После войны

Величайшая война в истории человечества закончилась.

15 октября 1815 г. фрегат «Нортумберленд» бросил якорь у острова св. Елены.

Еще не были погребены все, кто сложил голову в 1812 г., еще лежали в развалинах города и села, Березина и старая Смоленская дорога хранили следы Бедствия. Но на огромном пространстве от Москвы, где под обгоревшими липами Тверского бульвара уже давались концерты, до Вертю, где после генеральной репетиции в день Бородина 107 тысяч русских солдат и офицеров прошли на параде перед своим императором, от Петербурга, где высилась триумфальная арка, через которую русская гвардия вошла в столицу, до Неаполя, где вместо расстрелянного Мюрата королем вновь стал Фердинанд, заявивший, что он проспал 25 лет (с 1789 по 1815 г.) и знать не желает, что за это время произошло, — на этом огромном пространстве уже начинали проступать контуры новой эпохи, закручивалось новое сплетение миллионов судеб.

Русские полки возвращались домой…

Александр I привыкал к неслыханной славе и роли фактического распорядителя судьбой континента.

Долгих 14 лет он должен был строить свою жизнь, сообразуясь с существованием Наполеона. И вот теперь он стал как будто свободен. Можно было начинать сооружать свой мир.

1815–1817 гг. — завязка последующей истории страны. В эти годы прокладываются колеи, по которым потечет долгие годы правительственная политика, внутренняя и внешняя.

Подданные российского императора привыкали к мирной жизни, точнее, отвыкали от войны, длившейся практически без перерыва с 1805 г. Современникам после окончания глобальных исторических катаклизмов непросто, как правило, предвидеть, что будет через несколько лет, какие из первых мирных событий окажутся эпиграфом к послевоенной эпохе, тем более, что и Власть не всегда это знает наверняка. Нам, представляющим теперь, каков был конец, кажется, что царь недолго оставлял страну в неведении: вновь восходит, и теперь уж до нового царствования, звезда Аракчеева. Современники удивляются, негодуют, потом смиряются, продолжая негодовать, но больше про себя. Вторая половина царствования Александра I чаще всего представляется временем беспросветной реакции с легким налетом лицемерной либеральной болтовни. Это упрощение понятно. Несколько десятков «молодых якобинцев» легче увидеть на мрачном фоне аракчеевщины, военных поселений, Священного союза, погрома университетов, мистицизма и т. п. Аракчеев и все остальное — это, естественно, правда. Но не вся. Ибо как забыть о знаменитом российском парадоксе тех лет: правительство и заговорщики в тайне ото всех одновременно пишут будущие конституции страны.

Давно известно, что содержание эпохи было куда сложнее. В те самые дни 1814 г., когда император написал Аракчееву, что пора им «приниматься за дело», у него произошел следующий инцидент с Шишковым. В манифест об окончании войны адмирал вставил рассуждения о помещиках и крестьянах, об их «на обоюдной пользе основанной, русским нравам и добродетелям свойственной связи». Александр, прочтя эти слова, вспыхнул и оттолкнул текст, сказав, что не может подписывать того, что противно его совести, и решительно вычеркнул слова «на обоюдной пользе основанная… связь».

Падение Сперанского в преддверии Отечественной войны означало, как будто, что царь отказался от реформ. Казалось бы, тем меньше оснований у него было возвращаться к довоенным идеям и планам: война выиграна, самое время «перейти» к реакции, которая так часто обуславливается самим фактом победы. Ведь правительство уверено в своих силах и в силе порядка, который позволил устоять и победить, к тому же на его стороне подъем патриотических чувств, который проходит не вдруг.

Однако Александр не только не забыл о реформах, но как будто вернулся к «прекрасному началу» своего царствования. Самодержавный император готовился стать конституционным королем Польши. И не только Державину он говорит, что пора заняться внутренними делами после того, как с Божьей помощью решили дела внешние.

Члены тайных обществ, возникавших в те годы, врагами правительства станут в массе своей позднее. А пока «молодое… поколение, которое вступило на гражданское поприще в первые десять лет царствования Александра, воспитанное под влиянием свободолюбивых начал, им провозглашаемых, вполне сознавало, как далеко Россия отстала от Европы в истинной цивилизации; но, любя и уважая Александра, оно спокойно ожидало от него благодетельного преобразования, готовясь усердно ему содействовать». Николай Тургенев записывал в дневнике в 1815 г.: «К чести и благополучию России наше правительство отличается либеральностию и патриотизмом». Эти юноши в большинстве своем только слышали о Павле, они не знали, что чувствовали русские офицеры после Аустерлица, Фридланда и Тильзита. Они прошли путь от Смоленска до Бородина и от Тарутина до Парижа. А это эмоционально совсем другое взросление. Кроме прочего, им не пришлось ужасаться якобинству и хоронить идеи, которыми жили в юности, как это было с некоторыми представителями поколения Ермолова и Воронцова и более старшего.

Как ни странно, с точки зрения идейной они во многом были ближе царю, чем его ровесники, которые в массе не хотели никаких изменений и неодобрительно слушали даже разговоры о возможных реформах.

Одновременно появились вполне легальные проекты, авторы которых намеревались покончить с крепостным правом или, по крайней мере, облегчить положение крестьян. Причем эти проекты выходят из-под пера весьма серьезных людей. Проекты радикальны в разной степени, но важно, что идея «носится в воздухе», и не один «западный ветер» тому причиной. Это знак времени: необходимость перемен понимают не только юные гвардейцы, но и люди старшего поколения, хотя и далеко не все. А скоро в Варшаве Новосильцев начнет работу над «Уставной грамотой Российской империи», будущей конституцией. Обычная полифония истории.

В 1815 г. Александру I и Ермолову было 38 лет, Воронцову — 33, Сабанееву — 43, Закревскому — 29, Киселеву — 27, Давыдову —31, Аракчееву — 46, Пушкину— 16, Карамзину — 49, Сергею Муравьеву-Апостолу — 20, а его брату Ипполиту — 9 лет.

После войны наши герои получают новые назначения: Воронцов остается во Франции командовать русским оккупационным корпусом, Ермолов в 1816 г. становится командиром Отдельного Грузинского корпуса, Сабанеев — 6-го корпуса в Молдавии, Закревский — дежурным генералом Главного штаба; Киселев до 1819 г. совершал ряд инспекционных поездок поличным заданиям императора, а затем стал начальником штаба 2-й армии. Сейчас мы попытаемся дать весьма краткий очерк служебной деятельности наших героев. Трудно говорить о военачальниках, не уяснив их отношений к подчиненным и с подчиненными.