет моя откровенность?

— Я тронут доверием.

— Просто мне, дурной, несчастной бабе, нужно было разговориться, душу излить. Леня о вас очень хорошо думает и говорит. Вот я и разоткровенничалась.

— Вы сказали — несчастной бабе. Может, оно совсем не так. Не изменяет же вам Леня. Да и молод он, опыта нет.

— С кем ему изменять мне? С танком или деревом? Да, молод, и в этом моя беда. А ну его! Как ваши дела? Были разговоры, что командир вас вычеркнул из списка, в который первоначально включил для правительственной награды после разъезда. Что натворили, чем не угодили?

— Да пустяк. Запретил жарить картошку с мясом для него и некоторых угодников из солдатского пайка.

— Зачем вам это надо было?

— Не знаю. Так получилось.

— Ну и дурак.

— Кто, командир?

— Нет, извините, вы.

— Согласен, знаю, каков есть.

— Меня представил мой командир к ордену «Красная Звезда», а Леонида к медали «За боевые заслуги». А главное, что мы живы остались, пока живы.

После небольшой паузы продолжала:

— Знаете, завидую Зойке Ложкиной. У нее по-настоящему.

— В каком смысле?

— В прямом. Садовский относится к ней, как к жене. Об этом все знают, и не упрекнешь ее. Счастливая она. Повезло ей.

— Что сошлась с командиром бригады?

— Что у них настоящая дружба, а может быть, и больше. Он не обидит ее, и она в этом уверена, — и быстро переключилась на другую тему: — Вы неравнодушны к Майе. Об этом тоже знают в медсанвзводе, но вам надеяться не на что.

— Так думают в медсанвзводе?

— Так думаю я. Она хорошая, может быть, очень хорошая. Красивая, умная. Святоша. К ней подбирается Максимов, а он фигура. У него опыт, и ей не устоять. У него семья, она понимает, что это на время. На будущее никто рассчитывать не может.

Потом добавила:

— А вы не отступайте. Кто знает, что нас ждет.

— Спасибо за совет и вообще за откровенность. Не пойму даже, чем я вызвал такое расположение, очень тронут.

— Есть такая потребность в человеке, внутренняя, высказаться, поделиться своей ношей, особенно тяжелой, и как-то легче делается. И мне легче стало. Вот наше расположение. Заходите. Мы будем очень рады.

— Зайду, спасибо, Лене привет. А сейчас бегу к себе. До встречи!

И я направился в роту.

Всем уже было известно, что из штаба бригады прибыло распоряжение с указанием времени помывки людей в поселковой бане с дезинсекцией обмундирования. Время для нашей роты после обеда. Это известие всех очень обрадовало.

Старшина Николаев объявил, что всем выдаст новое белье и обмундирование. Более одной трети личного состава роты осталось навечно на правом берегу Волги, и запасы обмундирования и белья, видно, сохранились. Белье меняли во время отступления между боями, без помывки личного состава. Мылись во встречавшихся по пути речушках, мылись и купались в Волге на острове Сарпинском. Но в бане, как таковой, мыться не пришлось за последние полтора месяца. Предстояло приятное, какое-то домашнее событие, в ожидании которого были направлены мысли и поступки людей.

Вместе со всеми готовился к бане и я: пополнил санитарную сумку перевязочным материалом, мазями, настойкой йода — предстояли перевязки после бани. По дороге из бани пели песни. Пели задорно, с удовольствием. А в строю были в основном пожилые люди гражданских профессий, по складу своему совершенно не подходили к строевому шагу и строевой песне, а тем более к войне. Война подтянула этих людей, только что переживших все ее ужасы, подзакалила и сделала их настоящими бойцами.

Прибыло пополнение: шоферы, слесари. В основном лет за тридцать. Шоферы помоложе, некоторые после ранений. Со слов прибывших узнали об очень тяжелом положении наших войск в Сталинграде. Наши еще удерживают уже разрозненные участки города. Враг во многих районах вышел к Волге.

После обеда пошел в медсанвзвод. Возле штаба бригады встретил Гомельского. Ему немало досталось в роте управления. Все время возле штаба. Обслуживал в горячее время управление бригады, саперов, связистов, разведчиков. По дороге рассказал, что в боевой обстановке в основном находился на командном пункте бригады. Рассказал о гибели начальника штаба бригады капитана Калинина, получившего смертельное ранение и умершего у него на руках, и о других товарищах.

В медсанвзводе у начальника аптеки Шепшелева застал военфельдшера мотострелкового пулеметного батальона Леню Модзелевского.

— Не мешало бы отметить нашу встречу и помянуть, кого нет с нами, — заметил Леня, — как думаешь, начальник аптеки?

— Я за, — отозвался Шепшелев.

— Захвати горячительное, и пойдем ко мне, закуску найду.

— Ходить к тебе далеко, и это долгая музыка. Пусть хозяин и закуску выставит, не обеднеет и быстрее будет, — предложил Гомельский, — времени у нас мало.

— На кого спирт выписать? — конкретно перешел к делу Шепшелев.

— Да на любого из нас, можно на меня, — отозвался Модзелевский.

Шепшелев вытащил из планшета листок бумаги, написал требование на получение медикаментов, проставил спирт ректификат, не указав количество, и дал Модзелевскому расписаться в получении. Затем повел нас в палатку-столовую, оставил на несколько минут и возвратился с санинструктором Ивановым. Тот открыл ящик, достал хлеб, тушенку, ложки и стал расставлять на столе. Шепшелев открыл флягу.

— Нужно доктора Гасан-Заде позвать, — сказал Гомельский, — и женщин-врачей Зою и Майю.

Вскоре отвернул полог палатки доктор Гасан-Заде, зашел и, удивленный, оглядел нас:

— Вай, кто здесь собрался! А где большое начальство? Чего меня обманул, Гомельский, где ты?

Зашли врачи Майя и Зоя.

Вслед зашел в палатку Гомельский, широко улыбаясь, и, приняв серьезное выражение лица, доложил по всей форме:

— Товарищ военврач 3-го ранга! Медицинский состав бригады случайно собрался на встречу по случаю почтения светлой памяти погибших коллег. Одним словом, на поминки. Просим и вас.

— Ай-ай-ай, какой хитрый. Сказал, большой начальник вызывает. Как я мог не прийти? Не время для такого дела. Мне в штаб бригады идти на совещание. И грех не поддержать вас. Эх, была не была, давайте!

Шепшелев стал разливать в кружки спирт из фляги. Кто разбавил водой, кто так оставил.

— Что ж, помянем нашего бригврача Раппопорта, санинструктора Люду и всех погибших наших товарищей. Да сохранится память о них! — поднял свою кружку Модзелевский.

— Хорошо придумали. Да сохранится память о них! Могилы общие и пропадут со временем. Ничего не останется. Родные и следов не найдут. Хоть написать им, как это было. Все собирался написать, да не получилось. Даю слово — напишу, как погибли. Светлая им память!

Мы все стоя выпили, стали закусывать хлебом, тушенкой из общей банки.

— Еще один тост! — выкрикнул Гомельский. — За всех оставшихся в живых и чтобы тосты были не последние в жизни. За жизнь!

— За такой надо выпить!

— Чтоб был не последний в жизни!

— Эх, была не была, налейте еще пару капель. В Бога не верю, но символически надо и за такой тост выпить даже такую гадость — не последний в жизни! — В капли спирта Гасан-Заде долил четверть кружки воды, выпил половину, понюхал хлеб и сказал: — За нашу победу и за неврачебный тост — за смерть… — на какое-то мгновение замолчал и добавил: — Немецких оккупантов!

Опрокинул в себя остаток жидкости до дна, перевернул кружку и поставил ее на стол вверх дном:

— Все. Я пошел, и вы за мной!

Мы еще посидели с полчаса, вспомнили разъезд 74-й километр, совхоз им. Юркина, Зеты, сталинградские переправы… Еще раз опрокинули по каплям из кружек.

— Да, а медикаменты когда можно получить? — обратился я к Шепшелеву. Ведь за этим пришел.

— Завтра поеду получать во фронтовой склад и послезавтра можете прийти.

— Спасибо, что вспомнили наших коллег и нас не забыли, — и Майя и Зоя ушли на прием в перевязочную.

Ушли мы из медсанвзвода втроем. У штаба бригады оставили Гомельского, довел до своего батальона Модзелевского и уже один отправился в свою роту.

В роте каким-то образом узнали, что наш командир у начальника штаба бригады вычеркнул меня из ранее поданного им списка на награды. Лучше бы не знали об этом и я бы не знал — мне было бы легче — не таил бы обиду. Многие мне сочувствовали, выражали сожаление. Я избегал командира, и он меня не замечал. Трудное для меня время. Не трогало, что не получу медаль или орден. Об этом не жалел. Мне больше было обидно за его поступок. Почему он это сделал? Где его совесть? Лишил его жареной картошки, и он решил отомстить. Он воспринял это как посягательство на его личность. Я поступил справедливо по долгу службы, а он воспользовался властью и поступил мелочно, несправедливо. Кто же нас рассудит? Я бессилен перед властью командира. Мне надо уходить из роты или вообще из бригады.

Вернулся в роту. Мрачные мысли прервали раздававшиеся взрывы у реки. Побежал. Гранатами наши глушили рыбу. Не знаю, кто санкционировал, но руководил этой операцией старшина роты Николаев. Он и бросал гранаты в воду под крутой берег, в кустарник, в ямы, идя по берегу вверх по течению. Ниже взрывов по течению реки всплывали вверх животом щуки до одного метра в длину и, как белесоватые палки, плыли по течению. Несколько человек уже плавали нагишом, собирая рыбу руками, и выбрасывали ее на берег. У берега рыбу собирали красноармейцы и командиры. Добивали подпрыгивавших щук кто сапогами, кто палкой. Кто-то бросил вещмешок. Щуки, почему-то только щуки, как бревна, шли вниз по течению, и часть их уходила на дно. В воде продолжалась борьба пловцов с оглушенной рыбой. Большая часть ее при попытке взять в руки вдруг оживала и юрко уходила в воду под крики, улюлюканье и смех людей, стоявших и бегавших вдоль берега. Старшина автовзвода «Крошка» шел вдоль берега и возмущался:

— После себя хоть потоп. Зачем губить столько рыбы? Ненасытные глотки, меры не знают. Столько ее погибнет, злыдни! — и он направился вверх по течению к старшине Николаеву.

Люди обо всем позабыли. Несколько десятков человек неслись вдоль берега, отбрасывали рыбу, добивали ее чем придется. Никому из присутствовавших не приходило в голову остановить это побоище. Людей охватил ажиотаж, пропало чувство меры. Сколько надо этой рыбы? Не голодали же люди. Три раза в день для них открывались крышки кухонь с горячей пищей.

Неизвестно, сколько продолжалась бы эта вакханалия, если бы не вмешательство политрука роты Титова. Он бежал вдоль берега вверх по течению в сторону старшины, бросавшего гранаты. Старший лейтенант Титов выхватил пистолет и выстрелил три раза в воздух, крича на бегу:

— Прекратить разбой!! Вон от реки!

Выстрелы, как и крик его, раздались громко, и люди приостановили свое действо. Он подбежал к старшине и что-то втолковывал ему, размахивая пистолетом. Затем вернулся вниз по течению к основной группе людей.

— Озверели вы, вашу мать… Человеческий облик теряете! Зачем столько рыбы погубили, варвары? Хватило бы несколько десятков, а вы больше сотни набили, а сколько погубили. И командиры отделений тут и взводов! Почему не остановили эту дикую выходку подчиненных? Собрать рыбу в одно место!

Люди стали сносить рыбу в одну кучу. Часть рыбы оставили в роте. Решили для всех сварить на ужин уху. Остальную отправили в управление бригады. Этой машиной поехал и я. Подвезли к штабу, откуда направился в медсанвзвод. Прихватил с собой две щуки, каждая с метр в длину. Положил их в вещмешок и принес в медсанвзвод. Занес их в палатку к доктору Гасан-Заде, положил мешок на землю, развернул и сказал:

— Угощайтесь, от периферии — центру. Только сегодня поймали.

— Чего ты придумал, коллега? Ай, какого зверя притащил! Сам поймал?

— Нет. Наши люди ловили. Уха будет на ужин. Решил и вам принести на уху. Кушайте на здоровье.

Меня ждет машина — и я ушел.

Проснулся глубокой ночью. Разбудил отдаленный гул канонады, отчетливо раздававшийся в предрассветную пору со стороны Сталинграда. Рвались авиационные бомбы, видно, большого калибра. Взрывы артиллерийских снарядов здесь не прослушивались.

Многострадальный, истерзанный город! Как бы тебе выстоять?! Столько людей и техники идет на помощь. И наш черед очень скоро настанет. Выдержи. Постарайся. Деваться некуда. Враг прокинжалил тебя во многих местах, вышел к Волге. А ты держись. Помогут тебе. Вся страна поможет. Отдаленные взрывы бомб продолжались. Стирает гад город с лица земли.

Снял пробу, позавтракал и собрался идти за медикаментами и перевязочным материалом. Написал заявку-требование, взял вещевой мешок и направился в медсанвзвод. Нашел начальника аптеки — военфельдшера Шепшелева. Дал ему требование.

Шепшелев выдал мне марлевый мешок с перевязочным материалом, комплект шин, двое носилок. У меня их не было, ушли с ранеными. Пол-литра спирта недодал. Сказал, что уже использовали на поминках. Думаю, что и другим из нас столько же недодал за одно проведенное «мероприятие». Медикаменты уложил в вещмешок.

Направился к штабу в надежде найти машину нашу или выпросить какую-нибудь, чтобы отвезти медикаменты в роту. Думал о Майе. Вообще поймал себя на том, что она все больше и больше занимает мои мысли в любое время суток. Может, это и есть любовь? Влечение к женщине — это уже любовь? У Модзелевского с Панченко любовь? У Панченко, как я понял, это вынужденное. Ей нужно было хоть с кем-то быть, чтобы другие не приставали. А у Лени любовь? Ему хорошо, пока она рядом. Но зачем же он ее обижает, как она мне говорила? У Садовского с Ложкиной любовь? Садовский командир бригады. Молод, энергичен, по-мальчишески задорен, самолюбив. Ему подчинены все и вся. Командовать бригадой сложно, это большая ответственность. А тут еще и женщина понадобилась. Помеха ли она ему? Видимо, нет. Она ему подходит. Молодая, сравнительно красивая. Врач. И всегда рядом. Положение позволяет и условия — отдельная машина с будкой. Может, и поженятся. Так что же у меня к Майе? Не хочется, чтобы она сошлась с Максимовым. Это точно. Ревность? Не знаю, что это такое, но понимаю, что они не подходят друг другу. Были бы неестественными, противными их отношения при такой разнице в годах. Это я так думаю.

Вышел в расположение штаба. И надо же — навстречу идет Майя с санитарной сумкой в руке. От неожиданности я встал. Она меня еще не видела. Шла задумчивая, голова опущена. Все на ней аккуратно сидело: пилотка, гимнастерка, чуть укороченная юбка, сапожки хромовые, ремень. Залюбовался, сердце заколотилось, перехватило дыхание. Она меня заметила, подошла, раскрасневшаяся, возбужденная, засветились радостью глаза:

— Здравствуйте. Вот неожиданная встреча, хотя я вас ждала и даже задумывалась, почему не приходите.

Я смотрел на нее. Столько радости на лице, во всей фигуре. Положила руку мне на предплечье:

— Проводите меня, столько не виделись, поговорим. Как рада, что встретила. Как родному рада. А чего молчите?

Вокруг проходили красноармейцы, командиры, посматривали на нас, здоровались с доктором, она отвечала. Я видел только ее.

— Вы действительно рады встрече?

— Конечно, мы же друзья.

— Как вы сейчас, получили ли письма от родных?

— Получила письма от мамы. Жива, побаливает желудок — с питанием плохо. А как вы?

— Все нормально. Мать с сестрами и братом на Урале, узнал их адрес и написал им. Об отце ничего не знаю. Знаю, что вы благополучно перебрались через Волгу. За жизнь вашу уже не боялся, но боялся, что выскочите замуж.

— Замуж не выскочила, но все может быть.

— Вы от Максимова? — в упор спросил я.

— Да, — и как-то сникла.

— Пристает?

— Обхаживает.

— Скажите ему, что мы любим друг друга и поженимся. Он и отстанет.

— Дурной вы, опять за старое.

— Тогда я скажу ему.

— Нельзя. Он избавится от вас, переведет куда-нибудь в другую часть. Не буду вас впутывать. Как-нибудь сама.

— Последний раз предлагаю — распишемся, и пусть все знают. Другого выхода нет. К вам перестанут приставать и Максимов в том числе. Он же умный человек, поймет. Останемся живы после войны — разведемся. Каждый пойдет своей дорогой.

— Ну как так можно?

— Я не буду претендовать на близость, если не захотите, — как-то вырвалось у меня.

Она в упор уставилась в меня, и я увидел в ее глазах не то укор, не то презрение.

— Мы будем друзьями.

— Невозможно связать себя и вас связать. Садовский с Зоей, как муж и жена. Он обещал ей зарегистрировать брак. Но пока этого не делает, ибо невозможно это сейчас. Нет, нет, — решительно заявила она.

— Конечно, на самом деле вы за меня не вышли бы замуж. Я фельдшер, а вы врач. Неравный брак. Но я предлагаю фиктивный.

— Дело не в профессии, должности, а в человеке. Почему не понимают люди, что женщина не только предмет любви, наслаждения, а человек, и ей хочется, чтобы были просто человеческие отношения. Не будем более об этом. Чувствую, что поругаемся, а я этого не хочу. Останемся друзьями?

— Останемся друзьями. Можете рассчитывать на меня. Всегда буду рад быть полезным.

Мы уже подходили к медсанвзводу. Она остановилась. Я тоже. Она обхватила руками шею, чмокнула в щеку и отскочила, прежде чем я потянулся к ней руками и вообще успел что-нибудь сообразить.

— Спасибо, друг мой, я побежала, до встречи, — и скрылась за поворотом тропинки.

Я продолжал стоять, не понимая, как должен дальше относиться к этой женщине. Между нами лег какой-то холодок. Прощанием она его растопила. Ведь поцеловала меня. Пусть даже как мать ребенка. Пожелала остаться друзьями. Это не мало, но с женщиной это, по-видимому, невозможно. Навряд ли возможна только дружба между женщиной и мужчиной. Если даже очень уважают друг друга. Но и дружба с такой женщиной — большое счастье. А о большем и не мечтаю.

Пошел к доктору Гасан-Заде и попросил у него машину. Он разрешил отвезти медикаменты на санитарной машине медсанвзвода.

Продолжает идти к нам пополнение. В роту прибыли своим ходом 5 танков Т-60 для 1-го танкового батальона с полностью укомплектованными экипажами. В роте проходят они технический осмотр и обслуживание. Машины новые, в деле еще не были, как и члены экипажа. Далеко этим машинам до Т-34, которые себя так хорошо зарекомендовали.

Неприятный разговор опять произошел между командиром транспортного взвода старшим воентехником Манько и его помощником младшим воентехником Наумовым. Водитель Хайдаров пожаловался своему командиру Манько, что младший воентехник Наумов накануне у бригадных складов залез к нему в кузов, вскрыл ящик и взял самовольно пять банок мясных консервов, которые они привезли из армейского склада для бригады. При сдаче груза водителю было очень сложно оправдаться за вскрытый ящик перед начальником продснабжения, с которым ездил получать продукты. Он не выдал Наумова, сказал там, что никого не видел, и в то же время не хотел, чтобы о нем плохо думали.

Манько осудил Наумова, ругал, что позорится перед красноармейцами. Наумов ответил, что Манько не лучше его. Разница в том, сказал, что водители дают ему из поездок, а он сам взял. Склад, мол, не обеднеет. Наумов и раньше поступал только так, как ему было выгодно, и с другими не считался. В его поведении, поступках преобладал эгоизм, хамство — это были черты его характера, воспитания. Неприятно было общаться с ним, тем более иметь его в своем взводе заместителем.

К правительственным наградам были представлены в бригаде 51 человек. Из роты технического обеспечения — 7 человек. Сразу после обеда эта группа в надраенных автолом сапогах, в подшитых белых подворотничках, в новом обмундировании отбыла в крытом брезентом ЗИС-5 в штаб бригады. Вернулись к ужину. Была построена рота, и командир вывел награжденных перед строем и сказал, что это наиболее отличившиеся из роты за время боевых действий бригады под Сталинградом. Пусть эти товарищи не стреляли из пушек или пулеметов по врагу, но своим самоотверженным трудом по ремонту боевой техники способствовали успеху бригады в целом. Призвал всех остальных и новое пополнение следовать примеру награжденных.

Личный состав роты горячо поздравил своих товарищей с правительственными наградами аплодисментами.

— Не видать конца войны. Каждый еще имеет шанс получить железку на грудь, — промолвил один.

— Это не железка, а знак доблести, ратного подвига. Что о нас будет известно? Воевал. А как? Орден или медаль будут вечным документом о войне. Дети и внуки гордиться будут, — вставил другой.

— А кому холмик достанется — затеряется и никакой памяти?

— Значит, такая тому судьба.

Что осталось от погибших? Какая о них память? Узнают ли когда, кто в братских могилах вдоль дорог и в степи, и сохранятся ли они? Немцы сровняют их.

— Моя жена написала, что хранит мои письма, как самое дорогое в жизни, и просила чаще и подробно писать. Может, это и все, что от меня останется, — произнес красноармеец.

Сразу после обеда был митинг. Выступил политрук Титов и сказал, что воины Красной Армии, колхозники, рабочие, интеллигенция, отдельные граждане и предприятия нашей страны вносят из личных сбережений денежные средства и драгоценности на строительство вооружения для Красной Армии. Строятся на эти средства танковые колонны, авиаэскадрильи и другое вооружение. Об этом постоянно публикуется в газетах, сообщается по радио. Воины нашей бригады и всего фронта приняли решение внести месячный оклад на строительство танковой колонны. Призвал нас последовать их примеру. Выступили в поддержку этого предложения Гуленко, Король и другие. Проголосовали единогласно внести месячный оклад на строительство танковой колонны. Я и многие другие деньги не получали, только расписывались в ведомости. Все свое денежное содержание высылали по аттестату родным. Нам разъяснили, что один месячный оклад у нас удержат.

Чувствую, что не долго нам стоять в поселке Новом. Местное население называет его Рыбачий. Идет пополнение, пока крохами. Получили несколько колесных машин ГАЗ-АА. В роту прибыли три танка Т-40 для технического обслуживания. Танки новые, но старого образца. Все они ушли в 1-й танковый батальон. Экипажи укомплектованы бывалыми воинами. Многие с орденами, медалями. Уже побывали на фронте и в госпиталях. Люди с пополнения рассказывали о крайне тяжелом положении наших войск в Сталинграде. Считают, что вот-вот опрокинет враг наши войска в Волгу, несмотря на отчаянное сопротивление.

Что-то преувеличенно любезен ко мне водитель — красноармеец Сулян в последние дни. В полдень подошел ко мне и с видом заговорщика передал мне привет от Майи.

— Откуда вы ее знаете?

— Знаю, имел беседу, очень хороший привет передала, — и широко улыбается.

Заинтриговал он меня.

— Как познакомились и какое отношение имеете к медсанвзводу?

— Имею. Я подружку на днях привез туда, медсестру, и сегодня видел ее.

— При чем здесь доктор Майя?

— Очень при чем. Они вместе живут в одной комнате, и я там был. О тебе спрашивала и привет, сказала, передай, вот и передал.

— Постой, какую подружку там завели? Нет там больше женщин, кроме Зои и Майи.

— Уже есть. Моя она подружка. Я ее привез из резерва три дня назад. Подружились. Ей, как и мне, двадцать семь. Санинструктор. Красивая очень. Русская женщина. Волос такой немного светлый, не очень длинный и подкрученный. И не худая, все, что надо, есть. Вот так, — вздохнул глубоко. Рассказывая, он красочно разводил руками, счастливо улыбался.

— Сейчас немножко понял. Поздравляю.

— Спасибо, — все улыбался он, — мы уже хорошо подружились. Даже очень хорошо.

— Когда же успели?

— Много ли надо. Ночь в кабине вдвоем. И в кусты ходили…

— Ну и ну! — только мог сказать я.

Он все широко улыбался и сказал:

— Когда пойдешь туда — мне скажешь. Подвезу.

— Спасибо, скажу.

Мне понятно стало его поведение, любезность ко мне. Что-то общее вошло в наши интересы — медсанвзвод.

Коля Манько спросил меня перед обедом, брал или давал кому консервы из нашего общего ящика.

— Не брал и никому не давал.

— Это опять той тот як его — Костя. Холера на него. Ну и квартирант. Сам ничего не положит в ящик, а тащить горазд. И не спросит. Хотел на дорогу Гену баночку дать, а там пусто. Сахар и чай тоже унес. Ну и иждивенец! — расстроился Николай.

Действительно, уж очень бесцеремонно во всем вел себя Костя Наумов. Не могу забыть ограбление аптеки и простить ему это. Думает только о себе и делает, чтобы ему не было плохо, не считаясь с другими. Это очень заметно в мелочах, думаю, что и в большом, серьезном деле на него полагаться нельзя.

Уехал он за получением колесных машин. Получил с водителем сухой паек на два дня. И чужие запасы забрал с собой. До сих пор не считались с теми скудными запасами, которые иногда создавались. Делились последним. Но поведение Наумова и общение с ним было неприятным. Если бы потребовался пример эгоиста или подлеца, то вполне подходил для этого Костя.

Водители привозили из рейсов арбузы, которые подбирали на бахчах. Многие ели их впервые. Мы здесь арбузы до отвала едим, а в Сталинграде страшное побоище почти на исходе. Одолевают немцы наших. Все меньше остается территории и шансов удержать город. Опрокинут наши войска в Волгу. Что же потом будет? На Москву пойдет, Кавказ возьмет, Ленинград падет. Сон не шел. Не зря я спросил у Китайчика, до каких пор будем отступать? Что ж командование, товарищ Сталин? Когда уже придумают что-нибудь? И посоветоваться страшно — пришьют пораженческое настроение в лучшем случае. Как еще Китайчик отнесется к моим вопросам?

А в Сталинграде продолжаются тяжелые бои. Городу очень трудно удержаться.

Политрук Титов каждый день читал нам газеты центральные и Сталинградского фронта. Враг во многих местах вышел к Волге, резко сузилась полоса обороняющихся в городе вдоль Волги, иногда до двухсот метров. Может и опрокинуть наши обороняющиеся части в Волгу. Что же будет? А части на фронт мимо нас все идут и идут. Сколько жизней поглотила война и еще поглотит ненасытная.

Дни у нас проходят без особых событий. Бригада пополняется личным составом, вооружением, танками пока старых образцов — Т-70. Наумов вернулся без колесных машин. Где-то севернее бомбили эшелоны, и машины к месту назначения не пришли. Сказали, что дополнительно вызовут, когда прибудут. Вернулся красноармеец Ожешко из госпиталя. Очень рад, что нашел свою часть. И мы ему рады.

Говорили о том, что будет с плохими людьми после войны. Уверены, что победа будет за нами. Иначе и не может быть. А такие люди, как Наумов, Михайловский и другие им подобные, вполне могут остаться в живых после войны. Изменится ли их натура, характер? Навряд ли. Они останутся такими и после победы, будут участниками войны и победителями, будут, не задумываясь, блюсти личную выгоду. К таким людям понятия совесть, справедливость, честь не пристанут. Как же будет?

Кончилась бы война, а там… там видно будет. Хочется надеяться, что не будет условий для роста всякой там погани. Люди, народ об этом позаботятся.

Проверял утром до завтрака автовзвод на вшивость, и у нескольких человек обнаружил насекомых. Только десять дней назад мылись в бане и меняли белье и обмундирование. Нательное белье подвергалось дезинсекции. Это несколько водителей, находившиеся постоянно в рейсах и ночевавшие где придется, оказались завшивленными. После завтрака была построена и проверена вся рота. Вшивость была обнаружена и у некоторых ремонтников. Командир роты обругал меня, как он может, считая, что я допустил вшивость, доложил об этом в штаб бригады, и завертелись колеса. Старшина роты поехал на склад бригады и получил комплекты стираного белья, прошедшего дезинфекцию, и часть обмундирования, мыло. Уведомили, что помывка личного состава в поселковой бане будет после обеда. К этому времени должен прибыть обмывочно-дезинсекционный отряд.

После обеда прибыла группа командиров из штаба бригады с задачей проверить состояние техники и экипировку личного состава. Проверкой остались недовольны. Автомашины недоукомплектованы. Отсутствуют запасные части, многие без насосов, запасных шин, домкратов. Такими они прибыли. Не полностью экипирован личный состав, особенно новички, противогазами, личным оружием, саперными лопатами. Все недостатки переписали и приказали начальникам служб в течение двух дней все устранить.

Это мероприятие затянуло помывку личного состава в бане. Началась она после ужина и проходила в темноте. Обмундирование полностью подвергалось дезинсекционной обработке в камере. Также и нательное белье, которое сдавалось для стирки.

После завтрака, как обычно, перевязки. Появились больные с простудными заболеваниями, ангиной. Хуже себя чувствует воентехник Ванин. Обострилась язвенная болезнь.

Таблетки бесалола особого эффекта уже не оказывают. Пригласил его пойти со мной в медсанвзвод. Может быть, там предложат какое-то эффективное лекарство, но он отказался идти. Я решил сам пойти. Доложил командиру и отправился в медсанвзвод. Нашел Гасан-Заде и доложил о Ванине.

— Приведи его, посмотрим. Язва прорваться может, тогда быть беде.

— Не хочет идти. Просил лекарство.

— Приведи. Может, пока стоим здесь, в госпиталь отправим, полечим. Не видя больного, не могу лекарство прописать. Так нельзя делать. Понял?

— Понял. Шепшелева найду?

— Найдешь. Милуется с новым санинструктором. Слушай, не хватало еще мне такой потаскухи, между нами будет сказано. Если бы они уже были вдвоем. Но такая не устоит. Пойдет по рукам. Иди, присмотрись. Тебя еще там не хватало, — встал, подошел ко мне и сказал: — Извини, что я так говорю. Зол очень, но ты не виноват.

И я пошел к Шепшелеву. Нашел его и попросил лекарства.

— Слышал, санинструктор новая у вас появилась. Хороша?

— Для кого и хороша, а для других неосуществимая мечта.

— Для тебя хороша?

— Для меня хороша, а тебе что?

— Мне ничего. Тебе с ней работать.

— То-то, что мне с ней работать…

— Лекарство мне нужно. Язвенник тяжелый. Соду дай и настойку опия или белладонны.

— Таблетки у тебя есть, бесалол?

— Есть, но не помогают.

— Выпиши, что просишь.

Я выписал медикаменты и получил их.

Решил заглянуть к Майе. Направился к перевязочной. Там у дверей несколько человек ждали приема. В основном были в повязках. Я зашел в перевязочную.

— Приветствую, доктор!

Она повернулась ко мне, усталое лицо озарилось радостной улыбкой.

— Это вы? Я сейчас закончу перевязку. Хотя надо отпустить всех больных. Что-то хотели?

— У меня больной с обострением язвенной болезни. Боли, рвоты. Таблетки бесалола не помогают. Хотелось бы ему дать что-нибудь поэффективнее.

— Сейчас посмотрю его.

— Его здесь нет. Не захотел идти. Взял для него настойку опия и соду. Он ее много пьет. У вас все нормально?

— Нормально, все нормально, — и быстро добавила: — Подождать сможете?

— Я должен идти, — почему-то сказал я, хотя мог и подождать, — очень спешу, меня ждут.

— Приходите после ужина, я свободна буду. Сможете?

— Не знаю, смогу ли. Если смогу — приду. Всего доброго.

Она осталась стоять с пинцетом в одной руке, с ножницами в другой. Я как стоял в дверях, попятился, раскрыл дверь и вышел. К доктору Майе пойти после ужина, как просила, не решился. Долго раздумывал об этом и не пошел.

Нет сомнения, что днями выступим. Положение наших войск в Сталинграде такое, что уже тяжелее нельзя представить. Как еще держатся? Из штаба бригады проверяли сегодня повторно состояние техники и экипировку личного состава. За прошедшие два дня после проверки все сравнительно подтянули. Полностью укомплектовать автотранспорт всем необходимым не удалось. Не хватало запчастей, и пока их не подвезли из вышестоящих складов. Водители автомашин получили карабины, а некоторые и автоматы ППШ. 1-й танковый батальон получил еще одну небольшую группу танков старого образца Т-60. Во 2-м танковом батальоне не было ни одного танка. С Урала никаких вестей. Ждали со дня на день.

Перед ужином обратился ко мне шофер транспортного взвода. Жаловался на сильный зуд в области лобка, промежности. Осмотрел его. Это были лобковые вши. Они сосали кровь и выделениями своими вызывали сильный зуд. Набрался он у одной женщины, у которой несколько раз ночевал, будучи в далеких рейсах. Ругался страшно, когда узнал. У меня не было лекарств, чтобы их вывести, о чем сказал ему.

— Бензином выжгу или соляркой, — проговорил он.

— Нельзя этого делать. Вызовешь ожог кожи, а вши могут остаться. Завтра сбегаю в медсанвзвод. Может, найду там что-нибудь.

Из формуляра части:

Укомплектованность 254-й танковой бригады на 24.09.42 г.:

В 1-м танковом батальоне 7 танков Т-60, 2 танка Т-40, 4 танка Т-20 (всего 13 танков). 2-й танковый батальон боевых машин не имеет. Колесных машин 49, специальных машин —11, тракторов — 2, легковых машин — 1 (всего 63 машины). Личного состава 576 человек.

Утром после завтрака зампотех бригады подполковник Иванов поставил задачу роте: к исходу дня всю технику подразделений бригады, находящуюся у нас на ремонте, отправить им в исправном состоянии. Предстоит длинный марш бригаде в новый район сосредоточения.

Бригада еще не укомплектована полностью личным составом. С Урала наши представители, убывшие за танками, еще не прибыли. С чем же идти в бой? Как же выступать? Может, и пополнят нас в пути или на месте новой дислокации.

Я побежал в медсанвзвод, предупредив Манько, что нужно мне взять мазь для его водителя. Попросил у него арбуз — угостить решил медсанвзводовских. Разрешил, конечно.

— Доставь радость крале своей — угости ее.

— Какая там краля. Я для всех.

— Знаем, знаем.

Взял два арбуза, положил в вещмешок и ушел в темноту. В медсанвзводе шла полным ходом погрузка имущества на автомашины. Все бегали, суетились, искали какие-то упаковки, что-то снимали. Обычная погрузочная суета.

— Чего пришел, — окликнул меня доктор Гасан-Заде, — капли какие-то недополучил?

— Мазь надо мне. Серую ртутную. Лобковые вши выводить.

— Ва! Нашел когда этим заниматься. В поход идем, а ты вши выводить. Не смеши людей. Что за зверь в мешке?

— Это арбузы. Угостить принес.

— Кого угощать будешь?

— Всех.

— Тогда зови всех, чего стоишь? Пожалуй, лучше я, — и он крикнул во весь голос: — Перерыв. Всем ко мне!

Я выложил арбузы из вещмешка.

— Ай, какие красавцы! Иванов, нож дай. Майя! Поднос несите, нарезать сам буду.

— Какой поднос я найду тут? Хотя я сейчас.

Она принесла кусок клеенки, Иванов протянул доктору нож, и операция по разделке арбузов началась тут же, на земле, на клеенке. Доктор каждому протягивал по ломтю. Вспомнил, что мне нужна мазь для водителя, и сказал об этом Шепшелеву.

— Тут мазью не поможешь. Я знаю народный способ уничтожения лобковых вшей и тебе рекомендую.

Все уставились на него.

— Нужно натереть кирпич, пересыпать порошок нюхательным табаком, перемешать хорошо и насыпать на лобок. Вши нанюхаются и начнут чихать. При этом они разобьют головы о кирпич и погибнут.

Воцарилась тишина. Каждый, видно, осмысливал сказанное, и вдруг все грохнули от смеха. Давно такого не слышал. Люди вокруг за животы держались, с места на место переходили, сгибались в пояс, Иванов катался по земле — до чего все заразительно смеялись. Я стоял очень долго не смеясь. Все осмысливал сказанное. Надо мной смеялись или шутке, что не дошла до меня. Видя мой недоуменный вид и указывая на меня пальцем, еще больше смеялись. Должно быть, глупо выглядел. Особенно запомнился звонкий, пискливый, захлебывающийся смех Зои Ложкиной. Майя сцепила руки перед собой, прижала их к груди и тихо, будто всхлипывая, смеялась, уставившись на меня. Какие-то оковы спали с меня, все стало простым и легким, и я также разразился хохотом, что еще больше развеселило окружающих и вызвало новый взрыв смеха. Громче и продолжительнее всех смеялся своей шутке Шепшелев. Постепенно хохот стал утихать, хотя улыбки с лица не сходили. Я первым опомнился, что надо бежать к себе.

— Как же с мазью? — обратился я к Шепшелеву.

— Я ж тебе народный способ предложил. Воспользуйся, — что вызвало дополнительный взрыв хохота, но люди уже устали, вытирали слезы, стали постепенно успокаиваться.

— Не валяй дурака, мне бежать надо, — вновь обратился я к Шепшелеву, — чем же выводить их?

— Серой ртутной мази нет у меня. А другого не знаю.

— Возьмите зеленое мыло. Пусть намажет участки тела и через 20–30 минут смоет все. Не сто процентов гарантии, но может помочь. Через 5–7 дней опять повторить. Белье при этом надо менять, — посоветовала доктор Ложкина.

— Идемте, покажу, где зеленое мыло есть, пока не погрузили, — повела меня Майя к крыльцу домика и указала на деревянный бочонок. — Сейчас дам, во что взять.

Вынесла кусочек клеенки, набрала совком немного этого мыла, которое было похоже консистенцией на солидол.

— Я провожу вас.

— Попрощаюсь со всеми.

Вернулся к месту, где уплетали остатки арбузов. На лицах еще сохранились улыбки, весело перебрасывались шутками.

С каждым попрощался за руку и направился к калитке, за которой ждала меня Майя.

— Насмешили вы нас. Спасибо за арбуз.

— Хотел целехоньким вам доставить, но перехватили по дороге.

— Очень хорошо получилось, — и тихо рассмеялась, — отвлекли нас, потешили. Спасибо.

— Дальше не провожайте.

Я остановился, запрокинул пустой вещмешок через плечо на спину, взял руками за плечи Майю и сказал:

— Да хранит вас Бог! И я об этом буду молить его, — как-то очень серьезно промолвил я. — До встречи. Буду скучать.

— Спасибо за внимание и тепло. До встречи. До встречи, — повторила она, руками своими обхватила мой затылок, пригнула голову, поцеловала в губы быстро, торопливо увернулась от возможного встречного поцелуя и убежала к себе. — До встречи! — услышал в темноте и побрел к себе.

Сказали, что после ужина зачитали приказ. Наша 254-я танковая бригада придается 51-й армии, и нам предстоит выступить из поселка Новый (Рыбачий) и совершить многокилометровый марш в южном направлении вдоль Волги и сосредоточиться в одном из районов. По предположительным расчетам, предстоял марш на расстояние более четырехсот километров. Затем — переправа на правый берег Волги.

Прошедшую ночь не спали. Заканчивали ремонт техники и отправляли ее в подразделения. Укладывали в машины свое имущество, дозаправлялись. Рано пришла осень, да и зиме уже скоро быть. Надвигалось новое испытание — холода.

Рано утром зампотех бригады инженер-подполковник Иванов зачитал нам приказы АБТУ Юго-Восточного фронта, согласно которым предстоит получить из соседней танковой бригады четыре танка вместе с экипажами. Далее была поставлена задача сформировать группу инженерно-технического обеспечения по ремонту отстававшей техники на марше.

Инженер-подполковник Иванов предупредил, что марш очень трудный, техника старая и ремонтной группе предстоит очень сложная задача по обеспечению марша.

Бригада следовала одной колонной. Замыкала боевые порядки наша рота, а в самом хвосте следовала группа технического обеспечения, в состав которой включили и меня.

254-я танковая бригада следует походной колонной вниз по Заволжью. Мы думали, что получим личный состав и технику, укомплектуют нас до положенного штатного расписания, после чего отправят на фронт. Но этого не случилось. Нас не покидала мысль: чем же будем воевать? Мало танков — менее двух десятков и старого образца. И сколько их дойдет?

Во время одной из стоянок разговорились о серьезном недокомплекте нашей бригады танками и другой военной техникой и личным составом. Какой был смысл в поспешном выезде в таком неполном составе? И эти танки могут не дойти до цели. И какой от них толк?

Ответил Саркисян:

— И они чего-нибудь стоят, если бы были в достатке. И их-то мало. Моторесурс танка ограничен километражем. Принято к месту назначения их доставлять железной дорогой. Эти танки в такой длинной дороге израсходуют моторесурс и станут бесполезными в боевом деле.

— Может быть, там ждут нас танки с Урала, куда за ними наши поехали. Иначе не стали бы нас гнать на сотни километров.

— Мне думается, что танков там не будет, — возразил Ген. — Если бы нас там ждали танки, то не брали бы старье и не забрали бы последние машины из соседней бригады.

— Тогда я ничего не понял. Может, ты и прав. Решив гнать несколько сот километров эти старые танки, наверняка знали, что половина их не дойдет своим ходом. Но решили! Значит, других нет. Должно быть, ты прав.

— Бригада все же танковая и обстрелянная бригада! И всего десяток с лишним старых танков… Не могут ее послать на фронт такой. Конечно, где-то ждут нас танки и машины колесные и люди, — вставил я.

— Поживем — увидим. Осталось-то один-два дня.

Так мы и не разрешили наши сомнения.

Третий день в пути. Боевые подразделения бригады и роты обслуживания уже форсировали Волгу в районе Никольского и должны были прибыть в поселок Ханата — место дислокации бригады. Протяженность всего маршрута от поселка Рыбачий оказалась в 413 км. Инженер-подполковник приказал нашей группе инженерно-технического обеспечения, возглавляемой воентехником Саркисяном, немедленно убыть вперед по маршруту следования бригады и к исходу дня прибыть в поселок Ханата и принять участие в подготовке техники к боевым действиям. По дороге останавливаться у каждого стоявшего танка и постараться, как он выразился, «каждому дать жизнь». И в то же время долго не задерживаться. Мало шансов, что бригада получит танки в районе сосредоточения. Их там нет, а ночью, возможно, бригада пойдет в бой. Роте технического обеспечения приказано к рассвету следующего дня сосредоточиться в поселке Дербен-Худук, куда будут стягиваться отставшие в пути колесные машины. Наша группа сразу выехала. Дошли до района сосредоточения из имевшихся к началу марша тринадцати танков только восемь. От подполковника Иванова нам стало известно, что командир бригады получил боевую задачу: совместно с другими частями нанести удар по противнику южнее озера Барманцак в направлении Садовое и овладеть плацдармом в южной части Сарпинских озер для последующего наступления наших войск.

Наш Юго-Восточный фронт вновь переименовали в Сталинградский, куда входила и 51-я армия. В поселке Ханата сконцентрировалось много наших войск. Танковая бригада, идущая в прорыв, могла выставить только шесть танков. Авторемонтники готовили для рейда пять колесных машин: три ЗИС-5 и две ГАЗ-АА. Обеспечивал эту работу воентехник Ген. На кабины машин устанавливали площадки для крепления станковых пулеметов. Создали группу прорыва участка фронта. Нашей командовал командир 1-го танкового батальона капитан Рустиков. Он расположился в единственном Т-34. Военфельдшер Модзелевский находился в одной из колесных машин вместе с автоматчиками. В сводный отряд вошли еще специально укомплектованные подразделения 825-го стрелкового полка 91-й стрелковой дивизии и полк реактивной артиллерии.

Сводный отряд под командованием командира 302-й стрелковой дивизии в десять вечера вышел из Ханаты и на больших скоростях, стреляя на ходу из всех видов оружия, прошел через линию фронта и прорвался в тыл противника. Оборону этого участка занимали румынские войска. За сводным отрядом ушли в прорыв части 302-й стрелковой дивизии и других соединений 51-й армии.

Далеко за полночь вышли и остальные подразделения нашей бригады, в составе которой было всего два танка, десятка три колесных машин. Во время марша периодически раздавалась беспорядочная пулеметная и автоматная стрельба с флангов по нашей колонне, стреляли в темноту и из нашей колонны. Только рассеялась мгла, мы въехали в Садовое, освобожденное нашими войсками.

В Садовое вошли рано утром. Улица, по которой вошли в поселок, была запружена опрокинутыми повозками, трупами лошадей, трупами румынских солдат и офицеров. Горела кошара, местами догорали дома, надворные постройки. Дым и гарь стелились по поселку. На главной улице красноармейцы разбирали завалы, оттаскивали к заборам подбитые машины, повозки, трупы лошадей. Складывали скирдами трупы румынских солдат и офицеров. Во дворах, в домах, на улицах, площадках размещались наши войска, приводили себя и технику в порядок, готовились к новым схваткам. В боях за Садовое потеряли два танка Т-40, сгорели, и 14 человек ранеными, которых собрали в один из уцелевших домов, где им была оказана первая помощь. Убитых не было. Румыны отмечали какое-то событие, и большинство начальствующих офицеров были собраны в школе, где обнаружили накрытые столы с разными яствами и напитками. Играл и оркестр, о чем говорят разбросанные музыкальные инструменты. Были среди них и местные женщины. Офицеры перепились, войска оказались без руководства, что во многом и помогло их сокрушить.

Нашей группой были уничтожены двести пятьдесят солдат и офицеров противника, около сотни лошадей и повозок, пять пулеметов, четыре пушки, десять транспортных машин и легковая.

В Садовое все прибывали части и подразделения 302-й стрелковой дивизии и другие части 51-й армии. Многие из них направлялись по дороге на Тундутово. И мы получили приказ следовать на Тундутово. Выдвинулись на дорогу, но далеко не успели пройти. Впереди нас началась перестрелка. Дорогу перерезала какая-то часть противника и остановила продвижение вперед. С левого фланга подошли танки противника, за ними следовала на машинах мотопехота. Завязался сильный бой с большими силами противника. Бригада получила приказ вернуться и занять оборону севернее Садовое. Откуда взялся противник? В Тундутово находились румынские войска, а к дороге подошли, по всей вероятности, немцы.

Появление фашистов было для нас неожиданностью, и, видимо, немцы специально бросили части для ликвидации нашего прорыва.

Наши войска готовились к захвату населенного пункта Тундутово. Бригада получила боевую задачу первой ворваться в поселок, открыв путь другим нашим частям. Противник оказал сильное сопротивление, и с ходу взять поселок не удалось. Наши залегли. После залпов катюш вновь пошли в атаку, но успеха не достигли. По нашим войскам начала бить артиллерия, с флангов услышали рокот танков. Опасаясь окружения, отряд стал выходить из боя, возвращаться в Садовое. Противника мы остановили, и завязались упорные бои, которые шли остаток ночи и утро. Участок обороны заняли и подразделения бригады совместно с вернувшимся передовым отрядом.

К утру бои разгорелись с новой силой. Подходили свежие силы врага и яростно атаковали занимаемые нами позиции. Наши части упорно оборонялись. После авиационной подготовки атаки противника возобновились с еще большей ожесточенностью, и наши стали отходить.

В полночь вернулись к Ханате, где соединились с остальными частями, занявшими оборону. Вышли только с одним танком Т-60. Потеряли около сотни личного состава, много колесных машин и другой военной техники.

Наша группа технического обеспечения потеряла одного ремонтника убитым и одного раненого, которых привезли с собой.

Бригадного врача еще не было. После гибели Раппопорта другого пока не прислали. Хотелось поговорить с Майей, заглянул в перевязочную. Она заметила меня, помахала рукой в перчатке, в которой держала ножницы, и произнесла:

— Завтра приходите, освободимся немного. Рада, что увидела.

— Постараюсь, если удастся.

Я уехал в роту. Все спали как убитые. Доложил дежурному, что прибыл. Пробрался до летучки Гена, на моем месте на боковой скамейке кто-то спал. Как был в шинели и в пилотке, раздвинул немного лежавших на полу, втиснулся между ними. Все позади. Я среди своих, и на этот раз вырвались! Проходили эпизоды прошедших дней: Садовое, стол с закусками, раненые, круговая оборона, раненые и убитые, румынская артиллерийская часть на горизонте, ночной прорыв из окружения, стрельба, взрывы гранат, раненые и убитые, медсанвзвод, доктор Майя… Согрелся, события прошедших дней стали стираться и, должно быть, провалился в глубокую бездну. Уснул.

В Садовое вошли крупные силы немецких войск. Наши войска противостоять им и на этом участке не смогли. Бригада пошла в бой недоукомплектованной боевой техникой.

— Думали румынов забросать шапками или на испуг их взять. Вот и забросали. Еле сами выбрались.

— Немцы пришли им на помощь, и какая сила! Садовое мы легко взяли и Тундутово бы взяли, но немцы вмешались.

— Будто не с немцами воюем. Как же пошли, не зная толком, кто перед нами, да с такими малыми силами, — заметил кто-то.

— Наше дело — выполнять приказ, а кто их отдает, знает, что делает.

— Пощекотали противника, а себя покусали.

Такой шел разговор среди наших людей.

Целью этой операции был захват плацдарма и отвлечение части сил немецко-фашистских войск из Сталинграда, чем облегчили положение защитников города.

После обеда всю нашу группу, входившую в состав технического обеспечения бригады, собрал командир роты Михайловский. Уже стал инженер-капитаном. Вместе с ним был его заместитель по политической части старший лейтенант Титов. Командир поблагодарил всех за добросовестное выполнение своих обязанностей по ремонту боевой техники и проявленные при этом героизм и мужество и сказал, что готовит списки на представление всех участников этой операции к правительственным наградам. Кого будет представлять, не сказал. Замполит обрисовал нам обстановку на нашем участке фронта. Две армии, наша 51-я и 57-я, действующие севернее нас, начали боевые действия по захвату плацдармов в районе Сарпинских озер. Этими контрударами отвлекли часть сил противника из Сталинградского направления, чем облегчили положение наших войск в самом городе, в частности 64-й армии. Боевые действия будут еще продолжаться в этом районе. Прибывают свежие силы, пополняется и наша бригада. Задача нашей роты — как можно быстрее и качественнее восстанавливать неисправную технику, и этим поможем боевому успеху нашей бригады, армии и всему фронту. Назревают важные события. Возможно, это не частная операция. В добрый час!

Рано утром, еще до завтрака, была отправлена в Ханату группа по ремонту танков. Возглавил ее Воропаев. Предстояло отремонтировать два танка Т-60. Захватили запчасти, сухой паек и убыли со спецмашиной ремвзвода.

Много было неисправных машин. Не хватало запчастей, резины. Комбинировали. Отдельные машины разу комплектовывали для восстановления остальных.

К ужину приехал инженер-подполковник Иванов и сообщил, что наши войска овладели в полдень поселком Садовое. Принимала участие и группа из нашей бригады: три танка и около сотни автоматчиков. Нам предстоит убыть в новый район сосредоточения. Марш состоится ночью, скрыто, в какой-то отдаленный район в калмыцких степях. Приказано собрать на следующий день весь транспорт и личный состав в одно место, получить максимум продуктов, горючее и боеприпасы.