Бедствия иудеев усиливаются. – Нападение римлян на Антонию.

1. Бедствия Иерусалима с каждым днем становились ужаснее, но они толькосильнее возбуждали мятежников и делали их все более свирепыми, ибо голодпохищал теперь свои жертвы не только из народа, но и из их собственной среды.Бесчисленные трупы, сваленные кучами в самом городе, представляли страшноезрелище, распространяли чумоносный запах и даже мешали воинам в их вылазках:точно на поле сражения, после кровавого боя, они в своих выступлениях должныбыли переступать через тела мертвых. Но ступая на трупы, они не испытывали нистраха, ни жалости и не задумывались даже о том, что в этом поругании умершихкроется грозное предзнаменование для них самих. С руками, оскверненнымибратоубийством, они вступали в бой с чужими, как будто хотели этим – мне, покрайней мере, так кажется, – бросить вызов божеству за то, что оно так долгомедлит с наказанием. Ибо давно уже перестала воодушевлять их к войне надежда напобеду – ее место заменило отчаяние. Римляне, напротив, хотя доставка строевоголеса{1} причинила им большие затруднения,окончили валы в двадцать один день, причем, как выше было замечено, всеокрестности города, на 90 стадий в окружности, были совершенно оголены. Печаленбыл вид всего края. Страна, которая прежде щеголяла своими древесныминасаждениями и парками, была теперь повсюду опустошена и обезлесена. Изчужестранцев, знавших прежнюю Иудею и великолепные предместья Иерусалима, никтоне мог удержаться от слез при виде тогдашнего опустошения и от выражения скорбиоб этой страшной перемене. Война уничтожила всякие следы красоты, и если быкто-нибудь, знавший [376] прежде эту местность, вдруг появилсявновь перед ней, он бы не узнал ее, а искал бы город, перед которым он стоял.

2. Новые валы послужили источником забот как для иудеев, так и для римлян.Первые предвидели, что, если им не удастся сжечь опять и эти сооружения,покорение города неизбежно, римляне же, если бы и эти валы были уничтожены,лишились бы всяких видов на завоевание города. Ибо добыть еще лесного материалане было никакой возможности, да, кроме того, солдаты уже изнурились отпостоянных напряженных трудов и приупали духом от последовавших одна за другойнеудач. Даже бедствия осажденных привели к большему упадку духа среди римлян,чем среди жителей города. Ибо последние, невзирая на самые ужасные невзгодысвои, нисколько не смягчились и каждый раз разбивали надежды врагов, с успехомпротивопоставляя валам хитрость, машинам – крепкие стены, а в рукопашныхсражениях – бешеную отвагу. Видя эту силу духа, которой обладают иудеи икоторая возвышает их над внутренним раздором, голодом, войной и другиминесчастьями, римляне начали считать их жажду брани непреодолимой, а их мужествов перенесении несчастья – неисчерпаемым, и сами предлагали себе вопрос: чегобы только такие люди не могли предпринимать при счастливых условиях, когданесчастье все более и более их закаляет? Ввиду этих соображений римляне ещеболее усилили караульные посты на валах.

3. Войско Иоанна в Антонии, подумав об опасности, угрожающей им в случае,если бы стена была пробита, поспешило, еще прежде чем был установлен таран,сделать нападение на неприятельские сооружения. Но на этот раз дело их неудалось: бросившись с факелом в руках, они, не дойдя еще близко к валам,потеряли надежду на успех и потянулись назад. Видно было, что их план страдаетпрежде всего отсутствием единства; они выступили разрозненными партиями, робкои медленно, одним словом, совсем не в прежнем иудейском духе; не доставаловсего того, что всегда отличало иудеев, а именно: смелости, быстроты натиска,общности набега и искусства в прикрытии отступления. Кроме того, совершив наэтот раз вылазку с меньшей решимостью против обыкновенного, они встретились сболее твердым строем римлян, чем всегда; последние своими силами и вооружениямиприкрывали насыпи вплотную, не оставляя незащищенного места, куда можно было быбросить огонь, и стояли на своих постах с твердым намерением не давать прогнатьсебя живыми. Ибо, не говоря уже о сознании, что с сожжением этих укреплений всеих надежды [377] превратятся в ничто, солдатская честь уженачала в них возмущаться против того, что хитрость всегда берет верх надхрабростью, безумная отвага – над военным искусством, численность – надопытностью, иудеи – над римлянами. Были пущены в ход также и метательныемашины, стрелы которых долетали до нападавших. Каждый выбитый из строяобразовал препятствие для следовавшего за ним с тыла, да и, кроме того,опасность, с которой был сопряжен дальнейший натиск, лишала их решимости;находившиеся уже в районе выстрелов, отступили еще до боя – одни, устрашенныевидом выстроенных в образцовом порядке тесно сплоченных рядов неприятеля,другие – раненные метательными копьями. Так они, упрекая друг друга в трусости,все рассеялись, не достигнув никакого результата. Это нападение произошлопервого панема. После отступления иудеев римляне установили стенобитные машины.Тогда защитники Антонии начали метать в них обломки скал, горящие головни,куски железа и всевозможного рода стрелы, которые только попадались им подруки, ибо при своей уверенности в несокрушимости стен и при всем пренебрежениик римским машинам они все-таки хотели воспрепятствовать установке последних.Но римляне, напротив, приписывали рьяное усердие иудеев в защите Антонии отмашин слабости стен и, в свою очередь, удвоили рвение в надежде, что фундаментыподдадутся разрушению. Однако стена в местах нападения не поддавалась.Некоторое время римляне выдерживали беспрерывную стрельбу и, не обращаявнимания на все грозившие им сверху опасности, не переставали действоватьтаранами. Но, стоя снизу и подвергаясь ударам камней, беспрерывно бросаемыхсверху, часть солдат, образовав из своих щитов кровлю над собой, началиподкапывать руками и рычагами фундамент и, так настойчиво работая, выломали,наконец, четыре камня. Наступившая ночь положила конец борьбе с обеих сторон. Вту же ночь потрясенная тараном стена внезапно обрушилась на том месте, гдеИоанн прокопал мину под прежние валы. Произошло это вследствие обвала самоймины.

4. Это неожиданное происшествие произвело на воюющие стороны действие,обратное тому, какого можно было ожидать, Иудеи, которых непредвиденный инепредупрежденный ими обвал должен был привести в уныние, не потеряли все-такибодрости духа ввиду того, что сам замок Антония остался на месте. Радость жеримлян при внезапном разрушении стены была отравлена появлением другой стены,сооруженной людьми Иоанна позади первой. [378] Хотя приступпротив этой новой стены был, по-видимому, легче осуществим, чем против первой,так как развалины первой стены облегчали доступ ко второй, хотя и былоочевидно, что она гораздо слабее Антонии и, как вспомогательная стена, можетбыть легко разрушена; несмотря на это никто не осмеливался взойти на эту стену,ибо первые, которые попытались бы это сделать, шли бы на верную смерть.

5. Тит, убежденный в том, что боевое мужество в солдатах можно возбудитьпреимущественно воззванием и внушением надежды, что бодрящее слово в связи собещаниями учит солдат забыть опасность и даже презирать смерть, собрал вокругсебя храбрейших и для их испытания произнес: «Товарищи! Речь, имеющая цельювоодушевить людей на безопасное дело, равна оскорблению тех, к которым онаобращена. Такая речь изобличает также отсутствие достоинства в том лице,которое ее произносит. Слово поощрения необходимо, по-моему, только в опасныхслучаях, там, где требуется указание, как следует всякому в отдельностидействовать. А потому я сам говорю откровенно: тяжело вам взобраться на стену,но к этому хочу еще прибавить, что бороться с трудностями как раз и подобаеттому, который желает прославить себя, что геройская смерть заключает в себечто-то величественное и что тот, кто первый совершит храбрый подвиг, неостанется невознагражденным. Прежде всего вас должно воспламенить то именно,что иных, пожалуй, может охладить: я имею в виду терпение иудеев и их упорнуювыносливость в тяжелых обстоятельствах. Ведь было бы стыдно, если бы вы,римляне и мои воины, которые и в мирное время обучаетесь военному делу, а навойне привыкли побеждать, если бы вы давали иудеям превзойти себя в силе имужестве, и это когда – накануне победы, когда сам Бог являет вам своюпомощь.

Наши поражения только следствия отчаянного мужества иудеев; они же,напротив, обязаны своими все возрастающими несчастьями вашей храбрости,поддерживаемой Богом. В самом деле, междоусобная война, голод, осадноеположение, разрушение стен без участия машин – разве это не гнев божий на них,а нам божья помощь? Пусть же не попрекают вас в том, что вы были побежденыслабейшими себя и к тому же еще оттолкнули божественную помощь.

Если иудеи, для которых поражения не могут считаться особенным позором хотябы по тому одному, что они уже изведали иго рабства, однако, чтобы не впасть впрежнее [379] свое состояние, пренебрегают смертью и то и деловрываются прямо в наши ряды, даже без всяких видов на победу, а только лишь длятого, чтобы показать себя храбрыми воинами, то не стыдно ли нам, властелинампочти всех земель и морей, для которых не побеждать уже составляет позор,сидеть сложа руки, не предпринимая ничего энергичного, и ждать, пока голод инеблагоприятная им судьба не совершат начатого ими дела без того, чтобы мы хотьраз рискнули своей жизнью, в то время как одной маленькой ставкой мы можемвыиграть все. Раз только мы взберемся на Антонию – город будет наш. Ибо есливнутри еще и предстоит маленькая стычка, чего я, впрочем, не допускаю, товысокая и господствующая над городом позиция, которой мы овладеем, обеспечит занами быструю и полную победу. Не стану я теперь прославлять смерть в бою ибессмертие тех, которые падают во вдохновенной борьбе. Я, напротив, желаюмалодушным умереть в мирное время от болезни, чтобы души их с телами вместесгнили в гробах. Ибо кто из храбрых не знает, что души, разлученные с теломмечом в строю, внедряются в чистейшем эфирном элементе между звезд, откуда онисветятся потомкам, как добрые духи и покровительствующие герои, а те, которыечахнут в болезненных телах, хотя бы и чистые от грехов и пятен, погружаются вмрачное подземное царство, где их окружает глубокое забвение и где они сразутеряют и тело, и жизнь, и память. Раз судьба установила для человека вообщенеминуемую смерть и раз меч более благосклонный слуга ее воли, чем всякаяболезнь, то хорошо ли будет с нашей стороны, если мы откажемся жертвовать сблагородной целью тем, что мы неизбежно как долг обязаны отдать судьбе. Однаковсе это я говорю в том предположении, что те, которые отважатся на приступ, невозвратятся оттуда живыми, но ведь бывает, наоборот, что храбрые спасают себяот величайшей опасности. Взобраться на развалины ведь совсем легко, а тогда уженетрудно разрушить новое строение. Если только вы смело и бодро и в большомчисле пойдете в дело, тогда вы взаимно будете воодушевлять и поддерживать другдруга, а ваша твердая решимость быстро сломит спесь врага. Возможно, что успехне будет стоить вам ни одной капли крови, все лишь сведется к тому, чтобытолько взяться за дело. Когда вы станете быстро подниматься на стену,неприятель, без сомнения, будет стараться отражать вас, но если вы будетедействовать незаметно для них и в то же время силой пробьете себе дорогу туда,они не в состоянии будут сопротивляться, хотя бы даже вас было немного. Да[380] будет мне стыдно, если я того, который первый взберетсяна стену, не сделаю предметом зависти для всех. Останется он жив, он будетначальствовать над ныне равными ему, но если даже падет, ему будут оказанызавидные почести».

6. И после речи Тита войско в целом все еще колебалось, трепеща передгрозной опасностью. Но один сириец по происхождению, по имени Сабин, служившийв когортах, показал себя храбрым и отважным героем, хотя, если судить о нем повнешнему виду, едва ли можно было принять его за настоящего солдата. Он былчерный, сухощавый и неуклюжий, но в этом невзрачном теле жила настоящаягеройская душа. Он первый выступил вперед и сказал: «За тебя, Цезарь, я готовпожертвовать собой, я берусь первым взойти на стену. Да сопутствует мне вместес моей силой и решимостью еще И твое счастье. Если же мне не суждена удача, такзнай, что неудача не будет для меня неожиданностью, ибо я по своей доброй волеиду на смерть за тебя». После этих слов он левой рукой поднял свой щит надголовой, правой обнажил меч и пошел к стене около 6 часов дня. Из всего войсказа ним последовали одиннадцать соревнующихся в храбрости. Во главе всех онгрянул вперед, точно охваченный божественным вдохновением. Караулы со стеныметали в них копья, осыпали их со всех сторон настоящим градом стрел и швырялигромадной величины камни, поразившие некоторых из одиннадцати. Но Сабинбросился навстречу выстрелам и, хотя покрытый стрелами, не остановился в своемнатиске до тех пор, пока не достиг вершины и не обратил врагов в бегство.Устрашенные его силой и присутствием духа, иудеи бежали, предполагая, чтовместе с ним еще многие другие взлезли на стену. Но тут произошел случай,подтверждающий, что не без оснований упрекают судьбу в том, что она завистливак храбрости и всегда ставит препятствия чрезвычайным героическим подвигам.Когда этот человек достиг уже своей цели, он вдруг поскользнулся, споткнулся окамень и с грохотом упал лицом вниз. Иудеи обернулись и, увидев, что он одинлежит на земле, направили на него со всех сторон свои стрелы. Он привстал наколено и вначале еще защищался с приподнятым перед собой щитом, ранив при этоммногих, приближавшихся к нему, но весь израненный, он опустил руку и, осыпанныйстрелами, наконец, испустил дух. Человек этот за храбрость свою был достоин,конечно, лучшей доли, хотя предпринятое им дело было именно такого рода, чтодолжно было стоить ему жизни. Из его спутников трех, достигших тоже вершиныстены, иудеи убили камнями, остальные восемь были унесены[381] ранеными обратно в лагерь. Это произошло 3-гопанема.

7. Спустя два дня двадцать солдат из среды стоявшей на валах стражисговорились между собой, привлекая к себе еще знаменосца пятого легиона, двухчеловек из конных отрядов и одного трубача, и в 9-м часу ночи тайно проникличерез развалины в Антонию, убили спавшую передовую стражу, заняли стену и велелитрубачу дать сигнал. Пробужденные этим внезапным трубным звуком, остальныестражники бросились бежать, не успевши различить число взобравшихся на стену.Страх и сигнал трубы возбудили в них ложное подозрение, что неприятель всеймассой проник в цитадель. Между тем Тит, едва только раздался сигнал,скомандовал к оружию и во главе отборной части войска, вместе с предводителями,первый взошел в замок. Так как иудеи бежали в храм, то римляне устремились заними по подземному ходу, прорытому прежде Иоанном к римским валам. Мятежники,хотя бы ли разделены на два лагеря под начальством Иоанна и Симона, дружнобросились навстречу римлянам, сражаясь с необыкновенным напряжением сил иудивительным воодушевлением, ибо они хорошо сознавали, что с завоеваниемсвятилища город должен пасть. Римляне же усматривали в занятии храма началопобеды. Таким образом, в воротах завязался ожесточенный бой: римляне хотеливторгнуться внутрь, чтобы овладеть и храмом, иудеи же старались оттеснить их кАнтонии. Стрелы и копья тех и других были бесполезны, они нападали друг надруга с обнаженными мечами. В пылу битвы нельзя было разобрать, на чьей сторонекаждый в отдельности сражается, так как солдаты стояли густой толпой,смешавшись между собой в общей свалке, а из-за общего гула ухо не моглоразличать отдельных кликов. На обеих сторонах лилось много крови, борцырастаптывали и тела, и вооружение павших. Смотря по тому, на чьей стороне былперевес, раздавался то победный крик наступавших, то вопль отступавших. Но небыло места ни для бегства, ни для преследования – беспорядочный бой шел спеременным успехом. Стоявшие впереди должны были или убивать, или давать себяубить, ибо бегство было немыслимо из-за стоявших в следующих рядах, которыесвоих собственных людей толкали все вперед, не оставляя даже свободногопространства между сражающимися. В конце концов свирепая отвага иудеев одержалаверх над военной опытностью римлян, и бой, длившийся от девятого часа ночипочти до седьмого часа дня, совершенно прекратился. Иудеи[382] сражались всей своей массой и с храбростью, сообщеннойим опасностью, которая угрожала их городу, римляне же участвовали в битветолько частью своего войска, так как легионы, на которых покоилась надеждавоюющих, еще не вступали в замок. По этой же причине они на этот раздовольствовались занятием только Антонии.

8. Когда Юлиан, центурион из Вифинии, человек небезызвестный, с которым я вовремя войны лично познакомился, отличавшийся перед всеми военной опытностью,телесной силой и мужеством, увидел, что римляне отступают и только слабозащищаются, он выскочил из замка, где стоял возле Тита, и сам один отогналпобеждавших уже иудеев до угла внутреннего храмового двора. Они бежали всейтолпой, так как его сила и смелость казались им чем-то сверхъестественным. Онже мчался среди бегущей толпы с одной стороны на другую и убивал всякого,попадавшегося ему на пути. Это зрелище возбуждало в высшей степени удивлениеЦезаря и наполняло величайшим страхом других. Но его преследовала судьба,которой не может избегнуть ни один смертный. Он носил, подобно прочим солдатам,обувь, густо подбитую острыми гвоздями, и вот, когда он пересекал мостовую, онпоскользнулся и упал навзничь; громко звякнуло его оружие и раздавшийся грохот,обращая на себя внимание бежавших, заставил их вернуться. Римляне, увидев егос Антонии в опасности, издали вопль отчаяния, иудеи же окружили его густойтолпой и со всех сторон направили на него свои копья и мечи. Первые удары онотражал своим щитом и несколько раз делал попытку встать, но пересиленныймногочисленностью нападавших, он каждый раз падал опять на землю. Однако и лежаон многих ранил своим мечом, ибо сразу его не могли убить: его шлем и щитприкрывали все уязвимые места тела; лишь когда остальные части тела былиизрублены и никто не осмелился прийти ему на помощь, он сдался. Глубокоесострадание охватило Цезаря при виде этого доблестного героя, убитого на глазахстоль многочисленных его боевых товарищей; он сам охотно поскакал бы к нему напомощь, но местоположение сделало это для него невозможным, те же, которыемогли бы это сделать, были парализованы страхом. После ожесточенного боя, изкоторого лишь немногие из его убийц вышли невредимыми, Юлиан с трудом былокончательно убит, оставив по себе славную память не только у римлян и Цезаря,но и среди врагов своих. Иудеи, похитивши его тело, еще раз обратили римлян вбегство и заперли их в Антонии. На их стороне отличились в этом сражении; извойска [384] Иоанна – Алекса и Гифтей; из войска Симона –Малахия и Иуда, сын Мертона, и предводитель идумеев Иаков, сын Сосы; а из средызелотов – два брата Симон и Иуда, сыновья Иаира.

Тит, повелев разрушить Антонию, побуждает Иосифа вновь обратится к иудеям сословом увещания.

1. Тит отдал приказ солдатам разрушить фундамент Антонии для того, чтобыоткрыть всему войску удобную дорогу. В тот же день – это было семнадцатогопанема – он узнал, что принесение жертвы, называемой постоянной{2}, по недостатку людей было приостановлено ичто народ этим удручен. Он пригласил к себе поэтому Иосифа и приказал емуповторить еще раз Иоанну, что «если он все еще одержим непростительной страстьюк борьбе, то может вывести против него сколько угодно войска, но пусть невовлечет в свою гибель также город и храм и пусть перестанет осквернятьсвятилище и грешить перед Богом. Ему предоставляется право возобновитьприостановленное жертвоприношение при помощи иудеев, которых он сам можетизбрать». Иосиф избрал себе такое место, с которого он мог быть услышанным нетолько Иоанном, но и массой народа, и, объявив им на еврейском языке то, чтопоручил ему сказать Тит, присовокупил еще свою неоднократную просьбу, чтобы«они пощадили родной город, предотвратили огонь, который уже лижет храм, иопять приносили бы Богу обычные жертвы»{3}.Народ был глубоко сокрушен его речью и молчал, но тиран осыпал Иосифа градомругани и проклятиями и закончил свою речь следующими словами: «Разрушениягорода я раз и навсегда не боюсь, ибо город принадлежит Богу». В ответ Иосифгромко воскликнул: «Да! Ты сохранил город во всей чистоте нашему Богу,святилище также осталось незапятнанным; ты ничем не согрешил перед тем, на чьюпомощь ты уповаешь, и он до сих пор получает от тебя стародавние жертвы! О, ты,гнусный человек! Если бы кто-нибудь лишил тебя повседневного питания, ты считалбы того своим врагом, а Бога, которого ты лишил веками установленной службы, тысчитаешь союзником твоей борьбы! Ты хочешь взвалить твои грехи на римлян,[384] а между тем они до сих пор еще уважают наши законы инастоятельно требуют, чтобы упраздненные тобой жертвоприношения опятьвозобновились. Как не вопиять, как не оплакивать города при виде стольнеестественной перемены? Чужие и враги хотят восстановить то, что ты безбожнонарушил, ты же, иудей, рожденный и воспитанный в законе, кощунствуешь хужевсякого врага. Но, Иоанн, и в самую последнюю минуту еще не стыдно отстать отзла. Если хочешь, то прекрасный пример спасения государства представляет тебеИехоний, царь иудейский{4}, которыйоднажды, когда вавилонянин выступил против него войной, сам покинул город ивместе со своим семейством сдался в добровольный плен для того, чтобы не бытьвынужденным отдать это святилище врагу, чтобы спасти храм божий от сожжения. Зато же он прославляется устами всего народа в священной песне, за то память онем, переходя из рода в род, остается бессмертной до позднейших поколений.Прекрасный пример для тебя, Иоанн, будь даже подражание ему связано сопасностью! Но я ручаюсь тебе за прощение со стороны римлян. Вспомни, что ясоветую тебе как соотечественник и обещаю как иудей; и ты должен принять вовнимание, от кого и в каком смысле исходит совет. Никогда не случится, чтобы япродолжал жить в плену, отрекаясь от своего народа и забывая свою отчизну.Опять ты негодуешь и кричишь, осыпая меня твоей руганью! Да я заслуживаю ещехудшего обращения, ибо я наперекор судьбе подаю еще советы и насильно хочуспасти людей, отверженных Богом. Кто не знает писания древних пророков и ихпредсказаний об этом несчастном городе, предсказания, которые теперь именноблизятся к осуществлению? Они предвещали{5}, что тогда город падет, когда кто-нибудь начнет проливатькровь своих соплеменников. А разве город и храм не полны трупов вами убитых?Оттого-то сам Бог вместе с римлянами приближает очистительный огонь к храму иочищает обремененный ужасными злодеяниями город».

2. Так говорил Иосиф, с воплями и слезами, пока рыдания не прервали егоречи. Римляне прониклись сожалением к его горю и с уважением отнеслись к егодобрым пожеланиям; люди же Иоанна еще больше ожесточились против римлян, таккак горели желанием овладеть Иосифом. Однако многие из знатного сословия былитронуты его речью, многие, хотя и не надеялись на свое спасение или сохранениегорода, остались на месте из страха перед стражей бунтовщиков, некоторые жеулучали моменты, благоприятствовавшие [385] удачному бегству,и переходили к римлянам. В числе их находились первосвященники и сыновьяпервосвященников, Иосиф и Иешуа, три сына Измаила, обезглавленного в Кирене,четыре сына Матфии, который после того, как Симон, сын Гиоры, казнил его отца итрех братьев, один лишь спасся, как уже было сообщено выше (V, 13, 1). Вместес первосвященниками перешли к римлянам еще многие другие знатные лица. Тит нетолько принял их дружелюбно, но, зная, что им не совсем удобно будет жить срединарода с чужими нравами, отпустил их на время в Гофну с обещанием послеокончания войны возвратить каждому его имущество. С радостью и в полнойбезопасности они отправились в указанный им городок. Мятежники же, не замечаяих больше в лагере, с понятной целью удержать остальных от перехода к римлянам,опять распространили слух, что перебежчики умерщвлены последними. Некотороевремя эта хитрость пользовалась тем же успехом, как и прежде, и действительноудерживала людей от перехода к врагам.

3. Но впоследствии, когда Тит вернул иудеев из Гофны и приказал им всопровождении Иосифа обойти всю стену кругом, масса людей опять бежала кримлянам. Собравшись в кружок в присутствии римлян, они с плачем и рыданиямиумоляли мятежников прежде всего открыть весь город римлянам и еще раз спастиотечество или же по крайней мере удалиться совершенно из святилища и сохранитьдля них храм, ибо всей своей смелостью они не будут в состояниивоспрепятствовать, чтобы римляне, доведенные до крайности, не предали святилищаогню. Но это только усилило упорство мятежников: они ответили перебежчикаммассой ругательств и поместили на священных стенах метательные машины,катапульты и баллисты, так что храм принял вид крепости, между тем какокружавшие его святые места по многочисленности трупов походили на кладбище. Всвятилище и в Святая Святых они сновали с оружием взад и вперед, с руками,дымившимися еще от крови братоубийства, и так далеко заходили в своемсвятотатстве, что то негодование, которое было бы естественно для иудеев, еслибы римляне столь оскорбительным образом действовали против них, испытывали,наоборот, римляне против иудеев, так жестоко грешивших против собственныхсвятынь. Ни один даже простой солдат не мог взирать на храм без страха, чувстваблагоговения и без желания, чтобы разбойники остановились прежде, чем несчастьесделается неисправимым. [386]

4. В пылу негодования Тит еще раз обратился с упреками к Иоанну и егоприверженцам: «Не вы ли, безбожники, устроили эту ограду вокруг святилища? Не выли на ней воздвигли те столбы, на которых на эллинском и нашем языках вырезанзапрет, что никто не должен переступить через нее? Не предоставляли ли мы вамправа карать смертью нарушителя этого запрещения, если бы даже он былримлянином? И что же, теперь вы, нечестивцы, в тех же местах топчете ногамитела убитых, пятнаете храм кровью иноплеменников и своих! Я призываю всвидетели богов моего отечества и того, который некогда – но не теперь –милостиво взирал на это место, ссылаюсь также на мое войско, на иудеев в моемлагере и на вас самих, что я вас не принуждал осквернять эти места; и если выизберете себе другое место сражения, то никто из римлян не ступит ногой всвятилище и не прикоснется к нему. Храм я сохраню для вас даже против вашейволи».

5. Когда Иосиф объявил им это со слов Цезаря, разбойники с тираном во главетолько возгордились в том чаянии, что не доброе пожелание, а трусость внушилаему это предложение. Тит увидел тогда, что эти люди не имеют сожаления ни ксамим себе, ни к храму, и приступил опять к военным действиям, хотя неохотно.Двинуть на них всю армию было невозможно, так как для нее не хватало места.Поэтому он из каждой сотни{6} солдат избралпо тридцати храбрейших, поставил каждую тысячу под командой особого трибуна,самих трибунов под начальством Цереалия{7}и отдал приказ напасть на стражей в девятом часу ночи. И сам он надел доспехи,решившись тоже участвовать в бою, но его друзья удержали его от этого намеренияввиду серьезной опасности. К ним присоединились также военачальники, которыесказали: «Он принесет больше пользы делу, если останется спокойно на Антонии изаймет пост боевого судьи вместо того, чтобы сойти вниз и лично руководитьсражением, ибо перед глазами своего Цезаря солдаты будут совершать чудесахрабрости». Цезарь дал себя уговорить и объявил солдатам: «Я позволю себеостаться только для того, чтобы быть в состоянии ценить их храбрость; чтобывсякий смелый воин был награжден, а трусливый – наказан; чтобы я, властныйкарать и возвышать, был вместе с тем очевидцем их заслуг». С этими словами он купомянутому часу отпустил назначенное в дело войско, а сам отправился насторожевую башню и стал выжидать событий.

6. Посланное для нападения войско не нашло, как оно надеялось, стражейспящими; последние, напротив, бросились [387] с крикомнавстречу и немедленно вступили в схватку, на крик передовых караулов иостальные густыми рядами ринулись изнутри. Римляне выдержали первый натиск,тогда задние ряды наталкивались на своих собственных людей, вследствие чегомногие терпели от своих соратников, как от врагов. Узнавать друг друга побоевому клику нельзя было из-за смешанного гула обоих сражавшихся лагерей;зрение затемнялось ночью, не говоря уже о том, что одних ослепляла ярость, адругих страх, а потому бились они, не оглядываясь, не обращая внимания на то, вкого попадают. Римляне, которые тесно сомкнули щиты между собой и двигались впорядке, меньше страдали от этого хаоса, тем более, что каждый из них знал свойпароль. Иудеи же, которые то рассеивались, то бежали вперед без плана и опятьотступали, нередко являлись друг другу неприятелями: отступавшего друга инойпринимал в темноте за нападавшего недруга. Словом, больше иудеев было ранено ихже соотечественниками, чем римлянами. Только с наступлением утренней зарисражающиеся могли видеть и отличить друг друга; тогда они разъединились и впространстве: бой принял правильный ход, нападение и оборона последовали встройном порядке. Но ни одна часть не отступала и не уставала: римляне, занятыемыслями о Цезаре, наблюдавшем за ними, соперничали между собой: солдат ссолдатом, отряд с отрядом; каждый надеялся, что этот день, если он храбро будетсражаться, будет для него началом повышения. Смелость иудеев разжигаласьстрахом за самих себя и за святилище, равно как и присутствием тирана, которыйодних воодушевлял призывами, других принуждал плетьми и угрозами. Битва жеограничивалась почти все время одним и тем же местом, выходя из его пределов водну или в другую сторону только краткими промежутками и то не на большиерасстояния, ибо ни одна часть не имела места ни для бегства, ни дляпреследования. Каждая перемена в сражении сопровождалась оглушительными кликамиримлян с высоты Антонии, которые то воодушевляли своих, когда они осиливалинеприятеля, то призывали их к твердости, когда они ослабевали. Дело походило набой в цирке, ибо ничто из происходившего в сражении не ускользало от глаз Титаи его свиты. Наконец разошлись бойцы после пятого часа дня, начав битву вдевятом часу ночи. Ни одна сторона не привела другой к решительному отступлению– победа осталась нерешенной. Из среды римлян многие отличились в том сражении,а из иудеев наиболее выдвинулись: Иуда, сын Мертона, [388] иСимон, сын Иосифа, из войска Симона; из идумеев – Иаков и Симон, первый сынСосы, второй – Кафлы; из людей Иоанна – Гифтей и Алексас, а из зелотов Симон,сын Иаира.

7. Между тем остальная часть римского войска после семидневной работыразрушила фундамент Антонии{8} и устраивалаширокую дорогу до самого храма. Приблизившись, таким образом, к первой стадии,легионы начали строить валы: один против северо-западного угла внутреннегохрама, второй – вблизи северной паперти, между двумя воротами, а из остальныхдвух – один у западной галереи наружного храма и другой – у северной галереиснаружи. Сооружение этих укреплений стоило, однако, многих усилий и трудов –лесной материал нужно было доставлять за сто стадий, кроме того, римляне частотерпели от неприятельских засад, ибо громадное превосходство делало ихбеспечными, между тем как иудеи из отчаяния делались все смелее и отважнее.Некоторые всадники, отправляясь за дровами или сеном, оставляли, пока онисобирали нужное, своих лошадей на пастбище; иудеи тогда делали вылазки толпамии похищали их. Так как такие случаи повторялись очень часто, то Тит заключил,как это и было на деле, что причина этих потерь лежит больше в небрежности егособственных людей, чем в храбрости иудеев, и решил поэтому строгостью заставитьих лучше беречь своих лошадей. Ввиду этого он приказал казнить одного изсолдат, лишившегося своей лошади, и этим устрашающим примером сохранил лошадейостальным, ибо отныне эти солдаты более не оставляли их свободно пастись, асловно приросшие к лошадям выезжали для исполнения упомянутых обязанностей. Темвременем храм с сооружением валов был приведен в осадное положение.

8. На другой день после нападения римлян многие мятежники, гонимые голодом,который они не могли утолять уже грабежами, соединились и сделали вылазку водиннадцатом часу дня против римского стана Елеонской горы. Они надеялисьпробиться через него без труда, полагая, что застигнут римлян врасплох, вовремя их отдыха. Но римляне своевременно заметили их намерение и сбежались сближайших постов для того, чтобы помешать их переходу через лагерный вал инасильственному вторжению в стан. В завязавшемся ожесточенном бою обе сторонысовершали чудеса храбрости; римляне проявляли всю свою мощную силу и опытность,иудеи – свирепую стремительность и неукротимую ярость; первые – по чувствучести, последние – по необходимости. Римляне считали величайшим стыдом для[389] себя дать на этот раз ускользнуть иудеям, когда они ужебыли окутаны кругом как бы сетью; иудеи же могли надеяться на спасение только втом случае, когда они силой пробьются через шанцы. В отдельности заслуживаетупоминания подвиг одного всадника по имени Педаний. Когда иудеи были ужеобращены в бегство и оттиснуты в долину, тот налетел на них сбоку во весь опор,схватил на бегу крепкого, вооруженного юношу за пяту и вместе с ним ускакалпрочь; так низко он перегнулся через мчавшуюся во всю прыть лошадь, так великабыла сила руки и всего его тела и ловкость его в верховой езде. Точнокакую-нибудь драгоценность, он принес пленника к Титу. Последний изумился силевсадника, пленника же приказал казнить за нападение на шанцы. После этого онопять отправился к войску, стоявшему возле храма, и подгонял рабочих кскорейшему окончанию валов.

9. Иудеи между тем, увидев, что в сражениях они постоянно терпят потери, аопасность войны надвигается и стучится уже в ворота храма, отрезали пораженныечлены, как обычно поступают с воспаленным телом, когда хотят предотвратитьраспространение болезни. Они сожгли ту часть северо-западной галереи храма,которая была соединена с Антонией, и сломали ее еще дальше на протяжениидвадцати локтей. Таким образом, они первые своими собственными руками началиуничтожать огнем священные здания. Два дня спустя, в 24-й день упомянутого вышемесяца, римляне тоже сожгли находившуюся в соседстве галерею, а когда огоньохватил площадь в пятнадцать локтей, иудеи еще помогли им и сорвали крышу. Имеявозможность бороться с огнем, они не только не препятствовали ему, но и самиеще истребляли все, что находилось между ними и Антонией. Невозмутимо гляделиони на пожар и давали ему производить свои опустошения, насколько это было в ихсобственных интересах. Вокруг храма, однако, борьба не прекращалась, стычкимежду мелкими отрядами происходили беспрерывно.

10. В те дни из среды иудеев выступил некто Ионафан, низенький, невзрачный,по происхождению и во всех других отношениях человек незначительный; появлялсяон всегда у гробницы первосвященника Иоанна{9}, и, раздражаясь высокомерными речами против римлян,вызывал храбрейшего из них на поединок. Большинство расположенных там солдатсчитало его недостойным внимания, иные, напротив, как казалось, побаивалисьего; разумно рассуждали, что с человеком, ищущим смерти, не следует пускатьсяв бой, ибо отчаявшиеся обладают безграничной яростью, и нет у них[390] страха божия; рискующий же своей жизнью в борьбе,выигрыш которой не может принести особенно великой славы, а проигрыш сопряженне только с позором, но с опасностью, обнаруживает больше бешеной отваги, чеммужества. Долгое время поэтому никто не откликался на его зов, но когда иудей –большой хвастун и ненавистник римлян – начал над ними насмехаться и упрекать втрусости, выступил конный солдат Пудений, возмущенный его словами ичванливостью, а может быть, потому, что относился к его малорослой фигуре спренебрежением, – и завязал с ним рукопашный бой. Хотя он в общем превосходилсвоего противника, но счастье ему изменило, и он упал на землю. На упавшегонаскочил Ионафан, пронзил его, а затем стал ногами на его труп, раскачивалправой рукой окровавленный меч, а левой рукой щит, торжествовал перед лицомвсего войска, хвастал падением воина, и так он издевался над римлянами, покацентурион Приск среди его прыганья и хвастливой болтовни не прострелил егонасквозь стрелой. При виде этого иудеи и римляне, движимые совершеннопротивоположными чувствами, издали громкий крик. Скривившись от боли, иудейупал над телом своего противника, являя тем живое доказательство, как быстро навойне следует за незаслуженным счастьем должное возмездие.

О хитром замысле иудеев, благодаря которому было сожжено много римлян. –Дальнейшее описание страшного голода.

1. Мятежники в храме не только продолжали открытую борьбу с расположеннымина валах солдатами, но 27-го панема провели еще военную хитрость. Они заполнилипромежутки между балками и кровлей западной галереи сухими дровами, асфальтом исмолой, а затем удалились, делая вид, что устали бороться. Многие, менееосторожные римляне в своей горячности пустились преследовать отступавших и спомощью лестницы вскочили на галерею, но рассудительные, которым неожиданноеотступление иудеев показалось лишенным всякого разумного основания, остались наместе. И действительно, лишь только галерея наполнилась [391]вторгнувшимися, иудеи подожгли ее со всех сторон. Внезапно вспыхнувшее пламянавело панику на стоявших вне опасности римлян и ввергло в отчаяниенаходившихся внутри галереи. Объятые со всех сторон огнем, одни бросалисьназад, в город, другие к неприятелям, но прыгая с галереи в надежде спастисебя, они ломали себе члены. В большинстве случаев попытки к бегствупредупреждались огнем, а иные предупреждали огонь мечом. Распространившийсяповсюду огонь быстро охватил также и тех, которые уже умерли иной смертью. Какни негодовал Цезарь против несчастных, без приказания взобравшихся на галерею,он все-таки чувствовал и жалость к ним, тем более, что никто не мог оказать имникакой помощи. И это было утешением для погибавших, ибо они видели, какубивается по них тот, которому они принесли себя в жертву, как он силитсяободрить их, как он призывает всех окружающих оказывать им возможную помощь.Эти призывы, эту скорбь Цезаря каждый принимал как погребальную почесть иумирал с радостью. Некоторые, впрочем, спасались от огня на широкую стенупортика, но здесь они были окружены иудеями и после долгого сопротивления,которое они оказали, невзирая на свои тяжелые раны, погибли, наконец, все.

2. Самым последним из них пал юноша по имени Лонг. Его доблесть послужилаукрашением этого злосчастного происшествия. Из всех погибших здесьдостопамятным образом он оказался храбрейшим. Иудеи, удивляясь его смелости йжелая овладеть им, убеждали его сойти и ввериться им на слово, но, с другойстороны, брат его Корнелий заклинал его не позорить себя и римского войска. Онпослушался брата и на виду обеих армий размахнулся своим мечом и заколол себя.Из людей, охваченных пламенем, спасся один, по имени Арторий, благодаря такойхитрости. Он крикнул своему товарищу по палатке, Луцию, громким голосом: «Яназначаю тебя наследником всего моего состояния, если ты подойдешь и подхватишьменя». Тот с радостью подбежал к нему, но в то время, когда прыгнувший на негоостался невредим, сам он тяжестью его так сильно был придавлен к мостовой, чтона месте умер. Описанный случай хотя и подавил на минуту дух римлян, но в то жевремя сделал их более осторожными на будущее; он принес им ту пользу, что ониотныне не поддавались ни на какие хитрости иудеев, от которых они, вследствиенезнания местности и людей, с которыми имели дело, так часто терпели. Самагалерея сгорела до Иоанновой башни, называемой так по имени Иоанна, которыйпостроил ее над выходными [392] воротами колоннады Ксиста вовремя своей борьбы с Симоном. То, что уцелело от огня, иудеи разрушили,покрывая развалинами тела погибших. На следующий день римляне, в свою очередь,сожгли еще всю северную галерею до восточной. Угол, в который упирались обе этигалереи, возвышался над самым глубоким местом Кидронской долины. В такомположении находилась ближайшая окрестность храма.

3. В городе между тем голод похищал неисчислимые жертвы и причинялневыразимые бедствия. В отдельных домах, где только появлялась тень пищи,завязывалась смертельная борьба: лучшие друзья вступали между собой в драку иотнимали друг у друга те жалкие средства, которые могли еще продлить ихсуществование; даже умиравшим не верили, что они уже ничего не имеют:разбойники обыскивали таких, которые лежали при последнем издыхании, чтобыубедиться, не притворяется ли кто-нибудь из них умирающим, а все-таки скрываетза пазухой что-нибудь съедобное. С широко разинутыми ртами, как бешеныесобаки, они блуждали повсюду, вламывались, как опьяненные, в первые встречныедвери – из отчаяния врывались в дом даже по два, по три раза в один час. Нуждазаставляла людей все хватать зубами, даже предметы, негодные для самойнечистоплотной и неразумной твари, они собирали и не гнушались поедать их. Ониприбегали, наконец, к поясам и башмакам, жевали кожу, которую срывали со своихщитов. Иные питались остатками старого сена, а некоторые собирали жилки от мясаи самое незначительное количество их продавали по четыре аттика. Но зачем мнеописывать жадность, с какой голод набрасывался на безжизненные предметы? Янамерен сообщить такой факт, подобного которому не было никогда ни у эллинов,ни у варваров. Едва ли даже поверят моему страшному рассказу. Не имей ябесчисленных свидетелей и между моими современниками, я с большей охотойумолчал бы об этом печальном факте, чтобы не прослыть перед потомствомрассказчиком небылиц. С другой стороны, я оказал бы моей родине дурную услугу,если бы не передавал хоть словами того, что они в действительности испытали.

4. Женщина из-за Иордана, по имени Мария, дочь Элеазара из деревни Бет-Эзоб(что означает дом иссопа){10}, славившаясясвоим происхождением и богатством, бежала оттуда в числе прочих в Иерусалим,где она вместе с другими переносила осаду. Богатство, которое она, бежав изПереи, привезла с собой в Иерусалим, давно уже было разграблено тиранами;сохранившиеся еще у нее драгоценности, а также [393] съестныеприпасы, какие только можно было отыскать, расхищали солдаты, вторгавшиесякаждый день в ее дом. Крайнее ожесточение овладело женщиной. Часто онастаралась раздразнить против себя разбойников{11} ругательствами и проклятьями. Но когда никто ни созлости, ни из жалости не хотел убить ее, а она сама устала уже приискивать пищутолько для других, тем более теперь, когда и все поиски были напрасны, ее началтомить беспощадный голод, проникавший до мозга костей, но еще сильнее голодавозгорелся в ней гнев. Тогда она, отдавшись всецело поедавшему ее чувству злобыи голода, решилась на противоестественное – схватила своего грудного младенца исказала: «Несчастный малютка! Среди войны, голода и мятежа для кого я вскормлютебя? У римлян, даже если они нам подарят жизнь, нас ожидает рабство; еще дорабства наступил уже голод, а мятежники страшнее их обоих. Так будь же пищейдля меня, мстительным духом для мятежников и мифом, которого одного недостаетеще несчастью иудеев, для живущих!» С этими словами она умертвила своего сына,изжарила его и съела одну половину; другую половину она прикрыла и оставила. Непришлось долго ожидать, как перед нею стояли уже мятежники, которые, как толькопочуяли запах гнусного жаркого, сейчас же стали грозить ей смертью, если она невыдаст приготовленного ею.

«Я сберегла для вас еще приличную порцию», – сказала она и открыла остатокребенка. Дрожь и ужас прошел по их телам, и они стали перед этим зрелищем, какпораженные. Она продолжала: «Это мое родное дитя, и это дело моих рук. Ешьте,ибо и я ела. Не будьте мягче женщины и сердобольней матери. Что вы совеститесь?Вам страшно за мою жертву? Хорошо же, я сама доем остальное, как съела и первуюполовину!» В страхе и трепете разбойники удалились. Этого было для них ужечересчур много, этот обед они, хотя и неохотно, предоставили матери. Весть обэтом вопиющем деле тотчас распространилась по всему городу. Каждый содрогался,когда представлял его себе перед глазами, точно он сам совершил его. Голодавшиеотныне жаждали только смерти и завидовали счастливой доле ушедших уже ввечность, которые не видывали и не слыхивали такого несчастья.

5. Случай этот быстро сделался известным также и среди римлян. Многиеотказывались ему верить, другие почувствовали сострадание, но большинствовоспылало еще большей ненавистью к народу. Тит и по этому поводу принес своеоправдание перед Богом и сказал: «Мир, религиозную [394]свободу и прощение за все их поступки я предлагал иудеям, но они избрали себевместо единения раздоры, вместо мира – войну, вместо довольствия иблагоденствия – голод; они собственными руками начали поджигать святилище,которое не хотели сохранить, и они же являются виновниками употребления такойпищи. Но я прикрою теперь позор пожирания своих детей развалинами их столицы.Да не светит впредь солнце над городом, в котором матери питаются такимобразом. Такой пищи более уже достойны отцы, которые и после подобногонесчастья все еще стоят под оружием». Говоря таким образом, Тит внутренне былубежден, что эти люди дошли уже до полнейшего отчаяния и, испытав все, ужеболее не способны одуматься; вот если бы они еще не пережили всего этого, тогдаможно было бы еще надеяться на перемену их образа мыслей.

По окончании валов, когда и действие таранов оказалось безуспешным, Титприказал поджечь ворота; вскоре после этого против его воли был подожжен такжеи храм.

1. Когда оба легиона окончили валы в 8-й день месяца лооса, Тит приказалпривезти тараны и направить их на западную галерею внутреннего храмового двора.Еще раньше против этой стены работал шесть дней, не переставая, сильнейшийтаран, но без всякого успеха; также неудачны были попытки других стенобитныхорудий. Мощные по своей величине и сочленению камни ничему не поддавались. Нодругие в то же время подкапывали основание Северных ворот и после долгих усилийвыломали передние камни, однако сами ворота, поддерживаемые внутреннимикамнями, устояли. Тогда римляне отчаялись в успешности машин и рычагов иустановили лестницы на галерею. Иудеи не мешали им в этом, но как только тевзбирались уже наверх, многих сбрасывали со стены, а других убивали в схватке,многие были заколоты в тот момент, когда они оставляли уже лестницы, но неуспели прикрыться щитами; некоторые лестницы, как только они наполнялисьвооруженными, были опрокинуты сверху иудеями. Последние, впрочем, и сами тожетеряли много [395] людей. Знаменосцы, которые хотеливодрузить наверху знамена, сражались за них не на жизнь, а на смерть, так какпотеря их считается величайшим позором, однако иудеи овладели знаменами иизбили, наконец, всех, влезших наверх. Тогда остальные, устрашенные участьюпогибших, отступили. Римляне все без исключения, совершив какие-либо подвиги,пали; из среды же мятежников храбрейшими показали себя те самые, которыевыдвигались и в предыдущих сражениях, и, кроме них, еще Элеазар, племянниктирана Симона. Когда Тит убедился, что пощада чужих святынь ведет к ущербу игибели его солдат, он отдал приказ поджечь ворота.

2. В то именно время к нему перешли Анан из Эммауса, кровожаднейший изсоратников Симона, и Архелай, сын Магадата. Они надеялись на милость ввидутого, что оставили иудеев в тот момент, когда победа была на их стороне. Этауловка только возмутила Тита, и так как он узнал еще об их жестокостях противиудеев, то он с большой охотой отдал бы их на казнь. «Только нужда, – сказалон, – пригнала их сюда, но отнюдь не добровольное решение; помимо того, недостойны пощады люди, бежавшие из родного города после того, как сами предалиего огню» – Тем не менее он смирил свой гнев ради раньше данного им слова иотпустил их обоих, не поставив их, однако, в одинаковое положение с остальнымиперебежчиками. Тем временем солдаты подожгли уже ворота; расплавившееся повсюдусеребро открыло пламени доступ к деревянным балкам, откуда огонь, разгоревшисьс удвоенной силой, охватил галереи. Когда иудеи увидели пробивавшиеся кругомогненные языки, они сразу лишились и телесной силы, и бодрости духа; в ужасеникто не тронулся с места; никто не пытался сопротивляться или тушить, – какостолбеневшие, они все стояли и только смотрели. И все-таки, как ни велико былоудручающее действие этого пожара, они не пытались переменой своего образамыслей спасти все остальное, но еще больше ожесточились против римлян, какбудто горел уже храм. Весь тот день и следовавшую за ним ночь бушевал огонь,так как римляне не могли поджечь все галереи сразу, а только каждую порознь.

3. На следующий день Тит приказал одной части войска потушить пожар и очиститьместо у ворот, чтобы открыть свободный доступ легионам. Вслед за этим он созвалк себе начальников; к нему собрались шесть важнейших из них, а именно: ТиберийАлександр, начальник всей армии{12}, СекстЦереалий, начальник пятого легиона, Ларций Лепид, [396]начальник десятого, Тит Фригий, начальник пятнадцатого, кроме того, ФронтонЭтерний, префект обоих легионов, прибывших из Александрии, и Марк АнтонийЮлиан, правитель Иудеи, да еще другие правители и военные трибуны. Со всеми имион держал совет о том, как поступить с храмом. Одни советовали поступить с нимпо всей строгости военных законов, ибо «до тех пор, пока этот храм, этотсборный пункт всех иудеев будет стоять, последние никогда не перестанутзамышлять о мятежах». Другие полагали так: «Если иудеи очистят его и никто неподымет меча для его обороны, тогда он должен быть пощажен; если же они свысоты храма будут сопротивляться, его нужно сжечь, ибо тогда он перестает бытьхрамом, а только крепостью, и ответственность за разрушение святыни падет тогдане на римлян, а на тех, которые принудят их к этому». Но Тит сказал: «Если онидаже будут сопротивляться с высоты храма, то и тогда не следует вымещать злобупротив людей на безжизненных предметах и ни в каком случае не следует сжечьтакое величественное здание, ибо разрушение его будет потерей для римлян, равнокак и наоборот, если храм уцелеет, он будет служить украшением империи».Фронтон, Александр и Цереалий с видимым удовольствием присоединились к егомнению{13}. После этого Тит распустилсобрание и приказал командирам дать отдых войску для того, чтобы они собновленными силами могли бороться в следующем сражении; только одномуотборному отряду, составленному из когорт, он приказал проложить дорогу черезразвалины и тушить огонь.

4. В тот же день иудеи, изнуренные телом й подавленные духом, воздержалисьот нападения, но уже на следующий день они вновь собрали свои боевые силы и собновленным мужеством во втором часу через Восточные ворота сделали вылазкупротив караулов наружного храмового двора. Последние, образуя впереди себя нащитов одну непроницаемую стену, упорно сопротивлялись. Тем не менее можно былопредвидеть, что они не выдержат натиска, так как нападавшие превосходили ихчислом и бешеной отвагой. Тогда Тит, наблюдавший за всем с Антонии, поспешилпредупредить неблагоприятный поворот сражения и прибыл к ним на помощь сотборным отрядом конницы. Этого удара иудеи не вынесли: как только пали воиныпервого ряда, рассеялась большая часть остальных. Однако как только римлянеотступили, они опять обернулись и напали на их тыл, но и римляне повернули свойфронт и опять принудили их к бегству. В пятом часу ночи иудеи были, наконец,преодолены и заперты во внутреннем храме. [397]

5. Тогда Тит отправился на Антонию, приняв решение на следующий день утромдвинуться всей армией и оцепить храм. Но храм давно уже был обречен Богом огню.И вот наступил уже предопределенный роковой день – десятый день месяца лооса,тот самый день, в который и предыдущий храм был сожжен царем вавилонян{14}. Сами иудеи были виновниками вторжения внего пламени. Дело происходило так. Когда Тит отступил, мятежники послекраткого отдыха снова напали на римлян; таким образом завязался бой междугарнизоном храма и отрядом, поставленным для тушения огня в зданиях наружногопритвора. Последний отбил иудеев и оттеснил их до самого храмового здания. Вэто время один из солдат, не ожидая приказа или не подумав о тяжкихпоследствиях своего поступка, точно по внушению свыше, схватил пылающую головнюи, приподнятый товарищем вверх, бросил ее через золотое окно, которое с северавело в окружавшие храм помещения. Когда пламя вспыхнуло, иудеи подняли вопль,достойный такого рокового момента, и ринулись на помощь храму, не щадя сил и необращая больше внимания на жизненную опасность, ибо гибель угрожала тому, чтоони до сих пор прежде всего оберегали.

6. Гонец доложил о случившемся Титу. Он вскочил с ложа в своем шатре, где онтолько что расположился отдохнуть после боя, и в том виде, в каком находился,бросился к храму, чтобы прекратить пожар. За ним последовали все полководцы ипереполошенные происшедшим легионы. Можно себе представить, какой крик и шумпроизошел при беспорядочном движении такой массы людей. Цезарь старалсявозгласом и движением руки дать понять сражающимся, чтобы они тушили огонь, ноони не слышали его голоса, заглушенного громким гулом всего войска, а наподанные им знаки рукой они не обращали внимания, ибо одни были всецелоувлечены сражением, другие жаждой мщения. Ни слова уговоров, ни угрозы не моглиостановить бурный натиск легионов, одно только общее ожесточение правилосражением. У входов образовалась такая давка, что многие были растоптаны своимитоварищами, а многие попадали на раскаленные, еще дымившиеся развалины галерейи таким образом делили участь побежденных. Подойдя ближе к храму, они делаливид, что не слышат приказаний Тита, и кричали передним воинам, чтобы те бросилиогонь в самый храм. Мятежники потеряли уже надежду на прекращение пожара; ихповсюду избивали или обращали в бегство. Громадные толпы граждан, всебессильные и безоружные, были перебиты везде, где их настигали враги. Вокругжертвенника громоздились [398] кучи убитых, а по ступеням еголились потоки крови и катились тела убитых наверху.

7. Когда Тит увидел, что он не в силах укротить ярость рассвирепевших солдат,а огонь между тем все сильнее распространялся, он в сопровождении начальниковвступил в Святая Святых и обозрел ее содержимое. И он нашел все гораздо болеевозвышенным, чем та слава, которой оно пользовалось у чужестранцев, и нискольконе уступающим восхвалениям и высоким отзывам туземцев. Так как пламя еще ни скакой стороны не проникло во внутреннее помещение храма, а пока толькоопустошало окружавшие его пристройки, то он предполагал и вполне основательно,что, собственно, храмовое здание может быть еще спасено. Выскочив наружу, онстарался поэтому побуждать солдат тушить огонь как личными приказаниями, так ичерез одного из своих телохранителей, центуриона Либералия, которому он велелподгонять ослушников палками. Но гнев и ненависть к иудеям и пыл сраженияпревозмогли даже уважение к Цезарю и страх перед его карательной властью.Большинство, кроме того, прельщалось надеждой на добычу, так как они полагали,что если снаружи все сделано из золота, то внутренность храма наполненасокровищами. И вот в то время, когда Цезарь выскочил, чтобы усмирить солдат,один из них уже проник вовнутрь и в темноте подложил огонь под двернымикрюками, а когда огонь вдруг показался изнутри, военачальники вместе с Титомудалились и никто уже не препятствовал стоявшим снаружи солдатам поджигать. Такхрам, против воли Цезаря, был предан огню.

8. Как ни печальна и прискорбна гибель творения, удивительнейшего из всехведомых миру и по объему, и по великолепию, и по роскошной отделке отдельныхчастей, славившегося к тому еще своей святостью, однако утешением должнаслужить мысль о неизбежности судьбы для всего живущего, для всех творений рукчеловеческих и для всех мест земли. Замечательна в этом случае точностьвремени, с которой действовала судьба. Она предопределила для разрушения, какуже было сказано, даже тот же месяц и день, в который некогда храм был сожженвавилонянами{15}. От первоначального егосооружения царем Соломоном{16} до пережитогонами разрушения, состоявшегося во втором году царствования Веспасиана, прошлотысяча сто тридцать лет, семь месяцев и пятнадцать дней, а от вторичного еговоссоздания Аггеем во второй год царствования Кира{17} до разрушения при Веспасиане протекло шестьсот тридцатьдевять лет сорок пять дней. [399]

Бедствия, вынесенные иудеями во время пожара храма. – О лжепророке и ознамениях, предшествовавших взятию города.

1. В то время, как храм горел, солдаты грабили все попадавшееся им в руки иубивали иудеев на пути несметными массами. Не было ни пощады к возрасту, ниуважения к званию: дети и старцы, миряне и священники были одинаковоумерщвлены. Ярость никого не различала: сдавшихся на милость постигала та жеучасть, что и сопротивлявшихся. Треск пылавшего повсюду огня сливался состонами падавших. Высота холма и величина горевшего здания заставляли думать,что весь город объят пламенем. И ужаснее и оглушительнее того крика нельзя себепредставить. Все смешалось в один общий гул: и победные клики дружноподвигавшихся вперед римских легионов, и крики окруженных огнем и мечоммятежников, и смятение покинутой наверху толпы, которая в страхе, вопя о своемнесчастье, бежала навстречу врагу; со стенаниями на холме соединялся еще плачиз города, где многие, беспомощно лежавшие, изнуренные голодом и с закрытымиртами, при виде пожара собрали остаток своих сил и громко взвыли. Наконец, эхо,приносившееся с Переи и окрест лежащих гор, делало нападение еще болеестрашным. Но ужаснее самого гула была действительная участь побежденных.Храмовая гора словно пылала от самого основания, так как она со всех сторонбыла залита огнем, но шире огненных потоков казались лившиеся потоки крови, ачисло убитых больше убийц. Из-за трупов нигде не видно было земли; солдаты,преследовавшие неприятеля, бегали по целым грудам мертвых тел. Разбойничьяшайка с трудом пробилась сквозь ряды римлян сначала в наружный притвор, аоттуда в город; уцелевший же еще остаток граждан спасся в наружную галерею.Некоторые из священников вначале сламывали шпицы храма вместе с оловом, вкоторое они были вправлены, и метали их против римлян; видя же, что ничего недостигают этим, а огонь все приближается к ним, они заняли стену, имевшую 8локтей ширины. Но двое из знатнейших, которые могли, перейдя к римлянам,спастись, или выжидать на стене общей участи, бросились в огонь и сгореливместе с храмом. То были: Меир, сын Билги, и Иосиф – сын Далая.[400]

2. Полагая, что после разрушения храма пощада окружающих строений лишенабудет всякого смысла, римляне сожгли все остальное, а именно: уцелевшие остаткигалерей и ворота, за исключением двух, восточных и южных, которые, впрочем,были разрушены впоследствии. Затем они сожгли также казнохранилища, гденаходились огромные суммы наличных денег, бессчетное множество одеяний и другиедрагоценности, так как туда богатые помещали на хранение свои сокровища. Затемпришла очередь за оставшейся еще галереей наружного притвора, куда спаслисьженщины, дети и многочисленная смешанная толпа в числе 6000 душ. Прежде чемТит успел принять какое-либо решение и дать инструкцию военачальникам, солдатыв ярости подожгли эту галерею. Одни погибли в пламени, другие нашли смерть,бросаясь из пламени вниз. Их погибель легла на совести одного лжепророка,который в тот день возвестил народу в городе: «Бог велит вам взойти к храму, гдевы узрите знамение вашего спасения». Вообще тираны распустили тогда срединарода много пророков, которые вещали ему о помощи божьей для того, чтобыпоменьше переходило к римлянам и чтобы внушить твердость тем, которых ни страх,ни стража не удерживали. В несчастье человек становится легковерным, а когдаявляется еще обманщик, который сулит полное избавление от всех гнетущих бед,тогда страждущий весь превращается в надежду.

3. Так отуманивали тогда несчастный народ обольстители, выдававшие себя запосланников божьих. Ясным же знамением, предвещавшим грядущее разрушение, онине верили и не вдумывались в них. Точно глухие и без глаз, и без ума, онипрозевали явный глас неба, неоднократно их предостерегавший. Вот какие былизнамения. Над городом появилась звезда, имевшая вид меча, и в течение целогогода стояла комета. Перед самым отпадением от римлян и объявлением войны, когданарод собрался к празднику опресноков, в восьмой день месяца ксантика, вдевятом часу ночи, жертвенник и храм вдруг озарились таким сильным светом, каксреди белого дня, и это яркое сияние продолжалось около получаса. Несведущимэто казалось хорошим признаком, но книговеды сейчас же отгадали последствия, накоторые оно указывало и которые действительно сбылись. В тот же праздник корова,подведенная первосвященником к жертвеннику, родила теленка на священном месте.Далее, Восточные ворота внутреннего притвора, сделанные из меди, весившие такмного, что двадцать человек и то с трудом могли запирать их по вечерам,скрепленные железными [401] перекладинами и снабженныекрюками, глубоко запущенными в порог, сделанный из цельного камня, – эти воротаоднажды в шесть часов ночи внезапно сами собой раскрылись. Храмовые стражникинемедленно доложили об этом своему начальнику, который прибыл на место, и поего приказу ворота с трудом были вновь закрыты. Опять профаны усматривали вэтом прекрасный знак, говоря, что Бог откроет перед ними ворота спасения, носведущие люди видели в этом другое, а именно, что храм лишился своейбезопасности, что ворота его предупредительно откроются врагу, и про себясчитали этот знак предвестником разрушения. Спустя несколько дней послепраздника, 21-го месяца артемизия показалось какое-то призрачное, едвавероятное явление. То, что я хочу рассказать, могут принять за нелепость, еслибы не было тому очевидцев и если бы сбывшееся несчастье не соответствовалоэтому знамению. Перед закатом солнца над всей страной видели мчавшиеся воблаках колесницы и вооруженные отряды, окружающие города. Затем, в праздникпятидесятницы, священники, как они уверяли, войдя ночью, по обычаю служения, вовнутренний притвор, услышали сначала как бы суету и шум, после чего раздалосьмножество голосов: «Давайте уйдем отсюда!»{18} Еще знаменательнее следующий факт. Некто Иешуа, сынАнана, простой человек из деревни, за четыре года до войны, когда в городецарили глубокий мир и полное благоденствие, прибыл туда к тому празднику, когдапо обычаю все иудеи строят для чествования Бога кущи, и близ храма вдруг началпровозглашать: «Голос с востока, голос с запада, голос с четырех ветров, голос,вопиющий над Иерусалимом и храмом, голос, вопиющий над женихами и невестами,голос, вопиющий над всем народом!» Денно и нощно он восклицал то же самое,бегая по всем улицам города. Некоторые знатные граждане в досаде на этотзловещий клич схватили его и наказали ударами очень жестоко. Но не говоряничего в свое оправдание, ни в особенности против своих истязателей, он всепродолжал повторять свои прежние слова. Представители народа думали – как этобыло и в действительности, – что этим человеком руководит какая-то высшая сила,и привели его к римскому прокуратору, но и там, будучи истерзан плетьми докостей, он не проронил ни просьбы о пощаде, ни слезы, а самым жалобным голосомтвердил только после каждого удара: «О горе тебе, Иерусалим!» Когда Альбин{19} – так назывался прокуратор – допрашивалего: «Кто он такой, откуда и почему он так вопиет», он и на это не давалникакого ответа и продолжал по-прежнему накликать горе [402] нагород. Альбин, полагая, что этот человек одержим особой манией, отпустил его. Втечение всего времени до наступления войны он не имел связи ни с кем из жителейгорода: никто не видел, чтобы он с кем-нибудь обмолвился словом, день-деньскойон все оплакивал и твердил, как молитву: «Горе, горе тебе, Иерусалим!». Никогдаон не проклинал того, который его бил (что случалось каждый день), равно как ине благодарил, если кто его накормил. Ни для кого он не имел иного ответа,кроме упомянутого зловещего предсказания. Особенно раздавался его голос впраздники и, хотя он это повторял семь лет и пять месяцев, его голос все-таки неохрип и не ослабевал. Наконец во время осады, когда он мог видеть глазами, чтоего пророчество сбывается, обходя по обыкновению стену с пронзительным криком«горе городу, народу и храму», он прибавил в конце: «Горе также и мне!» В этуминуту его ударил камень, брошенный метательной машиной, и замертво повалил егона землю. Среди этого горестного восклицания он испустил дух.

4. Если вникнуть во все это, то нужно прийти к заключению, что Бог заботитсяо людях и разными путями дает им знать, что именно служит их благу; толькособственное безумие и личная злость ввергают людей в гибель. Так точно иудеипосле падения Антонии сделали свой храм четырехугольным, невзирая на то, что вих пророчествах написано, что город и храм тогда будут завоеваны, когда хрампримет четырехугольную форму. Главное, что поощряло их к войне, – двусмысленноепророческое изречение, находящееся также в их священном писании и гласящее, чток тому времени один человек из их родного края достигнет всемирногогосподства{20}. Эти слова, думали они,указывают на человека их племени, и даже многие из мудрецов впадали в ту жеошибку, между тем в действительности пророчество касалось воцарения Веспасиана,избранного императором в иудейской земле. Но людям не дано избегать своейсудьбы даже тогда, когда они предвидят ее. Иудеи толковали однипредзнаменования по своему желанию, а относились к другим совсем легкомысленно,пока, наконец, падение родного города и собственная гибель не изобличили их внеразумии. [403]

Римляне, внесшие знамена в храм, с ликованием приветствуют Тита. – Речь Титак иудеям, домогавшимся спасения. Их ответ приводит Тита в негодование.

1. Когда мятежники бежали в город, а храм вместе с соседними зданиями ещегорел, римляне принесли свои знамена на священные места и, водрузив их противВосточных ворот, тут же совершили перед ними жертвоприношения и при громкихблагопожеланиях провозгласили Тита императором{21}. Добычей все солдаты были так нагружены, что в Сириизолото упало в цене наполовину против прежнего. В то время, когда священникивсе еще находились на храмовой стене, один мальчик, мучимый жаждой, взмолилсяримским передовым постам о пощаде и попросил у них воды. Из сострадания к еговозрасту и положению они обещали даровать ему жизнь, после чего он сошел к ним,сам утолил свою жажду, наполнил водой и сосуд, который принес с собой, ипоспешно убежал наверх к своим. Стражники не могли уже поймать его, но послалиему вдогонку упреки в вероломстве. Он же возразил, «что ничем не нарушилусловия, ибо он протянул к ним руку не для того, чтобы остаться у них, а затемлишь, чтобы сойти и добыть воды: и то, и другое он исполнил и тем сдержал своеслово». Обманутые дивились этой изворотливости, приняв в особенности вовнимание возраст мальчика. На пятый день священники, гонимые голодом, сошливниз и были приведены стражами к Титу, которого они просили пощадить им жизнь.Но он ответил: «Время прощения для вас прошло, да и того, ради чего я, бытьможет, имел бы основания вас помиловать, тоже нет. Священникам подобаетпогибнуть вместе со своим храмом!» С этими словами он приказал всех их казнить.

2. Когда тираны и их шайки увидели себя побежденными везде войной,окруженными со всех сторон и лишенными возможности бегства, они послали к Титупросить о мирных переговорах. Человеколюбивый по натуре, Тит хотел по крайнеймере спасти город, что советовали ему также его друзья, предполагавшие, чторазбойники теперь уже присмирели. Ввиду этого он стал у западной сторонывнешнего притвора. Здесь находились ворота над Ксистом и мост, который соединялВерхний город с храмом; этот мост теперь [404] отделял тирановот Цезаря. На обеих сторонах вокруг главных лиц толпилась масса людей: вокругСимона и Иоанна – иудеи в нетерпеливом ожидании помилования, вокруг Тита –римляне, жаждавшие услышать его решение. Тит приказал своим солдатам укротитьсвой гнев и прекратить стрельбу, поставил рядом возле себя переводчика и в знактого, что он победил, заговорил первый: «Уже вы насытились страданиями вашегоотечества! Наконец-то, после того как вы, не рассчитав нашего могущества ивашей собственной слабости, в безумной ярости погубили и народ, и город, ихрам! По справедливости вы должны погибнуть, вы, которые с того времени, какпокорил вас Помпей, всегда помышляли о мятеже и, наконец, выступили открытойвойной против римлян. На что вы опирались? На вашу многочисленность? Смотрите,ничтожная часть римской армии может справиться со всеми вами. На поддержкусоюзников? Какой же это народ вне пределов вашего государства предпочтет иудеевримлянам? На вашу телесную силу? Так вы ведь знаете, что даже германцы – и тенаши рабы. На крепость ваших стен? Но есть ли более надежная преграда, чемокеан, и, однако, защищенные им британцы тоже преклонились перед оружиемримлян. На ваше мужественное терпение и хитрость вождей? Так вы же, вероятно,слышали, что даже карфагеняне были нами побеждены. А потому ничто другое немогло довести вас до войны с римлянами, кроме только мягкосердечия самихпоследних. Мы отдали страну в ваше владение, мы назначили вам царей из вашегонарода; далее, мы уважали ваши отечественные законы и предоставляли вам нетолько у себя на родине, но и среди чужих жить, как вам заблагорассудится. Ещебольше, мы позволяли вам для божественной службы устанавливать налоги исобирать приношения{22}, мы не запрещалиникому жертвовать добровольно и не старались вам препятствовать, чтобы вы,враги, не делались еще богаче нас и не могли бы вашими деньгами воевать с нами.Привыкнув к таким высоким благодеяниям, вы сделались надменны, восстали противтех, которые предоставляли их вам и, подобно неукротимым змеям, обрызгали своимядом тех, которые вас ласкали. Да, раньше вы, как разрозненные и подавленные,невзирая на беспечность Нерона, коварно молчали, но когда недуги государстваобострились{23}, вы показали себя внастоящем виде и выступили с безмерными прихотями и дерзкими надеждами. Тогдапришел мой отец в страну. Не с тем он пришел, чтобы наказать вас за то, что высодеяли [405] Цестию, а чтобы сделать только вампредостережение; ибо пожелай он искоренить ваше национальное бытие, он бы началс корня и прежде всего уничтожил бы этот город. Но он не сделал так, он толькоопустошил Галилею и ее окрестности, чтобы дать вам время одуматься. Вы жепринимали его снисходительность за слабосилие, наша мягкость дала только пищувашей дерзости. После кончины Нерона вы вели себя так, как только могут себявести самые злые люди; наши междоусобные волнения внушили вам бодрость, и когдая с моим отцом отправился в Египет, вы употребили этот удобный момент длявоенных приготовлений и не постыдились нарушить покой тех, которые стали воглаве империи и которых вы знали как человеколюбивых полководцев. Когдагосударство перешло под скипетр нашего дома, порядок в нем водворился иотдаленнейшие народы отправляли к нам послов, чтобы нас приветствовать, тогдаопять одни только иудеи были нашими врагами; посольства шли от вас по тусторону Евфрата, чтобы взволновать тамошние племена; новые обводные стены быливоздвигнуты; поднялись мятежи, раздоры между тиранами, междоусобицы – все такиеявления, какие только можно ожидать от злых людей. Тогда явился я под стенамигорода с печальными полномочиями, которые весьма неохотно дал мне мой отец. Яслышал, что народ мирно настроен, и радовался этому. До начала борьбы я вампредлагал уняться; и во все время борьбы я был снисходителен, помиловалперебежчиков, исполнял обещания, данные мною обращавшимся ко мне, смиловалсянад многими пленниками, удерживал жаждавших мести, вывозил мои машины противваших стен только по необходимости, обуздывал кровожадность солдат, послекаждой победы предлагал вам мир, точно я был побежденный. Подступив, наконец, кхраму, я опять забыл закон войны и по доброй моей воле просил вас пощадить вашесобственное святилище, спасти себе храм, дозволил вам свободное отступление,обещал пощаду жизни, а в случае отклонения этого, предоставил вам случайсразиться с нами на другом месте – все это вы оттолкнули от себя и собственнымируками сожгли храм, а теперь, злодеи, вы вызываете меня на переговоры! Чтохотите вы еще спасти? Что может выдержать хотя бы отдаленное сравнение с тем,что уже погибло? Да и какую цену может иметь ваша жизнь после падения храма?Однако вы и теперь еще стоите здесь под оружием? Даже в самом крайнем положениивы все-таки не хотите и вида подать, что нуждаетесь в милости![406] Несчастные! На что вы еще уповаете? Народ ваш мертв,храм погиб, город – мой, в моих руках и ваша жизнь, и вы еще лелеете славугероической смерти? Но я не желаю состязаться с вами в безумии; если вы броситеоружие и сдадитесь, так я дарую вам жизнь. Как кроткий домохозяин, я накажутолько неисправимых, а остаток спасу для себя».

3. Их ответ гласил: условий от него принять не могут, так как они клялись неделать этого никогда и ни в каком случае, но они просят его дать им свободнопройти через обводную стену вместе с женами и детьми; они пройдут в пустыню иоставят ему город. Возмущенный тем, что они, находящиеся в положении пленников,диктуют ему еще условия, как победители, Тит велел объявить им через вестника:ни один перебежчик не будет принят отныне, да не надеется никто на милость, ибоон не пощадит никого; пусть они сопротивляются всеми силами и спасутся, какзнают, он же будет действовать только по законам войны. Одновременно с тем онприказал солдатам жечь и грабить город. Однако в тот же день они еще выжидали,но на следующий день они подожгли архив, Акру, здание совета{24} и часть города, называвшуюся Офлой. Огонь распространилсядо дворца Елены, стоявшего в середине Акры, и на пути истребил также отдельныедома и улицы, наполненные телами умерших от голода.

4. В тот день явились к Цезарю с просьбой о помиловании сыновья и братьяцаря Изата в сопровождении многих знатных граждан. Как ни был Тит восстановленпротив всех оставшихся еще иудеев, он все-таки не мог изменить своему характеру ипринял их, приказав лишь на первых порах содержать их всех под стражей.Впоследствии он сыновей и родственников царя повел в оковах в Рим в качествезаложников.

Дальнейшая судьба мятежников, причинявших и приносивших много зла. – Цезарьовладевает верхним городом.

1. Мятежники бросились теперь в царский дворец{25}, где многие, ввиду его укрепленного положения, держали нахранении свои сокровища, выгнали оттуда римлян, уничтожили всю скопившуюся тамчернь, около 8400 человек, [407] и разграбили имущество. Изримлян они двух взяли в плен живыми, одного конного и одного пешего солдата.Последнего они сейчас же убили и поволокли по всему городу, словно желая в лицеэтого одного человека отомстить всем римлянам; всадник же, обещавший дать имполезный совет для их спасения, был приведен к Симону. Но так как он здесь незнал, что сказать, то и был предан в руки одного предводителя по имени Ардаладля казни. Этот, скрутив ему руки за спину и завязав повязкой глаза, повел еговперед, для того чтобы обезглавить на виду римлян. Но пока иудей извлекал своймеч, пленник поспешно убежал к римлянам. Тит не мог позволить себе лишить егожизни после того, как он спасся от рук неприятеля, но, считая бесчестием дляримского солдата сдаться живым в плен, он приказал отнять у него оружие иисключить его из войска, что для человека с честью составляет большеенаказание, чем смерть.

2. На следующий день римляне выгнали разбойников из Нижнего города и предалиогню всю местность до Силоама. Хотя их и тешил вид горящего города, но вместе стем немало огорчало их лишение добычи, ибо разбойники все начисто опорожнили иотступили в Верхний город.

Несчастье не приводило их к раскаянию; они, напротив, хвастались им, точноони достигли успеха. Глядя на горящий город, они заявляли, что теперь ониспокойно и с радостью умрут, – умрут, ничего не оставив врагам, ибо народпогиб, храм сожжен, а город объят пламенем. И теперь, когда дело доходило докрайности, Иосиф не уставал просить их спасти остаток города. Но сколько он ниговорил об их свирепости и нечестии, сколько ни убеждал их спасти себя, кроменасмешек, ничего не достиг. Так как они, в силу своей клятвы, не могли сдатьсяримлянам, а оказать сопротивление тоже были не в состоянии, потому чтооказались как бы заключенными в тюрьме, то, желая убийствами, сделавшимися дляних привычным делом, пресечь возможность побегов, они выходили поодиночке наокраину города и, прячась в развалинах, подкарауливали тех, которые хотелипереходить к римлянам. Многие, которые вследствие истощения от голода не имелисил бежать от преследователей, были ими пойманы, убиты и брошены на съедениесобакам. Но всякая другая смерть казалась им сноснее голодной, потому и бежалиони к римлянам, несмотря на то, что не имели никакой надежды на помилование;поэтому они добровольно давали убивать себя и кровожадным мятежникам. Ни одногосвободного [408] места не оставалось в городе, где бы нивалялись жертвы голода и разбоя, – все было покрыто трупами.

3. Тираны с их разбойничьей шайкой возлагали еще надежды на подземные ходы,где, как думалось им, они останутся не разысканными до окончания войны, апосле, когда римляне удалятся, они снова выйдут и убегут. Но это, конечно, быламечта: им не суждено было укрыться от Бога и римлян. В надежде на эти подземныеходы они сами жгли еще больше, чем римляне. Тех, которые из горевших зданийспасались в мины, они беспощадно убивали и грабили их имущество, а еслинаходили у кого-либо пищу, оскверненную хотя кровью, то и ее похищали ипожирали. Из-за грабежа они даже воевали друг с другом, и если бы не подоспелопокорение, то они, кажется мне, в своем остервенении пожирали бы даже трупы.

Цезарь воздвигает насыпи против Верхнего города, по окончании которых онповелевает установить машины и побеждает весь город.

1. Так как Верхний город, вследствие своего укрытого положения, не мог бытьвзят без валов, то Тит в 20-й день лооса разделил войско по шанцевым работам.Тяжела была доставка леса, ибо для постройки прежних укреплений, как выше былосказано, вся окрестность города, на сто стадий кругом, была совершеннообнажена. Все четыре легиона воздвигали свои сооружения на западной сторонегорода, против царского дворца, между тем как вспомогательные отряды иостальная масса войска работали вблизи Ксиста, моста и той башни, которую Симонпостроил как опорный пункт в борьбе с Иоанном и назвал своим именем{26}.

2. В эти дни вожди идумеян тайно собрались вместе и совещались относительноперехода к римлянам; они послали из своей среды пять человек к Титу с просьбойо помиловании. Тит подумал, что после ухода идумеян, составлявших большуювоенную силу, тираны тоже сделаются уступчивее, и потому, после долгогоколебания, обещал им действительно помилование и отпустил послов обратно. НоСимон проведал про их приготовления к отступлению и немедленно казнил всех пятьчеловек, бывших у Тита; [409] предводителей же, в том числе изнатнейших из них, Иакова, сына Сосы, бросил в темницу, а простую идумейскуютолпу, лишившуюся своих вожаков и оставшуюся беспомощной, приказал охранять и,кроме того, усилил еще охрану на стене. Тем не менее стражи не были в силахостановить побеги: сколько ни убивали, а все-таки беглецов было еще больше.Римляне принимали всех, так как Тит, по кротости своей, оставлял без исполнениясвои прежние угрозы, а солдаты из пресыщения и надежды на прибыль удерживалисьот убийств. Ибо только одиноких людей римляне пропускали мимо, всю же остальнуюмассу они продавали с женами и детьми за бесценок как вследствиемногочисленности рабов, так и незначительного числа покупателей. И хотя Титприказал объявить, чтобы никто не переходил сам один, а брал бы с собой своисемейства, тем не менее он принимал и явившихся поодиночке. При этом онвсе-таки учредил суд, который выделял из перебежчиков людей, достойныхнаказания; несметное же множество было продано в рабство. Из числа простыхжителей было помиловано и отпущено на свободу, куда кому было угодно, свыше 40 000.

3. В те же дни явился также один из священников, Иешуа, сын Тебута, послетого как Тит клятвенно обещал ему пощаду под условием выдачи некоторыхсвященных драгоценностей и принес с храмовой стены два светильника, совершенносхожих со стоявшими в храме, столы, кувшины и чаши все из чистого, массивногозолота; вместе с тем он передал завесы и облачения первосвященника с камнями имного другой утвари, употреблявшейся при богослужении. И казнохранитель храма,по имени Пинхас, схваченный тогда же, представил облачения и пояса священников,массу пурпура и шарлаха, хранившегося в запасе на случай надобности исправлениязавесы, кроме того, много корицы, кассии{27}и других благовонных веществ, из которых каждый день составлялась смесь длявоскурения Богу. Еще много других драгоценностей и немало священных украшенийон выдал, благодаря чему он получил одинаковые льготы с другими перебежчиками,несмотря на то, что был взят в плен с оружием в руках{28}.

4. Наконец после восемнадцатидневной работы, в седьмой день месяца гарпея,валы были окончены и машины на них установлены. Многие из мятежников считалигород уже потерянным и, оставив стены, отступили в Акру, другие побрели вподземные ходы, значительное же число, выстроившись в ряд, старалосьвоспрепятствовать установке машин. Но и над ними римляне вскоревосторжествовали, [410] не только благодаря своей силе ибольшой численности, но главным образом потому, что они со свежими, бодрымисилами боролись с приунывшими и изнемогшими. Когда часть стены была разрушена инекоторые башни поддались ударам таранов, защитники сейчас же разбежались, да исамих тиранов охватил страх, далеко не соответствовавший опасности. Ибо преждечем враги влезли на стену, они уже оторопели и были готовы бежать. Тогда можнобыло видеть этих горделивых людей, некогда кичившихся своими злодеяниями,смиренно дрожащими и до того изменившимися, что при всех своих тяжких грехахони все-таки возбуждали жалость. Им хотелось сделать вылазку против обводнойстены, чтобы, пробившись сквозь стражу, выйти на свободу. Но их верные солдатыразбежались, куда попало, а вестовые в то же время, один за другим, доносили:«разрушена западная стена», «римляне уже вторглись», «вот они уже близко, ищутвас»; и, наконец, другие, ослепленные страхом, утверждали даже, что видят ужесвоими глазами врагов на башнях. Тогда они с блуждающими от страха глазами палилицом на землю, вопили над своим безумием и не могли тронуться с места, точносухожилия были у них перерезаны. Тогда явственно можно было видеть, какпреследовал гнев божий этих нечестивцев и как велико было счастье римлян:тираны сами лишили себя надежнейшей твердыни и покинули башни, где никакая силане могла бы их победить, за исключением разве голода, а римляне, так многотрудившиеся над менее сильными стенами, овладели укреплениями, не боявшимисяникаких орудий, по одному только счастью. Ибо три башни, которые мы вышеописали (V, 4, 3), устояли бы против всяких машин.

5. После того как они покинули эти башни или, вернее говоря, когда Бог ихизгнал оттуда, они бежали в долину, ниже Силоама{29} и, опомнившись немного, устремились к устроенному тамукреплению. Но от страха и несчастья исчезла их прежняя отвага: они былиотброшены тамошними стражами, рассеялись и скрылись в подземные ходы. Между темримляне заняли стены, водрузили свои знамена на башнях и при ликующихрукоплесканиях запели победную песню. Конец войны оказался для них гораздолегче, чем можно было ожидать по ее началу. Им самим казалось невероятным, чтопоследней стеной овладели они без кровопролития, и они сами недоумевали, что ненашли здесь ожидаемого противника. Тогда они устремились с обнаженными мечамипо улицам, убивая беспощадно все попадавшееся им на пути и сжигая дома вместе сбежавшими туда. Они [411] грабили много, но часто, вторгаясь вдома за добычей, они находили там целые семейства мертвецов и крыши, полныеумерших от голода, и так были устрашены этим видом, что выходили оттуда спустыми руками. Однако искреннее сожаление, которое они питали к погибшим, непростиралось на живых: всех, попадавшихся им в руки, они умерщвляли, запруживаятрупами узкие улицы и так наводняя город кровью, что иные загоревшиеся домабыли потушены этой кровью. С наступлением вечера резня прекратилась, огонь жепродолжал свирепствовать и ночью. В восьмой день месяца гарпея солнце взошлонад дымившимися развалинами Иерусалима. За время осады город перенес столькотяжелых бед, что если бы он от начала своего основания вкушал столько жесчастья, то был бы поистине достоин зависти. Но ничем он не заслужил стольконесчастий, как тем лишь, что воспитал такое поколение, которое егониспровергло.

Распоряжения Цезаря по вступлении его в город. – Число взятых в плен ипогибших. – О бежавших из подземелья, в числе которых были и тираны Симон иИоанн.

1. Когда Тит вступил в город{30}; ондивился его могучим укреплениям, в особенности же тем трем башням, которыетираны в своем безумии покинули. Рассматривая вышину массивного сооружения,чудовищную величину каждого камня и тщательность сочленения их, он воскликнул:«Мы боролись, покровительствуемые Богом; только он мог оттолкнуть иудеев оттаких крепостей, ибо что значили бы человеческие руки или машины против такихбашен?» В этом роде он еще долго беседовал со своими друзьями. Пленников,брошенных тиранами в крепости, он выпустил на свободу; остальную часть городаон разрушил, стены срыл, но те башни он оставил нетронутыми, в памятьпокровительствовавшего ему счастья, которое предало в его руки и непобедимое.

2. Так как солдаты уже устали от резни, а между тем появлялись еще огромныемассы иудеев, то Тит отдал приказ убивать только вооруженных исопротивляющихся, [412] всех же других брать в плен живыми.Но вопреки приказу солдаты убивали еще стариков и слабых; только молодых,крепких и способных к труду они загнали на храмовую гору и заперли их в женскомпритворе. Надсмотрщиком над ними Тит назначил своего вольноотпущенника, а другусвоему Фронтону он поручил решить участь каждого из них по заслугам. Последнийказнил мятежников и разбойников, выдававших друг друга, и выделил самых высокихи красивейших юношей для триумфа. Из оставшейся массы Тит отправил тех, которыебыли старше семнадцати лет, в египетские рудники, а большую часть раздарилпровинциям{31}, где они нашли свою смерть втеатрах, кто от меча, кто от хищных зверей; не достигшие же семнадцатилетнеговозраста были проданы. В те дни, когда Фронтон решал участь пленников, 11 000умерло от голода; одни вследствие того, что стражники из ненависти не давали иместь, а другие потому, что сами отказывались от предложенной им пищи.Независимо от этого, прямо не хватало хлеба для такой массы людей.

3. Число всех плененных за время войны доходило до девяноста семи тысяч, апавших во время осады было миллион сто тысяч. Большинство их было родом не изИерусалима; ибо со всей страны стекался народ в столицу к празднику опреснокови здесь был неожиданно застигнут войной, так что густота населения породилапрежде чуму, а скоро после нее – голод. А что город мог вмещать такую массулюдей, явствует из переписи при Цестии. Последний, чтобы показать Нерону,считавшему иудейский народ совсем малозначащим, как велика степень процветаниягорода, поручил первосвященнику по возможности привести в известностьчисленность населения. Так как тогда наступал праздник Пасхи, когда от 9 до 11часа приносят жертвы, а вокруг каждой жертвы собирается общество из девятичеловек по меньшей мере, но часто и из двадцати (ибо одному нельзя поедать этужертву), так сосчитали жертвы, и их оказалось 256 500. Если положим на каждуюжертву только по десяти участников, то получим 2 700 000{32} – и то исключительно чистых и освященных, ибопрокаженные, одержимые семятечением, женщины, находившиеся в период месячногоочищения, и вообще нечистые не допускались к участию в этой жертве, равно как иявлявшиеся для поклонения неиудеи.

4. Большая часть этой массы людей прибыла извне: сама, следовательно, судьбаустроила таким образом, что весь народ очутился запертым, как в темнице, инеприятельское войско оцепило город, битком набитый людьми. Размеры[413] гибели людей превысили все, что можно было ожидать отчеловеческой и божеской руки. Из тех, которые и теперь еще появлялись, римлянеодних убивали, а других брали в плен. Они разыскивали скрывавшихся вподземельях и, раскапывая землю, убивали всех там находившихся. В этих же минахнайдено было свыше 2000 мертвых, из которых одни сами себя убили, иные другдруга, а большая часть погибла от голода. При вторжении в эти подземелья насолдат повеяло страшным трупным запахом, так что многие, как пораженные,отскочили назад; другие же, которых жадность к наживе влекла вперед, топталикучи мертвых. И действительно, в этих пещерах находили массу драгоценностей, акорысть оправдывала всякие средства к их добыванию. Из подземелий былиизвлечены, наконец, пленники, брошенные туда тиранами, которые и в самыепоследние минуты упорствовали в своих жестокостях. Но и им обоим Бог воздал позаслугам. Иоанн, который вместе со своими братьями терпел голод в подземелье,попросил, наконец, у римлян так часто отвергнутой им милости; Симон же сдалсяпосле того, как вынес еще упорную борьбу, которая будет описана ниже. Симон былпредназначен для триумфальной жертвы, а Иоанн – к пожизненному заключению.Римляне, наконец, предали огню и отдаленнейшие части города и срыли стены дооснования.

Город, пять раз прежде завоеванный, теперь во второй раз подвергсяразрушению.

Таким образом, на втором году царствования Веспасиана, в 8-й день месяцагарпея, Иерусалим был завоеван. Пять раз он был прежде покорен, причем один разтакже разрушен. Раз он был взят царем египетским Асохеем, затем Антиохом, послеПомпеем, а за ним Сосием сообща с Иродом. Во всех этих случаях город был каждыйраз пощажен; но еще до них он был завоеван вавилонским царем и им же разрушенспустя 1468 лет и шесть месяцев после его основания. Первый основатель городабыл ханаанский владетель, имя которого на туземном языке означает «Праведныйцарь»{33}, каким он был и на самом деле.Поэтому он был первым жрецом Бога, которому основал святилище, причем город,[414] называвшийся прежде Солима, был им же переименован вИерусалим{34}. Позже иудейский царь Давидизгнал хананеев из города и населил его своими соплеменниками. 477 лет и 6месяцев после него город был разрушен вавилонянами. От царя Давида, первогоиудейского царя в Иерусалиме, до разрушения, произведенного Титом, прошло 1179лет, а от первоначального основания до последнего завоевания 2177 лет{35}. Ни древность города, ни неимоверноебогатство его, ни распространенная по всей земле известность народа, ни великаяслава совершавшегося в нем богослужения не могли спасти его от падения. Таковбыл конец иерусалимской осады. [415]

Примечания:

{2}

Ежедневная жертва приносилась дважды: утром и вечером. Она состояла из однолетнего агнца, муки, смешанной с оливковым маслом, и 1/4 хина вина (Исх., 29, 38-41).

{3}

Жертва включала кровь жертвенного животного, принесенного к алтарю, и сжигаемых на алтаре-жертвеннике жира, потрохов и почек.

{4}

Иехоний сдался в плен в 596 г. до н. э. во время войны с Вавилоном. Иосиф наивно верит, что и ныне высшая прослойка во главе с царем, а также все жители сдадутся в плен римлянам ради спасения храма, священных реликвий и сокровищ.

{5}

Предсказание, о котором здесь упоминает Иосиф, – это предсказание еврейских пророков из Ветхого завета (IV, 6, 3). Однако оно известно задолго до них – это предсказание оракулов Сибиллы.

{6}

Центурия состояла из сотни солдат (центум – сто). (См. подробнее прим. 143 и 150 к кн. I.)

{7}

Секст Цереалий был начальником пятого легиона.

{8}

Не вся Антония была разрушена, ибо, как видно будет из дальнейшего рассказа, на Антонии помещалась квартира Тита. (Перев.)

{9}

Иоанна Гиркана.

{10}

Иссоп – пряность, похожая на чебрец (тимьян), которая играла важную роль при культовых очищениях.

{11}

В оригинале греческого текста это слово следует понимать как «грабители».

{12}

Тиберий Александр был, конечно, не главнокомандующим в боевых действиях (им был сам Тит), а префектом лагеря, который осуществлял верховный надзор над всем лагерем.

{13}

Рассказ Иосифа о намерении Тита пощадить храм может показаться подозрительным, если иметь в виду слишком уже явное, сквозящее по всей книге старание автора идеализировать по мере возможности победителя иудеев. Но историческая верность его еще больше подвергается сомнению ввиду другого свидетельства, сообщающего как раз противоположное и прямо приписывающее Титу решение сжечь храм. Такое свидетельство мы имеем в хронике Сульпиция Севера, автора V века, рассказывающего (Chron., II, 30) следующее: «Говорят, что Тит созвал военный совет и спрашивал, должно ли разрушить такое здание, как храм. Некоторые полагали, что не следует уничтожать посвященного Богу здания, превосходящего великолепием все другие человеческие сооружения, что сохранение храма будет свидетельством кротости римлян, а его разрушение опозорит их неизгладимым пятном жестокости. Но другие, ив том числе сам Тит, говорили, что необходимее всего разрушить именно храм, чтобы совершенно искоренить веру иудеев и христиан; потому что эти два вида веры, хотя враждебны один другому, имеют одно и то же основание: христиане произошли из иудеев, и если истребить корень, то легко погибнет и ствол дерева. По божественному внушению, этим воспламенились все умы, и, таким образом, храм был разрушен». (Перев.)

В действительности кажется более вероятным то, что римляне главную причину видели в религиозном культе евреев, и для них поэтому важно было разрушить религиозный оплот и таким образом уничтожить очаг дальнейших восстаний. Мотив, которым объясняет Сульпиций Север решение Тита, правда, носит христианскую окраску, но это уже приукрашение, которое, вероятно, позволил себе сам автор.

{14}

Дата сожжения первого храма, данная здесь Иосифом, противоречит его же рассказу в «Иудейских древностях» (X, 8, 5), по которому катастрофа последовала в первый день пятого месяца (аба). В точности определить день разрушения первого храма невозможно, так как библейские показания в этом отношении разноречивы (Иер., 52, 12, 13; 4 Цар., 25, 8, 9). Талмудическое предание относит разрушение и первого и второго храма к девятому аба (Таанит, 29а), и в этот день, как известно. установлен пост.

{15}

Это случилось в 586 г. до н. э.

{16}

960 г. до н. э.

{17}

Второй храм был построен Зоровавелем при содействии Аггея. Сооружение его началось при Кире, но вследствие козней самаритян и других врагов евреев было приостановлено, а затем возобновлено и доведено до конца лишь в шестой год царствования Дария Гистаспа (1 Езд., 3-6).

{18}

О похожем мираже (галлюцинации) и голосе сообщает также Тацит (Ист., V, 13). Многие авторы, в том числе и Вергилий (Энеида, VIII, 525-535), дают похожие описания.

{19}

Альбин был прокуратором в 62-64 гг. н. э.

{20}

Эти пророчества также приводят Тацит (Ист., V, 13) и Светоний (Весп., 4).

{21}

Легионы нередко по случаю победы давали полководцам почетный титул императора. Принятие Титом этого титула навлекло на него подозрение, будто бы он желает отложиться от Веспасиана и провозгласить себя властителем Востока (Свет., Тит, 5). (Перев.)

{22}

Кроме добровольных пожертвований, стекавших в храмовую казну как от евреев, так и от язычников, на нужды храма поступал еще обязательный для евреев всех стран и земель сбор в размере 1/2 сикля в год с каждого достигшего двадцатилетнего возраста. (Перев.)

{23}

Тит говорит о борьбе после смерти Нерона между Гальбой, Отоном и Вителлием и вызванных этим волнениях.

{24}

Здание совета – местопребывание синедриона.

{25}

Царский дворец – дворец Ирода в Верхнем городе.

{26}

Иосиф ошибается: башню построил Иоанн на восточной стороне, и она была названа его именем (см. VI, 3, 2).

{27}

Кора этого кустарника была так душиста, что применялась как пряность.

{28}

Среди спасенных сокровищ были также священные книги. Их по разрешению Тита принял Иосиф Флавий (Жизнь, 75).

{29}

Силоам и его родник принадлежали к одной водной системе, которая при царе Гискии в конце VIII в. до н. э. была проложена в Иерусалим.

{30}

То есть в Верхний город. (Перев.)

{31}

Некоторое число пленников удалось спасти Иосифу Флавию. Он освободил прежде всего своего брата и 50 друзей; затем он своим заступничеством перед Титом доставил свободу 190 женщинам и детям, принадлежащим к знатному сословию, которые были выпущены на волю без выкупа. В заключение он еще среди распятых пленников узнал трех своих друзей и упросил Тита снять их с крестов и залечить им раны; но спасти удалось только одного, другие же два умерли (Жизнь, 75). (Перев.)

{32}

Точность сообщаемых здесь Иосифом цифр подлежит сомнению. Город с пространством в 33 стадии, как его определяет сам Иосиф, едва ли мог вмещать в себе такую массу людей. С другой же стороны; заклание такого огромного числа пасхальных агнцев в сравнительно незначительном по пространству храмовом притворе в течение двух часов оказывается абсолютно невозможным. (Перев.)

{33}

«Праведный царь» – Мелхиседек, он жил во времена Авраама.

{34}

Мнение Иосифа о том, что Иерусалим был заложен финикийским жрецом Мелхиседеком (И. Д., VIII, 3), основывается на книге Бытие (14, 18), где последний назван Салимским царем. Тождественность Салима, упомянутого еще только раз в Псалмах (75, 3), Иерусалиму принимается некоторыми учеными.

Мнение о том, что «Иерусалим» означает «священный Салим», неверно. Происхождение названия Иерусалима неизвестно, но оно уже существовало в XV в. до н. э. и встречается в надписи, найденной в Тель-Амарне.

{35}

Счет лет в этой главе вызывает сомнения, так как в различных редакциях «Иудейской войны» встречаются разные варианты этого счета.