Глава шестая

КАДЕТЫ И ЮДЕНИЧ. ПОДРЫВНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ В СОВЕТСКОМ ТЫЛУ

Когда стали рушиться надежды империалистов Антанты на успех наступления Колчака, они сделали ставку на Деникина и Юденича. И в то время как Деникин двигался с юга на Москву, с запада к Петрограду подступали войска Юденича.

Армия бывшего царского генерала Н. Н. Юденича формировалась на территории Финляндии. Колония русских белоэмигрантов насчитывала там в то время около 20 тыс. человек, из них 2–2,5 тыс. офицеров. Главную роль в колонии играли промышленники (известный петроградский крупный предприниматель, директор резиновой мануфактуры «Треугольник» Ф. Ф. Утеман, председатель страхового общества «Россия» Ф. А. Добрынин, миллионер-нефтепромышленник С. Г. Лианозов и др.), финансисты (Форостовский, Троцкий-Сенютович, Шуберский) и бывшие царские сановники во главе с одним из премьер-министров — А. Ф. Треповым.

В Гельсингфорсе оказалась и группа кадетов — перебравшиеся сюда из Петрограда правые члены партии (И. В. Гессен, Е. И. Кедрин, Д. Д. Гримм и др.) Их настроения даже Милюков оценивал как «очень реакционные»¹. «Мы уже не те кадеты, которые раз выпустили власть, — говорил возглавивший гельсингфорскую группу А. В. Карташев. — Мы сумеем быть жестокими»².

Собравшиеся в Гельсингфорсе члены партии «народной свободы» развили большую активность. На какое-то время они вошли в «негласное» объединение с Треповым и его окружением, однако эта «коалиция» вскоре распалась, поскольку группа Трепова ориентировалась на Германию, кадеты же, будучи в орбите Национального центра (членом правления которого Карташев состоял с осени 1918 г.), — на Антанту³.

В начале декабря 1918 г. из Петрограда в Гельсингфорс перебрались П. Б. Струве и посланный ему в помощь Петроградским отделением Национального центра кадет Г. И. Новицкий. Первоначально Струве ставил перед собой задачу основать в Финляндии «информационный орган» для Национального центра и проследовать в Англию через Архангельск, но здесь «неожиданно для него, — как писал Карташев, — оказалась значительная русская организация и заманчивые перспективы»⁴. Едва прибыв в Гельсингфорс, Струве разразился статьей в местной русской газете, излагая «впечатления очевидца» о жизни Советской России. «Коммунистический режим», писал он, должен быть свергнут любой ценой⁵.

По той же дороге, что и Струве, в Финляндию из Петрограда в ночь на новый, 1919-й, год переправился бывший министр Временного правительства кадет А. В. Карташев, собиравшийся «транзитом пройти через Ревель и Прибалтику» на Юг. Но, встретившись со Струве, он отказался от этого намерения. Оба они, по словам Карташева, решили «серьезно связаться с местными делами», поскольку именно отсюда можно было начать совместную с союзниками военную операцию с целью «бесспорного и внезапного занятия Петрограда, т.е. сокрушения главы большевизма». «Ради этого, — писал Карташев, — стоило сидеть и работать. Ибо никакой другой фронт столь быстрого и центрального удара не открывал»⁶. Карташев и Струве немало потрудились для организации контрреволюционных сил на Северо-Западе, для сплочения их вокруг приехавшего в Гельсингфорс в ноябре 1918 г. генерала Юденича.

14 января 1919 г. в Выборге состоялся съезд представителей русской торговли и промышленности, находившихся в Финляндии. Его участники собрались якобы для избрания общерусского комитета, которому финское правительство готово было присвоить представительские права и консульские функции. В действительности же инициаторы и участники съезда имели в виду образование политического органа для «осуществления предстоящих общерусских задач».

На съезде был создан Русский политический комитет (известен также как Национальный русский комитет) во главе с А. В. Карташевым, получившим официальный пост «главноуполномоченного северо-западной границы России». Особо важными делами комитета ведал Юденич: в его руках было сосредоточено военное управление, ему же «по обстоятельствам момента была вверена гражданская власть»⁷.

Русский политический комитет (с помощью своих единомышленников в Париже и в Сибири) активно поддерживал кандидатуру Юденича на пост главнокомандующего Северо-Западной армией. «Струве и я создали Юденичу репутацию приемлемого для Парижа и Лондона «генерала», — писал Карташев в Омск⁸. Струве сообщал о том же Деникину: «А. В. Карташеву и мне удалось внести в организацию вокруг Юденича новую струю» и «сделать возможной для нее… тесную связь с союзниками». При этом он заверял: окружение Юденича намерено действовать «в полном согласии с омским и Вашим правительством» — и просил довести его письмо до сведения Федорова, Степанова и Астрова⁹.

Карташев в письмах Колчаку и Пепеляеву подчеркивал, что «по совести и убеждению всеми средствами со действовал созданию авторитета ген[ерала] Юденича»¹⁰. Он призывал оказать Юденичу материальную поддержку и признать его юридически. Наша политическая линия, писал Карташев, сводится «в общем к самоутверждению здешней военной организации, возглавляемой Юденичем, и к созданию обстановки, логическим выводом из которой будет быстрое освобождение (читай: захват. — Н. Д.)… Петрограда и всей Северной области»¹¹. Юденич через Стокгольм телеграфировал Колчаку: «Около меня объединились все партии: кадеты и правее программы нашей… представители торгово-промышленного класса, находящиеся в Финляндии, обещали финансовую поддержку»¹².

Близкие к Юденичу кадеты сосредоточили в своих руках «все дело печати и агитации», организовали телеграфное агентство «для информации заграничной печати», газету «Русская жизнь» (главным редактором ее, как сообщал Карташев в письме Струве, намечался сначала И. В. Гессен, а затем им стал член кадетского ЦК Д. Д. Гримм). Поскольку финансирование газеты обеспечивалось кадетами, они, по словам Карташева, фактически «контролировали ее направление»¹³.

Кадеты явились душой организованного при Юдениче Политического центра, в который входили Карташев, Гессен, Кедрин, Струве, начальник штаба Юденича генерал Кондырев, член петроградского отделения Национального центра генерал Суворов, а также, по словам Карташева, «верные и преданные промышленники» — Лианозов, Форостовский, Троцкий-Сенютович, Шуберский. «Дело теперь за большими деньгами, — писал Карташев Струве. — Верный Юденичу и нам… Юлий Гессен (двоюродный брат И. В. Гессена. — Н. Д.) достал в Финляндии второй миллион… и прилетел уже в Лондон хлопотать о трехстах миллионах», откуда «шлет оптимистические телеграммы»¹⁴. Как видим, блок кадетов с капиталистической буржуазией продолжал развиваться и укрепляться.

В конце января Струве выехал из Финляндии в Лондон. Целью этой поездки было, действуя через бывших российских послов, добиться признания Юденича Англией, Францией и Колчаком, установить регулярные связи Лондона и Парижа с контрреволюционным подпольем в Советской России (прежде всего с отделениями Национального центра), обеспечить поддержку и сочувствие ему со стороны общественного мнения Запада.

Бывший российский посол в Лондоне К. Д. Набоков 14 февраля 1919 г. телеграфировал в Омск: «Профессор Петр Струве, прибывший на днях из Финляндии… обратился ко мне в качестве официального уполномоченного существующей в Гельсингфорсе организации, возглавляемой генералом Юденичем и А. В. Карташевым». Подробно пересказав весь разговор со Струве, Набоков рекомендовал Колчаку войти «в непосредственный контакт с Юденичем и Карташевым и прислать им официальных представителей России в Финляндии». Через три дня Набоков отправил в Омск новую телеграмму, «ближайшим образом выясняющую задачи русских организаций в Финляндии». Эта телеграмма должна была, по его словам, служить для правительства Колчака «убедительным доказательством того, насколько важно и настоятельно необходимо немедленно поставить эти русские организации в наивыгоднейшее положение»¹⁵.

С помощью Набокова, Тырковой и Вильямса Струве стремился использовать свое пребывание в Лондоне для воздействия на английское общественное мнение. В газете «Тайме» было опубликовано его интервью, в котором он обвинял «коммунистический режим» во всех смертных грехах и предостерегал правящие круги Англии от «заигрываний с большевизмом» (имелась в виду носившаяся в то время в воздухе идея мирных переговоров с Советской Россией)¹⁶.

Идея эта возникла потому, что итоги 1918 г. оказались неутешительными для сил внешней и внутренней контрреволюции. Им не удалось свергнуть диктатуру пролетариата. Советская власть доказала свою прочность, свою органическую связь с народными массами. Стиснутая кольцом вражеских фронтов, молодая республика коченела от холода, испытывала страшные муки голода, страдала от эпидемий, от экономических трудностей. И все-таки Страна Советов не сдавалась. «Такой успех, — говорится в «Истории Коммунистической партии Советского Союза», — стал возможен благодаря огромной работе партии, высокой революционной сознательности рабочего класса и поддержке беднейшего и части среднего крестьянства. Он достался ценой крайнего напряжения сил страны, больших жертв и лишений»¹⁷.

Мирная политика Советского правительства, социалистические преобразования в стране способствовали укреплению международного авторитета первого в мире социалистического государства. Трудящиеся капиталистических стран выступали в поддержку революционного пролетариата России. Это стало серьезным препятствием на пути дальнейшего осуществления открытой интервенции против Страны Советов.

Нельзя не учитывать и другого важнейшего фактора: народы мира устали от первой мировой войны, после ее окончания они не желали больше проливать кровь за чуждые им цели. Это было широко использовано Коммунистической партией в ее агитационно-пропагандистской работе среди иностранных солдат и матросов, развернутой всюду, где были войска интервентов.

Главнокомандующий войсками Антанты на Севере России генерал Айронсайд отмечал впоследствии, что большевики «в полной мере» пользовались оружием пропаганды — «каждое дерево за нашими линиями было обклеено прокламациями на всех языках»¹⁸.

В пропаганде среди интервенционистских войск активно участвовали и жившие в Советской России коммунисты из разных стран — члены Центральной федерации иностранных групп при ЦК РКП(б). При ней в 1918 г. было создано специальное Бюро пропаганды (во главе с одним из основателей Компартии США — Б. Рейнштейном), работой которого неизменно интересовался В. И. Ленин¹⁹. В бюро сотрудничали видные зарубежные интернационалисты — американцы Джон Рид и Альберт Рис Вильямс, француз Жак Садуль и др. На разных языках бюро издавало газеты, брошюры, листовки, обращенные к солдатам интервенционистских войск.

С октября 1918 по март 1919 г. на французском языке выпускалась газета «Труазьем Интернасьональ». Газету нелегально переправляли через фронт, отдельные ее материалы публиковались в виде листовок. Здесь печатались речи и статьи В. И. Ленина, рассказывалось о мирных предложениях Советского правительства государствам Антанты, о жизни и борьбе трудящихся Советской Республики. В передовой статье первого номера газеты за 1919 г. видная деятельница Коммунистической партии Инесса Арманд писала: «Буржуазия всех стран потирала руки, предсказывая, что Советская власть не будет долговечна… С тех пор прошло 12 месяцев… Вопреки бесчисленным опасностям и трудностям… Советская власть не только не свергнута и не поколеблена, но, напротив… каждый день ее сила и мощь все растут». В очерке того же автора «Год советского труда» рассказывалось о созидательных силах русской революции, которая умеет не только разрушать старое, но и строить новое: «Так канула в вечность старая аргументация буржуазии о том, что пролетариат никогда не сумеет организовать производство»²⁰.

Пропаганда в войсках Антанты вскоре дала ощутимые результаты. Группы английских, американских, французских солдат стали добровольно сдаваться в плен. Одетые в шинели трудящиеся Запада не хотели быть палачами своих братьев по классу. Это не могли игнорировать руководящие круги стран-интервентов. В январе 1919 г. В. И. Ленин писал: «Среди буржуазии и правительств Антанты замечаются теперь некоторые колебания. Часть видит, что разложение союзнических войск в России, помогающих белогвардейцам… уже начинается, — что продолжение военного вмешательства… есть вернейший путь для самого быстрого перенесения пролетарской революции в страны Антанты…» ²¹ Многие политические деятели Запада сомневались и в способности белогвардейцев справиться с Красной Армией. Поэтому президент США В. Вильсон и премьер-министр Англии Д. Ллойд Джордж в целях борьбы с Советской властью настаивали на использовании методов дипломатии²².

22 января 1919 г. Вильсон выступил с обращением ко всем «воюющим группировкам» в России, предлагая им к 15 февраля послать своих представителей на Принцевы острова (Принкипо) в Мраморном море для обсуждения с союзниками вопроса об установлении мира в России.

Эта акция империалистических кругов расценивается в советской историографии как «маневр, имевший целью обмануть общественное мнение» Запада²³.

Справедливость такой оценки подтверждается свидетельством из белогвардейского лагеря. Один из кадетских эмиссаров в Париже, известный адвокат М. С. Аджемов сообщал своим однопартийцам сведения, почерпнутые из «таких источников», «где ответственные политики, делающие мир, были откровенны и менее стеснялись в изложении своих взглядов». «Принцевы острова, — писал он, — были результатом компромисса и одним из средств получить поддержку общественного мнения для интервенции»²⁴.

С другой стороны, замысел буржуазной дипломатии был рассчитан на то, что большевики откажутся от участия в переговорах, тем более что Советскому правительству не было послано даже официальное приглашение. А следовательно, именно они предстанут в глазах общественного мнения Запада противниками установления мира в России. В реакционной зарубежной печати даже появились сообщения об отказе большевиков приехать на совещание²⁵.

Но Советское правительство сорвало эти планы, ответив согласием участвовать в конференции. Оно заявило, что считает необходимым заключение соглашения, которое бы положило конец военным действиям, и готово добиваться его даже ценой серьезных уступок, если только они не будут угрожать дальнейшему существованию Советской Республики²⁶. «Пусть английские, французские и американские рабочие увидят, — писала «Правда» в передовой статье «Наши предложения», — что мы идем на уступки их буржуазии и что эта буржуазия, несмотря ни на что, хочет все-таки гнать их на резню в далекую Советскую страну»²⁷.

Полярно противоположным был ответ белогвардейского лагеря. И Деникин, и Колчак, и архангельское правительство категорически отвергли идею совещания «русских воюющих группировок». Авторы «Истории внешней политики СССР» подчеркивают, что белогвардейские правительства отказались от переговоров с РСФСР, «следуя указаниям сторонников интервенции в правящих кругах Антанты»²⁸. Однако, на наш взгляд, важно отметить, что и собственные установки белогвардейцев по отношению к идее переговоров были сугубо отрицательными. «Принцевы острова, — подчеркивал В. И. Ленин, — сорвали не мы, а… Деникин и Колчак…»²⁹.

Немалую лепту в срыв намечавшейся конференции внесли руководители кадетской партии и Национального центра. В разных концах страны кадеты дружно заняли в этом вопросе непримиримую позицию. «Если правительство (колчаковское. — Н. Д.) хоть сколько-нибудь поколеблется в ответе на предложение конференции, — записал в своем дневнике Пепеляев, — оно достойно проклятия»³⁰. Восточный отдел ЦК партии «народной свободы» категорически отверг идею мирных переговоров с Советской Республикой³¹.

В Екатеринодаре на заседании правления Национального центра П. Д. Долгоруков сообщил о принятом кадетским ЦК решении: «…если на совещание будут допущены большевики, партия ни в коем случае не будет в нем участвовать». Было признано, что «таким, несомненно, должно быть и отношение Национального центра». Однако подчеркивалось: «Важно не ограничиваться принятием решения, а испробовать все средства, чтобы совещание не состоялось». По поручению правления Новгородцев составил специальное заявление «Всероссийский Национальный центр о совещании на Принцевых островах», в котором категорически отвергалась возможность участия «большевистского правительства» в решении вопроса о дальнейших судьбах России. Заявление было передано представителям союзников в Екатеринодаре, Одессе и Париже³².

В письме к Маклакову Национальный центр просил довести до сведения союзников, что ехать на Принцевы острова имело бы смысл «разве для того, чтобы обнажить всю бесплодность этой попытки. Наш выход другой: поддержите сейчас, немедленно генерала Деникина и адмирала Колчака»; «надо всю возможную силу сразу бросить на эти яркие центры всероссийского объединения»³³.

Даже спустя полгода правление Национального центра в письме Маклакову подчеркивало: «…мы страшно боимся, что в последний решительный момент опять выскочит что-нибудь вроде Принкипо»³⁴.

Московские кадеты восприняли весть о предполагаемом созыве конференции на Принцевых островах как побудительный толчок к объединению с другими антисоветскими группами, подпольно действовавшими в советской столице. Именно перспектива Принкипо послужила фактором, ускорившим создание объединенного Тактического центра³⁵. Вопрос об отношении к конференции на Принцевых островах обсуждался Тактическим центром; выработанная декларация отвергала всякую возможность соглашения с Советской властью и призывала союзников оказать вооруженную и материальную помощь белым армиям³⁶.

Такова же была реакция кадетского окружения Юденича, о которой сообщил представитель Национального центра П. Б. Струве. Не успел он в Лондоне сойти на перрон, где его встречал Гарольд Вильямс, как «разразился страстным монологом, категорически отвергая предполагаемую конференцию на Принцевых островах». Струве заклинал не допускать официального признания Советского правительства, уверяя, что иначе «большевизм распространится на всю Европу». Подробный отчет об этом был опубликован Вильямсом в газете «Дейли кроникл»³⁷.

Конференция была сорвана, но оставалось очевидным, что престиж рабоче-крестьянского государства в глазах широких народных масс Запада растет. Испуганные и озлобленные таким неожиданным для них оборотом событий, руководители контрреволюционного лагеря делали все возможное, чтобы помешать этому процессу. «Необходимо развить самую энергичную агитацию среди союзников, — писал Астров, — завалить их фактами и сведениями о нашей пугачевщине»³⁸.

Этим и занимался Национальный центр, главным образом через посредство Маклакова, а также Милюкова, который прибыл в Англию в составе упоминавшейся выше ясской делегации. Вместе с другими ее членами Милюков много выступал в печати, «ища способов повлиять на ведомство иностранных дел», завязывал контакты с сотрудниками Форин Офис. В отчете о деятельности ясской делегации, сделанном Национальному центру в Екатеринодаре ее членом от Союза возрождения России А. А. Титовым, говорилось: «Упорная работа делегации и сочувствующих ей лиц во многом способствовала прояснению взглядов английского общества» (читай: буржуазии).

Любопытно следующее сообщение Титова: «Черчилль обнаруживает полную готовность идти навстречу нашим пожеланиям и во исполнение их производится заготовка военного и иного снаряжения на 250-тыс[ячную] армию. Что касается поддержки живой силой, то таковая оказывается путем набора добровольцев, причем и частный почин приходит на помощь денежными средствами. Но все это делается в тишине и даже не проникает в печать»³⁹.

С этим сообщением перекликается свидетельство Милюкова: «Несомненно, что вопрос о помощи России является сейчас здесь функцией внутренней политической борьбы. Как раз в этом вопросе идет водораздел между правительством и большинством палаты, с одной стороны, и настроением рабочих — с другой. Правительство… в лице Уинстона Черчилля говорит одно, а делает, по счастью для нас совершенно другое. «Возьмем войска из России», а для этого пошлем новые подкрепления; вот ходячий образчик здешнего политического лицемерия»⁴⁰.

Вернувшийся в Россию другой член ясской делегации, В. И. Гурко, рассказывал кадетам, что Милюков ведет в Англии «чрезвычайно полезную пропаганду… В Лондоне (официальном. — Н. Д.) с ним совершенно примирились и… он пользуется там даже симпатиями и популярностью»⁴¹.

В советской исторической литературе высказывалось мнение, что «после поражения Германии» под «главенством» Милюкова образовалась кадетская «заграничная группа, разместившаяся в Лондоне и Париже»⁴². Думается, что такая формулировка неточна. В обоих этих городах кадеты действовали под руководством Национального центра, осуществлявшимся через Маклакова и путем переписки с другими партийными деятелями (многочисленные отрывки из нее приводятся в настоящей работе). В полной мере это относится и к Милюкову. Никакой организующей роли в кадетской среде с осени 1918 по 1920 г. он уже не играл.

Облеченный официальными полномочиями и снабженный средствами Национального центра, Милюков вел в Англии широкую антибольшевистскую пропаганду. В посланном в Екатеринодар отчете он писал: «В моем активе числится очень большое количество завязанных в английских кругах связей и отношений, много статей и интервью в прессе, несколько лекций перед большими аудиториями в университетах (Лондон, Ливерпуль, Лидс, Кембридж, осенью будет еще Глазго и Эдинбург), ряд речей на банкетах и чужих лекциях… беседы с членами палаты всех партий»⁴³. Милюков сообщал, что по-русски читает лекции на тему «Исторические основы русской революции», а по-английски — об англо-советских отношениях⁴⁴. О политической направленности этих лекций говорить не приходится.

Оценивая усилия Милюкова, Национальный центр в письме к нему констатировал: «Мы считаем Ваше пребывание в Лондоне особенно ценным для нас, так как Англия… нам реально и практически помогает и мы знаем ту роль, которую Вы в этом отношении сыграли»⁴⁵.

Милюков был не единственным организатором антисоветской пропаганды в Англии. Те же цели преследовал журнал «Русское государство», который издавал в Лондоне близкий к кадетам профессор-англовед П. Г. Виноградов. Другой профессор — кадет М. И. Ростовцев убедил эмигрировавшего в Англию богатого русского «дельца» Н. X. Денисова дать 10 тыс. ф. ст. на «организацию пропаганды русского дела». На эти деньги в Лондоне был создан так называемый Комитет освобождения России. Впоследствии комитет получал регулярную материальную поддержку от колчаковского правительства, крупные ассигнования от Деникина⁴⁶. В руководящий орган комитета входили Милюков, Струве, Ростовцев, Тыркова и Вильямс, а также несколько англичан. Комитет располагал штатом журналистов и переводчиков.

Единственной целью Комитета освобождения России было, по свидетельству одного из его членов, А. Бормана, убедить английское общественное мнение в том, что «большевизм — это мировое зло, угроза для всего мира» и что с ним «прежде всего необходимо справиться в России». Это был главный аргумент в настойчивой агитации комитета в пользу дальнейшего усиления интервенции против Советской Республики⁴⁷.

По воспоминаниям А. Бормана, комитет начал с печатания бюллетеней, которые рассылались всем членам парламента и политическим деятелям и содержали тенденциозную информацию с театров гражданской войны. Комитет снабжал английскую печать сведениями о России (кстати, и помещался он на Флит-стрит — в издательском центре Лондона). Больше всего, пишет Борман, удалось поместить в английских специальных журналах экономических статей, авторы которых пытались доказать, что «большевики разрушают все, к чему они прикасаются»⁴⁸.

Некоторое время по соглашению с властями в Архангельске комитет издавал газету для войск Северного фронта. Впоследствии были установлены регулярные связи с Омском: оттуда через комитет передавалась в английскую прессу информация из сибирских газет. С армией Юденича комитет был связан через члена кадетского ЦК Карташева. И, наконец, под редакцией Милюкова выпускался еженедельный журнал на английском языке «Нью Раша»⁴⁹, наполненный злобной клеветой на Советскую власть, на Коммунистическую партию.

Затем был организован выпуск брошюр на английском языке (в том числе Милюкова «Англия и Россия», Тырковой «Почему Россия голодает?», Вильямса «Дух русской революции» и т.п.)⁵⁰. Тогда же готовилась к изданию выпущенная комитетом в 1920 г. монография Милюкова «Большевизм как международная угроза». Она стала одной из первых «основополагающих» работ, послуживших для создания (коллективными усилиями русской контрреволюции и ее вдохновителей на Западе) мифа о «советской военной угрозе»⁵¹.

Комитет снабжал своей продукцией врагов Советской Республики не только в Англии, но и в других странах. Его издания переправлялись и в Соединенные Штаты, где активной антисоветской пропагандой занимались американские единомышленники российских либералов. «Ни в какой другой стране, — подчеркивал генеральный секретарь Компартии США Уильям Фостер, — кампания антисоветской клеветы не заходила так далеко, не велась с такой злобой и не приносила ее авторам таких материальных выгод»⁵². Постановке пропаганды в США Национальный центр придавал большое значение. «Не возьмете ли Вы на себя трудную и ответственную миссию, — писал по поручению правления Новгородцев Милюкову, — выполнить в Нью-Йорке ту же великую роль, какую Вы осуществили в Лондоне?»⁵³

Однако пропагандистская шумиха за рубежом особых успехов не приносила. Бывший посол в Англии К. Д. Набоков в декабре 1918 г. в письме к Маклакову вынужден был констатировать, что «борьба с большевистской пропагандой» представляет собой «большую трудность», «ибо пропаганда в так называемой капиталистической прессе не убеждает те элементы населения, которые нуждаются в убеждении»⁵⁴.

К тем же выводам пришли члены ясской делегации. Как констатировал один из ее членов, А. А. Титов, на заседании Национального центра в Екатеринодаре, агитация против «Совдепии» мало действует на рабочих, склонных объяснять появление соответствующих материалов в печати давлением и подкупом правительства. По словам Титова, в Лондоне ясской делегации пришлось ограничиться закрытыми общественными собраниями (в национально-либеральном клубе и на банкетах). Она не могла воспользоваться «публичными митингами», поскольку «местные большевики и их агенты положительно не дают говорить». Выступавший на одном из таких митингов Локкарт «был просто освистан»⁵⁵.

Хотя военная цензура в капиталистических странах Запада свирепствует, говорил В. И. Ленин на VI Всероссийском Чрезвычайном съезде Советов, хотя в их прессе нет ни слова правды о Советской Республике, тем не менее «нет ни одного большого рабочего собрания ни в одной стране, где бы не обнаружилось, что рабочие массы на стороне большевиков…»⁵⁶. В другой своей речи В. И. Ленин объяснил, почему это происходит: «…рабочий класс всего мира чувствует, что русская революция — его собственное дело»

Империалистические правительства Запада сознавали, что заставить народы своих стран воевать против Страны Советов невозможно. Интервенты решили прибегнуть к иной тактике — щедро снаряжая и вооружая белогвардейские армии, обеспечить им военную помощь со стороны находившихся в непосредственной близости от Советской России малых стран. Основная ставка здесь делалась на Финляндию и Эстонию, и потому главной ударной силой должна была стать действовавшая на Северо-Западном фронте армия, которой командовал генерал Юденич.

Кадеты из окружения Юденича, как только могли, старались поднять его акции в глазах правящих кругов Антанты, чтобы добиться от них максимальной помощи. «Ваша задача, — писал Карташев Струве, переехавшему по заданию Национального центра из Лондона в Париж, — поддержать всеми средствами признаний авторитета, дипломатических сношений и всякого рода материальной и государственной помощи именно нашу лояльную, ортодоксальную комбинацию Юденича, Карташева и К°».

«Большие деньги» требовались, по словам Карташева, на переброску в Эстонию «томящихся в бездействии во Франции 2–3 тыс. офицеров»; на подкрепление армии Юденича «наемниками из шведов»; на «отборы из русских военнопленных, извлекаемых из Германии». По вступлении на советскую территорию в Гдовском и Псковском уездах приспешники Юденича намеревались начать печатание собственных денег.

«Здесь наша обетованная земля, — писал Карташев Струве. — Устремите помощь Парижа нам в этом направлении». Поскольку группа Трепова отстранена от активной политики, говорилось в письме, «Юденич в своем политическом облике подравнялся теперь под Сибирь и Кубань». Далее следовало циничное заявление: «Итак, мы приняли вполне приличный вид для начала успешной деятельности при поддержке союзников»⁵⁸.

В мае 1919 г. Политический центр был преобразован в Политическое совещание. «Первейшая задача Политического совещания, — писал Карташев в Омск Пепеляеву, — это быть представительным органом, берущим на себя государственную ответственность в необходимых переговорах с Финляндией, Эстонией и пр[очими] новоявленными малыми державами. Без таких ответственных переговоров и договоров невозможна никакая кооперация наша с ними против большевиков»⁵⁹.

На каких условиях должны были строиться подобные «переговоры и договоры», явствует из составленного Политическим совещанием текста декларации, который был предложен для утверждения Юденичу. «В борьбе с разложившим отечество большевизмом, — говорилось в нем, — все народы России обретут право на устроение их государственного бытия в формах самостоятельности, соответствующей их усилиям и участию в общем деле победы над разложением»⁶⁰. В такой торгашеской манере кадеты, не обещая ничего конкретного, пытались вымогать активную военную помощь Юденичу со стороны Финляндии и Эстонии.

Второй задачей Политического совещания, как отмечал Карташев в письме к Пепеляеву, было выполнение функций «зачаточного временного правительства для Северо-Западной области». «Пришлось ограничиться, — писал он, — подбором минимального количества лиц, не могущих вызвать против себя возражений и в русской среде (в Финляндии. — Н. Д.), и в Париже, и у Антанты. Таким путем в Совещании оказались: Юденич — как председатель совещания, я (Карташев) — заместитель председателя (иностр[анные] дела), Куз[ьмин] — Кар[аваев] (юст[иция] и агит[ация]); генерал Кондырев — начал[ьник] шт[аба] Юд[енича]; генерал Суворов (работавший в Петербурге с Нац[иональным] центром и стоящий на его платформе) — военн[ые] дела, внутрен[ние] дела и пути сообщения; Лианозов (промышленник-нефтяник, юрист по образованию, ч[елове]к прогрессивный) — торгово-промышлен[ность], труд и финансы… Так готовимся к событиям»⁶¹.

Через генерала М. Н. Суворова, А. В. Карташева и его ближайшего помощника Г. И. Новицкого Политическое совещание и ставка Юденича посредством курьеров поддерживали тесные связи с петроградским отделением Национального центра.

Разветвленную организацию Национального центра в Петрограде возглавлял инженер В. И. Штейнингер, совладелец патентной конторы «Фосс и Штейнингер», бывший председатель Петроградского комитета Биржи труда, бывший гласный Петроградской городской думы. С самого основания кадетской партии он являлся секретарем кадетского комитета Московского района Петербурга. Его помощниками в организации были кадеты П. В. Герасимов, К. И. Штейнингер и др.

Петроградские кадеты были связаны не только с Юденичем, но и с московским отделением Национального центра и его правлением в Екатеринодаре. В декабре 1918 г. они сообщали деникинцам, что в Северной области удалось наладить «организационные ячейки» в Вологде и Вятке, представившие «сметы по 2 тыс. руб. в месяц», и обеспечить регулярное получение информации по северной железнодорожной линии. «Успешно продвигается организация правильного осведомления по Балтийской линии, — докладывали из Петрограда в Екатеринодар, — где обеспечено длительное сотрудничество железнодорожников… С ноября мы получили возможность давать 2 раза в неделю точные сведения о количестве военных сил и их расположении и продвижении по всему нашему фронту»⁶².

Через своих людей Штейнингер и Герасимов переправляли в Финляндию перебежчиков из Советской России. Система перехода границы была четко отработана, о ней подробно рассказывается в воспоминаниях А. Бормана, который вместе со Струве перебрался таким путем в Финляндию⁶³.

В марте 1918 г. московское отделение Национального центра сообщило в Екатеринодар, что из Петрограда «просят связи и инструкций, так как после ряда арестов связь вся нарушена». В то же время в письме отмечалось: «Петроградцы предлагают к услугам разведку»⁶⁴.

Видимо, вскоре петроградскому отделению Национального центра удалось вновь расширить и активизировать свою агентуру. «Мы взялись за объединение всех военно-технических и других подобных организаций под своим руководством… — доносил Штейнингер в ставку Юденича, — и эта работа продвинулась уже далеко… Идет ответственная работа по организации исполнительных органов и набору технически опытных сил в области продовольствия и милиции»⁶⁵.

В другом донесении сообщалось, что между Национальным центром и Союзом возрождения России в Петрограде «достигается полная возможность единства выступлений и общей работы», что они сошлись в двух «наиболее существенных пунктах разномыслия»: 1) признание диктатуры до созыва Национального собрания; 2) умолчание о сроке и условиях его созыва. Главные свои задачи петроградское отделение Национального центра формулировало в этом донесении следующим образом: поддерживать связь со всеми антибольшевистскими элементами и организациями; путем агитации «укреплять и углублять антисоветское настроение в самых разнообразных слоях населения»⁶⁶.

Передававшиеся Национальным центром сведения в окружении Юденича считали «очень ценными и с чисто военной, и с политической точки зрения»⁶⁷.

Штейнингер и его помощники в Петрограде были связаны с агентом английской секреткой службы «Интеллидженс сервис» Полем Дюксом. Работавший в России еще до революции Дюкс имел большие связи в Петрограде, хорошо владел русским языком. Ему удалось войти в доверие в ряде советских учреждений, создать шпионскую сеть и организовать передачу сведений в Лондон через английские консульства в Гельсингфорсе и Стокгольме. Национальный центр Дюкс использовал для шпионажа в пользу Англии⁶⁸.

Шпионская деятельность петроградского отделения Национального центра особенно оживилась весной 1919 г., когда, стремясь оказать помощь Колчаку, армия Юденича, при поддержке белогвардейцев и английских кораблей в Балтийском море, начала наступление на Петроград. Агенты Национального центра готовили восстание к моменту подхода к городу белогвардейских частей, распространяли антисоветские воззвания, вербовали людей, запасали оружие. «Петроград отдадут легко, — заверяли Юденича шпионы из Национального центра. — Войска сражаться не будут по всему фронту… Сопротивления почти не будет»⁶⁹.

Однако оптимистичных прорицателей из кадетской «пятой колонны» ждали горькие разочарования. Правда, поначалу положение защитников города было тяжелым. 15 мая пал Гдов, 17 мая — Ямбург, 25 мая — Псков. В каждом из этих городов, во всей прифронтовой полосе действовала «широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций»⁷⁰.

Агенты Национального центра, бывшие офицеры, пробрались в штабы Красной Армии и Балтийского флота. В ночь на 13 июня начался подготовленный ими антисоветский мятеж в форте Красная Горка, защищавшем подступы к Петрограду. Характерна пометка в записных книжках Астрова: «Кр[асная] Горка — к.-д. наиболее активный элемент»⁷¹. Мятежники заняли штаб, советские учреждения, телеграф и телефонную станцию, помещение ЧК, арестовали около 350 бойцов и командиров (многих из них впоследствии расстреляли). Затем они открыли огонь по Кронштадту, требуя, чтобы кронштадтцы присоединились к мятежу и сдали крепость⁷². Одновременно начался бунт в фортах Серая Лошадь и Обручев. Создалась угрожающая ситуация. Враг стоял на пороге Петрограда.

Как сообщал Щепкин правлению Национального центра в Екатеринодар, в Москве было получено «из Гельсингфорса от Антона (Карташева. — Н. Д.) письмо от 30 июня. Твердо уверены [во] взятии Петрограда не позднее конца августа»⁷³. Того же 30 июня помощник Карташева Новицкий писал Штейнингеру, что «этот срок может сократиться» «в случае наступления давно ожидаемых благоприятных обстоятельств в виде помощи деньгами, оружием, снаряжением» с Запада. «Весьма вероятно, — продолжал он, — что в ближайшие дни Ю[денич], с которым мы в полном единении, и все мы перейдем на русскую почву, на тот берег, чтобы включиться в непосредственную работу»⁷⁴.

Как видим, Юденич и его Политическое совещание уже складывали чемоданы, готовясь не сегодня-завтра перебраться из Гельсингфорса в Петроград и заняться там «государственной деятельностью». В свою очередь Штейнингер и его помощники подыскивали в самом городе кандидатов в правительство, которое предполагалось создать в «освобожденном» от Советской власти Петрограде⁷⁵.

Лидеры белоэмиграции лелеяли зловещие планы, предвкушая кровавую расправу при вступлении Юденича в Петроград. Например, близкий к кадетам бывший министр иностранных дел Временного правительства М. И. Терещенко предупреждал английского посланника в Стокгольме Р. Клайва, что «мир должен быть готовым к тяжелым эксцессам», когда будет взят Петроград: «большевистские вожди заплатят за все»⁷⁶.

Но и приспешники Юденича, и руководители контрреволюционного подполья, и белоэмигрантские «мстители» считали без хозяина…

В обращении Центрального Комитета Коммунистической партии ко всем партийным, советским и профсоюзным организациям говорилось: «Советская Россия не может отдать Петроград даже на самое короткое время. Петроград должен быть защищен во что бы то ни стало. Слишком велико значение этого города, который первый поднял знамя восстания против буржуазии и первый одержал решающую победу. Питерские рабочие, не жалея сил, отдавали десятки тысяч борцов на все фронты. Теперь вся Советская Россия должна прийти на помощь Петрограду»⁷⁷.

Петроградский участок фронта был признан первым по важности. ЦК РКП(б) и Совет Обороны направили туда видных коммунистов для помощи местным партийным, советским и военным организациям.

16 июня был подавлен мятеж в Красной Горке. К 20 июня прибыла под Петроград основная часть воинских пополнений, направленных по решению ЦК РКП(б) из центральных районов страны и с Восточного фронта. Действовавшая под Петроградом 7-я армия была укреплена рабочими-коммунистами. 21 июня она во взаимодействии с кораблями Балтийского флота начала успешное контрнаступление. Одновременно партийные организации Петрограда создали в городе стройную систему внутренней обороны, основой которой стали рабочие резервные полки и коммунистические отряды. Руководил внутренней обороной города штаб, имевший по прямому проводу связь с В. И. Лениным⁷⁸.

31 мая В. И. Ленин и Ф. Э. Дзержинский обратились к гражданам Советской Республики с воззванием «Берегитесь шпионов!», призывая «удвоить бдительность, обдумать и провести самым строгим образом ряд мер по выслеживанию шпионов и белых заговорщиков и по поимке их»⁷⁹. Под руководством Петроградского комитета РКП(б) штаб внутренней обороны принял решительные меры к очищению города от контрреволюционных элементов.

12 и 13 июня с 10 часов вечера до 7 часов утра в городе и его окрестностях были произведены массовые обыски в домах буржуазии, учреждениях, в некоторых посольствах и консульствах. В обысках участвовали около 20 тыс. рабочих и работниц, красноармейцы и матросы. В результате было найдено и изъято несколько пулеметов, более 6 тыс. винтовок, 644 револьвера, бомбы, пироксилиновые шашки, различное военное снаряжение и т.д. и т.п.⁸⁰

Проведение массовых обысков нанесло сильнейший удар по планам белогвардейских заговорщиков, лишив их возможности организовать контрреволюционный мятеж в Петрограде. Во время обысков были обнаружены документы (письма, донесения, шпионские сводки и т.п.), которые указывали на существование широко разветвленной подпольной организации, направлявшей и координировавшей действия контрреволюционеров. Выйти на нее удалось несколько позже.

В июне на Лужском направлении Петроградского фронта был убит человек, пытавшийся пробраться в расположение врага. При осмотре его вещей в мундштуке папиросы нашли записку с подписью ВИК. «При вступлении в Петроградскую губернию вверенных вам войск, — говорилось в ней, — могут выйти ошибки, и тогда пострадают лица, секретно оказывающие вам весьма большую пользу. Во избежание подобных ошибок предлагаем следующее: кто в какой-либо форме или фразе скажет слова «во что бы то ни стало» и слово «ВИК» и в то же время дотронется рукой до правого уха, тот будет известен нам, и до применения к нему наказания не откажите снестись со мной. Я известен господину Карташеву, у которого обо мне можете предварительно справиться»⁸¹.

Та же подпись ВИК стояла под письмом-донесением, содержавшим сведения о дислокации войск Красной Армии, которое было отобрано в июле у двух перебежчиков на финляндской границе. В письме сообщалось: в Национальном центре «все прежние люди… Все мы пока живы и поддерживаем бодрость в других». ВИК упоминал о материальной поддержке, оказывавшейся ранее петроградскому отделению московским и екатеринодарским отделениями Национального центра и просил «если можно, немедленно переправить деньги, иначе работа станет». «Между тем сейчас, — писал он, — наша работа могла бы быть особенно полезной и ценной»⁸².

На допросе перебежчики показали, что письма они получили от Штейнингера. Так чекисты напали на след петроградского отделения Национального центра. При обыске у Штейнингера были найдены антисоветские воззвания, пишущая машинка, на которой печаталось перехваченное донесение, и письмо Новицкого, подписанное — Борис Никольский.

Арестованный Штейнингер вскоре признался, что является членом руководства Национального центра, что ВИК — это его конспиративная кличка⁸³. В ходе следствия выяснилась принадлежность к Национальному центру изменников — военных специалистов из Кронштадта и мятежников с Красной Горки, а также барона Штромберга, князя М. М. Андронникова, князя М. В. Оболенского, генералов Алексеева и Дмитриева. После раскрытия руководящего ядра Национального центра братья Штейнингеры, П. В. Герасимов (скрывавшийся под псевдонимом Греков) и некоторые другие заговорщики были расстреляны⁸⁴. Однако большая часть членов Национального центра все еще оставалась на свободе.

В превентивных целях были арестованы многие заподозренные в связях с заговорщиками представители буржуазной интеллигенции, члены партии «народной свободы». В большинстве своем арестованные являлись активными деятелями контрреволюционного подполья, но были среди них и те, кто не принимал непосредственного участия в заговорах или был втянут в белогвардейские организации по неосмотрительности или по излишней доверчивости. Родственники и знакомые арестованных осаждали жившего в то время в Петрограде А. М. Горького просьбами о заступничестве. Не ожидая результатов следствия, Горький обратился к В. И. Ленину с письмом, в котором возмущался арестами интеллигенции⁸⁵.

В ответном письме от 15 сентября 1919 г. В. И. Ленин сообщал, что этот вопрос обсуждался еще до обращения Горького (имелось в виду заседание Политбюро ЦК 11 сентября 1919 г.) и было решено назначить уполномоченных «для проверки ареста буржуазных интеллигентов околокадетского типа и для освобождения кого можно. Ибо для нас ясно, что и тут ошибки были». «Ясно и то, — продолжал В. И. Ленин, — что в общем мера ареста кадетской (и околокадетской) публики была необходима и правильна… Невероятно сердитые слова говорите Вы по какому поводу? По поводу того, что несколько десятков (или хотя бы даже сотен) кадетских и околокадетских господчиков посидят… в тюрьме для предупреждения заговоров вроде сдачи Красной Горки, заговоров, грозящих гибелью десяткам тысяч рабочих и крестьян… не грех посидеть недельки в тюрьме, если это надо сделать для предупреждения заговоров (вроде Красной Горки) и гибели десятков тысяч. А мы эти заговоры кадетов и «околокадетов» открыли. И мы знаем, что околокадетские профессора дают сплошь и рядом заговорщикам помощь. Это факт».

В. И. Ленин с упреком писал Горькому: «Вопль сотен интеллигентов по поводу «ужасного» ареста на несколько недель Вы слышите и слушаете, а голоса массы, миллионов, рабочих и крестьян, коим угрожает Деникин, Колчак… красногорские (и другие кадетские) заговорщики, этого голоса вы не слышите и не слушаете»⁸⁶. Через три дня В. И. Ленин в письме к жене Горького М. Ф. Андреевой сообщал, что меры к освобождению тех, чья вина не доказана, приняты. Вместе с тем он еще раз подчеркивал: «Нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей кадетской и околокадетской публики. Она способна, вся, помогать заговорщикам. Преступно не арестовывать ее»⁸⁷.

Оперативные меры по укреплению тыла, усиление боеспособности 7-й армии обеспечили успешное развитие наступления советских частей на Петроградском фронте. В августе 1919 г. были освобождены Ямбург и Псков. В руках белогвардейцев осталась лишь малая часть советской территории.

Когда неудача наступления Юденича стала очевидной, в дело вмешались представители держав-интервентов, и прежде всего Англии. Они постарались обеспечить союз белогвардейцев с буржуазными правительствами Финляндии и Эстонии для совместного нападения на Петроград. Англичане потребовали замены слишком откровенной военной диктатуры Юденича неким новым, «демократическим» хотя бы с виду, правительством, образованным, как писал Карташев лондонским кадетам, «специально для признания им Эстонии «абсолютно независимой»… для толчка ее на Петроград»⁸⁸.

Так появилось на свет так называемое Северо-Западное правительство. История его образования — одно из наиболее ярких свидетельств того, что интервенты относились к белогвардейским генералам и политикам лишь как к послушным марионеткам в своей большой игре.

11 августа 1919 г. большинство членов Политического совещания при Юдениче (сам он в это время находился в войсках) были вызваны из Гельсингфорса в Ревель. По приезде туда они были приглашены в британское консульство, где их ждали местные представители «левых общественных течений», английские, французские, американские и эстонские офицеры. Английский бригадный генерал Ф. Марш обратился к собравшимся с короткой речью на русском языке.

Русские, сказал он, любят много говорить и ссориться; наступило время кончать разговоры и действовать. Марш вручил белогвардейским политикам составленный загодя список будущего кабинета и дал им срок — сорок минут — на то, чтобы, не выходя из комнаты, сформировать правительство, которое должно подписать заготовленный англичанами текст соглашения с Эстонией. В противном случае, заявил он, «мы вас будем бросать». Для украшения правительства «демократическим» фасадом Марш включил в его состав наряду с премьер-министром крупным промышленником Лианозовым и военным министром Юденичем двух правых эсеров и двух меньшевиков⁸⁹.

Кадеты, которые, по словам Карташева, с самого начала 1919 г. «самоотверженно созидали диктатуру около генерала Юденича», считали, что «устраивать власть на основах партийной коалиции в период анархии и революции — это государственное преступление»⁹⁰. Сам Карташев отказался явиться в Ревель и не вошел в состав сфабрикованного англичанами кабинета.

Неудивительно поэтому, что с первых же дней существования новой правительственной комбинации кадетское окружение Юденича, опираясь на его тайную поддержку, стремилось всячески дискредитировать Северо-Западное правительство, напоминавшее, как писал Карташев, о «недоброй памяти политической коалиции, сгубившей Временное правительство». В письме к находившимся в Лондоне кадетам Карташев, указывая на «два первородных греха» лианозовского кабинета — «подписание акта об абсолютной независимости Эстонии» и «обязательство собрать в Петербурге какую-нибудь учредилку», заявлял: «Северо-Западное правительство должно умереть у ворот» Петрограда. Он убеждал своих однопартийцев вести агитацию в том направлении, чтобы белогвардейские центры за границей, так называемое Всероссийское правительство Колчака, правительство Англии и Франции подготовились к «новому акту создания власти» в Петрограде, который «убивает коалицию, независимую Эстонию и учредилку»⁹¹.

В сентябре 1919 г. в Гельсингфорсе была издана брошюра, в которой три члена Политического совещания — Карташев, Кузьмин-Караваев и Суворов — рассказывали одиозную историю создания Северо-Западного правительства⁹². В. И. Ленин комментировал ее выход в свет следующим образом: «…из Финляндии я получил… протест-заявление нескольких русских кадетообразных членов северо-западного правительства, в котором говорится о том, как английские генералы приглашали их на заседание и… предлагали им тут же, не сходя с места, составить правительство, конечно, русское, безусловно демократическое, в духе учредилки, и как им предлагали подписать то, что им будет предложено… эти кадеты, как они были возмущены этой неслыханной наглостью английских офицеров, которые предписывали им, которые командовали тоном урядника…». В. И. Ленин разъяснял, что подобного рода конфликты между представителями отечественной и зарубежной буржуазии происходят потому, что и те, и другие — «это группа хищных зверей», которые «нисколько не доверяют друг другу». Он сожалел о том, что нет возможности распространить как можно шире эти признания белогвардейцев, наступавших на Петроград⁹³.

Сооруженная наспех англичанами «демократическая ширма» в лице Северо-Западного правительства не дала желаемого результата.

Руководители буржуазной Эстонии не могли не сознавать эфемерность «независимости», обещанной им белогвардейцами под нажимом интервентов. Слишком памятна была национальная политика российской буржуазии в краткий период ее пребывания у власти. Она основывалась на кадетской национальной программе, которую В. И. Ленин называл «насмешкой над принципами демократии»⁹⁴. Основные идеи этой программы были почерпнуты из практики британского колониализма. Стержнем ее являлось сохранение территориального единства бывшей Российской империи. Кадетская программа предусматривала лишь «культурное самоопределение» национальностей в рамках земского самоуправления. За весь период деятельности Временного правительства кадеты не сделали никаких уступок мелкобуржуазным соглашателям в области национальной политики⁹⁵.

Реакционный смысл этой политики, вдохновлявшейся кадетской партией, признает даже современная буржуазная историография. Так, эмигрантский историк А. Эзергайлис в книге «Революция 1917 г. в Латвии» пишет: «Во всей своей деятельности кадеты были великорусскими шовинистами, которые, однако, прекрасно умели маскироваться туманными фразами… подобно коту, прячущему острые когти в мягких лапах… Подлинной целью кадетов было оттянуть решение проблемы национального самоопределения до тех пор, пока буря в России стихнет и великорусские шовинисты получат возможность успешно вести борьбу против нацменьшинств»⁹⁶.

Поэтому, когда 31 августа 1919 г. Советское правительство предложило правительству Эстонии начать мирные переговоры, это предложение было принято. Однако добиться мира с прибалтийскими государствами, в частности с Эстонией, было очень трудно: Англия, США и Франция всеми средствами старались помешать этому. И в том, что малые страны Прибалтики уклонились от участия в дальнейших военных действиях против Советской Республики, в том, что они «выжидали, оттягивали, писали ноты, посылали делегации, устраивали комиссии, сидели на конференциях, и просидели до тех пор, пока Юденич, Колчак и Деникин оказались раздавленными, и Антанта оказалась бита…»⁹⁷, большая заслуга ленинской национальной политики, миролюбивого внешнеполитического курса Советской России.

Одним из основополагающих принципов, которые большевики отстаивали задолго до победы Октября, являлся принцип права наций на самоопределение. Он был воплощен в жизнь в практической политике Советского правительства, отказавшегося от всех неравноправных договоров царизма; он нашел отражение в первых же декретах и заявлениях Советской власти — в Декрете о мире, в Декларации прав народов России, в обращении «Ко всем трудящимся мусульманам России и Востока» и др.

В результате Октябрьской революции получили независимость Польша, прибалтийские государства, Финляндия. Член финской делегации, которой в связи с этим был вручен утвержденный Совнаркомом официальный документ, Карл Идман (в 20-х годах министр иностранных дел Финляндии) писал впоследствии: «Истории известны лишь редкие случаи, когда какое-либо государство признавало независимость принадлежащей ему страны. Финляндия имела основания быть благодарной Совету Народных Комиссаров и Центральному Исполнительному Комитету за признание ими нашей независимости»⁹⁸.

Миролюбивая внешняя политика Советской России убедила правящие круги прибалтийских стран в возможности равноправного соглашения с РСФСР, сумела внушить им, как подчеркивал В. И. Ленин, большее доверие, чем «якобы демократическая, а на деле хищническая империалистическая буржуазия»⁹⁹

«Эстонское правительство вступило с большевиками в переговоры о мире, — сообщал Карташев в письме лондонским кадетам. — Остается повернуть на единственно реальный путь, сосредоточив всю помощь, все внимание на русской силе… Северо-Западной армии». Карташев просил их настаивать на «спешной и обильной помощи» Юденичу со стороны английского правительства. «В руках Англии все возможности, — писал он. — Если бы она решила взять Кронштадт, то этим самым, кроме морального давления на петербургское гнездо «коммунистов», был бы сорван снова фланг Красной Армии по берегу моря до Красной Горки, и русская (белогвардейская. — Н. Д.) армия легко бы пошла на Гатчину»¹⁰⁰.

Зарубежные покровители Юденича не скупились. В Ревельском порту один за другим разгружались английские и американские суда. 7 августа три английских парохода доставили танки, артиллерийские орудия, 10 тыс. винтовок, другую технику и боеприпасы. В начале сентября прибыли скорострельные и тяжелые орудия, 39 тыс. снарядов, 4,6 млн. патронов. Затем были завезены автомобили и танки, 15 млн. патронов, 20 тыс. шинелей, 48 тыс. пар сапог, 100 тыс. пар американской обуви и т.д.¹⁰¹

В первых числах октября началось новое наступление армии Юденича. В тот момент она особенно нуждалась в поддержке прибалтийских государств. «Нет никакого сомнения, — подчеркивал В. И. Ленин, — что самой небольшой помощи Финляндии или — немного более — помощи Эстляндии было бы достаточно, чтобы решить судьбу Петрограда»¹⁰². Это отчетливо сознавало и окружение Юденича, приложившее все силы к тому, чтобы привлечь обе страны к участию в походе на Петроград.

Финляндия готова была помогать белой армии, но лишь при том условии, что она получит полную гарантию политической и экономической независимости в будущем. Кадеты из окружения Юденича считали, что такую гарантию дать необходимо, но шли на это как на большую и несправедливую жертву. Купить помощь Финляндии, писал Карташев Пепеляеву, «можно будет лишь ценой невероятно тяжелых уступок, мучительных для национального сознания и нашей совести. И в этом для нас заключается необычайный драматизм нашего положения. С одной стороны, избавление… Петрограда и Севера… с другой — ужас согласия на дневной грабеж самых коренных прав России»¹⁰³.

Эти буржуазно-шовинистические откровения показывают, насколько лицемерной была позиция Карташева и его присных, когда они настойчиво убеждали Финляндию в том, что полностью обеспечат ее государственный суверенитет. Осенью 1919 г. Карташев и его коллега по Политическому совещанию бывший прогрессист В. Д. Кузьмин-Караваев опубликовали в Гельсингфорсе заявление, что не сомневаются в благоприятном решении финского вопроса Учредительным собранием¹⁰⁴. В переговорах с финским правительством активно участвовали известные юристы — кадеты М. С. Аджемов и Б. Э. Нольде, заверявшие финнов, что «белая Россия» хочет признать их страну самостоятельным государством, но прежде нужно договориться о взаимном обеспечении безопасности. Финляндия, заявляли они, ради получения признания будущей России должна участвовать в завоевании Петрограда¹⁰⁵.

Однако финское правительство соглашалось на это лишь при условии, что предоставление Финляндии государственного суверенитета будет подтверждено Колчаком. Позиция же Колчака оставалась непримиримой: как заявлял его дипломатический представитель, бывший царский министр иностранных дел С. Д. Сазонов, «прибалтийские губернии не могут быть признаны самостоятельным государством. Так же и судьба Финляндии не может быть решена без участия России»¹⁰⁶.

Пока шли переговоры о помощи извне, кадеты не оставляли надежды на то, что удастся сорвать оборону Петрограда изнутри силами оставшейся на свободе агентуры Национального центра, и прежде всего его подпольной военной организации. В нее входили буржуазные военные специалисты, служившие в Красной Армии: адмирал М. К. Бахирев, полковник В. Г. Люндеквист, начальник сухопутного отдела штаба Балтийского флота полковник В. Е. Медиокритский, начальник воздушного отряда Ораниенбаумского дивизиона В. Ф. Еремин, начальник оперативного отдела штаба флота Эриксон и др.

Полковник Люндеквист, еще недавно бывший начальником штаба 7-й армии, располагал точной информацией о численном составе и дислокации советских частей под Петроградом. Исходя из этих данных, он подготовил и передал в штаб Юденича подробный план наступления.

Одновременно заговорщики разработали план вооруженного восстания в Петрограде, в момент, когда развернутся бои на его окраинах. Город был разбит на 12 участков, выделены отряды для захвата Смольного, телеграфа и телефонной станции. Предполагалось также захватить линкор «Севастополь», стоявший на якоре петроградского торгового порта, и из его орудий начать обстрел главных стратегических объектов Петрограда. Подпольная военная организация находилась в контакте с начальником контрразведки Юденича генералом Владимирским, который держал наготове грузовики, чтобы на них ворваться в рабочие кварталы города.

Национальный центр подобрал уже и новое правительство, которое (как сообщалось еще в письме Карташева лондонским кадетам) должно было сменить неугодный окружению Юденича лианозовский кабинет. На пост министра-председателя намечался петроградский кадет, профессор Технологического института, бывший статский советник А. Н. Быков (переговоры с ним по этому поводу вел еще Штейнингер), министра религиозных культов — А. В. Карташев, министра внутренних дел — один из ближайших пособников генерала Корнилова в период его контрреволюционного мятежа в августе 1917 г. В. С. Завойко, министра просвещения — бывший попечитель Петроградского учебного округа монархист А. А. Воронцов и т.п. Полковник Люндеквист должен был стать градоначальником Петрограда. В Национальном центре обсуждалась уже программа нового правительства. А в Гельсингфорсе в это время приближенные к Юденичу кадетские политики сочиняли воззвание от его имени к гражданам Петрограда, призывая забыть всяческие «распри» и встретить белую армию колокольным звоном¹⁰⁷.

В середине октября войска Юденича захватили Ямбург, Красное Село, Гатчину и приближались к Петрограду. Политические советники Юденича поторопились назначить нового генерал-губернатора для Питера, сообщала «Правда». В выходившей в Гельсингфорсе «Русской жизни» появились объявления о будущих сделках в столице. «Буржуазия раскрыла уже жадный рот…»¹⁰⁸.

Одновременно страшная угроза нависла над Москвой — Добровольческая армия Деникина заняла Орел и рвалась к Туле — последнему крупному стратегическому пункту на пути к столице. Обстановка в период с 10 по 17 октября была, по словам С. С. Каменева, бывшего тогда главнокомандующим Вооруженными Силами Советской Республики, самой напряженной и сложной за весь период гражданской войны¹⁰⁹.

15 октября Политбюро ЦК РКП(б), обсудив вопрос о положении на фронтах, постановило не сдавать Москвы и Петрограда. Было принято решение дать в помощь петроградцам максимальное количество войск с беломорского участка фронта и кавалерию¹¹⁰. Под Петроград были направлены полторы тысячи коммунистов из Москвы, Московской губернии, Владимира, Вятки, Новгорода, Пензы, Костромы, Твери, Сызрани, Череповца, Великого Устюга и других городов. В течение октября и ноября 1919 г. сюда прибыли 107 эшелонов с войсками.

В самом Петрограде для укрепления 7-й армии было мобилизовано 2,5 тыс. коммунистов-рабочих и вся комсомольская организация. В каждом районе города создавалась система внутренней обороны, из рабочих и работниц формировались вооруженные дружины, команды, отряды для участия в случае необходимости в уличных боях, для борьбы с белогвардейскими агентами в Петрограде. Райкомы партии вместе со штабами внутренней обороны руководили мобилизацией рабочих, земляными работами по укреплению города, устройством сети санитарных учреждений, питательных пунктов и т.д. Напряженная работа по ремонту оружия кипела на заводах. В эти дни путиловские рабочие дали фронту первые пять танков¹¹¹.

21 октября 7-я армия перешла в наступление. На следующий день В. И. Ленин телеграфировал в Петроград: «Покончить с Юденичем (именно покончить — добить) нам дьявольски важно… Надо кончить с Юденичем скоро; тогда мы повернем все против Деникина»¹¹².

23 октября было освобождено Детское Село, 26-го — Красное Село, затем Луга, Ямбург и Гдов. Войска белогвардейцев потерпели сокрушительное поражение.

В ноябре чекистам удалось раскрыть и ликвидировать вражескую подпольную сеть в Петрограде. Произошло это так. Моряк Балтийского флота сообщил в морской Особый отдел, что сын бывшего генерала Шидловского собирается перейти линию фронта в районе Ораниенбаума с какими-то важными документами. Молодой Шидловский и еще один белогвардейский курьер были задержаны. При них оказались шпионские донесения Юденичу, в том числе план очередного наступления на Петроград, разработанный полковником Медиокритским.

Несколько позже в Петрограде один красноармеец увидел, что идущая по улице девушка уронила сверток. Красноармеец поднял его и окликнул девушку, чтобы вернуть потерю. Но та, оглянувшись, пустилась бежать. Это показалось красноармейцу подозрительным и, задержав девушку, он доставил ее в Петроградскую ЧК. В свертке находились шпионские донесения отца задержанной — француза, принявшего еще до революции русское подданство и занимавшегося активным шпионажем в пользу белогвардейцев. Когда его привели на допрос, он сказал Ф. Э. Дзержинскому: «Вы поймали меня только благодаря случайности». «Ошибаетесь, — ответил Дзержинский, — если бы масса нас не поддерживала, если бы каждый рабочий, каждый красноармеец не сознавал, что раскрытие заговора — это дело не только ЧК, но и всех трудящихся, тогда то обстоятельство, что ваша дочь уронила сверток, не привело бы к раскрытию заговора. Дочь ваша случайно уронила сверток, но красноармеец не случайно заинтересовался им, не случайно арестовал ее, не случайно обеспокоился. Именно в том, что это не случайно, — сила ЧК»¹¹³.

25 ноября 1919 г. в печати появилось сообщение Всероссийской Чрезвычайной Комиссии о раскрытии «крупного белогвардейского шпионского заговора» в Петрограде, в котором принимали участие «крупные сановники царского режима, некоторые генералы, адмиралы, члены партии кадетов, Национального центра, а также лица, близкие к партии эсеров и меньшевиков». В сообщении ВЧК подчеркивалось, что вся деятельность заговорщиков «протекала под бдительным наблюдением агентов Антанты», которые «руководили всем делом шпионажа, финансировали заговор и держали в руках нити его»¹¹⁴. Всероссийская Чрезвычайная Комиссия объявила, что все главари шпионской организации, а также министры несостоявшегося кадетско-белогвардейского правительства, за исключением успевших скрыться за границу, арестованы. Петроградская организация Национального центра была выкорчевана с корнем.

Московская организация партии «народной свободы», несмотря на то, что многие ее члены летом и осенью 1918 г. бежали за границу и в оккупированные белогвардейцами районы страны, продолжала оставаться сравнительно многочисленной. В конце ноября 1918 г. в столице находилось еще 17 членов кадетского ЦК — Н. Н. Щепкин, Н. М. Кишкин, Д. И. Шаховской, бывший член I Думы Д. Д. Протопопов, бывший владелец издательства М. В. Сабашников, профессора А. А. Кизеветтер, М. М. Новиков, Л. А. Велихов, С. А. Котляревский и др.¹¹⁵

Московские кадеты сообщали в Екатеринодар, что имеются «некоторые сношения с провинцией и постоянные с Петербургом», что ЦК часто собирается для обсуждения «всех вопросов дня»¹¹⁶. На заседаниях, проходивших обычно на квартире Протопопова, Щепкин делал подробные доклады о положении дела в Национальном центре¹¹⁷. Через С. А. Котляревского и А. В. Карташева кадеты поддерживали и непосредственную связь со злобным врагом Советской власти — патриархом Тихоном, координируя свои контрреволюционные действия с реакционным духовенством¹¹⁸.

Руководители Национального центра считали, что «недостаточно сломить большевизм», но одновременно необходимо создать условия, обеспечивающие быстрое восстановление прежних порядков в стране. В связи с этим в Москве «энергично велась разработка законодательных проектов по всем отраслям государственного управления»¹¹⁹.

Продовольственный вопрос разрабатывался Салазкиным, церковный — Карташевым, международный — Котляревским, народного образования — Герасимовым, экономическая программа — Червен-Водали (до его отъезда на Юг) и т.д. Представленные проекты затем обсуждались на заседаниях Национального центра. Лишь аграрный вопрос не ставился на обсуждение, поскольку опасались «трений и разлада с Союзом возрождения»¹²⁰.

Плоды своих трудов москвичи переправляли в Екатеринодар. «Присланный вами материал бесконечно полезен, — писал в Москву Астров. — Программа иностранная уже уехала в Париж вместе с С. Д. Сазоновым (бывший министр иностранных дел царского правительства. — Н. Д.). Все остальное должно стать программой правительства, создаваемого на Юге России из недр армии»¹²¹. Интересно отметить, однако, что в августе 1919 г. Щепкин виделся с человеком, вскоре бежавшим из Советской России, и «просил его передать товарищам по партии о сильном изменении в смысле полевения в Москве и вообще в Совдепии», ввиду чего разрабатывавшиеся в свое время в Москве проекты внутригосударственного устройства «уже совершенно устарели»¹²².

Кроме Щепкина, видную роль в московском Национальном центре играли О. П. Герасимов, С. Е. Трубецкой, Н. А. Огородников. В нем сотрудничали также А. А. Волков, К. К. Черносвитов и другие кадеты. Одним из главных конспиративных пунктов была московская школа № 76, директор которой кадет А. Д. Алфёров и его жена были активными помощниками Щепкина¹²³. О Шипове москвичи сообщали в Екатеринодар, что он отошел от их организации «по старости и семейным делам»¹²⁴.

Описывая положение московских кадетов осенью 1918 — зимой 1919 гг., Розенберг говорит о «крайне суровых» условиях их существования, о том, что деятельность большевистских органов безопасности в этот период отличалась „особой строгостью”»¹²⁵. А вот что вспоминал впоследствии член Национального центра, бывший председатель Московской судебной палаты А. Н. Челищев: «Собирались мы в разных местах, старались работать конспиративно, и все удавалось без затруднений. Никакой слежки мы не обнаруживали за собой»¹²⁶.

В начале октября Челищеву передали предложение председателя ВЦИК Я. М. Свердлова «встать во главе Красного Креста». На должности членов Главного управления Красного Креста приглашали Алферова и Сабашникова¹²⁷. Но призывы Советской власти к лояльной работе не нашли отклика у московских кадетов. Они продолжали свою подрывную деятельность. В полученном в Екатеринодаре сообщении из советской столицы говорилось: «На 15 декабря в Москве назначается пленарное заседание ЦК. Предметы — все вопросы дня (организация власти временной и постоянной)… условия интервенции»¹²⁸.

Розенберг пишет: «Они уже больше не надеялись на организацию вооруженного восстания, так как большинство групп, объединявших бывших офицеров, было давно распущено»¹²⁹. А в воспоминаниях Челищева читаем прямо противоположное. «Рядовые члены Национального центра, — рассказывает он, — вели пропаганду среди бывших офицеров, вербуя их в Добровольческую армию»¹³⁰. Кадет Огородников умудрился завербовать бывшего офицера Мартынова, находясь в Бутырской тюрьме. При освобождении их из-под ареста в декабре 1918 г. Огородников предложил Мартынову примкнуть к Национальному центру и пообещал жалованье 1200 руб. (вскоре завербованного офицера послали курьером к Деникину)¹³¹.

Как было впоследствии установлено, именно зимой 1918/19 г. Национальный центр вошел в контакт с существовавшей в Москве военной белогвардейской организацией, ранее связанной с Правым центром, так называемым Штабом Добровольческой армии Московского района¹³². В этой организации, возглавлявшейся генералом Н. Н. Стоговым и полковником В. В. Ступиным, насчитывалось 800 кадровых офицеров. Она имела широкую сеть агентов в военных учреждениях Красной Армии, вплоть до генерала Кузнецова — начальника оперативного отдела Главного штаба Красной Армии¹³³.

Основываясь на информации, получаемой от предателей-военспецов, Национальный центр регулярно передавал через курьеров в ставку Деникина шпионские донесения, содержавшие секретные данные о состоянии Красной Армии, сведения о политических настроениях в советском тылу и т.д. Эти донесения, написанные мельчайшим почерком на узких листах бумаги, готовил сам Щепкин, подписывавший их псевдонимом «дядя Кока». В записных книжках Астрова отмечено получение семи шифровок от «дяди Коки» только за период с декабря 1918 по июнь 1919 г.¹³⁴

В архивных фондах сохранились многие шпионские донесения московского отделения Национального центра, содержавшие важнейшие разведывательные данные¹³⁵. Подтверждая получение одного из таких донесений, Астров писал из Екатеринодара в Москву: «Пришло длинное письмо от дяди Коки, замечательно интересное и с чрезвычайно ценными сведениями, которые уже использованы… Наше командование, ознакомившись с сообщенными вами известиями, оценивает их очень благоприятно, они… весьма довольны»¹³⁶.

Чтобы представить себе, какой огромной важности информацию собирал и поставлял белогвардейцам Национальный центр, достаточно ознакомиться с перечнем документов, найденных впоследствии чекистами при аресте Щепкина: записка с изложением стратегического плана действий Красной Армии от Саратова; сводка о составе армий Западного, Восточного, Туркестанского и Южного фронтов на 15 августа 1919 г. с указанием номеров дивизий и мер, принимаемых советским командованием для укрепления Южного фронта (переброска частей с Восточного фронта), а также с описанием плана действий одной из армейских групп на Южном фронте; сведения о численности и дислокации частей 9-й армии Южного фронта (по дивизиям) по состоянию на 20 августа; подробное и весьма точное описание Тульского укрепленного района с указанием количества и мест расположения зенитных батарей, а также сведения о расположении базисных складов на Южном фронте; письмо, содержавшее военно-шпионские данные об отдельных армиях, предположительных стратегических планах советского командования и сообщение об имевшихся в Москве белогвардейских силах. Из донесений московского Национального центра, писала «Правда», Деникин отлично знал, «сколько у нас не только штыков, но и „ртов”, не только на фронте, но на каждом маленьком участке фронта, и как эти „рты” обуты и одеты и какое у них настроение»¹³⁷.

Когда обнаруженные у Щепкина документы направили на заключение члену Реввоенсовета С. И. Гусеву, он был поражен точностью и свежестью содержавшейся в них информации. К примеру, данные о переброске штаба Восточного фронта в Брянск были получены в тот же день, когда решение об этом было принято Реввоенсоветом. Зафиксированное в донесении Щепкина количество артиллерии на Южном фронте отличалось от указанного в официальной сводке РВС всего на четыре орудия. Расхождения имелись лишь в калибрах орудий, но и тут, как заметил Гусев, было «еще неизвестно, чьи сведения ближе к истине»¹³⁸.

Шпионская деятельность Национального центра наносила огромный урон частям Красной Армии, сражавшимся на Южном фронте. Одновременно его руководители усиленно стремились наладить вредительскую работу через своих агентов, служивших в советских учреждениях. Например, члену ЦК кадетской партии инженеру Федотову, занимавшему пост председателя правления Орехово-Зуевской группы текстильных предприятий, была дана директива всемерно содействовать «приостановке фабрик и ускорению хозяйственной разрухи для того, чтобы доказать бессилие Советской власти и вызывать волнения рабочих»¹³⁹.

Московские кадеты писали в Сибирь Пепеляеву, что ведут агитацию среди рабочих «на почве голода и разрухи», но с сожалением констатировали при этом: «в акцию [она] не перейдет», поскольку «рабочие… в главной массе активной помощи не окажут, считая Советскую власть своей»¹⁴⁰.

В литературе иногда указывается, что московские кадеты по своим убеждениям были левее своих сибирских и особенно южных однопартийцев. С нашей точки зрения, их «левая» позиция определялась отнюдь не мировоззренческими факторами, а лишь близким знакомством с советской действительностью, более трезвой оценкой настроений трудящихся масс, и прежде всего пролетарских слоев.

Преданность рабочего класса столицы советскому строю чрезвычайно беспокоила руководителей московского отделения Национального центра. Еще в декабре 1918 г. они писали своим коллегам на Юг: «Не забывайте, что главная масса организованных рабочих у нас. С их настроениями приходится считаться всем промышленникам. Теперь не редкость заявления крупных промышленников о невозможности расходиться с рабочими по вопросу, например, о республике». Поэтому, предупреждали московские кадеты своих собратьев, замена Советской власти «режимом недемократическим недопустима»¹⁴¹.

В соответствии с этим убеждением, вытекавшим из близкого знакомства с настроениями народных масс в столице Советской Республики, московские кадеты инструктировали своих однопартийцев на Юге и в Сибири. «Надо не только завоевать Россию, — писали они, — но и создать в ней уверенность, что новая власть — народнее», что она «будет справедливой, беспартийной и будет опираться на крестьянство».

«Колчаку необходимо сделать заявление о своей платформе, — советовали из Москвы Пепеляеву. — В заявлении должны быть даны ответы на все тревожные вопросы: освобождение России от большевиков, объединение и возрождение ее, Национальное собрание, определяющее форму государственного устройства и правления и основы земельной реформы, широкая частная инициатива и восстановление прав частной собственности». О подробностях избирательного закона «теперь спорить нечего — это пустяк».

По мысли московских кадетов, Национальное собрание должно было определить «основания вознаграждения владельцев земель от государства за земли и убытки за время революции». Здесь сделан подсчет, писали они, «сколько получит и сколько заплатит государство за землю. Денег хватит…». Народу надо дать уверенность, требовали московские кадеты, что с белыми армиями «идут хлеб, жиры, товары, обеспечивающие спокойный труд и возможность пользоваться его плодами».

Главное же, писали из Москвы Пепеляеву, «до свержения большевиков и объединения нельзя не только навязать какую-нибудь форму правления, но и вопрос об этом поднимать не следует». При этом подчеркивалось, что «не должно быть ни тени навязывания» ни монархии, ни республики.

Московские кадеты настойчиво указывали: «Колчаку следует избегать окружать себя и назначать на видные посты лиц, известных преданностью старому: это раздражает и пугает… Такие ошибки сделаны на Юге». Они критиковали своих однопартийцев из окружения Деникина за «узкую» точку зрения», «непримиримость» к левым течениям и «изолированное положение, когда надо объединять все, хотя бы для устранения пассивного сопротивления»¹⁴².

Именно такую линию стремились проводить сами московские кадеты. Они продолжали активное сотрудничество с Союзом возрождения России. (После отъезда на Юг председателя этого Союза В. А. Мякотина Щепкин стал считаться одним из двух его заместителей.) Осенью 1918 г. начались переговоры о сближении обеих организаций с третьей — Советом общественных деятелей. Выше отмечалось, что кадеты сотрудничали с ним в Правом центре. После революции в Германии вопрос об ориентации, являвшейся прежде яблоком раздора, отпал, и появилась возможность возобновить нарушенное весной объединение¹⁴³. В результате переговоров было решено организовать так называемый Тактический центр, объединяющий Национальный центр, Союз возрождения России и Совет общественных деятелей на равных правах при сохранении за ними автономности, а также организационной и финансовой обособленности.

В феврале 1919 г. состоялось предварительное совещание этих организаций, где обсуждался вопрос о выработке единой тактики и общего плана действий.

«Соглашение справа налево на одной временной платформе, — сообщал Щепкин в Екатеринодар 6 апреля 1919 г., — состоялось между Союзом возрождения, Национальным центром и Советом общественных деятелей, а через него направо с организациями монархистов-конституционалистов». Общая платформа состояла из следующих пунктов: восстановление государственного единства России; созыв Национального собрания, долженствующего разрешить вопрос о форме правления в России; установление единоличной, диктаторского характера военной власти, восстанавливающей в стране «порядок» и разрешающей на основе признаваемого права личной собственности ряд неотложных мероприятий экономического и социального характера; признание Колчака «верховным правителем России»¹⁴⁴. «Здесь, в центре, опасаются, — писал Щепкин в Екатеринодар, — что Париж навяжет России вместо адмирала Колчака коалиционную власть. Просим сообщить туда, что соглашение от правых с.-р. до монархистов включительно в Центральной России, Сибири и Киеве против этого»¹⁴⁵.

Имевшийся уже опыт коалиционного управления страной — деятельность Временного правительства в 1917 г. — оценивался московскими кадетами сугубо негативно. Когда однажды обсуждался вопрос об организации власти (если Москва окажется в руках Деникина), Щепкин заявил, что лица, «прикосновенные к Временному правительству», должны были бы «пожизненно лишиться права участия в какой бы то ни было власти»¹⁴⁶. Учитывая подобное отношение московских кадетов к идее сотрудничества с соглашательскими партиями в будущем, не приходится удивляться тому, что левое крыло Тактического центра было весьма невелико. В найденном чекистами у Щепкина письме Астрову от 22 августа 1919 г. сообщалось, что в этом объединении не участвуют большая часть меньшевиков и почти все эсеры¹⁴⁷.

В руководство Тактического центра вошли: от Национального центра — Н. Н. Щепкин, О. П. Герасимов и С. Е. Трубецкой; от Союза возрождения России — тот же Щепкин и С. П. Мельгунов; от Совета общественных деятелей — Д. М. Щепкин и С. М. Леонтьев. Была образована и военная комиссия в составе Н. Н. Щепкина, С. М. Леонтьева и С. Е. Трубецкого для связи с подпольными военными группами.

Тактический центр не имел устава, у него не было конкретной программы деятельности. Его члены занимались разработкой различных проектов государственного устройства, составлявшихся преимущественно в кадетском духе, готовили для информации стран Антанты записку о положении дел в Советской России, в которой тенденциозным образом изображали государственную и общественную жизнь страны, сочиняли декларацию о том, какой строй должен быть установлен после «свержения большевиков» и т.д.¹⁴⁸

Между тем Национальный центр расширял сферу своих контактов. В июне он через петроградское отделение вошел в сношения с английским шпионом Полем Дюксом, который специально для этого приехал в Москву из Петрограда. Дюкс несколько раз виделся со Щепкиным, который информировал его о положении московских контрреволюционных организаций, об их отношении к английской интервенции. Щепкин просил Дюкса связаться с русскими белоэмигрантскими центрами в Англии и во Франции и сообщить им о «крайне отрицательном отношении московских организаций к мысли образования будущего правительства из парижских и лондонских эмигрантов, оторванных от России».

Председатель московского отделения Национального центра подробно информировал английского шпиона о хозяйственном, политическом и особенно военном положении Советской России, заверял его в неизбежности крушения Советской власти посредством «взрыва изнутри при содействии сил Тактического центра». На Дюкса это произвело впечатление, и он предложил Щепкину субсидию английского правительства (500 тыс. руб. в месяц) на «поддержание деятельности» контрреволюционных организаций¹⁴⁹.

На «поддержание» «пятой колонны» в столице Советской Республики действительно требовались большие средства. Расходы контрреволюционного подполья покрывались за счет крупных сумм, доставлявшихся от Колчака (как было установлено ЧК, московское и петроградское отделения Национального центра получили от него 25 млн. руб.)¹⁵⁰, а также более скромных субсидий от Деникина (в письме в Москву Астров писал: «Только что вернулся из-за границы… Нужные кредиты будут открыты. Пока можете располагать до 100 тыс. руб. в месяц»¹⁵¹).

Куда же шли эти суммы? Некоторая часть тратилась на материальное обеспечение арестованных контрреволюционеров и их семей. Были и неожиданные ассигнования, например, Щепкин выдал Мельгунову 25 тыс. руб. в качестве гонорара за подготовку сборника о деятельности Советской власти, издание которого было отложено «до лучших времен». Тот же Мельгунов получил от Национального центра 10 тыс. руб. на составление синодика для будущих расправ — специального указателя всех коммунистов с обозначением их имен, революционных псевдонимов и последовательно занимаемых ими должностей¹⁵².

Однако львиную долю расходов составляли огромные суммы на подготовку восстания в Москве, приурочивавшегося Национальным центром и штабом Добровольческой армии Московского района к приближению белогвардейских войск. В одном из писем Щепкина в ставку Деникина говорилось: «Национальный центр принимает все меры к тому, чтобы в необходимый момент содействие Добровольческой армии со стороны… Москвы оказалось наиболее организованным и планомерным»¹⁵³. Был разработан план восстания, в котором должны были участвовать курсанты трех военных школ (Окружной артиллерийской, Высшей стрелковой и Высшей школы военной маскировки), а также состоявшие в подпольной организации бывшие кадровые офицеры. Кроме того, заговорщики рассчитывали на некоторые части Красной Армии, куда им удалось внедрить своих людей «для подготовки почвы». Благодаря большим связям в штабах им удавалось посылать своих людей всюду, где это было необходимо¹⁵⁴.

Впоследствии ВЧК установила, что Щепкин регулярно — раз в две недели — выплачивал щедрое жалованье начальникам ударных групп белогвардейцев. «Оружие и патроны дороги»¹⁵⁵, — писал Щепкин в Екатеринодар. На крупную сумму была закуплена большая партия оружия и боеприпасов. Они были спрятаны на складах военных школ, связанных с подпольными центрами.

Заговорщики надеялись захватить Москву хотя бы на несколько часов, завладеть радио и телеграфом, оповестить фронты о падении Советской власти и вызвать таким образом панику и разложение в Красной Армии. Выступить предполагалось сначала в Вешняках, Волоколамске и Кунцеве, отвлечь туда силы, а затем уже поднять восстание в самой Москве. За Садовым кольцом должны были строиться баррикады, и оттуда предполагалось вести наступление на центр города. Был заготовлен даже целый ряд лозунгов, воззваний и приказов, подлежавших опубликованию в момент начала восстания; тексты их редактировались Щепкиным и полковником Ступиным. В приказе № 1 командующего Добровольческой армией Московского района подчеркивалось, что все, кто осмелится выступить против мятежников, «подлежат немедленному расстрелу». Строгая директива гласила: «В плен не брать»¹⁵⁶.

22 августа Щепкин доносил в ставку Деникина, что недели через две будет сделана попытка свергнуть Советскую власть. 27 августа он сообщал: «Надо думать, что имеющиеся наши в Москве в момент переворота вполне справятся со взятием стихии в свои руки» — и спрашивал, в каком месте фронта можно будет «найти подготовленную и правомочную связь» с деникинцами¹⁵⁷.

«Ваш лозунг должен быть, — инструктировали деникинцев их единомышленники из Москвы, — долой гражданскую войну, долой коммунистов, свободная торговля и частная собственность»¹⁵⁸. На своих последних заседаниях заговорщики уже подготовляли окончательно свое выступление. Даже час был назначен: 6 часов вечера¹⁵⁹.

Но и эта ставка кадетской контрреволюции оказалась бита, и опять отнюдь не случайно. Еще летом 1919 г. в Особый отдел ВЧК пришла учительница 76-й школы и сообщила, что к директору Алферову часто приходят какие-то подозрительные личности. За этой школой и ее подмосковным подсобным хозяйством было установлено наблюдение. Одновременно из Особого отдела Южного фронта поступило известие о задержании белогвардейского курьера, у которого под ногтями была обнаружена узкая фотопленка, свернутая в тончайшие трубочки. Она содержала зашифрованные шпионские донесения с подписью «дядя Кока»¹⁶⁰.

27 июля в селе Вахрушеве Слободского уезда Вятской губернии милиционер задержал колчаковского лазутчика Крашенинникова. При нем был найден миллион рублей, который предназначался, по его признанию, для московской контрреволюционной организации. Арестованного отправили в Москву, где он, сидя в тюрьме, попытался передать на волю две записки. Обе были перехвачены чекистами. На допросе Крашенинников сознался, что ему было поручено доставить в Москву деньги для Национального центра и передать их Щепкину или Алферову, которым он и адресовал свои записки¹⁶¹.

Интересно, что в журналах заседаний Национального центра отмечено: «Гонец Колчака, прапорщик Крашенинников, сделал сообщение о положении в Сибири к моменту отъезда 28 декабря нового стиля»¹⁶². Видимо, в селе Вахрушеве был задержан тот самый Крашенинников, отправленный на сей раз курьером в Москву.

22 августа ВЧК сообщила В. И. Ленину о раскрытии подпольной шпионской организации Национальный центр и о намеченных операциях по ее ликвидации, В ответном письме Ф. Э. Дзержинскому В. И. Ленин просил «обратить сугубое внимание» на эту операцию. «Быстро и энергично и пошире надо захватить», — писал он¹⁶³.

В ночь на 29 августа Щепкин и супруги Алферовы были арестованы. При обыске у Щепкина чекисты нашли в сложенных во дворе дровах жестяную коробку, в которой хранились шифрованные и нешифрованиые записки, шифр, рецепты проявления химических чернил и фотопленки. Кроме перечисленных выше документов разведывательного характера, в коробке было обнаружено приготовленное к отправке письмо Щепкина в ставку Деникина, содержавшее просьбу подготовить помощь Национальному центру на случай восстания, а также снятые на пленку письма кадетских лидеров из деникинского окружения — Астрова, Степанова, Долгорукова. В квартире Щепкина оставили засаду, и чекистами были задержаны деникинский курьер Шварц, жена генерала Стогова, профессор Института путей сообщения кадет А. А. Волков, которому поручалась расшифровка присылавшихся от Деникина сообщений, и т.д.¹⁶⁴

Если материалы, найденные у Щепкина, подробно характеризовали направленность и масштабы шпионской деятельности заговорщиков, то при обыске у Алферова, которым руководил член коллегии ВЧК В. А. Аванесов, удалось раскрыть их связи, выявить большинство их сообщников по Национальному центру. Участвовавший в этой операции чекист Ф. Т. Фомин вспоминал впоследствии, как Аванесов уже под утро обратил внимание на мраморное пресс-папье, стоявшее на письменном столе. «Аванесов осторожно развинтил его, снял верхнюю мраморную плитку, и мы увидели под ней сложенный вдвое небольшой листочек тонкой бумаги, сплошь исписанный бисерным почерком, — длинный перечень фамилий». Затем в старых брюках Алферова Фомин нашел записную книжку, в которой содержалось «что-то вроде счетов, словно хозяин записывал за своими знакомыми одолженные суммы». Например: Виктор Иванович — 452 руб. 73 коп. и т.п. Фомину пришла в голову мысль, что таким способом Алферов зашифровал телефоны участников заговора. Его догадка подтвердилась¹⁶⁵. Вместе со Щепкиным и Алферовым были арестованы кадеты А. А. Волков, К. К. Черносвитов, А. И. Астров (брат Н. И. Астрова и др.).

6 сентября 1919 г. в «Правде» была помещена большая редакционная статья «Помните о кадетах!». В ней прослеживалась вся история кадетской партии, анализировалась ее идеологическая эволюция в период революции и гражданской войны, раскрывалась роль Национального центра в руководстве контрреволюционными силами. Убедительно показывая, что кадетская партия по ту и по эту сторону фронта является «государственным», политическим и хозяйственным штабом буржуазно-помещичьей контрреволюции, «Правда» призывала: «Рабочие! Не забывайте о самых своих смертельных врагах, о настоящих хозяевах и вождях белой России, о кадетах!»

Вскоре была разоблачена и военная организация Национального центра. В конце августа 1919 г. на прием к Ф. Э. Дзержинскому попросился врач одной из военных школ, который сообщил, что является членом белогвардейской подпольной организации, а в ВЧК пришел потому, что понял пагубность целей, преследуемых заговорщиками. Состава всей организации он не знал, но рассказал, что видную роль в ней играет начальник Окружной артиллерийской школы Миллер. Когда чекисты предложили врачу денег, чтобы взять извозчика на обратный путь (ему предстояло идти пешком через всю Москву, так как трамваи в то время не ходили), тот категорически отказался. Он объяснил, что не хочет, чтобы его обращение в ВЧК было связано хоть с малейшими материальными расчетами, поскольку оно было вызвано единственным желанием — помочь Советской власти ликвидировать заговор. За Миллером было организовано наблюдение. В ночь на 19 сентября чекисты арестовали весь штаб Добровольческой армии Московского района. Были разоружены все три военные школы, где окопались заговорщики¹⁶⁶.

Значение своевременной ликвидации Национального центра и его военной организации трудно переоценить. В сентябре 1919 г. армия Деникина захватила Курск, угрожала Воронежу и Орлу. В тылу советских войск свирепствовала конница генерала Мамонтова. Если бы белокадетскому подполью удалось в тот момент спровоцировать мятеж в Москве, это во сто крат ухудшило бы и без того крайне тяжелое положение Советской Республики.

23 сентября 1919 г. было опубликовано обращение Всероссийской Чрезвычайной Комиссии ко всем гражданам Советской страны о раскрытии контрреволюционной организации Национальный центр. В нем говорилось: «Сейчас, когда орды Деникина пытаются прорваться к центру Советской России, шпионы Антанты и казацкого генерала готовили восстание в Москве… Но изменники и шпионы просчитались! Их схватила за шиворот рука революционного пролетариата и сбросила в пропасть, откуда нет возврата»¹⁶⁷. Главари Национального центра и его военной организации были расстреляны.

Современная буржуазная историография обходит полным молчанием деятельность белогвардейских шпионских центров в советском тылу. Даже стремящийся к возможно более полному освещению истории кадетов Розенберг, скрупулезнейшим образом излагающий в своей книге массу фактов, совершенно не упоминает такой важный аспект их деятельности в годы гражданской войны, как шпионаж и подготовка мятежей в тылу Советской Республики. О петроградском отделении Национального центра Розенберг не говорит ни слова (фамилия Штейнингера в его книге вообще не фигурирует), а московским кадетам в этой связи посвящает лишь несколько фраз: летом 1919 г. «большевиками был схвачен ряд инакомыслящих, остававшихся в Москве… Их целью, согласно газете «Известия», была подготовка вооруженного восстания в большевистском тылу, чтобы помочь наступлению белых. Однако объективных подтверждений этого не имеется»¹⁶⁸.

Изложенный нами материал (кстати говоря, давно уже введенный в научный оборот) неопровержимо свидетельствует о шпионских действиях кадетских организаций в советском тылу.

В связи с ликвидацией заговора руководство Национального центра на Юге подняло шумную кампанию, стремясь изобразить казненных невинными жертвами жестокой расправы, безобидными мучениками, которые не принесли никакого серьезного вреда и «пострадали» лишь из-за своей принадлежности к интеллигенции. В английской и французской печати были помещены статьи Астрова о московских событиях, носившие резко антисоветский характер. Издававшаяся у Деникина кадетская газета «Свободная речь» опубликовала статью «Террор в Москве», в которой живописались «кошмары в Совдепии», где подвергаются расстрелам ни в чем не повинные люди. В частности, о шифровальщике Национального центра профессоре Волкове говорилось следующее: во время ареста Щепкина «вся улица была оцеплена… и все проходившие в это время арестовывались. Так был арестован один из профессоров, у которого оказался какой-то документ, за который он был арестован и затем расстрелян»¹⁶⁹. Ту же версию в сильных выражениях повторил Астров в посвященном Волкову некрологе. Несомненно, писал он, «покойный был с головой погружен в свои ученые труды, всегда стоял далеко от политики и ни в каких конспирациях не участвовал». То, что у него был найден шифр, которым шифровалась переписка Национального центра, — «обычная ложь чекистов», Волков — «жертва большевистского молоха. Жертва неповинная»¹⁷⁰.

Мы так подробно пересказали все эти сентенции потому, что в архиве Астрова сохранилось письмо к нему М. М. Новикова, где сообщается, что Волков «взялся разбирать шифрованные письма для Н. Н. Щепкина»¹⁷¹, а также записные книжки самого Астрова, где среди записей, относящихся к раскрытию Национального центра, есть и такая: «Мое письмо было взято у А. А. Волкова, который нес его, чтобы расшифровать». Среди бумаг Астрова имеется и другая запись, сделанная его рукой: «А. Ф. Изюмов… видел Щепкина за месяц до гибели… Николай Николаевич был очень оживлен. Говорил: „если расстреляют, то за дело”»¹⁷². Во время следствия Щепкин, как отмечалось в «Правде», давал показания «стилем политического деятеля, выполняющего свой политический долг перед своим классом»¹⁷³.

Сами заговорщики понимали, что не заслуживают пощады. Справедливость вынесенного им приговора полностью признал впоследствии активный участник событий П. Д. Долгоруков. Щепкин и его товарищи по Национальному центру, подчеркивает он в своих мемуарах, «пострадали за передачу неприятелю сведений и за помощь ему, что карается как шпионаж во всех войнах»¹⁷⁴. Тем более странной выглядит позиция Розенберга, не находящего «объективных подтверждений» виновности Щепкина и его сподвижников.

Собравшаяся 24 сентября 1919 г. Московская партийная конференция РКП(б) единодушно одобрила большую работу Всероссийской Чрезвычайной Комиссии и в своем решении приветствовала ВЧК «за ее энергичную деятельность в деле уничтожения контрреволюционных гнезд в сердце революции»¹⁷⁵.