В июне 2009 г., после фальсификации результатов президентских выборов, десятки тысяч молодых мужчин и женщин вышли на улицы Тегерана. Это было волнующее зрелище. Самые молодые слои общества собрались, воздевая к небу кулаки и проклиная самый могущественный джихадистский режим в мире. Картина казалась нереальной, хотя я ожидал такого развития событий еще с середины 1980-х гг., когда хомейнистская элита встала у руля страны и захватила власть над иранским народом.

Я всегда верил, что новое поколение сбросит тиранию аятолл, угнетавшую страну. Это незыблемый принцип истории всех народов. Противоядие от деспотизма всегда приходит из глубины общества, которое страдает от него. Разница лишь в историческом контексте, участниках и, самое главное, во времени, необходимом для созревания перемен. Но все репрессивные режимы рано или поздно приходят к одному финалу: их свергают.

Тегеранская верхушка – часть движения хомейнистов, одна из двух мировых джихадистских сетей. Они контролируют нефтяные ресурсы, поддерживают в военном плане террористические организации во многих странах региона, включая Ирак, Ливан, Йемен и Палестинские территории. Иранское правительство создало стратегическую ось с деспотическим режимом в Сирии.

Возможно, ключевая битва между тоталитаризмом и демократией разворачивается именно в Иране, на родине хомейнизма. После тридцатилетнего правления Исламской Республики здесь понемногу появляется оппозиция. Национальные меньшинства – курды, азербайджанцы, белуджи и арабы – уже начинают конфронтацию с тегеранскими муллами. Даже среди персидского национального большинства против режима поднимаются студенты, женщины, творческая интеллигенция. Ядро властной группировки в Иране составляет «Пасдаран» – самые богатые и влиятельные исламистские боевики, которые являются опорой режима. Однако все отчетливее видны признаки грядущих крутых перемен. Итоги выборов 2009 г. стали всего лишь одним из звеньев в длинной цепи. Из-за огромных последствий потенциальной антиджихадистской революции в Иране ставки здесь высоки, как нигде во всем арабском исламском мире.

Последствия народных выступлений, прокатившихся по стране в 2009 г., определят исход борьбы за свободу регионе в целом. Поэтому удручающе прозвучали слова президента Барака Обамы, переданные в прямом эфире несколько дней спустя после начала кровавого подавления демонстраций. При виде миллионов людей на улицах иранской столицы многие сердца наполнялись надеждой, однако реакция американского лидера была прохладной: «Вмешательство в иранские выборы нельзя назвать благоприятным шагом, учитывая историю американо-иранских отношений». Примечательно, что совсем в другом ключе высказался президент Рональд Рейган в 1989 г. – он тогда поддержал выступления в Восточной Европе против диктатуры коммунистов. Даже сторонники Обамы назвали его заявление «осторожным». Оно явно означало сокращение поддержки борьбы за свободу на Среднем Востоке.

Но хотя Обама и не захотел вставать на сторону иранской молодежи, к счастью, это не охладило пыл сторонников реформ. Через год после июньского взрыва «зеленая» революция еще жива, а возможно, даже набирает силу. Среди всех грядущих на Среднем Востоке демократических переворотов революция в Иране будет решающей. Если, а точнее, когда она достигнет своей цели и аятоллы канут в лету, весь регион, наконец, встанет на путь демократии.

Современный Иран представляет собой сочетание древней Персии и наследия исламского Халифата. Персидская империя была одной из самых могущественных на востоке Средиземноморья, завоевала обширнейшие территории – от Индии до Греции. Персы, принадлежащие к индоевропейским нациям, хорошо разбирались в науках и градостроительстве и управляли провинциями на трех континентах – в Европе, Азии и Африке. Им удалось создать классическую мировую цивилизацию. Персия была завоевана Александром Македонским в 331 г. до н. э. После греческого господства Персидская империя вновь переживала подъемы и спады, до тех пор, пока арабские исламские войска не захватили центральные земли древней Персии. Это завоевание стало переломным моментом в истории персидского народа. После поражения персидской армии в Месопотамии в битвах при Кадисии и Нехавенде в 637 г., войска Халифата прошли по стране, захватывая один город за другим, и в итоге подчинили себе всю империю, сделав из нее исламскую провинцию¹.

Арабское завоевание Персии привело к важным переменам, особенно в религиозном плане. Большинство персов, исторически проповедовавших зороастризм и маздеизм, были обращены в ислам, причем в основном шиитского толка. Сделано это было в знак протеста против Халифата, основной формы суннитского государственного устройства. В последующие века большинство персидских провинций оставались шиитскими посреди огромных владений суннитского Халифата. Персидскими провинциями непосредственно управляли арабы до тех пор, пока в отдельных районах страны не пришли к власти местные династии, говорившие на фарси – Тахириды, Алавиды и Сефевиды.

Независимые персидские династии, начиная с Сефевидов, стали править страной с 1501 г. вплоть до шахиншаха Пехлеви, который взошел на трон в 1925 г. При нем Персия стала современным государством под новым названием – Иран. Это была монархическая страна, основную часть населения которой составляли персы, но на окраинах которой проживали и представители других национальностей.

Таким образом, Иран как многонациональное государство появился уже в наше время. Он представляет собой слияние древней доисламской Персии и шиитского ислама. Персидское национальное самосознание смогло противостоять арабизации своей культуры и позволило сохранить идентичность. Остальным коренным народам Леванта этого сделать не удалось. Исламизация поставила бывшую империю в любопытную ситуацию. При Халифате персы вошли в мусульманскую умму, но при этом не влились в арабский мир. Кроме того, от суннитского большинства в исламском мире их отдалял шиизм. Вдобавок освободиться от власти халифов персидским династиям удалось уже на ранней стадии, в период «крестовых» походов. И к тому времени, как Османская империя захватила арабские провинции на Ближнем Востоке, персы обеспечили себе территориальную независимость от Халифата. Турки не смогли распространить свой контроль на восток от Месопотамии, и Персия избежала господства суннитского Халифата.

С 1920-х гг. шахиншах Реза Пехлеви, несмотря на авторитарный характер своей власти, стал двигаться в сторону секуляризации Ирана, сохраняя шиизм в качестве государственной религии. В прошлом столетии страна пережила влияние нескольких идеологических направлений. Благодаря соседству Советского Союза, здесь сформировалась сильная коммунистическая Народная партия Ирана «Туде»^XLI. Среди образованных слоев населения были распространены либеральные взгляды. В то же время бизнес-сообщество, умеренные шиитские священнослужители поддерживали шахский режим. При Резе Пехлеви Иран пережил Вторую мировую войну, во время которой на его территории располагались вооруженные силы СССР и Великобритании.

Во время «холодной войны» новый шах Мохаммед Реза Пехлеви твердо придерживался проамериканского курса, за что подвергался жесткой критике со стороны как иранских «левых», так и либералов, призывавших к быстрой демократизации страны. В 1951 г. премьер-министр – реформатор Мохаммед Мосаддык национализировал нефтяную отрасль, которая до этого полностью контролировалась английскими компаниями. Борьба между Мосаддыком и шахом привела к краткому изгнанию последнего, после чего при поддержке ЦРУ в стране был организован военный переворот против премьер-министра. Сторонники шаха заявили, что они проведут в Иране либеральные реформы, оппоненты в ответ обвинили их в авторитарном популизме. В 1953 г. шах снова пришел к власти и держал Иран под жестким контролем, больше всего опасаясь нового удара со стороны иранских коммунистов. Чтобы справиться с влиянием в стране «левых», ему пришлось провести земельную реформу.^XLII Шах пытался порвать со многими исламскими традициями, даже ввел ненадолго летосчисление не от хиджры, а от начала династии Ахеменидов, но вскоре был вынужден отменить это нововведение. При этом от него отдалилась значительная часть духовенства, которое уже находилось под влиянием новых идей шиизма.

Вечером 11 февраля 1979 г. я был в Бейруте и слушал радио. Вдруг город загудел, отовсюду стали раздаваться выстрелы в небо. Люди ликовали: в Тегеране пал шахский режим. Празднования прокатились от Западного Бейрута, бывшего под контролем сирийских боевиков, по всей Сирии, через юг Ирака и вплоть до иранских городов, в которых теперь властвовала Исламская Революция, возглавляемая аятоллой Рухоллой Хомейни, главным лидером шиитского джихадизма. На свет явилась новая империя, но это была не возрожденная Персидская империя. В полный голос о себе заявила шиитская форма джихадизма, которая теперь начала составлять серьезную конкуренцию уже укоренившемуся в арабском и мусульманском мире cалафизму.

В тот вечер на моих глазах рождалась сила, которой суждено будет доминировать в политической жизни Среднего Востока на протяжении последних 30 лет. Появился новый дракон джихадизма, готовый биться за сердца и умы мусульман и арабов. Противоборствующие стороны тянули исламский мир к возрождению Халифата (по версии суннитских джихадистов) или к образованию имамата^XLIII (по версии джихадистов шиитских). Исламская революция в Иране стала победой хомейнистских джихадистов и утвердила их исключительную власть над шиитским населением исламского мира. Салафиты же ринулись по всему миру укреплять свое влияние в суннитской среде.

30-летняя история хомейнистской республики отличалась тремя основными моментами. Во-первых, ради сохранения контроля над страной подавлялась демократия. Во-вторых, расширялось влияние на другие шиитские общины за границей, включая Ливан, Ирак и Аравию. В-третьих, хомейнистский режим стремился вывести страну на уровень великой мировой державы, среди прочего стремясь овладеть ядерным оружием².

Как только шах сложил полномочия и удалился в изгнание вместе со своей семьей, хомейнисты поступили, как большевики в России в 1917 г., – они узурпировали всю власть в стране, устранив своих бывших соратников. Либералы, марксисты и другие политические группы быстро оказались отрезанными от власти, по мере того как исламисты закладывали фундамент новой политической системы, которую они определили как Исламскую Республику. Иранская коммунистическая партия, бывшая главной оппозицией шахскому режиму в годы «холодной войны», была под запретом, многих ее членов казнили. Союзником хомейнистов в борьбе против шаха была исламская леворадикальная организация «Муджахедин-э Халк» («Организация муджахидинов иранского народа»). Ее члены так истово боролись с прежним режимом, что в США даже отнесли их к террористам. Тем не менее и они подверглись репрессиям со стороны хомейнистских боевиков и были изгнаны из страны. В конце 1979 г. последователи аятоллы Хомейни организовали «референдум», на основе результатов которого и была провозглашена Исламская Республика Иран.

Так сложилось с начала XX в., что мировые исламистские идеологии в лице ваххабитов, «Братьев-мусульман» и других салафитов отвергают западную республиканскую, демократическую форму государственного устройства по двум причинам. Первая – это ее светская направленность, в то время как исламисты считают, что законы должны происходить из шариата и лишь непосредственно сами органы государственного правления могут быть созданы путем голосования. Другая причина состоит в том, что салафиты считают духовенство единственным проводником воли Аллаха для народов (в данном случае – для мусульманской общины, уммы), выбранные же чиновники представляют лишь волю людей. Однако хомейнисты не подписываются под всеми исламистскими постулатами. Поскольку они ведут свое начало из шиитской среды и подвергались гонениям со стороны суннитских халифов, им совсем не по душе идея возрождения Халифата. Поэтому, с богословской точки зрения, их вера уповает на «возвращение исчезнувшего имама Махди», который принесет в умму справедливость. В общем, шиитские джихадисты разработали особую концепцию, адаптированную под современные законы, но встроенную в недемократическое мировоззрение религиозного фундаментализма.

Государство, созданное хомейнистами, называется «республикой», но его законность восходит к верховному лидеру, а он, в свою очередь, наделяется властью от Аллаха. Поэтому джумхурия^XLIV отражает волю не народа, а самого Хомейни и его окружения, которые заявляют, что наделены этим правом свыше. Этот мандат, так называемый Велаят, дарован им Аллахом и признан соратниками по вере. Мудрейший и самый знающий из священнослужителей имеет непререкаемый авторитет и ведет за собой остальных. Таким образом, Факих становится главным правителем, а его неприкасаемая должность называется Велаят-э-Факих – «мандат мудрейшего». Коротко говоря, это идеологическая концепция, позволяющая сконцентрировать власть в руках хомейнистской элиты. Так на политической карте мира появился новый тоталитарный режим с экспансионистскии амбициями³.

«Революция», поднятая радикально настроенными аятоллами, отнюдь не воплощает в себе традиционные взгляды шиитского большинства, скорее, она противоречит им. Изначальная позиция шиитов, известная как самита, или «квиетизм», не пропагандирует «джихад», не требует, чтобы тоталитарная республика готовилась к концу света и к возвращению исчезнувшего имама. Шиитские джихадисты, последователи Хомейни, «обновили» (а некоторые считают, что исказили) веру, добавив в нее необходимость джихада и подавление демократических форм правления. В результате c подъемом нового иранского режима школа квиетистов^XLV была задавлена в самом Иране, в Ливане и в священных для шиитов городах Ирака.

Верховный глава государства отслеживает любую возможность упрочить свою власть в стране. Ему помогает парламент – меджлис, состоящий из его соратников и советников. Кабинет контролирует крупнейшее войсковое формирование в Иране – «Пасдаран», известное как «Стражи Исламской революции». «Пасдаран» держит под контролем все стороны общественной жизни в стране, постепенно расширяет свое влияние на финансовый и экономический секторы. Мозговой центр режима, Корпус «Стражей Исламской революции», управляет своими отрядами народного ополчения «Басидж», которые, в свою очередь, жестко контролируют определенные районы и местное население. Боевые организации и спецслужбы подчиняются верховному главе страны и следят за армией, полицией, судебной системой и остальными сферами жизни Ирана. Исламское государственное устройство «позволяет» проводить выборы в законодательные органы власти, но кандидаты предварительно утверждаются министерством внутренних дел, которое контролирует сам Хомейни. Всем заправляет верхушка, состоящая из мулл и начальников спецслужб.

Всеми своими щупальцами режим душит слои населения, которым он наиболее враждебен – это женщины, молодежь и рабочие. Иранских женщин жестоко подавляют. Многие годы студентам затыкали рот при малейшей попытке поднять вопросы о политических свободах. Рабочих, творческую интеллигенцию и другие сегменты общества обложили строжайшими правилами, ограничивающими деятельность объединений. С помощью нефтяных доходов режим умело создал фронт своих сторонников и поддерживает разветвленную сеть своих людей в провинциях – большинство ополченцев набирается из деревенской малообразованной среды.

Исламская Республика держала в железном кулаке большинство иранцев с помощью контроля и подавления, и лишь сотрудничавшее с режимом меньшинство получало некоторые привилегии. Взяв под контроль Министерство образования и школьную систему, режим смог внедрить учебные программы, основанные на пропаганде исламистских идей. Тем самым было положено начало одному из крупнейших «промываний мозгов» в этом регионе. Подрастающему поколению многие годы внушалось хомейнистское мировоззрение, а потом эти юноши и девушки становились послушными винтиками в государственной машине.

Хотя подавляющее большинство иранского общества было не в восторге от тоталитарных методов руководства, в стране всегда присутствовало сильное радикально настроенное меньшинство, которое и составляло «электорат», поддерживающий режим. Из его среды выходили мужчины и порой женщины, горящие желанием работать в боевых отрядах, госаппарате и спецслужбах. Как и коммунистические власти, иранские правители всегда были готовы продемонстрировать «поддержку масс», когда это было необходимо в целях политической пропаганды. Сотни тысяч людей выходили на демонстрации, громко скандируя лозунги «Смерть Америке! Смерть Израилю!». Эти митинги, организованные хомейнистами, служили катализатором мобилизации народа, подпитывали внешнюю пропаганду и были средством устрашения возможной оппозиции.

К началу 1980-х гг. власть Хомейни в стране была абсолютно непререкаемой. Путь к «империи» был свободен. Следующим стратегическим шагом мулл стало распространение своих идей среди шиитских общин по всему региону. География распространения хомейнистского учения была очевидна еще с начала революции. Главными целями стали центральные и южные области Ирака, а также шиитские районы Ливана и Аравийского полуострова.

Было очевидно, что Хомейни стремился «захватить» как можно больше шиитских территорий, чтобы сначала установить свое влияние там, а затем начать освоение и суннитского пространства. Логично, что Иран в период Исламской Республики хотел свергнуть баасистский режим Саддама Хусейна, чтобы установить связь с алавитским правительством Асада в Сирии, а оттуда соединиться с «Хезболлой» в Ливане. Идя по стопам других тоталитарных режимов XX в., иранские руководители планировали использовать внешние конфликты для ужесточения контроля над собственным народом. Чем больше Хомейни участвовал в войнах за пределами Ирана, тем активнее мог подавлять оппозицию внутри страны. Естественно, аятоллы использовали мнимую внешнюю угрозу как главный аргумент для искоренения инакомыслия. Заграничные военные кампании стали инструментом, который позволил Хомейни пресекать любые намеки на необходимость демократических преобразований.

Толчком к началу ирано-иракской войны в 1980 г. изначально послужила смена режима в Тегеране, хотя первый приказ войскам о наступлении был отдан из Багдада. При шахском режиме между двумя странами сохранялся баланс сил: Ирак пользовался поддержкой СССР, за Ираном стояли США. Однако идеи Хомейни об «экспорте революции»⁴ нарушили расстановку сил и разожгли конфронтацию между иранскими исламистами и партией «Баас», стоявшей у руля в Ираке. Саддам Хусейн понимал, что иранцы взбудоражат шиитское большинство в его стране, и поэтому нанес превентивный удар, первым напав на Исламскую Республику.

Опустошительная война между двумя тоталитарными режимами, исламистским и баасистским, унесла миллион жизней. Поводом для нее послужили исторические разногласия между шиитами и суннитами. Смертельная схватка двух «титанов» разорила мирное население по обе стороны границы и развязала руки обоим режимам в отношении их внутренней оппозиции. Иранский «Пасдаран» и отряды «Басидж» неистово разрушали сохранившиеся в стране светские стороны жизни, обрушились на интеллигенцию, студентов, военнослужащих, другие слои населения⁵. В период с 1980 по 1987 г. режим Хомейни избавился от большинства оппозиционных групп – от сторонников шахского режима до коммунистов, от умеренных исламистов до либералов. Репрессиям подверглась и «Муджахедин-э Халк» – левая исламская группировка, которая во время революции боролась за свержение шаха, но выступала против установления теократического режима в Иране. В итоге она была изгнана из страны, часть ее членов обосновались в Ираке, чтобы продолжать оттуда свою деятельность против режима Хомейни.

Война с Ираком позволила муллам усилить свою власть до такой степени, которая была бы невозможна в мирное время. Сотни тысяч иранцев были убиты, арестованы и подвергнуты пыткам членами «Пасдарана» и отрядов «Басидж». Миллионы людей заставили сражаться в тяжелых боях против армии Хусейна. Двенадцатилетних детей посылали на фронт с «ключом от Рая» на шее – в самые горячие места, чтобы разминировать минные поля.

Иранский режим безжалостно набросился почти на все национальные меньшинства. Одной из наиболее пострадавших народностей стали курды в провинции Махабад на западе страны. Они были ориентированы на светский образ жизни, стремились к автономии, и когда победила Исламская Революция, потребовали для себе культурных и политических свобод. Но уже в 1980 г. столкнулись с жестокими репрессиями – новая власть послала боевиков в курдские города и деревни, чтобы подавить их недовольство⁶. А к югу от курдов, в провинции Хузестан с центром в Ахвазе подвергалось геноциду местное арабское население, поскольку власть отказывалась признавать их арабскую культурную идентичность.

Эта провинция очень богата нефтью. Хомейнисты использовали войну с Ираком, чтобы обвинить арабов Хузестана в сотрудничестве с режимом Хусейна. Те, в свою очередь, заявили, что Тегеран хочет отнять у них земли их предков ради нефти. В итоге сопротивление вылилось в появление арабского сепаратистского движения, развернувшегося на территории провинции⁷.

На востоке от Тегерана гонениям подверглись белуджи, в основном бывшие суннитами. В первые годы «революции» сотни активистов и простых белуджей были арестованы, замучены и казнены⁸. Кроме того, нельзя обойти вниманием и огромную тюркоговорящую общину азербайджанцев, живущую на северо-западе Ирана и традиционно ориентированную на персидскую власть в Тегеране. Они также испытали притеснения. Несмотря на то что целый ряд иранских лидеров, в том числе и руководители Исламской Республики, бывшие родом из Южного Азербайджана, требовали от Тегерана предоставления автономии, азербайджанцы так ее и не получили. Махмуд Али Черегани, активист из Тебриза, добивался отделения азербайджанских областей от Ирана и объединения с «Северным Азербайджаном». Реакция Тегерана была быстрой и суровой – в 1999 г. его арестовали. В том году выступления за демократию в Тебризе по своему размаху уступали лишь волнениям в самом Тегеране, основным требованием было расширение свободы печати⁹.

Параллельно с войной, развязанной против национальных меньшинств, Хомейни продолжал подавлять и персидское большинство. Выстраивался четкий баланс: если центр получит больше свободы, окраины захотят того же, а если национальности получат автономию, тогда и демократическая оппозиция почувствует себя увереннее. Словом, внутренняя политика в Иране сводилось к простому принципу: не давать свободы никому.

По окончании войны с Ираком в 1988 г. хомейнистский режим сосредоточился на закреплении достигнутого успеха внутри своей страны. Репрессии против инакомыслящих и возможных оппозиционеров стали систематическими. Тегеран, считавший себя победителем в схватке с Хусейном, с большой тревогой следил за реформами Горбачева в Советском Союзе. Преобразования, начинавшиеся в Москве, становились опасным прецедентом. Когда тоталитарный режим либерализуется, деспотические правители по соседству начинают беспокоиться и за свою судьбу. Сама идея «реформ» в Исламской Республике, чьи законы пишет Велаят-э-Факих, расшатывает божественную основу власти. Хомейнистская республика берет свой исток в воле Аллаха, которая исполняется через великих аятолл. Нарушать это положение, предлагая реформировать систему, все равно, что реформировать волю Аллаха – такое попросту невозможно. Хомейни отвергал любые попытки поменять структуру идеологической базы республики. Таким образом, аятолла-основатель своей нерушимой печатью воскресил сталинскую эру. Она закончилась со смертью Хомейни в 1989 г., но его место быстро занял верный последователь аятолла Хаменеи.

Распад Советского Союза сделал США единственной мировой сверхдержавой. Конец «холодной войны» стал сигналом для тегеранской элиты – они поняли, что «Большой шайтан» теперь мог направить свою мощь против Исламской Республики. В ходе операций «Щит пустыни» и «Буря в пустыне» к Персидскому заливу были переброшены значительные американские военные силы и авиация.

Иранский режим надеялся с помощью новой атаки на Ирак рано или поздно выйти «на связь» с Сирией в районе Средиземноморья, однако оказался косвенно заблокирован присутствием США в регионе. Планы застопорились. Но Иран не отказался от них. Экономика страны, несмотря на доходы от продажи нефти, из-за введенных США санкций отнюдь не процветала. С 1990-х гг. в Иране стали прослеживаться две тенденции. Во-первых, Хаменеи продолжал угнетение внутри страны и расширял зарубежное влияние Ирана. Во-вторых, отдельные чиновники пытались запустить реформы, в чем-то напоминавшие горбачевскую «перестройку».

Новый подъем настроений в стране, особенно после смерти Хомейни и возвышения США в качестве единственной сверхдержавы, обусловили именно эти так называемые реформаторы. Пользуясь поддержкой религиозных деятелей, не связанных хомейнистским учением, таких как аятолла Монтазери и премьер-министр Мир-Хосейн Мусави, они вымостили дорогу к выборам Мохаммада Хатами в качестве президента республики в 1997 г. Ученый и богослов, Хатами пользовался огромной поддержкой женщин и молодежи и воплощал в себе реальную энергию, которая спустя годы могла привести к демократической революции. Хатами создавал впечатление человека, который желал, чтобы Иран влился в международное сообщество, привлекал финансовые вложения, проводил экономическую экспансию. Тех, кто его поддерживал, в правительстве называли «реформаторами», но противники режима отвергали такую формулировку¹⁰. Миссис Манда Занд Эрвин, основательница и президент «Союза иранских женщин», рассказала мне в 2007 г., спустя два года после ухода Хатами с поста президента: «Последователи Хатами хотели такую же республику, что и Хомейни, но при этом экономически жизнеспособную. А сторонники Хаменеи были готовы обанкротить страну во имя сохранения исламистской идеологии». Такую оценку президентства Хатами, кажется, разделяют все иранские изгнанники, от сына бывшего шаха Резы Кира Пехлеви, живущего в Америке, до Марьям Раджави, главы левой «Организации муджахидинов», действующей во Франции.

К концу 1990-х гг. на иранском «политическом поле» наблюдалось два типа реформаторов: те, кто поддерживал Хатами внутри системы, сложившейся в стране, и те, кто действовал вне этой системы, в изгнании за границей.

Реформаторы имели широкую поддержку среди студентов, женщин и национальных меньшинств. Так как студенты жили в кампусах, они были самыми легкими на подъем. В 1999 г. тысячи учащихся иранских вузов провели масштабные демонстрации против режима в своих университетах. Первые с 1979 г. открытые массовые выступления прокатились по Тегерану и другим крупным городам. Примечательно, что в этом движении большую роль сыграли женщины. Впервые после хомейнистской революции молодые пары шли, держась за руки, вместе выражая свое стремление к личным свободам. Иранская молодежь хотела жить, не опасаясь туч, сгущавшихся над их головами. Подавление романтических отношений, сексуальной свободы и прав женщин при хомейнистском режиме были так сильны, что протесты порой выглядели, как сексуальная революция, которая разворачивалась на улицах и в Интернете¹¹. В 2004 г. я разговаривал с иранской активисткой в Нью-Йорке Банафшех Занд-Бонацци, редактором Planet Iran, и она объяснила: «Молодежь в Иране считает врагом своей личой жизни режим аятолл в целом, а не того или иного президента». По ее словам, выступления в студенческих городках в 1999 г. «были началом революции, которая еще развернется, и ее будет не остановить до тех пор, пока хомейнистов окончательно не выгонят из власти».

Когда я наблюдал за студенческой борьбой в Иране в 1999 г. и сравнивал ее с демонстрациями в последующие годы, я видел, что их движущие силы были глубокими и передавались от одного поколения к другому. Что еще более важно, менялись лидеры, которые старались идти в ногу с мировыми событиями. Как и польские рабочие в 1980-х гг., иранские студенты 1990-х осознали, что им нужно стараться поддерживать жизнь в своем движении до тех пор, пока на международном политическом небосклоне «не сойдутся звезды».

Иранские диссиденты, живущие на Западе, едины во мнении, что демократическая революция в Иране не сможет произойти так же быстро, как революции 1989 г. в Центральной и Восточной Европе. Она пойдет постепенно, со множеством откатов назад. На революции в Европе повлияли изменения в мировой политике. Иранские студенческие бунты выльются в более широкие волнения лишь тогда, когда внешний мир будет достаточно чуток, чтобы заметить и признать их. Мне было понятно, что теракт 11 сентября 2001 г. стал важной вехой в развитии демократического движения в Иране. Причина тому была проста – после этого бесчеловечного удара общественное мнение на Западе обратило серьезное внимание на судьбы стран, породивших террористическое движение. Представители иранской реформаторской интеллигенции и студенты увидели это и усилили свое давление на власть.

В июле 1999 г. студенты начали выступления в разных университетах. В течение недели между молодежью и силами режима продолжалась жестокая конфронтация. Она началась с полицейского рейда в студенческое общежитие – так власти отреагировали на демонстрацию группы студентов Тегеранского университета, которые выступали против закрытия одной из газет. Волнения продолжались несколько дней без какой-либо внешней поддержки, но затем «Пасдаран» все же захватил студенческие городки и посадил в тюрьму десятки участников протеста¹². Один из студентов, Акбар Мохаммади, был даже приговорен к смертной казни, однако позже ее заменили 15 годами лишения свободы. В 2006 г. он умер в тюрьме «Эвин» после голодовки – Мохаммади перестал принимать пищу, потому что ему отказывали в медицинской помощи, несмотря на то, что он страдал от телесных повреждений, причиненных пытками.

В период «реформаторского» правления Хатами государственные боевые отряды по-прежнему занимались политическим сыском и искоренением любых форм несогласия. Но студенческое движение не угасло. Многие его участники уехали из страны и сформировали в эмиграции молодое поколение диссидентов. Иранская демократия обзаводилась сторонниками за границей, чтобы опереться на их поддержку во время будущих выступлений.

Удары Бен Ладена по Нью-Йорку и Вашингтону 11 сентября 2001 г. запустили волну перемен, начиная со смены режима в Афганистане. «Талибан» пал, на смену ему пришла постепенно крепнущая афганская демократия. Пусть она далека от совершенства, пусть все еще находится под угрозой – но тем не менее она внушила трепет тегеранскому режиму и подхлестнула революционные настроения среди молодежи и женщин. Многие участники иранских подпольных движений задавались вопросом: если джихадистский режим в Афганистане удалось свергнуть, то почему нельзя уничтожить такой же фашистский, по сути, режим в Иране? Разумеется, «Пасдаран» тоже быстро осознал последствия теракта 11 сентября и падения талибов – активисты, которые могли снова взбудоражить студенческую среду, отслеживались и устранялись.

Демонстрации возобновились к концу 2002 г., когда студенты массово встали на защиту преподавателя Хашема Агаджари – власти обвинили его в богохульстве и приговорили к казни. Более 10 тыс. студентов собрались в Тегеранском университете, чтобы поддержать профессора Агаджари, который осмелился «поставить под вопрос власть духовенства в Исламской Республике». А в июне 2003 г. тысячи студентов вышли на улицы Тегерана с антиправительственными лозунгами¹³. Они проводили параллель между террористическими группами и иранским деспотическим режимом. Толпы собравшихся скандировали: «Нет, нет «Талибану» – от Кабула до Тегерана»! Иранские студенты хотели показать всему миру, что аятоллы и их «Пасдаран» представляют собой хомейнистскую разновидность салафитского «Талибана». Талибов прогнали из Афганистана, «Пасдаран» ожидала та же участь. Революционное движение в стране жаждало полной политической трансформации системы, а не просто отдельных реформ. Люди хотели дышать свободно, а не биться в темном подземелье за каждый глоток воздуха.

Вдохновленные падением двух тоталитарных режимов к востоку и западу от Ирана, студенты начали координировать действия с помощью современных средств – мобильных телефонов, Интернета и спутниковой связи. Тем временем студенты, высланные из страны в 1999–2005 гг., взаимодействовали с чиновниками, прессой и представителями общественного мнения, формируя у тех реальное представление о демократическом движении на их родине. В среде иранских активистов-эмигрантов появилось много новых имен, и среди них Амир Фаршад Эбрахими, который покинул лагерь защитников режима и примкнул к зарубежным диссидентам. Еще мальчиком он был послан воевать, потом отсидел в тюрьме из-за своих политических взглядов. Амир Фаршад заявил, что кровавый разгром противников режима подтолкнул его к разоблачению своих бывших коллег по «Ансар э-Хезболле»^XLVI, которые участвовали в побоище¹⁴. Заметным активистом из университетской среды был и Амир Фахравар, в прошлом президент Национального студенческого союза. Сбежав от преследований «Пасдарана», он рассказал о страшной системе тотального угнетения свобод в Иране¹⁵.

В 2003–2005 гг. спецслужбы Хаменеи изо всех сил старались сдержать нарастающие волнения в стране, которые могли вылиться в масштабный бунт среди молодежи и других слоев общества. Иранские женщины – самая опасная часть населения с точки зрения авторитарной элиты – были настоящей мишенью для режима. Ряд феминистских мероприятий привлек к ним внимание международных наблюдателей. 8 Марта 2003 г., в Международный женский день, в тегеранском парке Лалех прошла большая демонстрация женщин. Это было первое женское выступление с 1980 г. – тогда иранки пытались протестовать против принудительного ношения хиджаба, введенного хомейнистами. В том же году в Культурном центре «Шафах» было организовано женское собрание в стиле Гайд-парка. Затем состоялась первая онлайн-конференция иранских феминисток, посвященная гендерным стереотипам «хорошей матери», «хорошей дочери» и «хорошей жены». В 2004 г. около 60 % иранских студенток присоединилось к «Женской интеллектуальной коалиции». 12 июня 2005 г. две тысячи женщин вышли на демонстрацию перед Тегеранским университетом, требуя равенства перед законом.

Протестное движение рабочих Ирана не так бросалось в глаза, хотя начиная с 1979 г. они были среди самых активных противников режима. Чтобы контролировать рабочих, над ними были поставлены «Исламские трудовые советы», которые в законодательстве назывались идеологически ориентированными ячейками. Взаимодействуя с социалистическими организациями и независимыми светскими силами, иранские трудовые объединения никогда не подчинялись хомейнистам. Они критиковали Трудовой совет при правительстве за то, что он не старался расширять права рабочих, за то, что противостоял идее создания независимых рабочих объединений. Рабочие Ирана, хотя и лишенные политического голоса, оставались самым сплоченным и широким блоком гражданского общества и сопротивлялись контролю со стороны исламистов. Как ни странно, западные СМИ либерального и левого толка долго игнорировали оппозиционные настроения рабочих. А ведь учителя, таксисты, водители автобусов, рабочие-нефтяники участвовали в забастовках¹⁶. И несмотря на огромные нефтяные барыши, в целом иранская экономика не демонстрировала блестящих успехов в том числе и потому, что нижний сегмент среднего класса и рабочие не поддерживали Исламскую Республику.

Однако в стране был небольшой слой безработной провинциальной молодежи, который и питал боевые отряды «Пасдарана». Малообразованных и далеких от политики сельских жителей увозили прямо из деревень, и они пополняли ряды военного ополчения, которое режим посылал на подавление народных восстаний. Тем не менее среди жителей провинции эти сторонники хомейнистов были в меньшинстве. Большинство же молчаливо осуждало духовенство, которое свернуло земельную реформу, в свое время начатую свергнутым шахом.

Тем временем на периферии среди национальных меньшинств зрели центробежные настроения, направленные против курса тегеранских властей. Неперсидская часть населения раньше хранила верность трону Пехлеви в форме символической «иранской федерации», и восстание в этой среде было бы самым опасным для власти мулл. После того как в 1980-х гг. «Пасдаран» жестко подавил выступления курдов, арабов, белуджей и азербайджанцев, те всеми силами стремились восстановить свои культурные и политические права. Сотни активистов, вынужденных покинуть страну, организовали неправительственные общественные организации и создали веб-сайты, чтобы донести до международного сообщества информацию о притеснении своих народов. Если собрать вместе всех недовольных властью Хаменеи, то получалось, что его не поддерживало большинство иранцев. На одни только этнические меньшинства приходится около 35 % населения страны. Среди персов, особенно проживающих в городах, львиная доля женщин, молодежи и рабочих также были против правящей исламистской элиты. Но, несмотря на то что большинство населения Ирана отвергало джихадистский режим, внешний мир игнорировал эту ситуацию – или его заставляли делать это. Вдобавок в Иране, как и в Советском Союзе и странах Восточной Европы, было невозможно точно выяснить истинное отношение народа к власти. Иранским студентам и другим оппозиционным группам потребовались годы на то, чтобы Запад узнал о негативном отношении к правительству страны огромной части ее населения.

Тегеранский режим, разумеется, не хотел, чтобы информация о реальном положении дел просочилась в международные средства массовой информации. О том, что «Пасдаран» боролся с антеннами спутниковой связи, стало известно лишь благодаря оппозиции. «Они сбивали «тарелки» с военных вертолетов», – сообщил мне лидер иранских оппозиционеров в эмиграции Саид Ганджи. «Тегеран упорно обвинял заграничные СМИ в том, что они пляшут под дудку американских агрессоров», – говорит Алиреза Джафарзадех, иранский эксперт Fox News, который раскрыл местонахождения ядерных объектов в стране. Медийная война между властью и оппозицией разгоралась все сильнее, особенно после 2003 г., когда был свергнут Саддам Хусейн. Тегеран усилил свою пропаганду, особенно через свой арабский канал Аl Aalam TV, английский спутниковый канал Press TV, а также высококлассный пресс-отдел ливанской «Хезболлы».

С чем не справлялась иранская власть в борьбе против своего демократического движения, с тем могли справиться пропагандисты «Хезболлы». Боевики, финансируемые Ираном, организовали через Бейрут целую сеть медиаресурсов, включая Аl Manar TV и ряд газет. Для поддержки хомейнистской элиты в войне с диссидентами перед «Хезболлой» стояла главная задача – создать разветвленную пропагандистскую сеть из западных репортеров, блогеров, веб-сайтов и научных коллективов, работающих в Бейруте и других столицах мира. Журналист Марвин Калб утверждает, что «Хезболла» «полностью контролировала освещение в СМИ своей деятельности в ходе ливанской войны 2006 г.»¹⁷. В 2007 г. от военного обозревателя Томаса Смита стало известно о целой сети западных репортеров и блогеров, которых «Хезболла» специально задабривала, чтобы они разносили в пух и прах любую критику иранского курса на Среднем Востоке. В онлайн-пространстве была развернута виртуальная армия, которая атаковала иранских диссидентов по всему миру, и при этом формально никак не была связана с Тегераном. Однако бывшие политические изгнанники, бежавшие от преследований властей, а также их многочисленные сторонники из запрещенных в Иране организаций создали свою собственную сеть телеканалов, интернет-порталов и блогов, в первую очередь, в американском штате Калифорния. Медленно, но верно контратака вынужденных эмигрантов ломала защиту правящего режима и достигала умов гражданского общества.

В 2003 г. администрация Буша-младшего запустила радио Farda на фарси для иранцев, живущих у себя на родине. В следующем году США и Франция вынудили Сирию, главного иранского союзника, уйти из Ливана и потребовали разоружения «Хезболлы». А в Вашингтоне, чтобы обеспечить постоянную поддержку демократическому движению в этом регионе¹⁸, была создана коалиция средневосточных диссидентов, в которую вошли и выходцы из Ирана. Американские чиновники и эксперты настаивали на сотрудничестве с иранскими реформаторами и оппозиционерами¹⁹.

В течение лета 2004 г. я провел несколько встреч с ирано-американскими активистами, чтобы оценить состояние демократического движения в стране и найти оптимальные способы, какими можно было бы донести до жителей США информацию о стремлениях и чаяниях иранского общества. Однако мы обнаружили, что в американском правительстве по этому вопросу наблюдается раскол. С одной стороны, был президент и высокопоставленные чиновники, которые постоянно выступали с пылкими речами о свободе иранского народа, а с другой – консервативно настроенный бюрократический аппарат Госдепартамента, который сопротивлялся любым серьезным действиям в этом направлении. Словом, весь период после теракта 11 сентября 2001 г. был омрачен саботажем внутри политической верхушки США по всем вопросам, касавшимся свободы на Среднем Востоке. Иранские демократы обнадеживали себя тем, что Вашингтон на всех парусах идет навстречу их движению, в то время как ангажированные группы в правительстве США изворачивались, чтобы задавить любое начинание, способное принести победу демократической революции в Иране²⁰.

Пока кабинет президента Хатами укреплял экономическую жизнеспособность режима, настоящие правители страны готовились к крупнейшей комбинации со времен прихода к власти Хомейни в 1979 г. В регионе разворачивались драматические события – свержение талибов, разгром Хусейна, движение против Асада в Ливане. Это усиливало общий настрой на свободу, которую продвигали США и их союзники: британский премьер-министр Тони Блэр и испанский премьер-министр Хосе Мария Аснар (до ухода с этого поста в марте 2004 г.). Перемены были недобрым знаком для правящих групп Ирана – как для военачальников, так и для духовенства.

Последней каплей, переполнившей чашу их терпения, стало переизбрание Джорджа Буша-младшего на пост президента США 4 ноября 2004 г. Живущий за счет нефтяных доходов режим осознал, что пережить еще 4 года американского давления по вопросам демократии и реформ он уже не сможет. Поэтому «Стражи Исламской Революции» и консервативно настроенные муллы и их сторонники занялись «возвращением» президента республики в русло радикального хомейнизма. Как назло, к концу срока правления Хатами в августе 2005 г., в регионе произошли новые катастрофы, предвещающие приближение бури к Тегерану. В Ливане, оккупированном сирийскими войсками, был убит Рафик Харири, что повлекло за собой ряд серьезных проблем для союзников Ирана. На улицы выплеснулось народное восстание, дружественное Сирии ливанское правительство премьер-министра Омара Карами ушло в отставку, а президента Асада обвинили в организации убийства Харири и занялись расследованием террористических преступлений его режима. В конце концов сирийские войска покинули Ливан.

В ответ на эти события сторонники жесткого курса в иранской верхушке сфабриковали в мае президентские выборы и привели к власти Махмуда Ахмадинежада. Надо понимать, что в Иране процесс выборов нужного президента включает устранение с дороги его оппонентов. Хаменеи и послушный ему «Пасдаран» контролируют Министерство внутренних дел и судебную систему. Никому из кандидатов-реформаторов не удается пройти через эту глухую стену – выборный процесс «схвачен» на всех уровнях, от одобрения кандидатур до подсчета голосов. Таким образом, уже в июне Ахмадинежад был избран президентом Ирана, и началась контрреволюция.

Смена режима в Багдаде, демократические выборы в Афганистане и Ираке, призыв к выводу сирийских войск из Ливана, разоружение «Хезболлы», а также включение ее и Ирана в «ось зла» – все эти перемены показывали Тегерану, что на регион надвигается буря, прилетевшая из Соединенных Штатов. Группировка Хаменеи, 5 лет смотревшая сквозь пальцы на сравнительно мягкое правление кабинета Хатами, оказалась в критической ситуации. Даже непоследовательное, плохо организованное наступление демократии, проводимое США, могло бы тогда решить судьбу иранского режима.

Иранские правительственные эксперты предполагали, что у администрации Буша уже есть продуманная и эффективная стратегия действий в отношении Ирана. Когда я в 2004 г. защищал идею о необходимости усилий по продвижению демократии в этом регионе, то заметил важную вещь – все были охвачены добрыми намерениями и стремились укрепить позиции демократии в Иране, но людям явно не хватало перспективного взгляда на воплощение этой идеи. Приближенные же Хаменеи рассудили, что усилия США в Афганистане скоро увенчаются успехом, там воцарится демократическое руководство, а это, в свою очередь, придаст сил мятежникам на востоке Ирана. Тегеран также представил себе, что Америка вот-вот приведет к власти в Ираке правительство, которое обратит свою военную силу против Исламской Республики. Поэтому атака иранского режима на демократию развернулась быстро и по всем фронтам.

«Пасдаран» решительно очистил меджлис (парламент) от депутатов, которые были наиболее близки к Хатами – таким образом, реформаторское движение внутри государственного аппарата было зарублено на корню. Кроме того, иранский режим приложил много усилий, чтобы разрушить фундамент юной демократии в Ираке. Депутат Европарламента и глава Европейской делегации в НАТО Пауло Касака рассказал мне: «Западные страны знали о масштабном вмешательстве иранских спецслужб в дела неокрепшей демократии Ирака. Муллы позволяли «Талибану» получать боеприпасы для подавления молодого демократического движения в Афганистане. Вдобавок они всеми средствами поддерживали «Хезболлу», чтобы сломить «кедровую» революцию». «Пасдаран» и службы безопасности под руководством Ахмадинежада стали главной противодействующей силой на Среднем Востоке, которая уничтожала ростки демократических движений в Афганистане, Иране, Ираке и Ливане.

В это же время на передний план вышла иранская ядерная программа. Она была предназначена для устрашения потенциальных агрессоров. Выступая в СМИ и на брифингах в конгрессе, я утверждал, что приоритетной стратегической целью ускорения иранской ядерной программы, без сомнения, было стремление показать США и их союзникам, что любая поддержка демократии в Иране приведет к развитию уже «ядерной» конфронтации. Сценарий казался мне очевидным – ядерное оружие разрабатывается против демократии²¹. Хаменеи боялся подъема демократических движений в Ливане, Сирии, Ираке и Афганистане, поскольку это неминуемо привело бы к аналогичным событиям в Иране. А Тегеран, как никто другой, знал, что ситуация внутри иранского общества накалилась до предела.

Оказавшись однажды в ходе одной из дискуссий один на один с Аль-Хосейни, главным пропагандистом иранского режима, ответственным за науськивание арабских народов на Запад, я дважды обрушивался с критикой на его позицию. Пока Аль-Хосейни вел пространные рассуждения об «империализме, сионизме и Америке», я использовал отведенное мне время, чтобы донести свои идеи до миллионов слушателей в Ираке и арабских районах Ирана. И когда я во всеуслышание рассказал об угнетении иранцев и предположил, что скоро начнется революция, мой оппонент забеспокоился. Аль-Хосейни заявил, что никто не сможет сокрушить иранскую армию и никому не удастся свернуть ядерную программу. К его удивлению, я ответил, что в итоге остановить ядерное вооружение страны могут не западные страны, не США и даже не Израиль, а сам иранский народ. Я также добавил, что деспотический режим Ахмадинежада спровоцирует социальный взрыв, и миллионы людей выйдут на улицы, протестуя против подавления.

Как это часто случается на арабских каналах, критики возмущенно обругали меня, но спустя 5 лет мои прогнозы оправдались – в один прекрасный июньский день Иран взорвался «зеленой» революцией. И весь мир увидел ту самую картину, которую я предсказал.

В мае 2005 г., во время президентских выборов в Иране, крупнейшая студенческая организация страны – «Бюро укрепления единства» – призвала людей к бойкоту голосования. После избрания президента Махмуда Ахмадинежада студенческие протесты против власти продолжились.

Мартин Уолкер написал в 2005 г., что «у иранских аятолл, возможно, есть силы намертво остановить «арабскую весну», как называют это движение на Среднем Востоке. Если они пожелают, Ирак и Ливан снова окажутся в хаосе, а Израиль сотрясут новые теракты смертников, которые пустят под откос любые попытки мирного урегулирования конфликта с Палестиной»²². Хомейнистские лидеры рассчитывали, что справятся с реформаторами и диссидентами, если усилят свою внешнеполитическую позицию и развяжут террористическую кампанию против западных интересов в регионе. При поддержки «Аль-Муманы» (союза Ирана, Сирии, «Хезболлы» и Судана против демократических движений) Тегеран мог выйти из изоляции и разгромить свое собственное реформаторское движение.

В 2005 г. власти арестовали редактора одной студенческой газеты – это произошло после публикации материала, который показался им оскорбляющим исламскую веру. Материал был опубликован в четырех газетах престижного Тегеранского университета²³. Ахмад Гассабан, редактор издания Sahar («Рассвет») – студенческой газеты в университете Амир Кабир, был арестован после публикации карикатур и статей, якобы «оскорбляющих веру». В мае 2006 г. сорок полицейских были ранены в столкновениях со студентами-демонстрантами в Тегеране. Вместе с тем руководство Ирана призывало юношей и девушек участвовать в государственных мероприятиях. Ахмадинежад заставлял студентов инициировать кампании против либеральных и светских преподавателей с целью удалить их из университетов. Собственно, так и был заложен фундамент революции 2009 г.

Первые признаки восстания Вашингтон просто просмотрел, несмотря на то что президентом в то время был Буш. Студенческое движение не считалось серьезной преобразующей силой, такой как, скажем, польская «Солидарность в 1980-е гг.²⁴ Майкл Ледин, главный эксперт по Ирану из Американского института предпринимательства (AEI) в Вашингтоне, критиковал правительство США за то, что оно не смогло дать нужный толчок студенческому движению в те решающие годы²⁵. В 2009 г., выступая в вашингтонском «Фонде защиты демократий», Ледин заявил, что «Белый дом мог – и должен был – оказывать серьезную поддержку движению иранских студентов еще с 2001 г., и уж конечно после прихода к власти Ахмадинежада. Мы бы многое выиграли, наблюдая, как реформаторское движение отстранило этот режим демократическим путем году в 2005-м».

Ледин, как и многие ирано-американские эксперты из разных слоев общества, – например, сторонник шаха Саид Ганджи, либеральная феминистка Банафшех Занд-Бонацци, защитник «Организации муджахидинов» Алиреза Джафарзадех, – доказывает, что администрация Буша упустила шанс наладить сотрудничество с оппозиционными студентами из-за интриг проиранского лобби, в центре которого находится «Национальный иранский американский совет» (НИАС) под руководством Триты Парси²⁶. Противники хомейнистов обвиняют НИАС и других апологетов Тегерана в США и на Западе в том, что их лояльность куплена за нефтедоллары.

Во время первого срока Ахмадинежада не прекращались выступления женщин. В 2005 г. по приказу властей был закрыт «Президентский центр женского участия», уничтожены сотни книг и брошюр. 8 Марта 2006 г., в Международный женский день, в тегеранском парке «Данешджо» был организован митинг, но женщин избила полиция. 12 июня женщины снова собрались на площади Хафте Тир и снова были разогнаны. 27 августа началась кампания в защиту женских прав «Миллион подписей», а 31 августа – еще одна кампания «Навсегда отменим побивание камнями». Иранские женщины, отстаивающие свое равноправие, стали главной движущей силой, которая спустя несколько лет привела к «зеленой» революции²⁷.

Причинами роста протестных настроений стало недовольство иранских рабочих политикой Ахмадинежада и хомейнистов, а также отчаянное положение женщин. Согласно исследованию «ценностей и настроений», проведенному в 2004 г. Министерством исламской ориентации, около 71 % иранцев были не удовлетворены «экономической ситуацией в стране», около 71 % мужчин, 70 % женщин, 72 % наемных работников и 79 % выпускников вузов отнесли себя к недовольным²⁸. Режим, опираясь на насилие, подавлял любые выступления рабочих²⁹. Уже после бунта в июне 2009 г. активисты из рабочей среды написали: «Ключевая социальная сила, обладающая огромным потенциалом, которая еще ждет своего часа, это 22-миллионный иранский рабочий класс, которому нечего ожидать ни от одной из двух мусульманских партий. Десятки лет этот слой населения подвергался жесткому давлению. Как было указано выше, движение фабрично-заводских комитетов (шуры) было сломлено в 1980–1981 гг. Боевики «Пасдарана» хватали активистов прямо на фабриках и публично пороли их перед остальными рабочими, либо просто тащили в тюрьму «Эвин» и казнили. Понадобилась жизнь целого поколения, чтобы снова обрести веру в себя»³⁰.

12 июня 2009 г. стало ключевым днем в современной истории Ирана. Глядя, как на улицах Тегерана толпы людей протестуют против сфальсифицированных итогов выборов (как утверждала оппозиция), я понял, что в Иране поменялась некая фундаментальная идея – и эта трансформация неизбежно повлияет на будущее хомейнистского режима и всей страны. Иранское общество разбило стену страха. И если демонстрации 2003 г. ограничивались лишь студентами, то нынешняя волна стала общенациональной.

В определенном смысле «зеленая» революция была сестрой ливанской «кедровой» революции. Они как две ветви одного дерева демократии на Среднем Востоке. Сотни тысяч иранцев всех профессий и возрастов скандировали на главной улице Тегерана: «Где наши голоса? Ахмадинежад – захватчик власти!» Звучал даже отчаянный призыв: «Смерть диктатору!» – ровно 30 лет назад с таким же лозунгом на устах тогдашние студенты свергали шахский режим. Шокирующие события становились еще более невероятными по мере того, как на протяжении недели демонстрации все набирали и набирали силу. Вскоре протестующие оделись в зеленое и объявили «зеленую» революцию.

Это были уже не локальные всплески гнева в университетских городках – движение захватило все население, выступления продолжались несколько месяцев. Главные кандидаты на пост президента Мир-Хосейн Мусави и Мехди Карруби, проигравшие выборы из-за подтасовки результатов, раньше возглавляли правительство, и этот факт, очевидно, позволял организаторам выборов установить вполне устраивающий политический баланс сил. Но протестующие намерены были использовать нечестные выборы, чтобы инициировать смену всей власти. Как сказала Манда Занд Эрвин на брифинге в конгрессе США в июле 2010 г., «эта революция должна была случиться. Мошенничество с подсчетом голосов просто стало последней каплей».

Как и предсказывали независимые эксперты, президентские выборы в Иране закончились победой Махмуда Ахмадинежада, «истинного сына» «Стражей Исламской Революции», причем с огромным отрывом от остальных кандидатов. Для тех, кто был знаком с хомейнистской политикой, этот итог был вполне предсказуем с самого начала. Результат просто не мог противоречить принципам, на которых строится Исламская Республика. Никто ни на секунду не сомневался, что верховный руководитель Али Хаменеи имеет полный контроль над процессом выборов.

Как рассказывают многие специалисты по внутреннему устройству иранского госаппарата, выборы «нового» президента «республики» содержат множество защитных механизмов, которые гарантируют, что «избранный» лидер страны соответствует хомейнистской идеологии, системе в целом и долгосрочным целям религиозных лидеров страны. Во-первых, до выборов отсеиваются кандидаты, не разделяющие исламистские взгляды. Органы, регулирующие выборы, находятся в руках аятолл. Даже речи не идет о многопартийности. Голосующим приходится выбирать между теми, кого заранее одобрил режим. То есть демократией здесь не пахнет уже на самом первом этапе. Граждане выбирают из маленькой кучки тщательно отобранных кандидатов, которые, в свою очередь, могут обсуждать лишь то, что дозволено. Короче говоря, иранские выборы – это фарс, шумное красочное представление, но ничего более. Тем не менее международное сообщество, особенно на Западе, видело «разных» кандидатов (среди которых один ему казался «умереннее» другого), а также толпы людей на избирательных участках.

С появлением многопартийности в соседних странах иранская молодежь, женщины, профсоюзы, интеллигенция и многие другие все активнее борются за демократию. Они видят, как в Афганистане после падения «Талибана» женщины избираются во властные органы. Как в многонациональном Ираке после свержения Саддама Хусейна появляется добрая сотня политических партий. Как в Ливане «кедровая» революция побеждает на выборах иранскую протеже «Хезболлу». Эти перемены были настоящим озарением для простых иранцев, привыкших жить под гнетом мулл. Они жаждали свободных обсуждений и честности в выборном процессе, и правящей элите Ирана становилось все труднее справляться с ними. Даже Кувейт и Пакистан понемногу двигаются в сторону демократии. «Если не дать им хотя бы глоток свободы, они взорвутся», – рассудили основатели иранского режима, глядя на свой народ. К тому же вопрос национальных меньшинств в Иране к тому времени был уже на грани пожара: арабы в Хузестане, белужди на востоке, азербайджанцы на северо-западе и курды все активнее выступают за обретение автономии.

Поэтому режим и организовал шоу с президентскими «выборами». Отчасти для того, чтобы отвлечь народное внимание от настоящих этнических бунтов, разгорающихся во многих точках республики. По горькой иронии судьбы, главной целью президентских выборов в Иране было не стимулирование, а замедление демократии. Как может настоящая внутренняя оппозиция, чьих лидеров убивают, преследуют, изгоняют, пытают и бросают за решетку, заявлять об отсутствии свободы, если миллионы иранцев «приняли участие» в выборах? Чтобы перекрыть путь к реальной демократии и истинным переменам, власть задобрила иранцев фальшивыми выборами. Но на этот раз у оппозиционных сил появилась беспрецедентная возможность заявить о себе.

13 июня 2009 г. море мужчин, женщин и молодежи наводнило центральные улицы Тегерана и начало растекаться по другим городам. Как сказал Амир Тахери, иранский писатель в изгнании, «студенты, женщины, рабочие и представители национальных меньшинств стали сердцем сопротивления хомейнизму»³¹. Технически продвинутая молодежь «запустила» революцию на онлайн-порталы YouTube и Twitter. Впервые с 1979 года благодаря Интернету мир смог увидеть, как бьется сердце иранского народа в борьбе за демократию. Когда я увидел старшеклассников – ребят и девушек, поющих и скандирующих лозунги, я убедился, что после этого восстания уже нет пути назад³². Неделю за неделей «зеленая» революция заполоняла улицы и снова исчезала. Ответные репрессии, разумеется, не прекращались, и она обретала все новых и новых «мучеников».

22 июня боевики «Басидж» убили студентку Неду Султани, и революционная молодежь вспыхнула с новой силой. Рассказ ее друга звучал очень сильно и трогательно: «Я понял, что не могу отговорить ее идти туда… она думала только об одном – о демократии и свободе для всех иранцев»³³. Когда власти позвали для усмирения людей отряды боевиков из соседних стран, демонстранты преисполнились еще большей решимостью. Бойцы из «Хезболлы» ездили по Тегерану на тех же мотоциклах, которые они использовали при подавления бейрутской «кедровой» революции.

Профессор Бахман Бактиари, директор Ближневосточного центра Университета штата Юты, описал людскую решимость довести начатое до конца:

«Последние акции протеста покачнули иранское руководство и ввергли его в худший политический кризис за всю историю. Стало очевидно, что хомейнистский режим столкнулся не просто с усилением партийной борьбы внутри иранской политической системы. Он скрестил мечи с исключительно мощным и широким оппозиционным движением. Хотя Мир-Хосейн Мусави и другие лидеры-реформаторы (бывший президент Махаммад Хатами и Мехди Карруби, второй кандидат в президенты) остаются символами оппозиции и их отказ утихомирить население весьма раздражает власти, однако если их схватят и казнят – это не положит конец волнениям. Радикально настроенные хомейнисты и «стражи революции» изо всех сил пытаются подавить народное недовольство. Они начали вторую «культурную революцию» в университетах и пытаются пересмотреть всю систему образования. Власти таже собираются открыть 6000 баз для юных участников отрядов «Басидж» в начальных школах, предоставив им «учителей по политической тренировке» и лояльных священников. Был даже создан новый полицейский департамент для преследования инакомыслящих в Интернете, а «Стражи Исламской Революции» планируют открыть новостное агентство с печатными, фото– и телеотделами³⁴».

Удивительная смена курса бывших сторонников режима, таких как Мусави и Карруби, открывала реальные возможности для революционеров³⁵. В нескольких радиоинтервью я сравнил этих лидеров с Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным, которые спровоцировали развал Советского Союза.

Так или иначе, схватка началась и закончится лишь с падением одного из противников. Хешмат Табарзади, лидер Иранского демократического фронта, сообщил: «Боевики из «Басиджей», одетые в гражданскую одежду, нападали на студентов и других людей. На площади Энгелаб я видел, как они ударили в спину женщину около 30 лет так сильно, что она буквально отлетела в сторону. На улице Годс, возле Тегеранского университета, я видел другую молодую женщину, которую молодчик из «Басиджа» бил головой об машину. При этом они кричали: «Шлюха!» и другие, еще более мерзкие оскорбления». Однако это лишь прибавляло движению решимости. Более 50 университетов по всей стране, частные и государственные, объединились в этот исторический момент сопротивления тирании»³⁶.

Противостояние между джихадистским режимом и восставшими делит страну на два мира – мир угнетателей и мир угнетенных. Активист Араш Собхи, находясь в Тегеране, в самом центре «зеленой» революции, писал: «Главари исламистской верхушки с Сейедом Али Хаменеи во главе должны хорошо понимать, что их жизнь и жизнь всего этого чудовищного режима приближается к закату»³⁷.

Действительно, когда из сердец революционеров уходит страх, их движение уже на пути к победе.

По мере того как в Иране разворачивались демонстрации, в Вашингтоне наступал момент истины. Будь главой Белого дома Рональд Рейган или Джордж Буш-младший, можно было бы почти не сомневаться в их реакции – при разработке стратегий и выстраивании международных отношений американские демократические ценности стояли бы превыше всего. Но я знал, что президент Барак Обама поступит иначе. В своей каирской речи в 2009 г. он пообещал «уважать» арабский и мусульманский мир, что на деле означало уважать неприкосновенность их авторитарных режимов, в полном согласии с новоявленными защитниками средневосточных диктатур. Поэтому попытка свернуть с курса на поддержку демократических преобразований была неизбежной. Я ожидал, какие же слова выберет американский президент, который до этого уже признал, что позволит региону катиться прямо в лапы диктаторов.

В первые несколько дней царило молчание, возможно, в расчете на то, что аятоллы быстро отвоюют улицы городов и вмешательство Америки будет необязательно. Но протесты продолжались, давление на Белый дом росло. Французский президент Николя Саркози осудил «зверскую» реакцию иранского правительства по отношению к демонстрантам, протестующим против сомнительных выборов. «Германия – на стороне иранского народа, который хочет реализовать свои права на свободу самовыражения и свободу собраний», – заявила канцлер Ангела Меркель. Чехия как страна, председательствовавшая в то время в Европейском союзе, попросила своих соседей рассмотреть возможность созыва глав иранских эмигрантских миссий в Европе, чтобы выразить им «глубокое отвращение» к агрессии, развернувшейся в стране после выборов. Многие члены конгресса США и Европейского союза заявили в прессе, что осуждают иранский режим.

В конце концов президент США нарушил молчание, и его слова ознаменовали смену курса в отношениях со средневосточными демократами и тиранами. «Мы отказываемся вмешиваться»³⁸. Такое заявление было предсказуемо, но тем не менее оно очень разочаровало меня. Реформаторские и демократические группы региона отреагировали на эти слова тревожно. По словам специалиста по Среднему Востоку Фуада Аджами, Америка «предпочла правящий режим простому народу на улицах»³⁹.

Отказ президента Обамы поддержать иранскую демократическую революцию стал ударом для демонстрантов на улицах Тегерана. Протестующие, хорошо зная о политических дебатах в США, начали скандировать: «Обама, Обама, или ты с ними, или ты с нами»! Тем труднее было президенту США повернуться спиной к миллионам юношей и девушек, которые надеялись на него как на прогрессивного лидера свободного мира. Увы, они были глубоко разочарованы⁴⁰. Поняв, что иранские мятежи не собираются угасать, администрация Обамы постаралась скорректировать свою позицию – она стала увещевать Иран, чтобы тот проявил гуманность по отношению к своим гражданам. Последовали несколько символических жестов, включая дипломатические⁴¹.

В те критические дни все друзья свободного Ирана в международном сообществе внесли свой вклад в поддержание огня революции⁴². Во время тегеранских демонстраций я первым заметил и донес до зарубежных СМИ, что транспаранты, которые готовила иранская молодежь, были написаны по-английски – значит, они хотели, чтобы остальной мир прочитал их и вступился. Многие законодатели и комментаторы живо подхватили тему, особенно когда это отметил и бывший кандидат в президенты и популярный комментатор Fox News Майк Хакаби. Тем не менее деспотические режимы по всему миру под флагом «братства против демократии» горой встали за аятолл и даже думать не желали о простых иранцах. Сирия, Судан, «Хамас», «Хезболла» и Катар оказывали поддержку иранским властям. Сирийский министр иностранных дел Валид Муаллем заявил: «Кто ставит на поражение иранского режима, тот проиграет» и предупредил евопейцев, чтобы те не ввязывались во внутренние дела Ирана⁴³. «Хезболла» обвинила Запад в «разжигании беспорядков в Иране»⁴⁴. Партия справедливости и развития (AKP), возглавляющая исламистское правительство в Турции, также высказалась в защиту Ахмадинежада и против иранских демократов, несмотря на то, что сама позиционирует себя как «мусульманско-демократическую»⁴⁵.

В США и других западных странах апологеты иранского режима приводили тезис, что аятоллы больше отвечают американским интересам, чем непредсказуемые движения, идущие на смену хомейнизму⁴⁶. Демократически настроенные активисты Ирана обвинили власти США в сотрудничестве с проиранским лобби. Они выразили также озабоченность, что союзники режима, действуя втихую, могут разрушить реальное восприятие иранской революции в сознании американцев^XLVII. Бывший аналитик ЦРУ Клэр Лопес была уверена, что за решением кабинета Обамы «не вмешиваться» в поддержку иранской демократии стоят политические интересы⁴⁸. Среди экспертов по международным отношениям бытует следующее предположение относительно причин странной позиции США, занятой в отношении «зеленой» революции. По логике, Америка должна была всеми силами поддерживать это крупнейшее за несколько десятилетий демократическое движение в регионе. Но она этого не делает, потому что, возможно, связана с иранским режимом некой сделкой, заключенной заранее – США не включаются в демократическое движение Ирана, а тот сотрудничает с ними в Ираке, Афганистане и по ядерным вопросам. Разумеется, это предположение не нашло своего подтверждения, однако кажется вполне рациональным. Сын последнего иранского шаха Реза Кир Пехлеви сказал летом 2010 г., что сегодняшняя молодежь на улицах Тегерана – это завтрашние ответственные граждане. «С Западом или без него, иранский народ поднимется с колен. А до этого дня нам нужно избегать вреда, который может причинить режим».

Что ж, время покажет, а историки рассудят.

В долгосрочном плане будущее иранской демократической революции видится достаточно ясным, однако на ближайшую перспективу все зависит от множества факторов. В моем представлении, это движение будет неумолимо развиваться, несмотря на поражения, отступления и препятствия, пока не достигнет своей цели. Скорость, охват и успехи будут зависеть от уровня поддержки со стороны международного сообщества и особенно от США. Как и революционные движения в других странах, иранцы хотят слышать реакцию международных лидеров. И если они будут чувствовать, что окружающий мир готов при необходимости протянуть руку, это придаст им новые силы.

Прежде всего, демократии мира должны признать «зеленую» революцию такой, какая она есть в реальности: это демократическое движение, направленнное на смену режима⁴⁹. Во-вторых, международное сообщество должно оказать достаточное давление на хомейнистский режим, чтобы люди смогли добиться перемен в стране бескровными методами. В-третьих, когда свободный мир будет твердо поддерживать иранцев, они изберут новую форму правления взамен свергнутого тоталитарного режима. В-четвертых, иранская борьба за демократию должна сплотить самые широкие слои как внутри страны, так и за ее пределами, в эмиграции, даже те из них, которые ранее считались несовместимыми: «зеленое движение», женщин, студентов, левое крыло, консерваторов, этнические меньшинства и интеллигенцию. Запад должен быть в контакте со всеми антихомейнистскими силами, от конституционных монархистов до «Организации муджахидинов». Все иранцы, отстаивающие свободу и выступающие против тегеранского террористического режима, должны быть замечены и поддержаны.

Ставки в этой революции очень высоки. Правящая элита Тегерана стремится заполучить ядерное оружие, чтобы устрашать не только международное сообщество, но и свой собственный народ. Хомейнистская верхушка пытается построить Имамат на баснословные нефтяные доходы ценой мира и спокойствия в регионе. Ее могут остановить только люди, которые готовы идти на жертвы ради свободы своей страны и безопасности мира.

Их нельзя бросить на произвол судьбы.