Подведём итоги.

Прежде всего хотелось бы заметить, что существующее в науке мнение о прямой связи возникновения более или менее развитых форм письма и зарождения классового общества и государства верно лишь отчасти. Точнее сказать, оно страдает некоторым схематизмом и не отражает всей сложности такого процесса, как возникновение и развитие письменности. По нашему мнению, схема «зарождение классов и государства — зарождение развитой письменности» является частным случаем. Потребность в передаче накопленного опыта — вот в действительности тот рычаг, который подвигал людей к совершенствованию примитивной пиктографии.

Голословное утверждение? Не более, чем то утверждение, которое оно оспаривает. Мы привыкли судить о справедливости мнения о возникновении письма в предгосударственный период, опираясь в основном на результаты исследований древнейших (как принято считать) цивилизаций — египетской и месопотамской. И там, и там развитые письменные системы появляются в IV тыс. до н. э. вместе с первыми государствами. Но позволено нам будет заметить, что истоки этих письменных систем всё-таки не выявлены. Да, имеются образцы письма, единовременные с моментом возникновения довольно развитых цивилизаций. Да, эти образцы обнаружены археологами. Однако то, что не обнаружено более ранних, ещё не говорит об их несуществовании в истории. Другими словами, были какие-то предтечи.

Поводы так утверждать и усомниться в общепринятой концепции у нас есть. Вспомним тэртерийские таблички, которые на целое тысячелетие старше древнейших образцов египетского и шумерского письма. Археологические данные не дают оснований говорить, что в этом районе в V тыс. до н. э. существовала высокоразвитая цивилизация, подобная цивилизациям Египта и Междуречья, с расслоением общества на классы, выделением правящей элиты. Кажется, ничего этого не было. Но письменность была.

Другой пример. Скифы-иранцы и их сородичи саки, которых Геродот именовал азиатскими скифами. Государство у скифов существовало — это Скифское царство. Саки, по общему признанию учёных, находились на последней стадии разложения родового строя — стадии военной демократии. Уже выделилась правящая элита. До создания государства оставался, образно говоря, один шаг. Но ни у скифов, ни у саков письма не было. Да, выдвигаются робкие предположения, что у саков письмо могло существовать. Но подтверждений этому, прямо скажем, маловато. Точнее, оно всего одно: надпись на малой серебряной чаше, найденной при раскопках кургана Иссык в Казахстане. Исследователь Иссыкского кургана К. А. Акишев по этому поводу резонно замечает: «Иссыкская находка хотя и чрезвычайно важный факт, но пока единственный, и выводы, делаемые только на основе этой находки, легко могут быть поставлены под сомнение. Иссыкская серебряная чаша может быть трофеем. Мы не должны исключать и такую возможность» (II, 3; 57–58). О письме же у скифов причерноморских не упоминают античные авторы, довольно хорошо их описавшие. Не даёт оснований предполагать наличие собственного письма у скифов и археология. Не исключено, конечно, что скифы могли использовать письменность своих соседей, греков-колонистов. Но подтверждений этому нет.

Вполне можно возразить, что скифы и саки — кочевники. И что, мол, с кочевников возьмёшь. Государство если и есть, то примитивное, кочевое. Структура управления таким государством несложна. Возможно, оно и так. Структура кочевых государств менее сложна, чем в государственных образованиях, создаваемых осёдлыми народами. Но… Вот другие кочевники — тюрки. Созданное ими Древнетюркское государство, первые достоверные сведения о котором относятся к VI веку нашей эры, простиралось от Сырдарьи до Маньчжурии. Типичная кочевая империя. Но в этой кочевой империи существовала довольно развитая письменность — тюркская руника. Учёные считают её либо буквенным, либо слогово-буквенным письмом (II, 27; 135).

Почему же в одном кочевом государстве создаётся развитая письменность, а в другом нет? Ответ, как представляется, должен быть следующим: всё дело в том, что развитые формы письменности появляются в недрах родового строя. В предгосударственный период и во время существования государства они лишь совершенствуются. Потребность в передаче опыта (в том числе исторической памяти), а не только нужды государственного управления побуждают людей изобретать знаки письма. Почему одни народы при этом создают письменность, а другие нет — остаётся только гадать. Возможно, играет роль степень развитости жреческого сословия, т. е. института жрецов, ибо жрецы во все времена и у всех народов выступали в роли хранителей знаний, опыта, памяти.

С другой стороны, обращаясь уже непосредственно к славянам, можно сказать, что вопрос времени зарождения государственности у славян — вопрос спорный. Выдвигаемый официальной исторической наукой тезис о появлении государств у славян в VII–IX веках н. э. верен лишь для Средневековья. Но история славян началась не в V–VI веках н. э., а, как мы пытались показать и уделим этому вопросу место в других лекциях, гораздо раньше. В V–VI веках в византийских источниках появляется лишь само имя «славяне», но это не начало народа и его истории как таковых. Можно согласиться лишь с тем, что этноним «славяне» довольно позднего происхождения. Но непосредственные предки славянских племён могли фигурировать в истории под другими именами (в том числе и являющимися самоназваниями). Прежде всего это имена «арии» и «русичи» (русы). Но были и «расены», и «венеды», и «русколаны», и «анты», и многие другие. Племена и народы, носившие эти названия, создавали государственные образования задолго до начала нашей эры. Поэтому, даже подходя к вопросу возникновения письменности с классических позиций (связка «возникновение государства — появление развитых форм письма»), не приходится удивляться тому, что письмо было известно славянам ранее начала просветительской деятельности Кирилла и Мефодия.

Мы отдаём должное трудам и стараниям солунских братьев, вместе со всеми славянами чтим их память, но вынуждены заметить, что просвещали Кирилл и Мефодий вовсе не «звероподобный народ», сидящий по лесам и болотам. Они просвещали народ, имеющий богатую историю, тысячелетние традиции и культуру, в том числе и древнюю письменность. Деятельность их можно назвать просветительской, только имея в виду приобщение славян к христианской вере и утверждение их в ней. Не более того.

Ещё раз повторим, что никоим образом не хотим приуменьшать заслуги Кирилла (Константина) и его старшего брата. Более того, за Кириллом мы признаём создание не одной из двух славянских азбук (кириллицы или глаголицы), а обеих этих азбук (сначала Кирилл создал глаголицу, позже — кириллицу). Однако создавал он не с «чистого листа» и не на пустом месте.

Имеется масса письменных свидетельств (трактат черноризца Храбра, произведения восточных авторов, сообщение Титмара Мерзебургского, русские летописи, «Паннонское житие Кирилла»), говорящих о существовании у славян докириллического письма.

Немало в распоряжении учёных есть образцов этого письма (надпись эль-Недима, алекановская надпись, дрогиченские пломбы, загадочные надписи на старорусских календарях и пряслицах и множество других образцов). Все они в совокупности позволяют говорить, что письмо у славян до Кирилла было (даже нескольких типов), и было оно довольно развитым. Наличие нескольких типов письменности не должно смущать, если принимать во внимание большие территории, заселённые славянами, а также слабость политических и культурных связей между этими территориями. Можно сказать, что отдельные группы славянских племён «варились каждая в своём котле». Кроме того, не будем забывать, что история наших предков, как уже отмечалось, началась гораздо раньше VI века н. э. Она значительно богаче, чем принято думать в так называемой классической науке. Речь надо вести не о веках, а о тысячелетиях. А за тысячи лет многое может поменяться, в том числе и письменность.

Есть среди образцов докириллического письма и такие, которые написаны так называемой протокириллицей (Ватиканская рукопись, текст Живко Петровича, Софийская азбука и ряд других). Именно один из вариантов протокириллицы послужил Кириллу (Константину) образцом для создания той азбуки, которая позже получила название кириллицы. Скорее всего, «русское письмо» богослужебных книг, виденных младшим из солунских братьев в Херсонесе, было протокириллицей.

Образцов протоглаголического письма на данный момент не найдено. Будем надеяться, что это только пока. Однако существует ряд свидетельств авторов XVI — XVIII веков, согласно которым корни глаголицы уходят в первые века нашей эры. В частности, её создание приписывают святому Иерониму, жившему в IV веке н. э. Последнего автором глаголической азбуки считает и народная традиция, существующая у юго-западных славян (словенцев и хорватов). На древность глаголического, а точнее — протоглаголического, алфавита указывает и наименование в средневековых западных письменных памятниках глаголицы болгарским письмом (это при том, что в Болгарии собственно глаголица широкого распространения не получила; она была быстро вытеснена кириллицей).

Мы не склонны считать святого Иеронима ни автором, ни переработчиком глаголицы или протоглаголицы. Во всяком случае, крупных изменений в уже существующую азбуку он не вносил. Но этой азбукой он пользовался, видимо, для перевода Библии на славянский язык. Может быть, поэтому народная традиция и увязывает создание глаголицы с именем этого христианского святого. Авторы же XVI — XVIII веков лишь следовали народной традиции.

Создателем глаголицы в практически законченном виде, так же как и кириллицы, был Константин Философ. Но в обоих случаях он создавал лишь христианскую славянскую азбуку на основе уже существующей языческой славянской азбуки. В середине 50х годов IX века, после или во время миссии в Болгарии, он создаёт глаголицу, а в 862–863 годах, готовясь к поездке в Моравию, — кириллицу.

Итак, создание азбук Константином было лишь их переработкой, включавшей в себя введение в славянские азбуки ряда греческих букв для передачи христианских терминов и имён, по-видимому, добавление букв для носовых славянских гласных (юсов) и создание цифири, т. е. предание буквам алфавитов славян цифровых значений, подобно тому, как таковые значения имели буквы алфавита греческого. Кроме того, глаголические графемы были получены путём значительного усложнения начертания букв протоглаголицы.

В Моравии солунскими братьями как алфавит использовалась кириллица. Глаголица же применялась лишь в качестве тайнописи, которую помимо Константина и Мефодия знали также их ученики. Именно последние после смерти Мефодия в 885 году, спасая славянскую письменность от преследования католическим духовенством, перевели глаголицу из разряда тайнописи в ранг общеупотребимого алфавита, надеясь, что отсутствие внешней схожести с греческим письмом, т. е. письмом восточно-христианской церкви, уменьшит гонения на славянское письмо. Но положения дел этот шаг не исправил. После изгнания из Моравии в 886 году ученики Мефодия принесли обе азбуки в Болгарию, где они обе получили возможность для свободного развития. Часть же учеников, тайно вернувшаяся в Моравию, продолжала дело своих учителей, работая уже только с глаголицей.

Протоглаголица и протокириллица — это лишь два варианта из существовавших когда-то нескольких типов славянского письма. Разные виды письменности возникали у славян в разное время и на различных территориях. Можно сказать, что протокириллица и протоглаголица явились своего рода завершающим этапом эволюции некоторых бытовавших у славян письменных систем: слогового письма, рун, письма типа «черт и резов» (под последним в данном случае понимаем пиктографические знаки).

Что касается слогового письма, то возможность его существования у славян большинством учёных как не признавалась, так и не признаётся. И основной тезис в данном случае таков: «Славянский язык — язык флективный. А поэтому он слишком сложен для записи его какой бы то ни было слоговой письменной системой». Не отрицая указанный тезис как таковой, группа советских учёных (Л. В. Черепнин, Е. М. Эпштейн, Н. А. Константинов) ещё в конце 40 — начале 60х годов XX века выступила с мнением, что, несмотря на сложности передачи славянской речи посредством слоговой письменности, ничего принципиально невозможного в этом нет. Пользовались же греки во II тыс. до н. э. на Крите и Кипре силлабариями минойцев для записи своего флективного языка. Н. А. Константинов даже выводил славянский силлабарий от греческого кипрского.

В 80 — 90х годах прошлого столетия идею слоговой письменности у славян восприняли и весьма успешно развили двое российских учёных — Г. С. Гриневич и В. А. Чудинов. Оба реконструировали славянские силлабарии, оба дешифруют на их основе тексты. Причём Г. С. Гриневичем подведена под свои лингвистические и эпиграфические изыскания научная теория, касающаяся древней истории наших предков. По его мнению, праславянские племена населяли значительные территории в Европе и Азии задолго до нашей эры. Они непосредственно создали или принимали участие в создании таких древних цивилизаций, как минойская, этрусская, цивилизации Хараппы и Мохенджо-Даро. Историческая ли концепция послужила Г. С. Гриневичу своеобразным указателем направления действий в области дешифровки древних текстов или, что более вероятно, увенчавшиеся успехом дешифровки письменных памятников различных цивилизаций древности на основе славянского силлабария дали основания для построения новой концепции истории русов-славян, нам не известно. Но факт остаётся фактом: и критское линейное письмо А, и Фестский диск, и надписи древнейших цивилизаций Индии, и тексты этрусков расшифровываются этим учёным на основе славянского языка. Тип письма всех этих памятников, по мнению исследователя, — слоговый.

В. А. Чудинов, являясь во многом научным оппонентом Г. С. Гриневича, не производит сенсационных научных построений, касающихся истории славян (праславян, протославян, русов), но зато великолепно обосновывает возможность существования слоговой письменности у наших предков. Как считает В. А. Чудинов, за то, что такая письменность у славян была, говорят как памятники, хотя это и странно звучит, буквенного письма, содержащие элементы письма слогового, так и живые остатки слоговой письменности в современных славянских языках, в частности в русском. К первой группе относятся кириллические надписи с пропусками гласных. Большое количество таких надписей не позволяет видеть в них простые ошибки писавших. Данная «консонантность» выглядит как определённое правило. И суть этого правила в том, что пропуски гласных в словах кириллических текстов и надписей — это не простые ошибки писавших и не сокращения слов. Это реликты слогового письма. В случае если слоговый знак совпадал по начертанию с согласной буквой кириллической азбуки, то долгое время славяне просто не ощущали потребности в написании после согласной буквы гласной, ибо гласная, по их мнению, передавалась уже фактом начертания согласной.

Живыми остатками слоговой письменности в современном русском языке В. А. Чудинов считает существующие правила переноса (нельзя переносить или оставлять на строке одну букву, а слоги желательно оставлять открытые), слоговую организацию современного русского письма (в нашей азбуке до сих пор сохранились чисто слоговые знаки, каковыми являются, по существу, йотированные буквы (Я, Ю, Е, Ё) и диакритические знаки (Ъ и Ь, которые много веков назад обозначали сверхкраткие гласные и в сочетании с согласными буквами давали слог)), слоговую организацию чтения (чтение по «складам», т. е. слогам, общеизвестно).

И Г. С. Гриневич, и В. А. Чудинов считают, что славянский силлабарий послужил определённой базой для буквенных письменных систем славян — протокириллицы и протоглаголицы. Причём если, по мнению Г. С. Гриневича, обе азбуки заимствовали из силлабария лишь несколько графем, то, по В. А. Чудинову, слоговое славянское письмо — главный источник протоглаголицы. От себя добавим, что, на наш взгляд, именно оно, наряду со славянскими рунами, стало источником и для протокириллических азбук (во всяком случае, для некоторых из них).

Существование рун у славян ставится учёными-ортодоксами под сомнение не в меньшей степени, чем существование у славян слоговой письменности. И свою роль тут играет не только убеждение в позднем появлении письменности у наших предков, но и обстоятельства исследования славянских рун. Скандал, разразившийся в связи с выяснением поддельного характера ряда ретринских древностей (коллекция Потоцкого), поставил под сомнение подлинность всех находок, содержащих руны славян (коллекцию ретринских древностей Готлиба Маша, мекленбургские камешки, краковский медальон, микоржинские камни и ряд других). В конце концов о славянских рунах к началу XX века в научных кругах предпочли забыть. И только в наши дни группа российских учёных подошла к этому вопросу по-иному. А. Платов, Г. С. Гриневич, В. А. Чудинов, А. И. Асов считают проблему отнюдь не решённой. Более того, они склоняются к тому, что если не все, то некоторые памятники, содержащие славянские рунические знаки, безусловно, подлинны. В частности, подлинными, по их мнению, являются руны Древней Ретры.

Как полагает А. И. Асов, славянская руника имеет две разновидности: северную и южную. Северные руны славян схожи с германскими, что говорит о возможности заимствования славянами этих рун у германцев. Но это всего лишь возможность. Данная письменность и у германцев, и у славян могла происходить из общего источника. Мог иметь место и обратный процесс заимствования. Во всяком случае, «руны» — слово славянское.

Южные славянские руны происходят от пеласгийской письменности, так называемой пеласго-фракийской руники. Были ли пеласги непосредственными предками славян или нет, но позаимствовать их письменность через фракийцев, с которыми тесно общались, славяне могли.

Пеласгийское письмо послужило, по нашему глубокому убеждению, основой письменности этрусков, которые были ветвью пеласгов, и письменности греков. От письменности пеласгов ведёт своё начало и финикийский консонантный алфавит.

Позволим себе выдвинуть гипотезу: истоки северной и южной славянской руники едины. Это именно пеласгийское письмо. Древние реты, жившие в Альпах и к северу от них, отличные от кельтов и италиков, но родственные этрускам, были праславянами (протославянами). Они имели письменность, схожую с этрусской и, видимо, представляющую вместе с последней разновидности пеласгийского письма. С течением времени реты продвинулись на север, вышли к побережью Балтийского моря, где ими был основан город Ретра. У ретов-славян ещё в античную эпоху заимствовали свои руны германцы. Постепенное изменение самостоятельно развивавшейся в прибалтийских землях Европы письменности ретов привело к накоплению комплекса тех отличий, которые позволяют современным исследователям говорить о южной и северной разновидности славянской руники.

В свете выдвигаемой гипотезы становится понятной схожесть письменности этрусков, пеласгов, финикийцев, рун германцев и славян. У них единый исток — письмо пеласгов.

Есть основания полагать, что пеласгийская письменность первоначально носила слоговый характер. Во всяком случае, знаки теоретически разработанных славянских силлабариев также схожи с пеласгийским письмом. Распространяющееся на больших территориях благодаря расселению праславян-пеласгов, перенимаемое различными народами, оно развивалось у тех или иных народов по-разному. Менялся не только вид графем, добавлялись новые, исчезали старые, вводились иные их названия, но менялся сам тип письма. У финикийцев оно эволюционировало в консонантный алфавит, у греков и этрусков — в буквенно-звуковой. У германцев и части славян пеласгийская письменность трансформировалась в руны, представляющие на конечном этапе своего развития звуковое письмо. Другая часть славянских племён долгое время сохраняла слоговую письменность. Последняя постепенно сдавала свои позиции протокириллице и протоглаголице ещё в языческий период, будучи окончательно вытесненной кириллицей и глаголицей уже после утверждения христианства.

Сейчас известен любопытный памятник славянского письма. Он написан руникой, сочетающей черты северной и южной. Это «Боянов гимн». Правда, большинство исследователей считают его подделкой. Называется и имя фальсификатора — А. И. Сулакадзев, в книжном собрании которого «Боянов гимн» находился. Однако беспристрастный подход к вопросу позволяет выяснить следующее. Во-первых, все возможные мотивы, которые могли побуждать к фальсификаторской деятельности, в случае с А. И. Сулакадзевым не действовали. Его увлечение не приносило ему ни денег, ни славы. Как раз наоборот — материальные расходы и хулу. Незаметно по обстоятельствам жизни А. И. Сулакадзева, что он стремился пропагандировать какую-то новую концепцию отечественной истории, основанную на создаваемых им подделках: в его активе нет ни одного опубликованного произведения. И если уж применять к Александру Ивановичу термин «фальсификатор», то лично у нас возникает желание употребить вместе с этим термином определение «безмотивный».

Во-вторых, репутация А. И. Сулакадзева как «Хлестакова отечественной археологии» сложилась в основном благодаря высказываниям людей, по-настоящему не знакомившихся с его коллекцией, испытывавших к Александру Ивановичу буквально личную неприязнь. Кроме того, уровень профессионализма этих людей оставлял желать лучшего. Мы имеем в виду А. Н. Оленина и А. Х. Востокова.

В-третьих, не вызывает сомнения, что какие-то памятники, содержащие сфальсифицированные приписки, в коллекции А. И. Сулакадзева были. Но возникает вопрос: был ли он сам автором этих приписок, или рукописи в таком виде уже попадали в его собрание? Однако сам факт наличия в книжном собрании А. И. Сулакадзева нескольких письменных памятников, испорченных фальшивыми приписками, не обесценивает коллекции полностью. Во всяком случае, те осколки от неё, которые известны в наше время, представляют немалую ценность. Также известно, что какая-то часть коллекции была приобретена царской фамилией. Вряд ли русские цари стали бы приобретать ничего не стоящие подделки.

В-четвёртых, становится ясным, откуда в собрание Александра Ивановича попали рукописи с такой сенсационной датировкой — от I до Х века н. э. Источником получения этих памятников могла стать коллекция русского дипломата П. П. Дубровского, который в период Великой французской революции вывез из Франции множество ценнейших книг, фактически спася их от уничтожения. Среди них, между прочим, была библиотека Анны Ярославны, русской княжны и французской королевы. Часть рукописей библиотеки Ярославны и перешла из коллекции П. П. Дубровского в коллекцию А. И. Сулакадзева. «Боянов гимн» был в их числе.

Данный памятник относится к IV веку н. э. Повествует о борьбе славян с готами. Именуется «Бояновым гимном» по той причине, что сложен древним русским песнопевцем Бояном, о чём имеется упоминание в самом тексте памятника.

Количество рун бояновицы равно тридцати. Двенадцать из них схожи по написанию и при этом практически совпадают по звуковому значению с ретринскими рунами. Это даёт возможность говорить о родственности бояновицы и ретринской руники. В то же время, по мнению А. И. Асова, руны «Боянова гимна» схожи с пеласго-фракийским руническим письмом. Поэтому А. И. Асов делает вывод о промежуточном положении, которое занимает бояновица между северным и южным типом славянской руники.

Подобная степень сходства бояновских рун и рун Ретры (около 40 %, если считать от количества знаков бояновицы) также является, как нам представляется, одним из доказательств подлинности «Боянова гимна». В первом десятилетии XIX века, когда А. И. Сулакадзев, как утверждают его критики, изготавливал эту подделку, исследования славянской руники, толчком для которых послужило в конце XVIII столетия обнародование данных о находках прильвицких идолов, были на подъёме. Господствующим было мнение о подлинности как ретринских рун, так и других памятников, содержащих славянские рунические знаки. Логично предположить, что в таких условиях А. И. Сулакадзев должен был стремиться к достижению большего сходства графем своей подделки с рунами Ретры. Однако этого не произошло: если отталкиваться от количества ретринских рун (их 23), то степень совпадения всего около 50 %.

Доказательствами подлинности «Гимна» являются также особенности орфографии (например, широкое использование сокращений слов, взаимозаменяемость ряда рун, слияние двух одинаковых рун, стоящих рядом) и грамматики этого памятника, согласующиеся с особенностями более поздних славянских рукописей, в аутентичности которых никто не сомневается.

Лексика «Боянова гимна» хоть и отлична от лексики памятников старославянского, древнерусского и прочих древних славянских языков, но тем не менее слова «Гимна» имеют славянские корни. И это ещё один аргумент в пользу его несфальсифицированности. «Дикость» же звучания и «псевдоархаизм» слов «Боянова гимна» находят вполне логичное объяснение, если принять во внимание то обстоятельство, что современная наука практически не имеет представления о славянских диалектах первых веков нашей эры.

Учитывая всё вышеизложенное, мы стоим на позициях подлинности «Боянова гимна».

Не менее жаркие научные дискуссии ведутся вокруг «Велесовой книги».

Найденная в 1919 году в одной из заброшенных усадеб под Харьковом полковником Белой армии Ф. А. Изенбеком, она была им же вывезена за границу (в Бельгию). Там с ней познакомился другой русский эмигрант, также бывший белый офицер Ю. П. Миролюбов. Он изучал и копировал памятник на протяжении примерно полутора десятков лет. В годы Второй мировой войны «Книга», представлявшая собой деревянные дощечки, на которых острым предметом с обеих сторон был процарапан текст, бесследно исчезла.

Первые сообщения о памятнике в печати появились только в конце 1953 года (в эмигрантском журнале «Жар-птица», выходившем в Америке). Публикация статей о нём началась в январе 1954 года. В этих статьях иногда помещались участки текста некоторых дощечек, воспроизводимые письмом «Книги», а в номере за февраль 1955 года была опубликована фотография аверса дощечки 16. Публикация текстов дощечек (с переводами) в «Жар-птице» стала осуществляться с 1957 года и велась по 1959 год включительно. При этом памятник был издан далеко не полностью.

Надо признать, что у противников подлинности «Книги Велеса» есть все основания начинать свою критику уже с момента её находки и с обстоятельств ввода её в научный оборот. Однако при подробном разборе всех этих обстоятельств становится понятным, что однозначно о поддельности памятника они не свидетельствуют. Более того, как раз наоборот: подробный разбор убеждает, что дощечки подлинны. В частности, снимаются обвинения в фальсификации с А. И. Сулакадзева, а во многом и с Ю. П. Миролюбова. То, что памятник видели за несколько лет до того, как с ним познакомился Юрий Петрович, говорит само за себя.

Да, конечно, то, что «Дощечки Изенбека» не сохранились, даёт большой повод сомневаться, что они вообще когда-то существовали. Но разве «Велесова книга» — единственный памятник, исчезнувший уже после находки, можно сказать, потерянный для исторической науки во второй раз. Таких случаев, к сожалению, множество. Такая судьба постигла, например, знаменитое «Слово о полку Игореве».

Так что «Велесова книга» в этом отношении не представляет собой чего-то исключительного.

Что же смущает скептиков помимо обстоятельств находки дощечек? Оказывается, всё остальное, начиная с материала, на котором была зафиксирована «Книга», и заканчивая её алфавитом, языком и содержанием.

Заявление о том, что дерево не могло использоваться как писчий материал, иначе как вздорными претензиями не назовёшь. Истории хорошо известны факты использования дерева для целей письма многими народами (хеттами, иранцами, фракийцами, германцами и многими другими). Чем хуже в этом отношении славяне, нам совершенно непонятно. Тем более что существует свидетельство эль-Недима, прямо говорящее о том, что русы (а они, по нашему глубокому убеждению, — славяне) писали тексты на дереве, а не так давно, в 2000 году, в Новгороде была даже найдена деревянная книга (так называемая «Новгородская Псалтырь»).

Более обоснованным может показаться утверждение, что за 11 веков (с IX по XX век) дерево дощечек «Книги Велеса» просто разрушилось бы. И оно вполне могло разрушиться. Но, видимо, на протяжении многих столетий памятник хранился в надлежащих условиях. Кроме того, технология изготовления страниц деревянной книги (с применением горячего вощения или олифения) способствовала значительному повышению их устойчивости к внешним воздействиям.

Алфавит «Велесовой книги» включает 27 простых букв и семь диграфов. Итого — 34 буквы. Такой состав алфавита реконструируется на основе анализа фотографии дощечки 16А. По мнению Н. В. Слатина, миролюбовские транслитерации текстов памятника дают основание включить в азбуку «Книги» и букву, передающую звук «ф», придав ей привычный для нас вид: Ф. Кроме того, сохранившиеся рукописные копии-прориси трёх дощечек, а также опубликованные в статьях А. А. Куренкова участки текстов, воспроизведённые письменными знаками памятника, позволяют добавить к алфавиту «Велесовой книги» ещё четыре буквы

Однозначно определить звуковую нагрузку последних графем мы затрудняемся.

Итак, азбука «Дощечек Изенбека» может включать от 27 до 39 букв. При этом она представляет собой типичную протокириллицу. Но применять к ней стандартное положение о происхождении от византийского унициала, на наш взгляд, совершенно необоснованно. Даже если принять количество букв велесовицы равным 27, то соотношение заимствованных букв к собственно славянским составляет 16 к 11, т. е., в процентах, — 60 к 40. Это значительно и примерно равно подобному соотношению в кириллице. Но если считать входящими в алфавит памятника диграфы, а также повнимательней проанализировать так называемые «греческие» буквы велесовицы, то отношение станет обратным: 23 графемы будут славянскими и только 11 можно считать заимствованными у греков (исходя из того, что количество букв в велесовице равно 34). Из ряда «греческих» мы исключаем буквы

(звуковые значения «а», «с», «о, у, ъ», «н», «т») соответственно. То есть если византийский устав и использовался при изобретении алфавита «Книги Велеса», то он играл только вспомогательную роль, но никак не основную. И это наилучший для «греческого прародителя» вариант, который мы можем допустить.

Подлинным источником велесовицы послужили более ранние славянские системы письма — руны и слоговое письмо. Во всяком случае, именно из них можно объяснить происхождение некоторых особенностей начертания графем велесовицы, которые наиболее рьяными критиками объявляются явно указывающими на фальсификацию «Велесовой книги», т. к. они (т. е. особенности) якобы имеют гораздо более позднее происхождение. В частности, «н» с прямой перекладиной известна как силлабограмма слогового славянского письма, обозначающая в нём слог «нъ».

Зато почему-то зачастую молчат критики о тех признаках букв велесовицы, которые бесспорно свидетельствуют о подлинности памятника, ибо эти признаки свойственны графемам древнейших кириллических текстов и некоторые из них не были известны не только А. И. Сулакадзеву, но и Ю. П. Миролюбову. Например, написание буквы «ы» как ОI встречается в наиболее старых новгородских берестяных грамотах. Оно же есть и в «Велесовой книге»:

Но ни Ю. П. Миролюбов, ни уж тем более А. И. Сулакадзев о подобной особенности письма берестяных грамот просто не знали (А. И. Сулакадзев даже не знал, что грамоты существовали). Поэтому-то известный советский археолог А. В. Арциховский считал «Дощечки Изенбека» подлинными.

Кривят душой скептики, заявляя, что против аутентичности памятника говорит уникальность его алфавита. Сама по себе эта уникальность не может говорить ни о чём, т. к. ни один из известных памятников протокириллического письма в плане своего алфавита не дублируется. И даже такая особенность текстов дощечек, как написание букв не на линии строки, а под ней, против подлинности «Книги Велеса» свидетельствовать не может: ведь что с того, что подобное расположение графем свойственно индийскому письму деванагари?

Язык «Книги Велеса» является чуть ли не главным козырем в числе аргументов противников её подлинности. По их мнению, это искусственно сконструированный язык. Причём сконструированный абсолютно безграмотно, без учёта правил и законов развития какого бы то ни было славянского языка. При этом упор скептики делают на том моменте, что язык памятника обязательно должен быть древнерусским. Почему? Оказывается, потому что кругозор автора «Книги» ограничивается территорией расселения восточных славян. А в IX веке н. э. (наиболее вероятная дата создания памятника, по мнению многих исследователей) единственным восточнославянским языком был древнерусский. И правила этого языка, его законы (фонетические, грамматические, словарный состав) нарушаются в текстах дощечек сплошь и рядом. В частности, в памятнике IX века зафиксированы такие языковые явления, которые учёными относятся к гораздо более поздним периодам: смешение «е» с «ь» (принято считать, что стало иметь место не ранее XIII века), падение редуцированных (началось не ранее XII — XIII веков). Все эти ошибки, как считают критики, однозначно говорят о том, что «Книга Велеса» — это фальсификат.

Что можно противопоставить подобным аргументам?

Прежде всего то, что говорить о «Книге Велеса» как о памятнике только IX века, на наш взгляд, несправедливо. Да, в IX веке, безусловно, могли быть созданы все дощечки. Но часть из них, как представляется, была переписана с более древних текстов. И только некоторая часть сочинялась в прямом смысле этого слова. Иначе говоря, если физические носители текста, т. е. дощечки, и не были старше IX века, то о самих текстах этого не скажешь. «Велесова книга» — это сложный, многослойный памятник; это свод. Поэтому и язык её неоднороден. Н. В. Слатин выделяет в ней три диалекта.

Далее. Учёные, отнюдь не отстаивающие аутентичности «Книги Велеса», отмечают, что даже в Х веке русский язык не представлял собой чего-то однородного. Существовали диалекты, очень близкие к племенным диалектам дофеодального периода. А вот об этих последних науке практически ничего не известно. Во всяком случае, у нас не вызывает сомнения, что те законы и правила древнерусского языка, которые выведены учёными, основываясь на памятниках письма, датируемых не ранее чем XI веком, могут по отношению к славянским племенным диалектам и не срабатывать. Ведь даже в новгородских берестяных грамотах (а самые древние из найденных относятся всего лишь к XI веку) фиксируются отклонения от академических правил древнерусского языка. Так, например, судя по грамотам, на Новгородчине падение редуцированных началось ранее XII века и закончилось не в XIII, а позже. И если уж отклонения есть в памятниках письма XI века, то что говорить про более ранние эпохи.

Не учитывается критиками и сложность языковой ситуации на территориях, заселённых славянскими племенами, которые позже стали именовать «восточнославянскими». Довольно сильные передвижения славянских и неславянских племён происходили и в IX столетии, и в более ранние эпохи. Контакты между носителями разных диалектов и языков, естественно, могли повлечь за собой как появление новых черт в уже существовавших диалектах и языках, так даже и появление новых диалектов. Сами славяне «не разошлись» по трём группам уже в VI веке да так и «зафиксировались». Нет, отдельные племена ещё очень долго перемещались с территорий расселения славян одной группы на территории расселения славян других групп. Достаточно сказать, что хорваты, находившиеся на Балканах с VI века, ещё в XI веке известны и в ареале расселения восточных славян (под именем «белые хорваты»).

Как нам кажется, «полонизмы», «украинизмы», «болгаризмы» и прочие «-измы» «Велесовой книги», а также все отклонения от академического древнерусского языка можно объяснить, если учитывать все вышеназванные нами аргументы. И, кстати, ещё сохраняющиеся в восточнославянских языках диалекты (украинском, русском) прекрасно демонстрируют, что «ошибки» и «-измы» «Книги Велеса» до сих пор присущи живой разговорной речи части восточных славян, а потому ошибками фальсификаторов быть никак не могут.

Не менее языка «Велесовой книги» пугает учёных-ортодоксов её содержание. Как же?! Согласно ей, славянская история началась не с VI века нашей эры, а более или менее цивилизованная жизнь не с прихода варягов в IX. Да, именно так. История славян насчитывает не одну тысячу лет. Гораздо сложнее, чем принято было думать, и дохристианская религия славян. Это не примитивное язычество, ограничивающееся поклонением нескольким деревянным идолам. Славянская дохристианская религия, по «Книге Велеса», — сложный комплекс натурфилософских и морально-этических воззрений.

Всё это трудно допустить тем, кто по сей день является сторонником теории «лесов и болот», в которых сидели славяне до начала цивилизаторской миссии скандинавов и прочих германцев.

Однако ничего из ряда вон выходящего в той картине прошлого славянских племён, которая реконструируется по «Книге Велеса», на наш взгляд, нет. Лингвисты давно говорят, что существование славян как языковой общности задолго до нашей эры — факт несомненный. И это нередко подтверждается археологическим материалом (например, теми же раскопками Бельского городища). Неясно, что в принципе невозможного находят учёные мужи в том, что наши предки могли помнить в IX веке н. э. события многотысячелетней давности, касающиеся переселений по просторам Евразийского континента. Ведь переселения индоевропейцев имели место. И никто вроде бы не отрицает, что славяне — индоевропейское племя. Другой вопрос, что сам этноним «славяне» — довольно позднего происхождения, и есть какие-то более ранние племенные наименования тех народов, которые позже стали именоваться «славянами». «Книга Велеса» приводит нам ряд таких названий: «арии», «русы» («русичи»), «борусы», «венеды», «скифы», «киммеры», «русколане».

Но если наши предки, жившие в эпоху Киевской Руси, звались русичами, а также полянами, древлянами, дреговичами, радимичами и прочее, а мы зовёмся русскими, разве перестали они от этого быть нашими предками. И разве перестали мы, их далёкие потомки, ощущать, что мы есть плоть от плоти их, кровь от крови. Может, кто и перестал. Тот, у кого нет памяти.

Так вот, ничто не мешало предку того, кто в IX веке назывался славянином, во втором тысячелетии до н. э. носить имя «арий», а в первых веках нашей эры называться русом или русколанином. Разность племенного наименования первого и последнего не делала их этнически чуждыми.

Аксиома об изначальном и исключительном земледельческом характере хозяйствования славян, строго говоря, аксиомой вовсе не является. Это, выражаясь математическим языком, теорема. А всякая теорема требует доказательства. И у данной конкретной теоремы доказательств явно недостаточно. Подобное заключение делается на основе изучения славянских археологических культур рубежа и первых веков нашей эры (пшеворской, зарубинецкой, черняховской и некоторых других). Но надо признать, что возможности археологии в плане этнической идентификации памятников материальной культуры очень ограничены. Что может помочь археологу в выяснении того, к какому роду-племени принадлежали люди той или иной изучаемой им археологической культуры? Во-первых, конечно, письменные источники, сообщения которых, относящиеся к периоду существования археологической культуры, позволяют отождествить создателей этой культуры с тем или иным народом. Во-вторых, так называемый ретроспективный метод. Суть его в том, что в археологической культуре или группе родственных культур, проблем с определением этнической принадлежности которых не возникает (т. е. она известна), выделяется набор определённых признаков: вид погребального обряда, тип керамики, тип орнамента на керамике и некоторые другие. Если впоследствии во вновь открытом археологическом материале ряд этих признаков будет присутствовать, то у археолога появляется возможность сделать вывод об этнической принадлежности этого материала. Таким образом, можно выявлять, какому народу принадлежали археологические памятники, удаляясь по шкале времени во всё большую древность.

Но письменных свидетельств, относящихся к определённой эпохе и той или иной территории, может и не быть (в подавляющем большинстве случаев так оно и есть), или они могут быть недостоверны и туманны (тоже нередкая ситуация). Погребальный обряд может измениться с течением времени. Та же участь может постичь и типы керамики, орнамента, форму жилищ. И что тогда? Ниточка, ведущая к выяснению вопроса племенной идентификации, теряется? Да, теряется. Поэтому-то ряд историков (в частности, Л. Н. Гумилёв, Ю. Д. Петухов) отмечают, что археология имеет дело лишь с мёртвыми вещами, что она зачастую ничего не может сказать ни о языке, ни о духовной культуре их бывших хозяев и создателей. Надо признать справедливость подобного утверждения. В случае со славянами письменные источники упоминают их только с V–VI веков н. э. (во всяком случае, под таким именем). Археология позволяет продлить их историю, по устоявшемуся мнению, примерно до рубежа эр. Но вот вопрос: а что же дальше? Вернее — раньше?

С другой стороны, археологи ищут славян на вполне конкретных территориях. Если говорить об ареале их первоначального расселения, то это земли по рекам Висла и Днепр. И ранее V века крупных передвижений славянских племён никак не предполагается. Да, в IV веке часть славян была вовлечена в поток гуннского вторжения, но эти славянские группы либо погибли, либо вернулись на свои исконные земли, ибо не оставили после себя каких-то археологических культур. По крайней мере, такие на данный момент не известны. Не известны на запад от первоначального ареала расселения славян. А на восток?

И вот здесь нам хочется рассказать довольно поучительную историю. Касается она так называемой именьковской археологической культуры в Среднем Поволжье (IV–VII века н. э.). Культура эта была известна довольно давно. Но происхождение именьковцев долгое время было предметом острых дискуссий: предполагали финно-угорское, сибирское, тюркское, мадьярское происхождение. Но ни одна из версий так и не подкрепилась археологическим материалом (II, 22; 313–314). И только буквально в наши дни археолог Г. И. Матвеева доказала, что именьковская культура была создана славянами (II, 22; 314). Но кто бы мог такое предположить?! Славяне на Волге в IV веке н. э., в этой, как принято считать, «вотчине» финно-угорских и тюркских племён. Полагали, что славяне появились в этом регионе не раньше IX, а то и Х века. Заметьте, археологический материал у учёных был, так сказать, под рукой. Но верные выводы на основании данного материала были сделаны ой как не скоро. Почему? Да потому, что невозможно заметить, если не хочешь видеть.

Для чего мы всё это рассказываем? Для того, чтобы показать, что масштаб поисков славян археологами явно недостаточен. Славянские племена никто не ищет там, где их присутствие не предполагается.

По всем этим причинам, которые можно обобщённо назвать недостаточностью средств археологической науки, на основе данных археологии, полученных в результате изучения известных ныне славянских археологических культур, выносить окончательный вердикт об исключительном земледельческом характере хозяйства славян просто нельзя.

Но та же археология свидетельствует о кочевничестве индоевропейских племён. Поэтому нет ничего не возможного в том, что часть славян сохраняла кочевой быт своих предков ещё в I тысячелетии н. э. Такой вывод позволяют сделать и некоторые античные письменные источники. И объявлять «Велесову книгу» подделкой за сообщение о кочевом или полукочевом образе хозяйствования части славян-русов неправомерно.

А потому на вопрос: «Могли ли славяне находиться в составе киммерийских и скифских союзов племён, как о том повествует «Книга Велеса?» — мы ответим утвердительно: «Да. Могли».

И именно этим объясняет ряд учёных бытование в Закавказье, Малой Азии и Месопотамии топонимов, которые звучат вполне по-славянски.

О киммерийцах вообще известно очень мало. Но лингвисты утверждают, что сохранившиеся от них имена и названия во многих случаях сходны со славянскими. Полагаем, что киммерийцы (киммеры «Велесовой книги») не только имели в составе своих орд какие-то группы славян, но в основе славянами и были.

Предполагать, что непосредственные предки славян контактировали со скифами в период их господства в Северном Причерноморье, дал основание ещё «отец истории» Геродот. Современная археология (в частности, раскопки Бельского городища), а также сравнительное изучение иранской и славянской мифологий подтверждают это предположение. Позволим себе утверждать, что первоначально скифы были именно славянами (русами, по терминологии «Дощечек»). Эти скифы (их можно назвать «белыми») в течение долгого времени противостояли наплыву в Северное Причерноморье скифов жёлтых, как их называет «Велесова книга». В конечном итоге, проиграв последним, белые скифы были потеснены ими, уступив Причерноморские степи. Часть русов-славян оказалась в подчинении у скифов-индоиранцев, оставшись на своих прежних территориях в качестве данников и/или младших союзников. И такое положение застал Геродот в V веке до н. э., писавший о скифах-пахарях и народах, живущих рядом со скифами, во многом с ними схожих, но говорящих на другом языке. Но скифы-индоиранцы переняли у скифов-русов, с которыми они, возможно, первоначально мирно соседствовали, ряд элементов духовной культуры, в частности мифологические мотивы, и, может быть, сам этноним «скифы». Разумеется, процесс заимствований носил взаимный характер, как это обычно бывает: что-то от жёлтых скифов перенимали и белые скифы.

Появление сарматов, а точнее — русколан, в Причерноморье явилось для славян освобождением, а не сменой завоевателей, ибо с востока пришли свои, русы. Упорное причисление некоторыми средневековыми авторами и учёными нового времени сарматов к славянам не было ошибкой. Частично правы и те современные исследователи, которые связывают Русь и роксолан античных источников. Однако здесь необходимо сделать существенную оговорку: этноним «рус», «русь» действительно входил составной частью в наименование этого племенного образования (римляне исказили имя племени; правильнее в «Велесовой книге» — русколане), но русколанское объединение не было индоиранским. Оно было преимущественно славянским, русским. Хотя индоиранские элементы в него тоже могли входить, и наверняка входили. Сам же этноним «русь» древнее этнонима «русколане». Не первый произошёл от второго, а наоборот.

«Велесова книга» не одинока в отождествлении русколан (роксолан) со славянами и в утверждении о связи их с Русью. Основания для этого, прямо скажем, есть, даже если не считать «Велесову книгу» подлинным источником. Но потому-то наличие в ней подобной информации ни в коем случае не позволяет объявлять её фальсификатом.

Повествования дощечек о взаимоотношениях славян-русов с кельтами, римлянами, греками-византийцами, гуннами, готами, болгарами, хазарами и, наконец, варягами особых «громов и молний» со стороны критиков не вызывают. Это и понятно: существование данных взаимоотношений либо подтверждается данными археологии (как скажем, славянско-кельтские контакты) и письменных источников (в том числе и русских летописей), либо что-то подобное учёными с большой долей вероятности предполагалось, хотя ни археология, ни письменные памятники на это прямо не указывают. Так, например, войны славян с римлянами, о которых рассказывается в «Велесовой книге», наверняка имели место, раз уж с конца I века н. э. римляне проникли в Карпаты. Проникнув в этот регион, они вплотную подходили к области расселения славянских племён. И мы знаем, что столь удалённые от города Рима путешествия его граждане предпринимали отнюдь не с целью наслаждаться красотами природы.

Другое дело, что некоторые события, казалось бы известные, «Велесова книга» трактует по-другому. Например, говорит о поражении легионов Траяна к северу от Карпат, о чём по римским источникам не известно. Или совсем отлично от русских летописей трактует взаимоотношения киевских князей Аскольда и Дира: Дирос (так его имя звучит в дощечках) вовсе не друг Аскольда, хотя какое-то время — его соправитель; он — ставленник Византии. В конечном итоге Дир погибает от руки Аскольда, а вовсе не Олега, как рассказывает нам «Повесть временных лет». Есть масса других примеров.

Но данные трактовки, отличные от общеизвестных, на наш взгляд, говорят как раз о подлинности памятника. В конце концов, различное изложение одного и того же события разными письменными источниками — не такое уж редкое явление. Как говорится, с «чьей колокольни смотреть». Да учтём ещё, насколько эти «колокольни» удалены от события территориально и временно.

Вот и в случае с поражением римлян при Траяне в Восточной Европе вполне можно допустить, что придворные историки римского императора, прославленного своими победами над даками, просто «забыли» эту не очень славную страницу жизни своего патрона. Произведение же, относящееся к периоду после траянова правления, довольно объективное и беспристрастное, до нас могло попросту не дойти.

А наш Нестор-летописец, составлявший свою летопись в начале XII века, т. е. два с половиной века спустя после правления Аскольда и Дира, был весьма удалён от времени князей-соправителей. Сведения, дошедшие до него, могли быть искажены именно по причине хронологической удалённости от самих событий. Скорее всего, это вообще было устное предание.

Представляется, что если бы «Велесова книга» была подделкой, то фальсификатор избегал бы трактовок исторических событий, отличающихся от трактовок этих же событий, известных по другим источникам. Во всяком случае, там, где это никоим образом не влияло на «протаскиваемую» им концепцию славянской истории. А ведь очень многие расхождения именно такого характера. В частности, и те, о которых мы только что говорили. Возникает естественный вопрос: зачем фальсификатор «дразнил гусей»?

Этот вопрос можно отнести и к ещё одному пункту, по которому критикуют историческое содержание «Книги Велеса», — к её хронологии. Она запутанна, сложна, противоречива. В ней нет единой точки отсчёта дат истории славян-русов: то года отсчитываются назад от IX века н. э. (времени Аскольда и Дира), то даётся промежуток времени между какими-то событиями прошлого. Года указываются округлённо, с точностью до ста лет. Есть, правда, в «Книге» событие, которое часто используется для хронологических выкладок — Карпатский исход славян. Но опять-таки всего единожды, хотя и довольно точно, в текстах использован подсчёт лет от него по принципу начала отсчёта (1003 год от Карпатского исхода — победа боярина Гордыни над готами). В остальных случаях Карпатский исход — лишь один из концов оговариваемого временного отрезка (от Исхода до князя Дира 1500 лет и т. п.). Причём локализовать Исход во времени трудно: указания «Книги Велеса» дают основания для трёх дат: V, IV и II века до н. э. Как видим, разброс существенный.

Но именно сложность и противоречивость хронологии «Дощечек Изенбека» говорит об их подлинности. Это живой, многослойный памятник, а не упрощённая схема-подделка. В него вошли записи, делавшиеся на протяжении многих лет, а может быть и нескольких веков, разными людьми. Фальсификатор же, как бы умён, образован и хитёр он ни был, не смог бы создать подобную хронологическую путаницу. Да и вряд ли бы стремился к этому. Для него было предпочтительней либо создать такую хронологию, которая бы не противоречила установленным исторической наукой датам, либо не создавать хронологию вообще.

Итак, рассмотрение обстоятельств находки и введения «Книги Велеса» в научный оборот, её алфавита, языка и излагаемого в ней материала приводит нас к убеждению, что перед нами не подделка, а подлинный исторический источник, который необходимо самым внимательнейшим образом изучать. История и славянское языкознание действительно обогатятся полученными в результате этого изучения данными.

Завершая наше изложение, мы хотим сделать главный вывод: славянская письменность гораздо старше, чем принято обычно думать. Она имеет многотысячелетнюю историю. Только в наши дни началось изучение этой богатой и сложной истории. И она ещё ждёт своих исследователей.

1. Боянов гимн (перевод А. И. Асова) // Асов А. И. Славянские руны и «Боянов гимн». — М., 2000. — С.18–26.

2. Боянов гимн Славену (перевод А. И. Сулакадзева) // Дудко Д. М. Велесова книга. Славянские Веды. — М., 2002. — С. 323–325.

3. Веда славян (отрывки) (перевод А. И. Асова) // Асов А. И. Тайны «Книги Велеса». — М., 2003. — С. 383–541.

4. Влескнига (перевод Н. В. Слатина) // Слатин Н. В. Влесова книга, русский язык и русская история. — Омск, 2000. — С. 3—84.

5. Велесова книга (перевод Д. М. Дудко) // Дудко Д. М. Велесова книга. Славянские Веды. — М., 2002. — С. 25—124.

6. Книга Велеса (перевод А. И. Асова) // Асов А. И. Славянские боги и рождение Руси. — М., 2000. — С. 293–393.

7. «О письменах» черноризца Храбра (перевод Б. Н. Флори) // Чудинов В. А. Загадки славянской письменности. — М., 2002. — С. 48–60.

1. Агглютинация // Большая советская энциклопедия. — М., 1968. — Т. 1. — С.177.

2. Агглютинативные языки // Большая советская энциклопедия. — М., 1968. — Т. 1. — C. 176–177.

3. Акишев К. А. Курган Иссык. — М.: Искусство, 1978.

4. Асов А. И. «Дощьки» Велеса: возвращение к людям? // Наука и религия. — 2001. — № 9. — C. 27–31.

5. Асов А. И. Ещё раз о тайнах «Книги Велеса» // Наука и религия. — 2000. — № 5. — C. 54–57.

6. Асов А. И. «Зиждители» России // Наука и религия. — 2001. — № 2. — С. 6–9.

7. Асов А. И. Путь в волшебную Русь // Оракул. — 1997. — 17 июля.

8. Асов А. И. Свидетельствует «Веда славян» // Наука и религия. — 2001. — № 2. — С. 14–15.

9. Асов А. И. Славянские руны и «Боянов гимн». — М.: Вече, 2000.

10. Асов А. И. Славянские боги и рождение Руси. — М.: Вече, 2000.

11. Асов А. И. Тайны «Книги Велеса». — М.: АиФ Принт, 2003.

12. Асов А. И. Творец «Книги Велеса» // Наука и религия. — 2000. — № 9. — С. 40–43.

13. Аффиксы // Большая советская энциклопедия. — М., 1968. — Т. 2. — С. 456.

14. Балабуха А. Творцы небывалого и небываемого // Аномальные новости. — 2001. — 15 октября.

15. Булычёв К. Тайны Руси. — М.: Дрофа, 2003.

16. Буганов В. И., Жуковская Л. П., Рыбаков Б. А. Мнимая «Древнейшая летопись» // Вопросы истории. — 1977. — № 6. — С. 202–205.

17. Бычков А. А. Энциклопедия языческих богов. Мифы древних славян. — М.: Вече, 2001.

18. Бычков А. А., Низовский А. Ю., Черносвитов П. Ю. Загадки Древней Руси. — М.: Вече, 2000.

19. Вернадский Г. В. Древняя Русь. — М.: Аграф, 2000.

20. Вилинбахов В. Необходим научный анализ // Тайны веков. — М., 1986. — С. 33–36.

21. Всемирная история: В 24 т. /А. Н. Бадак, И. Е. Войнич, Н. М. Волчек и др. // Т. 3. Век железа. — Минск: Литература, 1996. — 512 с.

22. Галкина Е. С. Тайны русского каганата. — М.: Вече, 2002.

23. Глаголица // Большая советская энциклопедия. — М., 1971. — Т. 6. — С. 576–577.

24. Гриневич Г. С. Загадки минойской цивилизации // История. — 1997. — № 1. — С. 53–56.

25. Грицков В. Тайна «Велесовой книги» // Наука и религия. — 1993. — № 7. — С. 32–36.

26. Гудзь-Марков А. В. Индоевропейцы Евразии и славяне. — М.: Вече, 2004.

27. Драчук В. С. Дорогами тысячелетий. О чём поведали письмена. — М.: Молодая гвардия, 1977.

28. Дудко Д. М. Велесова книга. Славянские Веды. — М.: Эксмо, 2002.

29. Изолирующие языки // Большая советская энциклопедия. — М., 1972. — Т. 10. — С. 92.

30. Иловайский Д. И. Начало Руси. — М.: Алгоритм, Чарли, 1996.

31. Истрин В. А. 1100 лет славянской азбуки. — М.: Наука, 1988.

32. Кириллица // Большая советская энциклопедия. — М., 1973. — Т. 12. — С. 180–181.

33. Кириллица // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990. — С. 222.

34. Козлов В. П. Тайны фальсификации. — М.: Аспект Пресс, 1996.

35. Лазарев Е. «Свитки» Северного моря // Наука и религия. — 2001. — № 2. — С. 13.

36. Лихачёв Д. С. Героический пролог русской литературы («Слово о полку Игореве») // Слово о полку Игореве. — М., 1984. — С. 3—33.

37. Ляшевский С. Русь доисторическая: Историко-археологическое исследование. — М.: Фаир-Пресс, 2003.

38. Михайлов Ю. Послание из Феста // Загадки истории. — 2005. — № 2. — С. 11–13.

39. Молчанов А. А. Ещё раз о пеласгах // История. — 1997. — № 1. — С. 47–52.

40. Молчанов А. А. Таинственные письмена первых европейцев. — М.: Наука, 1980.

41. Наумов В. Наши предки с берегов Дуная? (интервью с Г. С. Гриневичем) // Рудный Алтай. — 1999. — 25 декабря.

42. Осетров Е. И. Аз — свет миру. — М.: Молодая гвардия, 1989.

43. Осипов Б. И. Отзыв о работе Н. Слатина «Влескнига» // Слатин Н. В. Влескнига, русский язык и русская история. — Омск, 2000. — С. 222–224.

44. Петухов Ю. Д. Русы Древнего Востока. — М.: Вече, 2003.

45. Петухов Ю. Д. Тайны древних русов. — М.: Вече, 2001.

46. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. — М.: София, Гелиос, 2002.

47. Рыбаков Б. А. Язычество и Древняя Русь // Новое в науке. — М., 1989. — С. 37–59.

48. Свентовит // Энциклопедия «Мифы народов мира». — М., 1992. — Т. 2. — С. 420–421.

49. Святые равноапостольные братья Кирилл и Мефодий // Православный вестник. — 2005. — 5 мая.

50. Скурлатова О. Загадки «Влесовой книги» // Тайны веков. — М., 1986. — С. 26–33.

51. Славянская мифология // Энциклопедия «Мифы народов мира». — М., 1992. — Т. 2. — С. 450–456.

52. Слатин Н. В. Влескнига, русский язык и русская история. — Омск: Омская областная типография, 2000.

53. Флексия // Большая советская энциклопедия. — М., 1975. — Т. 27. — С. 490.

54. Флективные языки // Большая советская энциклопедия. — М., 1975. — Т. 27. — С. 490.

55. Хабургаев Г. А. Становление русского языка. — М.: Высшая школа, 1980.

56. Хабургаев Г. А. Старославянский язык. — М.: Просвещение, 1986.

57. Чертков А. Д. О языке пелазгов, населивших Италию (отрывки) // Асов А. И. Славянские руны и «Боянов гимн». — М., 2000. — С. 238–243.

58. Чудинов В. А. Загадки славянской письменности. — М.: Вече, 2002.