Люди и проблема

Просите Урусвати рассказать о многообразии Огней, виденных ею. Пусть все эти лучи, звезды, Лотосы огненные, цветы и все прочие явления Огненного Мира живут и утверждаются.

Мир Огненный, I, 108

Итак, начну свою повесть с короткого освещения своих возможностей и прав на столь неординарную тему. Придется немного пооткровенничать, ибо как же иначе подтвердить обоснованность высказанных суждений. Действительно, много видено, пережито и проанализировано. Действительно, неопознанное, необъяснимое, загадочное и чудесное существует. Оно возникает неожиданно, а существует в форме трудноописываемой и иногда оказывает психофизиологическое воздействие. Ведь чудесное вынесено за нашу обыденность, вынесено и за наш обычный словарный запас, оно на грани наших возможностей восприятия.

Я не был особенно строгим к тем тысячам наблюдателей необычных явлений, письма которых пришлось читать и анализировать. Уверенность в правдивости этих писем приходила из моего личного опыта общения с чудесным, из тревожного состояния «нехватки слов», чувств и привычных логически сцепляемых мыслей… Прошу и вас, читателей, быть снисходительными к моим «недоказанным» фактам, мыслям и предположениям. Ведь «доказать» – значит сделать чудесное обыденным, подчинить его закону больших чисел, отпрепарировать исследовательскими методами. Но эти методы предназначены изучать обычное, твердоустановленное, воспроизводимое, подчиненное нам для использования. А чудесное ускользает от цепких рук «пользователя», оно манит, увлекает и ничего открыто не гарантирует, оно адресуется более тонким возможностям и человека, и природы.

Да, немного о себе. С 1953 года, еще второкурсником геолого-геофизического факультета Томского университета я был приобщен к экспедиционным работам. Так из года в год, почти без пропусков, более тридцати лет – работа в экспедиции. И от Анадыря до Урала и Тюменского нефтяного севера, от Индигирки и до Хорога на Памире пролегали мои геолого-геофизические маршруты. Конечно же, за такой срок и на таком пространстве случалось очень многое. Встречалось и многое из того, что в газетах называется НЛО, а в наших научных терминах звучит как «непериодические быстропротекающие процессы в атмосфере и ближнем космосе», то есть явления без нашего понимания их действительной природы и предназначения.

А свое первое «посвящение в чудесное» я, будучи третьекурсником, получил на территории Северо-Восточного Забайкалья. Во время геологической съемки и поисковых работ на молибден я со своим отрядом вышел к отрогам Муройского хребта. Пришлось разбить незапланированную лагерную стоянку на чарующе красивой речке Токчоко (в бассейне реки Нерчи).

Объемы работ большие, а сроки сжатые. Но это – общее правило, как и сейчас. Однако мы были заряжены большими количествами энергии романтизма и экономически не обоснованными порциями энтузиазма. Суровость детства – и моего, и моих сверстников – наделила ответственностью и молчаливым упорством в решении поставленных, в данном случае начальником поисково-съемочной партии, задач. Мы жили в других, по отношению к теперешним, нормах и сценариях обыденности. Жизненный уровень определялся не деньгами, а психофизиологической подготовкой к преодолению голода, холода, предельных физических напряжений. Но при всем этом «жизненном негативе» мы располагали большим запасом энергии и длительными зарядами радости, происходящей непосредственно от самой жизни. Все это вместе взятое и составляло в частности мой стиль труда и жизни. Интерес и неистощимая готовность знать двигали нашим экспедиционным периодом. Тогда мы еще не предполагали, что и ныне непостижимые для меня «озарения плюрализма» 90-х годов определят этот способ жизни как «рабство системе». Но… чтобы не впасть в резонерство, перейду к своему «посвящению».

Представьте себе: раннее свежее утро, голубизна неба и шум реки, запах костра, терпкий аромат сосны и стланикового кедра, легкая облачная вязь да яркое солнце. Дарья (оленевод, молодая эвенкийка) уже подвела оленей к лагерю, и я как начальник отряда направляю ее со своим маршрутным рабочим к старому лагерю за оставшимся грузом. Горные рабочие, позвякивая лопатами и кирками, идут на расчистку. После завтрака долго изучаю выделенный мне на базе кусок карты участка территории, где мне предстоит в одиночку провести съемочный маршрут. По карте он выглядит легким: без «холостого хода», прямо от лагеря к верховью Токчоко, туда по правому берегу, оттуда по левому. Прячу карту в полевую сумку и, не теряя времени, с рюкзаком для образцов и молотком направляюсь в маршрут. Конечно, идя в одиночку, допускаю грубое нарушение техники безопасности, но ко второй половине сезона это тоже стало нормой, ведь людей не хватает.

Я уже перебрался на правый берег, как услыхал крик Дарьи: «Не ходи туда, туда нельзя один ходи!» Не вняв ее беспокойству, я нырнул в сосняк и принялся считать шаги: маршрут начался. Все нормально, все подкупающе легко и завораживающе красиво. Сосняк как на подбор, травы почти нет. Моховой покров не сплошной, виднеются отдельные глыбы гранитов и небольшие живописные останцы. Где-то часа через полтора-два замечаю, что я прекратил счет шагов и пропускаю точки наблюдения. Следующие неожиданности поведения с трудом протискиваются к моему сознанию через пелену яркой эйфории. Как бы боковым зрением замечаю все более частые вспышки, к некоторым из них я подворачиваю, но следующая вспышка уводит меня от предыдущей. Снова забытье, и очередное включение сознания регистрирует, что я уже куда-то легко и без ощущения напряжения бегу. Исчез шум реки, бег не обычный, а с подпрыгиванием и довольно быстрый.

Обычный план сознания оказался оттесненным, но его сигналы нарастают со все более четкой ясностью, особенно вопросом: «Куда и зачем бегу и почему бросил вести маршрут?» Наконец, произошло включение мотивов самсохранения: «Так много огня кругом, можно сгореть». Эта фраза стала господствующей, и «чтобы не загореться», я кидаюсь резко вправо, где должна быть красавица Токчоко. Повернув градусов на сто двадцать, бегу к реке. Где-то метров через сто я с облегчением почувствовал тяжесть своего тела и затраты энергии на его перемещение в режиме бега. Это придало мне уверенность в том, что потеря обыденности не окончательная. Наконец, перестал видеть кружащие огоньки и тут же услышал шум реки. Еще минута, и я со всего разгона, подымая брызги, где-то по воде, где по валунам, выскочил на левый берег, сюда, в этот мир привычных застывших форм. Удивился тут же, что такая маленькая река – не приток ли это, и вообще – где я на местности? Около часа ушло на выяснение этих вопросов. Пришлось пройти немного вверх по левому берегу и с высокого останца определиться по карте. Нет ошибки, я в верховье Токчоко. Посмотрел на часы, и, наконец-то, появились привычные реакции беспокойства и недоумения. Со времени выхода из лагеря прошло всего три часа четыре минуты, а я в четырнадцати километрах от лагеря. Послушал часы – идут, посмотрел на Солнце, сверил положение по компасу. Часы идут правильно, я оказался на три часа раньше в поворотном пункте маршрута и уже на левом берегу. В дневнике маршрутных точек – всего на пять километров. Эти откровения на останце на всю жизнь остались во мне меткой о встрече с чудесным, так и необъясненным собой и другими.

Далее проза. Прошел еще километра полтора вверх, вышел в зону гольцов. Набрал для варки с десяток смолистых шишек стелющегося кедра и медленно, маршрутным ходом, двинулся к лагерю. Рюкзак тяжелел от образцов, а страх и недоумение постепенно сменились непривычными чувствами утраты чего-то более важного, чем события этого трехмерного мира.

Уже начало темнеть, когда бубенец ездового оленя Дарьи оповестил приход каравана. Только я засобирался выйти на помощь по разгрузке, как под навесом палатки появилась встревоженная женщина. Обычно застенчивая и сторонящаяся, она кинулась ко мне и, как бы не доверяя глазам, провела левой ладонью по моему лицу. Непрерывно и радостно-тревожно гладила меня, мешая русские и эвенкийские слова, что-то горячо говорила. Я успокоил ее.

А после ужина, когда все улеглись, она снова подошла к моей палатке. Коротко рассказываю о происходившем. В некоторых местах она испуганно просила говорить шепотом и два или три раза прикрывала губы ладонью: «Нельзя говорит, только тихо, очень тихо, это не говорят». После моего рассказа она произнесла шепотом: «Пустил тебя дух огня, жить долхо будешь». На мои вопросы ничего не сказала, но снова гладила меня. Отошла от палатки и низко поклонилась…

Больше этот вопрос с ней не поднимался. Мой рассказ об этом эпизоде многим другим специалистам ничего не дал, больше было насмешек да советов не нарушать впредь технику безопасности. И много лет спустя, читая некоторые письма о подобных происшествиях, я вспоминал этот эпизод и посвятительницу – молодую эвенкийку. Она знала то, о чем надо молчать, она утвердила мою веру в чудесное.

Так, видимо, и определился первый признак моей профпригодности для работы и практики в области аномальных явлений. Этот признак – вера в чудесное. Конечно же, он необходим, но недостаточен, даже если мы веру примем в качестве неизреченной формы знания.

Да, а как же знание? Оно здесь же, рядом, оно всегда на дозоре. Мое знание оказалось подразделенным на три основных русла.

Первое – моя профессия, нацеленная на изучение геолого-геофизической среды. Это и вещественный состав геологических тел, и, конечно, геофизические поля, особенно в местах энергоактивных зон, где «и трясет, и светится». Приказ по институту, предписавший мне заниматься аномальными явлениями в атмосфере и ближнем космосе, закрепил мои права и обязанности. А это требовало и обычных регистрационных, и аналитических работ. Это взаимодействие со своими сослуживцами по данной теме, это и прямая встреча с НЕВЕДОМЫМ.

Второе – большой поток писем: от горожан и сельских жителей, гражданских и военных, детей и взрослых, верующих и скептиков, трезвых и эйфоричных, искренних и с явной подлецой. Это сибирское «многоглазие», многочувствие, многослышание – окончательно очаровало и сделало меня пленником чудесного. Именно неизбывная тяга людей видеть, слышать и чувствовать дальше и глубже обыденности поощрила изучение этих вопросов, вопреки скепсису и мыслительному нищенству, подозрениям и агрессивным помехам.

Третье – новый виток знания, проведенный через семью Рерихов и именуемый Агни Йога. Не сразу я пришел к этому Учению. Меня вела вера в чудесное и встречи с огненными знаками. Ведь Агни Йога – это связь с огнем. К Учению привели также и исследования аномальных явлений, упорство в попытках что-то понять и выжить в экстремальных условиях и, наконец, возрастающее понимание того, что изучение неведомого преобразует изучающего. Именно Агни Йога постепенно привила мне доверие к необычному и охранила от драматических неожиданностей.

Вот эти три свойства моих личных возможностей и жизни дали основание поделиться с читателями тем, о чем речь пойдет далее. Возможно, вступление затянулось, но, думается, оно принесет пользу в знакомстве с реальным, но неведомым, ибо оно слито воедино с общей канвой повествования и нелегкой судьбой чудесного среди людей Земли.

Жанр книги можно определить как научно-художественный. Заигрывать с «объективным научным доказательством» автору не позволяет сама суть необычного. А принять необычное за «вымыслы плохо скоординированного воображения» нельзя по причине объективной жесткости наблюдаемых фактов.

А теперь о проблеме и ее социальной судьбе… Мы не будем подробно касаться вопросов глубоко исторического плана и размышлять о взаимодействии с необычным наших далеких предков. Но уже в пещерной живописи Северной Африки и в шастрах (священных писаниях Индии) содержится много такого, что в обиходе конца нашего столетия именуется как неопознанные летающие объекты. Правда, эта «неопознанность» тоже проблематична. В этом можно убедиться из дальнейших примеров: объекты опознаются, описываются, зарисовываются и даже фотографируются. Но проблема состоит в том, что наблюдателю и аналитику не ясно происхождение регистрируемого объекта, его цель пребывания в том или ином месте, какие задачи он выполняет и куда, наконец, улетает или «исчезает» (как пишут наши корреспонденты).

Да и сами объекты весьма разнообразны: то они точечные, то плоские, то объемные. Часто они с переменной светимостью и яркостью, то меняют окраску, то постепенно становятся прозрачными. Перемещаются они как им заблагорассудится, и скорости потрясающие, и ускорения невозможные. Они могут быть неподвижными или стремительно метаться по небу с невероятными углами мгновенных смен направления движения. Они могут заливать все вокруг нестерпимо ярким светом или изогнутым световым лучом шарить по облакам и вершинам гор. Они могут посылать на землю четочные световые потоки, либо все окрест «засыпать светящейся пудрой». Кстати, такой эпизод удалось пронаблюдать и автору, более того, была зафиксирована магниточувствительностъ этой «пудры»…

Дело было августовской ночью 1981 года на юге Горного Алтая. Мы уже «охотились за тарелками», то есть регистрировали все необычные светящиеся образования в атмосфере, как в приземном слое, так и гораздо выше. В половине двенадцатого мы еще сидели у костра. Вдруг дежурный крикнул: «С северо-востока на юго-запад – яркая светящаяся точка!» Мы быстро приготовились к регистрации, каждый в зависимости от своих обязанностей. В момент экспозиции яркая точка была размером и светимостью с Венеру. Через 2–3 секунды после остановки из светящегося объекта посыпались мириады искорок, или «светящегося инея». Весь север был заполнен светящимся материалом неясного состава и происхождения. Великолепный светящийся купол с яркой звездой в вершине по мере «оседания» несчетных блесток начал деформироваться. Западный нижний край купола прогнулся внутрь, и граница прогиба становилась все ярче, то есть «пудра» отклонялась от невидимой преграды. Все диво длилось около четырех минут. Закончилось это событие тем, что «звезда» с резким набором высоты и скорости ушла в обратном направлении. Взятые нами теодолитные засечки и опрос очевидцев, для которых это явление было «в точности на юге», позволили нам выяснить, что изгибание купола произошло непосредственно над слабомагнитными мартитовыми рудами одного из месторождений железа. Нам удалось установить лишь магниточувствительность «пудры» и… больше ничего до сих пор.

И таких вопросов сотни, а ответы лишь единичные, да и то неполные. Вот вам и наука.

На ваш резонный вопрос: «Почему так обстоят дела?» – можно ответить следующим образом. Прежде всего – несомненная трудность проблемы: чаще «оно прилетает, что-то поделает и улетает», как-будто не мешает и не угрожает, а иногда «даже советует». То, что иногда «оно» мешает радио и телефонной связи, или глохнут моторы, – тоже не страшно. Ведь ненадолго и на небольшом пространстве. Да и по всему видно, что «они» были всегда, а люди живут независимо и делают, что хотят или могут. Таков внешний психологический климат этой проблемы, и он позволяет отодвигать ее решение в непостижимое будущее. «Не до летающих тарелок сейчас», – так было всегда. А правящий миром сценарий прибыли не заинтересован «пускать деньги на ветер». Так и мечется эта проблема между «энтузиазмом общественности» и экономическим прессом над «фундаментальной наукой», устремленной то к неисчерпаемым источникам энергии сибирских недр, то к сказочным источникам термоядерного синтеза.

Отсюда вывод, вполне правдивый и существенный: научного исследования проблемы аномальных явлений на планете Земля нет и не было, и, что хуже, не будет при данном качестве нашей техноцивилизации. Были отдельные «глубокие проработки вопроса» в связи со специфическими военно-прикладными задачами. Но, сами понимаете, результаты этой проработки не для нас с вами. Они для тех, кто заказывал исследования, кто платил за них деньги. Опять деньги, опять прокрустово ложе экономической выгоды…

Но информационное недержание в некоторые периоды «открытости информации» по этой проблеме, на мой взгляд, хуже замалчивания. Разгул спекулятивных материалов хаотизирует и то малое, что все же удалось добыть на путях программной работы и грамотного энтузиазма. В проблему врывается «экономическая выгода», а половодье дезинформации и «логического плюрализма» искажает основу исследований, взрывает результативные подходы к решению конкретных задач. Вседозволенность публикаций напрочь закрывает грамотную и спокойно организованную подачу информации в сознание мировой общественности о возможной «связи с дальними мирами». Ведь об этом писала Елена Ивановна Рерих: «Где же ближайшие миры, куда мы могли бы направить наше сознание? – Юпитер и Венера» (Община, 32).

Легко догадаться, что кому-то нужно умолчание либо безудержная дезинформация и фактический запрет способным ученым мира заниматься этой проблемой. И этот «кто-то» правит судьбой проблемы, да и нашей с вами жизненной перспективой. Да-да, именно так. Если техногенный разгром планеты дает прибыль, то планету разрушают. Если война – форма бизнеса, то людей ввергают в бойню. Если ложь – это техника безопасности для этого «кого-то», то производят гигантские количества лжи. Если проблема раскрывает сущность этого «кого-то», то проблема… закрывается. Вот в какой сложной социальной среде чудесное пытается прорваться к сердцам и умам людей планеты Земля.

Конечно, нижеследующее изложение не выходит за рамки осведомленности автора. Более того, оно лимитируется сроками и территорией, на которой пришлось изучать некоторые вопросы, тесно переплетенные с геолого-геофизическими процессами в верхнем полупространстве (в атмосфере и ближнем космосе). Отсюда читателю легко видеть, что слово взял не профессионал уфолог, а озадаченный и нагруженный другими плановыми заданиями геофизик. И тем не менее, мне тоже есть что сказать.

Целесообразно начать с эпизода на Кольском полуострове, известном как «Петрозаводский феномен». В этом феномене сфокусирован весь драматизм проблемы, царящая вокруг нее социальная и мыслительная рассогласованность. Это он заставил долго и интенсивно работать механизмы лжи и вуалирующей полуправды; он же и обнаружил нашу абсолютную неготовность ясно и честно всмотреться в лик НЕВЕДОМОГО. Но именно этот феномен был переломным в глобальном режиме замалчивания проблемы в нашей стране. С него начался период полупризнания проблемы.

Итак, сентябрь 1977 года открыл узкий путь к изучению и маскировке проблемы в недрах самой Академии наук СССР. Институт земного магнетизма и распространения радиоволн (ИЗМИРАН, Московская область, г. Троицк) возглавил работы по проблеме, а в качестве основных результатов своих исследований в широкое вещание выдавал… отрицание чего бы то ни было. Это заключение о результатах легко прослеживается по высказыванию бывшего тогда директором Института члена-корреспондента АН СССР Владимира Васильевича Мигулина. Свой уровень заинтересованности проблемой руководитель исследования обнародовал с существенным запозданием: «Ни я, ни мои сотрудники не были в восторге, когда Президент АН СССР предложил нам разбираться в некоторых нашумевших явлениях – в частности, Петрозаводском…» (Неделя, 1985, No. 33). Естественно, эта внутренняя позиция ученого обусловила следующую серию высказываний:

1. «Петрозаводский феномен, как называют одно из интереснейших и весьма сложных явлений в природе, мы ожидали именно в этом районе. Дело в том, что на последнюю декаду сентября 1977 года приходились так называемые возмущения геофизической обстановки и как раз в этих высоких широтах. Произошла мощная протонная вспышка на Солнце. К этому времени мы приурочили проведение экспериментов по зондированию ионосферы… возникло явление, действительно физическое, которое зрительно воспринималось как что-то непривычное, странное. И пошла гулять сенсация» (Советская Россия, 1980, 19 апреля).

2. «Полностью природа этого явления все-таки непонятна… почему все происходит так, а не иначе…» (Литературная газета, 1982, 20 октября).

3. «Посланец внеземной цивилизации? Жалкий процент вероятности!» (Журналист, 1984, No. 4).

Как заметил читатель, высказывания с временным шагом в два года обнаруживают дрейф в сторону ненулевой вероятности «посланца внеземной цивилизации». А само событие, развивавшееся, по существу, на территории всей северо-западной части Европы, длилось несколько часов и описано в двух увесистых томах, так и не встретивших широкого читателя. В качестве еще одной иллюстрации имеет смысл привести наблюдение физика:

«Метрах в 30–40 от дороги я увидел белесое сферическое тело, плавно опускавшееся на землю… Если бы не сферическая форма, то явление можно было бы принять за спускающийся парашют. Тело плавно опускалось, закрывая собой темные ели, совершенно не воздействуя на находящиеся внизу деревья. Деревья просто исчезали из поля зрения, поглощаясь сферой, а затем появлялись из сферы, как бы пронизывая ее. Сфера скрылась за деревьями, постепенно уходя вниз. Диаметр ее (сферы) примерно 15–20 метров. Опускалась она в течение одной минуты. Я хотел бежать в сторону этого объекта, но спутники не пустили меня, а отец высказал предположение, что объект может быть радиоактивным».

А вот как представили свои наблюдения сотрудники Сортавальской гидрометеостанции (газета «Красное знамя» за 8 октября 1977 г., г. Сортавала):

"Ранним утром 20 сентября 1977 г. над городом Сортавала на небесном своде наблюдалось интересное явление, которое началось в 4 часа 10 минут и продолжалось минут 15. На безоблачном небе сияли яркие звезды. Но вот на северо-востоке, приблизительно 60 градусов над горизонтом, появилась небольшая звезда, которая вначале стремительно двигалась с северо-востока на юго-запад. Затем ее движение замедлилось, и вскоре «звезда» как бы повисла на одном месте.

По мере приближения она увеличивалась в размерах и испускала ярко-белое свечение, которое образовало вокруг этой «звезды» эллипс, его площадь быстро увеличивалась. Создавалось впечатление расплывающегося пятна правильной формы, имеющего прожилки или лучи, напоминающие щупальца осьминога.

Увеличиваясь в размерах, эллипс разворачивался, наклоняясь к Земле. Свечение сияло и переливалось. У кромки пятна с правой стороны показались три желтые точки, напоминающие бортовые огни самолета. Эти точки вспыхнули, образуя пятно, подобное по цвету большому пятну, и исчезли, оставив после себя желтое свечение.

Светящееся пятно тем временем перестало увеличиваться, появился яркий луч бело-розового цвета, «звезда» начала двигаться на север. Свечение стало бледнеть и уменьшаться. Создалось впечатление, что «звезда» всасывает в себя светящееся пятно, и по мере ее удаления на север это пятно приобрело форму рыбьего хвоста яркого бело-розового цвета. «Звезда» исчезла, остался матовый шар, который бледнел и превратился в круг, а затем удалился за горизонт.

За два с половиной часа до этого явления на северо-западе наблюдалось слабое северное сияние, а после исчезновения «звезды» наблюдалось яркое радужное сияние на северо-востоке".

Еще более грандиозно и красочно описан эпизод над Петрозаводском (Ф.Ю. Зигель, «Наблюдение НЛО в Советском Союзе», вып. З, рукопись):

"Загадочный объект прилетел с северо-востока, остановился над Петрозаводском на 10–12 минут, а затем улетел на север.

Объект имел твердое ядро, окруженное, по-видимому, светящейся плазмой. Эта часть НЛО описывается очевидцами как шаровидное или дисковидное светящееся тело диаметром порядка одного градуса. И во время полета, и в период зависания НЛО выбрасывал светящиеся (вероятно, за счет рекомбинации) струи газов, напоминающие щупальца осьминога. Когда объект приближался к Петрозаводску, эти струи были направлены в сторону, обратную движению. При зависании они напоминали широкие струи фонтана, вырывающиеся из объекта и по параболам опускающиеся вниз. Сходство с медузой, зонтом, парашютом в эти минуты отмечалось многими очевидцами.

Зрелище было необыкновенно красочным. Центральное ядро казалось красновато-оранжевым, а струи, бьющие из него, – бело-голубыми. Свечение было очень ярким («как дневной свет»), однако локальным – освещался, по-видимому, лишь город, а окрестности оставались темными…"

Конечно, с этим и подобными описаниями не могли не ознакомиться руководители исследований в ИЗМИРАНе. Но что поощряло их (особенно Юлия Платова, руководителя и ответственного исполнителя) высказывать отрицания, в ряде случаев с производством дезинформации? Это особый вопрос и ВРЕМЯ произведет свою ревизию и удовлетворит наиболее острый дефицит современности – дефицит ПРАВДЫ.

Автору этих строк довелось в конце 70-х включиться в эту тему. Но включение было радостным – еще и по той причине, что задолго до «разрешения заниматься» пришлось много видеть и размышлять над виденным на нескончаемых экспедиционных дорогах и научном бездорожье. Наша исследовательская группа состояла из пяти человек – сотрудников Института геологии, геофизики и минералогии СО АН, иногда (в экспедиционные периоды) разрасталась до 10–12 человек (из представителей других институтов Академгородка). И, как часто бывает в жизни на этой Земле, значительных ассигнований на эти трудоемкие, наукоемкие и финансоемкие исследования не дали. И довольствовались мы тем, что к уже имевшимся планам работ нам добавили еще и «эти планы». Таким образом, право на труд мы реализовали вдвойне.

Нагруженными оказались и защиты отчетов. Особые напряжения на ученых советах возникали, когда излагались «фантастические результаты, которых вообще не должно быть». Требовались упорство и выдержка, когда делались замечания о профессиональной непригодности и замечания типа того, что «да вы просто с приборами работать не умеете». И потребовалось около десяти лет, чтобы получить полупризнание – «да, тут что-то действительно есть». Помогало и то, что «там» (это США, Европа) тоже «занимаются аномальщиной». Постепенное продвижение в решении некоторых вопросов уфологии и выход на ряд геофизических задач все же социализировали нашу группу.

Но трудности подхода не были односторонними, тема действительно «гробовая»: результатов мало, а критики много. Требовалась колоссальная мобилизация информации, требовалось картирование явлений, их диагностика, их классификация, требовались сложные расчеты, а иногда надо было рисковать собой и людьми. Ведь с НЕВЕДОМЫМ мы встречались не только в письмах и за письменным столом, как то случалось с некоторыми профессиональными уфологами, а в тайге, пустынях, высокогорье. Наиболее посещаемые нами места характеризовались максимальными тектонофизическими напряжениями, аномальными электросопротивлениями горных пород, знакопеременными магнитными аномалиями, подновляющимися глубинными разломами и, наконец, зонами вертикальных энергоперетоков и грозобойных участков. Значительно позже, когда хлынул поток энтузиастов-исследователей, эти места почему-то назвали «геопатогенными». Все мои возражения против этого несуразного термина не имели успеха, а к концу 80-х годов «геопатогеном» запестрели и государственные постановления. Попытки ввести понятие «зона биологического дискомфорта» тоже с треском провалились «по причине трудного понимания».

Результаты, полученные уже в первые годы работы, вывели нашу исследовательскую группу в перекрестие критики, иногда с научными оргвыводами справа («этого не может быть, вы ошиблись») и уфологическими слева («что же вы отрицаете инопланетян в Хакасии, на деньги позарились?»). Рассматриваемая проблема неисчерпаема и многомерна. Она – энергоемкая, но и энергодающая, и никакие двух – или трехкратные перегрузки или острая и хроническая нехватка приборов не убавляли нашей заинтересованности и готовности ехать, лететь, идти туда, куда звало нас НЕВЕДОМОЕ. И изучение продолжалось.

Небольшой группой из года в год мы старались закрепиться в возникающих и распадающихся организациях энтузиастов-"аномальщиков", в том числе и на общественных началах. Появились семинары, совещания, резко возросло число кулуарных разговоров, начал создаваться «уфологический климат». Организовывались устойчивые группы в Москве, Ленинграде, Киеве, Петрозаводске, Нижнем Новгороде. Наметились и основные течения исследований. Но возникли и раздоры, несогласия. Выдвинулись и дополнительные фигуры умолчания и широковещания. Одним словом, научный и впоследствии социальный аспекты проблемы к середине 80-х годов проявились отчетливо.

Радиоастроном, член-корреспондент АН СССР В.С. Троицкий (из Нижнего Новгорода) и механик, член-корреспондент АН СССР Н.А. Желтухин (из новосибирского Академгородка) возглавили инициативные работы по данной проблеме и своевременно облегчили работу энтузиастов. К тому же периоду относится и нашумевшая заметка в газете «Труд» от 30 января 1985 г. «Ровно в 4.10». Н.А. Желтухин дал в газету короткий положительный комментарий и, естественно, попал в ранг «несерьезных ученых», поскольку функциональное определение «серьезности ученого» на то время совпало с неписаным правилом: чем больше отрицания по данной проблеме, тем выше научный статус. И тем не менее, именно публикация «Труда» облегчила нам жизнь и вывела участок наших задач на новый уровень: посыпались письма, и появилась возможность для представительных расчетов и картирования аномальных явлений по Сибирскому региону.

Целесообразно напомнить читателю, о чем была речь в той газетной заметке.

Экипаж самолета ТУ-154 выполнял рейс 7084 по маршруту Ленинград – Борисполь – Батуми – Тбилиси. После взлета из аэропорта Ленинграда и входа в минскую воздушную зону поступила команда диспетчера пойти на сближение со светящимся объектом. Вскоре экипаж уже наблюдал четко очерченный объект переменной яркости, зеленого цвета – в форме самолета без крыльев. От объекта вниз отходило три ярких луча света голубовато-белых оттенков, причем вверх от объекта были направлены еще два луча, но уже фиолетовых. Движение происходило с северо-востока на юго-запад на постоянной высоте и с постоянной скоростью. При сближении объект остановился и сфокусированным передним лучом на короткое время осветил самолет. Опустившись вертикально вниз, луч выписал на земле сохраняющийся контур прямоугольника и зигзагами осветил его площадь. Самолет вернулся на курс расчетного следования, за это время объект выполнял различные маневры и изменял работу «прожекторов».

Подверстанный к статье комментарий Н.А. Желтухина был довольно сдержанным, но отчетливо проводилась мысль о том, что считать это явление техногенным или природным можно с большой натяжкой, более естественным было бы принятие гипотезы об инотехнологическом происхождении объекта. Но и это замечание показалось наверху избыточным, комментатор получил порицание из сфер, знающих наверняка, что «чудес не бывает», а если и бывают, то зачем об этом говорить. Как бы то ни было, но второй толчок в развитии нашей отечественной уфологии был получен. И в этом решающее значение имел большой труд по сбору и распространению информации мало известных, как тогда, так и сейчас, москвичей Александра Петухова и Татьяны Фаменской.

Петрозаводский феномен и публикация «Ровно в 4.10» были общесоюзными событиями, выходившими далеко за общий фон состояния активной уфологии в стране. Фон или базисная обстановка создавались усилиями многих заметных и незаметных фигур энтузиастов, трудившихся по собственному желанию. Основополагающей же фигурой, несомненно, был Ф.Ю. Зигель, астроном, доцент Московского авиационного института. Это человек резкий, с немалыми противоречиями, острослов, обладающий неуемной энергией исследователя. Он имел упорство в отстаивании своих взглядов – весьма широких – от сугубо мистических до совершенного практицизма. Он, наконец, имел мужество в сложных условиях практиковать интеллектуальную честность, которая в научных кругах все еще в остром дефиците. Это он в знак несогласия покинул заседание Комиссии по аномальным явлениям, излишне жестко руководимое В.В. Мигулиным. Свою деятельность Ф.Ю. Зигель продолжал в режиме подвижника отечественной уфологии. Он имел искусство «неудобными» вопросами проблематизировать собеседника, оставляя ему возможность возразить себе лишь честным трудом и реальными результатами, которым он искренне и глубоко радовался. Его самиздатовские труды собраны в многотомную серию, все еще ждущую своей публикации. Вчитываясь в эти труды, начинаешь понимать, что в классификации и объяснении природы НЛО «катастрофического отставания от зарубежных коллег» наша страна не имела. Климат замалчивания работ наших ученых за рубежом и надвигавшийся разгул поклонения валютному миру делали невидимой и неслышимой работу энтузиастов и специалистов по поддержанию базового знания в уфологии на нашей громадной территории. Обращаясь с замечаниями к зарубежным коллегам, что они хронически не учитывают наши результаты по проблеме, мы обычно слышали в ответ, что писать научные работы надо на английском языке…

Конечно же, нам было небезынтересно узнать: «А что же там?» Обширная библиотека по уфологии Валерия Санарова, новосибирца, энтузиаста и весьма необычной судьбы человека, ищущего и не всегда находящего, позволила и нам определиться в зарубежных представлениях и ориентациях. Откровенно скажу, для меня и моей исследовательской нацеленности знакомство с зарубежной литературой мало что дало. Но это знакомство четко указало нам, что с информацией и характером исследования аномальных явлений за рубежом дело обстоит очень не просто. И то, что рекламируется и широко вещается, – это не то, что глубоко прорабатывается и где-то накапливается. Именно тогда стало ясно: и за рубежом РЕАЛЬНАЯ УФОЛОГИЯ – ЭТО ТАЙНА ЗА СЕМЬЮ ПЕЧАТЯМИ. И эту засекреченность легко скрыть… массовыми тиражами и многочисленными публикациями. «Там» у проблемы свои трудности. А что касается меня, то зарубежные издания изменили мое отношение к отечественной головной организации ИЗМИРАН: видимо, у них тоже были установки на столь жесткую редакцию уфо-текстов; возможно, и они получили рекомендации к своему поведению из… закулисного «параллельного мира». Каков он – мне не ясно и до сих пор, а делиться догадками как-то не с руки. Пусть читатели поразмыслят сами.

Об этом «мире» есть намеки и в зарубежных публикациях (особенно в последние годы, это стало новым уфо-течением: разоблачать спецслужбы мира и Ватикан в их способах создавать и хранить секреты по данной проблеме), и в наших самиздатах. В этом отношении далеко впереди других стоит книга Б. Шуринова «Парадокс XX века». Гневливый, быстрый и виртуозный на перо, с тонкой издевкой и сарказмом к «большой науке и властям предержащим», он, на основе анализа зарубежных публикаций, провел для интересующихся ликбез по проблеме. Вещь ценная не только эффективной подачей широкой эрудиции автора, но и наличием весьма не простых утверждений о судьбе уфологии и человечества в частности. Жаль, что автор не продолжил свои работы и не обнаружил на базе новейших событий и массивов информации следующий парадокс – парадокс сдерживания.

Касательно наших сибирских инициатив (в плане влияния на судьбу отечественной уфологии), следует отметить факт возникновения инициативной группы – сначала при нашей Комиссии по метеоритам и космической пыли и потом при Томском политехническом институте. И в Новосибирске, и в Томске организовались группы по изучению аномальных явлений (АЯ). В Томске группа существовала параллельно с Комплексной экспедицией по изучению Тунгусского метеорита. Но появление Чулымского «болида» (аналог Тунгусского плазмоида) и разные трактовки этого явления окончательно развели мосты во взглядах между уфологами и метеоритчиками-традиционалистами.

«Аномальщики» с середины 80-х годов зажили своей бурной, поисковой жизнью. Они наладили еженедельные семинары и широким фронтом, не боясь ни уравнений математической физики, ни причудливых всплесков фантазии, кинулись догонять «мировой уровень уфологии».

Точкой сборки этой бурлящей плазмы аномальщиков был, конечно, Владимир Лунев – выдержанный, цепкий, природный организатор, руководимый стремлением одновременно и к чудесному, и к известности. Он не боялся ни умных, ни глупых (чем заслужил уважение и недовольство тех и других). Созданный семинар преобразовался с годами в «кузницу кадров аномальщиков» и к началу 90-х годов собирал сотни людей самых разных интеллектуальных и эмоциональных возможностей.

Общим же руководством и взращиванием пафоса «тарелкоискателей» тогда занимался вдумчивый и маневренный, приветливый и недоступный Юрий Петрович Похолков, на то время проректор Томского политехнического института. Геолого-геофизическую основу исследований обеспечили известный лозоискатель, профессор кафедры минералогии А.Г. Бакиров, а также неуемный искатель подземных гроз и электромагнитных систем Владимир Сальников. «Рыжебородый Володя» колесил по Кузбассу и Хакасии, прогнозировал и «ловил в верхнем полупространстве светящиеся образования».

Энтузиазм и новые энергии веры и недоверия, доказательств и опровержений, проб и ошибок позволили томичам организовать в апреле 1988 г. первую междисциплинарную научно-техническую школу-семинар. Затея на то время смелая и довольно результативная; за семь дней организаторы семинара получили детальную информационную съемку реальной уфологической обстановки в нашей стране. Поспевшие к началу школы тезисы докладов окончательно выявили организаторские права и возможности томичей в УФО-направлении. Вторая школа в апреле 1990 г. подтвердила реальность задумок и широкопрофильных исследований. На базе бывшей лаборатории уже к середине лета в Томске был создан Сибирский научно-исследовательский центр аномальных явлений с филиалами в других городах. Детство у Центра выдалось тяжелое, но решимость сотрудников – залог грядущих успехов, даже поверх разрушительной фазы перестройки.

А как же мы, новосибирцы? В Новосибирске и поныне существует филиал НИЦ АЯ во главе с В.К. Журавлевым. (К сожалению, Головному НИЦ АЯ и прочим его филиалам не удалось перейти Рубикон 1992 года: они оказались расформированными.) В.К. Журавлев – мой неизменный коллега во всех обстоятельствах побед и поражений на нехоженных в Сибири уфологических тропах. Первый этап работ филиала он ориентировал на экологические нужды города. Как показали исследования, наш город оказался весьма насыщен событиями уфологического характера. Для его территории, как и для Горного Алтая, выявилась сильная зависимость числа самосветящихся образований от активности Солнца. И Виктор Константинович много приложил сил и размышлений для изучения ряда крупных городских эпизодов, да и областных. Изучать необычное – это судьба Журавлева, хотя романтизм и хроническое спотыкание о проблемы быта и производственные стандарты привели его в состояние «собирателя разного рода напряжений и неудач». Он обладает хорошей теоретической подготовкой и экспериментаторской хваткой, въедливый наблюдатель, навсегда преданный «основному чуду XX века» – Тунгусскому феномену. Кстати, в соавторстве с Ф.Ю. Зигелем В.К. Журавлев написал прекрасную книгу «Тунгусское диво». Научная скрупулезность и занимательность изложения вывели книгу в ряд уникальных работ.

Наш шеф, Н.А. Желтухин, ракетчик и «сподвижник Королева по нарам», член-корреспондент АН из Института теоретической и прикладной механики. Нам теперь недостает его терпеливого выслушивания сообщений на семинарах в Доме ученых. Его иногда нарочитая простота вносила непринужденность в наши беседы и занятия, а его глубокие и точные знания по многим вопросам быстро ревизовали наши предположения и завихрения воображений.

В одной из последних экспедиционных поездок на Юго-Восточный Алтай, сидя на высоком, одном из многочисленных, кургане в долине реки Юстыда, Николай Алексеевич сказал: «Вот смотрю на эти курганы – их расположение, красоту – и думаю: мы сейчас, там, в городах, меньше знаем, чем строители курганов».

Эта тема масштаба, значения и применения знания возникла еще раз 2 августа 1983 года. Происшедшая беседа стоит того, чтобы содержание перенести из записей в полевом дневнике, сделанных на железорудном месторождении по реке Шибеты.

День ветреный и солнечный. Мы поехали на Рудный Лог, следить атмосферный электрофон с параллельным контролем на Уландрыке. Этот лог три года назад подарил нам ряд незабываемых зрелищ. Особенно повезло геофизикам из Майминской геофизической экспедиции, которые наблюдали около двух часов большой самосветящийся шар в верховьях Шибеты. При его освещении они разбили лагерь и сварили ужин и, не досмотрев чуда, уснули, измотанные трудным днем, да зарядами дождя и снежной крупы.

Как всегда, здесь – господство светлой троицы: света, тишины и красоты. Полянка фиолетовых ромашек подчеркивает умытость и чопорность горных склонов. Я ушел вперед, вывершил гребень, потом отснял замеры на промежуточных вершинках по направлению к основному рудному телу. Сюда же, на рудное тело, поднялся и Николай Алексеевич. Стараюсь не мешать его обострившемуся восприятию. Он ведь впервые в этих чарующих местах. Молчим, потом возникает диалог о режиме экономии планетных энергетических ресурсов и закономерностей. А начал Николай Алексеевич с реплики:

– Да, половина средств, отпущенных на термоядерный синтез, могла бы с лихвой покрыть энергетический запрос при строгом научном режиме экономии используемого топлива, забираемого у живого организма планеты.

– Скорее удвоят ассигнования на термояд, чем ваше соображение применят к делу, – ответил я.

– И почему вы безжалостный какой-то что ли – не пойму, ваша правда какая-то жгучая.

Мы снова замолчали, каждый о своем. Он часто вздыхает, осматривает вершины ближайшей гряды гор. Потом долго смотрит на первый ряд красочных останцев. Ощущается, что сильно заработавшая память подала аналитическому уму какие-то сведения, а вслух он подытожил:

– Крупица моего времени вместила всю жизнь моего тела, а вот эти скалы останутся разрисовывать склон и небо неувядающей красотой.

– Красота неуничтожима, это действительно, но скалы однофункциональны, а крупицы живого времени, расфасованные в наши тела, обладают полифункциональностью.

– Что вы все протоколы говорите! Снова замолчали и опять он отозвался:

– Да-да, много функций, и разнообразных, и еще, как вы сказали… ага, живое время. Это очень интересно – живое время.

Он повторил несколько раз это словосочетание, снижая голос до шепота. Потом присел на кварцевую глыбу, украшенную изразцами гематита и, спустя немного времени, спросил:

– А вы куда пойдете?

– На вершину.

– Ну идите на свою вершину, а я останусь, посижу здесь, ведь это тоже вершина, не правда ли?

– Да, конечно, но промежуточная.

– Промежуточная? Ну какой же вы острый, конечно, промежуточная, что же вас так заострило? Ну, идите на свою вершину.

– Да, пойду, но она тоже промежуточная.

– Вот-вот, я и говорю, острый вы какой-то и к себе, и к людям. Идите, а я посижу здесь.

– В два часа сбор у машины.

– Да, в два часа сбор, видите – какой вы, – в два часа. И он снова задумался. Я взял замер по электрометру и указал Николаю Алексеевичу на вертикальные скалы:

– Вот жерло древнего вулкана, вернее, его подводной канал. Николай Алексеевич оживился:

– Пойдемте к нему. Вряд ли кто из моих знакомых был в жерле вулкана, хоть и потухшего.

Мы подошли, осмотрели фельзиты, я коротко рассказал о геологии этого месторождения. Далее пошел к намеченной вершине. Продолжающийся здесь праздник неба начался на белоснежных вершинах Южно-Чуйского хребта. Снег позвал меня куда-то вертикально вверх, туда, где берут начало наши души. Действительно, где же та Вершина, которая не промежуточная. Конечная для одной фазы сознания – она же начальная для расширившегося сознания, и так в Беспредельность. И, уснув от угаснувшей инициативы движения на одной из вершин, будешь разбужен или полуденным жаром Солнца или космическим холодом ночи. И снова необходимость дальнейшего пути, и так всегда, и так всюду.

Но пора к машине, скоро два часа; мне навстречу с невысокого скального выступа привстал Николай Алексеевич.

От года к году мы наращивали число сообщений, собственных наблюдений, обретали некоторую научную устойчивость, а в последние годы восьмидесятых даже полупризнание. Грандиозность проблемы превысила мое первоначальное представление о ней. В проблеме сплелись земное и небесное, естественное и искусственное. Она вывела нас к изучению нового класса геолого-геофизических явлений и привела к обнаружению вообще нового вида явлений, названного «техноприродным». Она ввела нас в знакомство со сложной социальной судьбой знания о необычном; она потребовала новых систем объяснений; она приблизила ко мне учение Агни Йоги на расстояние хотя бы частичного, конкретного понимания и применения.

Под воздействием усилий, связанных с решением задач этого направления, окружающий мир стал как бы более расширенным, и необычные явления в этом расширенном мире предстают как неизбежные и закономерные. Неожиданно вскрылось, что замагниченная плазма может часами (!) гулять в приземном слое воздуха, а человеческая психоэнергия, по желанию наблюдателя, может модифицировать форму рассеянных плазмоидов. И уже не вызвали у нас растерянности сообщения о "плоских людях' и каких-то частично видимых светокристаллических сооружениях. Было сформулировано понятие об электромагнитных устойчивых динамических системах, и впоследствии стало возможным высказать вслух известную еще древним истину о том, что сознание для своей активности не всегда нуждается в веществе наших тел. Это требует формулировок о внетелесных формах жизни, довещественных, да и «послевещественных».

Но чем больше мы расширяли масштабы видения действительно возможного в Природе, тем больше становилось ограничение второго рода, по которому пошло массовое «производство дезы». По «необычному» стали специалистами все, кто желал назвать себя уфологом. Две школы в Томске показали также и масштабы неуправляемости процесса исследования аномальных явлений. «Стихия биомассы», по образному выражению широкопрофильного геофизика В.П. Скавинского, смела на ряде заседаний все, что имело отношение к науке, ее методам и результатам. И в который раз я думал о полезном, хотя местами и агрессивном, заряде скепсиса у Юлия Платова, вспоминал крайне сдержанные и охлаждающие ум заключения в беседах с Владимиром Васильевичем Мигулиным. Действительно, спасительная исследовательская дисциплина особенно необходима для сбросивших с себя «путы»… разума. И вот эти массовые прорывы за здравый смысл мне показались намного серьезнее, чем отсутствие финансирования.

Дело в том, что самоназванные «специалисты по аномальным явлениям» не удосужились уточнить свое собственное состояние – как физическое, так и психологическое. Действительно, попадая и пребывая в собственных неравновесных состояниях, они кинулись диагностировать и лечить не только людей, но и планету. Появилась масса «контактеров» с другими звездными системами и даже галактиками. И разобраться в нарастающей лавине сведений от этой «совокупности сознаний» невозможно и поныне.

Осложнения по данному направлению растут и по объективным причинам. Идет климатическая ломка, наступили преобразования в растительном мире, происходит переполюсовка магнитного поля Земли (инверсия знака – когда северный полюс становится южным, а южный – северным); да плюс к тому технический прогресс ломится в мягкую ткань жизни со своими навязчивыми идеями «повышения уровня жизни», победы над Природой, – все это явно и скрытно влияет на психологическое состояние всех людей. И, конечно, особенно трудно сейчас восприимчивым, эмоционально неустойчивым людям с разогнанным воображением. Процессы адаптации (приспособления) к ежедневно меняющейся обстановке действительно напоминают обещанный Страшный Суд. И люди, лишенные трезвой аналитичности и знания, оказались «беспризорными» в интенсивно обновляющейся среде.

Вот и растут ряды провидцев, пророков, спасителей, контактеров, астральных врачей, «суперэкстрасенсов» и тому подобное. Вот и инструктируют нас некоторые из оных брать энергию у Солнца (как будто оно не дает) или у дружественной нам цивилизации из созвездия Водолея. Огромными симпатиями пользуется нацеленность на дармовщину в виде беспроцентных дотаций со стороны «дружественных нам цивилизаций». Можно подумать, что они задохнутся, если не помогут выжить всесторонним паразитам Земли. Не исключаю, что они давно нам помогают, жизни на Земле, да и самой планете, – но не на условии изготовления всем жаждущим бесплатного рая. Это только Бог Окуджавы всем дает «чего у него нет» (помните песню «…навластвоваться всласть»), и таким образом само пространство делает несчастным. По всему судя, и труд, и страдания – неизбежные стимулы эволюции Человека на Земле. Однако, надо еще исследовать вклад самого человека в создание колледжа страдания, ведь Махатмы, давшие новый виток знания «Живую Этику», говорят, что им не нужно наше страдание, а нужно наше продвижение в эволюции.

Проблема уфологии становится точкой сборки для получения новых знаний. Но для этого нужно непрерывно ускользающее государственное внимание сосредоточить на нестандартном отношении к Природе и ее возможностям, к человеку и его возможностям. Пора создавать высокопрофессиональные исследовательские группы быстрого реагирования на ширящийся фронт необычных явлений на планете Земля.