Осада и взятие Гамалы.

1. Галилеяне, которые и после взятия Иотапаты продолжали борьбу с римлянами,смирились после победы над иудеями в Тарихее. Римляне заняли все крепости игорода, за исключением Гисхалы и гарнизона на горе Итавирион. К последнимпримкнула также Гамала – город, лежавший против Тарихеи, по ту сторону озера исоставлявший вместе с Соганой и Селевкией границу владений Агриппы. Гамала иСогана принадлежали Гавлану (первая – к нижней его части, а последняя – кверхней) называемой собственно Гавланом), Селевкия же была расположена наберегу Самахонитского озера{1}. Это озероимеет 30 стадий ширины и 60 длины; его топи простираются до чрезвычайноживописной местности Дафны, водные источники которой питают так называемыймалый Иордан{2}, и вместе с ним, ниже храмаЗолотого быка, впадают в большой. Согану и Селевкию Агриппа в начале восстанияпривлек на свою сторону, Гамала же не сдавалась, так как она еще больше, чемИотапата, могла надеяться на свое защищенное от природы местоположение. Крутойхребет отделяется от высокой горы и по самой середине образует горб. Последнийсвоей возвышенной частью вытягивается немного в длину и спадает спереди так жекруто, как и сзади, так что все в целом изображает из себя вид верблюда, откоторого местность эта и получила свое название{3}, хотя в произношении туземцев не слышится в точности егопроисхождение. С боков спереди местность окружена недоступными пропастями,только сзади недоступность уменьшается, так как с этой стороны Гамала соединенас горой. Жители, однако, прокопав здесь поперечный ров, постарались и с этойстороны отрезать город и сделать его недоступным. Дома, построенные на отвесномбоковом склоне холма, лепились и громоздились друг к другу,[261] так что казалось, что город висит в воздухе и вследствиесвоей покатости готов каждую минуту обрушиться; его наклон был к югу. Такой жеточно холм на юге достигает неимоверной высоты и, служа городу как быкрепостью, оканчивается крутым, неогороженным никакой стеной обрывом,ниспадающим в глубокую пропасть. Внутри стены, на самой окраине города,находится водяной источник.

2. Таким образом сама природа сделала город почти неприступным. Но Иосифукрепил его еще больше подземными ходами и окопами. Жители тверже уповали наместоположение города, чем иотапатцы, и хотя они имели в своей среде гораздоменьше бойцов, все-таки, полагаясь всецело на защищенность местности, никогобольше к себе не принимали. Город, впрочем, вследствие его укреплений, былполон беглецов. Благодаря всему этому он и прежде мог держаться семь месяцевпротив осадного войска Агриппы.

3. Веспасиан выступил из Эммауса, где стоял лагерем на виду Тивериады (словоЭммаус означает теплые купанья, по находящимся здесь целебным источникам), идвинулся к Гамале. Положение города не давало возможности атаковать его со всехсторон, но на тех местах, где было возможно, Веспасиан расставил посты иприказал также занять гору, господствовавшую над городом. После того каклегионы обычным способом построили лагерь на этой горе, он начал возводитьнасыпь на задней ее стороне, точно так же и на востоке, где на самом высшемпункте города находилась башня, против которой расположились лагерем пятый идесятый легионы. Пятый легион действовал отсюда на центр города, между тем какдесятый сравнивал окопы и природные углубления. Царь Агриппа, приблизившись вэто время к стене с намерением завязать переговоры со стоявшими на ней людьмиотносительно передачи города, был ранен в правый локоть камнем, брошенным внего пращником. Его свита сейчас же приняла его в свою среду. Негодование поповоду происшествия с царем, а также страх за самих себя сделали римлян ещеболее настойчивыми в осаде: они полагали, что люди, которые так ожесточеныпротив соотечественника и доброжелательного советника, перейдут всякие пределыжестокости по отношению к чужим и врагам.

4. Когда насыпи благодаря обилию рук и опытности римлян в подобных работахбыли окончены, они перевезли туда свои машины. Харес и Иосиф, самыемогущественные в городе, выстроили в порядок своих вооруженных воинов.Последние не проявляли особой твердости духа ввиду того, что, не[262] будучи снабжены в достаточной мере ни водой, ни другимижизненными припасами, не надеялись выдержать продолжительную осаду; однакопредводители внушили им мужество и повели их к стене. И действительно, долгоевремя они отбивали назад солдат, устанавливавших машины, но, обданные стрельбойкатапульт и баллист, должны были все-таки отступить назад в город. Римляне втрех местах установили тараны и проломали стену. Через образовавшиеся бреши подоглушительные звуки труб, бряцание оружия и воинские клики они вторглись вгород и вступили в рукопашный бой с находившимися внутри него. Иудеи выдержалипервый натиск римлян, остановили их дальнейшее наступательное движение и храброотбили их назад; но теснимые более многочисленным войском, нападавшим на них совсех сторон, они отступили в вышележащую часть города. Так как враги напирали итуда, они обернулись, бросились на них и стеснили их всех против крутогообрыва, где римляне, приведенные в узкой неудобной местности в замешательство,были перебиты. Не будучи в состоянии сопротивляться против нападавших на нихсверху и не находя выхода, так как они были теснимы еще своими собственнымилюдьми, стремившимися все вперед, они влезли на крыши неприятельских домов,которые были очень низки, но последние долго не могли выдержать тяжести солдати мгновенно рухнули. Каждый обвалившийся дом опрокидывал многие стоявшие внизу,а эти последние развалили другие, стоявшие еще ниже. Это стоило жизни множествуримлян; ибо в своей беспомощности они вскакивали на крыши даже тогда, когдавидели их уже обрушивающимися. Таким образом многие были похоронены подразвалинами, многие изувечены в бегстве, большинство, однако, погибло вудушливой пыли. Гамаляне видели в этом Божью помощь и, невзирая на собственныйурон, с еще большей настойчивостью напирали на римлян, искавших убежища накрышах, и сверху расстреливали тех, которые падали, сбиваясь на крутых улицах.Развалившиеся дома доставили им кучи камней, а убитые враги – оружие: у павшихони срывали мечи и обращали их против других, боровшихся еще со смертью.Многие, которым грозила опасность упасть вместе с крышами, бросались с них итаким образом сами убивали себя. Даже бежавшим не было так легко спасаться: незная выходов и кружась в пыльной мгле, они не узнавали своих, сталкивалисьмежду собой и резали друг друга.

5. Кто только отыскивал выход, тот спешил прочь из города. Веспасиан всевремя оставался при своем поражаемом [263] войске. Сердце егодрогнуло при виде, как город обрушился над его солдатами; не думая о личнойбезопасности, сам того не замечая, он протеснился чуть ли не до самойвозвышенной части города, где среди величайшей опасности очутился один лишь еочень немногими; при нем не было даже сына его, Тита, находившегося тогда уМуциана{4} в Сирии. Считая обратноевозвращение ни безопасным, ни достойным для себя, он, собрав все свое мужествои вспомнив о пережитых им от самой молодости опасностях, точно охваченныйбожественным вдохновением, приказал сопровождавшим его сомкнуться телом иоружием в одну массу{5}. Таким образом оноборонялся против устремившихся сверху масс неприятеля и, не страшась ничисленности его, ни его стрел, держался до тех пор, пока враг, усмотрев в егомужестве нечто сверхъестественное, умерил нападение. Как только натиск сделалсяслабее, он шаг за шагом сам отступал, не показывая, однако, тыла, и так вышелза стену города. Множество римлян пало в этой битве, между ними также декурионЭбуций – человек, который не только в том сражении, где он погиб, но и преждепри каждом случае выказывал себя истым героем и наносил иудеям много вреда.Центурион по имени Галл во время свалки был оцеплен вместе с десятью солдатами;но ему удалось скрыться в какой-то дом. Ночью он услышал, как обитатели этогодома говорили за ужином о том, что жители намерены предпринять в свою защиту отримлян (он с его людьми были по происхождению сирийцы), тогда он бросился наних, убил и спасся вместе с солдатами, убежав к римлянам.

6. Веспасиан был очень удручен понесенными армией потерями: такое несчастьеее еще нигде не постигало. Последняя же в особенности сгорала от стыда привоспоминании о том, что оставила полководца одного в опасности. Веспасианпоэтому старался утешить ее, но ни единым словом не упомянул о своейсобственной особе, не проронил даже ни малейшего упрека и только сказал: «Общиенесчастья нужно перенести стойко и не забывать, что, по природе войны, никакаяпобеда не дается без кровопролития. Изменчивая фортуна витает всегда надвоюющими, переходя то на одну, то на другую сторону. Естественно поэтому, чтоони, истребившие тысячи иудеев, должны были и сами принести року маленькуюжертву. Но подобно тому, как недостойно зазнаваться в счастье, точно так жемалодушно совершенно опускать руки в несчастьи. Ибо быстра перемена судьбы,потому здравомыслящий человек должен сохранять присутствие духа в неудачах ибодро [264] стремиться к возвращению себе потерянного. То, чтосвершилось на наших глазах, произошло не вследствие нашей слабости и невследствие храбрости иудеев, а только позиция была выгодна для них иубийственна для нас. В этом отношении единственно в чем вас можно упрекнуть,так это в том, что вы увлеклись безумным порывом. Ибо после того как врагиотступили на холмы, вы должны были остановиться, а не подвергать себяопасностям, угрожавшим сверху; вы должны были занять Нижний город, а затемпостепенно вызывать бежавших наверх на верный и правильный бой. Вы же в своемгорячем стремлении к победе забыли совершенно о собственной безопасности. Нонеобдуманность в битвах и бешеная горячка не в обычаях римлян, а присущиварварам и составляют также главную особенность иудеев; мы же выигрываемсражения своей опытностью и дисциплиной. Мы должны поэтому возвратиться ксвойственной нам храбрости, и постигшее нас незаслуженное поражение должновызвать у нас скорее чувство досады, чем упадок духа. Самого верного утешенияпусть все-таки каждый ищет в своей собственной руке – тогда вы отомстите запавших и накажете их убийц. Что касается меня, то я останусь тем же, каким былпрежде: в каждом бою с недругом я вам буду предшествовать и оставлять полесражения последним».

7. Такими словами он воодушевил свое войско. Радость гамалян по случаюнеожиданной победы была непродолжительной. Вскоре они сообразили, что теперьпотеряна всякая возможность мирного соглашения, а надежды на спасение не былоникакой, ибо давно уже начали истощаться съестные припасы. Это отняло у них всемужество и лишило их всякой надежды. Однако они делали еще все возможное длясвоего спасения; храбрейшие заняли стенные бреши, а остальные охранялиуцелевшие еще части стены. Но когда римляне возвысили свои валы и сделаливторую попытку штурма, очень многие бежали из города – частью черезнепроходимые ущелья, где не были расставлены караулы, частью по подземнымходам. Те же, которые, страшась плена, остались, терзались голодом, так каксъестные припасы для одних только бойцов приходилось собирать отовсюду.

8. И в этом столь тяжком положении они все-таки оставались твердыми.Веспасиан меж тем, как побочное дело, предпринял поход против гарнизона на гореИтавирион, лежащей посредине между Большой равниной и Скифополисом. Онаподымается на высоту 30 стадий{6} и едва досягаема с северной стороны; на еевершине расстилается равнина на 26 стадий, вся занятая укреплениями.Объемистую [265] обводную стену Иосиф построил в 40 дней, втечение которых ему все необходимое, а также вода доставлялись снизу, так какнаверху нет иной воды, кроме дождевой. Так как здесь сосредоточилась огромнаятолпа иудеев, то Веспасиан послал против них Плацида с 600 всадниками.Подняться на гору ему было невозможно. Ввиду этого он манил их к себе внизобещанием мира и прощения. Они действительно пришли, но с тем, чтобы и емуподставить ловушку. Плацид только потому и завязал с ними мирные переговоры,чтобы завладеть ими в открытом поле, а они делали вид, что предаютсядобровольно – тоже с целью неожиданно напасть на него. Победила, однако,хитрость Плацида. Как только иудеи пустили в дело оружие, он для вида обратилсяв бегство и увлек за собой преследующих далеко в поле; здесь же он обратил наних всадников, большую часть уничтожил, а остальной массе отрезал путь на гору.Они покинули Итавирион и бежали в Иерусалим. Собственно же население горы,страдавшее уже от недостатка воды, передало себя вместе с горой в руки Плацида.

9. Из Гамалы между тем смельчаки успели тайно бежать, а слабые были замореныголодом. Боевая же часть жителей выдерживала осаду до 22-го числа месяцаиперберетая, когда три солдата пятнадцатого легиона перед началом рассветапрокрались в самую высокую башню, стоявшую напротив их лагеря, и тихо подкопалиее, между тем как находившаяся на ней стража не заметила ни их приближения (таккак это случилось ночью), ни их присутствия внутри башни. Солдаты бесшумносдвинули с места пять громаднейших камней и быстро отскочили прочь, после чегобашня с грохотом рухнула; вместе с ней свалились и стражи. Находившиеся надругих постах караулы бежали в смятении. Многих, которые пытались пробиваться,уничтожили римляне; в их числе пал от выстрела Иосиф в ту минуту, когда онхотел проскочить через брешь в стене. Среди жителей города, переполошенныхгулом, произошли смятение и паника, как будто все вражеское войско ужевторглось. Харес, лежавший как раз больным, тогда же испустил дух: страх взначительной мере способствовал смертельному исходу его болезни. Римляне,впрочем, проученные своим прежним поражением, вступили в город только 23-го дняназванного месяца.

10. Возвратившийся в это время Тит, раздраженный ударом, понесеннымримлянами в его отсутствие, во главе 200 отборных всадников и части пехоты,соблюдая полнейшую тишину, вступил в город. Караульщики, впрочем, заметили[266] его приближение и с криком бросились к оружию; вскореего вторжение сделалось известным внутри города; одни тогда схватили своихдетей и потащили их вместе с женами с воплем и воем в крепость; другие сталипротив Тита, но один за другим падали перед ним. Те, которым не удалосьспастись на высоту крепости, очутились в своем безвыходном положении лицом клицу с римлянами. Со всех сторон раздавались стоны убиваемых; кровь лиласьручьями по спускам города. Против бежавших в крепость Веспасиан между тем повелвсе войско. Вершина, обрамленная кругом скалами и едва доступная, подымавшаясяна ужасную высоту и окруженная пропастями, кишела людьми. Иудеи оттуда убивалитех, которые хотели взлезать наверх, других они поражали стрелами и камнями,между тем как их самих, вследствие высокой позиции, занятой ими, стрелы недостигали. Но вдруг, как бы по божественному велению, на их гибель поднялсявстречный ветер, подымавший против них стрелы римлян и уклонявший от цели ихсобственные стрелы, давая последним косое направление. Гонимые этой бурей, онине могли устоять на лишенном всякой опоры краю обрыва и не могли также уследитьза взбиравшимися наверх врагами. Таким образом римляне влезли и окружили ихпрежде, чем они успели оказать сопротивление или просить о пощаде. Воспоминаниео павших при первом штурме усилило ярость римлян против всех. Многие вотчаянии, обняв своих жен и детей, бросались с ними в бездонную пропасть,зиявшую под крепостью. Ожесточение римлян далеко еще уступало изуверствупленников против самих себя: римляне уничтожили 4000, между тем как в лощиненайдено свыше 5000, которые сами бросились туда. Никто не остался в живых,кроме двух женщин. Это были сестры Филиппа, сына превосходного военачальникацаря Агриппы, по имени Иаким. Они спаслись тем, что скрылись от ярости римлян,ибо последние не щадили даже грудных детей: многих таких младенцев они хваталии швыряли с высоты крепости вниз. Так пала Гамала в 23-й день месяцаиперберетая; начало ее восстания совпало с 24-м днем месяца гарпея.[267]

Сдача Гисхалы после бегства Иоанна в Иерусалим.

1. Один только городок в Галилее остался непокоренным – это была Гисхала{7}. Население ее, хотя было мирно настроено,так как оно большей частью состояло из земледельцев, все помыслы которыхсосредоточивались постоянно на урожае, – но, к его несчастью, в среде жителейсвила себе гнездо значительная шайка разбойников, и эта шайка заразила своимобразом мыслей также и часть граждан. Человек, который подстрекал их котделению и сплачивал в одну силу, был Иоанн, сын некоего Леви, – обманщик,человек чрезвычайно коварного нрава, носившийся всегда с обширными планами иумевший ловко их осуществлять; ко всему этому он был склонен к войне, так какна этом пути, как известно было, надеялся достигнуть власти. Под его командойстояли бунтовщики в Гисхале, присутствие которых было случайно причиной того,что граждане, которые готовы были вступать в переговоры относительно сдачигорода, теперь в боевой готовности ожидали прибытия римлян, Веспасиан послалпротив них Тита с 1000 всадников. Десятый легион он перевел в Скифополис, а состальными двумя легионами он сам возвратился в Кесарию для того, чтобыдоставить им отдых после тягостей походов и, пользуясь обильными запасами этогогорода, подкрепить своих солдат телесно и духовно для предстоявших им еще битв.Ибо он хорошо сознавал, что еще немало трудов ждет его под Иерусалимом – этойцарской резиденцией, главным городом всей нации и сборным центром для всехбежавших из предыдущих сражений. Мощный своей природой и укрепленный ещеискусственными сооружениями, Иерусалим внушал ему немало забот. Независимо отукреплений города, он считал и его обитателей, по их непреклонной твердости ихрабрости, труднопобедимыми. Ввиду этого он готовил своих солдат, как атлетов,к бою.

2. Титу после прибытия его с конным отрядом в Гисхалу было бы легче взять еевнезапным нападением. Но зная, что при взятии города с боя солдаты уничтожатвсю массу народа, будучи сам насыщен уже резней и жалея население, которое всепоголовно, невинные с виновными, было бы истреблено, он предпочел склонитьгород к добровольной сдаче. Так как стена вся была покрыта людьми,принадлежавшими [268] большей частью к отчаянной толпемятежников, то он обратился к ним со следующими словами: «Я удивляюсь, что вампридает духа одним поднять оружие против римлян после того, как пала всяГалилея; вы же видели, что города более сильные были разрушены одним ударом,между тем как все те города, которые отдавали себя на милость римлянам,наслаждаются теперь своим покоем и безопасностью. Это я и вам предлагаю теперь,и да будет прощена и предана забвению ваша самонадеянность. Простительна ещеваша надежда на свободу, но не настойчивое стремление к несбыточному. Если выне примете моего дружеского совета и милостивого предложения, тогда вы узнаете,как беспощадно римское оружие, и увидите сейчас, что покорение таких стен дляримских осадных машин составляет только детскую игру. Если же вы опираетесь наэти стены, то доказываете этим только то, что вы одни из всех галилеян присвоей беспомощности наказаны еще самоуверенностью».

3. Жители не только не имели возможности дать на это какой-либо ответ, но ниодин из них не мог даже взойти на стену, ибо последняя была вся занятаразбойниками, а у ворот стояли стражи для того, чтобы никто не вышел дляпереговоров или не принял в город всадников. Один Иоанн ответил: «Я личносогласен на это предложение и добрыми ли словами или силой заставлю также идругих принять его. Но этот день (это было как раз в субботу. – И. Ф. ) я позакону иудеев должен праздновать, и ведение мирных переговоров мне возбраненовсе равно, как ведение войны. Римлянам также хорошо известно, что в каждыйседьмой день недели иудеи не имеют права заниматься никакими делами. Заставитьпереступить такой запрет было бы таким же тяжелым грехом, как дать себяпринудить к этому. Но эта отсрочка не может Титу принести никакого вреда, ибочто можно предпринять в течение одной ночи, кроме разве бегства, а этому Титможет воспрепятствовать, установив охрану над городом. Для нас чрезвычайноважно не нарушать ни одного установления из отеческих законов; ему же,дарующему им, сверх ожидания, мир, подобает также уважать законы тех, которыхон хочет спасти». Так он говорил только с целью обмануть Тита; ему не так быладорога суббота, как его собственное спасение. Он боялся именно, что послевзятия города его все покинут, между тем как ночью он мог надеяться спастисьбегством. По промыслу божью, решившему сохранить Иоанна на гибель Иерусалима,Тит не только удовлетворил его коварную просьбу об отсрочке, но и[269] отодвинул свой лагерь далеко от города, более к Кидессе.Это – укрепленный городок на тирской границе, находившийся в постоянной враждеи неприязни с галилеянами. Он был густо населен и имел укрепления, на которыемог опираться в своих распрях с туземцами.

4. Ночью, когда римские караулы снялись со своих постов и удалились, Иоанн,улучив свободный момент, поднялся не только с преданными ему вооруженнымивоинами, но и с целой толпой неспособных к бою людей и их семействами и вместес ними бежал по направлению к Иерусалиму. Только 20 стадий мог он, трепеща самза свою жизнь и свободу, таскать за собой толпу женщин и детей; в дальнейшем жесвоем торопливом бегстве он их покинул. Ужасен был вопль брошенных на произволсудьбы: чем больше они удалялись от своих близких и родных, тем ближе казалсяим враг. Они уже начали представлять себе чуть ли не за спиной тех, которыевозьмут их в плен, и в паническом страхе оглядывались назад при каждом шуме,произведенном их собственным бегством, как будто неприятель их уже настиг.Многие сбились с пути и завязли в непроходимых местностях, а многие, спешаобогнать друг друга, были растоптаны на дороге. Женщины и дети погибали самымжалким образом. Иные имели еще столько сил, что могли звать к себе своих мужейи родственников, и трогательно умоляли их подождать. Но еще неумолимее звучалприказ Иоанна, чтобы они спасали самих себя и бежали бы туда, откуда они будутв состоянии мстить римлянам и за покинутых если последние будут ими похищены.Таким образом рассеялась толпа беглецов, смотря по той прыткости и ловкости,какой каждый из них обладал.

5. На следующий день под стенами Гисхалы появился Тит для окончанияпереговоров. Жители открыли ворота, вышли ему навстречу со своими семействами иприветствовали его как благодетеля и освободителя города от его притеснителей.Тут же они доложили ему о бегстве Иоанна и просили его их самих пощадить, а повступлении в город наказать оставшихся еще в нем сторонников мятежа. Несоглашаясь сейчас на просьбы народа, Тит немедленно отрядил отряд всадников дляпреследования Иоанна. Его самого не догнали, так как он уже достиг Иерусалима,но из людей, бежавших вместе с ним, они убили около 6000, а около 3000 женщин идетей они оцепили и погнали назад. Хотя Тит был раздражен тем, что сейчас же немог наказать Иоанна за его обман, но за эту неудавшуюся месть он нашелдостаточное удовлетворение в массе пленных и убитых [270] и сгромким ликованием вступил в город. Солдатам он приказал по военному обычаюразрушить часть стены. Нарушителей покоя в городе он старался обезвредитьбольше угрозами, чем наказаниями, ибо он опасался, что при выделении виновныхиз массы населения многие из личной ненависти и вражды могут выдавать иневинных; а потому он счел за лучшее держать виновных в постоянном страхе, чемвместе с ними погубить хотя бы одного невинного. Первые, надеялся он, изстраха перед наказанием и из благодарности за помилование, быть может, самипостараются загладить свою вину, между тем как казнь невиновных ничем нельзябудет поправить. Для того, однако, чтобы обеспечить за собой город, он оставилздесь гарнизон, посредством которого надеялся отрезвить беспокойные головы иободрить приверженцев мира. Этим закончено было подчинение всей Галилеи,стоившее римлянам много пота.

Об Иоанне из Гисхалы, зелотах, первосвященнике Анане и об их взаимныхраспрях.

1. При вступлении Иоанна в Иерусалим весь народ устремился ему навстречу, ивокруг каждого сопровождавшего его беглеца собрались большие толпы, которыеосведомлялись о несчастных событиях, происшедших в провинции. Уже одно хриплоеи отрывистое дыхание обнаруживало их жалкое положение. При всем этом у них ещехватало духа хвастать и утверждать, что они не бежали от римлян, а пришлитолько для того, чтобы бороться против них с более сильной позиции; да и былобы неразумно и бесцельно рисковать жизнью за Гисхалу и подобные ничтожныегородки, вместо того, чтобы сберегать силы и оружие для столицы. Далее онирассказали о взятии Гисхалы, причем для многих стало ясно, что их разыгранноетак называемое отступление было не что иное, как бегство. Когда же, наконец,сделалась известной участь пленных, весь народ приуныл, ибо он видел в этомпредзнаменование своей собственной гибели. Иоанн, однако, не дал чересчуробескуражить себя судьбой брошенных им в пути; обращаясь ко всякому отдельно,он старался возбуждать в них надежды и ободрять их к войне, превознося их силыи средства [271] и низводя на степень ничтожества силы римлян.Издеваясь над простотой и неведением людей, он говорил: «Римляне, которые ужепод деревнями Галилеи так много потеряли и разбивали свои военные машины,никогда не будут в состоянии перешагнуть через стены Иерусалима, если даже онивооружатся крыльями».

2. Такими речами он вскружил головы значительной части молодежи и вдохновилее на войну; но люди рассудительные и более солидного возраста все безисключения предвидели грядущее и оплакивали город, как будто он уже пал. Такимобразом среди жителей возник раскол. Но еще раньше, чем вспыхнуло междоусобие вИерусалиме, было уже раздвоено население провинции. Произошло это, когда послеприбытия Тита из Гисхалы в Кесарию Веспасиан выступил оттуда против Ямнии иАзота, покорил их, оставил там гарнизоны и с большой толпой сдавшихся емужителей возвратился назад. Тогда в каждом городе начались волнения имеждоусобицы. Едва только эти люди вздохнули свободно от ига римлян, как ониуже подымали оружие друг против друга. Жаждавшие войны вели ожесточенную борьбус друзьями мира. В первое время борьба разгоралась между семействами, ещераньше жившими не в ладу между собой; но вскоре распадались и дружественныемежду собой фамилии; каждый присоединялся к своим единомышленникам, и вкороткое время они огромными партиями стояли друг против друга. Междоусобицы,таким образом, везде были в полном разгаре. Но партия, приверженная к восстаниюи войне, и состоявшая из молодых и смелых людей, одерживала верх над старшими ирассудительными. Вначале только единичные личности из местных жителейпринимались за разбойничье дело, но мало-помалу они собирались в шайки играбили деревенских жителей, нисколько не уступая в жестокости ипротивозакониях врагам-римлянам, так что пострадавшим от них римское ярмоказалось уже более сносным.

3. Гарнизоны, расположенные в городах, частью от злости за перенесенные иминевзгоды, частью из ненависти к иудеям не оказывали преследуемым никакойподдержки или ограничивались самой незначительной помощью. Таким образом,начальники рассеянных повсюду разбойников, насытившись грабежами в провинции исплотившись в одну разрушительную шайку, незаметно вторгались в Иерусалим,лишенный тогда верховного объединяющего руководителя и принимавший по древнемуобычаю всех единоплеменников без всяких мер предосторожности, тем более, чтовсякий [272] смотрел на этих пришельцев, как на людей,приходящих с добрым намерением оказывать помощь. Но и независимо от мятежа онивпоследствии еще больше усугубляли бедственное положение города; ибо благодарянахлынувшей бесполезной и праздной массе съестные припасы, которых, быть может,хватило бы для воинов, были скоро съедены, а это прибавило к войне еще голод имеждоусобие.

4. Другие разбойничьи шайки, прибывшие в город, соединялись с худшимиэлементами, находившимися уже в нем, и сообща совершали самые гнусные насилия.Испробовав свои силы на кражах и грабежах, они скоро перешли к убийствам;убивали же они не ночью или тайно и не простых людей, а открыто среди белогодня и начали с высокопоставленных. Первого они схватили в плен и заключили втюрьму Антипу{8} – человека царскогопроисхождения, одного из могущественнейших в городе, которому даже доверяласьгосударственная казна; за ним Леви, также знатного мужа, и Софу, сына Регула, –оба они также были царской крови; а затем – всех вообще, пользовавшихся высокимположением в стране. Страшная паника охватила весь народ, и, точно город былуже завоеван неприятелем, каждый думал только о собственной безопасности.

5. Одно только пленение названных людей было для них недостаточным. С другойстороны, они считали небезопасным долгое содержание в заключении столь важныхлюдей, так как далеко разветвлявшиеся семейства последних были бы, конечно, всостоянии освободить их; вместе с тем они боялись, что исполненный негодованиянарод может восстать против их беззаконий. Ввиду этого они решили извести ихсовсем и предназначили для этой цели самого услужливого из своей среды палача,некоего Иоанна, называвшегося на отечественном языке «сыном газели». Последнийотправился в тюрьму с десятью вооруженными воинами, которые помогли емуумертвить пленных. Для оправдания этого ужасного преступления они выдумалинеудачный повод, будто заключенные вели переговоры с римлянами относительнопередачи города, а они, убийцы, устранили только изменников народной свободы.Итак, они еще выхваляли свое злодейство, точно они этим облагодетельствовали испасли город.

6. Приниженность и робость народа рядом с неистовством названной партииусугублялись до того, что последняя даже присвоила себе право избранияпервосвященников. Она отвергла привилегии тех фамилий, из которых попреемственности назначались первосвященники, и выбирала простых людей низкогозвания для того, чтобы в них иметь [273] сообщников своихнасилий; ибо люди, достигшие высшего достоинства без всяких заслуг, должны былислужить послушным орудием в руках тех, которым они обязаны были своимположением. Тех же, которые еще могли препятствовать им, они путем разныхинтриг и наушничаний восстановили друг против друга и затем воспользовались ихвзаимными распрями для своих целей. Так, наконец они, пресыщенныепреступлениями против людей, обратили свою наглость и против Бога и соскверненными ногами вторглись в Святая Святых.

7. Но тогда против них поднялся народ, подстрекаемый на то старейшим изпервосвященников, Ананом – в высшей степени умным человеком, который, если быизбежал рук палачей, быть может, и спас бы город{9}. Разбойники же превратили тогда храм божий в укреплениепротив грозных волнений народа; святыня служила им исходным пунктом длятирании. К своим злодействам они присовокупили еще издевательство,действовавшее еще чувствительнее, чем первые. Они хотели именно испытать, какдалеко простирается страх народа перед ними, и испробовать вместе с тем своисобственные силы – и вот они осмелились избрать первосвященников по жребию в товремя, как сан этот, как мы уже заметили, переходит по наследству{10}. Для оправдания своего дерзкогонововведения они ссылались на какой-то древний обычай и уверяли, что и в былыедни первосвященническое достоинство давалось по жребию. В сущности же это былоуничтожение бесспорного закона – средство к возвышению их власти, кнасильственному захвату высшего достоинства, к чему они, собственно, истремились.

8. Таким образом, они созвали одно из священнических отделений, называемоеЭлиахимом{11}, и выбрали первосвященника пожребию. Случайно жребий выпал на человека, личность которого ярко осветила всебезумие их затеи, на некоего Фаннию{12},сына Самуила из деревни Афта. Он не только не был достоин носить званиепервосвященника, но был настолько неразвит, что не имел даже представления означении первосвященства. Против его воли они вытащили его из деревни,нарядили, точно на сцене, в чужую маску, одели его в священное облачение инаскоро посвятили в то, что ему надлежит делать. Для них это гнусное дело былотолько шуткой и насмешкой, другие же священники обливались слезами при видетого, как осмеивается закон, и стонали над профанацией священных должностей.

9. Такую дерзость народ не мог уже снести – все поднялись для свержениятирании. Влиятельнейшие мужи, [274] Горион, сын Иосифа, иСимеон, сын Гамалиеля, разжигали народ в собраниях и в речах, обращенных котдельным личностям, и побуждали их наказать, наконец, губителей свободы иочистить святилище от кровопийц. И самые уважаемые из первосвященников, Иешуа,сын Гамалы, и Анан, сын Анана, открыто в собраниях упрекали народ вбездеятельности и подстрекали его против зелотов (ревнителей). Так именно онисебя называли, точно они ревностно преследовали хорошие цели, между тем Как вдействительности они все свое рвение прилагали к дурным делам и в этомотношении превосходили самих себя.

10. Когда народ собрался толпой и все были полны негодования против занятияхрама, грабежей и убийств (хотя никто еще не решался сделать шаги к мщению, таккак зелоты, по справедливости, считались труднопобедимыми), среди собранияподнялся Анан, который, несколько раз возведя к храму влажные от слез глаза,сказал: «Лучше бы мне умереть, чем видеть дом божий полным столькихпреступлений, а высокочтимые святые места оскверненными ногами убийц. Но,одетый в первосвященническое облачение и неся благоговейнейшее из священныхимен{13}, я охотно живу и не жалею о том,что меня еще не постигла славная смерть, достойная моего преклонного возраста,т. е. я рад, что, несмотря на свой преклонный возраст, еще жив, потому чтонадеюсь, что мне удастся свершить доброе дело и спасти вас и священный город.Конечно, если я останусь один, как в пустыне, тогда я готов один жертвоватьБогу свою душу, ибо на что мне жизнь среди такого народа, который не сознаетсвоих ран, который потерял способность чувствовать свое горе в то время, когдаего уже можно осязать руками. Вас грабят, а вы остаетесь равнодушными, васбьют, а вы молчите, над убитыми никто не смеет даже громко стонать. Какаяжестокая тирания! Но зачем я порицаю тиранов? Разве они не вскормлены вами же ивашим долготерпением? Не вы ли сами своим молчанием давали первоначальнымнемногочисленным сборищам разрастаться в целые орды? Не вы ли своейбеспечностью позволяли им вооружаться, обратив свое оружие против самих себя,вместо того чтобы отбить первые их нападения и дать им отпор еще тогда, когдаони глумились над своими ближними? Вы сами вашим равнодушием поощряли этихзлодеев на разбои. Когда они опустошали дома, никто из вас словом необмолвился, и не удивительно поэтому, что они также убивали их владельцев!Когда последних волочили по всему городу, никто не приходил им на помощь!Когда мучили цепями [275] выданных вами людей, – не хочусказать сколько и каких, – но никем не обвиненных и без суда, никто незаступался за обремененных оковами. Последствием всего этого было то, что мы вконце концов увидели их казненными. Мы видели своими глазами, как, точно изстада неразумных животных, каждый раз похищается лучшая жертва. Никто неподымал даже голоса, не говорю уже о том, чтобы кто-нибудь шевельнул рукой. Нотеперь вы опять будете терпеть? Вы будете терпеть, когда топчут ногамисвятилище? Если вы сами шаг за шагом протоптали этим злодеям дорогу кпреступлению, то неужели вы еще и теперь не тяготитесь их властью над собою?Ведь они теперь пойдут еще дальше, если только найдут для опустошениячто-нибудь более великое, чем храм. В их руках находится уже самое укрепленноеместо города – разве иначе можно теперь назвать храм? – с которым ониобращаются как с какой-нибудь крепостью или гарнизонным пунктом. Если из-заэтой крепости угрожает вам такая жестокая тирания, если вы видите ваших враговнад вашими головами, то о чем вы еще думаете, чем вы можете себя успокоить? Выждете римлян, чтобы они пришли на помощь вашим святыням? Такое ли положениегорода и так ли мы уже беспомощны, чтобы враги должны были сжалиться над нами?А сами вы, несчастные, не восстанете? Не отразите направленных против васударов? Не сделаете даже того, что животные делают, и не будете мстить тем,которые вас бьют? Не хотите вы воскресить в памяти каждое отдельно совершенноезлодеяние, чтобы под свежим впечатлением пережитых мук воодушевиться на месть?Убито таким образом в вас самое благородное и естественнейшее чувство – любовьк свободе. И мы, значит, превратились в рабские натуры и лакейские души, точномы рабство получили в наследие от наших предков. Но нет, они за своюсамостоятельность вели многие и великие войны, они не отступали ни перед мощьюЕгипта, ни перед мидянами{14}, лишь бытолько не подчиняться чужой воле. Однако зачем я вывожу ваших предков? Вотнастоящая война против римлян, целесообразность и полезность которой я тоже нехочу разбирать, чем она вызвана – разве не желанием свободы? Если же мы нехотим покориться владетелям мира, то должны ли мы терпеть над собой тиранов изнашей же среды? Подчиненность чужеземцам может быть еще объяснена единичнымнеблагоприятным случаем; но если гнуть спину перед худшими из своих сограждан,так это трусость и самоотречение. Так как я упомянул здесь о римлянах, то я нехочу скрыть от вас, какая мысль мне пришла при этом в голову:[276] мне кажется, что, если бы мы были покорены римлянами, отчего храни нас Бог, нам не пришлось бы терпеть от них больше, чем от тех.Разве можно удержаться от слез при виде того, как в храме, где даже можновидеть приношения от самих римлян, соотечественники прячут добычу, доставшуюсяим от истребленной ими столичной знати и умерщвления таких людей, которые, еслибы победили они сами, то пощадили бы их! Сами римляне никогда не переступаличерез порог даже неосвященных мест, не нарушали ни одного из наших священныхобычаев, со священным страхом они только издали смотрели на ограду храма; алюди, выросшие в нашей стране, воспитанные на наших законах и носящие имяиудеев, рыщут среди Святая Святых в то время, когда их руки дымятся еще кровьюих соотечественников! Должны ли мы бояться войны с внешними врагами, когда онив сравнении с нашими единоплеменниками более человечны? Если называть вещи ихнастоящими именами, тогда мы найдем, что блюстителями наших законов были именноримляне, между тем как их враги находятся среди нас. Что эти изменники свободыдолжны быть уничтожены и что никакая кара, какую только можно придумать, неможет служить достаточным возмездием за их гнусные дела – это убеждение, янадеюсь, вы все принесли уже с собой и еще до моей речи вы достаточно былиожесточены против них теми страданиями, которые вы перенесли. Только иные извас, быть может, страшатся этой многочисленности, смелости и их выгодныхпозиций. Но так как во всем виновато ваше бездействие, то дальнейшей вашеймедлительностью все это еще больше ухудшится; ибо с каждым днем их ратьувеличивается новыми приливами, каждый день к ним прибывают все новыеединомышленники. Их смелость поощряется именно Тем, что они до сих пор ненаталкивались ни на какое препятствие; теперь же, если вы только дадите имвремя, то они своим преимущественным положением против нас воспользуются ещедля того, чтобы употребить силу оружия. Но если мы подымемся против них, то,верьте мне, нечистая совесть ввергнет их в страх, сознание вины превратит вничто преимущество их возвышенной позиции. Быть может, также поруганноеБожество обратит их выстрелы против них самих и поразит нечестивцев ихсобственными стрелами. Покажемся только и – и они погибли! А если даже с этимсвязана опасность, так вы должны почесть за славу умереть перед священнымиворотами и отдать жизнь, если не за жену и детей, то за Бога и его святилище.Я словом и делом буду предшествовать вам. Все, что вы только[277] придумаете для вашей безопасности, будет предпринято, ивы увидите, что я сам не буду щадить себя».

11. Этими словами Анан старался возбудить народ против зелотов, хотя он самне мог скрыть от себя, что последние по своей многочисленности, юношеской силеи твердости, а главным образом сознанием достигнутых успехов труднопобедимы.От них можно было ожидать самого отчаянного сопротивления, так как они не моглинадеяться на прощение их преступлений. Тем не менее он решился рискнуть всем, ане оставить положение дел в таком хаотическом виде. Народ также требовал, чтобыон повел их против тех, на борьбу с которыми он вызвал их, и каждый горелжеланием первым броситься в опасность.

12. Между тем как Анан избирал и выстраивал способных к бою, зелоты узнали оготовящемся на них нападении; они имели людей, которые передавали им обо всем,происходившем в народе. Исполненные ожесточения, они хлынули из храма тосомкнутыми рядами, то мелкими партиями и беспощадно уничтожали все, чтовстречалось им на пути. Быстро собрал Анан народ, который хотя и превосходилзелотов в числе, но уступал им в вооружении и стойкости строя. Однако жажда бояпополняла пробелы в обоих лагерях: находившиеся в городе были исполнены такогоожесточения, которое было сильнее всякого оружия; скрывавшиеся в храме обладалитакой смелостью, которая не страшилась никаких превосходящих сил. Первыесчитали невозможным дальше оставаться в городе, если не избавиться отразбойников; зелоты же предвидели для себя, в случае своего поражения,жесточайшие кары. Таким образом, они, полные ярости, бросились друг на друга,перекидываясь вначале камнями в городе и перед храмом и издали пуская в ходстрелы, но как только часть их обратилась в бегство, победители взялись замечи. Множество пало мертвыми с обеих сторон и многие были ранены. Раненые изсреды народа были унесены домой своими родственниками; раненые же зелотывозвращались в храм и своей кровью смачивали священную землю; можно сказать,что уже одна их кровь была осквернением для святыни. Хотя разбойники при всякомновом столкновении все больше одерживали верх, но и число народных бойцов рословместе с их ожесточением. Порицая малодушие отступавших, они отрезали им путь кбегству и гнали всю массу вперед, на врагов. Последние не могли больше устоятьпротив натиска и шаг за шагом пятились назад к храму; вслед за ними туда жевторглись и люди Анана. Ужас охватил зелотов, когда они потеряли первую[278] обводную стену; они бросились внутрь и поспешно заперлиза собой ворота. Анан не мог решиться штурмовать священные ворота, тем более,что враги метали сверху стрелы; кроме того, он считал грехом, в случае дажепобеды, ввести в храм божий народ без предварительного очищения. Ввиду этого онотобрал из числа всех по жребию около шести тысяч хорошо вооруженных людей ирасставил их в виде стражи на колоннадах; их места замещали затем другие, такчто по очереди все должны были исполнять эту службу; однако многие из сановныхлиц освобождались руководителями движения от этой обязанности, но за это онидолжны были вместо себя посылать наемных людей из бедного сословия.

13. Виновником всеобщего несчастья был тот Иоанн, который, как мырассказали, бежал из Гисхалы – опасный интриган, томимый в душе болезненнойстрастью к деспотической власти и давно уже питавший тайные замыслы противгосударства. В то время он под маской преданного народу сопровождал повсюдуАнана, когда последний совещался днем с начальниками или проверял ночью стражу.Всякие тайны он передавал зелотам, так что малейшее намерение народа, ещепрежде чем оно было достаточно обдумано, через него уже делалось известнымврагам. Чтобы не возбуждать никакого подозрения, он даже был чересчур услужливАнану и другим народным представителям, но его заискивание имело совершеннообратное действие тому, чего он хотел достигнуть: его пошлая лесть навлекла нанего еще большие подозрения, а его присутствие везде, куда его и не приглашали,служило только подтверждением того, что он выдает тайны. Замечено было, чтовраги посвящались всегда во все народные решения, и никому нельзя было сбольшей вероятностью приписать это предательство, как именно Иоанну. Устранитьже его было не так легко, ибо он был способен на самые мерзкие дела, происходилвообще не из низкого рода и, кроме того, пользовался покровительством многих,принимавших участие в общественных делах. Ввиду этого решено было потребоватьот него присягу в верности. Иоанн без колебания присягнул быть всегда вернымнароду, не выдавать врагам никакого решения или действия народа, а словом иделом содействовать сокрушению тех, которые взялись за оружие. Анан и егоокружающие уверовали в его клятву и, отбросив всякое подозрение, позволяли емуотныне участвовать в их совещаниях. Мало того, они даже избрали его своимпослом к зелотам для переговоров о прекращении распри. Ибо они прилагали всестарания к тому, чтобы [279] не осквернять храм и не допускатьубийства в нем никого из соотечественников.

14. Иоанн же, точно он присягнул в верности зелотам, а не их противникам,пришел к первым, стал среди них и произнес: «Уже не один раз я из-за васподвергал себя опасностям, но не оставлял вас в неизвестности на счет того, чтозадумывала против вас партия Анана; ныне же я могу погибнуть вместе с вами,если сам Бог не придет вам на помощь. Анан не хочет выжидать больше: уговоривнарод, он отправил послов к Веспасиану с просьбой прийти как можно скорее изахватить город в свои руки. На следующий день была объявлена жертва очищениядля того, чтобы под предлогом богослужения или силой вторгнуться и вступить вбитву с вами. А потому я не думаю, чтобы вы долго еще могли выдержать осаду илипротивостоять столь превосходным силам». К этому он прибавил еще: «Богу угоднобыло, чтобы я прислан был в качестве посредника для мирных переговоров; но этипереговоры Анан затеял только для того, чтобы напасть на вас врасплох. Выдолжны поэтому для спасения своей жизни или просить пощады у осаждающих, илиискать себе помощи извне. Те же, которые в случае поражения надеются еще намилость, те, вероятно, забыли о своих собственных грешках, или, быть может, онивоображают, что за раскаянием виновных непременно должно последовать прощениепотерпевших. Но часто преступники при всем своем раскаянии остаютсяпрезренными, и жажда мщения оскорбленных, как только они получают власть в своируки, делается еще сильнее. Во всяком случае, им всегда будут угрожать друзья иродственники убитых, точно так же и масса народа, которая сильно ожесточенапротив нарушения законов и ниспровержения легального порядка. Если бы даже одначасть и была склонна к прощению, то она исчезла бы в массе жаждущих мщения».

Идумеяне, призываемые зелотами, быстро являются в Иерусалим, но не будучивпущены, проводят ночь вне города. – Речь первосвященника Иешуи и ответная речьидумеянина Симона.

1. Такой коварной ложью он навел панику на всю толпу. Что именно онподразумевал под помощью извне, он хотя и не [280] решалсявысказывать ясно, но намекал на идумеян. Для того, чтобы разжигать еще вожаковзелотов каждого в отдельности, он представил им ложное описание жестокостиАнана и прибавил, что его угрозы, главным образом, направлены лично против них.Эти вожаки были Элеазар, сын Симона, славившийся в особенности своейизобретательностью и умением осуществлять задуманное; далее Захария, сынФалека, – оба из рода священников. Последние, услышав об угрожающей ихсобственной личности опасности и что, кроме того, партия Анана, чтобы завладетьвысшей властью, хочет призвать себе на помощь римлян (и эта ложь былаприсовокуплена Иоанном), некоторое время находились в нерешительности насчеттого, что им предпринять в столь короткий срок, оставшийся еще в ихраспоряжении. Они думали, что народ готовится уже к нападению и что близостьосуществления этого намерения почти уже отрезала от них всякую внешнюю помощь,ибо еще прежде, чем кто-либо из их союзников узнает об их положении, оно можетсделаться крайне опасным. Ввиду этого было решено призвать идумеян. Онинаписали им краткое письмо следующего содержания: «Анан обманывает народ ихочет предать столицу римлянам; они (зелоты – Ред.) сами, отделившиесяот него во имя спасения свободы, осаждены в храме. Времени для спасенияосталось мало. Если идумеяне не поспешат к ним на помощь, тогда они попадут вруки Анана и своих врагов, а город в руки римлян». Подробности о положении делпоручено было послам изложить на словах предводителям идумеян. Посольствосостояло из двух лиц, опытных в подобных предприятиях, одаренных даром слова исилой убеждения и, что особенно важно, отличавшихся быстротой ног. Зелоты былиуверены, что идумеяне скоро склонятся на их предложение, ибо это буйный,необузданный народ, всегда падкий к волнениям и переворотам, народ, которомустоит только сказать несколько слов, чтобы поставить его на вооруженную ногу,который идет на войну, точно на торжество. Требовалось только быстроеисполнение возложенного на послов поручения, а последние, оба носившие имяАнания, в этом отношении ничего больше желать не хотели. Таким образом, онивскоре прибыли к предводителям идумеян.

2. Содержание письма и устные сообщения послов произвели на них потрясающеевпечатление: как бешеные они бегали в толпе и проповедовали войну. Еще преждечем люди узнали, в чем дело, они уж были в полном сборе. Все[281] подняли оружие якобы за освобождение столицы и,выстроившись в числе около двадцати тысяч, они появились под стенамиИерусалима, имея во главе четырех предводителей: Иоанна и Иакова, сыновей Сосы,Симона, сына Кафлы, и Финеаса, сына Клусофа.

3. Отбытие послов осталось скрытым как от Анана, так и от стражи; но не тобыло с приходом идумеян. О нем Анан заранее узнал и запер поэтому перед нимиворота, а на стене расставил караульные посты. Однако он отнюдь не намеревалсясейчас же вступить с ними в битву, а хотел, прежде чем прибегнуть к силеоружия, привлечь их на свою сторону добрыми словами. Старейший изпервосвященников после Анана, Иешуа, взошел на башню, находившуюся на видуидумеян, и произнес: «Из всех бед, стрясшихся над нашим городом, ничто так необъяснимо, как то, что злым неизвестно, откуда каждый раз является помощь.Ведь вы именно хотите оказать поддержку отщепенцам против нас и прилетели сюдас такой готовностью, какую не проявили бы даже в том случае, если бы столицапризвала бы вас на помощь против варваров. Если бы хоть ваше войско было похожена тех людей, которые вас призвали, то я бы еще мог объяснить себе вашеусердие; ибо ничто так быстро не создает дружбы, как родство характеров. Новедь если разбирать их поодиночке, то каждый из них окажется тысячу раззаслуживающим смерти; ведь они выродки и позорище всей страны; люди,промотавшие свое собственное состояние, истощившие свою преступную энергию вдеревнях и городах окрестностей и в конце нахлынувшие, как воры, в священныйгород; разбойники, которые в своей разнузданности покрывают позором дажесвященную землю, которые без стыда напиваются теперь пьяными в святилище инаграбленным у убитых наполняют свои ненасытные утробы. Ваши же ополчения иваши доспехи имеют такой доблестный вид, точно столица по всеобщему согласиюсозвала вас в качестве союзников против чужеземцев. Не насмешка ли судьбы, чтоцелая нация связывается с шайкой злодеев? Уже давно представляется мнезагадкой: что именно вас так быстро подняло на ноги? Должен же бытькакой-нибудь веский повод, который заставил вас поднять оружие за разбойниковпротив родственной вам нации. Мы слышали здесь что-то о римлянах и измене – этиименно слова были только что произнесены некоторыми из вас, заявившими с шумом,что они пришли для освобождения столицы. Но такой вымысел нас поражает больше,чем другие дерзости, проявленные теми гнусными людьми. Конечно, свободолюбивыхпо [282] природе своей людей, всегда готовых ополчиться из-занее против внешнего врага, ничем другим нельзя было восстановить против нас,как тем, чтобы нас заклеймить именем предателей столь желанной свободы. Но выже должны думать – от кого исходит эта клевета и против кого она направлена; выдолжны искать подтверждения в общем положении вещей, а не верить голословномувымыслу. Что могло нас побудить теперь предаться римлянам, когда от нас всецелозависело или с самого начала не отпадать совсем, или сейчас же после отпадениявновь перейти на их сторону, когда страна кругом нас еще не была опустошена. Нотеперь, если бы мы и желали, нам было бы трудно помириться с римлянами, так какзавоевание Галилеи сделало их гордыми, а преклониться перед ними теперь, когдаони уже так близки, было бы для нас позором страшнее смерти. Я, правда, личнопредпочел бы мир смерти. Однако раз война объявлена и находится в полномразгаре, я также охотно предпочитаю славную смерть жизни военнопленника. А ктоже, говорят, тайно послал к римлянам? Одни ли мы, представители народа, иливместе с нами также и народ по общему решению? Если только мы, – то пусть женам назовут друзей, которых мы послали, прислужников, способствовавших измене!Был ли кто-нибудь пойман на пути к римлянам или схвачен на возвратном пути?Быть может, напали на следы письма? И каким образом мы могли это скрыть отстоль многих граждан, с которыми находимся в постоянном общении? Каким образомслучилось, что только тем немногим людям, которые вдобавок осаждены и даже немогут выходить из храма в город, сделалось известным то, что тайно происходиловнутри страны? И узнали они об этом именно теперь, когда их ожидает кара засовершенные ими преступления; раньше же, когда они находились в безопасности,никто из нас не навлекал на себя подозрения в измене. Если же взваливают винуна народ, в таком случае должно было состояться публичное совещание, изкоторого никто не мог быть исключен, тогда достоверный слух об этом должен былбы дойти до вас еще гораздо раньше формального донесения. Да и как тогда неизбирали бы послов для заключения договора? Если же все было так, то пустьскажут, кто был назначен для этой миссии? Но все это только уловка людей,борющихся со смертью и стремящихся отвратить от себя наказание. Если толькогороду суждено будет пасть от измены, то на это способны только нашиклеветники, злодеяниям которых недостает только одного – предательства. Вы же,раз вы уже явились сюда с оружием в руках, [283] должны былибы теперь – и это было бы самое справедливое – оказать поддержку столице ипомочь истребить тиранов, уничтоживших право, топтавших закон ногами и носящихсвои приговоры на острие меча. Ведь они знатных людей, на которых никто нежаловался, схватили на улице, грубо обращались с ними в темнице и, наконец,невзирая ни на воззвания, ни на моления, казнили. Вы можете, если только хотитевступить в наш город не как враги, убедиться собственными глазами в том, что ясказал: вы увидите вконец разграбленные дома, жен и детей убитых – в чернойтраурной одежде, вопли и слезы во всем городе. Ибо нет человека, который неиспытывал бы на себе насилий этих безбожников; они в своем безумии зашли такдалеко, что свою разбойничью отвагу принесли с собой из деревень и городов нетолько в самое сердце{15} всей нации –Иерусалим, но и отсюда – в самый храм. Последний они превратили теперь вкрепость, в место убежища и укрепленный пункт против нас. Место, святопочитаемое на всем земном шаре, даже иноземцами, обитателями окраин мира,знающими о нем только понаслышке, эти чудовища, здесь же родившиеся, топчутногами. Но верх их наглости – это то, что они в своем теперешнем отчаянномположении вооружают племена против племен, государства против государств ивызывают нацию на борьбу против собственной же крови. Ввиду этого, как я ужесказал, вам больше всего подобало бы в союзе с нами истребить преступников,наказать их именно за этот обман, за то, что они дерзали призвать в качествесоюзников вас, которых они, напротив, должны были бояться как мстителей. Еслиже хотите оказать честь приглашению таких людей, так вам предоставляется, какнашим соплеменникам{16}, сложив оружие,войти в город и занять место, лежащее в середине между союзниками и врагами, –место судей. Посудите при этом сами, какое это для них преимущество, если им запризнанные столь великие преступления будет предоставлено через вас формальноесудопроизводство, между тем как они невинным не давали даже слова защиты.Однако ради вашего появления мы готовы оказать им эту милость. Если же вы нежелаете разделить наше негодование и отказываетесь также от роли судей, такостается еще третий выход: оставить обе стороны, не вмешиваясь в наши несчастьяи не оставаясь на стороне врагов столицы. Ибо, если вы сильно подозреваете, чтокто-нибудь из нас вел переговоры с римлянами, так вы можете занять проходы и,если откроется что-либо из того, в чем нас обвиняют, прибыть, осадить город инаказать виновных, [284] которых вы поймаете. Во всякомслучае, нас, живущих так близко к столице, враги не могут опередить. Если жевам ни одно из этих предложений не приходится по душе и вы ни за что несогласитесь, так не удивляйтесь, если мы будем держать ворота запертыми до техпор, пока вы будете стоять под оружием».

4. Так приблизительно говорил Иешуа. Но идумеяне не обращали на это никакоговнимания; они только возмущались тем, что их не впускают в город; предводителиих также отказывались от сложения оружия, полагая, что они уподобятсявоеннопленникам, если по требованию других сбросят с себя оружие. Один изпредводителей, Симон, сын Кафлы, с трудом успокоив шумевшую толпу, стал натакое место, откуда мог быть услышанным первосвященниками, и сказал: «Теперьменя больше не удивляет, что поборники свободы осаждены в храме, раз даженекоторые запирают принадлежащую всему народу столицу, и в то время, когдаготовятся встречать римлян, для которых, быть может, украсят ворота венками, сидумеянами переговариваются с башен и приглашают их даже сложить оружие,которое они подняли за свободу. С одной стороны, не хотят доверитьединоплеменникам охрану города, а в то же время их назначают третейскимисудьями в споре; жалуются на некоторых за то, что они казнили без суда и права,а между тем весь народ пятнают позором – запирают перед соотечественникамигород, стоящий открытым даже перед чужеземцами для целей богослужения. Правда,мы пришли, чтобы воевать против соотечественников; но мы потому так поспешили,чтобы в вашем несчастье все-таки сохранить вам свободу. Вы столь же былиобижены теми, которых вы осаждаете, как убедительны, на мой взгляд, подозрения,собранные вами против них. Затем, держа патриотов в заключении внутри города,запирая ворота перед ближайшим родственным народом и делая нам такое бесчестноепредложение, вы говорите еще, что вас тиранят, а имя деспотов навязываете тем,которых вы насилуете. Кто потерпит такие лицемерные речи, когда факты говоряткак раз о противном? Недостает еще того, чтобы вы говорили, что идумеяневыгоняют вас из столицы, между тем как вы им преграждаете доступ к святынямотцов. Единственно, в чем действительно можно упрекнуть осажденных в храме, такэто в том, что раз они имели мужество наказывать изменников, которых вы, ихсоумышленники, называете прекрасными, безупречными людьми, сразу лучше неначали с вас и тем не отрубили голову измене. Но если те были мягкосердечнее,чем должны были быть, мы, [285] идумеяне, будем охранять домбожий, мы станем во главе войны за общую отчизну и одновременно отразим какврагов извне, так равно изменников внутри. Здесь, под этими стенами, мы соружием в руках останемся до тех пор, пока римлянам не надоест вас ждать, илипока вы сами не отдадитесь делу свободы».

5. Вся толпа идумеян встретила эти слова громкими одобрениями. Иешуапечально отступил назад; он видел, что идумеяне замышляют недоброе и что городупредстоит борьба с двух сторон. Впрочем, и идумеяне чувствовали себя нехорошо:с одной стороны, они были сердиты за оскорбительное преграждение им доступа вгород, а с другой стороны, считая партию зелотов очень могущественной, ноувидев, что последние не оказывают им ни малейшей поддержки, они очутились вбольшом затруднении, и многие уже раскаялись, что предприняли поход; однакостыд отступления без всякого результата был сильнее раскаяния, – они осталисьна месте, под стенами, несмотря на всю затруднительность своего положения, таккак ночью поднялась страшная гроза: порывистый ветер с сильнейшим ливнем,беспрерывная молния с оглушительными раскатами грома и ужас наводящий гулдрожавшей земли. Казалось, мировой порядок пришел в смятение на гибель людям, ипоневоле приходилось усматривать в этом зловещий признак большого несчастья.

6. Эти явления произвели на идумеян и на горожан неодинаковое впечатление:первые думали, что Бог гневается на них за их поход и не оставит безнаказаннымих вооруженного нападения на столицу; Анан же и его люди считали ужепобеду выигранной без битвы, так как Бог сражается за них. Но они оказалисьплохими пророками: они предсказывали врагам то, что суждено было им самим.Идумеяне стояли тесной толпой, друг друга согревая, и сомкнули щиты над своимиголовами, чтобы меньше терпеть от ливня. В то же время зелоты, опасавшиесятеперь за судьбу идумеян больше, чем за свою собственную, собрались, чтобыобдумать, не могут ли они оказать им какую-либо помощь. Более горячие головыпредлагали силой оружия овладеть стражей, а тогда – вторгнуться в город и бездальнейших рассуждений открыть ворота союзникам, ибо караулы будут устрашены ихнепредвиденным появлением и отступят, тем более, что большинство из них невооружены и неопытны в сражениях; что же касается городского населения, то онозагнано непогодой в дома и не так скоро соберется. Если, наконец, дело будет[286] сопряжено с опасностями, то они скорее должны идти накрайность, нежели оставить столь многих людей погибнуть недостойным образом изза них. Но более осторожные отсоветовали открытое нападение, так как онивидели, что не только усилена наблюдающая за ними стража, но и городская стеназаботливо охраняема из-за идумеян; к тому же они предполагали, что Анан везденалицо и каждый час обходит караулы. Это действительно так бывало всегда поночам, но как раз в ту ночь было упущено – не по небрежности Анана, а потому,что он тогда находился уже во власти судьбы, которая решила погубить его имногочисленную стражу. По предопределению же судьбы, когда ночь спустилась иразразилась гроза, стража, находившаяся в галерее, была отпущена на покой. Этовнушило зелотам мысль пропилить пилами, найденными ими в святилище, засовыворот, а вой ветра и беспрестанные раскаты грома заглушали произведенный этимшум.

7. После того как они незаметно выбрались из храма, они подошли к стене, гдес помощью тех же пил открыли идумеянам ближайшие к ним ворота. Идумеянеподумали вначале, что люди Анана нападают на них, и так перепугались, чтокаждый схватился за свое оружие для обороны; но вскоре они узнали появившихся ивошли в город. Если бы они напали сейчас на город, то, без сомнения, весь народбыл бы истреблен ими до единой души: так велико было их остервенение; но ониспешили прежде всего освободить зелотов из осады, так как люди, впустившие их вгород, настойчиво просили их не оставлять тех, из-за которых они пришли, и этимне усугублять еще больше их опасное положение; пусть они только овладеютгарнизоном, тогда им будет уже легко двинуться на город, но раз солдатыподнимут тревогу, тогда они уже не в состоянии будут одержать верх наджителями, так как последние, как только узнают, в чем дело, станут в боевойпорядок и преградят им дорогу.

О жестокостях идумеян, вошедших в город во время бури, и зелотов. – О смертиАнана, Иешуи и Захарии и об отступлении идумеян.

1. Идумеяне согласились и двинулись через город к храму, где зелоты снапряженным нетерпением ожидали их [287] прибытия. Когда онивошли, те, ободрившись, выступили также изнутри храма, смешались с идумеянами ивместе напали на стражу. Нескольких передовых караульных они убили; на крикпробудившихся поднялась вся толпа и в ужасе бросилась к оружию, чтобызащищаться. До тех пор, пока они полагали, что имеют дело только с зелотами,они бодро держались, надеясь одолеть их численным превосходством; но, увидевновые толпы, устремившиеся извне, они догадались, что вторглись идумеяне; тогдабольшинство их, потеряв мужество, бросило также оружие и разразилось громкимвоплем; только весьма немногие из молодых тесно сплотились вместе, мужественновстретили идумеян и долгое время защищали толпу стариков. Последние своимкриком дали знать о несчастьи жителям города. Но и эти, как только им сталоизвестно о вторжении идумеян, не посмели прийти к ним на помощь, а толькоответили им еще более отчаянным плачем, усиливавшимся громким воем женщин,между тем как все караульные находились в опасности. Зелоты же, напротив,соединяли свои победные клики с призывами идумеян, а свирепствовавшая бурясделала этот всеобщий гул еще более потрясающим. Идумеяне не щадили никого:кровожадные по своей натуре, ожесточенные еще тем, что им пришлось перенесть отгрозы, они обращали свои мечи против тех, которые их не впустили в город, неделая различия между сопротивлявшимися и молящими о пощаде; многих они пронзилисвоими мечами в ту минуту, когда те напоминали им об их племенном родстве сними и просили пощады во имя их общего святилища. Бегство было немыслимо, а наспасение не было надежды: стесненные густыми толпами, они были убиты целымигруппами; загнанные по большей части в такие места, откуда не было выхода,пораженные неприятельскими ударами, они в беспомощности своей сами бросилисьвниз в город и таким образом добровольно подвергли себя, как мне кажется, ещеболее ужасной смерти, чем та, от которой они бежали. Весь наружный храм утопалв крови, и наступившее утро осветило восемь тысяч пятьсот трупов.

2. Но ярость идумеян все еще не унималась. Они обратились теперь противгорода, грабили целые дома и убивали всех, попадавшихся им на пути. Продолжатьдальше травлю простого народа казалось им напрасной тратой времени; зато онистарались отыскивать первосвященников и толпами предпринимали охоту на них.Последние были вскоре схвачены и тут же умерщвлены. Став над трупами убитых,они [288] потешались над попечениями Анана о народе, так равнои над речью Иешуи, произнесенной им со стены. Так далеко зашли они в своемзлодействе, что бросили тела первосвященников непогребенными, между тем какиудеи так строго чтят погребение мертвых, что даже приговоренных к распятию онидо заката солнца снимают и хоронят. Я решительно не ошибусь, если скажу, чтосмерть Анана была уже началом падения города, и с того дня, как иудеи увиделисвоего первосвященника, указывавшего им путь к спасению, убитым посреди города,их стены были уже разрушены и дело проиграно. Анан был вообще не толькодостойный уважения и в высшей степени справедливый человек, но любил, крометого, несмотря на свое высокое положение, которое доставляли ему егопроисхождение, его сан и всеобщее к нему уважение, быть на равной ноге с каждымчеловеком, даже с людьми низшего сословия; вместе с тем он горячо любил свободуи был поклонником народного правления. Всегда он свои личные выгоды отодвигална задний план перед общественной пользой; к тому же он ставил выше всего мир,ибо знал, что могущество римлян непобедимо, и предвидел, что если иудеи небудут настолько разумны, чтобы помириться с римлянами, то неизбежно найдут своюгибель в войне с ними.

Короче, если бы Анан остался жив, то, во всяком случае, состоялось бы мирноесоглашение. Ибо он был могущественный оратор, пользовался огромным влиянием нанарод, и ему уже удалось подчинить себе тех, которые стояли у него на пути илитребовали войны. Под предводительством такого вождя иудеи доставили бы ещемного хлопот римлянам. Тесно связан с ним был Иешуа, который хотя и невыдерживал сравнения с ним, но других превосходил{17}. Но Бог, думается мне, решил уничтожить оскверненныйгород и очистить огнем храм, – поэтому он отстранил тех, которые ещезаступались за них и крепко их любили. Таким образом, людей, недавно толькоперед тем одетых в священное облачение, стоявших во главе распространенного повсему свету богослужения и с благоговением встречаемых всегда прибывавшими совсех краев земли на поклонение святым местам пилигримами, – этих людей можнобыло видеть теперь брошенными нагими на съедение собакам и диким зверям. Самадобродетель, думаю я, стонала над этими мужами и плакала над тем, что зло таквосторжествовало над ней самой. Таков был конец Анана и Иешуи.

3. После их смерти зелоты вместе с иудейской ордой [289]накинулись на народ и уничтожили его, как стадо нечистых животных. Истребляяповсюду простой народ, они знатных и молодых забирали в плен и скованными вкандалах бросали в темницу в надежде, что при отсрочке казни иные, может быть,перейдут на их сторону. Никто, однако, не склонялся на их убеждения, всепредпочитали умереть, нежели стать против отечества на стороне злодеев, Ужасныемуки они перенесли за свой отказ: их бичевали и пытали и, когда их тело уже небыло более в состоянии выносить пытки, тогда только их удостаивали казни мечом.Арестованные днем были ночью казнены; тела их выносили и бросали на открытыеместа, чтобы очистить место для новых пленников. Народ находился в такомоцепенении, что никто не осмеливался открыто ни оплакивать, ни хоронить убитогородственника; только в глубоком уединении, при закрытых дверях, лились слезы, итот, кто стонал, боязливо оглядывался по сторонам, чтобы враг не услышал, – впротивном случае оплакивающий сейчас же мог испытать на себе участьоплакиваемого. Только ночью брали горсть земли в руки и бросали ее на мертвых;безумно отважен должен был быть тот, который делал это днем. Двенадцать тысяччеловек благородного происхождения постигла такая участь.

4. Зелоты, которым опротивела уже резня, бесстыдно наглумились еще надсудилищем и судом. Жертвой своей они избрали одного из знатнейших мужей,Захарию, сына Баруха{18}. Его презрение ктиранам и непреклонная любовь к свободе сделали его ненавистным в их глазах; ктому же он был еще богат, так что они имели приятные виды на ограбление егосостояния и на устранение человека, который мог воспользоваться своим влияниемдля их низвержения. Таким образом, они для формы приказали созвать семьдесятнаходившихся в должностях простых граждан в качестве судилища, которое,конечно, лишено было авторитета, и здесь обвиняли Захарию в том, что он хотелпредать город в руки римлян и с изменнической целью послал уполномоченных кВеспасиану. Обвинение не подкреплялось ни свидетельскими показаниями, нидругими какими-либо доказательствами; но они утверждали, что вполне убеждены вэтом, и считали, что этого одного достаточно для установления истины. КогдаЗахария убедился, что у него нет никакой надежды на спасение и что его,собственно, не вызывали к суду, а только заманили коварно в заключение, он,видя свою жизнь погибшей, решил дать полную волю своему языку. Он поднялся,сделал ироническую [290] оценку той самоуверенности, с которойвозбуждено было против него обвинение, и вкратце опроверг приведенные улики. Нозатем он обратил свое слово против своих обвинителей, прочел им переченьсовершенных ими преступлений и разразился жалобами на нарушение всякого порядкав государстве. Зелоты перебили его криками. Если они настолько еще владелисобой, что не обнажали мечей, так только потому, что хотели довести до концанасмешливое подражание судопроизводству и, кроме того, хотели испытать,насколько сами судьи будут руководствоваться правдой ввиду угрожавшей имопасности. Суд семидесяти оправдал, однако, обвиняемого, предпочитая заранееумереть вместе с ним, чем принять на себя ответственность за его смерть. Этотоправдательный приговор зелоты встретили с неистовым шумом: все они быливозмущены тем, что судьи не хотели понять призрачности данной им власти. Двоеже из самых дерзких набросились на Захарию, убили его среди храма и насмешливовоскликнули над павшим: «Вот тебе и наш голос – наше решительное оправдание!»Вслед за этим они выбросили его из храма в находящуюся под ним пропасть. Судейже они, в насмешку, били обухами мечей и вытолкали из ограды храма, даровав имжизнь только для того, чтобы они рассеялись по городу и принесли бы всем вестьо порабощении народа.

5. Идумеяне раскаивались уже в своем походе: им самим сделалось противно всето, что творилось. Но вот пришел к ним частным образом один из зелотов, созвалих в собрание, изобразил весь ужас преступлений, совершенных ими сообща с теми,которые их призвали, и описал также положение дел в городе. Они, сказал он,подняли оружие в том предположении, что первосвященники намерены предать городримлянам; а между тем они не обнаружили никаких улик измены, а сделались толькопокровителями тех, которые ложно обвиняли первосвященников и ныне свирепствуютв городе, как враги и тираны. Лучше было бы, если бы они с самого начала этомувоспрепятствовали; но раз они уже сделались соучастниками в братоубийстве, топусть, по крайней мере, положат конец своему заблуждению и не останутся дольшездесь, чтобы не поддерживать тех, которые хотят свою собственную отчизнуввергнуть в несчастье. Если иные из них все еще раздражены тем, что нашливорота запертыми и не были впущены в город, так ведь виновные в этом наказаны;Анан лежит мертвый и почти весь народ в течение одной ночи уничтожен. Многие изних, как он хорошо замечает, сами об этом сожалеют, с другой же стороны,[291] он видит, что неистовство призвавших их не знает нимеры, ни предела и они даже не стесняются больше перед теми, которым ониобязаны своим спасением. На глазах своих товарищей они позволяют себе самыепостыдные жестокости, вина которых будет приписываться идумеянам до тех пор,пока кто-нибудь из них не воспрепятствует им и не положит конец их беззакониям.Поэтому ввиду того, что обвинение в измене оказалось клеветой, что появлениеримлян нельзя ожидать так скоро, а город защищен непобедимыми почти силами, топусть они возвратятся к себе домой и то зло, которое они, будучи обманутызлодеями, совершали вместе с последними, постараются исправить тем, что отнынепрекратят всякие отношения с ними.

Зелоты, освободившись от идумеян, производят еще большую резню в городе. –Веспасиан удерживает пока римлян, желающих идти на иудеев.

1. Эти внушения произвели впечатление на идумеян. Первым их делом былоосвобождение заключенных, около двух тысяч граждан, которые сейчас же бежали изгорода и отправились к Симону, о котором речь будет впереди. Вслед за тем ониоставили Иерусалим и возвратились на родину. Их выступление явилось неожиданнымдля обеих партий. Народ, не знавший о перемене их образа мыслей, на одномгновение вздохнул свободно, думая, что избавился от врагов. Но у зелотов такжеразвязались руки, ибо они не чувствовали себя покинутыми союзниками, анапротив, освобожденными от таких людей, которые не одобряли их насилий истарались удерживать от этого. Теперь они могли действовать решительно и безвсякого промедления. С быстротой молнии они ковали свои планы и исполняли ихеще быстрее, чем задумывали. Преимущественно кровожадность их направлена былапротив всего мужественного и знатного: знатных они убивали из зависти, храбрых– из боязни; ибо только тогда они могли чувствовать себя вне всякой опасности,когда бы не осталось ни одного человека более или менее влиятельного. В масседругих убитых был также Горион{19} – человекблагородного происхождения и возвышенной души, друг народного правления исамостоятельный [292] по своему образу мыслей, как истыйиудей. Его погубили главным образом смелость в речах, равно и другие егодостоинства. Даже Нигера Пирейского их руки не пощадили – человека, высокоотличавшегося в битвах с римлянами: его волочили по городу, он же громко вопили показывал свои раны. Когда его вывели за ворота, он, не сомневаясь в своейказни, просил только о погребении; они же совершили над ним казнь лишь послетого, как отказали ему в могиле, которой он так жаждал. Еще перед самой смертьюНигер призывал на их головы месть римлян, голод и чуму как спутников войны, даеще взаимную резню между ними самими.

Все это послало грешникам провидение, которое лучшее доказательство своейсправедливости явило в том, что вскоре они, раздвоенные между собой, дали другдругу чувствовать свое изуверство. Смерть Нигера окончательно освободила их отвсяких опасений за собственное падение. Среди народа не осталось уже никого,которого нельзя было бы погубить по какому угодно поводу, раз только этогохотели. Та часть народа, которая восстала против зелотов, давно уже былаистреблена; а против других, мирных жителей, стоявших в стороне от всех,придумывали, смотря по обстоятельствам, иные обвинения. Тот, кто вовсе несвязывался с ними, считался у них высокомерным, кто открыто приближался к ним –презирающим, а кто льстил – предателем. За высшее преступление, как и за самоеничтожное упущение, существовало одно наказание – смерть: ее избегал лишь тот,который уже очень низко стоял по своему происхождению или по крайней бедности.

2. Все римские военачальники видели в раздорах врагов неожиданное счастьедля себя и хотели немедленно напасть на город. В этом они убеждали такжеВеспасиана, для которого, как они думали, чуть ли не все уже выиграно.Божественное провидение, говорили они ему, облегчает им борьбу, обращая враговдруг против друга; но решительная, благоприятная минута скоро будет пропущена,ибо иудеи либо потому, что междоусобица им надоест, либо из раскаяниясоединятся вновь. Но Веспасиан возразил, что они жестоко ошибаются относительнотого, что нужно делать, если, игнорируя опасность, желают, как на сцене,показать свою личную храбрость и силу своего оружия{20}, но не обращают внимания на то, что полезно и безопасно.«Если, – продолжал он, – вы сейчас нагрянете на город, то этим самым вывызовете примирение в среде врагов и обратите против нас их еще не надломленнуюсилу; если же вы еще подождете, то [293] число враговуменьшится, так как их будет пожирать внутренняя война. Лучший полководец, чемя, это Бог, который без напряжения сил с нашей стороны хочет отдать иудеев вруки римлян и подарить нашему войску победу, не связанную с опасностью. В товремя как враги губят себя своими собственными руками и терзаются самымстрашным злом – междоусобной войной, – нам лучше всего остаться спокойнымизрителями этих ужасов, а не завязывать битвы с людьми, ищущими смерти,беснующимися так неистово друг против друга. Если же кто скажет, что блескпобеды без борьбы слишком бледен, то пусть знает, что достигнуть цели в тишинеполезнее, чем испытать изменчивое счастье оружия. Ибо столько же славы, сколькобоевые подвиги, приносят самообладание и обдуманность, когда последнимидостигаются результаты первых. В то время, когда враг сам себя ослабляет, моевойско будет отдыхать от военных трудов и еще больше окрепнет. Помимо этого,теперь не может быть и речи о блестящей победе, ибо иудеи не заняты теперьзаготовлением оружия, сооружением укреплений или стягиванием вспомогательныхвойск, так чтобы полученная ими отсрочка могла бы считаться в ущерб нам, – нет!Терзаемым междоусобной войной и внутренними распрями, им теперь приходитсякаждый день переносить гораздо больше, чем мы могли бы им причинить, нападая наних и держа их в наших тисках. Итак, в видах безопасности, разумнее всеголюдей, пожирающих друг друга, предоставить самим себе. Но и с точки зренияславы, доставляемой победами, не следует нападать на потрясаемое внутреннимиболезнями государство, в противном случае будут иметь полное основание сказать,что мы обязаны победой не себе самим, а раздвоенности неприятеля»{21}.

3. Военачальники согласились с мнением Веспасиана, и вскоре обнаружилось,как верно видел глаз полководца; ибо каждый день начали прибывать массыперебежчиков, спасавшихся от зелотов. Хотя бегство было затруднительно, так какпоследние обложили все выходы города стражами, убивавшими всякогоприближавшегося, как перебежчика к римлянам, – однако кто давал деньги, тогопропускали; только тот, кто ничего не давал, был изменник. Поэтому-тоистреблялись только бедняки, между тем как состоятельные могли выкупать своебегство. На больших дорогах громоздились повсюду кучи трупов; многие поэтому,искавшие средства к бегству, возвращались в город, предпочитая умереть там, таккак надежда на погребение делала смерть в родном городе менее ужасной. Нозелоты были так бесчеловечны, [294] что одинаково лишалипогребения как убитых на дорогих, так и замученных в городе, точно ониобязались вместе с отечественными законами попирать также и законы природы инаряду с преступлениями против людей издеваться еще над божеством, – ониоставляли тела мертвых гнить на солнце. Кто похоронил одного из своих близких,тот был наравне с перебежчиками наказан смертью; и кто только хотел совершитьнад другим обряд погребения, тому угрожала опасность самому быть лишенным его.Словом, ни одно из лучших чувств не было в те несчастные дни так окончательноубито, как чувство жалости. То, что должно было возбуждать сожаление, служилотолько поводом к ожесточению изуверов; от живых их гнев переходил на убитых, аот мертвых опять на живых. Такой неимоверный страх овладел всеми, что уцелевшиесчитали блаженными низведенных раньше, как людей, обретших покой, а томившиесяв заточении считали даже непогребенных счастливее себя самих. Все человеческиеправа зелоты попирали ногами, божественное они осмеивали, а над словамипророков издевались, как над пустой болтовней. Пророки много вещали одобродетели и пороках; зелоты же, презирая их учение, сами способствовалиисполнению их пророчества над своим отечеством. Существовало именно древнеепредсказание мудрецов, что город тогда будет завоеван и Святая Святых сделаетсядобычей пламени, как только вспыхнут волнения и руки граждан осквернят Богомосвященные места. Хотя зелоты в общем верили в это пророчество, тем не менееони сами сделались его исполнителями.

Стремление Иоанна к тирании. – Злодеяние зелотов в Масаде. ВзятиеВеспасианом Гадары. – Успехи Плацида.

1. Иоанн, мечтавший уже о роли тирана, считал ниже своего достоинстваограничиться той же честью, какой пользовались его товарищи. Ввиду этого онпользовался каждым случаем, чтобы всякий раз привлекать на свою сторону понескольку человек из самых худших, и таким образом все больше и больше делалсебя независимым от своей партии. Так как он всегда отказывался повиноватьсярешениям других, а свои собственные объявлял повелительным тоном в[295] форме приказов, то нельзя было больше сомневаться в том,что он стремится к единовластию. И все-таки ему подчинялись: одни из страха,другие из привязанности (ибо он мастерски умел путем коварства и обманавербовать себе приверженцев), многие же потому, что они в интересах своейсобственной безопасности желали, чтобы ответственность за предыдущие насилияпадала не на многих, а на одного человека. Кроме того, давала ему многопоклонников его отважная решимость во всех делах. Тем не менее осталось ещезначительное число его противников, руководимых отчасти завистью и считавшихдля себя гнетом повиновение человеку, которого они до сих пор считали себеравным; преимущественно же отталкивали их от него опасения сосредоточия властив одних руках. Они заранее предвидели, что раз он получит власть в руки, то ужене так легко даст себя ниспровергнуть, и что тогда он воспользуется такжепротиводействием, оказанным ими до сих пор, как поводом к жестокому обращению сними самими. Наконец, каждый из них был готов скорее испытать самую отчаяннуюборьбу, чем дать себя добровольно поработить. Иоанн же в присоединившейся кнему партии господствовал как царь. Друг против друга они расставили повсюдукараулы, хотя не пускали в ход оружия; если стычки происходили, то они былинезначительными. Тем беспощаднее была их борьба с народом, у которого каждаяпартия наперебой старалась захватить как можно больше добычи. Таким образом,город терзался теперь тремя самыми ужасными бичами: войной, властью тиранов ипартийной борьбой. Война извне являлась уже для жителей легчайшим бедствием всравнении с другими. А потому естественно было, что многие бежали от своихсобственных соотечественников, бежали к чужим и у римлян искали спасения,которого они не могли ожидать от своих соплеменников.

2. Еще четвертое бедствие стряслось над народом на его погибель. Невдалекеот Иерусалима существовала чрезвычайно сильная крепость, воздвигнутая прежнимицарями для сокрытия своих сокровищ в опасное военное время, а также для личнойбезопасности; она называлась Масадой и находилась в руках так называемыхсикариев, которые, обузданные страхом, не пускались в дальние набеги, а грабилитолько ближайшие окрестности, ограничиваясь при этом лишь захватами съестныхприпасов. Теперь же, когда они узнали, что римское войско стоит неподвижно, аиудеи в Иерусалиме раздвоены между собой борьбой партий и[296] деспотической властью, они отважились на более смелыепредприятия. В праздник опресноков, установленный иудеями в память освобожденияот египетского рабства и возвращения в свою отечественную страну, они незаметноот тех, которые могли бы воспрепятствовать им, вышли ночью из своей крепости инапали на городок по имени Эн-Гади{22}.Часть жителей, способная к бою, была рассеяна и прогнана из города еще прежде,чем она могла собраться и вооружиться, остальные же, слишком слабые длябегства, женщины и дети, в числе свыше семисот, были все перебиты; затем ониначисто ограбили дома, захватили созревший хлеб и возвратились со своей добычейв Масаду. Таким путем они разграбили все деревни вокруг крепости и дальниеокрестности; каждый день число их значительно усиливалось притоком со всехсторон таких же нравственно погибших людей. И в других частях Иудеи,пользовавшихся до сих пор покоем, настали разбойничьи беспорядки. Есливажнейшая часть тела воспалена, то вместе с ней заболевают все члены – так былои здесь: распри и анархия в Иерусалиме дали возможность злодеям в провинциибезнаказанно совершать разбой. Покончив с деревнями своих соотечественников,они собрались в уединенной местности, скрепили свой союз клятвами и образовалиполчища, которые если и уступали в численности военным отрядам, зато былисильнее разбойничьих шаек, и тогда начали нападать на святые места и города.Если и случалось, что они сами терпели от тех, на которых нападали, как этобывает с захваченными в сражении, зато в других случаях они предупреждали ихместь и на разбойничий манер быстро рассеивались, унося с собою добычу. Неосталось ни одной части Иудеи, которой не грозила та же гибельная участь, какее славной столице.

3. Это было сообщено Веспасиану перебежчиками. Ибо хотя мятежники охраняливсе выходы и убивали всякого, каким бы то ни было способом подходившего к ним,все же попадались и такие, которые пробирались мимо, прибегали к римлянам исилились склонить полководца поспешить на помощь городу и спасти остатокнарода, который, как они рассказывали, большей частью истребляется именно засклонность его к римлянам, а находящиеся еще в живых по той же причинеподвержены также опасности. Проникнутый жалостью к их страданиям, Веспасианподнялся, как казалось, для того, чтобы осадить Иерусалим, на самом же деле онимел в виду воздержаться пока от осады, ибо перед этим он должен был покоритьвсе, еще не завоеванное, чтобы не оставить в тылу ничего, могущего[297] помешать осаде. Поэтому он прежде всего двинулся противГадары – хорошо укрепленного главного города Переи{23} – и вступил в нее в 4-й день месяца дистра. Ибознаменитейшие граждане этого города тайно от мятежников послали к немууполномоченных с обещанием передачи города. Желание мира и сохранения своегосостояния побудили их на этот шаг, так как город был населен многими богатымилюдьми. Об этом посольстве противная партия ничего не подозревала и узнала онем только тогда, когда Веспасиан был уже совсем близко к городу. Отстаиватьпоследний собственными силами они считали себя слишком слабыми, так как ониуступали в числе даже своим противникам в городе, а тут еще римляне стоялиневдалеке – они поэтому решились бежать. Но сделать это без кровопролития и неотомстив кому-нибудь виновному они считали бесславным. Ввиду этого они схватилив плен Долеса, признававшегося инициатором посольства и бывшего, кроме того; посвоему сану и происхождению первым человеком в городе, умертвили его и тогдабежали из города, выместив еще свою свирепую злобу на теле убитого. Когдаримское войско подступило, гадаряне встретили Веспасиана благословениями,принесли ему присягу в верности и получили он него гарнизон из конницы и пехотыдля защиты от дальнейших нападений беглецов. Стену они, не выжидая требованияримлян, сами разрушили для того, чтобы воочию убедить римлян в своем самоймиролюбивом настроении и чтобы отнять у желающих войны всякую к томувозможность.

4. Против бежавших из Гадары Веспасиан послал Плацида с 500 всадниками и3000 пехотинцами, между тем как сам с остальным войском возвратился в Кесарию.Когда беглецы вдруг увидели преследующих их всадников, они, прежде чем вступитьв бой, стеснились все в деревню, называвшуюся Бетеннабрином. Здесь они нашлизначительное число молодых людей, которых частью по доброй воле последних,частью и насильно вооружили и затем по безумию своему сделали вылазку противотрядов Плацида. При первом их натиске последние несколько отступили назад,желая таким образом отвлечь их подальше от стены. Заманив их на выгодную длясебя позицию, они оцепили их кругом и пустили в ход против них копья: всадникиотрезали путь пытавшимся бежать, а пехота производила опустошение в рядахсражавшихся. Иудеям же ничего не оставалось, как погибнуть в отчаянной,непосильной борьбе; они не могли ни прорвать цепь римлян, ни сразить их своимистрелами, так как те стали тесно сомкнутыми рядами, прикрываемые[298] своими доспехами, точно стеной; сами они же былипоражаемы стрелами неприятеля и, как дикие звери, бросились навстречусмертоносному мечу. Так падали они – одни от ударов, нанесенных им спереди,другие от обгонявших их всадников.

5. Главное стремление Плацида состояло в том, чтобы преградить им бегство вдеревню. Он поэтому каждый раз устремлялся в ту сторону, поворачивал назад,беспрерывно поддерживал стрельбу, которой поражал приближавшихся, и удерживалнатиск отдаленных. В конце, однако, храбрейшие силой пробились до самой стены.Стражи не знали, что им делать; с одной стороны, им было тяжело не впускатьгадарян из-за своих собственных людей; с другой же стороны, они боялись, чтоесли примут их, то погибнут вместе с ними. Это, действительно, и случилось.Римские всадники едва не вторглись вместе с преследуемыми, стеснившимися устены. Однако осажденным удалось еще запереть перед ними ворота. Плацид былвынужден идти на приступ и, храбро сражаясь до вечера, получил в свою властьстену и обитателей деревни. Праздная масса была уничтожена; более знатныебежали; дома были ограблены солдатами, а деревня сожжена. Обратившиеся вбегство увлекли за собой и население окрестных деревень и повсюдураспространяли панику, преувеличивая свое собственное поражение и распускаямолву, что вся римская армия находится на ходу. Многочисленными толпами онистремились к Иерихону, ибо город этот, сильный своими укреплениями и огромнойчисленностью населения, еще твердо надеялся на свое собственное спасение.Плацид, опираясь на своих всадников и сопровождавшее его до сих пор счастье,следовал за ними по стопам до самого Иордана и на ходу убивал всех, когодогонял. Достигнув реки, они всю массу стеснили к берегу и, так как быстроетечение реки, разлившейся от дождей и сделавшейся поэтому непроходимой, лишалоих возможности переправы, выстроился против них в боевом порядке. Со своейстороны, иудеи, не находя исхода в бегстве, вынуждены были вступить в битву.Они растянулись по берегу в очень длинную линию и в этом положении выдержалистрельбу и набег всадников, которые, врубившись в неприятельские ряды, многихзагнали в реку. Пятнадцать тысяч человек пало от меча, а загнанных силой в рекубыло бесчисленное множество. Пленено было две тысячи двести и, кроме того,захвачена была очень богатая добыча, состоявшая из ослов, овец, верблюдов ирогатого скота.

6. Это поражение не уступало, правда, предыдущим, но [299]оно казалось иудеям еще более гибельным, потому что не только вся местность,через которую они бежали, была полна крови, и не только Иордан был запружентелами, но и Асфальтовое озеро было полно трупов, массами снесенных тудатечением реки. Плацид, пользуясь своим счастьем, выступил против небольшихгородов и деревень в окрестностях, покорил Авилу, Юлиаду, Бесимот{24} и все населенные пункты до Асфальтовогоозера. Перебежчиков, способных к бою, он оставлял в каждом покоренном пункте вкачестве гарнизонов. Затем он отправил своих солдат в лодках для уничтоженияостатков иудеев, бежавших в озеро. Вся Перея до Махера добровольно сдалась илибыла завоевана.

Веспасиан, узнав о волнениях в Галлии, спешит окончить войну с иудеями. –Описание Иерихона и Большой долины, а также Асфальтового озера.

1. Между тем были получены известия о волнениях в Галлии и о том, чтоВиндекс{25} с туземными предводителями отпалот Нерона, как об этом более точно описано другими{26}. Эти известия побудили Веспасиана поспешить с окончаниемвойны, ибо он уже прозревал будущие междоусобицы и опасное положение всегогосударства и думал, что в состоянии будет освободить Италию от ужасов, еслираньше водворит мир на Востоке. В течение зимы он обеспечил за собой покоренныегорода и деревни тем, что расположил в них гарнизоны и поставил первые подвласть центурионов, а последние – декурионов. В то же самое время он приказалвновь отстроить разрушенные города и деревни. С началом же весны он во главебольшей части своего войска выступил из Кесарии в Антипатриду, где впродолжение двух дней приводил в порядок городские дела, а на третий поднялся,чтобы огнем и мечом опустошить вокруг лежащие местности. После завоеванияОзинитской топархии он пошел на Лидду и Ямнию, покорил и ту и другую, населилих жителями раньше перешедших к нему городов, которые казались ему подходящимидля этого, и прибыл в Эммаус. Отрезав населению этого города бегство в столицу,он построил здесь сильно укрепленный лагерь, в котором оставил[300] пятый легион, а с остальным войском двинулся вБетлептефитскую{27} топархию. Последнюю,равно как и примыкавшую к нему область, он опустошил огнем, приказал тогдапостроить укрепления в Идумее, на удобных местах, взял две деревни в сердцеИдумеи – Бетарис и Кефартобус, где свыше десяти тысяч жителей уничтожил, большетысячи забрал в плен, остальную массу разогнал и оставил на месте значительнуючасть войска, которое опустошало всю горную страну кругом. Сам Веспасиан состатками войска возвратился в Эммаус, откуда он через Самарию и мимо такназываемого Неаполиса или, как его туземцы называют, Маборф{28}, прибыл в Корею на второй день дайсия, разбил здесьлагерь, а на следующий день достиг Иерихона. Здесь с ним соединился один извоеначальников, Траян, с его отрядами, приведенными им из Переи, так как весьзаиорданский край был уже завоеван.

2. Большая часть жителей Иерихона, не дождавшись нападения римлян, бежала влежащие рядом с Иерусалимом горы. Оставшиеся, которых было также немало, былиистреблены, и город, таким образом, опустел. Сам Иерихон расположен в долине,над которой возвышаются обнаженные от всякой растительности горные кряжи,тянущиеся на значительную длину: к северу до окрестностей Скифополиса, а к югудо того места, где в древности стоял Содом, и до берега Асфальтового озера. Навсем своем протяжении горы эти лишены всякой культуры и вследствие своейбесплодности необитаемы. Параллельно им вдоль Иордана тянется другой горныйхребет, начинающийся у Юлиады и еще севернее ее и простирающийся к югу доСоморра, на границе Петры в Аравии. К нему принадлежит также так называемаяЖелезная гора{29}, упирающаяся своей длинойв Моавитянскую страну. Земля, заключающаяся между обоими горными хребтами,называется Большой долиной и тянется от деревни Гиннабрина до Асфальтовогоозера; длина ее достигает двухсот тридцати стадий, а ширина ста двадцати.Посредине она прорезывается Иорданом и имеет два озера противоположной природы:Асфальтовое и Тивериадское, из которых первое соленое и бесплодное, а последнеепресное и жизнеобильное. В летнее время долина вся как будто выжжена и воздух вней, вследствие непомерно высокой температуры, вреден для здоровья. КромеИордана, долина не имеет никаких водяных источников, вследствие чего пальмыособенно роскошны и плодоносны на берегах, но менее цветущи в отдаленных от нихместах.

3. Возле Иерихона существует весьма обильный и [301]чрезвычайно удобный для целей орошения источник, берущий свое начало близдревнего города, первого из завоеванных мечом в Ханаанской земле предводителемевреев, Иешуей, сыном Навина. Этот источник, как говорят, в былые временадействовал пагубно на плоды не только земли и деревьев, но и женщин и вообщебыл вреден и приносил смерть всему живущему; но пророк Елисей, ученик ипоследователь Илии, облагородил его и сделал совершенно здоровым и животворным.В благодарность за радушный прием и доброе расположение, оказанное ему жителямиИерихона, он навеки облагодетельствовал их и страну. Он подошел к источнику,бросил в пучину глиняный сосуд с солью, простер тогда свою праведную руку кнебу и, принесши над источником умилостивительную жертву воздаяния, молил Богасмягчить его воду, открыть для него более пресные жилы, смешать благоприятныйвоздух с его водами, дать жителям вместе с плодородием земли и продолжение родаи не отнимать у них животворной воды до тех пор, пока они останутсядобродетельными. Сопровождая эту молитву еще разными движениями рук, по своемуобыкновению, он совершенно преобразил источник{30}, и вода, которая прежде была причиной бесплодия и голода,с того времени доставляла счастливое и многочисленное потомство; действие этойводы, употребляемой для орошения, так велико, что от одного смачивания еюземля делается более плодородной, чем при полном насыщении ее той же водой; апотому при обильном ее употреблении польза невелика, наоборот же, при скудноморошении пользы больше. Источник орошает большее пространство, чем всякийдругой; он прорезывает долину в семьдесят стадий длины и двадцать ширины ипитает на этой долине прекраснейшие, густо насажденные друг возле друга парки.Почва производит здесь разных видов пальмы, орошаемые водой этого источника иотличающиеся друг от друга по названию и вкусу плодов. Более сочные плоды этихпальм прессуются и доставляют мед настолько вкусный, что он немногим толькоуступает настоящему. Впрочем, и пчелы также водятся в этой стране. Последняя,наконец, производит деревья, доставляющие бальзам{31} – драгоценнейший из продуктов, равно как хенну{32} и миробалан{33}. По справедливости можно поэтому эту местность, дающую вогромном изобилии самые редкие и драгоценные плоды, назвать земным раем. Поотношению к плодородию местности вообще можно сказать, что редкая полоса землиможет выдержать сравнение с нею, – так щедро почва возвращает то, чтовкладывают в нее. Происходит это, на мой взгляд, от [302]теплоты воздуха и плодотворной силы воды: первая располагает растение к пышномуросту, между тем как влага укрепляет корни, внедряющиеся в землю, летняя жежара прибавляет им силу. В это время года почва бывает так накалена, чтонелегко что-нибудь произрастает. Вода, заготовленная до восхода солнца иоставленная на открытом воздухе, делается очень прохладной и принимаеттемпературу, противоположную окружающей атмосфере; зимой же она, наоборот,согревается и делается приятной для купания. Зимой температура до тогоумеренна, что туземные жители носят полотняное одеяние, в то время как в другихчастях Иудеи падает снег. От Иерусалима Иерихон отстоит на сто пятьдесятстадий, а от Иордана на шестьдесят. Страна от Иерусалима пустынна и камениста,полоса до Иордана и Асфальтового озера хотя более низменна, но также пустынна ибесплодна. Но счастливое положение Иерихона уже достаточно описано.

4. Подробного описания заслуживает также Асфальтовое озеро. Вода его, какуже было замечено, горька, неплодотворна, но притом так легка{34}, что удерживает на своей поверхности самые тяжелыепредметы, бросаемые на нее, а человеку при самых напряженных усилиях не таклегко окунуться в нее. Веспасиан, посетивший озеро для наблюдений над ним,приказал бросить вглубь несколько человек, не умеющих плавать, со связанными заспиной руками, но все они, точно подхваченные ветром, были подняты вверх иостались плавать на поверхности. Замечательно также изменение цвета озера{35}: три раза в день поверхность меняет свойцвет и отражает солнечные лучи пестрой игрой цветов. Во многих местах озеровыделяет черные асфальтовые комья, которые плавают по воде, принимая по форме ивеличине вид воловьих туловищ без головы. Рабочие на озере пользуются ими какисточником средств существования и собирают сливающиеся массы в лодки; когдачелны наполняются, нелегко бывает отбить собранную массу, так как последняявследствие своей вязкости прилипает ко дну; снимают ее с помощью месячной кровиженщин или урины; этим средствам она поддается. Этот асфальт употребляется нетолько при строении судов, но и для лечебных целей, так как он примешивается комногим лекарствам. Озеро имеет пятьсот восемьдесят стадий в длину, простираясьдо Цоара в Аравии, и сто пятьдесят стадий ширины. К нему примыкает областьСодома, некогда богатая своим плодородием и благосостоянием[303] городов, ныне же всецело выжженная. Она, как говорят,вследствие греховности ее жителей была уничтожена молнией. Еще теперьсуществуют следы ниспосланного Богом огня и еще теперь можно видеть тени пятигородов. Каждый раз появляется вновь пепел в виде неизвестных плодов, которыепо цвету кажутся съедобными, но как только ощупывают их рукой, они превращаютсяв прах и пепел{36}. Таким образом, древниесказания о Содомской стране подтверждаются наглядно.

Веспасиан после взятия Гадары готовится к осаде Иерусалима, но, получивизвестие о смерти Нерона, меняет решение. – О Симоне из Геразы.

1. Чтобы изолировать Иерусалим со всех сторон, Веспасиан разбил лагерь вИерихоне и Адиде и в обоих городах поместил смешанные гарнизоны из римлян исоюзников. Одновременно с тем он послал в Геразу Луция Анния с коннымэскадроном и сильным отрядом пехоты. Тот взял город штурмом, перебил околотысячи юношей, не спасшихся бегством, семейства их обратил в военнопленников, аимущество жителей отдал в добычу солдатам. После всего он еще предал огню домаи бросился на соседние деревни. Кто мог, бежали, слабейшие погибли, а самидеревни были уничтожены огнем. Между тем как война охватила всю горную областьи всю долину, жителям Иерусалима был отрезан всякий выход. Те, которыенамеревались перейти к римлянам, охранялись зелотами, а те, которые еще непитали расположения к римлянам, были окружены войском, запершим теперь городсо всех сторон.

2. Веспасиан только что вернулся в Кесарию и намеревался со всеми силамидвинуться на Иерусалим, когда ему было сообщено о смерти Нерона{37}, царствовавшего тринадцать лет и восемьдней. Как этот император обесчестил свой трон, оставив бразды правления в рукахвеличайших злодеев, Нимфидия{38} иТигиллина{39} и недостойнейшихвольноотпущенников; как затем последние составили заговор против него, а он,покинутый всеми телохранителями, с оставшимися верными ему только четырьмяотпущенниками [304] бежал и в одном из предместий Рима самлишил себя жизни; как те, которые его низвергли, были вскоре после этогонаказаны; какое течение и какой исход несла галльская война, и как Гальба,провозглашенный императором, вернулся в Рим из Испании, но вскоре, обвиненныйсвоими солдатами в низких замыслах, публично на форуме коварно умерщвлен, аОтон возведен в его преемники, поход последнего против полководцев Вителлия иего падение; далее, восстания при Вителлии и бой у Капитолия; наконец, какАнтоний Прим и Муциан после поражения Вителлия и германских легионов усмирилимеждоусобицу, – обо всем этом я могу и не говорить подробно, как о делахобщеизвестных и описанных многими эллинами и римлянами{40}. Чтобы удержать связь событий и не прерывать нитьистории, я вкратце указал на главнейшие моменты. Веспасиан тогда отсрочил походпротив Иерусалима, ибо он находился в напряженном выжидании, кому достанетсяпрестол после Нерона. И после того как он услышал, что Гальба сделалсяимператором, он не хотел приступить к нападению на Иерусалим, прежде чем неполучит от него письменной инструкции насчет войны. Ввиду этого он отправил кнему своего сына Тита, который должен был приветствовать его и получитьсоответствующие приказания относительно иудеев. В тех же видах вместе с Титомпоехал и царь Агриппа, пожелавший тоже посетить Гальбу. Но в то время, когдаони на военных кораблях достигли берега Ахайи (дело было зимой), Гальба,процарствовавший семь месяцев и столько же дней, уже тоже был убит. На престолвступил Отон, овладевший им силой. Агриппа, невзирая на перемену правления,бесповоротно решил ехать в Рим; но Тит, как по внушению свыше, поплыл из Элладыв Сирию и поспешно прибыл к своему отцу в Кесарию{41}. Томимые положением всего государства, ожидая потрясенияримского царства, они с меньшим вниманием относились уже к войне с иудеями и,страшно озабоченные судьбой своего собственного отечества, считали нападение начужих несвоевременным.

3. Но вместо этого над Иерусалимом стряслась другая война. Виновником ее былизвестный Симон, сын Гиоры, уроженец Геразы, молодой человек, которыйвсемогущему в Иерусалиме Иоанну уступал хотя в хитрости, но превосходил еготелесной силой и безумной отвагой. Вследствие этого именно он был изгнанпервосвященником Ананом из Акрабатской топархии, над которой начальствовал, иприсоединился к разбойникам, занимавшим Масаду. Хотя вначале они с недовериемотносились к нему и позволили ему [305] поселиться вместе спривезенными им женами только в нижней части крепости, между тем как они саминаходились в верхней, вскоре, однако, он, обнаружив одинаковые с ниминаклонности и овладев их доверием, мог уже принимать участие в их разбойничьихнабегах и помогал им в опустошении окрестностей Масады. К более важнымпредприятиям он их все-таки не мог склонить: привыкнув к крепости, они боялисьудаляться от этой своей разбойничьей берлоги. Но Симон стремился к власти ижаждал более крупных подвигов. А потому, как только услышал о смерти Анана, онрасстался с ними, отправился в горы, через вестников обещал рабам свободу, асвободным вознаграждение и таким образом собрал вокруг себя негодяев со всехсторон.

4. Имея уже сильную шайку, он грабил деревни в горах; но когда чем дальше –все больше стекалось к нему людей, он отважился спуститься в долину. Теперь онсделался страшным и для городов. Многие из знатных, привлекаемые егомогуществом и счастливыми успехами его предприятий, стекались к нему на своюгибель, так что в его войске, кроме рабов и разбойников, было также немалограждан, повиновавшихся ему как царю. С этим войском он исходил всю Акрабатскуютопархию и страну до Большой Идумеи, грабя на всем пути. Близ деревни Наин онвоздвигнул себе бастион, служивший ему, подобно крепости, гарантиейбезопасности; а в одной ложбине, называющейся Фараном, он устроил много пещер,кроме еще тех, которые нашел здесь готовыми, и превратил их в казнохранилища имагазины для помещения добычи; в них они хранили награбленный хлеб, в них такжепомещалась значительная часть его шайки. Ясно было, что эти пробные походы идругие приготовления ведут к экспедиции против Иерусалима.

5. Опасаясь изменнического нападения, зелоты решились опередить человека,возрастающее могущество которого сделалось угрожающим для них самих, ивооруженными в большом числе выступили ему навстречу. Симон принял сражение,многих из своих противников уничтожил, а остальных загнал назад в город. Он недоверял еще своему войску настолько, чтобы отважиться на штурм и поэтомуотступил, решившись прежде завоевать Идумею. Во главе двадцати тысячтяжеловооруженных воинов он двинулся к ее границам. Вожаки идумеян со всейпоспешностью собрали со всей страны способных к бою, в числе около двадцатипяти тысяч, большую часть которых оставили, однако, внутри страны для защитыпротив вторжения сикариев из Масады, и встретили Симона на границе. Дело дошлодо битвы, [306] и хотя весь день продолжался бой, все-таки незнали, кто победил или был побежден. Симон возвратился в Наин, а идумеяне – ксебе домой. Немного времени прошло, как Симон еще с более сильным войском вновьвторгся в их страну. У деревни Текои он разбил лагерь и послал к гарнизонублизлежавшего Иродиона одного из своих приближенных, Элеазара, с поручениемсклонить его к сдаче крепости. Гарнизон приветливо принял его, пока не знал ещео цели его прибытия; но как только тот намекнул на сдачу, они бросились на негос обнаженными мечами и преследовали его до тех пор, пока он, не зная кудаскрыться, бросился со стены в пропасть. Он погиб моментально. Идумеяне же,которым могущество Симона внушало, однако, страх, решили, прежде чем вступить вбитву, выведать силы неприятеля.

6. На эту миссию вызвался добровольно Иаков, один из военачальников; но онзамышлял измену. Из деревни Алур, где тогда сосредоточилось идумейское войско,от отправился к Симону и сговорился прежде всего насчет того, чтобы предать емуместо своей родины, и взамен этого получил от него клятвенное обещание в том,что он навсегда останется в почете; затем он обещал ему еще свое содействие впокорении всей Идумеи, к чему Симон подстрекал его дружеским гостеприимством иподачей блестящих надежд. Когда после этого Иаков вернулся к своим, его первымделом было представить преувеличенное описание могущества войска Симона, затемв более интимных разговорах с начальниками и отдельными частями войск онстарался привести все войско к решению принять Симона и без всякоговооруженного сопротивления передать ему высшую власть. Действуя таким образом,он одновременно с тем пригласил Симона через послов и обещал ему рассеятьидумеян, что ему действительно удалось. Ибо как только подступило войскоСимона, он первый бросился на своего коня и, увлекая за собой своих сообщников,пустился бежать. Тогда страх обуял весь народ, и, прежде чем дело дошло достолкновения, ряды расстроились и все отступили на родину.

7. Против ожидания Симон без кровопролития вступил в Идумею и внезапнымнападением взял прежде всего город Хеброн, в котором нашел богатую добычу инаграбил огромные запасы хлеба. По свидетельству коренных жителей, Хеброн нетолько старше остальных городов в этом краю, но древнее даже, чем Мемфис вЕгипте, ибо число его лет определяют в две тысячи триста{42}. Рассказывают также, что он служил местопребываниемАвраама, родоначальника иудеев после его исхода из Месопотамии; оттуда также,как [307] гласит предание, дети Авраама переселились в Египет.Их гробницы, прекрасно сделанные из великолепнейшего мрамора, по настоящий деньпоказывают еще в том городе{43}. Нарасстоянии шести стадий от города показывают также исполинское скипидарноедерево, существующее, как полагают, от сотворения мира{44}. Отсюда Симон исходил всю Идумею, не только опустошаядеревни и города, но и разоряя всю страну. Ибо, кроме его тяжеловооруженныхвоинов, следовали за ним сорок тысяч человек, так что самых необходимыхсъестных припасов не хватало для этой несметной толпы. К недостатку припасовприсоединялась еще его жестокость и ожесточение против народа, что приводило кеще большему опустошению Идумеи. Подобно тому, как туча саранчи обнажает целыелеса от листьев, так войско Симона оставляло позади себя полнейшую пустыню,сжигая одно, ломая другое, уничтожая все растущее на земле или растаптыванием,или вытравливанием и делая своим походом возделанную землю обнаженнее пустыни.Словом, в опустошенных местностях не осталось ни малейшего признакаобитаемости.

8. Эти события вывели зелотов из их бездеятельности. Хотя преодолеть Симонав открытом сражении они не надеялись, зато устроили ему в узком месте засаду изахватили в плен жену Симона с ее многочисленной свитой. Полные ликования, какесли бы схватили самого Симона. Они возвратились в столицу и ждали, что онсейчас положит оружие и смиренно будет просить выдачи ему жены. Но он нечувствовал жалости, а проникся только гневом против этого похищения и, явившисьпод стенами Иерусалима, точно раненый зверь, не могущий достигнуть того, кторанил его, выместил свою ярость на всех попавшихся ему на пути. Кто тольковыходил за городские ворота за дровами или овощами, невооруженные и старики,были схвачены и замучены насмерть; недоставало еще, чтобы он для утоления своейсвирепости съедал их трупы. Многих он отослал с отрубленными руками обратно вгород, с одной стороны, чтобы нагнать страху на своих врагов, а с другой, чтобывосстановить народ против виновных. Им поручено было также передать следующее:«Симон клянется Богом Всеведущим, что если ему сейчас же не выдадут жены, то онбудет штурмовать стену и, не щадя никакого возраста, не различая виновных иневинных, одинаково накажет всех жителей города. Эта угроза устрашила не тольконарод, но и зелотов; они выдали ему жену, после чего он, немного смягченный,приостановил на время убийства. [308]

9. Не в одной Идумее, впрочем, царили мятежи и междоусобицы – онигосподствовали также и в Италии. Гальба был открыто умерщвлен на римскомфоруме, и вместо него провозглашен императором Отон{45}, который, в свою очередь, воевал с Вителлием, избранным вимператоры германскими легионами{46}. ПриБедриаке в Галлии произошло столкновение между Отоном, с одной стороны, иВалентом и Цецинной, полководцами Вителлия, с другой. В первый день побеждалОтон, а во второй – войско Вителлия. Когда уже много крови было пролито, Отон,узнавший в Брикселле о своем поражении, сам лишил себя жизни, процарствовав тримесяца и два дня. Войско его перешло на сторону полководцев Вителлия, ипоследний со своей армией вступил в Рим. В это самое время, в пятый день месяцадасия, Веспасиан также выступил из Кесарии против еще не завоеванных округовИудеи. Он поднялся в гористую страну и покорил две топархии, Гофнитскую иАкрабатскую, затем города Бефила и Эфраим, в которых оставил гарнизоны, идвинулся вперед к самому Иерусалиму. Много иудеев, попавших в его руки, былоуничтожено, а большое число было также пленено. Один из его военачальников,Цереалий, во главе отряда всадников и пехоты опустошал так называемую ВерхнююИдумею, сжег едва заслуживавшую названия городка Кафефру, на которую напалврасплох, и после нападения осадил другой город, Кафарабин, имевший оченьсильную обводную стену. В то время, как он готовился вести здесьпродолжительную осаду, жители вдруг открыли ему ворота и сдались, прося опощаде. Обеспечив за собой этот город, Цереалий двинулся к древнейшему городуХеброну, лежавшему, как выше было сказано, недалеко от Иерусалима в гористойместности. Взяв этот город с бою, он приказал всех способных носить оружиеуничтожить, а город сжечь. Так как все, исключая занятые разбойниками крепостиИродион, Масада и Махер, было уже покорено, то ближайшей целью завоевания дляримлян остался теперь Иерусалим.

10. Симон же, спасши свою жену из рук зелотов, возвратился в пощаженную имеще часть Иудеи и так стеснил народ со всех сторон, что многие бежали вИерусалим. Но он погнался за ними и туда, еще раз атаковал стену и всехприходивших с полей рабочих, которых только мог поймать, убивал. Из внешнихврагов Симон был для народа страшнее римлян, а зелоты внутри города были емустрашнее их обоих. Между тем безнравственность и разнузданность уничтожилитакже дисциплину в рядах галилейского войска. [309] Ибо послетого как Иоанн был возведен последним на вершину могущества, он, в своюочередь, в благодарность за полученную от войска власть, предоставил ему делатьвсе, что заблагорассудится. Тогда разбойничья жадность солдат сделаласьненасытной: дома богатых обыскивались; убийства мужчин и оскорбления женщинслужили им утехой. Обагренные еще кровью, они пожирали награбленное и из одногопресыщения бесстыдно предавались женским страстям, завивая себе волосы, одеваяженское платье, натирая себя пахучим маслом и для красоты расписывали себеглаза. Но не только в наряде и уборе подражали они женщинам, но и в своихстрастях и в избытке сладострастия измышляли противоестественные похоти. Онибесчинствовали в городе, как в непотребном доме, оскверняя его самыми гнуснымиделами. Женщины на вид – они убивали кулаками; шагая изящной, короткойпоходкой, они вдруг превращались в нападающих воинов; из-под пестрых верхнихплатьев они вынимали кинжалы и пронизывали каждого, становившегося им на пути.Если кто бежал от Иоанна, то его ожидал еще более кровожадный Симон; ктоспасался от тирана внутри города, тот делался жертвой тирана, стоявшего внегорода, так что желавшим перейти к римлянам был отрезан всякий путь.

11. Тогда в войске поднялось восстание против Иоанна: находившиеся в немидумеяне отделились от других{47}, чтобынапасть на Иоанна, превосходство которого возбуждало в них соревнование, ажестокость его – ненависть. В рукопашном бою идумеяне убили много зелотов, авсех остальных прогнали в построенный Граттой (родственницей адиабенского царяИзата){48} дворец; но проникнув и туда, онизагнали зелотов еще дальше – в храм, и тогда принялись за разграбление сокровищИоанна. Ибо названный выше дворец был его жилищем, где он также хранил добычусвоей тирании. Между тем оставшаяся в городе масса зелотов устремилась к храму,соединилась с бежавшими сюда, и уже Иоанн начал делать приготовления к тому,чтобы повести их на бой против народа и идумеян. Тогда последние,превосходившие первых воинственностью, начали опасаться не столько открытогонападения со стороны зелотов, сколько того, чтобы они из отчаяния не напали наних тайно в ночное время и не истребили бы город огнем. Они созвали поэтомусобрание и совещались с первосвященниками о том, каким образом обезопасить себяот такого покушения. Но Бог направил их мысли не на добрый путь, так что ониизбрали средство спасения, оказавшееся хуже гибели. Чтобы[310] ниспровергнуть Иоанна, они решили принять в город Симонаи, покорно смирясь, ввести другого тирана. И это решение было приведено висполнение. Они послали первосвященника Матфию{49}, который от их имени должен был просить столь страшногодля них прежде Симона прийти в город. К их просьбам присоединились также и те,которые бежали из Иерусалима от зелотов и надеялись теперь получить обратносвои дома и имущество. Симон высокомерно предоставил им милость сделаться ихгосподином и вступил в город (с виду для того, чтобы освободить их от зелотов),приветствуемый народом, как спаситель и покровитель. Но вошедши в город вместесо своим войском, он все свои усилия направил на то, чтобы упрочить за собойверховную власть, и враждебно начал относиться и к тем, которые его приглашали,и к тем, против которых он был призван.

12. Итак, на третий год войны в месяце ксантике Симон сделался властелиномИерусалима. Иоанн же и многочисленные зелоты, для которых все выходы из храмабыли заперты и у которых было отнято все, чем они владели в городе (так каквойско Симона уже разграбило всякую их собственность), находились в отчаянномположении. Поддерживаемый народом Симон напал на храм. Но зелоты,расположившись на галереях и брустверах храма, отразили его; множество из людейСимона пало и немало было унесено раненными, ибо зелоты со своих возвышенныхпозиций стреляли легко и всегда попадали в цель. Кроме того, они, пользуясьблагоприятной местностью, воздвигли четыре могущественные башни, чтобы посылатьсвои стрелы еще с более высоких пунктов; одну – на северо-восточном конце,другую – над Ксистом, третью – на противоположном конце, напротив Нижнегогорода, а последняя была построена над верхними помещениями, на том месте, гдепо прежнему обычаю в вечер, предшествующий субботе, становился один изсвященников и трубным звуком возвещал о наступлении последней, равно как наследующий вечер – об ее окончании, чтобы таким образом в первый раз дать знатьнароду о прекращении всех дел, а во второй раз – об их возобновлении{50}. На этих башнях они разместили катапультыи другие метательные машины, равно как стрелков и пращников. С этих пор Симонуже не был так горяч в своих нападениях, так как большая часть его людейпотеряла мужество, но в силу численного своего превосходства все еще держался.Вылетавшие на более далекое расстояние стрелы метательных машин производили,однако, большие опустошения в рядах его бойцов. [311]

Войска в Иудее и Египте провозглашают Веспасиана императором. – Веспасианосвобождает Иосифа из оков.

1. В это время и над Римом стряслись страшные бедствия. Вителлий со своимвойском и еще многочисленной толпой народа, которую он тащил за собой, прибылиз Германии и, так как все солдаты не могли поместиться в предназначенные дляних здания, превратил весь Рим в лагерь и каждый дом наполнил вооруженнымилюдьми. Последние, глядя на богатства римлян непривычными глазами, ослепляемыесо всех сторон золотом и серебром, не могли обуздать свою жадность настолько,чтобы не приняться за грабежи; каждого же, кто препятствовал им в этом, ониубивали. Таково было положение в Италии.

2. Когда Веспасиан после покорения ближайших окрестностей Иерусалимавернулся в Кесарию, он узнал здесь о беспорядках в Риме и о том, что Вителлийсделался императором. Хотя он умел повиноваться также, как и повелевать,все-таки известие это привело его в негодование, ибо человека, так безумнораспоряжавшегося точно в осиротевшем царстве, он считал недостойным престола.Будучи проникнут самыми мучительными мыслями, он чувствовал тягость своегоположения как покорителя чужих земель в то время, как его собственное отечествопогибало. Но как ни побуждал его гнев к мщению, мысль о большой отдаленностипространства в той же степени удерживала его: он подумал, какие препятствияможет поставить ему коварная судьба еще прежде, чем он высадится на италийскийберег, тем более, что плавание по морю выпадало бы в зимнее время, а потому онна этот раз подавил в себе гневное нетерпение.

3. Но военачальники и солдаты на своих товарищеских сходках открытосовещались о перемене правления и свое неудовольствие выражали в громкихжалобах. «Солдаты в Риме, – говорили они, – утопающие в благоденствии,изнеженные, уши которых не могут даже слышать слово „война", отдают царскийтрон по своему благоусмотрению и назначают императоров из одной только корысти;они же, перенесшие столько военных трудностей и поседевшие под шлемами, должныли они предоставить господство другому, когда в своей же среде имеют человека,наиболее достойного [312] власти. Когда они еще раз найдутслучай воздать ему за его добрые отношения к ним, если упустят настоящиймомент? И Веспасиан настолько же имеет больше права на престол, чем Вителлий,насколько они сами достойнее тех, которые избрали последнего. Ибо они вели неменее значительные войны, чем те в Германии, и владеют оружием не хуже тех,которые оттуда привели тирана. В борьбе совсем не представится надобности, ибони сенат, ни римский народ не предпочтут необузданность Вителлия умеренностиВеспасиана; не предпочтут они жестокого тирана доброму царю, бездетного – тому,кто уже имеет сына. Вернейшее ручательство мирного царствования лежит в истыхдоблестях властелина. А потому, если верховная власть подобает долголетнейопытности, то они имеют Веспасиана; если она приличествует силе молодости, тоони имеют Тита. Они поэтому, смотря по обстоятельствам, воспользуются возрастомтого и другого. Избранника сумеют энергично отстаивать не только они в числетрех легионов, находящиеся также в союзе с царями, но ему будут содействоватьеще весь Восток и часть Европы, оставшаяся вне страха перед Вителлием, точнотак же союзники в Италии, брат и второй сын Веспасиана. К последнему примкнутмногие знатные юноши; а первому вверена даже охрана города, что имеет немалоезначение для получения власти. Независимо от этого, если они будут медлить,сенат может еще признать императором такого человека, к которому они, солдаты,защитники государства, не будут питать никакого уважения».

4. Подобные разговоры вели солдаты на своих сходках. Вскоре они собралисьвсей массой и, ободряя друг друга, провозгласили Веспасиана императором ипризвали его на спасение обуреваемого отечества. Он сам давно уже был озабоченположением государства, не думая все-таки о собственном восшествии на престол.По своим заслугам он считал себя, конечно, достойным престола, но предпочиталспокойствие частной жизни опасностям такого блестящего положения. Но чем большеон отказывался, тем настойчивее сделались военачальники; солдаты окружили его собнаженными мечами и угрожали ему смертью, если он не захочет с честью жить.После того, как он представил им все основания, по которым отклоняет от себявласть, но видя, что не может их разубедить, в конце концов уступил своимизбирателям.

5. Так как Муциан и другие полководцы также подбивали его принятьимператорское достоинство, а войско громко объявило себя готовым идти противвсякого его [313] противника, то он старался прежде всегообеспечить себе Александрию, ибо хорошо знал великое значение Египта длягосударства как поставщика хлеба для последнего. Владея этой страной, оннадеялся низвергнуть Вителлия, если даже последний будет отстаивать своегосподство силой, так как народ, если только из-за него подвергнется голоду,наверно, не захочет долго терпеть его. Находившиеся в Александрии два легионаон надеялся привлечь на свою сторону. Вместе с тем он рассчитывал найти вЕгипте оплот против непредвиденных несчастных случайностей; ибо со стороныматерика эта страна едва доступна, а со стороны моря лишена удобных портов; назападе тянутся безводные пустыни Ливии, на юге ее замыкает Сиена, отделяющая ееот Эфиопии, и неудобные для плавания водопады Нила, на востоке, до Копта, ееомывает Красное море, а на севере береговая полоса до Сирии и так называемоеЕгипетское море, не имеющее ни единого порта, служат ей защитительной стеной.Так защищен Египет со всех сторон. Длина его от Пелузия до Сиены составляет дветысячи стадий; но морем от Плинфины{51} доПелузия{52} ехать приходится три тысячишестьсот стадий. Нил судоходен до города Элефантина; отсюда же вверх плаваниюпрепятствуют упомянутые уже водопады. Гавань в Александрии{53} даже в тихую погоду с трудом доступна, ибо въезд узок ипроезжая дорога извивается в кривую линию между невидимыми подводными скалами.Левая сторона гавани прикрыта искусственными сооружениями; на правой находитсяостровок Фарос с очень высокой башней, освещающей мореплавателям дорогу натриста стадий{54}, дабы они ночью, из-затрудностей въезда, могли остановиться в некотором отдалении. Этот маленькийостровок обнесен кругом высокими стенами и искусственными плотинами. Волнение,образующееся здесь от того, что волны с одной стороны разбиваются о плотину, ас другой отбрасываются назад противолежащими прибрежными строениями, делаетэтот водяной путь очень бурным и беспокойным, а въезд, еще вследствие еготесноты, опасным. Внутри же гавань, наоборот, совершенно безопасна и защищаетпространство в тридцать стадий. В нее ввозится все, в чем страна нуждается длясвоих жизненных потребностей извне; с другой стороны, излишек ее собственныхпродуктов оттуда развозится по всему свету.

6. Вполне понятно поэтому почему Веспасиан для укрепления своей властистремился заручиться этой страной. Немедленно написал он наместнику Египта иАлександрии, [314] Тиберию Александру, изобразил емупреданность войска и как ему, принужденному принять на себя тяжесть правления,приятно будет воспользоваться его помощью и содействием. По прочтении этогописьма Александр приказал легионам и народу присягнуть на верность Веспасиану.Они повиновались с радостью, так как достоинства Веспасиана были им хорошоизвестны по его делам на близком к ним театре войны. Александр, которомудосталась такая важная роль при возвышении Веспасиана{55}, начал теперь готовиться к тому, чтобы достойным образомвстретить его. С неимоверной быстротой весть о новом императоре разнеслась наВостоке. Каждый город устраивая празднества с жертвоприношениями по случаюполученной доброй вести и в честь нового императора. Легионы в Мёзии{56} и Паннонии{57}, которые незадолго до этого восстали против дерзкогоВителлия{58}, теперь большей радостьюпринесли присягу на верность Веспасиану как своему императору. Сам Веспасианвыступил из Кесарии и отправился в Берит, где со всей Сирии и других провинцийожидали его многие посольства, вручившие ему от всех городов венки иприветственные адресы. И Муциан, правитель Сирии, также явился и доложил ему опреданности населения и покорности города.

7. Так как все шло навстречу желаниям Веспасиана и обстоятельства почтивполне складывались в его пользу, то ему пришло на ум, что не помимобожественного предначертания он взялся за кормило правления и что владычествоприсуждено ему высшей судьбой. Среди многочисленных других знамений{59}, предвещавших ему господство, он вспомнилтогда и слова Иосифа, который еще при жизни Нерона осмелился величать еготитулом императора (III, 8, 9). Он ужаснулся, когда вспомнил, что этот человексодержится у него еще в оковах, созвал поэтому Муциана с остальнымиполководцами и друзьями, охарактеризовал перед ними, во-первых, энергичныйхарактер Иосифа и как последний воевал с ним под Иотапатой, рассказал затем оего пророчестве, которое он тогда принимал за выдумку, навеянную страхом, икоторое, однако, как показали время и факты, исходило от Бога. «Было бы грешно,– продолжал он, – если бы этот человек, предсказавший мне господство исделавшийся выразителем воли Бога, продолжал бы оставаться в положениивоеннопленника и по-прежнему влачил бы кандалы». После этого он приказалпризвать Иосифа и освободить его от оков. Эта признательность, проявленнаяВеспасианом к чужому, послужила для [315] самих полководцевуказанием на лучшее будущее. Тит же, стоявший возле своего отца, в это времясказал: «Было бы справедливо, отец, если бы вместе с оковами снять с Иосифатакже и позор: если вместо того, чтобы развязать его от цепей, мы разрубимпоследние, тогда это будет равносильно тому, как будто он их никогда не носил».Таков именно обычай по отношению к тем, которые невинно были подвергнутыоковам. Император дал на это свое согласие: подошел слуга и разрубил цепи.Таким образом восстановлена была честь Иосифа в благодарность за егопророчество, и отныне стали относиться с доверием к его словам в вопросах обудущем.

После поражения и смерти Вителлия Веспасиан отправляется в Рим, а сын егоТит отправляется в Иерусалим.

1. Распустив посольства и разделив наместничества по заслугам идостоинствам, Веспасиан отправился в Антиохию и, обдумывая здесь, куда емупрежде всего направиться, пришел к решению, что римские дела для него важнеепохода в Александрию, так как в этом городе он был уверен, между тем как Римбыл волнуем Вителлием. Ввиду этого он послал Муциана в Италию во главезначительной армии из конницы и пехоты. Так как дело происходило зимой, тоМуциан не решался ехать морем и повел свое войско сухим путем через Каппадокиюи Фригию.

2. В то же время Антоний Прим{60}, бывшийтогда правителем Мёзии, поднялся оттуда с третьим легионом, чтобы также напастьна Вителлия. Последний выслал против него с многочисленным войском Цецинну, окотором он, вследствие победы его над Отоном, был высокого мнения. Скорыммаршем Цецинна выступил из Рима и столкнулся со своим противником у Кремоны вГаллии – пограничного города Италии. Убедившись здесь в силе и прекраснойорганизации неприятельского войска, он не отважился на сражение и, считая такжеобратное отступление опасным, решился на измену{61}. Он собрал подчиненных ему центурионов и трибунов истарался склонить их на переход к Антонию, умаляя в их глазах могуществоВителлия и возвышая, напротив, [316] силы Веспасиана. «Один, –сказал он, – имеет только титул властелина, а другой – силу. Лучше всего будетпоэтому, если они из нужды сделают доброе дело, и так как с оружием в руках онинеминуемо будут побеждены, то пусть добровольным решением предупредятопасность. Веспасиан в состоянии будет и без них покорить себе то, что ему ещеосталось, Вителлий же и при их помощи не сумеет отстоять даже и то, что ужеимеет».

3. Многими подобными увещаниями он их склонил и вместе со всем своим войскомперешел к Антонию. Но в ту же ночь солдатами овладело раскаяние, да и страхперед тем, кто их послал и который мог еще оказаться победителем. С обнаженнымимечами они напали на Цецинну и хотели убить его; и они бы это сделали, если бытрибуны на коленях не вымолили его спасения. Но они согласились только оставитьего в живых и заключили его в кандалы, как изменника, намеревавшись послать егок Вителлию. Как только узнал об этом Прим, он приказал трубить о выступлении иповел своих людей вооруженными против отпавших. Последние приняли сражение, нопосле краткого сопротивления показали тыл и бежали к Кремоне. Тогда Прим своимивсадниками отрезал им вход, перебил большую часть тех, которых оцепил, вместе состальными вторгся в город и отдал его солдатам на разграбление. Много чужих итуземных купцов погибло тогда{62}, как и всевойско Вителлия, состоявшее из 30200 человек. Впрочем, и Антоний потерял изсвоего мёзийского легиона 4500 человек. Цецинну он приказал освободить от окови послал его к Веспасиану для сообщения ему этих событий. Последний милостивопринял его и нежданными почестями покрыл позор его измены.

4. Известие о приближении Антония вселило также мужество Сабину в Риме: онпривлек на свою сторону войска, сосредоточившие в своих руках охрану города, иночью же занял ими Капитолий. Когда наступило утро, к нему еще примкнули многиезнатные граждане, в том числе также и сын его брата – Домициан, на которомглавным образом строили надежду на победу. Прим не особенно беспокоил Вителлия,но участники восстания Сабина наполнили его гневом. Жестокий по природе ижадный к благородной крови, он приказал приведенному им в Рим войску взятьприступом Капитолий. Штурмовавшие, равно как и сражавшиеся из храма, совершилимного подвигов храбрости, но германцы, в конце концов, благодаря своемучисленному превосходству, овладели холмом. Только Домициан и с ним многие[317] знатные римляне каким-то чудом спаслись, все жеостальная масса была разбита наголову; Сабин был приведен к Вителлию и казнен,а храм, после того, как солдаты разграбили находившиеся в нем священныеприношения, был предан огню{63}.

Только на один день позже прибыл в город Антоний со своим войском; отрядыВителлия стали против него и дрались в трех пунктах города, но были совершенноразбиты. Шатаясь от вина, подобно человеку, перед гибелью своей насытившемусяза обеденным столом, Вителлий вышел из своего дворца, но был схвачен чернью,которая поволокла его по улицам и, вдоволь наглумившись, убила его в самомРиме{64}. Он царствовал восемь месяцев ипять дней. Живи он больше, империи, кажется, не хватило бы для его обжорства{65}.

Прочих убитых насчитано было свыше пятидесяти тысяч. Это произошло в третийдень месяца апеллая. Через день вступил Муциан со своим войском и прежде всегоприказал людям Антония прекратить убийства, ибо последние обыскивали дома ипродолжали еще убивать солдат Вителлия и многих граждан из его приверженцев, неделая, впрочем, в своем ожесточении строгого разграничения. Затем он представилнароду Домициана в качестве правителя до прибытия его отца. Граждане,освобожденные теперь от всякого страха, радостно провозгласили Веспасианаимператором и праздновали его возвышение одновременно с падением Вителлия{66}.

5. Прибыв только что в Александрию{67},Веспасиан получил эти радостные известия из Рима. В то же время явилисьпосольства с приветствиями со всех частей покорного ему мира; город – второй повеличине после Рима – был тесен для нахлынувших масс людей. И вот теперь, когдаего власть была признана повсюду и Римское государство неожиданно спасено,Веспасиан опять обратился к не оконченной им еще задаче в Иудее. Сам онготовился в конце зимы ехать в Рим{68},вследствие чего он быстро закончил свои дела в Александрии, для завоевания жеИерусалима он послал своего сына Тита с отборным войском. Последний отправилсясухопутьем до Никополиса, двадцать стадий от Александрии, пересадил здесьвойско на корабли и плыл по Нилу до города Тмуиса, Мендесского округа{69}. Высадившись в этом месте, он пошелсухопутьем вперед и устроил стоянку возле городка Таниса. Вторую ночную стоянкуон имел в Ираклеополе, а третью – в Пелузии. Здесь он отдохнул два дня; натретий день он перешел через пелузийское [318] устье Нила;весь день шел по пустыне и остановился у храма Зевса Касийского{70}, на следующий день – у Остракины,безводной местности, жители которой привозят себе воду извне. После этого онотдохнул еще в Ринокоруре, достиг затем четвертой станции, Рафии, первогосирийского города, в пятый раз разбил лагерь под Газой, в следующий – подАскалоном, отсюда двинулся в Ямнию, затем – в Иоппию, а из Иоппии – в Кесарию,куда он намеревался стянуть и остальные военные силы. [319]

Примечания:

{2}

Малый Иордан – средний источник реки, короткий, но полноводный.

{3}

Гамала – значит верблюд. (Перев.)

{4}

Муциан – наместник Сирии, один из усерднейших сторонников Веспасиана.

{5}

То есть образовать «черепаху».

{6}

30 стадий – конечно, преувеличение. Скорее всего, речь идет о 3 стадиях.

{7}

Гисхала известна нам только из сообщения Иосифа.

{8}

Здесь назван Антипа, который идентичен с Антипой, упомянутым ранее (II, 17, 4). Это родственник царя Агриппы, государственный казначей.

{9}

Анан, сын Анана, возведенный в сан первосвященника Агриппой II. Во время восстания Анан был во главе охраны Иерусалима.

{10}

К этому времени сан первосвященника уже не переходил по наследству. Заявление Иосифа относится к предыдущему периоду. Со времени Ирода I и до описываемых событий сменилось 27 первосвященников. Все они были назначены царями.

{11}

То есть священническое отделение Иахин (1 Пар., 24, 17). (Перев).

{12}

По «Иудейским древностям» – Финес, по Талмуду – Пинхас; одни называют его землепашцем, другие – каменщиком. Пинхас, сын Самуила, был последним первосвященником и 83-м по счету, начиная от Аарона. Он заместил Матфию, сына Теофила, в последний раз назначенного Агриппой II. (Перев.)

{13}

Имя иудейского бога Иеговы первосвященники носили на золотой пластинке, прикрепленной ко лбу. Это имя правоверными иудеями вслух не произносилось.

{14}

Мидяне в данном случае – это ассирийцы.

{15}

В тексте сказано: «в лоб и голову». (Перев.)

{16}

Идумеяне за 200 лет до разрушения храма при Иоанне Гиркане были приневолены к принятию еврейской религии и с тех пор почти совершенно слились с иудеями, так что могли быть названы ими «соплеменниками». (Перев.)

{17}

Иешуа бен Гамала получил сан первосвященника за две меры динариев, данных Агриппе II его богатой женой Марфой. Он вытеснил тогда Иешуу – сына Дамная, который, в свою очередь, замещал Анана – сына Анана. Таким образом, Иешуа, о котором здесь идет речь, был третьим первосвященником.

{18}

Захария, сын Баруха, возможно, идентичен Захарии (Мф., 23, 35), возможно, сын Иуды спутан с сыном префекта.

{19}

Горион, возможно, идентичен Гориону, сыну Иосифа (IV, 3, 9).

{20}

Иосиф имеет в виду игру гладиаторов в театре.

{21}

Осада Иерусалима на некоторое время была отложена только по той причине, что, как пишет Тацит (Ист., V, 13), «потребовалось время для постройки осадных машин всех возможных видов, и изобретенных древними, и придуманных современными мастерами».

{22}

На западном берегу Мертвого моря, упоминается в Библии и Талмуде, ныне Айп-Джиди. (Перев.)

{23}

Гадара не могла быть главным городом Переи, так как принадлежала к Декаполису. Непонятна эта неточность Иосифа Флавия.

{24}

Все эти города и небольшие поселения находились в районе Иордана и на северо-восточном побережье Мертвого моря.

{25}

Пропретор Гай Юлий Виндекс, возмущенный тиранией Нерона, предложил своему войску низвергнуть его и возвести на престол правителя Испании Гальбу. (Перев.)

{26}

Описание этих событий есть у Диона Кассия (63, 22-24) и у Плутарха (Гальба, 4).

{27}

Бетлептефитская топархия не названа Иосифом Флавием среди топархий (III, 3, 5). Находится она между Эммаусом и Идумеей.

{28}

Маборф – древний Сихем.

{29}

Холмы, находящиеся на востоке от Мертвого моря, состоят из тяжелой горной породы, содержащей до 20 % железа.

{30}

О пророке Елисее, оздоровившем источник и сделавшем его животворным, говорится в Библии (4 Цар., 2, 19-22). (Перев.)

{31}

Бальзам использовали как лекарство, а также как ароматическое вещество. Он широко экспортировался и приносил прибыль.

{32}

Хенна – благовонное масло.

{33}

Из плодов миробалана производили масло для лечебных целей, а также изготовляли черную краску, плоды употребляли при дублении кож.

{34}

Следует, конечно, читать: «тяжела». (Перев.)

{35}

Вода, содержащая в изобилии соли, меняет свой цвет в зависимости от освещенности.

{36}

«Содомские яблоки» – красивые на вид, но несъедобные. Иосиф здесь пересказывает сюжет о наказании города Содома за грехопадение его жителей.

{37}

Нерон бежал из Рима и по дороге покончил жизнь самоубийством в 68 г. н. э.

{38}

Нимфидий – с 65 г. н. э. преторианский префект, предпринял попытку покушения на Нерона, но был убит преторианской гвардией.

{39}

Тигиллин – с 62 г. н. э. также преторианский префект, доверенный Нерона, покончил с собой после неудачи заговора против Отона.

{40}

Описание этих событий имеется у Диона Кассия (63, 27) и у Светония (Нерон, 47).

{41}

Тацит (Ист., II, 1-2) поспешное возвращение Тита объясняет его любовью к Беренике. Веспасиан отправил в Рим Агриппу с целью доставлять и вербовать на месте приверженцев.

{42}

Древность Хеброна подтверждается Библией (Чис., 13, 23), где говорится, что город уже существовал в третьем тыс. до н. э.

{43}

Над гробницами, где покоятся Сарра, Авраам, Исаак и Иаков, позже была надстроена мечеть.

{44}

Дерево это уже в IV в. н. э. не существовало, но в окрестностях города сохранился дуб, который многие смешивали с упомянутым Иосифом деревом. (Перев.)

{45}

Отон был на престоле только с января до апреля 69 г. н. э.

{46}

Вителлий был назначен еще Гальбой начальником легионов Нижнего Рейна. (Перев.)

{47}

Иосиф обнаружил, что часть идумеян отделилась от армии раньше.

{48}

Адиабенский царь Изат так же, как и его мать Елена, нарушившая иудейскую веру, построил в Иерусалиме пирамиду-гробницу. Их родственница Гратта неизвестна.

{49}

Первосвященник Матфия, сын Боефа, позже был казнен Симоном (V, 13, 1).

{50}

Обычай возвещения наступления субботы соблюдался и после разрушения храма. (Перев.)

{51}

Западный пограничный город Нижнего Египта. (Перев.)

{52}

Город на крайнем восточном рукаве Нила. (Перев.)

{53}

Древняя гавань Александрии находилась восточнее дамбы, которая соединяла город с островом Фарос. В настоящее время гавань расположена с западной стороны.

{54}

Это так называемый Фаросский маяк, который считался одним из семи чудес света. Он стоял на скале и по своей высоте не уступал пирамидам.

{55}

Агриппа и его сестра Береника склонили александрийского еврея Александра на сторону Веспасиана. В знак благодарности за верность Александра Риму император поставил ему еще при жизни памятник в Вечном городе. Береника содействовала возвышению императорского дома Веспасиана (Флавиев) из-за любви к Титу.

{56}

Мёзия – римская провинция с 15 г. до н. э., находилась на территории современной Сербии; население – фракийские племена (мёзы, геты, бессы и др.). Позже разделена на две провинции: Нижняя и Верхняя Мёзия.

{57}

Паннония – римская провинция с 10 г. до н. э. Она занимала земли западной части современной Венгрии, северной части Югославии и восточной части Австрии.

{58}

Они были преданы Отону и мстили Вителлию за ниспровержение последнего.

{59}

О других предзнаменованиях сообщают Тацит (Ист., П, 78), Светоний (Веспасиан, 5) и Дион Кассий (I, 14, 1).

{60}

Антоний Прим командовал седьмым легионом в Паннонии. Ему присоединили третий легион (Галльский), который стоял в Мёзии.

{61}

В Кремоне Цецинна получил известие, что флот, стоявший в Равенне, принял сторону Веспасиана; он пал духом и предложил своему войску последовать этому примеру. (Перев.)

{62}

Немецкий исследователь Г. Вебер (Всеобщая история / Перев. Андреева. Т. 4. М., 1892. С. 224) пишет, что воины Веспасиана насытили свою свирепость и алчность грабежами и неистовством. Убивая всех, они не брали в плен никого.

{63}

Описанные здесь Иосифом события не согласуются с римскими источниками.

{64}

«Охваченный жестокостью, город был неузнаваем и безобразен, – говорит Тацит (Ист., III, 83). – Бушует битва, падают раненые, а рядом люди принимают ванны или пьянствуют; среди потоков крови и валяющихся мертвых тел разгуливают уличные женщины и мужчины, подобные им; роскошь и распутство мирного времени, а рядом жестокость и преступления, как в городе, захваченном врагом; безумная ярость и ленивый разврат владеют столицей... Никому и в голову не пришло хоть на минуту отказаться от обычных развлечений; события, разыгравшиеся на улицах города, казалось, придавали празднику еще больше блеска. Все ликовали, все захлебывались от восторга...»

{65}

Вителлий славился обжорством, превзойдя в этом искусстве таких «мастеров», как Калигула и Нерон. По словам Светония (Вит., 13), на каждый обед Вителлия тратилось не меньше 400 000 сестерций. (Перев.)

{66}

С убийством Вителлия начался террор в Риме. Воины Веспасиана свирепствовали, грабили, убивали, совершая всякие бесчинства. Ни Антоний, ни Муциан не могли этого остановить. Домициан и тогда был уже известен дурными пристрастиями, в которых себя не ограничивал.

{67}

Где он прекратил вывоз хлеба в Рим. (Перев.)

{68}

Веспасиан торопился ехать в Рим, так как его сын Домициан показал свое стремление к господству.

{69}

Тмуис-столица Мендесского округа (XVII нома), расположенного в восточной дельте Нила.

{70}

Храм Зевса (Юпитера) Кассийского находился на горе Кассийской, южнее Сирбонского озера.