Если существует в наше время сообщество наций, в котором история занимает привилегированное положение, так это страны ислама. Это феномен относительно молодой, едва ли вековой давности; он проявился при столкновении с колониальной экспансией индустриальной Европы, породившем активное возрождение прошлого. В самом деле, прежде история в исламских странах не имела высокого статуса, она была отодвинута на задний план теологией, боявшейся ее конкуренции и принижавшей ее. Столкновение с завоевателями восстановило жизненные силы истории, и тогда она пережила, прежде всего в Египте, свое второе рождение. Но исламские страны были предрасположены к подобному «выдвижению» истории. Ведь ислам основывается не только на священной книге – Коране, но и на истории подвигов, исторических деяниях Пророка. И каждый верующий обязан их знать. Впрочем, Мухаммед сам определяет свое место в истории: рассматривая уроки прошлого, он включает свою деятельность в процесс развития мира, начиная с момента Творения и до дня Высшего Суда. Заботу о выполнении миссии Пророка после его смерти доктрина передает мусульманской общине. Таким образом, история рассматривается как реализация этой миссии, «плана Бога по спасению человечества».

Однако мусульмане считают, что в упрямстве человека, его тяготении к греху, его склонности к злу кроется причина бесконечных повторений одних и тех же ошибок, одних и тех же несчастий. Хорошо, что в истории встречались вдохновенные избранники, дававшие человечеству шанс спастись. Но человек, как правило, отвергал открывавшиеся перед ним возможности. Например, христианам единственную такую возможность дал Иисус, однако спасение ждет их лишь за гробом, на небе; иудеи же будут страдать непрерывно, пока они ждут пришествия Мессии. И лишь мусульмане благодаря откровению Мухаммеда могут оптимистически смотреть на свое существование. Каждое мгновение жизни Пророка, а затем и победы ислама постоянно подтверждают справедливость его взглядов. С этой точки зрения историей является лишь то, что способствует исполнению заветов ислама. История, таким образом, не рассматривается как бесконечная чреда событий от истоков до наших дней, как хронологический ряд. Она имеет свои логику и смысл, на основании которых ведется отбор фактов, событий. Она начинается не с Мухаммеда, а с поражения предшествовавших ему пророков, поскольку в этой истории исламская цивилизация окружена народами без истории, примерно так же как еще недавно на Западе считали «лишенными истории» многие народы постольку, поскольку их жизнь не была интегрирована в западную цивилизацию. Она возрождается, когда в странах ислама, подавляемых империализмом, формируется общественное самосознание, в борьбе за свободу растет понимание собственной самобытной сущности. Смысл и значение каждой проблемы определяется ее местом в борьбе за освобождение.

Особенно явственно и рельефно эти принципы проявляются в тех разделах истории, которые касаются не специфически мусульманских проблем. Так, средние века на Западе оцениваются, например, в сравнении с историей Востока. Они выглядят царством мракобесия, поскольку за точку отсчета берется блеск ислама в это время. История великих открытий, которая в западной традиции связывается с путешествиями Магеллана и Христофора Колумба, в арабо-исламской истории начинается с исследований финикийцев, за которыми следует путешествия арабов в Индийский океан, и именно их географические и научные открытия делают возможными дальнейшие исследования генуэзцев и венецианцев. История освобождения человечества начинается с провозглашения независимости в США и Французской революции 1789 г. Продолжением ее становится борьба за объединение Италии и за объединение Германии – предвестник как уничтожения колониальной зависимости народов, так и объединения исламо-арабского мира.

История, преподаваемая детям, зависит от западной истории и вместе с тем следует арабо-мусульманской историографической традиции, которая по самой своей природе связана с выполняемыми ею функциями.

Начиная с эпохи халифов[35] мусульманские правители желают знать о подвигах своих предшественников, чтобы сравняться с ними и их превзойти. Понятно поэтому, чем объясняется значительное место истории в исламских странах, почему она «должна представлять государям хороший и плохой пример», согласно Ибн ал-Асиру, историку конца XII – начала XIII в. Особую роль играют вследствие этого биографии; их по частицам собирают писцы и государственные чиновники – арабы, персы или турки. И таким образом история обретает строго утилитарное назначение, она ограничивается определенной функцией и не должна содержать в себе никаких оценок, никакого философского осмысления.

Но если в жанровом отношении история ислама следует биографической традиции, то в не меньшей степени она является также детищем аравийских племен, и эта почвенная основа глубоко проникает в нее. Именно идея отождествления ислама с арабами является точкой сосредоточения самых острых конфликтов между народами исламских стран. По-видимому, именно в Египте в XVIII в. почвенное и национальное самосознание стало конкурировать с мусульманским самосознанием: это было реакцией на господство Турции. По крайней мере, этот процесс отразился в историографии. Понятие «ватан» – родина – возобладало отныне над идеалом верности династии, каковы бы ни были ее связи с Пророком. Вскоре вновь стало высоко цениться доисламское прошлое Египта, как в Иране – прошлое древней Персии. Впрочем, затем объектом почитания и исторического познания становятся не столько земля Египта или Ирана, сколько нация сама по себе, например египетский народ, отождествляемый с арабами вообще.

В XX в. стремление к арабизации истории ислама было провозглашено во всеуслышание на конференции по арабской культуре Лиги арабских стран; предусматривалась «унификация учебников по истории, придание единообразия образованию, при котором будет сделан акцент на участие арабов в развитии цивилизации и в борьбе против империализма». Что верно для истории, верно и для литературы. И вот уже в 1964 г. в Объединенной Арабской Республике клеймят писателей, которые «под предлогом ломки, изменения поэтических ритмов доходят до предательства арабизма». На самом деле «новые поэты» хотели сломать каноны арабской классической поэзии, чтобы добраться до местных, не обязательно арабских, народных источников. Это движение в поэзии не получило большого отклика. Зато в каждой стране, несмотря на указания Лиги арабских стран, история сохраняет свое национальное содержание, возрожденное, по крайней мере в Египте, в XIX в. Это движение, испытавшее влияние Запада, родилось с Шейхом Рифа'а Рафи ал-Табави, пионером не арабской, а египетской истории Египта. В других странах восстановление доисламского и доарабского прошлого происходило медленнее, особенно в Ираке, где только при режиме Саддама Хусейна стали проявлять некоторый интерес к Вавилону. Но в Иране, где лишь на юге страны говорят по-арабски, или даже в Алжире история, как будет видно, имеет мало общего с общеарабской нормой, которая выражается в наиболее чистом виде в учебниках, предназначенных для иракских детей. В Египте «фараонизм» обнаруживается уже во введении к первой книжке по истории.

«В этой книжке правдиво рассказывается о прошлом, но не для того, чтобы превознести дела минувшего, а для того, чтобы ты над ними задумался, задумался над тем, что позволило твоим предкам достичь столь высокого уровня культуры, что побудило их рассчитывать на самих себя и браться за разрешение проблем, которые ставит жизнь, проявляя при этом рассудительность, трудолюбие, настойчивость и помогая друг другу.

Нет сомнений, что те факторы, которые помогли нашим предкам в древнем Египте встать впереди народов мира, налицо и сегодня. Так пусть же путь, обозначенный нашими предками, служит для нас путем разбега, когда мы последуем их примеру» (V.27).

Это видение истории дополняется представлением, что арабо-мусульманский мир имеет собственную географию в географии цивилизаций. В своем труде о географах эпохи расцвета арабской цивилизации (V.4) Андре Микель показывает, что если история четко делится на два периода – до Пророка и после, то в географии исламские страны «являются пупом, центром мира». Разумеется, то же самое было в Китае с его Срединной империей, но у арабо-мусульман эта идея выражена наиболее отчетливо и в каком-то смысле оправдана – они действительно в «центре».

А. Микель показывает, например, что все климаты земли классифицированы арабскими географами таким образом, что четвертый климат, климат Ирака, находится в центре, три расположены севернее и три – южнее его. Называемый «пупом мира» регион Ирак – Аравия (к которым иногда прибавляется Иран) стоит на первом месте в истории мировых царств; за ним следуют четыре других: Китай, Турция, Индия и Византия. К тому же именно над Ираком светит самое ясное солнце. Эта страна богаче всех других. Императору Китая лучше всего повинуются, он господствует над людьми. Владыка турок – король хищных зверей, и это касается как людей, так и животных. Повелитель Индии – владыка слонов и мудрости. Император Византии царствует над красивыми людьми и над алхимией. Что же касается повелителя арабов, то он властвует над всем. Говоря об отрицательных качествах разных народов, географ Ибн ал-Фарих отказывает туркам в верности, византийцам в благородстве, хазарам в стыдливости, неграм в серьезности, славянам в смелости, индийцам в целомудрии.

Связанная с исторической памятью, географическая традиция определяет видение других народов, которое у арабов сложилось прежде. А. Микель, основываясь на трудах арабских географов, пишет: «Китайцы – это народ, искусный в технике и в ремеслах; Индия – страна теоретических наук, математики и вытекающих из них астрономии и музыки; наследникам греков – византийцам, искусным в технике, также принадлежит астрономия, но вместе с медициной, философией и алхимией; Ирану даны во владение этика и политика; наконец, туркам остается война. А арабам? За собой они признают – и никто у них этого не оспаривает – истинный поэтический дар и вслед за семитами (Халдеей), владеющими даром пророчества, они обладают истинной религией. Именно в этом заключается различие между ними и остальным миром, и в этом они черпают сознание своего превосходства» (V.4).

Описывая и изучая богатства Индии и Китая, арабские географы утверждаются в этом превосходстве. Разумеется, все эти чужеземные страны цивилизованны, но они не поняли, в чем состоит сущность жизни, не поняли необходимости согласия между волей Бога и верующего. «Если их социальные структуры и достойны похвалы, то это лишь по счастливой случайности. Однако не ведая истинного смысла жизни, эти страны никак не выдерживают сравнения с миром ислама. И если существуют разные оценки человеческого поведения, то в вопросе веры их только две: мусульманин и немусульманин. Единственная граница проходит между ними» (IV.4).

Итак, в странах ислама начальное образование носит религиозный характер. В дальнейшем религиозное воспитание может занимать больше трети всего учебного времени (например, в Саудовской Аравии). В среднем оно составляет приблизительно десятую часть, иногда меньше, например в Тунисе. Основой религиозного воспитания является Коран. К 12-13 годам его упрощенная версия запечатлевается в памяти детей.

На практике обучение Корану сильно различается в разных странах, и еще больше варьируется его соотношение с историей. Бывает, что история так или иначе отделяется от него и начинает рассказывать о происхождении народа, восходящем к мифическому времени (в Марокко, Тунисе, некоторых странах Черной Африки).

Что же касается обучения Корану в собственном смысле слова, например в Судане или в Нигерии, то первое знакомство осуществляется не по самому тексту Корана. Сначала вводится его толкование «Тафсир», в котором соединены некоторые отдельные элементы вероучения, например история Юсуфа (Иосифа), вознесение Мухаммеда через семь небес к трону Бога, Исрафил и падение через семь кругов ада, сопротивление Мухаммеда искушениям и другие. «Тафсир» воспроизводит также эпопею Александра (Искандера). Эти истории составляют самую суть устной и письменной традиции, передаваемой детям во всех местах мира, где исповедуется ислам, – от башкир до хауса в Нигерии. Кроме того, к основам знания относятся источники Закона, хадисы. Итак, в самом юном возрасте дети знакомятся со всеми установлениями, касающимися брака, развода, наследования, словом, важнейших аспектов жизни.

«– Почему Аллах в своей мудрости лишь мусульманам предоставил право иметь несколько жен? – спрашивает учитель.

– Потому что из-за этого у мусульман будет много детей и их станет больше, чем христиан…

– Неплохо, неплохо… А ты, Ахмед, как думаешь?

– Потому что женщин больше, чем мужчин.

– Конечно, а еще? Как ты думаешь, Ануар?

– Потому что Аллах в своей мудрости понял, что мусульмане так любят женщин, что одной на каждого им не хватит» (V. 15).

Понятно, что представления и общественное поведение мусульманина, сформировавшиеся под таким воздействием, соответствуют его религиозным убеждениям (эту черту мы обнаружим и в Японии). Обученный также фикху, т. е. Закону, вытекающему из Корана, мусульманин таким образом знает, как этот закон применяется, в отличие от юридически беспомощного человека Запада, который вроде бы имеет представление о законах, однако они отчуждены от его системы знаний и являются достоянием юристов.

К этому добавляются знания, полученные из литературы, например из панегириков (мадх), по-разному разрабатываемых в каждой исламской культуре; из биографий, играющих важнейшую роль везде, где ислам связан с арабизмом; из назиданий или предостережений о смысле жизни и неизбежности смерти, о пустоте и ничтожестве этого мира, о смерти, необходимости раскаяния и т. д.

В Нигерии начальное образование дополняется другими предметами; для этого существуют специальные школы или специальные наставники, которым дано в Черной Африке право преподавания также географии, «Пролегомен» Ибн Халдуна[36], астрологии и т. д. Изучение ислама в университете, например в Кано, осуществляется по тем же направлениям, но с добавлением истории исламизации, теологии, истории религиозных орденов, истории современного политического движения в странах ислама.

Сравнивая учебники, предназначенные для иракских и для египетских детей, с первых же глав, рассказывающих об арабах до установления ислама, замечаешь существенные различия. Оказывается, что на территориях чисто арабских, в Багдаде например, доисламскому прошлому отводится мало времени и внимания, хотя Ирак – это древняя Халдея, Месопотамия. Лишь режим Саддама Хусейна, претендующий на светский характер, вновь стал придавать какое-то значение истории этих земель предков, Навуходоносору. Тем не менее отождествление себя с арабами остается в неприкосновенности. В египетском же тексте о том же периоде о малоразвитой Аравии говорится с ноткой снисходительности.

«Арабский мир – это одно из самых древних мест на земле, где люди создавали цивилизации, города, государства самые могущественные на земле; это колыбель истории.

Его жители (…) всегда были арабами; волны переселенцев из Аравии постепенно заселили пространство арабского мира.

Арабский мир многократно переживал нашествия чужестранцев. В 1539 г. до н. э. Вавилон был завоеван Ахеменидами, и они распространились по арабскому миру. Позже Ирак был завоеван персами, Египет, Сирия, Северная Африка – римлянами.

Одна только Аравия всегда оставалась независимой, так же как и Йемен.

Народ Йемена соорудил ирригационную систему, у него были торговые связи с Африкой и с Азией. Жители Аравии переселялись на Север и на Запад; царица государства Саба и ее подданные покинули Йемен после крушения Марибской плотины. Племена кинда основали на севере страны эмират, который противостоял захватчикам. Но вскоре это государство попало под власть Эфиопии и Персии. Отныне централизованного арабского государства не существовало, а были арабские общины и арабские княжества на путях между центрами торговли» (V.26).

«Аравия – это страна, из которой вышел Пророк и главное место происхождения арабов. До прихода Пророка они жили племенами. Жилищем им служили шатры, они перемещались на дромадерах в поисках источников воды. Одним из самых больших племен было племя курейш[37] на севере. Некоторые племена участвовали в торговле между Йеменом и Сирией через Ясриб (Медину) и Мекку.

Не существовало веры в единого Бога: одни арабы поклонялись Луне, деревьям, другие – солнцу и идолам. Некоторые племена совершали паломничества в Мекку в честь Авраама. Вокруг Мекки стояло много идолов.

Среди арабов были исповедовавшие иудаизм и христиане. Там не было единого государства и правительства, но у каждого племени был свой шейх. Между шейхами часто происходили войны, было много случаев кровной мести.

Традиционно очень уважались гостеприимство, верность, соседская взаимопомощь, почитание старших. Но были также и дурные нравы и обычаи: мстительность, пристрастие к выпивке и к игре, практика захоронения живьем новорожденных девочек.

Все это привело к тому, что Бог послал к ним Пророка» (V.27).

«При четырех первых халифах произошло освобождение арабских земель, завоеванных римскими императорами. Арабы восстановили торжество Благодатного Полумесяца.

В то же время в Ираке Ибн Харисса защищал страну от персов. Народ Сирии много раз восставал против византийского императора, и когда появилась исламская арабская нация, Пророк сумел объединить все арабское население, и это породило такой энтузиазм, что все братья, находившиеся еще под чужеземным господством, были с легкостью освобождены.

Абу Бекр послал сражаться Халида ибн ал-Валида (…) Армии Халида удалось победить в битве при Ярмуке и освободить страну вплоть до Иордана.

После смерти Абу Бекра была освобождена Палестина.

Его преемник Омар отправился затем в Иерусалим. Христиане звали его молиться в их церквах. Но он сначала отказался, чтобы не подумали, будто он хочет переделать церкви в мечети. Он предпочел молиться на пустом месте. Это не могло не вызвать восхищения жителей Иерусалима. Затем мусульмане построили на том месте рядом с церковью мечеть.

Западнее борьбу за освобождение вел Муавия, достигший Барки в Ливии. В освобожденном Тунисе полководец Окба основал Кайруан, новый перевалочный пункт мусульман, откуда они отправлялись далее на Запад, к Атлантике.

В то же время Муавия строил могущественный флот, чтобы легче было победить Византию, и нападал на острова Средиземного моря, отрезая от империи Египет. Имея 700 кораблей, он нападал на Кипр и Родос, угрожал Константинополю.

Арабизация продолжается при халифе Абд Аль Малике, который делает арабский язык официальным в арабском исламском государстве, вытеснив греческий в Сирии, коптский в Египте, персидский в Иране. Для создания системы управления он привлекает молодых арабских интеллектуалов. Иноземцы почувствовали опасность и стремились помешать исламизации, которую насаждали арабы, но им это не удалось. Арабский язык стал, таким образом, языком государства, общества, нации и культуры» (V.26).

«Завоевание продвинулось также и на Восток. Абдал-Мерван поручил это Кутайбе, который достиг Бухары и Самарканда. Он достиг даже пределов Китая. Другая армия, двигавшаяся южнее, достигла Индии, строя все больше мечетей и обращая часть населения в ислам.

В то же время Бунды, напавшие в Иране на Аббасидов, основали там государство, земли которого простерлись вскоре до Багдада, завоеванного в 334-м году хиджры[38] (956), во времена халифа Мустафы.

Ирак пребывал под их властью. В эпоху их господства население раскололось, поскольку правительство поощряло развитие сект. Правители переписывали историю арабов, искажая ее. Но росли недовольство и анархия, государство деградировало, и вот в 447-м году хиджры (1069) страна была завоевана Сельджукидами. Государство распалось, и этим воспользовались крестоносцы, чтобы завоевать Сирию и поставить под угрозу Египет. Багдадский халиф Аббасид все время наносил им удары, но в 528-м году хиджры (1150 г.) он был убит» (V.26).

Итак, арабское завоевание, сводимое лишь к начальному его этапу, по существу, представлено как освобождение.

Действительно, накануне прихода арабов гнет византийцев был ненавистен населению Сирии, Египта, даже Ифрикийи. На то были как фискальные, так и религиозные причины. В финансовом отношении Константинополь обескровливал эти провинции, поскольку византийское государство нуждалось в деньгах для оплаты наемников. Эти наемники должны были противостоять варварам на Севере, империи Сасанидов на Востоке: в начале VII в. персы возобновляют свои завоевательные походы. Они угрожают Александрии и даже Константинополю (в 622 г.). Раздраженность населения как в Сирии, так и в Египте, подвергшегося слабому влиянию эллинистической культуры и еще меньше – романской, усиливается после Халкедонского собора и в эпоху Экфесиса 638 г. императора Ираклия, когда он провозгласил монофелитство государственной религией, стремясь прекратить споры о множественности природы и воли Христа[39].

В Египте, как и в области Африка (современный Тунис), религиозный раскол локального характера предвещает раскол политический; арабов встречают как освободителей, поскольку они предоставляют каждому свободу веры. Более того, чтобы добиться расположения коптов, арабы в Египте отдают им христианские храмы… В Сирии арабов тоже хорошо принимают. Завоеванию сопротивляются только берберы, точно так же как они сопротивлялись, беспрерывно восставая против римского и византийского владычества.

В Иране истощенные длительными войнами против Византии, враждовавшие между собой полководцы Сасанидов терпели поражения, а «царь царей» от сражения к сражению отступал к восточным рубежам своей империи, где и был убит.

Сопротивление иранцев проявилось позже. Впрочем, побежденные народы по всей империи Омейядов возобновили борьбу в IX-X вв., часто под прикрытием какой-либо секты ислама. Династия Бундов, например, – это полуиранская династия, принявшая шиизм. В то время как исламизация практически не встретила сопротивления, напротив, – энтузиазм, совсем иначе обстояло дело с арабизацией. Триумф Аббасидов выражает некоторым образом переход от арабской империи к империи мусульманской, не обязательно арабской. В книге, предназначенной для маленьких арабов Ирака, ничего не говорится о воцарении Аббасидов, об избиении Омейядов.

Разница между освещением этого периода в иракском и египетском учебниках невелика, разве только египетский нет-нет, да и позволяет себе критику в адрес арабов: «Абу Бекр преобразовал государство, так как после смерти Мухаммеда нашлись арабы, которые обратились к идолопоклонству, и стране угрожал возврат к старому» (V.27).

Составление Корана, которое историки обычно связывают с Османом, в иракском учебнике связывается с предшествовавшими царствованиями. «Коран учили наизусть, но с расширением войн и завоеваний традиция начинала теряться. Тогда Коран был записан на пальмовых листах, на костях животных, на шкурах верблюдов; его собрали в одну книгу для того, чтобы он не потерялся по частям». При Османе складывалась государственная система, были уменьшены налоги, допускалась свобода вероисповедания «при условии уплаты налога». Он был «строг к богачам, наживавшимся за счет обездоленных; по вечерам он переодевался так, чтобы его не узнали, и отправлялся посмотреть, как на самом деле живут люди».

«В царствование Османа стали заметны некоторые изменения. Он был чересчур добр, снисходителен; он слишком покровительствовал своим родственникам. Отсюда бунты, например, губернатора Куфы. Несогласные требовали отстранения халифа. К нему явились их представители, и во время спора он был убит. Среди мусульман произошел раскол, и с этого времени началась война между ними» (V.26).

Четвертый халиф, Али, не участвовал в заговоре против Османа, но и не осудил его убийство. Знать Мекки восстала, сгруппировавшись вокруг Аиши, вдовы Пророка, ненавидевшей Али. С другой стороны, вокруг Муавии, губернатора Сирии, в это время сгруппировались те, кто хотел отомстить за халифа. Первый мятеж был усмирен в «битве верблюда», получившей такое название потому, что самые ожесточенные схватки велись вокруг верблюда, на котором самолично восседала Аиша. Тем не менее Али был вынужден покинуть Аравию и собрать своих сторонников в районе Куфы в нижнем Ираке. Судьба второго, более крупного мятежа, решалась в сражении в долине Сиффин (657), когда воины Муавии прикрепили к копьям листы Корана. Сторонники Али восприняли это как обращение их врагов к Божьему Суду. Но если Али понял это так и согласился на третейский суд, то среди его приближенных нашлись такие, которые считали, что смертные не могут судить о Божьей Воле. Это были «выходящие» или хариджиты; они отвергли принцип третейского суда. Суд оправдал Османа, обвинив таким образом Али в том, что он принял халифат. Али хотел обуздать хариджитов прежде, чем выступить против Муавии, именно в это время он и был убит.

В 660 г. Муавия был провозглашен халифом, и с него началась династия Омейядов, тогда как сторонники Али и его семьи, шииты, откололись. Старший сын Али, Хасан, помирился с Муавией, и поэтому, пока он был жив и пока царствовал Муавия, восстаний практически не было. После смерти последнего все переменилось.

Преемником Муавии стал его сын Язид, однако тут перчатку поднял младший брат умершего Хасана, второй сын Фатимы, Хусейн. Началась война. Еще раньше, чем начались военные действия и Язид успел что-нибудь предпринять, Хусейн погиб в засаде при Кербеле. Позор пал на голову Язида, «узурпатора» и сверх того убийцы внука Пророка, и это окружило шиитов ореолом страдания и мученичества.

Обо всем этом не говорится в книгах, предназначенных для юных арабов Ирака, официально являющихся суннитами и признающих законность Омейядов. Наоборот, как будет дальше показано, в Иране убийству и мученичеству Хусейна отводится первое место. Легенда о нем преодолела Кавказский хребет и Гиндукуш. Еще и сегодня в республиках Средней Азии, где исповедуют ислам, дети-шииты предпочитают играть в историю Хусейна, а не в подвиги Александра Невского к большому негодованию советских учителей.

В заключительной главе первой книги по истории, предназначенной для иракских детей, повествуется о «ренессансе Аббасидов» в царствование ан-Назир ли-дин Аллаха. Господство турок Сельджукидов, пришедших на смену Бундам, династии персидского происхождения, занимает лишь несколько строчек, тогда как оно продолжалось два с половиной века – с 945 по 1180 г. Само название «ренессанс Аббасидов» говорит об арабизации ислама. Так, более славной выглядит рать ан-Назир ли-дин Аллаха, араба, чем роль прославленных халифов эпохи истинного величия Аббасидов – Мансура, Харуна ар-Рашида (VII и IX вв.) и др. Но среди предков этих Аббасидов были персы.

«Халифы следовали один за другим, они создавали и приумножали силу и величие Аббасидов, в особенности ан-Назир ли-дин Аллах, ставший халифом в 1180. Он реорганизует армию, систему управления, помогает Салах-ад-Дину бороться с крестоносцами. Ему удается вновь объединить исламский мир после разногласий эпохи Буидов».

Вот первый намек на раскол в исламе: «Он не отдает предпочтения той или иной секте, создает ополчение из народа (…) поощряет физические упражнения, уделяет много внимания молодежи. Он обновил душу мусульманского народа».

«Его политика в отношении арабов: однажды осматривая городские развалины, он оказался на кладбище Багдада… Он потребовал, чтобы убрали могилы всех, кто был не арабом, а чужеземцем (т. е. не арабом, а турком. – М. Ф.). Все исламские князья поддержали его в этом. Один из сыновей халифа после его смерти построил Аль Мустанзир, первый в мире университет.

В его царствование в 1258 г. монголы под предводительством Хулагу заняли Багдад.

С падением Багдада арабское государство исчезло, оказавшись под властью захватчиков, которая сохранялась до 14 июля 1958 г.» (V.26).

(Этой фразой заканчивается книга.)

Здесь наблюдается полная арабизация истории. Ведь если монголы не были мусульманами и являлись завоевателями, то пришедшие им на смену турки были все же мусульмане и у них был халифат. Заметим также, что в этой истории не слишком высоко оценивается роль Египта. Ведь если почти весь арабский мир был завоеван в 1258 г., то Египет оставался в неприкосновенности, был пристанищем и надеждой ислама. И именно египетская армия сокрушила и изгнала в 1260 г. монголов из арабского мира. Иракские дети ничего не знают об этой победе, спасшей ислам.

Учебник 6-го класса является продолжением предыдущего. Во введении рассказывается об арабском географе Абдаллахе Тариф Идриси, родившемся в 1099 г. Он вырос в Кордове, бывал в Северной Африке, в Центральной Азии. Роже II, король Сицилии, услышал о нем и пригласил его к себе в Палермо, где он и окончил свои дни». Там он составил карту мира и написал труд «Отрада желающего посетить разные страны мира».

«Таким образом достижения арабской науки были переданы всему миру. Лучи арабской культуры с Кипра и из Андалузии распространились по всей Европе, и она многое узнала о других народах.

Европейцы не знали путей к этим народам; они пользовались путями арабов. Лишь в XV в. они стали искать собственные; это была эпоха великих открытий.

Арабы ушли из Андалузии, но осталась привнесенная ими культура, и вследствие этого испанцы и португальцы имели возможность пользоваться достижениями арабских географов, искусством арабов-мореплавателей. Это помогло их морякам открыть в XV в. северо-западное побережье Африки. Они добрались до мыса Доброй Надежды и достигли Индии.

Для того чтобы обеспечить себе выгоды торговли с Индией, португальцы вступили в войну с господствовавшими на путях на Восток арабами.

Можно считать, что с этой войны между арабами и португальцами началось господство империалистов, от которого арабский народ страдал вплоть до нынешних времен» (V.26).

Как и в предыдущей, в этой книге с самого начала очень заботятся о том, чтобы преподаваемая история соотносилась с настоящим. Есть и вторая задача – прославление арабов. Ее решению служит, например, упоминание вновь и вновь Андалузии, ссылки на географа Абдаллаха Тарифа Идриси и, наоборот, отсутствие какого бы то ни было намека на великого историка Ибн Халдуна.

Ведь в глазах людей исламского мира X-XIII вв. Андалузия никогда не пользовалась особой славой. Ее величие – это «миф», появление которого можно отнести к XIX в. Это хорошо показал в своей книге Бернард Льюис (V. 20). В литературе мусульманской традиции об Андалузии перестают говорить с начала XVII в. Открытие ее «величия» относится к 1840–1886 гг. и принадлежит оно англичанам. Именно они переиздали ал-Магари, писавшего об Андалузии в XVII в. Тогда же турецкий султан Абдул Хамид II послал в Испанию эмиссаров, чтобы заполучить арабские рукописи эпохи Омейядов. «Тот факт, что величие мусульманской Испании было открыто европейской историографией, явилось для арабов горькой пилюлей». Но они примирились с этим, тем более что узнавание забытой Андалузии сопровождалось лестными суждениями о «терпимости» арабов. По-видимому, это было преувеличение, однако оно утвердилось. Да оно и имело смысл, поскольку речь шла о евреях и сравнение производилось в отношении преследований их христианами, жестокостью превосходившими мусульман.

Есть немало свидетельств того, что мусульмане были менее враждебны по отношению к евреям, чем христиане, например, тексты Ибн Халдуна. Разумеется, каждый мусульманин с самого раннего детства знает 4-ю суру, в которой евреи преданы анафеме: «…они отвергли власть Господа. Они убивали пророков… Господь отметил их печатью бесчестья». В 5-й суре говорится: «Ты должен сознавать, что самые ожесточенные враги правоверных – это евреи и те, кто поклоняется нескольким богам. Ты должен сознавать, что христиане милосердны, справедливы и способны любить, как и правоверные». Тем не менее Ибн Халдун исправляет это суждение Пророка. Он рассматривает евреев как «один из самых выдающихся родов на земле, среди предков которого все пророки от Авраама до Моисея». Они были изгнаны из своей страны и познали многовековое рабство… Но они никогда не переставали гордо сознавать благородство своего происхождения, даже когда они лишились «духа сообщества», т. е., согласно Ибн Халдуну, самой могучей силы, объясняющей зарождение и долговечность обществ, наций. «Коварство и черствость современных евреев, – пишет Ибн Халдун в XIV в. – это результат их изгнания, их зависимости, их образа жизни». Ибн Халдун замечает, что эта нация уже пережила одно возрождение, и это определяет ее видение истории и открывает перспективу на будущее. Ведь, по его мнению, история есть цикл, в котором чередуются рождение наций, периоды их могущества, постепенного вырождения и упадка. Эта концепция унаследована от Библии, и она не предрешает будущего еврейского народа. Она утверждается в «Пролегоменах» Ибн Халдуна и применима, естественно, ко всем народам, что как бы обезличивает арабов.

Арабам, как вчерашним, так и сегодняшним, никак не могло понравиться, что историк, уроженец Магриба, смог разглядеть начало упадка арабов и расценить как благодеяние Господа то, что на смену им пришли турки, также мусульмане и спасители ислама.

Вот почему в учебниках для иракских детей говорится не об Ибн Халдуне, самом великом из арабских историков, а о Тариф Идриси, одном из самых знаменитых географов.

Что такое империализм? – вопрошает иракский учебник.

«История свидетельствует, что некоторые страны господствуют над землями и народами к одной лишь своей собственной выгоде, без учета интересов побежденных и подчиненных народов. Это называется империализмом. Империалисты похожи на клещей, сосущих кровь.

Наш арабский мир испытал на себе это нашествие империалистов, принимавшее разные формы: как прямые, начиная с португальского завоевания, так и косвенные, вроде засылки миссионеров в Сирию, что позволило французам там утвердиться.

Португальцы были первыми, кто проник в арабский мир (…)

Затем были турки-османы. В тот момент, когда в 1516 г. османы напали на арабов, тем приходилось бороться и против европейского империализма. Турки заняли Сирию и Египет, затем – Аравию и Йемен и в 1534 г. – Ирак. Их власть распространялась на Магриб, так как алжирский бей сотрудничал с ними и был поставлен командовать османским флотом.

В конце XVI в. полностью утвердилось османское господство над арабским Магрибом.

Затем пришли голландцы (…)

Затем англичане (…)

Наконец, во времена Бонапарта в Египте высадились французы» (V.26).

В Ираке, как и в Египте, и во всем исламском мире главное место в коллективном сознании занимает память о борьбе против завоевателей. В Ираке период турецкого владычества почти не упоминается, но не в Египте, где в начале XIX в. Мухаммед Али добился независимости от султана и создал (причем на землях султана, остававшегося лишь номинальным сюзереном) державу, включавшую в себя Судан, Аравию, Великую Сирию. При его сыне Ибрагиме пределы государства распространились на Ливию и Тунис.

В 1805 г. «Мухаммед Али создал государство из простой провинции». А его сын Ибрагим, внимая речениям Мухаммеда, связал его с делом возрождения арабов. Коалиция европейских держав, подстрекаемая Великобританией, помешала его планам воссоединения исламского мира (1833 г). Тем не менее отец и сын сделали Египет современным государством как в военном отношении, так и по степени развития промышленности. Тогда, в первой половине XIX в., оно мало отличалось от основных европейских государств. Несмотря на удар, помешавший индустриальному и военному развитию страны, «прорыв к независимому национальному государству был сделан; это наложило отпечаток на умы и учреждения» (V. 16).

История Египта отныне формировалась под знаком колониализма и империализма, но скачок, совершенный в первой трети XIX в., должен был вновь сделать эту страну движущей силой арабо-исламского обновления, когда в 1918 г. пала Турецкая империя. Политическая независимость Египта была восстановлена в 1936 г., но ведущую роль в арабском мире он вновь стал играть лишь тогда, когда уничтожил символ экономического хозяйничания империалистов – их власть над Суэцким каналом. Тогда – в третий раз после победы над монголами в 1260 г. и одиссеи Мухаммеда Али – Египет занял ведущее положение в исламском арабском движении, несмотря на то что для иракца или сирийца Египет не является по-настоящему арабским, а для мусульманина – не является родиной ислама.

Согласно египетской точке зрения, впервые Египет возглавил арабский мир после великой победы 3 сентября 1260 г., этого поворотного момента в мировой истории, прославившего долину Нила с ее новым центром ислама – Каирским университетом. И вновь это случилось во времена Мухаммеда Али и Ибрагима, а затем Насера.

Одиссея Насера в этих условиях весьма заслуживает воплощения в комиксах. Вот в народном квартале Александрии в семье Насер появляется мальчик. Он хорошо учится, в 1936 г. становится бакалавром, но не может поступить в военную школу из-за своих убеждений и потому, что он – выходец из народа. Тогда он начинает изучать право; наконец, благодаря проведенным в государстве реформам он может вступить в армию.

«Его переводят в Верхний Египет, и здесь он заводит себе двух друзей – Захарию Мохе-ад-Дина и Анвара ас-Садата. После окончания войны наши три мушкетера организовали «Движение свободных офицеров». После того как Великобритания в 1948 г. оставила Палестину, они поняли, что наступила пора защищать права арабов. 15 мая 1948 г. арабские войска (sic!) входят в Палестину, чтобы ее освободить, несмотря на то что им не хватает оружия и они недостаточно хорошо организованы. Молодой офицер Насер в ходе войны встречается с великим муфтием Иерусалима. «Моя группа будет служить освобождению Палестины», – говорит он. «Мы сражались в Палестине, – рассказывает Насер, но мечты наши были в Египте; мы посылали пули во врага, но наши души оставались в Египте. Вдруг выяснилось, что у нас нет больше боеприпасов… Последовал приказ продвигаться вперед против израильтян, но раньше, чем мы успели начать действовать, каирские газеты разгласили приказ, и феллуга была окружена. А я думал о Египте, о его проблемах. Наша страна тоже была как окруженная феллуга. Результатом явилась оккупация арабских земель и тысячи палестинских беженцев (…). Тогда «Свободные офицеры», находившиеся в армии, составили принципы революции: 1. Сокрушить империализм и его прислужников. 2. Сокрушить феодалов. 3. Сокрушить власть капитала. 4. Создать мощную национальную армию. 5. Утвердить социальную справедливость. 6. Установить политическую демократию» (V. 28).

«Свободные офицеры» продолжали свою деятельность и после окончания войны, на фоне развертывавшейся политической борьбы. После выборов 1950 г. египтяне стали требовать, чтобы англичане ушли из Суэца. Министр внутренних дел Фуад тайком поощрял народные демонстрации и демонстрации федаинов. «Тут я почувствовал, что медлить с выступлением невозможно, так как события развиваются с большой скоростью и обстановка благоприятствует революции. Федаины стали более активно действовать в районе канала и 15 января 1952 г. взорвали склад с боеприпасами в Тель ал-Кебире. 25 января английские танки окружили жандармерию, 50 солдат было убито. Власти оставались пассивными во время пожара в Каире, «поэтому 2 июля в 23 часа, когда король Фарук и его министры находились в Александрии, войска, согласно нашим планам, окружили стратегические пункты, радиостанцию, арестовали министров и менее чем через два часа Каир оказался в руках «Свободных офицеров».

«План удался» и Садат от имени группы провозглашает: «Черный период истории Египта завершился».

«Свободные офицеры» хотят наказать Фарука.

– Я не хочу крови, отпустите его, – приказывает Насер.

Главная проблема это урегулирование наших взаимоотношений с англичанами.

Единственное условие добрых отношений между нашими двумя странами – это уход ваших войск, – заявил командующий египетской армией Негиб.

Черчилль прерывает переговоры.

– Великобритания не оставит своих интересов на Востоке, – говорит он.

– Независимость не продается, – отвечает Негиб.

Тогда один из офицеров говорит Насеру:

– Пришло время возвращаться в казармы» (V. 28).

В то время как «Братья-мусульмане» противодействовали социальной революции, подстрекая даже к покушению на Насера, Израиль 18 февраля 1955 г. напал на Газу. Тогда Насер встретился с Тито и они вместе разработали основы политики неприсоединения, которая вскоре, после конференции в Бандунге, распространилась в третьем мире. «Конечно, коммунизм представлял собой угрозу для нашей страны, но еще опаснее был империализм».

Египет обратился за помощью к европейским странам и к Соединенным Штатам, чтобы получить оборудование и построить плотину на Верхнем Ниле.

«О том, что Пино и Фостер Даллес решили не оказывать помощи, даже не предупредив об этом Насера, тот узнал из утренних газет. Он предложил Революционному совету три возможных варианта решения: национализировать канал; национализировать половину канала; пригрозить национализацией канала (…) Пока в Совете шло обсуждение, наши братья-солдаты пошли к каналу и оккупировали его. Затем Насер произнес большую речь: «Мы восстановим наши права на плотину, мы не уступим». И он разразился громким хохотом, саркастическим, безумным хохотом; это была насмешка и месть Египта и арабского мира за все унижения, которые они пережили» (V. 28).

«Иден и англичане хотели отомстить, Ги Молле тоже, потому что Насер помогал алжирским патриотам». Насер надеется, что им помешает Америка, без ее согласия они не осмелятся действовать. И тут Израиль снова нападает на Египет. Однако его акцию осуждают 18 стран, пользующихся каналом. СССР пригрозил Франции и Британии, и те, «пристыженные», вынуждены были уйти с канала (…) Весь мир восстал против французов и британцев, включая даже мусульман России (sic!)».

«Победносный герой Насер – стратег и дипломат». После «объединения» с Сирией, «чтобы предупредить распространение коммунизма», он опасается нападения со стороны турок, но говорит: «Мы защитим себя». «Даллес действует безрассудно, – говорит ему Хрущев, – но ни вы, ни я не хотим войны: так будьте осторожны». Когда в 1961 г. Сирия отделяется от Египта, Насер против военного вмешательства. Он стремится оставаться героем-миротворцем. После шестидневной войны он уходит в отставку, но народ призывает его вновь, и он опять добивается мира и заверяет в своей поддержке палестинцев» (V. 28).

Конечно, этот рассказ – лубочная картинка. Но и в нем кое-что пропущено. Например, практически не говорится о государстве Израиль, о его признании ООН в 1948 г. Преследуя цель уничтожения Израиля, 15 мая 1949 г. в Палестину вторглись египетские, иракские, сирийские, ливанские, трансиорданские войска, а не только войска короля Абдаллаха, которые только и упомянуты. Эти войска были отброшены, и ООН предписывала прекращение огня, однако арабы это предписание отвергли. Затем обе стороны отвергли план раздела Палестины. Точно так же в тексте не говорится о провале экономической политики Насера в Объединенной Арабской Республике, о его неудавшейся попытке провести социальные реформы в Египте. Умалчивается также и о роспуске организации «Братьев-мусульман» до покушения, ответственность за которое пала на них позже, о заключении в тюрьму руководителей коммунистической партии Египта и о ее запрещении, тогда как среди принципов «Свободных офицеров» был и принцип политической демократии. Демократия будет установлена на самом деле только в 1976 г. Садатом, да и то лишь частично, поскольку в Египте разрешены всего две политические партии («этого вполне достаточно») и поскольку коммунистическая партия все еще запрещена.

Представление о политике Насера в арабском мире за пределами Египта великолепно отражено в фильме Мухаммеда Шукри Джамиля «Стены». Мелкие торговцы Багдада охвачены возбуждением, вызванным национализацией Суэца. Вспыхивает восстание. Замечательно показано, какими путями проникает в багдадские кварталы осознание величия мгновений, переживаемых арабским миром. Багдадский пакт подвергается осуждению. Империализм анонимен, ни Англия, ни Америка не названы. Все выглядит так, как если бы арабская нация была уничтожена империалистами и сионистами, как если бы арабы никогда прежде не подвергались угнетению ни турок, ни монголов…

Европейская историографическая традиция различает доиндустриальную европейскую экспансию XVI– XVIII вв., не затронувшую исламо-арабский мир, и то, что она называет собственно империализмом, распространившимся на весь мир в эпоху индустриализации. В арабо-исламской историографии империализм связывается с прибытием на Восток первых португальских путешественников и торговцев. «Возведение» империализма к XV в. позволяет объяснить экономическое «опаздывание» Востока по сравнению с Западом, являющееся следствием Великих географических открытий. Законно ли подобное объяснение? Как бы то ни было, оно позволяет затушевать последствия османского завоевания, хотя турецкое господство продолжалось несколько веков, а арабское возрождение XIX в., объединившее мусульман и христиан (в Ливане), было в первую очередь антитурецким.

Согласно другой традиции, «империализм» имел место еще раньше, во времена крестовых походов. Эта традиция относительно недавняя, так как в течение долгого времени, с XII по XIX в., в исламских странах никакого значения не придавали крестовым походам. Эти войны с христианами ничем не выделялись на фоне других, которые вели арабы на всех границах своей империи. Позже мусульмане ввели в свою историю крестовые походы, толкуя их как своего рода реванш христиан за арабское завоевание. В Ираке вся эта эпопея, все победы над крестоносцами вписываются в судьбы арабской нации, в арабский джихад, священную войну.

Очевидно, вся сложность в данном случае состоит в том, чтобы на самом деле «освободители арабской земли», противостоящие крестоносцам, вовсе не были арабами, а как раз их поработителями турецкого и курдского происхождения. Вот почему книги по истории, предназначенные для арабов, «забывают» сообщить о курдском происхождении Саладина[40], его арабизируют. Великодушие, благородство, рыцарственность Саладина – разве эти качества не присущи в первую очередь арабу? И кроме того, поскольку известно, что арабские эмиры не столько сражались с франками, сколько сотрудничали с ними, то акцент ставится на роли низших классов, на «народных ополчениях», на народном негодовании, когда договор 1229 г. между Фридрихом II и арабским эмиром отдал христианскому императору Иерусалим.

В Египте обращают внимание главным образом на те крестовые походы, которые угрожали стране, прежде всего на поход Людовика Святого. Крестовый поход фигурирует в качестве отправного момента возрождения Египта: он открывает эпоху лидерства Египта в арабском мире. Египтяне дважды спасли ислам, одержав в 1260 г. победу над монголами, и еще раз – победив франков. На самом деле в обоих случаях победы были одержаны благодаря не египтянам, а мамлюкам – воинам-рабам из числа черкесских и турецких невольников, ставшим вскоре хозяевами Египта. Египет находился под турецким господством, но во времена Мухаммеда Али стал первым освободившимся «арабским» государством. Таким образом он восстановил свое лидерство в арабском мире и с тех пор его не терял.

Во всех случаях историки Востока утверждают, что крестовые походы, а затем империализм нанесли арабскому миру колоссальный ущерб, не поддающийся оценке. Используя игру слов, они говорят, что принесли Западу пользу (ghunm), передав ему мусульманскую культуру, мусульманскую науку, искусство строительства крепостей, а Запад причинил Востоку вред (ghurm), оставляя после себя лишь руины. Они помогли Европе «пройти путь от стадии детства к стадии взрослости», а та принесла Азии одни разрушения.

Однако, по мнению арабских историков, такая же участь ждет в конце концов всех, кто, как франки, нападает на арабский ислам. Уже в 1911 г. в бейрутской газете «Аль-Химара» была помещена карикатура, на которой Саладин защищал арабов от сионистов. На других картинках на месте фанфаронствующих генералов Гуро, Алленби или историка Луи Мадлена[41] и писателя Киплинга, произносивших слова о «французском присутствии» или текст «Правь, Британия», появлялись очертания независимых государств Сирии и Ирака.

Урок очевиден. Как в прошлом, изматывая и постепенно уничтожая крестоносцев, арабы отвоевывали свою территорию, так и в будущем арабы одержат верх, прогонят «империалистов», уничтожат Израиль. Что нынче осталось от франкского государства в Сирии? Что осталось от французского господства в Алжире?

Предоставим вначале слово женщинам. Камера Асьи Джебар запечатлела их в фильме «Нуба женщин с горы Шенуа». Они не пишут истории, они не рассуждают о ней, но рокот истории слышится в голосах этих женщин, которые с незапамятных времен творят ее своим чревом, рожая мужчин и женщин племени джуржура.

Вот они сидят под высоким балдахином. Асья Джебар показывает их нам в тот момент, когда они рассказывают историю детям: это история предков, история племени, борьбы против христиан (их никогда не называют французами), которые перевернули устои и неизменное течение жизни племени.

Камера Асьи Джебар тайком вводит зрителя в незнакомый мир женщин, маленькая и воинственная лодочка которых единственный раз, во время восстания 1860 г. против завоевателей, совершила трагический заплыв в Великую Историю. Отныне они изгнаны из нее. Это такие же точно женщины, как те, чьи образы создал Делакруа. Их мирок полностью восстановлен, они снова, согласно Закону, скрыты от посторонних глаз и хранят молчание. В своем заточении они не должны ни говорить, ни знать.

Асья Джебар свидетельствует о бунте против этого изгнания из Истории, против жестокого разочарования. Но она – может быть, помимо собственной воли – свидетельствует и о том, что для этого алжирского селения сто лет присутствия французов означали не больше, чем клещ на хвосте верблюда.

История, преподаваемая алжирцам, как можно себе представить, отличается от той истории Магриба, которую учат французы. Прежде всего, французы унаследовали римскую традицию, продолжателями которой они себя считали. И тут, возможно, единственное совпадение: алжирцы иногда называют французов «руми». Но что касается общего понимания истории, то книга «Я знаю Алжир» (V, 31) дает детям не просто отличное от европейского видение прошлого, но прямо противоположное ему.

Уже во введении внимание акцентируется на тысячелетнем существовании трех африканских государств. В книге вспоминаются финикийцы, которые еще до прихода римлян высадились в Северной Африке и завели там торговлю. В тот момент и в период войн между Римом и Карфагеном остальная территория Северной Африки делилась на три царства: царство мавров (Мавритания) на западе, границей которого была река Малуя, царство масесилов на Тафне и царство массилов на востоке, в Нумидии. Его столицей стала Цитра. Царь Масинисса[42] правил с 203 по 148 г. до н. э.; он воевал за земли Карфагена под девизом «Африка – африканцам», провел в стране реформы, поощряя земледелие и развитие городов».

«После смерти Масиниссы Рим, который аннексировал Карфаген, делает попытку подчинить царства Магриба (…). Югурта[43] устраняет своих двоюродных братьев, «слишком склонных подчиняться Риму», «овладевает нумидийским троном». Он отказывается склониться перед волей Рима и в течение семи лет ведет войну, используя тактику быстрых переходов, засад, преследования по пятам (…). В 105 г. из-за предательства царя Мавритании (т. е. Марокко) он попадает в плен к римлянам (…).

Римские легионеры постоянно сталкиваются с сопротивлением враждебно настроенного населения Магриба. Со II в. н. э. восстания следуют одно за другим, и, наконец, в 428 г. нашествие вандалов выметает отсюда «остатки клонящейся к упадку Римской империи» (…). Период вандалов – это время тиранической оккупации. «Однако ее ужасная репутация, по-видимому, преувеличена, так как она создана их врагами». Конец господству вандалов был положен в 533 г. полководцем Велизарием, отвоевавшим эти земли по приказу византийского императора. Византийцы очень жестоко эксплуатировали страну; это время отмечено мятежами и волнениями, которые провоцировало угнетение. Это был период упадка» (V. 31).

Так называется глава, которая начинается с арабского «завоевания» (а не «освобождения», как в иракских и египетских учебниках). Его осуществляет арабский военачальник Окба Бен Нафи, основавший в 670 г. Кайруан.

«Царица берберов Ореса Кахина (Нумидия), возглавив свои войска, выступила против арабов. Сначала она одерживает победу на берегах Мескианы и отбрасывает их в Триполитанию (…). Но противостоя все новым и новым атакам, она в 702 г. терпит поражение от внушительной армии под предводительством халифа. Накануне последнего боя она приказала своим сыновьям перейти на сторону врага».

Затем наступил «период бурной и подчас смутной истории, когда царства и династии, сильные или совсем хрупкие, возникают и исчезают одни за другими. Это был также период бурного экономического и культурного развития, когда расцветали искусства и науки.

В 776 г. перс Абд ар-Рахман ибн Рустем основывает в Тахерте (Тиаре) царство хариджитов, отколовшихся от господствующего течения в исламе. Это королевство процветало до 909 г., когда оно было повержено египетскими Фатимидами и преемники Абд ар-Рахмана были вынуждены бежать на юг, где они основывали города в области Мзаб.

Зириды и Хаммадиты положили начало двум династиям, которые оспаривают друг у друга страну, вступая в союз то с Каиром, то с Багдадом (…). Им удается держать в своих руках власть на местах и даже пережить нашествие воинственного племени бани хилаль в XI в.

Затем Северную Африку вплоть до Алжира завоевали Альморавиды, пришедшие из мавританской пустыни; они господствовали и в мусульманской Испании, где защищались от христианских королей.

В XII в. в Испании и в Северной Африке целое столетие господствуют Альмохады.

В 1235 г. Абд ал-Вадиты из Тлемсена основывают независимое государство и новую династию, которая, несмотря на нападения султанов Маринидов из Феса (…), не прерывается в течение примерно трех веков – до 1554 г.

Столица государства Тлемсен – это процветающий город и самый значительный экономический центр Магриба, расположенный на перекрестке хорошо налаженных торговых путей, соединяющих Европу с Суданом, откуда идут слоновая кость, пряности, рабы, а главное – золото. Тогда, по-видимому, зародился тлемсенский обычай украшать голову новобрачной многочисленными золотыми побрякушками».

В этом изложении с первых слов заметно отмежевание от западного видения событий, восходящего к Саллюстию и Титу Ливию. Этих комментаторов интересовала история Рима в Африке, а не история самого Магриба, поэтому если почитать их, так в Ифрикийи только и существовали сторонники пунийцев и сторонники римлян. В текстах же, предназначенных для юных алжирцев, сами берберы являются предметом истории, излагается их прошлое.

Перед лицом карфагенян, пришедших из Финикии, как и перед лицом римлян здесь провозглашается: «Африка – африканцам!» Берберы по очереди борются с пунийцами и римлянами, византийцами и арабами, а затем с французами. В царствах, существовавших до прихода римлян, воплощается самобытная сущность берберов; она подкрепляется возрождением после арабского завоевания государств, которые существовали несколько веков, несмотря на опасности и нашествия. В моменты особенно грозные местные жители вынуждены были уходить во внутренние районы, оставляя захватчикам лишь побережье. В случае, если завоевание было продолжительным, последним убежищем служила пустыня. Как только вторгался новый завоеватель, жители Магриба были тут как тут и помогали прогнать прежнего угнетателя. Вместе с римлянами они прогоняли карфагенян; вместе с вандалами (которым в тексте учебника даются мягкие характеристики) изгоняли римлян; вместе с арабами – византийцев. Сопротивление власти завоевателей принимало религиозные формы. Сначала это была борьба против религии римлян. При вандалах появилось арианство, во времена ислама – хариджизм. И вновь преследуемые Фатимидами хариджиты нашли себе убежище в городах Южного оазиса, в долине Мзаб.

Итак, кочевой образ жизни связывается в первую очередь не с жизнью в пустыне и грабежом, как во французской традиции, но с городской торговлей и свободой.

Точно так же сильная местная власть на уровне племени или деревни – это не примитивная стадия политической организации, выше которой никогда не поднялась Берберия (как это подразумевает или утверждает история, написанная колонизаторами), но именно форма приспособления местных учреждений к условиям чужеземного завоевания, как повествует история подлинная. Оба эти положения великолепно разработаны магрибским историком Абдаллахом Ларуи (V. 9).

Таким образом, европейское представление, согласно которому «темными веками» называется период, когда исламский Магриб переживал свое величие, а периодами «мира и прогресса» – те, когда этот регион находился под иноземным господством, оказывается полностью перевернутым. Местная государственная организация предстает естественной и лишь разрушенной захватчиками, а затем восстановленной после их изгнания с оружием в руках. Речь идет о таком видении истории, которое отвергает идею «запаздывания» Магриба, его «неспособности» сформировать государство, идею «проклятия», поражавшего Магриб во времена нашествий вандалов, арабов, племени бани хилаль и расцвета в периоды римских легионеров или колонизаторов.

«Французский» период занимает две главы: одна – про завоевание, вторая – про «ноябрьскую революцию 1954 г.», как будто между ними была пустота: ни алжирских французов, ни колонизации, ни развития страны.

«Французская колонизация начинается в 1830 г. и утверждается после жестоких сражений. Французские войска высадились в Сиди Феррухе. Им оказал сопротивление Абд ал-Кадер[44], затем было восстание под руководством шейха ал-Мохрани. Вот эпизоды этой истории. Шейх ал-Мохрани 5 мая 1871 г. погиб на поле битвы, но борьба продолжалась и после этого еще около года (…). Она завершилась кровавым подавлением, массовыми казнями, сожженными деревнями, уничтоженными посевами, уведенным скотом. Обширные земли были захвачены (…). Алжирцы, лишенные своего имущества, были отброшены в горы, в бесплодные пустыни. С 1920 г. алжирское движение возрождается. Основанная в 1926 г. и запрещенная в 1937 г. партия «Звезда Северной Африки» становится партией алжирского народа и провозглашает национальные требования. Активно действует основанное в 1931 г. под руководством шейха Бен Бадиса движение улемов за становление национального самосознания и культуры. Организации Демократический союз Манифеста Алжира и Движение трудящихся за демократическую свободу ведут пропаганду и участвуют в выборах. Но они терпят поражение, и Движение трудящихся за демократическую свободу основывает секретную организацию для подготовки к борьбе» (V. 31).

Итак, между завоеванием и освобождением нет переходного периода. «У алжирцев нет родины, потому что они получают в качестве таковой Францию раньше, чем могут задуматься о другой», – говорил Ф. Аббас, основатель Демократического союза Манифеста Алжира. Так что же говорить об этой пустоте? И действительно, ни слова об основателях партий – о нем самом или о Мессали Хадже, организовавшем Движение трудящихся за демократическую свободу, – ни об алжирских профсоюзах или алжирской коммунистической партии, ни о Насере или исламе… Из алжирских деятелей упоминаются лишь те, кто погиб во время «революции».

И, разумеется, никаких следов французов[56].

О них вспоминается лишь раз, в связи с конвенцией 1830 г., гарантировавшей свободу и собственность алжирцев. «Но она не соблюдалась». Говорится, конечно, о французских войсках, пришедших в 1830 г., о сопротивлении, о борьбе с французскими военными. Говорится о полутора миллионах погибших, о сотнях тысяч беженцев, о ставших непроходимыми пограничных районах, о том, что страна была разорена и разрушена. «Такова была тяжелая плата алжирского народа за независимость и свободу».

Конечно, ни слова о том, что привнесено французами. «Что мне до того, что в моем доме есть электричество, если мой дом не принадлежит мне», – говорил Ф. Аббас.

Но ни слова также и о «французском присутствии», ни малейшего намека на то, что в течение целого века миллион французов жили в этой стране, что они рожали там детей, трудились, процветали, «пренебрегая правами и честью арабов», подвергавшихся насмешкам и унижениям и в конце концов прогнавших французов в ходе очень жестокой войны.

Но детям не следует знать ни об этом наказании, ни об этом насилии.