Иностранные специалисты по вопросам германской внешней по­литики полагали, что «вторая мировая война должна была бы начаться[113] 1 октября 1938 г.» . Непредвзятым наблюдателям в Германии, сле­дившим за поведением своего правительства во время обострения так называемого судетского кризиса и имевшим точную информацию о внешнеполитической подоплеке, было «ясно, что Г(итлер) с крайним легкомыслием стремился к войне». В критические дни (27 — 28 сентяб­ря 1938 г.) «положение представлялось почти безнадежным»[114]. Рейхс­канцлер Гитлер и имперский министр иностранных дел фон Риббентроп продемонстрировали немецкому народу и всему миру свою решимость превратить кризис, во многом искусственно вызванный гер­манской стороной вокруг немецкого населения Судетской области, в вооруженный конфликт. После присоединения 13 января 1935 г. Саар­ской области на западе и аншлюса Австрии 13 марта 1938 г. на юге «третьего рейха» в повестке дня охваченного манией экспансионизма германского канцлера значился захват Чехословакии на востоке «третьего рейха».

Пропагандистская шумиха относительно вооруженной до зубов Чехословакии, игравшей роль советского «авианосца» в Централь­ной Европе, показала внимательным наблюдателям, что мнимая угроза проживающему в Судетах немецкому меньшинству и вы­двигаемое требование права на самоопределение представляют со­бой лишь предлог для военно-политической экспансии и что целью активного раздувания кризиса является овладение всей Чехосло­вакией. Тайный приказ к уничтожению Чехословакии, изданный Гитлером 30 мая 1938 г., со всей наглядностью продемонстрировал это военным и другим осведомленным лицам. Но воинственные на­мерения в отношении Чехословакии были сопряжены с опасностью нарушения сложившегося в Центральной Европе равновесия и мог­ли вызвать автоматическое срабатывание механизма союзнических обязательств. Любое нападение на Чехословацкую Республику, как бы оно ни маскировалось в пропагандистском и военном плане, по всей вероятности, привело бы в действие существовавшее соглаше­ние о взаимной помощи. Франция оказала бы помощь Чехослова­кии, Англия последовала бы за Францией и вступила бы в войну с Германией, а после выступления Франции помочь восточноев­ропейскому славянскому государству был обязан Советский Со­юз. Вырисовывалась чрезвычайно опасная ситуация войны на два фронта.

В то время как в свете знаний военных реальностей было весьма не­определенно, смогут ли вообще германские войска, а если смогут, то когда и какой ценой, овладеть Чехословакией, располагавшей мощны­ми пограничными укреплениями[115], не вызывало сомнений, что в войне на два или более фронтов вооруженные силы Германии рано или поздно будут разбиты, причем даже и в том случае, если СССР вступится за маленький братский славянский народ не более чем символическими силами.

Начальник генерального штаба германских сухопутных войск Людвиг Бек, сознавая подобные перспективы и соблюдая моральный и военный кодекс прусской традиции, 18 августа 1938 г. подал в отставку в знак протеста против запланированной захватнической войны с ее не­избежными последствиями[116]. Ни один немецкий генерал не последовал его примеру. Но пожалуй, впервые после стабилизации гитлеровского режима заинтересованность в собственной защите, вызванная непо­средственной угрозой, нависшей над Германией из-за безответствен­ной игры ва-банк, свела вместе горстку людей, занимавших военные и гражданские ключевые посты и убежденных в том, что только заговор может спасти страну[117]. Их планы остались теорией. «Если бы нас 28-го действительно ввергли в войну, — сообщал генерал фон Клейст быв­шему послу Ульриху фон Хасселю через несколько дней после неожи­данного мирного окончания кризиса, — то для спасения Германии от катастрофы у военных, по сути, оставалось лишь одно средство: аресто­вать главных политиков»[118].

Между тем до «сентябрьского заговора»[119] дело не дошло. Помимо то­го что внешнеполитическое развитие ограничило способность к едино­душному действию, решающее значение имели колебания военных по коренным вопросам. Поэтому единственная серьезная попытка не до­пустить втягивания Германии в новую войну с непредсказуемыми последствиями для всего мира, по признанию оппозиционных сил в ми­нистерстве иностранных дел, «к несчастью для Германии и всего ми­ра»[120], не реализовалась.

Вместо этого с подписанием 1 октября 1938 г. Мюнхенского согла­шения, по наблюдениям Ульриха фон Хасселя, «чувство огромного об­легчения... в связи с предотвращенной войной охватило весь народ», в том числе и значительную часть (в глубине души) оппозиционной эли­ты. Благоприятный для выступления момент остался неиспользован­ным, и ему никогда не будет суждено повториться.

Это граничившее с эйфорией чувство облегчения, вызванное пози­цией великих держав, их уступчивостью, сопровождаемой серьезными предупреждениями Советского правительства, сохранялось недолго. Уже через несколько дней «события 27 и 28 сентября... стали все яснее вырисовываться как момент величайшей опасности. Нами (то есть пра­вительством Гитлера и Риббентропа. — И.Ф.) была затеяна прямо-таки преступная по своему легкомыслию игра». На смену эйфории скоро пришли отрезвление и новые, более глубокие опасения, «что Г(итлер)... скоро опять проявит агрессивность» на международной арене. Как известно, Гитлер не скрывал, «что он не примирился с вмешательством государств и что было бы лучше, если бы он начал войну». Канц­лер неоднократно высказывал свое неудовольствие исходом кризиса и выражал «неизменную убежденность в том, что Англия и Франция, со­знавая собственную слабость, никогда бы не выступили. Но если бы они это сделали, то все равно победа была бы за нами, главным образом по­тому, что наша воздушная мощь в два раза превосходит объединенную франко-английскую и даже русскую!». Его министр иностранных дел предстал перед подчиненными весьма «раздосадованным... поскольку дело не дошло до применения силы». Эти и другие наблюдения неиз­бежно вызывали в информированных кругах Берлина, озабоченных будущим развитием, «ощущение, что Гитлер даст лишь короткую пе­редышку. Он не мог иначе, как подготовить новый удар»[121].

В действительности и через десять месяцев Гитлер все еще испыты­вал негодование по поводу того, что политика умиротворения западных держав и особенно уступчивость Чемберлена в Мюнхене разрушили все его наступательные планы. В августе 1939 г. он спровоцировал еще один опасный международный кризис вокруг Польши, окончательно нацеленный на войну. Правда, его противники поменялись ролями: те­перь «миротворцем» выступало Советское правительство, а угроза исходила от западных государств. В речи перед германским главным командованием, произнесенной утром 22 августа 1939 г. после, по его словам, установления «личного контакта со Сталиным»[122], Гитлер в Оберзальцберге[123] заявил, что боится только одного: что «в последний момент какая-нибудь сволочь (реверанс в сторону Невилла Чемберле­на. — И.Ф.) предложит план посредничества».

В связи со столь поразительным развитием, когда Германия за де­сять месяцев прошла путь от неудавшейся попытки начать войну до фактического развязывания мировой войны, возникают важные вопро­сы относительно деятельности ответственных за внешнюю политику сил и инстанций. Как германская дипломатия могла мириться с втор­жением в ее сокровеннейшую сферу какого-то канцлера, который заре­комендовал себя азартным игроком в глазах не только начальников генеральных штабов, но и широких кругов международной обществен­ности, что нашло отражение в сообщениях германских представителей за рубежом? Как могла внешнеполитическая служба последовать за министром иностранных дел, который в разгар кризиса оставил дипло­матические средства, чтобы бить в барабан войны? Чем занимались десять месяцев, когда Германия двигалась по пути к войне, те силы в министерстве иностранных дел, которые в непосредственной близости со своих постов наблюдали за так называемым судетским кризисом, по­нимали собственную ответственность и осознавали возможные катаст­рофические последствия конфликта?

Исторические исследования в прошлом и настоящем не дали на эти трудные вопросы обстоятельного, исчерпывающего ответа[124]. Дело ос­ложняется тем, что существующая литература касается упомянутых вопросов на трех различных уровнях, которые из-за отсутствия связу­ющего исследования с трудом объединяются в целостную картину. Речь идет о нередко резко контрастирующих друге другом свидетельст­вах самих участников, рассказах посторонних лиц, а также о докумен­тах того периода. Поиск ответа затрудняется еще и тем, что служащие министерства иностранных дел к тому времени уже не представляли собой однородную чиновничью массу, сложившуюся в результате отбо­ра, системы образования и служебной карьеры. Старослужащими профессиональным дипломатам, так называемому «старому» мини­стерству иностранных дел, дерзко и грубо поперек дороги встали вторгшиеся в эту твердыню национальной консервативной мысли вы­сокомерные выходцы из рядов партии, CA и СС. Это произошло прежде всего во время крупной, но в подробностях малоизученной перестанов­ки кадров в феврале 1938 г., которая, собственно, и предопределила приобщение министерства иностранных дел и его служб к существовав­шей тогда в Германии фашистской идеологии.

Среди руководства «старого» министерства иностранных дел, кото­рое американский военный следователь Де Витт Пул в 1946 г. после продолжительных опросов назвал «рациональной элитой»[125], уже ко времени так называемого судетского кризиса царило подавленное настроение, вызванное главным образом тревогой за дальнейшее раз­витие. Отношение этих кругов к предшествовавшим внешнеполитиче­ским акциям Гитлера, возвестившим о его разрыве с европейским мирным устройством, еще подробно не освещалось. Здесь имеются в ви­ду: выход Германии из Лиги Наций и отказ от участия в работе Конфе­ренции по сокращению и ограничению вооружений (14.10.1933); нарушение Версальского мирного договора с опубликованием декрета о всеобщей воинской повинности (16.3.1935); аннулирование Локарнского соглашения и оккупация демилитаризованной Рейнской зоны (7.3.1936); подписание секретного германо-итальянского протокола (25.10.1936); заключение антикоминтерновского пакта с Японией (25.11.1936) и, наконец, аншлюс Австрии (13.3.1938). Существует предположение, что настроение в министерстве иностранных дел и его представительствах за рубежом наряду с соответствующими социаль­ными и интеллектуальными предпосылками носило также отпечаток специфических переживаний отдельных поколений. Так, более стар­шие из представителей этих кругов явно или скрытно проводили или одобряли «политику мирной ревизии»[126] «версальского диктата» и поэ­тому до известной степени закрывали глаза на вызывающие тревогу пе­ремены. В то же время более молодые силы, получившие профессиональную подготовку и влившиеся в министерство иностран­ных дел в период Веймарской республики, уже при первых признаках отхода Гитлера от установившегося в Европе мирного устройства стали выражать свое недовольство. Должно быть, в эти годы в обеих группи­ровках, хотя и с различной мерой интенсивности, усилились сомнения относительно допустимости политики Гитлера. Трудно сказать, обна­ружится ли в результате тщательного изучения, что политическая по­зиция во многом неоднородного высшего служебного персонала МИДа была все же более единодушной. Есть некоторые основания полагать, что, исходя из политических взглядов и симпатий ведущих профессиональных дипломатов министерства иностранных дел, их весьма ус­ловно можно отнести к «национал-консервативной элите»[127] (пребывающей в общем потоке германской оппозиции по отношению к Гитлеру) и к «знати»[128] (относящейся к кругам активного сопротивле­ния национал-социализму). Помимо возросшего после реформы Шюлера различия в социальном происхождении и социальной ориентации, определявшими их позиции в отношении внутригерманского развития, на их внешнеполитические взгляды не в последнюю очередь влияла ра­бота за границей. Именно здесь в зависимости от условий и духовного уровня конкретного лица происходила более или менее устойчивая на­циональная и культурная ассимиляция с образом мышления в других странах, возникали личные привязанности, сохранявшиеся до извест­ной степени и после перехода на работу в министерство. В целом можно с полным основанием предположить, что данный контингент, как пра­вило, благодаря длительному пребыванию за границей, знакомству с культурой этих стран и знанию иностранных языков обладал более ши­роким политическим кругозором и был менее восприимчив к выросшей из специфических национальных тревог гомогенизации массового со­знания, подчиненного направляющей воле одного человека.

В эти недели кризиса настроение глубокой озабоченности царило не только среди руководящих работников центра в Берлине, но и в крупных представительствах за границей. Причем специального ис­следования требует вопрос, почему тревога этой «рациональной эли­ты» не трансформировалась непосредственно в политическую практику. Типичной для их стремления традиционными средствами достичь изменения в сознании германского руководства явилась за­фиксированная Фрицем Видеманом попытка глав трех дипломатических миссий разъяснить Гитлеру всю серьезность ситуации. Присутствовавшие в приказном порядке на партийном съезде в Нюрн­берге (4 — 6 сентября 1938 г.) германские послы: в Париже — граф Иоханнес фон Вельчек, Лондоне — Герберт фон Дирксен и Вашингто­не — Ганс Дикхоф, — прослушав провокационную речь Гитлера, стали добиваться аудиенции, чтобы объяснить ему положение в каждой из этих стран. Гитлер же не захотел с ними встречаться. По словам его дав­него адъютанта, Гитлер считал профессиональных дипломатов про­фессиональными «пораженцами, которых не стоит к себе и близко подпускать. Послы оказались в недостойной ситуации». Наконец в по­следний день съезда Гитлер, осыпая их проклятиями, велел пригласить к себе послов, несколько дней унизительно ожидавших в приемной. Он «принял всех трех вместе, уделив им примерно 10 минут»[129]

Пренебрежительное отношение Гитлера к дипломатии «старого» ведомства было общеизвестно. Как писал впоследствии Риббентроп, «к министерству иностранных дел и его личному составу Адольф Гитлер относился с недоверием»[130]. Он «видел в этом министерстве закоснелый чиновничий аппарат, которого национал-социализм по-настоящему так и не коснулся... и часто издевался над ним. Министерство иностранных дел он считал оплотом реакции и пораженчества»[131]. Гит­лер, находясь под воздействием сознания собственной неполноценно­сти, обусловленного образованием и социальным происхождением, с одной стороны, и псевдореволюционной тяги к разрушению — с дру­гой, считал большинство немецких кадровых дипломатов в социальном плане аристократическими реакционерами, в политическом — «дале­кими от реальной действительности» пораженцами «с кругозором поч­тальонов»[132]. Это основанное на пренебрежении предубеждение переросло во время войны в глубочайшее презрение, принявшее прямо-таки гротескные формы. «Старое» министерство иностранных дел стало представляться ему «подлинной свалкой интеллигентов». По сло­вам Гитлера, из зарубежных представительств поступали «даже по сво­ему стилю... никудышние доклады» этих «опереточных дипломатов», не рекомендовавшие ничего, кроме пассивности.

Из всех сообщений германских представителей за рубежом самыми недостоверными Гитлер считал опять же доклады из Москвы. Как впос­ледствии показал Риббентроп на Нюрнбергском процессе, отчеты германского посольства в Москве он Гитлеру «представлял... неодно­кратно, то есть непрерывно, однако фюрер каждый раз заявлял, что дипломаты и военные атташе в Москве информированы хуже всех на свете. Таков был его ответ»[133].

С момента образования национал-социалистской Германии ее по­сольство в Москве[134] занимало особое место среди крупных германских представительств за границей. Оно находилось вне непосредственных политических интересов Гитлера и благодаря этому пользовалось по­началу известной свободой. В подобных условиях в посольстве сошлись личности и позиции, во многом не согласные с притязаниями нацио­нал-социалистского руководства.

Посол граф Фридрих Вернер фон Шуленбург (1875 — 1944), заняв­ший этот пост в Москве 1 октября 1934 г., служил на Вильгельмштрассе при трех формах государственного правления[135]. Положение посла на­ционал-социалистской Германии в сталинской России было во многих отношениях значительно труднее положения его коллег в западных столицах. Не говоря уже о серьезных внешнеполитических трениях и осложнениях, сглаживать и улаживать которые приходилось послу, он столкнулся с советским государством, выходившим из голода гигант­ских масштабов и переживающим экономическую разруху, с впавшим в летаргию населением, перенесшим тяжелые испытания и огромные человеческие потери. И вот в ходе насильственного стимулирования развития экономики в начальный период форсированной сталинской индустриализации от населения потребовались новые великие жертвы. С середины 30-х годов этот процесс сопровождался террором чисток, от которого страдали и ведущие германские дипломаты. Посольство наци­онал-социалистской Германии, в этом отношении ничем принципи­ально не отличавшееся от посольств других западных государств, опоя­сал непроницаемый кордон службы безопасности, сильно сковавший свободу передвижения его сотрудников. Служащие посольства неодно­кратно оказывались втянутыми в показательные судебные процессы, их обвиняли в шпионской деятельности, как, например, журналиста и пресс-атташе Вильгельма Баумана (прибалтийского немца) и военного атташе Эрнста Кёстринга. Послу приходилось вызволять своих сотруд­ников из сетей сталинского правосудия и одновременно по возможно­сти защищать от выдворения в Германию, где некоторых из них ожидали аналогичные преследования. Все это тяжело отражалось на настроении в посольстве и в отдельные периоды парализовало работо­способность посла.

Вместе с тем следует отметить, что царившая в германском посоль­стве в Москве атмосфера приятно отличала его от других правительст­венных служб нацистского государства. Дело в том, что советская служба безопасности, надежно изолировав посольство от внешнего ми­ра, крайне затруднила проникновение в него (с целью осуществления слежки) агентов германской службы безопасности. Несмотря на неод­нократные попытки Эрнста Вильгельма Боле (с 1937 г. руководитель заграничной организации НСДАП и статс-секретарь в министерстве иностранных дел), ему так и не удалось создать в Москве местную груп­пу НСДАП — наподобие тех потенциальных «пятых колонн», которые строились в других странах вокруг германских посольств[136]. Попытки же имперской службы безопасности «внедрить» в посольство своих со­трудников пресекались послом со ссылкой на особую обстановку в Со­ветском Союзе. И в силу подобного островного положения посольства «национал-социализм» долгое время оставался «за его порогом»[137].

Ведущие сотрудники германского посольства в Москве довольно быстро уяснили себе суть национал-социализма. Осознанию способст­вовала не только территориальная и идеологическая удаленность, но не в последнюю очередь и их социальное происхождение. Скрытый ци­низм, с которым Гитлер относился к «высшим слоям»[138] общества, затрагивал факторы, обеспечивавшие социальную надежность нацио­нал-консервативной, чиновничьей аристократии, воспитанной на кай­зеровских традициях, придерживаться которых посол считал своим долгом. Неприкрытая антипатия Гитлера к «духу Цоссена» задевала интересы той руководящей военной элиты, к которой принадлежал со­ветник посольства Вернер фон Типпельскирх (его кузен Курт фон Типпельскирх являлся обер-квартирмейстером генерального штаба сухопутных войск). Яростные выпады против немецких евреев, полу­чившие правовую основу в Нюрнбергских законах и разрушившие веру в слияние немецкой и еврейской культур, побудили сотрудников по­сольства встать на защиту своих безоружных коллег. Крестовый поход национал-социалистской пропаганды против россиян и всего русского оставил работавших в посольстве немцев, выходцев из России Густава Хильгера и Эрнста Кёстринга, бывшего в период сотрудничества рейхс­вера и Красной Армии старшим адъютантом генерала Ганса фон Секта, в сложное положение и втянул их в длительный, изматывающий нервы процесс самоутверждения.

Кроме того, несмотря на бесчисленные практические трудности, пост в Москве давал возможность получить более широкую, если срав­нивать с Берлином, информацию о происходящих в мире процессах. С одной стороны, ежедневное непосредственное соприкосновение с идеологическими и политическими особенностями все более национал-патриотического, советского социалистического строя давало возмож­ность тоньше ощущать структурное сходсгво обеих систем. С другой же стороны, информация, получаемая посольством в этой столице Комин­терна, усиливала негативное отношение к факту идеологической и политической обработки населения Германии. Вместе с тем свободное обращение с иностранной печатью, беспрепятственное общение с дип­ломатами, в том числе нейтральных и противоборствующих стран, спо­собствовали обострению критического взгляда на опасное развитие национал-социалистской Германии, компенсировавшему до некото­рой степени отсутствие официальной информации о намерениях гер­манского правительства.

Оценивая отрицательно происходившие в национал-социалист­ской Германии процессы, посольство в то же время, как показы­вает служебная и частная переписка посла, в какой-то степени проявляло понимание проводимых Сталиным мероприятий по внут­ренней консолидации страны. Строгий централизм и жесткий эта­тизм сталинской системы находили в посольстве сдержанное одобрение[139]. Поэтому в течение ряда лет его сотрудники, с боль­шим мужеством и соблюдая требуемую дистанцию, лавировали между Сциллой сталинской системы и Харибдой гитлеровской дик­татуры. По воспоминаниям Ганса фон Херварта, дипломаты посто­янно «балансировали на канате». Начатая Германией бешеная идеологическая травля, постепенно заменившая двусторонние пере­говоры, и грубое, жестокое насилие, использовавшееся обеими сто­ронами в борьбе с противниками, со всей наглядностью демонстрировали те опасности, которые могли возникнуть в случае дальнейшей эскалации конфликта. Основываясь на глубоком и до­скональном знании русского и советского общества и его руководст­ва, ответственные сотрудники посольства были твердо уверены в том, что эскалация существовавшего между Германией и Советским государством конфликта до размеров острого кризиса могла про­изойти только по вине германской стороны. По единодушному мне­нию группировавшихся вокруг посла графа Шуленбурга лиц, внешняя политика гитлеровского режима была значительно опас­нее. В то время как Сталин, используя все экономические возмож­ности, из последних сил старался внутренне укрепить свою огромную империю, быстрое развитие индустрии и военной машины Германии имело целью военную экспансию. По словам Херварта, «Советы занимали оборонительную позицию и делали все возмож­ное, чтобы предотвратить войну». Гитлер же, напротив, был агрес­сивен и искал конфронтации. Его политика «вела к войне»[140].

Для Шуленбурга, воспитанного на традициях внешней политики старой школы, получившего опыт дипломатической работы на кон­сульской службе в Российской империи и хорошо сознававшего огромное экономическое и военное значение обоих государств, колоссальную бризантность их идеологических систем, вывод мог быть только один: любой ценой предотвратить военное столкновение сторон, всячески способствовать разрядке напряженности и постепенному сближению этих не столь уж и несхожих во внутриполитическом плане режимов.

Министр иностранных дел, а впоследствии посол Румынии в Мо­скве Григоре Гафенку охарактеризовал сложную и в основном па­радоксально анахроническую позицию Шуленбурга следующими словами: «Как это ни странно, но прежде всего дипломаты, которым в одинаковой степени духовно были чужды и большевистское учение и национал-социалистская доктрина, понимали (возможно, благодаря именно этому отчуждению), в какой мере имевшиеся в обеих системах аналогии можно было бы использовать в целях достижения примире­ния и доброго согласия. Ссылаясь на авторитет Бисмарка, (Шулен­бург) часто говорил о естественном совпадении интересов Германии и России и... теперешние трудности в отношениях двух империй при­писывал насильственному и бескомпромиссному антитезису, который национал-социализм противопоставлял большевизму». Гафенку ви­дел в Шуленбурге дипломата, «наилучшим образом подготовленного для проведения реалистической политики, прекрасно отдававшего се­бе отчет в истинной ценности и подлинной искренности (обеих) доктрин.»

Нелепость ситуации, в которой находился посол в Москве, усу­гублялась тем фактом, что важную политическую информацию он по­лучал не из Берлина, а из советских правительственных кругов. В то время как государственные руководители в Берлине считали посла политически неблагонадежным и недостаточно авторитетным или же в пылу бюрократического усердия просто о нем забывали, послу прихо­дилось выслушивать упреки представителей Советского правительства относительно действий Берлина, на которые ему нечего было возра­зить. Так, например, об агрессивном характере германо-японского антикоминтерновского пакта Шуленбург узнал не от своего правительства, а от советского наркома иностранных дел[141]. Находясь в столь двойственном положении, посол избрал определенную линию по­ведения, сочетавшую личную полнейшую искренность с выражением сожаления по поводу происходящего в Германии, на которое он, де­скать, старается влиять, но которое пока оказывается сильнее. Эта линия проявлялась в «характерном для посла жесте, когда он с выражением озабоченной беспомощности воздевал руки к небу». Этот жест, отражавший глубокий внутренний конфликт, до сих пор помнят сослуживцы[142]. Его зафиксировала и советская сторона, хотя долгое время неверно истолковывала[143].

Осенью 1937 г. растущая убежденность в агрессивных намерениях Гитлера в отношении европейского Востока побудила посла, осведомленного о временном ослаблении Красной Армии в результате ликви­дации начиная с июня 1937 г. офицерской элиты в связи с так назы­ваемым делом Тухачевского, а также знавшего о существовании агрессивного германо-японо-итальянского военного союза, возникше­го в результате присоединения Италии в ноябре 1937 г. к антикоминтерновскому пакту, отказаться от позы озабоченной беспомощности и перейти к активному предостережению. Вместе с ним посольство пере­шло с позиции неприятия (в понимании М.Брощата) к осторожной, но в ограниченных пределах активной оппозиции в отношении внешнепо­литических планов Гитлера в Восточной Европе. Показателем такого поворота служит доклад о «проблеме — Советский Союз», составлен­ный ведущими работниками посольства, с которым посол выступил в военной академии в Берлине 25 ноября 1937 г., или ровно через год по­сле подписания тайного дополнительного протокола к антикоминтерновскому пакту[144].

Свое широко задуманное историко-политическое выступление пе­ред молодым поколением немецких офицеров Шуленбург начал с указания на важное место России в «прусско-германской истории по­следних двух столетий», на «значение позиции России для политики Бисмарка в период создания государства...». Шуленбург отверг как аб­сурдное утверждение о том, что якобы сложившееся стараниями Совет­ского Союза соотношение сил представляет угрозу для Германии. Напротив, заявил он, «усиливающийся страх перед Германией привел к тому, что отношения Советского Союза ко всем остальным государст­вам еще больше стали зависеть от его отношения к Германии. Любое усиление Германии воспринимается в Советском Союзе как собствен­ный неуспех». По словам Шуленбурга, внешнюю политику советского руководства определяет в первую очередь «потребность в международ­ном спокойствии». И только агрессивная германская политика на международной арене, нацеленная на сколачивание блоков, вы­нуждает СССР стремиться к созданию «единого франко-англо-совет­ского фронта против фашистских государств».

Военный министр и главнокомандующий вермахтом Вернер фон Бломберг сообщил в частном порядке германскому послу в Москве[145], что доклад был встречен «слушателями с полным одобрением». Он дей­ствительно привлек большое внимание. Многие из занимавших ру­ководящие посты, в том числе и сам Бломберг, просили прислать им копию. Содержание доклада настолько противоречило представлени­ям Гитлера и указаниям Геббельса в сфере пропаганды, что последст­вия выступления вряд ли ускользнули от их внимания.

Аншлюс Австрии и всеобщая мобилизация в Германии, которые Шуленбург, как видно, пережил совершенно неожиданно для себя, будучи в Германии, продемонстрировали со всей очевидностью, на­сколько справедливыми оказались известные ему опасения Советского правительства относительно дальнейших внешнеполитических целей Германии. Подписание Мюнхенского соглашения 29 сентября 1938 г. вызвало в Берлине и в столицах других западных государств чувство «огромного облегчения... по поводу предотвращенной войны». Те, кто не поддался этому чувству, «с тревогой задались вопросом, как скоро наглая заносчивость вновь заявит о себе»[146]. В германском посольстве в Москве ощущалось лишь умеренное облегчение в связи с разрешением кризиса. Здесь обращали внимание в первую очередь на тяжелые по­следствия этой конференции. Исключение Советского Союза из числа великих держав — участниц переговоров расценивалось как оскорбле­ние, а непривлечение к ним Чехословакии рассматривалось как диктат ведущих государств; за все это, как предполагалось, придется дорого заплатить.

В своих изложенных позднее размышлениях Эрнст Кёстринг писал: «Мчавшиеся в Мюнхен с развевающимися фалдами англичане и фран­цузы... внезапно и грубо исключили Сталина из числа участников переговоров в Мюнхене»[147]. Кёстринг не сомневался, что Советское правительство должно было сделать из случившегося соответствующие выводы.

А посол Шуленбург выразил полученный в беседе 29 сентября 1938 г. протест Потемкина, в полной мере дав почувствовать собствен­ное согласие с ним, следующими словами: «Это, собственно говоря, ка­кая-то нелепость, когда созывается конференция для решения судьбы страны без представителя этой страны. То, что происходит сейчас, яв­ляется возрождением «знаменитого» четырехстороннего договора с целью навязывания Европе своей воли... Участвующие в уничтожении Чехословакии государства еще очень пожалеют, что уступили ее воин­ствующему национализму. На очереди Польша, ибо в ней проживает «очень много» немцев...»[148].

В то время как советник посольства в своем очередном докладе от 3 октября 1938 г.[149] передавал начальнику V референтуры МИДа, занимавшейся вопросами СССР, традиционное поздравление и со­общал о царившем в посольстве «бурном ликовании по случаю до­стигнутого фюрером для Германии огромного, не поддающегося воображению успеха», настроение у сотрудников посольства было в самом деле подавленное. Так, в тот же самый день Шуленбург в ча­стном порядке писал в Берлин: «Итак, важное решение принято, оно принято в пользу мира!! Все-таки я испытываю большое облег­чение. Не отрицаю! Я совершенно не имею в виду политические беспокойства общего характера, которые присущи всякому мысля­щему человеку и немцу (существует очень мало мыслящих лю­дей!). Ведь подвергались опасности и мои самые насущные интересы. Вспыхнула бы война, и я лишился бы своего поста... Но... не подумай, пожалуйста, что все было только блефом, что никакой опасности не грозило. Только чудо спасло нас от войны!.. В новой ситуации все наши заботы выглядят по-другому. Мне придется энергично... за это взяться. Но об этом позже!»[150] Через две недели, оглядываясь назад, он писал, что острый кризис против ожидания «все-таки закончился миром! Должен признаться, на сей раз я в это уже не верил». Затем он двусмысленно добавил: «Мы все многим обязаны английскому премьер-министру. И все-таки это счастье, что все произошло именно так, а не иначе!»[151]

Ведущие сотрудники посольства — посол Шуленбург, военный ат­таше Кёстринг и Густав Хильгер — оказались теперь в длительной фазе осмысления происходящих событий и переориентаций. «Первое же "спокойное" воскресенье», 2 октября 1938 г., они использовали для «за­городной прогулки» и отправились «на Бородинское поле»[152]. Посеще­ние Бородина — места сражения, где великая армия Наполеона в 1812г. впервые потерпела тяжелое поражение, — приобретало в те дни символическое значение. Нападение Германии на Россию (по аналогии с армиями Наполеона) с первым германским вторжением в «славянское пространство» стало теперь более реальным. Понимая, какими катаст­рофическими последствиями обернется война для Германии и России, эти люди считали своим долгом всеми доступными средствами противо­действовать такому развитию событий.

Решающую роль при этом сыграл конкретный опыт «Мюнхена».

1. Германское посольство в Москве исходило из того, что Гитлер был готов развязать войну и что Европа стояла на пороге большой вой­ны, которая по своим последствиям не уступит первой мировой войне.

2. Оно считало, что дипломатическое урегулирование, предприня­тое западными державами, лишь временно приглушило опасность новой мировой войны. Тревога политически сознательных и чувствую­щих свою ответственность людей не исчезла, она даже усилилась, по­скольку предполагалось, что Гитлер и дальше будет подталкивать к войне, а «чудо» больше не повторится.

3. В связи с отсутствием сопротивления агрессивной политике Гит­лера внутри страны задача дипломатии состояла в том, чтобы создать внешнеполитическую ситуацию, ведущую к заключению пактов и с неотразимой логикой исключающую возможность возобновления чре­ватого войной конфликта.

4. По мнению германской дипломатии в России, ключ к достиже­нию подобной ситуации находился в руках Советского правительства. Поэтому нужно было в кратчайший срок с помощью энергичных шагов побудить это правительство использовать свое международное влияние для стабилизации обстановки в Центральной и Восточной Европе.

5. Необходимо было также с помощью новых приемов привнести в процесс принятия внешнеполитических решений обоими государст­вами идею оживления действенной договорной системы, которая крепко связывала Германию и Россию и которая с 1934 г. оставалась неиспользованной. Отправной точкой здесь могло служить особое по­ложение Советского правительства после подписания Мюнхенского соглашения.

Примечания:

1

Первыми были опубликованы следующие собрания документов того времени: Nazi-Soviet Relations, 1939-1941. Documents from the Archives of the German Foreign Office. Edited by R J. Sontag, J.S. Beddie. Washington: Department of State; а также на немецком языке: Das Nationalsozialistische Deutschland und die Sowjetunion 1939-1941. Akten aus dem Archiv des Deutschen Auswartigen Amts, Washington (Department of State) 1948; Alfred Seidl (Hrg.) Die Beziehungen zwischen Deutschland und der Sowjetunion 1939-1941. Dokumente des Auswrtigen Amtes, Tubingen, 1949. После опубликования документов германской внешней политики сложилась целостная картина. Работа Карла Хёфкеса (Deutsch-sowjetische Geheimverbindungen. Unveroffentlichte diplomatische. Depeschen zwischen Berlin und Moskau im Vorfeld des Zweiten Weltkrieges. Tubingen, 1988) не оправдывает своего названия, поскольку в ней собраны уже публиковавшиеся ранее материалы. Вы­шедший в 1983 г. в США на английском и в 1989 г. в Вильнюсе на рус­ском языке сборник «СССР-Германия 1939-1941» под редакцией Ю. Фельштинского содержит, как это с разочарованием было отмечено в СССР, давно известные документы (см.: С. Лавров. История без рету­ши: полуправда сродни лжи. — «Ленинградская правда», 19 декабря 1989 г.).

Советский документальный базис оставался долгое время крайне ограниченным. Только в 1989 г. с опубликованием соответствующих дипломатических документов 1938-1939 гг. имевшиеся пробелы были ликвидированы. Сборник «Альтернативы 1939 года» (М., 1989), как и книга «Год кризиса» (1990) своей подборкой документов открывают но­вые перспективы для исследователей. В 1990 — 1991 гг. ожидается вы­ход XXII тома «Документов внешней политики СССР» (1939 г.). Готовящаяся к изданию десятитомная «История Великой Отечествен­ной войны» как в содержательном, так и в методическом плане должна предоставить исследователям обширный материал для дискуссии.

Публикации «СССР в борьбе за мир накануне второй мировой вой­ны» (сентябрь 1938 — август 1939), М., 1971, и «Документы и материалы кануна второй мировой войны, 1937-1939», М., 1981, т. 2, содержат важные сведения, касающиеся внешних условий германо-советского сближения.

В СССР основные документы периода с 15 августа по 3 сентября 1939 г., включая все тексты договора, впервые были опубликованы в журнале «Международная жизнь» в сентябре 1989 г. (с. 90-123).

11

См.: I.Fleischhauer. «Unternehmen Barbarossa» und die Zwangsumsiedlung der Deutschen in der Sowjetunion. — «Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte» (далее: VfZ), 1982, Nr. 2, S. 299-321.

12

Без заключения военной конвенции советско-французский дого­вор о взаимопомощи имел лишь ограниченный эффект. Предложения СССР по заключению такой конвенции не нашли у французского правительства должного отклика. Договор о взаимной помощи между СССР и Чехословакией предусматривал (параграф II протокола) со­ветскую военную помощь Чехословакии, если она станет объектом на­падения со стороны другого государства, но лишь в том случае, если свои обязательства об оказании помощи Чехословакии выполнит и Франция. Кроме того действенная советская военная помощь Чехосло­вакии, с которой у СССР не было общей границы, обусловливалась го­товностью соседних государств, граничивших с обеими договаривающимися сторонами — Польши и Румынии, — в случае необ­ходимости пропустить через свою территорию — по суше или по возду­ху — советские войска. Такая готовность, однако, отсутствовала

13

Сообщение о заключении советско-французского договора о взаимной помощи произвело в министерстве иностранных дел эффект разорвавшейся бомбы. Царило «очень подавленное настроение. Изоляция Германии казалась полной. В ответ на внешнеполитические методы Гитлера образовалась антигерманская коалиция всех великих держав, включая Советский Союз» (PaulSchmidt. Statist auf diplomatischer Buhne, 1923-1945. Erlebnisse eines Chefdolmetschers im Auswartigen Amt mit den Staatsmannern Europas. Wiesbaden, 1986, S. 305f.).

14

Германский посол в Москве граф фон Шуленбург — в министерст­во иностранных дел, 6 мая 1935 г. (Akten zur Deutschen Auswartigen Politik (ADAP), SerieC: 1933-1937, Bd. IV, 1, Nr. 70, S. 127-129, hier: S. 129).

15

К сожалению, пока не оправдалась выраженная в 1954 г. надежда бывшего начальника IV (Восточная Европа) отдела министерства ино­странных дел министериаль-директора Рихарда Майера (фон Ахенбаха), занимавшего этот пост в 1931-1935 годах, на то, что публикация архивных документов министерства и доступ к записям его сотрудни­ков, руководивших в свое время политикой в отношении России, пока­жут, « с какой решимостью это старое ведомство начиная с 1933 г. пыталось удержать восточную политику Германии в благоприятных и полезных для рейха рамках» (см.: Meyer. Gedanken, S. 79).

113

Словами «Вторая мировая война должна была разразиться 1 ок­тября 1938 года» начал Григоре Гафенку свою подборку малоизвест­ных ранее документов «Derniers Jours de Г Europe. Un voyage diplomatique en 1939» (Paris, 1946, p. 21).

114

Die Hassell-Tagebucher 1938-1944. Ulrich von Hassell. Aufzeichnungen. Vom Andern Deutschland. Nach der Handschrift revidierte und erweiterte Ausgabe. Berlin, 1988, S. 59,54.

115

На запротоколированном полковником Хосбахом совещании по­литического и военного руководства Германии, состоявшемся 5 ноября 1937 г., военный министр генерал-фельдмаршал фон Бломберг, касаясь планов Гитлера: при первом удобном случае «с молниеносной быстротой совершить нападение на Чехию», — обратил особое внимание на мощь че­хословацких укреплений, «по-своему характеру сравнимых с «линией Мажино» и чрезвычайно затрудняющих наступление» (CM.:Ho?bach-Protokoll. — In: International Military Tribunal (IMT). Nurnberg, 1947, T. 25, p. 403-413). Новейшие исследования подтверждают эти оценки и дают отрицательный ответ на вопрос о возможности военной победы над Чехословакией в 1938 г.

116

См.: Helmut Krausnick, Ludwig Beck. — In: Hermann Graml (Hrg.). Widerstand im Dritten Reich. Probleme Ereignisse, Gestalten. Frankfurt a. M., 1984, S. 204-211.

117

См.: Peter Hoff mann. Widerstand. Staatsstreich. Attentat. Der Kampf der Opposition gegen Hitler. Munchen, 1969, S. 94ff .\Peter Steinbach. Der militarische Widerstand und seine Beziehungen zu den zivilen Gruppierungen des Widerstandes. — In: Aufstand des Gewissens. Militarischer Widerstand gegen Hitler und das NS-Regime, 1933-1945, Herfords, d., 1984, S. 219-262\ Helmut Krausnick. Zum militarischen Widerstand gegen Hitler 1933-1938. Moglichkeiten, Ansatze, Grenzen und Kontroversen: — In: Aufstand des Gewissens. Militarischer Widerstand, S. 311-364; dass, in: Vortrage zur Militargeschichte, Herford/Bonn, 1984, Bd. 5, S. 27-80; Klaus-Jurgen Muller. Zu Struktur und Eigenart der nationalkonservativen Opposition bis 1938 — Innenpolitischer Machtkampf, Kriegsverhinderungspolitik und Eventual-Staatsstreichplanung. — In: Jurgen Schmadeke, Peter Steinbach (Hrg.). Der Widerstand gegen den Nationalsozialismus. Munchen/Zurich, 1985, S. 329-344.

118

Hassell-Tagebucher, S. 56.

119

RomedioGraf Thun-Hohenstein. Septemberverschworung. Der geplante Staatsstreich der Generale 1938. — «Frankfurter Allgemeine Zeitung», 1. Oktober 1988, Nr. 229.

120

Kordt. Wahn, S. 126.

121

Hassell-Tagebucher, S. 55,56,59,60.

122

Max Domarus. Hitler. Reden und Proklamationen, 1932-1945. Wurzburg, 1963, Bd. II, S. 1234.

123

IMT Nurnberg, 1947, No. 798-PS; Domarus. Hitler. Bd. II, S. 1237

124

Несмотря на наличие отдельных превосходных работ, состояние научного исследования в целом все еще остается неудовлетворитель­ным. Оно прежде всего малорезультативно в поиска ответов на поставленные вопросы. Фундаментальная работа Якобсена о национал-социалистской внешней политике 1933-1938 гг. заканчива­ется до рассматриваемого нами периода. Определенное направление дальнейшим исследованиям указывает его статья «ZurStrukturdesNSAu?enpolitik 1933-45». — In: Manfred Funke (Hrg.). Hitler, Deutschland und die Machte. Materialienzu'r Au?enpolitikdesDrittenReiches. Dusseldorf, 1976, S. 137-185.

Относительно развития внешнеполитических служб при нацио­нал-социалистах см.: Gordon A. Graig, The German Foreign Service from Neurath to Ribbentrop. — In: Gordon A. Craig, Felix Gilbert (Hrg.). The Diplomats 1919-1939. Princeton, New Jersey, 1953, p. 406-436; Donald C. Watt. The German Diplomats and the Nazi Leaders, 1933-1939. — «Journal of Central European Affairs», Т. XV, April 1954, No. 1, p. 148-160; Joachim G. Leithuser. Diplomatie auf schiefer Bahn. Berlin, 1953; Paul Seabury. Die Wilhelmstra?e. Die Geschichte der deutschen Diplomatie 1930-1945. Frankfurt a. M., 1956; Hans E. Riesser. Haben die deutschen Diplomaten versagt? Eine Kritik an der Kritik von Bismarck bis heute. Bonn, 1959; Hans Adolf Jacobsen. Zur Rolle der Diplomatie im 3. Reich. — In: Klaus Schwabe. Das Diplomatische Korps 1871-45. Boppard am Rhein, 1985, S. 171-200.

В настоящее время готовится к изданию книга по истории мини­стерства иностранных дел, с особым упором на период национал-социализма. О влиянии национал-социалистской идеологии и практики на некоторые отделы министерства иностранных дел см.: Christopher Browning. The Final Solution and the German Foreign Office. A Study of Referat Dili of Abteilung Deutschland 1940-1943. New York, 1978; Hans-Jilrgen Doscher. Das Auswartige Amt im Dritten Reich. Diplomatie im Schatten der «Endlosung». Berlin, 1987. Исследования, касающиеся вид­ных руководителей министерства иностранных дел, имеются в следую­щих трудах: John L. Heinemann. Hitler's First Foreign Minister Constantin Freiherr von Neurath. Diplomat and Statesman. Berkeley/Los Angeles/London, 1979; WolfgangMichalka. Ribbentrop und die deutsche Weltpolitik 1933-1940. Au?enpolitische Konzeptionen und Entscheidungsprozesse im Dritten Reich. Munchen, 19&0; Reinhard A. Blasius. Fur Gro?deutschland — gegen den gro?en Krieg. Staatssekretar Ernst Freiherr von Weizsacker in den Krisen um die Tschechoslowakei und Polen 1938/39. Koln/Wien, 1981 \Marion Thielenhausen. Zwischen Anpassung und Widerstand. Deutsche Diplomaten 1938-1941. Die politischen Aktivitaten der Beamtengruppe um Ernst von Weizsacker im Auswartigen Amt. Padeborn, 1984.

О сопротивлении нацизму в министерстве иностранных дел кое-что известно, однако систематически этот вопрос почти не изучался. На определенные трудности, связанные с подобными исследованиями, обра­тил внимание Клеменсфон Клемперер в статье «Nationaleund i nternationale Au?enpolitik des Widerstands» (In: (Hre.). Widerstand (639-651).

125

De Witt C. Poole. Light on Nazi Foreign Policy. — In: Foreign Affairs, October 1946, p. 130-154.

126

Вайцзеккер о Нейрате и его предшественниках. — В: Proze?, Bd. XIV, S. 321.

127

См.: HansMommsenn. Der Widerstand gegen Hitler und die deutsche Gesellschaft. — In: Schmadeke, Steinbach (Hrg.). Widerstand, S. 3-23; Klaus-Jurgen Muller. Nationalkonservative Eliten zwischen Kooperation und Widerstand. — In: Ebd., S. 24-49.

128

См.: Hermann Graml. Die au?enpolitischen Vorstellungendes deutschen Widerstandes. — In: Graml (Hrg.). Widerstand, S. 92-139.

129

Fritz Wiedemann. Der Mann, der Feldherr werden wollte. Valbert, 1964, S. 173ff.

130

Ribbentrop. London, S. 126. Он сам, добавил Риббентроп, «не имел предубеждений и долгие годы старался сделать министерство ино­странных дел более понятным фюреру».

131

Из показаний секретаря Риббентропа Бланк. — В: Proze?, Bd. X, S. 214.

132

Эти и другие высказывания Гитлера, повторявшиеся в неофици­альных беседах, собрал Г. Пикер (Я. Picker. Hitlers Tischgesprache im Fuhrerhauptquartier. Stuttgart, 1976, S. 176ff, 308,423,364, Neuausgabe Berlin/Frankfurt/M., 1989.

133

Proze?, Bd. X, S. 427. Речь шла о разработке плана «Барбаросса».

134

Научную монографию еще предстоит написать. Из числа мему­арной и публицистической литературы следует назвать: Hilger. Wir,; Herwarth. Bernd Ruland. Deutsche Botschaft Moskau. 50 Jahre Schicksal zwischen Ost und West. Bayreuth, 1964; W. Joost Botschafter bei den Roten Zaren. Die deutschen Missionschefs in Moskau 1918 bis 1941. Wien, 1967; Gerhard Kegel In den Sturmen unseres Jahrhunderts. Ein deutscher Kommunist uber sein ungewohnliches Leben. Berlin(-Ost), 1984, S. 154ff.

135

Граф Фридрих Вернер Эрдманн Маттиас Иоганнес Бернгард Эрих фон Шуленбург, евангелического вероисповедания, родился 20 ноября 1875 г. в Кемберге (Саксония). В 1894 г. окончил гимназию и в 1894-1897 гг. изучал юриспруденцию в Лозанне, Берлине и Мюнхене. В 1901 г. Шуленбурга переводят в министерство иностранных дел для подготовки к консульской службе (карьера дипломата была ему зака­зана ввиду отсутствия достаточного личного состояния). Дальнейшая работа в министерстве иностранных дел протекала следующим обра­зом: 1902 г. — обучение; 1903-1905 годы — вице-консул кайзеровского генерального консульства в Барселоне; в 1906 г. — руководство консульствами во Львове, Праге и Неаполе; в 1907-1911 годах — вице-консул генерального консульства в Варшаве; в 1911-1914 годах — кон­сул германского рейха в Тифлисе; с августа 1914 помай 1915 г. - служба в армии, вначале старший лейтенант, затем капитан резерва I гвардей­ского артполка, дислоцированного во Франции; с августа 1915 по июнь 1917г. являлся офицером связи с турецкой армией и заведовал кайзе­ровским консульством в Эрзуруме; с июня 1917 по апрель 1918 г. руко­водил консульствами в Бейруте и Дамаске; с мая 1918 по январь 1919 г. — член делегации на мирных переговорах с Закавказской Ре­спубликой в Тифлисе, легационный советник; с января по июль 1919 г. — в английском лагере для интернированных; с августа 1919 по июль 1922 г. — служба в политическом отделе министерства иностран­ных дел старшим советником; 192?-1931 гг. — посланник 2-го класса в Тегеране; 1931-1934 гг. — посланник I класса в Бухаресте; 16 июня 1934 г. назначен чрезвычайным и полномочным послом в Москве, где оставался до 24 июня 1941 г. С 20 июля 1941 г. и до ареста в августе 1944 г. Шуленбург работал в министерстве иностранных дел в Берлине. Лишен всех званий 20 октября и 10 ноября 1944 г. приговорен к смерт­ной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение в тюрьме Плётцензее.

Готовится к изданию в 1991 г. подробна я биография графа фон Шу­ленбурга. Описание его деятельности в качестве посла главным образом в Москве в: AlbrechtGrafv.d.Schulenburg. Sein Leben furdeutschrussische Verstandigung. Botschafter F.W. Graf Schulenburg vor 100 Jahren geboren; WalterGehlhoff. Gedenkansprache. — In: Gedenkfeier des Auswartigen Amts zum 100. Geburtstag von BotschafterFriedrich-Werner Graf von der Schulenburg. Bonn, 10. Dezember 1975;. GerhardKegeL Ein Diplomat dreier Deutschlands: Friedrich WernerGraf vonderSchulenburg.-In:«Horizont»; 17. Jahrgang/1944,11 \Sigrid W^^er-/for/es.GrafvonderSchulenburg-Mitverschworerdes20. Juli 1944. Zur au?enpolitischen Konzeption des Botschafters des faschistischen DeutschlandsinMoskau.-In:ZeitschriftfurGeschichtswissenschaft, 1984, Nr. 8, S. 681-699; Erich Franz Sommer. Botschafter Graf Schulenburg. Der letzte Vertreter des Deutschen Reiches in Moskau. Asendorf, 1987; Sigrid Wegner-Korfes. Friedrich Werner von der Schulenburg. Botchafter Nazideutschlands in Moskau und Mitverschworer des 20. Juli 1944. — In: Olaf Groehler (Hrg.). Alternativen. Schicksale deutscher Burger. Berlin(-Ost), 1987, S. 231-21Q. Ingeborg Fleischhauer. Der Widerstand gegen den Ru?landfeldzug. Graf Schulenburgund die Deutsche Botschaft Moskau. — In: Beitragezum Widerstand 1933-1945.GedenkstatteDeutscher Widerstand. Berlin, 1987, Nr. 31.

136

См.: Nazi Membership Records. Submitted by theWar Department to theSubcomitteeon War Mobilization of theCommiteeon Military Affairs. USSenate, WashingtonD.C., 1946: USSR; Teske. Kostring, S.98.Teace oтвергает легенду «о деятельности «пятой колонны» в Советском Союзе».

137

Herwarth. Hitler, S. 97.

138

Hassell-Tagebucher, S. 56.

139

Оценки посла Шуленбурга и его единомышленников, касавшие­ся большевистской России и сталинизма, принципиально отличались от тех клише, которые имели хождение в кругах национал-консервативной оппозиции Германии. См.: Hans Mommsen. Gesellschaftsbild und Verfassungsplane des deutschen Widerstandes. — In: Graml (Hrg.) Widerstand, S. 14-91, hier vor allem, S. 28ff.

140

Herwarth. Hitler, S. 113, 112, 111.

141

Шуленбург — в министерство иностранных дел, 3 февраля 1939 г. (ADAP, IV, Nr. 283, S. 319).

142

Hilger. Wir, S. 312. Здесь в экстремальных условиях разговора с Молотовым в момент объявления войны утром 22 июня 1941 г. Об этом рассказывали автору настоящей книги Ганс Херварт фон Биттенфельд, Вальтер Шмидт и Карл Шнурре.

143

Из беседы с заместителем наркома иностранных дел В.П. Потем­киным 20 августа 1938 г. в связи с приготовлениями Германии к напа­дению на Чехословакию и возможными последствиями советско-японского пограничного конфликта. Потемкин записал: «Шуленбург комически развел руками...» (ДВП СССР, т. 21, с. 440).

144

Politisches Archiv des Auswartigen Amts (PA AA). Botschaft Moskau, geheim, Politische Beziehungen Deutschlands zur Sowjetunion, Abschrift zu Pol. 1 163/38 g (V), 429977-430016.

145

Из личных бумаг графа Шуленбурга. Письмо фон Бломберга Шуленбургу от 7 декабря 1937 г.

146

Kordt. Wahn, S. 130.

147

Teske. Kostring, S. 97.

148

Докладная записка Шуленбурга от 29 сентября 1938 г. (ADAP, D, II, Nr. 667, S. 799).

149

ADAP, D, IV, Nr. 476, S. 529.

150

Из письма Шуленбурга Алле фон Дубергот 3 октября 1938 г. (Nachla? Botschafter Schulenburg, Briefwechsel mit Alia Duberg, Moskau, 11.2.1938-18.8.1939, S. 2).

151

Письмо от 16 октября 1938 г., посланное из Москвы в Берлин племяннице — графине Урсуле фон Шуленбург (Nachla? Botschafter Schulenburg, Aktenordner: Briefwechsel mit Verwandten, Moskau, 7.10.1938-20.5.1940, S.l).

152

Шуленбург — Алле фон Дуберг, 3 октября 1938 г. (Nachla? Botschafter Schulenburg, Briefe... 1937 bis 31.12.1938, S. 5).