Глава 6

Советский прорыв

Окончание 26 января очень напоминало предыдущий день. Танки Ротмистрова продвинулись дальше на запад, но все еще не добились полноценного прорыва. Наступление по-прежнему развивалось сравнительно медленно: от начала наступления 25 января и до 23:00 26 января 5-я гвардейская танковая армия продвинулась лишь на расстояние от 20 до 25 километров. Однако немцы не имели серьезной обороны к западу от советских передовых групп. Если бы 5-я гвардейская танковая армия могла справиться с угрозами своим флангам, дорога на запад была бы открыта. Этой возможностью воспользовался 20-й танковый корпус. После полуночи 8-я гвардейская и 155-я танковые бригады, выдвинув вперед разведывательные подразделения, начали движение на Шполу. Город оборонялся лишь слабыми немецкими силами, и к 10:00 27 января он был очищен советскими войсками от противника.

Этот удар вывел советские передовые группы в тыл к немцам, где ожидалось лишь незначительное сопротивление немецких частей. Потеря Шполы, возможно, не удивила немцев. В конце концов, они подозревали, что это — главное направление операции 2-го Украинского фронта, а слабость обороны говорила в пользу того, что она с большой вероятностью будет быстро сокрушена.

8-я армия не имела в своем распоряжении сил, которыми можно было блокировать советский удар на запад, так что Вёл еру оставалось лишь надеяться, что атаки во фланг советского наступления окажутся успешными и отрежут советские передовые части.

Наиболее сильной из участвующих в бою немецких частей была 11-я танковая дивизия, которая возобновила атаку в 05:30 27 января. Туман стелился над полем боя и существенно ограничивал видимость. Несмотря на это, танкам дивизии вначале сопутствовал успех. Наступая от высот восточнее Тишковки, которые были захвачены 26 января, танки сумели занять возвышенность к востоку от Капитановки. Вскоре после этого, в 9:10, танки установили связь с боевой группой фон Брезе, которая была отрезана уже почти два дня и была вынуждена отступить в лес северо-восточнее Капитановки.

Это означало, что 11-я танковая дивизия оседлала все дороги, ведущие с востока на запад, по которым осуществлялось снабжение советских передовых групп, и подтягивались подкрепления. Однако, учитывая небольшое количество танков в дивизии, нельзя было рассчитывать на то, что ключевые дороги перерезаны надежно. Советские части второго эшелона наверняка должны были как можно скорее попытаться пробить коридор на запад. Несколько позже, в тот же день, 11-я танковая дивизия докладывала, что в наличии имеются 12 боеспособных «Пантер» и три Pz-IV, а также 15 StuG-III в трех дивизионах штурмовых орудий, подчиненных дивизии[100].

Едва это количество бронетехники можно назвать впечатляющим, но все-таки это было гораздо больше, чем могла выставить 14-я танковая дивизия. Вечером из нее докладывали всего лишь о трех Pz-IV и двух StuG-III, оставшихся боеспособными. Таким образом, у немцев было очень мало бронетехники, и они крайне нуждались в подкреплениях. В полдень батальон «Пантер», 1-й батальон 26-го полка, который был временно подчинен дивизии «Великая Германия», начал выдвижение к 11-й танковой дивизии, но ожидалось, что он будет готов атаковать противника не раньше следующего дня.

Когда 11-я танковая дивизия перерезала советские коммуникации, Ротмистров оказался в щекотливой ситуации. Он мог либо развернуть передовые группы 20-го и 29-го танковых корпусов назад, чтобы восстановить связь с тылами, либо приказать им продолжать двигаться на запад и рассчитывать, что идущие следом части пробьют коридор. Сложившаяся обстановка благоприятствовала последнему варианту. Ротмистров еще не ввел в бой 18-й танковый корпус, а в нескольких километрах восточнее позиций 11-й танковой дивизии сосредоточился и был готов к бою 5-й гвардейский кавалерийский корпус. К тому же 4-я гвардейская армия продолжала теснить немецкую 389-ю дивизию, а 53-я армия оказывала давление на 3-ю танковую дивизию. Эти обстоятельства позволяли Ротмистрову направить 20-й и 29-й танковые корпуса дальше на запад, вместо того чтобы разворачивать их, а задачу по восстановлению коммуникаций возложить на 18-й танковый корпус и 5-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию[101].

Возможно, Вёлер был уверен в намерениях 1-го и 2-го Украинских фронтов окружить XI и XXXXII армейские корпуса. Шансы предотвратить это, заблокировав 20-й и 29-й танковые корпуса, были действительно невелики. Все имеющиеся части действовали на флангах советского наступления, а с началом оттепели дороги стали оттаивать и размягчаться, быстро делаясь непроходимыми. В этих условиях сдвиг войск к западу требовал очень много времени. Единственный реалистичный шанс заключался в том чтобы отрезать советские передовые группы, что фактически и удалось выполнить 11-й танковой дивизии. Однако 4-я гвардейская армия атаковала южный фланг немецкой 389-й дивизии, нанеся удар на Пастырское. Если бы атака удалась, это дало бы 2-му Украинскому фронту возможность восстановить коммуникации со своими передовыми частями, даже при удержании 11-й танковой дивизии занятых ею утром 27 января позиций на ключевых дорогах на запад.

На южном фланге 389-й дивизии действительно сложилась критическая обстановка, и в район Пастырского были направлены имевшиеся в распоряжении подразделения 57-й дивизии. 4-я гвардейская армия достигла железнодорожной станции в Сердюковке, создав угрозу стыку 72-й и 389-й дивизий, где им перед этим с таким трудом удалось восстановить локтевую связь. Во второй половине дня полк 57-й дивизии и подразделения 4-й гвардейской армии столкнулись в лесу севернее Пастырского. Бой не имел решающего значения, но, во всяком случае, советское наступление было временно сдержано.

Вместе со многими другими солдатами Антон Мейзер из 389-й дивизии оказался около Пастырского. В течение ночи на 27 января ничего примечательного не случилось, но разнородная группа артиллеристов еще не имела связи с другими частями и имела слабое представление о противнике. Ранним утром 27 января было принято решение послать трех унтер-офицеров на разведку, и одним из них стал Мейзер. Каждый получил свое направление и двух человек в поддержку. Мейзеру было поручено вести разведку в северо-западном направлении.

На подготовку и выполнение задания было выделено немного времени, и Мейзер решил ехать верхом. Кадет Дамет вызвался сопровождать Мейзера, к радости последнего. Вторым спутником Мейзера стал солдат, бывший хорошим наездником. Всем им сообщили, что если они не вернутся к назначенному сроку, их будут считать погибшими[102].

Взяв с собой личное оружие, пулемет, несколько ручных гранат и продовольствие на санях, трое разведчиков выступили в путь. Лейтенант Сораевски и несколько солдат напутствовали их добрыми пожеланиями. Как можно тише они прошли через небольшой лес, через который, если понадобится, можно было провезти гаубицы. Вскоре они вышли к квадратной поляне в лесу. Толстый снег не позволял определить, для чего она предназначена, но Мейзер предположил, что это могла быть спортивная площадка[103].

Разведчики направились дальше по дороге, ведущей на запад, отметив, что падающий снег скроет их следы. Мейзер старался двигаться с постоянной скоростью, чтобы можно было верно судить о пройденном пути. До сих пор дорога шла в западном направлении, но когда она стала изгибаться, оценивать пройденное расстояние стало сложнее. Приблизительно в 11:00 разведчики выбрались на западный край леса и примерно в 300 метрах от себя увидели маленький хутор, который был их целью[104].

До сих пор они не замечали признаков присутствия врага. Трое немцев, замаскировавшись, лежали на опушке леса и наблюдали за хутором, но ничего не происходило. Мейзер решил, что они скрытно подберутся к ближайшим домам. Впечатление покинутой деревни сохранилось, и когда они оказались у домов. Однако, когда Мейзер зашел в один из них, он обнаружил плачущую женщину, которая сказала ему, что советские войска недавно забрали всех мужчин с хутора. На данный момент советских солдат там не было. Когда Мейзер понял, что вряд ли столкнется с противником, он сказал женщине приготовить яиц для него и его спутников. После быстрой еды они продолжили путь на запад[105].

Признаки активности противника все еще были редки, но на глаза попадались следы валенок, которые зимой носили советские солдаты. К тому моменту Мейзер и его товарищи вышли на рубеж, до которого следовало произвести разведку, они больше ничего не обнаружили. Мейзер решил, что они будут возвращаться по основной дороге на Пастырское. Выбор был удачным, потому что они так и не встретили врага. Однако, входя во вторую покинутую деревню, разведчики столкнулись с противником иного рода. На нескольких домах они увидели знаки, предупреждающие, что этот район опустошен сыпным тифом. Из предосторожности, прежде чем поспешить в Пастырское, они закрыли рты носовыми платками и даже закрыли морды своих лошадей[106].

Около 15:30 группа Мейзера вернулась в Пастырское, а скоро возвратились и обе другие группы. Мейзер доложил, что разведанный им маршрут свободен от войск противника, и, если срубить несколько деревьев, он может быть использован для транспортировки гаубиц. Мейзеру было приказано еще раз пройти вдоль маршрута и оставить метки, но в этот раз ему не повезло. Когда он и его люди доехали до деревни, покинутой из-за тифа, поблизости начали рваться минометные мины. Незамедлительно за этим последовал огонь стрелкового оружия, и Мейзер с товарищами галопом поскакали назад в Пастырское. Несчастья Мейзера продолжались. После доклада о том, что маршрут перекрыт противником, он получил приказ принять под командование взвод в северной части Пастырского. Он едва сумел добраться туда, потому что столкнулся с автомобилем и получил травму ноги, в результате чего лишился возможности ходить — очень опасное положение для солдата, который, возможно, находится в окружении. Сумеет ли он теперь выбраться из ловушки, зависело от других[107].

Тем временем на других участках продолжались бои, в том числе в районе Капитановки. Генерал-майор фон Витерсхейм, командир 11-й танковой дивизии, приказал одному пехотному батальону при поддержке штурмовых орудий захватить Писаревку[108]. Скоро солдаты пошли в атаку, но она потерпела неудачу. После некоторых перегруппировок была предпринята еще одна попытка взять деревню, на этот раз при поддержке реактивных минометов, но и она провалилась. Танковая боевая группа дивизии действовала более успешно. К середине дня 27 января ей удалось захватить южную половину Капитановки. Вдобавок когда дивизия Витерсхейма установила контакт с 14-й танковой дивизией, район Тишковки был взят под контроль.

До сих пор 11-я танковая дивизия имела только успехи. На самом деле при ее ограниченной силе она вряд ли могла рассчитывать на то, что так будет продолжаться и дальше. Но ее соседи справа, 14-я и 3-я танковые дивизии, имели гораздо меньшие достижения. 52-я армия начала беспокоящие атаки на позиции 3-й танковой дивизии, но та сумела их сдержать и направила свою танковую группу на помощь 14-й танковой дивизии, пытавшейся вернуть контроль над Россоховаткой. Вначале 103-й пехотный полк 14-й танковой дивизии при поддержке четырех танков сумел захватить центр Россоховатки, несмотря на столкновение с ленд-лизовскими танками. Однако в результате советской контратаки немцы были выбиты из Россоховатки, а две немецкие атаки во второй половине дня не принесли успеха. Безрезультатные бои вокруг Россоховатки обошлись дорого. Например, с утра 26 января по вечер 27 января 14-я танковая дивизия потеряла 310 человек. Это составило более четверти всех потерь, понесенных дивизией за январь.

Возможно, нарушенные коммуникации повлияли на советское наступление, так как после занятия Шполы 20-й танковый корпус на запад пока не продвигался, хотя он привлек свою стрелковую бригаду для обороны района Шполы. 29-й танковый корпус добился больших успехов юго-восточнее Шполы, где он освободил Водяное, Липянку и Межигорку[109].

Восстановить связь с двумя передовыми корпусами было крайне важно, и Ротмистров не мог ждать, пока его сосед с севера проложит новый маршрут. Поскольку 18-й танковый корпус и 5-й гвардейский кавалерийский корпус были наготове, он приказал им пробить коридор на запад. Эти усилия поначалу не принесли успеха, но во второй половине дня советские войска, атаковавшие с запада, воспользовавшись густым туманом, проскользнули через позиции 11-й танковой дивизии и наладили очень слабую связь с советскими силами в Оситняжке[110].

Беспорядочные боевые действия в районе Капитановка — Тишковка продолжались в течение вечера. В исследовании советского Генерального штаба, посвященном битве, утверждается, что к концу дня немецкая группировка с 70 танками и 30 штурмовыми орудиями окружила Тишковку. Это утверждение абсолютно безосновательно. В распоряжении немцев и близко не было такого количества бронетехники в окрестностях Тишковки. Трудно сказать с определенностью, является ли это примером путаницы, вызванной туманом и темнотой, или же заведомым искажением, но, конечно, одно объяснение не исключает другого[111].

В конце дня ни одна из сторон не имела полного контроля над районом Капитановка — Писаревка — Тишковка. Напротив, каждая сторона удерживала ряд рассеянных позиций. 2-й Украинский фронт в течение дня задействовал существенные подкрепления, среди которых наиболее важными были, конечно, танковый и кавалерийский корпуса, но последний также был усилен противотанковой бригадой. Немецкие подкрепления были гораздо скромнее. В 16:00 майор Глесген, командир 1-го батальона 26-го танкового полка (батальон «Пантер», который находился в пути), прибыл в штаб XXXXVII танкового корпуса, его батальон еще не добрался до исходных позиций. Пятнадцать минут спустя с таким же сообщением в штаб прибыл и командир артиллерийского дивизиона РГК[112].

К вечеру у немцев произошли некоторые изменения в структуре командования. Поскольку 11-я и 14-я танковые дивизии были введены в бой, они находились в подчинении XI армейского корпуса. С вечера 27 января они были переподчинены XXXXVII танковому корпусу. Учитывая советский прорыв, это решение должно было повысить эффективность управления, позволив командованию XI армейского корпуса сосредоточиться на ситуации севернее советского вклинения, а командованию XXXXVII танкового корпуса — на ситуации на юге.

Обстановка в районе севернее вклинения частей Красной армии действительно давала командованию XI армейского корпуса много поводов для размышления. В первой половине дня в Сердюковке и Красном Хуторе бой перекатывался то туда, то обратно через железную дорогу. Хотя 72-й дивизии удавалось удерживать фронт обороны, положение становилось критическим. Полк из 57-й дивизии получил приказ контратаковать во второй половине дня. Когда полк был подтянут на исходные позиции, советские войска продолжили наступление на запад, и вскоре стало ясно, что 72-й дивизии не удержать железнодорожную линию.

Гедке понял, что активные действия советских войск на участке Сердюковки связывают немецкие части, которые нужнее в других местах. В 17:40 в телефонном разговоре со Шпейделем он снова поднял вопрос, об отводе 72-й дивизии на тыловые позиции. И снова Шпейдель отвечал, что ему нужно разрешение командования группой армий и ему придется перезвонить позже. Шпейдель незамедлительно обсудил вопрос с Вёлером, который тотчас же позвонил в управление группы армий «Юг». В 19:20 Шпейдель вновь говорил с Гедке и передал ему, что разрешение получено.

Конечно, нельзя определенно говорить, что положение немцев заметно улучшилось бы при более раннем отводе дивизии на тыловую линию, но удержание дивизии в выступе вокруг Смелы, находясь в котором она не играла важной роли, конечно, не шло на пользу делу. Если бы дивизия отступила, это сделало бы возможным отправку 57-й дивизии на юг в более ранние сроки. Следует помнить, что наиболее важные действия немцев разворачивались на южном фланге советского наступления, где контратаковали 11-я и 14-я танковые дивизии. Эти дивизии были слишком слабы по количеству танков, чтобы иметь хорошие шансы решительно повлиять на обстановку. Не представляется возможным точно установить их силы в начале советского наступления, но, по-видимому, они располагали самое большее 40–50 боеспособными танками и штурмовыми орудиями. Это было совсем немного по сравнению с 323 танками и САУ введенными в бой 2-м Украинским фронтом в операции 25 января. Конечно, Конев не мог использовать их все против двух немецких танковых дивизий, но имеющиеся цифры все равно оказывались не в пользу немцев[113].

Прибывающий батальон «Пантер» в этих условиях был значительным подкреплением. На самом деле батальон предполагалось ввести в состав 26-й танковой дивизии, которая в это время вела бои в Италии, но он так никогда и не добрался до своей дивизии. Он провел 1943 год в ожидании танков и в конце концов был отправлен на Восточный фронт в январе 1944 года. Изначально батальон был придан дивизии «Великая Германия», но, видимо, не успел поучаствовать ни в одном бою в ее составе. 27 января он начал выдвигаться в расположение XXXXVII танкового корпуса. Он был почти полностью укомплектован и, покидая «Великую Германию», имел в своем составе 67 боеспособных «Пантер». На марше в XXXXVII танковый корпус у одной из «Пантер» возник пожар в моторном отделении, и она была потеряна безвозвратно. Прочие танки тоже имели поломки различных механизмов, но утром 28 января батальон все еще мог отправить в бой 61 «Пантеру»[114].

До сих пор до конца неясно, как Конев, Ротмистров, Галанин и Рыжов оценивали перспективы разворачивающейся операции. Исследование советского Генерального штаба, написанное по горячим следам в том же 1944 году, изображает немецкие войска в Капитановке весьма сильными. Последующая советская литература также придерживается этой точки зрения. Однако цифры немецкой боевой мощи сильно раздуты, возможно, в результате сознательных манипуляций после окончания битвы, но также возможно, что они действительно отражают представления советского командования об истинных силах противника. Если советские командиры действительно верили этим раздутым цифрам, то им было о чем побеспокоиться, но действительность была такова, что немцы находились в отчаянном положении. Советская операция могла оказаться под угрозой, лишь если бы командование потеряло самообладание, но этого не случилось.

Утром 28 января передовые бригады 20-го танкового корпуса начали наступление из Шполы на Звенигородку. Продвигаясь к своей цели через Лозоватку, они встречали только разрозненные очаги сопротивления. Для немцев город был уже практически потерян. В 10:00 Шпейдель позвонил Буссе и прямо сообщил ему, что если не будет принято немедленных мер, Звенигородку удержать не удастся. В Звенигородке находилось всего около сотни казаков, и не приходилось надеяться, что они отобьют удар приближающихся советских танковых бригад. Буссе и Шпейдель ясно осознавали, что окружение XI и XXXXII армейских корпусов — дело нескольких часов[115].

Незадолго до полудня советские 8-я и 155-я танковые бригады вышли к Звенигородке с востока и юго-востока. Признаков организованной обороны не наблюдалось, но благоразумие заставляло быть осторожными всякий раз, наступая на населенные места танковыми частями. Однако город был легко очищен от противника, и вскоре с северо-запада к городу тоже подошли советские войска. Это были передовые части 6-й танковой армии. Фронты Конева и Ватутина встретились в Звенигородке[116].

Пока 20-й танковый корпус продолжал наступление на запад, немцы не прекращали попытки взять под контроль район Капитановки. Как упоминалось выше, 1-й батальон 26-го танкового полка, укомплектованный «Пантерами», был наиболее сильным немецким подразделением, принимавшим участие в этих попытках. Поскольку для батальона эти бои стали боевым крещением, стоит рассмотреть его действия 28 января подробнее, чтобы получить некоторое представление о трудностях, с которыми неопытное формирование могло столкнуться в бою.

В течение лета и осени 1943 года 1-й батальон 26-го танкового полка формировался и проходил подготовку во Франции в ожидании своих танков. Пришлось ждать до начала декабря, когда батальону наконец были поставлены по железной дороге все положенные по штату 76 танков, а также две бронированные ремонтно-эвакуационные машины на базе «Пантеры». А скоро пришел приказ на отправление на Восточный фронт.

Вечером 5 января 1944 года батальон приступил к погрузке танков на эшелоны на шести небольших железнодорожных станциях в Северной Франции. Всего для переброски на Восточный фронт батальону потребовалось 12 поездов. Подача поездов и погрузка заняли три дня. К середине дня 6 января в двигателе одной из «Пантер», уже погруженной на поезд, возник пожар. Несмотря на яростные усилия людей по спасению машины, пожар потушить не удалось, и танк стал первой безвозвратной потерей батальона, даже не успев выехать на фронт.

Первые подразделения батальона прибыли в украинский город Помошная 14 января, и командир батальона майор Глесген связался с дивизией «Великая Германия», которой придавался батальон. За две недели пребывания в «Великой Германии» танкисты батальона не видели боев, хотя его 2-я рота занимала оборонительные позиции на передовой. В 11:17 27 января батальон получил приказ следовать в расположение XXXXVII танкового корпуса и к 12:30 выступил в путь, имея 63 боеспособных танка. Расстояние было не особенно большим, примерно 75 километров, но без потерь все равно не обошлось. Когда батальон подходил к Малой Виске, у одной из «Пантер» самопроизвольно загорелось моторное отделение, в результате чего она полностью сгорела. Загорелась и одна из ремонтно-эвакуационных машин, но пламя было потушено прежде, чем танк получил серьезные повреждения. Тем не менее, поскольку в батальоне было только две ремонтно-эвакуационные машины, временный выход из строя одной из них стал серьезной потерей. В ближайшие дни ожидалось много поврежденных танков, которым потребуется ремонт. Еще одна «Пантера» провалилась на мосту, но была отремонтирована. Еще у четырех танков случились поломки механизмов, но в течение ночи остальная часть батальона прибыла в район Златополя.

Когда 28 января танкисты готовились к атаке, Глесген и командиры рот его батальона получали информацию о своих и вражеских войсках, находящихся в этом районе. Они узнали, что боевая группа фон Брезе была расположена в в двух-трех километрах к северо-востоку от Капитановки. Несколько дальше на юго-восток, на высоте восточнее Капитановки, стояли в обороне несколько «Пантер» 11-й танковой дивизии под командованием майора Сиверса. Южная часть Тишковки была занята немецкой пехотой, тогда как северная и центральная часть была в советских руках. Писаревка контролировалась Красной армией, но немцы удерживали позиции южнее этого села. К тому же перехваченные радиопереговоры давали повод думать, что советские войска, прорвавшиеся на запад, страдали от недостатка боеприпасов и горючего. Анализируя результаты радиоперехвата, немцы полагали, что советские части развернутся на восток, чтобы обеспечить путь для снабжения.

Обстоятельства заставили полковника Бюзинга, несшего ответственность за использование 1-го батальона 26-го танкового полка, приказать батальону организовать атаку, чтобы соединиться с боевой группой фон Брезе и «Пантерами» майора Сиверса, после чего занять позиции для отражения советского удара, ожидавшегося со стороны развернувшихся на восток передовых частей. Было решено, что для выполнения этой задачи батальону следует выдвинуться из района Златополя по дороге на Каменоватку, а затем повернуть на север приблизительно в двух километрах западнее города. Командование надеялось, что, наступая между Тишковкой и Писаревкой, батальон сумеет достичь района, занятого фон Брезе и Сиверсом. Майор Глесген приказал 2-й роте идти впереди, 1-й и 4-й ротам — на левом и правом флангах соответственно, а 3-й роте двигаться сзади в качестве резерва.

Когда план атаки был составлен, танки продолжили движение к месту сбора. В 19:45 первые подразделения достигли Малой Виски, а это означало, что пройдено уже около двух третей пути до района Златополя. Был отдан приказ остановиться, чтобы проверить состояние машин и дать экипажам шанс на короткий отдых. В 22:30 батальон возобновил марш, и в 01:00 28 января первые танки вышли к Златополю. Поскольку на следующий день батальон должен был идти в атаку, люди крайне нуждались в сне, но до рассвета 28 января оставалось всего несколько часов. Хуже того, часть этого времени нужно было потратить на техническое обслуживание и заправку танков, загрузку боекомплекта. Было жизненно важно обеспечить по возможности лучшее техническое состояние машин, поскольку поломки на поле боя могли оказаться фатальными под огнем врага как для танков, так и для экипажей. Командирам тоже не пришлось выспаться. В 02:45 Глесген вызвал к себе командиров рот: капитана Майера (1-я рота), капитана Леммера (2-я рота), лейтенанта Вартмана (3-я рота) и лейтенанта Кирхгофа (4-я рота), чтобы дать им более подробные указания по проведению атаки, которая должна была начаться в пределах трех часов.

В 06:00 28 января из Златополя вывели свои танки усталые экипажи, которые наверняка испытывали смешанное чувство волнения и страха, глядя на дорогу на Каменоватку. Механики трудились всю ночь, и утром к бою была готова 61 «Пантера», в том числе два командирских танка — внушительная сила для немцев в этот период войны. Скоро головная группа достигла точки в двух километрах западнее Каменоватки, и танкисты развернули свои машины на север. Они еще не знали, что дальше к северу сильные части 18-го танкового корпуса выполняли приказ восстановить коридор к частям 5-й гвардейской танковой армии, наступающим на Звенигородку, и обеспечить его безопасность.

Лейтенант Кирхгоф вспоминал, что батальон сделал короткую остановку вскоре после поворота на север, чтобы из походной колонны развернуться в боевой порядок для атаки. Остановка оказалась слишком короткой для такого перестроения, а по радио поступали яростные приказы ускорить темп движения, хотя танки и так ехали на высокой скорости.

Во главе с майором Глесгеном и капитаном Леммером батальон шел к своей цели. Он миновал немецкие позиции южнее Писаревки и вышел на ничейную территорию, точнее, на территорию, которая считалась незанятой противником. Скоро стало ясно, что наблюдатели Красной армии обнаружили немецкие танки, потому что вокруг них стали рваться артиллерийские снаряды. Не имея потерь, «Пантеры» на высокой скорости проследовали на север. Заградительный огонь прекратился, и майор Глесген приказал сделать короткую остановку, чтобы дать дальнейшие указания.

Лейтенант тен Бринк, командовавший танковым взводом, вспоминал, что его рота в сравнительно плотном построении пересекла небольшую высоту в километре к юго-востоку от Тишковки и въехала в низину. Когда он увидел это, то испугался, что его танки будет легко обнаружить из Тишковки. Его страх имел основания. Когда танки дошли до середины низины, советские противотанковые пушки открыли по его взводу огонь с фланга. Без промедления «Пантеры» тен Бринка повернули на девяносто градусов влево, чтобы подставить огню толстую лобовую броню, и открыли огонь по советским пушкам.

Тем временем другие два взвода его роты продолжали двигаться вперед, и скоро тен Бринк получил приказ догнать роту. Он снова направил свои танки на север, за исключением одного, который пришлось временно оставить позади, поскольку он не мог выйти из-под огня противотанковых пушек, не подставив им свой сравнительно слабо бронированный борт. Когда все пушки были подавлены, он догнал танки своего взвода.

В то время как взвод тен Бринка вел бой против противотанковых пушек около Тишковки, остальные два взвода 2-й роты продолжали двигаться к высоте 205,4 между Тишковкой и Писаревкой, к которой они вышли в 09:00. Вдруг тен Бринк услышал по радио, что справа сзади них появились вражеские танки. Рота остановилась и атаковала приближавшиеся машины противника. Советские танки были подбиты, но тен Бринк увидел, что несколько немецких танков тоже получили попадания. Короткий огневой бой скоро закончился, и тен Бринк ожидал, что вот-вот поступит приказ двигаться дальше на север, но от командира роты капитана Леммера не поступало никаких указаний.

Пока 2-я рота шла в голове батальона, 4-я и 1-я роты шли вплотную к ней на флангах. Капитан Майер вел свою роту и видел, как советские танки атаковали вторую роту во фланг. Он оценил численность атакующей группы примерно в дюжину Т-34 и немедленно приказал своей роте атаковать их. В течение нескольких минут, по словам Майера, все советские танки были подбиты. Вскоре после этого лейтенант Кирхгоф, возглавлявший 4-ю роту, приблизился к месту боя достаточно, чтобы разглядеть 10–12 подбитых Т-34, а также несколько «Пантер».

Фактически после разворота «Пантер» 2-й роты и вступления в бой 1-й роты советские танки оказались атакованы с двух направлений. Конечно, это сделало их положение очень уязвимым, но это также означало, что неопытные немецкие экипажи рисковали получить попадание друг от друга. К счастью для них, силуэты «Пантер» и Т-34 сильно различались, но в пылу боя легко могли случиться ошибки. Мы не нашли ни одного свидетельства, что кто-то в этом бою пострадал от огня своих танков, но кажется, что ни 1-я, ни 2-я роты не имели полного представления о действиях друг друга.

Как только скоротечный бой завершился, капитан Майер получил приказ повернуть свою роту налево. Едва радио замолкло, по его роте открыли огонь советские противотанковые пушки. Майер увидел, что хорошо окопанные пушки занимают позиции и на севере, и на востоке. Если бы он повернул роту на запад, как ему только что было приказано, его танки были бы открыты для огня в борт и в корму, где броня «Пантер» была тоньше, чем в лобовой части. Часы Майера показывали несколько минут десятого, когда он по радио доложил обстановку командиру батальона. Прием его сообщения был подтвержден, но дальше радио замолчало.

После некоторых колебаний Майер решил последовать приказу и начал разворачивать свой танк. Вдруг машина содрогнулась от попадания бронебойного снаряда. Водитель и радист получили ранения, и за несколько следующих секунд в танк угодили еще три снаряда. Один из них заклинил башню, не оставив Майеру выбора кроме приказа покинуть танк. Он добежал до другой «Пантеры» и влез на нее под усиливающимся огнем противотанковых пушек. Тем временем танки его роты открыли ответный огонь и, видимо, заставили замолчать две или три пушки противника, но стоит отметить, что верно оценить это в пылу боя очень сложно. Когда Майер сел в новый танк, он прокричал по радио, что рота должна пройти задним ходом 200 метров, чтобы воспользоваться гребнем высоты 205,4, где он также нашел танки 2-й и 4-й роты. Однако связи с командиром батальона не было. Майер решил вернуться на командный пункт полковника Бюзинга, чтобы попытаться получить какую-либо информацию о нем.

3-я рота под командованием лейтенанта Вартмана вначале пыталась догнать батальон, но так и не сумела этого сделать к тому моменту, как в юго-восточной части Тишковки засверкали вспышки противотанковых орудий. «Пантеры» почти в тот же момент ответили снарядами и пулеметным огнем. Скоро юго-восточная часть Тишковки была в огне, и советским солдатам пришлось отступить на север. Наблюдая за этим, Вартман увидел, что у 2-й роты имеется отличная возможность атаковать их во фланг. Он попытался связаться с Глесгеном и Леммером по радио, но тщетно. Несколько позже в тот же день Вартман узнал, что к этому времени и Глесген и Леммер погибли.

На самом деле о смерти Леммера стало известно довольно быстро, поскольку его танк с номером 201 вспыхнул от попадания бронебойного снаряда. Вскоре после этого лейтенант тен Бринк принял командование 2-й ротой. Судьба Глесгена некоторое время оставалась невыясненной. Возможно, его танк вышел из строя из-за аварии двигателя, и он пересел на другую машину. Его адъютант вернулся назад, чтобы проконтролировать продвижение третьей роты, так что он не видел, что случилось с командиром батальона[117].

Возможно, быстрая смерть командира батальона, о которой какое-то время не было известно, послужила одной из причин нерешительных действий батальона после выхода на высоту 205,4 примерно в 9 часов утра. Лейтенант Кирхгоф видел, что помимо его 4-й роты 1-я и 2-я роты также заняли оборонительные позиции на холме, оказавшись, таким образом, в тупиковой ситуации. Спустя немного времени капитан Майер, вернувшись с командного пункта полковника Бюзинга, сообщил батальону, что и майор Глесген, и капитан Леммер убиты. Несмотря на это, атаку на север нужно было продолжать. Задача оставалась той же, что и несколько часов назад. Майер как старший по званию офицер из оставшихся в живых должен был принять командование батальоном.

И Майер, и Кирхгоф видели, что советские войска занимают хорошо укрепленные позиции севернее высоты 205,4, а также по окраинам сел Писаревка и Тишковка. Идти дальше вперед было бы очень трудно в немалой мере потому, что туман и падающий снег практически не давали возможности разглядеть противотанковые пушки, которые открыли огонь в тот же момент, как «Пантеры» Кирхгофа двинулись вперед. Ему казалось, что каждый снаряд находил цель, но ни один немецкий танк не был подбит. Однако, находясь под огнем противотанковых пушек, местонахождение которых он не мог определить, чтобы, в свою очередь, обстрелять, Кирхгоф не был склонен продолжать атаку. Вместо этого он приказал роте дать задний ход и укрыться за гребнем холма позади. Он надеялся использовать превосходство пушек «Пантер» на больших дальностях, чтобы расстрелять противотанковые пушки по одной.

В этот момент появился полковник Бюзинг и сказал, что батальоном будет командовать он, а не капитан Майер.

Роль полковника Бюзинга в структуре управления была не вполне ясна. На самом деле он служил в дивизии «Великая Германия», но сопровождал 1-й батальон 26-го танкового полка, когда тот покидал дивизию. Так как майор фон Сиверс, командовавший танковым полком в 11-й танковой дивизии, был окружен советскими частями, Бюзинг пытался соединиться с ним. Однако единственным подразделением в распоряжении Бюзинга был 1-й батальон 26-го танкового полка. Таким образом, он просто осуществлял связь между командиром 11-й танковой дивизии и Глесгеном, пока последний не погиб. В любом случае, Бюзинг быстро пришел к выводу, что обстановка требовала иного, чем выбранный батальоном, способа атаки. До сих пор танки атаковали без всякой поддержки пехоты, артиллерии или с воздуха. Бюзинг намеревался организовать артиллерийскую поддержку, прежде чем танки снова пойдут вперед.

К несчастью, артиллерии, готовой немедленно открыть огонь, не было. Фактически ее не стоило ждать раньше 14:00. Бюзинг и командиры 3-й и 4-й рот решили лично провести разведку вражеских позиций. Стало ясно, что впереди, на высоте 209,4, а также на дороге между высотой и Тишковкой, Красная армия оборудовала мощные позиции, прикрытые противотанковыми пушками. К тому же на западной окраине Писаревки тоже была организована сильная противотанковая оборона, которую до того уже наблюдал Кирхгоф. На этот раз немецкие командиры также разглядели около десятка Т-34 на восточном и западном склонах высоты 209,4. Неожиданно на немецких офицеров обрушился огонь советской артиллерии. Лейтенант Вартман был ранен осколком снаряда в голову, и его пришлось эвакуировать. Его заменил лейтенант Мут. Так, за несколько часов батальон потерял своего командира и двух из четырех командиров рот.

С нетерпением танкисты ждали обещанного артиллерийского огня. Сами они сейчас мало что могли сделать кроме бдительного наблюдения за окрестностями. Поскольку с ними не было пехоты, им приходилось самим обеспечивать, чтобы группы истребителей танков не подобрались слишком близко к их «Пантерам». Наверное, они проводили время и в раздумьях о том, что происходило с ними за первый день боев. Они начали день с 61 машиной, а теперь осталось лишь 35 танков. На самом деле большую часть «Пантер» можно было отремонтировать, но неясно, осознавали ли это танкисты в тот момент[118].

Артиллерийской поддержки пришлось ждать дольше, дольше, чем хотелось бы. Пока немецкие танкисты ждали, советские солдаты укрепляли свои оборонительные позиции. Наконец около 14:50 немецкая артиллерия открыла огонь, затем по Писаревке нанесли удар пикирующие бомбардировщики. В результате задержка между ударами артиллерии и авиации и атакой «Пантер» вышла слишком большой, предоставив противнику достаточно времени для восстановления обороны. К тому же артиллерия начала обстрел первой, до удара пикировщиков по Писаревке. Таким образом, у оборонявшихся к северу и западу от расположения «Пантер» получили еще больше времени для приведения позиций в порядок. Наконец, огонь артиллерии был не особенно сильным, так же как и эффект от атаки бомбардировщиков, поскольку их встретило мощное зенитное прикрытие, и бомбы пришлось сбрасывать с большой высоты.

Когда в 15:35 «Пантеры» двинулись вперед, имея 3-ю роту посередине, 1-ю и 4-ю роты — слева и справа, они натолкнулись на оборону, которая вовсе не была уничтоженной или нарушенной. Им была поставлена задача занять высоту 209,4 и ожидать там подхода немецкой пехоты, сразу после чего «Пантеры» должны были продолжить наступление. Лейтенант Мут, командовавший 3-й ротой с тех пор, как Вартман получил ранение, особенно беспокоился за фланговый огонь из Писаревки, где, скорее всего, стояли в засаде противотанковые пушки. Его опасения полностью оправдались. Когда «Пантеры» поехали вперед, два танка из 4-й роты вспыхнули от попаданий в борт. Скоро начали получать попадания и танки 3-й роты, и Мут приказал своим танкам открыть огонь по советским пушкам. Но только «Пантеры» Мута заняли позиции для ведения огня по позициям противника, полковник Бюзинг приказал командирам рот прибыть на его командный пункт.

В сумерках Мут и Кирхгоф явились на командный пункт Бюзинга на южном склоне высоты 205,4. Вместо приветствия Бюзинг встретил их обвинениями в медленном выступлении батальона после артиллерийской подготовки. Он даже угрожал военно-полевым судом, если их подразделения не будут действовать более решительно. Угрозы Бюзинга относились не только к прибывшим командирам рот, но и к двум другим. Адъютант батальона был послан на поиски капитана Майера, поскольку он был одним из двух, до сих пор не прибывших на командный пункт.

Мут и Кирхгоф вернулись в свои подразделения, и неизвестно, что они думали об угрозах Бюзинга. В отчетах о боевых действиях, составленных командирами рот спустя несколько дней, ни один из них не оставил лестных отзывов о командовании Бюзинга. Напротив, отчеты были весьма критическими. Среди прочих жалоб отмечался факт, что командирам не сообщили о времени и длительности артиллерийской подготовки и удара бомбардировщиков. Эта критика выглядит справедливой, поскольку было действительно невозможно воспользоваться результатами ударов, о которых они не были уведомлены. Еще более прямая критика действий Бюзинга просматривается в комментарии о времени, потерянном на вызов командиров на командный пункт. Световой день подходил к концу, и каждая минута была дорога. В темноте «Пантеры» лишались преимущества, заключавшегося в большой дальности эффективного огня своих пушек.

Атака продолжилась, но 1-я рота прошла едва ли больше 800 метров, когда адъютант батальона нашел Майера и приказал ему прибыть к Бюзингу. Так в разгар атаки старший ротный командир был вынужден вернуться назад на командный пункт. Когда Майер добрался до Бюзинга, тот обвинил его в задержке атаки. Бюзинг грубо сказал ему: «Батальоном командую я, вам вообще некому давать приказы». Снова Бюзинг требовал безотлагательных действий, но, как писал Майер через три дня, к тому времени, как он возвратился в роту, уже стемнело. Он разглядел танки в свете осветительных ракет, вспышках выстрелов из пушек и пулеметов, но казалось, что большая часть машин при попытке выполнить приказ и занять высоту 209,4 сбились с пути.

Рота Майера наступала вместе с 3-й и 4-й ротами, в то время как рота тен Бринка прикрывала левый фланг батальона. Как и ожидалось исходя из дневных наблюдений, фланговый огонь советских противотанковых пушек оказался очень сильным. Почти сразу же танк лейтенанта Ноймеера, возглавлявшего один из взводов в роте Кирхгофа, получил попадание и загорелся. Танкисты Кирхгофа обнаружили, что в темноте они не могут определить местоположение вражеских пушек с точностью, достаточной для их уничтожения. Хотя вспышки пушечных выстрелов были видны, по ним невозможно было оценить расстояние до цели.

Тем не менее Кирхгоф и Мут решили двигаться вперед. Запустив осветительную ракету, они увидели советские машины на дороге между Тишковкой и высотой 209,4. По радио Кирхгоф отдал приказ открыть огонь по этим машинам, но почти сразу же Бюзинг скомандовал по радио: «Прекратить огонь по машинам и продолжить движение к цели». По сути, приказ Бюзинга кажется оправданным, поскольку «Пантеры» достигли высоты 209,4, где были подбиты один или два Т-34, остальные отступили.

Добравшись до северного края высоты, немецкие танкисты получили короткую передышку. В этот момент Кирхгоф услышал, как Бюзинг по радио приказывает не пересекать дорогу севернее высоты 209,4 до того, как он сам прибудет на высоту. После этого от Бюзинга долго не поступало никаких команд. Тем временем советские противотанковые пушки открыли огонь по «Пантерам» с фланга, заставив немцев отойти на 50–100 метров назад в поисках менее уязвимой позиции. Однако за счет этого маневра советская пехота сумела подобраться вплотную к немецким танкам. Кирхгоф, высунувшись из люка по грудь, стрелял по советским пехотинцам из пистолета, но в темноте было очень трудно попасть в них. Позади своей машины он увидел два немецких танка, экипажи которых готовили один из танков к буксировке другим. К тому же он обнаружил очень близко к ним пехоту и запряженные лошадьми повозки противника. Шум двигателей «Пантер» заглушил звуки приближения русских. Кирхгоф немедленно приказал экипажу развернуть башню, но было слишком поздно. Советская противотанковая пушка на прямой наводке подбила один из танков, готовившихся к буксировке. Кирхгоф в ярости потребовал от своих танков прекращать движения и все время маневрировать.

Кирхгоф несколько раз пытался связаться с Бюзингом по радио, чтобы сообщить ему о сложившейся обстановке. Но все попытки были безрезультатны, и капитан Майер принял командование батальоном. Поскольку у танкистов не имелось ясной задачи, а танки не получили пехотного прикрытия, даже когда советская пехота и противотанковые пушки стали просачиваться на их позиции, капитан Майер приказал батальону переместиться восточнее, в частности чтобы выйти из зоны, освещаемой горящими машинами. Немецкие танки выстроились «ежом» и вскоре услышали Бюзинга по радио. Он приказал пустить зеленую и белую ракеты, чтобы обозначить свою позицию. Майер не стал пускать ракеты, потому что опасался осветить свои танки, сделав их легкими целями для советских артиллеристов. Вместо этого Кирхгоф взял ракетницу и, прежде чем выстрелить, отбежал от танков. Через некоторое время показались две немецкие полугусеничные машины, что обеспечило «Пантерам» некоторое пехотное прикрытие в темноте. Однако скоро Бюзинг по радио приказал батальону отойти обратно на высоту 205,4, что, после некоторых колебаний, было выполнено.

Поскольку между основными силами батальона и командным пунктом Бюзинга были советские подразделения, этот маневр был не таким простым, как могло показаться. Однако капитан Майер дал своим танкистам указание сформировать колонны и неуклонно двигаться на юг. В ночной темноте советской пехоте было трудно различить «Пантеры». Поскольку они двигались в колоннах, их, видимо, ошибочно приняли за советские танки. Немцы отступили на юг и без единого выстрела вышли к командному пункту Бюзинга.

У нескольких «Пантер» подходило к концу горючее и боеприпасы, и их экипажи ожидали найти их запасы за высотой 205,4, но когда они добрались до ее южного склона, там ничего не нашлось. Им сообщили, что колонна службы снабжения попала под обстрел советской артиллерии и понесла потери. Кроме того, на этой высоте «Пантеры» оставались в зоне досягаемости огня противотанковых пушек противника. Лучшим решением казалось продолжить путь навстречу колонне снабжения, оставив заслон на высоте 205,4.

Таким образом, закончился для танкистов 1-го батальона 26-го танкового полка длинный первый день боев. Утром 28 января они вступили в бой, имея 61 «Пантеру», а спустя сутки в батальоне осталось 17 машин — потери составили 44 танка. Из них десять подлежали списанию, а остальные нужно было эвакуировать и отремонтировать. Значительное число машин просто вышло из строя из-за поломок. Шестнадцать лишились хода из-за повреждений двигателя. Во многих случаях повреждались подшипники шатунов. Механикам стоило больших усилий увеличить число боеспособных танков батальона.

Результаты первого дня боев батальона произвели тяжелое впечатление, и его действия обсуждались в высших штабах. Командование 11-й танковой дивизии, которой был подчинен батальон, была крайне недовольна его действиями в бою, и Витерсхейм высказывал свое мнение об этом в разговорах с XXXXVII танковым корпусом и 8-й армией.

Бюзинг, что неудивительно, тоже критиковал действия батальона, и утром 29 января он освободил капитана Майера от командования 1-й ротой, хотя угроза военно-полевого суда так и не сбылась. Таким образом, в течение 24 часов батальон потерял своего командира и одного командира роты убитыми, одного командира роты раненым и одного командира роты смещенным с должности. Единственным оставшимся командиром был лейтенант Кирхгоф.

Вызывает сомнения, было ли оправданным такое суровое решение, учитывая реальный ход боя. Возможно и так, но возможно, что неудача была преувеличена. Например, в 11:00 29 января в журнале боевых действий 8-й армии было отмечено, что в батальоне осталось только 17 танков из первоначальных 61, а безвозвратные потери составили 20 машин. Однако более детальное расследование показало, что лишь 10 танков были потеряны безвозвратно. Тем не менее это были значительные потери. В последующих боях под Корсунем батальон потерял всего лишь еще три «Пантеры», и это позволяет предположить, что батальон быстро учился на своих ошибках.

Не следует забывать, что батальон столкнулся с рядом неблагоприятных обстоятельств. 28 января батальон пошел в бой без всякой поддержки или взаимодействия с пехотой, артиллерией, авиацией или какими-либо другими войсками. Кроме того, когда батальону была обещана поддержка пехотой, артиллерией и авиацией, на ожидание этой помощи было потеряно значительное время. Еще одной проблемой была разведка, которая проводилась, но не была доскональной. Силы обороняющегося противника оценивали лишь офицеры, которым был подчинен батальон Глесгена. Складывается впечатление, что батальону необдуманно поставили задачу, которая оказалась сложнее, чем предполагалось.

Действия Бюзинга по руководству батальоном тоже вызывают вопросы. Если он посчитал действия Майера на посту командира батальона после гибели Глесгена ошибочными, то ему следовало самому возглавить батальон, вместо того чтобы пытаться управлять им с тыловой позиции, как он делал 28 января.

В ходе боя 28 января было много примеров неудовлетворительного использования радиосвязи, поэтому кажется особенно важным, чтобы командир не оставался позади. Фактически командование с передовой, а не из тыла было одной из прочно утвердившихся традиций немецкой армии. То, что Бюзинг уклонялся от этого, выглядит несколько странно, ведь он был весьма опытный командир. Угрозы полковника Бюзинга не внушали его подчиненным доверия к нему как к командиру, что необходимо тем, кто сталкивается с ужасами и хаосом боя. С другой стороны, командиры, которым он угрожал, видимо, не принимали его всерьез и не боялись критиковать его в своих отчетах.

Капитана Майера можно обвинять в нерешительности в бою. Например, он отправился на командный пункт Бюзинга в 9 утра вместо того, чтобы остаться впереди и обеспечить возобновление атаки. Также он колебался в принятии решения, когда батальон должен был перейти в атаку после артиллерийской подготовки чуть раньше до трех часов дня. Хотя справедливым будет замечание, что у него отсутствовала информация о времени завершения артиллерийского обстрела, немецкая доктрина подчеркивала, что в неясных ситуациях лучше действовать, чем оставаться пассивным. В той конкретной ситуации Майер действовал вразрез с этой традицией.

К несчастью, Бюзинг был убит через три недели после окончания Корсуньской битвы и не оставил никаких комментариев к этому бою. Сохранившиеся журналы боевых действий 8-й армии и XXXXVII танкового корпуса в резких выражениях отмечают неудовлетворительные действия 1-го батальона 26-го танкового полка 28 января. Насколько мы имели возможность ознакомиться с этими документами, ничего подобного в отношении других подразделений в уцелевших записях не встречается.

Каковы бы ни были причины неудавшейся атаки, немцы лишились последнего шанса помешать Коневу в достижении его первой цели. После неудачи единственного свежего подразделения XXXXVII танковый корпус был вынужден бороться за сохранение своих позиций. К концу атаки положение мало чем отличалось от сложившегося за 24 часа до того. Обе стороны занимали разрозненные позиции в районе Капитановки, и ни одна из них не имела полного контроля над ситуацией. Цена, которую заплатил за это 18-й танковый корпус, по всей видимости, ставший главным противником батальона «Пантер», была высока — сообщалось о потере 29 Т-34 и восьми ленд-лизовских танков, сожженных и уничтоженных вражеским огнем. Однако корпус, по крайней мере, получил некоторое утешение в виде поставки пополнения из 22 танков, в отличие от немецких частей, которые, похоже, не получили в качестве пополнения ни одного танка[119].

До 28 января у немцев не было значительных перестановок в руководстве, но советский прорыв к Звенигородке имел для немецкого командования более серьезные последствия. Когда советские клещи сомкнулись, немцы объединили XI и XXXXII армейские корпуса в группу Штеммермана, которая была подчинена 8-й армии. Формирование группы Штеммермана было, по сути, не более чем признание случившегося. Поскольку генерал Штеммерман был старшим по званию офицером в окруженной немецкой группировке, он принял над ней командование. Также этот шаг рассматривался как путь к упрощению руководства окруженными войсками за счет создания единого управления и штаба вместо двух, имевшихся на тот момент.

Было ясно, что и XXXXVII танковый корпус слишком слаб, чтобы справиться с ситуацией на своем левом фланге. Было принято решение передвинуть 320-ю пехотную дивизию к западу, но корпус также требовал существенных подкреплений. 13-я танковая дивизия была немедленно высвобождена и направлена на левый фланг XXXXVII танкового корпуса. 376-ю пехотную дивизию тоже планировалось вывести с занимаемых позиций и направить в тот же район, хотя не имелось возможности выполнить это так же быстро, как с 13-й танковой дивизией. Эти части уже входили в состав 8-й армии, но армии также было обещано подкрепление в виде 24-й танковой дивизии, находившейся южнее в составе 6-й армии.

Учитывая расстояния, которые необходимо преодолеть, и погоду, угрожавшую превратить все дороги в сплошную грязь, этим частям требовалось по меньшей мере несколько дней, чтобы выйти в район боевых действий. До их прибытия XXXXVII танковому корпусу предстояло обороняться собственными силами.

После тяжелых боев 2-й Украинский фронт сумел обеспечить коридор к Звенигородке. Однако операция на окружения требовала удара второй «клешни». Фронт Конева наступал с юго-востока. Тем временем 1-й Украинский фронт Ватутина перешел в наступление с северо-запада.

Примечания:

1

Подробнее об этом в книге: N. Zetterling and A. Frankson, Kursk 1943. A Statistical Analysis. — Frank Cass, London, 2000.

10

Там же, с. 34–35.

11

Там же, с. 36–38.

100

Три дивизиона штурмовых орудий, о которых идет речь, — 8-й танковый батальон (один StuG-III), 905-й дивизион штурмовых орудий (десять StuG-III) и 911-й дивизион штурмовых орудий (четыре StuG-III). В исследовании советского Генерального штаба численность немецких танков сильно преувеличена: утверждается, что дивизия СС «Викинг» атаковала с севера силами 50 танков, а 14-я танковая дивизия — силами 70 танков (см. «Корсунь-Шевченковская операция», с. 56). Ни одна из дивизий не имела такого количества танков перед началом операции и с тех не получала подкреплений. Даже если предположить, что в этом исследовании под танками 14-й танковой дивизии подразумеваются все немецкие танки, действовавшие против 5-й гвардейской танковой армии, их число будет значительно меньше 70. К тому же дивизия СС «Викинг» не участвовала в боях в этом районе, ее танки находились севернее.

101

Корсунъ-Шевченковская операция, с. 18–20,56-58,128–130.

102

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 191–192.

103

Там же, с. 192.

104

Там же, с. 192–193.

105

Meiser. Die Holle von Tscherkassy, с. 192–193.

106

Там же, с. 193–194.

107

Там же, с. 194–195.

108

Этим батальоном был 2-й батальон 110-го моторизованного полка, а штурмовые орудия принадлежали 905-му дивизиону штурмовых орудий.

109

Корсунь-Шевченковская операция, с. 18–20, 56–58, 128–130.

110

Там же.

111

Корсунь-Шевченковская операция, с. 58. Из немецких войск в этом районе действовали только 11-я и 14-я танковые дивизии, а также три дивизиона штурмовых орудий. В их составе насчитывалось лишь 18 танков и 17 штурмовых орудий. Кроме того, не все из них были задействованы на окружении советских войск у Тишковки.

112

Корсунь-Шевченковская операция, с. 18–20, 54–58, 128–130. Дивизион, о котором идет речь, — 3-й дивизион 140-го артиллерийского полка.

113

Информация о немецких дивизиях приведена в Приложении 2. Данные по советским войскам взяты из статьи: Н. Терещенко. «Документы и материалы. Корсунь-Шевченковская операция в цифрах», Военно-исторический журнал, 1969, № 7, с. 45–52.

114

Более подробно о 1-м батальоне 26-го танкового полка см. Приложение 2.

115

Корсунь-Шевченковская операция, с. 20–21, 130.

116

Там же, 20–21, 130, 188.

117

Известно, что танк командира батальона, имевший бортовой номер 101, получил повреждение двигателя, и его пришлось отбуксировать в ремонт. Когда точно это произошло, неизвестно.

118

Всего батальон потерял 10 танков, уничтоженных 28 января. Некоторые из этих потерь случились после 15:00.

119

Корсунь-Шевченковская операция, с. 20–21, 58,130