Глава XVI

Катарина Сфорца

Из всех представителей династии Сфорца нет личности ни более известной, ни более достойной своей славы, чем грозная правительница Форли. Она являлась живым воплощением тех качеств, которые позволили основателям династии добиться столь высокого положения и которых были лишены законнорожденные отпрыски Франческо. Дочь Галеаццо Мария, она родилась в 1463 году, когда ему самому исполнилось только семнадцать. Ее матерью была прекрасная Лукреция Ландриани, замужняя женщина из Милана. Она была единственным ребенком Лукреции от Галеаццо Мария, хотя, помимо нескольких законнорожденных детей, Лукреция имела еще одну внебрачную дочь Стеллу, с которой Катарина, так же как и со своей матерью, сохранила самые добрые отношения. По своему характеру она могла бы быть дочерью Муцио Аттендоло: в ней не было и следа наследственной слабости Висконти.

В раннем возрасте Катарина была усыновлена и воспитывалась в семье герцога, ибо, как замечает Коммин, в те времена итальянцы не проводили большого различия между своими законнорожденными и внебрачными детьми. Сначала она оставалась на попечении Бьянки Марии, затем Боны, которая относилась к ней точно так же, как если бы она была ее собственным ребенком. Их письма свидетельствуют об их взаимной привязанности друг к другу; различие характеров лишь способствовало укреплению этой дружбы. Бона пишет Катарине в Рим: «Когда мы получаем хорошие известия о тебе, мы ощущаем ту же радость, которую испытывает любая хорошая мать, видя счастье своей милой дочери, таковой ты для нас и остаешься».

В 1473 году, как уже было сказано, она была обручена с Джироламо Риарио, племянником Сикста IV. Брак незаконнорожденной дочери часто оказывался полезен для укрепления связей с семейством Римского Папы, и кардинал делла Ровере, в соответствии с указаниями герцога, был избран на конклаве, став Папой Сикстом IV. Он был уроженцем Савоны, и поэтому считался подданным Милана. Макиавелли называет его «человеком самого низменного происхождения», чей отец, подобно св. Петру, был рыбаком. Многие считали, что Джироламо на самом деле был его сыном, а не племянником. С Сикста IV начался бедственный для римского престола период, кульминацией которого стало правление Папы Борджиа, Александра VI. И все же Сикст IV был великим созидателем и покровителем искусств, давшим свое имя Сикстинской Капелле и Понте Систо и собравшим в Риме лучших художников из всех областей полуострова.

В 1477 году Катарина покинула дом и направилась к мужу. Ей был оказан почетный прием в Имоле, где лишь недавно герцог Милана закончил строительство крепости Рокка. Джироламо, любимец Папы, находился в Риме, но поездка туда его невесты первоначально не предполагалась: в это время года погодные условия не благоприятствовали путешествиям. Однако планы изменились, и в мае она отправилась на юг. Муж встречал ее в семи милях от города и постарался всеми средствами продемонстрировать свое расположение к ней. На следующий день весь Рим собрался, чтобы увидеть торжественный въезд Катарины в город. В сопровождении толп римлян она проследовала к Ватикану, где римский первосвященник вновь обвенчал ее с Джироламо. Сикст IV, бывший францисканский монах — полный коротышка с крестьянской внешностью, строгими чертами лица, крючковатым носом и маленькими, подвижными глазами, он тут же показал свой подлинный нрав (как, впрочем, и свой возраст), заигрывая с каждой приближающейся к нему привлекательной женщиной. Стройная, прелестная девочка пятнадцати лет от роду, с бьющей через край жизненной энергией, сразу же завладела его воображением. Сняв с ее шеи ожерелье, которое муж подарил ей накануне вечером, Папа надел ей вместо него другое, ценой в четыре тысячи дукатов, и с этого дня проявлял к ней особое расположение, обращаясь с ней с шокировавшей весь Рим фамильярностью. Так как она прибыла в Рим раньше, чем ожидалось, дворец Риарио еще не был подготовлен для нее, и ее пригласили во дворец Орсини. Здесь Катарину приветствовали восемьдесят римских дам, она пожимала им руки и беседовала с ними до начала банкета, о котором объявил одетый ангелом юноша. Присутствовало почти двести персон, подано было двадцать два блюда, и после каждых пяти смен появлялся тот же юноша в триумфальной колеснице и декламировал стихи. За трапезой гостей развлекали неизбежными мифологическими сценами. Putti[52] подавали невесте дичь, сохранившую в процессе приготовления свой естественный вид. Многие из гостей почувствовали себя ужасно усталыми задолго до того, как это бесконечное пиршество завершилось.

Слабый, трусливый и жестокий Риарио не был подходящим женихом для такой невесты. Он являлся одним из главных зачинщиков заговора против Медичи в 1478 году, жертвой которого стал Джулиано, тогда как его брату Лоренцо Великолепному удалось спастись. Считается, что основным мотивом, побуждавшим Риарио к действию, был тот факт, что он никогда не чувствовал себя в безопасности в Имоле, пока Медичи оставались у власти во Флоренции. И эта неудачная попытка ни в коей мере не удовлетворила его. Участие в этом заговоре стоило ему жизни, ибо Лоренцо, один из самых мстительных государей Ренессанса, впоследствии стал его беспощадным и непримиримым врагом.

В 1480 году после смерти Пино дельи Орделаффи, правителя, в городе Форли происходили ожесточенные столкновения между различными группировками, что позволило Сиксту IV овладеть этим городом и присоединить его к Имоле в рамках викариата Риарио. Жители этих двух городов были весьма довольны тем, что достались в руки столь выдающемуся викарию, и особенно после того, как Риарио, имевший доступ к казне Св. Петра, отменил некоторые налоги и подыскал должности в Риме для своих новых подданных.

Жители с нетерпением ожидали приезда викария и его жены. В июне 1481 года, за неделю до их прибытия, в город стекалось множество слуг и тяжело груженных мулов. Накануне их приезда в Палаццо Рубблико в Имоле случился пожар, но астрологи сумели их успокоить благоприятными предсказаниями. Из окон дворца раздавали конфеты и сладкие пироги. В ходе театрализованного представления был взят приступом деревянный замок, что символизировало взятие турками Отранто. Были организованы и другие подобные развлечения. Но более всего подданных впечатляло богатство их нового правителя. Им дали увидеть credenza, посудную кладовую, наполненную великолепными золотыми и серебряными кубками и прочей утварью, которая сменялась каждый день в течение недели и оценивалась в 100 тысяч дукатов. Едва ли меньшее впечатление производили наряды Катарины и ее дам.

Риарио, понимая, что многие считают его узурпатором, по возможности избегал появляться на публике и почти не выходил из дворца; это не прибавляло ему популярности. Даже в Имоле, несмотря на то что он расходовал собственные средства на мощение улиц и обустройство города, он вызывал почти такую же неприязнь, как и в Форли. По-видимому, он тиранил также и свою жену, которой он наотрез отказался позволить съездить в Милан. Судя по описанию миланского посланника, прибывшего в Форли с официальным приглашением, Катарина была «прекрасна, склонна к расточительной роскоши и имела множество драгоценностей». Он пишет, что, по ее словам, «граф сам не желает ехать, и не намерен отпускать ее». В тот же год в Форли заговорщики пытались убить графа и графиню, чтобы вернуть к власти род Орделаффи. После всех уступок, на которые пошли супруги для своих подданных, им пришлось испытать горькое разочарование. Жители Романьи, сколь бы тяжелым ни было их прежнее положение, всегда сохраняли некоторые симпатии к своим старым правящим династиям. Но вскоре стало очевидно, что инициатором заговора был Лоренцо Медичи. Семье Риарио пришлось усилить охрану. Осенью Джироламо вернулся в Рим, тогда как Катарина отправилась в Имолу, где она чувствовала себя в большей безопасности.

В этой ситуации Джироламо обнаружил самые дурные свойства своего характера. Будучи гонфалоньером Церкви, который должен был возглавить армию Папы Римского против наступающих неаполитанцев, он проводил время за игрой в кости у алтарей Св. Иоанна Латеранского или же, усевшись в ризнице верхом на сундуке с драгоценностями, проигрывал огромные суммы, предназначавшиеся для выплаты жалованья войскам. Это Роберто Малатеста разбил врага в битве при Кампо Морто, в то время как Джироламо, трус по своей натуре, прятался в обозе. Папа оказал Малатеста уважение, достойное его заслуг, поспешив к его смертному одру со святыми дарами, хотя и прибыл уже слишком поздно.

Но еще до того, как военачальник испустил дух, Сикст IV послал Джироламо захватить его город Римини. Флоренция, однако, встала на защиту юного Пандульфо, нарушив, таким образом, планы ненавистного Риарио. Нет ничего удивительного в том, что при таких обстоятельствах возник слух о том, что Джироламо отравил Малатеста.

В 1483 году Джироламо вновь оказался в Риме по особому распоряжению стареющего Папы, которому потребовался человек, на которого он мог бы положиться. На самом деле необходимость в такого рода помощнике, которую ощущали многие римские папы, окруженные интригами и врагами как в самом Ватикане, так и за его пределами, во многом объясняет и оправдывает положение «папских племянников». Риарио и особенно его жена обрадовались этому поводу покинуть Форли, где лишь недавно был раскрыт новый, весьма разветвленный заговор, организованный Орделаффи. Это служит еще одним доказательством того, что собственная непопулярность четы Риарио поставила их в весьма сложное положение: опасаясь налечь на себя всеобщее осуждение в случае казни виновных, они все же могли позволить им избежать наказания. Поэтому Джироламо и Катарина направились в Рим, приказав своему управляющему произвести необходимые следственные действия, избегая по возможности чрезмерной жестокости.

На следующий год после их переезда в Рим Сикст IV умер; разочарование от условий мира в Баньоло ускорило его смерть. Именно тогда Катарина проявила все те качества, которые прославят ее на многие века. Она решила захватить замок Св. Ангела в Риме, поклявшись, что не уступит его никому, кроме нового Папы. Когда она проезжала по улицам верхом, римляне увидели в ней достойную дочь династии Сфорца и приветствовали ее криками: «Герцогиня, герцогиня!» Заявив о намерении оборонять замок для своего мужа, она вошла в него 14 августа 1484 года. Черратини, описывая ее в тот день, говорит о ее мудрости и решительности, о ее высоком росте, крепком телосложении и о красоте ее лица. Она была немногословна. На ней было платье из зеленого сатина со шлейфом длиной в два ярда, широкий плащ из черного бархата во французском стиле и мужской ремень с кошельком, наполненным золотыми дукатами. На боку у нее была кривая сабля с гравированным клинком. «Она внушала страх воинам, конным или пешим, ибо с оружием в руках она была сильна и жестока».

Толпа выплеснула свою ненависть к Риарио, разграбив его дворец (на сей раз Корсини), в котором вскоре предстояло поселиться Цезарю Борджиа. Получив значительную компенсацию от кардиналов, Риарио покинул Рим и сложил с себя полномочия командующего армией. Однако гораздо сложнее было заставить его жену сдать замок. Она была беременна и чувствовала себя не вполне здоровой, поэтому, когда коллегия кардиналов явилась к ней вместе с ее дядей Асканио и сообщила ей, что если она не уступит, то кардиналы не станут выполнять условия их соглашения с ее мужем, Катарина, наконец, согласилась с их требованиями.

Новый Папа Иннокентий VIII подтвердил права Риарио на викариат, прежде всего благодаря поддержке Джулиано делла Ровере, кардинала церкви Сан-Пьетро-ин-винколе, имевшего огромное влияние в Ватикане. Но существовала и определенная угроза. Маддалена Медичи, дочь Лоренцо, вышла замуж за сына римского понтифика, прозванного за свой карликовый рост Франческетто. Лоренцо был бы рад воспользоваться этим шансом, чтобы вытеснить Риарио из его викариата и передать его Чибо или же самому Папе. Заговоры против него уже не раз подготавливались во владениях Флоренции, где его враги находили безопасное и удобное убежище.

Поскольку Риарио уже не имел доступа к папской сокровищнице, ему пришлось вновь вводить некогда отмененные им подати. Его искренняя речь перед Советом Форли, в которой он заявил, что пока был богат, то щедро одаривал своих подданных, но теперь, когда его доходы иссякли, они сами должны прийти к нему на помощь, была воспринята с пониманием, и поначалу жители не высказывали никакого неудовольствия по этому поводу. Расточительность редко вызывает возмущение в народе, и менее всего это было свойственно эпохе Ренессанса. Но поборы быстро росли по мере увеличения затрат, а вместе с ними росло и недовольство.

Катарина приобретала все большее и большее влияние, оттесняя на задний план своего недалекого супруга. Она отправилась в Милан, надеясь заручиться там поддержкой, однако ей пришлось почти сразу же возвратиться обратно, чтобы ухаживать за тяжело заболевшим Джироламо. История о том, как она, при содействии Кодронки, путем обмана (ибо это представляется именно обманом) завладела замком Равальдино в Форли, и после того как комендант крепости был убит, на его место она назначила Томазо Фео, проведя всю ночь в седле, — эта история достойна женщин из прежних поколений Сфорца, достойна женщины, которая будет сравнивать себя с Цезарем Борджиа. Оттуда она вместе с Кодронки поскакала прямиком в Имолу, а на следующий день у нее родился ребенок.

Несколькими днями позже Катарина помчалась обратно в Форли; оттуда пришло известие о новом и более опасном заговоре. Сопровождавшему ее пожилому военному стоило немалых усилий не отставать от нее. Она лично провела допрос подозреваемых, проявляя при выборе методов редкое здравомыслие. Поскольку Джироламо предложил ей действовать так, как она сочтет нужным, она приказала повесить и четвертовать шестерых обвиняемых, заставив стоящего у дверей стражника исполнить обязанности палача. Тогда-то жители Романьи и должны были признать в своей графине настоящую вираго, плоть от их плоти, «стружку со старого полена». Тем временем граф не покидал своих покоев и отказывался видеть кого-либо, кроме своей супруги, и поговаривали даже, что его уже нет в живых, но Катарина скрывает факт его смерти; поэтому, когда Джироламо снова смог держаться в седле, она заставила его проехать по всей Имоле, чтобы прекратить распространение подобных слухов.

Возрастающее недовольство вскоре привело к отрытому возмущению подданных. Однажды во время великого поста Чекко Орси, уважаемый гражданин Форли, потребовал от графа выплатить ему 200 дукатов, которые тот задолжал ему за поставленное в течение предыдущего года мясо, когда же ему отказали ввиду отсутствия денег, между ними произошла ссора. Чекко был возмущен до предела, когда немногим позднее он повстречал графа, возвращавшегося после мессы, и снова напомнил ему о долге, что закончилось новой ссорой в парке перед дворцом. Затем, когда граф вернулся во дворец и, по своему обыкновению, смотрел в окно, облокотившись на подоконник, сначала один офицер, прежде служивший герцогу Калабрии, затем — другой, флорентиец Людовико Пансеки, принимавший участие в заговоре в Пацци, обратились к нему с просьбой о выплате давней задолженности по жалованью, поскольку, по их словам, им больше не у кого занимать деньги. Риарио, еще не пришедший в себя после ссоры с Орси, в гневе отказал им. Подобно Орси, который уже не отваживался покидать свой дворец, эти офицеры опасались последствий. Они быстро нашли общий язык и решили действовать вместе, чтобы защитить себя. Пазолини не сомневается в том, что за спинами заговорщиков, как обычно, стоял Лоренцо Медичи, который оказывал им поддержку, однако позаботился о том, чтобы самому остаться в тени. Они заявляли даже, что Иннокентий VIII также был посвящен в их планы, что выглядит гораздо более сомнительным, поскольку Джулиано делла Ровере вернулся в Рим и использовал свое могущественное влияние в пользу Риарио.

Заговорщики намеревались исполнить свой план 13 апреля, но в тот день им не удалось найти подходящий момент для нападения. Четырнадцатого числа племянник одного из заговорщиков, который не был посвящен в их планы, пообещал подать им знак, когда люди графа уйдут ужинать, а сам он останется один после вечерней трапезы. Они сказали, что просто хотят переговорить с ним. Орси, который имел право входить во дворец в любое время, проник внутрь, в то время как двое его сообщников ожидали снаружи. Риарио, облокотившись на подоконник, наслаждался вечерним бризом. Он вел разговор с одним или двумя собеседниками и был в прекрасном расположении духа. Уместно напомнить, что Мелоццо из Форли, великий живописец, был его виночерпием и находился в весьма доверительных отношениях как с самим графом, так и с его женой. Увидев Орси, Риарио протянул ему свою руку и поинтересовался, как обстоят дела у «моего Чекко». Орси отвечал, что слышал от приятеля, что вскоре сможет получить свои деньги. Произнося эти слова, он внезапно выхватил кинжал и нанес удар. Граф был только ранен. Он был безоружен. Воскликнув: «О предатель», он сначала попытался укрыться под столом, а затем побежал по направлению к комнате жены. Но заговорщики, подслушивавшие за дверьми, ворвались внутрь и прикончили его. Это произошло ровно через десять лет после спланированного им заговора Пацци[53], ради которого он и нанял тогда Пансеки.

Когда напуганные слуги ворвались в покои Катарины с этой новостью, она велела забаррикадировать двери тяжелыми сундуками и прочими подходящими для этого предметами. По ее приказу все начали кричать в окна и звать на помощь. Была предпринята попытка покончить с убийцами, но вскоре к ним на помощь пришло население Романьи, известное изменчивостью своего характера и всегда готовое поучаствовать в заговоре против своих правителей. Городская знать заперлась в своих дворцах; толпа ликовала, почувствовав легкую добычу. Вскоре снесли двери комнаты графини. Кроме нее там находились ее мать, сестра Стелла и дети. Когда их выводили, один из захватчиков решил проверить, нет ли на шее у Стеллы ожерелья или каких-либо других драгоценностей. Она ответила ему ударом, достойным тяжелой руки ее сестры.

Сторонники Катарины укрылись в замке Рокка, однако она предусмотрительно попросила некоторых из них обратиться за помощью в Милан и Болонью. Труп ее мужа был брошен в парке и подвергался надругательствам, пока его не забрали монахи. Дворец был разграблен. Катарину и ее семью под усиленной охраной содержали во дворце Орси. Жители Форли решили передать власть Церкви. В город прибыл монсиньор Савелли, чтобы править им именем Римского Папы. Он выступил против столь жестокого обращения с графиней и ее родственниками, заявив, что сами турки вряд ли обращались бы с ними хуже. В действительности же священник и сам принуждал Катарину сдать Рокку, в противном случае угрожая уморить ее голодом; кроме того, он сообщил ей, что ее муж был убит за свои грехи перед церковью. Не соизволив ответить Савелли, несмотря на свою врожденную религиозность, она позвала за одним из Орси, сказав ему: «О мессир Людовико, умоляю вас, во имя милосердного Бога, уберите от меня этого священника».

Когда ее привели к стенам Рокки, Катарина вызвала коменданта Томазо Фео, чтобы отдать ему распоряжение о сдаче замка: иначе ее ждала смерть. Но тот отказался подчиниться. Один из стражей по имени Ронко, который, как и все остальные, полагал, что Фео действует по приказу Катарины, пригрозил ей расправой, если тот станет упорствовать. Вполне спокойно она ответила ему, что он волен делать все, что в его силах, но ему не удастся запугать ее; она дочь тех, кто не знал страха. Савелли забрал графиню и ее семью из дворца Орси и поместил их всех в небольшую комнату для охранников в Роккетте у ворот Сан Пьетро. Теперь все будет хорошо, успокаивала она своих близких. Муцио Аттендоло и герцог Франческо никогда не теряли присутствия духа, они не ведали страха. Это помогло им избежать всех опасностей и стать великими правителями. Скоро прибудут войска из Милана, посланные ее дядей, чтобы освободить их.

При посредничестве надежного слуги ей удалось связаться с Фео, который направил к Савелли своего человека, и сказать ему, что надо подчиниться приказу графини и сдать Рокку, но, поскольку он никогда не был предателем, ему необходимо прежде переговорить с ней. Савелли согласился, хотя Орси, хорошо знавшие Катарину, прилагали все усилия, чтобы отговорить его. Им пришлось уступить. Ее снова привели к стенам Рокки. Фео отказывался сдаться, но пообещал пропустить ее в замок, при условии что она будет одна. Орси вновь протестовали, однако ее друг Эрколани — «человек добрый, но весьма проницательный и хитрый» — заметил, что у них в руках остаются ее дети, и монсиньор Савелли не стал слушать никаких возражений. Проходя по подъемному мосту, Катарина уже смеялась над ними всеми. Она сразу же приказала открыть прицельный огонь по городу, если что-либо случится с ее детьми. Поскольку она была беременна и совершенно выбилась из сил, Фео распорядился, чтобы ей предоставили необходимый отдых. Она спала, когда истекли три часа перемирия, и Орси с негодованием, но едва ли с особым удивлением, осознали тот факт, что она вовсе не собирается возвращаться. Затем последовала знаменитая сцена, когда ее детей привели к замку, угрожая убить их, если она не сдастся. Согласно этой легендарной истории, она подняла свое платье, воскликнув: «Разве вы не видите, глупцы, что я уже готовлюсь породить новых?» Более вероятной представляется версия хрониста Бернарди, находившегося тогда в Форли, согласно которой няня ее детей, ее сестра Стелла, и ее старший сын Оттавиано взывали к ней, однако Фео решил не будить ее. Когда же крики Оттавиано стали такими громкими, что могли разбудить ее, комендант приказал своим людям устроить шум в замке и даже сделал несколько залпов, чтобы заставить Орси удалиться. Катарина, разбуженная этим грохотом, выбежала из своей комнаты в спальной рубашке, однако Фео ее упокоил, сказав, что Орси уже благополучно ушли. Общепринятая версия этой истории не упоминается и среди сплетен Кобелли, который также был там, хотя оба автора упоминают другие эпизоды, свидетельствующие о том, что среди грубых, неотесанных жителей Романьи она чувствовала себя своей в той стихии, из которой некогда вышли ее предки.

Теперь стало ясно, что не следовало рассчитывать на помощь Папы, а из Милана уже выдвинулась армия в двенадцать тысяч человек под командованием Галеаццо Сансеверино и Джованни да Бергамо по прозвищу Брамбилла. Именно после этой бескровной кампании Моро назначил Сансеверино главнокомандующим своих войск — назначение, которое имело самые печальные последствия для его герцогского дома. Вместо помощи от Папы у замка появились пятьдесят всадников, посланных для содействия Катарине кардиналом Раффаэло Риарио.

Понимая, что их положение безнадежно, Орси попытались захватить детей Риарио, однако охранники отказались их выдать. Хроника приписывает эту их неудачу покровительству святых, поскольку если бы с детьми что-либо случилось, то Катарина, несомненно, отдала бы город на разграбление. Но Орси бежали, оставив своего престарелого отца и своих женщин, и Катарина не допустила мародерства в городе. Она понимала, что в противном случае ей никогда бы не удалось вернуть разграбленные у нее вещи; она слишком хорошо понимала также, какая участь постигнет при этом женщин и детей. Такое внимание к представительницам своего пола являлось одной из лучших черт ее характера. Катарина испытывала глубокое и искреннее сочувствие к страданиям женщин в те жестокие времена, постоянно защищая их и оказывая им поддержку. Точно так же она не позволила причинить зло женщинам из семьи Орси. Некоторые из миланских командиров были настроены весьма решительно, поскольку они согласились участвовать в этой экспедиции бесплатно, рассчитывая, что им будет чем поживиться в Форли. Но Катарина распорядилась иначе. Она даже не позволила войскам войти в город. В результате горожане вскоре с диким восторгом кричали: «Герцог! Герцог! Оттавиано! Оттавиано! Графиня! Графиня!» — и несли к ее дворцу украденную у нее собственность. Однако Орси увезли большую часть ценностей. Пример суетливого и чудаковатого Кобелли, при всех достоинствах оставленной им хроники, показывает, чего стоило это воодушевление народа. До бегства Орси он был заодно с ними; он обучал танцам их дам; теперь же ему не хватало слов для восхваления графини.

Катарина стала опекуншей сына. Она испытывала особую гордость, когда верхом выехала из Рокки в сопровождении Галеаццо Сансеверино и Брамбиллы и проехала по улицам, вдоль которых выстроились миланские войска, чтобы произвести впечатление на жителей города величием своих родственников. Милан был богатейшим государством полуострова, и его армия была достойна его славы. Катарина была популярна в войсках, ее красота и очарование получили всеобщее признание. В тот день она обедала с Луффо Нумаи, наиболее лояльным представителем городской знати.

Затем, с характерной для Романьи жестокостью, она приступила к отмщению. Те, кто выбрасывал труп графа из окна дворца, на несколько мгновений были повешены на том же окне, затем веревки перерезали, и собравшаяся внизу толпа разорвала их на части: самую плоть их соскоблили с костей. За одного из них, из сострадания к его матери, графиня прежде не раз ходатайствовала перед своим мужем и даже снабжала его одеждой. Престарелый Орси, проклиная своих сыновей за их глупость, заявил, что им следовало бы прикончить весь этот выводок, когда они были близки к своей цели. В этом был их единственный шанс. Его замечание привело Катарину в ярость. После того как на глазах у старика — ему было восемьдесят пять лет — его дом сровняли с землей, его привели в парк и привязали к доске. Затем доску прикрепили к хвосту коня и кругами возили его по парку, покрытому кровью и истерзанными останками заговорщиков.

В мае Галеотто Манфреди был убит в Фаенце. Когда нанятым его женой убийцам не удалось покончить с ним, она сама схватила меч и зарубила его. Она была дочерью Джованни Бентивольо из Болоньи. Катарина прислала на помощь к ней Брамбиллу и нескольких миланцев, и юный Асторре Манфреди, чья участь оказалась столь тесно связанной с ее собственной судьбой, был объявлен правителем Фаенцы. В ходе беспорядков там погиб Брамбилла, известие о его смерти Катарина встретила с неподдельной скорбью.

Катарина и по своему темпераменту была настоящей Сфорца. Ходили упорные слухи о том, что она должна прекратить междоусобицу, выйдя замуж за молодого Антонио Орделаффи, который нанес ей несколько продолжительных визитов и, по-видимому, жил некоторое время на одной из ее вилл. Все это раздражало ее. Она взяла под стражу хрониста Кобелли только за то, что тот украсил несколько щитов и других предметов — живопись была еще одним из его разнообразных увлечений — гербами Риарио и Орделаффи. В результате заключительная часть его хроники изобилует едкими выпадами против Катарины. Разумеется, Орделаффи был бы рад восстановить свое положение таким образом. Однако в Венеции, где он состоял в качестве кондотьера, сочли, что лучше отозвать его.

Весьма примечательна история о том, как графиня завладела замком Равальдино в Форли. Томазо Фео отказывался сдавать его кому-либо, кроме Оттавиано, даже после того как Катарина выдала за него замуж свою сестру Бьянку. Однажды, в жаркий августовский день 1490 года, она пригласила Томазо полюбоваться разбитыми ею новыми садами — нечто наподобие Барко в Милане. Когда они уселись под фиговым деревом, Катарина предложила ему отведать плодов. Постепенно ее очарование, которым она постаралась воспользоваться в полной мере, и сила ее темперамента привели к желаемому результату. Она предложила ему перейти в ее спальню. Терзаемый сомнениями, поначалу он отказывался. Но она настаивала, и в конце концов он последовал за ней. Как только они вошли в ее покои, он был схвачен и взят под стражу. Слуга Фео, переплыв через ров, предупредил гарнизон, и солдаты, опасаясь за свои жизни, открыли огонь по комнатам графини во дворце. Одна из пуль едва не попала Катарине в голову, но она оставалась совершенно спокойной.

Затем она призвала брата Томазо, молодого красавца Джакомо Фео (вполне возможно, что он был ее тайным мужем — на открытый брак с ним она не могла решиться, опасаясь потерять опекунство над Оттавиано), — и заявила ему, что он должен стать комендантом Равальдино. Он попытался возражать, сказав, что, после того как его семья столь долго служила правителям Форли, он не может согласиться, если брат его виновен в измене. Но ей удалось убедить его, добавив при этом, что с Томазо не случится ничего дурного и вскоре он снова будет принят к ней на службу. Известно, что у Катарины был сын от Фео, хотя те немногие, кто посмел говорить об этом, погибли мучительной смертью. Судя по описаниям, Фео был красивым молодым человеком, с тонкой, изящной фигурой и добрым нравом. Пользуясь благосклонностью своей госпожи, он быстро приобрел значительную власть. Вскоре в его распоряжении оказались вся ее армия и все замки. Естественно, его успех вызывал зависть и подготавливал почву для новых заговоров.

Вторжение французов поставило Катарину в сложное положение. Флорентийский посол сообщал, что она стала чрезвычайно подозрительной: «Ни одной живой душе не позволяет она входить в Форли; если кто-либо принимает чужаков в своем доме, то это рассматривается как серьезный проступок». С одной стороны, Людовико Сфорца призывал ее дожидаться прибытия французского короля, с другой стороны, кардинал Риарио требовал позволить войскам неаполитанцев расквартироваться на ее территории. Ее государство было невелико, но занимало важное стратегическое положение, поскольку через него пролегал один из двух маршрутов с севера на юг Италии, а также дорога из Тоскании в Валь ди Ламоне. Более того, само имя ее обладало огромным авторитетом, поэтому ее присоединение к той или иной из враждующих сторон означало бы значительное усиление позиций ее союзников, хотя сама она располагала весьма небольшой армией. Поначалу она заявляла о своем нейтралитете, но затем решила пренебречь семейными узами и разделить жребий с Неаполем, подвергающимся необоснованному нападению; кроме того, ее посла в Риме ожидал столь же роскошный прием у Папы Александра VI, которого прежде был удостоен ее дядя Асканио. Понтифик обещал даже стать приемным отцом ее сына Оттавиано. Помня о близких с ним отношениях в первые дни ее первого приезда в Рим, она полагала, что сможет рассчитывать на его дружбу.

Но когда французы осадили Мордано, а Альфонсо, герцог Калабрии, и пальцем не пошевельнул, чтобы прийти к ней на помощь, она переменила свое отношение к ним и, проклиная трусость своих прежних союзников, решила впредь полагаться лишь на свои родственные связи со Сфорца. Отступая, неаполитанцы выместили свое негодование на ее владениях и подданных, но они казались ягнятами в сравнении с французами, которые относились к своим союзникам точно так же, как к своим врагам. Их поведение возбудило столь же жестокую ненависть к ним в Романье, как и по всей Италии. Они разрушали и грабили мельницы, отнимая у крестьян посевное зерно. Тем не менее Катарина устроила роскошный банкет для Стюарта д'Обиньи, Линьи, братьев Сансеверино, Гонзага из Мантуи и других предводителей своих новых союзников. Французы были в полном восторге от графини, которая, будучи еще их врагом, своим упорным сопротивлением заслужила их уважение. Карл VIII, во время своего пребывания в Сиене, тактично выразил ей признательность, сделав Фео французским бароном.

После захвата Неаполя Катарина отказалась присоединиться к альянсу против Франции, чем вызвала неудовольствие Людовико, которому не понравилось проявление такой независимости со стороны племянницы. Все больше и больше она сближалась со своими соседями флорентийцами, которым она всегда (даже до гибели ее мужа) симпатизировала; и теперь уже ничто не препятствовало ее союзу с ними.

Высокомерие Фео при его безраздельном влиянии на графиню вызывало жестокую ненависть к нему и способствовало быстрому снижению популярности Катарины. Флорентиец Белло приводит описание красивого молодого человека, сидящего на краю окна в костюме из темно-красного сатина с мантией из золотой парчи, и рядом с ним, в высоком деревянном кресле, Катарина, закутавшаяся в мантию из белой дамастной ткани с черным поясом — «они выглядили прекрасной парой». Если бы рядом с ней не было мессира Джакомо, то она не вымолвила бы ни слова. Он соглашался со всеми суждениями графини, а она вторила ему. Они сообщили флорентийцу о всеобщем убеждении в том, что вооруженные люди, прибывающие из Ломбардии в Романью, посланы, чтобы отстранить мессира Джакомо от власти, «но они снесут любой удар судьбы, и если Мадонне будет угодно лишить ее всех друзей, детей и собственности, то они скорее отдадут свои души Дьяволу, а графство — туркам, нежели расстанутся друг с другом». И горе Белло, если он промолвит хоть слово об этой тайне кому-либо, кроме флорентийской комиссии. Она отыщет его на краю земли и изрубит на части. Разумеется, Белло уже предвидел грядущие неприятности. Но легко представить, как наслаждалась графиня любовью этого молодого красавца мессира Джакомо после стольких лет, проведенных с Риарио.

Фео чувствовал себя полновластным хозяином как викариата, так и самой Катарины. Он разъезжал по городам так, словно бы они принадлежали ему, в великолепном облачении с большой свитой. Все налоги проходили через его руки, и он же выплачивал жалованье войскам. Казалось, Катарина находила особое удовольствие в том, чтобы подчиняться ему и исполнять его малейшие прихоти.

Наибольшую ненависть к Фео питали Маркобелли и Орчиоли. Именно этим двум фамилиям, более чем кому бы то ни было, Катарина была обязана возвращением себе своего государства. Она была искренне благодарна им и, чтобы угодить им, даже изгнала некоторых своих друзей, хотя это и расходилось с ее желаниями. Теперь же ей пришлось заключить под стражу нескольких Орчиоли за их открытый мятеж против ее фаворита, на который они пошли с бескомпромиссной жестокостью, свойственной уроженцам Романьи. Последствия такого шага легко предсказуемы. Орчиоли решили устранить Фео. В любом случае властные амбиции фаворита герцогини зашли слишком далеко, что быстро сделало его неприемлемым для граждан Форли. Однажды он избил Оттавиано, которому к тому времени исполнилось семнадцать лет. Оттавиано не был наделен ни способностями, ни силой характера (позднее, уже став кардиналом, он чудовищно располнел); однако со всех сторон его побуждали заявить о своих правах. Гетти, один из его телохранителей, обещал ему при содействии Орчиоли покончить с Фео. В заговор были посвящены также два священника. Они спланировали нападение в церкви, но эта попытка сорвалась, поскольку мессир Джакомо явился туда со своей охраной. Затем, 14 августа 1495 года, Катарина возвращалась с охоты в карете вместе со своими сыновьями. Ее сопровождали несколько телохранителей и, разумеется, Фео, верхом на лошади. У городских ворот к ним подошел Гетти, и Фео поздоровался с ним, после чего слуга Гетти нанес ему смертельный удар, тогда как его хозяин, священники и другие заговорщики набросились на тело, обезобразив Фео ударами по лицу. Труп они сбросили в канаву.

Катарина вскочила на лошадь одного из своих охранников и помчалась в Рокку. Ее сыновья Оттавиано и Чезаре, будучи замешанными в заговоре, не осмелились следовать за ней, найдя убежище в доме одного из друзей. Заговорщики объявили, что они действовали по приказу графини и Оттавиано. Когда правда раскрылась, Гетти попытался бежать, но был убит.

Теперь Катарина признала, что Фео был ее мужем, и месть ее была ужасной. Солдатам позволили обращаться с пленными по своему усмотрению, без какого-либо снисхождения к женщинам и детям. Самые ужасные зверства Романьи повторялись вновь. Дома Маркобелли и Орчиоли были разграблены и сравнены с землей; их самих отправили в Рокку, где они скончались после ужасных мучений. Катарина не останавливалась ни перед чем. Когда ее сыновья в окружении большой толпы, обещавшей им защиту, появились перед Роккой, немедленно был спущен подъемный мост, крупный отряд вооруженных людей устремился прямо к испуганной толпе, и молодые люди оказались в плену. Затем сама Катарина появилась на башне, и остатки этого сборища были рассеяны четырьмя залпами. Оттавиано содержали в Рокке, где всем было запрещено говорить с ним, тогда как Сципионе, внебрачный сын Риарио, осмелившийся пожаловаться на жестокость Катарины, был брошен в подземелье. Только через восемь месяцев он был выпущен из темницы совершенно больным и немедленно скрылся на территории Венеции. Когда Катарину обвинили в том, что она сама приказала убить Фео, чтобы использовать его убийство для расправы со своими противниками (абсурдное обвинение), она гордо ответила, что Сфорца не привыкли избавляться от врагов таким способом.

Если раболепство Катарины перед Фео снижало ее популярность среди подданных, то жестокость ее отмщения у многих из них вызвала еще большее неприятие. На самом деле ее действия пробудили всеобщий ужас и озлобление. Миланский посол в Болонье писал, что она была весьма опечалена, когда узнала об этом, ведь она была Сфорца, но снискала у людей дурную славу. Впоследствии Катарина и сама глубоко сожалела о содеянном, особенно о своей жестокости по отношению к женщинам и даже грудным младенцам.

Катарина часто переписывалась со своим дядей, Людовико Сфорца, советуясь с ним по поводу многих проблем, с которыми она сталкивалась в период всеобщей смуты. Он оказался лучшим для нее другом, чем другие ее родственники. Она высоко ценила его дипломатические способности, и даже различие их характеров способствовало еще большему сближению между ними. Людовико не мог не уважать Катарину, но его все более беспокоило укрепление ее связей с Флоренцией, ибо в глубине души он считал, что вправе контролировать ее внешнюю политику и на основании родства требовать от нее своего рода вассального подчинения.

Эта перемена ее политической ориентации с Милана на Флоренцию происходила благодаря влиянию одного человека. В 1496 году Джованни Медичи, младший из отпрысков этой династии, известный как Пополано, был послан в Форли в качестве представителя Флоренции. Вместе со своим братом Лоренцо он бежал к Карлу VIII после ссоры с их кузеном Пьетро. Им удалось убедить французов вступить во владения Флоренции, а после изгнания Пьетро они поддерживали новое правительство. Джованни был привлекателен и хорош собою. Возможно, учитывая именно это обстоятельство, хитрые флорентийцы остановили на нем свой выбор; нет ничего удивительного в том, что вскоре он нашел путь к чувствительному сердцу правительницы Форли. Уже в 1496 году Людовико получил известие о том, что Джованни провел несколько дней с его племянницей, которая была с ним весьма ласкова, и те, кто слышал их разговоры, говорят, что она собирается выйти за него замуж, «чтобы удовлетворить свой аппетит». В то же время Джованни Бентивольо сообщал, что она исполняет все просьбы Медичи. Он уже занял комнаты Фео, и она во всем с ним советуется. Она вновь воспользовалась привилегией иметь рядом с собой мужчину, которого она могла не только любить, но и на которого она могла положиться.

Венеция была особенно обеспокоена возобновлением дружеских отношений между Форли и Флоренцией. Дож заявил, что тот факт, что она женщина, извиняет ее, но поскольку она весьма непоследовательна в своих действиях и совершила множество ошибок, ее дядя должен ясно объяснить ей ее долг при нынешнем положении дел в Италии. Людовико направил к ней своего специального посланника. Совершенно позабыв о мессире Джакомо, она сообщила, что после смерти графа она не имела ни малейшего желания снова выходить замуж, однако, вместо присоединения к Лиге, на чем настаивал Людовико, она высказала намерение придерживаться нейтралитета. Флорентийцы действительно искали ее помощи, но она подозревает, что они хотят ее погубить, поэтому она предпочитает оставаться под защитой своего любимого дяди. Она призывает в свидетели самого Господа Бога; если же она лжет, то герцог вправе отстранить ее от власти. Посол продолжал протестовать против присутствия Джованни Медичи, который, сообщил он ей, порочит ее доброе имя. Ее пространный ответ был весьма примечателен. Помимо всего прочего, Катарина заявила о том, что она держит здесь Джованни исключительно из любви к своему дяде. Позднее Джованни Медичи повторил те же аргументы (в подготовке которых, возможно, он сам участвовал), «но менее искусно и с меньшим изяществом». Катарина умела говорить с редким очарованием и красноречием; когда она сердилась, она становилась особенно многословной.

Вскоре после этой беседы стало известно, что Катарина вышла замуж за Медичи. Людовико и Оттавиано дали согласие на этот брак, который формально должен был оставаться тайным. В 1498 году, когда родился ее последний ребенок, которому впоследствии суждено было прославиться под именем Джованни делле Бандо Нере и стать отцом Козимо, первого Великого герцога Флоренции, флорентийцы предоставили ей и ее детям гражданство в своем городе, поскольку ни один флорентиец не имел права жениться на чужестранке. И именно во Флоренцию она отослала Оттавиано для участия в его первой военной кампании против Пизы с отрядом хорошо обученных солдат, в которых и она сама, и ее сын могли быть вполне уверены (страсть к военной подготовке, несомненно, была унаследована ею от предков-кондотьеров, которых она часто ставила в пример). Восхищенные флорентийцы дважды устраивали им смотр. Она также направила туда своего мужа в качестве помощника и советника Оттавиано. Но вскоре Джованни, почувствовав недомогание, вернулся обратно; в конце того же года он умер, и Катарина в третий и последний раз осталась вдовой в возрасте тридцати пяти лет. Как полагает Пазолини, несмотря на то что письма некоторых военных, долго состоявших у нее на службе, и других близких ее друзей свидетельствуют об их искренней преданности к ней и о том, что она по-прежнему оказывала чарующее воздействие на своих воинов, нет никаких оснований доверять тем вполне естественным слухам, которые перечисляют многих ее высокопоставленных любовников. Когда ее охватывала страсть, это чувство столь неодолимо воздействовало на нее, что она была не в силах его скрывать.

В 1498 году Людовико направил графа Каяццо в помощь Катарине, чтобы сдержать опасное продвижение венецианцев. Его брат Фракасса также состоял прежде на ее службе, однако, как жаловалась она своему дяде, с ним ей оказалось трудно поладить. Людовико призывал ее проявить терпимость, ибо, заявил герцог, если тот и скажет иногда дурное слово, то затем искупает его своими благими деяниями. Несмотря на свои мужские качества (или нам следует говорить о силе ее характера?), Катарине были присущи и все женские наклонности: она любила музыку и превосходно танцевала. Говорят, что в молодые годы в Риме ей нравилось слушать беседы образованных и талантливых ораторов, но все это прекратилось после ее переезда в Романью. Она была человеком деятельным и не питала подлинного интереса к литературе и искусству, хотя в силу своего положения в Риме она на некоторое время попала в то общество, где высоко ценилось искусство и изящная словесность, и ей хватило способностей, чтобы адаптироваться и к этой культурной среде. Балдассаре Кастильоне приводит в «Придворном» следующую историю. Однажды, пригласив на обед неотесанного Фракассу, Катарина попросила его исполнить танец, но тот отказался. Затем она спросила, не желает ли он послушать приятную музыку. Фракасса ответил, что это занятие не для него. Хозяйка поинтересовалась: «Какое же занятие вы считаете своим?» — «Сражаться», — последовал ответ. «Тогда, я полагаю, поскольку вы не на войне и не нужны для сражений, вам следовало бы хорошенько смазать себя салом и спрятаться в шкафу со своим оружием до тех пор, пока вы не понадобитесь, иначе вы еще больше, чем сейчас, покроетесь ржавчиной». С этими словами под общий хохот она покинула Фракассу, выглядевшего весьма глупо.

Проблемы с Венецией были обусловлены лояльностью Катарины по отношению к Флоренции, откуда она, несмотря на все свои запросы, не могла дождаться никакой помощи. Показательно, что, когда флорентийцы сами оказались в опасности, они потребовали от нее всю легкую кавалерию, которая была в тот момент в ее распоряжении. Несмотря на свое возмущение, она все же отправила своих людей, сохраняя верность союзническим обязательствам. Катарина постоянно обучала своих крестьян военному делу, посылая их затем сражаться, как правило, на стороне Милана, и держала их под своим жестким контролем, даже когда они были вдали от нее. Те, кто не являлся по ее приказу, должны были иметь на то веское оправдание. Одного ослушника избили кнутом до полусмерти. Тем, у кого не было нагрудников или пик, их выдавали, вычитывая стоимость из жалованья.

В июле 1499 года в Форли появился Макиавелли с приказом заключить новое соглашение. Это была первая его дипломатическая миссия, его первая серьезная работа во благо республики. Он должен был заключить договор на условиях, требующих как можно меньших затрат от Флоренции, но сделать все так, чтобы была удовлетворена и графиня, ибо дружба с ней была слишком важна, чтобы терять ее. Катарина намекнула, что если они не оставят Оттавиано в condotta (договор о найме на службу), от чего тот неразумно отказался без ее ведома, то она перейдет на сторону своего дяди, с которым Флоренция в тот момент находилась в состоянии войны. Макиавелли пришлось указывать на то, что, поскольку Оттавиано отказался сам, Флоренция уже не имеет перед ним никаких обязательств, но он может предложить ему вновь поступить на службу с жалованьем не более десяти тысяч дукатов. На этой аудиенции присутствовал также миланский посол. Внимательно выслушав Макиавелли, графиня заявила ему, что ей всегда нравились слова флорентийцев, но не их дела; они никогда не относились к ней так, как она того заслуживает. Макиавелли заметил, что она постоянно обучает военному делу своих подданных и отсылает их в Милан. Кроме того, несколько флорентийцев занимают высокие должности в викариате, но миланский посол кажется поистине всемогущим. Тем не менее Катарина заявила о своей готовности принять условия (ему пришлось повысить жалованье до двенадцати тысяч дукатов), но он не мог быть до конца уверен в этом, поскольку она все время «настаивала на своем». Когда Макиавелли готовился к подписанию договора, Катарина сказала ему в присутствии миланского посла, что, еще раз обдумав все условия, она не может согласиться с ними, если флорентийцы не возьмут под свою защиту ее владения. Если же они отказываются, то дальнейшее обсуждение этих вопросов лишено всякого смысла. Тем не менее Флоренция добилась своей цели. Графиня не разорвала с ними отношения. Письма Макиавелли произвели сильное впечатление на правительство республики, но правительница Форли, несомненно, показала себя более искусным дипломатом.

Слава о красоте Катарины сделала ее столь знаменитой — ее считали самой прекрасной и изящной женщиной того времени, — что портреты ее пользовались большим спросом. Канцлер Бонаккорси, друг Макиавелли, просил подробно описать, как она выглядит. Катарина прилагала немало усилий, чтобы сохранить свою внешность, о чем можно судить по дошедшей до нас книге ее рецептов всевозможных снадобий. За год до ее смерти ей прислали очередное средство для умывания. У нее был замечательный цвет лица, и она тщательно заботилась о нем, как, впрочем, и о белизне своих прекрасных зубов. Она поощряла в этом и других, заявляя, что в соответствии со своими принципами она желает, чтобы все рецепты красоты, используемые при ее дворе, были общеизвестны. В этой книге содержатся сведения обо всем, начиная с рекомендаций по отбеливанию загоревшей на солнце кожи лица и заканчивая слабыми ядами, методами прерывания беременности и способами увеличивать вес легких скудо и дукатов так, чтобы никто этого не заметил. Об этом искусстве Катарина узнала от Козимо Медичи, возможно, через своего деда Франческо или через своего последнего мужа.

Требуя от своих слуг точнейших отчетов, Катарина вникала во все детали ведения дел в своем домашнем хозяйстве. Подобно Беатриче д'Эсте, она не стыдилась заниматься шитьем столь же регулярно, как и служанки. Сохранилось письмо, в котором ее молодой родственник во Франции благодарит ее за семь рубашек, сшитых ею для него во французском стиле. Но, подобно всем остальным итальянским правителям в те времена всеобщей смуты, она обычно испытывала финансовые затруднения. После того как Орси разграбили ее дом, ей пришлось заложить все оставшиеся у нее драгоценности и столовое серебро.

Как и все жители Романьи, она была мстительна и готова была посылать наемных убийц вслед за ускользнувшим от нее врагом хоть в самые отдаленные окраины полуострова, в чем сама искренне признавалась Людовико, когда тот указывал ей на подобные факты. Но если она никогда не забывала обид, то и оказанных ей услуг она не забывала никогда, хотя, подобно другим мелким деспотам, она часто вознаграждала за них бесстыдной неблагодарностью. Но в целом она была справедлива, не делая различий между богатыми и бедными, и держала свое слово в той же мере, в которой это считалось общепринятым среди правителей эпохи Ренессанса. Фактически Мадонна из Форли стала неким возрождением той ушедшей и более героической эпохи своих предков, на которых она редко упускала возможность сослаться и которым она сама старалась подражать. И пусть она не приняла никакого участия в великих интеллектуальных и художественных движениях Ренессанса, но именно она обладала той прямотой и цельностью характера, отсутствие которых сделало Италию легкой добычей вторгнувшихся на ее территорию французов и испанцев, сохранивших свое господство над ней в течение следующих нескольких столетий. Последующая жизнь правительницы Форли и ее мужественное сопротивление Цезарю Боржиа выходит за пределы той истории, изложению которой посвящена эта книга.

Примечания:

5

Schiere — небольшой отряд (итал.). — Примеч. пер.

52

«Амурчики», мальчики, прислуживающие за столом (итал.). — Примеч. пер.

53

Заговор Пацци (28 апреля 1478 года) — попытка семейства флорентийской знати Пацци убить правителей Флоренции Джулиано и Лоренцо Медичи. В заговоре, возможно, участвовал и Джироламо Риарио. — Примеч. ред.