Династия промышленников Мальцевых (старое написание Мальцовы), подобно Демидовым, прошла длительный путь развития – от мелкопоместных дворян, провинциальных купцов и мастеров оружейного дела до одной из богатейших дворянских семей, породнившейся с крупнейшими аристократическими родами. Члены ее являлись хозяевами громадных фабрично-заводских районов Центральной России и входили в число крупнейших землевладельцев империи. Последним представителем династии дворянско-купеческих предпринимателей стал В. С. Нечаев-Мальцев – заводчик, меценат и обер-гофмейстер двора, личность которого как бы завершает развитие генеалогического древа рода Мальцевых перед революцией 1917 года, соединив в себе две старинные родовые ветви России – Мальцевых и Нечаевых.

Среди представителей династии Мальцевых было немало ярких личностей, о судьбах, жизни и деятельности которых сохранилось множество свидетельств и фактов в различных старинных изданиях, документальных публикациях и архивах, воспоминаниях и дневниках современников. Все это дает редкую возможность воссоздать характерные черты и образы представителей династии, включающей целую плеяду замечательных исторических лиц: промышленников, меценатов, ученых, дипломатов, придворных и военных, литераторов, государственных деятелей.

Исторические корни рода Мальцевых уходят в седую старину. Их дворянская родословная восходит, по некоторым источникам, к первым десятилетиям XVII века. В Общем гербовнике дворянских родов Всероссийской империи существует следующая запись: «Предок рода Мальцевых, Богдан Афанасьев сын Мальцов, в 1635 году писан в десятне в числе дворян… Дети его Автоном, Кирей и Юрий показаны в списке 1670 года по Чернигову». Высказывается также предположение, что «корни родословного древа Мальцевых могут быть с 1630-х годов продолжены до 1560-х годов». Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» упоминает в связи с двумя событиями, о Семене Мальцове. В марте 1569 года Семен, возвращаясь из Ногайской орды, куда доставлял письмо Ивана IV, в степи между Доном и Волгой столкнулся с шедшей к Астрахани турецкой армией, был ранен и попал в плен. Там Семен Мальцов проявил немалое мужество, пытаясь даже в плену служить интересам Русского государства. Вскоре он был выкуплен русским посланником в Крыму Афанасием Нагим, и по возвращении в Москву сделал подробное сообщение о турецко-татарском походе на Астрахань. Позже, в 1606 году, Семен Мальцов, принявший воеводство в одном из южных русских городов, погиб от рук восставших в период Смуты. Полагают, что Семен Мальцов вполне мог приходиться дедом упоминаемому в документах 1635 года дворянину Богдану Афанасьеву сыну Мальцова. Дети и внуки Богдана Мальцова жили в Чернигове и Рыльске, т. е. южнорусских городах, в одном из которых и погиб Семен Мальцов.

Позднее род обеднел, и представители его пополнили другие сословия. Одни в начале XVIII века приняли духовное звание, другие были записаны в число мастеровых тульского оружейного завода, некоторые занялись торговлей. Дворянское происхождение, однако, не забылось и дало возможность разбогатевшим купцам Мальцевым ходатайствовать впоследствии о восстановлении в дворянстве. Уже в начале XVIII столетия среди Мальцевых были лица и купеческого звания. С одним из них связано начало заводской деятельности рода Мальцевых, принесшей им широкую известность не только в России, но и за ее пределами.

Первые свидетельства об этом не слишком определенны. «Хрустальное производство в роде Мальцевых, – сообщает писавший о них В. И. Немирович-Данченко, – ведет свое начало еще с того времени, когда Русь порвала всякие сношения с Ганзой. Тогда один из Мальцевых отправился за границу и там на месте изучил новое для Московского княжества производство. Назад он вернулся уже знатоком хрустального дела да, кстати, привез с собою и мастеров «бусурманских», из немцев». Для устройства стеклодувной мастерской (гуты) ему отвели землю близ Трубчевска, а потом завод, уже действовавший и работавший на Москву, был переведен в Гжатск.

Согласно другим свидетельствам, сын Автонома и внук Богдана Мальцовых купец гостиной сотни Василий Мальцов жил в городе Рыльске. Своих сыновей, Василия Большого и Василия Меньшого, он обучил купеческому делу. В 1723 году отец отправил Василия Большого с товарами в Гжатск, где тот был принят в «компанейщики» на равных паях по заводскому делу с жителем Гжатской пристани Назаром Дружининым и калужским посадским человеком Сергеем Аксеновым, которые в 1723 году по указу Петра Великого основали стеклянную и хрустальную фабрику в Карачевском уезде, на земле Введенского девичьего монастыря, и в сельце Новом Можайского уезда, близ города Гжатска. Вступив в компанию с ними, Василий начинает «крупное дело», ставшее на долгие годы основным для рода Мальцевых.

Уже в 1730 году, после смерти своих компаньонов, он становится главным содержателем фабрик, а в 1743 году, после смерти своего младшего брата (Василия Меньшого), – полным ее хозяином. Он приглашает на Гжатскую фабрику квалифицированных немецких мастеров и малороссиян, которые организовали производство стекла и хрусталя. «Делали, как свидетельствуют документы, стаканы пивные и медовые, гладкие и рисованные, стекла зеркальные и «оконишные» белые». В записи 1741 года Мальцев именуется владельцем «стеклянной и хрустальной фабрики». В этом году, указывается в записи, было сделано стекол и посуды на 5582 рубля. Вложено капитала в производство – 6700 рублей. А в более позднем свидетельстве 1745 года отмечается, что образцы изделий завода Мальцева признаны наилучшими против иностранных.

Когда Василий Большой состарился, его дело продолжили сыновья – Александр и Аким (Яким) в Можайском уезде и Василий – в Карачевском. Два других сына, Иван и Григорий, занялись торговлей и, по-видимому, впрямую к делу отца не были причастны.

В течение всего XVIII столетия стеклянное и хрустальное дело Мальцевых ширится и крепнет. В семейное дело постепенно включаются и другие представители разрастающейся династии. Ими основывались все новые стеклоделательные заводы в различных уездах Центральной России.

В 1747 году выходит имевший важные последствия для мальцевского дела сенатский указ в Мануфактур-коллегию – снести существующие в 200 верстах вокруг Москвы заводы и среди них фабрику Мальцевых в селе Новом под Гжатском. В ноябре 1750 года Александру Мальцеву дано разрешение на перенос хрустальной и стеклянной фабрик из сельца Новое в Радутино в 500 верстах от Москвы. А в июне 1756 года брат его Аким основывает во Владимирском уезде Московской губернии, при сельце Никулине, в урочище Шиворово на реке Гусь новый хрустальный завод, переведя сюда 74 мужчины и 62 женщины с Гжатской фабрики. Так было положено начало знаменитому мальцевскому заводу в Гусь-Хрустальном.

Немалый вклад в развитие мальцевского дела внесли и женщины рода Мальцевых. Когда в 1755 году старший из братьев, Александр Мальцев, умирает, то содержательницей фабрики становится его вдова – энергичная Евдокия, желавшая полновластно распоряжаться делами. Поэтому вскоре состоялся раздел имущества, принадлежавшего ей и Акиму Мальцеву. За ней остались хрустальная и стекольная фабрики в Брянском (Радутино) и Карачевском уездах. В 1771 году Евдокия переводит одну из фабрик в Радицу. Лишь в конце жизни, в 1788 году, престарелая Евдокия, не имевшая наследников по мужской линии, а лишь двух дочерей, продает обе фабрики с людьми и всем имуществом вдове Акима Мальцева, Марье Васильевне, и большая часть фабричного дела Мальцевых снова соединяется в одних руках.

Наиболее широко развертывают дело Василия Большого его сын Аким Васильевич и племянник Фома Васильевич, сын Василия Меньшого. В 60-е годы они уже являлись владельцами не только стекольных, но и парусно-полотняных и многих других предприятий. Мы уже говорили о закладке Акимом Мальцевым фабрики в Гусе. В свою очередь, и Фома Мальцев, ставший к тому времени московским купцом 1-й гильдии, закладывает новую хрустальную и стекольную фабрику на реке Ястребе, притоке реки Судогды, при деревне Никольской. Фабрика, на которой работало до 50 человек, стала действовать 8 июля 1763 года. Производились на ней «поташные, белые, каретные и зеленые стекла».

На середину XVIII века приходится расцвет русского гравированного стекла. Мальцевские изделия приобретали все большую славу. Особым успехом пользовались стеклянные кубки, гравированные Степаном Лагутиным, работавшим на Гусевском хрустальном заводе со дня его основания до 1765 года. На знаменитых Макарьевских ярмарках мальцевское стекло пользовалось большим спросом. Отсюда оно поступало во все уголки России.

Широкая известность, которую приобрел своей кипучей деятельностью в кругах промышленников России Аким Мальцев, способствовала тому, что купечество города Орла избрало его своим депутатом в имевшую всесословный характер екатерининскую комиссию 1767 года по составлению нового Уложения. Любопытно, что представителем от орловского дворянства в комиссию был выдвинут всесильный фаворит Екатерины II граф Григорий Орлов. Поэтому понятно, что попасть в число 622 депутатов «значило стать вхожим в правленческие круги государства».

Однако еще за несколько лет до этого (в начале 1760-х годов) судьба Акима Мальцева находилась под большой угрозой. Он был обвинен в тайной приверженности старообрядчеству, что являлось тяжким преступлением по тем временам и грозило большими неприятностями. Во Владимирском архиве сохранилось даже дело «О потаенном расколе орловского купца Якима Васильева Мальцева по доношению мастера на хрустальной и стеклянной фабрике близ села Селимова Владимирского уезда Григория Никитича Воробьева».

Как видно из «дела», Аким Мальцев придерживался старой веры, хотя и не открыто, и принуждал к старообрядчеству лиц, работавших у него на заводе, заставляя «молиться по обычаю его, Мальцева, в его доме» при заводе, где была «устроена особая для этого молельня с подобающей обстановкой». Дело длилось около трех лет, совпав с тремя царствованиями. Оно, однако, осталось без последствий. Богатство и авторитет Мальцева помогли прекращению расследования.

Заслуги Акима Мальцева в торгово-промышленной деятельности не были, однако, забыты. Еще в середине 60-х годов XVIII века дальнейшее расширение мальцевских предприятий встретилось с серьезными затруднениями. По указу Екатерины II лица недворянского происхождения не имели права на покупку недвижимого имущества и заведение фабрик. Предприимчивые Мальцевы, вспомнив старинную родословную, стали хлопотать о дворянстве и добились своего. Первым дворянином в роду Мальцевых в 1760 году стал сын Ивана – родного брата Акима – инспектор таможни в Кременчуге Василий Иванович Мальцев. Его брат Савва Иванович, получив в 1766 году чин коллежского регистратора, также вошел в дворянство. После подавления восстания Пугачева Екатерина II, щедро награждавшая пострадавших от него помещиков, не забыла и лиц купеческого звания. По указу от 14 августа 1775 года Аким Мальцев за свои заслуги был возведен в дворянское достоинство и получил высокий чин генерал-лейтенанта, согласно Табели о рангах. В 1785 году он умирает. Вклад его в развитие мальцевского дела был чрезвычайно велик. При нем вместо небольшой фабрики в сельце Новом под Гжатском создаются новые, более крупные производства на Владимирщине и Брянщине, положившие начало обширным мальцевским владениям в этих местах.

После Акима Мальцева остались четыре дочери – Анна, Екатерина, Прасковья, Александра и два сына – Сергей и Иван. За их малолетством управление мальцевскими заводами взяла в свои руки, как уже повелось в роду, вдова Акима, Марья Васильевна Мальцева, энергичная, предприимчивая, но вместе с тем осмотрительная и расчетливая хозяйка. Объединив в своих руках с покупкой у Евдокии двух фабрик, Радицкой и Карачевской, крупные мальцевские владения, она стремится расширить производство, примеривается к созданию новой фабрики стекла и посуды. В 1793 году (по другим сведениям, в 1790 году) в лесной чаще поблизости от деревушки Дятьково (по-старому Дядьковичи) в Трубчевском уезде на брянской земле Марья Мальцева строит знаменитый в будущем Дятьковский стекольный и хрустальный завод, продукция которого уже в 1796 году не уступает изделиям Гусевского завода.

Слава мальцевского стеклоделия укреплялась тяжелым трудом приписных и крепостных крестьян, талантом наемных мастеров. На фабриках практиковалось использование детского труда («хлопцев»). Условия работы были самые примитивные.

Усилиями нескольких поколений мальцевской династии, действовавших в течение XVIII столетия, был заложен прочный фундамент будущей мальцевской промышленной империи. Тем временем сыновья Акима и Марьи Мальцевых, Сергей и Иван, подрастали. Еще в 1786 году, будучи малолетними, на основании дворянских прав, полученных отцом, они были записаны на воинскую службу в лейб-гвардии конный полк и к 20 годам имели чин вахмистра. От их имени Фома Мальцев, их дядя, ходатайствует о выдаче им и себе дипломов на дворянское достоинство и получение фамильного герба. Ходатайство приносит успех. 5 августа 1788 года Фоме, получившему чин секунд-майора, и детям Акима – Сергею и Ивану Мальцевым – пожалованы, в подтверждение их происхождения от древних благородных предков, дипломы с изображением гербов. Была составлена родословная Мальцевых. Род Мальцевых вновь обретает утраченное когда-то потомственное дворянство.

Любимцем Марьи Мальцевой был младший сын, Иван Акимович (1774–1853). Именно ему мать вначале решила доверить мальцевское миллионное состояние. Старший сын Сергей отличался легкомысленным нравом. В 26 лет Иван уволился с военной службы по болезни с чином секунд-майора и стал проживать в Москве, посвятив себя промышленной деятельности. Еще задолго до официального вступления в права наследования он принимает активное участие в ведении заводских дел. В отчетных ведомостях Марьи Мальцевой можно встретить его подпись: «По доверенности моей матери секунд-майор Иван Мальцев руку приложил». Много сил он уделяет новой мальцевской фабрике хрусталя и посуды, лишь недавно открытой в Дятьково, на Брянщине, и через несколько лет доводит ее производство до уровня, не уступающего изделиям Гусевской фабрики, что действовала с середины века. По совету матери Иван Акимович становится пайщиком образованной в 1799 году Российско-американской компании, целью которой являлась торговля различными товарами на северо-западном побережье Американского континента. В 1804 году Мальцев-младший становится полным хозяином мальцевских предприятий. Стареющая мать передает ему все свои 10 фабрик.

К этому времени относится необычная история женитьбы Ивана Мальцева, которая, как и впоследствии женитьба его старшего брата, Сергея, свидетельствует, что новое поколение Мальцевых, благодаря своему богатству, быстро входило в избранные круги высшего сословия. Живя в Москве, Иван Акимович однажды встретил в «Юсуповском саду», в Большом Харитоньевском переулке, женщину изумительной красоты, которая вела за руку мальчика лет шести, кудрявого и смуглого, как арапчонок. Красавицу звали Капитолиной Михайловной. Она была из старинного дворянского рода Вышеславцевых, замужем за Василием Львовичем Пушкиным – модным поэтом того времени. А гуляла она по саду с его племянником Сашей Пушкиным.

У Василия Львовича в его доме, в Малом Харитоньевском, был настоящий литературный салон. Собирались знаменитости. Мальцев зачастил к Пушкиным. С Василием Львовичем у него были общие поэтические привязанности. Внимание хозяйки дома он привлек особой любезностью и дорогими сердцу женщины подношениями: хрустальными, граненными под драгоценные камни флаконами с изысканными духами и одеколоном. Иван Акимович был моложе Капитолины Михайловны и нравился ей. Муж ее, Василий Львович, вышел в отставку при Павле I, подурнел, был стеснен в средствах. Иван Мальцев сравнивал его жену с Цирцеей из гомеровской «Одиссеи», завлекавшей волшебными чарами путешественников на свой остров. Страстно влюбленный в Капитолину Михайловну, он мечтал о женитьбе. Капитолина Михайловна тоже искала повод, чтобы порвать с опостылевшим мужем. Ведь у Мальцева было все: фабрики, деньги, молодость. Этот повод вскоре представился. Крепостная дворовая девушка Пушкиных Анна Николаевна Ворожейкина родила дочь Маргариту, назвав отцом девочки Василия Львовича. Капитолина Михайловна уличила мужа в неверности и потребовала развода.

Разведясь с В. Л. Пушкиным, Капитолина Михайловна в том же году вступила в брак с Иваном Акимовичем Мальцевым. Любовь победила. Есть, однако, и другие суждения. Согласно им, брак Вышеславцевой с И. А. Мальцевым, скорее всего, продиктован меркантильными соображениями, нежели истинной любовью. Капитолина Михайловна была женщиной легкомысленной и тщеславной, а Иван Акимович к тому времени являлся уже крупным заводчиком. Так или иначе, сам Мальцев после женитьбы наслаждался семейным счастьем. От Капитолины Михайловны у него было трое детей: Василий, Мария и Сергей. Старший, Василий, родившийся в 1807 году, служил чиновником архива при коллегии Министерства иностранных дел, писал стихи, переводил с латыни. Он умер в 25 лет в чине титулярного советника. Дочь Мария (1808–1897) станет женой Павла Николаевича Игнатьева, в будущем графа и генерал-адъютанта, председателя Комитета министров, члена Государственного совета. Младший сын Сергей, 1809 или 1810 года рождения, будет продолжателем дела отца.

И. А. Мальцев

Иван Акимович превращает Дятьково в центр мальцевских владений. В 1810 году здесь завершается строительство церкви, и с переводом сюда прихода из Спасского Дятьково становится селом. В нем строится господская усадьба и главная контора по управлению заводами. В Москве Мальцев ставит дом на Якиманке и покупает дом на Сретенке, в Варсонофьевском переулке. Капитолина Михайловна продолжала поддерживать литературные связи. В Варсонофьевском позднее бывал А. С. Пушкин, навещая друга своего Сергея Сергеевича Мальцева, филолога, магистра Дерптского (Тартуского) университета, которого Иван Акимович взял на воспитание, как и другого племянника, Ивана Сергеевича, после смерти своего старшего брата.

В 20-е годы в Москве в разговорах часто мелькало имя Грибоедова, покорившего старую столицу своими едкими водевилями. К этому времени, по воспоминаниям современников, относится знакомство семейства И. А. Мальцева с автором комедии «Горе от ума». Грибоедов часто бывал в их доме, гостил у Мальцевых в Крыму, в Симеизе. Он сильно заинтересовал Мальцева, но скорее не как литератор, а как дипломат, ведавший иранскими делами, глубоко знавший Восток. В 1821 году русским правительством был введен в Закавказье льготный тариф на ввозимые товары и беспошлинный транзит из Редут-Кале в Иран, и предприимчивый Иван Акимович начал подумывать о развертывании торговли изделиями своей Дятьковской фабрики в Персии. Именно Грибоедов познакомил Мальцева со многими лицами, ведущими дела в Иране и знающими тамошнюю ситуацию в торговле. Позже знакомство с Грибоедовым получило драматический отзвук в судьбе одного из Мальцевых.

О старшем брате Ивана, Сергее Акимовиче (1771–1823), в молодости шла недобрая слава. Уйдя в отставку из армии еще при Павле I, бывший корнет лейб-гвардии конного полка Сергей Мальцев повел рассеянную светскую жизнь. Он требовал и требовал денег. Мать присылала, но спрашивала в письмах, куда он их тратит. А старший из братьев сходил с ума от горячих орловских рысаков, участвовал в конных состязаниях и даже напечатал статью «О пользе скачек». В Петербурге он возобновил знакомство со старыми сослуживцами по полку – Мещерскими, Мухановыми и др. и зарекомендовал себя как заядлый кутила, игрок в карты, а главное, как состоятельный жених. В это время овдовела княжна Анна Сергеевна Мещерская, имевшая от премьер-майора П. И. Лодыженского двоих детей. И Сергей Акимович, стремившийся стать своим человеком в кругу петербургской аристократии, в 1802 году женился на ней, породнившись со знатной княжеской фамилией Мещерских. По линии жены он вошел в родство с князьями Трубецкими, с графами Румянцевыми, Чернышевыми, Кушелевыми, с Всеволожскими, Матвеевыми и другими представителями родовитой знати.

Князья Мещерские издавна владели угодьями на Рязанской земле, в тех местах, где были и мальцевские заводы. Отец Анны Сергеевны – жены Сергея Акимовича Мальцева – умер рано. Она тоже скончалась в цветущем возрасте. Была в роду Мещерских какая-то болезнь, которая и в дальнейшем приводила некоторых их потомков к ранней смерти.

Марья Мальцева выделила старшему сыну, по случаю его бракосочетания, значительный капитал. Женитьба положительно сказалась на Сергее Акимовиче, дав толчок его увлечению предпринимательской деятельностью, о которой он даже не помышлял в молодости в дни кутежей с друзьями. В 1811 году умирает состоятельный старик Илья Лодыженский, оставив все свое богатое наследство своей внучке Александре Петровне – дочери Мещерской от первого брака, – т. е. фактически самому Мальцеву. Как раз в том же году умирает мать братьев Мальцевых, и между ними происходит имущественный раздел. Став владельцем крупного состояния, Сергей Мальцев решает всерьез заняться заводским делом, организуя по купчей 1811 года целый ряд фабрик вокруг Гусевского хрустального завода в Мещерских землях Рязанской губернии. Он основывает Курловскую стекольную фабрику в Касимовском уезде, в короткие сроки резко расширяет дело.

Война 1812 года с Наполеоном и наступившее после нее разорение вызвали огромный спрос на продукцию мальцевских заводов. Для Москвы и других городов и сел России требовалось громадное количество стекла. По данным статистики, на заводах Сергея Мальцева за 1812 год было выработано 1 704 650 изделий из стекла и хрусталя. Окрепнув и встав на ноги после наполеоновского нашествия, Сергей Мальцев старается поднять на новый, еще более высокий уровень качество посуды из гусевского хрусталя. В эти годы завод осваивает выпуск бесцветного свинцового хрусталя с алмазной гранью. На заводах С. А. Мальцева, писали «Ведомости», лучшая отделка различной хрустальной посуды не уступает английской. Вскоре Сергей Акимович Мальцев еще более расширяет свое дело. Он приобретает в 1817 году у младшего брата Ивана Владимирские стекольные заводы.

Есть сведения, что старший Мальцев в это время думает о секретах венецианских мастеров-стеклоделов. Жена его, Анна Сергеевна, в последние годы жизни страдала тяжелой болезнью. С целью ее лечения Мальцевы в 1819 году едут в Италию. Михаил Дмитриевич Бутурлин в своих записках отмечал: «Осенью того же года приехал во Флоренцию Сергей Акимович Мальцев со своим семейством. Мальцевы поселились на всю зиму во Флоренции, в отдаленной части города. Жена была из обреченных на смерть неизлечимым недугом. Сопровождал их известный московский врач г. Левенталь». Сам Мальцев, будучи в Италии, сумел познакомиться с работой итальянских стеклоделов, в частности в Мурано. Анна Сергеевна скончалась в Риме 24 апреля 1820 года. Той же весной семейство Мальцевых вернулось в Россию.

В эти годы младший брат Сергея, Иван Акимович, также усердно расширял свое дело. Его стекольные фабрики увеличивают масштабы производства, не теряя высокого качества изделий. На первой Российской мануфактурной выставке в Санкт-Петербурге в 1829 году император Николай I особо отметил «весьма хорошую» чистоту стекла и недорогую цену изделий Дятьковской фабрики. Он обратил внимание «на всегдашне употребительные в домашнем быту вещи, как-то: гладкие и с небогатою шлифовкою графины, стаканы, рюмки, бокалы и тому подобное, ибо по сие время ни на каком заводе России так чисто, искусно и аккуратно не выделывалось, и оная фабрика – первая, которая довела до такой степени, что ежедневно употребляемые вещи не уступают и английским, а потому принадлежат к первому разряду».

За отличное качество хрусталя И. А. Мальцев был награжден Большой золотой медалью выставки, опередив таких известных стеклозаводчиков, как Бахметев и граф Орлов. На медали была выбита надпись: «За трудолюбие и искусство». Награда давала право владельцу помещать на своих изделиях и вывесках магазинов по их продаже государственный герб. А из выставленной им продукции для императорского двора были закуплены «хрустальный поднос с графином и 12-ю рюмками и корзинка овальная, с ушками». Не меньший успех сопутствовал И. А. Мальцеву на еще более масштабной 2-й Всероссийской выставке, прошедшей в следующем году в Москве, где он вновь получил Большую золотую медаль «За отличный хрусталь», и на последующих выставках в Санкт-Петербурге (1839), Москве (1843), Варшаве (1845). За участие в них он получил орден Св. Владимира IV степени и высочайшее благоволение. К этому времени Дятьковская фабрика стала одним из крупнейших в стране предприятий по производству стекла и хрусталя с числом рабочих около 600 человек и производительностью до 1 200 000 изделий в год.

Дятьковский хрусталь

Помимо улучшений в стекольном и хрустальном деле, Иван Акимович задумывает новые грандиозные проекты по превращению своих заводских владений в крупный промышленный район в центре России, действующий на базе новых перспективных отраслей. С этой целью Иван, как мы уже говорили, продает свои Владимирские стекольные фабрики старшему брату, чтобы получить деньги и сосредоточить все свое внимание на новой, небывало крупной операции. В 1820 году он приобретает у Петра Евдокимовича Демидова Людиновский и Сукремльский чугунолитейные заводы, расположенные рядом с его владениями, и дает начало мальцевскому металлургическому делу.

Иван Акимович распространял свои планы не только на центральные районы Российской империи, но и на отдаленные земли, недавно присоединенные к ней. В 1828 году он покупает в Крыму, в Симеизе, 30 десятин земли и устраивает здесь виноградники, фруктовые сады, плантации олив. Для переработки винограда, производства и хранения десертных вин строятся завод и огромный винный подвал. Тем самым было положено начало знаменитому крымскому виноделию, массандровским винам. Иван Мальцев использует Крым и в качестве нового рынка сбыта для изделий своих старых и новых фабрик. В Симеизе он открывает магазин железных, чугунных изделий, стекла и других предметов для поселенцев Южного берега Крыма.

Иван Мальцев богатеет, приобретает в 1837 году в Петербурге на Моховой огромный двухэтажный каменный дом с большим садом. Здесь часто устраивались званые обеды и шумные вечера, а обворожительная хозяйка дома Капочка была душой избранного общества, пользовалась неизменным вниманием и симпатией. Бывали в доме поэты В. А. Жуковский, Д. В. Веневитинов, историк М. П. Погодин и многие другие известные люди.

Именно при сыновьях Акима Мальцева окончательно оформляются две главные ветви мальцевского рода, которые условно можно назвать по двум наиболее знаменитым стеклозаводам, находящимся во владении каждого из братьев Мальцевых, – Гусевской и Дятьковской. И тот и другой являлись хозяевами крупного и все набирающего силу дела, включающего не только стеклоделательные и хрустальные заводы, но и целый ряд вспомогательных, сопутствующих и совершенно новых производств.

Иван Мальцев обладал поразительным деловым чутьем, острым чувством экономической перспективы. Он ищет все новые высокоприбыльные отрасли. Производство сахара из свеклы – одна из них. Известный очеркист В. И. Немирович-Данченко подчеркивал, что именно Иван Акимович выстроил первый сахарный завод в России в Любохне «в одно и то же время с Наполеоном, вводившем это производство во Франции». В Киеве, пишет он, поставлен памятник Бобринскому, как основателю этого дела, тогда как Бобринский приезжал сюда в Любохну учиться ему у Ивана Акимовича Мальцева. Мальцев же уговорил его купить для этого имение в Смеле, на юге. К 1857 году в хозяйстве Мальцевых было уже 9 сахарных заводов. На них вырабатывалось 27 950 пудов сахара в год.

В 1823 году умирает Сергей Акимович Мальцев, владелец Гусевской хрустальной фабрики, не намного пережив свою жену и оставив наследником крупного состояния своего сына Ивана Сергеевича. Другой сын, Сергей, в будущем приват-доцент Дерптского (Тартуского) университета, избрал научную карьеру.

Судьба Ивана Сергеевича Мальцева (1807–1880) была драматической и во многих отношениях примечательной. Характеристики, даваемые современниками этому человеку, не только крупному фабриканту, но и видному российскому дипломату, весьма противоречивы и рисуют сложный облик умного, образованного, но чрезвычайно скептического и корыстолюбивого человека. Даже прозвище, которое закрепилось за И. С. Мальцевым в кругу друзей, – Мефистофель – говорит о многом. А сам Иван Сергеевич иногда подписывался не менее таинственно: «Вечный жид» – по названию популярного романа французского писателя Эжена Сю.

Он получил прекрасное домашнее воспитание, затем обучался в Благородном пансионе Московского университета. Юный Мальцев проявлял склонность к изучению языков, в том числе и древних. М. Д. Бутурлин в своих записках вспоминает о пребывании в Италии вместе с семьей Мальцевых: «При Мальцеве и малолетнем брате его Сергее Сергеевиче гувернера тогда не было, а только русско-немецкий дядька. Молодой Мальцев часто прибегал к пособию Слоана для латинского языка, и в этих случаях воспитатель мой не пропускал случая ставить мне, неохотнику заниматься, в похвальный пример юного моего друга».

После смерти отца, живя в Москве, в семействе дяди И. А. Мальцева, новый владелец Гусевского завода, Иван Сергеевич Мальцев, по завершении своего образования поступил на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел. Его сослуживцами и друзьями были блестящие молодые люди – библиофил С. А. Соболевский (один из ближайших друзей А. С. Пушкина), поэты, литераторы, публицисты: братья Веневитиновы и Киреевские, Ф. С. Хомяков, С. П. Шевырев, А. И. Кошелев, М. П. Погодин, князь В. Ф. Одоевский, М. А. Максимович и многие другие, поэтично обозначенные Пушкиным как «архивны юноши». Но теснее всего Иван Мальцев сблизился с Соболевским, которого современник (Н. В. Берг) характеризовал так: «Уставший скиталец по белу свету, библиоман, англоман, друг поэтов и артистов всего мира… близкий дружбою и кутежами с Пушкиным, который любил его преимущественно за неистощимое остроумие, живые экспромты… неизменную веселость и готовность кутить и играть в карты, когда угодно».

Молодой «заводчик во дворянстве» становится членом организованного ими кружка «Любомудров», затем сотрудником журнала этого кружка – «Московский вестник». «Архивны юноши» не тратили время даром в хранилище. Вместе со своим другом Соболевским Мальцев охотно занимался сочинительством пользовавшихся успехом сказок и приключений, используя необыкновенные, но вполне реальные истории, найденные ими в архивных бумагах. По воспоминаниям современников, «архивны юноши» стали завоевывать славу «сборища московских выдумщиков».

Сам Мальцев слыл знатоком изящной словесности. Когда в 1826 году М. П. Погодин с Веневитиновым задумали издать литературный сборник «Гермес», в число «необходимых авторов» они включили и Ивана Мальцева, поручив ему переводы из Ансильона и Шиллера. Потом на основе готовившегося сборника возникнет журнал «Московский вестник», который благословил Пушкин, а среди его главных сотрудников будут значиться, наряду с Шевыревым и Веневитиновым, Соболевский и Мальцев. Наиболее важной была публикация Мальцевым в 1827 году отрывков из его переводов повествования Вальтера Скотта «Жизнь Наполеона». Книга имела громадный успех в Европе, но в России находилась под строгим запретом. Публикации предшествовала статья Мальцева «Несколько слов об истории Наполеона Бонапарта – сочинении Вальтера Скотта».

Блестящие молодые люди немало времени проводили в кутежах и развлечениях. Редактор «Московского вестника» М. П. Погодин записывал в своем дневнике после ужина у Соболевского: «Скотина Мальцов и оскотинившийся на ту минуту Веневитинов пристали с ножом к горлу – пей, и я насилу уехал от них, ушибленный весьма больно Веневитиновым». А на следующий день у того же хозяина дома тот же Погодин встретил тех же Соболевского и Мальцева, которые стали на него кричать и это «при людях».

Таким было окружение Мальцева тех лет. Романтика декабристов уходила в прошлое. На смену надеждам пришли скептицизм и сомнения. «Героями нашего времени» становились Грибоедов и Чаадаев. Молодого Мальцева потому и прозвали Мефистофелем, что он «умел ядовито и не без блеска высмеивать укоренившиеся правила общественной морали, официальные святыни», хотя в глубине души вряд ли воспринимал это свое ерничество всерьез.

Однако в московском архиве он прослужил недолго. У сироты Мальцева были сильные покровители. 12 марта 1827 года его переводят в Петербург, к «делам Коллегии иностранных дел». Еще немного прошло времени после известного выступления декабристов на Сенатской площади в 1825 году. И то, что Мальцева повышают по службе и переводят в Петербург, говорит о многом – несмотря на знакомство его со многими молодыми людьми, так или иначе причастными к движению, репутация его осталась «незапятнанной». Среди родственников Ивана Сергеевича было немало сосланных декабристов: князь С. П. Трубецкой, П. А. Муханов, полковник П. И. Колошин, И. И. Пущин и др. Но не меньше в родстве с ним состояло и сильных мира сего, оказывавших ему протекцию.

В Петербурге И. С. Мальцев поселился в доме родного дяди по материнской линии, обер-прокурора Святейшего Синода П. С. Мещерского, на Невском. Мещерский был женат на сестре генерала А. И. Чернышева, всесильного любимца царя, управляющего Военным министерством, также принявшего участие в делах молодого родственника.

В начале ноября 1827 года новоиспеченный дипломат вместе с Сергеем Соболевским совершает поездку из Петербурга в Москву. Оба были отчаянно влюблены в княжну Александру Трубецкую и надеялись в связи со смертью Д. В. Веневитинова, ее нареченного, заслужить ее расположение. Однако их сватовство было отвергнуто. Княжна вышла замуж за двоюродного брата Мальцева, князя Николая Ивановича Мещерского, и уехала с ним за границу. Это было, по-видимому, тяжелым ударом для Мальцева, наложившим печать на его личную жизнь. Он до конца жизни останется холостяком. Свою неудачу оба друга топят в вине. После одной из таких пирушек Погодин, редактор «Московского вестника», опять записывал в дневнике: «Скотина Мальцев. Я Вам не товарищ».

Вскоре после начала петербургской службы, в апреле 1828 года, И. С. Мальцев по рекомендации Соболевского назначен первым секретарем посольства в Персию, возглавляемого А. C. Грибоедовым. Возможно, сыграло здесь свою роль и близкое знакомство Грибоедова с Мальцевыми. Существуют предположения, что Грибоедов сам избрал молодого Мальцева с целью привлечь его, а через него и его богатого дядю к участию в делах проектируемой им «Закавказской компании». По рассказам самого Соболевского, Грибоедов внял его совету взять с собою Мальцева, «им обоим хорошо известного за умного, ловкого и веселого практического человека». К тому же Грибоедову было прекрасно известно, что И. С. Мальцев был не чужд литературных интересов, сотрудничал в журналах – «Московском вестнике» и «Северной пчеле». Позднее он даже содействовал публикации одной статьи Мальцева, написанной им в Тавризе. Назначение обрадовало честолюбивого Мальцева, так как сулило начало быстрого восхождения молодого дипломата по служебной лестнице. Отгуляв свадьбу двоюродного брата, Петра Ивановича, с Екатериной Карамзиной, он стал готовиться к отъезду. Перед этим он передает своему дяде, Ивану Акимовичу, все полномочия по управлению Гусевской и другими фабриками.

А. С. Грибоедов

Посольство А. С. Грибоедова в Персию, как известно, закончилось трагически. 11 февраля 1829 года в Тегеране весь персонал русского посольства после отчаянного сопротивления погиб во время резни, учиненной иранскими фанатиками. Единственным человеком, оставшимся в живых, был Мальцев. Спасение его казалось чудом и вызвало в обществе немало толков и пересудов. Даже родной дядя Мальцева, Иван Акимович, с изумлением писал их родственнику С. Д. Нечаеву: «Любезнейший друг Степан Дмитриевич! Бог неисповедимыми судьбами спас нашего секретаря по беспредельной своей милости; дошедшая ужасная весть о несчастном Грибоедове в то же время известила нас о сохранении Вани…»

По поводу его спасения ходили разные слухи. Говорили, что слуга миссии закатал его в ковер и поставил в угол комнаты вместе с другими свернутыми в трубку коврами и тем самым уберег от смерти. По другой версии, состоявший у Мальцева в услужении персиянин укрыл его в амбаре миссии. Говорили даже, что в начале волнений Мальцев побежал в шахский дворец, чтобы просить у персидского правительства помощи, и тем избег плачевной участи товарищей. Многие современники обвиняли Мальцева в трусости и неисполнении долга. Так, А. О. Смирнова-Россет в своих записках вспоминала: «Н. Д. Киселев говорил: «Знаешь ли ты, что Грибоедов меня очень любил и просил меня у Нессельроде, но граф дал ему Мальцева?» Я бросилась ему на шею и сказала: «Мой ангел, ты мог быть убит». – «Неизбежно! Я бы не прятался так подло, как Мальцев, я бы дал себя изрубить, как Грибоедов, во-первых, потому, что я его люблю, и еще потому, что это значило умереть на посту, как часовой».

Были, однако, в обществе и другие, более трезвые оценки, объяснявшие его спасение результатом счастливого стечения обстоятельств. Н. Н. Муравьев-Карский писал: «Мальцова многие обвиняют в том, что он не погиб вместе с Грибоедовым. Не знаю, справедливо ли это обвинение. Мальцов был гражданский, а не военный чиновник и не вооруженный, секретарь посольства, а не конвойный. Целью посольства были не военные действия, где бы его обязанность была умереть при начальнике. На них напали врасплох, резали безоружных, и я не вижу, почему Мальцов не прав в том, что он нашел средство спасти себя и, может быть, еще с надеждою прислать помощи осажденному посольскому дому». Однако разговоры в свете по поводу чудесного спасения Мальцева в Тегеране не утихали. Не многие рассуждали, как умудренный жизнью знаменитый мореплаватель и путешественник.

Рассеянию недоброжелательных слухов и предубеждений в обществе в немалой степени способствовал собственный рассказ Мальцева об обстоятельствах своего спасения, изложенный в донесении своему непосредственному начальнику К. В. Нессельроде. Вот что он писал: «Я обязан чудесным спасением своим как необыкновенному счастию, так и тому, что не потерялся среди ужасов, происходивших перед глазами моими. Я жил рядом с табризским мехмендарем нашим Назар-Али-Ханом Авшарским, на самом первом дворе. Кроме меня русских там не было… Когда народ, с криком, волною хлынул мимо окон моих, я не знал, что думать, хотел броситься к посланнику и не успел дойти до дверей, как уже весь двор и крыши усыпаны были свирепствующей чернью… Не прошло пяти минут, как уже резали кинжалами перед глазами моими курьера нашего Хаджатура. Между тем народ бросился на второй и третий двор: там завязалась драка, началась перестрелка. Увидев, что некоторые из персиян неохотно совались вперед, я дал одному феррашу моему 200 червонцев и приказал ему раздать оные благонадежным людям, ему известным, собрать их к дверям моим и говорить народу, что здесь квартира людей Назар-Али-Хана. Я сидел, таким образом, более трех часов в ежеминутном ожидании жестокой смерти; видел, как сарбазы и ферраши шахские спокойно прогуливались среди неистовой черни и грабили находившиеся в нижних комнатах мои вещи. Неоднократно народ бросался к дверям, но, к счастию, был удерживаем подкупленными мной людьми, которые защищали меня именем Назар-Али-Хана. Потом, когда уже начало утихать неистовство, пришел серхенг и приставил караул к дверям моим. Ночью повел он меня во дворец, переодетого сарбазом».

В литературе и публицистике, однако, вплоть до нашего времени выдвигались различные гипотезы и предположения по поводу «загадочных» обстоятельств спасения Мальцева. Начало новой вспышке расследований во многом было положено романом Юрия Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», в одиннадцатой главе которого поведение Мальцева в тегеранской истории изображено в весьма неприглядном виде. В середине 50-х годов ивановский писатель Виктор Полторацкий, автор очерков «Гнездо Хрустального Гуся», ссылаясь на разговор с Юрием Тыняновым, выдвигает еще более невероятную версию спасения Мальцева, обвинив его в связях с английскими резидентами в Персии. Мальцев, пишет он, «был желчный, хитрый, завистливый человек. В Персии Грибоедов проводил решительную политику, твердо отстаивая интересы России. Мальцев же вел двойную игру. Он близко сошелся с агентами Ост-Индской компании, которые стремились подчинить Персию неограниченному влиянию англичан. В этом им мешал Грибоедов». По версии автора, Мальцев уцелел, спрятавшись у своих английских друзей. Вернувшись в Россию, он будто бы в докладе царю стремился обвинить во всем самого Грибоедова, указывая на вспыльчивый характер посла, на резкость, которая якобы раздражала и оскорбляла персов. За это персидский шах пожаловал Мальцева золотым орденом Льва и Солнца и правом беспошлинной торговли хрустальными изделиями в Персии.

Многие обвинения и домыслы по поводу обстоятельств спасения И. С. Мальцева очень убедительно развенчивает историк С. В. Шостакович. Он обращает внимание на то, что рассказ Мальцева о своем спасении подтверждается многими источниками. Согласно им, Грибоедов, извещенный о грозящей опасности, наотрез отказался собрать своих чиновников и русских, проживающих в миссии, и покинуть ее. Таким образом, пишет он, отсутствие Мальцева при Грибоедове во время разгрома миссии, которое обычно рассматривалось как основной аргумент против достоверности сообщения Мальцева о своем спасении, отнюдь не бросает тень на грибоедовского секретаря, если учесть, что и другие члены посольства в роковую минуту оказались тоже не вместе с посланником. Шостакович отвергает также и версию Полторацкого о том, что Мальцев спрятался у англичан. Собственный рассказ Мальцева, считает он, довольно убедительно раскрывает обстоятельства, благодаря которым он избежал гибели. Автор, правда, считает этот рассказ и свидетельством трусости И. С. Мальцева. В этом, по его мнению, убеждает и все поведение дипломата после разгрома миссии, когда он свыше трех недель провел в цитадели Тегерана, во дворце шаха, и когда ради своего спасения стал на путь лицемерия. Отвечая на хитрость персиян хитростью, он, по собственному признанию, уверял шаха и визирей, что он, Мальцев, полностью убежден в невиновности персидского правительства и шаха в совершенном злодеянии.

Все поведение Мальцева во время тегеранских событий свидетельствует, однако, скорее не о трусости, а о чрезвычайной изворотливости, хитрости и немалом хладнокровии. Трусость, страх парализуют человека, лишают его возможности действовать. Мальцев же в отчаянной ситуации не только не растерялся, но сумел использовать все немногие, отпущенные ему шансы на спасение, а позднее проявил недюжинный ум и сообразительность и противопоставил коварству шахского двора свою расчетливую дипломатию, которая спасла его.

Столь же голословно и обвинение Мальцева в «двойной игре», в сношениях с английскими резидентами Ост-Индской компании. Наоборот, опубликованные донесения Мальцева указывают на то, что он обращал внимание русского правительства на антирусские акции английских агентов в Иране. Никогда не писал никакого доклада Мальцев и царю, не чернил Грибоедова и ни в чем не обвинял его в своих реляциях правительству. Секретарь миссии в своих донесениях обвинял иранское правительство и самого шаха. Более того, существуют свидетельства, что немалая резкость, запальчивость и горячность, видимо по молодости, в выражениях И. С. Мальцева в адрес шахских придворных сыграли свою роль в обострении отношений русского посольства с шахским двором.

Так, исследователь Г. Алаверьянц приводит рассказ из книги армянского историка Шермазаняна «Материалы для национальной истории» об одном из эпизодов, непосредственно предшествующем убийству Грибоедова. Эпизод этот связан с событиями, развернувшимися вокруг шахского придворного Якуба – армянина по происхождению, попросившего убежища в русском посольстве, – главного виновника трагического нападения на миссию. «Грибоедов, сообщает источник, два раза посылал за имуществом Якуба, но оказалось, что печати были сломаны, документы и половина вещей выкрадены. Это вызвало резкие пререкания между придворной администрацией и первым секретарем посольства Мальцевым, который при этом не стеснялся в выражениях, обвиняя высшие придворные чины в насилии и воровстве».

Таким образом, утверждение о том, что Мальцев в своих донесениях русским властям чернил и обвинял Грибоедова, не соответствует известным на сегодняшний день фактам. К тому же орден Льва и Солнца был дан шахом Мальцеву не после тегеранского разгрома, а ранее, вместе с награждением самого Грибоедова и других сотрудников миссии. Что касается хрустальных изделий заводов Мальцева, то они ввозились в Иран и облагались пошлиной в 5 %, как и все русские товары, в полном соответствии со статьями Туркманчайского договора.

Не подтверждается исследователями и мнение о натянутых отношениях Грибоедова с Мальцевым, о том, что последний был навязан Грибоедову канцлером Нессельроде. В письмах Грибоедова не улавливается какое-либо нерасположение посланника к Мальцеву. Напротив, доброе его отношение к своему секретарю подчеркивается лестными словами дипломата в письме к Булгарину, в котором Грибоедов называет Мальцева «товарищ моей политической ссылки». Более того, на бракосочетании Грибоедова с Ниной Александровной Чавчавадзе в качестве свидетеля со стороны Грибоедова присутствовал И. С. Мальцев, о чем сохранилась запись в книгах Сионского собора.

Можно утверждать, что на дипломатической карьере Мальцева тегеранская история не сказалась отрицательно. Так, 9 мая 1829 года высочайшим указом «во внимание к примерному усердию и благоразумию, оказанным во время возмущения в Тегеране», он был награжден орденом Св. Владимира II степени; 10 ноября 1830 года еще одним высочайшим указом «во внимание к благоразумию, оказанному как после убийства статского советника Грибоедова во время возмущения в Тегеране, так и при отправлении должности генерального консула, всемилостивейше пожалован, по засвидетельствованию генерал-фельдмаршала графа Паскевича Эриванского, кавалером ордена Св. Анны II степени». Канцлер К. В. Нессельроде ценил его. В письме к наместнику на Кавказе князю И. Ф. Паскевичу он писал о Мальцеве: «Это молодой человек, который может весьма выделиться, когда с опытом и возрастом несколько созреют его мысли и улягутся его страсти». Через несколько лет службы, в июне 1834 года, Мальцев был пожалован в звание камергера, а еще через год, в мае 1835 года, назначен членом Общего присутствия Азиатского департамента, а затем членом совета

Министерства иностранных дел и пожалован в звание действительного тайного советника.

И. С. Мальцев

Благодаря своим способностям и в немалой степени покровительству многочисленных влиятельных родственников, И. С. Мальцев быстро продвигался по служебной лестнице, достигнув к концу жизни высших званий и чинов в государственной иерархии. В период с 1855 по 1864 год он трижды назначался временно управляющим Министерством иностранных дел. В 1856 году И. С. Мальцев вошел в состав Тарифного комитета, возглавлявшегося Л. В. Тенгоборским. При Александре II его прочили на пост товарища министра просвещения и в министры финансов.

Успешной была и его предпринимательская деятельность. Оправившись после тегеранского шока, И. С. Мальцев, не бросая службу, все свободное время уделяет своим сильно запущенным в его отсутствие предприятиям. В его владении находилось 7 из 19 самых больших заводов во Владимирской губернии. На одном гусевском предприятии работало 346 человек. У И. С. Мальцева были честолюбивые планы. В 1829 году открывается первая Всероссийская промышленная выставка, и Мальцевы делают все, чтобы с блеском представить на ней свои изделия. Обозреватель выставки отмечал: «Выборные знатоки отдали преимущество хрустальным изделиям Мальцева за чистоту и ровность в стиле, за хорошую отделку и за умеренную цену».

В 1833 году, используя свои старые связи и знание конъюнктуры региона, И. С. Мальцев стал торговать с Персией, Средней Азией и Закавказьем. Пошли по странам Востока оплетенные серебряной вязью стеклянные мальцевские кальяны и другие изделия. Производство стекла было поставлено на рельсы самой современной технологии. В результате были созданы изделия из трехслойного стекла под золото и серебро, хрустальные изделия с алмазной гранью, из цветного стекла (следствие поездки Мальцева в Богемию). Самой прибыльной продукцией стало стекло оконное. Начал он и строительство каменных домиков усадебного типа для работников. Всего было построено 425 домов. Образованное с участием И. С. Мальцева и его дяди Ивана Акимовича «Закавказское общество» занималось изысканием «возможности и пользы приготовления стекла», материалов для стеклоделия в Закавказье.

Его практический склад ума, дар предпринимателя, умение объединять в своей деятельности торгово-промышленные дела с интересами русской дипломатии не ускользнули от внимания главы внешнеполитического ведомства России. Учитывая заслуги И. С. Мальцева в работе «Закавказского общества», К. В. Нессельроде, сам не чуждый предпринимательских интересов, 30 мая 1835 г. назначил его в члены Общего присутствия Азиатского департамента МИД. Не без участия Мальцева были составлены примечательные правительственные наставления русским фабрикантам, торговавшим в Азии. «Вся Азия, говорилось в них, должна быть целью нашей мануфактурной и торговой деятельности для удовлетворения нужд ее обитателей, главнейших потребителей тех изделий наших, сбыт которых почти невозможен в образованной и роскошной Западной Европе. Остается желать, чтобы: 1) фабриканты обращали более внимания на вкус и требования азиатцев и 2) торговцы наши в Азии удешевили бы сколь можно наши изделия противу иностранных, сбываемых там в огромных количествах».

Летом 1835 года И. С. Мальцев находился при вице-канцлере К. В. Нессельроде во время пребывания Николая I за границей. 13 августа он писал из Баден-Бадена Сергею Соболевскому о путешествии по Германии и Богемии, об осмотре богемских хрустальных фабрик, которые «очень мизерны». Мальцев во время заграничной командировки постарался ознакомиться с достижениями чешских мастеров стекла. Именно в это время на Гусевском заводе удалось изготовить гранатное малиновое стекло, секрет которого был потерян. Это открытие дало заводу новый толчок к развитию производства цветного стекла.

В это же время вместе со своим другом С. А. Соболевским блестящий дипломат и заводчик хлопочет об устройстве в Петербурге бумагопрядильной фабрики. В 1836 году разрешение было получено, и через два года на берегу Невы была основана Сампсониевская бумагопрядильная фабрика. В число ее акционеров, кроме самого Мальцева и Соболевского, входили: родственник его, бывший декабрист П. А. Колошин, поэт В. А. Жуковский и его родственники по линии жены. Делам этой фабрики Мальцев уделял немало времени. Сохранилась его обширная переписка с Соболевским, в которой много места уделяется переговорам друзей о совместном предприятии.

С. А. Соболевский

Деловые письма И. С. Мальцева рисуют его довольно скупым и расчетливым дельцом, озабоченным доходами от Сампсониевской бумагопрядильни. В одном из писем к Соболевскому он саркастически замечал, что великий запас философии, которым одарила его природа, умножился «накоплением процентов от жительства на благословенной Выборгской стороне», где была расположена Сампсониевская фабрика. А в другом письме провозглашал: «Да здравствует индустрия!» – лозунг, опередивший его время.

О жизни двух друзей, уединившихся на фабрике, в Петербурге ходило немало разговоров. Князь В. П. Мещерский вспоминал: «Помню, что я молодым гвардейским офицером посещал этих двух приятелей за городом, на этой фабрике, где они вместе жили в прекрасном помещении, устроенном со всем возможным комфортом, и где они проводили зиму, принимая там своих петербургских знакомых, несмотря на то, что у каждого из них была в городе своя квартира». Также немало удивляли петербургское общество «оригинальные фантазии этих двух холостяков, всегда веселых и неистощимых рассказчиков, затеявших обречь себя на отшельническую жизнь за городом на бумагопрядильной фабрике. Странно было видеть такую тесную дружбу между этими двумя людьми, по-видимому, отъявленными скептиками и сухими эгоистами, не допускавшими, как говорили, ничего на свете, кроме денежных интересов: немало было разговоров в Петербурге об этих диковинных отношениях между приятелями. Многие утверждали, что они друг другу завещали свои состояния, причем заподозревали Соболевского в корыстных намерениях, что немало озабочивало наследников огромного состояния Мальцова, которых было много».

По наблюдению автора воспоминаний, Иван Сергеевич был человеком «недюжинного ума и замечательным юмористом, так что в обществе этих приятелей нельзя было скучать, чем и объясняется беспрестанный к ним приезд на фабрику гостей из Петербурга». Вместе с тем веселый нрав и репутация анекдотиста сочетались в характере И. С. Мальцева с реалистическим мироощущением и деловой сметкой. И эта противоречивость нравственных качеств Мальцева, как человека, стоявшего на перепутье старого и нового времени, огромное воздействие на него денежных отношений отмечались многими современниками. «Необходимо, однако, заметить при этом, – размышлял в своих воспоминаниях князь Мещерский, – что Иван Сергеевич, хотя был, несомненно, человеком чрезвычайно расчетливым, но не всегда был скуп до такой крайности, чтобы не помогать иногда своим родственникам, когда они находились действительно в затруднительном материальном положении. Он был, в сущности, добрым человеком, но, несмотря на его развитость и нравственные качества, он не мог избегнуть того пагубного влияния, которое имеет на всех богачей их огромное состояние, служа так сказать, центром всех возможных посягательств на их добро со стороны массы нуждающихся людей. Все богатые люди невольно делаются не только неотзывчивыми и равнодушными, но и ожесточаются, находясь постоянно в каком-то раздражении и негодовании на неимущих, посягающих на их добро… Таков был и Мальцов».

Не надо, однако, представлять Мальцева-промышленника каким-то исключительным явлением в столичной дворянской среде. Увлечение коммерцией и предпринимательством было весьма распространенным явлением в николаевском обществе, вплоть до самых высших его кругов. Вице-канцлер Нессельроде, например, был пайщиком вместе с И. С. Мальцевым и «придворным банкиром» Л. И. Штиглицем в акционерном обществе «Российская бумагопрядильная мануфактура», всесильный шеф жандармов А. Х. Бенкендорф принимал участие в целом ряде крупнейших коммерческих предприятий. Не чурались материальной стороны и в литературной среде. Того же С. А. Соболевского, европейски образованного человека, блестящего литератора, друга Пушкина, многие упрекали в увлеченности предпринимательством.

На личности Соболевского, длительное время связанного отношениями с Мальцевым, стоит остановиться подробнее, так как эти отношения в какой-то мере характеризуют и самого Мальцева. Соболевский был остроумным собеседником, знатоком и собирателем книг. Писал дружеские эпиграммы, в том числе и на известных деятелей той эпохи. Одна из них – на министра финансов николаевского царствования под названием «Канкриниада» – заканчивалась обращением к И. С. Мальцеву:

Над министром иль колонной ты не смейся! Горе тут!
Обойдут тебя короной, «Станиславом» обнесут.
И пошлют тебя в Бразилью, а не то чтобы в Париж!
За служебные усилья ты получишь только шиш.

Вместе с Соболевским и сам Мальцев входил в круг достаточно близких знакомых А. С. Пушкина, причем не только в юные годы, о чем уже говорилось, но и гораздо позже, в последние годы жизни поэта. Об этом свидетельствует, к примеру, совместная записка И. С. Мальцева, С. А. Соболевского и А. С. Пушкина Карлу Брюллову, в которой они выражают ему свое почтение летом 1836 года. В переписке Мальцева и Соболевского есть любопытные упоминания, что оба они были кредиторами Пушкина. Ничего необычного в этом видеть нельзя. Брать в долг у друзей было распространенной практикой среди столичной молодежи, в литературной и художественной среде того времени.

А. С. Пушкин. Художник О. А. Кипренский

Однако тональность писем Мальцева на этот счет неприятно поражает и сегодня. Она лишний раз доказывает расчетливый прагматизм его натуры, удивительным образом сочетавшийся в этом человеке с европейской образованностью, остротой ума и тонким художественным вкусом. 2 февраля 1837 года Мальцев пишет С. А. Соболевскому, находившемуся за границей по делам Сампсониевской мануфактуры: «Я должен сообщить тебе грустную весть, любезный Соболевский, нашего милого и любезного Пушкина А. С. уже нет на свете. Он стрелялся со своим свояком Дантесом и через два дня после неизъяснимых мучений умер от последствия раны». Уже в этом письме тон сообщения достаточно прохладный, на уровне светского разговора. Он не проявляет глубокой скорби по поводу кончины Пушкина. Однако его очень заботит, как бы не пропали деньги и столовое серебро, которое, по-видимому, было одолжено Пушкину для хозяйственных нужд. В следующем письме от 13 февраля 1837 года Мальцев писал Соболевскому: «Пушкин перед смертью составил список своим кредиторам, в этот список рука дружбы, к счастью, начертала и твое имя. Так как государь велел заплатить его долги, то и ты будешь удовлетворен. Я подал записку о твоем серебре. Ты должен теперь написать официальное письмо к Жуковскому, одному из опекунов, чтобы серебро твое было выкуплено и вручено мне для сохранения».

Скупость этого богатейшего заводчика отмечали многие, близко знавшие Мальцева. Так, один из дальних его родственников В. А. Муханов писал в своих записках: «Считаясь весьма искусным дипломатом и лучшим советником Нессельроде, И. С. Мальцев в то же время славился своей скупостью. Он имел в избытке капиталы, но подчас урезывал себя даже в питании». В таком же духе говорил о нем и другой его родственник – князь В. П. Мещерский: «Это был скупейший из скупых людей».

И. С. Мальцев прожил долгую и насыщенную событиями жизнь. И если тегеранский эпизод, как мы видели, не сказался на его служебной карьере, то моральная травма, видимо, была достаточно серьезной. Есть косвенные свидетельства глубокого душевного надлома, который он пережил в результате этих событий и морального осуждения со стороны части светского общества. Он становится закоренелым мизантропом. «По-прежнему мотается Мальцев по миру поверенным МИДа: Константинополь, Вена, Париж, Рим… Пребывание его в Италии отмечено королевскими наградами. Но подпись под его письмами – «Вечный жид» – совсем не радостна: этот герой романа Эжена Сю наделен бессмертием, непрерывно скитается по свету, но нигде не находит успокоения. Так и Мальцев: семьи нет, детей нет. Увлекались им очаровательные женщины: Александра Трубецкая, Софья Карамзина – но не было глубокого чувства к взбалмошному острослову, каким он им казался. А ему для супружества мешал закоренелый скептицизм».

В 1838 году, после смерти брата (магистра Дерптского университета), умершего во Франции, Мальцев писал Соболевскому: «Теперь все надежды рушатся безвозвратно. Грусть как свинец лежит на сердце; с кончиною брата как будто расторглось последнее звено, привязывавшее меня к жизни; чувство одиночества подавляет меня, разочаровывает будущность. Жить без надежд, без желаний, Бог знает для чего: это несносно. Особенно несносен мне Париж. Нигде не чувствовал я себя столь одиноким, как среди этой толпы, шумной, суетящейся толпы людей мне совсем чужих».

Итак, богат, знатен, а в жизни смысла не видит. Нет даже наследников. Многие современники отмечают в своих воспоминаниях, что ранее открытый и общительный, «умный, ловкий и веселый практический человек» (на веселый характер молодого Мальцева указывала и С. Н. Карамзина в одном из писем, которая, описывая один великосветский обед, говорила о нем – «трещал без умолку»), он становится с течением времени замкнутым, сторонится людей. Имеющиеся характеристики его облика в конце жизни красноречиво говорят об этом. Эти характеристики подчас противоречивы и резки, но в них почти всегда подчеркивается острый ум и разносторонняя образованность Мальцева.

В 60-х годах царь-реформатор Александр II искал новых людей, способных осуществлять его планы в различных сферах общественной жизни. И. С. Мальцева, считавшегося талантливым администратором, прочили в товарищи министра просвещения. Вот какую характеристику дает ему в связи с этим В. А. Муханов: «Царь ныне желает определить на это место Ивана Сергеевича Мальцева, уже 35 лет служащего в Министерстве иностранных дел. Мальцев, при некотором уме и хорошем образовании, нерешителен, мелочен, формалист и боится всякой ответственности. Сделанное ему предложение привело его в трепет, и он решительно не изъявляет согласия. Его особенно пугает мысль, что государь призовет его и тогда отказ будет невозможен».

Мальцева в эти годы также не раз называли в качестве одного из кандидатов на пост министра финансов. Его глубокую осведомленность в финансовых вопросах не раз отмечали окружающие. Князь В. П. Мещерский, хорошо знавший о жизни Мальцева и его пристрастиях, подмечал многие странности его натуры. «Высшие круги, – пишет он в своих записках, – искали кандидата в министры финансов… Ему задавали вопрос: «Отчего вы не министр финансов?» Мальцев отвечал: «Где нам, дуракам, чай пить, в калашный ряд с суконным рылом не лазь… я слишком стар».

И дальше: «Мальцев занимал должность непременного члена совета при Министерстве иностранных дел. Сослуживцы находили его оригинальным и типичным, начиная от ума и кончая феноменальным скряжничеством. Этот человек ни разу ничего не просил и ничего не искал для себя, но послушно давал себя вести тем родственникам, которые толкали его по чиновничьей лестнице снизу кверху и довели его до одной из высших должностей в Министерстве иностранных дел, где всего менее его интересовали иностранные дела… Мальцев исключительно интересовался только финансовыми вопросами России. Когда заходил разговор о финансах, у Мальцева зажигался взгляд, прояснялось лицо, и он говорил так, как не говорил ни о чем другом… Обо всем, что не относилось к финансам, он говорил неохотно, с саркастической улыбкой или скептически, либо отвечал остроумной эпиграммой в прозе. Он производил впечатление скептика, на все глядевшего с добродушным, хотя и презрительным равнодушием. С Мальцевым для формы официально советовались по дипломатическим делам… Но никто не советовался с ним как с умным и знающим финансистом».

Вместе с тем, замечает автор воспоминаний, Мальцев «сам утверждал себя в самом отдаленном от света уединении: он избегал светских отношений и везде и всегда сторонился людей. Владея огромным состоянием, он жил, как пассажир на станции, не зная ни домашнего очага, ни еще менее своего дома. Часть зимы он жил старым холостяком в одной комнатке, в доме своего двоюродного брата (генерала С. И. Мальцева. – М. Г.), а другую часть проводил за границею, где нанимал маленький номер и жил, как бедняк, отказывая себе во всем, что не было крайней нуждою. Надо думать, что если он никогда не женился, то, вероятно, по той же причине, по которой он отказывался от какого-нибудь высокого поста, чтобы не иметь дома и не издерживать на ненужное деньги».

В то же время на предпринимательском поприще И. С. Мальцеву сопутствовал успех. Он являлся одним из крупнейших землевладельцев на Рязанщине. В одном Касимовском уезде ему принадлежало более 37 тыс. десятин земли, где в 11 селениях насчитывалось 524 двора и 2180 душ мужского пола. На его семи стеклянных предприятиях работало 654 мастеровых, живших при фабриках. В 40-е годы на каждой из крупнейших мальцевских фабрик производилось хрустальных изделий на сумму до 150 тыс. рублей серебром. Мальцеву впервые удалось «производство рубинового стекла, выкрашенного медью, равным образом и уранового стекла, зеленовато-желтого», пользующегося особым спросом. С его именем связано и формирование заводской коллекции гусевского художественного стекла. Именно он положил начало сбору при фабрике уникальных изделий из стекла и образцов массового производства.

Мальцев быстро справился с кризисом, возникшим вследствие отмены крепостного права, успешно, в отличие от других Мальцевых, перестроив управление своими предприятиями на капиталистический лад. После реформы мальцевское производство двинулось еще быстрее. В Гусе строятся каменные дома. В 1876 году в селе Никулине на базе закрытого стеклянного завода начинает действовать кирпично-черепичное производство. Гусевская начальная школа для мастеровых была преобразована в 1875 году в двухклассное министерское училище с несколькими параллельными классами: мужскими и женскими. В 1876 году двухклассное училище было открыто на Великодворском (Дирдурском) заводе.

Ко времени кончины И. С. Мальцева из его стеклянных и хрустальных заводов два крупнейших (Гусевский – 517 рабочих и Уршельский – 375 рабочих) были оснащены паровыми машинами. Годовой оборот Гусевского завода составлял 900 тыс. рублей.

С Сампсониевской бумагопрядильной фабрикой ситуация оказалась более сложной. В 1838 году мануфактура заработала на полную мощность и начала давать доход. Но в начале 1850-х годов бумагопрядильня была сильно повреждена страшным пожаром. Будучи свидетелями того, как их состояния буквально превратились в дым, Мальцев и Соболевский продали фабрику в купеческие руки. Соболевский, который поместил в это дело весь свой капитал, оказался на грани разорения. Тем не менее фабрика просуществовала еще несколько десятилетий.

Пожар на Сампсониевской фабрике стал большим потрясением и для самого И. С. Мальцева, сыграв немалую роль в развитии таких и ранее присущих ему негативных черт, как корыстолюбие и скаредность. Именно после этого события его скупость стала приобретать характер затяжной болезни. «Потеряв в течение нескольких часов большие деньги, когда сгорела Сампсониевская бумагопрядильня, замечает один из близко знавших его мемуаристов, Мальцев с годами вдруг стал впадать в быту в болезненную скупость, чередовавшуюся, впрочем, и с помощью родственникам, попадавшим в затруднительное материальное положение».

Иван Сергеевич Мальцев оставил о себе память как о человеке умном и образованном. Но колоссальное богатство сделало его не только хозяином жизни, но в известном смысле и его пленником. Он неохотно оказывал помощь даже близким друзьям и компаньонам. Письма Соболевского к нему полны упреков по этому поводу.

Нельзя не отметить при этом, что образование и просвещенный практический взгляд на жизнь побудили его сделать щедрый дар: он завещал 500 тыс. рублей на учреждение технической школы во Владимире для бесплатного обучения ремеслам, а также общеобразовательным и техническим наукам. В дополнение к этому его наследник Ю. С. Нечаев-Мальцев подарил земству землю во Владимире под строительство школы и 250 тыс. рублей. В 1885 году училище было выстроено по проекту инженера Максимова. Техническая школа «для обучения в течение 5 лет 100 детей всех званий и вероисповеданий» по устройству и оснащению была признана современниками одной из лучших в Европе. Вероятно, следуя скорее традиции, чем своему внутреннему побуждению, И. С. Мальцев завещал также 80 тыс. рублей гусевским рабочим на «помин его души».

Тем не менее, в силу некоторых свойств своего характера (эгоизма, корыстолюбия, практицизма), при жизни заводчик не испытывал большого стремления к филантропической и меценатской деятельности, хотя его образованность, литературная одаренность, тонкое знание искусства (есть сведения, что он проявил себя и художественным критиком) могли бы способствовать этому. Однако по иронии судьбы именно расчетливый и прижимистый Иван Сергеевич Мальцев подготовил материальную базу для небывалой по масштабу меценатской и филантропической деятельности последнего из династии промышленников Мальцевых – Ю. С. Нечаева-Мальцева, сделав его своим единственным наследником и передав ему огромное по тем временам, нерастраченное и нераздробленное состояние. Но прежде чем перейти к портрету последнего представителя мальцевского рода, мы должны вызвать из небытия одну из самых ярких личностей прославленной промышленной династии, генерала и крупнейшего заводчика России – Сергея Ивановича Мальцева.

С именем С. И. Мальцева (1809 или 1810–1893) связана одна из самых ранних, смелых и поражающих воображение своими масштабами попыток представителей частного капитала России на основе накоплений в легкой промышленности создать тяжелую отечественную индустрию, современное машиностроение. Трагизм и горький урок этой попытки, закончившейся неудачей, заключался не только в том, что она была, по-видимому, преждевременной, основанной на старых формах хозяйствования и управления, но и в том, что она не была в полной мере поддержана государством – участь многих предпринимателей России, обладавших дальним видением, работавших с размахом и перспективой.

Сергей Иванович Мальцев, двоюродный брат И. С. Мальцева (Гусевского), был представителем дятьковской ветви рода Мальцевых и прославился как один из выдающихся организаторов промышленного дела в России. М. П. Межецкий, работавший с ним в Дятькове, писал позднее: «Встречаются личности, деятельность которых, хотя и не имевшая официального характера, тем не менее оставляет крупный след в развитии страны». И заключал свои размышления о Мальцеве следующими словами: «Много на Руси богатых вельмож, состояние которых превосходит мальцовское! Многие из них основали и поддерживали разного рода фабрики и заводы, но не думаю, чтобы кого-либо из них можно было поставить рядом с Сергеем Ивановичем по живому непосредственному участию в деле и служению ему с забвением собственных выгод». «Этот человек, – добавлял он, – был воплощением труда, и причем труда не из узких видов личного прибытка, а исключительно для широкого понимания общественной пользы».

С. И. Мальцев получил хорошее домашнее образование: кроме гуманитарных дисциплин, изучал механику, химию, физику, металлургию и другие науки, прекрасно знал французский, английский, немецкий языки, мог объясняться по-итальянски, по-польски и по-чешски. Одним из его учителей был известный профессор Московского университета Иван Михайлович Снегирев, преподававший детям Мальцевых древние языки и историю.

По полученной Мальцевыми привилегии юный Сергей Иванович был, по достижении необходимого возраста, определен в гвардейскую кавалерию, где и проходил военную службу. Произведенный в офицеры, он быстро достиг высших чинов. Несколько лет состоял адъютантом в свите принца Петра Ольденбургского – одного из членов царской семьи. Служба эта была необременительна, давала ему много свободного времени и возможность часто ездить с поручениями за границу, что он использовал для того, чтобы глубже изучить металлургическое дело, познакомиться с новейшими достижениями в технике и производстве. В частности, в 1837–1838 годах Мальцев совершил большое путешествие по Европе, давшее ему много полезных знаний для ведения предпринимательских дел. Порою он сам становился к заводским печам в качестве простого рабочего, чтобы лучше усвоить технологию производства.

Сохранился формулярный список С. И. Мальцева по службе 1846 года: «Адъютант принца Ольденбургского, кавалергардского ее величества полка ротмистр, из дворян Орловской губернии. За родителями его состоят в Орловской, Тульской, Калужской и Смоленской губерниях 2 тысячи крестьян». И еще один отрывок: «В выборах дворянства не служил, в походах не бывал. Женат на дочери генерал-майора князя Урусова, девице Анастасии Николаевне». Венчание Сергея Ивановича с княжной Анастасией Урусовой (1820–1894) произошло в 1836 году. Юная княжна, по отзывам современников, умела очаровать собеседника своей сердечностью, блеснуть незаурядным умом. Позднее она стала приближенной и близкой подругой императрицы Марии Александровны. У супругов было семеро детей: три сына (Сергей, Иван, Николай) и четыре дочери (Капитолина, Мария, Анастасия и Ирина).

Военная карьера все меньше привлекала С. И. Мальцева. Он с раннего детства интересовался заводским делом, вынашивал обширные проекты развития семейных предприятий. И в 1849 году, к удивлению многих, С. И. Мальцев, несмотря на ожидавшую его блестящую карьеру, выходит в отставку в чине генерал-майора и уезжает в свое родовое имение Дятьково, чтобы полностью посвятить себя управлению своими заводами, использовать накопленный опыт. Однако Мальцев начинает деятельность с реализации давней своей причуды – постройки в 1849 году в симеизском поместье хрустального дворца, для которого в Людинове были изготовлены деревянный сруб и металлический каркас, доставленные на лошадях в Крым. Двухэтажный дворец стоял на высоком холме и, по словам очевидцев, напоминал гигантский фонарь, составленный из огромных рам со стеклами.

С. И. Мальцев

После смерти отца от холеры, в мае 1853 года, Сергей Иванович Мальцев становится крупнейшим землевладельцем, полновластным хозяином огромного промышленного района в центральной части Европейской России (площадью около 215 тыс. га), расположенного на землях смежных уездов Орловской, Калужской и Смоленской губерний по реке Болве – притоку Десны и реке Жиздре – притоку Оки. Район получил позднее название Мальцевского заводского округа. В пору наибольшего развития заводской деятельности здесь существовали 22 больших завода и около 130 более мелких, вспомогательных предприятий, которые давали работу 100 тыс. человек. Но еще ранее, при жизни отца, молодой Мальцев начинает воплощать в жизнь грандиозные проекты по модернизации всего своего заводского хозяйства.

Еще в 1839 году с одобрения отца Сергей Мальцев на базе старого чугунного производства в Людинове, начало которому положили в середине XVIII века Демидовы, основывает рельсопрокатный завод. Для этого была проделана огромная работа по реконструкции предприятия, построены доменные печи нового образца. На Людиновском заводе была устроена первая железопрокатная мастерская. Для механического дела приглашался известный изобретатель станков Жаккар, специалисты по газовым мартеновским печам, ткацким станкам и др. Одновременно организовывалось обучение рабочих разным специальностям. Мальцев создает также новые вспомогательные производства: кирпичное, смолокуренное, канатное, лесопильное, писчебумажное, водочное, развивает сельское хозяйство.

Для улучшения стекольного дела открывается содовый завод и начинается техническое переоснащение предприятий. На них ставятся новые шлифовальные станки, приводимые в действие паровыми двигателями, сконструированными на мальцевских заводах, вводятся пескоструйная обработка стеклянных поверхностей и тиснение хрусталя с помощью механического пресса, созданного во Франции. Новейшие изобретения молодой Мальцев старается в кратчайшие сроки внедрить на своих предприятиях. Заботясь о реализации продукции своих фабрик, он с середины 50-х годов договаривается с кузеном Иваном Сергеевичем, владельцем Гуся, о разделе отечественного рынка сбыта стеклянных изделий. Было решено, что дятьковский хрусталь будет продаваться главным образом на юге и в центральных губерниях Европейской России, а гусевский – в восточной ее части и в столицах.

В результате совместных действий братья монополизировали в эти годы до половины всего рынка сбыта стекольной продукции в России и вышли на зарубежные рынки.

Первая железная дорога в России – Царскосельская – была проложена в 1838 году из заграничных рельсов. Для второй железной дороги – Николаевской – Сергей Иванович предложил поставлять рельсы со своего завода, что было одобрено Николаем I. Изготовленные в 1841 году Людинов-ским заводом рельсы не уступали зарубежным.

Вскоре после Синопской победы над турками С. И. Мальцев, будто провидя Крымскую кампанию, предлагал выстроить железную дорогу упрощенного типа на конной тяге из Екатеринослава в Крым, используя рельсы, приготовленные для строительства Варшавской железной дороги, всего в семь месяцев и только за 7 млн рублей. Вопреки ожиданиям, проект не был принят из-за противодействия главноуправляющего путей сообщения графа Клейнмихеля.

Когда грянул гром после сражения на Альме, тогда только обратились к Мальцеву с предложением выстроить железную дорогу на прежних условиях. Но было уже поздно. Обстоятельства настолько изменились, что построить дорогу в такой короткий срок и за такие малые деньги было уже немыслимо. Не имея возможности проложить железную дорогу, но желая все-таки оказать помощь родине, С. И. Мальцев взял на себя поставку пушечных лафетов в Крым по более доступной цене.

Людиновскому производству следует отдать первенство в создании паровых машин (установлены на Тульском оружейном заводе и петербургском заводе «Арсенал»), винтового двигателя (установлен на корвете «Воин»). Кстати, Мальцев первым предлагал ввести винтовой двигатель для военных судов и новые образцы вооружений. На его заводах зародилось и русское пароходное дело. Здесь построены первые речные пароходы для Десны и Днепра, а в 1858 году – первые пароходы американского типа на Волгу. Для этого был приглашен знаменитый шведский ученый и строитель, инженер Нистрэм, известный своей формулой устойчивости пароходов на воде. На Людиновском заводе изготовлялись паровые молотилки, успешно конкурирующие с импортными. На мальцевских заводах была выстроена и первая мартеновская печь знаменитым английским инженером Кинкелем – изобретателем новой системы сталеварения и так называемой сименсовской стали.

Новаторская деятельность С. И. Мальцева зачастую вызывала раздражение в высших кругах, наталкиваясь на чиновничью рутину. Его самостоятельность в суждениях и действиях была многим не по душе. Передают характерный разговор его с великим князем Михаилом Павловичем, братом царя, еще в то время, когда заводами управлял отец, и Сергей Иванович, используя придворные связи, добивался заказа на поставку паровой машины. «Ты с ума сошел!» – останавливал его великий князь. «Почему, Ваше Высочество?» – возразил молодой поручик. «Да как же, ты соперничаешь с англичанами». – «Я хочу, чтобы машиностроение устроилось и у нас». «Ну смотри, приемку сделают такую, что несдобровать!» – предвещал великий князь. И тем не менее, хотя себе и в убыток, отбил он поставку у англичан. Но бывало и по-другому. Накануне Севастопольской кампании предложил Мальцев новый тип судов с винтовым двигателем. Адмирал Нахимов – выдающийся флотоводец, но защитник парусных судов, ему сказал: «На что нам эти самоварчики?» Потом он, правда, признал свою ошибку: «Мальцев прав – эти самоварчики бы нас выручили». Французский инженер Минье изобрел новый вид пули. С. И. Мальцев предложил царю купить это изобретение, пока оно еще не принято на вооружение во Франции. Царь согласился, но, посовещавшись, высшие государственные мужи порешили – не стоит хлопотать: пуля-дура, штык-молодец.

Мальцев выступал и со многими гражданскими проектами. В 1841 и 1843 годах он предлагал организовать местный кредит под хлеб, чтобы мужику не приходилось в урожайный год продавать его за бесценок, а в недород покупать в 3–5 раз дороже. Проект хотя и был одобрен в высших инстанциях, но не был приведен в исполнение за недостатком средств. Идеи проекта были реализованы С. И. Мальцевым на практике в своих землях. По так называемым «мальцевским запискам» можно было и в неурожайные годы взять по низким ценам в местных магазинах хлеб и другие продукты питания, заготовленные впрок заводоуправлением. О многих отвергнутых идеях С. И. Мальцева позднее вспоминали с сожалением. Известный литератор В. И. Немирович-Данченко, говоря о недоброжелателях Мальцева в высших кругах, отмечал тем не менее, что «лично император Николай Павлович был очень расположен к Мальцеву, и потому им не удалось съесть его». Мальцев умел использовать эту симпатию к нему императора, когда добивался правительственных заказов и ссуд.

В период подготовки отмены крепостного права С. И. Мальцев, как крупный земельный собственник (238 тыс. десятин земли), был противником реформы. В записке, поданной им в 1858 году царю от имени Комитета владельцев замосковных горных заводов, он выступил против предоставления на выкуп земель заводскому населению, за сохранение земельной собственности в руках дворянства. В области политического управления он выступал одновременно и против демократических тенденций и против бюрократического самовластия и рекомендовал «нынешние самовластные министерства отдать под контроль выборных русских людей исключительно дворянского сословия». Мальцев предлагал в записке восстановление старинной русской системы, когда «царь опирался на народ, представленный Боярской думой и Земскими соборами выборных людей».

Дом С. И. Мальцева в Дятьково

Разносторонняя деятельность Мальцевых привела к образованию одного из первых в России универсальных промышленных районов, целой промышленной империи со своими вотчинными заводами и фабриками, своими законами и деньгами, полицией и даже своей особой формой одежды для рабочих. Здесь производилось все необходимое для жизни: строительные материалы, посуда, мебель, сельскохозяйственные продукты, напитки и т. п. Извне покупали только мануфактурные и колониальные товары.

Подсвечник дятьковского храма. Высота 2 м 15 см

Здесь был устроен первый в России частный телеграф. Для выбора направлений телеграфных трасс С. И. Мальцев и его старшая дочь, княгиня Мещерская, целый месяц верхом на конях исследовали местность. В 1871 году телеграфная линия в 276 верст была открыта, а через несколько лет введена в действие и телефонная линия протяженностью в 303 версты. Мальцевым были построены крупные гидротехнические сооружения (плотины, шлюзы, водохранилища) на реке Болве и притоках Жиздры. При необходимости воду поднимали на такой уровень, чтобы обеспечить сплав леса, прохождение барж и пароходов.

Период 50-60-х годов XIX века был наиболее благоприятным для мальцевских предприятий. Немирович-Данченко писал позднее о подъеме этого промышленного района: «Царство это является оазисом среди окружающего бездорожья и бескормицы. Тут работают более ста заводов и фабрик, на десятках образцовых ферм обрабатывается земля… Тут люди пробуравили землю и, как черви в орехе, копошатся в ней, вынося на свет Божий ея скрытые богатства; отсюда добрая часть нашего отечества снабжается стеклом, фаянсом, железом, сталью, паровозами, вагонами, рельсами, паркетами, всевозможными машинами, земледельческими орудиями… Здесь нет роскоши и излишеств, – нет и нищеты, нет и голодовок».

Для сбыта готовой продукции Мальцевым были учреждены торговые дома со служащими в разных городах Российской империи: Риге, Минске, Петербурге, Москве, Киеве, Чернигове, Херсоне, Одессе, Екатеринославе, Ростове-на-Дону, Нижнем Новгороде и др. За свои заслуги в развитии промышленности С. И. Мальцев в 1875 году был избран в почетные члены Общества содействия русской торговле и промышленности. Популярность его была шире, чем кого-либо другого из промышленных и общественных деятелей. Его знали не только в России, но и в Западной Европе.

Деятельность С. И. Мальцева по устройству социального обеспечения и быта рабочих не просто носила филантропический характер, но исходила из понимания значения условий жизни рабочих и их семей для развития производства, зависимости частного богатства от общественного благосостояния. Эта деятельность во многом опередила свое время. В период наивысшего расцвета мальцевского промышленного района расценки заработной платы были доведены до возможного максимума и далеко превосходили среднюю норму потребностей рабочей семьи. Обыкновенный рабочий день составлял 10–12 часов по сравнению с 14–16 часами на других предприятиях России. Для самых трудных работ был установлен 8-часовой рабочий день, т. е. на 20–30 лет ранее, чем вопрос об этом был поставлен в Западной Европе.

Мальцев строит рабочим в рассрочку, по очень низким ценам небольшие каменные домики городского типа на 3–4 комнаты, с землей для сада и огорода; бесплатно отводится общий выгон для скота и отпускается топливо. Для обеспечения населения продовольствием организуются хутора с высокопродуктивным скотоводством. В заводских центрах открываются благоустроенные школы на несколько сот учеников каждая. В Людинове основано техническое училище, прозванное местным университетом. Благодаря школам рабочее население почти поголовно грамотное. Для стариков, сирот и больных развивается сеть домов общественного призрения. Строятся церкви, организуются большие хоры певчих из среды мастеров. «Восьмым чудом света» называли современники убранство церквей в Дятькове и Людинове. Они были украшены хрусталем и подложенной под него фольгой. Из хрусталя были выполнены иконостас и престол.

Очевидцы свидетельствуют, что за 50 лет, даже и во время крепостного права, никто из мальцевских рабочих не был подвергнут телесному наказанию, никто не был лишен работы за незначительные проступки. Как не без иронии замечал в очерке о мальцевской промышленной империи А. Субботин, «здесь сложился какой-то патриархально-семейный помещичий строй… Здесь была, если не Америка… потому что здесь не было того оживленного индивидуального развития, какое характеризует Америку, – то своего рода Аркадия; население жило здесь, не заботясь о завтрашнем дне, и не опасаясь никаких невзгод».

В 1866 году, однако, разразился кризис. Масса готовой продукции осталась лежать невостребованной на складах заводов. Появление конкурентов требовало перестройки ведения хозяйства. Но Мальцев, при всем своем новаторстве, был привержен старым полупатриархальным формам хозяйствования и не мог, или не хотел, перестраиваться. После отмены крепостного права он, чтобы удержать рабочих, выдал своим мастеровым земельные наделы бесплатно, привязав их через землю к фабрикам, сделав полукрестьянами, что шло вразрез с развитием наемного труда и принесло колоссальные убытки. Это, наряду со многими другими причинами, повлекло, по выражению одного из исследователей, громоздкое судно мальцевской империи ко дну.

Противоречивость облика этого барина-заводчика, усиливавшуюся с годами, отмечали многие современники. Один из них, К. Скальковский, писал: «Мальцев, небольшого роста крепкий старик, живой, красноречивый, всем интересовавшийся, но деспот и самодур… В Людиновском заводе барин садился на балкон, и заводские бабы и девки должны были купаться для его увеселения в заводском пруду. Более красивым давались дешевые конфекты… Сам Мальцев, как и его служащие, почти все из крепостных, ходил в серых казакинах и ездил в безрессорных экипажах… В доме, в Дятькове, была самодельная мебель и простота во всем».

И в личных потребностях, и в еде заводчик-генерал был неприхотлив, не пил, не курил, вел почти аскетический, подвижнический, трудовой образ жизни. Вставал он очень рано и практически весь день посвящал многочисленным делам по управлению обширным заводским хозяйством, поражая современников энергией, трудолюбием и целеустремленностью. Мальцев знал цену деньгам. Его личные расходы, расходы на содержание дома, питание и поездки за границу не превышали шести тысяч рублей в год.

Такой же скромности и простоты Мальцев требовал и от своих детей, которых заставлял работать, как только им исполнялось 8 лет. Дочери помогали на кухне, доили коров, сыновья закладывали лошадей, столярничали. На этой почве у Мальцева не раз происходили столкновения с женой, которая была против такого явно не дворянского воспитания.

Мальцев был, однако, замечает тот же К. Скальковский, «в известной мере прогрессист, много читал, часто ездил за границу и привозил оттуда технические новости. Страстью его было устройство фабрик». Но и этот автор, с известной иронией относившийся к устаревшим, по его мнению, натуральным методам хозяйствования Мальцева, признавал, что заводы его «послужили школою, приготовившею огромное мастеровое население».

Дополнительные штрихи к этому портрету генерала-заводчика дает в своих воспоминаниях крупный царский чиновник Ф. Г. Тернер. Его мнение, однако, также двойственное: «Мальцев был, несомненно, человек замечательный – нужна была большая энергия и техническое знание, чтобы создать и вести такое громадное фабричное дело. Но одного этого было недостаточно: нужно было деловое знание, а его именно не оказывалось; все дело велось совершенно по-помещичьи… патриархально – и такое ведение дела не могло не отозваться на нем. Мальцев все более и более расширял свое производство, без всякого расчета… При таком громадном предприятии – бухгалтерия находилась у него в совершенно эмбриональном состоянии. Когда я пожелал ознакомиться с его книгами, мне показали застенок в одном из фабричных помещений, в котором на конторке валялось несколько тетрадей с цифрами. Расчеты с рабочими производились чуть ли не на бирке».

В конце 60-х годов, в самый разгар железнодорожного грюндерства, когда стране потребовалось подвижного состава на многие миллионы, правительство в лице трех министров – внутренних дел (Валуева), путей сообщения (Мельникова) и финансов (Рейтерна) – обратилось к русским заводчикам, призвав их выпускать отечественные паровозы и вагоны. Но только Мальцев взялся за это новое и сложное дело, не останавливаясь перед затратами.

По контракту весь подвижной состав следовало изготовить из отечественных материалов. Были построены новые или модернизированы старые мастерские, выписаны машины, устроены печи Сименса для выработки рессорной стали, до того не выделывавшейся в России, приглашены опытные конструкторы и мастера во главе со знаменитыми французскими инженерами Фюжером и Бассоном, спроектировавшими лучший тип узкоколейной железной дороги. В 1877 году такая дорога в 203 версты связала весь заводской округ, а затем была доведена до протяженности в 290 верст. Было проложено также отличное шоссе длиною в 100 верст, связавшее главные центры мальцевского округа: Песочню, Любохну, Людиново и Дятьково. На нем было организовано регулярное сообщение, почтовое и экипажами, построены станции.

В новое дело Мальцев вложил более 2 млн рублей, рассчитывая на обещанные ему правительством долгосрочные заказы, которые только и могли покрыть все основные затраты. Но эти расчеты не оправдались, хотя особая комиссия, осматривавшая заводы и испытывавшая качество стали и других материалов, дала самый благоприятный отзыв. Заменивший П. П. Мельникова на посту главноуправляющего путей сообщения граф В. А. Бобринский решил: нет никакой нужды заказывать паровозы в России. Контракт с Мальцевым не был возобновлен. Огромный оборотный капитал мальцевских заводов, вложенный в это дело, лопнул, а рабочие, учившиеся на постройке первых 50 локомотивов, оказались выброшенными на улицу. Сверх всех бед Моршанско-Сызранская дорога, приняв паровозов на 500 тыс. рублей, из-за банкротства не уплатила денег вовсе. К этому добавилось запрещение мальцевских денежных записок, ходивших во владениях Мальцева наряду с деньгами, что вызвало необходимость их срочного выкупа на 638 тыс. рублей. Все это послужило главной причиной первых затруднений мальцевских предприятий. В целом, на мальцевских заводах было сделано до 400 паровозов и до 12 тыс. вагонов, и дело это, писали русские экономисты, могло бы, совершенствуясь, окончательно вытеснить заграничные паровозы и вагоны, если бы не поспешность Бобринского в решении вопроса.

В 1875 году, чтобы спасти свои предприятия, Мальцев идет на последнюю меру, учреждая промышленно-торговое товарищество на паях со складочным капиталом в 6 млн рублей с числом пайщиков около 130 человек. Основными вкладчиками были сам Мальцев, как учредитель, его сыновья и ближайшие родственники. Из 24 тыс. паев им принадлежали 22 703 пая. Остальные члены товарищества из числа его управляющих и инженеров имели не более 40 паев каждый. Мальцев мечется в поисках выхода, но судьба как будто преследует его. Он продает свои имения в Таврической губернии. Чтобы поднять пошатнувшийся престиж своего дела, подогреть интерес к нему в русском обществе, Мальцев субсидирует публикацию серии очерков о его империи в «Русской мысли» известного публициста В. И. Немировича-Данченко под общим названием «Америка в России». Но беды Мальцева не кончаются, приобретая фатальный характер. В 1883 году, вследствие экономического кризиса, резко сократился сбыт в южную часть России, бывшую главным потребителем мальцевских сельскохозяйственных машин.

Паровоз людиновского завода

Неудачи усугублялись и личными обстоятельствами. Его жена, бывшая фрейлина при дворе, и выросшие и уехавшие от него в Петербург дети, считая, что отец непозволительно много денег тратит на развитие производства и нужды мастеровых, стали распускать слухи, что он выжил из ума, и старались отстранить его от дел. По их ходатайствам была даже создана следственная комиссия. В показаниях комиссии в марте 1882 года Сергей Иванович в резком тоне выражал свои обиды: «В течение 10 лет с той поры, когда как жене моей удалось втереться к покойной государыне, она соединилась с III отделением и своим братом, восстановила сыновей моих против меня обещаниями почестей, приучила их к пустой жизни, дабы они смотрели на трудовую жизнь, к которой я их призывал, как на наказание, и сколько тяжких оскорблений мне пришлось выносить… Мне известно, что жене моей и сыновьям моим необходимо было меня оклеветать, чтобы оправдать их незаконное поведение. Я готов на все следствия и суд».

Беда не приходит одна. И в 1883 году произошел роковой случай. Возвращаясь из Людинова в Дятьково, Мальцев, заметив женщину с вязанкой хвороста, велел кучеру остановиться и подозвал женщину к себе. Когда она направлялась к Мальцеву, тройка разгоряченных коней, едва сдерживаемая кучером, испугалась и с места взяла в бешеный карьер. Растерявшийся кучер не смог сдержать лошадей, и экипаж перевернулся. В имение Мальцева доставили в тяжелом состоянии. Пролежав несколько месяцев дома, он по совету врачей уехал для лечения за границу.

За полгода его отсутствия оставшиеся члены правления, в том числе его сын, флигель-адъютант И. С. Мальцев, неумелым хозяйствованием еще более усугубили дело. Положение еще можно было поправить, но вокруг мальцевских заводов начались интриги его родственников, имевших связи с двором.

Жена С. И. Мальцева ушла от него вместе с детьми. Неодобрительно относившиеся к затеям и начинаниям отца, дети вместе с тем боялись нового увлечения и женитьбы С. И. Мальцева, потери громадного наследства, хлопотали о передаче заводов под опеку. Сохранился далеко не лестный отзыв Мальцева о своих родных. О нем мы узнаем из воспоминаний его друга Игнатия Гедройца, служившего в то время мировым судьей в Любохне. Заводчик в генеральских эполетах обращался к своему другу: «Слышали? Под опеку меня… Знаете же Вы мою жизнь. Жил как все, при дворе бывал. А этот двор, в лице жены Александра II, забрал мою жену: она подружилась с больной императрицей и бросила меня. Бунтовал – коситься начали. Забрал ребят, приохочивал к работе. Ничего не вышло: волком глядели, выросли – бросили. Шаркают там по паркетам, но это не беда, и я когда-то шаркал, а ненависть ко мне затаили. Жил я по-своему, а деньги посылал им, много они заводских денег сожрали и все мало. Выросли, поженились, и все им кажется, что с заводов золотые горы получать можно, не понимают, что если ты из дела берешь, то туда же и клади, всякое дело кормить надо. Тут еще Катя им глаза кольнула. Боятся, женюсь, и поторопились объявить подопечным – я де самодур, выжил из ума, растрачиваю детское добро. Законным порядком этого бы им не провести, так через маменьку высочайшим повелением… Чуял я, что подведут они мину, потому и «Америка в России» написана. 10 000 она заводам стоила». «Хлопочите, боритесь», – сказал ему Гедройц. «Это против высочайшего-то? В сумасшедший дом упрячут». Мальцев отказался от борьбы с родными, которых поддерживал царский двор. Он был отстранен от дел. И хотя друзья не сомневались в ясности его ума, сочувствовали ему и пытались хлопотать, они ничего не смогли сделать.

В 1885 году в Дятькове было учреждено казенное управление мальцевских заводов. Заводское дело при С. И. Мальцеве настолько расширилось, что оно при передаче в казну оценивалось в 15 млн 760 тыс. рублей, т. е. выросло в 4–5 раз. Однако все долги предприятий в это время составили до 10 млн рублей, в том числе казне – 3,3 млн рублей. Но казенное управление не только не выправило, но еще более усугубило положение. Только за четыре года долг казне возрос до 7,7 млн рублей. Многие заводы пришли в полный упадок. Комиссия по управлению высказалась за полное закрытие убыточных механических заводов. Лишь стекольные заводы по-прежнему оставались доходными, и из их прибыли в значительной мере покрывались убытки и погашались долги. 6 апреля 1888 года Мальцевское промышленно-торговое товарищество было признано несостоятельным должником. Несмотря на это, на содержание семьи Мальцевых была отпущена за счет казначейства громадная сумма в 1,5 млн рублей.

Разорение самым бедственным образом сказалось на рабочем населении заводского округа, некогда процветавшего. Прекратилась выдача пособий и пенсий, закрылись многие школы, больницы и богадельни. В заводских поселках разразился голод, что при Мальцеве никогда не бывало. В 1885 году Дятьково посетил Лев Николаевич Толстой по инициативе тульского вице-губернатора князя Леонида Дмитриевича Урусова, дружившего с ним. Он останавливался в доме владельца Дятьковского хрустального завода, который приходился тестем Л. Д. Урусову. Это был, по воспоминаниям очевидцев, не дом, а дворец с анфиладой комнат, зеркалами и хрусталем. Прием гостя был самым теплым. Однако уехал Лев Николаевич в большом душевном смятении от всего увиденного. После посещения Дятьково он опубликовал гневные статьи с картинами вопиющей нищеты и запустения. «Здорового лица, женского и мужского, увидеть трудно, – писал он, – а изможденных и жалких бездна. Все, не только женщины и дети, но и взрослые мужчины дошли до того, что стали нищенствовать».

Так драматически закончилась, не встретив серьезной поддержки царского правительства, одна из самых впечатляющих по своему размаху попыток создания центра отечественного машиностроения на базе крупной вотчинной собственности и частной инициативы. Еще ранее, в 1884 году, не в силах видеть развал дорогого ему дела, больной и морально надломленный генерал С. И. Мальцев, тяжело переживавший отстранение от дел, навсегда уходит от предпринимательской деятельности, которой было отдано более 40 лет жизни. Он буквально бежит в Крым, в свое имение Симеиз, где проводит последние годы жизни, ободряя своих бывших сотрудников письмами и помогая многим материально.

В январе 1893 года С. И. Мальцев, предчувствуя скорый уход из жизни, составляет в присутствии графа Д. А. Милютина и других свидетелей последнее завещание, взамен предыдущих. Он оставляет большую часть имеющихся у него средств делу всей своей жизни. Личный капитал бывшего миллионщика и крупнейшего заводчика и землевладельца составлял теперь наличными деньгами и процентными бумагами 245 571 рубль. Завещание Мальцева отражало сложность его взаимоотношений с семьей. Из его близких в нем упоминаются только дочери: Капитолина, Мария и Анастасия, которым оставлено по 30 тыс. рублей. Младшей, Ирины, к тому времени уже не было в живых. Ни жена, которую он считал главной виновницей своего разорения, ни сыновья в завещании не упомянуты. После дочерей названо имя еще одной женщины простого звания, разделившей с престарелым Мальцевым последнее десятилетие его жизни: «Завещаю девице Екатерине Федоровне Антоновой, находившейся в моем служении с 1883 года, собственность деньгами 10 тыс. рублей, все вещи и одежду мою, при мне находящуюся, и всю движимость, мне принадлежащую в доме Симеизском, в котором я жил».

По 1000 рублей он завещал управляющим, директорам заводов, инженерам. Суммы по 1000 и 500 рублей были выделены на поддержание заводских и сельских храмов в его владениях. Наиболее значительные суммы были Мальцевым завещаны на распространение грамотности среди жителей тех волостей Орловской, Калужской и Смоленской губерний, где находились его предприятия и деревни.

С. И. Мальцев умер в Симеизе, в «Хрустальном дворце» 21 декабря 1893 года. В морозную ночь на 26 декабря особым поездом мальцевской железной дороги тело бывшего заводовладельца, согласно его последнему пожеланию, было доставлено в Дятьково. Десятки тысяч людей, собравшихся со всех концов мальцевского промышленного округа и из окрестных деревень, всю ночь ожидали останки своего усопшего благодетеля. Тело Мальцева встречало на станции многочисленное духовенство от всех построенных им заводских церквей, хор певчих из 200 человек, депутации от заводов некоторых городов. К простому дубовому гробу, в котором лежал покойный, было возложено множество венков. Сцена прощания, описанная в журнале «Хозяин», впечатляет: «Тысячные толпы с обнаженными головами, объятые глубокой скорбью, сотни факелов, освещавших последний путь незабвенного генерала – картина торжественная, подавляющая, какие никогда не изгладятся в памяти… Когда началось похоронное пение, в народе раздались рыдания, которые стали разливаться широкой волною по всему обширному пространству… Рыдания заглушали и пение певчих, и нарушили порядок отпевания». Тело Мальцева было погребено в Дятьково, в фамильной усыпальнице у храма в самом центре села, при стечении громадной толпы опечаленного люда.

Современники очень высоко отзывались о деятельности этого пионера отечественной индустрии. «С. И. Мальцев, – писал один из них, – не прибегая ни к какой посторонней поддержке, создал славу мальцевских заводов – славу, которую не могли помрачить все злоключения последних лет. Производство не только увеличилось при нем в 4 раза, но стало действительно самобытным русским делом, на которое были обращены взоры всего русского общества».

Со смертью С. И. Мальцева фактически завершается дятьковская линия династии предпринимателей Мальцевых. Она более не дала громких имен. Его наследниками на базе стекольно-хрустальных предприятий было образовано Акционерное общество мальцевских заводов с общим капиталом 4 млн рублей. В него вошли и некоторые металлургические заводы. Сыновья, однако, были далеки от масштабных предпринимательских замыслов и стремлений своего отца. Одним из директоров Акционерного общества стал Иван Сергеевич Мальцев, флигель-адъютант Александра III. Однако более успешной была его военная карьера, благодаря близости к императорскому двору. Он погиб вместе с сыном в 1921 году в своем поместье в Симеизе, став жертвой «красного террора». Гораздо раньше, в 1881 году, умер старший сын С. И. Мальцева, Сергей Сергеевич, имевший чин генерал-майора. Младший сын, Николай, больше интересовался астрономией, был избран почетным членом Российской Академии наук. Он основал Симеизскую обсерваторию. Н. С. Мальцев прожил долгую жизнь и умер во Франции, в доме престарелых в Лионе.

Старшая дочь С. И. Мальцева, Капитолина Сергеевна, в первом браке была замужем за князем Мещерским, во втором – за французским дворянином. Именно она была основательницей русского дома для престарелых в местечке Сент-Женевьев-де-Буа (под Парижем), послужившего последним прибежищем для многих эмигрантов, прах которых покоится на знаменитом ныне русском кладбище. Вторая дочь С. И. Мальцева, Мария Сергеевна, была замужем за князем Л. Д. Урусовым и почти всю жизнь провела в Париже. Третья дочь, Анастасия Сергеевна, в первом браке была замужем за камер-юнкером графом В. В. Паниным, сыном министра юстиции В. Н. Панина, а во втором – за известным политическим и земским деятелем И. И. Петрункевичем, одним из учредителей кадетской партии. От первого брака у нее была дочь, графиня Софья Владимировна Панина – член ЦК кадетской партии и Временного правительства в 1917 году.

Вернемся, однако, к другой, гусевской ветви династии старинных русских промышленников-хрусталезаводчиков, последним представителем которой является Юрий Степанович Нечаев-Мальцев (1835–1913), ставший в 46 лет наследником громадного состояния и многочисленных заводов.

В последние годы жизни владелец Гусевского хрустального завода Иван Сергеевич Мальцев, будучи человеком неженатым, бездетным, стал задумываться о наследнике. Судя по свидетельствам современников, он не хотел дробить свое состояние и желал передать его в руки человека знающего, деятельного и способного управлять его предприятиями. Искал он такого человека среди молодого поколения своих родственников. Первоначально выбор его остановился на сыне полковника-декабриста Петра Ивановича Колошина, женатого на сестре И. С. Мальцева, Марии Сергеевне.

Иван Петрович Колошин пошел по дипломатической линии и проявил на этом поприще незаурядные способности. В 1875 году он был посланником России в Бадене, имел придворное звание камергера. Находясь в Испании, в Мадриде, младший Колошин, по воспоминаниям, был всеми уважаем и особенно любим тогдашней королевой Изабеллой, обратившей на него милостивое внимание. Все это привлекало И. С. Мальцева, который очень любил своего племянника и готовился сделать его своим наследником.

Однако племянник обманул ожидания дядюшки, женившись по любви на испанке среднего круга, не принадлежавшей к состоятельным семействам. Соображения рассудка в очередной раз возобладали у И. С. Мальцева над движениями сердца. Он постепенно охладел к И. П. Колошину, оставив ему впоследствии по духовному завещанию «скромную» сумму в 250 тыс. рублей. С этих пор богатый дядюшка переключил свое внимание на Юрия Степановича Нечаева, также приходившегося ему родным племянником. Его отец, обер-прокурор Святейшего Синода Степан Дмитриевич Нечаев, состоял в браке с другой сестрой Мальцева – Софьей Сергеевной, умершей очень рано, когда Юрию не было еще и двух лет. Кроме Юрия Степановича у них был еще старший сын Дмитрий и две дочери.

Начало карьеры Юрия Степановича было традиционным для его круга. Закончив курс юридического факультета Московского университета, он определился в 1857 году помощником библиотекаря в Московский главный архив Министерства иностранных дел, затем служил переводчиком. Вскоре Ю. С. Нечаев перешел в Центральное управление министерства и получил ряд весьма важных заграничных командировок – в Берлин, Париж и др. Успешные поездки подняли его авторитет в глазах дяди. Было и еще одно обстоятельство, определившее выбор Мальцева. Племянник был не женат и, судя по всему, не собирался жениться, что вполне совпадало со вкусами и образом мыслей дяди – закоренелого холостяка. И. С. Мальцев решил испытать его в управлении своими предприятиями. Он приблизил Нечаева к себе и стал доверять ему все дела.

В 1876 году И. С. Мальцев по состоянию здоровья жил в Ницце, на юге Франции. Здесь были русская церковь, русское консульство. В Ницце, по свидетельствам современников, образовалось что-то вроде русской колонии. 15 марта 1876 года И. С. Мальцев составляет доверенность на имя Ю. С. Нечаева и заверяет ее у русского консула в Ницце Патона. В ней говорилось, в частности: «Любезный племянник, Юрий Степанович! Поручая Вам главное заведование всеми моими делами, уполномочиваю Вас: 1. Управлять принадлежащими мне недвижимыми имениями, находящимися во Владимирской, Новгородской, Рязанской, Симбирской и Смоленской губерниях, домами в Москве, Санкт-Петербурге, фабриками и конторами, требовать отчета от управляющих моими делами… увольнять их и преследовать законным порядком». С этого момента Ю. С. Нечаев стал действовать как прямой наследник И. С. Мальцева. Он более быстрыми темпами строит каменные дома в Гусе, для чего по его инициативе в селе Никулине начинается кирпично-черепичное производство. Он даже организует отправку рабочих-добровольцев в Сербию. Гусевские мастеровые принимали участие в освобождении Болгарии от турецкого владычества.

15 ноября 1880 года газеты сообщили, что после тяжелой болезни в Ницце скончался «непременный член Совета Министерства иностранных дел, действительный тайный советник, просвещенный заводчик, некоронованный король русского хрусталя» Иван Сергеевич Мальцев. Известный публицист М. Н. Похвиснев писал о Мальцеве, что он «один из старейших наших дипломатов и, можно сказать, один из замечательных, умных и даровитых русских людей». Он писал также, что, так как «Мальцев не был женат, огромное состояние его, как слышно, переходит к ближайшим его родственникам, детям сестер его». Но Похвиснев ошибался. Мальцевское состояние почти целиком перешло к одному Нечаеву.

Завещание дяди его главному наследнику – племяннику Ю. С. Нечаеву было составлено четко и подробно, словно инструкция по управлению состоянием.

Завещание И. С. Мальцева было утверждено в суде 8 января 1881 года, и Юрий Степанович становится законным наследником всего мальцевского состояния, превращается игрой судьбы в одного из крупнейших землевладельцев России. Владения его составляют 190 тыс. десятин земли. К нему переходит и фамилия Мальцева.

Вступив в права наследования, Ю. С. Нечаев-Мальцев показал себя неплохим организатором и предпринимателем. К нему перешли 12 предприятий. Крупнейшие из них находились в селе Гусь. На бумагопрядильной фабрике производство неуклонно расширялось. В 1886 году Нечаевым-Мальцевым был поставлен рядом со старым, построенным сорок лет назад цехом еще один прядильный корпус, проведена механизация прядильного и ткацкого производства.

Ю. С. Нечаев-Мальцев

Стабильно работал и крупнейший Гусевский хрустальный завод, оснащенный паровыми машинами. В 1882 году на Гусевском заводе работало 530 человек, а годовой оборот достигал 360 тыс. рублей. В 1884 году численность рабочих выросла до 744, а перед Первой мировой войной – до 1000. Однако производство на протяжении десятилетий расширялось здесь сравнительно мало. Причина была в том, что Гусевский завод (в отличие от Дятьковского, производившего в большей мере дешевую прессованную посуду) делал больше заказных вещей, имел сбыт в столицах. В техническом отношении стекловарение и нанесение алмазной грани на посуду здесь были трудоемкими, требовали высокой квалификации и художественного вкуса и в основе своей осуществлялись мастерами, вышедшими из известных местных рабочих династий. Сам Гусь-Хрустальный в начале XX века был довольно крупным фабричным поселком, насчитывавшим накануне Первой мировой войны 12 тыс. жителей. Близкие производственные характеристики имел и другой крупный завод – Уршельский, расположенный недалеко от Гуся, в Судогодском уезде. Но изделия этого завода были проще и рассчитаны на массовый спрос. Остальные предприятия Нечаева-Мальцева по выработке посуды и оконного стекла были небольшими – до 100 рабочих и на 40–60 тыс. рублей ежегодной выработки продукции.

В 1893 году Гусевская и Дятьковская фабрики участвуют в Международной всемирной выставке в Чикаго, устроенной в честь 400-летия открытия Колумбом Америки, и завод Ю. С. Нечаева-Мальцева получает бронзовую медаль. Мальцевские изделия завоевывают международное признание. С просьбами прислать образцы для показа обращаются многие европейские музеи – Мюнхенский художественно-промышленный, Австрийский в Габлонце и др. В 1900 году на Всемирной парижской выставке изделия Гусевского хрустального завода добиваются еще более высокого признания, завоевав высшую награду – «Гран-при». В честь этого события по инициативе Нечаева-Мальцева село Гусь (Гусь Мальцевский) стало официально именоваться «местечко Гусь-Хрустальный», приобретя мировую известность.

Фирма Нечаева-Мальцева развертывает широкую сеть магазинов во многих городах России по продаже своих изделий. В Москве фирма имела магазины на Никольской, в Богоявленском переулке, на Ильинке – по продаже оконного стекла, на Мясницкой – по торговле посудой и хрусталем.

Интересно сравнить направленность и характер производства Гусевского и Дятьковского заводов, во многом отражавших вкусы и характер деятельности их владельцев. В производстве Гусевского завода преобладали дорогие сервизы, люстры, имевшие очень хорошую отделку, была заметна тяга к различным «диковинкам». Например, на нем были сделаны часы, все детали которых выдуты и выточены из хрусталя, миниатюрный бокал размером с грецкий орех, на котором выгравирован Георгий Победоносец на коне, персидский кальян для курения из стекла. В ходу были также дорогие изделия из простого и цветного стекла с росписью (цветочный орнамент и золочение), алмазной гранью и гравировкой. Большую известность во всем мире получили художественные изделия из хрусталя и двух-трехслойного стекла. В целом производство в большей степени было ориентировано на богатых покупателей.

Изделия Дятьковского завода были рассчитаны больше на массового покупателя. Это преимущественно прессованная посуда, дешевая и имеющая широкий сбыт в провинции. Столовая посуда выпускалась с народными мотивами в оформлении, яркой расцветкой и пышным цветочным орнаментом. Здесь сохранялась старинная традиция русских стеклоделов при изготовлении архитектурно-художественного стекла, прессованных фасонных плиток и штучных граненых изделий. Большой популярностью среди покупателей пользовался, например, «шутейный» кубок с головой козла. Когда в кубок наливали вино, вид у козла резко менялся: из сердитого он превращался в добродушного и веселого. В Дятькове также делали много уникальных вещей, но предметы роскоши, производимые здесь, не определяли характера производства. В одном из журналов о мальцевском производстве говорилось: «Замечательны фабрики сии потому особенно, что даже вещи, ежедневно употребляемые в домашнем быту, как-то: гладкие и с небогатой шлифовкой графины, стаканы и т. п., так чисто и искусно выделываются, что не уступают аглицким». Мальцевский хрусталь и поныне воспринимается как одно из художественных и технических достижений XIX века, как результат высокого мастерства отечественных стеклоделов.

Кубок «Козел». Дятьковская хрустальная фабрика

Став богатым человеком, миллионером, Ю. С. Нечаев-Мальцев переезжает в Петербург, в мальцевский особняк на Сергеевской, 30, который реконструирует. Внутренней отделкой дома занимался Л. Н. Бенуа, стены и потолок расписывали блистательные живописцы И. К. Айвазовский и Г. И. Семирадский. В галерее появляется удивительный зимний сад с фонтанами, каскадами и гротами. По этому поводу столичный острослов сочинил на нового владельца эпиграмму: «Фонтанами известен и садами, а более – хрустальными делами». Профессор И. В. Цветаев запишет позднее в своем дневнике после посещения дома: «Тут не просто пышная, бьющая в глаза роскошь, но роскошь изящная, гармоничная». У Нечаева-Мальцева лучшая, по отзывам, кухня в Петербурге, приемы и обеды, «на которые постепенно и не без труда и унижений ему удалось привлечь несколько блестящих представителей придворно-великосветской среды».

Не меньшей роскошью отличалась и гусевская резиденция. В господском доме были крытые зеркальные галереи, хрустальные стекла и двери. Паркет пола был точно такой, как в Эрмитаже. Не забывал Нечаев-Мальцев и о других своих владениях. В родовом имении Полибино, на Куликовом поле, поставил водонапорную башню конструкции известного инженера Ивана Шухова, купленную им на Нижегородской ярмарке.

«Тщеславию его не было пределов, – пишет с заметным раздражением его родственник А. А. Игнатьев. – Он взял себе, на роль приемного сына, юношу, князя Демидова Сан-Донато, оставшегося сиротой, и, женив его на дочери министра двора графа Воронцова-Дашкова, достиг своей заветной цели – породнился с высшей аристократией. Не проходило года, чтобы Юша (Ю. С. Нечаев-Мальцев. – М. Г.), – иронизирует Игнатьев, – не получил новых придворных званий». Действительно с 1887 года Ю. С. Нечаев-Мальцев начинает придворную службу, получив звание камергера, в 1891 году он уже гофмейстер двора, но лишь в 1907 году стал обер-гофмейстером.

Такова внешняя канва его жизни, складывавшейся весьма успешно и благополучно. Однако все это никак не объясняет, почему же этот, казалось бы, по описанию А.А. Игнатьева, весьма безликий человек стал одним из виднейших российских меценатов и благотворителей. Чтобы понять истоки меценатской и филантропической деятельности Ю. С. Нечаева-Мальцева, необходимо обратиться к описанию той интеллектуальной атмосферы, в которой он воспитывался, и к личности его отца, под сильным влиянием которого находился, рано оставшись без матери.

Отец его, Степан Дмитриевич Нечаев (1792–1860), был сыном предводителя дворянства Даниловского уезда Рязанской губернии. По окончании Московского университета он некоторое время работал директором училищ Тульской губернии, затем чиновником по особым поручениям при московском генерал-губернаторе. В молодости С. Д. Нечаев принадлежал к одному из декабристских обществ («Союзу благоденствия»), но счастливо избежал ссылки и наказания. К университетскому периоду относится начало его увлечения литературой. Он состоял членом Общества любителей российской словесности, был знаком со многими поэтами и литераторами пушкинской поры: П. А. Вяземским, Д. В. Давыдовым, В. К. Кюхельбекером, А. С. Грибоедовым, литераторами-декабристами К. Ф. Рылеевым, Н. Ф. Глинкой, А. А. Бестужевым. Среди его знакомых были А. С. Пушкин и А. Мицкевич. С. Д. Нечаев и сам сочинял стихи. Из литературных опытов той поры известность получили его «Застольная песня греков» и «Путевые записки о юго-восточной России». В 1828 году он поступил на службу в Синод, где сделал быструю карьеру. С 1833 по 1836 год он являлся обер-прокурором Святейшего Синода. Однако тяга к науке и литературе взяла верх, и в 1836 году С. Д. Нечаев уходит из Синода, получив звание сенатора и дослужившись до чина действительного тайного советника.

Он переехал в Москву и поселился в доме своих родных по линии жены, Мальцевых, на Девичьем Поле. С юности С. Д. Нечаев увлекался археологией, русской стариной. Куликовская битва – событие, которое особенно волновало Нечаева. Его изучению он отдал много времени и сил. Имения Нечаевых (в 1827 году в них насчитывалось 735 душ крепостных) располагались между реками Непрядвою, Доном и Мечею, там, где произошла битва. Крестьяне принадлежавшего Нечаевым села Сторожева, находившегося недалеко от Куликова поля, распахивая поля, нередко находили старинные предметы. С. Д. Нечаев сам начинает производить археологические раскопки, положив начало систематизации и научному описанию обнаруженных древних реликвий: бердышей, наконечников, стрел, крестиков и т. п. Его научные изыскания с энтузиазмом поддержал известный историк М. П. Погодин. В 1838–1839 годах С. Д. Нечаев становится вице-президентом Общества истории и древностей российских.

Куликовской битве старший Нечаев посвятил многие статьи: «Историческое обозрение Куликова поля», «Некоторые замечания о месте Мамаева побоища», «Описание вещей, найденных на Куликовом поле» и др. По его инициативе 8 сентября 1850 года был торжественно открыт памятник на Куликовом поле, на Красном холме, сооруженный по проекту архитектора А. П. Брюллова. Перед смертью, уже больной, Нечаев занимался сбором средств на построение каменного храма «над прахом воинов, убиенных на Куликовом поле».

Вся эта литературная и научная деятельность отца, проникнутая духом высокого служения отечеству и заботой о сохранении в памяти народной деяний исторического прошлого, не могла пройти бесследно для юного Нечаева-Мальцева, длительное время жившего рядом с отцом, участвовавшего в его изысканиях, впитывавшего высокую атмосферу его культурных интересов. Этот культ русской старины, увлечение культурой русского православия, восходившей к византийской и эллинской культуре, во многом воспитали художественные, эстетические вкусы Нечаева-Мальцева, повлияли на направление его меценатской деятельности. Университетское образование дополнило его воспитание, сделав, без сомнения, просвещенным, широко мыслящим человеком.

Став владельцем громадного состояния, Ю. С. Нечаев-Мальцев проявляет себя как знаток и любитель русской старины, ценитель искусства. Он строит в Гусь-Хрустальном по проекту профессора Академии художеств Л. Н. Бенуа величественный храм св. Георгия, освященный в 1901 году. Сам Бенуа писал об этом образце художественного совершенства: «В храм я вложил все, что мог, и, может быть, он останется лучшим из моих творений». Георгиевский собор был расписан знаменитым В. М. Васнецовым. Особенно потрясала верующих огромная живописная фреска на стене храма «Страшный суд». Известный искусствовед П. Гнедич писал о ней: «Впечатление ошеломляющее… Я думаю… картина эта будет предметом бесконечного удивления не только местных прихожан, но и создаст целую армию паломников… Это одно из тех немногих истинно художественных творений, которое стоит увидеть раз, чтобы запомнить навсегда». Мозаиками Васнецова была украшена и церковь в селе Березове. В своем родовом имении Полибино, на Куликовом поле, Нечаев-Мальцев выстроил храм святого великомученика Дмитрия. Нечаева-Мальцева потом часто спрашивали, почему он не пожалел колоссальных средств для украшения фабричных и сельских церквей во Владимирской глуши. «А отчего стоит город Орвието в Италии? Для его собора ездят иностранцы издалека. Будет время, когда художники и ценители русского искусства станут ездить и на наш Гусь», – отвечал он.

Торговый ярлык гусевских фабрик и заводов

На деньги Нечаева-Мальцева длительное время издавался журнал «Художественные сокровища России», редакторами которого были художник А. Н. Бенуа, а затем А. В. Прахов – известный историк искусства и археолог. Нечаев-Мальцев оказывал материальную помощь многим представителям культуры, он был избран вице-президентом императорского Общества поощрения художников. На Шаболовке до настоящего времени стоит красивый дом, напоминающий старинный терем, с примыкающей к нему домовой церковью. Это здание, построенное архитектором Р. И. Клейном, было дворянским приютом, устроенным Ю. С. Нечаевым-Мальцевым в память об отце и открытым в 1906 году. В приют, задуманный как чисто сословное учреждение, принимались потерявшие трудоспособность, обедневшие, престарелые дворяне. На деньги Нечаева-Мальцева были построены также дворянская больница в Москве, ремесленное училище во Владимире и многое другое. Однако вершиной его меценатской деятельности, крупнейшим делом, которому он отдавал немало сил и времени в последние двадцать лет своей жизни, все значение которого он прекрасно сознавал и в осуществлении которого проявил завидное упорство, несомненно, было строительство Музея изящных искусств в Москве.

Инициатором строительства музея являлся профессор Московского университета Иван Владимирович Цветаев, возглавлявший с 1888 года кафедру изящных искусств. В 1894 году он обратился с призывом к общественности о пожертвованиях на постройку музея. На объявленном в конце 1896 года конкурсе на лучший проект здания музея победу одержал московский архитектор Р. И. Клейн, которому и поручили строительство. В основу проекта была положена идея античного храма с ионической колоннадой по фасаду здания. В сооружении музея участвовали также инженеры И. И. Рерберг и В. Г. Шухов.

Что же побудило Нечаева-Мальцева к участию в строительстве музея? Было, конечно, много причин. О некоторых из них попыталась поразмышлять в своих воспоминаниях дочь основателя музея поэтесса Марина Цветаева: «Слово «Музей» мы, дети, – пишет она, – неизменно слышали в окружении имен: великий князь Сергей Александрович, Нечаев-Мальцев, Роман Иванович Клейн и еще Гусев-Хрустальный. Первое понятно, ибо великий князь был покровителем искусств, архитектор Клейн понятно тоже… Но Нечаева-Мальцева и Гусева-Хрустального нужно объяснить. Нечаев-Мальцев был крупнейший хрусталезаводчик в городе Гусеве, потому и ставшим Хрустальным. Не знаю почему, от непосредственной любви к искусству или просто «для души» и даже для ее спасения (сознание неправды денег в русской душе невытравимо) – во всяком случае под неустанным и страстным воздействием моего отца (можно сказать, что отец Мальцева обрабатывал, как те итальянцы – мрамор) Нечаев-Мальцев стал главным жертвователем музея… Даже такая шутка по Москве ходила: Цветаев-Мальцев». К сказанному Цветаевой можно добавить, что, по-видимому, немалую роль играли и соображения престижа, честолюбие Нечаева-Мальцева, близость его ко двору. О помощи музею имел с ним особый разговор государь. Председателем Комитета по устройству музея был один из членов царской семьи, великий князь Сергей Александрович, а сам музей посвящен памяти императора Александра III. Все это имело для недавно вошедшего в придворные сферы новоиспеченного гофмейстера немаловажное значение. Он становится заместителем августейшего председателя Комитета по устройству музея.

Можно сказать, что к своему самому грандиозному деянию Нечаев-Мальцев был подготовлен всей предшествующей благотворительной и меценатской деятельностью. Но большую роль в этом сыграл и обладавший удивительным даром обхождения и уговаривания инициатор и вдохновитель создания музея Иван Владимирович Цветаев. Об этом говорят многие источники. Он обратился к Ю. С. Нечаеву-Мальцеву по совету вице-президента Академии художеств, известного нумизмата и археолога И. И. Толстого. Весной 1897 года, вначале через посредство попечителя Московского учебного округа П. А. Некрасова, а затем лично И. В. Цветаев просил у Нечаева-Мальцева помощи музею. Он записал в своем дневнике 7 июня 1898 года, когда участие Нечаева-Мальцева в реализации проекта еще только предполагалось: «Люди колоссальных «громовых», или «темных», как говорится в здешнем купечестве, богатств и лица, известные своей щедростью на приобретения произведений искусства и живописи, в частности, уклонились под тем или другим предлогом от материальной помощи новому музею».

К этому времени в распоряжении Комитета по устройству Музея изящных искусств в Москве имелось около 400 тыс. рублей. Их составили частные пожертвования (кроме 200 тыс. рублей государственных субсидий), список которых открывался суммой в 150 тыс. рублей, завещанной вдовой городского головы В. А. Алексеевой. Затем шли взносы по 20–30 тыс. рублей. Среди тех, кто их внес, были крупные предприниматели: С. А. Протопопов, С. И. Мамонтов, братья А. и Е. Арманд, И. К. Граве, М. А. Морозов, К. Т. Солдатен-ков, княгиня З. Н. Юсупова и Ф. Ф. Юсупов, князья А. А. и Н. С. Щербатовы, архитектор Ф. О. Шехтель, Д. А. Хомяков и др. Число жертвователей уже вначале насчитывало более 40 человек.

Но далеко не все известные в то время меценаты изъявляли желание дать деньги на создание музея. Так, И. В. Цветаев с обидой писал в 1899 году архитектору Р. И. Клейну: «Пусть будет Саввам Морозовым стыдно: пропивают и проедают чудовищные деньги, а на цель просветительскую жаль и пятиалтынного. Оделись в бархат, настроили палат, засели в них – а внутри грубы, как носороги». Современный историк замечает по этому поводу: «Вряд ли с Цветаевым можно согласиться, хотя обида его и понятна: С. Т. Морозов не дал ни копейки на музей имени императора Александра III. Однако дело было не в жадности и не в непонимании значения искусства, а скорее в том, что сооружение этого огромного здания в центре Москвы и в силу его названия и по причине «высочайшего покровительства» воспринималось многими как памятник романовской династии, а такие начинания С. Т. Морозов не поддерживал. Истинные цели и назначение музея стали для всех очевидными позднее».

Уже первым своим 300-тысячным взносом на облицовку фасада здания камнем Нечаев-Мальцев поставил себя в исключительное положение среди других жертвователей. «Один такой покровитель музея стоит подчас целого десятка московских купцов и бар, сношения с которыми подчас так тяжелы, утомительны и бесплодны», – замечал Цветаев в дневнике 28 марта 1898 года. Он всячески подчеркивал ведущую роль Нечаева-Мальцева в деле создания музея, помня житейскую мудрость: необходимо внушить меценату, что все исходит от него, происходит по его собственной воле, и тогда он охотно дает деньги на выполнение как бы своих замыслов. Делать это было нелегко, так как Нечаев-Мальцев, при несомненной эрудиции и образованности, был человеком сложным и самолюбивым. Цветаев практически ежедневно держал его в курсе всех дел, посылая подробные письма в Петербург. Из них впоследствии составилась обширнейшая переписка. Самый факт ее появления примечателен, так как показывает, насколько судьба будущего музея зависела от расположения и щедрости частных жертвователей. Государство мало обращало внимания на нужды культуры. Когда в 1895 году Цветаев обратился за денежной поддержкой к министру финансов С. Ю. Витте, то услышал в ответ: «…народу нужны хлеб да лапти, а не Ваши музеи».

Письма Цветаева к Нечаеву-Мальцеву направлялись с середины 1899 года на протяжении 12 лет. Последний отвечал на них в основном редкими телеграммами сугубо делового содержания. Однако письма Цветаева производят на него, по свидетельству архитектора Романа Клейна, громадное впечатление. Он читает их с большим увлечением. Становление связей между «духовным отцом» и «физическим отцом» музея, по выражению Марины Цветаевой, было необходимым и органичным. Цветаев видел в Нечаеве-Мальцеве единомышленника, которому он доверил дело своей жизни.

И. В. Цветаев

Об исключительно тесных и своеобразных отношениях между ними интересно рассказывает в своих воспоминаниях об отце Марина Цветаева. «Для нас, – вспоминает поэтесса, – Нечаев-Мальцев был почти что обиходом. «Телеграмма от Нечаева-Мальцева», «завтракать с Нечаевым-Мальцевым», «ехать к Нечаеву-Мальцеву в Петербург». «Что мне делать с Нечаевым-Мальцевым? – жаловался отец матери после каждого из таких завтраков. – Опять всякие пулярды и устрицы. Да я устриц в рот не беру, не говоря уже о всяких шабли. А заставляет, злодей, заставляет! – Нет уж, голубчик вы мой, соблаговолите! Из-за каждой дверной задвижки торгуется – что, да зачем – а на чрево свое, на этих негодных устриц ста рублей не жалеет». «С течением времени, – продолжает свои проникнутые теплотой и юмором воспоминания Марина, – принципом моего отца с Нечаевым-Мальцевым стало – ставить его перед готовым фактом, т. е. счетом. Расчет был верный: счет надо платить, предложение – нужно отказывать. Счет для делового человека – судьба, счет – рок. Просьба – полная свобода воли и даже простор своеволию. Так, Нечаев-Мальцев кормил моего отца трюфелями, а отец Нечаева-Мальцева – счетами. И всегда к концу завтрака, под то самое насильное шабли. «Человек ему – свой счет, а я свой, свои». – «И что же?» – «Ничего. Только помычал…» Но когда мой отец, увлекшись и забывшись, события опережал: «А хорошо бы нам, Юрий Степанович, выписать из-за границы». Настороженный жертвователь не давал договорить: «Не могу, разорен. Рабочие… Что вы меня вконец разорить хотите? Да это же какая-то прорва, наконец! Пусть государь дает!..» И чем меньше предполагалась затрата – тем окончательнее отказывался жертвователь. Так, некоторых пустяков он, по старческому и миллионщикову упорству, не утвердил никогда…» В целом, однако, если опустить все эти обыденные, вполне естественные в таком крупном деле «пикировки», И. В. Цветаев не ошибся в своем выборе. Можно с уверенностью сказать, что именно благодаря Нечаеву-Мальцеву, его настойчивым усилиям и средствам, долголетнее, продолжавшееся около 15 лет, строительство музея, несмотря на все трудности, было доведено до конца.

Из 3 млн 559 тыс. рублей, затраченных на постройку музея и приобретение коллекций, Ю. С. Нечаев-Мальцев внес 2,5 млн рублей. Кроме непосредственных денежных взносов на создание музея «главный жертвователь» сам участвовал в приобретении для него ценных экспонатов: 58 слепков с памятников античной культуры, древнеегипетских слепков, копий, мозаик, фаюмского портрета II в. н. э. («Юноша в золотом венке») и др. Наряду с дарами А. Д. Мейна, К. С. Попова, К. Т. Солдатенкова они были среди ценнейших экспонатов музея. Стареющий меценат не только отдавал делу создания музея много времени, средств, энергии, но и вкладывал в него буквально всю свою душу. Он никогда не выступал в роли лишь пассивного благотворителя. Перед началом работ он оплачивает праздник закладки музея 17 августа 1898 года, на котором присутствовал император, а сам при этом с 6 часов утра помогает расставлять цветы и расстилать ковры в павильоне для гостей, построенном по этому случаю архитектором Р. И. Клейном на Колымажном дворе на Волхонке.

Он не только жертвует деньги на облицовку фасада здания музея, но и узнав о невозможности использовать для этого коломенский мрамор (белый доломит, которым облицовывали стены храма Христа Спасителя), вследствие затопления шахт, сам едет в свои 70 лет, зимой, во главе экспедиции на Урал, чтобы установить там наличие месторождений мрамора и яшм и их промышленную годность для отделки музея. Потребовалось 6 лет непрерывной работы по выломке и поставке камня, однако трудности из-за дальности расстояния и новизны дела были преодолены энергией Мальцева. Мраморные работы при постройке музея были одними из самых трудоемких. Кроме уральского белого мрамора, шедшего на облицовку фасада, цоколь здания облицовывался сердобольским гранитом; из южной Венгрии шел мрамор на монолиты колонн, на стены у лестницы, на главную лестницу, на балюстраду, на пилястры. Везли мрамор разных цветов из Бельгии, из Греции (Фессалии, где возобновили разработку древних копей), из Германии, Финляндии, с юга России.

Р. И. Клейн

О высоком художественном уровне работ свидетельствовали и два мраморных фриза на главном фасаде здания, замечательных по размерам и красоте. Скульптурные ленты 34 сажен потребовали двух лет работы отечественных и иностранных художников. И. В. Цветаев в этой связи, имея в виду, прежде всего, огромные вклады и усилия по организации строительства музея со стороны Нечаева-Мальцева, писал: «Монументальность твердого материала, здесь употребленного, и отдаленным поколениям будет красноречиво говорить, на что было способно великодушие русского человека в начале XX столетия».

Великодушие Нечаева-Мальцева, его значение как главного мецената музея было еще раз испытано на прочность чрезвычайным происшествием. В ночь на 20 декабря 1904 года в строящемся здании музея неожиданно возник пожар, причинивший огромные убытки. Архитектор Р. И. Клейн, очевидец происшедшего, в ужасе сообщал: «Пожарными распоряжался лишь пьяный брандмейстер Тверской части, почему я сделал распоряжение… о присылке еще трех пожарных частей. Через час пожар был потушен, но в ящиках упаковка продолжала тлеть и пожарные, не церемонясь, пробивали ломами насквозь ящики, и, таким образом, громили все содержимое. Вы можете себе представить, что испытывали люди, заинтересованные в сохранении вещей, не имея возможности помешать этому вандализму. Меня отчаяние охватывало до слез…» Картина после пожара была неутешительная: обгорели наличники и мраморные стены, исковерканы и поломаны железные рамы, внутри попортилась штукатурка, сгорели 175 ящиков с гипсами. На сводах залов проступила вода, и при 27-градусном морозе все обратилось в ледяную массу, так что уцелевшие предметы покрылись ледяной коркой.

Великий князь и Цветаев были буквально потрясены несчастьем. У Цветаева, находившегося с семьей в Германии, после получения телеграммы о случившемся, на глаза, никогда не плакавшие, навернулись, по свидетельству дочери, слезы. Не потерял хладнокровия в данной ситуации один лишь Юрий Степанович, который в это время находился в Москве и не допустил остановки в строительстве музея. «Вот вам и Нечаев-Мальцев! – отозвался Цветаев. – Кроме него, пока не на кого возлагать надежды. Казалось, кто бы должен больше всех горевать: ведь горят-то его денежки, кровные! – а он утешал других и успокаивал: «Ну что эти убытки? Тысяч двадцать пять и только!» И оплачивал их, хотя убытков было много больше».

Наступало неспокойное, смутное время. До причин пожара так и не дознались. Подозревали поджог. Обсудив все, Нечаев-Мальцев с великим князем Сергеем Александровичем предупреждают вернувшегося Цветаева об осторожности: «У музея нашего… множество врагов и завистников!»

С приходом нового, 1905 года начались новые несчастья. На заводах Нечаева-Мальцева происходят крупные забастовки рабочих. Но и в это время, когда Юрий Степанович терпел «несметные убытки», он «ни рубля не урезал у музея». После убийства в том же году председателя Комитета по устройству музея, великого князя Сергея Александровича, Нечаев-Мальцев берет на себя руководство всей деятельностью комитета и не только ведет его заседания, но и входит во все подробности строительства и деловых отношений с учеными, архитекторами и художниками. Когда поток пожертвований от частных лиц совсем иссяк, он единолично берет на себя финансирование работ вплоть до их окончания, пожелав при этом действовать как лицо анонимное.

Война, волнения и забастовки, лихорадившие заводы в Гусь-Хрустальном, известия о рубке крестьянами лесов в его имениях пошатнули здоровье Нечаева-Мальцева. И Цветаев с Клейном молились только о ниспослании Юрию Степановичу сил «до окончания главного его благотворения».

Став во главе комитета, Нечаев-Мальцев глубоко вникал во все тонкости внутреннего оформления музея, создания его интерьеров. В этой работе большую роль сыграли художественные вкусы и пристрастия «главного жертвователя». О глубоком интересе, проявляемом Нечаевым-Мальцевым к древности, к античности и византийскому искусству, к живописи, в особенности к художникам академического направления, есть много свидетельств. Он был хорошо знаком со многими из них: Г. И. Семирадским, И. К. Айвазовским, В. Е. Маковским, которых И. Е. Репин отличал как наиболее эллинских по своему характеру из русских художников.

Тесные связи поддерживал меценат также с В. М. Васнецовым, В. Д. Поленовым. И он настойчиво добивался, чтобы в задуманном деле участвовали знакомые ему живописцы, отвечавшие его вкусам, его пониманию прекрасного. Интерьеры 22 залов предполагалось предложить расписать лучшим русским живописцам. Художник Г. И. Семирадский сообщал Нечаеву-Мальцеву о своем желании «писать сюжеты из древнеримской жизни, на фоне архитектурного пейзажа, например театр в Помпее во время представления с роскошной панорамой гор позади… сцену из падения Рима под ударами варваров, или что-то в этом роде». Предполагалось также участие И. К. Айвазовского и В. М. Васнецова, делавшего картоны для мозаичного образа Божией Матери в Гусь-Хрустальном. Цветаев писал в этой связи, что Васнецов «очень сочувствует намерению сделать живописный фриз». Однако Айвазовский, который должен был принять участие в росписи зала древнегреческого искусства, в 1900 году умер, а двумя годами позже скончался Г. И. Семирадский, принявший заказ на роспись римского зала.

Проект росписи Музея изящных искусств был, наконец, составлен в 1902 году под руководством В. Д. Поленова. Однако Нечаев-Мальцев был категорически против участия в росписи залов приглашенных Поленовым его учеников, художников нового направления – К. А. Коровина и А. Я. Головина, которые не сочетались с академической традицией. Поленов вспоминал, как тянул Нечаев-Мальцев с деньгами, как говорил Цветаеву, что Коровин и Головин декадентские художники, не желая их участия в деле, которое он финансирует.

Осуществление проекта росписи внутреннего интерьера музея из-за финансовых затруднений оказалось более скромным по сравнению с первоначальным замыслом. Расписаны были зал итальянского Возрождения и парадная лестница – 10 панно и медальонов для зала и 18 панно для лестницы. Работу выполняли молодые художники во главе с П. В. Жуковским, а также А. И. Алексеев, долго работавший в Италии, С. Н. Южанин, К. П. Степанов и др. С особым великолепием был расписан в классическом стиле римский зал. И. В. Цветаев писал по этому поводу Нечаеву-Мальцеву:

«В римском зале развели такую роскошь сюжетов, красок, скульптур и позолоты, что, должно быть, подражают плафонам дворцов римских кесарей». Он отмечал также проявлявшийся в оформлении музея художественный вкус автора проекта архитектора Р. И. Клейна и старания художника И. И. Нивинского, которого он называет, несмотря на сравнительно молодые годы, лучшим в Москве декоративным живописцем. Принял участие в росписи музея и декадентский, по мнению Нечаева-Мальцева, художник А. Я. Головин. В 1910 году он сделал панно «Элевсинское кладбище», но оно сгорело во время воздушных налетов на Москву в Великую Отечественную войну.

Как руководитель комитета Ю. С. Нечаев-Мальцев имел возможность влиять на стилистику оформления музея. Его тяготение к академическому направлению, к классическому искусству проявилось в оформлении многих залов, как нельзя более кстати отвечая просветительским задачам музея, ознакомлению широкого круга людей с лучшими классическими образцами мировой архитектуры, живописи и скульптуры. При решающем участии мецената создан, как отмечал И. В. Цветаев, центральный зал музея с его «величественною формою древнего эллино-римского храма, украшенного 36 колоннами». Его щедрости музей обязан своей дивной главной лестницей и мраморной ионической колоннадой, равной которой по тонкости орнамента и обширности размеров не было в России.

Главный фасад Музея изящных искусств

Помимо грандиозной работы, проделанной Нечаевым-Мальцевым по финансированию и организации строительства здания, он принял активное участие и в комплектовании коллекции музея. В своих многочисленных поездках за рубеж меценат приобретает большое количество папирусов, портретов, мозаик, копий известных памятников. Судя по письмам Цветаева к нему, обер-гофмейстер, по-видимому, содействовал, используя свои связи при дворе и в Государственном совете, приобретению музеем уникальной коллекции знаменитого египтолога В. С. Голенищева, борьба за которую велась с Министерством народного просвещения, Эрмитажем и Академией наук.

Сам Ю. С. Нечаев-Мальцев не только вносит деньги на египетский зал музея, но и едет в Египет, входит там в тесные контакты с директором Каирского музея Бругш-беем и под его руководством приобретает для московского музея папирусы, портреты, копии известных памятников. Он также едет в Англию, заказывает в Британском музее копии знаменитого фриза Парфенона – 102 плиты, которые впоследствии составят одно из главных украшений зала «Парфенон».

Торжественное открытие музея состоялось 31 мая 1912 года, почти через 14 лет после его закладки. По случаю приезда императора Николая II на нем присутствовали многие сановники. Свое очень живое и красочное восприятие этого события приводит в блестящем очерке-воспоминании Марина Цветаева: «Белое видение музея на щедрой синеве неба. По сторонам входа – двойные ряды лицеистов… Белое видение лестницы, владычествующей над всем и всеми. У правого крыла – как страж – в нечеловеческий и даже не в божественный, в героический рост – микеланджеловский Давид. Гости в ожидании государя разбредаются по залам».

М. И. Цветаева с почти кинематографической образностью и мастерством воссоздает картину торжества, одного из последних перед близкой уже войной и падением империи: «…Старики, старики, старики. Ордена, ордена, ордена. Ни лба без рытвин, ни груди без звезды… Мнится, что сегодня вся старость России притекла сюда на поклон вечной юности Греции. Тройная белизна стен, седин, дам – только фон, только берега этому золотому, неустанно ползущему старческому пактолу галунов и орденов. Настоящий музей, во всем холоде этого слова, был не вокруг, а в них, был – они… Все мы уже наверху, в том зале, где будет молебен. Красная дорожка для царя, по которой ноги сами не идут. Духовенство в сборе. Ждем. И что-то близится, что-то должно быть, сейчас будет, потому что на лицах подобием волны – волнение, и в тусклых глазах волнение – трепет, точно от быстро проносимых свеч. Сейчас будут… Приехали… Идут!.. Идут!..»

Деятельность Ю. С. Нечаева-Мальцева по строительству музея была высоко оценена современниками. Он получил орден Белого Орла, еще в 1908 году его избрали почетным членом Московского археологического общества. В протоколе заседания от 3 марта было отмечено: за неутомимые труды и громадные пожертвования на устройство Музея изящных искусств в Москве. В юбилейном адресе Нечаеву-Мальцеву, написанном в 1908 году в честь 50-летия его государственной службы, отмечалось, что его «живая энергия», «замечательная любовь к делу и стойкость в принятии решений, не стесняющаяся никакими тяжелыми испытаниями, посылаемыми жизнью, снискала ему глубокую признательность и почтение в самых отдаленных кругах и даже за пределами России». Но, пожалуй, наиболее точно и емко определила исключительную роль этого фабриканта и филантропа в том, что Первопрестольная, несмотря на все, казалось бы, непреодолимые трудности, все-таки получила один из крупнейших в мире художественных музеев, все та же Марина Цветаева. Она писала, что если Цветаев являлся духовным отцом музея, то Нечаев-Мальцев был физическим его отцом.

Нечаев-Мальцев и Цветаев ушли из жизни почти одновременно, когда их дело было завершено. В трудах по созданию музея они всегда были вместе. Но судьба долгое время препятствовала тому, чтобы поставить их имена рядом на мраморной доске музея. Эту несправедливость исправило нынешнее поколение.

Юрий Степанович Мальцев умер 8 октября 1913 года в возрасте 79 лет. В печати того времени отмечались его служебная карьера и меценатство. Обер-гофмейстер высочайшего двора, член совета Министерства народного просвещения, член совета торговли и мануфактур, советник Министерства иностранных дел, почетный член Московского университета, избранный за свою благотворительную деятельность, а также член различных благотворительных обществ, владелец многих предприятий – таковы его многочисленные титулы и должности, отмечавшиеся в некрологах. Он завещал своим рабочим миллион рублей, в том числе гу-севским рабочим – 100 тыс. рублей. Однако они, по свидетельствам, не дошли до адресатов, по-видимому, были разворованы местной администрацией.

Еще одним сюрпризом завещания было то, что, не имея детей (у его старшего брата, Дмитрия, страдавшего глухотой и психическими отклонениями, также не было наследников. – М. Г.), Юрий Степанович все свои заводы и земли (кроме родового Полибинского имения Нечаевых на Куликовом поле, отошедшего к его приемному сыну, князю Э. П. Демидову-Сан-Донато), завещал дальнему родственнику графу П. Н. Игнатьеву. Генерал А. А. Игнатьев пишет в своих воспоминаниях по этому поводу: «Его (Нечаева-Мальцева. – М. Г.) завещание удивило всех… Все состояние он оставил второму сыну моего дяди – Павлу Николаевичу Игнатьеву, известному в ту пору министру народного просвещения. Неожиданно свалившимся богатством мой двоюродный брат воспользоваться, однако, не успел – произошла Октябрьская революция. Павел Николаевич дожил свой век в далекой Канаде».

Эти сведения не совсем точны. Кое-что сделать новый наследник за три года все-таки успел. Павел Николаевич Игнатьев (1870–1926) – последний владелец Гусь-Хрустального, образование получил в Киевском университете, примыкал к либеральным кругам общества. Граф, крупный помещик, после смерти Нечаева-Мальцева стал по его завещанию крупнейшим стеклозаводчиком России. В 1915 году, уже во время войны, П. Н. Игнатьев стал министром народного просвещения. Он задумывал провести реформу средней школы, ввести всеобщее начальное обучение, объявил «Великую программу», согласно которой к 2000 году намечалось полностью ликвидировать неграмотность в России. Однако уже в 1916 году он был уволен со своего поста.

П. Н. Игнатьев успел осуществить некоторые изменения и в своих новых владениях. Уже в ноябре 1913 года он дал указание перейти на производство парфюмерной посуды. А в июле 1917 года П. Н. Игнатьев создает акционерное общество для управления предприятиями «Товарищество Ю. С. Нечаева-Мальцева наследники». Дальнейшие его преобразования были прерваны Октябрьской революцией. Последний хозяин мальцевских заводов вынужден был эмигрировать. Ю. С. Нечаевым-Мальцевым фактически заканчивается родословная династии предпринимателей Мальцевых.

ЛИТЕРАТУРА

Берг Н. Из рассказов С. А. Соболевского // Русский архив. – М., 1871. – № 1.

Бутурлин М. Д. Записки графа М. Д. Бутурлина // Русский архив. – М., 1897. – Кн. 1. – № 4.

Воспоминания жизни Ф. Г. Тернера. – СПб., 1911. – Т. 2.

Гедройц С. Лях. – М., 1931.

А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. – М., 1980.

Дневник В. А. Муханова. Годы 1861–1871 // Русский архив. – М., 1897. – Кн. 1. – № 1.

Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. – М., 1988.

Из писем Карамзиных. Публикация Н. Боташева // Новый мир. – М., 1956. – № 1.

Исторический, статистический и географический журнал. – М., 1897. – Кн. 2.

Киппен П. И. Об успехах виноделия на Южном берегу Крыма. – СПб., 1831.

Малиновский И. В. Потаенный раскол содержателя Гусевской хрустальной фабрики близ села Селимова Владимирской губернии, орловского купца Якима Мальцева (1761–1763). – Владимир, 1902.

С. И. Мальцов и история развития Мальцовского промышленного района. – М.; Брянск, 1995.

Межецкий М. П. Воспоминания о С. И. Мальцеве // Исторический вестник. – СПб., 1897, ноябрь.

Мещерский В. П. Мои воспоминания. – СПб., 1897. – Т. 1.

Мир Божий. – СПб., 1901. – № 11.

Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина: История создания музея в переписке профессора И. В. Цветаева с архитектором Р. И. Клейном и других документах (1896–1912). – М., 1977. – Т. 2.

Немирович-Данченко В. И. Америка в России // Русская мысль. – М., 1882. – Кн. 12.

Некролог // Хозяин. – СПб., 1894. – 7 января.

Полторацкий В. Гнездо Хрустального Гуся // Зеленая ветка. Мещерские истории. – М., 1961.

Русская старина. – М., 1903. – Кн. 3.

Скальковский К. Воспоминания молодости. (По морю житейскому.) 1843–1869. – СПб., 1906.

Смирнова-Россет А. О. Автобиография. – М., 1931.

Снегирев И. М. Дневник. – М., 1964. – Т. 1.

Стихотворная шутка С. А. Соболевского (Канкриниада) // Русский архив. – М., 1897. – Кн. 3. – № 9.

Субботин А. П. Мальцевский заводской район: история и настоящее экономическое положение. – СПб., 1892.

Цветаев И. В. Записка, читанная в годичном собрании Музея 25 января 1908 г. проф. И. Цветаевым. – М., 1908.

Цветаев И. В. Речь, произнесенная в годичном заседании Комитета музея 20 февраля 1902 г. – М., 1902.

Цветаева М. И. Отец и его музей // Простор. – 1965. – № 10.

Шостакович С. В. О секретаре грибоедовской миссии Иване Сергеевиче Мальцеве // Труды Иркутского государственного университета. – Иркутск, 1958. – Т. 25.