За несколько лет до Первой мировой войны, когда сэр Огастес Фрэнсис Эндрю Торн был всего лишь лейтенантом гренадеров, кто-то в военном министерстве выдал ему велосипед и направил его в Восточную Англию «инспектировать местные преграды, которые могли бы воспрепятствовать германским экспедиционным силам». Вероятность тевтонского вторжения была весьма отдаленной, и миссия юного Торна была лишь рутинным упражнением. Но когда он катил на двух колесах по пыльным дорогам Норфолка и Суффолка, он видел туристов, проносящихся мимо него на мощных автомобилях. Это были офицеры германского Генерального штаба в штатском, выполнявшие сходное с задачей Торна обследование.

В те беззаботные годы великие европейские державы расширили гостеприимство в отношении офицеров генеральных штабов государств, решивших собирать информацию для вероятностных планов, составлявшихся на случай возможной войны против тех самых стран, которые они посещали, формально находясь в отпуске. Это были быстрые обзорные поездки на основе неписаного джентльменского соглашения. Это была завуалированная разведка, на основе которой туристы могли делать предположения о том, какие секреты пытаются сохранить гостеприимные хозяева.

Значило ли это, что немцы, обладающие неутолимым любопытством повсюду, считали, что могут обойтись без постоянных шпионов в Британии? Не совсем так. Тайный интерес немцев к Англии возник в начале столетия, когда агрессивная империалистическая политика кайзера и его военно-морские амбиции привели к эпохе активного рассеяния германских агентов по всему миру.

Британским направлением занимался германский отдел военно-морской разведки под руководством капитана Иоахима Тапкена. Из своего управления в Вильгельмсхафене он направлял деятельность 26 резидентов от залива Скапа-Флоу до мыса Лэндс-Энд. Это была «мрачная процессия шпионов», о которой сэр Бэзил Томпсон из Скотленд-Ярда столь презрительно говорил в своих мемуарах.

Им не повезло в том, что пришлось действовать против двух лучших контрразведчиков всех времен – сэра Бэзила, чей криминально-следственный отдел Скотленд-Ярда был исполнительным органом британской службы безопасности, и майора Вернона Келла, основателя и шефа МИ-5, бюро, которое правительство его величества учредило в 1909 году в рамках директората разведки военного министерства для «пресечения попыток иностранных держав добыть британские секреты».

В результате шпионы капитана Тапкена стали настолько хорошо известны британцам, что только пятеро из первоначального состава избежали ареста 5 августа 1914 года, в день начала Первой мировой войны. Во время самой войны лишь один немецкий агент сумел избежать неутомимой охоты Томпсона и Келла – Юлиус Зильбер, тихий южноафриканец австрийского происхождения, работавший цензором в Британии.

После войны Англия была практически абсолютно защищена от германского шпионажа вплоть до 1932 года, когда Норман Бейли-Стюарт, глуповатый лейтенантик шотландского полка, продался немцам и стал шпионом. Его шпионская карьера длилась всего пять месяцев и семнадцать дней, но он успел выдать ряд наиболее охраняемых секретов, касающихся тактики и организации британских бронетанковых войск. Бездумное предательство Бейли-Стюарта стало внезапным шоком. Тем не менее он до самой смерти отрицал свою вину даже при наличии бесспорных доказательств в виде захваченных архивов абвера. Когда же он был разоблачен МИ-5, абвер под инертным руководством капитана Конрада Патцига не сделал ни малейшей попытки завербовать кого-либо на его место или подыскать иную замену провалившемуся агенту.

После этого летом 1935 года Гитлер категорически запретил абверу засылать шпионов в Англию, поскольку пытался установить союзные отношения с ней. Но запрет опоздал. К тому времени первый агент, завербованный под руководством нового шефа – Канариса, уже действовал.

Каждый, кому хоть однажды пришлось подвергнуться процедуре проверки британской иммиграционной службы, поймет, как чувствуют себя шпионы при переходе государственной границы. Проверку осуществляют агенты спецслужб, а их потрепанные черные папки разбухли от списков «нежелательных лиц» – тех, кто разыскивается Скотленд-Ярдом за уголовные преступления или не рекомендован МИ-5. С тех пор как эти черные папки стали невыносимо исчерпывающими, шпионам, засылаемым в Британию, приходится прилагать чрезвычайные усилия, чтобы скрыть свою подлинную сущность.

Немец, 29 августа 1935 года предъявивший иммиграционному инспектору в Харвиче свои проездные документы, был собран и спокоен, заявил, что его фамилия не числится в списках международных мошенников. Он путешествовал под своим настоящим именем – Герман Гертц из Гамбурга. Все, что было записано в его паспорте, и все, что он говорил инспектору, было правдой – за исключением декларации о целях поездки.

– Я юрист-международник, – заявил он, – и еду в Кембридж для изучения английского экспортного законодательства. Еще одна причина поездки то, что я получил стипендию для написания книги об одной ганзейской[29] семье, такой, как Будденброки, корни которой уходят как в Германию, так и в Англию. – Гертц вынул из портфеля незаконченную рукопись и показал ее инспектору. – Я закончил германскую часть семейной истории и решил, что английскую часть лучше писать на ее родине.

Печать в его паспорте стала подтверждением того, что впервые после окончания Первой мировой войны в Англии обосновался немецкий профессиональный шпион. Он был заслан по требованию Германа Геринга, чтобы лично устранить расхождения в разведывательных данных, собранных его службами и касающихся оценки боевых возможностей Королевских ВВС. Гертц был боевым летчиком в Первую мировую войну и тайно вступил в «черное люфтваффе» рейхсвера в 1928 году. Гертц считал, что КВВС являются стратегически наступательными силами и что Англия формирует «соединения тяжелых бомбардировщиков, нацеленные против Германии». Другие считали, что британская авиация имеет главным образом оборонительный характер и укомплектована преимущественно истребителями.

Когда Гертц предложил съездить в Англию и собрать на месте данные, необходимые для проверки его заключения, несколько высших офицеров из создаваемого люфтваффе попросили адмирала Канариса принять Гертца на работу в абвер и организовать его поездку. Идея Канарису понравилась. Тогда еще был его розовый период в абвере, и им двигали горячий патриотизм и искренний интерес к работе. При других обстоятельствах он бы не осмелился обойти приказ Гитлера и отказал Гертцу. Но тогда он поддался давлению люфтваффе и надеялся на защиту Геринга, если дело обернется неудачно и все станет известно фюреру.

Личные качества выбранного кандидата ободрили Канариса. Гертц был разносторонним и весьма одаренным человеком. Отпрыск известной ганзейской семьи из Любека, он родился в 1890 году в зажиточной семье и воспитывался английской гувернанткой в культурной атмосфере. После Первой мировой войны, когда в его обязанности входило и участие в допросах английских и американских летчиков, сбитых на Западном фронте, Гертц женился на дочери адмирала. Он стал адвокатом в Гамбурге и был также представителем электронной компании «Сименс» в Великобритании, куда часто выезжал в командировки.

Обладая мужским обаянием и элегантностью, он был ранней версией Джеймса Бонда. Он не пропускал ни одной возможности потренироваться и наибольших успехов достиг в плавании, верховой езде и боксе. Он был музыкален, хорошо чертил, рисовал, занимался резьбой и писал статьи, рассказы и пьесы. Вдобавок ко всему у него были математические навыки. В личном деле в абвере он характеризовался как агент с очень высоким потенциалом. У него был также и топографический талант. В характеристике отмечалось: «Одного быстрого взгляда на карту достаточно ему, чтобы найти дорогу в стране с уверенностью лунатика. Его искренность и чувство чести делают его хорошим кандидатом для работы за рубежом».

Даже при таких обстоятельствах энтузиазм Канариса не разделялся людьми, ответственными за успех или неудачу операции. Несмотря на блестящие данные и высокую квалификацию, Гертц обладал «духом неугомонности и романтизма», который «не был изжит мирной рутиной благополучной гражданской жизни». Он терпел неудачу во всем, что предпринимал, – от бизнеса до профессиональной деятельности и от женитьбы до писательства. Фактически он согласился ехать шпионом в Англию, чтобы сбежать от проблем в личной жизни, которые грозили разрушить его хрупкий брак и привести к банкротству его дело. Но Канарис настоял на своем, и, таким образом, этому сорокапятилетнему ненадежному авантюристу была поручена данная миссия. Она будет продолжаться ровно семьдесят один день, из которых он лишь сорок будет заниматься шпионажем.

Перенеся проверку инспектора иммиграционной службы, Гертц направился прямиком в Мидденхолл в Кенте, место, выбранное им потому, что там находился центр скопления объектов КВВС. У миссис Флоренс Э. Джонсон он снял «Хейвлок», коттедж на Стенли-роуд в Бродсерсе, и 14 сентября переехал туда, чтобы «работать над книгой». Его сопровождала девятнадцатилетняя блондинка, любительница планеризма Марианна Эмиг, которая шокировала миссис Джонсон своим присутствием в доме женатого мужчины. Гертц учтиво заверил ее, что функции Марианны ограничиваются лишь обязанностями секретаря-машинистки.

На следующее утро после прибытия в Мидденхолл доктор Гертц начал свои «исследования» на новехоньком мотоцикле вместе с Марианной, восседающей на заднем сиденье. Его первая экскурсия была в близлежащий городок Мэнстон, где Марианна немедленно начала свою скоротечную карьеру femme fatale, флиртуя с молодым рядовым ВВС по имени Кеннет Льюис. Пока Гертц набрасывал схему аэродрома, Марианна выуживала информацию из Кеннета. Каждый день они ездили по различным местам, в которых были хоть какие-то авиационные объекты. Когда Марианна не работала в качестве наживки, она осуществляла прикрытие Гертца, который зарисовывал схемы аэродромов в Лина-Соленте, Ханстантоне, Фелтуэлле, Кардингтоне, Мартлшеме и др. Гертца ободрял столь легкий доступ к секретам, и он был уверен, что все идет хорошо. Марианна не разделяла его уверенности.

Несмотря на молодость и неопытность, она инстинктивно чувствовала, что все идет не так гладко, как считал ее партнер. Они давно уже не были одиноки в своих поездках. Рядовой ВВС Льюис заинтересовался любопытством Марианны больше, чем ее привлекательностью, и решил доложить начальству о слишком дружелюбной парочке, которую он однажды вечером посетил в «Хейвлоке». Полковник Хинчли Кук из МИ-5 занялся этим делом и установил наблюдение за этой парочкой. Три детектива из полицейского управления графства Кент следовали за ними повсюду, по всем аэродромам Восточной Англии, Норфолка, Суффолка и Линкольна, и наблюдали, как Гертц зарисовывал или фотографировал эти объекты.

Во время повторной поездки в Мэнстон 23 октября Гертц и Марианна обнаружили слежку, когда один из детективов, Джон Фредрик Смит, наблюдал за ними из-за кустов. Вернувшись в коттедж, Марианна запаниковала. Она настаивала на отъезде, угрожала, и Гертц подумал, что лучше будет отвезти ее обратно в Гамбург. Поскольку истекли уже сорок дней его шпионской деятельности, он решил доставить в абвер полный отчет о работе.

Благодаря привезенным им подаркам Гертц был встречен в Берлине с распростертыми объятиями. Но главная награда была впереди. Его домохозяйка в Англии, которой Гертц оставил до своего возвращения запертый чемодан, была в сомнении по поводу своих немецких постояльцев и позвонила в полицию. Полковник Кук сам приехал в «Хейвлок» и открыл чемодан. В нем он нашел полный комплект доказательств, необходимых для признания Гертца шпионом, – специальный фотоаппарат, дневник, в котором немец отмечал свои поездки на аэродромы, разрозненные заметки военного характера и множество схем различных объектов КВВС.

Гертц вернулся в Англию 8 ноября, вновь паромом через Харвич. К этому времени его имя уже было в черной папке инспектора иммиграционной службы.

Полковник Кук был проинформирован и в свою очередь предупредил суперинтендента Уэбба из специального отдела Скотленд-Ярда. Гертц был арестован и предстал перед судом по обвинению в нарушении акта о государственной тайне.

Вначале англичане расценивали дело как неуклюжую попытку старательного дилетанта и собирались отнестись к нему легко. Но затем выяснились два обстоятельства. В коттедже, некоторое время снимаемом Гертцем, миссис Джонсон нашла две завалявшиеся бумажки – копию его заявления в абвер и шифр.

Вторым было событие гораздо более важного значения, произошедшее далеко от затхлой комнаты суда на Олд-Бейли, где слушалось дело Гертца. За два дня до окончания слушания, 7 марта 1936 года, Гитлер нарушил условия Версальского договора тем, что ввел войска в демилитаризованную Рейнскую область.

Англичане намеревались депортировать Гертца с условным приговором. Теперь же, скомпрометированный копиями абверовских бумаг и отзвуками акции Гитлера, он получил четыре года заключения в тюрьме.

Британцы скорее были довольны, чем раздражены этой неуклюжей попыткой. Но она вызвала гнев Гитлера не только неудачным исполнением. Это было открытым нарушением его прямого приказа. Он подтвердил свой запрет 8 сентября во время их долгой встречи в Оберзальцберге, а в ноябре, на следующий день после ареста Гертца, вызвал Канариса на Вильгельмштрассе и сделал свое эмбарго абсолютным.

Канарис же не был убежден в разумности этого запрета. Под давлением люфтваффе и ВМФ, настаивавших на ведении разведки против Британии, он умолял Гитлера разрешить ему заслать хоть нескольких агентов на Британские острова. Гитлер был тверд.

– Вы будете лично отвечать за строжайшее выполнение моего приказа, – сказал он Канарису. – Я не хочу, чтобы какие-то жалкие шпионишки, ползающие по Британии, подрывали мои планы.

Канарис, винивший люфтваффе за неудачную миссию Гертца, ответил:

– Мой фюрер, в том, что касается абвера, на британской земле нет ни одного агента. Я лично прослежу, чтобы ни одного и не засылали туда, пока ваш приказ будет в силе.

Британия вовсе не была так защищена запретом Гитлера и гарантией Канариса, как это могло показаться. Начиная с 1933 года несколько нацистских ведомств, соперничавших с МИДом и абвером, наводнили Лондон своими эмиссарами, задача которых якобы состояла в том, чтобы привлечь англичан на сторону Гитлера. В то время как большинство из этих посланцев открыто занимались пропагандой, многие из них одновременно занимались сбором секретной политической и военной информации.

Женоподобный, с сонными глазами сочинитель мифов о нацизме Альфред Розенберг, дилетантски упражняясь в дипломатии с помощью своего иностранного отдела, вел работу в Англии через отставного флотского лейтенанта А.Д. Обермюллера и политического авантюриста барона Уильяма де Роппа.

С помощью этих эмиссаров немцам удалось привлечь множество, если не сотни сторонников на Британских островах, нередко весьма высокопоставленных, которые стали адептами нацизма из-за глубокой неприязни к евреям и страха перед коммунистами. Они часто собирались в таких респектабельных организациях, как Общество англо-германской дружбы и «Линк», или в старинных поместьях, таких, как величественный «Кливден» леди Астор. Бурно растущие фашистские партии и «клубы» правых экстремистов, греющиеся в лучах славы Муссолини и Гитлера, привлекали не только политических мерзавцев, но, как ни странно, и таких видных особ, как генерал-майор Дж. Ф. Фуллер, адмирал сэр Барри Домвилл, вице-адмиралы Р.С.П. Парри и Дж. Б. Пауэлл, виконтесса Даун и леди Пирсон, сэр Лайонел Хауорт, бывший крупный чиновник в Индии Ральф Глэдуин Джебб, бригадир Р.Дж. Д. Блэкни и двенадцатый герцог Бедфордский.

Нацисты заполнили Общество дружбы и «Линк» своими тайными агентами, которые пытались использовать их для своей пропаганды и сбора информации. Розенберг заявлял, что его организация поддерживает связь с такими ключевыми фигурами правящих кругов, как капитан Файенс, адъютант герцога Коннаутского, полковник Маккоу, секретный консультант министерства обороны, Бэдлоу, личный секретарь премьер-министра Рамсея Макдональда, и некий сэр Каннингем.

Прибалтийский немец Розенберг, подражавший в своих манерах англичанам, шивший костюмы на Севиль-роуд и постоянно ходивший с зонтиком, считал себя специалистом по Великобритании, но всецело зависел от советов Роппа, и барон, неплохо на этом зарабатывавший, поставлял шефу как достоверные сведения, так и ложную информацию.

Барон Уильям (Билл) С. де Ропп был одной из самых таинственных и влиятельных теневых фигур эпохи процветания темных личностей. Высокий, стройный, голубоглазый блондин арийского типа, родился в Латвии в 1877 году и был сыном разорившегося остзейского помещика и русской дворянки. Он получил образование в Германии и с 1910 года проживал в Англии. Через пять лет он натурализовался, служил в Уилтширском полку, а затем в авиации разведчиком-наблюдателем с аэростатов и участвовал также в допросах немецких военнопленных.

С Розенбергом он познакомился через общих земляков в Германии, среди которых был выходец из Прибалтики Арно Шикеданц, известный журналист газеты «Фёлькишер беобахтер», главным редактором которой был Розенберг. Шикеданц свел де Роппа с Розенбергом в вокзальном ресторанчике городка Анхальтер, где Розенберг ожидал пересадки на мюнхенский поезд. С этой случайной встречи и началось проникновение Роппа в самые верхи нацистского руководства.

Барон и Дженни, его очаровательная жена-англичанка, поселились в Берлине в элегантной квартире на Курфюрстендам и вскоре прославились своим гостеприимством, чему способствовали шарм и кулинарные способности Дженни. Они быстро стали своими в верхах общества. Розенберг познакомил его с Гитлером, который сразу проникся расположением к услужливому и информированному лондонскому прибалту, и между ними установились личные дружеские отношения. Он стал личным консультантом Гитлера по британским проблемам и порой откровенничал с ним по поводу своих грандиозных планов и делился такими намерениями, о которых не мог бы поведать ни одному иностранцу.

Барон де Ропп ответил тем, что стал главным поборником англо-германского сближения. Он был рупором Гитлера во влиятельных британских кругах, на которые фюрер стремился воздействовать. Он привозил в Германию многих из своих высокопоставленных британских друзей: «нескольких пэров, – как он сам хвастался, – двух генералов, адмирала, ряд журналистов, священника», а затем уверял Гитлера, что все увиденное в Третьем рейхе произвело на них «чрезвычайное впечатление».

Совсем немного времени потребовалось Биллу де Роппу, чтобы утвердиться в роли английского агента Розенберга с «прямым доступом» на Уайтхолл и в Букингемский дворец, с одной стороны, и к Гитлеру – с другой. Не был ли он двойным агентом? Единственным человеком на Вильгельмштрассе, подозревавшим Роппа в двуличии и предупреждавшим об этом Гитлера, был эксцентричный Путци Ханфштенгель, пресс-атташе Гитлера, получивший гарвардское образование. Когда Розенберг рассказал об интригах Путци Роппу, тот лишь презрительно заметил, что Ханфштенгель – «всем известный псих», и по-прежнему продолжал пользоваться доверием Гитлера.

В те годы, когда многие англичане, которым следовало быть поосмотрительнее, поддерживали близкие отношения с нацистами, Роппу не составляло особого труда выуживать у своих друзей и знакомых в Англии ценную информацию и добиваться от них содействия своим германским работодателям. Подчас он даже поражал как Гитлера, так и Розенберга своими связями, причем нередко это было правдой, с весьма именитыми персонами.

Эти необычные отношения не прервались и после начала войны, когда барон де Ропп переехал в Швейцарию и продолжил свои «операции» на нейтральной земле. Несколько раз за время войны он приглашался Гитлером в Берлин для консультаций.

Среди секретных документов Альфреда Розенберга я обнаружил любопытные свидетельства его амбициозных попыток организовать за спиной Форин Офис тесное сотрудничество между все еще полулегальным люфтваффе и Королевскими ВВС. Идея принадлежала барону де Роппу, но оказалась ему не по силам, и за дело взялся сам Розенберг.

Искавший случай применить на деле свою энергию лейтенант Обермюллер узнал, что тогда еще тайный главный штаб люфтваффе крайне заинтересован в английской секретной информации. Он поручил де Роппу завести связи в соответствующих кругах и собирать нужную германским ВВС информацию, которую не могли добыть штатные секретные службы.

Когда главный организатор секретного создания люфтваффе, заместитель министра авиации Германии Эрхард Мильх выразил интерес к этому проекту, Ропп завязал знакомство с отставным офицером британской авиации, фигурировавшим в бумагах как «майор У.», сохранившим связи в штабе КВВС. Этим другом был Фредерик Уильям Уинтерботем, несколько загадочный завсегдатай фешенебельных клубов на Сент-Джеймс-стрит.

Фредди Уинтерботем родился в 1897 году и представлял собой типичный персонаж П.Г. Вудхауса, имеющий «обычное воспитание… в чудесном районе Котсуолдса», где он «научился ездить верхом, стрелять, охотиться и ловить рыбу, играть в крикет и гольф». В семнадцать лет после кругосветного путешествия (где он стал поклонником «Чикаго уайт соке») он поступил на службу в Королевский Глостерширский территориальный гусарский полк, а затем перевелся в Королевский авиационный корпус. Его летная карьера во время Первой мировой войны была прервана в пятницу 13 июля 1917 года, когда он был сбит над германскими позициями, и он провел оставшиеся полтора года войны в лагере для военнопленных.

После войны, получив диплом юриста в Оксфорде, он занялся сельским хозяйством и разводил свиней до 1929 года, когда Великая депрессия вынудила его искать другой род занятий. Он нашел место в Королевских ВВС, куда был принят в качестве «специального сотрудника» штаба в отдел капитана К.С. Басса. Поскольку Басе был начальником разведки, Билл де Ротт заключил, что его друг Фредди занимается секретной деятельностью.

Так оно и было. Его взял к себе адмирал Хью Синклер, шеф авиационного управления Сикрет интеллидженс сервис, для связи с разведывательным управлением штаба ВВС.

«Это была отличная крыша, – рассказывал мне Уинтерботем на своей ферме в Девоншире летом 1971 года. – Я числился в списках ВВС как работник штаба авиации, у меня был небольшой кабинет в министерстве авиации в Адастрал-Хаус, где было множество сотрудников, и я там часто появлялся.

В действительности «ось Уинтерботем – де Ропп» не была случайной. Майор авиации поощрял интерес де Роппа к нему, надеясь таким образом войти в доверие к немцам с целью получить как можно больше информации о тайнах новых германских ВВС. В данных обстоятельствах де Роппу удалось легко выполнить свою задачу. Уинтерботем высказывал свое благожелательное отношение к устремлениям Третьего рейха и делал вид, что одобряет идею возрождения германской военной авиации в качестве противовеса господству в воздушном пространстве Европы ВВС Франции и Советского Союза. Этот контакт показался лейтенанту Обермюллеру настолько многообещающим, что он специально побывал в Лондоне для личного знакомства с перспективным другом де Роппа, а также с майором авиации Арчибальдом Р. Бойлем из управления разведки ВВС, которому его представил Уинтерботем.

Вскоре после этого подошел срок очередного отпуска Уинтерботема, и он принял приглашение Обермюллера провести его в Германии. Он приехал в Берлин 27 февраля 1934 года, где его взял на попечение Розенберг, с гордостью представивший его Мильху, двум генералам люфтваффе – главному организатору рейхсвера фон Рейхенау и Бруно Лёрцеру, асу Первой мировой войны, председателю германской федерации воздушного спорта, одного из прикрытий тогда еще тайного «черного люфтваффе». Его также познакомили с Рудольфом Гессом и даже как piece de resistance отпуска с самим Гитлером. Уинтерботем передал Гитлеру, как Розенберг отметил в своем дневнике, «привет от английских летчиков».

Это вовсе не было измышлением, поскольку министерство авиации под руководством как лорда Лондондерри, так и лорда Суинтона в течение определенного времени было одним из основных проводников курса на умиротворение Германии. Политики из авиационного ведомства из кожи лезли, ратуя за «взаимопонимание» с фашистским правительством, хотя это было на руку лишь Гитлеру. Они исходили из того, что рост германской воздушной мощи – процесс необратимый, и, опасаясь этого, надеялись, что урегулирование с немцами поможет отвернуть острие этой угрозы от Великобритании.

После «весьма удовлетворительной поездки» Уинтерботем вернулся в Лондон 6 марта в сопровождении Лёрцера, которого он предполагал ввести в британские авиационные круги, как в министерские, так и в промышленные. Вернувшись в Берлин, Лёрцер доложил Розенбергу, что Уинтерботем представил штабу ВВС «блестящий доклад» о положении в Германии. Он познакомил Лёрцера с неким капитаном Кеннетом Бартлеттом, начальником отдела зарубежных продаж «Бристоль эркрафт компани», выразившим интерес к негласной сделке с нелегальным люфтваффе.

Это было не так странно, как могло показаться. Даже в то время, когда пункты Версальского договора о разоружении Германии еще полностью сохраняли силу, английские производители вооружения открыто предлагали Третьему рейху свои изделия, включая виды вооружения, полностью запрещенные договором[30].

Барон де Ропп продолжал обхаживать майора Уинтерботема, надеясь «глубже проникнуть» в министерство авиации. «Борьба за Англию продолжается», – записал Розенберг в своем дневнике 11 июля, отмечая, что его эмиссар Обермюллер опять находится в Лондоне, где его радушно встретил Уинтерботем, и уже имел «очень результативные беседы» с министром авиации лордом Лондондерри и с майором Бойлем из управления разведки штаба ВВС.

Лейтенант Обермюллер вернулся из поездки с приятными новостями. Он доложил Розенбергу, что прогерманские круги пытаются пробить назначение Уинтерботема военно-воздушным атташе в Берлин вместо занимающего этот пост полковника авиации Френсиса Персиваля Дона, который, по словам Обермюллера, «не имеет ни малейшего представления о том, что делается» и к тому же посылает в штаб британских ВВС «весьма враждебные отчеты». Назначение Уинтерботема не состоялось, но он заверил своих немецких друзей, что в Берлин будет послан «свой парень», которому немцы могут доверять и показывать все, в обмен на это Уинтерботем организует «подобные поездки по [Великобритании] для [немецкого] военно-воздушного атташе». И действительно, полковник Дон был отозван, а лейтенант Уильям Эдвин Куп, офицер со слишком малым званием для такого поста, был назначен исполняющим обязанности военно-воздушного атташе[31].

Люфтваффе, крайне заинтересованное в достижении «взаимопонимания с Королевскими ВВС», приняло предложение Уинтерботема. Для того чтобы избежать любых случайностей, которые могли бы нанести вред или скомпрометировать бесценный канал связи, и сохранить его в секрете даже от германского военного атташе генерал-майора Веннингера, в лондонское посольство был внедрен кадровый разведчик под дипломатическим прикрытием. Он должен был поддерживать связь между Уинтерботемом и начальником разведывательного управления штаба люфтваффе майором Йозефом (Беппо) Шмидтом. Розенбергу сказали, что прямая связь необходима, чтобы сократить канал связи. В действительности офицер был направлен в Лондон, чтобы вывести из игры дилетантов Розенберга, которые нередко излишне драматизировали интригу Уинтерботема.

В сентябре в Берлин с рекомендательным письмом Уинтерботема прибыл капитан Бартлетт из «Бристоль эркрафт компани» для изучения возможности торговой сделки с люфтваффе, предложенной несколько месяцев назад. Бартлетт привез хорошие вести. Он сообщил Розенбергу, что «[Королевские] ВВС готовы оказать люфтваффе всяческую помощь, не ставя в известность Форин Офис».

Розенберг передал послание заместителю министра авиации Мильху, но нашел, что тот охладел к проекту. После мартовского визита Уинтерботема в Германию Мильх просил Розенберга организовать его визит в Лондон, и Розенберг обратился к де Роппу за содействием. Но де Ропп не смог инициировать интерес к приезду Мильха и сообщил, что такой визит сочли «несвоевременным» и что ни министр авиации, ни его заместитель не смогут принять Мильха, если тот приедет. Этот категорический отказ стал причиной недоверия Мильха ко всему проекту Розенберга – де Роппа, и он открыто выразил свой скептицизм, когда Розенберг затаив дыхание передал ему потрясающее послание, привезенное Бартлеттом, и усомнился в полномочиях и искренности Уинтерботема.

– Как вы можете сомневаться? – возмущенно заявил Розенберг. – Капитан Бартлетт прибыл ко мне с рекомендательным письмом от господина Уинтерботема, написанным на официальном бланке министерства авиации.

– Я поверю, – ответил Мильх, – когда вы принесете письменное подтверждение готовности британских ВВС сотрудничать с нами без ведома Форин Офис, тоже на бланке министерства авиации.

– Как вы наивны, – вздохнул Розенберг.

Он показал Мильху рекомендательное письмо, которое Уинтерботем дал Бартлетту, но, конечно, не мог обеспечить «подтверждение», которого требовал Мильх.

После этого Уинтерботем стал костью, из-за которой началась грызня между иностранным бюро Розенберга и кликой Мильха. Раздор, вызванный англичанином, зашел настолько далеко, что 18 декабря Розенберг пожаловался Гитлеру, что «бюрократы» из люфтваффе ставят под угрозу его бесценный канал связи с британским министерством авиации.

Гитлер попросил Геринга разобраться, и тот доложил, что Мильх и его сотрудники не только не «ставят под угрозу» этот канал, но, напротив, пытаются уберечь его от дилетантских действий пиратствующих шарлатанов Розенберга, стремившихся извлечь из него сиюминутные выгоды. Теперь же дело шло к сотрудничеству и «взаимопониманию», которого желали авиационные ведомства обеих стран, каждое по своим собственным причинам.

Было ясно, что чужаки вроде Розенберга и де Роппа стали ненужными. По-любительски установленный им контакт перешел к профессионалам. Майор Уинтерботем оставался в центре интриги вплоть до конца 1937 года.

В конце 1936 года министерство авиации официально предложило, а люфтваффе согласилось «обмениваться информацией о своих учреждениях». Британской делегации из двух вице-маршалов авиации и двух офицеров разведки было разрешено проинспектировать «любое учреждение люфтваффе». В январе 1937 года германский военный атташе генерал Веннингер был приглашен на осмотр строящихся объектов ВВС, а за этим последовал визит германской делегации во главе с генералом Мильхом, посетившей несколько авиационных объектов. Как оказалось, это был неравноценный обмен. В то время как немцы не скрывали от своих гостей ничего или почти ничего, им в ответ выдали лишь малую толику, в связи с чем их знание КВВС оставалось столь же фрагментарным, как и прежде, а их «сотрудничество» с министерством авиации («за спиной Форин Офис») обернулось разочаровывающим экспериментом. Генерал Альберт Кессельринг был настолько потрясен неравноценностью этого обмена, что обвинил Мильха и Геринга в государственной измене. Через несколько лет, вспоминая этот обмен, Гитлер заявил, что Мильх «выдал секрет радара британцам».

Это беспрецедентное обоюдное соглядатайство продолжалось до 1937 года, то есть еще два года после того мартовского дня 1935 года, когда Гитлер официально объявил о создании германских ВВС, открыто нарушив статью 198 Версальского договора, запрещавшую Германии иметь военно-воздушные силы как наземного, так и морского базирования[32].

К концу 1934 года, вскоре после своей жалобы Гитлеру, Розенберг был отстранен от участия в этой игре (Уинтерботем отошел в сторону, продолжая свое соглядатайство в люфтваффе менее непосредственными методами)[33]. Но были и другие миры, которые можно было завоевывать, компенсируя потерю лакомого кусочка. Он вернулся к своей любимой тайной дипломатии, продолжая плести в Англии политические интриги.

В январе 1935 года, когда борьба в нацистской верхушке достигла накала, де Роппу наконец удалось проникнуть в самые верхи английского общества и поразить своего шефа Розенберга новым триумфом. Он прислал из Лондона строго секретное сообщение о том, что ему удалось заручиться согласием человека, названного им «политическим советником короля Георга V», быть конфиденциальным посредником в делах, связанных с Гитлером и, таким образом, организовать, как позднее выразился Розенберг, «прямой канал связи с Букингемским дворцом».

Этот контакт был настолько деликатным и секретным, что для сообщения подробностей барон не решился довериться почте. В феврале 1935 года он приехал в Берлин, чтобы лично сообщить Розенбергу, что его новый агент – не кто иной, как герцог Кентский, младший сын короля. Он заявил, что у них уже состоялось несколько тайных встреч, одна из которых, по его словам, затянулась далеко за полночь. Розенберг был настолько потрясен услышанным, что тут же помчался в имперскую канцелярию, чтобы доложить Гитлеру о новом достижении.

Учитывая особый характер этой перипетии, я постарался особенно тщательно проверить все обстоятельства, но в результате нашел лишь частичное подтверждение версии барона. Герцог действительно по предварительной договоренности встречался с де Роппом, зная, что тот – немецкий агент. Но состоялась лишь одна встреча – 23 января, причем она длилась действительно до рассвета.

Именно герцог использовал барона в качестве источника информации, а не наоборот. Он действительно заявил де Роппу, что Англия смирилась с решимостью Гитлера вновь вооружить Германию, ну а затем? Каков был подлинный менталитет новых властителей Германии? Являлись ли они неисправимыми агрессорами или их можно было убедить действовать в соответствии с традиционными политическими и дипломатическими канонами? Кто подстрекает Гитлера? Гесс? Геринг? Геббельс?

Что барон де Ропп говорил герцогу во время их ночной беседы и как он характеризовал нацистских бонз, несложно реконструировать, и для этого не требовалось вести записи. Розенберг отметил в своем дневнике: «Р[опп] поделился с герцогом своим многолетним опытом».

Из захваченных секретных архивов неясно, получил ли этот контакт дальнейшее развитие. Герцог был плейбоем и больше интересовался астрологией, френологией и другими оккультными предметами, чем нацизмом. Он не имел и не искал доступа в коридоры власти и поэтому не был подходящим партнером для такой игры.

То, что нацисты приняли за симпатии, было лишь отражением чувств его брата, принца Уэльского, а затем короля Эдуарда VIII, действительно нередко восхищавшегося Гитлером и его успехами в деле возрождения Германии в качестве оплота против большевизма. Однако можно быть уверенным, что никакой секретной информации герцог никаким агентам Розенберга или Риббентропа непосредственно не передавал, хотя некоторые из них и ссылались на него как на источник своих сведений. В Берлине и после начала войны продолжали считать герцога Кентского пронацистом. Когда в 1940 году он погиб в авиакатастрофе на пути в Америку, начальник разведывательного бюро германского МИДа Рудольф Ликус подготовил некролог, где высказал предположение, что «несчастный случай» был «организован гнусной британской Интеллидженс сервис с целью избавиться от него прежде, чем он поставит королевскую семью в неловкое положение своими откровенными симпатиями к делу Германии».

Хотя герцог Кентский, возможно, и был одним из экспонатов блестящей коллекции барона де Роппа, у него были и более услужливые и полезные агенты. Как мы увидим ниже, от них исходила масса политической и некоторой военной информации, поступавшая к немецким разведчикам в Берлине и Лондоне в те кризисные дни, когда Гитлер для осуществления своих планов нуждался в подобной информации о намерениях и возможностях своих противников.

Путци Ханфштенгель был, несомненно, прав. Билл де Ропп играл за обе команды и был двойником на самом верху. Он помогал и немцам, и британским секретным службам в лице Фредди Уинтерботема одинаково ревностно и честно. Уинтерботем знал его со времен Первой мировой войны и так отзывался о нем:

«Это был мой близкий друг и хороший товарищ. В некотором отношении он представлял собой тип наиболее интеллигентной части беженцев из России, он любил интриги, и у него было политическое чутье».

Судя по всему, он был идеальной кандидатурой для проникновения в ближайшее окружение Гитлера и стал единственным английским агентом, сумевшим подняться так высоко и проникнуть так глубоко.

Де Ропп был замечательным двойником в том смысле, что служил обоим хозяевам одинаково ревностно и честно. Он был таким же заклятым врагом большевиков, как Розенберг и Уинтерботем, и видел в союзе Германии и Великобритании спасение Европы от большевизма. Вплоть до самого начала войны он старался добиться нейтралитета Великобритании, чтобы сохранить ее «для неизбежной войны с Россией». Он доказал свою полезность обеим сторонам в качестве передатчика информации, полученной на самом высоком уровне, сообщая Гитлеру о развитии событий в Великобритании и англичанам о сумасбродных планах и сокровенных мыслях Гитлера.

Неудачная миссия Гертца в 1935 году наглядно продемонстрировала примитивный образ действий германской военной разведки в попытке раскрытия секретов британской воздушной мощи. В противоположность этому политическая разведка в Англии характеризовалась глубиной и достоверностью, в значительной мере благодаря содействию и помощи немецким эмиссарам со стороны их высокопоставленных друзей.

Их добровольный вклад принес фантастические дивиденды в 1936 году, когда Гитлер, говоря словами Черчилля, завершил «годы рытья подземных ходов, ведения тайных или замаскированных приготовлений… и почувствовал себя достаточно сильным» или счел своих противников достаточно слабыми, чтобы «бросить первый открытый вызов».

Был месяц Нептуна и Марса март, влажный воздух которого почему-то всегда наполнял Гитлера энергией и оживлением[34]. Он встречался с Канарисом чаще, чем во все годы пребывания адмирала в должности шефа абвера. В журнале встреч Гитлера отмечено семнадцать приемов адмирала за период с декабря 1935-го по март 1937 года, и все они были приватными и за закрытыми дверями.

Внезапное учащение этих бесед было вызвано определенным развитием ситуации в Европе и вызванными этим секретными результатами нашумевших событий. Канарис приезжал, чтобы проинформировать фюрера об этом.

1935 год ознаменовался цепочкой исключительных событий. В результате плебисцита 7 марта Саар был возвращен Германии. В результате соглашения с англичанами 18 июня Германия получила право на строительство военно-морского флота величиной в одну треть общего тоннажа британского флота. С давней враждой с Польшей было покончено, после того как Гитлер провел переговоры с маршалом Юзефом Пилсудским и поразил весь мир, подписав договор о дружбе с поляками. Но Гитлер нарушил хрупкий баланс. Он денонсировал статьи о разоружении Версальского договора, что вызвало ряд контрмер. 2 мая 1935 года Франция и Советский Союз подписали договор о взаимопомощи. Через две недели последовало подписание подобного договора между Советским Союзом и Чехословакией.

Реакция Гитлера на эти, по его словам, «провокации» была быстрой и резкой. Не собираясь отступать перед лицом этих контрмер, он ответил самыми агрессивными действиями из всех, когда-либо принятыми его режимом. В тот самый день, когда Франция и СССР парафировали договор о взаимопомощи, он решил ввести войска в Рейнскую демилитаризованную зону и приказал генералу Вернеру фон Бломбергу начать штабную подготовку к вторжению[35].

Операция, получившая название «Schulung» («Упражнение»), была срочно разработана группой специально отобранных офицеров, давших подписку о неразглашении, и 16 июня была представлена начальником группы полковником Йодлем на рассмотрение совета обороны рейха. Разработка плана была столь секретной, что Бломберг, переписавший своим почерком оригинальный приказ Гитлера, не открыл истинную цель плана даже начальнику Генштаба генералу Людвигу Беку и главнокомандующему сухопутными войсками генералу Вернеру фон Фричу.

Осуществление операции было отложено, поскольку Гитлер не рискнул идти на столь провокационные действия без достаточно благовидного предлога. Бломберг снова и снова докладывал ему об опасениях его генералов, считавших, что рейхсвер еще слишком слаб и плохо оснащен для авантюры, которую Гитлер, как им казалось, замышлял.

Потребовался ряд событий, подтолкнувших Гитлера к развертыванию операции.

В первом из серии совещаний с Гитлером 26 декабря Канарис доложил фюреру, что французский и британский генеральные штабы провели консультации по координации планов на случай чрезвычайных событий в Рейнской области.

11 февраля 1936 года французское правительство включило еще не ратифицированный договор с Советским Союзом в повестку Национального собрания. В тот же день адмирал Канарис попросил фюрера о немедленной приватной аудиенции и в тот же вечер в 20 часов доложил ему об информации, полученной от своего парижского резидента. Это был текст секретных военных пунктов франко-русского пакта, переданный немцам высокопоставленным чиновником с Кэ-д-Орсэ, ярым противником сближения с СССР.

Основные пункты договора в нескольких словах означали возможность вторжения совместно с чехами в Германию для обуздания экспансионистских устремлений Гитлера.

Едва Канарис покинул рейхсканцелярию, как Гитлер вызвал генерала фон Бломберга и приказал подготовить операцию «Упражнение» на самое ближайшее время. Бломберг вновь прибыл к Гитлеру 27 февраля, в день, когда французское Национальное собрание ратифицировало договор с Советским Союзом, доложил фюреру, что подготовка закончена, и получил приказ приступить к осуществлению операции всего лишь через неделю – 7 марта.

До этого момента операция «Упражнение» была всего лишь тем, что означало ее название, – штабными учениями, предназначенными для обучения боевому планированию для поддержания готовности строевых частей. Бломберг хотел, чтобы так думали даже его ближайшие помощники. Но 2 марта он позвонил генералам Беку и Фричу и сообщил им, что «Упражнение» является боевой операцией, и передал приказ Гитлера быть готовыми к выступлению через пять дней.

Ответом была буря протестов. Фрич заявил, что у него в наличии имеется лишь 35 тысяч солдат и офицеров, из которых можно сформировать лишь одну боеспособную дивизию. Бек утверждал, что французы против наскоро собранных экспедиционных сил Фрича смогут быстро отмобилизовать не менее двадцати отлично оснащенных дивизий и «устроить мясорубку».

«Атмосфера, – как позднее писал Йодль, – напоминала обстановку за столом рулетки, когда игрок ставит на номер».

Бломберг, единственным аргументом которого был категорический приказ Гитлера, вместе с Беком и Фричем прибыл к фюреру, и генералы доложили о своих сомнениях. Гитлер был неумолим.

– Я лучше знаю, – заявил он. – У меня есть абсолютно надежная информация, что французы не направят против нас ни одного солдата. Но вы убедитесь не только в этом. Весь мир воспримет освобождение нашими войсками Рейнской области от версальского ига как свершившийся факт, и все этим и кончится.

Затем, как бы признаваясь, что некоторые сомнения все же могут быть, он напыщенно заявил ошеломленным военачальникам:

– Что же касается меня, то я ставлю на кон все. Я твердо уверен в успехе. Но если мы проиграем, если французские войска вынудят нас отступить, я восприму все последствия как мое собственное поражение и подам в отставку с постов фюрера и рейхсканцлера.

Генералы молча смирились. Бек, который терпеть не мог Гитлера и настолько ненавидел фашизм, что в конце концов отдал жизнь в борьбе против него, в глубине души надеялся, что эта авантюра провалится и Германия избавится от Гитлера и его приспешников. Но у него не было выбора. Переброска войск началась скрытно и силами одного батальона, чтобы «понести минимальные потери, если французы вдруг начнут контрнаступление». Командиры передовых частей получили опечатанные пакеты с приказом немедленно отходить, если встретят хотя бы передовые патрули франко-британских войск.

Тем временем разведывательные сведения были малоутешительными. Абвер, впервые после назначения Канариса подвергшийся настоящему испытанию, уже закрепился в Рейнской области, как и положено, следуя впереди войск. В Мюнстере для действий против Франции под видом коммерческого предприятия было открыто отделение абвера. Организацией постоянного сбора информации занимался филиал в Трире под руководством майора Ганса Стефана, лучшего абверовского специалиста по «линии Мажино»; вскоре к нему присоединился капитан Оскар Райль, бывший полицейский инспектор в Данциге, ставший руководителем фронтовой разведки.

Канарис сумел представить Гитлеру копию подлинного французского приказа о мобилизации 13 дивизий на случай чрезвычайной обстановки. Из Трира разведка доносила, что все фортификационные сооружения от Лиона до Меца и Нанси срочно доукомплектовываются личным составом, прибывающим из столь отдаленных мест, как Марсель.

Между тем Forschungsamt, дешифровальная служба люфтваффе, перехватывавшая и читавшая французские дипломатические депеши, представляла тексты телеграмм французского посла в Берлине Андре-Франсуа Понсэ. Этот блестящий дипломат еще с ноября 1935 года настойчиво предупреждал Париж, что Гитлер «намерен использовать» франко-советский пакт «в качестве предлога для оккупации Рейнской демилитаризованной зоны» и что он «лишь выжидает соответствующего момента для действий». В телеграмме от 13 февраля посол сообщал, что Гитлер «готовит почву для броска в Рейнскую область».

Из Лондона поступали полные опасений и предостережений депеши от военного, военно-морского и военно-воздушного атташе. Телеграммы военного атташе были наиболее пессимистичны. Он писал, что его приятель из военного министерства предостерегающе заявил, что Англия обязательно выступит на стороне Франции, если Гитлер осмелится начать передвижения в сторону демилитаризованной зоны.

Что же перед лицом всех этих тревожных докладов придавало Гитлеру такую уверенность в том, что ему нечего опасаться французов? Что за «абсолютно надежная информация», упомянутая им в разговоре с генералами, делала его столь убежденным в успехе?

В тот же период фюрер получал разведывательные данные из Парижа и Лондона и предпочел более полагаться на них, чем на пораженческие послания лондонских атташе военному министру.

В потоке информации адмирал Канарис выудил одно, которое особенно заинтересовало Гитлера. По данным агента абвера, высокопоставленного чиновника МИДа, «непременной составляющей французских военных планов является обязательное участие англичан». Агент сообщал, что «командующий французскими сухопутными войсками генерал Гамелен заявил [министру иностранных дел Пьеру] Фландену, что он не может (или не хочет) посылать войска в Рейнскую область, если не присоединятся англичане».

В то же время министр иностранных дел Германии барон фон Нейрат заверял Гитлера, что англичане не намерены оказывать французам поддержку, на которой настаивал Гамелен. Это безапелляционное утверждение весьма осторожного дипломата основывалось на многочисленных телеграммах германского посла Леопольда Густава Александра фон Хеша, занимавшего этот пост с 1932 года. «Запад не выступит» – был основной лейтмотив сообщений фон Хеша, прозвучавший в одном из докладов фюреру. Леопольд фон Хеш, пятидесятипятилетний холостяк с безупречной репутацией, недавно отметивший тридцатилетие блестящей дипломатической карьеры, играл неоднозначную роль в развертывающемся кризисе, испытывая внутренний конфликт, типичный для многих германских дипломатов тех лет. Лучшие свои годы он провел в Лондоне и Париже и проникся не только внешней формой, но и сутью западной демократии. Испытывая неприязнь к варварскому режиму Гитлера, он тем не менее честно и добросовестно вплоть до самого печального конца служил ему.

У посла были превосходные источники информации о тенденциях и планах британской внешней политики. Пользуясь исключительной популярностью в высшем английском обществе, он был радушно принимаем в Форин Офис, и ему полностью доверяли постоянный заместитель министра сэр Роберт Ванситтарт и восходящая звезда министерства, начальник центральноевропейского департамента Ральф Уигрем.

Он был в близких отношениях не только со все растущими прогерманскими кругами фешенебельных кварталов Мэйфер и Бельгравиа, но и с такими явно антинацистски настроенными деятелями, как Уинстон Черчилль, сэр Арчибальд Синклер, граф Солсбери и даже Эрнест Бевин. Особенно тесные связи он поддерживал с королевской семьей. Королева Мария называла его «мой любимый иностранец» и часто приглашала на завтраки в Аскот – знак внимания, которого удостаивались лишь немногие избранные.

Самое близкое знакомство у него сложилось с принцем Уэльским, которого он запросто называл Дэвид, а тот его – Лео. К тому времени приятельские отношения двух холостяков особенно укрепились. Это был период сложной и деликатной ситуации из-за связи принца с разведенной американкой миссис Симпсон, вызывавшей недовольство как его семьи, так и оппозиции правительству Болдуина. В тяжелых обстоятельствах принц нашел сочувствие у посла фон Хеша, ставшего его наперсником и «самым лучшим из моих друзей», как он однажды охарактеризовал германского дипломата.

Для фон Хеша принц был не только личным другом и партнером по игре в теннис и гольф. Он был его надежным источником информации и гарантией, что посла не уберут с его поста, несмотря на открыто выраженные либеральные убеждения. Определенные слухи о его отрицательном отношении к нацизму доходили до Берлина, и в МИДе всерьез подумывали о замене верхушки лондонского представительства. Но позиции посла оставались прочными не в последнюю очередь из-за его близкой дружбы с принцем Уэльским и стали несокрушимыми, когда волею судеб его друг стал королем Великобритании, как раз во время Рейнского кризиса.

Именно тогда, 20 января 1936 года, после смерти короля Георга V принц унаследовал трон с именем Эдуард VIII. На следующий день посол фон Хеш отправил длинную телеграмму заместителю министра иностранных дел фон Бюлову, где обрисовал значение перемен со всем красноречием, отражавшим глубину его чувств.

«Георг V, – писал он, – останется жить в памяти британского народа в первую очередь как монарх, стоявший во главе империи в годы мировой войны, а также как мудрый и великодушный правитель, пользующийся любовью своего народа.

Король Эдуард VIII, – продолжал посол, – в некоторых отношениях подобен своему отцу, но во многих других отличается от него». Вероятно, главным было его иное отношение к Третьему рейху. В то время как покойный король был «определенно критически настроен в отношении Германии… король Эдуард питает теплые чувства к Германии. Я убедился во время частых и длительных бесед с ним, что его симпатия имеет глубокие корни и достаточно сильна, чтобы противостоять часто выражаемым враждебным намерениям».

Еще 15 января, «за день до того, как [принц] был вызван к умирающему отцу, – сообщал посол, – было очередное свидетельство его теплых чувств». Принц сказал послу о своем «твердом намерении» приехать летом [в Берлин] на Олимпийские игры. Он просил фон Хеша проследить, чтобы делегация немецких ветеранов, которая ожидалась в Лондоне 19-го, смогла бы выделить в своем напряженном расписании хотя бы пару часов для аудиенции у принца, чтобы он смог «побеседовать с каждым из делегатов».

«Во всяком случае, – заканчивал телеграмму посол, – мы можем твердо рассчитывать, что британский трон займет правитель, вполне понимающий Германию и стремящийся установить хорошие отношения между Германией и Великобританией».

Отношение нового английского короля к фашистской Германии было еще более благожелательным, чем Хеш посмел сообщить в своем дипломатичном послании. Человек, ставший герцогом Уиндзорским, был если не явным поклонником Гитлера, то ярым пронацистом, убежденным, что гитлеровская Германия является главным оплотом мира в Европе, который он страстно хотел сохранить. Но из секретных германских документов следует, что в частных беседах с влиятельными немецкими политиками он демонстрировал свое понимание и сочувствие к их более умеренным устремлениям.

Например, 11 апреля 1935 года, как докладывал посол фон Хеш, в одной из бесед с ним принц зашел так далеко, что не оставил ни малейших сомнений в своих симпатиях к рейху. Он резко критиковал Форин Офис за «недостаточное понимание позиции и устремлений Германии» и заверил посла, что, в отличие от Даунинг-стрит, полностью одобряет введение воинской повинности, провозглашенной Гитлером за несколько недель до этого. Взгляды принца, по мнению посла, «слово в слово соответствуют» убеждениям фюрера, и в заключение беседы он заверил фон Хеша, что не только согласен с «возрождением Германии», но и будет «способствовать» этому. Близкий родственник английской королевской семьи принц Кобургский, прозванный «нацистским герцогом» за свою близость к Гитлеру, сообщал, что Эдуард открыто выражал свои симпатии к Третьему рейху в ходе трех бесед с ним. Эти встречи состоялись в январе 1936 года через день после похорон его отца, и в промежутках между выполнением своих официальных обязанностей он смог изложить свои взгляды герцогу, выполнявшему секретное поручение Гитлера выяснить позицию нового короля. То, что герцог сообщил об убеждениях Эдуарда VIII, было прикосновением к тайному заговору Тюдоров[36].

Когда герцог поднял вопрос о желательности встречи между Гитлером и премьер-министром Болдуином в целях развития англо-германских отношений, Эдуард VIII воскликнул: «Я сам хочу поговорить с господином Гитлером и готов сделать это здесь или в Германии. Пожалуйста, передайте это ему».

По словам «нацистского герцога», король понимал, что в рамках британской политической системы это будет нелегко осуществить, и просил герцога держать в секрете их беседу, поскольку его «решение содействовать сближению Германии и Англии встретит множество препятствий, если общественность слишком рано узнает об этом».

В полдень 7 марта, когда Гитлер заявлял рейхстагу, что «у нас нет территориальных претензий в Европе», 35-тысячные экспедиционные силы рейхсвера вошли в «их будущие мирные казармы в западных провинциях рейха». Это была суббота, день накануне одного из многих уик-эндов, которые Гитлер испортил своими внезапными атаками.

Для французов это был «страшный шок». Но, как и говорил Канарис Гитлеру, французское командование ни на дюйм не двинуло свои войска в сторону Рейнской области без одобрения со стороны Лондона. В понедельник Иден прибыл в Париж, но лишь для консультаций со своими французскими партнерами перед выступлением в Лиге Наций, вместо принятия решительных действий.

Еще через два дня, 11 марта Фланден прибыл в Лондон на чрезвычайное заседание в Сент-Джеймском дворце[37]. Критические замечания мистера Черчилля, изложенные в «Надвигающемся шторме», не полностью отражали эти суматошные и решительные дни.

Пока выдвигались войска, в Берлине тоже была суматоха. Все антенны МИДа и абвера были нацелены на поиск любой зарубежной реакции. Как атташе, так и агенты Канариса сидели на телефонах и телеграфе, чтобы вовремя дать нужную информацию. На Вильгельмштрассе Гитлер в компании с Бломбергом и фон Нейратом с замиранием сердца ждал откликов на его акцию.

Новости из Парижа были серьезными, но не безнадежными. Оба атташе из Лондона и Парижа сообщали, что ответная реакция есть дело дней, но не часов. На ситуацию нал ожил ся и кризис в британском правительстве, вызванный расколом между политическими и военными руководителями страны.

В Англии руководство военного министерства и Адмиралтейства требовало немедленных действий, тогда как политиканы под руководством Болдуина, по-видимому, панически боялись войны. Позиция британских генералов и адмиралов была очевидна для германских атташе капитана Васснера и полковника Гайера, курсировавших между посольством и Уайтхоллом, отчаянно пытаясь смягчить обстановку.

В понедельник утром капитан Васснер прибыл в Адмиралтейство в надежде встретиться с адмиралом Уильямом Джеймсом, заместителем начальника штаба ВМФ, и выяснить, не планирует ли флотское руководство объявить мобилизацию. Ему ответили, что сэр Уильям слишком занят и не может его принять. Его направили к контр-адмиралу Дж. Трупу, начальнику военно-морской разведки, которого он нашел мрачным и озабоченным. Результатом его переговоров стала телеграмма в штаб германского ВМФ, отражающая его мнение, что экспедиционные силы Великобритании готовы принять участие в совместных действиях с французами в Рейнской области.

В то время, пока Васснер зондировал обстановку в Адмиралтействе, барон Гайер выслушивал в министерстве обороны жалобы генерала Паунелла, начальника разведки министерства, на то, что он «ввел в заблуждение британское правительство в отношении германских намерений и перевооружения». К его удивлению, его впустили в святая святых – в отдел изучения Германии, куда его никогда не впускали. Там он выслушал еще более резкие слова и был допущен к обозрению сверхсекретных карт отдела, отражавших расположение британских и французских войск, готовых к немедленному вторжению в Рейнскую область.

В действительности англичане не планировали вторжения и даже удерживали французов от выдвижения войск. Необычные действия военных были единственным, что могло предпринять военное министерство в свете решений Даунинг-стрит о невмешательстве. Паунелл и его коллеги надеялись, что увиденное полковником сможет повлиять на действия немцев.

Сейчас мы знаем, что полковник Гайер был действительно потрясен увиденным и немедленно сообщил о своих опасениях в Берлин. Он вернулся в посольство и сразу же отбил телеграмму: «Ситуация критическая. Вероятность войны или мира пятьдесят на пятьдесят»[38].

В Берлине у всех нервы были на пределе. В операции Winteruebung (так теперь называлась бывшая операция «Упражнение») было что-то нереальное. В свете телеграмм Васснера и Гайера казалось, что вся операция «Зима-Упражнение») висит на волоске.

Генералы хмуро сидели в картографическом зале военного министерства, готовые, если понадобится, в любой момент дать приказ об отступлении войскам в Рейнской области. Генерал фон Бломберг был так же подавлен и удручен, как и остальные. Получив в понедельник сразу после полудня телеграмму Гайера о пятидесяти процентах шансов на успех, он тут же ринулся в рейхсканцелярию к Гитлеру и потребовал немедленной эвакуации Ахена, Трира и Саарбрюккена.

Гитлер сделал своему военному министру выговор за паникерство, но это в значительной мере было позой. Как он позже признался одному из своих помощников в разработке плана операции полковнику Бернарду фон Лоссбергу, он вовсе не был столь спокоен, как могло показаться.

«Это было моим самым рискованным внешнеполитическим решением. В ту суматошную неделю марта 1936 года я не раз думал, что больше не пойду на подобное испытание, как минимум, в течение десяти лет».

В среду утром, вернувшись из очередного вояжа на Уайтхолл, полковник Гайер и капитан Васснер явились к послу фон Хешу с докладом о своей оценке ситуации. Они убеждали его официально сообщить Берлину, что если рейхсвер немедленно не отведет свои части, то война станет неизбежной. Присутствовавший при этом столкновении корреспондент официального германского агентства новостей Фриц Гессе, исполнявший также обязанности пресс-атташе, отметил в своем дневнике: «Мы были уверены… что опасность войны очень близка и что Франция в конце концов сумеет убедить Великобританию принять участие в военной акции на ее стороне».

Сообщения, потоком поступавшие в посольство и агентство Гессе из Рейтер[39] от английских и французских информаторов, свидетельствовали о быстром ухудшении ситуации. Хеш не решался послать категорическое предупреждение, на котором настаивали Гайер и Васснер. Вместо этого он позвонил фон Нейрату и, когда ему не удалось связаться с министром иностранных дел, побеседовал с его заместителем Бернгардом фон Бюловом, выясняя обстановку и настроения в Берлине. Бюлов ответил, что и то и другое мрачное. Тогда Хеш решил зайти с козырной карты, заявив, согласно Гессе: «Я пойду к королю и попрошу его вмешаться прежде, чем все погибнет».

Гессе отметил, что посол собирался апеллировать не к прогерманским симпатиям короля, а к его приверженности миру. Еще 21 января фон Хеш писал о политической философии нового короля следующее:

«В иностранных делах Эдуард VIII разделяет убеждения своего отца о необходимости сохранения мира между народами. Король Эдуард не пацифист, напротив, он желает, чтобы Великобритания была сильной, вооруженной и способной, если потребуется, отстоять свои честь и достоинство. Однако он глубоко убежден, что в современную эпоху война не может больше быть средством решения международных споров. Более того, он считает, что новая европейская война станет причиной краха Европы, ее порабощения большевиками и гибели цивилизации. Будучи твердо приверженным британским парламентским традициям, Эдуард VIII тем не менее выказывает далеко идущее понимание путей следования других государств, особенно Германии».

Именно на особое «понимание» короля и рассчитывал посол, в глубокой тайне собираясь в форт Бельведер, где король проживал полуинкогнито, сохраняя приватность своих отношений с миссис Симпсон. Хеш готовился к встрече очень тщательно, консультируясь с сотрудниками.

– Я надеюсь убедить его величество, – говорил он советнику посольства князю Отто фон Бисмарку, – что война станет как европейской, так и национальной катастрофой. Я готов признать, что формально Гитлер не прав. Но я думаю, что сумею представить эту акцию в качестве по меньшей мере понимаемой.

Вечером в понедельник 9 марта, когда министр иностранных дел Франции Фланден, прибыл в Лондон для решающих переговоров в отношении кризиса, Хеш отправился в форт Бельведер. Для конспирации он даже отбыл на частном автомобиле. Он вернулся в посольство вскоре после девяти вечера и вызвал к себе Бисмарка и Гессе, чтобы сообщить о результатах аудиенции у короля.

– Моими главными доводами, – рассказывал он, – были два. Первым стали военные статьи франко-советского договора, которые противоречили как духу, так и букве пакта Локарно. Вторым же было то, что постоянная односторонняя демилитаризация левого побережья Рейна для Германии является невыносимым унижением. Я заявил его величеству, что ввод войск на левый берег касается только собственной германской территории, и заверил, что фюрер готов к замене пакта Локарно новым международным договором.

Он сообщил Бисмарку и Гессе, что его аргументы не могли не произвести «самого благоприятного впечатления на человека доброй воли, каким несомненно был король», и что ему удалось убедить Эдуарда VIII «выступить за мир» перед Болдуином.

Трое немцев в волнении ожидали в кабинете посла королевского слова. Бисмарк устал от долгого ожидания, но Гессе оставался рядом с послом, когда раздался телефонный звонок.

– Король! – сказал Хеш и указал Гессе на отводную трубку, чтобы тот мог слышать беседу.

– Алло, – послышался знакомый голос. – Это ты, Лео? Узнаешь, кто говорит?

– Да, сэр! – ответил Хеш.

Гессе записал, что король произнес следующие судьбоносные слова: «Слушай внимательно. Я только что виделся с премьер-министром. Войны не будет!»

Гессе отметил, что, положив трубку, Хеш подпрыгнул и затанцевал по комнате.

– Я победил! – восклицал он. – Я обошел их всех! Гессе, мы совершили невозможное! Войны не будет! Надо немедленно сообщить в Берлин.

Гитлер впоследствии отдал должное Эдуарду VIII за сохранение мира в 1936 году (и за спасение его шеи), приписав решение о том, что демилитаризованная зона не стоит того, чтобы из-за нее воевать, вмешательству короля в решающий момент. Военный историк Вальтер Гёрлиц позднее назвал это «совершенно неверным толкованием». На следующее утро Болдуин принял Фландена на Даунинг-стрит, 10 и заявил:

– Вы можете быть правы, но если есть хоть один шанс из ста, что в результате вашей полицейской операции начнется война, я не вправе вмешивать в нее Англию, – и после паузы добавил: – Англия не готова к войне.

Кризис миновал. Гитлер не только остался в Рейнской области, но и упрочил свое положение и власть.

Ральф Уингрем из МИДа Великобритании, провожая уезжающую ни с чем французскую делегацию, пробормотал:

– Теперь война неизбежна, и она будет самой ужасной из всех войн.

Волнения этих мартовских дней дорого стоили Леопольду фон Хешу. 16 апреля, через месяц после своего самого славного из всей блестящей карьеры дипломатического триумфа, он скончался в результате инфаркта.

Провал Гертца в ноябре 1935 года в абвере расценили как неудачу мужественного человека, оказавшегося жертвой риска, неизбежного в профессии разведчика. Гертц и сам помогал созданию легенд, окружающих его имя. Находясь в Брикстонской тюрьме, он сумел тайком передать письмо своему другу в Германию, в котором писал о своем мягком приговоре: «Я совершил гораздо больше, и [англичане] знали обо мне много больше того, в чем сочли нужным меня обвинить».

Адмирал Канарис рассматривал неудачу Гертца как удар по себе и предпринял все меры, чтобы облегчить его судьбу. Через семью провалившегося шпиона он перевел из кассы абвеpa деньги на оплату адвоката, а также назначил ежемесячное пособие на весь срок заключения Гертца не только его жене, но и любовнице.

Канарис не винил Гертца в неудаче, но и не считал его провал заслугой англичан. Он почему-то был уверен, что агента выдал кто-то из сотрудников абвера, и полагал, что следует принять решительные меры к укреплению внутренней безопасности в организации.

Он вызвал «дядю Рихарда».

Капитан 1-го ранга Андреас Рихард Протце был специалистом по улаживанию конфликтов в Marinenachrichtendienst – прежнем разведывательном управлении флота, а затем продолжил карьеру контрразведчика в абвере. Лиса среди лис, не гнушающийся ничем циник, он был старым профессионалом, считавшим человека виновным, даже когда его невиновность доказана. Но он мог быть приветливым и обаятельным. Его манера заключалась в том, чтобы делать и говорить неприятные вещи самым приятным способом. Он мог действовать с блеском, но только в делах, изначально не требующих разборчивости. Полностью поглощенный секретной работой, он был, пожалуй, единственным сотрудником абвера, для которого не было ничего святого. Одиночка по натуре, Протце был не способен разделять ответственность или поручать работу. Все годы работы в абвере он был одиночкой – самоотверженным, убежденным, скромным, но в то же время эксцентричным, не признающим авторитетов и в чем-то даже нечестным. Бывают люди, не ждущие похвалы за хорошо сделанную работу, а он, по его собственным словам, был не из тех, кого следует винить за ошибки. Этот принцип позволил ему пережить серию кризисов таким образом, что все его ошибки были забыты, а все достижения помнились.

Канарис и Протце были связаны старыми узами и новыми успехами. Еще со своих первых акций в двадцатых годах, когда он был непременным участником каждого реакционного заговора, Канарис считал Протце своим ментором и помощником. В абвере поговаривали, что Протце был причастен к самой темной тайне Канариса – к убийству итальянского священника – и что он знал об этом загадочном человеке больше, чем кто-либо другой. Как бы то ни было, у Канариса были веские причины поддерживать эту дружбу.

Ко времени провала Гертца Протце поднялся достаточно высоко. В середине двадцатых в Берлине появился и стал любимцем высшего света некий элегантный, судя по всему, богатый молодой отставной капитан польской армии Юрий де Сосновски-Налец. Он был шпионом, услуги которого оплачивали как польская, так и французская разведки. Путем изощренных интриг, соблазнив двух секретарш оперативного отдела военного министерства, де Сосновски стал обладателем наиболее важных военных тайн, включая ключевые моменты планов мобилизации и развертывания армии.

В конце 1933 года по наводке графини Бохольц, светской дамы, наблюдавшей за похождениями Сосновски с завистью женщины, которую он ни разу не пытался затащить в свою постель, капитан Протце, разработав хитроумный план, вышел на поляка. Его секретарша Гелена Скродзки (ближайшая помощница и вдобавок любовница) вошла в доверие к важной участнице шпионской сети, венгерской танцовщице, которую бросил польский капитан. С ее помощью тетя Лена, как называли в абвере фрейлейн Скродзки, шаг за шагом выявляла детали операции, пока к 1934 году деятельность Сосновски не была полностью разоблачена[40].

Хотя все лавры достались гестапо, Канарис знал, что основную работу сделали оперативники абвера. Протце в своем расследовании узнал гораздо больше, чем сообщил гестаповцам. Помимо любвеобильных дамочек из военного министерства, среди источников Сосновски, как выяснил Канарис, был также один из руководителей абвера[41].

Выявление офицера абвера в группе польско-французского резидента дало Протце идею создания небольшой собственной секретной службы внутри абвера для слежки за его собственными сотрудниками. Ее назвали Hauskapelle («Домашняя капелла») в память о частных оркестрах, которые германские принцы в XVIII веке держали в своих дворцах. Капитан Патциг в свое время отверг идею создания такой службы. Но когда Канарису рассказали о Hauskapelle, он нашел эту мысль блестящей и немедленно одобрил. Активизация иностранного шпионажа в Германии очень его тревожила, и он опасался, что это может привлечь в абвер нацистов.

Поскольку у абвера не было своих правоохранительных служб, он вынужден был обращаться к гестапо всякий раз, когда требовалось арестовать подозреваемого. Канарис боялся, что, если он проявит неспособность бороться с деятельностью иностранных разведок в Германии, Гиммлер воспользуется этим предлогом, чтобы установить контроль за контрразведывательным отделом абвера, что станет первым шагом в подчинении себе и всей организации.

Канарис был убежден, что только его старый друг способен решить эту проблему. Протце согласился, но заявил шефу, что Hauskapelle сможет раскрыть любого шпиона, пробравшегося в абвер. Но чтобы наверняка предотвратить их проникновение, следует внедрять своих людей в секретные службы противника, решая проблему у ее источника.

В каждой секретной службе есть подразделение собственной безопасности[42]. Но, не имея тогда такой службы, Протце был вынужден праздно выжидать, пока шпионы не проникнут в Германию или даже в абвер, и только после этого пытаться выходить на них.

Теперь, наконец, было создано особое, сверхсекретное подразделение, упоминаемое лишь как СО, и только немногие посвященные знали, что означает эта аббревиатура. Служба называлась Geheim-Verbindungen («Секретные отношения»), но нигде не раскрывался род этих «отношений».

Протце был назначен начальником подразделения в третьем отделе абвера, названного секцией IIIФ. Его функции определялись специальной инструкцией:

1. Набирать штаты для специальной деятельности за рубежом, для слежки за подозреваемыми в шпионаже, резидентами и агентами секретных служб противника.

2. Изыскивать пути и средства для проникновения в разведки противников, собирать информацию об их методах, планах и намерениях.

3. Развивать секретные связи с теми, через кого можно поставлять дезинформацию в разведслужбы противника.

Внедрение в разведку противника всегда являлось наиболее трудной задачей шпионажа, но «дядя Рихард» обладал всеми необходимыми качествами для этого. Протце быстро и эффективно организовал новую секцию IIIФ и наладил ее работу. Он поручил одному из своих доверенных помощников капитану Адольфу фон Фельдманну, архитектору по образованию, опытному контрразведчику, самую трудную задачу – организовать проникновение в британскую секретную службу.

К 1934 году, после многих лет застоя, вызванного неприятными случаями в стране и сложными ситуациями во внешней разведке, британская Сикрет интеллидженс сервис (СИС) переживала своего рода возрождение. По иронии судьбы начало этому выздоровлению почтенного учреждения положила острая междоусобица, грозившая прикончить единственный орган правительства его величества, «правомочный собирать секретную информацию в зарубежных странах нелегальными методами».

Английской разведкой тогда руководил неравносторонний триумвират, состоявший из начальника СИС адмирала Хью Синклера и двух полковников, Валентина Вивьена, бывшего старшего офицера индийской полиции, и Клода Дэнси из территориальных частей, избравшего после Первой мировой войны стезю разведчика. Адмирал Синклер безмятежно правил, почти не управляя и поручив повседневные дела и проблемы Вивьену и Дэнси, хотя и знал, что его заместители терпеть не могут друг друга и вместо дел заняты склоками, почти парализовавшими службу.

Было очень трудно иметь дело с Дэнси. Даже сегодня, через много лет после его смерти, о нем вспоминают с неприязнью. Грубый, самоуверенный, похожий на медведя, Дэнси был нетерпимым и чрезвычайно нудным и ко всему относился прагматично и потребительски. Он предпочитал, как отметил Ким Филби, «брызгать ядом на дальние дистанции, что вызывает максимум безадресного негодования».

На близкой же дистанции полковник Вивьен, сухощавый, элегантный, чувствительный и легкоранимый человек, был любимой мишенью Дэнси. Их отношения стали настолько невыносимыми, что Синклер вынужден был отказаться от своей нейтральной роли и вмешаться. Ему пришлось выступить против Дэнси и позволить ему приходить в контору лишь за почтой. Стареющий Дэнси понимал, что его хотят выжить, и стал настойчиво добиваться постоянного места в СИС, даже и не в центральном аппарате. В конце концов он вынудил адмирала Синклера назначить его в Италию для противодействия германскому внедрению из европейских баз.

Жизнь в Риме была приятной и комфортабельной, но Италия была не той страной, что ему требовалась. Он перебрался в Швейцарию и через год создал организацию с несколько театральным названием «Зет».

Действиями Дэнси английская агентура в Европе раскололась на две части. Первая из них, руководимая Вивьеном, не изменилась. Она состояла из «станций», или резидентур, закамуфлированных под консульские отделы британских посольств в европейских странах, возглавляемых кадровыми разведчиками в ранге консулов, пользовавшихся дипломатическим иммунитетом.

Резидентуры «Зет» действовали независимо, располагая собственными агентурой и связниками, кодами и каналами связи с центром. Дэнси законспирировался настолько, что даже не все консулы знали о существовании организации, действующей параллельно с СИС.

К 1935 году новая Германия была окружена двумя британскими резидентурами, направляемыми через Вену, Брюссель, Гаагу и Копенгаген. По данным абвера около десяти процентов иностранных агентов, задержанных в Германии в тот год, принадлежали к этой новой таинственной организации, об истоках и сущности которой даже капитан Протце ничего не знал.

К третьему году существования «Зет» особую важность приобрели две его резидентуры, и первая из них, копенгагенская, руководила двумя крупными сетями в Германии, одна из которых специализировалась на сборе данных, а другая – на подрывной работе. Копенгагенской резидентурой Дэнси ведал Пейтон Сигизмунд Бест, отставной капитан британской армии, посвятивший свою жизнь разведке. Он вместе с двумя голландскими партнерами основал экспортно-импортную фирму, женился на дочери отставного адмирала Марии Маргарет ван Рейс и процветал. Он был вхож в лучшие дома Голландии, держал открытый дом, который славился гостеприимством, культурной обстановкой и великолепными музыкальными концертами.

Он был типичным персонажем Севильроу – с моноклем и гетрами, котелком и зонтиком. Он умело укрывал своих агентов из группы «Зет», и его ячейка была самой крупной, эффективной и активной из всех агентурных подразделений Дэнси. Бест руководил несколькими агентурными группами, которые не знали о существовании других групп, а их членам запрещалось поддерживать знакомство и даже общаться друг с другом[43]. Дом капитана Беста на Ньив-Эйтвег, 19 (рядом с особняком, который занимала Мата Хари в свою бытность немецкой шпионкой в годы Первой мировой войны) официально числился конторой «Континентал трейдинг компани». В действительности он был шпионским центром, хотя и не единственным в Гааге.

Второй центр находился на Ньив-Парклаан, 57, тихой улочке в жилом районе вдоль одного из каналов, в доме, где у главного подъезда поблескивала медная табличка «Консульский отдел его величества». Здесь располагалась параллельная резидентура полковника Вивьена под руководством капитана Хью Реджинальда Дальтона, кадрового разведчика с времен Первой мировой войны, как и Бест. Он сумел собственными силами и средствами создать свою мини-секретную службу из одиннадцати человек.

Его основным помощником была весьма темная личность с кличками Джон, Аугустус де Фремери и капитан Ян Хендрикс. У резидентуры была и радиостанция с двумя радистами – Инманом и Уэлшем[44].

Дальтон сумел собрать великолепную команду разведчиков, в первую очередь с помощью двух лучших из них, в разное время известных под различными именами. Первый, известный как Зварт, Эммеринг, Дальмейер и Фринтен, на самом деле носил имя Адрианус Йоханнес Йозефус Фринтен и был отставным голландским следователем сорока двух лет, он прежде работал в министерстве юстиции и сохранил там неплохие связи. Он был завербован англичанами еще в 1919 году и ведал так называемым информационным бюро, сочетавшим в себе частное детективное агентство и бюро проверки кредитоспособности, но это было лишь крышей для деятельности Дальтона в качестве вербовщика агентуры и связника с голландскими полицейскими властями. Вторым был тридцатилетний Джон Уильям (Джек) Хупер, натурализованный британский подданный, голландец по рождению. Он пользовался полным доверием Дальтона и отвечал за хранение добытых материалов и ведение картотек.

Благодаря Фринтену и Хуперу резидентура включала в себя значительное число лучших британских агентов. В списках Фринтена числилось 52 основных агента и огромное число мелких шпионов, действовавших в Германии под руководством старших агентов[45].

Дальтон установил настолько хорошие отношения с голландской разведывательной службой, что последний из ее руководителей полковник Биллем Орсхоот числился в картотеках группы как «агент номер 945». Его сотрудники работали на двух хозяев – на своего начальника и на майора Дальтона.

Хотя гаагская резидентура и была британской разведывательной организацией, в первую очередь она являлась частью германского антинацистского подполья, в качестве каковой и запомнилась.

В 1936 году английскую колонию в Голландии потрясло известие о том, что 4 сентября майор Дальтон был найден застреленным у себя дома. Те, кто знал о действительном роде его занятий, заподозрили убийство, однако следственная комиссия СИС вскоре установила, что майор покончил с собой из-за значительной растраты доверенных ему средств, выделенных на оплату агентов.

Ранее в этом же году Великобритания внезапно приняла решение ограничить эмиграцию фанатичных евреев в Палестину, а сионисты ответили на запрет организацией «подпольной железной дороги», по которой молодые здоровые евреи переправлялись в Святую землю из Германии и Польши через Венгрию, Румынию и Турцию. СИС была поставлена задача борьбы с нелегальной иммиграцией, и в секретной службе за счет средств Форин Офис был организован Палестинский фонд для финансирования этих операций.

Дальтону были выделены из этого фонда 60 тысяч фунтов – необычно большая сумма по сравнению с бюджетом гаагской резидентуры. Получая жалованье в 12 тысяч гульденов в год с оплатой расходов, Дальтон так погрузился в палестинские проблемы, что завел дорогостоящую любовную интрижку и растратил 2 тысячи фунтов из средств фонда. Когда недостачу обнаружила ревизия, Дальтон, не сумев погасить долг, покончил с собой[46].

Сикрет интеллидженс сервис оказалась в неловкой ситуации. Требовалось срочно найти замену преданному, энергичному и опытному руководителю одной из самых перспективных и эффективных шпионских ячеек. Новым главой отдела паспортного контроля стал майор М.Р. Чидсон, кадровый разведчик, единственным подтверждением пригодности которого к работе было то, что он был женат на голландке и знал язык. Полковник Вивьен быстро выявил, что Чидсон «совершенно не пригоден к разведывательной работе» и способен быстро развалить всю организацию. «Он хотел всегда ста процентов, – говорил о нем полковник Вивьен, – хотя в нашем деле и сорок процентов – отличный результат».

Майор Чидсон проработал лишь несколько месяцев, и в начале 1937 года его сменил третий за год руководитель этого маленького отдела – майор Ричард Генри Стивене, как и полковник Вивьен, бывший офицер индийской полиции. Стивене не был новичком в секретной службе, свободно говорил по-немецки, по-русски и по-французски, но не имел опыта работы в Западной Европе. Когда Вивьен поручил ему «специальное задание» в Гааге, «руководить сетью агентуры в Голландии и Германии», Стивене не знал об истинных причинах ухода Дальтона. Ему сообщили, что его предшественник не сработался со своим французским коллегой, капитаном 1-го ранга Трута, и что в резидентуре нужен такой человек, как Стивене, культурный и вежливый, способный наладить хорошие деловые и личные отношения.

– В вашей новой должности нет ничего рискованного, – убеждал его Вивьен, – но, конечно, вы не обязаны принимать назначение, если это вам претит. Послушай, дружище, – фамильярно добавил он, – я уверен, что твое начальство охотно вернет тебя в Индию.

Поначалу Стивене был склонен отказаться. Позднее он рассказывал:

«Я никогда не был разведчиком, тем более организатором разведработы. Моя работа в секретной службе заключалась в оценке боевого состояния вооруженных кочевников в районе северо-западной границы (пуштунские и афганские племена. – Примеч. пер.). Но я согласился отправиться в Гаагу, поскольку руководству было известно, что я считаю себя недостаточно опытным, подготовленным и подходящим для такой работы».

В Лондоне Стивенсу даже не сообщили о существовании параллельной резидентуры Беста, работающей на Дэнси. Его будущая работа и состояние группы также были обрисованы лишь в самых общих чертах. В Гааге он обнаружил великолепно работающую и эффективную машину, группа заметно выросла с тех пор, как сержант Фринтен, курировавший Германию, привлек к работе множество активных антинацистов.

Никто из тех, кто следил по скупым газетным сообщениям за перипетиями шпионажа, не мог даже представить себе его масштабов в Европе в те годы. По мере углубления кризиса, вызванного аншлюсом Австрии и угрозами Гитлера в адрес Чехословакии, в Германии становилось все больше английских агентов. Из шести иностранных шпионов, казненных в Германии в 1936 году, четверо были английскими, множество английских агентов, заброшенных через Голландию и Данию, были арестованы и ожидали решения своей участи в немецких тюрьмах. Их допросы позволили Протце и фон Фельдманну составить некоторое впечатление об агентурной сети, но им так и не удавалось выйти на руководителей провалившихся шпионов. Первый просвет появился лишь летом 1936 года.

Близ Магдебурга за фотографирование секретных объектов был арестован некий Густав Хоффманн. На допросе он признался в шпионской деятельности и в том, что его завербовал голландец, работавший на англичан. Так немцы впервые вышли на резидентуру СИС в Гааге.

Но тогда фон Фельдманну удалось лишь слегка приоткрыть дверь. Новые перспективы открылись в связи с арестом несколько позже другого английского шпиона Рихарда Ланге. Он, как и Хоффманн, был завербован в Голландии тем же Пьедом Пипером. Инженер Ланге согласился работать против своей страны из ненависти к нацистам и вскоре стал одним из лучших агентов. Но успех вскружил ему голову, и он стал обычным наемником и самым дорогостоящим из всех агентов Дальтона. Случилось так, что резидентура задолжала ему несколько сот фунтов стерлингов, и, несмотря на неоднократные требования, деньги к нему так и не поступили. В конце концов он пригрозил сообщить немцам о деятельности своих боссов, и Фринтен согласился организовать его встречу с «самим шефом». Таким образом, Ланге стал единственным из агентов, знавшим резидента в лицо.

Во время встречи Дальтон выплатил часть долга и обещал отдать остальное после возвращения Ланге в Германию. Агент вернулся в Гамбург с новым заданием англичан, но оставшихся денег так и не дождался. Всю эту историю вместе с подробностями своей работы на англичан и перипетиями получения долга от майора Дальтона и сержанта Фринтена Ланге рассказал на допросе.

Итак, Дальтон из полумифического призрака превратился в реальную личность. Капитан фон Фельдманн прибыл в Гаагу, чтобы заняться им вплотную, но Дальтон был уже мертв. Тем не менее он сумел раздобыть достаточно сведений о резидентуре СИС, чтобы убедить Протце, что решительное наступление на англичан в Голландии имеет шансы на успех. Протце, занятый другими перспективными делами секции IIIФ в Берлине, хотел перепоручить эту работу фон Фельдманну, но Канарис воспротивился.

– Это очень серьезная работа, дядя Рихард, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты сам занялся ею.

Протце, которому уже было за шестьдесят и пора уходить на пенсию, формально уволился из флота и абвера (где на посту руководителя секции IIIФ его сменил полковник Иоахим Рохледер) и отправился в Голландию. В сопровождении тети Лены (теперь называвшейся фрейлейн Шнайдер) он прибыл в Гаагу осенью 1937 года, снял виллу по адресу Блумкамплаан, 36, в ближнем пригороде Вассенаар в центре района по выращиванию тюльпанов, и стал готовиться к схватке между германской и британской секретными службами.

Все оказалось не так просто, как предполагал капитан фон Фельдманн. Несмотря на всю свою хитрость и решимость, Протце пришлось ждать почти полгода, пока из-за промаха противника у него не появилась реальная возможность достичь цели.

Был теплый июльский вечер 1938 года, когда, возвращаясь с тетей Леной из гаагских магазинов домой, Протце заметил невысокого коренастого парня, который следовал за ними до самой виллы, постоял около нее, а затем скрылся за углом. Протце показалось, что юноша следил за ними, но он не был в этом уверен.

На следующий день этот же человек вновь появился уже на велосипеде и несколько раз объехал квартал.

«Потом, – рассказывал мне впоследствии Протце, – он стал прогуливаться по улице, время от времени поглядывая в сторону нашего дома. Он проделывал это весьма открыто, и я подумал, что это голландский полицейский, в чем-то меня заподозривший. Возможно также, что его послал кто-то из противников. Но кто? Я знал, что «Большая тройка» располагает резидентурами в Гааге: англичане на Ньив-Парклаан, французы в своем представительстве и русские на Целебесстраат. Последняя была лучшей из трех и под руководством пресловутого Вальтера Кривицкого фактически являлась разведцентром Красной армии в Западной Европе. Резидент жил под именем австрийского букиниста Мартина Лесснера. Поначалу я считал, что это Кривицкий приставил ко мне хвост, поскольку именно его агенты вели слежку столь явно. Но повод интересоваться мной мог быть у каждого из трех. Я решил выяснить, на кого же из них работает этот праздношатающийся парень».

На третий день фланер вновь появился чуть свет, когда большинство обитателей Вассенаара еще спали. Но Протце уже был на ногах. Выглянув из окна спальни и заметив знакомую фигуру, он решил, что пора схватиться со своим филером. Он быстро оделся и отправился на долгую велосипедную прогулку, заманив хвост на пустынный пляж. Здесь он обернулся к преследователю и чуть ли не набросился на него.

– Отвяжись от меня, – раздраженно выпалил Протце, – или это для тебя плохо кончится. Если будешь продолжать преследовать меня, я заявлю в полицию.

Филер остался невозмутим. На следующий день он, как ни в чем не бывало, опять появился у виллы, но на этот раз Протце решил действовать и в самом деле вызвать полицию. Но появился не настоящий полицейский, а агент, голландский нацист Хоогевеен, ранее работавший на гестапо и занимавшийся слежкой за немецкими эмигрантами в Голландии.

Мнимый полицейский был готов арестовать парня, но тут вмешался Протце и заорал:

– Я знаю, что ты шпион и послан следить за мной!

Юноша хмуро молчал, а Протце резко осведомился, кто же его послал. Задержанный пробормотал, что лишь выполняет свою работу, а на вопрос, кто ему поручил эту работу, ответил, что британское паспортное бюро на Парклаан[47].

Протце тут же сообразил, что наконец-то перед ним открылась долгожданная возможность. Он приказал парню идти за ним на виллу и там провел свою первую вербовку. Молодой человек по фамилии Ван Каутрик работал в фирме «Мюллер и компания», но порой подрабатывал, выполняя подобные нынешнему поручения. Его заданием было следить за «мистером Робертсом», как он назвал Протце, а также записывать номера машин, на которых на виллу приезжают люди.

Когда Протце спросил Ван Каутрика, сколько ему платят англичане, тот ответил, что 200 гульденов в месяц плюс накладные расходы, но когда дело касается расходов, то ему приходится сражаться за каждый геллер. Протце предложил Ван Каутрику возможность зарабатывать еще 200 гульденов в месяц, причем без сражений, и последний с готовностью согласился. Хитрюга даже сказал, что будет рад работать на Протце, потому что любит немцев, и обещал сообщать все, что удастся узнать о паспортном бюро.

Фолкерт Ари Ван Каутрик был привлечен к секретной работе человеком по имени Цааль, ближайшим помощником сержанта Фринтена в информационном бюро. Цааль также был ветераном разведки еще со времен Первой мировой войны. В 1937 году, когда у него на работе начались простои и увольнения, Фринтен пригласил своего старого приятеля вернуться в СИС, но тот отказался. Взамен он рекомендовал ему бывшего детектива, двадцатичетырехлетнего сына своего старого друга, и познакомил Ван Каутрика с Фринтеном, а последний в одном кафе Роттердама представил перспективного кандидата преемнику Дальтона майору Чидсону. Энергичный и способный голландец произвел на майора настолько хорошее впечатление, что Чидсон нанял его как филера и связника, несмотря на некоторый риск, связанный с тем, что жена Ван Каутрика была немкой.

Получив псевдоним Оливер Кендалл и 500 гульденов аванса, Ван Каутрик стал работать и там и тут. Ему была поручена слежка за пытавшимся установить связь с английской разведкой германским дипломатом в Гааге цу Путлицем, которого следовало проверить перед вербовкой. Цу Путлиц и стал первым английским агентом, которого Ван Каутрик выдал Протце. Однако, когда Протце проинформировал германского посланника в Гааге, что «один из его помощников» подозревается в том, что работает на англичан, ошарашенный посланник, не зная, о ком идет речь, сообщил неприятное известие никому иному, как самому цу Путлицу. Предупрежденный таким образом дипломат сбежал в Лондон, где стал важным звеном в цепочке антинацистов, работавших на англичан.

Именно на этом деле Ван Каутрик и состоялся как агент-двойник, как и прежде работая на англичан и сообщая все, что узнал у них, высокому старику немцу с ледяными голубыми глазами. Поскольку Ван Каутрик по натуре был порядочным и честным человеком, он работал на обоих хозяев одинаково преданно.

Протце, не теряя времени, старался полностью использовать открывшуюся возможность. Первым делом он вызвал себе в помощь в Гаагу капитана фон Фельдманна. Они купили одну из тех плоскодонных барж, что лениво курсируют по мутным гаагским каналам, установили на ней кинокамеру и бросили якорь напротив отдела паспортного контроля метрах в тридцати от входа. Всех, кто приходил в бюро, снимали на пленку, а затем на очередной явке снимки предъявляли Ван Каутрику для опознания. Вскоре у немцев был почти полный список всех штатных сотрудников английской резидентуры, постоянных посетителей и даже некоторых агентов.

Началась чистка. Англичане проиграли первый раунд битвы. Их поражение в этой секретной войне оставалось лишь вопросом времени. Теперь Протце стал расширять свой прорыв, стремясь сделать его всеобъемлющим. Он был все более уверен, что рано или поздно сможет сорвать все операции СИС в Западной Европе.

Но, как ни странно, первой пострадала не голландская резидентура. По странному совпадению как раз датская шпионская сеть полковника Дэнси в Копенгагене.

В ноябре 1938 года датчане, обеспокоенные размахом иностранного шпионажа в их стране, активизировали деятельность контрразведки, начав настоящую охоту на шпионов, и арестовали двух агентов «Зет», Вальдемара Пётша и его помощника Кнюффкена. Вначале они думали, что задержанные были немецкими шпионами, но на следствии Кнюффкен сознался, что работал на англичан. Датчанам очень не хотелось вмешиваться в деятельность британских спецслужб, но, поскольку об арестах были сообщения в прессе, шпионов пришлось судить. Хотя процесс и проходил при закрытых дверях, немцам удалось раздобыть показания Кнюффкена и таким образом узнать много важных сведений об организации и деятельности британской разведки на континенте.

Тогда же немцы получили ценнейшую информацию еще из одного датского источника. Один из сотрудников Протце, лейтенант Мейер сумел устроиться в управление полиции Копенгагена и стать личным помощником самого шефа полиции. От него немцы получили дополнительные сведения о деятельности СИС не только в Дании, но и во всей Скандинавии.

У Протце появилась идея захватить Пётша и заставить его рассказать о деятельности английских спецслужб. Сначала он планировал выкрасть Пётша из датской тюрьмы. Когда же датчане проведали о заговоре и позволили Дэнси тайно вывезти Пётша из Копенгагена на торговом судне, Протце не оставил своего замысла и был готов совершить самое настоящее пиратское нападение на этот сухогруз. Он предложил, чтобы торпедный катер ВМФ Германии перехватил судно и отконвоировал его в какой-либо из балтийских портов. Адмирал Канарис наложил вето на этот проект, и Пётш был благополучно доставлен в Бельгию, где полковник Дэнси отчаянно пытался спасти все, что удастся, от сильно пострадавшей датской резидентуры.

После прорыва в Дании центр борьбы вновь переместился в Голландию, где и Вивьен, и Дэнси невольно играли на руку Протце. С одной стороны, майор Стивене был не более полноценной заменой Дальтону, чем Чидсон. С другой – у Протце теперь был Ван Каутрик.

Немец, который был большим скептиком, не питал иллюзий в отношении молодого голландца, по крайней мере на первых порах, когда тот явно лукавил. Но ситуация постепенно менялась из-за самого Ван Каутрика. Он шаг за шагом отходил от англичан и сближался с немцами. Его отношения с Протце делались все более тесными и более прибыльными, а отношения со Стивенсом и Фринтеном становились прохладными. Старые связи ослабевали, лояльность уменьшалась. Он все больше думал о себе и все меньше о группе. Англичане, всегда бывшие придирчивыми и не очень щедрыми ни на похвалу, ни на денежное вознаграждение, после финансовых неурядиц в резидентуре стали еще более скупыми. Ван Каутрик по-прежнему получал 200 гульденов в месяц, а Стивене и не думал о том, чтобы выдать ему премию, как иногда делал Чидсон.

Постепенно Протце сменил Стивенса в секретной жизни Ван Каутрика. В поведении немца не было и тени той снисходительности, что сквозила в обращении с ним Стивенса. Стивене становился все прижимистее, а Протце все щедрее. Ван Каутрик тщательно скрывал свою связь с немцами, не давая Стивенсу ни малейших оснований подозревать его в нелояльности, но тем не менее он перестал быть английским агентом, теперь он служил только немцам.

Он сообщал Протце практически о каждом новом шпионе, подготовленном для заброски, о его задании, маршруте, крыше, благодаря чему агент обезвреживался сразу же, как только прибывал к месту назначения.

Стивене видел, что дела идут все хуже, и не мог не понимать, что где-то происходят сбои, но мысль о предательстве в его организации все еще не приходила ему в голову.

В начале 1939 года Ван Каутрик вывел Протце на главный заговор этого бурного периода – на агента, разоблачение которого оправдало все энергию, время и средства, затраченные «дядей Рихардом» в Голландии. В ходе расследования причин самоубийства Дальтона выяснилось, что к растрате был причастен и его помощник Джон (Джек) Хупер, который, обнаружив махинации своего шефа с кассой резидентуры, пригрозил разоблачением и потребовал своей доли. В течение некоторого времени они вместе манипулировали казенными средствами, но, когда все раскрылось, Хупер не последовал за Дальтоном и во всем признался следственной комиссии СИС. Разумнее всего было бы сделать так, чтобы тело Хупера нашли в одном из каналов, что и порывался организовать полковник Дэнси, но Вивьен не согласился, и Хупер был просто уволен. По вполне понятным соображениям его дело не могло быть передано полиции.

Некоторое время Хупер зарабатывал на жизнь торговлей авиационными запасными частями, не подозревая, что два человека его разыскивают. Первым был полковник Дэнси, который со временем пришел к выводу, что не стоит отказываться от услуг ценного работника из-за таких пустяков, как шантаж и растрата. Вторым был капитан 1-го ранга Протце. Он решил разыскать Хупера, предположив, что отпущенный британцами воришка может оказаться полезным. Естественно, он не мог выслеживать сам и мимоходом поинтересовался у Ван Каутрика, не знает ли он, куда делся пропавший помощник Дальтона.

В свое время Хупер поддерживал тесные связи с Ньив-Парклаан, и Ван Каутрик сумел разыскать его в Роттердаме и организовать встречу с Протце. К этому моменту в германской контрразведывательной группе в Голландии произошла передислокация. Протце оставался в Вассенааре, но был в опасности со стороны сержанта Фринтена и, возможно, со стороны Ван Каутрика.

Широкомасштабная контрразведывательная операция против англичан в Гааге была поручена гамбургскому отделению секции IIIФ, и еще три года назад капитан фон Фельдманн дал ей старт. Теперь, в 1938 году, когда работа была в полном разгаре, Фельдманну прислали помощника, плотного розовощекого капитана средних лет, с поблескивающими голубыми глазами и неизменной язвительной улыбкой на губах. Его звали Герман Й. Гискес.

Новичок прибыл из огромного резерва бывших армейских офицеров, брошенных на произвол судьбы в соответствии с Версальским договором и зарабатывающих на жизнь на гражданке чем удастся. Гискес занимался виноделием в Рейнской области, но в 1937 году вернулся в армию и был назначен в абвер, поскольку его сочли достаточно хитрым и изворотливым для такой работы. В секции IIIФ он стал заместителем фон Фельдманна. Когда весной 1939 года его начальника на три месяца откомандировали в Португалию для создания там резидентуры в целях подготовки к предстоящей войне, капитан Раскес стал ответственным за незаконченное дело британской агентуры в Гааге.

Связь с Хупером Протце передал Фельдманну, а затем она перешла по наследству к Гискесу. Поскольку она была наиболее ценным приобретением абвера в Голландии, Гискес специально прибыл в Роттердам для знакомства с агентом. Эта явка стала самой важной в его контрразведывательной деятельности.

Обозленный на своих прежних хозяев и вдохновляемый щедрым вознаграждением немцев, Хупер без колебаний предал англичан, доказав, как прав был полковник Дэнси, желая в свое время ликвидировать его. Конечно, Хупер несколько лет не поддерживал связи со своим бюро, но запомнил множество секретов, представлявших большой интерес для Гискеса. Вскоре, однако, наступил день, когда у Хупера за душой ничего не осталось, и он решил заняться подтасовками и переделками старых историй, выдаваемых им за новые сведения. Гискес, несмотря на свою изящную внешность, был способен действовать жестко, когда этого требовали обстоятельства. Однажды подловив Хупера на фальсификации, он решил надавить на него, уверенный, что тот еще хранит в памяти немало ценных тайн, приберегая их на всякий случай.

Развязка наступила в апреле 1939 года, когда Гискес заявил агенту, что Хупер может убираться к черту со своими фальшивками. Испугавшись потери прибыльного местечка, Хупер зашел со своей козырной карты. Он сдал немцам лучшего британского агента в Германии, стоившего больше, чем все, которых в свое время выдал Ван Каутрик.

Еще в 1919 году британская секретная служба завербовала в Гамбурге демобилизованного флотского офицера, оставшегося после войны без работы и без средств к существованию. С их помощью он организовал в Киле процветающую частную инженерно-консультационную фирму, работавшую главным образом на ВМФ. Он знал все секреты строящихся военно-морских сил Германии, тем более что многие из них представляли собой внедренные им изобретения. Используя свое уникальное ключевое положение, он мог в одиночку обеспечивать англичан информацией о всем германском ВМФ.

Англичане называли его «доктор К.» и окружили строжайшей конспирацией. Хупер знал о нем и о его работе все и спросил у Гискеса, сколько будет стоить такая информация. Гискес, осознав ее важность, пообещал ему 10 тысяч гульденов в английской валюте: пять – когда Хупер раскроет его настоящее имя – и остальные пять – немедленно после ареста шпиона.

– Его настоящее имя Отто Крюгер, – сказал Хупер, укладывая в карман задаток. – Они называли его «доктор Крюгер». Он живет в Годесберге, неподалеку от Бонна, но приезжает в Голландию для явок с английским резидентом, останавливаясь либо в отеле «Амстел» в Амстердаме, либо в «Дез-Индес» в Гааге.

Когда Гискес сообщил об этом Протце, старый профессионал был потрясен. Он знал Крюгера по совместной службе на флоте еще на Северной военно-морской базе. Значит, целых двадцать лет бывший сослуживец вел двойную жизнь. Дело его процветало, он стал богатым и респектабельным. В тридцатых годах он достиг пика положения в своей послевоенной профессии – был избран в совет директоров федерации германских промышленников, а один из немецких технических институтов присвоил ему почетную степень доктора технических наук.

И все это время он был английским шпионом!

Его связь с СИС тщательно маскировалась. Будучи способным инженером, он сделал ряд ценных изобретений в области военно-морского дела, запатентовал их и уступил права на использование нескольким английским и голландским фирмам. Значительные суммы, которые англичане платили Крюгеру, перечислялись под видом платежей за использование патентов. Таким образом, это был совершенно легальный доход, и гонорары за шпионскую деятельность он открыто использовал для оплаты своих счетов наряду с другими законно полученными средствами.

Доктор Крюгер был взят под негласное наблюдение, в конторе и дома установили микрофоны, прослушивались телефонные разговоры, перлюстрировалась переписка, тщательно изучалась его частная жизнь. Но никаких улик или компрометирующих сведений обнаружить не удалось. Он вел обычный для его круга образ жизни – не пьянствовал, не играл в карты, не имел любовниц, не употреблял наркотики. Все поступления в его банки были объяснимы, и он не имел никаких скрытых источников доходов.

В конце июня после посещения работавших на полную мощность верфей «Блом унд Фосс» в Гамбурге и визита на расположенную там же военно-морскую базу Крюгер отправился в свою обычную деловую поездку в Голландию. Наступил момент истины, поскольку, как сообщил Гискесу Хупер, именно во время этих поездок респектабельный господин превращался в шпиона. Гискес разместил своих агентов в «Амстеле» и в «Дез-Индес» и установил постоянную слежку на весь период пребывания Крюгера в Голландии. На сей раз подозреваемый прибыл в Гаагу, остановился в своем отеле и оставался в номере, где весь день печатал на машинке. Один из агентов Раскеса, официант, приносивший в номер обед, видел на полу разбросанные листы бумаги с машинописным текстом, но на столе не было никаких рукописных заметок. Крюгер хранил все в памяти, все сокровенные тайны германского ВМФ, и, приезжая в Голландию, переносил их на бумагу для передачи своим нанимателям.

В семь часов вечера, надев смокинг, он вышел из отеля, остановил проезжавшее такси и отправился в яванский ресторанчик, известный своими рисовыми блюдами, где ужинал с какой-то пожилой четой. В половине десятого он отправился на машине на виллу в приморском курортном городке Схевенинген.

Обыск, произведенный в его номере в отсутствие постояльца, не дал никаких улик. Пожилой мужчина, с которым он ужинал, оказался его деловым партнером, и ничего подозрительного за время ужина приставленный к нему филер не обнаружил. В Схевенингене видели, как он вошел в дом, а затем вскоре после полуночи покинул виллу и отправился прямиком в отель.

За исключением нескольких часов, что он провел на вилле, в его поведении ничто не вызывало подозрений. Сведения о владельце виллы также не давали никаких данных, позволяющих судить о его причастности к шпионажу. Говорил ли правду Хупер, указав на Крюгера? Капитан Гискес уже стал опасаться, что зря потратил 5 тысяч гульденов.

Но поездка в Схевенинген оставалась непонятной. Вилла принадлежала Аугусту де Фремери – весьма загадочному бельгийцу, имеющему независимое состояние. О нем не удавалось узнать ничего, пока на следующее утро Протце не спросил Ван Каутрика:

– Имя Аугуст де Фремери о чем-нибудь говорит вам?

– Конечно, – сразу же ответил голландец. – Это настоящее имя Яна, капитана Хендрикса.

Хендрикс был заместителем английского резидента, работавшего в отделе паспортного контроля на Ньив-Парклаан.

8 июля Хуперу выплатили остальные 5 тысяч гульденов. А днем раньше доктор Отто Крюгер, он же «доктор К.» – был арестован в Гамбурге и в ту же ночь во всем сознался.

Первая фаза операции Протце завершилась. Великолепная разведывательная сеть, созданная майором Дальтоном, была разгромлена. Все агенты СИС были казнены, либо ожидали казни, либо, оставаясь временно на свободе, находились под наблюдением. Лучший и единственный британский супершпион сидел в тюрьме[48].

Великая битва троянских коней быстро шла к концу.

3 сентября 1939 года Великобритания объявила войну Германии, и в тот же день полковник Клод Дэнси приказал капитану Бесту войти вместе с его организацией «Зет» в состав резидентуры Стивенса в Гааге. Решение было продиктовано условиями военного времени. У Беста не было никаких каналов связи, кроме как с Дэнси, находившимся в Брюсселе. В день начала войны он вернулся в Лондон и был вынужден использовать для связи со своими агентами на континенте каналы гаагского бюро.

Решение оказалось фатальным. Ван Каутрику потребовалось всего лишь две или три недели для того, чтобы узнать о всех операциях этой сети. Он тут же выдал их Протце. В течение месяца немцы уничтожили замечательную сеть Дэнси, создававшуюся шесть долгих лет.

Разгром сети «Зет» в Германии был произведен настолько быстро, что Стивене и Бест и не подозревали, что лишились всей своей агентуры. Они и сами действовали в режиме цейтнота. В Берлине в сотрудничестве абвера и СД, что было редкостью, готовились планы уничтожения гаагской резидентуры и, если возможно, полной ликвидации агентуры СИС на континенте. Это стало самой большой катастрофой в истории британской разведки – и все это из-за отказа одного маленького винтика в машине.

Хотя у немцев были все основания считать, что они ликвидировали всех троянских коней в СИС, они были и в их собственном лагере. Фолкерт Ари Ван Каутрик продолжал вести двойную жизнь. Он по-прежнему работал на немцев в лице Протце, но не перестал служить и англичанам, к их полному удовлетворению[49].

Но Джек Хупер сменил ориентацию. В те напряженные дни после начала войны он явился к майору Стивенсу и покаялся в том, что работал с немцами, не признавшись, конечно, в том, что он предал Крюгера. Он был прощен и вновь принят в британскую секретную службу. Майор Стивене рассчитывал, что через Хупера, поддерживавшего контакт с Гискесом, ему удастся проникнуть в германскую резидентуру в Голландии и нанести по ней удар. Был разработан весьма необычный план устранения Гискеса.

Хупер должен был сообщить Раскесу в Гамбург, что у него есть «кое-что столь важное», что он может сообщить лишь при личной встрече в Роттердаме, и назначить явку. Предполагалось затем похитить Раскеса, выбить из него все известные ему сведения, а затем передать для отсидки голландцам (у которых на это хватило бы оснований, особенно с Хупером в качестве главного свидетеля).

В этот момент, в начале октября 1939 года, Протце вновь вошел в игру. Ван Каутрик только что сообщил ему, что Хупер вновь перешел на сторону англичан, и Протце предупредил Гамбург об этом. В это время Гискес уже был в пути на явку с Хупером. Тревожное сообщение было передано по его маршруту и настигло его в Эншеде на германо-голландской границе, где ему велено было немедленно связаться с управлением. Когда Гискес позвонил туда, капитан Вихманн из Аст-Х приказал ему вернуться в Гамбург, где он узнал, что Хупер вновь стал двойником, на сей раз на стороне англичан.

Хотя похищение и сорвалось, его попытка не осталась без далеко идущих последствий. В то самое время, когда немцы внедрялись в считавшуюся неприступной британскую секретную службу, у англичан была возможность вскрыть еще более богатую жилу, попав в высшие круги Третьего рейха путем осуществления заговора столь обширного и необычного, что это казалось неправдоподобным.

Незадолго до начала войны англичане благодаря мужественному поступку двух молодых антинацистов, Эвальда фон Клейст-Шменцина и Фабиана фон Шлябрендорффа, узнали, что в Германии готовится заговор с целью свержения фашизма. Молодые люди прибыли в Лондон для установления контакта с британским правительством. Неоднородная группа состояла из специалистов, священников, правительственных чиновников и офицеров вермахта, в основном выходцев из высшего класса, но в нее входили и остатки прежней социал-демократии, которых гестапо каким-то образом просмотрело. Они были связаны общей непреклонной оппозицией Гитлеру и своей в целом прозападной ориентацией.

Эффективность их действий зависела от поддержки из-за рубежа, и они, несмотря на значительный риск, настойчиво пытались ее изыскать. Но в те беззаботные годы было непросто поразить воображение британцев и привлечь их внимание к этому потенциально золотому руднику.

Теперь, когда разразилась война, Уайтхолл, наконец, спохватился и решил попытаться использовать беспрецедентную возможность, которой он так долго пренебрегал. Стивенсу и Бесту было поручено установить контакты с антифашистским подпольем.

Заговорщики должны были приступить к действиям в начале ноября: убийство Гитлера, свержение режима, заключение мира с Западом. Было составлено несколько планов покушения на Гитлера, и, судя по ним, война должна была закончиться к Рождеству.

К сожалению, англо-германские заговорщики были не одни. К тому времени, когда англичане решили принять непосредственное участие в заговоре, на сцене появились вездесущий «дядя Рихард» и новый участник – Рейнхард Гейдрих. В соответствии с указаниями Канариса Протце занял позиции в тылу заговора, тогда как Гейдрих напал на заговорщиков в лоб, через агентов британской разведслужбы в Гааге.

Как обычно, адмирал внимательно наблюдал за развитием событий, прикомандировав своего сотрудника капитана 2-го ранга Йоханнеса Травальо к Гейдриху в качестве связного. Связь была установлена через робкого человечка, называвшего себя «доктор Франц» и считавшегося католиком, беженцем из рейха.

В действительности он был агентом гестапо номер Ф-479, засланным в Голландию в 1938 году для проникновения в круги беженцев из Германии и в Десятое бюро полковника Трута в Гааге. Он преуспел в обоих направлениях, отправляя как донесения Гейдриху, так и информацию французам.

Когда в 1939 году Протце узнал о Стивенсе и Бесте, он поручил установить и с ними связь доктору Францу, который вышел на Беста через голландца по фамилии Врообург, члена группы «Зет», связанной со Стивенсом через Фринтена, поставлявшего англичанам информацию о люфтваффе, подготовленную для него немцами. У Беста не было оснований для безоговорочного доверия доктору Францу, но его все же держали в обойме. В конце концов, его сведения все же были достаточно надежными.

В начале сентября Франц, ранее поддерживавший связь с Бестом через Врообурга, потребовал личной встречи с руководителем группы. Он раздобыл ключевую информацию, которую мог доверить только самому шефу. Вопреки обычной практике и без серьезных оснований Бест согласился встретиться с Францем. Скромный беженец сообщил, что у него есть информация от майора люфтваффе Зольмца, члена антифашистского подполья. У Зольмца были сведения о действиях, которые должны были привести к свержению Гитлера, но он отказывался доверить их Францу и настаивал на организации встречи с капитаном Бестом. Бест согласился встретиться с майором в Амстердаме или Гааге, но Зольмц ответил, что не сможет приехать в столь отдаленные пункты. Бест согласился встретиться в деревне Венло на голландско-германской границе.

Зольмц оказался пустышкой, самоуверенным хвастливым баварцем. Вскоре стало ясно, что он лишь подстава для более крупных фигур. Вторая встреча была назначена там же в Венло через неделю. В этот раз майор был менее шумным и напыщенным. Он убедительно говорил о своей миссии, направленной на обеспечение британской поддержки заговора, возглавляемого неким безымянным генералом и направленным на свержение Гитлера. Бест попытался проверить полномочия посланца и задал ему несколько технических вопросов, а когда Зольмц четко и правильно ответил на них, Бест уверился в его надежности и правдивости. Иных попыток проверить авторитетность как Зольмца, так и Франца не предпринималось. Оба были сочтены заслуживающими доверия.

Во время второй встречи был согласован код для связи с Бестом через Франца и почтовый ящик в Голландии. Через несколько дней Франц сообщил Бесту, что получил письмо от еще одного офицера из Германии, которое следовало передать только Бесту лично. В письме анонимный корреспондент информировал Беста, что таинственный руководитель заговора, «генерал», готов встретиться с ним при условии, что Бест представит доказательства того, что является достаточно высокопоставленным сотрудником британских служб. Для подтверждения были даны условные слова, которые следовало произнести в одной из передач Би-би-си на Германию. Эти слова дважды были переданы 11 октября. Зольмц постепенно отходил в сторону, объясняя это слежкой гестапо за ним. Генерал должен был лично включиться в игру. Поскольку заговор касался высших эшелонов, Бест решил, что следует обратиться за разрешением на действия к майору Стивенсу. Был подключен и генерал Й.В. Орсхоот, начальник голландской военной разведки, выделивший для связи молодого офицера, лейтенанта Дирка Клопа.

Наконец Франц сообщил Бесту, что генерал готов встретиться с ним. Явка была назначена на десять утра 19 октября, на сей раз в маленькой пограничной деревушке Динксперло. Немцы прибыли в полдень, с опозданием на два часа. Среди них не было генерала, лишь два молодых офицера, представившиеся как лейтенанты Зейдлиц и Грош. Франц поручился за них. Бест отвез группу в удаленное придорожное кафе и угостил их обедом, проходившим в несколько натянутой обстановке, причем Франц выглядел особенно взволнованным.

Компания привлекала внимание – худшее, что могло быть у конспиративной встречи. Бест подумал, что лучше бы перебраться куда-нибудь, и позвонил своему приятелю в близлежащий городок Арнхейм, чтобы продолжить встречу в его доме.

Подозрительная группа заинтересовала какого-то голландского солдата, который проследил за ними и сообщил в полицию, что «кучка немецких шпионов» устроила явку сначала в кафе, а затем в одном доме в Арнхейме. Полиция окружила дом, вломилась в него и потребовала объяснений. Лейтенант Клоп объяснил ситуацию полицейским, и они удалились, но секретность встречи была нарушена. Во время этого инцидента оба немца явно запаниковали, а Франц был близок к обмороку, но Бест по-прежнему ничего не заподозрил.

В конечном итоге все волнения были напрасны. Немцы не принесли никакой информации и были уполномочены лишь организовать, наконец, встречу с таинственным генералом. Бест согласился, и следующая встреча была назначена на 25-е, а вскоре перенесена на 30 октября. В этот раз Клоп приехал в Динксперло один с поручением привезти немцев в Гаагу.

В группе и на этот раз не было генерала, но на этот раз были три офицера вместо двух. Не было Зейдлица, но вместе с Грошем прибыли двое, представившиеся как полковник Мартини и майор Шиммель, причем последний был явным лидером группы. Это был крупный молодой человек под тридцать с лицом испещренным дуэльными шрамами, что делало его слишком заметным и подозрительным для человека, выполняющего столь ответственную миссию. Хотя он и выглядел недалеким, но оказался исключительно информированным, решительным и владеющим ситуацией.

Шиммель дал ясную и четкую характеристику внутренней ситуации в Германии и сообщил Бесту от имени генерала, что они готовы гарантировать окончание войны, если британцы согласны предоставить Германии почетные условия мира. Стивене и Бест дали Шиммелю ни к чему не обязывающий ответ в ожидании инструкций из Лондона.

Для связи Бест дал немцам радиостанцию, и немцы стали связываться с резидентурой СИС в Гааге. Информация затем транслировалась в Лондон и поступала к Чемберлену и министру иностранных дел лорду Галифаксу.

Лондон приказал Бесту и Стивенсу «действовать энергичней» и обращаться с немцами благожелательно, но осторожно, чтобы уберечь правительство его величества от конфуза в случае провала. Еще одна безрезультатная встреча состоялась в Венло 7 ноября (вновь без генерала), а следующая была назначена на 9 ноября. Она оказалась решающей.

Утро было хмурым и холодным, по-осеннему моросило. Ненастная погода охладила энтузиазм Беста, кроме того, он был обеспокоен тем, что обнаружил хвост, неприятного верзилу, хотя и не связал это с ведущейся операцией.

В десять часов он приехал в дом Стивенса на Ньив-Парклаан и нашел своих коллег тоже обеспокоенными. Майор прошел в гардеробную, взял там два браунинга, зарядил их и отдал один Стивенсу, а другой сунул в карман. Пока они ожидали лейтенанта Клопа, немцы связались с ними по рации. Бест решил, что будет новая отсрочка встречи, но услышал привычную просьбу о переносе встречи на несколько часов и сделал заключение, что все идет нормально. Клоп приехал, и вся компания отправилась на машине с шофером Беста голландцем Яном Лемменсом в Венло. Во время пути зашел разговор о возможности вторжения, и Стивене совершил весьма необычный, особенно при подобных обстоятельствах, поступок. Он достал карандаш, лист бумаги и стал набрасывать список своих людей, которых надо будет вывезти из Голландии в случае нападения Германии. Был ли список при нем к моменту развязки, знал только Стивене. Бест считает, что Стивенсу удалось его уничтожить.

Вскоре после четырех компания прибыла на место встречи, популярное у контрабандистов красное кирпичное кафе «Бахус», всего в двухстах метрах от границы. На улице никого не было, но Бест обратил внимание, что впервые за все время шлагбаум на германской стороне был поднят, а на голландской – нет.

На веранде третьего этажа кафе Бест увидел майора Шиммеля, машущего рукой. Он решил, что майор дает сигнал подъехать к кафе, но, как только машина стала притормаживать, услышал крики и стрельбу. Большой зеленый автомобиль мчался со стороны неохраняемого голландского шлагбаума и остановился, ударив в бампер машины Беста. Автомобиль был полон людей, а двое сидели на капоте и вели огонь из автоматов.

Стивене обернулся и сказал: «Похоже, дело плохо, Бест!» Через миг оба британца были схвачены, и на их запястьях защелкнулись наручники. Без особых церемоний их поволокли через границу, и шлагбаум медленно опустился за ними. За ними тащили и Лемменса, но Клопа видно не было. В суматохе молодой офицер пытался скрыться в кустах, но немцы засекли его. Раздалась автоматная очередь, и «Клоппенс» был смертельно ранен.

Как следовало бы давно догадаться Бесту и Стивенсу, вся их блестящая операция с самого начала была германской ловушкой, идея которой принадлежала Гейдриху. Осуществление же производилось молодой восходящей звездой Sicherheitsdienst, двадцативосьмилетним холодным и расчетливым интеллектуалом Вальтером Шелленбергом. Прирожденный разведчик Шелленберг и был «майором Шиммелем».

«Я признаю, – позднее писал Бест, – что со дня нашего знакомства в Голландии он полностью овладел мной и Стивенсом, и это неудивительно, поскольку он был великолепно информирован и хорошо подготовлен к операции. Кроме того, он был природный заговорщик, который, как показали события, не мог никому хранить верность».

«Полковник Мартини», представленный как доверенный помощник «генерала», был в действительности австрийским психиатром профессором де Кризисом, достигшим высот в своей профессии лишь потому, что был личным другом Гейдриха. «Лейтенант Грош» был капитаном 2-го ранга Йоханнесом Травальо из абвера. «Генерал», хотя так и не появился на сцене, на всякий случай тоже был наготове. Это был промышленник и высокопоставленный офицер СС, подобранный Гейдрихом для участия в мистификации.

Гейдрих одержал полную победу, хотя ему и не удалось выйти на германскую оппозицию. Стивене и Бест были лишь пешками в большой игре. Они не знали никого из реальных лидеров и не имели представления о деталях, поэтому в ходе интенсивных допросов ничего не сообщили Шелленбергу. Они находились все же в средоточии обыкновенного шпионажа против Германии, были Spiritus rector[50] шпионской сети, работающей внутри рейха.

Даже в то время, когда Стивене и Бест сидели в камерах гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе, Шелленберг с помощью радиосвязи с Гаагой продолжал вести игру. И семь дней спустя после инцидента капитан Ян Хендрикс, заместитель Стивенса, настолько не имел представления о том, что же действительно случилось в Венло, что активно реагировал на все предложения майора Шиммеля продолжать операцию.

16 ноября в 12.30 дня он дал своему радисту Уолшу текст сообщения для майора Шиммеля: «Мы готовы вести переговоры в ранее обозначенных направлениях. Следующая встреча должна состояться после получения результатов консультаций с французским премьером Даладье. Ввиду случившегося предупреждаем о необходимости крайней осторожности». Англичане по-прежнему считали, что проводят свою собственную операцию, и наивно полагали, что гестаповцы сумели раскрыть ее обстоятельства. Хотя немцы и похитили участников встречи в Венло, англичане полагали, что нацисты не смогут раскрыть их заговор. Они были освобождены от иллюзий сообщением язвительного «Шиммеля», гласящим: «Нам надоели переговоры с самовлюбленными дураками. Вам следует понять, что их пора прекратить. Во всяком случае, передаем вам сердечный привет от преданной вам германской оппозиции». Подпись гласила: «Гестапо».

На Ньив-Парклаан сообщение было принято и записано дежурным радистом, который, как принято, получив сообщение, ответил: «Спасибо» и по традиции подписал его: «Уэлш»[51].

Континентальная секретная служба – когда-то внушительная группа «Зет» полковника Клода Дэнси – была разрушена. Беспощадный удар Шелленберга произвел устрашающий эффект на подход МИ-6 к тайной войне – теперь англичане не решались идти на контакт даже с самыми заслуживающими доверия немцами, готовыми работать на них. В то же время это был полезный урок. После относительно медленной и поэтапной эволюции британская секретная служба пришла к запоздалой реорганизации.

Немцы не переживали подобных провалов с 1933 года. В этот период проб и ошибок их шпионаж против Англии никогда не был полностью прекращен. Более того, он рос, пока не достиг пикового значения в канун войны в соответствии со старым постулатом полковника Николаи, что «подготовка к войне всегда должна идти рука об руку с интенсификацией разведки против будущего противника».

Даже в период действия запрета Гитлера на шпионаж против Англии абвер и СД занимались «разработкой» агентов на долговременной основе. Несколько их Forschers, или «исследователей», находились в Великобритании, разыскивая людей, которых можно было бы завербовать для разведки или подрывной работы. Найдя источники поддержки в страхах или предубеждениях представителей высших классов, они стали искать союзников и на основе недовольства и неуверенности средних и низших классов. Многие из последних были легкодоступны, как и в случае американских фашистских организаций, через британский союз фашистов сэра Освальда Мосли, национал-социалистскую лигу Уильяма Джойса, бурно растущие правые антисемитские «клубы», а также через группировки ирландских экстремистов, валлийских и шотландских националистов.

Шла энергичная возня агентов абвера и СД. Глава одной германской фирмы в Южном Уэльсе был одним из наиболее усердных «исследователей». Он был внештатным лектором в Кардиффском университете, совмещая эту деятельность с работой вербовщика. На абвер работали директор фабрики эмалированной посуды в Барри и загадочная женщина, медсестра с одного из ламаншских островов. Она занималась разведкой в Пемброкшире, приморском районе Южного Уэльса, омываемом морем со всех сторон, кроме севера, вплоть до того дня в 1943 году, когда была найдена мертвой.

Большинство же этих разведчиков вернулись с пустыми руками, никто из тех, кто готов был поддержать фашистские организации, не хотел иметь прямых или косвенных отношений с абвером или Sicherheitsdienst (СД).

Мосли осуждал радикальные вылазки и убеждал своих чернорубашечников оставаться верными родной стране.

– Мы посвятили себя Англии, – с непривычной цветистостью провозгласил он накануне войны, – сквозь века, разделяющие нас, сквозь славные победы, сплотившие нас, мы, глядя в глаза, даем священную клятву: мы будем верны сегодня, завтра и навсегда. Да здравствует Англия!

А когда началась война, он заявил своим сторонникам: – Я прошу вас не совершать ничего, что могло бы навредить нашей стране или помочь любой другой державе.

И даже Уильям Джойс, самый эффективный радиопропагандист нацизма, не опустился до шпионажа в своей ярой профашистской деятельности. Не считая лишь одного помощника Мосли, натурализованного выходца с Балкан по имени доктор A.A. Тестер, никто из множества засветившихся предвоенных пронацистов не замарал себя шпионажем или подрывной деятельностью.

Удалось установить связи с шотландскими ирредентистами, такими, как шумный, но беспочвенный агитатор Ангус Бакстер, однорукий бывший цейлонский плантатор У.Э.А. Чемберс-Хантер и основатель Шотландской фашистской демократической партии Уильям Уэйр, но и они дали резкий отпор. Иначе обстояло дело с валлийцами и ирландцами. Эти пошли на организацию сети шпионской и подрывной деятельности на случай войны.

В начале 1937 года Канарис получил зеленый свет, и все отделы абвера были готовы действовать. Не только отделения в Гамбурге, Бремене и Вильгельмсхафене, но и в Мюнстере, Ганновере, Касселе и даже в Дрездене, Штутгарте и Киле стали готовить агентов и засылать их в Великобританию без какой-либо координации деятельности, без какой-либо заботы о безопасности шпионов. Эта массовая засылка принесла некоторые результаты, но качество как агентов, так и их сведений было весьма низким. В результате сеть в Великобритании была слабо налажена, о чем свидетельствовало достаточно высокое число того, что адмирал Канарис называл «несчастными случаями».

В конце осени 1938 года высокий, крепко сложенный, темноволосый мужчина по имени Джозеф Келли явился к германскому генеральному консулу в Ливерпуле Вальтеру Рейнхардту и предложил свои услуги в качестве шпиона. Хотя Рейнхардт и получил четкие инструкции о необходимости поиска потенциальных агентов, эта сторона консульских обязанностей ему претила. Карьерный дипломат, воспитанный на либеральных идеях и познакомившийся с западной демократией в период работы в Сиэтле (где он написал яркую биографию Джорджа Вашингтона), он попытался отговорить Келли, как сделал это в девяти предыдущих подобных случаях.

Да и сам Келли не показался ему перспективным. Тридцатилетний бывший боксер, работающий каменщиком в близлежащем городке Юкстон, он был, как описал его Рейнхардт, неотесан и безграмотен. Консул пригрозил вызвать полицию, но Келли заявил:

– Я уверен, что вы джентльмен, сэр, и не сделаете такого.

– Именно потому, что я джентльмен, – отпарировал Рейнхардт, – я не хочу иметь дела с предателями.

Но Келли был настойчив:

– Я не предатель, сэр! Я ирландский патриот и враг англичан до мозга костей. Кроме того, мне надо содержать семью. Я работаю на оружейном заводе «Чорли» и могу добыть его план. В конце концов, я согласен делать все, что ваша секретная служба поручит мне.

Рейнхардт записал его фамилию и адрес в Юкстоне (графство Ланкашир) и пообещал узнать, что можно сделать. В первый же приезд в Лондон он отдал этот листок бумаги военному атташе и умыл руки. Ничего не происходило до 27 февраля 1939 года, когда Келли получил из Нидерландов письмо, подписанное «Пит», где говорилось, что ему надо зайти в туристическое агентство Кука в Ливерпуле и взять там оформленную на него путевку. В агентстве Келли ждал билет в Оснабрюк, мрачный центр сталелитейной промышленности в Западной Германии, совсем не похожий на курорт. Келли отправился в путь 8 марта, имея при себе, как и говорил, два секретных плана большого завода боеприпасов. В Оснабрюке его встретили и отвезли в Мюнстер, где в местном отделении абвера его официально оформили как агента.

Привезенная им информация была охарактеризована как «ценная», хотя Келли заплатили за нее лишь 30 фунтов. Завод с 14 тысячами рабочих был одним из крупнейших и самых секретных во всей оборонной промышленности Британии. Знание его расположения, как заявил начальник охраны «Чорли», «окажет величайшую помощь врагу, если он захочет разбомбить завод».

Когда при поиске пропавших планов выяснилось, что Келли уехал в «несанкционированный отпуск» в Германию, его имя было внесено в черные книги иммиграционных служб во всех портах Великобритании. При въезде в Дувр он был арестован, и у него обнаружили десять фунтовых купюр и новехонький хрустящий банкнот в 20 фунтов.

Он утверждал, что выиграл деньги в покер на пароме «у одного типа с дуэльным шрамом на щеке» и что ничего не знает о «завалившихся планах». Но детективы заметили, что он жует что-то, и не дали ему проглотить листок бумаги, на котором немцы записали довольно простой шифр.

За это краткое приключение Келли получил семь лет. В июне Рейнхардту предложили покинуть страну, и он выехал из Ливерпуля, яростно доказывая свою невиновность в соответствии с инструкциями из Берлина «категорически отрицать [свою] причастность к шпионскому делу Келли». Я нашел переписку между генеральным консулом и министерством иностранных дел в секретных германских архивах. 24 апреля Рейнхардт написал жалобное письмо своему начальству в МИД, настаивая, что он был «лишь беззащитной жертвой предателя», и выражая надежду, что «печальный инцидент не повредит [его] карьере».

Развязка этого инцидента принесла англичанам больше вреда, чем пропажа похищенных Келли секретных планов. Немцы воспользовались высылкой консула как поводом для ареста в отместку капитана Томаса Дж. Кендрика, служащего отдела паспортного контроля британского консульства в Вене. Кендрик конечно же был руководителем резидентуры СИС и вел активную разведывательную работу против нацистов, которые тогда преобразовывали упраздненную австрийскую секретную службу в отделение абвера, направленное на Восточную Европу. Кендрик, эффективно руководивший компактной разведывательной сетью в Австрии, Чехословакии, Польше и Венгрии, был для них досадной помехой. В этот предвоенный период у немцев было слишком много секретов и большое желание скрыть их.

Уход со сцены Кендрика в августе 1939 года привел не только к прекращению деятельности ключевой венской резидентуры, но и к распаду его группы как раз тогда, когда произошло уничтожение организации полковника Дэнси и майора Стивенса, положившее конец разведывательной деятельности англичан на западе Европы.

Примерно в то время, когда был арестован Келли, МИ-5 разоблачила еще одного немецкого шпиона, пятидесятишестилетнего второразрядного спортивного обозревателя Дональда Оуэна Реджинальда Адамса, который продал чертежи 114-мм зенитной пушки и другую военную информацию, а также раскрыл четверку русских агентов.

Разоблачение этих агентов было воспринято в Англии как свидетельство превосходства хваленых органов безопасности над любыми шпионами, которых иностранные разведки осмеливались заслать в страну. Но впечатление, которое создавали эти широко рекламируемые успехи, было обманчивым.

В действительности МИ-5, когда-то одна из величайших в мире контрразведывательных организаций, находилась в состоянии упадка. Полковник Верной Келл, славный организатор контршпионажа во времена Первой мировой войны, отметил свое шестидесятисемилетие и был серьезно болен. Организация, которую он создал и возглавлял тридцать лет, была в состоянии застоя, а ее методы работы устарели.

Когда адмирал Канарис провел разбирательство этих трех случаев, выяснилось, что все шесть шпионов провалились не столько благодаря эффективности работы МИ-5, сколько из-за плохой работы их немецких резидентов. Келли работал на мюнстерское отделение, Адамса и вулвичскую четверку вел Ганновер. Канарис осуществил реорганизацию работы абвера. Британское направление было изъято из ведения Мюнстера, Ганновера и других периферийных отделений и перешло в ведение резидентур только Гамбурга и Бремена, чьи эмиссары успешно ускользали от силков МИ-5.

Когда МИ-5 разоблачила кучку абверовских шпионов, у немцев, главным образом на Британских островах, действовали, по моим подсчетам на основании их секретных картотек, 253 агента. Масштаб и качество их агентуры были настолько превосходны, что в письме в штаб ВВС от 25 августа 1938 года Канарис с полным основанием уведомил своих заказчиков, что «большинство британских аэродромов картографировано» и что у абвера собраны надежные сведения, включая карты и фотографии, в том числе и сделанные методом аэросъемки, «всех гаваней, портов, основных ремонтных заводов и нефтехранилищ всей области от Лондона до Гулля». 10 октября он сообщил в тот же штаб, что «рекогносцировка районов Лондона и Гулля также завершена».

Это был непревзойденный с точки зрения составления свода разведданных результат. Он был достигнут всего лишь за два года сбора сведений, благодаря деятельности тех шпионов, которых не смогла раскрыть МИ-5. Долговременный эффект этого обследования был апокалиптическим. На его основе был произведен тщательный выбор стратегических целей, на которые затем в ходе авиационной блицвойны 1940–1941 годов совершались налеты люфтваффе. Именно на основе этих данных были подготовлены авиакарты; были собраны мириады фрагментов, на основе которых немцы составили мозаику своих стратегии и тактики в борьбе с Королевскими ВВС.

В значительной степени все это обеспечил один человек – исполняющий обязанности начальника Аст-Х в Гамбурге капитан Иоахим Бургхардт, ветеран и еще один невоспетый руководитель абвера. Я не думаю даже, что его имя хотя однажды появилось среди миллионов слов, написанных об абвере. Длинноносый, краснолицый, с сиплым голосом, неуклюжий и неопрятный старый моряк, скрытный и склонный к лености, Бургхардт был в предпенсионном возрасте и не имел карьерных амбиций. Он организовывал работу по обеспечению разведданными об Англии так же, как и выполнял все свои другие обязанности, в рутинной, несколько бюрократической манере, но компетентно и безошибочно.

Сильная сторона Бургхардта заключалась не в творческом планировании, а в подборе способных помощников, которым он давал полную свободу действий с ответственностью за свою работу. Таким образом, он возложил на четверых заместителей свои обязанности, или сбор секретной информации. Капитан Вольфганг Липе был кадровым офицером, занимавшимся военной разведкой. Капитан Хильмар Густав Йоханнес (Ганс) Диркс, смуглый, мрачноватый субъект со сломанным носом (результат его схватки с британским разведчиком), лет сорока с лишним, бывший страховой агент, еще до перехода в штат гамбургского отделения был агентом абвера в Брюсселе, где под руководством сначала Бургхардта, а затем капитана Герберта Вихманна занимался военно-морской разведкой. Майор Карл Преториус, специалист в национальной экономике, вел работу по сбору экономической и технической информации и по совместительству был главным вербовщиков агентов в отделении. С капитаном Николаусом Риттером, специалистом по авиационной разведке, мы уже познакомились при рассказе о его весьма выгодной поездке в Соединенные Штаты. Ему помогали доктор Науч, занимавшийся авиационными тактико-техническими данными, и капитан Герман Зандель, он же Генрих Зорау.

В бременском отделении Аст-Х упомянутый ранее организатор немецкого шпионажа в Америке капитан 1-го ранга Эрих Файффер переключился на новую деятельность, рассчитанную на долговременные результаты. Ему помогали два штатских сотрудника, уже давно работавшие на абвер. Первым был С-2115, крупный голубоглазый шатен Йоханнес Бишофф, бывший брокер, чья семейная фирма «Бишофф и компания» имела отделения в Англии и Америке и еще в годы Первой мировой войны использовалась для шпионажа. Вильгельм Ширенбек, один из компаньонов бременской экспортно-импортной фирмы «Лампе унд Ширенбек», начал работать на абвер в 1934 году, еще при Патциге, получив кодовый номер Ф-2346. Мы еще встретим их как руководителей глобальной шпионской сети, известной как ЦХБ и дольше всех других подразделений этого отделения осуществлявшей независимые операции[52].

Эти закаленные бойцы шпионажа создали образцовую самодостаточную шпионскую организацию. Она состояла из двух сетей, каждая из которых была предназначена для различной деятельности – одна состояла из оперативников, добывающих информацию, вторая – из вспомогательных агентов. В первой группе шпионы распределялись на две цепочки – одна для немедленного действия, другая была законсервирована на случай чрезвычайных событий. Первая называлась «цепочка Р», сокращение от Reiseagenten, или подвижные агенты, которые могли въезжать в Англию и выезжать из страны под легальными предлогами, такими, как бизнес или отпуск. Другая называлась «цепочка Ш», Schweigeagenten, спящие агенты, или «кроты». Это были, главным образом, немцы, но в их число входили также британцы и граждане стран, которые, как полагали, будут нейтральными в случае англо-германской войны. В базу организации входили «цепочка У» – резидентуры и почтовые ящики и «цепочка С» – исследователи, вербовщики и курьеры. В дополнение к этому капитан Диркс организовал дополнительную сеть вспомогательных агентов, состоящую из женщин.

В послевоенной литературе о германском шпионаже многое писалось об этой женской группе в качестве иллюстрации как коварства немцев, так и их безразличия к результатам работы. Женщин, как полагали, сотнями устраивали в дома влиятельных англичан: солидных матрон – поварихами, хорошеньких блондинок – горничными; все они, предположительно, проходили подготовку в школах абвера, где их обучали столь различным предметам, как приготовление хорошего английского ростбифа и работа на коротковолновой рации.

Хотя в эти годы сотни немок прибыли в Англию на работу, подавляющее большинство из них были настоящими экономками, поварихами и горничными и ничего общего не имели со шпионажем. В картотеках абвера я нашел лишь незначительное число таких женщин, официально зарегистрированных как агенты, – шесть работали на Бишоффа и четыре – на Диркса и Риттера. Последняя группа включала двух дам средних лет, устроившихся экономками в дома флотских офицеров, живших в пригородах Лондона. Еще одна была поварихой в Манчестере и все свободное время тратила на поиск и вербовку агентов для деятельности в центральных графствах (она фактически и разыскала Джозефа Келли). Последняя была, пожалуй, лучшей в группе, судя по тому, что сумела устроиться в дом первого лорда Адмиралтейства[53].

Создание столь громоздкого шпионского комплекса было трудной задачей. Времени было в обрез, приходилось спешить. Но основа организации была создана к концу 1937 года. Для получения информации были организованы почтовые ящики в Голландии и Бельгии. Пароход «Финкенау» компании «Нептун Ллайн» использовался как курьерское судно, а его капитан Гонориус Хеннинг возглавил группу связников и курьеров. Исследователи и вербовщики были расставлены как в Великобритании, так и на континенте. Можно отметить хотя бы двоих – ветеран флота Чарльз Диггинс работал среди английских матросов, а сицилийский авантюрист Калоджеро Комбатти подбирал перспективных кандидатов в Бельгии и Голландии.

Были завербованы и законсервированы несколько «кротов». Двое из них заняли видное положение в этом сумрачном мире – Артур Джордж Оуэне, экспансивный маленький валлиец, которому на роду было написано стать мастером шпионажа Второй мировой войны, и двадцатидвухлетний уроженец Восточной Пруссии Каспар Хаслингер, действовавший в Тайне, крупном судостроительном центре Нортумберленда. Реальное ядро этой замечательной предвоенной организации состояло из разъездных агентов «цепочки Р».

Капитан Бургхардт[54] начал создание своей сети с обращения к группе перспективных кандидатов, которых он держал в резерве. Еще за два года до этого эксцентричный лондонец тридцати с лишним лет, назвавшийся в письме в абвер капитаном Фоксом Ньюмен-Холлом, предложил свои услуги в качестве шпиона и прислал в Бремен пять донесений, прежде чем ему предложили прекратить свою деятельность до отмены запрета на шпионаж против Англии. Файффер теперь попытался вновь привлечь его, но похоже, что Ньюмен-Холл передумал сотрудничать с немцами, поскольку он не ответил на несколько запросов.

Однако другой «крот» откликнулся сразу. Это был Р.Л. Бренди из Дублина, грузный раздражительный натурализованный ирландец за шестьдесят, работавший на немцев еще в Первую мировую войну, в Personalbogen которого в картотеках абвера были занесены «несколько подрывных операций во вражеских странах». Большой поклонник фюрера, Бренди в марте 1935 года приехал в Гамбург, обратился в Бюро внешней торговли и заявил о своей готовности работать на Третий рейх в любом предложенном ему качестве. Он был переадресован в абвер, где его ждал теплый прием.

Бренди пользовался уважением в своей общине и был личным другом министра обороны Ирландии, он работал инженером-консультантом на нескольких английских заказчиков и регулярно пересекал Ирландское море в связи с частыми командировками в Ливерпуль, Манчестер и Лондон. Было ясно, что у него неплохие возможности для сбора информации о техническом развитии Великобритании. Файффер предложил ему организовать свою собственную ячейку, где он был бы Hauptagent, или главным агентом. Бренди было также предложено оставаться «кротом», пока не снимут запрет на шпионаж.

В 1937 году его вызвали в Бремен, и Файффер предложил ему приступить к активной работе, возглавив автономную группу со своими агентами, связниками и почтовыми ящиками. К несчастью, Бренди скончался вскоре после возвращения в Дублин, и этот амбициозный проект был оставлен. Его вдова Гертруда вызвалась заняться организацией осиротевшей ячейки, но, как выяснилось, была годна лишь на роль связной. Были проведены замены, и ячейку Бренди заменили люди из «цепочки Р».

Все делалось оперативно. Ганс Чирра, один из первых Р-агентов, направленных в Британию, был профессиональным фотографом и работал в судоходной компании «Норт Джёрман Ллойд» в качестве судового фотографа и часто бывал в английских портах. После двух таких плаваний Чирра привез великолепную подборку снимков портовых и военных сооружений. В третье плавание летом 1937 года он отправился снабженным специальным телеобъективом, и пароход «Анкония» специально изменил маршрут, чтобы дать ему возможность посетить Спитхед и сфотографировать во время Недели флота спущенный на воду корабль Королевского ВМФ. В нашем повествовании мы еще расскажем и о других его заданиях в Великобритании.

Поиски новых агентов не прекращались. В конце концов удалось завербовать двух агентов, чьи достижения были столь высоки, а вклад в обеспечение немцев информацией о будущем противнике столь велик, что абвер, не имевший собственных медалей, наградил их почетным рангом Haupt-V-Mann, или «главный агент». Один из них был настолько засекречен, что не имел ни псевдонима, ни даже кодового номера. Он фигурировал в картотеках как Ungenannt, «безымянный», а его досье хранилось в личном сейфе Файффера в Бремене, чтобы сохранить его анонимность даже от доверенных служащих.

Это был тридцатидевятилетний уроженец Померании, скромный, с мягкими манерами, по имени Фриц Блок. После довольно скучной работы в Германии в крупной инженерной фирме он в сентябре 1934 года переехал в Голландию и на скромный капитал в 10 тысяч гульденов открыл швейную фабрику. Его фирма «Н.В. Саблофа», располагавшаяся по адресу Хееренграхт, 168 в Амстердаме, занималась пошивом женской одежды на экспорт, главным образом в Англию. Блок женился на американке, чьи родители жили в Лондоне, что стало идеальным прикрытием для частых поездок в Англию.

Записи в картотеке начинаются с его зачисления в бременское отделение 8 ноября 1937 года. Проверка заняла лишь несколько недель, и еще через два месяца, 15 февраля 1938 года, он был направлен в Лондон. Это было обязательным пробным заданием, и Блоку было поручено, как указал Файффер в своем приказе, «осуществить фотографическую рекогносцировку определенных секретных сооружений».

Блок легко прошел проверку. Результат поездки был великолепным для новичка, он доставил подборку фотографий, схем, карт и текстов, далеко превзошедшую все ожидания Файффера. Он привез фотографии водохранилищ «Король Георг» и «Королева Мария», водонасосных станций в Стейнсе, Сарбитоне, Хэмптоне, Хэнуорте, Нью-Ривер, Хеде и Лейтоне – восьми главных объектов водоснабжения Лондона; электрораспределительной подстанции Лондонского метро и отчет о состоянии пожарной охраны. Вся эта информация была впоследствии нанесена на авиационные тактические карты номер 53 и 54, используемые при налетах люфтваффе в ходе битвы за Британию. В течение 1938 года Блок выезжал в Англию в среднем дважды в месяц, навещая тестя и тещу; он раздобыл неправдоподобное количество разведывательных данных – 130 отдельных отчетов, свыше 400 фотографий, схем и карт, включая снимки таких стратегических целей, как аэродромы в Лондоне, Сандерленде и Уолфорде, верфи в Ньюкасл-апон-Тайн и артиллерийские укрепления вокруг Дувра. Его отчеты включали информацию о неполадках в авиационной промышленности и о задержках в поставках самолетов из США, а также сведения о недавно предпринятых мерах по противодействию авиационным налетам.

Блок использовал свои старые связи, сохранившиеся с тех лет, когда он занимался инженерной работой, с такими крупными компаниями, как АЭГ, «Сименс», «Лоренц» и «Хелиуатт», а его прежний опыт работы главным инженером в «Флоренц и Ирмгард» позволял часто посещать британские порты.

Один из его собственных методов сбора разведывательной информации заслуживает отдельного упоминания. В то время британское правительство выпустило для издателей специальный список «Д» для издателей, где перечислялись определенные оборонные объекты, включая укрепления и оружейные склады, о которых запрещалось упоминать в печати. Через приятеля-репортера с Флит-стрит Блок получил доступ к списку и взял оттуда не только названия этих объектов, но также данные об их расположении и предназначении. Он также раздобыл фотографии некоторых из них. Этот изощренный шпионаж был сопряжен со значительным риском, причем исходящим не со стороны властей, а со стороны обывателей, взбудораженных сенсационными историями о всеохватывающем «нацистском шпионаже» и подозревающих каждого немца[55].

Блок интуитивно чувствовал, как избежать силков этой всеобъемлющей подозрительности. Он вел себя как маленький человек без особых претензий, всецело занятый только своей работой, как в те времена, когда он выполнял инженерные обязанности, так и теперь, когда был поглощен швейным бизнесом. Как сообщал германский консул в Амстердаме в ответ на запрос абвера о Блоке: «Руководство фирмой осуществляется квалифицированно. Блока уважают как хорошего бизнесмена, честно зарабатывающего на жизнь, и, хотя он не обладает значительными средствами, он своевременно оплачивает все свои обязательства».

Как и многие другие хорошие шпионы, Фриц Блок был человеком типа Уолтера Митти, занимавшимся разведкой, чтобы избежать скуки унылой размеренной жизни. Он не был ура-патриотом или убежденным нацистом, но и не работал только ради денег. На протяжении всей его шпионской карьеры абвер платил ему регулярное жалованье в размере всего лишь 300 марок в месяц.

Второй классный агент, Р-2220, был из того же теста.

Фридрих Вильгельм Каулен родился 29 ноября 1915 года в обеспеченной семье предпринимателя в Мюнхен-Гладбахе. Это был худощавый, стройный молодой человек в очках, интеллигентный, чудаковатый, несколько эмоциональный – набор качеств, не очень подходящий для того, чтобы стать первоклассным шпионом. Работая служащим в процветающей фирме своего отца, он увлекался фотографией и коротковолновой радиосвязью и проводил отпуск за границей. Летом 1937 года он посетил Англию, где пешком обошел весь Ланкашир, от северных низин до озера Дистрикт, а затем прошел на запад до Ирландского моря, повсюду щелкая своим «роллейфлексом».

Вернувшись в Германию, он показал снимки своему другу, который предложил продать их кому-нибудь, интересующемуся фотографиями сельской Англии. Вскоре Фредди Каулен появился на одной из явок абвера в Бремене и продемонстрировал свои товары Файфферу, который был поражен, поскольку на нескольких снимках были изображения аэродромов в Хейвуде и Барри, близ Манчестера, о которых немцы ничего не знали.

Файффер предложил Фредди работать на него, но затем возникли препятствия. За несколько лет до этого гестапо запеленговало нелегальный радиопередатчик в Мюнхен-Гладбахе на Альбрехтштрассе, 10, в доме Фредди. Хотя расследование показало, что юноша был лишь безобидным радиолюбителем, гестапо все же не дало разрешения на устройство молодого Каулена в штат абвера.

Тем не менее Файффер продолжал поддерживать с ним контакт и несколько раз посылал его в Англию. Фредди был слишком хорош, чтобы его потерять. У него было подлинное чутье на скрытые аэродромы, отчаянная смелость, чтобы их фотографировать, и удача, чтобы не попадаться при этом. Кроме того, он занимался Западной Англией, тогда как Блок работал на востоке.

В июле 1938 года по настоянию Файффера дело Фредди Каулена вновь было открыто. После длительного расследования с него были сняты все обвинения, гестапо сделало заключение, что «работа на тайном радиопередатчике была детской выходкой увлекающегося и безответственного радиохулигана».

Каулен официально был принят на работу в абвер 9 января 1939 года. Через несколько недель начался зловещий период, названный Канарисом Spannungzeit. Начался кризис, связанный с Данцигом и «польским коридором». Абвер в авангарде вермахта готовился к войне и собирал новейшие данные, необходимые армии и ВВС для завершения разработки военных планов. В то время как сотни агентов шныряли по Польше и Франции, капитан Герберт Вихманн, назначенный руководителем Аст-Х, мобилизовал всех своих полевых агентов и направил их в Англию не для поиска случайной информации, а для сбора точных и сиюминутных сведений.

В этот напряженный период, длившийся до 2 августа, Каулен совершил три поездки, каждая из которых была скрупулезно распланирована. В ходе первой поездки он вновь объехал район Ливерпуля, во второй раз посетил Пемброкшир, а в третий тур он отправился из Блэкпула, оттуда на восток к Бартону, затем на юг, где исследовал округу Манчестера.

3 августа адмирал Канарис объявил военное положение. Таким образом, абвер оказался в состоянии войны за месяц до действительного ее начала. «Кротам» были отправлены условные сигналы, означающие начало активной деятельности. Все агенты, находящиеся в резерве, были вызваны на явки. Полевым агентам были даны их последние предвоенные задания, им следовало собрать новейшие сведения об обороне противника.

В Британии абвер сконцентрировался на объектах ПВО, находящихся на пути бомбардировщиков люфтваффе. Вступил ли в действие таинственный радар? Где расположены зенитные батареи? Есть ли аэростатные заграждения? Агентам было приказано собирать целевую разведывательную информацию, занося на карту любые подозрительные объекты, водохранилища, плотины, аэродромы – все, что могло представлять интерес для ВВС.

За этот месяц Блок и Каулен должны были обследовать каждый ключевой пункт из ранее ими обнаруженных – подобно туристам, возвращающимся в любимые места, они объехали все свои прежние маршруты. Блоку следовало прочесать всю полосу между Лондоном и Ньюкаслом, а его молодой коллега отбыл на запад. По-прежнему путешествуя под своими собственными именами и с подлинными паспортами, они прибыли в Англию 5 августа. Блок приехал из Голландии через Харвич, а Каулен отправился из Дан-Лэре, в Ирландии на пароходе, и высадился в Холихеде. Он начал свою финальную рекогносцировку на следующий день с обследования доков в Ливерпуле.

26 августа он проводил свободное время на набережной и в пабах, слушая разговоры окружающих и пытаясь оценить общественное настроение. В тот же вечер в комнате отеля на Формби-стрит он написал на имя Ханны фон Баллузек в Бремен письмо «дорогой тетушке», стандартное письмо туриста, делящегося своими впечатлениями этих напряженных и полных неопределенности дней. На самом деле это был, как называлось в абвере, Stimmungsbericht, отчет о моральном состоянии противника, для капитана 1-го ранга Файффера, чьим почтовым ящиком и была фрау фон Баллузек. В то время, когда даже Гитлер все еще надеялся, что Британия останется нейтральной, молодой Каулен не питал на этот счет иллюзий. «Мое путешествие закончилось, – писал он своей Liebe Tante Hanna. – Надеюсь, скоро увидимся».

Фриц Блок покинул Англию 28 августа самолетом АБА до Копенгагена, а затем вернулся домой в Амстердам на явку с Файффером, чтобы передать ему финальный отчет и фотографии. Каулен оставался в Англии до 2 сентября, до последней минуты, и отбыл из Холихеда пароходом, отправляющимся в 20.30. В Ирландии он быстро проехал на западное побережье, где его ожидало немецкое судно «Тезей» с мощным передатчиком на борту. Ему так и не удалось воспользоваться рацией. «Тезей» отплыл на рассвете, и всего через шесть часов, когда судно было в заливе Гэлуэй, Каулен услышал по радио, что Великобритания вступила в войну с Германией. Их судно прорывало блокаду с приказом соблюдать радиомолчание.

Через неделю на явке с Файффером Каулен передал ему свой финальный отчет. Это был шедевр сбора разведывательных данных – 98-й отчет за год, в течение которого он провел в Англии девяносто восемь дней.

«С 5 февраля по 2 сентября 1939 года, – писал позднее Файффер в представлении Фредди к Железному кресту, – разведчик Каулен выполнял свою миссию целеустремленно и с большим успехом, разведывая и фотографируя стратегические цели без страха. Благодаря его действиям были обнаружены несколько ранее неизвестных аэродромов ВВС Великобритании. На основании его детальных отчетов стало возможным реконструировать систему ПВО Великобритании, нанести на карты расположение зенитных батарей, аэростатных заграждений и противовоздушных прожекторов в западной части Центральной Англии в районе от Линни-Хед в Пемброкшире до Ланкашира на севере».

Но представление пропало втуне. Фредди Каулен был всего лишь секретным агентом, а только солдаты и матросы, непосредственно принимающие участие в боевых действиях, могли быть награждены Железным крестом[56].

У Канариса была манера вмешиваться только в те дела, которые лично интересовали его. В период плавной эволюции абвера с 1935-го по 1939 год он делал все для развития тех отделов шпионского ведомства, которые «обеспечивали» сухопутные силы и ВВС. В ходе этого процесса Канарис сблизился с полковниками шпионажа и диверсий и оказал им всю необходимую поддержку. Но такой же близости с капитанами отделения М-1, военно-морской разведки, у него не было. Они работали в полном забвении и пренебрежении, находясь в тени столь известных доверенных лиц Канариса, как Пикенброк, Лахузен, Гроскурт и Ханзен, армейских офицеров в штате адмирала-отступника.

К счастью для Канариса, среди руководителей военно-морской разведки у него была пара разумных и компетентных кадровых офицеров, успешно работавших и в состоянии забвения.

Руководителем отделения М-1 с 1935 года был капитан 1-го ранга Герман Мендель, сухощавый, круглолицый лысоватый мужчина, чуть старше пятидесяти. Его заместителем был капитан 2-го ранга Удо фон Бонин, элегантный офицер, в отличие от Менцеля, который выглядел штатским даже в синем парадном флотском мундире.

Поскольку военно-морская политика фюрера не имела столь твердого обоснования и ясных целей, которые были у других военных проектов, а ни одна секретная служба не действует в вакууме, отсутствие четких планов препятствовало развитию военно-морской разведки.

Но даже в этих условиях отделение М-1 на основе собственных средств и своими силами плело шпионскую паутину с использованием командного состава торговых судов для сбора информации. Это делалось медленно и незаметно, и в конечном итоге весь торговый флот Германии превратился в орудие абвера. Это была так называемая ДК-группа (сокращение от Dampfer-Kapitanen, или шкиперы торгового флота). Она состояла из шкиперов, старших или первых помощников капитанов или радистов, служащих на судах компаний «Гамбургско-Американской линии», «Норт Джёрман Ллойд», «Нептун», «Ганза», «Арго» и «Левант», а также многих других меньших по размеру судоходных компаний. Они были официально причислены к абверу и занесены в списки агентов с псевдонимами и кодовыми номерами.

Наиболее замечательной и самой важной была организованная капитаном Менцелем операция с целью заполнить пробелы в сведениях его отдела о береговой линии Британии. К середине 1939 года было уже слишком поздно (и слишком опасно перед лицом усиления мер безопасности) засылать агентов в английские порты или военно-морские базы для сбора новейших сведений о портовых сооружениях. На ДК-группу легла задача по сбору информации о портах, кораблях и сооружениях, которые через несколько недель стали целями налетов люфтваффе и атак подводного флота.

Трое ДК-агентов особенно отличились на этом этапе действий. В результате нескольких плаваний в английские порты в первые восемь месяцев 1939 года капитан Киршенлор и капитан Шмидт доставили подробные карты портов Гринвич, Даденхем, Грейвсенд, Перфлит, Плимут, Суонси, Барри, а также схемы всех портовых сооружений в устье Темзы. Их отчеты включали в себя новейшую топографическую и гидрографическую информацию, детальное описание портовых сооружений и того, что они назвали «портовыми укреплениями», а также полный учет кораблей в порту. Интеллигентный и энергичный Киршенлор, начинавший с работы «наблюдателя», зашел даже дальше сбора чисто военно-морской информации. В каждом рейсе он находил время на посещение пабов, где прислушивался к частным разговорам, а также устраивал общие беседы как со знакомыми, так и с незнакомыми людьми. Затем он доставлял так называемые Stimmungsberichte, или обзоры морального состояния и настроений простых англичан в эти напряженные дни накануне войны.

Капитан Франц был третьим из этой элитной группы. Поскольку он действовал в Средиземном море и был приписан к Триесту в Италии, абвер получал от него сведения, добытые в плаваниях в такие ключевые стратегические пункты, как Александрия в Египте и Ла-Валлетта на Мальте – главные базы британского флота в Средиземноморье. Он получил инструкции следовать как можно ближе к военно-морским соединениям и наблюдать за их тактическими учениями, перехватывая их радиосвязь.

Таким образом, ДК-агенты собрали разведданные обо всей британской береговой полосе от Керкуолла на Оркнейских островах до Пензанса в Уэльсе у мыса Лендс-Энд, а также о средиземноморском флоте Великобритании.

Сама же инициатива составления отчетов обо всем увиденном принадлежала не им, а руководству отделения М-1, организовавшему разветвленную Befragungsdienst (службу опроса), где специально обученные офицеры опрашивали ДК-агентов, получая и обрабатывая имеющиеся у них сведения. Центры этой службы опроса находились в немецких портах на Северном и Балтийском морях, а также и за рубежом. В Антверпене большая группа опроса работала под руководством капитана Карла Мора, старого моряка, ставшего одним из резидентов абвера в Бельгии. В голландской группе все сотрудники абвера, за исключением одного, были голландцами[57].

Помимо ДК-агентов капитан Менцель отправлял на некоторые из судов торгового флота специально подготовленных кадровых агентов со специальными заданиями. Когда штаб ВМФ заинтересовался островом Уайт, он поместил на пароход «Шарнхорст» своего кадрового шпиона, фотографа средних лет, который вернулся из рейса с детальным отчетом о своих наблюдениях и с фотографиями «береговых оборонительных сооружений» в Каусе, известном месте отдыха яхтсменов, и в Райде. На обратном пути он сделал и несколько снимков в Портсмуте.

Два агента были направлены в устье Клайда. На борту одного из торговых судов, совершавшего рейсы в Портсмут, находился радист, прослушивавший радиопереговоры британских ВМС. Благодаря его работе была составлена подробная картина радиокоммуникаций флота в период мобилизационной готовности. Еще один агент на торговом судне, специально направленном в Англию, вернулся с отчетом о плавбазе флота в Харидже. Одно из наиболее продуктивных плаваний секретного агента было предпринято на судне компании «Арго». Он доставил схему защитных сооружений против атак подводного флота в устье форта и детальные отчеты о портах Лёвен, Букхафен, Дунфермлин и Мусселбург.

После войны гросс-адмирал Дёниц раскритиковал всю эту деятельность, заявив в своих мемуарах, что «разведслужба адмирала Канариса… не предоставила командованию подводного флота ни грана полезных разведывательных данных». Это уничтожающее обвинение было явно ложным, и его корни лежали в начале тридцатых годов, когда Дёниц неблагополучно служил под началом Канариса.

ДК-группа конечно же была не единственным и не основным разведывательным источником германского ВМФ. Но вопреки категорическому заявлению Дёница, многие, если не все ее отчеты поступали в огромную базу данных, в целом используемую штабом ВМС. Особенно командование подводным флотом очень скоро стало использовать эти данные при планировании операций в ходе войны.

Она пришла в Англию в 11.00, ясным солнечным воскресным днем 3 сентября 1939 года, когда затих перезвон колоколов в лондонских церквах. Премьер-министр Невилл Чемберлен медленно, твердым голосом объявил по радио: «Я говорю с вами из зала Совета министров на Даунинг-стрит, десять. Наша страна находится в состоянии войны с Германией».