Глава 2

Созидательный труд в 1934–1937 годах

В настоящее время происходит столь многое, а как может развиваться будущее — особенно без нашего участия, — столь трудно предвидеть, что я хотел бы принять как действительно ценный военно-политический лозунг: из-за наших интересов ни с кем не испортить отношения.

(Бек, весна 1935 г.)

Рамок этой книги не хватит, чтобы дать полную картину или хотя бы в общих чертах обрисовать деятельность Бека в течение тех пяти лет, когда он был руководителем войскового управления и затем Генерального штаба. Важно осветить лишь одну сторону его деятельности: влияние Бека на создание и развитие новой армии и его борьбу против стремлений и планов, несовместимых с этой целью.

Положение руководителя Генерального штаба во времена Бека так и не приобрело того значения, которое оно имело в королевской прусской армии при таких людях, как Мольтке, Шлифен и Гинденбург. Тогда руководителю Генштаба, выше которого был лишь Верховный главнокомандующий, поручали главную ответственную работу по подготовке к войне и ее проведению. Согласно выработанному порядку в заново воссозданном немецком вермахте высшую должность его главнокомандующего занимал государственный военный министр фон Бломберг; на ступень ниже его стояли три главнокомандующих частями вермахта (сухопутными войсками, морским флотом и люфтваффе): фон Фрич, Редер и Геринг. Верховное командование сухопутных войск, во главе которого находился главнокомандующий армией, состояло из пяти частей: Генеральный штаб армии, управление кадров сухопутных войск, общее управление, управление вооруженных сухопутных войск и административное управление сухопутных войск. Руководитель Генерального штаба также был одним из пяти помощников своего главнокомандующего, конечно самым важным: в его обязанности входили все работы по обороне страны и по подготовке и проведению сухопутных военных операций.

И Бек находился на месте, которое обеспечивало ему определяющее влияние на возрождение и развитие армии. Но в его жизни, полной самоотверженности и самоотречений, оказалось трагическим стечением обстоятельств, что на пике его офицерской карьеры ему не позволили стать во главе армии, где он мог бы многое исправить, лично отдавать приказы, высказывать и убежденно отстаивать свое мнение. Будучи руководителем Генерального штаба, он был главным начальником всех офицеров Генерального штаба сухопутных войск и мог оказывать непосредственное влияние на этот маленький, но избранный круг особо талантливых офицеров, что он с успехом и делал. Но остается фактом, что в том, что касалось вопросов подготовки войск, их вооружения, организации, обороны страны, оперативного ведения войны и отношений между военным и политическим правлением, он должен был довольствоваться ролью творческого советника. Он был помощником, а не главнокомандующим.

На его первой, дающей право отдавать приказы должности, которая, казалось, была создана для него, для его деятельной волевой натуры, необходимость в постоянном самоотречении давалась ему нелегко. К счастью, в этом человеке сознание собственной значимости и собственных возможностей соседствовало со скромностью и душевной уравновешенностью, которые позволяли ему ради дела приносить в жертву собственные стремления и надежды. Ради дела! А дело, Бек знал и с готовностью признавал это, находилось в надежнейших руках его непосредственного шефа, генерала барона фон Фрича. Кратковременное недоверие между ними, возникшее из-за подозрения Фрича, что вновь появившиеся понятия «Генеральный штаб» и «начальник Генерального штаба» могут, пусть и косвенно, уменьшить количество его собственных полномочий, было устранено. В дальнейшем Фрич и Бек, как и раньше, полностью доверяя друг другу, с успехом вместе работали и вместе боролись.

Когда Фрич 1 февраля 1934 года отрапортовал Гитлеру о своей готовности принять пост командующего сухопутными войсками, фюрер сказал ему: «Сотворите армию могущественную, внутренне единую, как можно с более высоким уровнем образования».

Выполняя поручение, Фрич, высокоодаренный офицер, истинный патриот, работал самоотверженно, активно и с большим успехом. Гораздо позже, когда Вторая мировая война была уже в самом разгаре, Гитлер с неслыханным цинизмом хвастался: «В основном я создал вооруженные силы не для того, чтобы не наносить удар. Решение нанести удар всегда существовало во мне. Рано или поздно я хотел разрешить эту проблему».

Нельзя доказать, действительно ли эта точка зрения соответствовала первоначальным намерениям Гитлера, или ее нужно рассматривать как «целевую». В любом случае Фрич и другие принимавшие участие в создании армии офицеры ничего не подозревали о подобных планах Гитлера.

Фрич и Бек видели в строительстве хорошо вооруженной державы не только предпосылки для успешного внутреннего развития государства, но и твердую уверенность в том, что никакая внешняя война не поставит под вопрос и не помешает этому развитию[2]. Оба хотели строить армию спокойно, планомерно и без спешки. Нужно было избежать того, чтобы молодые войска оказались в центре военных действий. Закон о создании вермахта и всеобщей воинской повинности появится позже. Вначале нужно было провести все необходимые приготовления материальной части — обеспечить создаваемую армию вооружением, обмундированием, обустроить полигоны для учений и т. д.

Но были и те, кто считал, что нужно ускорить темпы формирования армии. Так, общее управление предложило использовать время до появления закона о строительстве вермахта таким образом, чтобы уже к 1 октября 1934 года сухопутные войска насчитывали 300 тысяч человек. Это предложение обосновывалось тем, что рост германской боевой мощи служил бы сдерживающим фактором по отношению к иностранным державам и к жаждущим власти СА.

В документе от 20 мая 1934 года[3] Бек протестовал против этого предложения, поскольку оно означало «не строительство армии, а мобилизацию»:

«Этой меры не избежать. Но она повлечет за собой прочие многочисленные, труднообоснуемые меры, которые усилят уже существующие подозрения и которые в результате этого станут еще сильнее преувеличивать. Как таковая эта мера может стать последней каплей, которая переполнит чашу терпения. Также это даст Франции, которая только и ждет условного сигнала, столь страстно желаемую возможность выйти из изоляции. До сих пор нашим лозунгом было то, что у нас в течение десяти лет не должно быть войны. Аргумент, что, когда у нас будет трехсоттысячная армия, нас невозможно будет победить, неубедителен. Силой француз сможет остановить как трехсоттысячную армию, так и ее строительство. Не используя силу, он не сможет сделать ни первого, ни второго. Подобная мера способствует военной опасности и оправданна лишь во внешней политике, если люди полагают, что не удастся избежать вооруженного конфликта. Также я считаю невозможным, чтобы Гитлер смог ждать до 1 апреля 1935 года наступления fait accompli[4], ввиду беспорядков, которые будут ему предшествовать…

…С точки зрения внутренней политики неправильно, чтобы так быстро построенная армия была более ценным орудием власти государства, чем созданная в процессе тщательной работы, хотя бы на треть или на половину. Наоборот, ненадежное орудие власти может стать причиной опасности. И тогда костяк прежней наемной армии, растворившись в нем, окончательно потеряет свою ударную силу. Я скорее стану опираться на десять надежных, чем на пятьдесят ненадежных людей. Таким образом, с СА (и СС!) не решить вопрос власти. Для миллионов их членов не играет никакой роли, противостоят ли им 100 тысяч или 300 тысяч солдат (даже квалифицированных). Этот вопрос нужно решать иначе. 300 тысяч человек — такой ответ является попыткой уклониться от решения проблемы. <…>

Закон о всеобщей воинской повинности вступит в силу самое раннее 1.10.35. На построенную до этого трехсоттысячную армию он не влияет. Также влияние закона о всеобщей воинской повинности кажется мне сомнительным, пока не будет обеспечен авторитет государства, как таковой. Впрочем, под этим понимается лишь 50 процентов годных к военной службе. <…>

Слишком быстрое строительство армии — это то же самое, что преждевременные роды со всеми слабостями и изъянами. В общем и целом эти недостатки можно преодолеть, но понадобятся годы, чтобы полностью их устранить. Мы еще не раз во многом вернемся к соотношениям 1920–1923 годов. Нарушится прежний принцип, что сплоченность офицерского корпуса и войск является важнейшей и самой главной целью».

Бек заканчивает рядом примеров, которые показывают недостатки этого предложения.

Возражения Бека совпали с мнением главнокомандующего и были приняты. Это предложение так и не было претворено в жизнь. Закон о строительстве вермахта от 16 марта 1935 года установил службу в вермахте на основе всеобщей воинской повинности. Германская армия делилась на 12 командных корпусов и 36 дивизий. Срок активной службы, согласно распоряжению от 21 мая 1935 года, составлял один год.

Одновременно с принятием закона о всеобщей воинской повинности не был установлен двухлетний срок действительной службы ввиду невозможности выделить для этой цели необходимый инструкторский состав. Преимуществом одногодичной службы в действующей армии являлось то, что можно было быстрее подготовить рядовой состав. Но Фрич и Бек считали, что в интересах строительства прочной и надежной армии нужно отказаться от этого преимущества. Они решили после того, как улучшится ситуация с инструкторским составом, вопреки другим желаниям внутри Главного командования армией как можно скорее ввести двухгодичный срок службы. Что и было сделано Указом фюрера и рейхсканцлера от 24 августа 1936 года.

Когда друг поздравил Бека с назначением начальником Генерального штаба, тот ответил ему вопросом: «Что сказал граф Шлифен, став начальником Генерального штаба?» Ответ был следующим: «Меня не покидает тревога» — так Шлифен писал своей сестре, испытывая чувство глубокой ответственности после того, как на его долю выпало управление наследием великого Мольтке. Бек говорил: «Меня тоже не покидает тревога, потому что свой теперешний пост я даже примерно не могу сравнить с положением Шлифена. Я боюсь, что мы можем оказаться втянутыми в войну до того, как будем в состоянии сражаться, имея перспективы на успех. Мы должны сделать все, чтобы не позволить этому случиться. Но все ли это ясно понимают?»

Конечно же пацифистом Бек не был, но его отличало глубокое чувство ответственности, и он прекрасно сознавал, какие последствия повлечет за собой война не только для проигравших, но и для победителей. Поэтому он чувствовал отвращение к наступательной войне — войне, которая ведется не из-за непреодолимых обстоятельств, а для самоутверждения государства и народа. Также Бек опасался превращения современной войны в тотальную. Но он был убежден, что это можно преодолеть не обращаясь к инструменту войны, а «путем нравственно обоснованной политики, которая всегда сохраняет первенство и на основе которой появляется новый моральный идеализм в государстве и в отношении к другим народам». Первую предпосылку к этому Бек видел в том, чтобы «руководитель политики был высоконравственным человеком, который даже в последней инстанции подчинялся бы собственному внутреннему моральному закону, собственной совести».

Бек знал из истории, что внешняя политика государства в ответе за то состояние, в котором его вооруженные силы вступят в войну. Записи, сделанные им после отставки, показывают его точку зрения на взаимодействие политического и военного руководства: «Различные мнения об отношениях между политикой и военным руководством, как и отсутствие компромисса между политическими требованиями и целями и военной работоспособностью государства, могут оказаться первым и, возможно, решающим шагом к поражению в войне. Не случайно история знает множество примеров, когда война была выиграна или проиграна еще до своего начала. И это всегда была либо заслуга, либо вина политики… Ни одного человеческого гения не хватит, чтобы военно и политически успешно провести будущую войну, как это делали Фридрих Великий и Наполеон I. Ни одно государственное правительство, каким бы оно ни было, не может закрывать глаза на этот факт. Дуализм государственного деятеля-полководца также является данностью, с которой нужно смириться. Вероятно, повезет государству, в котором различные мнения двоих людей находят необходимый компромисс в решениях Верховного главнокомандующего, который командует хоть и лично, но при успешном содействии государственного деятеля и полководца. Но между вышеназванными личностями сохраняется необходимость в том, чтобы в политическом управлении было понимание боевых задач военного командования, а в военном руководстве — политических устремлений. Также нужно, чтобы они обменивались информацией, взаимодействовали в полном согласии друг с другом и не лезли не в свои дела».

Такова была точка зрения Бека. При этом он и сам в своих мыслях, предложениях и суждениях, если они касались обороны страны и оперативного ведения войны, всегда исходил из конкретной политической ситуации. Он выискивал любую возможность, в том числе и посредством бесед с компетентными должностными лицами, чтобы знать о целях внешней политики, о средствах их достижения и о результатах, которые могли бы получиться в случае их осуществления. Именно с этой целью он завязал близкие отношения с тогдашним статс-секретарем министерства иностранных дел Бюловом. Последний по его просьбе время от времени в доверительных беседах рассказывал Беку о внешнеполитической ситуации. Бек имел привычку записывать информацию, полученную при таких беседах. Часто это были лишь несколько слов без собственных комментариев. Приведем выдержки одной из этих записей, сделанной 30 июля после темных событий 30 июня 1934 года[5] и «дела Дольфуса»[6].

«Недоверие Англии к немецкому вооружению относится к люфтваффе, а не к сухопутной армии. Шпионы докладывают обо всем и Англии, и другим заинтересованным государствам. Прежде всего, они узнают о вооружении на борту бомбардировщиков, о штабелировании большого количества бомб и так далее, они понимают, что этот факт противоречит словам рейхсканцлера, и, соответственно, больше Германии не доверяют. Пошатнулось доверие к Гитлеру и частично к Бломбергу. Герингу не верят абсолютно. Маскировку продолжать ни в коем случае нельзя. <…>

События 30 июня вызвали отвращение и ужас. В том, что касается внешней политики, фюрера или, соответственно, правительство считают способными на все. <…> Мир еще не успел прийти в себя от жутких впечатлений 30 июня, как 25 июля грянул гром в Вене. Благодаря тому, что пишут в газетах, и тому, что правительство уже объяснило или еще пояснит, никто не верит, что Гитлер ко всему непричастен, тем более после того, как стал известен министерский список, согласно которому Габихт[7] исполняет обязанности вице-канцлера. Муссолини вне себя от ярости. У него в гостях фрау Дольфус для подготовки визита ее мужа. Он должен в деликатной форме сообщить ей о смерти мужа. Муссолини видит в этом деле разоблачение фашизма, а на основе встречи в Венеции[8] он должен будет еще сильнее поверить в двойственность политики Гитлера — в худшем случае неудача после Венеции. Венский путч с невероятной легкомысленностью инсценируется. <…>

Наша внешнеполитическая ситуация безнадежна. Сейчас на кону стоит все, в особенности вооружение. Все, чего мы с трудом добились в вопросе вооружения, потеряно. Все державы, от которых это зависит, против нас. Франции, которая, как и прежде, находится на заднем плане со своими угрозами, даже пальцем шевелить не нужно, чтобы создать благоприятную для себя ситуацию. Необходимо понять всю серьезность положения и разъяснить ее авторитетным лицам. При таком положении вещей у нас есть две возможности. Либо ни о чем не беспокоиться, а потом на первый план выйдут силовые меры, за которые сегодня будут все державы (даже Польша не останется в стороне). Затем последует безнадежная последняя битва. Либо можно подчиниться. В обоих случаях Третий рейх будет в большой опасности. Таким образом, армия должна будет лишиться авторитета, завоеванного благодаря событиям 30 июня. <…>

Австрия является источником всех зол. Здесь нужно покончить с двойственной политикой. Наступит медленное и трудное охлаждение. Папен[9] не получил ответа, и все-таки он должен взять на себя этот труд, но вести себя при этом очень осторожно».

Фактически Гитлер, после смерти Гинденбурга ставший главой государства, в связи с «делом Дольфуса» решился, по крайней мере внешне, направить отношение Германии к Австрии по «нормальному и дружелюбному руслу». В мае 1935 года он сообщил в рейхстаге, что Германия не имеет намерения захватывать Австрию или вмешиваться в ее внутренние дела. При этом он, естественно, выразил желание улучшить таким образом и отношения с Италией, которые стали весьма напряженными после убийства Дольфуса.

По поводу этого Бек, согласно его записям от 22 июня 1935 года, узнал от статс-секретаря Бюлова следующее: «Смена настроений я Италии в пользу Германии производит большое впечатление. Муссолини заметил, что Дунайский пакт, как он его себе представляет (гарантирующим благодаря великим державам господствующее положение Италии по отношению к Австрии, которое, согласно договору, обязана была бы признать и Германия), неосуществим, так как вопрос слишком многосторонен и сложен. Он натягивал одни нити, а другие слегка отпускал, стараясь как можно больше их держать в своих руках — не расставаясь с мыслями об Австрии. На настроения Муссолини влияла также предстоящая абиссинская авантюра, не стоит говорить о том, как она завершилась. Осенью, вероятно, начнется внимательнейшее обсуждение абиссинского вопроса, когда один из членов Лиги Наций начнет войну против другого. Точно, что Муссолини является одним из самых ненадежных политиков. В отношении Австрии мы ничего не сделали ввиду отсутствия интереса. Рано или поздно вопрос решится сам по себе в нашу пользу. Также мы участвуем в абиссинском деле не как «непослушные школьники» и авось получим благодаря ему дальнейшую передышку».

Также и венгерский начальник Генерального штаба Верт, 24 июня 1935 года беседовавший с Бломбергом в присутствии Бека, сделал достойные внимания замечания относительно политики Муссолини. Согласно записям Бека, Верт объяснил: «Важнейшим пунктом для Италии в австрийском вопросе является то, что она не хочет общей пугающей ее границы с «восьмидесятимиллионной Германией». У нее нет территориальных претензий на Австрию. Было бы нелогично, если бы Италия таким образом приобрела непосредственную границу с Германией, ведь она очень хочет этого избежать. Если бы Италию можно было успокоить заверениями, что у Германии нет территориальных претензий на Австрию и что она не хочет аншлюса, то австрийский вопрос больше бы итальянцев не волновал. Венгрия предложила посредничество по отношению к Италии. Муссолини был в основном пронемецки настроен, но в том, что касается армии, он германофоб. Муссолини не обратился к Венгрии с предложением создать фронт против Германии. Италия успокоена последней речью Гитлера».

Согласно заключенному год спустя, 11 июля 1936 года, договору между Германией и Австрией, немецкое правительство признавало полный суверенитет федеративного государства Австрии. «Каждое из правительств, — говорится в нем, — рассматривает форму внутренней политики другой страны, в том числе и вопрос австрийского национал-социализма, как дело другой страны. Дело, на которое оно не станет оказывать ни прямого, ни косвенного влияния». Наряду с этим отношение Германии к Италии вновь приняло дружеский вид. А после того как 23 октября 1936 года Германия признала захват Эфиопии Италией, связи между ними стали еще более тесными.

И все же стремления Гитлера. были направлены на то, чтобы мирным путем провести аншлюс Австрии через усиление там национал-социалистического движения. Но на случай, если вопрос о восстановлении габсбургской монархии станет остро, весной 1937 года Верховному командованию армии нужно будет подумать и о возможности военного вмешательства.

20 мая Бек высказался очень категорично: «Группировка сил в Европе сейчас такова, что можно не волноваться о войне лишь между двумя из держав. Насколько я знаю Австрию, а в особенности австрийскую армию, я уверен, что немецкое военное вступление в Австрию, направленное против восстановления габсбургской монархии, означает войну между Германией и Австрией. В случае войны Францию и Чехию нужно считать врагами номер один, Англию, Бельгию и Россию — врагами номер два, Польшу и Литву — врагами номер три. У меня недостаточно информации, чтобы судить о позиции остальных держав. Но эту информацию лучше заведомо считать неблагоприятной, как в случае навязанного нам конфликта. То же самое относится к Венгрии и Италии».

Затем Бек обратил внимание на стоящую тогда в Германии очень серьезно проблему снабжения продовольствием, которую можно было решить, по его мнению, путем внедрения ускоренных технологий переработки урожая и обработки полей при участии всех имеющихся в распоряжении рабочих сил[10]. Затем он продолжил: «Ограниченный военный успех — захват Австрии до Трауна, — на мой взгляд, не поможет достижению политической цели. Полный захват Австрии должен будет повлечь за собой такое количество военных мер, что, даже если все удастся, нужно будет опасаться, что будущие немецко-австрийские отношения будут проходить не под знаком аншлюса, а под знаком грабежа… Иногда утверждается, что Франция в одиночку не ведет войну. Не учитывая позиции Англии, которую предвидеть невозможно, в данном случае можно утверждать, что Франция была бы не одна. Она борется вместе с Австрией против Германии, и со временем, о чем можно говорить довольно уверенно, может рассчитывать, что и Чехия будет на ее стороне».

Далее Бек цитирует известное и часто употребляемое им высказывание фон Клаузевица: «Задачей и правом военного искусства по отношению к политике является главным образом следующее: не дать политике требовать того, что противно природе войны, чтобы из-за незнания влияния инструмента она не совершала ошибки в его использовании».

Подводя итог, Бек подчеркивал: «Германия во всем, что касается армии, находится не в том положении, чтобы рисковать и давать повод для войны в Центральной Европе. Реально ни в настоящее время, ни в ближайшем будущем она вообще не сможет вести войну. На основе оценки военно-политических и прочих предпосылок военного вмешательства в дела Австрии, направленного против восстановления габсбургской монархии, я считаю, что дальнейшая разработка этой мысли была бы безответственностью со стороны армии».

Несмотря на оценку Бека, в изданной 24 июня 1937 года «Директиве о единой подготовке вермахта к войне» Верховное командование вермахта спланировало вооруженное вторжение в Австрию, если там начнется восстановление габсбургской династии (план «Отто»).

Наряду с австрийским вопросом также остро стоял вопрос об отношении Германии к Чехословакии, которому начальник Генерального штаба должен был уделять повышенное внимание с самого начала своей служебной деятельности. Эта проблема наравне с Судетами таила в себе опасность военных осложнений, а вследствие двойной уверенности, которую давали Чехословакии Франция и Россия[11], — опасность большой европейской войны. Бек отстаивал точку зрения, что Германия не должна использовать судетский вопрос как повод для нападения на соседнее государство и вообще она должна избегать всего, что может повлечь за собой военную стычку с таким результатом.

Возможность выразить свою точку зрения высшему военному начальству впервые предоставилась ему весной 1935 года. Военный министр рейха, опираясь на оперативное исследование, призывал главнокомандующего сухопутными войсками в своем письме от 2 мая высказать его мнение о приготовлениях, которые нужно было провести для выполняемой «молниеносной» операции (условное название Schulung — «Учения») против юго-восточного государства, «не принимая во внимание теперешнее неудовлетворительное состояние нашего вооружения» и предполагая, что «любое улучшение ситуации с вооружением сделает возможным расширение готовности и, таким образом, создаст более благоприятные перспективы на успех».

Бека беспокоила мысль, что за этим «оперативным исследованием» укрывалось намерение провести серьезные приготовления для нападения на Чехословакию. Уже на следующий день, 3 мая, он предоставил главнокомандующему письменное изложение своей точки зрения. Прежде всего он поясняет: «По зрелом размышлении я считаю своим долгом сообщить уже сегодня, что если в письме господина министра имеются в виду не планы оперативного исследования, то этим самым письмом задумывается вступление в практические военные приготовления. Но тогда я должен покорно просить снять меня с должности начальника управления, так как я не чувствую, что справляюсь с последней задачей».

Затем Бек беспощадно раскритиковал основы этого так называемого «оперативного исследования». Он писал: «В постановлении господина министра нет ничего о военной цели, которая поставлена командующему действующей армией на основе указанной государственным деятелем руководителю вермахта цели «молниеносной операции». Только когда военная цель для сухопутной армии будет полностью понятна, можно будет начать заниматься практическими и точными стратегическими проработками… Операция «Учения» выдвинет на первый план другие державы и сделает их противниками тех, кто ее проводит. Кроме того, нужно упомянуть, что Франция в настоящее время привела в боевую готовность 11 пехотных дивизий, 1 кавалерийскую, 1 мотомеханическую дивизию для «молниеносного нападения на Германию». В любом случае во время операции «Учения» нельзя рассчитывать на то, что хотя бы единожды будут задействованы только два противника. Скорее правильнее предположить, что при примерно неизменном военно-политическом положении, по меньшей мере, противники на западе и юге как можно быстрее пустят в ход превосходящую по силе военную машину против атакующего. Таким образом, операция «Учения» может рассматриваться в гораздо более широких рамках. Последнее следует учитывать в первую очередь».

Бек считал безнадежным и бесперспективным для Германии в такой обстановке, определенно сложившейся на долгое время, предпринимать наступательную войну против Чехословакии. Он писал следующее: «Хотя подготовка операции «Учения», «не принимая во внимание теперешнее неудовлетворительное состояние нашего вооружения», идет и предполагается, что «любое улучшение ситуации с вооружением сделает возможным расширение готовности и, таким образом, создаст более благоприятные перспективы на успех», все же я могу рассматривать подобную операцию не более чем жест отчаяния. Жест отчаяния, при котором германская армия, оставляя на произвол судьбы немецкую землю, сама себя выведет из игры для непосредственной обороны страны и, вероятно, за пределами Германии найдет свой бесславный конец. А в это время у себя дома противники будут диктовать самые благоприятные для себя условия. Подобное военное руководство, которое, вероятно, вскоре лишится не только доверия Родины, но и, прежде всего, доверия собственной армии, должно быть готово к суровому осуждению не только современников, но и истории».

Сказано было жестко и ясно и… не достигло результата. Автор того «оперативного исследования» мог почувствовать себя лишь смущенным при чтении этого оперативного разъяснения. Само собой разумеется, так Бек дал понять, что речь в основном идет о теоретических рассуждениях, а не о практических подготовительных мерах.

Но, по мнению Бека, теоретические соображения имеют смысл лишь тогда, когда они опираются на реальные или, по крайней мере, близкие к действительности основания. При решении поставленных стратегических задач или в проводимых военных играх, в руководимых им оперативных разработках он предостерегал офицеров Генерального штаба от конструирования желательных мыслей, от «исполненного фантазий стремления в темное будущее», что легко могло бы «учинить насилие» над вещами и привести к роковым последствиям.

В представленной ему на утверждение разработке военно-политического содержания он написал: «Обоснованная в меморандуме политическая постановка цели ведет, естественно, к военно-политическим и военным выводам. У этого есть как преимущества, так и недостатки. Я считаю не вызывающим сомнений, что уже сегодня нужно иметь в виду точную картину будущего развития, к которому надо стремиться. В настоящее время происходит так много, а будущее, как оно может развиваться — особенно без нашего участия, — столь трудно предвидеть, что я хотел бы принять за действительно ценный военно-политический лозунг: из-за наших интересов ни с кем не испортить отношения. Также я абсолютно уверен, что любой военно-политический и военный вопрос может рассматриваться нами лишь в рамках отношения к нам Франции, а не самостоятельно и что Франция всегда будет находиться на другой стороне и являться нашим злейшим и сильнейшим противником».

Одной из сложнейших проблем, которой занимались мыслящие головы молодого вермахта в отношении возможности будущей войны, была целесообразная структура Верховного командования вермахта. В этом вопросе мнения управления вермахта, в котором уже тогда будущий генерал Йодль[12] имел весомый голос, и Генерального штаба сухопутных войск сильно различались. Первый хотел не только предоставить главнокомандующему вермахта (в мирное время военному министру рейха) общее руководство военными действиями, но и считал желательным, чтобы он имел непосредственное влияние на руководство операциями отдельных частей вермахта (сухопутные войска, люфтваффе, военно-морские силы). Бек придерживался иной точки зрения: главнокомандующий сухопутными войсками должен требовать право принимать участие в обсуждении и решении вопросов общего военного руководства. Одно из представленных исследований, в котором не рассматривалась война на несколько фронтов — против Франции и Чехословакии — и в котором не принималась во внимание подобная ситуация, дало Беку повод в подробной памятной записке от 9 декабря 1935 года изложить и обосновать свою точку зрения на данную проблему.

«В ведении войны против Франции и Чехословакии, — пояснял он, — которая в первую очередь является сухопутной войной, главная ответственность лежит на сухопутных войсках. Само собой разумеется, что главнокомандующему сухопутными войсками должна быть дана мера влияния на ведение военных действий, на которую он имеет право, как руководитель сухопутных вооруженных сил, и его обязанности не должны сводиться к положению только исполнительной власти. Это влияние распространяется в первую очередь на руководство военными действиями, но также и на их политические основания. Он является подходящим человеком, чтобы решать, что в военном плане является осуществимым, а что — нет. Для этого у него в Генеральном штабе есть служба, которая дает ему советы и которая оснащена превосходно — как только может быть оснащен штаб Верховного командования вермахта. Поэтому если где бы то ни было ведутся исследования, касающиеся Верховного командования частей вермахта, в особенности командования сухопутными войсками, то нужно действовать согласно вышеизложенной точке зрения. Наши военные планы, так же как и большие военные операции, должны быть результатом тщательной и обширной работы мысли при участии авторитетных служб. Так было всегда — иначе можно было поплатиться — и всегда будет.

Основная часть этой мыслительной работы в стране, которая находится в таком военном положении, как Германия, принадлежит сухопутным войскам. Главнокомандующий вермахта должен принимать ее в расчет, или ему пришлось бы взять на себя непосредственную ответственность и самому руководить подготовкой и проведением войны. Это было бы свыше его сил, а в иных конкретных ситуациях, как, например, в сегодняшней, и выше его мастерства. Главнокомандующему сухопутными войсками нельзя давать полномочия, которые будут означать тяжелейшие изменения в ведении войны (как произошло в спорном исследовании вермахта). Он должен требовать для себя права и обязанности первого и единственного советника главнокомандующего вермахта по всем решающим вопросам ведения сухопутной войны. <…>

Важнейшим условием успешных действий командования является доверие между руководителем и его советником. Обе стороны могут как поколебать это доверие, так и никогда его не достичь. Путем к достижению и сохранению доверия является непрерывный обмен мнениями. В этой связи чисто военные отношения невозможны».

В качестве требований к главнокомандующему сухопутными войсками Бек назвал следующее:

«а) участие во всех важных делах обороны страны и подготовки к войне, как в кабинете министров, так и у фюрера;

б) право быть первым и единственным советником главнокомандующего вермахта по всем решающим вопросам ведения сухопутной войны в мирное и военное время;

в) командная власть в мирное время над всеми частями сухопутной армии;

г) полная самостоятельность в ведении операций сухопутной армии в рамках предписаний, данных военным министром рейха вермахту».

В конце Бек упомянул обязанности руководителя Генерального штаба как верховного командира всех офицеров Генерального штаба: «Как таковой он ответственен за теоретическое и практическое образование офицеров Генерального штаба, за их воспитание, формирование характера и личности. То, что он говорит, должно соответствовать его личному поведению. Несоответствие между словами и поступками было бы для него смертельным и губительно повлияло бы на Генеральный штаб. Если он понимает, что находится перед ситуацией, которая при тщательнейшем рассмотрении субъективно оставляет ему только этот выход — и абсолютно все равно, если его точка зрения объективно ошибочна, — то в интересах Генерального штаба он должен оставить свое место другому. Сомнения в его прямолинейности исключены. На место руководителя Генерального штаба новых сухопутных войск нужно будет найти замену. В этом отношении он находится в более выгодном положении, чем главнокомандующий сухопутными войсками, который привязан к своей должности абсолютно другими обязательствами по сравнению с руководителем Генерального штаба».

Борьба вокруг вопроса о наиболее целесообразном устройстве военного командования в то время не была закончена. Со все возрастающей остротой она продолжалась в течение всего срока службы Бека и тянулась до начала войны. Затем, без сомнения благодаря огромному влиянию генерала Йодля (но решающим фактором была военная мания величия Гитлера), было найдено решение. Решение, дававшее главнокомандующему сухопутными войсками, по мнению Бека, не полагающуюся ему возможность влияния на общее ведение войны. Для такого человека, как Бек, было немыслимым исполнение его обязанностей как руководителя Генерального штаба сухопутной армии в той обстановке, что была с самого начала войны, а в ходе ее только ухудшилась и в конце концов привела к хаосу. Его заключительные слова, приведенные выше, позволяют оценить всю его глубоконравственную и высокопрофессиональную позицию, а также переполнявшее его чувство ответственности. Уравновешенный и прямолинейный человек, он не мог мириться с противоречиями между мыслями и поступками. В тяжелейших условиях, находясь во враждебном окружении, Беку все же удалось сохранить свою порядочность и мужество. Добровольным уходом в решающие часы с должности руководителя Генерального штаба и всем своим дальнейшим жертвенным путем Бек доказал, что для него нет «несоответствия между словами и поступками».

Завершая этот краткий рассказ, взглянем на Бека как на воспитателя офицеров Генерального штаба и дадим слово ему самому. О том, какое значение придавал он духовному развитию и совершенствованию характеров своих офицеров и их смены, как понимал он подготовку лидеров, которые были бы в состоянии выполнить все разнообразные и постоянно увеличивающиеся задачи будущей войны, видно из его речи 15 октября 1935 года на праздновании стодвадцатипятилетия военной академии:

«Как появляются великие военные лидеры всех времен — неизвестно. Точно известно только то, что нужно пройти путь от военного ученика через подмастерье к мастеру, особенно в новое и новейшее время, путь, полный тщательной непрерывной и мучительной работы над собой, которая позволит стать настоящим мастером. В этом смысле очень хорошо подходят слова генерал-фельдмаршала Мольтке: «Гений — это работа!» «Это, — отметил Шлифен 25 лет назад, — изречение человека, который лишь после 65 лет непрерывной работы использовал закат своей жизни, чтобы наголову разбить две державы. <…>

Стремящемуся к совершенствованию офицеру необходимо обладать богатым и прочным багажом знаний о войне, полученным в мирное время, хотя подобные теоретические знания образуют лишь фундамент действительного мастерства. Последнее нужно постигать отдельно. Это понимали уже тогда, когда Шарнхорст создавал Всеобщую военную школу. Позже это понимание нашло особо преданного защитника в лице Клаузевица, который боролся с переносом студенческих отношений в стоящее более высоко военное учебное заведение, не сумев справиться с духом времени. Постепенно мысль, которая сегодня кажется само собой разумеющейся, пробивала себе дорогу от теории к практике. Но так как одобрение правильной идеи далеко не всегда означает ее одновременное исполнение, то, как уже было сказано в сегодняшние памятные дни, путь от знания к мастерству, к свободной и творческой деятельности, основанной на научной базе, требует воспитания и обучения духа на основе военной науки. Понимание и рассмотрение военных вопросов в их взаимосвязи, поиск первопричины возможны лишь при систематической работе мысли, которая шаг за шагом проникает в суть проблемы. Это является необходимым требованием. Это требование сегодня больше, чем когда-либо, должно быть предъявлено к каждому, кому разрешено руководить. Только его исполнение дает правильный фундамент ответственности, самостоятельности и самодеятельности руководителя.

Подобное системное мышление требует глубокого образования и постоянных упражнений. Нет ничего опаснее, чем не до конца продуманные внезапные мысли, пусть даже они и выглядят умными и гениальными, — нельзя им уступать или принимать желаемое за действительное. Как бы их ни лелеяли, их нельзя сразу воплощать в жизнь. Нам нужны офицеры, которые систематически пройдут до конца этот путь логических выводов, сохраняя духовную самодисциплину, чей характер и нервы достаточно сильны, чтобы сделать то, что диктует им разум. «Человеком с сильным характером, — говорит Клаузевиц, — является не тот, кто способен лишь на сильный порыв, а тот, кто при сильном порыве сохранит равновесие, что позволит ему вести тонкую игру вопреки бурям убеждений в груди, как стрелка компаса на корабле во время шторма».

Раньше по праву восхваляемое coup d'oeil, так называемое «молниеносное восприятие момента», конечно, в будущем в некоторых ситуациях ведения сухопутной войны может иметь большое значение, но вообще, по крайней мере среди высшего командного состава, оно является менее значительным, чем осознание потребностей положения, созревшее из учитывающей все возможности четкой и проницательной работы мысли. Подобная умственная самодисциплина не больна «бледностью мысли», она лишь придает «природным цветам решения» необходимый оттенок. Именно так, на основании здравого смысла, появляются великие, смелые и героические решения, кроме того, именно так облагораживается поражение благодаря «гордости славной гибели». Такая систематика мышления совсем не противоречит душевной гибкости. Предпосылкой для гибкости в решениях применительно к обстоятельствам, на которые заранее нельзя оказать влияние и которые нельзя с уверенностью предвидеть, основой приспособляемости к изменяющейся ситуации, проявления присутствия духа при случайностях, нечувствительности к ответным ударам, так как от этого зависит успех, является предварительная напряженная работа мысли.

Вот что восхищает нас в великом Мольтке, что делает его примером для всех офицеров на особенно ответственных постах: серьезное, основательное взвешивание всех факторов перед отважным деянием, внутренняя уверенность, которая возникает из-за спокойствия и готовности ко всему, что может быть, точность суждений, которая в тумане неопределенности находит правду, так как он предчувствует действительность. Чем выше мы поднимемся при наших лидерах, — говоря еще раз словами Клаузевица, — тем необходимее будет, чтобы дух пришел на помощь смелости, чтобы она не: была бесцельной, чтобы она не была слепым порывом страсти; нужно меньше самопожертвования и больше поддержки других ради общего блага. В этом духовном и умственном воспитании в преемнике нашего лидера ясного и логического мышления и решительного поведения я вижу главнейшую и важнейшую задачу военной академии.

При этом напрашивается другая мысль. Мировая война, вызванное ею изменение развития людей и их отношения друг к другу, как и огромный уже достигнутый и еще ожидаемый прогресс техники, повсюду революционно влияли на точку зрения о сущности будущей войны и ее ведения. Такжё и взгляды на руководство сухопутными вооруженными силами покорились изменению времени и во многий отношениях претерпели решающие изменения. Новым проблемам уделяется столько времени и внимания, о которых в прошлом не могло быть и речи.

Соответственно этому, области образования вообще и учебные материалы в частности должны будут в послевоенное время претерпеть кардинальные изменения. Они должны и дальше продумываться и взвешиваться, и необходимо приспособиться к их быстрому развитию. Но так формируется обучение основам военного ведения войны, которые становятся все многостороннее и сложнее, чем те, что преподавались в аудиториях военной академии 25 лет назад.

Если, с одной стороны, благодаря этому возросла прелесть занятий и интерес к ним со стороны настоящих солдат, то, с другой стороны, к преподавателям и ученикам предъявляются все более высокие требования. В основном достаточно отделить существенное от несущественного и среди огромного количества новых идей и мыслей сохранить способность выносить трезвое и точное суждение и здоровое воображение.

В этом отношении сегодняшние памятные дни являются указанием на то, что меняется только форма, а элементарные законы военного ведения войны во все времена неизменны, такими и останутся, завися лишь от физических и душевных сил и сил разума и от окружающей среды. Поэтому наряду с умозрительными развивающимися директивами и принципами для будущего военного ведения войны такие категории, в особенности решающее превосходство душевного фактора, нельзя обходить стороной, иначе появится опасность, что фюрер и данные ему помощники будут учитывать не реальное положение вещей, а такое, каким они хотят его видеть.

Для восприятия сущности войны и ее ведения — и не в последнюю очередь господствующего над ними всеми морального величия — военная история будет неиссякаемым источником, пока знания нельзя будет черпать из собственного опыта. Военная история, как часто повторял Шлифен, открывает нам, как все было, должно было быть и как все повторится. То, что история мировых войн может рассматриваться не только с точки зрения уменьшения взаимных вооруженных сил противников, но и с точки зрения народных ресурсов, как экономических, так и духовных, является для учителей и учеников молодого вермахта непременным условием для понимания сущности будущей войны. При этом вермахт всегда представляет собой лишь часть сил, в которых нуждается народ, когда в битве речь идет о жизни и смерти…»

Речь, произнесенная перед большим кругом высокопоставленных офицеров и другими руководящими персонами, произвела сенсацию и обратила внимание Гитлера (конечно, ненадолго) на руководителя Генерального штаба, который очень впечатляюще указывал на серьезность солдатской профессии, на ее высокие духовные и нравственные задачи, на сущность современного полководческого искусства и будущего ведения войны и настоятельно предостерегал оттого, чтобы видеть вещи какими мы хотим их увидеть, а не такими, какими они действительно являются. Но о сближении между Гитлером и Беком речь никогда не шла.

Однажды Бек рассказал одному своему другу, что Гитлер после этой его речи выразил желание, чтобы на одной из официальных встреч руководитель Генерального штаба сидел рядом с ним за столом. После короткой беседы Бек понял, что внутренний контакт между ними исключен. У них не выявилось ни одного общего интереса. И действительно, их характеры очень сильно различались, чтобы духовный контакт был возможен. С одной стороны, Бек — одухотворенный, воспитанный на незыблемых традициях прусского офицерского корпуса, который, по его собственным словам, «не выдвигал других требований, кроме как, глубоко уважая и по-настоящему восхищаясь великими наставниками, не отставать ни от одного из них». Он видел в этих людях не только «элиту военного руководства, но также личностей с сознанием ответственности и высоким моральным уровнем», для него «самая привлекательная черта этих великих прусских образцов для подражания наряду с их историческими успехами заключалась в их моральных качествах, в воспитании характера, в личной, основанной на глубокой нравственности манере держаться». Серьезный, основательный, самоотверженный человек, который при всей его готовности к действию и огромной работоспособности не хотел ничего другого, — говоря словами Бисмарка, — кроме как «наглядно продемонстрировать в истории свое честолюбие, способности войск и собственный дар руководить армией», который ненавидел, когда рациональные мотивы объединяли с иррациональными. С другой стороны, Гитлер — коварная личность без нравственных обязательств и моральных порывов, чьи неоспоримые умственные способности были направлены исключительно на службу необузданному тщеславию и жажде власти и который поэтому мог использовать солдатских помощников лишь как наемников. Откуда здесь взяться духовной общности и взаимодействию? Непреодолимая пропасть разделяла олицетворяемый Беком исторически обусловленный тип представителя «солдатчины» мольтке-шлифенского типа, как говорят, «военная косточка», и лишенный традиций, абсолютно ненемецкий, хвастливый полет мысли Гитлера.

Мы полагаем, что лучшим доказательством правоты этого суждения о Беке могут быть слова, которые сказал один из его самых преданных помощников как руководителя Генерального штаба. Хоссбах, позже ставший генералом, а в те годы будучи руководителем центрального отдела Генерального штаба, близко общался с Беком как на службе, так и вне ее. Он пишет:

«Благороден и добр по образу мыслей, скромен в поведении и манере держать себя, приятен в обращении, умнейший и образованнейший глава сухопутной армии, трудоголик. Точен в малом и щедр в великом, конкретен в суждениях. Непредубежденный к людям и вещам, он ценил хорошие советы, признавал другие и противоречащие его точки зрения и был прекрасным слушателем. Большое самообладание и самодисциплина защищали его от поспешных суждений и решений. Обширные познания, доброе сердце и острый ум делали служебное или личное общение с ним целым событием.

Он был выдающимся наставником в области оперативной деятельности и тактики. Руководимые им большие операции Генерального штаба не должны были уступать в значимости операциям его самых выдающихся предшественников. Его духовное превосходство, основательные знания, его отточенная логика, ясность и обдуманность речи и суждений, умение охватить военную действительность благодаря фантазии и пониманию и правдоподобно ее изобразить — все это, связанное с глубочайшей нравственной серьезностью и мудрой уравновешенностью его личности, делало его операции не только служебной необходимостью, но и истинным человеческим наслаждением. Командующие офицеры испытывали большие нагрузки во время игр и подготовки. Но чаще всего именно руководитель Генерального штаба просиживал ночи напролет за письменным столом. Было трудно вытащить его на часовую прогулку из кабинета хотя бы раз в несколько дней.

Наблюдая за иностранными державами, не только за их военными происшествиями, но и за всеми факторами, которые обуславливают связь между государствами, он составил очень точные и меткие суждения. Он был человеком, который очень редко выходил на улицу, но в то же время не пренебрегал знаниями о грубой действительности. Своей необычайной скромностью он мне всегда напоминал старого фельдмаршала графа фон Мольтке, которым он столь вдохновенно восхищался».

Связанные со строительными работами тех лет разнообразные военные и политические проблемы, о важнейших из которых здесь можно рассказать лишь вкратце, предъявляли необычайно высокие требования к умственной и душевной энергии руководителя Генерального штаба. Принимая во внимание непредсказуемость внутриполитического развития и ненадежность внешнеполитической ситуации, на его чувство ответственности давили заботы о сохранении мира. Бек был воплощением добросовестности. Он ни капли не сомневался в том, что, учитывая страдания народа от последствий Первой мировой войны, именно руководство вермахта обязано сделать все, чтобы избавить Германию от ужасов новой войны, которая ввиду своей тотальности должна была принести гораздо более глубокие потрясения с гораздо более тяжелыми последствиями, чем предыдущая война. Бек чувствовал истинное настроение народных масс, он знал, как горячо хотели мирного существования желавшие работать и строить люди всех слоев и званий, как они ненавидели войну и как надеялись на то, что руководство вооруженных сил предотвратит возникновение военных осложнений. Но он также знал, что если эта цель не будет достигнута и если война закончится неудачно, что было вполне вероятным, учитывая неготовность вермахта, — то разочарованные люди могут взвалить всю вину на военное руководство.

В составленном к началу 1937 года подробном труде нашли отражение все эти мысли и заботы[13]:

«Вермахт должен ясно понимать, что его положение сильно отличается от того, что было при монархии. Тогда он был в стороне от всех политических течений и проблем. Благодаря командной власти кайзера вермахт был лишен возможности парламентских и прочих политических действий. Все попытки партий подчинить армию своему влиянию разбивались о непреклонное сопротивление короны. Так после Бисмарка был построен вал, который нельзя пересечь. Как известно, только в октябре 1918 года это парламентское препятствие было взято благодаря Максу Баденскому. Так получилось, что у народа с подорванной партийно-политической системой в 1914 году армия шла на войну в полностью рабочем состоянии. В часы опасности безграничная командная власть кайзера оказалась для Германии самой большой защитой. Ответственность за политику рейха, за войну и за мир армии не касалась. Армия была укрыта монархией, которая сама была солдатом со времен Фридриха-Вильгельма I. У него были необходимые знания, которые позволяли выносить компетентное мнение в военных вопросах. Он в любой момент мог узнать о положении и успехах армии от своего военного кабинета и от генералитета, так как он был специалистом, а не дилетантом. Он всегда был осведомлен о соотношении немецких вооруженных сил и сил другой державы. Ответственность короны базировалась на ее истинных познаниях. Чувствуя защищенность, армия могла сосредоточиться исключительно на выполнении собственных задач.

Сегодня ситуация полностью изменилась. Сегодня вермахт несет стопроцентную ответственность за все возможные военные осложнения.

Современная война является тотальной. Ее мобилизация охватывает все военные, экономические и духовные народные факторы. То, что вся ответственность сегодня лежит на вермахте, не требует дальнейших пояснений. Назначение военного министра Верховным главнокомандующим также выставило этот факт напоказ. Тем самым на вермахт была возложена полная военная ответственность. Вермахт в военном плане больше не защищен главой рейха, он больше не является инструментом политики рейха, теперь он — самостоятельно действующий фактор, он находится в свете рампы великой политики, то есть истории.

Так как современная война является тотальной, то ответственность вермахта не ограничивается военной областью. Экономическая мобилизация является неограниченным делом вермахта. Когда мы в 1914 году шли на войну, мы имели в своем распоряжении огромные резервы очень богатой страны, чьи разнообразные запасы были скоплены без всяких препятствий за более чем 40 мирных лет. Если бы это делалось планомерно, то мы были бы непобедимы. Третий рейх энергично взялся за строительство экономики и напряг все силы, чтобы путем ликвидации безработицы установить социальное спокойствие. Об этом успехе дальше даже говорить не нужно.

Но для экономической мобилизации, с которой это связано, у этого успеха есть и другая сторона. Наши запасы сырья, продуктов питания и иностранной валюты полностью израсходованы (президент Национального банка — доктор Шахт). Промышленность едва сводит концы с концами, ведь самообеспечение требует, во-первых, времени — и все же фабрики еще не стоят, а во-вторых, мы постоянно импортируем марганцевую руду, медь, масло, хлопок и так далее. При наших темпах вооружения было невозможно никакое накапливание запасов, израсходованы даже незначительные резервы. Специалисты констатировали, что положение 1936 года похоже на положение 1917-го. Возможно, еще серьезнее сейчас обстоят дела с продуктами питания. Мы без запасов вступили в новый продовольственный год, оценка имеющегося количества зерна оказалась иллюзией, мы не сможем продержаться до нового урожая, не растягивая запасы, предпосылкой для чего является значительный ввоз жира и зерна. Если в мае или июне 1937 года дело дойдет до военных осложнений, то наше положение станет невообразимым. Так как военную и экономическую мобилизацию разделить нельзя, то большая часть ответственности лежит на вермахте.

Но в конце концов, духовная мобилизация населения является решающим фактором. Наш народ отважно в течение нескольких лет переносил лишения войны, потому что знал, почему страдает. Истощил лишь 1918 год. Сегодня народные массы находятся в тревожном беспокойстве, они боятся войны. Некоторые речи вообще можно воспринимать как подготовку к войне, но никто не видит причины для справедливой войны. Можно говорить о полностью открытой устной пораженческой пропаганде, которая очень опасна. Все попытки успокоить людей и подчеркнуть желание фюрером мира разбиваются часто о немое сопротивление, против которого нет мер принуждения. Они бы, наоборот, удесятерили эти настроения.

Вермахт пользуется у нашего народа почти безграничным доверием. Если вдруг какие-то вызывающие недоразумение речи тревожат народ, то тут же находится утешение: вермахт не позволит случиться авантюре, так как во главе стоят мудрецы и знатоки своего дела. В глазах этих людей вермахт является одновременно и народом, и государством, но не партией. У человека с улицы вызвало бы большие опасения то, что стремлению армии и партии приобщить народ к господствующей идеологии дана такая большая свобода действий. Это противоречит традиционному взгляду крестьян и рабочих. Громкий успех интеллигенции не вызывает отклика в народе. С людьми нужно говорить без форменной одежды и без партийного знака различия, отклик ошеломляет.

Здесь речь идет не о недовольстве, которое никогда не охватывает всех, — нет, речь идет о силах, в чьих руках находится Германия. Все можно построить заново, но вермахт обязан соблюдать традицию. Эта традиция не касается ни одной партии: армия со времен Шарнхорста остается народной, она не подвластна никаким политическим взглядам, и весь народ принимает участие в борьбе за Отечество. Каждый в армии чувствовал себя защищенным, и эта традиция не забыта и сегодня.

Из этого вытекает, что народ в едином порыве обременяет вермахт, и исключительно его, ответственностью за возможные трудности.

Если сейчас, чему может помешать только Господь Бог, дело дойдет до военных осложнений, то моральный ущерб для вермахта будет непредсказуемым. Немцы знают, что такое война. Но они знают и гораздо больше — они знают о нашей неготовности. В 1914 году народ шел воевать, сознавая, что все в порядке. Сейчас же он понимает, что не может быть все в порядке, что сейчас многое гораздо сложнее, чем было два десятилетия назад. Если бы произошла военная катастрофа, первая со времен Йены и Ауэрштедта, то ореол армии, который еще сохраняли солдаты после 1918 года, исчез бы окончательно. Вермахт мог предотвратить несчастье, — таким было бы мнение людей. Тогда величайшая традиция немецкой истории была бы безвозвратно уничтожена.

Исключительно на армии лежит ответственность за будущие события. От этого факта некуда не денешься. Внутри страны и за ее пределами все так считают, и это мнение соответствует истине.

В старом Риме во времена опасности действовала обязательная военная формула: «Консулы следят за тем, чтобы государство не понесло ущерба». Консулы, как известно, руководили римскими легионами».

11 января 1937 года Бек ознакомил с этой записью главнокомандующего сухопутными войсками.

В 1937 году произошло значительное как для Бека лично, так и для его карьеры событие — поездка в Париж на проходившую там Всемирную выставку. Несмотря на частный характер визита, он имел политическое значение. Бек получил возможность лично пообщаться с руководителями французских вооруженных сил. Пребывание в Париже длилось четыре дня (16–19 июня). 17 июня Бек нанес визит руководителю Генерального штаба французских вооруженных сил генералу Гамелену. Генерал был согласен с Беком в том, что «перед лицом чудовищных страданий и нужды, которые принесла бы с собой война — как мы все знаем из нашего собственного горького опыта, — любой солдат, находящийся на руководящей должности, должен считать своей главнейшей задачей избежать войны и неосознанно не вызвать никаких столкновений». Тогдашний военный министр и будущий премьер-министр Даладье также встретился с Беком и в беседе с ним подчеркнул, что ему особенно хотелось бы хороших отношений между обеими армиями. Очень яркой была встреча с маршалом Петеном, которому тогда было более 80 лет. Маршал, ссылаясь на существовавшую в стране напряженную внутриполитическую ситуацию, отметил необходимость того, чтобы армии это не коснулось. Только неполитическая армия может выполнять свою работу. Особенно он порадовался тому, что смог пожать руку руководителю Генерального штаба Германии, «пусть и спустя 20 лет, а не 2 часа после завершения боя, как это было принято во времена рыцарей». Честные слова французского маршала произвели на Бека сильное впечатление. По желанию Гамелена давая короткое интервью представителю «Темпс», Бек выразил свое удовлетворение тем сердечным приемом, который был ему оказан во Франции. Поездка завершилась 20 июня посещением района Марнского сражения.

Французские газеты, в зависимости от их политической направленности, давали поездке Бека различные, порой фантастические комментарии; они стали более разумными лишь после опубликования интервью в «Темпс». В конце концов эту поездку посчитали «признаком настоящего ослабления напряжения». 25 июня Бек представил главнокомандующему сухопутными войсками свой письменный доклад о впечатлениях, полученных им во время поездки. Доклад у Гитлера не состоялся, что посчитали признаком второстепенности положения, которое отводилось руководителю Генерального штаба сухопутных войск согласно должностной иерархии в новом вермахте.

Полученные за время поездки впечатления были для Бека подтверждением его знаний французских военных и политических реалий, основанных на подробнейших исследованиях. Благодаря своей склонности к изучению исторических и этнопсихологических аспектов проблемы Бек прекрасно чувствовал менталитет и поведение людей другой нации, умел учитывать действенные, подчас трудноуловимые факторы, которые нередко определяли исторические судьбы народов. Он постоянно старался получить как можно больше информации о чувствах и настроениях англичан и американцев. Загруженный текущей работой руководитель Генерального штаба тем не менее регулярно брал уроки английского языка, чтобы изучать английскую литературу в подлиннике, беседовать с носителями языка и, не в последнюю очередь, чтобы слушать британское и американское радио. С близкими ему людьми, которые знали язык, он охотно беседовал в тишине собственного дома — часто до глубокой ночи — о духовной жизни, истории, экономике и политике Соединенных Штатов и Англии. Он внимательно изучал оперативные и тактические суждения в британской специальной литературе и американские труды о войне 1914–1918 годов. На него произвела большое впечатление забота о духовном воспитании солдат, о чем шла речь во многих сочинениях. Таким путем ему удавалось взглянуть на исторические, политические и военные проблемы глазами американцев и англичан.

Примечания:

1

Людвиг очень хорошо играл на скрипке. (Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примечания автора.)

2

В связи с этим обратимся к тому, что установил приговор Международного военного суда в Нюрнберге в отношении обвиняемого Шахта: «Перевооружение, как таковое, не является преступным актом в соответствии с Уставом. Для того чтобы оно явилось преступлением против мира, как оно предусматривается статьей 6 Устава, должно быть доказано, что Шахт проводил это перевооружение как часть нацистского плана для ведения агрессивной войны. Шахт утверждал, что он принимал участие в программе перевооружения лишь потому, что он хотел создать сильную и независимую Германию, которая могла бы проводить внешнюю политику, способную завоевать ей уважение и равное положение с другими европейскими странами».

3

Пометка, собственноручно сделанная Беком.

4

Свершившийся факт (фр.). (Примеч. пер.)

5

«Ночь длинных ножей» (путч Рема) — убийство высшего руководства СА, в том числе и начальника штаба этой организации Эрнста Рема, силами СС (с 30 июня по 2 июля 1934 г.), осуществленное по приказу Гитлера. Во время «ночи длинных ножей» погибли также несколько политических противников нацистов, не имевших отношения к СА. (Примеч. пер.)

6

Дольфус Энгельберт (1892–1934) — австрийский политический деятель, лидер христианско-социальной партии; канцлер Австрии в 1932–1934 гг. Убит путчистами. (Примеч. пер.)

7

Габихт Теодор был в то время руководителем национал-социалистов в Австрии.

8

В июне 1934 г. в Венеции состоялась первая встреча Гитлера и Муссолини.

9

26 июля 1934 г. фон Папен был назначен немецким посланником в Вене.

10

Бек опирался здесь на информацию о развитии народного хозяйства Германии, полученную от бывшего рейхскомиссара по ценам обер-бургомистра доктора Герделера.

11

Договор о взаимопомощи от 16 мая 1935 г. (Примеч. пер.)

12

В свое время Бек считал Йодля одним из самых способных офицеров Генерального штаба в управлении вермахта, надеясь, что найдет в нем особенно подходящего и действенного защитника своих взглядов. Бек был сильно разочарован. Йодль в тот самый момент, когда вошел в управление вермахта, радикально изменил свои воззрения.

13

Точно не установлено, принадлежит ли этот напечатанный на машинке труд, найденный в бумагах Бека и подписанный им 6 января 1937 г., перу самого Бека, или бумага была представлена ему на утверждение. В любом случае содержание труда полностью совпадает с мнением Бека.