О междоусобицах в Иерусалиме и происходивших из-за этого в городебедствиях.

1. После того как Тит прошел указанным путем пустыню между Египтом и Сирией,он прибыл в Кесарию, где прежде всего хотел привести в порядок свое войско. Вто время как он в Александрии помогал своему отцу укрепить новое, Богомдарованное ему господство, смуты в Иерусалиме еще более разрослись, иобразовались три партии, обратившие свое оружие друг против друга, что,пожалуй, в несчастьи можно было бы назвать счастьем и делом справедливости.Враждебные действия зелотов против народа, носившие в себе начало падениягосударства, подробно описаны выше, от самого возникновения до их гибели. Небез справедливости можно назвать это состояние мятежом в мятеже, который,подобно взбесившемуся зверю, из-за отсутствия питания извне начинает раздиратьсобственное тело.

2. Элеазар, сын Симона, тот самый, который прежде побудил зелотов отделитьсяот народа в храм{1}, как бы из негодованияпротив жестокостей, совершаемых изо дня в день неистощимым в своейкровожадности Иоанном, в действительности же потому, что ему было невыносимоподчиняться восставшему против него тирану, помышляя сам о единовластии истремясь к господству, – этот Элеазар основал отдельную партию, привлекши ксебе из влиятельных лиц Иуду, сына Хелкии, и Симона, сына Эзрона, к которомуприсоединился еще Эзекия, сын Хобари, человек небезызвестный, а каждый из них вотдельности увлекал за собой немалое количество зелотов. Они заняли внутреннеепространство храма и над священными воротами, на виду Святая Святых, водрузилисвое оружие. Обилие [320] жизненных припасов укрепляло их дух,ибо жертвенные даяния доставляли этим людям, считавшим все дозволенным, избытокво всем; но они были озабочены малочисленностью своих сил, а потому, сложиворужие на означенном месте, оставались в покое. С другой стороны, преимуществоИоанна над ними в превосходстве сил терялось позицией, которую он занимал, ибовраги стояли над его головой, а потому он не мог нападать на них без опасностидля себя. Однако ожесточение не давало ему покоя: терпя больше вреда, чем сампричинял Элеазару, он все-таки не переставал нападать; беспрестанно повторялисьвылазки, а перестрелка продолжалась беспрерывно. Все места храма былиосквернены убийствами.

3. Симон, сын Гиоры, тот тиран, которого народ в своем отчаянии призвал ксебе на помощь и который имел в своих руках Верхний город и большую частьНижнего, еще с большей настойчивостью напирал теперь на людей Иоанна,подвергавшихся нападению также и сверху. Симон же производил свои нападенияснизу, находясь по отношению к Иоанну в таком же положении, в котором последнийнаходился по отношению к тем, которые стояли выше его. Иоанн, теснимый с двухсторон, так же легко терпел потери, как легко наносил их сам, ибо насколько онблагодаря своей позиции был сильнее Симона, настолько же он был слабееЭлеазара. Нападения снизу он мог легко отражать руками; против тех же, которыесражались с высоты храма, он защищался машинами. В его распоряжении находилосьнемало катапульт, каменометен и других метательных машин{2}, которыми он не только поражал врагов, но и убивалмногих, приносивших жертвы. Хотя они в своем безумии позволяли себе всякиебесчинства, все же они впускали в храм желающих жертвовать, ограничиваясь лишьобыском последних; причем коренные жители обыскивались более строго, чемчужеземные иудеи. Но когда иудеи своими просьбами обезоруживали ихжестокосердие и вступали в храм, то здесь они падали жертвами царившеймеждоусобицы, ибо стрелы силой машин долетали до жертвенника и храма и попадалив священников и жертвоприносителей. Многие, поспевшие из дальних стран ковсемирно известному и священному для всех людей месту, падали перед своимижертвами и своей кровью смачивали алтарь, высоко чтившийся всеми эллинами иварварами. Тела туземцев и чужих, священников и левитов лежали, смешавшисьмежду собой, и кровь от этих различных трупов образовала в пределах святилищанастоящее озеро. [321] Испытал ли ты, несчастнейший изгородов, нечто подобное от римлян, которые вступали в тебя, для того чтобы тебяочистить от гнусных поступков твоих собственных детей? Ибо божьим городом тыуже перестал быть и не мог больше быть после того, как ты сделался могилойтвоих собственных граждан и когда ты храм превратил в кладбище для жертв,павших в междоусобной борьбе. Быть может, ты когда-нибудь опять возродишься,если ты умилостивишь Бога, который разрушил тебя! Однако долг историографаповелевает подавить в себе чувство горести, ибо здесь не место для личнойскорби, а для описания событий. Я прослежу поэтому дальнейшее развитиевосстания.

4. Таким образом, внутренние враги города были разъединены на три враждебныхлагеря: Элеазар и его приверженцы, под охраной которых находились посвященныехраму первые плоды, неистовствовали против Иоанна, а шайка последнего грабилажителей и стояла против Симона. Но и Симона для поддержки против другого лагерямятежников город должен был снабжать провиантом. Иоанн, подвергаясь нападениямс двух сторон, выстраивал своих людей двумя противоположными фронтами и в товремя, когда с галерей обстреливал противников, вторгавшихся из города, онпосредством машины защищался против копьеметателей, сражавшихся из храма. Кактолько нападавшие сверху давали ему вздохнуть свободно (что случалось часто,когда те напивались или были утомлены), он во главе многочисленного войскапредпринимал смелые вылазки против Симона и по мере того, как отбивал его назадв глубь города, сжигал на всем пространстве здания, наполненные зерном иразного рода другими припасами. Когда отступал Иоанн, то же самое делал Симон,точно они нарочно, в угоду римлянам, хотели уничтожить все, что городприготовил для осады, и умертвить жизненный нерв своего собственногомогущества. Последствием было то, что все вокруг храма было сожжено, что всамом городе образовалось пустынное место, вполне пригодное для поля битвымежду воюющими партиями, и что весь хлеб, которого хватило бы для осажденных намногие годы, за небольшим исключением был истреблен огнем. Таким образом, городпал от голода, который отнюдь не мог бы наступить, если бы его не подготовилисами же мятежники.

5. В то время, когда город со всех сторон громили его внутренние враги иютившийся в нем всякий сброд, все население его, как одно огромное тело,терзалось от сознания своей беспомощности. Старики и женщины, приведенные[322] в отчаяние бедствиями города, молились за римлян инетерпеливо ожидали войны извне, чтобы избавиться от потрясений внутри.Граждане, объятые паническим страхом и совершенно растерявшись, не имели нивремени, ни возможности подумать о возврате; не было также надежды ни на мир,ни на особенно желанное бегство. Ибо все было занято стражами, и как нивраждовали между собой главари разбойников во всем остальном, но мирнорасположенных людей или заподозренных в желании бежать к римлянам они убиваликак общих врагов; их солидарность только и проявлялась в умерщвлении тех,которые заслуживали быть пощаженными. День и ночь беспрерывно слышались громкиекрики сражавшихся, но еще печальнее было тихое стенание плачущих. Хотянесчастья одно за другим приносили все новые и новые поводы к плачу, но страхзамыкал рот и сдерживал громкие вопли, боязнь удерживала чувства от проявления,и они терзались подавленными стенаниями. Не было больше уважения и сочувствия кродственникам; исчезла забота о погребении убитых – до того каждый был удрученсвоим собственным отчаянием. За исключением тех, которые участвовали в мятеже,все сделались бесчувственными ко всему, да и видели они перед собой тольконеминуемую свою гибель. А мятежники, стоя на грудах трупов, все неистовееборолись между собой, точно они бешеную ярость сосали из трупов под их ногами.Измышляя друг против друга все новые козни, исполняя с бессердечием каждое своерешение, они не оставляли неиспробованным ни единого рода беззакония ижестокости. Иоанн употреблял даже священный лес для постройки военных машин.Народ и священники еще раньше решили подпереть храм снизу и поднять его надвадцать локтей; тогда царь Агриппа с величайшими затратами и усиленнымитрудами доставил на место из Ливана строевой лес{3}, достойный удивления по стройности и длине стволов;теперь же, когда война прервала строительные работы, Иоанн приказал разрезатьбалки и строить из них башни, находя эти балки по их размерам пригодными дляцелей борьбы со сражавшимися с ними сверху храма; он воздвиг башни за стеной,против западной галереи, где, собственно, и возможно было их построить, так какдругие части храма отстояли слишком далеко вследствие ступеней.

6. Этими сооружениями, устроенными с неблагочестивой целью, Иоанн надеялсяпобедить своих врагов. Но Бог разрушил его планы, приведя к городу римлян ещепрежде, чем кто-нибудь из его людей успел стать на сооруженные им[323] башни. Тит именно выступил из Кесарии{4} с одной частью армии, послав другой части приказаниесоединиться с ним под Иерусалимом. Он имел при себе три легиона, преждеопустошавшие Иудею при его отце, и двенадцатый легион, который раньше подпредводительством Цестия был побежден, но который всегда отличался храбростью,и теперь, помня то поражение, еще с большей жаждой боя спешил отомстить. Пятыйлегион получил приказание присоединиться к нему через Эммаус, а десятый – черезИерихон идти на Иерусалим. Сам же Тит выступил с остальными отрядами, к которымпримкнули вспомогательные войска царей, возобновленные и усиленные, и еще многосоюзников из Сирии. И та рать, которую Веспасиан выделил из четырех легионов ипослал с Муцианом в Италию, была опять пополнена из приведенных Титом отрядов,так как из александрийского войска за ним последовали две тысячи отборныхсолдат и, кроме них, стянуты были к нему три тысячи воинов из гарнизонов наЕвфрате{5}. При нем находился также самыйиспытанный своей преданностью И славившийся своей опытностью в военном деледруг его, Александр Тиберий, бывший правитель Египта, которому он теперьпоручил начальство над войском. Он оказался достойный своего назначения, таккак первый из всех признал власть нового императора и с безотчетнойпреданностью связал свою собственную судьбу с темной еще будущностьюпоследнего. Выделяясь своим возрастом и опытностью, он сопровождал Тита вкачестве советника в войне{6}.

Как Тит двинулся к Иерусалиму. – Как он, высматривая город, подвергсяопасности и где расположился лагерем.

1. Поход Тита во вражескую страну открывали отряды царей и все прочиевспомогательные войска; за ними шли строители дорог и квартирмейстеры, а такжевьючные животные с багажом предводителей; за ними, под прикрытиемтяжеловооруженных воинов, следовал сам полководец, окруженный многочисленнымотборным войском и копьеносцами. Вслед за ними и непосредственно перед машинамиехали принадлежавшие к легионам всадники, а позади машин – трибуны подприкрытием отборного войска и начальники [324] со своимикогортами. За ними появлялись полевые знамена с орлом посередине,предшествующие трубачам, а тогда уже – главное ядро легионов, по шести человекв ряду. Каждый легион имел свой обоз, который возил поклажу. Наконец, в хвостенаходились наемные отряды и охранявший их арьергард. В таком обычном у римлянпорядке похода Тит подвигался через Самарию в Гофну, завоеванную еще его отцоми снабженную теперь гарнизоном. Здесь он переночевал и на следующее утродвинулся дальше. Маршируя целый день, он к вечеру разбил лагерь на месте,называемом иудеями на их родном языке «Шиповой долиной», возле деревниГаватсаула (что обозначает холм Саула) на расстоянии около тридцати стадий отИерусалима. Отсюда он с шестьюстами избранных всадников отправился на разведку,желая ознакомиться с укреплениями Иерусалима и настроением иудеев и разузнатьвместе с тем, не сдадутся ли они со страха без борьбы при одном его появлении;ибо он знал, как это и было в действительности, что народ, находившийся подгнетом мятежнической партии и разбойников, жаждал мира и только потомубездействует, что чувствует себя бессильным.

2. Пока Тит ехал по большой дороге, ведущей прямо к стене, никто непоказывался у ворот; когда же он возле башни Псефина{7}, свернув с дороги, повел свою конницу в сторону,несметные враги ринулись внезапно мимо так называемых Женских башен черезворота, лежавшие против памятника Елены, прорвали линию всадников, бросилисьнавстречу находившимся еще на дороге, воспрепятствовали им соединиться сдругими, свернувшими уже в сторону, и таким образом отрезали Тита с немногимилюдьми. Идти вперед Титу было невозможно, так как все пространство до стеныбыло изрыто канавами, сделанными для плантаций, и поперечными садами,обведенными многими заборами; но и обратное отступление к своим он тоже нашелотрезанным многочисленным неприятелем, находившимся посередине, большинство жеего людей, не подозревавшее опасности своего государя{8}, разбежалось в том предположении, что и он вместе с нимиповернул назад. Видя тогда, что его спасение может зависеть только от еголичной храбрости, он повернул своего коня назад, крикнул своей свите следоватьза ним и бросился в самую толпу неприятеля, чтобы силой проложить себе дорогу ксвоим. Тогда-то можно было убедиться воочию, что перипетии войны и судьбагосударей находятся в руках божиих: сколько ни летело стрел на Тита, которыйбыл без шлема и без щита (ибо, как [325] уже было сказано, онвыехал не как воин, а только в качестве разведчика), все-таки ни одна его незадевала, а все без всякого действия просвистели мимо, точно они с умыслом непопадали в цель. С мечом в руках, прокладывая себе дорогу через напиравших нанего сбоку, перескакивая через многих, становившихся ему на пути, он мчался наконе через опрокинутых все вперед и вперед. При виде этой смелости Цезаря ониподымали крик и друг друга призывали к нападению на него; но куда толькоустремлялся он, все бежали и рассеивались. Разделявшие с ним опасность товарищиего, получая удары сзади и с боков, держались тесно возле него, ибо каждый изних имел еще надежду на спасение: помочь Титу открыть себе выход прежде, чемего не оцепили. Двое из самых задних пали; один был оцеплен на коне и заколот,другой, соскочивший с коня, был также убит, а его конь уведен. Но с остальнымиТит благополучно спасся в лагере. Успехи иудеев при этой первой стычке внушилиим сумасбродные надежды: мгновенная милость судьбы вселила в них страшнуюсамоуверенность.

3. На следующий день Тит, после того как ночью присоединился к нему легиониз Эммауса, снялся с лагеря и двинулся вперед до места, называемого Скопом.Отсюда открывается вид на город и исполинское здание храма, вследствие чего этопримыкающее к северу от города плоскогорье весьма кстати названо Скопом{9}. Находясь еще в семи стадиях от города, онприказал построить для обоих легионов один общий лагерь, а позади них в трехстадиях – другой лагерь для пятого легиона, ибо ввиду того, что солдатыпоследнего были утомлены от ночного похода, он нашел нужным отвести им болеезащищенное место, дабы они тем спокойнее могли укрепиться. Едва только ониприступили к сооружению лагеря, как появился уже десятый легион из Иерихона,где им оставлена была часть тяжеловооруженных воинов для охраны этогозавоеванного Веспасианом прохода. Этот легион получил приказание расположитьсялагерем в шести стадиях от Иерусалима на так называемой Елеонской горе, лежащейпротив города на востоке и отделенной от него глубокой лощиной, называющейсяКидроном.

4. Только война извне, мощно и внезапно обрушившаяся на город, положилаконец беспрерывным распрям, царившим между партиями. С ужасом увидели мятежникиэтот тройной лагерь римлян, и тогда они начали искать сближения между собой исоединения с дурной целью{10}. «Чего мы ещеждем, – говорили они друг другу, – как мы можем [326]допустить, чтобы нам дыхание было отрезано тремя стенами? Неприятель крепкоуселся против нас, а мы, запертые в наших стенах, остаемся спокойными зрителяминеприятельских действий, как будто бы они были благодетельны для нас, оставляяв бездействии наши руки и наше оружие. Да! Мы храбры только против себя,римлянам же наш раздор поможет покорить город даже без меча». Такими словамиони соединились, друг друга ободрили, взялись за оружие и сделали внезапнуювылазку против десятого легиона. С ужасающими кликами грянули они через долинуи бросились на римлян, работавших над укреплениями. Так как последниеразделились по своим работам и большинство сложило с себя оружие (они и непредполагали, чтобы иудеи осмелились на вылазку или чтобы они даже при желаниимогли предпринять ее ввиду царившего между ними разлада), то внезапноенападение привело их в замешательство: часть бросила работу и сейчас жеотступила назад, многие побежали за своим оружием, но были убиты еще прежде,чем могли стать против врагов. К иудеям примыкали ободренные их победой всеновые и новые бойцы, а счастье делало их в собственных глазах и в глазах римлянеще более многочисленными, чем они были на самом деле. Солдаты, приученные кбоевой тактике и умеющие сражаться сомкнутыми рядами по команде, скорее всеготеряют самообладание при неожиданном расстройстве. Поэтому отступили теперьперед нападением застигнутые врасплох римляне. Всякий раз, однако, когдапреследуемые оборачивались, они удерживали напор иудеев и наносили раны тем,которые в своей стремительности были менее осторожны. Но по мере того, какмасса нападающих все более возрастала, увеличивалось смятение римлян, которые,наконец, были отброшены от своего лагеря. Дело приняло такой оборот, что всемулегиону угрожала опасность; но тогда Тит, уведомленный об их опасном положении,быстро поспешил на помощь. Громко негодуя против трусости бежавших, он заставилих повернуть назад, сам во главе прибывшего с ним отборного войска набросилсяна иудейский фланг, многих смял, еще больше ранил, а остальных обратил вбегство и оттеснил в самую лощину. Иудеи, однако, после большого урона, вскоревыбились из этой местности и, поднявшись на противоположную возвышенность,обернулись лицом и сражались через лощину. До полудня продолжался бой в такомположении; но когда солнце начало клониться к западу, Тит оставил на местепротив неприятеля только то войско, с которым он прибыл на помощь, да ещенесколько [327] других когорт; остальную же часть легиона онотправил для возобновления шанцевых работ на вершине горы.

5. В этих действиях иудеи усмотрели бегство римлян, и так как поставленныйими на стене вестник возвестил об этом потряхиванием своей одежды, тосовершенно свежая многочисленная толпа бросилась с такой стремительностью, чтоих наступление походило на бег свирепейших зверей. И действительно, никто изпостроенных в боевом порядке римлян не выдержал их удара; строевая линия, точнопод напором тяжелого орудия, была прорвана, и все пустилось бежать вверх погоре. Один Тит с немногими остался посреди склона горы. Его свита, которая изуважения к полководцу, пренебрегая опасностью, осталась при нем, настойчивоумоляла его удалиться от иудеев, ищущих смерти, а не броситься в опасность завойском, которое должно было бы прикрывать его; он должен, наконец, подумать освоем высоком положении в качестве руководителя войны и владетеля мира, чтобыне обратиться в простого солдата и чтобы не подвергать столь явной опасностисобственную личность, от которой зависит все. Но он делал вид, будто ничего неслышит, оказывал сопротивление тем, которые ринулись ему навстречу, убивалдругих, которые силой хотели овладеть доступом вверх, бросился по крутомусклону на тесно сплотившуюся массу врагов и отбил их назад. Но иудеи, как онини были смущены твердым и стремительным нападением Тита, и теперь еще не бежалив город, а, расступившись по обеим сторонам, преследовали бегущих кверху. Этотновый натиск Тит останавливал нападением на фланги. Но между тем солдаты,работавшие наверху над шанцами, увидев, что их товарищи внизу разбежались, быливновь охвачены ужасом и отчаянием. Весь легион рассеялся, так как все считали,что против набега иудеев противостоять невозможно и что Тит также находится вбегстве, ибо, думали они, если бы он удержался на месте, то другие не бежалибы. В паническом страхе бежали они по всем направлениям, пока, наконец,некоторые не увидели полководца в самом водовороте сражения и, полные опасенияза его жизнь, возвестили криками всему легиону о его опасном положении. Стыдзаставил всех возвратиться: осыпая друг друга упреками за бегство, а еще большеза то, что покинули Цезаря, они со всей силой бросились на иудеев, и как толькопоследние начали отступать, окончательно оттеснили их в долину. Иудеи хотяборолись еще и при отступлении, но римляне благодаря занятому ими возвышениюнаходились в более [328] выгодном положении, вследствие чегоони опрокинули неприятеля в самую пропасть. Теперь Тит преследовал тех, которыераньше на него нападали; легион он опять послал к его шанцевым работам, а дляотражения неприятеля остался сам с теми отрядами, которые прежде сражалисьвместе с ним. Чтобы сказать правду, не вдаваясь в преувеличение из лести и неумаляя из зависти, Цезарь один дважды спас угрожаемый легион и доставил емувозможность спокойно укрепить свой лагерь.

Возобновление междоусобицы в Иерусалиме. – Козни иудеев против римлян. – Титукоряет солдат за их опрометчивость.

1. Внешняя война на время приостановилась, партийная же борьба внутривспыхнула вновь. Так как с 14-м днем месяца ксантика приближался праздникопресноков{11}, к которому иудеи относятначало своего избавления от египтян{12},партия Элеазара открыла храмовые ворота, чтобы впустить народ, собравшийся намолитву; Иоанн же воспользовался праздником для прикрытия своих хитрыхзамыслов. Он снабдил тайным оружием менее известных из его людей, большинствоиз которых к тому же еще были нечисты{13}, иприказал им смешаться с толпой для того, чтобы овладеть храмом. Проникнуввнутрь, они сбросили с себя верхнее платье и вдруг предстали перед всеми вполном вооружении. В храме поднялась неимоверная сумятица; непричастный кпартийной борьбе народ думал, что нападение готовится на всех без различия; нозелоты поняли, что оно направлено только против них, и поэтому покинули ворота,соскочили со стенных зубцов и, избегая всякого столкновения, скрылись вподземные ходы храма, народ же, робко теснившийся у алтаря и кругом в храме,был растоптан и умерщвлен палками и мечами. Много спокойных граждан пало от руксвоих личных врагов как сторонники противной партии; кто только был узнанкем-нибудь из мятежников, которого он раньше оскорбил, был теперь им убит какзелот. Совершив много зверских насилий над невинными, они после этого объявилипрощение виновным и, когда последние вышли из подземелья, дали им свободноразойтись. Сделавшись сами обладателями внутреннего храма и всех его[329] запасов, они почувствовали себя еще сильнее длясопротивления Симону. Таким образом, существовавшие до сих пор три враждебныепартии распались на две{14}.

2. Тит между тем принял решение сняться со своим лагерем, расположенным наСкопе, и ближе придвинуться к городу. С этой целью они поставили отборный отрядвсадников и пехоты в количестве, признанном им необходимым для защиты противвылазок иудеев, и приказал всему остальному войску выровнять все промежуточноепространство до стены. Тогда все заборы и решетки, которыми жители Иерусалимаогораживали свои сады и рощи, были сломаны, плодовые деревья в окружностисрублены и ими заполнены все углубления и впадины; скалистые же утесы былиустранены железными инструментами. Таким образом они выровняли все пространствомежду Скопом и памятником Ирода, находившимся близ так называемого Змеиногопруда.

3. В эти дни иудеи устроили римлянам такого рода ловушку. Самые отважные измятежников, представляя из себя изгнанных миролюбивыми жителями, вышли за городиз так называемых Женских башен; здесь они, как бы опасаясь нападения римлян,столпились все вместе, и каждый старался укрыться за плечами другого. Другиеже, с виду простые граждане, стояли там и сям на стене, взывали о мире, просилио пощаде и призывали к себе римлян, обещая им открыть ворота. Одновременно сэтими громкими взываниями они бросали камнями в своих же, как будто хотелиотогнать их от ворот; а те делали вид, будто хотят насильно вторгнуться, тообращались с трогательными просьбами к своим согражданам, то, наконец,устремлялись к римлянам, но каждый раз в страхе и отчаянии пятились назад.Солдаты поддались на эту хитрую ловушку; полагая, что одни попались уже им вруки и их немедленно можно будет наказать, а другие откроют им город, онитотчас приступили к делу. Титу, однако, этот неожиданный призыв казалсяподозрительным: только днем раньше он приглашал иудеев через Иосифа надобровольную сдачу и не встречал, однако, сочувствия. Он приказал поэтомусолдатам не трогаться с места; но некоторые из тех, которые впереди всех былизаняты работами, уже поспешно взялись за оружие и двинулись к воротам. Мнимоизгнанные из города вначале как будто попятились назад, но когда солдаты былиуже между башнями ворот, они бросились вперед, оцепили их и напали с тыла; в тоже время стоявшие на стене осыпали их густым градом камней и разного родастрелами, которыми многих [330] убили и еще больше ранили.Повернуть назад им было нелегко, так как их теснили с тыла; но, помимо этого,стыд за ослушание приказа военачальников заставлял уже довести до конца начатуюошибку – поэтому-то они так долго держались в бою. Но сильно израненные иудеямии, в свою очередь, нанеся им не меньше ударов, они отбили, наконец, оцепившихих врагов. Еще при своем отступлении они до гробницы Елены были преследуемынеприятельскими стрелами.

4. Иудеи тогда в грубой форме проявили свое торжество над римлянами: ониосмеивали их за то, что дали обмануть себя хитростью, прыгали, потрясая своимищитами, и громко ликовали от радости. Солдаты же были встречены угрозамицентурионов и гневом Цезаря. «В то время, – сказал последний, – когда иудеи,которых одно только отчаяние ведет в бой, действуют все-таки обдуманно иосмотрительно, расставляют сети, устраивают засады и при этом еще за ихпослушность, взаимное доверие и прочную солидарность покровительствуемысчастьем, римляне, которым счастье всегда так благоприятствует за их дисциплинуи повиновение предводителям, напротив, терпят теперь поражение, попадаются вплен вследствие своей собственной опрометчивости и, что еще более постыдно,сражаются без предводителей, в присутствии Цезаря. Глубоко будут вопиятьвоенные законы, точно как и мой отец, когда он узнает об этом поражении, он,который поседел в битвах, никогда не потерпев такого удара, и законы, которыевсегда самое малейшее упущение против дисциплины карают смертью. Теперь этизаконы должны были быть свидетелями того, как целый отряд войска покинул строй!Но пусть сейчас узнают своевольники, что у римлян даже победа без приказа неприносит славы». По этим словам, обращенным к полководцам, можно было подумать,что он намерен поступить со всеми по всей строгости закона; солдаты поэтомуупали духом, так как они ожидали для себя заслуженной казни. Но легионыокружили Тита и настойчиво просили его помиловать их товарищей и радипослушности значительного большинства простить поспешность немногих, которыесовершенную ими только что ошибку хотят загладить в будущем своейхрабростью.

5. Тит удовлетворил их просьбу, тем более что последняя совпадала с егособственными интересами; ибо он полагал, что наказать одного человека должнодействием, а при наказании целой толпы можно ограничиться только словами. Онпростил поэтому солдат, предупредил их серьезно, чтобы [331]они в будущем были осторожнее, и начал обдумывать, как наказать иудеев за иххитрость. Когда по истечении четырех дней промежуток до стены был выровнен, ондля того, чтобы в безопасности перевести сюда обоз и остальную часть армии,расставил самое ядро войска в семи рядах по направлению от севера к западупротив стены; впереди стояла пехота, сзади конница, каждая часть в трех рядах,а седьмую линию образовали поставленные между ними стрелки. Так как этимсильным строем у иудеев была отнята последняя возможность дальнейших вылазок,то вьючный скот трех легионов и обоз могли безопасно двинуться вперед. Сам Титрасположился станом на расстоянии около двух стадий от стены у одного из угловпоследней, против башни, называемой Псефиной, где обводная стена на своемсеверном протяжении загибается к западу. Остальная часть войска разбила лагерьу так называемой Гиппиковой башни, тоже в двух стадиях от города. Десятый желегион сохранял свою позицию на Елионской горе.

Описание Иерусалима

1. Тройной стеной был обведен город, и только в тех местах, где находилисьнедоступные обрывы, была одна стена. Сам город был расположен на двухпротиволежащих холмах, разделенных посередине долиной, в которую ниспадали рядыдомов с обеих сторон. Тот из двух холмов, на котором находился Верхний город,был выше и имел более плоскую вершину. Вследствие своего укрепленного положенияон был назван царем Давидом (отцом Соломона, первого соорудителя храма)крепостью, а нами – Верхним рынком. Второй холм, названный Акрой, на которомстоял Нижний город, был, напротив, покат с обеих сторон. Против него лежалтретий холм, ниже Акры, от природы и прежде отделенный от нее широкой впадиной;но Хасмонеи во время своего владычества заполнили эту долину, чтобы связатьгород с храмом; вместе с тем была снесена часть Акры; высота ее понижена длятого, чтобы храм возвышался над нею. Долина, называемая Тиропеоном{15}, о которой мы сказали, что она отделялаВерхний город от Нижнего, простирается от Силоама, каковым мы называем пресныйи обильный водой источник. Снаружи оба холма города были [332]окружены глубокими обрывами и вследствие своих крутых спусков нигде с обеихсторон не доступны.

2. Из трех стен древнейшая была труднопобедима вследствие окружавших еепропастей и возвышавшегося над последними холма, на котором она была построена;но ее природная мощь была значительно возвеличена еще искусственно, так какДавид и Соломон, равно как и последовавшие за ними цари, старались превзойтидруг друга в укреплении этой твердыни. Начинаясь на севере у так называемойГиппиковой башни, она тянулась до Ксиста{16}, примыкала затем к зданию совета и оканчивалась узападной галереи храма. С другой стороны по направлению к западу она, начинаясьу того же пункта, шла к месту, называемому Бетсоном{17} и простиралась до Ессейских ворот, возвращалась затем кюгу от Силоамского источника, загибала опять восточнее, к рыбному прудуСоломона, отсюда тянулась до так называемой Офлы{18} и оканчивалась у восточной галереи святилища. Втораястена начиналась у ворот Генната, принадлежавших еще к первой стене, обнималасеверную сторону И доходила только до Антонии. Третья стена начиналась опять уГиппиковой башни, откуда она тянулась на север от башни Псефины, отсюда,простираясь против гробницы Елены (царицы адиабенской и матери царя Узата), шлачерез царские пещеры и загибала у угловой башни так называемого Гнафейского{19} памятника; после этого она примыкала кдревней стене и оканчивалась в Кидронской долине{20}. Этой третьей стеной Агриппа обвел возникшую новую частьгорода, остававшуюся прежде совсем незащищенной; ибо вследствие приростанаселения город все больше распространялся за стены и после того, как заключилив пределах города северный склон храмового холма, потребовалось идти еще дальшеи застроить четвертый холм, называемый Бецетой, лежащий против Антонии иотделенный глубоким рвом, проведенным нарочно с той целью, чтобы нижниесооружения Антонии, сообщавшиеся с холмом, не были так легко доступны и такнизко расположены. Высота башен, естественно, выиграла значительно вследствиеглубины окопа; эта позже построенная часть города называлась на отечественномязыке Бецетой, что на греческом языке означает «Новый город»{21}. А так как жители этой части города нуждались в защите,то отец ныне живущего царя, называвшийся также Агриппой, начал строитьвышеназванную стену; но, убоявшись затем, чтобы грандиозность сооружения невозбуждала подозрения императора Клавдия в стремлении к новшеству[333] или отпадению от него, он прекратил постройку, положивей только основание. И если бы стена была окончена так, как она начата, городсделался бы поистине неприступным: ибо стена была сложена из огромных камней,которые имели по двадцать локтей длины и десять локтей ширины каждый и которыенелегко было бы ни подкопать железными орудиями, ни сдвинуть с места машинами;стена имела десять локтей в ширину, а высота ее, без сомнения, превысила бызначительно ширину, если бы рвение того, который начал сооружение, ненаткнулось на препятствия. Впоследствии стена эта, несмотря на напряженныеусилия иудеев, была возвышена только до двадцати локтей, получила еще брустверына два локтя и зубцы трех локтей вышины, так что общая высота достигаладвадцати пяти локтей.

3. Над стеной возвышались башни двадцати локтей ширины и двадцати локтейвысоты каждая, четырехугольные и, как сама стена, массивные. По прочностисложения и красоте камней они не уступали храмовым сооружениям. На этихдвадцатилоктевых массивах находились великолепные покои, а над ними – ещепомещения верхнего яруса; для дождевой воды там построено было весьма многоцистерн с широкими лестницами, ведущими к каждой в отдельности. Таких башентретья стена имела девяносто; расстояние между каждыми двумя башнями измерялосьдвумястами локтей. На средней стене были размещены четырнадцать башен, а надревней – шестьдесят. Окружность всего города достигала тридцати трех стадий.Если третья стена сама по себе была достойна удивления, то находившаяся насеверо-западном ее углу башня Псефина, против которой расположился лагерем Тит,представляла выдающееся творение искусства. Простираясь вверх на высотусемидесяти локтей, она открывает дальний вид на Аравию и на крайние пределыеврейской земли до самого моря. Она была восьмиугольная. На противоположной ейстороне, на древней стене была сооружена царем Иродом Гиппикова башня, а вблизипоследней еще две другие башни, которые по величине, красоте и крепости неимели себе подобных в мире. Ибо изящество этих сооружений было не только деломврожденного царю вкуса к величественному и ревностной его заботы о городе, но иявлялось данью чувствам его сердца, так как этими башнями он воздвиг памятникитрем любимейшим лицам: своему брату, другу и жене, имена которых он присвоилэтим сооружениям. Свою жену он, как мы выше сообщили (1, 22, 5), убил изревности, двух [334] других он потерял на войне, где онихрабро сражались. Гиппикова башня, названная по имени друга, былачетырехугольная, двадцати пяти локтей ширины и длины, тридцати локтей высоты имассивно построена; на этом, составленном из глыб массиве, находилосьвместилище для дождевой воды двадцати локтей глубины; над ним возвышалось ещедвухэтажное жилое здание, вышиною в двадцать пять локтей, разделенное наразличного рода покои и увенчанное маленькими двухлоктевыми башенками итрехлоктевыми брустверами, так что общая высота башни достигала восьмидесятилоктей высоты. Вторая башня, названная Иродом по имени его брата Фазаеля{22}, имела по сорок локтей в ширину и длину истолько же в вышину и была вся массивная. Наверху ее опоясывал кругом балконвышиной в десять локтей, защищенный брустверами и выступами; в середине этогобалкона возвышалась другая башня, помещавшая в себе великолепные покои,снабженные даже баней, так что вся башня совершенно походила на царский замок.Ее вершина была еще роскошнее предыдущей и украшена башенками и зубцами. Вобщем она имела около девяноста локтей высоты. По внешнему виду она была похожана Фаросский маяк, что перед Александрией, но значительно превосходила егообъемом. В то время в ней укрепился Симон, сделав ее главным пунктом своейвласти. Третья башня Мариамма (по имени царицы) имела массивное основание вдвадцать локтей вышины, двадцать локтей ширины и столько же длины; жилыепомещения наверху были устроены еще великолепнее и разнообразнее, чем впредыдущих башнях, ибо царь считал приличествующим здание, названное по имениженщины, больше разукрасить, чем те, которые носили имена мужчин; затопоследние были, наоборот, сильнее женской башни. Высота этой башни достигалапятидесяти пяти локтей.

4. Величина этих трех башен, как ни была она значительна сама по себе,казалась еще большей благодаря их местоположению; ибо древняя стена, на которойони стояли, сама же была построена на высоком холме и, подобно вершине горы,подымалась на вышину тридцати локтей, а потому башни, находившиеся на ней,выигрывали в вышине. Поразительна была также величина камней, употребленныхдля башен, ибо последние были построены не из простых камней или обломков скал,которые люди могли бы нести, а из обтесанных белых мраморных глыб, из которыхкаждая измерялась двадцатью локтями длины, десятью локтями ширины и пятью –толщины; и так тщательно они были [335] соединены между собой,что каждая башня казалась выросшей из земли одной скалистой массой, из которойуже впоследствии рука мастера вырезала формы и углы – так незаметны были швысооружения. К этим стоявшим на севере башням примыкал изнутри превосходившийвсякое описание царский дворец, в котором великолепие и убранство были доведеныдо высшего совершенства. Он был окружен обводной стеной в тридцать локтейвысоты, носившей на одинаковых расстояниях богато украшенные башни, и помещал всебе громадные столовые с ложами для сотен гостей; неисчислима быларазновидность употребленных в этом здании камней, ибо самые редкие породы былидоставлены сюда массами из всех стран; достойны удивления потолки комнат подлине балок и великолепию убранства. В нем находилось несметное числоразнообразной формы покоев, и все они были вполне обставлены; большая частькомнатной утвари была из серебра и золота. Много было перекрещивавшихся междусобой кругообразных галерей, украшенных разнообразными колоннами, открытые ихместа утопали в зелени. Здесь виднелись разнородные парки с прорезывавшими ихдлинными аллеями для гулянья, а вблизи их глубокие водовместилища и местамицистерны, изобиловавшие художественными изделиями из меди, через которыепротекала вода. Кругом этих искусственных источников находились многочисленныебашенки для прирученных диких голубей. Однако нет возможности описать нодостоинству этот дворец; мучительно только воспоминание об опустошении,произведенном здесь разбойничьей рукой; ибо не римляне сожгли все это, а, каквыше было рассказано, внутренние враги сделали это в начале восстания: в замкеАнтония впервые вспыхнул огонь, затем он охватил дворец и уничтожил такжеверхние постройки трех башен.

Описание храма.

1. Храм, как выше было замечено, был построен на хребте сильно укрепленногохолма{23}. Вначале вершины его еле хваталодля самого храма и алтаря, так как холм со всех сторон был покат и обрывист.Но после того как царь Соломон, первый основатель храма, укрепил стенойвосточную часть холма, на земляной насыпи была построена еще колоннада;[336] на других сторонах храм стоял еще открытым. Впоследующие же века народ все больше расширял путем постоянных насыпейповерхность холма; тогда разломали и северную сторону и прирезали еще столькоместа, сколько впоследствии составлял весь объем храма. После того как иудеиподкрепили холм от самой его подошвы тройной террасообразной стеной и окончилипревзошедшее всякие ожидания сооружение, на что были употреблены долгие века ивсе священные сокровища, стекавшиеся со всего мира, они обустроили верхнеепространство и нижнее храмовое место. Самая низкая часть храма покоилась нафундаменте в триста локтей высоты, а местами и больше. Но не вся глубина этогозамечательного фундамента была видна, ибо большей частью заполняли лощину дляуравнения ее с улицами города. Употребленные для фундамента скалы имеливеличину сорока локтей. Изобилие денежных средств и рвение народа неимоверноускоряли ход работ, и, благодаря этой неослабной настойчивости, с течениемвремени было возведено сооружение, которое раньше не надеялись даже когда-либоокончить.

2. Достойны такого основания были также воздвигнутые на нем здания. Всегалереи были двойные, двадцатипятилоктевые столбы, на которых они покоились,состояли каждый из одного куска самого белого мрамора; покрыты же они былипотолками из кедрового дерева. Высокая ценность этого материала, красиваяотделка и гармоничное сочетание его представляли величественный вид, хотя никисть художника, ни резец ваятеля не украшали здания снаружи. Ширина каждойгалереи достигала тридцати локтей, и весь объем их, включая также и замокАнтонию, исчислялся шестью стадиями. Непокрытые дворовые места были вымощенывезде разноцветной мозаикой. Между первым и вторым освященным местом тянуласькаменная, очень изящно отделанная ограда вышиной в три локтя. На ней черезодинаковые промежутки стояли столбы, на которых на греческом и римском языкахбыл написан закон очищения, гласивший, что чужой не должен вступать всвятилище, ибо это второе священное место называлось именно святилищем{24}. Оно находилось на четырнадцать ступенейвыше первого места. Святилище представляло собой четырехугольник, обнесенныйособой стеной. Внешняя вышина последней, хотя достигала сорока локтей, не былавидна из-за прикрывавших ее ступеней; внутри же стена имела только двадцатьпять локтей; ибо так как стена была построена на высоком месте, на котороевзбиралась по ступеням, то не вся [337] внутренняя часть еебыла видна, потому что холм ее закрывал. Лестница оканчивалась наверхуплощадкой, имевшей до стены десять локтей. Отсюда другие лестницы, в пятьступеней каждая, вели к воротам, которых на севере и юге было восемь (по четырена каждой стороне), а на востоке двое. Столько ворот было здесь необходимо, таккак на этой стороне огорожено было место, предназначенное для богослуженияженщинам; поэтому здесь понадобились еще вторые ворота, прорубленные в стенепротив первых; и на других сторонах, т. е. на юге и севере, в женский притворвели особые ворота; через другие ворота женщинам не дозволялось входить, точнотак же, как им не разрешалось выходить из своего притвора в другие части храма.Это место было одинаково открыто как для туземных, так и чужестранных иудейскихженщин без различия. Западная сторона не имела никаких ворот, стена закрывалаее наглухо. Галереи, находившиеся между воротами во внутренней стороне стены иведшие к казнохранилищам, покоились на ряде больших и чрезвычайно красивыхстолбов. Впрочем, кроме величины, они и во всех других отношениях не уступалитем, которые находились в нижнем дворе.

3. Девять из этих ворот были от верха и до конца сплошь покрыты золотом исеребром, равно как косяки и притолоки; одни из них, находившиеся вне храма,были даже из коринфской меди{25} и далекопревосходили в стоимости посеребренные и позолоченные. Каждые ворота состоялииз двух половин, имевших по тридцать локтей высоты и пятнадцать ширины. Внутриворот с обеих сторон находились просторные помещения наподобие башен, имевшиетридцать локтей в ширину и более сорока в вышину. Каждую из этих башенподдерживали две колонны по двенадцать локтей в объеме. Все ворота былиодинаковой величины; только те, которые находились поверх коринфских, навосточной стороне женского притвора, против храмовых ворот, были значительнобольше; они имели пятьдесят локтей вышины и двери сорок локтей ширины; былипокрыты более толстыми серебряными и золотыми листами и украшения на них былиеще более великолепны, чем на других. Эту металлическую облицовку пожертвовалидля девяти ворот Александру, отцу Тиберия{26}. Пятнадцать ступеней вели от стены, составлявшейграницу женского притвора, до больших ворот – на пять ступеней меньше тех,которые вели к остальным воротам.

4. К самому зданию храма, возвышавшемуся посередине, т. е. к святилищу, велидвенадцать ступеней. Фронтон здания [338] имел, как в высоту,так и в ширину, сто локтей; задняя же часть была на сорок локтей уже; ибо собеих сторон фронтона выступали два крыла, каждое на двадцать локтей Передниеворота храма, семидесяти локтей вышины и двадцати пяти ширины, не имели дверей– это была эмблема бесконечного открытого неба. Лицевая сторона этих ворот былався покрыта золотом, и через них виднелась вся внутренность первого и большогоотделения храма. Внутри ворот все кругом блистало золотом. Внутреннее помещениехрама распадалось, таким образом, на два отделения; но открытым оставалосьтолько переднее, которое имело девяносто локтей в вышину, пятьдесят в длину идвадцать в ширину. Ворота, которые вели в это отделение, были, как сказановыше, сплошь позолочены, равно как и вся стена, окаймлявшая их. Над ниминаходились золотые виноградные лозы, от которых свешивались кисти вчеловеческий рост. Из двух отделений храмового здания внутреннее было нижевнешнего. В него вели золотые двери пятидесяти пяти локтей вышины и шестнадцатиширины; над ними свешивался одинаковой величины вавилонский занавес, пестровышитый из гиацинта{27}, виссона{28}, шарлаха{29} и пурпура{30},сотканный необычайно изящно и поражавший глаз замечательной смесью тканей.Этот занавес должен был служить символом вселенной: шарлах обозначал огонь,виссон – землю, гиацинт – воздух, а пурпур – море; два из них – по сходствуцвета, а два – виссон и пурпур – по происхождению, ибо виссон происходит изземли, а пурпур из моря. Шитье на занавесе представляло вид всего неба, заисключением знаков зодиака{31}.

5. Через этот вход входили в низшую часть храмового здания. Последняя имелашестьдесят локтей вышины, столько же длины и двадцать локтей ширины; в своюдлину она опять разделялась на два отделения: первое из них, перегороженное отвторого на расстоянии сорока локтей, заключало в себе три достопримечательных,всемирно известных произведения искусства: светильник, стол и жертвенник длякурений. Семь лампад, на которые разветвлялся светильник, обозначали семьпланет, двенадцать хлебов на столе – зодиак и год; курильница, наполненнаятринадцати родов курильными веществами, взятыми из моря, необитаемых пустынь иобитаемой земли, указывала на то, что все исходит от Бога и Богу жепринадлежит. Самая внутренняя часть храма имела двадцать локтей{32} и была отделена от внешней такжезанавесом. Здесь, собственно, ничего не находилось{33}. Она оставалась запретной, неприкосновенной[339] и незримой для всех. Она называлась Святая Святых. Побокам низшего отделения храма находились многие сообщавшиеся между собойтрехэтажные жилища, которые с обеих сторон были доступны через особые входы.Верхнее отделение храма не имело никаких подобных пристроек, так как оно былоуже и выше почти на сорок локтей. Вместе с тем оно было и проще отделано, чемнизшее. Если прибавить к шестидесяти локтям от земли упомянутые сорок, тополучится в общем высота в сто локтей.

6. Внешний вид храма представлял все, что только могло восхищать глаз идушу. Покрытый со всех сторон тяжелыми золотыми листами, он блистал на утреннемсолнце ярким огненным блеском, ослепительным для глаз, как солнечные лучи.Чужим, прибывавшим на поклонение в Иерусалим, он издали казался покрытымснегом, ибо там, где он не был позолочен, он был ослепительно бел. Вершина егобыла снабжена золотыми заостренными спицами для того, чтобы птица не могласадиться на храм и загрязнять его{34}.Каменные глыбы, из которых он был построен, имели до сорока пяти локтей длины,пяти – толщины и шести – ширины. Перед ним стоял жертвенник вышиной впятнадцать локтей, тогда как ширина и длина его были одинакового размера впятьдесят локтей. Он представлял собой четырехугольник и имел на своих углахрогообразные выступы, с юга к нему вела слегка подымавшаяся терраса. Он былсооружен без железного инструмента, и никогда железо его не коснулось. Храмвместе с жертвенником были обведены изящной, сделанной из красивых камнейрешеткой около локтя вышины, которая отделяла священников от мирян.Гноеточивым и прокаженным был воспрещен вход в город вообще; женщинам же недозволялось входить в храм во время их месячного очищения, но и когда они быличисты, им запрещалось переступать вышеозначенную границу. Мужчины, когда они небыли вполне чисты, не должны были входить во внутренний двор, точно так же, каки священники в подобных случаях.

7. Лица, происходившие из священнического рода, которые вследствиекакого-либо телесного недостатка не могли совершать священную службу,находились внутри решетки возле физически безупречных и получали также частижертв, принадлежавших им ввиду их родового происхождения, но носили простуюодежду, ибо только участвовавшие в службе должны были носить священноеоблачение. У жертвенника и в храме служили только чистые и безупречныесвященники, одетые в виссон; из благоговения к [340] своимсвященным обязанностям они в особенности воздерживались от употребления винадля того, чтобы не нарушить какого-нибудь обряда. С ними всходилпервосвященник, но не всякий раз, а только по субботам, новолуниям, годичнымпраздникам и если совершалось какое-нибудь всенародное празднество. Он совершалсвященную службу в поясе, прикрывавшем тело от чресел до голеней, в льнянойнижней одежде и гиацинтово-голубой, достигавшей до ног, обхватывавшей все тело,верхней одежде, обшитой кистями. К кистям привешены были золотые колокольчики сгранитными яблоками попеременно: первые как эмблема грома, вторые – молнии.Повязка, прикрепляющая верхнюю одежду к груди, представляла пеструю ткань изпяти полос: золота, пурпура, шарлаха, виссона и гиацинта – тех самых тканей, изкоторых, как выше было сказано, были сотканы занавесы храма. Поверх этого онносил еще надплечное одеяние, вышитое из тех же цветных тканей с преобладаниемзолота. Покрой этого облачения походил на панцирь, две золотые застежкискрепляли его, и в эти золотые застежки были вправлены красивейшие и величайшиесардониксы, на которых были вырезаны имена колен народа. На другой сторонесвешивались двенадцать других камней четырьмя рядами, по три в каждом: карнеол,топаз и смарагд; карбункул, яспис и сапфир; агат, аметист и янтарь, оникс,берилл и хризолит{35}. На каждом из этихкамней стояло одно из названий колен. Голову покрывала тиара, сотканная извиссона и гиацинтово-голубой материи; ее обвивала кругом золотая диадема снадписанными священными буквами. Это были четыре гласных{36}. Это облачение он не носил во всякое время, так как дляобычного ношения употреблялся более легкий убор, а только тогда, когда входил вСвятая Святых, и то один раз только в году, когда все иудеи в честь Богапостились{37}. О городе, храме и касавшихсяих обычаях и законах я еще ниже буду говорить обстоятельнее, ибо еще немалоостается сообщить о них.

8. Замок Антония с двумя галереям и на внешней храмовой площади, западной исеверной, образовывал угол. Построен он был на отвесной со всех сторон скале,вышиной в пятьдесят локтей. Это было творение царя Ирода, которым онпреимущественно доказал свою любовь к великолепию. Прежде всего скала от самойсвоей подошвы была устлана гладкими каменными плитами, отчасти для украшения,отчасти же для того, чтобы пытавшийся вскарабкаться наверх или слезать вниз,соскальзывал с нее. Затем перед самым зданием замка подымалась на три локтястена, внутри [341] которой сам замок возвышался на сороклоктей. Внутренность отличалась простором и устройством дворца; она разделяласьна разного вида и назначения покои, на галереи, бани и просторные царскиепалатки, так что обстановка со всеми удобствами придавала замку вид города, апышность устройства – вид царского дворца. В целом он имел форму башни, но насвоих четырех углах опять был обставлен четырьмя башнями, из которых две былипятидесяти локтей вышины, а две другие, а именно, нижняя и восточная, –семидесяти, так что с них можно было обозревать всю храмовую площадь. Там, гдезамок соприкасался с храмовыми галереями, от него к последним вели лестницы, покоторым солдаты квартировавшего всегда в замке римского легиона вооруженнымиспускались вниз, чтобы разместившись по галереям, надзирать за народом впраздничные дни с целью предупреждать мятежные волнения. Точно как храм длягорода, так и Антония для храма служила цитаделью. В ней находился такжегарнизон для всех троих{38}. Кроме этого, иВерхний город имел свою собственную цитадель – дворец Ирода. Холм Бецета, каксказано было выше, был отделен от Антонии; он был высочайший из всех холмов иодной своей частью соединен С Верхним городом. Он один заслонял также вид нахрам с северной стороны. Так как о городе и стенах я имею в виду еще нижеговорить о каждом в отдельности, то можно пока ограничиться сказанным.

О тиранах Симоне и Иоанне. – Как во время обхода Тита вокруг стены был раненНиканор, вследствие чего осада была усилена.

1. Из вооруженных мятежников города десять тысяч человек, не считая идумеян,образовали партию Симона; они состояли под командой пятидесяти предводителей,над которыми Симон начальствовал как главнокомандующий. Идумеяне, бывшие на егостороне в числе пяти тысяч воинов, управлялись десятью предводителями. Первымииз них признавались в известной степени: Иаков, сын Сосы, и Симон, сын Кафлы,Иоанн, занимавший храм, имел шесть тысяч тяжеловооруженных воинов подначальством двадцати предводителей; кроме того, к нему примкнули забывшие[342] свою прежнюю вражду зелоты в числе двух тысяччетырехсот, руководимые своими прежними вожаками Элеазаром и Симоном, сыномЯмра. Обе эти партии, как выше было замечено, враждовали между собой, а жертвойих распрей был народ, так как та часть населения, которая устраняла себя отучастия в их злодействах, подвергалась грабежам со стороны обеих партий. Симонвладел Верхним городом и большой стеной до Кидрона; кроме того, в его властинаходилась та часть древней стены, которая тянулась от Силоамского источника квостоку до дворца Монобаза (царя адиабинов по ту сторону Евфрата), равно какназванный источник вместе с Акрой (Нижним городом) и вся местность до дворцаЕлены, матери Монобаза. Иоанн же властвовал над храмом и большей частью егоокружности, далее – над Офлой и Кидронской долиной. Уничтожив огнем частьгорода; лежавшую между их владениями, они создали открытое место для своейвзаимной борьбы. Ибо даже тогда, когда римляне стояли уже лагерем под стенамиИерусалима, междоусобная война не унималась. Образумившись на минуту послепервой вылазки против римлян, они вскоре вновь впали в свою прежнюю болезнь,опять раздвоились между собой, воевали друг с другом и делали все только наруку осаждавшим. Друг с другом они поступали так, что и от неприятеля их немогло ожидать более жестокое обращение, а после их действий в городе никакоебедствие не могло казаться новым; еще до падения города его несчастье было таквелико, что римляне могли только улучшить его положение. Я думаю так:междоусобная война уничтожила город, а римляне уничтожили междоусобицу, котораябыла гораздо сильнее стен; всякую вину можно поистине приписать туземцам, авсякую справедливость – воздать римлянам. Но пусть каждый судит по тому, чемупоучают события.

2. В то время, когда город находился в таком положении, Тит в сопровожденииотборного отряда всадников объехал его с целью высмотреть удобный пунктнападения на стену. На всех пунктах он нашел затруднения; со стороны глубокихдолин стена и так была недоступна; но и на других пунктах наружная стенаказалась слишком массивной для машин. Наконец он решил предпринять штурм угробницы первосвященника Иоанна. На этом месте наружное укрепление было ниже, авторое не примыкало к нему, так как в менее населенной части Нового городаукрепления были оставлены в пренебрежении. Отсюда поэтому легко можно[343] было перейти к третьей стене, через которую Титпредполагал овладеть Верхним городом, как через Антонию – храмом, На этомобъезде был ранен стрелой в левое плечо друг его Никанор в тот момент, когда онвместе с Иосифом ближе подъехал к стене, чтобы как человек, хорошо известныйиудеям, предложить им мир. Из того, что они не пощадили человека,приблизившегося к ним для их же собственного блага, Тит понял, как велико ихупорство. Он поэтому с еще большим рвением принялся за осаду, позволил легионамопустошать окрестности города и отдал приказ собрать материалы для постройкивалов.

Вслед за этим он разделил войско на три части для работы. В промежуткахмежду валами он выстроил пращников и стрелков, а перед фронтом последнихпоставил еще скорпионы, катапульты и баллисты с целью отражать вылазкинеприятеля против рабочих и попытки воспрепятствовать работам со стены.Деревья все были вырублены, вследствие чего пространство перед городом вскореобнажилось. В то время, однако, когда отовсюду приносились деревья для валов ивсе войско усердно занималось работами, иудеи тоже не оставались праздными.Народ, жизнь которого проходила среди убийств и грабежей, теперь опятьвоспрянул духом: он надеялся вздохнуть свободно, когда его притеснители будутотвлечены борьбой с внешним врагом, и отомстить виновным, если римляне одержатверх.

3. Иоанн из страха перед Симоном оставался на своем посту, несмотря на то,что его войско горело желанием идти навстречу внешнему неприятелю. Симон,напротив, по тому уже одному, что он находился ближе к осадным работам, небездействовал, а расставил на различных местах стены метательные машины,отнятые у Цестия (11, 18, 9) и у гарнизона в Антонии (11, 17, 7). Эти машины,впрочем, не приносили иудеям существенной пользы, так как они не знали, какобращаться с ними; лишь немногие, научившиеся обращению с машинами отперебежчиков, стреляли из них и то плохо. Зато они метали в рабочих камни истрелы, делали правильные вылазки и завязывали с римлянами небольшие сражения.Но защитой от стрел служили для римлян построенные на насыпях плетеные кровли,а против вылазок их защищали метательные машины. Ибо все легионы были снабженыпревосходными машинами, в особенности десятый легион имел необыкновенно сильныескорпионы и громадные баллисты, посредством которых он опрокидывал стоявшихдаже на стене, не говоря уже о тех, которые делали вылазки: эти машиныизвергали камни весом в таланты на [344] расстояние двухстадий и больше; а против их ударов не могли устоять не только передовые воины,непосредственно застигнутые ими, но и стоявшие далеко позади них. Вначалеиудеи ускользали от вылетавших камней, так как последние предупреждали о себесвоим свистом и были даже видимы для глаз вследствие своей белизны; к тому жееще стражи с башен давали им знать каждый раз, когда машина заряжалась и каменьвылетал, выкрикивая на родном языке: «Стрела летит!», тогда те, в которыхметила машина, расступались и бросались на землю. При употреблении этойпредосторожности камни часто падали без всякого действия. Но римляне, со своейстороны, решили окрасить камни в темный цвет: таким образом они перестали бытьвидимыми заранее и попадали в цель; один выстрел сразу уничтожал многих. Нонесмотря на весь вред, который терпели иудеи, они все-таки не давали римлянамни единой спокойной минуты для сооружений осадных валов, а денно и нощновсякого рода хитростью и смелостью старались мешать им в этом.

4. Когда сооружения были окончены, мастера отмерили расстояние до стены,бросив туда с вала прикрепленный к шару кусок свинца; они должны былиприбегнуть к этому средству, так как иначе они были бы обстреляны сверху.Найдя, что тараны могут достигать стены, они привезли их сюда. Тит приказалтогда установить метательные машины на более близком расстоянии для того, чтобыиудеи не могли удерживать тараны от стены, а затем отдал приказ пустить в ходсами тараны. И вот когда разом с трех мест в городе раздался страшный треск,жители его подняли крик, да и сами мятежники немало ужаснулись. Ввиду общейопасности, обе партии подумали, наконец, об общей обороне и сказали друг другу:«Мы ведь действуем только на руку врагам! Если Бог и отказал нам в постоянномсогласии, то по крайней мере в настоящую минуту мы должны забыть взаимныераспри и соединиться воедино против римлян!». И действительно, Симон обещалнаходившимся в храме безопасность, если они только выйдут к стене, и Иоанн,хотя и с недоверием, но принял предложение. Забыв всякую вражду и взаимныераздоры, они стояли теперь вместе, как один человек, заняли стену, бросали снее массы пылающих головней на сооружения и поддерживали беспрерывную стрельбупротив тех, которые заряжали стенобитные орудия. Люди посмелее бросалисьтолпами вперед, срывали защитные кровли с машин и нападали на скрывавшихся подними воинов большей частью победоносно, скорее всего по [345]своей бешеной отваге, чем вследствие опытности. Но Тит ни на минуту не покидалрабочих с обеих сторон машин он расставлял всадников и стрелков и при их помощиотражал поджигателей, прогонял стрелявших со стены и доставлял таранамвозможность действовать беспрепятственно. Стена, однако, не поддавалась ударам:один только таран пятнадцатого легиона отбил угол башни; но стена осталасьнетронутой и не подверглась даже опасности, ибо башня далеко выдавалась вперед,а потому от ее повреждения не так легко могла пострадать стена.

5. Так как иудеи на некоторое время прекратили свои вылазки, то римлянеподумали, что они из страха и усталости обратились на бездействие и рассеялисьпо своим сооружениям и легионам. Но иудеи, как только это заметили, сделали уГиппиковой башни через тайные ворота вылазку всей массой, подожгли сооружения ибыли уже готовы вторгнуться в лагерь. Хотя на их шум успели собраться ближестоявшие римляне, равно как и более отдаленные, но быстрее римской тактики былабешеная отвага иудеев: они обратили в бегство первых встретившихся им на пути ибросились на собиравшихся. Вокруг машин завязался ужасный бой: иудеи делали,все, чтобы их зажечь, римляне, со своей стороны, – чтобы этого не допустить;неясный гул слышался на обеих сторонах; множество из передовых рядов паломертвыми. Но иудеи своей бешеной отвагой победили: огонь охватил сооружения, исами солдаты погибли бы в пламени вместе с машинами, если бы часть отборнейшихалександрийских отрядов с неожиданным для них самих мужеством, которым они вэтой битве прославили себя больше других, не отстаивали поля сражения до техпор, пока на неприятеля не обрушился Цезарь во главе отборнейшей конницы.Двенадцать из передовых он собственноручно положил на месте; их судьба привелаостальную массу к отступлению; он преследовал ее, загнал всех в город и такимобразом спас сооружения от пожара. В этом сражении один иудей был схваченживым. Тит велел распять его на виду стены, чтобы этим ужасным зрелищем сделатьдругих более податливыми. Уже после отступления был убит Иоанн, предводительидумейский, в то время когда он, стоя перед стеной, разговаривал с однимпреданным ему солдатом. Арабский стрелок выстрелил в него в грудь, и он умермгновенно к великой скорби иудеев и к сожалению мятежников, ибо он выделялсясвоей храбростью и мудростью. [346]

Как одна из построенных римлянами башен сама собою рухнула. – Как послебольшого кровопролития римляне завладели первой стеной и как Тит делалнападение на вторую. – О римлянине Лонгине и иудее Касторе.

1. В следующую ночь в римском лагере произошла неожиданная паника. Одна изпятидесятилоктевых башен, воздвигнутая Титом впереди каждого вала для того,чтобы они прикрывали последние от стоявших на стене иудеев, обрушилась самасобой среди глубокой ночи. Страшный грохот, произошедший при ее падении, навелна войско ужас; все бросились к оружию в том предположении, что неприятельделает нападение; ужас и смятение воцарились в легионах, и так как никто не могобъяснить, в чем дело, они в своем отчаянии предполагали то одно, то другое.Когда врагов все-таки нигде не было видно, они начали пугаться самих себя:каждый в страхе спрашивал у другого пароль, боясь, не прокрались ли иудеи всамый лагерь. В этом паническом страхе они оставались до тех пор, пока Тит неузнал о происшедшем и не приказал объявить во всеуслышание причину грохота. Струдом они дали себя этим успокоить.

2. Иудеи храбро сопротивлялись против всякого рода нападений; но башнипричиняли им много вреда: оттуда именно они одновременно были обстреливаемыболее легкими машинами, копьеметателями, стрелками и пращниками; вместе с темэти башни по своей высоте были недосягаемы для иудеев; не могли они также бытьопрокинуты и взяты по своей тяжести; а железная броня предохраняла их от огня.Если же иудеи удалялись за пределы выстрелов, то они не могли большеостанавливать наступление таранов, которые своими беспрестанными ударами, хотямедленно, а все-таки достигали кое-каких результатов. И уже стена поддаласьНикону{39} (так иудеи сами называли самыйбольшой таран, вследствие того, что он все побеждал); а иудеи между тем давноуже были истощены от борьбы и бодрствования по ночам вдали от города. К тому жеони еще по легкомыслию или потому, что вообще плохо обдумывали все своидействия, считали излишней охрану этой стены ввиду того, что за ней оставалисьеще другие две, и большей частью малодушно отступали от нее. Таким образомримляне [347] вторглись в стенные отверстия, пробитые Никоном,после чего все стражи бежали за вторую стену. Те, которые перешли через стену,открыли ворота и впустили все войско. На пятнадцатый день осады, в седьмой деньмесяца артемизия, римляне овладели первой стеной. Большую часть ее ониразрушили, равно как и северную часть города, как раньше это сделал Цестий (II,19, 4).

3. Тогда Тит, заняв все пространство до Кидрона, построил свой лагерь внутристен в так называемом Ассирийском стане{40}.Так как он находился еще на расстоянии выстрела от второй стены, то немедленноначал наступление. Иудеи разделились по позициям и защищали стену упорно, людиИоанна боролись с замка Антония, северной храмовой галереи и гробницы царяАлександра{41}, а отряды Симона заняли входв город у гробницы Иоанна{42} и защищалилинию до ворот, у которых водопровод загибает к Гиппиковой башне. Часто онибросались из ворот и вступали в рукопашные схватки, но каждый раз былиотбиваемы за стены; ибо в стычках на близком расстоянии они, не посвященные вримское военное искусство, были побеждаемы, между тем как, сражаясь со стены,они одерживали верх. Римляне обладали силой вместе с опытностью; на сторонеиудеев была смелость, усиленная отчаянием, и присущая им выносливость внесчастье. Наряду с этим последних все еще поддерживала надежда на спасение, апервые в той же степени надеялись на быструю победу. Ни одни, ни другие незнали усталости; нападения, схватки около стен, вылазки мелкими партиямипроисходили беспрерывно в течение всего дня, и ни одна форма борьбы не осталасьнеиспробованной. Рано утром они начинали, и едва ли ночь приносила покой – онапроходила бессонной для обоих лагерей и еще ужаснее, чем день: для иудеевпотому, что они каждую минуту ожидали приступа к стене, для римлян потому, чтоони всегда боялись наступления на их лагерь. Обе стороны проводили ночи подоружием, а с проблеском первого утреннего луча стояли уже друг против другаготовыми к бою. Иудеи всегда оспаривали друг у друга право первым броситься вопасность, чтобы отличиться перед своими военачальниками. Больше, чем ко всемдругим, они питали страх и уважение к Симону. Его подчиненные были ему такпреданы, что по его приказу каждый с величайшей готовностью сам наложил бы насебя руки. В римлянах храбрость поддерживали привычка постоянно побеждать инепривычка быть побежденными, постоянные походы, беспрестанные военныеупражнения и могущество государя, но больше всего личность самого Тита,[348] всегда и всем являвшегося на помощь. Ослабевать наглазах Цезаря, который сам везде сражался бок о бок со всеми, считалосьпозором; храбро сражавшиеся находили в нем и свидетеля своих подвигов, инаградителя, а прославиться на глазах Цезаря храбрым бойцом считалось ужевыигрышем. Многие поэтому выказывали часто превышавшее их собственные силывоенное мужество. Когда, например, в те дни сильный отряд иудеев стал передстенами в боевом порядке, и оба войска обстреливались еще издали, один всадник,Лонгин, вырвался вперед из рядов римлян, врубился в самый строй иудеев,разорвал его своим набегом и убил двух храбрейших из них – одного, ставшегопротив него в упор, а другого, обратившегося в бегство, заколол сбоку вытянутыму первого копьем и тогда ускакал из рук врагов обратно к своим. Это был,конечно, совсем исключительный подвиг, но многие старались подражать ему вгеройстве. Иудеи нисколько не печалились о причиненных им потерях. Все ихпомыслы и усилия были направлены на то, чтобы и со своей стороны наносить урон.Смерть казалась им мелочью, если только удавалось, умирая, убить также и врага.Для Тита, напротив, безопасность солдат была столь же важна, как победа;стремление вперед без оглядки он называл безумием и признавал храбрость толькотам, где обдуманно и без урона шли в дело. Поэтому он учил свое войско бытьхрабрым, но не подвергать себя опасности.

4. Наконец, под личным руководством Тита был установлен таран против среднейбашни северной стены, где один хитрый иудей, по имени Кастор, стоял на страже сдесятью ему подобными после того, как другие бежали перед стрелками. Некотороевремя они, притаиваясь за брустверами, тихо лежали; но, когда башня началаколебаться, они выскочили с разных мест; Кастор при этом простер свои руки, какчеловек, умоляющий о пощаде, взывая к Цезарю, и жалобным голосом просилсжалиться над ним. Тит прямодушно поверил ему, вознадеявшись, что иудеи теперьнамерены переменить свой образ мыслей; он приказал поэтому остановить таран,запретил стрелять в просящих и пригласил Кастора говорить. Когда тот заявил,что он хочет сойти и сдаться, Тит ответил, что он приветствует его разумноерешение и будет очень рад, если все последуют его примеру, так как он, со своейстороны, охотно протянет городу руку примирения. Пять из десяти присоединилиськ лицемерным просьбам Кастора, между тем как другие кричали, что они никогда несделаются рабами римлян, пока у них будет возможность умереть свободнымилюдьми. В этом споре [349] прошло долгое время, в продолжениекоторого наступление было приостановлено. Кастор между тем послал сказатьСимону, что он может совершенно спокойно совещаться со своими людьми о делах,не терпящих отлагательства, ибо он еще долго задержит римское войско. В то жевремя он делал вид, будто старается склонить на сдачу также и сопротивлявшихсяему, а те, точно в негодовании, подняли обнаженные мечи над брустверами,пронзили себе щиты и пали на землю, как будто заколотые. Изумление охватилоТита и его окружающих при виде решимости этих людей и, будучи не в состояниивидеть снизу все в точности, они дивились только их мужеству и жалели вместе стем об их участи. Тогда один из римлян ранил Кастора в лицо у носа; Касторвытащил стрелу, показал ее Титу и жаловался на несправедливое обращение. Цезарьсделал выговор стрелявшему и дал поручение Иосифу, стоявшему возле него, идти кстене и протянуть руку Кастору Но Иосиф отказался, ибо он подозревал, чтопросящие замышляют недоброе, и удерживал также своих друзей, желавших поспешитьтуда. Перебежчик по имени Эней вызвался на это дело, а так как Кастор кричалеще, чтобы кто-нибудь пришел за получением денег, хранившихся при нем, то этотЭней еще проворнее побежал и подставил свой плащ; но Кастор поднял камень ишвырнул его вниз; в него самого он не попал, так как тот был настороже, норанил сопровождавшего его солдата. Этот обман привел Тита к убеждению, чтоснисходительность на войне только вредна, между тем как строгость большепредохраняет против хитрости. Разгневанный этим издевательством, он приказалзаставить действовать таран с большей неукротимостью. Когда башня колебаласьуже под его ударами, Кастор и его люди подожгли ее и прыгнули сквозь пламя внаходившийся под нею тайный проход, чем еще раз удивили своей храбростьюримлян, полагавших, что они бросились в огонь. [350]

Как римляне два раза взяли вторую стену и приготовились к взятиютретьей.

1. На этом месте Тит овладел второй стеной пять дней спустя после взятияпервой. После того, когда иудеи удалились от нее, он вступил с тысячьювооруженных воинов и с избранным [350] отрядом, составлявшимего свиту, и занял в Новом городе шерстяной рынок, кузнечные мастерские иплощадь, где происходила торговля платьем, а также улицы, расположенные в косомнаправлении к стене. Если бы он сейчас же или сломал более значительную частьстены, или, как принято по военному обычаю, разрушил взятую часть города, тоего победа, по моему мнению, не была бы омрачена никакими потерями. Но Титнадеялся, что, избегая крутых мер, которые он мог принимать по своемуусмотрению, он смягчит упорство иудеев, и потому приказал не расширять входанастолько, чтобы он сделался удобным для отступления; он думал, что те, кому онхотел оказать снисхождение, не устроят ему засаду. Еще больше при своемвступлении он запретил убивать кого-либо из схваченных иудеев или сжигать дома;одновременно с тем он предоставил мятежникам свободу продолжать борьбу, еслитолько они сумеют это сделать без вреда для народа, а последнему обещалвозвратить его имущество. Ибо для него было крайне важно сохранить для себягород, а для города храм. Народ и раньше был склонен к уступчивости иподатливости{43}, воины же иудейскиепринимали его человеколюбие за бессилие: Тит, думали они, распорядился такпотому, что он чувствует себя не в силах овладеть всем городом. Они грозилисмертью всякому, кто подумает о сдаче; а кто проронил слово о мире, тогоубивали. В то же время они напали на вступивших римлян, частью бросаясь имнавстречу на улицах, частью обстреливая их с домов; одновременно с тем другиеотряды делали вылазки из Верхних ворот против римлян, находившихся вне стены.Эти вылазки навели такой страх на расположенную у стены стражу, что онапоспешно соскакивала с башен и бежала к себе в лагерь. Громкий вопль поднялсясреди римлян: находившиеся внутри города были оцеплены кругом врагами, астоявшие извне были охвачены ужасом при виде опасности покинутых ими товарищей.Между тем число иудеев все больше росло; точное знакомство с улицами давало имзначительный перевес: они ранили массу римлян и с неудержимой силой теснили ихназад. Последние поневоле оказывали продолжительное сопротивление, так какчерез тесный проход, сделанный в стене, они не могли бежать большими массами.Все вступившие в город, несомненно, были бы перебиты, если бы им на помощь неявился Тит. Расположив стрелков на концах улиц, он сам стал в самой страшнойдавке и стрелами отбивал неприятеля. Бок о бок с ним сражался Домиций Сабин и вэтой битве выказывал себя отменно храбрым. Продолжая без [351]перерыва стрельбу, Цезарь этим отражал нападение иудеев до тех пор, пока егосолдаты не совершили свое отступление.

2. Таким образом, римляне, после того как они уже завоевали вторую стену,были опять отброшены от нее. Дух иудеев, желавших войны, еще более поднялся;успех внушил им новые надежды. Римляне, думали они, уже не осмелятся вступить вгород, а в случае возобновления борьбы никогда не одержат победы над ними. Богза их грехи помрачил им ум, и они не видели, что изгнанные отряды составлялипока только маленькую часть римской армии, и не замечали подкрадывавшегося кним голода. Они сами продолжали еще насыщаться воплями граждан и питатьсякровью обывателей! Лучшие же люди давно уже испытали недостаток во всем, даже всамых необходимейших жизненных продуктах. Но в гибели людей мятежникиусматривали только облегчение для самих себя; только тех они считали достойнымижизни, которые знать не хотели о мире и жили для того, чтобы бороться сримлянами; а если иначе рассуждавшая масса погибала, то они только радовалисьэтому, как освобождению от тяжелой ноши. Так они относились к жителям города.Римлян же, если только те пытались вновь вторгнуться в город, они вооруженнойрукой отбивали и своими телами затыкали отверстия в стене. Три дня они такдержались, храбро сопротивляясь. Но на четвертый день геройский удар Тита былдля них слишком силен: они были отброшены и потянулись на свою прежнюю позицию.Тит тогда опять овладел стеной и приказал снести всю северную ее часть. Вбашнях южной стены он поместил гарнизон и стал подумывать о взятии приступомтретьей стены.

Тит, ввиду того, что иудеи, несмотря на приостановку осады, нисколько несмягчились, снова приступает к осаде и посылает Иосифа переговорить с егосоотечественниками о мире.

1. Тит, однако, решил приостановить на время осаду и дать мятежникам времяодуматься для того, чтобы видеть, не сделаются ли они более уступчивыми ввидуразрушения второй стены или из опасения голода, так как награбленных имиприпасов не могло уже хватить на долгое время. Этот [352]отдых он употребил на нужное дело, а именно; на выдачу продовольствия солдатам,чему уже наступил срок. Он приказал предводителям вывести войско на место,видимое для врагов, и здесь вручить каждому солдату порознь следуемое емужалованье{44}. По принятому в таких случаяхобычаю войско выступило с открытыми щитами, которые обыкновенно накрывалисьчехлами, и в полном вооружении; всадники водили своих лошадей также во всемубранстве. Ярким блеском серебра и золота засияла окрестность города, инасколько восхитительно было это зрелище для римлян, настолько было страшно дляих врагов. Вся древняя стена и северная сторона храма были переполненызрителями, даже крыши домов покрылись любопытными, и весь город, казалось,кипел толпами людей. Даже самые отважные были охвачены ужасом, когда увиделивсю армию сосредоточенной в одном месте, пышность оружия и отличный порядоксреди солдат, и я думаю, что этот вид заставил бы мятежников одуматься, если быони, вследствие своих преступлений перед народом, не отчаивались в прощенииримлян; они были того мнения, что и в случае прекращения борьбы им не миноватьсмерти преступников, а потому предпочли смерть в бою. Помимо этого, и волясудьбы была уже такова, чтобы невинные вместе с виновными и город вместе сбунтовщиками погибли заодно.

2. Четыре дня римляне употребили на то, чтобы выдать продовольствие всемлегионам. На пятый день Тит, увидев, что иудеи все-таки не выступают смиролюбивыми предложениями, разделил свое войско на две части и приступил кпостройке насыпей; одной против замка Антония, а другой – у гробницы Иоанна. Сэтого последнего пункта он думал завоевать Верхний город, а с первого – храм,ибо без храма и обладание городом нельзя было считать обеспеченным. Такимобразом, на каждом из двух названных пунктов легионы соорудили по одному валу.Работавшим у гробницы старались мешать посредством вылазок идумеи и хорошовооруженный отряд Симона, а у замка Антония – люди Иоанна и отряд зелотов.Вследствие занимаемой ими возвышенной позиции они теперь имели преимущество нетолько при употреблении ручного оружия, но также в стрельбе из машин, так какблагодаря повседневным упражнениям они приобрели навык и научились владеть ими.Они имели триста копьеметательных и сорок камнеметательных машин, с помощьюкоторых значительно затрудняли возведение валов. Но Тит, который в сохраненииили гибели города усматривал выигрыш или потерю лично для себя, во время осады[353] не упускал из виду и другую задачу, а именно: склонитьиудеев к перемене своего образа мыслей. Свои военные действия он сопровождалдружескими советами и, зная, что часто добрыми словами можно успеть больше, чемсилой оружия, он часто лично обращался к ним с напоминаниями спастиполузавоеванный уже город путем добровольной сдачи, частью же, в надежде, чтосоотечественнику они будут более послушны, посылал к ним Иосифа, которыйговорил с ними на их родном языке.

3. Иосиф обошел стену, чтобы отыскать место, где он находился бы вневыстрела и, вместе с тем, мог бы быть услышанным, и в пространной речи сказалим следующее: «Сжальтесь, наконец, над самими собой и народом, сжальтесь надродным городом и храмом, не будьте ко всему этому более жестоки, чем чужие!Римляне уважают святыни своих врагов и до сих пор не трогали их, хотя они к нимнепричастны, между тем как те, которые воспитаны в лоне этих святынь и которыев случае их сохранения останутся единственными их обладателями, делают все,клонящееся к уничтожению. Вы видите: ваши сильнейшие стены пали, оставшиеся ещеслабее завоеванных. Вы знаете, что мощь римлян несокрушима, а их господство длявас не ново. Если война за независимость – дело славное, то ее следовало бывести в самом начале; но раз покорились однажды и долгое время мирились с чужимгосподством, то после этого захотеть свергнуть с себя иго – не значитстремиться к свободе, а к жалкой гибели. Более слабым властителям можно ещеотказать в повиновении, но не тем, которым подвластно все. Какие страныизбежали всепокоряющей власти римлян? Разве только те, которые вследствиесвоего знойного или сурового климата не имеют для них никакой цены. Вездесчастье на их стороне, и Бог, который заставляет мировое господство переходитьот одного народа к другому, ныне избрал своим обиталищем Италию. Есть закон,твердо установленный как у животных, так и у людей, – это то, что более сильноеоружие всегда побеждает и что слабые покоряются более сильным, поэтому-топредки наши, далеко превосходившие нас и телесной и духовной силой, равно как идругими оборонительными средствами, подчинились римлянам, чего они, наверно, несделали бы, если бы не были убеждены, что Бог на стороне последних. А вас чтопоощряет к сопротивлению? Большая часть города уже завоевана, а вы сами внутри,если даже стены уцелеют, находитесь в худшем положении, чем военнопленники.Голод, водворившийся в городе, истребляющий [354] пока тольконарод, но долженствующий вскоре уничтожить ваше войско, не составляет большойтайны для римлян. Если даже последние прекратят наступление и не вторгнутся вгород с мечом в руках, то и тогда рядом с вами поселился ведь непобедимыйвнутренний враг, который с каждым часом приобретает все больше силы. С голодомвы ведь не можете бороться посредством оружия. Иначе вы были бы единственные,которые подобным образом совладали бы с таким бедствием. Как хорошо было бы, –продолжал он, – если бы вы одумались до того, как зло сделается непоправимым, иесли бы приняли спасительное решение, пока еще есть время! Римляне не вспомнятвам совершившегося, если вы только не доведете свое упрямство до конца, ибо онипо природе своей милостивы в победе и более склонны преследовать своисобственные выгоды, чем мстить врагу, а их собственные интересы не состоят втом, чтобы взять безлюдный город или опустошенную от людей страну. Поэтому Тити теперь предлагает вам помилование. Если же он, после того как вы даже в самойкрайней вашей нужде не последуете его милостивым предложениям, должен будетвзять город силой, тогда он не пощадит никого. А что вскоре падет также третьястена, за это ручается взятие обеих первых; да если бы даже эта твердыня былабы несокрушима, то ведь город борется против вас за римлян!»

4. В то время, как Иосиф говорил им все это, многие, стоявшие на стене,осмеивали его, другие ругали, и некоторые даже стреляли в него. Видя, что егодоводы, основанные на действительных фактах, не производят на них никакогодействия, он перешел к отечественной истории и сказал{45}: «О вы, несчастные, забывающие своих истинных союзников,вашими руками и вашим оружием вы хотите побороть римлян? Случалось ликогда-нибудь, чтобы мы таким путем побеждали? Не всегда ли мстителем нашегонарода, когда с ним несправедливо поступали, являлся Бог, Творец? Бросьтевзгляд назад, вы увидите, что, собственно, толкнуло вас в эту борьбу и какоговеликого союзника вы оскорбили. Вспомните чудеса времен ваших отцов и сколькораз на этом священном месте находили гибель наши враги. Я, хотя не безсодрогания, начинаю рассказывать о делах Бога недостойным ушам вашим, но вывсе-таки слушайте для того, чтобы убедиться, что вы боретесь не только противримлян, а также против Бога. Древний египетский царь Нехао, называвшийся такжефараоном{46}, пришел с десятками тысяч нанашу страну и похитил царицу Сарру, родоначальницу нашего племени. Что делалтогда ее муж Авраам, наш прародитель? [355] Мстил ли онгрешнику с оружием в руках? Нет! Имея триста восемнадцать вассалов, из которыхкаждый владычествовал над несметным количеством людей, он, невзирая на них,считал себя все-таки совершенно покинутым без помощи Бога. Он поднял тогда своиправедные руки к оскверненному вами теперь месту и вымолил себе помощьнепобедимого союзника. Не была ли царица сейчас же на следующий вечервозвращена обратно неприкосновенной к ее супругу, а египтянин, устрашенныйночными сновидениями, не бежал ли он после того, как излил молитву на месте,запятнанном вами братоубийством, а любимых Богом евреев одарил золотом исеребром?{47} Должен ли я умолчать илиговорить о переселении наших праотцов в Египет, где они, насилуемые иугнетаемые чужими царями, в течение четырехсот лет всецело полагались намилость божию вместо того, чтобы, как вы, конечно, могли сопротивляться соружием в руках? Кто не знает, как затем Египет наполнялся всякого рода зверьмии был изнуряем всевозможными болезнями, как страна лишилась своего плодородия,а Нил – своих вод? Десять казней следовали одна за другой, после чего нашипредки были отпущены под прикрытием, без кровопролития, без всяких опасностей,потому что сам Бог вел своих избранников. Когда наш священный ковчег былпохищен ассирийцами{48}, не стонала ли тогдався наша филистимская земля, идол Дагон и вся нация, к которой принадлежалипохитители? Гнилые язвы появились у них на сокрытых местах тела, и вместе спищей они испускали и внутренности. Кончилось тем, что те же руки, которыепохитили ковчег, привезли его вновь обратно под звуки кимвалов и тимпанов исвой грех перед святыней искупили всевозможными жертвами. Вы видите, что Богявил свою милость нашим предкам за то, что они, не прибегая к мечу, всецелонадеялись на него. Ассирийский царь Сеннахирим, когда он с бесчисленныминародами изо всей Азии осадил этот город, пал ли он от человеческих рук?Последние тогда не были заняты оружием, а были простерты к молитве. Но ангелубил в одну ночь несметное войско, и когда ассириянин с наступлением утраподнялся, он нашел сто восемьдесят пять тысяч мертвых, и бежал он с остаткамиот безоружных евреев, которые даже не преследовали его{49}.

Вам известно также, вавилонское пленение, когда семьдесят лет народ жил начужбине, не помышляя о насильственном освобождении, пока Кир в угоду Богу непредоставил им свободу, дал им проводников, и они снова сделались избранникамисвоего союзника. Словом, нельзя привести ни [356] одногослучая, где наши предки только силой оружия завоевали себе счастье или чтобыони терпели несчастье, когда они без борьбы отдавались в руки провидения: нетрогаясь с места, они побеждали, как только этого хотел небесный судья; если жеони сражались, то всегда были поражаемы. Это случилось также, когда царьвавилонян осаждал этот город, а наш царь Седекия, вопреки пророчеству Иеремии,сразился с ним; тогда он сам был казнен и сделался свидетелем разрушения городаи храма. И однако, насколько тот царь и его народ были праведнее вас и вашихвожаков! Ни царь, ни народ не убивали же Иеремии, когда он открыто вещал, чтоони сами своими грехами навлекли на себя немилость божью и что они будутпобеждены, если добровольно не сдадут города. Вы же, напротив, – не говорю ужео преступлениях, которые вы совершаете в городе, для них я не имею слов, –поносите меня, который учит вас, как вести себя, стреляете в меня из озлобленияза то, что я вам напоминаю о ваших злодеяниях, за то, что вам вовсе не хотелосьбы слушать о тех поступках, которые вы каждый день совершаете. Но возвратимся кнашей истории. Когда Антиох Эпифан, много грешивший перед Господом, осаждалгород, и наши предки сделали вооруженную вылазку, то они сами погибли в этомсражении, а город был разграблен врагами, святилище же было предано запустениюна три года и шесть месяцев. К чему еще больше примеров? А теперь вот римляне –кто их накликал на нашу страну? Не безбожие ли ее жителей? Что дало первыйтолчок к порабощению ее римлянами? Не междоусобица ли наших праотцов? БезумиеАристобула и Гиркана и их взаимный раздор повлекли за собой поход Помпея противстолицы, и Бог покорил под власть римлян тех, которые уже не были достойнысвободы. После трехмесячной осады города они сдались, между тем как они негрешили, как вы, ни перед святилищем, ни перед законом и обладали гораздобольшими средствами для ведения войны. Не знаем мы разве, какой конец постигАнтигона, сына Аристобула? В его царствование Бог еще раз отдал на порабощениегрешный народ: Ирод, сын Антипатра, привел Сосия, а Сосий – римское войско;Иерусалим был оцеплен и осаждаем в течение шести месяцев, пока его жители ввоздаяние за грехи не были побеждены, а город разграблен. Таким образом, силаоружия никогда не составляла опоры нашего народа, ибо война всегда влекла засобой порабощение. По моему убеждению, те, которые владеют священным местом,должны представлять все на суд божий и отвергать всякую человеческую силу, покав них жива надежда на [357] всевышнего судью. Но что исполниливы из того, на что законодатель{50} наложилблагословение? И что оставили вы из того, что он обрек проклятью? Во сколькораз вы преступнее ваших отцов, которые тем не менее пали еще быстрее, чем вы?Тайные преступления, как воровство, обман и прелюбодеяние, были для вас слишкомничтожны! Вы соперничали между собой в разбоях и убийствах и прокладывали себеновые, неведомые еще пути зла. Храм сделался местом сборища для всех, и рукамикоренных жителей осквернялись Богу посвященные места, чтимые издали дажеримлянами, которые в пользу нашего закона оставляют многие из своих обычаев. Ивот, после всего этого вы ждете помощи от того, против которого вы так грешили.Но, допустим, вы точно такие же благочестивые богомольцы и молитесь о божескойпомощи с такими же чистыми руками, как некогда наш царь{51}, когда он призывал к Богу против ассирийцев и когда Богза одну ночь уничтожил в прах ту великую армию; но разве действия римлян можноприравнивать к тому, что сделали ассирийцы, чтобы вы могли надеяться наподобную же помощь Бога? У ассирийцев царь купил за деньги пощаду города{52}, а они вопреки данному слову пришли, чтобызажечь храм; римляне же требуют только установленной подати, которую наши отцыуплачивали их отцам; раз только они добьются этого требования, они оставятгород неразрушенным и храм нетронутым, все остальное они предоставят нам; семьинаши свободны, имущество в нашем распоряжении, а священные законы останутсянеприкосновенными. Только безумие может допустить, чтобы Бог поступил сосправедливыми одинаково, как с несправедливыми. Кроме того, ведь Бог, когданужно, умеет быстро помогать: могущество ассирийцев он сломил в первую же ночь,когда они стали лагерем под стенами Иерусалима, а потому, если бы он считалнаше поколение достойным свободы или римлян достойными наказания, то он, какточно некогда на ассирийцев, сейчас обрушился бы на римлян – еще когда Помпейналожил свою руку на народ, или позже, когда нагрянул Сосий, когда Веспасианопустошал Галилею и, наконец, в настоящие дни, когда Тит приблизился к городу.Однако Магнус{53} и Сосий не только неразбиты, но они и город взяли силой, Веспасиан в войне с нами достигимператорского достоинства, а что касается Тита, то для него даже источникиобильно потекли водой – те источники, которые раньше иссякли для вас. До егоприбытия, как вам известно, Силоам и все источники вне города высохли, так чтовода покупалась по мере; теперь же эти источники стали столь изобильными, чтоони щедро наделяют [358] водой не только ваших врагов и ихскот, но даже сады{54}. Это чудесноезнамение вам уже знакомо из прежних времен, а именно: при нашествии названноговавилонского царя, который разгромил город и сжег храм, а между тем тогдашниенаши предки не могли упрекнуть себя в таких преступлениях, как вы. А потому ядумаю, что божество бежало из своей Святая Святых и стоит теперь на сторонетех, с которыми вы воюете. Если праведный человек бежит из порочного дома и спрезрением отворачивается от его обитателей, то неужели вы думаете, что Богбудет сопутствовать вам в вашей греховной жизни, – он, который видит сокрытое ислышит умалчиваемое. Впрочем, вы разве стараетесь что-либо скрыть от зрения ислуха Ведь все ваши дела стали известны даже врагам; вы ведь хвастаетенарушением законов и ежедневно оспариваете друг у друга первенство взлодеяниях. Ваши бесстыдства вы выставляете напоказ, точно это – добродетели.Но несмотря на все это, вам, если захотите, остается еще путь спасения, ибожество охотно прощает осознающего свою вину и кающегося в своих грехах.Бесчувственные! Бросьте ваше вооружение, сжальтесь над полуразрушенным ужеотечеством! Оглянитесь вокруг себя и смотрите: какое великолепие, какой город,какой храм, скольких народов приношения вы хотите принесть в жертву! Кто хочетпредать все это огню? Кто желает, чтобы все это исчезло? Что еще большезаслуживает сохранения, чем это? Но если вы, непреклонные и болеебесчувственные, чем камни, перед всем этим закрываете глаза, так подумайте оваших семействах! Пусть каждый представит себе мысленно своих детей, жену иродителей, которых вскоре похитит голод или меч! Я знаю, что опасность витает инад моей матерью{55}, моей женой, моей не беззнатной фамилией и издревле известнымродом; вы думаете, что из-за них, быть может, я вам так советую. Нет! Убейтеих, берите мою собственную кровь за ваше спасение! И я сам готов умереть, еслитолько после смерти моей вы образумитесь». [359]

Многие из народа пытаются бежать к римлянам. – Страдания оставшихся отголода и бедствий, от него происшедших.

1. Мятежники не поддавались на слезные призывы Иосифа, ибо они не считалиизменение образа действий безопасным для себя, но среди народа возниклодвижение в пользу перехода к римлянам. Одни продавали за бесценок своеимущество – свои драгоценности, вырученные за них золотые монеты проглатывали,чтобы они не были найдены разбойниками, и бежали в римский лагерь. Когда золотовновь появлялось наружу, они употребляли его на свои необходимейшиепотребности, так как большинству из них Тит позволил селиться на любом месте встране. Это еще больше подстрекало осажденных к бегству, ибо таким путем ониосвобождались от внутренних потрясении, не делаясь вместе с тем рабами римлян.Одновременно с тем же люди Иоанна и Симона старались воспрепятствовать побегусо стороны иудеев еще ревностнее, чем вторжению со стороны римлян, и предавалинемедленной казни всякого, на кого только падала тень подозрения.

2. Богатым людям, однако, оставаться в городе было опасно, ибо и их обвинялив желании бежать к неприятелю для того, чтобы их казнить и овладеть ихбогатством. С голодом возрастала свирепость бунтовщиков, и с каждым днем обабедствия делались все более ужасающими. Когда жизненные продукты пересталипоявляться на рынках, мятежники вторгались в частные дома и обыскивали их.Если находили что-нибудь, они били хозяев за то, что те не выдавалидобровольно; если ничего не находили, они также их истязали, предполагая, чтоприпасы тщательно ими сокрыты. Присутствие или отсутствие у кого-либо съестныхприпасов они определяли по наружному виду несчастных: у кого вид был ещездоровый, тот, значит, имел запас пищи; истощенных, напротив, они небеспокоили, так как не было причины убивать тех, чья жизнь подкашивалась ужеголодом. Богатые отдавали тайком все свое имущество за одну только мерупшеницы, менее состоятельные – за меру ячменя, затем они запирались в самыхзатаенных уголках своих домов и в своем нестерпимом голоде пожирали зернонемолотым или, по мере того как обстоятельства и страх позволяли, елеспеченным. Стол нигде не [360] накрывался – пищу выхватывалииз огня еще сырой и в таком виде проглатывали ее.

3. Жалкое было питание, и сердце сжималось при виде того, как более сильныезабирали лучшую часть, тогда как слабые изнемогали в отчаянии. Голодгосподствовал над всеми чувствами, но ничто не подавлялось им так сильно, какчувство стыда; все, что при обыкновенных условиях считалось достойным уважения,оставлялось без внимания под влиянием голода. Жены вырывали пищу у своих мужей,дети у своих родителей и, что было немилосерднее всего, матери у своихбессловесных детей; любимые детища у них на руках умирали от голода, а они, неробея, отнимали у них последнюю каплю молока, которая могла бы еще продлить имжизнь. Но и с такими средствами питания они не могли укрыться мятежникиподстерегали их повсюду, чтобы и это похитить у них. Запертый дом служил импризнаком того, что обитатели его кое-что поедают; внезапно они выламывалидвери, вторгались вовнутрь и вырывали у них кусок почти из глотки. Стариков,цепко державшихся за свою пищу, они били беспощадно, женщин, скрывавших то, чтоимели в руках, волочили за волосы, не было сожаления ни к почтенной седине, ник нежному возрасту; они вырывали последние куски и у детей, которых швыряли наземлю, если те не выпускали их из рук. С теми, которые для предупрежденияразбойников наскоро проглатывали то, что в противном случае было бы у нихпохищено, они поступали еще суровее, точно у них отнималось неотъемлемо импринадлежащее. Пытки ужасного рода они изобретали для того, чтобы выведатьместа хранения припасов: они затыкали несчастным срамные отверстия горошинами икололи им заостренными палками в седалище. Иные подвергались неимоверныммучениям только ради того, чтобы они выдали кусок хлеба или указали наспрятанную горсточку муки. Пытавших можно было бы назвать менее жестокими, еслибы их поступки были вызваны нуждой, но они не терпели голода, а стремились наком-либо вымещать свою свирепую злобу и хотели при этом заготовить себе припасына будущее. Бывали смельчаки, которые ночью прокрадывались чуть ли не доримского лагеря и там собирали дикие овощи и травы, но возвратившись с добычей,довольные тем, что спаслись от рук неприятеля, они подвергались нападениюсвоих же людей, которые все у них отнимали и не оставляли ничего, если даже темолили и именем Бога заклинали уделить им хоть часть того, что было добыто имис опасностью для жизни: ограбленный [361] должен былдовольствоваться тем, что ему по крайней мере пощадили жизнь.

4. Такие насилия, впрочем, терпело простонародье от прислужников тиранов, нолюди именитые и богатые были приведены к самим тиранам. Там одни былиумерщвлены по ложному обвинению в заговоре, другие – под предлогом, что онихотят предать город римлянам, чаще же всего выступали подставные свидетели,обвинявшие их в том, что они имели в виду перебежать к римлянам. ОграбленныеСимоном были препровождаемы к Иоанну, а разоренные последним передавались вруки первого. Так поочередно они пили кровь своих сограждан и делили междусобой трупы несчастных. Воюя между собой за верховную власть, они былиединодушны в злодействах. Кто препятствовал другому принимать участие внасилиях над согражданами, считался самолюбивым негодяем, а тот, который былустранен от участия, жалел о том, что лишился случая совершить жестокость, како потере доброго дела.

5. Описать в отдельности их изуверства нет возможности. Коротко говоря, ниодин город не переносил чего-либо подобного, и ни одно поколение с тех пор, каксуществует мир, не сотворило больше зла. В конце концов, они издевались еще надеврейским народом для того, чтобы казаться менее безбожными в отношениичужестранцев. Но этим они ясно показали, что сами были рабы, скопище бродяг инезаконнорожденное отребье своего народа. Они-то и разрушили город, онипринудили римлян, против своей собственной воли, дать свое имя печальной победеи сами же почти своими руками втащили в храм замедливший огонь. Без скорби ислез смотрели они из Верхнего города на пожарище, тогда как оно у римлянвызвало чувство сострадания. Об этом, впрочем, еще будем иметь случайпоговорить, когда дойдем до описания соответствующих событий.

Множество иудеев было распято перед стенами города. – Об Антиохе Эпифане. –Иудеи разрушают укрепления римлян.

1. Тит, между тем, быстро закончил сооружение валов, несмотря на то, чтосолдаты много терпели от защитников стены. [362] После этогоон послал часть всадников для поимки тех иудеев, которые в поисках средствпитания спускались в загородные овраги. Между ними попадались также и воины,которые не могли уже насыщаться одними грабежами, но большей частью это былибедняки из простого народа. Если они не переходили к римлянам, то лишь потому,что боялись за судьбу своих семейств, ибо бежать с женами и детьми былоневозможно из-за бдительности бунтовщиков, оставить же их на произвол этихзлодеев, значило бы преднамеренно обречь их на смерть. Голод, однако, внушал имсмелость покидать город, но и после того, как им удавалось обмануть стражу,опасность угрожала им еще от внешнего врага. Попадаясь в руки римлян, ониневольно из страха перед казнью оборонялись, а раз оказавши сопротивление, онисчитали уже бесполезным просить после о помиловании и погибали. Послепредварительного бичевания и всевозможного рода пыток они были распяты на видустены. Тит хотя жалел этих несчастных, которых ежедневно было приводимо пятьсотчеловек, а иногда и больше, но, с другой стороны, он считал опасным отпускатьна свободу людей, взятых в плен силой, а если бы он хотел их охранять, то такаямасса охраняемых скоро могла бы превратиться в стражу для своей стражи.

Главной же причиной, побуждавшей Тита к такому образу действия, быланадежда, что вид казненных склонит иудеев к уступчивости из опасения, что вслучае дальнейшего сопротивления их всех постигнет такая же участь. Солдаты всвоем ожесточении и ненависти пригвождали для насмешки пленных в самыхразличных направлениях и разнообразных позах. Число распятых до тоговозрастало, что не хватало места для крестов и не хватало крестов для тел.

2. Мятежники, однако, не только не отрезвились этим ужасающим зрелищем, а,напротив, коварно воспользовались им для склонения на свою сторону и остальногонарода. Они пригоняли к стене родственников переметчиков и тех граждан, которыебыли миролюбиво настроены, и указывали им на то, какая участь постигаетбежавших к римлянам, утверждая при этом, что распятые были не военнопленниками,а просители помощи и пощады. До поры до времени, пока дело не разъяснилось внастоящем своем виде, многие, действительно, воздерживались от бегства иоставались в городе, но иные тотчас же бежали оттуда с преднамеренной цельюпогибнуть как можно скорее, так как смерть от рук врага считалась уже усладой всравнении с мучительной смертью от голода. Тит, между тем, приказал отрубитьруки многим [363] пленникам для того, чтобы они не былиприняты за перебежчиков и своим искалеченным видом вызывали бы довериеосажденных, и в таком виде послал их к Иоанну и Симону со следующимпредложением: пора бы им остановиться и раскаянием спасти хотя бы в последнююминуту собственную жизнь, величественный родной город и храм, который не имеетравного себе у других народов; если же они его не послушаются, то они будутвынуждены уничтожить весь город. Одновременно с тем он объехал валы и поторопилрабочих, желая этим показать, что за его угрозами последует и исполнение. Ноте, на стене, в ответ на эти слова, поносили Цезаря и его отца. «Смерть мыпрезираем, – восклицали они, – смерть гораздо приятнее нам, чем рабство. Нопока мы еще дышим, мы будем причинять римлянам столько вреда, сколько у насхватит сил и возможности. Нашим городом мы нисколько не дорожим, так как мы,как ты сам заявляешь, все равно должны погибнуть; что же касается храма, то Богимеет лучший храм – вселенную. Однако мы еще надеемся, что и этот храм будетоберегаем тем, который в нем обитает. С ним в союзе мы осмеиваем всякие угрозы,от которых действительность еще далека, ибо исход дела в руках божиих!»

3. В это время в римский лагерь прибыл Антиох Эпифан{56} во главе многих тяжеловооруженных воинов и со свитой такназываемых македонян. Это были исключительно его ровесники, люди высокогопроисхождения, едва только вышедшие из отроческого возраста, вышколенные ивооруженные на македонский манер, откуда и их название: «македоняне».Большинство, однако, из них далеко не достигало славы этой нации. Из всехцарей, подчиненных римлянам, самым счастливым был царь коммагенский; но и ониспытал на себе изменчивость судьбы. Уже на закате лет он представлял собойпример того, что никто до самой смерти не может считать себя счастливым. Сынего, появившийся туда в такое время, когда отец его находился на высоте своегосчастья, выражал свое удивление по поводу того, что римляне так медлят спокорением стены. Он сам был храбрый воин, обладал твердой, непреклонной волейи могучей телесной силой, которая в связи с его отвагой была почти непобедима.Тит на его слова, посмеиваясь, отвечал: «Наше желание вполне совпадает свашим». Тогда Антиох со своими македонянами сделал приступ на стену. Благодарясвоей силе и ловкости он лично успел увернуться от иудейских стрел, осыпая в тоже время иудеев своими стрелами, но его юные воины, за исключением тольконемногих, были смяты; они [364] бились изо всех сил, чтобыдоказать, что не отделяют слово отдела, но покрытые многочисленными ранамидолжны были все-таки уступить. Они узнали тогда, что и истые македоняне, длятого чтобы побеждать, должны еще обладать счастьем Александра.

4. С большими усилиями и после беспрестанной семнадцатидневной работыримляне в 29-й день артемизия окончили сооружение валов, начатое ими 12-го тогоже месяца. Они построили четыре главных вала: один, против Антонии, былпроведен пятым легионом посреди так называемого Воробьиного пруда; другой,почти в двадцати локтях от первого, был воздвигнут двенадцатым легионом;десятый легион возвел свое укрепление на значительном отдалении от последнего,у так называемого Миндального пруда, на севере, наконец, в тридцати локтяхдальше, у гробницы первосвященника{57},находились шанцевые сооружения пятнадцатого легиона. На всех этих валах былиуже поставлены машины. Тогда Иоанн приказал провести изнутри под находившиесяпротив Антонии укрепления подземный ход и подпереть столбами как самый ход, таки сооружения, находившиеся под ним, затем он заложил туда дров, обмазанныхсмолой и асфальтом, и приказал все это поджечь. Когда подпоры сгорели, минаобвалилась и за ней с большим грохотом обрушились сооружения. Вначале поднялсягустой столб пыли, так как огонь был наполовину потушен мусором, но когда весьсвалившийся лес обрушился, огонь возгорелся ярким пламенем. Страх объял римлянпри этом неожиданном зрелище, все мужество их пропало, они считали уже себяблизкими к победе и вдруг лишились этой надежды даже на будущее. Тушить огоньони считали бесполезным делом, ибо если бы и удалось прекратить пожар, то самихвалов уже больше не существовало.

5. Два дня спустя Симон со своими людьми предпринял нападение на другиевалы, на которых римляне уже установили тараны и ими потрясали стену. НекийТефтай из галилейского города Гарсиса{58} иМегассар, из преданных слуг Мариаммы{59},далее сын Наватая из Адиабены, по прозвищу Хагейр, что значит хромой, схватилифакелы и сделали вылазку на машины. Более удалых и опасных воинов, чем этихтрех, город не имел в этой войне. Словно навстречу товарищам, а не густосплоченной вражеской массе, без страха и колебания ринулись они сквозь рядынеприятеля и начали поджигать машины. Обданные градом стрел, встреченные совсех сторон ударами мечей, они не покидали своего опасного поста до тех пор,пока огонь не охватил строения. Когда [365] пламя вспыхнуло,римляне бросились туда на помощь из стана, но иудеи старались со стены отгонятьих прочь и завязывали также рукопашный бой с огнетушительной командой,нисколько не щадя при этом своей жизни. Когда римляне вытаскивали тараны из-подгоревших уже защитных кровель, иудеи и тогда старались овладевать ими,бросались в самый огонь и не выпускали машин из рук, если даже им приходилосьдержаться за раскаленное железо. От машин огонь распространился дальше довалов, так что вспомогательный отряд прибыл уже поздно. Окруженные везде огнем,римляне увидели себя не в силах спасти свои сооружения и потянулись обратно влагерь. Но иудеи, подкрепленные приливом сил изнутри и ободренные успехом, снеудержимой стремительностью бросились вперед, протеснились до лагерных шанцеви вступили в схватки с часовыми. (Перед лагерем у римлян всегда стоит особаявооруженная стража, которая каждый раз сменяется другой, а за оставление постачасовым закон наказывает его смертью). Стражники, предпочитая геройскую смертьв бою казни преступника, удерживали свои посты. Многие из бежавших устыдились,когда увидели своих товарищей в крайней опасности и опять вернулись на своиместа. Они поставили на лагерный вал метательные машины и посредством ихудерживали нахлынувшую из города толпу, не позаботившуюся ни о каких мерахпредосторожности к своей безопасности и защите. Ибо иудеи схватывались с каждымчеловеком, попадавшимся им на пути, тяжестью своей массы они опрокидываливрагов, в своем порыве, не знавшем никакой осторожности, сами натыкались накопья; их превосходство заключалось не столько в успешных результатах, скольков собственном своем мужестве, а римляне, если отступали, то не из-за того, чтоони терпели значительные потери, а больше всего потому, что избегали их бешенойотваги.

6. Вскоре, однако, появился Тит с замка Антония, где он высматривал позициидля других валов. Прежде всего он сделал солдатам строгий выговор за то, чтоони, господствуя уже над вражеской стеной, покидают свои собственныеукрепления, что, выпустив иудеев из заключения, они как будто сами натравили ихна себя и теперь сами пришли в положение осажденных. Затем он со своимисобственными отборными отрядами набросился на неприятельский фланг. Хотя иудеив то же время имели против себя римлян и с фронта, тем не менее они обратилисьтакже против Тита и храбро сопротивлялись. Среди общей свалки пыль ослепляла[366] глаза, а бранные клики заглушали уши – никто больше немог различать друзей и недругов. В то время, когда иудеи боролись теперь уже нев сознании своей силы, а больше из отчаяния, римляне, напротив, воодушевлялисьмыслью о славе, чести оружия и Цезаре, который предшествовал им в сражении. Ядумаю, что они в пылу ярости на этот раз покончили бы со всей массой иудеев,если бы последние, не выжидая исхода, не отступили обратно в город. Но иримляне были сильно удручены разрушением валов, так как в один час они потерялиплоды многих дней усилий и труда; многие отчаивались уже в возможностипокорения города обыкновенными машинами.

Тит окружает город стеной, вследствие чего голод начинает опустошать целыедома и семейства.

1. Ввиду этого Тит созвал военный совет. Более горячие из предводителей былитого мнения, что следует всей армией сразу сделать приступ на стены. «До этихпор, – говорили они, – иудеи сталкивались только с разрозненными частямивойска, но если сразу нагрянуть на них всей массой, так они не выдержат такогоудара: они будут засыпаны стрелами». Из более рассудительных одни советовалиопять строить валы, другие же – продолжать осаду без всяких валов, а тольконаблюдая за тем, чтобы жители не могли ни покидать города, ни получать припасовизвне, и таким образом заставить неприятеля голодать, но отнюдь не вступатьбольше с ним в бой, ибо тщетна всякая борьба с людьми, которыми руководитотчаяние и которые считают смерть от меча лучшим благом для себя, их без тогоожидает худшая участь. Что же касается самого Тита, то он хотя признавал, чтоэто не сделает чести римлянам, если такая могущественная армия будет праздностоять под стенами города, но, с другой стороны, он также соглашался, чтоизлишне бороться с людьми, которые сами истребляют друг друга. «Строить новыевалы, – сказал он, – дело трудное вследствие недостатка строевого леса,запереть все выходы еще труднее, ибо оцепить город кругом войском будет нелегковследствие его огромной величины и его почвенных условий, кроме того, это инебезопасно [368] ввиду вылазок, которые будут совершатьиудеи, последние, наконец, если даже все известные ходы будут охраняемы, понеобходимости и вследствие своего знакомства с местностью отыщут себе тайныеходы. А раз жизненные припасы будут тайным образом поступать в город, то этотолько затянет осаду и можно опасаться, что долгая продолжительность ее умалитславу победы. Со временем, конечно, всего можно достигнуть, но для славытребуется также быстрота. А потому, – продолжал он, – чтобы соединить быстротус безопасностью действий, следует весь город обвести стеной: только таким путемможно запереть все выходы и заставить иудеев или сдаться из отчаяния, илипогибнуть от голода, без всяких усилий со стороны римлян. При всем этом я недумаю остаться совершенно праздным, а постараюсь также и новые валы строить,так как тогда можно будет ожидать лишь самое слабое сопротивление. Если жекому-нибудь такое сооружение покажется слишком грандиозным и невыполнимым, топусть тот подумает о том, что мелкие предприятия недостойны римлян, а с другойстороны – совершить нечто великое без напряжения сил никому не дано и доступноразве одному божеству».

2. Этими словами он убедил полководцев и тотчас отдал приказ войскуприступить к работам. Невероятное рвение охватило солдат. После того какобводная стена была разделена по частям между легионами, соревнование началосьне только между последними, но и между отдельными когортами в каждом легионе.Простой солдат хотел отличиться перед декурионом, последний перед центурионом,а этот перед трибуном; честолюбие трибунов побуждало каждого из них искатьодобрения предводителей, а соревнование последних вознаграждал Цезарь. Он личнопо нескольку раз в день совершал объезды и сам осматривал работы. ОтАссирийского стана, где находился его собственный лагерь, он вел стену в нижнюючасть Нового города, отсюда через Кидрон, на Елеонскую гору, огибал гору поюжному склону до утеса Перистереона{60} иближайшего к нему холма, подымающегося через долину у Силоамского источника,оттуда он направил ее опять к западу в долину того же источника, затем стенаподымалась по направлению к усыпальнице первосвященника Анана и, обняв гору, накоторой некогда расположился лагерем Помпей, обратилась к северу, мимо деревниЭребинтона, охватила затем памятник Ирода и примыкала опять к востоку, к лагерюТита, где она началась. Стена имела тридцать девять стадий в окружности.Снаружи к ней пристроены были тринадцать сторожевых башен, объем которых[368] в общей сложности достигал десяти стадий. В три днявоздвигнуто было это сооружение. Дело, для которого целые месяцы не могли бысчитаться чересчур продолжительным сроком, окончено было с такой быстротой,которая превосходит всякие возможности. Заперев этой обводной стеной город иразместив войска в сторожевых башнях, Тит в первую же ночь сам совершил объезддля наблюдения за стражами, вторую ночь он предоставил Александру{61}, а в третью ночь полководцы между собойметали жребий. Ночная стража, также по жребию, делила между собой часы сна,причем бодрствовавшие в течение всей ночи обходили промежутки между башнями.

3. Раз отнята была возможность бегства из города, то и всякий путь спасениябыл отрезан иудеям. А голод между тем, становясь с каждым днем все болеесильным, похищал у народа целые дома и семейства. Крыши были покрытыизможденными женщинами и детьми, а улицы – мертвыми стариками. Мальчики июноши, болезненно раздутые, блуждали, как призраки, на площадях города и падалина землю там, где их застигала голодная смерть. Хоронить близких мертвецовослабленные не имели больше сил, а более крепкие робели перед множеством трупови неизвестностью, висевшей над их собственной будущностью. Многие умирали натрупах в ту минуту, когда они хотели их хоронить, многие еще сами доплеталисьдо могил прежде, чем их настигала неумолимая смерть. Никто не плакал, никто нестенал над этим бедствием: голод умертвил всякую чувствительность. С высохшимиглазами и широко раскрытыми ртами смотрели медленно угасавшие на тех, которыедо них обретали покой. Глубокая тишина, как страшная могильная ночь,надвинулась на город. Но ужаснее всего этого были все-таки разбойники. Точномогильщики они вламывались в дома, грабили мертвецов, срывали с них покрывала исо смехом удалялись или же пробовали на трупах острые наконечники своихкинжалов; нередко они, для испытания своего оружия, пронзали таких, которыеборолись еще со смертью; другим же, которые, напротив, умоляли, чтобы ихубивали, они со спесивой насмешливостью предоставляли умирать голодной смертью.Умиравшие при своем последнем издыхании устремляли свои остывшие глаза к храму,где они оставляли мятежников в живых. Последние одно время погребали умерших насредства общественной казны, так как запах трупов был для них невыносим, нопосле, когда число мертвецов все увеличивалось, их прямо швыряли со стен впропасть. [369]

4. Однажды, когда Тит на одном из своих обходов увидел эти пропасти,наполненные мертвецами, и массу гноя, вытекавшего из разложившихся трупов, онсо вздохом поднял свои руки и призвал Бога в свидетели, что не он виновен вовсем этом. Таково было положение города. Зато римляне были теперь бодры ивеселы: мятежники больше не тревожили их вылазками, так как они были охваченыунынием и голодом, хлеба и других съестных припасов римляне получали в избыткеиз Сирии и соседних провинций. Многие солдаты становились против стены,показывали обильные запасы продуктов, чем еще сильнее разжигали голод врагов.Видя, однако, что никакие испытания не могут вынудить у мятежников никакихуступок. Тит из жалости к остаткам населения, из желания спасти от гибели покрайней мере тех, которые еще уцелели, начал опять строить валы, несмотря нато, что доставка строевого материала была чрезвычайно затруднительна. Вседеревья вокруг города были вырублены еще раньше для прежних строений, так чтосолдатам теперь приходилось доставать лес из-за девяноста стадий. Тем не менееримляне против одной только Антонии возвели четыре вала и даже значительнобольших, чем были прежние. Цезарь обошел все легионы и сам подгонял рабочих,чтобы показать разбойникам, что они у него в руках. Они же, единственные, незнавшие ни сожаления, ни раскаяния, продолжали свои жестокости. Души свои оникак будто отделили от своих тел{62} иуправляли теми и другими, как совершенно посторонними, им не принадлежащимипредметами: душа не знала жалости, тело не ощущало боли. Мертвых они терзали,как собаки, а больными они наполняли темницы.

Убийства и святотатственные грабежи усиливаются в Иерусалиме.

1. Симон предал мучительной казни даже Матфию, которому он был обязандоступу в город. Первосвященник Матфия, сын Боефа, пользовался высокимавторитетом и влиянием на народ. Когда зелоты, с которыми уже вступил в союзИоанн, терзали городское население, он убедил народ впустить Симона какспасителя, не сговорившись с ним предварительно и не ожидая с его стороныничего дурного. Но как только Симон вступил в город и сделался его властелином,[370] он начал относиться к Матфии, хлопотавшему в его пользу,одинаково враждебно, как к другим, приписывая этот шаг его простодушию. В теименно дни Матфия был схвачен и обвинен в приверженности к римлянам, и Симон,не давая даже ему возможности защиты, приговорил его вместе с тремя сыновьями(четвертый сын еще раньше бежал к Титу) к смертной казни. Когда осужденныймолил его в благодарность за то, что он ему открыл ворота, казнить его прежде,чем сыновей, Симон, напротив, приказал казнить его последним. На трупах своихдетей, казненных на его собственных глазах, он был умерщвлен после того, какего еще предварительно вывели напоказ римлянам. Это было исполнено самымжестоким сподвижником Симона, Ананом, сыном Бамада, который, глумясь,воскликнул тогда: «А ну-ка посмотрим, захотят ли помочь тебе те, к которым тыхотел бежать?» Тела убитых Симон воспретил предать земле. После них быликазнены священник Анания, сын Масамбала, видный человек{63}, Аристей из Эммауса, секретарь совета, и вместе с нимиеще пятнадцать выдающихся лиц из народа. Отца Иосифа они все еще содержали водиночном заключении и, опасаясь измены, публично объявили, что никто изжителей не имеет права ни говорить с ним, ни посещать его. Тех, которые своимистонами выражали сочувствие казненным, без суда и следствия предавали смерти.

2. После описанных происшествий некто Иуда, сын Иуды, один из начальников,подчиненных Симону, которому последний вверил охрану одной башни, отчасти, бытьможет, из сожаления к безжалостно убитым, больше, однако, из опасений за своюсобственную участь, созвал десять самых преданных ему солдат и обратился к нимсо следующими словами: «Доколе мы будем терпеть такие ужасы? Разве мы себяспасем тем, что останемся верными злодею? Разве не воюет уже против нас голод?Или не близко ли уже вторжение римлян? И как предательски поступает Симон сосвоими благодетелями! У него мы всегда должны дрожать за свою жизнь, между темкак на слово римлян можно положиться смело. Предадим же стену и спасем себя игород! Что касается Симона, то для него не будет слишком жестоким возмездие,если он, лишенный всякой надежды на спасение, скорее понесет кару». Склонивтакими словами этих десятерых, он к утру разослал остальных своих подчиненныхна разные позиции для того, чтобы сохранить свой план втайне, сам же он втретьем часу начал вести с башни переговоры с римлянами. Одни из последнихотнеслись к его [371] предложению с презрением, другие снедоверием, большинство же не хотело принять его потому, что по их расчетугород вскоре должен был без всякой опасности для них попасть в их руки. Тем неменее Тит начал было приближаться со своими тяжеловооруженными воинами к стене.Но в эту самую минуту неожиданно нагрянул Симон, который, узнав о заговоре,быстро занял башню, тут же на глазах римлян перебил солдат и изуродованные ихтела сбросил со стены.

3. В это время Иосиф, который не переставал делать свои напоминания, вовремя одного из своих обходов вокруг стены получил удар камнем, сброшенным наголову, и так был ошеломлен им, что моментально упал на землю. При виде этогоиудеи устремились наружу и, наверно, потащили бы его в город, если бы Тит неотрядил быстро людей для его защиты. В то время, когда солдаты дрались междусобой, Иосиф в бессознательном состоянии был унесен. Мятежники, думая, что онипокончили с человеком, смерти которого они алкали, громко возликовали. Весть обэтом быстро распространилась среди остального населения города и произвелаудручающее впечатление, так как они думали, что действительно умер тот,присутствие которого внушало им смелость переходить к римлянам. Когда матьИосифа, содержавшаяся в заключении, узнала о смерти своего сына, она сказалаприставленным к ней стражникам из Иотапаты{64}, что она вполне верит этому слуху, но будь сын ее дажежив, она бы не имела от него никаких радостей. Но наедине со своимиприслужницами она с горечью воскликнула: «Так вот что сулила судьба мне, детьмиблагословенной матери! Сына, на которого я могла надеяться, что он предаст мойпрах земле, я сама теперь не могу хоронить!» Однако скорбь ее, равно как излорадство разбойников, не была продолжительна. Иосиф скоро оправился отполученного им удара, вновь появился перед стеной и крикнул своим противникам:«Немного времени еще пройдет, и вы должны будете дать мне удовлетворение за моюрану!» Народ же он опять призывал на добровольную сдачу. Его появление вновьвоскресило надежды граждан и внушило вместе с тем страх мятежникам.

4. Многие, побуждаемые нуждой, открыто соскакивали со стены и бежали кримлянам, другие же бросались вперед с камнями в руках, делая вид, что идут вбой, а затем скрывались у неприятеля. Но их постигала еще худшая участь, чемтех, которые оставались в городе: утоление голода, которое они находили уримлян, еще больше ускоряло их смерть, чем самый голод, пожиравший их дома.Ибо вследствие [372] голода они являлись к римлянам распухшиеи как бы одержимые водянкой, и вот, переполняя в таком состоянии свой желудок,они лопались. Только те избегали этой горькой участи, которые, наученныеопытом, медленно умеряли свой голод и лишь постепенно вводили пищу в отвыкшийот питания организм. Однако и спасшихся таким путем ожидало еще другоенесчастье. Сирийцы заметили, что один из перебежчиков при испражнении подбиралзолотые монеты. Последние, как мы уже выше сообщали, они проглатывали прежде,чем покидали город, так мятежники всех обыскивали. А золота было очень много вгороде: за двенадцать аттик{65} покупалитакое количество золота, какое, обыкновенно, имело стоимость двадцати пятиаттик. Как только эта хитрость была обнаружена на одном перебежчике, разнессяслух по всем лагерям, что переметчики приходят наполненные золотом. Тогдамногие арабы, а также сирийцы{66} вскрывалиживоты искателям убежища, чтобы отыскать золото в их внутренностях. Это былосамое страшное из всех бедствий, постигшее иудеев; в одну ночь было распоротооколо двух тысяч человек.

5. Когда Тит узнал об этом гнусном деле, он был готов оцепить виновныхвсадниками и всех их расстрелять, однако громадное количество этих виновныхудерживало его от своего намерения, ибо подлежавших наказанию было гораздобольше, чем погибших упомянутым образом. Ввиду этого он созвал к себепредводителей вспомогательных отрядов и начальников легионов (ибо и римлянебыли замешаны в этих зверствах) и, обратившись с негодованием к тем и другим,произнес: «Неужели среди моих солдат есть такие, которые, из-за возможногобарыша, способны совершить нечто подобное? Неужели они не стыдятся собственногооружия, сделанного также из золота и серебра?» Арабам и сирийцам он сказал: «Авы в чуждой для вас войне хотите прежде всего самовольно удовлетворить вашиинстинкты, а затем за вашу свирепую кровожадность и вашу ненависть к иудеямсделать ответственными римлян. Вот некоторые из моих собственных солдат ужеразделяют с вами ту же позорную репутацию, которой вы пользуетесь». Самим жесолдатам он грозил смертью за повторение этого преступления и отдал приказ полегионам, чтобы подозрительные были выявлены и приведены лично к нему. Ножадность к деньгам, как видно, не боится кары; человеку врождена отвратительнаялюбовь к наживе и ничто не подвергает его стольким опасностям, как сребролюбие,ибо всякая другая страсть имеет свой предел и может быть обуздана страхом. Вовсем этом, впрочем, [373] участвовала и рука провидения,которое отвергло весь народ и все пути спасения превратило для него в путигибели. То, что Цезарь воспретил своими угрозами, совершалось теперь надперебежчиками тайно: варвары встречали и резали беглецов еще прежде, чем другиемогли их заметить, оглядываясь, чтобы не быть замеченными кем-либо из римлян,они их вскрывали и вынимали из внутренностей омерзительную добычу. Впрочем,только в некоторых найдено было золото, большинство же пало жертвой несбывшихсянадежд убийц. Ввиду этой опасности, многие, решившиеся уже на переход кримлянам, теперь воздерживались от этого{67}.

6. Между тем Иоанн, когда у народа уже нечего было брать, обратился ксвятотатственному грабежу: массу принадлежавших храму священных даров,богослужебной утвари, кувшинов, чаш и столов он приказал расплавить: дажепосланные Августом и его супругой в дар кружки для вина не были пощажены. В товремя, когда римские императоры во все времена окружали храм почетом и умножалиего сокровища, иудей сам расхитил дары иноземцев. Своим окружающим он говорил:«Предметы, посвященные Богу, можно без всякого стеснения употребить на служениеБогу, а те, которые борются за храм, имеют право черпать из него средства ксуществованию». На этом основании он позволил себе также взять из внутреннегохрама священного масла и священного вина, которое священники хранили дляокропления сжигаемых жертв, разделил их между народом, а последние без страхаизрасходовали того и другого больше хина{68}. Я не могу умолчать о том, что мне внушается скорбью.Мне кажется, если бы римляне медлили с уничтожением этих безбожников, то тогдасама земля разверзлась бы и поглотила бы город, или его посетил бы потоп, или,наконец, молнии стерли бы его, как Содом, ибо он скрывал в себе несравненнохудшее из всех поколений, которые постигли эти кары. Безумие их ввергло вгибель весь народ.

7. Но зачем мне перечислять в отдельности все бедствия народа? Достаточновспомнить показания Манная, сына Лазаря, бежавшего в те дни к Титу иутверждавшего, что через единственные ворота, находившиеся под его охраной, содня разбития лагеря перед городом, т. е. от 14-го ксантика до 1-го панема,вынесено было сто пятнадцать тысяч восемьсот восемьдесят мертвых. Поистинеужасающее число! А между тем Маннай не был начальником стражи, а был поставлену ворот для ведения счета только тем мертвецам, за погребение которыхуплачивалось из городской кассы, но было еще много умерших, которых хоронилиродные и близкие. [374] Погребение состояло в том, что трупывыносили за город, а там их бросали на произвол судьбы. Многие перебежчики извысшего сословия, прибывавшие за Маннаем, определяли число мертвых из неимущегокласса, выброшенных за ворота, в 600 000, число остальных никак нельзя былоопределить. Когда, рассказывали они дальше, не было возможности вследствиенедостатка сил выносить умерших бедняков, последних сваливали в большие дома издесь их запирали. Мера пшеницы доходила в цене до таланта, а когда затем,вследствие обнесения города стеной, нельзя было доставать и зелени, голодувеличивался до того, что люди рылись в клоаках, шарили в старом навозе, чтобыотыскивать жалкие крупицы корма. То, чего раньше нельзя было видеть безотвращения, сделалось теперь предметом питания. Римляне, слыша только рассказыоб этом, проникались сожалением, мятежники же, которые видели все это своимиглазами, оставались вполне равнодушными к этому, пока не пришел и их чередиспытать нужду. Злой рок их ослепил, и они не видели, что предстояло городу иим самим. [375]

Примечания:

{2}

Другие метательные машины – это, возможно, «скорпионы», которые широко использовались в блокаде.

{3}

Ливанский кедр, получивший название от одноименной горы.

{4}

Выступление Тита из Кесарии было весной 70 г.

{5}

К 60-тысячному войску Веспасиана (IV, 4, 2), выступившему в Галилею, прибавился еще один легион, а вспомогательные отряды союзных царей были усилены. Таким образом, в осадном войске под Иерусалимом было не менее 80 000 человек.

{6}

Кроме Тиберия Александра, Тита сопровождали еще два еврея: царь Агриппа и автор настоящей книги – Иосиф Флавий. В течение всего времени со дня пленения Флавий жил в римском лагере и, пользуясь свободой, успел два раза жениться (Жизнь, 75).

{7}

Башня Псефина образовывала северо-западный угол стены.

{8}

Только после взятия Иерусалима войско дало Титу почетное имя императора. (Перев.)

{9}

Скоп означает «дозорный», «сторож».

{10}

Иосиф, как противник войны, не одобряет борьбы против римлян и потому называет примирение партий с целью защиты города и святыни дурным делом. (Перев.)

{11}

Праздником опресноков отмечали начало жатвы. На камнях растирали первые зерна нового урожая и пекли пресные лепешки – опресноки (мацу), которые преподносили богу земледелия и употребляли в пищу семь дней. В VII в. до н. э. праздник слился с еще более древним праздником скотоводов «пейсах» – жертвоприношениями богу скотоводства, чтобы сохранить приплод скота.

{12}

Здесь говорится о Пасхе (см. прим. 2 к кн. II).

{13}

Нечистые лица не могли входить в храм. К нечистым относили больных проказой, венерическими болезнями, рожениц, женщин во время месячных, тех, кто касался мертвых или нарушал установленные каноны пищи, т. е. ел нечистое.

{14}

Приверженцы Элеазара вместе со своим вождем подчинились Иоанну и слились с партией последнего. (Перев.)

{15}

Долина сыроваров. (Перев.)

{16}

Прекрасная колоннада, которая вела от дворца Ирода в Нижнем городе к храмовой горе. (Перев.)

{17}

Местоположение неизвестно. (Перев.)

{18}

Офла – юго-восточный отрог храмовой горы. (Перев.)

{19}

Греческое слово, означающее «валяльщики сукна». (Перев.)

{20}

Об укреплениях Иерусалима Тацит (Ист., V, 11) пишет: «Иерусалим был расположен в труднодоступном месте и укреплен насыпями и крепостными сооружениями, достаточными, чтобы защитить его, даже если бы он находился среди ровного поля. Два высоких холма были окружены стеной, образовавшей ломаную линию, кое-где резко вдававшуюся внутрь, так что фланги нападающих оказывались открытыми; и холмы и стены располагались на скале, края которой круто обрывались вниз».

{21}

Это толкование Иосифа, очевидно, основывается на недоразумении. Бецета и Новый город – или разные части города, или текст здесь испорчен, и, возможно, эта часть города носила двойное название.

{22}

Фазаель не умер в сражении, как говорит здесь Иосиф, а был предательски убит в темнице, куда заманили его парфяне (I, 13, 9-10). (Перев.)

{23}

Мория. (Перев.)

{24}

Одна из таких надписей (греческая) открыта и была опубликована в 1871 г. французским академиком Клермон-Ганно.

{25}

Дорогой в древности сплав, состоявший из золота, серебра и меди. Эти ворота назывались «Никаноровы ворота». (Перев.)

{26}

Отец того самого Тиберия Александра, который перешел в язычество, был прокуратором сначала иудейским, потом египетским, а при иерусалимской осаде занимал высший после Тита начальнический пост в римском войске. (Перев.)

{27}

Голубая ткань под цвет гиацинта, символизирующая воздух.

{28}

Виссон обычно был белого цвета, но иногда окрашивался в пурпур, а иногда представлял собою совершенно прозрачную ткань. Из такого именно виссона, т. е. прозрачного, делалась одежда первосвященников в последнее столетие существования храма. По свидетельству Плиния Старшего, виссон продавался на вес золота и, как правило, символизировал землю. (Перев.)

{29}

Шарлах – это разнообразный по химическому составу краситель красного цвета. Окрашенная шерстяная или шелковая ткань славилась своей яркостью и красотой оттенка. Цвет символизировал огонь.

{30}

Ткань красно-фиолетового цвета, который символизировал море, ибо краска добывалась из моря (улиток).

{31}

Так как в состав зодиака входили изображения одушевленных предметов.

{32}

То есть по двадцать локтей в вышину, длину и ширину. (Перев.)

{33}

В Талмуде (Иома, 53в) упоминается о камне, который будто бы находился в Святая Святых на том месте, где некогда стоял ковчег.

{34}

Предполагают также, что шпили служили и громоотводами, так как храмовое здание находилось на вершине горы и подвергалось опасностям частых и сильных гроз. За всю свою более чем тысячелетнюю историю храм ни разу не потерпел от удара молнии.

{35}

Эта часть облачения называлась «наперсником судным». Расположение камней, данное здесь, не совсем, кажется, согласуется с тем, какое мы находим в Пятикнижии. Впрочем, точное значение еврейских названий перечисленных в Библии камней крайне сомнительно. (Перев.)

{36}

Иегова. (Перев.)

{37}

В день всепрощения. (Перев.)

{38}

То есть города, храма и самого замка. (Перев.)

{39}

По гречески «победоносный». (Перев.)

{40}

Ассирийский стан – название места, где армия ассирийского царя Сеннахирима во время осады Иерусалима (701 г. до н. э.) соорудила свой лагерь. Это место, вероятно, находилось в западном углу позднейшего предместья Бецеты.

{41}

Александра Янная из дома Хасмонеев.

{42}

Иоанна Гисхальского.

{43}

Тацит (Ист., V, 13) в противовес Иосифу сообщает, что «равное упорство владело мужчинами и женщинами, и жизнь вдали от Иерусалима казалась им не менее страшной, чем смерть. Вот против какого города и какого народа начал борьбу Цезарь Тит...»

{44}

Жалование было выдано за все четыре месяца.

{45}

Легенда об Аврааме и Сарре рассказана Иосифом не по Библии (Быт., 12, 10-20), а в вольной передаче.

{46}

Фараон Нехао известен как правитель в VII в. до н. э.

{47}

Истории похищения Сарры египетским царем Иосиф придает легендарную окраску, чтобы сильнее подействовать на своих слушателей.

{48}

Иосиф намекает на библейский рассказ о пленении ковчега филистимлянами (1 Цар., 4-6). Название «ассирийцев» здесь употреблено в смысле «сирийцев», каким именем греческие и римские писатели нередко называют всех жителей Палестины и прилегающих стран. (Перев.)

{49}

Об этих событиях рассказывает Библия (4 Цар., 18-19; 2 Пар., 32; Ис., 36-37).

{50}

Имеется в виду Моисей.

{51}

Иезекииль.

{52}

При нашествии Сеннахирима на Иерусалим Иезекииль заплатил ему контрибуцию в размере 30 талантов золота и 300 талантов серебра (по ассирийскому источнику – 800 талантов серебра), но тем не менее, скоро после этого, перед стенами Иерусалима появилось многочисленное ассирийское войско. (Перев.)

{53}

Помпей. (Перев.)

{54}

О чудо-источниках нам неизвестно до этого сообщения. Рассказ Иосифа противоречит сообщению Диона Кассия (66,4), который пишет, что римлян мучила жажда и они издалека доставляли зловонную воду, иудеи же в изобилии были снабжены хорошей водой, которая поступала по подземным водоводам из окрестностей.

{55}

Мать, а также и отец Иосифа содержались зелотами в одиночном заключении, и никому не был дозволен доступ к ним. (Перев.)

{56}

Антиох Эпифан – сын царя Коммагены Антиоха IV, был даже обручен с дочерью Агриппы I, но брак не состоялся, так как Эпифан отказался от обряда обрезания (И. Д., XIX, 9, 1; XX, 7, 1). Он дружественно относился к римлянам, за что Веспасиан пожаловал ему наместничество с важнейшим городом Самосатой.

{57}

То есть первосвященника Иоанна (V, 6, 2). (Перев.)

{58}

Вероятно, тождествен с упоминаемым в Талмуде местом рождения танаита Рабби Иошуи. (Перев.)

{59}

Не установлено, какая Мариамма имеется здесь в виду.

{60}

Утес Перистереон – Голубиный утес. О нем ничего не известно.

{61}

Александр – это Тиберий Александр.

{62}

Это место сомнительно, так как греческий текст поврежден.

{63}

В данном случае видный человек – это секретарь совета (синедриона), получающий поденную зарплату, или член его.

{64}

Того самого города, после падения которого Иосиф перешел к римлянам. (Перев.)

{65}

Аттическая драхма была ходовой серебряной монетой весом в 4 гр.

{66}

Из арабов и сирийцев состояли в римской армии вспомогательные группы.

{67}

Описанные здесь зверства послужили основанием известного постановления: воспрещается проглатывать золотые динарии во время войны вследствие опасности для жизни. (Перев.)

{68}

Хин (гин) – мера жидкости, часто встречаемая в Библии. (Перев.)