ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ ИНИЦИАТИВА В ОТНОШЕНИИ ПАКТА О НЕНАПАДЕНИИ

Советский Союз после Мюнхенского соглашения оказался исклю­ченным из сообщества великих держав и поставлен в условия изоля­ции. Если он не хотел быть полностью отстранен от общеевропейской политики — с ожидаемыми дальнейшими перекраиваниями границ — и оттеснен в сторону[153], то при неизменном курсе западных государств на умиротворение СССР должен был рано или поздно настроиться на пе­реговоры с Германией. Ведь из чехословацкого кризиса она вышла как наиболее мощная военная держава.

С точки зрения опытных дипломатов в Москве, в этих условиях можно было надеяться заинтересовать Советское правительство в сбли­жении с Германией. Если судить по более поздним свидетельствам дипломатов, некоторым из них подобная перспектива прямо-таки бро­салась в глаза. Французский посол в Москве Робер Кулондр позднее за­явил, что с помощью Мюнхенского соглашения западные державы толкнули Сталина в объятия Гитлера[154]. Свою точку зрения он базиро­вал на якобы непреднамеренном разглашении тайны первым заме­стителем наркома иностранных дел В.П.Потемкиным. По словам Кулондра, в конце беседы, во время которой французский посол пытал­ся объяснить причины, приведшие Даладье в Мюнхен, Потемкин, «под наплывом охвативших его чувств и будучи в одинаковой мере и славя­нином и дипломатом», потерял на какой-то момент самообладание и заявил: «Мой бедный друг, что вы наделали. Для нас я не вижу другого выхода, кроме как четвертый раздел Польши!»[155]

Коллега Кулондра в Москве, итальянский посол Аугусто Россо, позднее подтвердил предположение, что уже к тому времени по крайней мере один представитель Советского правительства ду­мал о необходимости раздела Польши в союзе с Германией. В 1946 г. Россо сослался на свои дневниковые записи начала 1938 г., где зафик­сировано высказывание одного «авторитетного лица», «занимавшего ответственный пост». Этот политик, которым мог быть Потемкин, буд­то бы в разговоре с Россо «намекнул на возможность четвертого раз­дела Польши». Россо добавил: «Если я не ошибаюсь, это лицо сказало, что для того, чтобы раздел произошел, нужно согласие между осуще­ствляющими раздел (государствами)»[156]. По этим словам, а также по другим не названным признакам, Россо определил «симптомы начав­шегося сближения с Берлином»[157]. Он также сослался на своего румын­ского коллегу в Москве, Григоре Гафенку, который заявил, что «недоверие Запада к Советскому Союзу привело к мюнхенскому ком­промиссу, а недоверие Советского Союза к Западу явилось причиной московского компромисса»[158]. Обращает на себя внимание тот факт, что Гафенку только летом 1939 г. до конца осознал и описал последствия этого маятникового эффекта. Сам Потемкин никак не высказался по поводу приписываемых ему позднее Кулондром слов. Вместе с тем в опубликованном в 1953 г. в Москве труде[159] о борьбе советской дипло­матии против последствий политики умиротворения, а, по его мне­нию, то была «политика попустительства и пособничества агрессору», Потемкин обосновал ту точку зрения, согласно которой Чемберлен и Даладье пожертвовали интересами малых стран, чтобы направить на­цистскую экспансию на восток[160]:

Газета «Правда» от 1 октября 1938 г. указывала на то, что Совет­ское правительство действительно интенсивно занималось германски­ми планами, связанными с Польшей. Она настойчиво предостерегала польское правительство, учитывая его поведение в период судетского кризиса, от того, чтобы последнее своими собственными руками не вы­рыло могилы для польской безопасности, и высказала мрачное пред­положение, что недалеко то время, когда «фашистская Германия, развращенная своей безнаказанностью, поставит на повестку дня во­прос о разделе Польши». Выдвинутое Потемкиным в беседе с польским послом в Москве В.Гжибовским предложение о переговорах показыва­ет, что Советское правительство столь мрачными прогнозами никоим образом не призывало к бездеятельности. Напротив, оно добивалось, и не без успеха, углубления и улучшения двусторонних политических и экономических отношений на основе растущей обоюд­ной озабоченности: представители обеих стран не были приглашены в Мюнхен и имели основания скептически отнестись к результатам кон­ференции — усилению позиций Гитлера[161]. Изменений в союзнической политике СССР в тот момент заметно не было.

И хотя в послевоенное время западная историография снова и снова возвращалась к предполагаемой реплике Потемкина[162], о которой пове­дал Кулондр, она не утверждала в категорической форме, что Со­ветское правительство уже в тот момент планировало или по крайней мере серьезно взвешивало перестройку своей системы союзов. Англий­ский историк Макс Белофф утверждает, что «советская политика за пе­риод между мюнхенскими переговорами и немецкой оккупацией... Чехословакии... не претерпела никаких существенных изменений» и что «советская дипломатия, по всей видимости, не испытывала жела­ния выступать с какой-либо инициативой, а, напротив, скорее гото­вилась смириться с положением сравнительной изоляции, в котором оказалась страна». Заслуживающим обсуждения Белофф считал во­прос, не сложилось ли у Советского правительства в этот промежуток времени мнения, «что его интересам лучше всего отвечает официаль­ная договоренность с Германией при условии, что ее удастся уговорить отказаться от идеи нападения на Россию...»[163].

Другой английский историк, Э.Карр, знакомый с соответствую­щей германской дипломатической перепиской, еще в 1949 г. не видел оснований для дальнейшего исследования данного вопроса. Он, в ча­стности, писал: «Период с октября 1938 г. по март 1939 г. содержит мало достоверных сведений, освещающих развитие советской внеш­ней политики. То, что западные главы государств являлись весьма не­надежными союзниками в вопросе противодействия германской агрессии, было советскому руководству очевидно. Не менее очевид­ным являлось и то, что результатом, если не намерением, Мюнхен­ского соглашения должен был быть поворот германской агрессии на восток. Однако предложить какую-либо альтернативную политику не смог никто»[164].

Примечания:

1

Первыми были опубликованы следующие собрания документов того времени: Nazi-Soviet Relations, 1939-1941. Documents from the Archives of the German Foreign Office. Edited by R J. Sontag, J.S. Beddie. Washington: Department of State; а также на немецком языке: Das Nationalsozialistische Deutschland und die Sowjetunion 1939-1941. Akten aus dem Archiv des Deutschen Auswartigen Amts, Washington (Department of State) 1948; Alfred Seidl (Hrg.) Die Beziehungen zwischen Deutschland und der Sowjetunion 1939-1941. Dokumente des Auswrtigen Amtes, Tubingen, 1949. После опубликования документов германской внешней политики сложилась целостная картина. Работа Карла Хёфкеса (Deutsch-sowjetische Geheimverbindungen. Unveroffentlichte diplomatische. Depeschen zwischen Berlin und Moskau im Vorfeld des Zweiten Weltkrieges. Tubingen, 1988) не оправдывает своего названия, поскольку в ней собраны уже публиковавшиеся ранее материалы. Вы­шедший в 1983 г. в США на английском и в 1989 г. в Вильнюсе на рус­ском языке сборник «СССР-Германия 1939-1941» под редакцией Ю. Фельштинского содержит, как это с разочарованием было отмечено в СССР, давно известные документы (см.: С. Лавров. История без рету­ши: полуправда сродни лжи. — «Ленинградская правда», 19 декабря 1989 г.).

Советский документальный базис оставался долгое время крайне ограниченным. Только в 1989 г. с опубликованием соответствующих дипломатических документов 1938-1939 гг. имевшиеся пробелы были ликвидированы. Сборник «Альтернативы 1939 года» (М., 1989), как и книга «Год кризиса» (1990) своей подборкой документов открывают но­вые перспективы для исследователей. В 1990 — 1991 гг. ожидается вы­ход XXII тома «Документов внешней политики СССР» (1939 г.). Готовящаяся к изданию десятитомная «История Великой Отечествен­ной войны» как в содержательном, так и в методическом плане должна предоставить исследователям обширный материал для дискуссии.

Публикации «СССР в борьбе за мир накануне второй мировой вой­ны» (сентябрь 1938 — август 1939), М., 1971, и «Документы и материалы кануна второй мировой войны, 1937-1939», М., 1981, т. 2, содержат важные сведения, касающиеся внешних условий германо-советского сближения.

В СССР основные документы периода с 15 августа по 3 сентября 1939 г., включая все тексты договора, впервые были опубликованы в журнале «Международная жизнь» в сентябре 1989 г. (с. 90-123).

15

К сожалению, пока не оправдалась выраженная в 1954 г. надежда бывшего начальника IV (Восточная Европа) отдела министерства ино­странных дел министериаль-директора Рихарда Майера (фон Ахенбаха), занимавшего этот пост в 1931-1935 годах, на то, что публикация архивных документов министерства и доступ к записям его сотрудни­ков, руководивших в свое время политикой в отношении России, пока­жут, « с какой решимостью это старое ведомство начиная с 1933 г. пыталось удержать восточную политику Германии в благоприятных и полезных для рейха рамках» (см.: Meyer. Gedanken, S. 79).

16

На основании Нюрнбергских законов Майер в возрасте 51 года был отстранен от службы. В августе 1939 г. он эмигрировал в Швецию. Свидетельству Рихарда Майера, опубликованному лишь в 1986 г., уже после его смерти, относительно усилий министерства иностранных дел в начальный период существования национал-социалистской Герма­нии не в последнюю очередь придает особый вес личное письмо посла графа Шуленбурга, направленное Майеру 28 октября 1935 г., в кото­ром посол писал: «Поверьте мне, дорогой, как сильно мы все, и особенно я, сожалеем о Вашем уходе... Именно мы, находящиеся за границей со­трудники, должны быть Вам особенно благодарны за то глубокое пони­мание, которое Вы постоянно проявляли к нашим многочисленным и разнообразным пожеланиям...» (там же, с. 127-128).

153

Характерным для представлений Советского правительства о том, что можно ожидать от Мюнхенского соглашения, явились слова заме­стителя наркома иностранных дел Потемкина, обращенные к герман­скому послу Шуленбургу на встрече 29 сентября 1938 г. по просьбе последнего. Возражая Потемкину, заявившему, что подобным решени­ем проблемы судетских немцев Гитлер расчистил себе путь в Польшу и на Советскую Украину, Шуленбург напомнил о последней речи Гитлера, в которой он «отказывается от любых дальнейших планов, связан­ных с территориальными притязаниями в Европе». Как писал Шулен­бург, на это Потемкин ответил, что «еще неизвестно, причисляет ли национал-социалистская доктрина Советский Союз и Советскую Ук­раину к Европе» (ADAP, D,II, Nr. 667, S. 800).

154

Coulondre. Staline p. 264. Там же, на с. 165, говорится: «Отказ от Чехословакии имел два прямых и в равной степени тяжелых последст­вия: он склонил СССР на сторону Германии и явился началом польско­го кризиса».

155

Ibid., р. 165.

156

A.Rosso. Obiettivi е metodi della politica estera sovietica. — In: Rivista di Studi Politici Internationali, Jg. XIII, n . 1-2 (gennaio-giugno 1946), p. 3-29, qui p. 9.

157

Ibid., p. 9.

158

Гафенку добавил: «Глубокая драма взаимного непонимания спо­собствовала войне, которой опасались как Запад, так и Советский Со­юз» (Rosso. Obieltivi, p. 10).

159

В.П.Потемкин. Политика умиротворения агрессоров и борьба Советского Союза за мир. М., 1953, с. 22 и сл.

160

В своей «Истории дипломатии» (Histoire de la diplomatic, vol. 3, p. 674) он писал: «Явное взаимное согласие в отношении гер­манского наступления объединило участников Мюнхенской конфе­ренции».

161

«Правда», 1 октября 1938 г. Подробнее в: B.Budurowycz. Polish-Soviet Relations 1932-1939. New York/London, 1983, p. 127.

162

Namier. In the Nazi Era. — In: Strang. Home, p. 153; Duroselle. Politique, p. 84; Taylor. Origins, p. 192; Watt. Initiation, p. 155.

163

Belloff. Policy, p. 211.

164

J.H.Carr. From Munich to Moscow. — In: Soviet Studies, 1949, 1.1,June, p. 3-17, T.II, October, p. 93-105.