Слоговое славянское письмо. Силлабарии Г. С. Гриневича

В первой главе, посвящённой основам теории письма, говорилось, что большинство учёных весьма скептически относится к возможности применения славянами слогового письма. Хотя примеры использования силлабариев народами с флективным типом языка науке известны.

Однако подобный скепсис разделяли и разделяют не все. Известный советский историк Л. В. Черепнин в 50х годах прошлого столетия писал: «Русское письмо прошло, надо думать, путь, общий всем народам, от рисунка, изображающего определённый образ или понятие, через изображения, соответствующие словам, к слоговому и, наконец, звуковому (или фонетическому) способу» (II, 31; 100).

В 1947 году Е. М. Эпштейн, анализируя в своей статье «К вопросу о времени происхождения русской письменности» надпись алекановской «урны», указывал: «Отсутствие повторяющихся знаков можно отнести за счёт того, что письмо могло быть слоговым, где каждый рисунок мог быть слогом или даже словом» (II, 58; 301). По сути дела, такое допущение означало, что славянское письмо могло быть не только слоговым, но даже логографическим.

Уже упоминавшийся нами Н. А. Константинов, создатель одного из вариантов предполагаемой протоглаголицы, не только выводил последнюю из кипрского слогового письма, но считал, что до использования буквенно-звукового письма славяне пользовались силлабарием, созданным на основе кипрского и послужившим переходным звеном к протоглаголическому алфавиту (II, 58; 314–315). Н. А. Константинов пошёл дальше простого предположения. Свою гипотезу он попытался реализовать, если можно так выразиться, на практике. Он попытался читать слоговым способом загадочные знаки на так называемых древностях русов VI–VII веков нашей эры (их ещё называют «приднепровскими надписями») и княжеские знаки Киевской Руси. В своей статье 1963 года «Начало расшифровки загадочных знаков Приднепровья» Н. А. Константинов уверяет, что прочёл 230 надписей, опубликованных Э. И. Соломоник, но демонстрирует всего семь прочитанных текстов (II, 58; 316). Деятельность Н. А. Константинова высоко оценил современный исследователь В. А. Чудинов. Он считает, что Н. А. Константинов продемонстрировал метод, «показал, что слоговым способом читать можно и что при этом получаются осмысленные значения» (II, 58; 317). И хотя его дешифровки были неточны, их можно охарактеризовать как небрежное чтение славянских надписей, но «он заложил базу, показав, что славянских знаков весьма много, что они образуют лигатуры (изображения одним знаком двух или более письменных символов. — Д.И.) и что их можно читать слоговым способом» (II, 58; 318–319).

Однако тогда, в конце 40х — начале 60х годов прошлого столетия, гипотезы и даже простые предположения о возможном слоговом характере славянского письма подверглись сильнейшей критике (II, 58; 318), (II, 31; 100). Поэтому дальнейшего развития они не получили, о них почти все «успешно забыли». И только в 1984 году «спокойствие вновь было возмущено». В интервью журналистке «Советской России» О. Плахотной с заявлением о существовании в прошлом славянского слогового письма выступил Геннадий Станиславович Гриневич. Статья О. Плахотной называлась «Праславяне на Крите», и основной её темой была дешифровка знаменитого Фестского диска, которую Г. С. Гриневич осуществил исходя из предположения, что язык диска — праславянский. Напомним, что Фестский диск был обнаружен в 1908 году итальянской археологической экспедицией под руководством Луиджи Пернье при раскопках царского дворца на акрополе древнего города Феста (отсюда и название диска). Вместе с ним в одном из подсобных помещений дворца была найдена табличка, исписанная критским линейным письмом А. Однако письменность диска (рис. 21, 22) отличалась и от критского линейного письма А, и от критского линейного письма В. Многие исследователи пытались дешифровать диск. Есть определённые результаты, но официальное мнение таково: письменность Фестского диска признать расшифрованной нельзя.

Рис. 21.

Рис. 22.

Странно и необычно звучит, не так ли? Праславяне и древняя цивилизация Крита, — первая европейская цивилизация. Да, Г. С. Гриневича за его построения часто упрекали в ненаучности, неисторичности и т. п. Заметим, однако, что историческая база в гипотезах Гриневича есть. Об этом речь у нас будет идти в последующих главах. Подвергался он критике и со стороны филологов и эпиграфистов (II, 58; 320–368), (II, 9; 337–338). Мы не являемся ни филологами, ни эпиграфистами, и нам трудно судить, насколько аргументы критиков Г. С. Гриневича справедливы. Однако полагаем, что как бы там ни было, но точка зрения этого исследователя имеет право на существование.

Но вернёмся к Фестскому диску и приведём полностью перевод Г. С. Гриневича.

Сторона «А». «Горести прошлые не сочтёшь, однако горести нынешние горше. На новом месте вы почувствуете их. Все вместе. Что вам послал ещё господь? Место в мире божьем. Распри прошлые не считайте. Место в мире божьем, что вам послал господь, окружите тесными рядами. Защищайте его днём и ночью: не место — волю. За мощь его радейте.

Живы ещё чада Её, ведая, чьи они в этом мире божьем».

Сторона «Б». «Будем опять жить. Будет служение Богу. Будет всё в прошлом — забудем, кто есть мы. Где вы побудете, чада будут, нивы будут, прекрасная жизнь — забудем, кто есть мы. Что считать, господи! Рысиюния чарует очи. Никуда от неё не денешься, не излечишься. Ни единожды будет, услышим мы: вы чьи будете, рысичи, что для вас почести; в кудрях шлемы; разговоры о вас.

Не есть ещё, будем её мы, в этом мире божьем» (II, 24; 54).

Не правда ли, красиво? Размышление о судьбе Руси и русичей, которые в диске именуются соответственно Рысиюнией и рысичами. Вполне возможная трансформация племенного имени исходя из названия тотемного животного — рыси. Но диск датируют XVII веком до н. э. Второе тысячелетие до н. э. и Русь, русичи. Да, звучит необычно, невероятно. Однако рассмотрение исторической возможности этого не является темой данной главы. Возвращаясь непосредственно к Фестскому диску, необходимо заметить, что это далеко не единственный его перевод. Таковых множество. Дешифровки проводились исходя из предположений, что язык диска семитский, греческий, хетто-лувийский (II, 40; 45–52). Но, как отмечалось выше, ни одну из дешифровок пока нельзя признать удовлетворительной (II, 40; 45–52). На этом фоне перевод Г. С. Гриневича выглядит очень даже неплохо.

Не останавливаясь на исторических подтверждениях гипотезы Г. С. Гриневича, рассмотрим лингвистические её подтверждения.

Рис. 23.

Прежде всего заметим, что славянское письмо типа «черт и резов» этот исследователь считает не примитивной пиктографией, а довольно развитой слоговой письменной системой. Им был реконструирован силлабарий, т. е. набор слоговых знаков, которыми пользовались славяне (рис. 25). Каким образом ему удалось сделать это? Процитируем самого Г. С. Гриневича: «Получив представление о типе и строе письма восточных славян, я провёл эпиграфический анализ и распределил знаки по группам, затем организовал их в соответствующие эпиграфические ряды. Содержание этих рядов было очевидным: знаки, их составляющие, должны означать слоги, начинающиеся на один и тот же согласный: Т — ТА, ТЕ, ТИ, ТУ или Н — НА, НЕ, НИ, НУ и т. д. Я также отождествил знаки дешифруемого письма с буквами кириллицы и глаголицы (рис. 23). В результате из 87 линейных знаков праславянской письменности для 6 знаков, обозначающих гласные, были получены фонетические значения, а для 53 знаков слогов типа СГ (согласный-гласный. — И.Д.) установлен согласный» (II, 58; 322). Использовал Г. С. Гриневич и метод акрофонии (озвучивания) (рис. 24). При этом методе, по существу, просто угадывается пиктографическое значение знака (т. е. предполагается, какой предмет, животное и т. д. данный знак первоначально изображал). Затем это значение отождествляется со словом языка, исходя из которого производится дешифровка. У Г. С. Гриневича это славянский язык. Первый слог или одиночный звук данного слова и принимается за фонетическое значение знака. Акрофоническим способом Г. С. Гриневич прочёл, например, алекановскую надпись. Вот как он описывает процесс этого прочтения: «При чтении алекановской надписи на глиняном горшке, найденном Городцовым В. А. под Рязанью, где знаки носят рисуночный характер и отождествляются с каким-либо предметом, я брал из названий изображённых предметов первый слог: ЗА (заяц), РЫ (рысь), ЦЕ, ЧЕ (целовек, человек). Достаточно отчётливо читались слова ЗАКРЫТ, ЧЕЛО, предлог В. Окончательный текст надписи содержал в себе лишь напоминание хозяйке: НАДОБЕ ЗАКРЫТЬ, В ЧЕЛО ВЪСАДИВЪ» (II, 58; 323).

Рис. 24.

В принципе даже неспециалисту видны недостатки используемых Г. С. Гриневичем методов. Графическое сходство знаков ещё не означает одинаковости их фонетической нагрузки. Например, восьмиричное «и» кириллицы (И) и буква «н» современного русского алфавита пишутся почти одинаково, но фонетические значения у них абсолютно разные. Что касается акрофонии, то субъективность этого способа получения фонетических значений письменных знаков налицо. Кто-то в данной графеме увидит один предмет, кто-то — другой. Соответственно, и фонетические значения будут разные.

Но Г. С. Гриневич не единственный, кто использует в своих дешифровках указанные методы. Поэтому результаты его работ, как нам кажется, всё же заслуживают внимания. Мы здесь не будем подробно рассматривать достоинства и недостатки переводов этого исследователя, вдаваться в эпиграфические тонкости. Кто интересуется данными вопросами, того отсылаем к работам самого Г. С. Гриневича, а также к книге В. А. Чудинова «Загадки славянской письменности». Сейчас же продолжим изложение лингвистических аргументов Г. С. Гриневича, касающихся перевода Фестского диска.

Выше мы упомянули об отождествлении Г. С. Гриневичем силлабограмм славянской слоговой письменности с буквами кириллицы и глаголицы. На кириллицу приходится 10 таких тождеств (II, 24; 53). Однако все эти 10 кириллических букв — буквы греческого алфавита. Всего же в греческом алфавите 24 буквы. Таким образом, 10 знаков славянского письма типа «черт и резов» и греческого алфавита совпадают. Десять из двадцати четырёх — это свыше 40 %. Отсюда Г. С. Гриневичем делается вывод, что можно говорить о родстве греческой и славянской письменностей (II, 24; 55).

Буквенное письмо (им является греческое) представляет собой более высокую ступень развития письменности, нежели слоговое (им является письмо типа «черт и резов»). Следовательно, слоговое письмо типа «черт и резов» на «древе» письменности располагается ниже греческого. Из него греки могли заимствовать отдельные знаки для своего алфавита, и никак не наоборот (II, 24; 55).

Однако общепризнанным считается положение, что греки заимствовали своё письмо у финикийцев. Г. С. Гриневич не оспаривает это положение. Но замечает следующее: 20 из 22 знаков финикийского алфавита соответствуют знакам слогового протобиблского письма (II, 24; 56). Протобиблское письмо до сих пор не расшифровано. Некоторые исследователи относят его к тому ряду письменностей, для которых характерен «эгейский» силлабарий.

Рис. 25.

Эгейское письмо, сложившееся на острове Крит в эпоху бронзы, образует особый тип письма, для которого характерны знаки, передающие только открытые слоги (согласный + гласный либо «чистый» гласный). По мнению Г. С. Гриневича, подобная особенность присуща и славянскому письму типа «черт и резов». Он относит это письмо к группе «эгейских» силлабариев (II, 24; 55–56). Внутри этой группы наиболее тесно связаны между собой критское иероглифическое письмо, линейное письмо А и линейное письмо Б.

Сопоставляя знаки линеаров А и Б со знаками письменности типа «черт и резов», Г. С. Гриневич обнаружил практически абсолютную схожесть начертаний большого числа знаков этих письменностей. Следовательно, линейное письмо А и письмо типа «черт и резов» представляют собой просто родственные письменности, а скорее всего — единую письменность. Г. С. Гриневич дал ей название «праславянская» (II, 24; 56). Напомним, что на линеар Б такой вывод распространить нельзя. Он расшифрован ещё в 50х годах XX века М. Вентрисом. Доказано, что он служит для записи греческого языка. Но в то же время линейное письмо Б, вне всяких сомнений, происходит от линейного письма А. Следовательно, в плане типа письма и графики его тоже можно назвать родственным «праславянскому», хотя «праславянским» оно и не является.

Линейное письмо А (в официальной науке до сих пор считается нерасшифрованным) было расшифровано Г. С. Гриневичем исходя именно из предположения, что минойский язык — это праславянский. На нём говорили пеласги — одно из крупнейших племён Древнего Крита. То есть пеласги и есть праславяне (II, 24; 56).

Фестский диск написан, по мнению Г. С. Гриневича, именно минойским языком. Количество слоговых знаков в системе этого письма (их около 60, т. е. столько же, сколько в линейном А) свидетельствует о том, что они передают только открытые слоги, что характерно для звуковой структуры минойского языка. Тождественность минойского языка и языка Фестского диска вытекает также из следующих обстоятельств. Во-первых, из родственной географии текста диска и текстов, написанных линейным письмом А. Во-вторых, из анализа надписи на вотивной (предназначенной для посвящения божеству) бронзовой двусторонней секире из святилища в пещере Аркалохори. Эта надпись содержит знаки обоих силлабариев (линеара А и Фестского диска) (II, 24; 56), (II, 40; 82). Данное обстоятельство служит важным подтверждением того, что обе слоговые системы предназначены для передачи на письме минойского языка (он же — праславянский). Линейное письмо А и письмо Фестского диска — единая праславянская письменность (в разновидностях) (II, 24; 56).

Какая же схема вытекает из построений Г. С. Гриневича? Подведём итоги. Кириллица и славянское письмо типа «черт и резов» имеют 10 сходных знаков. Кириллица составлена на основе греческого алфавита, и десять указанных знаков также имеют «греческое происхождение». Более 40 % букв греческого алфавита и знаков славянского письма типа «черт и резов» сходны, считая от 24 знаков греческого алфавита. Это даёт полное основание говорить о родственности славянского и греческого письма. Причём в данном случае речь не идёт о заимствованиях славян у греков, ибо слоговое письмо — это более низкий уровень развития письменности, чем буквенное. И вряд ли знаки фонетической письменности стали бы приспосабливать к слоговому письму. Легче перенять саму фонетическую письменность. Так что приходится говорить о каких-то общих корнях. Но где их искать? Греки заимствовали свой алфавит у финикийцев. А последние 20 из 22 букв своего алфавита заимствовали из протобиблского слогового письма. Оно не расшифровано, но, по всей вероятности, родственно критскому линеару А и письму Фестского диска, которые суть разновидности славянской слоговой письменности. Вот и общий корень — эгейские силлабарии. Греческий алфавит уходит своими корнями в славянские слоговые системы.

И волей-неволей напрашивается ещё один вывод, который, правда, пойдёт вразрез со взглядами Г. С. Гриневича. По нашему мнению, можно выдвинуть предположение, что протокириллические алфавиты, которыми пользовались славяне до создания кириллицы, не являются греческими заимствованиями (или, во всяком случае, являются не все). Они появились в результате трансформации славянской слоговой системы письма в буквенную. В дальнейшем святой ли Кирилл, его ли с Мефодием ученики лишь дополнили уже существовавший до них алфавит греческими буквами для передачи христианских имён и терминов и новыми славянскими буквами для передачи специфических славянских звуков. Последних в протокириллическом алфавите не было вследствие его несовершенности: трансформировать слоговую систему в буквенно-фонетическую — не такое уж простое дело.

Итак, вот новый взгляд на протокириллицу. В дальнейшем мы поговорим об одном памятнике, который служит подтверждением подобного взгляда.

В одной из наших предыдущих глав мы упоминали о трёх глиняных табличках с загадочными рисуночными знаками, найденных в 1961 году близ маленького румынского посёлка Тэртэрии в Трансильвании. Мы говорили тогда, что тэртэрийские таблички методом радиоуглеродного анализа датированы пятым тысячелетием до нашей эры и что многие исследователи видят в знаках этих табличек письмо, самое древнее письмо на Земле.

Г. С. Гриневич сделал перевод знаков одной из табличек (рис. 26). Почему только одной? На этот вопрос ответ нам не известен. Вероятно, в его распоряжении не было текстов двух других. Язык переводимой таблички, по мнению Гриневича, праславянский. «Тэртэрийские знаки в графическом отношении абсолютно идентичны знакам праславянской письменности…» (II, 58; 340). Перевод следующий: «Дети примут ваши грехи… Держитесь около», т. е. держитесь детей своих.

Звучит невероятно. Действительно, не укладывается в голове, что славянское письмо может быть древнее египетского и шумерского. Уж очень это диссонирует с общепризнанными научными постулатами. Но тем не менее у всех этих построений есть научная основа. Сейчас скажем о ней кратко. Г. С. Гриневич (и не он один) считает праславянами трипольцев. Последние, в свою очередь, были прямыми наследниками культуры Винча-Турдаш, которой и принадлежат тэртэрийские таблички.

Не менее необычно будет звучать, что Г. С. Гриневич считает праславянскими этрусские надписи и надписи первых индийских цивилизаций — Хараппы и Мохенджо-Даро. И у таких утверждений тоже есть историческая основа, которую мы рассмотрим в своё время. К сожалению, мы не располагаем возможностью привести хотя бы некоторые из дешифровок этрусских и протоиндийских надписей.

Выше указывалось, что Г. С. Гриневич подвергся уничтожающей критике как со стороны историков, так и со стороны филологов-языковедов. Однако необходимо отметить, что в научном мире у него есть и сторонники. Приведём несколько их высказываний.

Вот что писал профессор Белградского университета, президент Сербского фонда славянской письменности и славянских культур Р. Н. Мароевич по поводу вышедшей в 1993 году книги Г. С. Гриневича «Праславянская письменность. Результаты дешифровки»: «Речь идёт о капитальном труде, составляющем эпоху исследований, который отодвигает начало славянской письменности и славянской истории на несколько тысячелетий назад. Это книга, с которой начинается новое направление в славистике — изучение праславянской слоговой письменности и после которой методологически будем различать, с одной стороны, новую (фонетическую, гласно-согласную) славянскую письменность Кирилла и Мефодия, их учеников и последователей и, с другой стороны, собственно праславянскую письменность, письменность «праславянских рун», письменность «черт и резов», основанную на слоговом принципе, которая и может укорениться благодаря действию фонетического закона «открытых слогов» в праславянском. На существование праславянской письменности до Кирилла и Мефодия указывали многочисленные факты» (II, 58; 336–337).

Рис. 26.

Филолог А. К. Прийма так оценил результаты Г. С. Гриневича: «Г. С. Гриневич умудрился содеять практически невозможное. Он сделал научное открытие принципиального толка в той области гуманитарных знаний, которая, казалось бы, была уже изучена лингвистами и отчасти историками вдоль и поперёк. Г. С. Гриневич окинул, если можно так выразиться, абсолютно свежим взглядом дошедшие до наших дней образчики письменности типа «черт и резов», а также пиктографического типа и… прочитал начертанное на тех образчиках. Выяснилось, что древнейшие памятники письменности на евразийской континентальной плите были составлены — все до одного! — на праславянском языке. Попутно выяснилось также, что у истоков индоевропейской цивилизации лежала праславянская культура» (II, 58; 337).

Авторы «Пособия по истории России для школьников, студентов, преподавателей» А. и В. Сторожевые в предисловии к своей книге отметили: «Особая роль в создании этой книги принадлежит труду замечательного переводчика древнеславянских текстов Г. С. Гриневича… Фактически Г. С. Гриневич своей работой предоставил тот уникальный лингвистический материал, который стал опорой материалу историческому и укрепил стремление авторов этого издания к разработке особого направления исторического исследования» (II, 58; 338).

Кто прав — сторонники или противники Г. С. Гриневича, — покажут время и новые научные исследования. Сейчас же скажем, что на данный момент Г. С. Гриневич, не единственный учёный, который разрабатывает тему славянского слогового письма. Ещё одним является В. А. Чудинов. О результатах его работы у нас и пойдёт сейчас речь.

В. А. Чудинов начал, если можно так выразиться, с начала, т. е. он попытался теоретически обосновать возможность слогового письма у славян в прошлом. Подобным обоснованием, по его мнению, служат «живые» остатки древнего письма в одном из современных славянских языков — русском. Что это за живые остатки?

Во-первых, правила переноса. Согласно им, нельзя переносить или оставлять на строке одну букву, а слоги желательно оставлять открытые. В английском языке, напротив, перенос требует разбивки на закрытые слоги (слово «имидж» будет разбито как «им-идж»; с позиций русского языка это слово вообще неделимо и непереносимо). Иными словами, даже сегодня русские слова как бы делятся на древние морфемы (мельчайшие значимые части слова), звучащие как открытые слоги, и мы их оставляем на строке так, чтобы удовлетворить как бы требованиям древнего читателя, если бы он ухитрился дожить до наших дней. Это всего лишь традиция, немотивированный анахронизм, т. к. современные слоги семантической, т. е. смысловой, наполненности не имеют. Традиция, являющаяся следствием слогового характера древней славянской письменности (II, 58; 371).

Во-вторых, слоговая организация современного русского письма. Русская графика, по мнению В. А. Чудинова, пока во многом удерживает слоговое изображение слова. До сих пор в наших буквах сохранились чисто слоговые знаки — Я, Ю, Е, Ё, передающие слоги ЙА, ЙУ, ЙЭ, ЙО при единичном употреблении этих знаков или при их постановке в начале слова, или иногда слога. Слоговым ещё в начале XX века был и знак И в словах ИХ и ИМ (произносилось ЙИХ и ЙИМ). В школьной грамматике эти знаки называют буквами для обозначения гласных звуков, что, вообще говоря, неверно, ибо при отдельном расположении, как уже упоминалось выше, они образуют слоги. Однако после согласных они действительно обозначают гласные звуки. Итак, даже современная русская азбука содержит силлабографы, слоговые знаки, хотя и в небольшом количестве (II, 58; 371–372).

Далее. В современном русском написании мы встречаем согласные с буквами Ь и Ъ. Эти диакритические знаки нельзя считать буквой в полном смысле этого слова, ибо в наши дни перед согласными они не обозначают никакого звука, а лишь смягчение предшествующего согласного, хотя перед гласными они обозначают звук Й и тогда являются буквой. До реформы написания в 1918 году сфера применения диакритического Ъ была шире. Так что хотя в наши дни предлоги и частицы В, К, С, ЛЬ понимаются как один звук, в графике начала XX века они выглядели слогами ВЪ, КЪ, СЪ, ЛЬ, а тысячу лет назад и произносились как открытые слоги, где Ъ обозначал сверхкраткий звук А/О, а Ь — сверхкраткий Е/И. В пословицах и народных песнях до сих пор сохранились предлоги с гласными полного образования: «не КО двору»; «СО вьюном я хожу»; «ВО поле берёза стояла» и т. п. Так что современная графика сохранила нам слоговый облик ряда слов, которые уже много веков произносятся как отдельные согласные звуки. Более того, для мягких (палатальных) вариантов согласных в русском гражданском шрифте используются не особые буквы и не диакритические знаки над буквами (как в западнославянских языках, принявших латиницу), а как раз силлабографы. Тем самым мы не можем оценить, твёрдый или мягкий вариант согласного помещён в слове, пока мы не увидим после согласного знак Ь или его отсутствие. Иными словами, в современном русском языке мягкость согласного обозначается не буквенным, а слоговым способом (II, 58; 372). Данные примеры, приводимые В. А. Чудиновым, равно как и правила переноса, указывают на то, что русская графика по своему строению до сих пор во многом сохранила свою слоговую организацию, хотя сами слоги теперь изображаются гласными и согласными буквами.

Этого не могло произойти, считает В. А. Чудинов, если бы славяне сразу стали писать буквами. Но это вполне закономерно, если считать, что славяне перешли от слоговой письменности к буквенной, сохранив уже укоренившиеся навыки (II, 58; 372).

Третьим «остатком» слоговой письменности в современном русском языке является, по мнению В. А. Чудинова, слоговая организация чтения. Многие взрослые, обучающие своих детей чтению, замечают, что произношение «чистых» букв не вызывает у детей знакомого акустического образа, т. е. слово, разбитое на буквы, становится неузнаваемым. Для получения смысла слово должно быть прочитано по «складам» (слогам). Обучение чтению по слогам имеет в России давнюю традицию. До революции 1917 года в школах существовала практика заучивания слогов: БУКИ + АЗ = БА-БА; ВЕДИ+АЗ = ВА-ВА и т. п. Есть и более древний пример — знаменитый туесок мальчика Онфима из Новгорода, относящийся к первой трети XIII века. Как известно, на днище туеска изображена кириллическая азбука. Но после азбуки здесь находится изображение слогов, сначала с А (БА, ВА, ГА и т. д.), затем с Е и И. Найдена в Новгороде и берестяная грамота конца XIV — начала XV века, на которой вслед за буквами азбуки прорисованы слоги. Это означает, что и в древности изучению слогов уделялось большое внимание, что слоги изучались тотчас же за изучением букв как прямое продолжение изучения азбуки. В современных школах этот этап обучения тоже присутствует, только он завуалирован тем, что в букварях помещают специальные тексты, прекрасно членящиеся на открытые слоги. Например, МА-МА МЫ-ЛА РА-МУ

(II, 58; 373–374).

Кроме того, современные буквы имеют слоговое чтение в аббревиатурах, причём иногда это чтение отличается от названия буквы в азбуке. Например, аббревиатура ФРГ: Ф читаем как ФЭ (отлично от названия буквы в азбуке); Р как ЭР (чтение совпадает с названием, но налицо слоговое название); то же самое можно сказать и про прочтение в данном конкретном случае буквы Г (читается ГЭ). По сути дела, мы здесь сталкиваемся не с одним, а с двумя пережитками слоговой традиции: слоговое чтение аббревиатур и слоговое название букв азбуки (II, 58; 374).

Это последнее стало настолько привычным, что вытеснило их прежние названия в виде значимых слов — АЗ, БУКИ, ВЕДИ и т. д. Однако тут есть любопытные отклонения: если основное большинство букв называется или по их произношению (гласные), или открытым слогом (согласные? БЭ, ВЭ, ГЭ и т. п.), то ряд согласных назван иначе — прежде всего это группа ЭЛЬ, ЭМ, ЭН, ЭР, ЭС. По мнению В. А. Чудинова, тут, вероятно, сказываются очень древние традиции (II, 58; 375). Однако заметим, что в просторечии названия всех этих букв не «выбиваются» из общего ряда, то есть передаются открытым слогом: ЛЭ, МЭ, НЭ, РЭ, СЭ. На наш взгляд, именно это неправильное произношение названий букв и есть след древней традиции, другими словами — слогового чтения.

Итак, реликтов слоговой письменности даже в современном русском гражданском письме довольно много. Но тогда логично предположить, что их должно быть ещё больше в прежние века, во времена Киевской Руси например. Находка таких реликтов в письменных памятниках той эпохи послужила бы ещё одним хорошим доказательством существования у славян слогового письма, предшествовавшего буквенному. В. А. Чудинов это прекрасно понимает и приводит массу примеров консонантной записи кирилловских текстов, т. е. записи слов одними согласными буквами с пропуском гласных. Это новгородские берестяные грамоты, также новгородские надписи на посуде и разного рода сосудах, граффито на стенах Софийского собора Новгорода, грамота из Старой Русы, надпись на подсвечнике из Гродно, надпись на кресте Манасии из села Цар Асен в Болгарии и т. д., список можно долго продолжать. Примеры эти хорошо известны учёным, их хронологические рамки — Х — XVI века. Подобная «консонантность» ставила и ставит исследователей в тупик, ибо, исходя из современных исторических постулатов, объяснять её трудно. Будь такие надписи единичными, то их можно было бы считать выполненными с ошибкой (ошибками). Но поскольку их много, такое объяснение не подходит. Широкое использование сокращений — вот ещё один вариант разрешения загадки. Но тут же возникает вопрос: чего это наши предки так любили сокращать? Подобное можно понять, когда речь идёт о больших текстах. Но когда текст состоит из одного-двух слов, которые к тому же являются украшением бытового предмета или знаком собственности на нём, эти «сокращения», представляющие собой либо полностью консонантную запись слова (т. е. без гласных вообще), либо «пропуск» отдельных гласных в слове, на самом деле являются, по мнению В. А. Чудинова, реликтами слогового письма (II, 58; 375–384).

Как видим, доказательства существования слоговой письменности у славян, приводимые В. А. Чудиновым, выглядят весьма убедительно. Анализируя указанные консонантные кирилловские надписи, а также надписи, выполненные разного рода загадочными письменами, о которых мы говорили выше, В. А. Чудинов сделал следующие выводы, касающиеся славянского силлабария:

1) Славянское слоговое письмо имело обычный порядок чтения, слева направо, т. к. не обнаружено ни одной кирилловской или консонантной надписи, читаемой справа налево или способом бустрофедон (одна строка слева направо, другая — справа налево). Вместе с тем был возможен особый стиль слогового письма, когда слова писались по вертикали, но следовали друг за другом всё равно слева направо. При этом обычно слова читались сверху вниз, хотя иногда было допустимо и чтение снизу вверх (II, 58; 384).

2) Графическая форма знаков славянского силлабария очень проста. В. А. Чудинов исходит из предположения об особой древности славянской письменности; её возраст измеряется тысячелетиями. Эта древность исключает вычурный характер знаков (II, 58; 385). Их репертуар включает ряд палочек (горизонтальных, вертикальных, наклонных), углы (четыре вида), два вида полукружий. Есть в славянском слоговом письме ветвящиеся знаки типа Y, У, ?, пересечения типа Х или креста, стрелочки, двойные палочки. Есть знаки, напоминающие греческие, латинские или славянские буквы: П, F, З, М, Л, К и другие (вид силлабария В. А. Чудинова см. ниже). Данная простота и сыграла со славянским слоговым письмом злую шутку. В одних случаях его знаки вообще не принимались во внимание, т. к. считались простыми царапинами. В других — их считали латинскими или греческими буквами, либо германскими рунами. Соответственно латинским, греческим или германским считался и текст (II, 58; 385–386).

3) В славянском слоговом письме очень часто употреблялись лигатуры. Лигатуры известны и по кириллическим текстам. Но там они встречаются довольно редко и объединяют две, ещё реже — три буквы. В слоговом письме лигатуры встречаются много чаще и объединяют большее число знаков. Это также послужило для него своеобразным камуфляжем, ибо подобные сложные неповторяющиеся символы принимались большинством специалистов за знаки собственности.

4) В слоговой славянской письменности точность передачи звуков письменными знаками была невысока. Это вообще чуждо для славянской письменности в её буквенной форме, но является особенностью слогового письма как такового, на любых языках. В чём конкретно выражалась вышеозначенная неточность? Прежде всего, в слоговой славянской письменности часто неразличимы звонкие и глухие согласные. Например, знак может означать как слог КО, так и ГО. Кроме того, гласные звуки как бы объединены в две группы. Первая — это А, О, У, Ъ; вторая — Е, И, Ы, Ь. Внутри этих групп различие между гласными проводится нерегулярно. То есть знак? может означать не только слоги КО и ГО, но и КА, КУ, КЪ, ГА, ГУ, ГЪ. «Тем самым, — делает вывод В. А. Чудинов, — славянская слоговая графика передаёт, скорее, некоторый фонетический остов слова, чем его подлинное звучание» (II, 58; 387).

Метод, каким В. А. Чудинов получил значения конкретных силлабограмм, весьма интересен. Прежде всего, путём теоретических рассуждений он пришёл к следующим выводам. Слоги с А/О должны быть отличимы от слогов с Е/И, образуя отличия первого порядка, отличия довольно сильные (собственно, это противопоставление, носящее название противопоставления гласных переднего и непереднего рядов, свойственно даже детской речи). Различия же между слогами с А и О или между слогами с Е и И есть отличия второго порядка и должны быть выражены слабее. Отличия между слогами с О и У или И и Ы ещё менее регулярны. Слоги со сверхкраткими гласными (Ъ, Ь) совпадают при написании со слогами с гласными нормальной длительности (А/О, Е/И соответственно). Далее. Предположительно, до определённого периода мягкие и твёрдые согласные не различались в речи и, соответственно, не различались и на письме. Глухие и звонкие же различались непоследовательно и допускали оглушённые и озвончённые написания. Не должно было существовать особых знаков для молодых согласных звуков Ф и Х. По мнению В. А. Чудинова, «все эти соображения приводят к резкому сокращению репертуара слоговых знаков как против теоретически возможного, так и против конкретного силлабария письменности «черт и резов» Г. С. Гриневича» (II, 58; 388).

Следующим шагом исследователя было создание так называемого славянского виртуального консонария, под которым он понимает набор знаков, имеющих буквенное написание, но слоговое значение. Как подчёркивает В. А. Чудинов, «виртуальный консонарий — это моя попытка упорядочить все чтения букв в качестве слогов» (II, 58; 388). В его построении учёному помогли упоминавшиеся выше древнерусские и болгарские консонантные надписи, а также следы слогового письма, сохранившиеся в современной русской графике (йотированные гласные звуки Я, Е, Ё, Ю, И, представляющие собой типичные открытые слоги, начинающиеся с согласного Й) и в названиях современных русских букв (об этом говорилось выше). В итоге была получена таблица сочетания согласного с произвольным гласным звуком, в которой различаются только гласные переднего и непереднего ряда.

Рис. 27.

В ходе исследования конкретных славянских надписей, содержащих загадочные знаки, В. А. Чудиновым устанавливались слоговые значения последних. Как это делалось? Способы были различны, в зависимости от обстоятельств. Но очень характерно название соответствующего раздела его работы «Загадки славянской письменности», в котором как раз и показывается методика определения значения каждого конкретного слогового знака. Раздел называется «Можно ли угадать звучание знаков?» Разумеется, подобное «угадывание» делалось не просто так, не «с бухты-барахты» или «как бог на душу положит», а на основании каких-то обстоятельств. У нас нет возможности продемонстрировать в нашей главе, как определялось значение каждого слогового знака. Но один пример всё-таки приведём. На самшитовом гребне из древнего Берестья (современный Брест) XII — XIII веков можно видеть азбуку (рис. 25). Буквы кириллического алфавита в их древнерусском написании вырезаны по обеим сторонам гребешка — с одной стороны от А до Е, а с другой — от Ж до Л, включая двоякое написание И и З. Именно на этой стороне между буквами З, ЗЕЛО и ЗЕМЛЯ, находится вертикальная черта, означающая вынос, и слитно с ней под линией строки располагается выносной знак в виде не очень аккуратного косого креста. На взгляд В. А. Чудинова, так изображён знак слоговой письменности, являющийся слоговой транслитерацией буквы ЗЕЛО, которая в силу редкого употребления была не очень понятна населению (II, 58; 415). В аккуратной прорисовке он должен походить на букву Х. Поскольку обозначен знак с чтением ЗЪ, то звуковое значение слогового Х — это ЗЪ (II, 58; 415).

В результате подобных построений В. А. Чудиновым был создан силлабарий слоговой славянской письменности (рис. 28).

Приведём некоторые из дешифровок В. А. Чудинова.

Знаменитая алекановская надпись дешифруется: «Пить! Напейся дико, в горло всадив». Имелось в виду «всадить в своё горло» содержимое сосуда. Иными словами, по мнению учёного, перед нами — питейный девиз на кувшине с вином (II, 58; 459). Надпись на бараньей лопатке переводится: «Живо же моё рало, и конь, и Русь, вольная и явная». Надпись эль Недима: «Бери его и веди к братанам». Вспомним, что эта надпись на куске дерева представляла своего рода пропуск для посла, едущего на Русь. По предположению В. А. Чудинова, последнего, прежде чем допустить к князю, должны были для выяснения личности доставить к княжьим дружинникам, которые, как известно, занимали административные посты. Отсюда и «братаны», т. е. дружинники, бывшие друг для друга как бы братьями (II, 58; 441). Надпись Христо Даскалова: «Надежды наши на бога. Веруй, люби нашего благого живого бога, белого в небесах» (II, 58; 452). Здесь пояснений не нужно.

Рис. 28.

Дешифровку славянских слоговых надписей В. А. Чудинов поставил буквально «на поток». Только в его книге «Загадки славянской письменности» приведено свыше 50 прочтений различных надписей. Вообще же таковых прочтений у учёного ещё больше. Интересующихся подробно процессом создания силлабария, конкретными дешифровками отсылаем к вышеозначенной работе исследователя и его статьям в различных журналах. Сейчас же хотелось бы обратить внимание на следующее обстоятельство.

В. А. Чудинов является научным оппонентом Г. С. Гриневича. Его работы он подвергает критике как с позиций эпиграфистики, так и с исторических позиций. Между тем самим В. А. Чудиновым, в отличие от Г. С. Гриневича, исторической концепции славянской письменности не создано. Если Г. С. Гриневич утверждает, что возраст славянского письма насчитывает тысячелетия, то он и указывает, какие конкретно народы, известные по письменным источникам, какие археологические культуры были его носителями, т. е. какие народы были непосредственными предками славян, какие археологические культуры ими создавались. Критикуя Г. С. Гриневича за эти построения, Чудинов ничего не предлагает взамен. Может, он не считает, что славянское письмо столь древнее? Да нет. Некоторые его высказывания позволяют думать, что он также полагает, что история письменности славян и их непосредственных предков насчитывает не столетия, а именно тысячелетия. Так, комментируя слова Татищева о том, что славяне, обитая в эпоху Древнего мира рядом с евреями, египтянами, греками и италийцами, могли перенять от них письменность, Чудинов замечает: «Это интересные представления, хотя я больше склоняюсь к противоположному мнению, а именно, что праславяне и были носителями письма, тогда как другие народы перенимали его у них» (II, 58; 198). Или, описывая графическую форму письма славян, он говорит дословно следующее: «Славянское слоговое письмо имеет очень простую внешнюю форму, которая складывалась тысячелетиями…» (II, 58; 385). Однако столь древние славяне-праславяне как бы повисают у В. А. Чудинова в воздухе. Где они находились? Почему о них молчат источники? Или под каким именем они были известны в древности? Какие археологические культуры древности ими созданы? На эти вопросы учёный ответа не даёт. Другими словами, его эпиграфическим выкладкам не хватает исторического фона. Будем надеяться, что в будущем, в следующих своих работах, исследователь осветит указанные проблемы.

Зато бесспорным достоинством построений В. А. Чудинова является хорошая разработка вопроса взаимодействия слоговой славянской письменности с глаголицей и кириллицей.

По мнению В. А. Чудинова, «роль слогового письма в возникновении глаголицы не только значительна, но и основополагающа. Без него этой азбуки просто не было бы. Влияние других алфавитов (рунического футарка, греческого, кириллицы. — И.Д.) велико, но они лишь дополняли уже существующую азбуку отдельными элементами» (II, 58; 491). Остановимся на этом утверждении подробнее.

Как полагает В. А. Чудинов, практически все согласные буквы глаголицы произошли от знаков славянского силлабария (II, 58; 481–488). Глаголические гласные своим происхождением обязаны принципу, положенному в основу образования гласных в германском руническом алфавите. Дело в том, что в слоговой славянской письменности все гласные буквы обозначались одинаково, одной палочкой, чаще вертикальной«|», реже — наклонной «\» или «/», и ещё реже — горизонтальной, «—». Ясно, что для передачи гласных звуков посредством букв эти палочки должны быть дифференцированы, то есть снабжены какими-то дополнительными штрихами. Именно по этому пути пошли германские руны. Принцип получения разнообразия гласных букв в футарке и был использован в глаголице (II, 58; 483).

Влияние кириллицы, по предположению В. А. Чудинова, выразилось в том, что «юсы» в глаголице появились после того, как они появились в кириллице. Во всяком случае, из кириллицы заимствовано название, хотя сами графические знаки (без этого названия) могли появиться одновременно с прочими буквами (II, 58; 488).

Наконец, появлением букв «фита» и «омега» глаголица, безусловно, обязана греческому алфавиту (II, 58; 489).

Вообще исследователь выделяет шесть периодов в формировании глаголицы.

В первый период буквы глаголицы понимались как лигатуры слоговых знаков. Точнее, графическая форма букв являлась точной записью названий, тогда как названия слагались несколькими способами: повторением названия слогового знака (ША, ЦЫ), прочтением составных частей получившейся графемы по аналогии со слоговыми знаками (например, БУКИ состоит из знаков, похожих на слоговые знаки БЪ и КИ; ВЕДИ — из знаков, напоминающих ВЪ и ДИ и т. д.), разложением сложного звука на составные части и отражением этого в названии лигатуры (так, буква ШТА — это лигатура слоговых ША и ТА; при написании ТА даётся двойным контуром; итог —). На данном этапе влияние слоговой письменности наиболее значительно, поскольку слоговые знаки дали и графику, и названия букв. При этом гласные обозначались слоговым способом, т. е. просто палочкой, и понимались в зависимости от контекста. А согласные не различались по звонкости-глухости и мягкости-твёрдости. Иными словами, на азбуку были перенесены все особенности слоговой письменности. Вероятное употребление такой протоглаголицы — вкрапление её в чисто слоговые тексты для начертания произношения чужих имён и вообще иностранных слов в тех случаях, когда слоговая графика не даёт однозначного чтения (II, 58; 489).

Во второй период произошло обращение к германским рунам в славянском употреблении, для того чтобы различать гласные звуки (II, 58; 489).

В третий период идёт совершенствование глаголицы на основе нововведений. К ним В. А. Чудинов относит: появление удвоенного гласного УК, гласных Ю, Ъ, Ы, Ь, согласных ТВЁРДО, СЛОВО, двойного контура в начертании букв, знаков озвончения, мягкости и твёрдости. После этих усовершенствований азбука способна передавать все тонкости славянской речи и гораздо тоньше воспроизводить звуки иных языков. Теперь её уже можно назвать ранней глаголицей (на предыдущих двух этапах она — протоглаголица). Это уже самостоятельная письменность, а не набор знаков для лучшего понимания слоговых текстов. Однако у глаголицы ещё нет жёсткой последовательности знаков (II, 58; 490).

На четвёртом этапе глаголицу привязывают к греческому образцу: появляются греческая последовательность букв, их числовые значения, подражание греческой графике. Происходит введение ряда греческих букв в алфавит: «иже» (греческая «эта»), «ижица» (греческая «ипсилон»), «омега», «фита». На основе «альфы» была образована глаголическая буква «ять». Редактором, усовершенствовавшим глаголицу в подобном ключе, по мнению В. А. Чудинова, вполне мог быть святой Иероним в конце IV века н. э. (II, 58; 490). Глаголицу уже можно назвать поздней (II, 58; 491).

На пятом этапе в глаголице появляются носовые гласные. Уже существует кириллица, и под её влиянием в глаголице вводятся названия «юсов» и «еров» (II, 58; 491).

На шестом этапе глаголица распадается на два графических варианта — уставный (хорватский) и курсивный (болгарский) (II, 58; 491).

Итак, глаголица, как полагает Чудинов, возникла эволюционным путём, прошла длительный (несколько веков) путь становления и развития. Но её прародитель — это слоговое славянское письмо.

Роль последнего в возникновении кириллицы скромнее, но и тут не обошлось без его влияния. Четырнадцать негреческих букв кириллицы, которые исследователи выводили из разных систем письма, В. А. Чудинов считает произошедшими от знаков славянского силлабария (либо непосредственно, либо опосредованно — через глаголицу) (II, 58; 492–494).

После возникновения азбук наступил этап совместного существования двух типов славянского письма. Сосуществование прошло несколько стадий.

На начальном этапе слоговое письмо сохраняет свои позиции везде, кроме христианской литературы. Население приступает к изучению азбуки во взрослом состоянии, изучив в детстве слоговое письмо. Это продолжается несколько десятилетий (II, 58; 501).

На этапе активного наступления азбука постепенно проникает в другие сферы жизни: для записи государственных и правовых актов, в денежное обращение, в легенды печатей, в светскую литературу. Азбуку начинают изучать в детстве, приводя буквы к слогам в виде складов. Этот период характеризуется тремя видами влияния слогового письма: сознательными смешанными надписями, включая слоговые пояснения кирилловских букв; неосознанными слоговыми описками в буквенном тексте; слоговым чтением кирилловских букв. Продолжительность этапа — от нескольких десятилетий до двух-трёх веков, в зависимости от местности. Именно на этом этапе происходит размежевание письма по сферам употребления: кириллица оказывается основным шрифтом, тогда как слоговое письмо уходит на социальную и территориальную периферию. Иными словами, кириллица становится официальной письменностью, тогда как слоговое письмо превращается в простопись, письменный вариант просторечья, что-то вроде письма малограмотных, употребляемого для бытовых нужд (II, 58; 502).

На этапе вытеснения происходит частичное забывание слогов как знаков и появление слоговых ошибок. Самым важным показателем этого процесса оказываются буквенные описки в слоговых текстах, когда слоговые знаки понимаются как согласные буквы, после которых требуется писать гласную букву. Стиль слоговой письменности из простописи переходит в разряд традиции, которую уже помнят плохо (II, 58; 503).

На заключительном этапе многие перестают понимать слоговые знаки, которые становятся достоянием лишь горстки людей. Теперь слоговое письмо превращается в тайнопись, понятную либо жителям уж очень глухих мест, либо только посвящённым, например в рамках гонимой конфессии. Для основной массы людей оно просто перестаёт существовать, и его тексты начинают путать с письменами других народов, которые всё равно одинаково непонятны. Фаза эта может занимать всего пару десятилетий (II, 58; 503).

Вот такая периодизация. На наш взгляд, она обладает безусловным плюсом, показывая длительность совместного существования двух типов письма: буквенного и слогового. Появление первого не привело к быстрому исчезновению второго. Сдача позиций слоговым письмом происходила долго.

С другой стороны, данную периодизацию можно в полной мере отнести лишь к взаимоотношениям кириллицы со слоговым славянским письмом. В таком случае и территориально применение этой периодизации ограничено теми славянскими странами, где кириллица стала господствующим шрифтом, т. е. Русью, Болгарией, Сербией.

Перенести периодизацию автоматически на отношения слогового письма и глаголицы, пожалуй, затруднительно. Во-первых, возникла глаголица, по всей вероятности, значительно раньше кириллицы (даже если мы будем говорить о протовариантах этих азбук). Стало быть, вышеописанный начальный этап никак не мог занять всего лишь десятки лет, он занимал сотни. Во-вторых, в отличие от кириллицы, глаголица нигде не стала официальной государственной письменностью. Да, какое-то время она использовалась в Древней Болгарии наравне с кириллицей, но довольно быстро была вытеснена последней. Даже допуская, что известна в той же Болгарии глаголица была значительно раньше кириллицы, тем не менее активно вытесняла слоговое письмо не она (имеется в виду выделенная В. А. Чудиновым фаза активного наступления азбуки). Глаголица так и осталась церковной письменностью для некоторых славянских народов (хорватов, словенцев). У славян, принявших католичество, этапы активного наступления азбуки, вытеснения и заключительный слоговое славянское письмо переживало под воздействием не глаголицы, а латиницы.

Оканчивая обзор построений В. А. Чудинова, хотелось бы обратить внимание на следующий нюанс. Как могли древние славяне называть своё слоговое письмо? Здесь, конечно, нам остаётся только гадать, и, безусловно, речь в большей степени идёт о выборе современного научного термина. Г. С. Гриневич использует термин, профигурировавший у черноризца Храбра: «черты и резы», письмо типа «черт и резов». Однако В. А. Чудинов вслед за большинством учёных считает «черты и резы» примитивной пиктографией (знаки собственности, родовые тамги, символы для счёта и гадания) (II, 58; 326). Отмежёвывается он и от понятия «славянские руны», ибо, по его мнению, оно ведёт к путанице, так как под этим термином в XIX веке понимали германские руны в славянском употреблении, то есть буквенные, а никак не слоговые знаки. «Лично я, — заявляет исследователь, — предпочитаю термин «руница», который тоже иногда встречается» (II, 58; 326).

Позволим себе заметить следующее. Если набор слоговых знаков именовать «руница», то сами эти знаки волей-неволей придётся называть «рунами». Мы не видим ничего страшного в употреблении термина «руны». Прежде всего потому, что совсем не обязательно ориентироваться на то, что понималось под этим термином в XIX веке. Сейчас XXI век. Историческая наука ушла далеко вперёд, и какие-то старые определения вполне могут быть отброшены. Далее. Именно рунами могли именовать славяне (праславяне, русы) знаки своей письменности. Это название могли носить сначала слоговые, а затем, по наследству, и буквенные знаки. Правда, словосочетание «славянские руны» звучит необычно. Однако в следующей главе мы берёмся показать, что ничего невероятного в соединении этих двух слов нет.