Аверьянов Валентин Григорьевич

(15-й ГвШАП, 192 с/в)

Я родился в 1922 году в Москве, на Садово-Каретной. Учился в 195-й школе, окончив которую, поступил рабочим на 119-й завод имени Маленкова. Несколько месяцев поработал и осенью 1940 года по комсомольскому призыву пошел учиться в аэроклуб Свердловского района. С завода, естественно, уволился. Теорию изучали в классах в Столешниковом переулке, а уже зимой приступили к полетам с аэродрома Набережная. Программу У-2 мы закончили быстро, и в марте месяце за нами приехали «купцы». Я летал хорошо, и меня взяли в Черниговскую истребительную школу. Пройдя за месяц курс молодого красноармейца, приступили к обучению. Сначала учились рулить на И-15 и И-5 с ободранными (чтобы не взлетели) плоскостями. Потом стали осваивать И-15. Взлетать на нем сложно – мотор закрывает обзор и впереди ничего не видно.

Война меня застала в училище. 22 июня мы готовились к полетам. Вытащили на аэродром стартовое оборудование, самолеты подрулили. Вдруг, откуда ни возьмись, появились немецкие бомбардировщики, начали нас хлестать бомбами. Я помню, через забор сиганул и – бежать. Бомбы рвутся, склад горючего горит! Много тогда курсантов погибло и получило ранения. Хорошо еще инструкторы не растерялись, взлетели и завязали бой с бомбардировщиками.

Дальше учиться нам здесь не пришлось. Первокурсникам выдали винтовки с патронами и отправили защищать Чернигов. Нам все говорили, что немцы сбрасывают десанты, но мы, слава богу, никого не встретили. Служба в пехоте продолжалась недолго, осенью училище погрузили в эшелоны и эвакуировали в Ростов. Расположились мы на аэродроме Зеленоград и приступили к полетам. Немного полетали, а когда немцы стали подходить к Ростову, нас собрали и увезли в Туркмению, в Кизыл-Арват. Туда же эвакуировалась еще одна школа на И-16. Нас объединили, и получилась одна большая школа, командиром которой стал полковник Курдюмов. В песках Каракум мы сделали себе землянки. Помню, приходилось все время заботиться о защите от укусов фаланг и скорпионов. Сделали площадку, стали летать. В конце 42-го года я окончил школу на И-16 и через Ташкент был направлен не на фронт, а на Дальний Восток. В УТАПе, в Белоногово, прошел тренировку, затем был направлен в истребительный полк на И-16-х, базировавшийся в Уссурийске. Летали мы там мало – горючего не было. Удавалось только поддерживать технику пилотирования. В основном сидели в кабинах и ждали нападения японцев.

В начале 1943-го нам пригнали Ил-2, и часть летчиков, я в том числе, переучились на этот тип самолетов. Спарок не было, но скажу: кто на И-16 научился летать, тот на любом самолете сможет – очень строгая машина. Помогала ли мне моя истребительная подготовка при освоении и использовании Ил-2 в боях? Да какая у меня была подготовка?! Взлет, посадка, виражи, петли, бочки… Особой боевой подготовки не было, да и налет был мизерный.

А.Д. Как вам Ил-2 после истребителя?

Самолет как самолет, летает и летает. Тяжелый? Да нет, нормальный. Самолет для этой войны был хороший и нужный. Да, он не очень сберегал экипажи, но как оружие – это была отличная машина. Она помогала пехоте, танкам, артиллерии. Да, пикировать он не мог, но за счет работы на малой высоте был очень эффективным. Мы брали 400 кг бомб, редко 600 – не взлетал. Правда, настоящего бомбардировочного прицела у штурмовиков не было, но мне кажется, он им и не был нужен. Для чего он? Там некогда прицеливаться! То же относится и к РС – летели, пугали. Самое точное оружие штурмовика – это пушки. Очень хорошие 23-миллиметровые пушки ВЯ. Приходилось лететь и с 37-миллиметровыми пушками НС-37. Когда из них стреляешь, самолет останавливается – очень сильная отдача. Удовольствия никакого, но мощное, конечно, оружие.

В конце 1943 года собрали эскадрилью и направили на Западный фронт. В Кимрах мы получили двухместные самолеты. Пару раз вылетели на полигон, побомбили цементными бомбами – вот и все боевое применение. Скажу, что в полку нас в бой отправили практически сразу. Позже в перерывах между боями летали на полигон, отрабатывали боевое применение.

С такой подготовкой в начале 1944 года я прибыл на Ленинградский фронт в 15-й Гвардейский штурмовой авиаполк. Из десяти человек, что прибыли вместе со мной в нашу дивизию, в этот полк попал кроме меня еще один парень. Кстати, из этого пополнения в живых остался один я… Нас, новичков, приняли хорошо. Шли бои по снятию блокады Ленинграда, и летчиков в полку оставалось мало. У нас даже самолеты не отобрали, мы так и начали воевать на них.

А.Д. Первый боевой вылет помните?

Первый боевой вылет? Посадили в самолет. Сказали: «Вот твой ведущий. Никуда от него не отрывайся». Полетели, постреляли, бомбы побросали, вернулись… Прежде чем начать соображать, что происходит, я вылетов десять сделал. Всего я выполнил 192 боевых вылета на Ил-2. Много, но хорошо запоминаются только вылеты, связанные со смертельной опасностью, а вылеты, где никого не потеряли и тебя не побили, стираются из памяти…

Например, был такой вылет в районе Истернбурга. Летели на скопление танков. Я шел ведомым, у штурмана полка Васи Емельянова. Наша пара была в роли разведчиков, а за ней, на некотором удалении, шли две шестерки, нагруженные ПТАБами. Мы вышли точно в заданный квадрат, а танков нет – замаскированы. Мы проскочили и увидели их слева, в самый последний момент! Ведущий передал по радио группам и стал разворачиваться для захода. Зенитки открыли огонь, а мы-то – в вираже, подставили под огонь всю проекцию самолета! Васю сразу сбили. Я только увидел, что он пошел вниз. А я потянул за линию фронта. Мой самолет был избит так, что я еле долетел. Стрелок мне дорогу подсказывал, поскольку все приборы в кабине были разбиты… Я говорю – в памяти остаются только самые тяжелые вылеты.

Меня один раз тоже сбили. Под Нарвой. У меня к тому времени уже вылетов шестьдесят-семьдесят было. В этот день мы уже сделали два вылета и под вечер полетели в третий раз четверкой. Повел нас замкомэска Полагушин. Шли без истребительного прикрытия на 1000–1400 метрах, как обычно, правым пеленгом. (В Восточной Пруссии истребительное прикрытие бывало редко; вот на Ленфронте, там Яки всегда прикрывали, а здесь нет.) Я летел последним, поскольку на моем самолете стоял фотоаппарат. Сразу за линией фронта нас встретили истребители. Ведущий был грамотный, сразу стал замыкать круг, но из четырех самолетов замкнуть его как следует мы не могли. Я только увидел, как на меня снизу заходит истребитель. Стрелку кричу: «Да стреляй же ты!», а он… В полк приехала на стажировку группа техников, и ее командир упросил командира нашей эскадрильи Манохина разрешить ему слетать с кем-нибудь из летчиков на задание. Вот ко мне его и посадили. Он – оружейник, боевого опыта нет, растерялся и ни одной очереди не сделал. В общем, здорово меня потрепали. Двигатель встал, самолет планирует, но рулей не слушается. Стрелку обе руки перебило. Я скольжением ушел к земле и как был – с бомбами и ракетами – плюхнулся на болото. Вылез из кабины, смотрю – стрелок весь в крови. Я его вытащил, положил на расстеленный мной парашют, как мог, перевязал. Сказал: «Жди, я приду». И пошел за помощью. Километров пять я прошел по этому болоту, потом по лесу, пока не вышел на дорогу, по которой шли машины. Остановил одну, попросил сидевшего в ней офицера помочь вынести раненого стрелка. Он мне дал ребят, с которыми мы вернулись к сбитой машине. Хорошо еще нашли обратно дорогу! Сделали носилки из парашюта, положили стрелка, вынесли на дорогу; а там на машине нас отправили в госпиталь. Я не был ранен, поэтому, сдав его, выбрался оттуда, поймал попутную машину и поздним вечером добрался до аэродрома. Летчики сидели в столовой и уже собирались меня помянуть, когда я появился в дверях. Они: «А!!! Вернулся!» Давай еще водки…

За войну меня один раз сбивали, а вот на побитых прилетал много раз. В апреле 1945-го меня так стукнула зенитка, что чуть не оторвала хвост – на триммере сажал самолет. Вся обшивка с хвостового оперения была сорвана. Были ли удачные вылеты? Так они все удачные – отработали, задачу выполнили, значит, удачный вылет.

А.Д. Возникало ли чувство страха, и если да, то когда?

Я привык. Я должен лететь, вот и все. Страшно, не страшно – дело твое. Конечно, когда ставят задачу, в голове представляешь, что там тебя ожидает. Может, если деревенька какая, то там зениток нет… а если объект серьезный: станция, аэродром, танки, то там нас таким огнем встретят, не дай боже! Хотя мне кажется, самый опасный противник – это истребители. Зенитную артиллерию можно обмануть, сманеврировать. А истребитель может догнать. Под Выборгом мы были в круге, когда нас атаковали истребители. Мне перебили гидравлику левого шасси, и стрелка, Васю Киселева, тяжело ранило в живот. Он говорит: «Командир, давай сядем, я ранен». А куда садиться? Кругом лес, глыбы, камни. Оба погибнем! Я, как мог, его успокаивал, поддерживал. Передал на аэродром, что стрелок ранен, чтобы готовили санитарную машину. Садился на одну «ногу» – вторая не вышла. Крутануло нас, конечно. Быстро подъехала «санитарка». Когда его из кабины вытаскивали, он еще был жив, но спасти его не удалось. Но вообще, это редко случалось, чтобы стрелок погибал, а летчик жив оставался. Обычно если гибли, то оба.

А.Д. Сколько у вас сменилось стрелков за время боевых действий?

У меня был один стрелок, Щукин, с которым я почти все операции прошел. С Васей Киселевым мы только один вылет сделали, и он погиб. Нужен ли был стрелок? Я считаю, что да, нужен. Его задача отбить атаку истребителя с задней полусферы и если есть возможность – атаковать наземные цели. Обычно я давал возможность стрелку стрелять по наземным целям. Кроме того, он информирует меня о том, что происходит сзади.

Был еще такой случай. Мы летели на высоте тысячи две, наверное. Собирались атаковать передний край. Передо мной шел Тимчук, летчик нашей эскадрильи. Вдруг он перевернулся, вошел в отвесное пикирование и погиб, врезавшись в землю. Кто его сбил? Может, он не справился с техникой пилотирования? Я до сих пор не пойму. Еще вспоминаю случай. Дело было в Эстонии, нашу шестерку вел Полагушин. Вдруг появились два Як-9. Я по радио говорю: «Коля, Коля, Яки!» – «Ладно, пошли дальше». Впереди меня шел летчик Шульженко. Эти Яки зашли снизу и его сбили. Только когда они близко подошли, я увидел, что на крыльях у них кресты. Больше они атаковать не стали, сразу ушли. Много было таких эпизодов. Нас один раз затащили в глубину немецкой обороны. Как получилось? Когда идет наступление, пойди угадай, где он – передний край! Даже в штабе не знают! Мы подошли к линии фронта. Пехотинцы пускают сигнальные ракеты. Прошли чуть дальше – еще ракеты, еще. Потом уже оказалось, что это немцы пускали ракеты. Вот так они заманили нас в глубь своей территории и давай хлестать зенитками, а мы не были к этому готовы. Меня тогда избили здорово – на «честном слове» прилетел. А два экипажа, Медведева и еще один, там остались. Летчики были в плену, но оба вернулись после войны.

А.Д. Приходилось заходить далеко за линию фронта?

Однажды мы летали на полный радиус. Дважды Герой Кунгурцев вел тройку: он, я и Потапов. Нужно было сфотографировать оборонительный рубеж в Эстонии, между Чудским озером и морем. Шли за облаками. Заслуга ведущего была в том, что он нас точно вывел. Пробили облака прямо над целью и на бреющем полете все сфотографировали. Немцы ахнуть не успели, как мы там промчались, сфотографировали и улетели на бреющем! Но даже у такого аса бывали проколы. Однажды он с группой заблудился над своей территорией, и они сели на озеро. Самолеты не поломали, все нормально обошлось.

А.Д. У кого больше шансов быть сбитым – у ведущего или у ведомых?

В моей боевой практике только один раз сбили ведущего, Васю Емельянова. Других потерь ведущих в нашей эскадрилье я не наблюдал. А в других эскадрильях были потери ведущих. Ведомые, конечно, страдают больше. Стреляют по ведущему – попадают по ведомым.

А.Д. При работе над целью выделялась ли группа, которая подавляла зенитную артиллерию?

Конечно. Я часто замыкал группу, обеспечивая парой или в одиночку работу ведущего с товарищами.

А.Д. На охоту приходилось летать?

Да, пускали на свободную охоту. Обычно парой. Тут уж сам ищешь цель, что нашел – все твое. Конечно, старались далеко не заходить. Атаковали эшелоны на перегонах. Сфотографировали и – домой.

А.Д. Что такое боевой вылет и как его засчитывают?

Нужно атаковать цель и, если возможно, привезти подтверждение. Например, от наземных войск или от авианаводчика.

А.Д. Сколько обычно заходов делали на цель?

До шести заходов. Это зависит от необходимости и наличия горючего. Один заход редко когда делали, обязательно надо обработать цель с круга.

А.Д. Вы награждены орденом Александра Невского. За какие действия вас им наградили?

Наградили за успешное вождение групп. Вообще нас не обходили наградами. Если летчик смелый, летает, не уходит в тень, то его награждали. А то ведь у нас в полку и самострел был. Но это единичные случаи. Вообще случаев неприкрытой трусости я и не припомню. Был один эпизод. Мы полетели на цель. Летчик пересек линию фронта. Командир дивизии, бывший в то время на командном пункте, кричит: «Куда ты идешь, группа справа!» А он у немцев на пузо сел. Почему он туда сел? Не знаю. Может, сбили, а может, и струсил.

А.Д. Вы к концу войны стали заместителем командира эскадрильи. Вам, как опытному летчику, проще лететь с опытным летчиком, которого вы знаете, чем с молодым: и он может погибнуть и вас погубить. Как быть в такой ситуации?

Дело в том, что эскадрилья в полном составе была только в начале операции. В зависимости от того, сколько летчиков в эскадрилье, какая задача, назначают группу и – будь здоров, лети с тем, кого назначили! Конечно, молодого летчика оберегают, ставят так, чтобы он не потерялся, не оторвался от группы. Прибыл к нам Потлавсов. Вскоре он полетел на задание с группой. Вышел из атаки – группы нет. Куда делась группа? Смотрит, идут штурмовики. Он к этой группе пристроился, и они привели его на свой аэродром. Мне сказали: «Давай, лети, веди его сюда». Сел на самолет и полетел на тот аэродром. Прилетел: «Ты что?!» – «Потерялся». Вернулись на свой аэродром.

А.Д. Как складывался ваш боевой день?

Летчики обычно жили рядом с аэродромом. Утром вставали рано, умывались, одевались. Летом летали в гимнастерках, брюках и сапогах, зимой в унтах и меховых брюках и куртках. Ордена и документы я никогда с собой не брал. Проверял, лежит ли в кармане мой талисман – маленький чугунный чертик, и шел на завтрак. Без завтрака не летали – мало ли что произойдет, да и аппетит у меня всегда был хороший. После завтрака шли пешком на аэродром на КП эскадрильи, который обычно располагался в землянке. Там стояли столы, нары. Кто спать ложился, кто садился играть в шашки, шахматы, домино; просто трепались. Командир эскадрильи шел на КП полка получать задачу.

Пришел командир эскадрильи, ставит задачу, говорит: «Пойдешь ты, ты, ты и ты». Все друг друга знают, кого куда и как поставить, все же не один вылет сделали. Каждый день вместе. Летчики карту достали, начинают отмечать ЛБС. Командир эскадрильи не всегда летал, группу мог вести его зам или командиры звеньев. Если тебя не назначили, то и хорошо – можно пойти перекусить или поспать, а если надо лететь, то начинаешь готовиться. Маршрут проложил, проверил, висит ли пистолет на поясе. Конечно, мандражишь, но не настолько, чтобы из-за этого убежать в туалет. Все эмоции под контролем. Была у нас в дивизии летчица, Герой Советского Союза Константинова. Ее очень уважали, да и летала она нормально. Стрелком у нее тоже девочка была. Мы стояли на одном аэродроме, когда в один из дней на разбеге ее самолет сошел с полосы, попал в грязь и скапотировал. Машину она поломала, но все целы остались. Отчего перевернулась? Или техника пилотирования, или мандраж, кто знает? У нас в полку женщин в летном составе не было. Да… Так вот команда: «По самолетам!» Мы расходимся. Подошел к самолету, посмотрел, как бомбы висят, обошел его: вдруг он без колеса, елки-палки! Особо я не старался что-то разглядывать – доверял технику. Забрался на крыло, парашют надел, сел в кабину. Первым делом надо посмотреть, все ли рычаги на месте. Запустил двигатель, настроил радио. Переговорил со стрелком. Тут уже все мысли только о полете.

Команда! И пошел на старт. Взлетали иногда попарно, но в основном по одному. Собирались над аэродромом в строй и пошли на цель. Над целью никаких посторонних мыслей не может возникнуть. Некогда там. Надо работать, смотреть, чтобы тебя не убили, не столкнуться. Работы много. Отошли от цели на бреющем и пошли быстрей домой. Сколько вылетов в день делали? До шести, если работали по близко расположенному переднему краю. Тут только от скорости подвески оружия зависит. Правда, у меня такое было всего один раз во время начала наступления в Белоруссии. Это очень тяжело – большие перегрузки.

Вечером командир эскадрильи говорит: «Пошли в столовую». Там поужинали, выпили свои сто грамм (редко когда дополнительно находили) и шли в клуб или избу. Там пели песни под аккордеон, танцевали. Девок было много: оружейницы, связистки. Вечером наступала свобода. Романы были. Были и постоянные пары.

А.Д. Денежные премии выплачивали?

За боевые вылеты платили. Еще платили за то, что мы сдавали экзамены по использованию радио. Отпуска предоставляли, но я не ездил.

А.Д. После того как вас сбили, сложно было еще раз лететь?

Нормально. Я на следующий день утром полетел.

А.Д. Полк обновился за то время, что вы были?

Дважды, если не больше.

А.Д. Если летчик погибал, что делали с его личными вещами?

Передавали вещи его родственникам.

А.Д. Что делали в нелетную погоду?

Играли в домино.

А.Д. Воевали за что?

За Родину, конечно. Это основная, движущая сила. Было еще за Сталина. Я лично – за Родину!

А.Д. К немцам какое было отношение? Ненависть была?

Нет. Мы прилетели в Кенигсберг, там гражданские были, никто никого не трогал.

Ни с пленными, ни с гражданскими мы почти и не встречались. Посылки домой я не посылал. Ничего у летчиков не было. Пустые карманы, и все. У меня мать и маленькая сестра, они вдвоем жили. Мать была без образования. Я им по аттестату посылал всю свою получку. По аттестату, не так, чтобы захотел – отправил, захотел – нет. Это была моя обязанность. Писал. Жив-здоров, и все. Вся информация.

А.Д. – Как воспринималась потеря друзей?

Тяжело. Не пришел летчик с боевого вылета – это тяжело, трудно. Поминали водкой.

Девятого мая 1945 года я сделал свой последний вылет. Нам надо было сбросить листовки с призывом сдаваться в районе Пилау, над косой. Я повел пару. Вышли в море, развернулись к берегу, проскочили косу, сбросили листовки и пошли домой. Прилетели на аэродром, а дивизия уже стояла в парадном строю. Только нас ждали, чтобы начать митинг по случаю Победы. Доложил командиру дивизии, что задание выполнили, никто не стреляет, белых флагов мы тоже не видели. Митинг прошел. Война закончилась.