Книга V ТЕРПСИХОРА

1. Первым из городов на Геллеспонте персидское войско во главе с Мегабазом, оставленное Дарием в Европе, покорило Перинф (перинфяне не желали признать владычества Дария). Уже раньше Перинф потерпел жестокое поражение от пеонов. Этим-то пеонам, живущим на Стримоне, божество изрекло оракул идти войной на перинфян. [Изречение оракула гласило]: “Если из стана, расположенного против перинфян, их громко окликнут по имени, то пеоны должны нападать; в противном же случае – не двигаться”. Пеоны так и поступили. Перинфяне же разбили стан перед воротами своего города, и здесь по их вызову произошло тройное единоборство. Два воина, два коня и два пса вступили в бой. Одержав победу в двух поединках, перинфяне от радости запели пеан592. Пеоны же приняли слова этого пеана за изречение оракула. Они рассуждали между собой так: “Прорицание оракула исполнилось. Дело теперь за нами!”. Тогда пеоны напали на перинфян, когда те затянули пеан, и разбили врага наголову, так что немного их осталось в живых.

2. Вот какую беду перинфянам еще раньше пришлось претерпеть от пеонов. Теперь же персы и Мегабаз все же одолели их численностью, хотя они доблестно сражались за свободу. Овладев Перинфом, Мегабаз повел войско через Фракию и покорил царю все города и народности вдоль побережья. Таково было повеление Дария покорить Фракию.

3. Народ фракийский после индийцев – самый многочисленный на земле593. Будь фракийцы только единодушны и под властью одного владыки, то, я думаю, они были бы непобедимы и куда могущественнее всех народов. Но так как они никогда не могли прийти к единодушию, то в этом-то и коренилась их слабость. Племена их в каждой местности носят особые названия. Нравы и обычаи у всех одинаковы, кроме гетов, травсов и племен, живущих севернее крестонеев594.

4. О деяниях гетов и их вере в бессмертие я уже рассказывал595. Образ жизни травсов в общем такой же, как и у других фракийских племен. Только обычаи при рождении и кончине у них особенные. А именно, вот какие. [При рождении] родные усаживаются вокруг новорожденного младенца и горюют о том, сколько бедствий ему предстоит еще перенести в жизни. При этом перечисляют все людские горести и заботы. Напротив, погребение покойников у них проходит с шутками и весельем596. Ведь мертвые, [по мнению гетов], уже избавились от всех жизненных зол и печалей и ведут радостную и блаженную жизнь.

5. У племен же, обитающих севернее крестонеев, существует вот какой обычай. Когда кто-нибудь из племени умирает, то его жены (а у всех их много жен) начинают жаркий спор (при ревностном участии друзей): какую из них покойник-муж любил больше всех. Разрешив спор, мужчины и женщины осыпают супругу-избранницу похвалами и ближайшие родственники закалывают ее на могиле и затем предают земле вместе с супругом. Остальные же жены сильно горюют, [что выбор пал не на них]: ведь это для них – величайший позор597.

6. Обычаи прочих фракийцев вот какие: детей своих они продают на чужбину. [Целомудрия] девушек они не хранят, позволяя им вступать в сношение с любым мужчиной598. Напротив, [верность] замужних женщин строго соблюдают и покупают себе жен у родителей за большие деньги. Татуировка [на теле] считается у них [признаком] благородства599. У кого ее нет, тот не принадлежит к благородным. Человек, проводящий время в праздности, пользуется у них большим почетом. Напротив, к земледельцу они относятся с величайшим презрением. Наиболее почетной они считают жизнь воина и разбойника. Таковы самые замечательные их обычаи.

7. Богов фракийцы чту т только трех: Ареса, Диониса и Артемиду600. А их цари (в отличие от остального народа) больше всех богов почитают Гермеса и клянутся только им. По их словам, и сами они произошли от Гермеса601.

8. Погребальные обряды богатых фракийцев вот какие. Тело покойника выставляют на три дня. При этом закалывают жертвенных животных всякого рода и после погребальных воплей устраивают тризну. Затем тело сжигают или иным способом предают земле602и, насыпав курган, устраивают различные состязания. Высшие награды назначаются за единоборство, смотря по важности [состязания]. Это погребальные обычаи фракийцев.

9. О том, какие племена обитают дальше к северу от Фракии, никто достоверно сказать не может. Области за Истром, по-видимому, необитаемы и беспредельны. Впрочем, об одной только народности за Истром я могу получить сведения: эта народность – сигинны. Одеваются они в мидийскую одежду. Кони у сигиннов, как говорят, покрыты по всему телу косматой шерстью в 5 пальцев длины. [Кони эти] маленькие, низкорослые и слишком слабосильные, чтобы возить на себе человека. Запряженные же в повозку, они бегут очень резво. Поэтому люди в этой стране ездят на колесницах. Пределы земли сигиннов простираются почти до [области] энетов на Адриатическом море. Они считают себя [потомками] мидийских переселенцев. А как они попали туда из Мидии, я не могу объяснить. Впрочем, пожалуй, все может случиться за столь огромный промежуток времени. Сигиннами, впрочем, лигии, живущие к северу от Массалии603, зовут мелких торговцев, а жители Кипра – копья.

10. По рассказам фракийцев, в области за Истром обитают пчелы604и из-за них-де проход далее невозможен. Мне-то такие рассказы кажутся во всяком случае невероятными: ведь эти насекомые, по-видимому, не выносят холода. Скорее, думается мне, эти северные страны необитаемы, именно, из-за холодов. Такие рассказы передают об этой стране, побережье которой Мегабаз подчинил персам.

11. Едва перейдя Геллеспонт, Дарий тотчас же вспомнил о великой услуге, оказанной ему Гистиеем из Милета и о совете Коя из Митилены. Он повелел им прибыть в Сарды и предложил по [их собственному] выбору просить [любой] милости. Гистией, который был уже тираном Милета, не желал больше никакой тирании, но просил дать ему во владение местность Миркин в земле эдонян, где он хотел основать город. Так вот, Гистией выбрал эту землю. Кой же, который не был тираном, но простым гражданином, попросил царя сделать его тираном Митилены.

12. Царь удовлетворил желание их обоих, и они отправились в места по своему выбору. Вышло, однако, так, что Дарий из-за одного случая, который ему пришлось наблюдать, приказал Мегабазу покорить пеонов и изгнать их из Европы в Азию. Два пеона, именно Пигрет и Мантиес, прибыли в Сарды по возвращении Дария в Азию вместе со своей сестрой, девушкой статной и красивой (братья сами хотели сделаться владыками пеонов). Воспользовавшись случаем, когда Дарий однажды, восседая перед воротами города, разбирал тяжбы, они сделали вот что. Братья нарядили сестру как можно красивее и послали с сосудом на голове за водой. Девушка вела за собой коня, привязанного на поводу к руке, и пряла лен. Проходя мимо, она привлекла внимание Дария, потому что ее действия были необычны для персов, лидийцев и какого-либо другого народа Азии. Удивленный царь послал несколько своих телохранителей с приказанием посмотреть, что станет делать девушка с конем. Телохранители следовали за ней сзади. А она, придя к реке, напоила коня, а затем наполнила сосуд водой и пошла опять назад мимо царя тем же путем с сосудом на голове, ведя привязанного к руке коня и вращая веретено.

13. А Дарий, дивясь и рассказу [телохранителей], и тому, что видел сам, повелел привести женщину пред свои очи. Когда ее привели, то пришли и ее братья, которые неподалеку “на страже стояли”605. На вопрос Дария, откуда она родом, юноши отвечали, что они пеоны, а это – их сестра. Царь же спросил, что за люди пеоны, где они живут и зачем пришли в Сарды. А те отвечали, что пришли они отдать себя под его покровительство. Пеония же расположена на реке Стримоне, а Стримон течет вблизи Геллеспонта; они – потомки тевкров из Трои. Все это юноши рассказывали, а царь спросил: все ли женщины там такие же трудолюбивые, как эта. Юноши и это охотно подтвердили, потому что ради этого-то они и привели сестру к царю.

14. Тогда Дарий написал послание Мегабазу, которого он оставил военачальником во Фракии606, с повелением изгнать пеонов с их родины и привести к нему вместе с женами и детьми. Тотчас же всадник поспешил с этой вестью к Геллеспонту и, переправившись через пролив, вручил послание Мегабазу. А Мегабаз прочитал послание и, взяв фракийских проводников, выступил в поход на пеонов.

15. Когда пеоны узнали, что персы идут войной на них, то, собрав войско, двинулись к морскому побережью: они думали, что персы придут оттуда. Так пеоны стояли на море, готовясь отразить нападение Мегабазова войска. Персы же, проведав о том, что пеоны собрались и заняли проход у моря, избрали верхний путь [по горам], так как у них были проводники. Затем тайно от пеонов персы напали на их города, лишенные защитников. Напав таким образом, персы легко овладели ими. При вести о том, что их города в руках персов, [войско] пеонов немедленно рассеялось и каждый [воин] возвращался в свой город и сдавался персам. Так-то племена пеонов: сириопеоны, пеоплы и все пеоны, обитавшие [в области] вплоть до озера Прасиады, были изгнаны из родных земель и уведены в Азию.

16. Племена же у горы Пангея – доберы, агрианы, одоманты – и племена на самом озере Прасиада вообще не были покорены Мегабазом. Он пытался, правда, изгнать также и племена, жившие на самом озере. А живут эти племена вот как: среди озера стоит на высоких опорных сваях связанный [из досок] помост, куда ведет с суши узкий проход по одному мостику. А сваи, подпирающие помост, забивало в древние времена сообща все племя. Впоследствии же был введен вот такой обычай: каждый собирающийся жениться должен принести с горы под названием Орбел и вколотить за одну женщину по три опорных сваи. Но у каждого пеона много жен. Живут же пеоны там вот как: у каждого есть на этом помосте хижина, где он живет, с люком, [проделанным] в помосте и ведущим в озеро. Маленьких детей они привязывают за ногу веревкой, чтобы те не упали в воду. Своих коней и вьючный скот они кормят рыбой. Рыбы там так много, что если открыть люк и опустить [в озеро] пустую корзину, то спустя немного времени вытащишь ее, полную рыбы. В озере водится рыба двух пород: папрак и тилон.

17. Итак, покоренные племена пеонов персы увели в Азию. А Мегабаз после покорения пеонов отправил в Македонию послов – семь персов, наиболее важных после него самого людей в войске607. Этих людей отправили послами к Аминте с требованиями земли и воды царю Дарию. От озера Прасиады ведет кратчайший путь в Македонию608. К озеру непосредственно примыкает рудник, который впоследствии приносил Александру ежегодный доход талант серебра. За этим рудником возвышается гора под названием Дисорон, а за ней уже – Македония.

18. Итак, эти персидские послы прибыли [в Македонию], предстали перед Аминтой и затем потребовали земли и воды царю Дарию. Аминта же обещал дать и то и другое и пригласил послов на угощение. Царь устроил роскошный пир и любезно угощал персов. А после пира персы, продолжая без удержу бражничать, сказали вот что: “Друг-македонянин! У нас, персов, когда мы задаем пир, есть обычай приводить к столу наших наложниц и жен. Ты столь радушно принял нас и так великолепно угостил и даже хочешь дать царю землю и воду, исполни же [для нас] этот наш обычай”. Аминта ответил на это: “У нас нет этого в обычае: мужчины и женщины [пируют] у нас отдельно. Но поскольку таково ваше желание, а вы – наши владыки, то будь по-вашему”. После этих слов Аминта велел послать за женщинами. Женщины явились на зов и уселись в ряд против персов. Тут персы при виде красивых женщин стали говорить Аминте, что он поступил неумно [и не угодил им]. Лучше уж было бы женщинам вообще не являться, чем прийти и сидеть напротив, как помрачение очам. Тогда Аминта был вынужден приказать женщинам сесть рядом с персами. Но едва женщины успели пересесть, как персы стали хватать их за груди, так как напились сверх меры, и некоторые пытались даже целовать женщин.

19. При виде этого Аминта хотя и возмущался, но все же старался сохранить спокойствие, так как сильно боялся персов. Александр же, сын Аминты, который также был участником пира и видел все это, как человек молодой и не вкусивший еще [жизненных] невзгод, не мог смолчать и с негодованием сказал Аминте вот что: “Отец! В твои годы тебе лучше бы отдохнуть и больше не пить: Я же останусь с гостями и приготовлю им все, что нужно”. Аминта понял, что Александр затеял недоброе дело и сказал: “Сын мой! По твоим гневным словам я понимаю, что ты отсылаешь меня, замыслив что-то недоброе. Поэтому прошу тебя оставить этих людей в покое, чтобы не погубить нас. Сдерживайся и не обращай внимания на происходящее. Что же до твоего совета уйти, то я согласен”.

20. Когда Аминта после этого вышел, Александр сказал персам: “Эти женщины, друзья, всецело в вашем распоряжении. Вы можете по желанию спать со всеми или только с некоторыми из них. Подайте только знак о вашем желании. А теперь уже пора спать, и, как я вижу, вы сильно опьянели. А этих вот женщин прошу вас отпустить совершить омовение. После чего и ждите их”. Персы согласились, и Александр отослал женщин в женский покой. Сам же он велел переодеть в женские одежды столько же безбородых юношей и, дав им кинжалы, ввел в покой. А персам Александр сказал вот что: “Персы! Кажется, вы попировали на славу! Все, что у нас есть и что мы могли достать, – все перед вами! И даже – что для нас самое дорогое – мы отдали в ваше распоряжение наших матерей и сестер, чтобы вы поняли, какие почести мы воздали вам по заслугам. А царю, пославшему вас, сообщите, какой радушный прием оказал вам эллин, правитель Македонии, угостив вас и предоставив ложе!”. После этого Александр приказал каждому юноше под видом женщины сесть рядом с персом. А когда персы стали хватать юношей, те перебили их.

21. Такая печальная участь постигла самих послов и их свиту (ведь они привезли с собой челядь и повозки со всем обычным у персов скарбом). Так вот, все это вместе с самими послами бесследно исчезло. Вскоре после этого персы, конечно, начали тщательные поиски этих людей. Однако Александр сумел ловко замять это дело. А именно, он подкупил перса Бубара, главу персидских должностных лиц, посланных на розыск пропавших послов, отдав ему огромную сумму денег и свою сестру Гигею. Так-то [дело] о гибели этих персов было улажено609.

22. А то, что эти македонские цари, потомки Пердикки, – действительно эллины, утверждают не только они сами, но и я убежден в этом. Кроме того, и судьи Олимпийских состязаний признали это. Когда Александр пожелал принять участие в состязаниях и для этого прибыл в Олимпию, то эллины, участники состязаний, требовали его исключения610. Эти состязания, говорили они, для эллинов, а не для варваров. Александр же доказал, что он аргосец, и судьи признали его эллинское происхождение. Он принял участие в беговом состязании и пришел к цели одновременно с победителем. В общем дело обстояло так.

23. Мегабаз же прибыл с пеонами к Геллеспонту. Оттуда он приказал перевезти их через пролив и привел в Сарды. А Гистией из Милета уже начал строить город на пожалованной ему Дарием земле в награду за сохранение моста (земля же эта под названием Миркин находилась на реке Стримоне). Мегабаз услышал о том, что делает Гистией, и, как только прибыл с пеонами в Сарды, сказал Дарию вот что: “Царь! Что это ты сделал, разрешив этому дошлому и хитрому эллину построить город во Фракии? Там огромные корабельные леса и много [сосны] для весел, а также серебряные рудники. В окрестностях обитает много эллинов и варваров, которые, обретя в нем своего вождя, будут день и ночь выполнять его повеления. Не позволяй ему этого делать, иначе тебе грозит война в твоем собственном царстве. Прикажи ему явиться к тебе и заставь прекратить работы. А когда ты его захватишь в свои руки, сделай так, чтобы он больше уже не возвращался к эллинам”.

24. Этими словами Мегабаз легко убедил Дария, так как царь ясно видел, какие последствия будет иметь строительство города. После этого Дарий послал вестника в Миркин с повелением передать [тирану] вот что: “Гистией! Так говорит царь Дарий. Размышляя [о благе и судьбе моего царства], я не нахожу никого преданнее тебя как лично мне, так и моей державе. И в этом меня убедили не слова, а дела твои. Я задумал совершить ныне великие деяния. Поэтому непременно явись ко мне, ибо я желаю сообщить тебе об этом”. Гистией поверил этим словам (да к тому же и очень гордился быть царским советником) и прибыл в Сарды. По прибытии же в Сарды Дарий сказал ему вот что: “Гистией! Послал я за тобою вот почему. Как только я возвратился из Скифии и ты пропал с глаз моих, я вскоре почувствовал, что больше всего жалею о твоем отсутствии и о том, что не могу беседовать с тобой. Я убежден, что высшее благо на земле – это мудрый и верный друг. То и другое я обрел в тебе, и моя судьба подтверждает это. Итак, хорошо ты поступил, придя ко мне, и я предлагаю тебе вот что: оставь Милет и вновь основанный город во Фракии, иди со мною в Сусы и там разделяй со мною как мой сотрапезник611и советник все, что у меня есть”.

25. Так сказал Дарий. Затем царь поставил сатрапом Сард своего сводного брата Артафрена и вместе с Гистиеем отбыл в Сусы. Отана же он назначил начальником войска в Приморской области. Отец этого Отана – Сисамн был одним из царских судей. За то, что этот Сисамн, подкупленный деньгами, вынес несправедливый приговор, царь Камбис велел его казнить и содрать кожу. Кожу эту царь приказал выдубить, нарезать из нее ремней и затем обтянуть ими судейское кресло, на котором тот восседал в суде. Обтянув кресло [такими ремнями], Камбис назначил судьей вместо Сисамна, которого казнил и велел затем содрать кожу, его сына, повелев ему помнить, на каком кресле восседая он судит.

26. Этот-то Отан, который должен был судить на таком кресле, стал тогда преемником Мегабаза в звании главного военачальника. Он завоевал Византий и Калхедонию, овладел Антандром в Троаде и Лампонием. Затем на лесбосских кораблях завоевал Лемнос и Имброс (оба этих острова тогда еще населяли пеласги)612.

27. Лемносцы же, правда, мужественно сражались, но все же после долгого сопротивления были побеждены. Правителем над уцелевшими лемносцами персы поставили Ликарета, сына Меандрия, брата царя Самоса. Этот-то Ликарет затем скончался правителем Лемноса [...]613Причина же была вот какая. Отан всех их обращал в рабство, обвинял одних за отказ служить персам в походе на скифов, а других в [предательских] нападениях на войско Дария при возвращении.

28. Такие дела совершил Отан как военачальник. Затем для эллинских городов пришли (хотя и ненадолго) лучшие времена. Но вскоре на Ионию вновь обрушились невзгоды из Наксоса и Милета. Наксос ведь был тогда богаче других островов, а Милет в то время процветал как никогда – ни раньше, ни позже. Это была жемчужина Ионии. За два поколения до этого Милет раздирали гражданские распри, пока паросцы не примирили [враждующие партии]. Милетяне выбрали в посредники именно паросцев из всех эллинов.

29. А примирили их паросцы вот как. Когда знатнейшие жители Пароса прибыли в Милет, то увидели там дотла разоренных жителей и объявили, что желают обойти их поля. Так паросцы и сделали: они обошли всю Милетскую область из конца в конец. Если им случалось заметить в опустошенной стране хорошо возделанный участок, то они записывали имя хозяина. Лишь немного таких участков им удалось найти при обходе всей страны. По возвращении в город паросцы созвали народное собрание и передали управление городом тем [немногим хозяевам], чьи участки были хорошо возделаны. [Сделали же они так] потому, по их словам, что тот, кто заботится о своем участке, будет так же хорошо заботиться и об общем достоянии. Прочим милетянам, которые раньше бунтовали, паросцы приказали подчиняться [назначенным ими] людям.

30. Так-то паросцы примирили милетян. А теперь невзгоды, вновь разразившиеся над Ионией, начались из-за этих двух городов. Произошло же это вот как. Из Наксоса народ изгнал несколько богатых граждан. Изгнанники прибыли в Милет. Правителем же Милета был тогда Аристагор, сына Молпагора, зять и двоюродный брат Гистиея, Лисагорова сына, которого Дарий удерживал у себя в Сусах. Гистией ведь был тираном Милета и, когда эти наксосцы – прежние гостеприимцы614Гистиея – прибыли в Милет, как раз находился в Сусах. Они стали просить Аристагора дать им какой-нибудь [отряд] войска, чтобы [с его помощью] вернуться на родину. Аристагор же сообразил, что, возвратив изгнанников, он может стать владыкой острова615, и сказал им вот что (прикрывая свой замысел дружественными связями их с Гистиеем): “Сам я, конечно, не могу обещать вам выставить столь большое войско, чтобы вернуть вас из изгнания на Наксос против воли господствующей в городе партии. Ведь, как я слышу, у наксосцев есть 8000 гоплитов и много военных кораблей. Впрочем, я хочу сделать все, что возможно, и думаю действовать вот как. Артафрен – мой друг, а Артафрен, как вы знаете, – сын Гистаспа и брат царя Дария. Он повелевает всеми народами и городами на побережье Азии. Под его начальством большое войско и много кораблей. Этот-то человек, как я думаю, уж, конечно, сделает все, что мы его ни попросим”. Услышав эти слова, наксосцы поручили Аристагору устроить это дело наилучшим образом. Артафрену они велели обещать подарки, а расходы на содержание войска, по их словам, они возьмут на себя. Они совершенно уверены далее, что появись только [персы] у острова, как наксосцы тотчас же выполнят все их приказания так же, как и прочие островитяне. Тогда ведь ни один из Кикладских островов еще не был под властью Дария.

31. Итак, Аристагор прибыл в Сарды и рассказал Артафрену об острове Наксосе: “[Остров этот], правда, небольшой, но красивый и плодородный и находится поблизости от Ионии; здесь большие богатства и много рыбы. Поэтому выступи в поход на эту землю и возврати на остров изгнанников. И если ты только это сделаешь, то у меня есть много денег и помимо [сумм], назначенных на содержание войска (ведь эта-то обязанность по справедливости должна лежать на нас, предводителях). Затем ты сможешь завоевать царю не только Наксос, но и зависимые от него острова: Парос, Андрос и другие, так называемые Киклады. Отсюда ты легко сможешь напасть на Евбею – большой богатый остров, не меньше Кипра – и без труда его завоевать. Сотни кораблей довольно, чтобы захватить все эти острова”. Артафрен же отвечал ему так: “Ты пришел в царский дом с добрыми вестями. Все, что ты советуешь, – хорошо. Только вместо сотни весной у тебя должно быть готово две сотни кораблей. Впрочем, на это следует испросить согласие самого царя”.

32. Аристагор же, услышав такой ответ, чрезвычайно обрадованный, возвратился в Милет. А Артафрен поcлал [вестника] в Сусы сообщить царю предложение Аристагора. Дарий дал согласие, и Артафрен снарядил тогда 200 триер и большое войско из персов и союзников. Во главе войска царь поставил Мегабата, перса из рода Ахеменидов, двоюродного брата Артафрена и Дария. С его-то дочерью впоследствии обручился Павсаний, сын Клеомброта, лакедемонянин (если только верен слух), так как он [Павсаний] захотел стать владыкой Эллады. Итак, назначив Мегабата военачальником, Артафрен послал войско Аристагору.

33. Мегабат же вместе с Аристагором, ионийским флотом и наксосскими изгнанниками отплыл из Милета, держа курс якобы к Геллеспонту. Дойдя до Хиоса, он бросил якорь у Кавкасов, чтобы с северным ветром переправиться оттуда на Наксос. Однако Наксосу не суждено было погибнуть при этом походе, и вот какой случай его спас. Обходя однажды сторожевые посты на кораблях, Мегабат на одном миндийском корабле вовсе не нашел стражи. В яростном гневе он приказал телохранителям схватить капитана этого корабля, по имени Скилак, связать его и просунуть через бортовой люк616таким образом, чтобы голова торчала снаружи, а туловище находилось внутри. Когда Скилак был уже связан, кто-то сообщил Аристагору, что Мегабат, мол, велел связать его гостеприимца из Минда и подвергнуть позорному наказанию. Аристагор явился к Мегабату и стал упрашивать простить Скилака. Но перс оставался неумолим, и тогда Аристагор пошел сам и освободил Скилака. Узнав об этом, Мегабат пришел в негодование и [теперь] обратил свой гнев на Аристагора. А тот сказал: “Что тебе до моих дел? Разве Артафрен не послал тебя, чтобы повиноваться мне и плыть, куда я прикажу? Зачем ты суетишься и суешься не в свое дело?”. Так сказал Аристагор. А Мегабат в бешенстве с наступлением ночи отправил корабль на Наксос сообщить наксосцам все замыслы против них.

34. Наксосцы вовсе не ожидали, что этот флот нападет на них. Но теперь, получив такое известие, они немедленно перенесли все запасы хлеба с полей в город, заготовили для осады продовольствие и воду и восстановили городские стены. Так они подготовились к предстоящей войне. А когда враги из Хиоса переправились на кораблях к Наксосу, то нашли там все готовым к защите и осаждали город четыре месяца. Израсходовав, наконец, все привезенные с собой деньги (да и самому Аристагору пришлось также истратить огромные средства, а осада между тем поглощала все больше денег), персы построили наксосским изгнанникам крепость и с большим уроном вернулись в Азию.

35. Итак, Аристагор не смог выполнить своего обещания Артафрену. К тому же его угнетали еще и расходы на содержание войска, которые нужно было оплачивать; затем его беспокоили тяжелое состояние войска и тревожные опасения, что его ссора с Мегабатом будет стоить ему владычества над Милетом. Все эти опасения внушили Аристагору мысль поднять восстание против персов. А как раз в это время прибыл к Аристагору из Сус вестник от Гистиея (на голове у вестника были написаны письмена) с советом отложиться от царя. Ведь Гистией желал склонить Аристагора к восстанию, но не мог найти другого безопасного способа [передать свой совет], так как все дороги [из Сус] охранялись. Тогда Гистией велел обрить голову своему верному слуге, наколол на голове татуировкой знаки, а затем, подождав, пока волосы отрастут, отослал его в Милет. Гистией дал слуге только одно поручение: прибыв в Милет, просить Аристагора обрить ему волосы и осмотреть голову. Знаки же на голове слуги, как я уже сказал, призывали к восстанию. А Гистией поступил так, потому что вынужденное пребывание в Сусах было для него великим несчастьем. В случае же восстания он определенно надеялся, что его отпустят к морю. Не решись же Милет на восстание, Гистией не мог бы рассчитывать когда-нибудь опять попасть туда.

36. Так вот, эти-то соображения и заставили Гистиея послать упомянутого вестника, и именно как раз в то время в силу стечения всех этих обстоятельств Аристагор решился на восстание. Аристагор собрал своих приверженцев на совет, изложил им свой замысел и рассказал о предложении Гистиея. Все остальные [присутствующие] соглашались с ним и советовали начать восстание. Только один логограф Гекатей был вообще против войны с персидским царем617. При этом Гекатей сначала перечислил все подвластные Дарию народности и указал на персидскую военную мощь. Затем, когда ему не удалось убедить совет, он предложил добиться по крайней мере хотя бы господства на море. По его словам, он не видит иной возможности успеха, так как ему прекрасно известна слабость военной силы милетян, как только взять из святилища в Бранхидах сокровища618– посвятительные дары лидийского царя Креза. Тогда-то, он совершенно уверен, Милет добьется господства на море, и таким образом и сокровища будут в их руках, и враги не смогут их разграбить. Сокровища же эти были весьма велики, как я уже рассказал в первой части моего труда. Этот совет милетяне также не приняли; тем не менее они решили начать восстание. Один из милетян должен был отплыть в Миунт к флоту, возвратившемуся с Наксоса, и попытаться захватить военачальников на кораблях.

37. С этим поручением был отправлен Иатрагор. Ему удалось хитростью захватить многих из них: между прочим, Олиата, сына Ибаноллия из Милас; Гистиея, сына Тимна из Термер; Коя, сына Эрксандра, которому Дарий пожаловал во владение Митилену; Аристагора, сына Гераклида из Кимы, и многих других. Так-то Аристагор открыто поднял восстание и пустил в ход все средства во вред Дарию. Прежде всего он для вида уничтожил тиранию и установил демократию в Милете для того, чтобы милетяне добровольно примкнули к восстанию. После этого Аристагор сделал то же самое и в остальной Ионии – одних тиранов он изгнал, а других, которых успел захватить на кораблях после похода против Наксоса, выдал тем городам, чтобы снискать их расположение, откуда тираны были родом.

38. Лишь только митиленцы захватили Коя, как вывели его за город и побили камнями. Кимейцы же, напротив, отпустили своего тирана. Так же поступило и большинство других городов. Милетянин Аристагор же, устранив тиранов, предоставил каждому городу выбор [военачальников], а сам затем отплыл на триере послом в Лакедемон. Ведь ему было нужно найти могущественного союзника.

39. А в Спарте Анаксандрид, сын Леонта, тогда уже более не царствовал. Он скончался, и царем стал сын его Клеомен, который получил престол не по доблести, а в силу происхождения. Супругой Анаксандрида была дочь его брата. Хотя царь любил ее, но детей у них не было. При таких обстоятельствах эфоры призвали Анаксандрида к себе и сказали: “Если ты сам не заботишься о своем потомстве, то мы не допустим, чтобы угас род Еврисфена. Так как твоя супруга не рожает, то отпусти ее и возьми себе другую. Если ты это сделаешь, то спартанцы будут тебе за это признательны”. Анаксандрид же ответил, что не сделает ни того, ни другого: не подобает им советовать и уговаривать его отвергнуть неповинную супругу и ввести в дом другую. Он не намерен подчиняться им.

40. После этого эфоры и геронты держали совет и затем предложили Анаксандриду вот что: “Мы понимаем твою привязанность к теперешней супруге. А ты сделай в угоду нам по крайней мере вот что (иначе спартанцам придется принять против тебя другие меры). Мы не требуем, чтобы ты отпустил твою теперешнюю супругу. Ты можешь, как и прежде, любить ее и оставить все супружеские права, но должен взять вторую жену, которая родит тебе детей”. Анаксандрид на такое предложение согласился. После этого у него были две жены, и он вел два хозяйства, совершенно вразрез со спартанскими обычаями.

41. Спустя немного времени вторая жена родила царю этого вот Клеомена и подарила наследника престола спартанцам. Но случилось так, что и первая жена, ранее бывшая бездетной, как раз теперь забеременела (так удивительно совпали эти события). Когда же [выяснилось, что она] действительно ожидает ребенка, то родственники второй жены, узнав об этом, подняли шум и с негодованием стали говорить, что она просто хвастается и хочет подбросить [чужого] ребенка. Когда же настало время ей родить, эфоры уселись около роженицы, так как не доверяли ей, и стали наблюдать. А она родила Дориея, а вскоре затем зачала Леонида и сразу же после него – Клеомброта. Некоторые передают даже, что Клеомброт и Леонид были близнецами. Напротив, родительница Клеомена, вторая жена царя, дочь Принетада, Демарменова сына, больше уже не рожала.

42. Клеомен же, по рассказам, был несколько слабоумен, со склонностью к помешательству. Дорией, напротив, всегда первенствовал среди сверстников и прекрасно понимал, что по доблести престол должен принадлежать ему. Таков был его образ мыслей. Поэтому после кончины Анаксандрида, когда лакедемоняне по закону как старшего возвели на престол Клеомена, Дорией разгневался и не захотел признать царем Клеомена. Он попросил спартанцев себе людей в спутники и выселился на чужбину, даже не вопросив дельфийского оракула, в какой земле ему следует поселиться, и не выполнив никаких обычаев, установленных в таких случаях. В гневе он отплыл в Ливию, а путь ему указывали жители Феры. Прибыв в Ливию, Дорией основал поселение в прекрасной местности на реке Кинипе619. Отсюда, однако, спустя два года его изгнали маки, ливийцы и карфагеняне, и ему пришлось возвратиться в Пелопоннес.

43. Здесь же ему некто Антихар из Элеона посоветовал, согласно изречениям оракула Лаию, основать поселение в земле Геракла в Сикелии620. Антихар сказал Дориею, что вся Эрикинская область принадлежит Гераклидам, потому что сам Геракл владел ею. А Дорией, услышав это, отправился в Дельфы вопросить оракул: получит ли он землю, в которой хочет поселиться. Пифия же отвечала ему, что получит. Тогда Дорией взял с собой тех же самых поселенцев, с которыми он плавал в Ливию, и отплыл вдоль берегов Италии [в Сикелию].

44. В то время (по рассказам сибаритов) город Сибарис и царь Телис собирались идти войной на Кротон. Кротонцы в страхе обратились к Дориею за помощью и получили ее. Дорией принял участие в походе на Сибарис и помог завоевать город. Это, как передают сибариты, совершил Дорией и его спутники. Напротив, кротонцы утверждают, что ни один чужеземец не принимал участия в войне с сибаритами, кроме элейца Каллия из рода Иамидов; а этот последний участвовал вот как. Каллий бежал от Телиса, тирана сибаритов, и прибыл к ним, потому что, гадая по жертвам о войне с Кротоном, он получил неблагоприятные предзнаменования. Это говорят кротонцы.

45. В доказательство же и те и другие приводят вот что. Сибариты – священный участок и храм у сухого русла реки Крафий. Этот-то храм, по их словам, воздвиг Дорией Афине под названием Крафийской после взятия города. Далее, как думают сибариты, смерть самого Дориея – самое важное доказательство того, что он поступал противно велениям оракула. Если бы Дорией не уклонился от основной цели своего похода, а выполнил бы повеление оракула (ради чего и был послан), то завоевал бы и удержал Эрикинскую землю и не погиб бы со своим войском. Напротив, кротонцы ссылаются на обширные и прекрасные поместья, пожалованные элейцу Каллию в Кротонской области, которыми еще и в мое время владели его потомки. Дориею же и его потомкам кротонцы не пожаловали ничего. И если бы Дорией действительно участвовал в войне с сибаритами, то, конечно, они пожаловали бы ему земли, еще гораздо более обширные, чем Каллию. Вот доказательства, которые оба города приводят в пользу своих утверждений. Каждый может принять то из них, чему он [больше] склонен верить.

46. А вместе с Дориеем плыли еще другие спартанские поселенцы – Фессал, Паребат, Келей и Еврилеонт. После прибытия в Сикелию со всем флотом они были, однако, побеждены в битве с финикиянами и эгестейцами и погибли. Только один из вождей переселенцев, Еврилеонт, остался в живых. Он собрал остатки войска и захватил Миною, поселение селинунтцев и помог селинунтцам освободиться от их тирана Пифагора. После низвержения тирана Еврилеонт сам захотел стать тираном Селинунта и на короткое время захватил власть в городе. Однако селинунтцы подняли восстание и убили его у алтаря Зевса Агорея, где он нашел убежище.

47. Среди спутников Дориея, павших вместе с ним, был некто Филипп, сын Бутакида, кротонец, обрученный с дочерью Телиса, царя сибаритов (он поэтому был изгнан из Кротона). Потеряв надежду на этот брак, он отплыл в Кирену. Отсюда на собственной триере и с людьми, нанятыми на свои средства, он присоединился к переселенцам. Он был олимпийским победителем и самым красивым из эллинов своего времени. За его красоту эгестейцы воздали ему исключительные почести, как никому другому. На его могиле воздвигли храм и приносят ему жертвы [как герою].

48. Так-то нашел свой конец Дорией. Примирись он с царем Клеоменом и останься в Спарте, он мог бы сам стать царем Лакедемона. Ведь Клеомен царствовал очень недолго и умер, не оставив сына, а только одну дочь, по имени Горго.

49. Итак, Аристагор, тиран Милета, прибыл в Спарту, когда царем там был еще Клеомен. Вступив с царем в переговоры, Аристагор, по словам лакедемонян, принес с собой медную доску, где была вырезана карта всей земли, а также “всякое море и реки”621. И вот, явившись к царю, Аристагор сказал ему вот что: “Клеомен! Не удивляйся, что я столь поспешно прибыл сюда. Наше положение ужасно. То, что мы, дети ионян, стали из свободных людей теперь рабами – величайший позор и скорбь не только нам самим, но и для всех остальных эллинов, и особенно для вас, потому что вы стоите во главе Эллады. Поэтому заклинаю вас эллинскими богами: спасите единокровных ионян от рабства! Этого вы легко можете добиться. Ведь варвары вовсе не отличаются мужеством, вы же достигли высшей военной доблести. А сражаются варвары вот как: у них есть луки и короткие копья, в бой идут в штанах, с островерхими шапками на голове. Поэтому вы легко можете одолеть их. К тому же народы, обитающие на этом материке, гораздо богаче всех остальных: прежде всего – золотом, потом – серебром, медью, пестрыми одеждами, вьючными животными и рабами. Стоит вам лишь пожелать, и все это будет ваше. Живут же эти народы рядом друг с другом, вот как я тебе покажу. Вот здесь соседи ионян – лидийцы; их земля плодородная и богата серебром”. Говоря это, Аристагор показывал земли на карте, вырезанной на меди, которую он принес с собой. “А вот здесь, – продолжал Аристагор, – на востоке с лидийцами граничат фригийцы; их страна весьма богата скотом и самая плодородная из всех, что я знаю. Далее, после фригийцев идут каппадокийцы, которых мы зовем сирийцами. Их соседи – киликийцы, земля которых вот здесь доходит до [Средиземного] моря, где лежит, как ты видишь, остров Кипр. Они платят царю ежегодно дань в 500 талантов. С киликийцами вот здесь граничат армении (они также богаты скотом), а с армениями – матиены, которые живут вот в этой стране. Затем следует вот эта земля киссиев, а в ней на этой вот реке Хоаспе лежит город Сусы, где пребывает великий царь и находятся его сокровища. Если вы завоюете этот город, то смело можете спорить в богатстве с самим Зевсом. К чему вам воевать за незначительные и даже скудные земли с равными вам по силам врагами, как мессенцы? Или с аркадцами и аргосцами, у которых нет ни золота, ни серебра, из-за чего вы готовы биться не на жизнь, а на смерть? Если есть возможность легко овладеть всей Азией, то к чему вам завоевывать другие земли?”. Так говорил Аристагор, а Клеомен отвечал: “Друг из Милета! Подожди три дня, и я дам тебе ответ!”.

50. На этом тогда дело и кончилось. Когда же наступил назначенный день для ответа и они встретились в условленном месте, Клеомен спросил Аристагора: “Сколько дней пути от берегов Ионийского моря до [столицы] персидского царя?”. Тут Аристагор, человек, впрочем, хитрый, который сумел бы ловко обмануть царя, совершил ошибку. Ведь если он хотел завлечь спартанцев в Азию, то ему следовало бы скрыть истину, а он все-таки решил сказать правду, именно, что идти до царской столицы надо три месяца622. Тогда Клеомен, не дав Аристагору закончить дальнейшую речь об этом пути, сказал: “Друг из Милета! Покинь Спарту до захода солнца! Ты хочешь завести лакедемонян в землю на расстоянии трехмесячного пути от моря: это совершенно неприемлемое условие для них!”.

51. Так сказал Клеомен и отправился домой. Аристагор же взял оливковую ветвь и пошел вслед за царем. Войдя затем в дом Клеомена, он попросил выслушать его как просителя, молящего о защите, но предварительно отослать ребенка (рядом с Клеоменом стояла его единственная дочь, по имени Горго, восьми или девяти лет). Клеомен велел Аристагору высказать свои пожелания и смело говорить при девочке. Тогда Аристагор сначала предложил царю 10 талантов за исполнение своей просьбы. Когда Клеомен отказался, Аристагор стал предлагать царю все больше и больше денег, пока не пообещал 50 талантов. Тогда девочка воскликнула: “Отец! Чужеземец подкупит тебя, если ты не уйдешь!”. Клеомен обрадовался совету дочери и ушел в другой покой, а Аристагору, ничего не добившись, пришлось покинуть Спарту. Ему не удалось даже обстоятельнее рассказать об этом пути к царской столице.

52. С этим путем в Сусы дело обстоит ведь так. На всем его протяжении есть царские стоянки и отличные постоялые дворы, и весь путь про ходит по населенной и безопасной стране. Двадцать таких стоянок расположено на пути через Лидию и Фригию на расстоянии 941/2 парасангов. Из Фригии путь ведет непосредственно к реке Галису, где есть [горный] проход, через [ворота] которого необходимо пройти для переправы через реку. У [ворот] прохода находится сторожевое укрепление с сильной охраной623. За рекой следует Каппадокия, и по ней на расстоянии 104 парасангов до границы Киликии расположено 28 стоянок. На этой границе надо пройти через два прохода и миновать два сторожевых укрепления624; на пути через Киликию – три стоянки на расстоянии 151/2 парасангов. Границу Киликии и Армении образует судоходная река по имени Евфрат625. В Армении находится 15 стоянок с заезжими домами и сторожевым укреплением на протяжении 561/2 парасангов. Из этой [Армении] путь ведет в Матиену; [здесь] 34 стоянки на расстоянии 136 парасангов. По этой стране протекают четыре судоходных реки626. Через все эти реки надо переправляться на судах. Первая река – Тигр, затем вторая и третья под [одним] названием Забат. Но это – разные реки, и начинаются они не в одной местности. Первая из упомянутых рек течет из Армении, а вторая – из Матиены. Четвертая же река называется Гинд. Ее Кир в свое время разделил на 360 каналов. Затем путь идет [через эти проходы] в страну Киссию, где на расстоянии 421/2 парасангов находится 11 стоянок до реки Хоаспа, которая также судоходна. На ней лежит город Сусы. Всех этих стоянок от Сард до Сус 111 и столько же постоялых дворов.

53. Если этот царский путь правильно измерен парасангами и если 1 парасанг равен 30 стадиям (что так и есть на самом деле), то из Сард до царского дворца в Сусах (по имени Мемнония) 13 500 стадий, так как путь составляет 450 парасангов. Если считать на каждый день по 150 стадий, то на весь путь придется как раз 90 дней.

54. Таким образом, Аристагор из Милета совершенно правильно указал лакедемонянину Клеомену, что до царской столицы надо идти три месяца. Если же кто пожелает точнее узнать продолжительность пути, то я могу и это сообщить: следует добавить к этому еще путь от Эфеса до Сард. И действительно, все расстояние от берегов Эллинского моря до Сус, которые называются также Мемноновым градом, – 14 040 стадий. Ведь от Эфеса до Сард 540 стадий, и поэтому трехмесячный путь удлиняется на три дня627.

55. Между тем, покинув Спарту, Аристагор прибыл в Афины, которые тогда только что освободились от тиранов, именно вот каким образом. Гиппарха, сына Писистрата и брата тирана Гиппия, убили Аристогитон и Гармодий по происхождению Гефиреи (Гиппарху ясно предвозвестило его участь сновидение). После его смерти тирания в Афинах продолжала существовать еще четыре года и была не менее, а скорее даже более жестокой, чем прежде.

56. А сновидение Гиппарха было вот какое. В ночь перед Панафинейским праздником предстал Гиппарху во сне статный и красивый человек и обратился к нему с такими загадочными словами:

Сердцем, о лев, терпеливым терпи нестерпимую муку.

Рок справедливою карою всех нечестивцев карает.

На следующее утро Гиппарх сообщил (как доподлинно известно) об этом сне снотолкователям. А затем, не обратив больше внимания на сновидение, устроил торжественное шествие628, где и нашел себе смерть.

57. Гефиреи же, к которым принадлежали убийцы Гиппарха, по их собственным словам, пришли первоначально из Эретрии. А, как я узнал из расспросов, они были [по происхождению] финикиянами, прибывшими вместе с Кадмом в землю, теперь называемую Беотией. Здесь они поселились, получив по жребию Танагрскую область. Отсюда кадмейцев сначала изгнали аргосцы, а этих Гефиреев затем изгнали беотийцы, и они пришли в Афины. Афиняне же приняли их .в число граждан на известных условиях, наложив на них много ограничений, не стоящих упоминания629.

58. А финикияне эти, прибывшие в Элладу с Кадмом (среди них были и упомянутые Гефиреи), поселились в этой земле и принесли эллинам много наук и искусств и, между прочим, письменность, ранее, как я думаю, неизвестную эллинам630. Первоначально у кадмейцев письмена были те же, что и у остальных финикиян. Впоследствии же вместе с изменением языка постепенно изменилась и форма букв. В то время из эллинских племен соседями их были в большинстве областей ионяне. Они переняли от финикиян письменность, изменили также по-своему немного форму букв и назвали письмена финикийскими (что было совершенно справедливо, так как финикияне принесли их в Элладу)631. Ионяне также издревле называют книги кожами, потому что при отсутствии папируса они писали на козьих и овечьих шкурах632. Еще и поныне многие варварские народности пишут на таких шкурах633.

59. И мне самому пришлось видеть в святилище Аполлона Исмения в беотийских Фивах кадмейские письмена634, вырезанные на нескольких треножниках и большей частью сходные с ионийскими. Надпись на одном треножнике гласит:

Амфитрион меня посвятил, одолев телебоев.

Эта надпись, быть может, относится ко временам Лаия, сына Лабдака, внука Полидора, правнука Кадма.

60. На другом треножнике начертана шестистопным размером вот такая надпись:

Скей, кулачный боец, тебе Аполлон-дальновержец,

Верх одержав, посвятил меня, жертвенный дар несравненный.

Этот Скей, быть может, был сыном Гиппокоонта. Если только это – он, а не тезка посвятившего сына Гиппокоонта, то треножник относится ко времени Эдипа, сына Лаия.

61. На третьем треножнике также надпись в шестистопном размере, гласящая:

Лаодамант сей треножник тебе, Аполлон остроокий,

Царь иждивеньем своим посвятил как дар несравненный.

При этом-то царе Лаодаманте, сыне Этеокла, изгнанные аргосцами кадмейцы направились в землю энхелеев. Гефиреи же остались в стране, но впоследствии, теснимые беотийцами, ушли в Афины. В Афинах они воздвигли святилища, к которым остальные афиняне, однако, не имеют никакого отношения. Эти святилища сильно отличаются от других святилищ, особенно же – святилище и тайные обряды Деметры Ахейской.

62. Так вот, я рассказал о сновидении Гиппарха и о происхождении Гефиреев, к роду которых принадлежали его убийцы. Теперь я должен снова возвратиться к повествованию о том, как афиняне освободились от тиранов. Итак, Гиппий правил как тиран и был сильно ожесточен против афинян из-за убиения Гиппарха. В это время Алкмеониды, афинский род, изгнанный Писистратидами после попытки вместе с другими изгнанниками возвратиться с помощью военной силы (при этой попытке освободить Афины они потерпели даже жестокое поражение), укрепили местечко Лепсидрий к северу от [дема] Пеонии. Отсюда Алкмеониды строили всяческие козни Писистратидам. Так, они получили от амфиктионов подряд на сооружение теперешнего дельфийского храма, которого тогда еще не существовало. Так как они были богатым и уже издревле уважаемым родом, то и воздвигли храм, еще более великолепный, чем предполагалось по замыслу. Хотя по договору они должны были строить храм из известкового туфа, но соорудили фасад его из паросского мрамора.

63. Итак, по рассказам афинян, Алкмеониды во время пребывания в Дельфах подкупили Пифию деньгами, чтобы она всякий раз, как спартанцы вопрошали оракул, по частному ли делу или от имени государства, возвещала им [волю божества] освободить Афины. Получая постоянно одно и то же изречение, лакедемоняне наконец отправили войско во главе с Анхимолием, сыном Астера, человеком, весьма влиятельным в городе, изгнать Писистратидов из Афин (хотя спартанцы находились с Писистратидами в самой тесной дружбе). Ведь они считали веление божества важнее долга к смертным. А отправили войско спартанцы морем на кораблях. Пристав к берегу в Фалере, Анхимолий высадил свое войско. Писистратиды же проведали заранее о походе и вызвали помощь из Фессалии, так как у них уже прежде был заключен союз с фессалийцами. По просьбе Писистратидов фессалийцы единодушно решили послать тысячу всадников с царем Кинеем из Кония во главе. С такими союзниками Писистратиды придумали вот какой способ войны. Они велели вырубить деревья на Фалернской равнине, так что эта местность стала доступной для действий [фессалийской] конницы. Затем они двинули эту конницу против спартанского войска. При стремительной атаке [фессалийцев] погибло много спартанцев и среди них сам Анхимолий. Уцелевшие воины были оттеснены к кораблям. Так закончился первый поход из Лакедемона, и в Алопеках в Аттике (близ храма Геракла, что в Киносарге) есть могила Анхимолия.

64. После этого лакедемоняне снарядили в поход на Афины более многочисленное войско во главе с царем Клеоменом, сыном Анаксандрида, но отправились на этот раз не морским путем, а по суше. Когда спартанцы проникли в Аттику, то их прежде всего встретила [фессалийская] конница, но после схватки быстро обратилась в бегство, оставив на месте более 40 убитых. Уцелевшие же тотчас прямым путем возвратились в Фессалию. А Клеомен вместе с афинянами, желавшими свободы, занял нижний город и стал осаждать тиранов, которые заперлись в Пеларгической крепости.

65. Однако лакедемоняне, конечно, никогда бы не захватили [крепости и] Писистратидов (они ведь не намеревались вести осады, а Писистратиды сумели хорошо обеспечить себя продовольствием и питьевой водой). После немногих дней безуспешной осады спартанцы возвратились бы в Спарту, если бы тут не произошло события, рокового для осажденных и счастливого для осаждающих: сыновья Писистратидов попались в плен при попытке тайно увезти их из Аттики в безопасное место. Это обстоятельство смешало все расчеты Писистратидов, и им пришлось взамен выдачи детей сдаться на поставленных афинянами условиях: покинуть Аттику в течение пяти дней. Писистратиды удалились в Сигей на Скамандре после 36-летнего владычества над афинянами. Писистратиды, так же как и прежние афинские цари из рода Кодра и Меланфа, первоначально были пришельцами из Пилоса и потомками Нелея635. Поэтому-то Гиппократ в память Несторова сына Писистрата дал своему сыну то же имя Писистрат. Так-то афиняне освободились от тиранов. А что “совершили они достойного упоминания и какие беды претерпели”636после освобождения [от тиранов] и до восстания Ионии против Дария, именно до прибытия в Афины милетянина Аристагора с просьбой о помощи, – об этом-то я прежде всего и хочу рассказать.

66. Афины, правда, уже и прежде были великим городом, а теперь после освобождения от тиранов стали еще более могущественными. Двое людей стояли тогда во главе города: Алкмеонид Клисфен, который, как говорят, подкупил Пифию, и Исагор, сын Тисандра (предков его я, однако, не могу назвать). Его родичи, впрочем, приносят жертвы Зевсу Карийскому. Эти-то люди боролись за власть в городе. Клисфен потерпел поражение и стал заискивать перед простым народом. После этого он заменил четыре филы, на которые прежде делились афинские граждане, десятью новыми. Прежние названия фил, которые назывались по именам четырех сыновей Иона – Гелеонта, Эгикора, Аргада и Гоплета637, он отменил и взял названия по именам других племенных героев и, кроме того, чужого – Эанта. А это имя он взял (хотя Эант и не был афинянин), потому что тот был соседом и союзником города.

67. Это преобразование Клисфен, мне думается, произвел, подражая своему деду с материнской стороны, тирану Сикиона. Этот-то старший Клисфен во время войны с Аргосом запретил рапсодам устраивать состязания в Сикионе потому именно, что в эпических песнях Гомера почти всюду воспеваются аргосцы и Аргос. Затем тиран хотел изгнать из страны [героя] Адраста, сына Талая, храм которого стоял и поныне стоит на самой рыночной площади в Сикионе, за то, что тот был аргосцем. Клисфен прибыл в Дельфы вопросить оракул, изгнать ли ему Адраста. Пифия же изрекла ему в ответ: Адраст – царь Сикиона, а он [Клисфен] – только жестокий тиран. По возвращении домой, так как бог не позволил тирану уничтожить почитание Адраста, Клисфен стал придумывать средства, как бы заставить Адраста добровольно уйти из Сикиона. Когда он решил, что средство найдено, то послал в беотийские Фивы и велел сказать, что желает призвать в Сикион героя Меланиппа, сына Астака. Фиванцы согласились, а Клисфен призвал Меланиппа в Сикион, посвятил ему священный участок у самого пританея и воздвиг храм в самом неприступном месте города. Призвал же Клисфен Меланиппа (это тоже нужно добавить) потому, что тот был заклятым врагом Адраста из-за убийства Адрастом его брата Мекистея и тестя Тидея. После посвящения храма Клисфен отнял у Адраста жертвоприношения и празднества и отдал их Меланиппу. Сикионцы же всегда воздавали Адрасту великие почести. Ведь он был сыном дочери Полиба и получил [царскую] власть в Сикионе после кончины не имевшего сыновей царя Полиба. Среди других почестей, которые сикионцы оказывали Адрасту, они прославляли еще и его “страсти”638[представлениями] трагических хоров. Вместо Диониса они таким образом почитали Адраста. Клисфен же передал теперь [трагические] представления Дионису, а остальной культ – Меланиппу.

68. Так Клисфен поступил с Адрастом. А названия дорийских фил он заменил другими, чтобы они не были одинаковыми с аргосскими. При этом он позволил себе издевательства над сикионцами. Так, он выбрал новые имена [фил] от свиньи и осла и прибавил к ним только окончания. Только своей собственной филе он дал имя от слова “власти” [?????], именно архелаи, других же назвал гиаты, онеаты и хереаты. Такие названия носили там филы не только при Клисфене, но и еще 60 лет после его кончины. Затем [сикионцы] пришли к взаимному соглашению и восстановили прежние названия фил: гиллеи, памфилы и диманты. К ним они добавили еще четвертую филу и назвали ее членов эгиалеями по имени сына Адраста Эгиала.

69. Это сделал Клисфен Сикионский. Клисфен же Афинский, сын дочери Клисфена Сикионского (названный по имени деда), в подражание своему тезке Клисфену так же, думается, презирал ионян, как и тот дорийцев, и равным образом не желал, чтобы имена фил у афинян были одинаковыми с ионянами. Ведь, как только Клисфен привлек на свою сторону ранее бесправный народ афинский, он изменил названия фил и увеличил их число. Именно он поставил вместо четырех старост фил десять и распределил также демы по десяти на каждую филу. Теперь, когда народ был на стороне Клисфена, он был гораздо сильнее своих противников.

70. Исагор же на этот раз был побежден и со своей стороны придумал вот что. Он призвал на помощь лакедемонянина Клеомена, который был его гостеприимцем со времени осады Писистратидов. Впрочем, ходили слухи о связи Клеомена с женой Исагора. И вот Клеомен сначала отправил в Афины глашатая с требованием изгнать Клисфена и вместе с ним много других афинян, над которыми, как он считал, “тяготела скверна”. Это все он сделал по наущению Исагора. Действительно, Алкмеониды и их приверженцы были повинны в кровопролитии, но ни сам он639, ни его друзья не были причастны [к нему].

71. “Запятнанными же скверной” афиняне назывались вот почему. Был в Афинах некто Килон, победитель в Олимпии. Он до того возгордился, что стал добиваться тирании. С кучкой своих сверстников он пытался захватить акрополь. Когда это ему не удалось, Килон сел как “умоляющий о защите” у кумира богини. Старосты навкрарий640, которые тогда правили Афинами, склонили Килона с товарищами уйти оттуда, обещав сохранить им жизнь. Вина же за убиение Килона и его приверженцев лежит на Алкмеонидах. Это событие произошло еще до времени Писистрата.

72. Когда Клеомен через глашатая потребовал изгнать Клисфена и запятнанных скверной, сам Клисфен тайно бежал из города. Тем не менее Клеомен явился в Афины с небольшим отрядом и по прибытии изгнал 700 семейств, запятнанных скверной, по указанию Исагора. Затем царь вновь сделал попытку распустить совет641и отдать всю власть в руки 300 приверженцев Исагора. Когда совет воспротивился и не пожелал подчиниться, Клеомен, Исагор и их приверженцы захватили акрополь. Остальные же афиняне объединились и осаждали [акрополь] два дня. А на третий день они заключили [с осажденными] соглашение, по которому все лакедемоняне покинули страну. Тогда исполнилось прорицание, данное Клеомену. Ведь, когда Клеомен поднялся на акрополь, чтобы занять его, он вступил также в священный покой богини642якобы с целью помолиться ей. Не успел царь переступить порог, как жрица поднялась с седалища и сказала: “Назад, чужеземец из Лакедемона! Не вступай в святилище! Ведь сюда не дозволено входить дорийцам!”. А тот возразил: “Женщина! Я – не дориец, а ахеец”. Так, вот, Клеомен пренебрег прорицанием [жрицы] и все-таки силой проник [в святилище] и поэтому должен был снова покинуть страну со своими лакедемонянами. Остальных же [приверженцев] Исагора афиняне заключили в оковы и казнили. В числе казненных был и дельфиец Тимесифей, о силе и доблестных деяниях которого я мог бы рассказать очень многое.

73. Так-то сторонники Исагора были заключены в оковы и казнены. Афиняне же после этого возвратили Клисфена и 700 семейств, изгнанных Клеоменом, и отправили посольство в Сарды заключить союз с персами643: они были убеждены ведь, что предстоит война с Клеоменом и лакедемонянами. Когда посольство прибыло в Сарды и изложило свое поручение, то Артафрен, сын Гистаспа, сатрап Сард, спросил: “Что это за народ, где обитает и почему ищет союза с персами”. Получив разъяснение послов, сатрап дал им такой краткий ответ: “Если афиняне дадут царю землю и воду, то он заключит союз, если же нет, то пусть уходят”. Послы же, желая заключить союз, согласились, приняв это на свою ответственность. Впрочем, по возвращении на родину они подверглись суровому осуждению за эти самостоятельные действия.

74. Между тем Клеомен считал себя крайне оскорбленным афинянами на словах и на деле и стал собирать войско со всего Пелопоннеса. О цели похода царь, правда, умалчивал, хотя желал отомстить афинскому народу и поставить тираном Исагора (Исагор ведь вместе с ним покинул акрополь). Так вот, Клеомен с большим войском вступил в Элевсин, а беотийцы по уговору заняли Эною и Гисии, пограничные селения в Аттике. А с другой стороны напали халкидяне и стали опустошать аттические поля. Афиняне же хоть и оказались между двух огней, но решили потом припомнить это беотийцам и халкидянам и выступили против пелопоннесцев в Элевсине.

75. Когда оба войска должны были уже сойтись для битвы, сначала коринфяне сообразили, что поступают несправедливо, одумались и возвратились домой. За ними последовал Демарат, сын Аристона, второй спартанский царь, стоявший во главе лакедемонского войска вместе с Клеоменом. До этого времени он был в согласии с Клеоменом. Из-за этой-то распри в Спарте был издан закон, запрещающий обоим царям вместе идти в поход (прежде ведь отправлялись в поход оба царя). А когда теперь один из царей был отстранен от начальства над войском, то и один из Тиндаридов должен был оставаться дома: ведь до этого оба Тиндарида как помощники и защитники выступали в поход [со спартанским войском]644.

76. И вот когда остальные союзники в Элевсине увидели, что лакедемонские цари в распре, а коринфяне покинули боевые ряды, то и сами также возвратились домой. Так-то дорийцы в четвертый раз вторглись в Аттику. Дважды приходили они врагами и дважды – на защиту афинской демократии. Первый раз – в то время, когда основали Мегары (этот поход будет, пожалуй, правильно отнести ко временам афинского царя Кодра).Второй же и третий раз спартанское войско вышло из Спарты, чтобы изгнать Писистратидов. А четвертое вторжение – теперешнее, когда Клеомен во главе пелопоннесцев вступил в Элевсин. Так-то теперь в четвертый раз дорийцы проникли в Аттическую землю.

77. Итак, это вражеское войско бесславно распалось. Тогда афиняне, решив отомстить, сначала пошли войной на Халкиду. Беотийцы же выступили на помощь халкидянам к Еврипу. Заметив идущих на помощь беотийцев, афиняне решили прежде напасть на них, чем на халкидян. Афиняне вступили в сражение с беотийцами и одержали полную победу: множество врагов они перебили и 700 человек взяли в плен. Еще в тот же самый день афиняне переправились на Евбею, напали на халкидян и также одолели их. После победы они оставили 4000 клерухов-поселенцев на земле гиппоботов (гиппоботами назывались халкидские богачи)645. Пленных халкидян вместе с беотийскими пленниками афиняне также бросили в оковах в темницу. Через некоторое время пленники, правда, были отпущены за выкуп в 2 мины. Оковы же, которыми они были связаны, афиняне повесили на акрополе. Оковы эти находились там еще и до моего времени и висели на стене, опаленной пожаром [в войне] с мидянами, против святилища на западной стороне. На десятую часть выкупа [за пленников] афиняне посвятили богине медную четверку коней. Она стоит сразу налево при входе в пропилеи на акрополе. Надпись на ней гласит:

Рать беотян и халкидян совместную мы укротили,

Гордых афинян сыны, подвигом бранным своим.

Мрачной темницей и цепью железной их буйство смирили

И десятину Палладе сих посвятили коней.

78. Итак, могущество Афин возрастало. Ясно, что равноправие для народа не только в одном отношении, но и вообще – драгоценное достояние. Ведь, пока афиняне были под властью тиранов, они не могли одолеть на войне ни одного из своих соседей. А теперь, освободившись от тирании, они заняли безусловно первенствующее положение. Поэтому, очевидно, под гнетом тиранов афиняне не желали сражаться как рабы, работающие на своего господина; теперь же после освобождения каждый стал стремиться к собственному благополучию.

79. Так обстояли дела у афинян. Фиванцы же после этого отправили послов в Дельфы вопросить оракул об отмщении афинянам. А Пифия ответила: одним им не удастся отомстить афинянам, и приказала фиванцам созвать “собрание, полное шума”646, и просить о помощи ближайших соседей. По возвращении послы созвали народное собрание и сообщили изречение оракула. Узнав от послов, что им следует обратиться за помощью к ближайшим соседям, фиванцы сказали: “Разве не ближайшие наши соседи танагрийцы, коронейцы и феспийцы? Они всегда ведь охотно сражаются на нашей стороне и помогают нам. Почему же нам нужно еще просить их об этом? Нет, нужно думать, что смысл изречения оракула иной!”647.

80. Во время обсуждения [в собрании] один из слушателей сказал: “Мне думается, я понимаю, что имеет в виду наше изречение оракула. Как гласит сказание, у Асопа648было две дочери – Фива и Эгина. Они были сестрами, и поэтому, я полагаю, бог советует нам просить помощи у эгинцев”. Так как никто, по-видимому, не мог дать лучшего совета, то фиванцы тотчас же отправили на Эгину послов, согласно изречению оракула, просить о помощи эгинцев как своих ближайших [родственников]. На просьбу фиванцев эгинцы обещали прислать им помощниками Эакидов649.

81. Когда же фиванцы в союзе с Эакидами пытались напасть на афинян и потерпели тяжкое поражение, то снова отправили послов на Эгину: они отказываются от помощи Эакидов и просят о помощи людьми. Тогда эгинцы, кичась своим великим богатством, вспомнили о стародавней своей вражде к Афинам и по просьбе фиванцев начали теперь без объявления войну с афинянами. Ведь в то время как афиняне теснили беотийцев, эгинцы переправились на военных кораблях в Аттику и опустошили Фалер и много других мест на побережье. Этим они и нанесли великий урон афинянам.

82. Стародавняя же вражда эгинцев к афинянам началась вот отчего. В Эпидавра земля не давала плодов. Об этой беде эпидаврийцы вопросили оракул в Дельфах. Пифия же повелела им воздвигнуть кумиры Дамии и Авксесии, и тогда их несчастья кончатся. Затем эпидаврийцы вопросили бога: сделать ли им кумиры из меди или из мрамора. Пифия же не позволила им ни того, ни другого, но только из ствола взращенной человеком маслины. Тогда эпидаврийцы попросили афинян разрешения вырубить маслину650, так как они считали афинские маслины самыми священными. Впрочем, говорят, что в то время нигде не было маслин, кроме как в Афинах. Афиняне согласились при условии, если эпидаврийцы будут ежегодно приносить жертвенные дары Афине Палладе и Эрехфею. Эпидаврийцы приняли эти условия и, получив просимое, воздвигли кумиры, вырезанные из этих маслин. Тогда их земля стала вновь приносить плоды, и эпидаврийцы выполнили свое обещание.

83. В это время и еще ранее эгинцы находились в зависимости от Эпидавра. Между прочим, для ведения судебных дел и улаживания споров между гражданами эгинцам тогда приходилось ездить в Эпидавр. С этого времени, однако, эгинцы начали строить военные корабли и необдуманно отложились от Эпидавра. При враждебных столкновениях эгинцы наносили [большой] урон эпидаврийцам, так как они господствовали на море, и даже похитили у них упомянутые кумиры Дамии и Авксесии. Кумиры эти эгинцы взяли с собой и воздвигли их в глубине страны в месте под названием Эя (приблизительно в 20 стадиях от города). Поставив там эти кумиры, эгинцы приносили богиням жертвы и умилостивляли их [плясками] и насмешливыми песнями женских хоров. Каждой богине они назначали по 10 хорегов. В песнях этих хоров, впрочем, никогда не высмеивались мужчины, а всегда только местные женщины. Существуют, впрочем, такие же священные обряды и у эпидаврийцев, а кроме того, еще и тайный культ651.

84. Между тем после похищения этих кумиров эпидаврийцы перестали выполнять свои обязательства афинянам. Тогда афиняне через послов выразили эпидаврийцам свое негодование. Эпидаврийцы же, приведя доводы, объявили, что вовсе ни в чем не виноваты. Пока эти кумиры, говорили они, были в их стране, они выполняли свои обязательства. Афиняне же должны требовать жертвенных даров от згинцев, потому что кумиры ведь теперь у них. Тогда афиняне отправили послов на Эгину с требованием возвратить кумиры. Эгинцы же отвечали, что у них нет никаких дел с афинянами.

85. Так вот, после отказа эгинцев, по афинскому преданию, на Эгину была послана от имени всей общины одна триера с афинскими гражданами. Прибыв на Эгину, они пытались стащить эти кумиры с подножий, так как они ведь были изготовлены из афинского дерева, и увезти их. Так как статуи нельзя было таким способом сдвинуть с места, то афиняне накинули на них канаты и потащили. В то время когда они тянули канаты, внезапно загремел гром и одновременно началось землетрясение. Люди же с триеры, тянувшие канат, от этого потеряли разум и в безумии стали убивать друг друга, как враги, пока из всех их не остался в живых только один, который и возвратился в Фалер.

86. Так было дело, по рассказам афинян. Эгинцы же утверждают, что афиняне прибыли не на одном корабле; ведь один корабль и даже несколько большее число кораблей эгинцы легко бы отразили, даже если у них самих вовсе не было бы кораблей. Нет, афиняне напали на их землю со множеством кораблей, и они, эгинцы, уклонились от морской битвы.. Впрочем, эгинцы не могут точно разъяснить, потому ли они уклонились от морской битвы, что чувствовали свою слабость, или же оттого, что желали сделать так, как они и действительно сделали. Во всяком случае афиняне, так как эгинцы не приняли боя, высадились с кораблей и направились к статуям. Но так как они не могли стащить их с оснований, то накинули канаты и потянули статуи, пока наконец влекомые ими обе статуи не сделали то же самое (я, правда, этому сказанию не верю, но кто-нибудь другой, быть может, и поверит), именно они пали перед афинянами на колени. С того времени они и остались в таком положении до сего дня652. Так, по сказанию, поступили афиняне. А сами эгинцы, продолжает эгинское сказание, узнав о предполагаемом походе афинян, заручились помощью аргосцев. Когда афиняне вступили на эгинскую землю, то и аргосцы прибыли на помощь, тайно переправившись из Эпидавра на их остров. Аргосцы напали на ничего не подозревавших афинян и отрезали их от кораблей. В этот момент и загремел гром и началось землетрясение.

87. Так гласит аргосское и эгинское сказание. Оно согласно с афинским преданием лишь в том, что только один афинянин благополучно возвратился в Аттику. Аргосцы же, кроме того, утверждают, что этот единственный человек остался в живых после уничтожения ими афинского войска, тогда как афиняне приписывают гибель своего войска божеству. По афинскому преданию, впрочем, даже и этот один не спасся, но погиб вот при каких обстоятельствах. Он прибыл в Афины с вестью о несчастье. А жены воинов, участников похода на Эгину, узнав о том, что из всех спасся только он один, пришли в такое возбуждение, что окружили его со всех сторон (каждая с вопросом, где ее муж) и искололи несчастного своими булавками от [застежек на] платье. Так погиб этот человек. Афинян же это злодеяние женщин, по-видимому, еще более опечалило, чем поражение. Они не знали, чем бы им еще иначе наказать женщин, и заставили их переменить одежду на ионийскую. До того времени ведь афинские женщины носили дорийскую одежду, совершенно одинаковую с коринфской. Теперь они должны были носить льняные хитоны, чтобы не употреблять застежек.

88. Собственно же говоря, эта одежда первоначально была не ионийской, но карийской. Ведь в стародавние времена все эллинские женщины носили одежду, которая теперь называется дорийской653. Аргосцы же и эгинцы поэтому решили, напротив, ввести обычай делать отныне женские застежки в полтора раза длиннее прежнего, а затем, чтобы женщины посвящали в святилище этих богинь прежде всего застежки. Вообще было запрещено приносить в дар в святилище все предметы аттического производства и аттическую глиняную посуду и впредь пить там только из глиняных сосудов местного изделия. Еще и в мое время аргосские и эгинские женщины из ненависти к афинянам носили застежки длиннее, чем раньше.

89. Первоначально повод для вражды афинян к Эгине был именно такой, как я рассказал. Когда теперь фиванцы стали звать их на помощь, эгинцы охотно откликнулись в память происшествия с этими кумирами. Итак, эгинцы начали опустошать берега Аттики. Когда же афиняне захотели выступить в поход на Эгину, пришло из Дельф изречение оракула, гласившее: афиняне должны подождать 30 лет со времени нашествия эгинцев, а на 31-м году, посвятив храм Эаку, начать войну с Эгиной, и тогда их чаяния исполнятся. Если же они теперь тотчас выступят против Эгины, то за это время их ожидает много неудач и успехов, и только под конец они все же одержат полную победу. Услышав это изречение, афиняне, правда, посвятили храм Эаку (он стоит еще и теперь на рыночной площади), однако не захотели 30 лет спокойно терпеть обиды эгинцев.

90. Во время приготовлений афинян к походу, чтобы отомстить [эгинцам], однако, возникла помеха со стороны лакедемонян. Лакедемоняне ведь, узнав, что Алкмеониды подстроили Пифии и что сделала Пифия с ними и с Писистратидами, раскаялись в том, что им пришлось изгнать своих друзей из их страны, и распалились гневом на афинян за их неблагодарность. Кроме того, их побуждали [выступить против Афин] и из речения оракулов, предрекавшие им много бед от афинян. Эти изречения оракулов прежде были неизвестны спартанцам, и только теперь спартанцы познакомились с ними, когда Клеомен привез их в Спарту. Клеомен же нашел эти изречения на афинском акрополе. Прежде владевшие ими Писистратиды после изгнания оставили их в святилище, а Клеомен взял их оттуда654.

91. Когда лакедемоняне получили эти изречения оракулов и увидели, что могущество афинян возросло и что у них нет больше охоты подчиняться спартанцам, тогда-то спартанцы поняли, что аттический народ, будучи свободным, пожалуй, сравняется с ними могуществом. При господстве же тиранов, думали они, афиняне останутся слабыми и готовыми к подчинению. И вот, уяснив себе все это, спартанцы вызвали Гиппия, сына Писистрата, из Сигея на Геллеспонте, куда бежали Писистратиды. Когда Гиппий прибыл на зов, спартанцы послали вестников к остальным союзникам и сказали им вот что: “Союзники! Мы признаемся, что поступили неправильно. Побуждаемые ложными изречениями оракула, мы изгнали самых лучших наших друзей, которые обещали держать Афины в подчинении, из их родного города. Потом мы отдали город во власть неблагодарного народа, который, получив с нашей помощью свободу, высоко поднял голову. Он с позором изгнал нас и нашего царя из города и теперь высокомерно заносится. Это особенно хорошо должны были почувствовать их соседи – беотийцы и халкидяне, да, пожалуй, и кое-кто другой скоро почувствует, что он просчитался. Раз уж мы совершили эту ошибку, то давайте теперь вместе попытаемся отомстить им. Поэтому мы призвали вот этого Гиппия и вас, посланцев от городов, чтобы сообща обдумать это дело и общими силами возвратить его в Афины, вернув ему то, чего мы его лишили”.

92. Так говорили лакедемоняне. Большинство союзников, однако, не одобрило этих слов. Остальные, правда, предпочитали молчать, а коринфянин Сокл сказал вот что: “Поистине, скорее небо провалится под землю, а земля поднимется высоко на воздух над небом, скорее люди будут жить в море, а рыбы – там, где раньше жили люди, чем вы, лакедемоняне, решитесь уничтожить свободу, восстановив господство тиранов в городах. Нет ведь на свете никакой другой более несправедливой власти и более запятнанной кровавыми преступлениями, чем тирания. Если вы действительно считаете прекрасным и справедливым такое положение вещей, именно, что тираны властвуют над городами, то сначала поставьте себе самим тирана, а потом уж навязывайте его остальным. А теперь, хотя сами вы никогда не испытали тирании и всеми силами стараетесь, чтобы ничего подобного не проникло в Спарту, вы хотите поступать так несправедливо с союзниками. Будь у вас одинаковый опыт с нами, то вы судили бы об этом правильнее. Государственный строй в Коринфе ведь был вот какой. Коринф прежде находился под властью немногих [знатных родов], и эти так называемые Бакхиады правили городом. Они отдавали [своих дочерей замуж] и брали жен из своей среды. У одного из Бакхиадов – Амфиона – родилась хромая дочь по имени Лабда. Так как никто из Бакхиадов не желал брать ее в жены, то ее взял замуж некто Эетион, сын Эхекрата, из селения Петры, но по происхождению, собственно, лапиф и потомок Кенея. Детей у него не было ни от этой жены, ни от другой. Так вот, он отправился в Дельфы вопросить оракул о потомстве. Не успел Эетион, однако, вступить в святилище, как Пифия обратилась к нему вот с какими словами:

Эетион, нет почета тебе, хоть ты чести стяжал себе много,

Лабда родит сокрушительный камень; падет он

На властелинов-мужей и Коринф покарает.

Это изречение оракула Эетиону как-то стало известно и Бакхиадам. А они уже раньше получили в Коринфе темное изречение, намекавшее на то же самое, что и изречение Эетиону. Оно гласило так:

В скалах приимет во чреве орел, но льва породит он

Мощного и сыроядца: сокрушит он многим колени.

Крепко сие разочтите, коринфяне, те, чья обитель

Славной Пирены вокруг и твердыни высокой Коринфа.

Прорицание это, данное раньше Бакхиадам, было им тогда непонятно. Теперь же, узнав об изречении Эетиону, они тотчас поняли, что прежнее их прорицание соответствует Эетионову. Уяснив себе смысл прорицания, Бакхиады оставались спокойными, потому что хотели погубить будущего младенца Эетиона. А как только жена его родила, Бакхиады послали десять человек из своей среды в то селение, где жил Эетион, чтобы убить младенца. Так вот, эти люди пришли в Петру и, ворвавшись в дом Эетиона, потребовали младенца. Лабда же вовсе не подозревала, зачем они пришли. Думая, что они требуют ребенка из дружелюбия к его отцу, она принесла младенца и отдала в руки одному из них. А они уговорились дорогой, что взявший сначала на руки ребенка и должен его бросить оземь. Когда же Лабда принесла и отдала младенца, то дитя по божественному внушению улыбнулось. Этот человек заметил [улыбку младенца], и какое-то чувство жалости удержало его от убийства. Тогда он передал младенца второму, а тот третьему. Так ребенок прошел через руки всех десяти человек, и ни один не захотел его погубить. Тогда они отдали дитя назад матери и вышли из дома. Однако, остановившись у дверей, они начали перебранку и взаимные обвинения. Особенно же они обвиняли первого, взявшего ребенка, за то, что тот не выполнил уговора. Наконец через некоторое время они решили снова вернуться в дом и всем вместе умертвить младенца. Однако суждено было Коринфу претерпеть несчастья от потомства Эетиона. А Лабда, стоя у самых дверей, все это слышала. В страхе, как бы эти люди не раздумали и, снова взяв ребенка, не убили бы его, она взяла его и спрятала, как ей казалось, в самом потаенном месте, именно в сундуке. Она думала, что если эти люди придут и начнут поиски, то обыщут все. Так оно и случилось. Они вернулись и принялись искать младенца, но не нашли. Тогда они решили возвратиться домой и объявить тем, кто им дал это поручение, что все исполнено, как было приказано. Так вот, вернувшись домой, они так и сказали. А сын Эетиона после этого стал подрастать, и так как остался в живых благодаря сундуку, то получил от сундука имя Кипсел655. Возмужав, Кипсел вопросил оракул в Дельфах и получил в ответ двусмысленное прорицание. Уповая на это прорицание, он сделал попытку овладеть городом и захватил власть в Коринфе. А прорицание было вот какое:

Счастлив сей муж, что ныне в чертог мой вступает,

Эетинов Кипсел; царь славного града Коринфа

Будет все же он сам и дети его, но не внуки.

Таково было это прорицание. А Кипсел, воцарившись в Коринфе, был жестоким правителем: многих коринфян он изгнал, а других лишил имущества, а больше казнил. После 35-летнего царствования он благополучно окончил свои дни. Наследовал его царство сын Периандр. Вначале Периандр был милостивее отца, а потом, вступив в общение через послов с Фрасибулом, тираном Милета, стал даже еще кровожаднее. Так, Периандр послал глашатая к Фрасибулу спросить совета, как ему, установив самый надежный государственный строй, лучше всего управлять городом. Фрасибул же отправился с прибывшим от Периандра глашатаем за город и привел его на ниву. Проходя вместе с ним по полю, Фрасибул снова и снова переспрашивал о причине прибытия его из Коринфа. При этом тиран, видя возвышающиеся над другими колосья, все время обрывал их. Обрывая же колосья, он выбрасывал их, пока не уничтожил таким образом самую красивую и густую часть нивы. Так вот, проведя глашатая через поле и не дав никакого ответа, тиран отпустил его. По возвращении же глашатая в Коринф Периандр полюбопытствовал узнать ответ Фрасибула. А глашатай объявил, что не привез никакого ответа и удивляется, как это Периандр мог послать его за советом к такому безумному человеку, который опустошает собственную землю. Затем он рассказал, что видел у Фрасибула. Периандр же понял поступок Фрасибула, сообразив, что тот ему советует умертвить выдающихся граждан. Тогда-то тиран начал проявлять величайшую жестокость к своим гражданам. Всех уцелевших от казней и изгнаний Кипсела теперь прикончил Периандр656. Затем он велел из-за своей супруги Мелиссы657в один день раздеть всех женщин в Коринфе догола. Он отправил ведь послов в Феспротию на реке Ахеронте658вопросить оракул мертвых [о вверенном ему] в заклад имуществе какого-то гостеприимца, Тогда явилась [тень] Мелиссы и сказала, что ни знаками, ни словами она не укажет места, где лежит добро. Она ведь совершенно нагая и мерзнет, так как ее погребальные одежды не были сожжены вместе с ней и потому она не может ими пользоваться. В доказательство правдивости своих слов она напомнила Периандру, что он положил хлебы в холодную печь. Когда послы сообщили об этом Периандру (для него ответ Мелиссы был достоверным доказательством, так как он совокупился с ней уже бездыханной), он тотчас же после этого известия повелел через глашатая всем коринфским женщинам собраться в храм Геры. Они пришли, нарядившись в свои самые красивые одежды, как на праздник, а тиран поставил своих телохранителей в засаде и велел догола раздеть всех женщин без разбора – как свободных, так и служанок. Одежды же их Периандр приказал бросить в яму и сжечь, призывая Мелиссу. После этого Периандр вновь отправил послов в Феспротию, и тогда тень Мелиссы указала место, куда она спрятала [вверенное ему] сокровище гостеприимца. Вот, лакедемоняне, что такое тирания! Вот каковы деяния тиранов! А мы, коринфяне, уже тогда были весьма удивлены, услышав, что вы послали за Гиппием, а ныне и еще больше дивимся вашим речам. Мы заклинаем вас поэтому эллинскими богами не вводить в городах тирании! Но если вы все же настаиваете и желаете вопреки всей справедливости вернуть Гиппия, то знайте, что коринфяне не одобряют ваших действий”.

93. Так говорил Сокл, коринфский посол. А Гиппий, призывая тех же эллинских богов, отвечал ему: как раз коринфянам-то еще больше всех придется желать [возвращения] Писистратидов. Придет день, и они еще натерпятся от афинян. Так мог говорить Гиппий потому, что никто на свете не знал так точно прорицаний оракулов, как он. Прочие же союзники сначала молчаливо слушали. А когда они услышали откровенную речь Сокла, то один за другим нарушили молчание и присоединились к мнению коринфянина. Они заклинали лакедемонян не затевать недоброго в эллинском городе.

94. Так эти замыслы расстроились. А Гиппий уехал оттуда. Македонский же царь Аминта предложил ему в дар город Анфемунт, а фессалийцы – Иолк. Гиппий, однако, отклонил оба предложения и снова возвратился в Сигей, который некогда Писистрат отнял мечом у митиленцев. Завладев городом, Писистрат поставил там тираном своего незаконного сына Гегесистрата (рожденного от аргосской женщины), который не без борьбы отстаивал это наследство Писистрата. Ведь митиленцы и афиняне из городов Ахиллея и Сигея вели постоянные войны друг с другом. Митиленцы требовали назад Сигейскую область, а афиняне оспаривали их право [на нее], указывая, что на земли древнего Илиона эолийцы имеют отнюдь не больше прав, чем они, афиняне, и другие, кто помогал Менелаю отомстить за похищение Елены.

95. Во время этих войн в битвах случилось много замечательных происшествий. Между прочим, после одной стычки, в которой победили афиняне, поэт Алкей спасся бегством, но его оружие попало в руки афинян, и они повесили его в храме Афины в Сигее. Алкей же воспел это событие в песне и послал ее на Митилену, чтобы сообщить о несчастье своему другу Меланиппу. Митиленцев же с афинянами примирил Периандр, сын Кипсела, которого они выбрали посредником. А примирил он их вот на каких условиях: каждая сторона получала то, что у нее было. Так-то Сигей остался за афинянами.

96. Гиппий же после возвращения из Лакедемона прибыл в Азию и пустил все средства в ход против афинян: он клеветал на них Артафрену и делал все возможное, чтобы подчинить Афины себе и Дарию. Когда афиняне узнали о происках Гиппия, они отправили послов в Сарды, убеждая персов не верить афинским изгнанникам. Артафрен же велел передать послам: если афинянам дорога жизнь, то пусть они примут назад Гиппия. А афиняне наотрез отклонили эти предложения, сообщенные послами. Не согласившись же, они твердо решились открыто воевать с персами.

97. Как раз во время такого враждебного настроения к персам прибыл в Афины милетянин Аристагор, изгнанный из Спарты царем Клеоменом. Ведь этот город был тогда после Спарты самым могущественным из остальных эллинских городов. Аристагор явился в народное собрание и повторил то же самое, что он уже сказал в Спарте. Он говорил о богатствах Азии и о персидской военной тактике, о том, что в бою они не применяют ни щита, ни копья и поэтому их легко-де одолеть. К этому он добавил еще, что Милет – афинская колония и что долг Афин как могущественной державы спасти город. Аристагор давал всевозможные обещания и просил так настойчиво, пока не убедил афинян. Ведь многих людей, очевидно, легче обмануть, чем одного: одного лакедемонянина Клеомена ему не удалось провести, а 30000 афинян он обманул659. И вот, афиняне постановили поэтому послать на помощь ионянам 20 кораблей под начальством Меланфия, одного из самых уважаемых афинских граждан. А эти корабли стали началом всех бед для эллинов и варваров.

98. Аристагор же отплыл вперед. По прибытии в Милет он принял решение, от которого не ожидалось никакой пользы ионянам. Да это и не входило в замыслы Аристагора (он хотел этим только раздражить царя Дария). Тиран послал вестника во Фригию к пеонам, которых Мегабаз переселил с реки Стримона как пленников [в Азию] (во Фригий они жили в местности и в селении, [предназначенных] только для них). Когда вестник пришел к пеонам, то сказал им вот что: “Пеоны! Послал меня Аристагор, тиран Милета, предложить вам свободу, если вы пожелаете последовать его совету. Вся Иония охвачена восстанием против царя. Теперь вы можете благополучно возвратиться на родину. Добраться до моря вы должны сами, а оттуда уже мы позаботимся [о вас]”. Услышав эти слова, пеоны с радостью согласились. С женами и детьми они поспешно направились к морю. Некоторые из них, впрочем, побоялись идти и остались во Фригии. Прибыв на побережье, пеоны переправились оттуда на Хиос. Когда они были уже на Хиосе, на берегу появился большой отряд персидской конницы, преследовавший пеонов по пятам. Так как персы уже не нашли пеонов, то послали им на Хиос приказание возвратиться. Пеоны же не подчинились; тогда хиосцы отправили их с Хиоса на Лесбос, лесбосцы же перевезли в Дориск, откуда они по суше прибыли в Пеонию.

99. Аристагор же после прибытия афинян с 20 кораблями и в сопровождении 5 триер с Эретрии предпринял поход на Сарды. А эретрийцы примкнули к походу не в угоду афинянам, а ради самих милетян, которым они хотели отплатить за [старую] услугу. Милетяне ведь пришли на помощь эретрийцам в войне против халкидян, когда самосцы помогали халкидянам против эретрийцев и милетян. Так вот, когда прибыли афиняне и прочие союзники, Аристагор и начал поход на Сарды. Сам он, однако, не пошел с войском, но остался в Милете, передав главное командование двум другим милетянам: своему брату Харопину и другому горожанину – Гермофанту.

100. С этим флотом ионяне прибыли в Эфес; затем они оставили корабли в Коресе в Эфесской области, а сами с большим войском выступили в глубь страны, взяв себе в проводники эфесцев. Они шли вдоль реки Каистра660, переправились затем через Тмол, прибыли в Сарды и взяли город беспрепятственно. Они захватили весь город, кроме акрополя. Акрополь же защищал сам Артафрен со значительной военной силой.

101. А, взяв город, эллины не разграбили его вот почему. Дома в Сардах были построены в большинстве из камыша, и даже у кирпичных домов были камышовые крыши. Когда какой-то воин поджег один из домов, огонь тотчас же распространился от дома к дому и охватил весь город. Когда же город загорелся, то жители – лидийцы и оставшиеся в городе персы, так как все кругом было охвачено пламенем и они не могли найти выхода,– стали сбегаться на рыночную площадь и к реке Пактолу (Пак-тол, несущий с собой золотой песок, течет с Тмола через рыночную площадь и потом впадает в реку Герм, а та – в море). На рыночной площади у этого-то Пактола и собрались лидийцы и персы, вынужденные защищаться. А ионяне, видя, что враги обороняются, а часть даже большими толпами нападает на них, в страхе отступили к горе под названием Тмол, а оттуда под покровом ночи – к своим кораблям.

102. Сарды же стали добычей пламени, и вместе с городом погиб и храм местной богини Кибелы. Под предлогом сожжения этого храма персы впоследствии из мести предали огню святилища в Элладе. Тогда персидские сатрапы по сю сторону Галиса, узнав о вторжении ионян, собрали свои силы и выступили на помощь лидийцам. В Сардах же персы уже не нашли ионян и, следуя за ними по пятам, настигли их в Эфесе. Ионяне построились в боевом порядке, но в битве были разбиты наголову. Персы убили много знатных ионян и среди них Евалкида, военачальника эретрийцев, который одержал несколько побед в состязаниях и был воспет и прославлен Симонидом Кеосским. Уцелевшие после битвы ионяне рассеялись по своим городам.

103. Таким-то образом они сражались тогда. После этого афиняне оставили ионян на произвол судьбы. Когда же Аристагор стал настоятельно просить их через послов о помощи, то афиняне ответили, что не будут больше им помогать661. Так ионяне лишились поддержки афинян, но, несмотря на это, они продолжали войну против царя. Ведь их вина перед Дарием была слишком тяжкой. Они отплыли в Геллеспонт и подчинили Византий и все остальные города в той области. Затем они покинули Геллеспонт и привлекли на свою сторону большую часть Карии. И даже Кавн, который прежде не желал присоединиться к ним, теперь после сожжения Сард вступил с ними в союз.

104. Все жители Кипра добровольно присоединились к ионянам, кроме амафунтцев. Ведь и киприоты отпали от мидян и вот каким образом. Был у них Онесил, младший брат царя саламинцев Горга, сын Херсия, внук Сирома662и правнук Евельфонта. Этот-то человек часто и раньше уговаривал Горга отложиться от царя, а теперь, услышав о восстании ионян, все сильнее настаивал. Когда Онесилу все-таки не удалось убедить Горга, то он со своими сторонниками выждал однажды, пока Горг покинул город саламинцев, и закрыл за ним городские ворота. Так-то Горг, лишенный власти в городе, был вынужден бежать к мидянам. Онесил же стал теперь царем Саламина и старался побудить всех киприотов присоединиться к восстанию. Всех остальных жителей острова ему удалось убедить. Только амафунтцы не желали подчиниться, и поэтому он осадил их город.

105. Так вот, Онесил стал осаждать Амафунт. А царь Дарий между тем получил известие о взятии и сожжении Сард афинянами и ионянами и о том, что зачинщиком и виновником этого нашествия был милетянин Аристагор, который таким именно образом все это и затеял. Услышав эту весть, прежде всего, как говорят, царь, не обратив никакого внимания на ионян (он прекрасно знал, что этим-то во всяком случае придется дорого заплатить за восстание), спросил только, кто такие афиняне. А после того как ему сообщили это, царь потребовал свой лук, вложил в него стрелу и пустил в небо. Когда же стрела полетела в воздух, он сказал: “Зевс!663Дай мне отомстить афинянам!”. После этих слов он, говорят, приказал одному из слуг каждый раз перед обедом трижды повторять ему: “Владыка! Помни об афинянах!”.

106. После этого Дарий велел призвать пред свои очи милетянина Гистиея, которого он уже давно удерживал при себе, и сказал: “Я слышу, Гистией, что твой преемник, которому ты поручил Милет, восстал против меня. Он привел людей из другой части света и с ними ионян, которые, конечно, еще получат мзду за дела их, уговорил выступить в поход и разрушил Сарды. Как тебе кажется, хорошо ли это? Как могло такое произойти без твоих советов? Смотри, как бы потом тебе не пришлось пенять на себя!”. Гистией отвечал на это: “Царь! Какие слова ты произнес? Неужели я мог подстрекать к какому-нибудь действию, от которого у тебя возникнут потом великие или малые беды? С какой целью я стал бы это делать ? Чего мне еще недостает? Разве нет у меня всего, что есть у тебя, и разве я не удостоен участия во всех твоих замыслах) Если мой наместник действительно совершил что-либо такое, как ты говоришь, то знай, что сделал он это по собственному почину. Я, правда, вовсе не могу поверить, что милетяне и мой наместник восстали против твоей державы. Если же они все-таки это совершили и то, что ты услышал, – правда, то пойми, царь, какую ошибку ты допустил, выслав меня от моря внутрь страны. Ведь ясно, что лишь только я скрылся с их глаз, как ионяне и совершили то, к чему давно стремились. Будь я в Ионии, тогда ни один город даже не осмелился бы восстать. Поэтому как можно скорее позволь мне отправиться в Ионию, чтобы я мог восстановить прежнее положение и моего наместника в Милете, который повинен во всем, передать в твои руки. А если я устрою эти дела по твоей воле, то, клянусь твоими царскими богами, не сниму хитона664, в котором я отправлюсь в Ионию, пока не сделаю твоим данником Сардон, величайший остров”.

107. Гистией такими словами старался обмануть царя, а Дарий поверил и действительно отпустил его с приказанием возвратиться в Сусы, когда исполнит свои обещания.

108. А в то время, когда весть о взятии Сард пришла к царю, и Дарий, пустив стрелу из лука, вступил в беседу с Гистиеем, и Гистией, отпущенный Дарием, прибыл к морю, – за все это время случилось вот что. Когда саламинец Онесил осаждал амафунтцев, ему сообщили о приближении к Кипру на кораблях большого персидского войска во главе с персом Артибием. Услышав же об этом, Онесил послал вестников в ионийские города с просьбой о помощи. А ионяне, недолго раздумывая, тотчас прибыли с большим войском. Так вот, ионяне явились на Кипр, а персы, переправившись из Киликии, пришли к Саламину по суше. А финикияне на кораблях обогнули мыс, называемый “Ключами Кипра”.

109. Когда события приняли такой оборот, кипрские тираны созвали военачальников-ионян и сказали им: “Ионяне! Мы, киприоты, предоставляем вам выбор: на кого вы желаете напасть – на персов или на финикиян? Ведь если вы предпочитаете напасть на сухопутное войско, то вам придется теперь покинуть корабли и приготовиться для битвы на суше. Мы же тогда взойдем на борт ваших кораблей, чтобы сразиться с финикиянами. Если же, напротив, вы предпочитаете помериться силами с финикиянами, то будь по-вашему! Но что бы вы ни выбрали, действуйте так, чтобы, насколько это зависит от вас, Иония и Кипр обрели свободу!”. На это ионяне ответили: “Послал нас союз ионян охранять море, но не затем, чтобы мы, передав свои корабли киприотам, сами сражались на суше с персами. Так вот, где нам приказали, там мы будем стараться честно выполнять наш долг. Вам же следует, помня о страданиях под игом персов, доблестно сражаться с ними”.

110. Таков был ответ ионян. Когда персы вступили на саламинскую равнину, цари киприотов665поставили в боевом порядке воинов прочих кипрских городов против воинов других племен [персидского войска], а цвет воинов Саламина и Сол – против персов. А против Артибия, военачальника персов, добровольно встал Онесил.

111. Артибий же ехал на коне, обученном вставать на дыбы перед гоплитом. Онесил узнал об этом и сказал своему оруженосцу, родом карийцу, испытанному и отважному воину: “Я слышу, что конь Артибия, становясь на дыбы, бьет копытами и кусает зубами врага. Так вот, сообрази и скажи мне скорее, кого ты желаешь подстеречь и поразить: коня или самого Артибия?”. Отвечал ему на это оруженосец: “Царь! Я готов совершить и то и другое или одно из двух и вообще исполнить любое твое приказание. Однако я скажу, что, по моему мнению, более подобает твоему сану: царю и военачальнику следует, говорю я, сражаться с царем и военачальником. Ведь если ты одолеешь военачальника, слава твоя велика; но даже если ты будешь повержен (чего да не будет) рукою равного тебе по достоинству противника, то это только половина несчастья. Нам же, слугам, подобает сражаться с другими слугами и с конем. Выходок же коня ничуть не бойся! Я обещаю тебе, что он никогда уже больше не станет на дыбы”.

112. Так сказал он, и тотчас же после этого начались сухопутная и морская битвы. На кораблях в этот день храбро сражались и одержали победу над финикиянами ионяне, а среди них особенно отличились самосцы. На суше же, как только оба войска сошлись, то бросились врукопашную. Что же до обоих военачальников, то случилось вот что. Лишь только Артибий на коне устремился на Онесила, Онесил по условию со своим оруженосцем нанес удар самому Артибию. А когда конь ударил копытами в щит Онесила, кариец, поразив коня серпом, отсек ему ноги.

113. Так-то пал здесь Артибий, персидский военачальник, вместе со своим конем. Между тем, когда остальные киприоты [храбро] сражались, Стесенор, тиран Курия, с довольно большим отрядом изменнически покинул поле битвы (как говорят, эти курийцы были аргосскими поселенцами). После измены курийцев за ними тотчас же последовали и боевые колесницы саламинцев. Тогда персы одолели киприотов. Много киприотов погибло во время бегства и, между прочим, Онесил, сын Херсия, виновник восстания киприотов, а также царь солийцев Аристокипр, сын того Филокипра, которого афинянин Солон по прибытии на Кипр восхвалял в своих стихах превыше всех властителей.

114. Амафунтцы же обезглавили тело Онесила за то, что он осаждал их город, голову же привезли в Амафунт и повесили там над городскими воротами. В пустом черепе поселился пчелиный рой и наполнил его медовыми сотами. Об этом амафунтцы вопросили оракул, который повелел снять череп и предать погребению, а Онесилу приносить ежегодные жертвы как герою, что и послужит им ко благу.

115. Амафунтцы так и поступили и приносят ему жертвы еще до сего дня. Когда же ионяне, которые сражались в морской битве на Кипре, узнали, что дело Онесила проиграно и что все остальные города киприотов, кроме Саламина, в осаде (а Саламин отдан прежнему царю Горгу), ионяне тотчас, узнав об этом, отплыли в Ионию. Из всех же городов на Кипре дольше всего сопротивлялись осажденные Солы. Только на пятом месяце осады персам путем подкопа стены кругом удалось взять город666.

116. Так-то киприоты после года свободы вновь оказались под игом персов. А Даврис, женатый на дочери Дария, а также Гимей и Отан, другие персидские военачальники и также зятья Дария, преследовали ионян, предпринявших поход на Сарды. Одолев ионян в битве, персы оттеснили их к кораблям и затем, разделив свое войско, стали завоевывать города.

117. Даврис же направился против городов на Геллеспонте667и взял Дардан; взял затем Абидос, Перкоту, Лампсак и Пес; именно, каждый город был взят за один день. На пути от Песа к городу Парию персы получили весть о том, что карийцы присоединились к ионянам и также восстали. Тогда Даврис покинул Геллеспонт и выступил против Карии.

118. А карийцы получили, вероятно, известие об этом еще до прибытия Давриса. Узнав об этом, карийцы стали собираться у так называемых “Белых Столпов” на реке Марсии, текущей из области Идриады и впадающей в Меандр. На собрании карийцев было предложено много советов. Самым лучшим, по моему мнению, был совет Пиксодара, сына Мавсола из Киндии, зятя Сиеннесия, царя киликийцев. Он высказался за то, чтобы карийцы перешли Меандр и сражались, имея реку с тыла. Тогда карийцы, лишенные возможности бежать назад, были бы вынуждены оставаться на месте и показать чудеса храбрости. Этот совет, однако, не был принят. Карийцы предпочли, чтобы Меандр был в тылу у персов: ведь если персы проиграют сражение и обратятся в бегство, то, очевидно, будут бросаться в реку и уже не смогут оттуда выбраться живыми.

119. Затем персы подошли к Меандру и переправились через него. Жестокая битва персов с карийцами произошла у реки Марсия и длилась долго; наконец персы одолели своей численностью. Персов пало 2000, а карийцев 10000. Беглецы с поля битвы были вынуждены укрыться в Лабраинды, в святилище Зевса Стратия, именно в огромной священной платановой роще (карийцы же, насколько известно, единственный народ, который приносит жертвы Зевсу Стратию). Так вот, укрывшиеся там беглецы стали держать совет, как им спастись: сдаться ли персам или же лучше совершенно покинуть Азию.

120. Между тем еще во время этого совещания подошли на помощь милетяне и остальные союзники. Тогда карийцы оставили планы, которые они только что обсуждали, и снова стали готовиться к битве. Когда же персы напали на них, карийцы приняли бой и сражались еще более ожесточенно, чем прежде, но опять потерпели поражение. Потери с обеих сторон были велики, причем особенно пострадали милетяне.

121. Однако и после этой беды карийцам удалось оправиться и даже загладить свое поражение. Получив известие, что персы выступили против карийских городов, они устроили засаду на пути у Педаса: персы попали ночью в засаду и были уничтожены. Пали также и военачальники их: Даврис, Аморг и Сисимак, а с ними погиб и Мирс, сын Гигеса. Начальником же в этой засаде был Гераклид, сын Ибаноллия из Милас.

122. Так-то погибла эта часть персидского войска. А Гимей, второй из военачальников, которые преследовали ионян, участников похода на Сарды, направился в Пропонтиду и взял мисийский город Киос. Узнав затем, что Даврис покинул Геллеспонт и выступил в поход на Карию, он оставил Пропонтиду, повел свое войско в Геллеспонт и захватил все эолийские города в Илионской области; подчинил он также и гергифов – остаток древних тевкров. Однако сам Гимей во время подчинения этих городов и племен занемог и скончался в Троаде.

123. Так-то скончался Гимей. Артафрен же, сатрап Сард, и Отан, третий военачальник, получили приказание выступить в поход против Ионии и соседней Эолии. Так вот, в Ионии они захватили Клазомены, а в Эолии – Киму.

124. Когда эти города попали в руки врагов, то обнаружилось, что милетянин Аристагор не отличается мужеством. Он, который привел в волнение Ионию и поднял великую смуту, видя это, думал теперь о бегстве. К тому же ему стало ясно, что невозможно одолеть Дария. Так вот, для этого-то он созвал своих сторонников на совет и объяснил, что для них лучше было бы заранее подготовить безопасное убежище на случай, если их изгонят из Милета. Поэтому он спрашивает, не желают ли они, чтобы он вывел их из Милета в колонию либо на Сардон, либо в Миркин, что в стране эдонян, который Гистией укреплял, получив в дар от Дария.

125. Такой вопрос задал им Аристагор. А Гекатей, сын Гегесандра, логограф, дал совет, что не следует высылать колонию ни на Сардон, ни в Миркин, а построить крепость на острове Леросе668и в случае изгнания из Милета спокойно сидеть там. А впоследствии можно бы оттуда и возвратиться в Милет.

126. Это был совет Гекатея, сам же Аристагор считал наилучшим вывести колонию в Миркин. Он поручил управление Милетом влиятельному гражданину Пифагору, а сам, взяв с собой всех желающих, отплыл во Фракию и занял местность, куда направился. Во время одного из походов на фракийцев сам Аристагор и его отряд изменнически погибли от руки врага, когда он, осадив один фракийский город, разрешил по договору фракийцам свободный выход из города.