Эпилог

Ежегодно в день перемирия всплывают такие чувства и воспоминания, которые не появляются ни в один другой день года. Для тех, кто на себе испытал опыт этих четырех с половиной лет борьбы, воспоминания не располагают к повторению. Настроения же, при которых этот день вспоминается, подверглись за истекшее время значительным изменениям. В день самого перемирия вздох облегчения вырвался из всех грудей, и это было отличительной его чертой. В первые годовщины верх брали два противоположных чувства: с одной стороны, сожаление, когда буря миновала, о тех, кого из наших рядов вырвала война; с другой стороны, торжество, правда, и тогда редко восторженное, но все же повышенное чувство победы, что противник разбит. И эти настроения прошли.

Теперь день перемирия стал скорее днем воспоминаний, чем чествований. Война стала историей и может рассматриваться в исторической перспективе. Хорошая сторона войны состоит в том, что она углубила чувство товарищества и общности интересов как внутри наций, так и между нациями. Хорошо или плохо, но она подорвала наше «идолопоклонство», наше убеждение, культивирующее «героев» и мнение, будто великие люди сделаны из другой глины, чем простые смертные. Полезно и для истории, и для будущих поколений было то, что последнее десятилетие увидело такой поток откровений и показаний очевидцев, документов и мемуаров. То, что большинство участников войны еще живо, является громадным преимуществом, мешая подмене и подтасовке фактов. А сами историки так близко соприкасались с войной, так пропитаны ее атмосферой, что у них получился некоторый иммунитет, не позволяющий им заражаться отвлеченными рассуждениями, которым так легко поддается историк в уединенном кабинете спустя 50 лет после войны.

Мы знаем теперь почти все, что вообще можно знать. Единственной помехой является то, что поток литературы о войне так обилен, что лишь специально интересующийся военным делом может пуститься на его проработку и изучение.

Что же вызвало изумительный внезапный паралич боевой мощи Германии в 1918 году и ее сдачу? В чем заключалось то чудо (по крайней мере, тогда казалось именно так), которое сняло чудовищный гнет войны с Европы?

Чтобы прийти к удовлетворительному ответу, недостаточно проанализировать лихорадочные недели переговоров и военных успехов, предшествовавших 11 ноября. Даже в чисто военной сфере нам надо вернуться назад к 8 августа – дню, приведшему германское командование к убеждению в неминуемом поражении, и к 18 июля – дню, когда явно почувствовался поворот прилива германских наступлений. Если мы захотим заглянуть еще дальше, то нам придется вернуться к 21 марта, так как нельзя объяснить падение военной мощи Германии, не упомянув об истощении всех ее усилий и о перегорании всех ее военных ресурсов в великой серии наступлений, начавшихся весной 1918 года.

И все же нам придется пойти еще дальше. Несомненно, если историку будущего захочется отметить какой-либо день, который оказал решающее влияние на исход Мировой войны, то ему придется остановиться на 2 августа 1914 года, так как Англия фактически начала войну, когда мистер Уинстон Черчилль отдал в этот день в 1 час 25 минут утра приказ о мобилизации британского флота.

Этому флоту не суждено было выиграть новый Трафальгар – но ему было суждено сделать больше кого-либо и чего-либо для завершения войны в пользу Антанты.

Флот был инструментом блокады. С тех пор как туман войны все более рассеивается под ярким светом послевоенных лет, блокада все резче и резче выявляется на горизонте истории, становясь одним из решающих факторов прошлой борьбы. Блокада была подобна тем смирительным рубашкам, которые применяются в американских тюрьмах к непокорным заключенным. Рубашка постепенно стягивается все туже и туже; вначале ограничиваются лишь движения заключенного, затем стесняется его дыхание. Чем туже стягивается рубашка и чем дольше это продолжается, тем сильнее падает способность заключенного сопротивляться и тем больше страдает он от томительного чувства сдавливания.

Беспомощность, как правило, влечет за собой отчаяние, а история подтверждает, что исход войны решается потерей надежды (но не потерей жизней)! Ни один историк не сможет не оценить прямого влияния полуголодного существования германского народа на последующий взрыв «внутреннего фронта». Но, оставляя в стороне вопрос, насколько революция способствовала военному поражению Германии, посмотрим, как блокада – неизменный фактор борьбы – влияет на все рассуждения о военной обстановке.

Последний год Мировой войны усеян бесчисленными «если». Если бы Германия вместо того, чтобы бросить все свои силы и средства в ряд честолюбивых наступлений 1918 года, закрепила свои успехи на востоке, придерживаясь на западе обороны, могла ли она таким образом избегнуть поражения? С военной точки зрения это не вызывает почти никаких сомнений. В свете опыта 1915 года, когда союзники имели на западе 145 дивизий против 100 германских и когда система германских окопов представляла собой хрупкий, малосовершенный бастион, по сравнению с их позициями 1918 года, трудно предположить, что союзникам удалось бы прорвать германские позиции. Пожалуй, это было бы так – даже если бы союзники выждали, пока мощный поток свежих подкреплений, вливаемых Америкой, не вернул бы им то сравнительно численное превосходство, которым они пользовались в 1915 году.

А если это так, то, учитывая все накоплявшуюся цену тщетных атак, не пошли ли союзники случайно на компромиссный мир? Например, на мир, который взамен освобождения Бельгии и ее верной Франции мог уступить Германии часть или все ее завоевания на Востоке?

Когда мы задаем этот вопрос и с военной точки зрения затрудняемся ответить на него благоприятно, то нам надо вспомнить о блокаде. Именно мертвая хватка британского флота при отсутствии всяких серьезных шагов к миру со стороны Антанты заставила германцев пойти на эти самоубийственные наступления 1918 года.

Германию подогнал призрак медленного истощения, кончающегося полным параличом. Быть может, если бы Германия пошла на такую политику войны, как оборона на западе и наступление на востоке, перейдя к этой политике после Марны в 1914 году или даже после 1915 года и продолжая оборону, на которую временно в этом году она перешла, виды ее на будущее были бы более радостными и история сложилась бы иначе. Прежде всего, Германия могла бы тогда несомненно осуществить свою мечту о «Центральной (Серединной) Европе», с другой стороны, действие блокады было бы тогда слабее и вряд ли кольцо блокады могло быть стянуто уже, пока Америка не вмешивалась бы в войну. Но к 1918 году лучшие шансы уже миновали.

Другое важное «если», часто ставящееся на обсуждение, заключается в вопросе: могла ли Германия еще осенью 1918 года избежать капитуляции? Рухнул ли бы германский фронт, если бы война продолжалась и после 11 ноября? Была ли капитуляция неизбежной, или же германцам удалось бы отступить и прочно остановиться на своей границе?

Германцы прямо отвечают на последний вопрос «да» и корят дрогнувший «внутренний фронт». Разумные и чистосердечные люди на стороне Антанты склонны признать, что с военной точки зрения это также было возможно. Но опять-таки вмешивается флот. Даже если бы германские армии и германский народ, поднявшись в сверхчеловеческом усилии на защиту своей земли, остановили на своей границе союзников, конец Германии был бы этим лишь несколько отсрочен. Большее, на что может пойти история – это признать, что если бы германцы туже затянули свои пояса и продержались достаточно долго, то союзникам, уже уставшим от войны, надоели бы новые тщетные усилия и они пошли бы на более благоприятный для Германии мир, чем тот, который был подписан в Версале.

Рассмотрев все эти «если» и учтя влияние основного фактора, приведшего к миру, – морское могущество Британии, перейдем к изучению непосредственных причин, приведших к миру.

Как была одержана победа?

Большую роль здесь сыграли, конечно, военные действия. Но мы не должны недооценивать и невольную дань, уплаченную германцами за успехи пропаганды союзников, в частности британской пропаганды. В последние периоды войны она умело руководилась и интенсивно развертывалась.

Тем не менее, если мы признаем ценность пропаганды, то действие ее, как это часто подтверждают и германцы, скорее дополняло и завершало военный успех, чем прокладывало ему дорогу. Поэтому все же успех оружия союзников является одной из прямых причин, приведших к капитуляции Германии 11 ноября.

Это заключение, однако, не влечет за собой необходимого или естественного следствия, что к моменту перемирия германские армии были на волосок от развала. Точно так же отсюда не следует, что заключение перемирия являлось для Антанты ошибкой, как это кое-кто говорил на стороне союзников. Громче других об этом кричали как раз те, кто предпочитал оставаться в тылу, сражаясь лишь языком.

События последних «ста дней» войны, при тщательном их изучении, подтверждают бессмертный урок истории, что основной целью действий на войне является решающее влияние на психику командования и правительства противника, а не на пушечное мясо его армий. Равновесие между победой и поражением зависит от психических и моральных впечатлений и только косвенно – от физических поражений. На войне, как сказал Наполеон и как это повторял Фош, «имеет значение человек, а не люди».

Подтверждение этой великой истины мы находим в последней фазе войны. Как ни велик был воодушевлявший и внешний крупный успех июльского Марнского сражения, остановившего прилив германских армий, Людендорф неуклонно продолжал намечать новые планы и подготавливать свежие наступления. Хотя он и был несколько опечален, однако, он не пребывал в таком отчаянии, как после своих внешне блестящих атак на реке Лис в апреле 1918 года.

Внезапная атака четырех армий у Амьена 8 августа явилась моральным ударом, выведшим германское командование из равновесия. Принц Макс правильно указывает в своих мемуарах на психологическое значение 8 августа, когда он этот день называет «поворотным» пунктом для Германии.

Но даже при этом понадобилось нечто большее, чтобы уверенность в поражении превратить в сознание своей беспомощности, приведшее к капитуляции. Это большее пришло не с Западного фронта, а с побочного, долго пренебрегаемого театра военных действий – Салоник, над которым союзное военное командование давно уже поставило крест и который ядовито был прозван германцами своим «самым крупным лагерем интернированных».

Когда Болгария вышла из строя, оказался раскрытым настежь «черный ход» в Австрию и в Турцию, а через Австрию – в Германию.

Неминуемый исход войны был решен 29 сентября 1918 года, и решен в сознании германского командования. В этот день «лопнула» уверенность Людендорфа и его помощников, и эхо покатилось в тыл, прозвучав по всей Германии. Ничто не могло больше помешать или остановить его. Командование могло взять себя в руки, военная обстановка могла улучшиться, но моральное впечатление, как и всегда на войне, восторжествовало.

Необходимо, однако, оговориться, что ни одна из причин, взятая в отдельности, не могла быть и не расценивается нами как решающая. Западный фронт, Балканский фронт, танк, блокада, пропаганда – все сыграло свою роль в деле достижения победы. Притязания каждого из этих факторов справедливы, ни один из них полностью не прав, хотя блокаде заслуженно следует отвести первое место. В этой борьбе народов победа являлась совокупностью многих факторов, где свое дело сделало оружие всякого рода – военное, экономическое и психологическое. Победа дается и может даться лишь умелым использованием и сочетанием всех возможностей и средств, существующих у какого-либо современного народа для борьбы и вкладываемых им в войну! Дивиденд, выплачиваемый в виде успеха, будет зависеть от методов, которыми будет обеспечено взаимодействие этих разнообразных сил.

Еще бессмысленнее спрашивать, какая страна выиграла войну. Франция не выиграла войны – но если бы она не держалась, пока Британия готовила свои силы, когда вмешательство Америки было еще в проекте, победа союзников вообще была бы невозможной. Британия не выиграла войны, но без господства ее флота на море, ее финансовой поддержки и ее армии, взвалившей на свои плечи главную тяжесть борьбы с 1916 года, поражение Антанты было бы неминуемым. Соединенные Штаты не выиграли войны, но без их экономической помощи, ослаблявшей гнет войны, без их войск, своим прибытием изменивших соотношение сил на Западном фронте в пользу союзников и, что ценнее всего, вдохнувших новые надежды и свежий пыл в измученные союзные армии, победоносное окончание войны было бы невозможно.

Не надо также забывать, как часто Россия жертвовала собой, спасая своих союзников и подготавливая тем самым путь к их конечной победе.

Наконец, должную дань уважения надо отдать той выносливости, с которой Германия в течение четырех лет войны выдерживала борьбу с превосходившим ее врагом, сама к тому же нанося ему удары. История ее борьбы – это новая Одиссея, рисующая картины изумительных военных и человеческих достижений.