Послесловие

Книга «Хетты» принадлежит перу английского ученого, проф. Оливера Р. Герни, широко известного хеттолога и ассириолога, автора целого ряда работ в области истории и культуры древней Передней Азии. В их числе переводы важных памятников литературы («Хеттские молитвы, Мурсили II», вавилонская поэма «Ниппурский бедняк»), книги «Некоторые аспекты хеттской религии», «География хеттского государства» (совместно с проф. Дж. Гэрстенгом), главы «Хеттское царство», «Анатолия» в коллективных трудах и множество других исследований. Автор принимал участие в археологических раскопках, в частности городища Султантепе в Турции.

Книга «Хетты» впервые была опубликована в 1952 г. Впоследствии она многократно, с незначительными дополнениями, переиздавалась в Англии (последнее издание вышло в 1980 г.); в 1969 и 1981 гг. в переводе на немецкий язык работа О. Герни была издана в ГДР.

Секрет популярности книги О. Герни, видимо, кроется прежде всего в том, что она написана компетентно и в то же время довольно увлекательно. Изложение определенных концепций сочетается в ней с переводами, подробными описаниями содержания первоисточников, многие из которых составляют «золотой фонд» хеттологии (хеттские законы, «Законодательство» Хаттусили I и др.). В работе освещаются самые разные стороны хеттской цивилизации: история, право, религия, искусство, литература хеттского государства, государственный и общественный строй хеттов, военное дело и многое другое. Тем самым книга одновременно удовлетворяет интересы широкого читателя и специалистов.

Вместе с тем следует иметь в виду, что, например, картина государственного и общественного строя, социально — экономических отношений хеттов, воссоздаваемая О. Герни, основана на теории о феодальном характере хеттского общества. Влияние этой последней ощущается и в трактовке содержания ряда текстов, представленных на страницах книги. Эти положения и трактовки О. Герни не совпадают с теми, которые разделяют многие отечественные специалисты (см. ниже).

Кроме того, за годы, прошедшие со времени первого издания книги, сделано много открытий в области хеттологии, введены в научный оборот новые документы, выдвинуты интересные гипотезы. Они, конечно, вносят коррективы в материалы и выводы книги О. Герни.

К числу наиболее значительных научных достижений относится открытие в Сирии Эблы, города — государства второй половины III тыс. до н. э., хотя ранее считалось, что цивилизация возникла здесь только во II тыс. до н. э. Это открытие заставляет по-новому подойти к истории этнической ситуации в Сирии III тыс. до н. э., к истории сложения цивилизации в Малой Азии.

Важным событием в науке стало открытие в 70–х годах архива хеттского административного центра — города Тапигги. В архиве города Тапигги, обнаруженного турецкими археологами под насыпью Машат — Хююка, вблизи современного города Зиле (вилайет Токат), найдено около 200 клинописных табличек. По числу найденных текстов архив Машат — Хююка сильно уступает богазкёйским архивам (в которых обнаружены тысячи табличек). Однако в новом архиве широко представлен малоизвестный тип текстов — письма — инструкции хеттского государя должностным лицам Тапигги и некоторые другие важные документы. Большой интерес представляют архитектура дворца Тапигги, а также найденные здесь оттиски печатей с именами Тудхалии II и его жены, Суппилулиумы I, образцы импортной микенской посуды и многое другое.

Историю хеттского государства ныне принято делить не на два периода, как это сделано в книге О. Герни, а на три: древнехеттское (1650–1500 гг. до н. э.), среднехеттское (1500–1400 гг. до н. э.) и новохеттское (1400–1200 гг. до н. э.) царства.

В новом свете предстает история хурритов, проблема генетических связей хурритского и хаттского языков. Согласно одной из точек зрения, хурриты были автохтонами Армянского нагорья, Северной Сирии, Северной Месопотамии и Загросских гор (между Месопотамией и Ираном) или занимали эти области с III тыс. до н. э. Самый древний клинописный хурритский текст относится ко второй половине III тыс. до н. э. Именно хурриты и хатты, как считает И. М. Дьяконов, создали в Малой Азии такие города — государства, как Пурусханда, Амкува, Куссара, Хаттуса, Вахшушана, Самуха и др. Уже первые цари хеттского государства в своей борьбе за Северную Сирию сталкивались здесь, в частности, с хурритами; восточные и центральные области страны Хатти в древнехеттский период подвергались разорительным вторжениям хурритов с Армянского нагорья и из Северной Сирии. При хеттском царе Хантили хурриты даже захватили и казнили хеттскую царицу вместе с ее сыновьями.

Существенные результаты в решении проблемы внешних связей хурритского и хаттского языков достигнуты в новейших исследованиях советских ученых. В недавно вышедшей за рубежом совместной работе И. М. Дьяконова и С. А. Старостина (Diakonoff I.M., Starostin S.A. Hurro — Urartianas an Eastern Caucasian Language. — Munchener Studien zur Sprachwissenschhaft. Beiheft. N.F., 12, 1986) обосновывается вывод о принадлежности хуррито — урартских языков к восточнокавказским языкам (к ним относятся дагестанские и чечено — ингушские языки).

В работах В. В. Иванова, опубликованных за последние годы (Иванов В. В. Об отношении хаттско — хетского строительного ритуала (в свете данных внешнего сравнения). Текст: семантика и структура. М., 1983, с. 5–36: он же. Об отношении хаттского языка к северо-западно кавказским. — Древняя Анатолия. М., 1985, с. 25–59), содержатся итоги исследования проблемы генетического родства хаттского с западнокавказскими языками (в эту группу входят абхазо — абазинские, адыгские и убыхский языки, которые вместе с восточнокавказскими языками составляют единую семью языков). По оценкам автора, результаты исследования «делают гипотезу в целом доказанной при необходимости уяснения большого числа деталей в будущем» (Иванов В. В. Об отношении хаттского…, с. 39).

В связи с историей взаимоотношений Хатти с Аласией (Кипр) значительный интерес представляют сведения хеттских текстов о военных походах царей страны Хатти на Аласию. Этот остров был занят Тудхалией IV; в руки хеттского правителя попали царь Ала — сии, его жены, сыновья. Тудхалия увез с собой в Хатти в качестве добычи серебро, золото и пленных, а Аласию обложил данью. Следующий поход на Аласию состоялся при Суппилулиуме II. Последний захватил в море и сжег корабли Аласии, которые, видимо, препятствовали высадке хеттского десанта. Затем он взял верх и в битве на самом острове. После одного из этих походов был заключен мирный договор Хатти с Аласией.

Эти и многие другие новые факты и выводы, в том числе и те результаты, которые содержатся в недавних исследованиях самого О. Герни, стали достоянием науки много лет спустя после выхода в свет книги и оттого не могли быть учтены в ней. Тем не менее это вполне репрезентативный труд, обобщающий результаты, накопленные зарубежной наукой за определенный период ее развития; воссоздаваемая автором картина истории и культуры хеттов сохраняет в целом свое значение и в наши дни. Поэтому мы не будем подробно останавливаться на всех не охваченных в книге моментах и сосредоточим внимание на некоторых результатах научных поисков, касающихся главным образом проблем хеттского государственного строя, социально — экономических отношений.

Работа О. Герни открывается кратким введением, в котором автор рассказывает об истории открытия хеттов. Наука XIX — начала XX в. располагала лишь достаточно скудными и малоинформативными данными о хеттах, встречающимися в Библии, в египетских иероглифических текстах, в клинописных табличках на аккадском языке из дипломатического архива Телль — эль — Амарны, в анналах ассирийских царей, а также иероглифическими надписями и памятниками искусства из Северной Сирии и Анатолии. История этих ранних открытий более подробно, чем в работе О. Герни, изложена в научно — популярных книгах К. Керама и В. Замаровского, переведенных на русский язык в 60–е годы (см. список работ, прилагаемых в конце книги).

Событием огромного значения стало обнаружение архивов хеттских царей в столице государства Хаттусе. Архивы, подобные тем, что были обнаружены в хеттской столице, существовали и в других центрах цивилизаций Передней Азии. Характерные для таких архивов способы хранения, учета текстов (и в том числе специальные глиняные или деревянные полки для табличек, каталоги, содержавшие перечни текстов, и т. п.), сложившиеся в глубочайшей древности, во многом напоминают те, что применяются в библиотеках и в наши дни. Некоторое представление о древних архивах дают, в частности, описания архива из Эблы: «В главном архиве квадратные документы среднего размера стояли в вертикальном положении горизонтальными рядами параллельно стенам, а маленькие круглые таблички, видимо, хранились в корзинах на полу или в горизонтальном положении на верхней полке. Находившиеся в главном архиве квадратные таблички, расположенные вертикальными рядами, были установлены таким образом, чтобы столбцы текста оказались в горизонтальном положении, а лицевая сторона всех без исключения табличек была обращена вперед: это позволяло тут же на месте быстро получить справку. В малом архиве таблички первоначально были уложены на две прикрепленные к стене полки, вероятно деревянные или глиняные, следы от которых хорошо видны на штукатурке. В наружном вестибюле больше всего табличек было в северных углах помещения рядом с небольшой скамейкой из сырцового кирпича и на самой скамейке, которая, видимо, использовалась одновременно как сиденье и как место, куда клали принадлежности для письма. В этом же помещении мы нашли несколько обломков костяных стилей, заостренных с одного конца, с помощью которых, вероятно, подготавливали таблички к записи текста, а также маленький ромбовидный стеатитовый инструмент, уже отполированный и готовый к употреблению, который, несомненно, служил для стирания ошибочных строк или столбцов с табличек …архивные материалы царского дворца — это не коллекция оставшихся от далекого прошлого старинных документов, которые хранятся, но уже никого не интересуют, а документация, которой пользуются повседневно» (Маттиэ П. Царский дворец G в Эбле и протосирийские архитектурные традиции. — Древняя Эбла: Раскопки в Сирии. М., 1985, с. 39–40).

Несмотря на всю значимость самого факта выявления хеттских архивов, подлинным открытием хеттов стала дешифровка хеттских клинописных табличек, осуществленная выдающимся чешским востоковедом Б. Грозным. Именно выход в свет первых публикаций Б. Грозного (в 1915–1917 гг.), по существу, стал днем рождения хеттологии как специальной отрасли науки о древнем Востоке; 70 лет отделяют нас от этой знаменательной даты.

На страницах книги О. Герни очень скупо оценены заслуги Б. Грозного перед мировой наукой. Хотя у Б. Грозного встречаются и неоправданные толкования фактов хеттского языка, в его работах впервые были установлены многие основные признаки принадлежности хеттского языка к индоевропейским. Это открытие придало мощный импульс развитию сравнительно — исторического индоевропейского языкознания.

Сравнение данных хеттского языка, письменные памятники которого датируются II тыс. до н. э., с более поздними письменными свидетельствами других родственных индоевропейских языков позволило осветить многие языковедческие проблемы и заглянуть в глубь истории и культуры индоевропейцев. Вместе с тем трудами Б. Грозного и других ученых была воссоздана история хеттской цивилизации, одной из крупнейших цивилизаций древнего Востока, сыгравшей важную роль в мировой истории.

Следует отметить, что открытия западноевропейских исследователей XIX — начала XX в. в области истории хеттов привлекли к себе внимание и научной общественности России. Одной из первых публикаций на эту тему был краткий очерк И. Троицкого (Троицкий И. Г. Результаты исследований о хеттских памятниках, добытые в западноевропейской литературе. СПб., 1887; он же. Критический обзор главнейших систем по дешифровке и объяснению хеттских надписей. СПб., 1893). Многие аспекты хеттской проблематики освещались в ранней статье выдающегося русского востоковеда Б. А. Тураева (Тураев Б. А. К истории хеттского вопроса. — ЗКОРАО. 1901, т. XII, вып. 3/4). Была переведена на русский книга одного из первооткрывателей памятников хеттской культуры — А. Г. Сейса (Сайс А. Г. Хетты или история забытого царства. М., 1902).

О значительном интересе к открытиям, связанным с историей хеттов, свидетельствует и одна из рукописей Н. Я. Марра, хранящаяся в Ленинградском отделении Архива АН СССР (ф. 800, оп. 1, № 374). Эта рукопись содержит подробные выписки транслитераций клинописных текстов и комментария к ним из работы И. Кнудтсона, посвященной так называемым «арцавским» письмам (см. об этих текстах в книге О. Герни).

Разными путями попали в Россию и некоторые памятники хеттской культуры. К их числу относятся барельефы, печати, статуэтки и клинописные документы. Одни из самых интересных среди этих памятников хеттской культуры — письменные тексты (всего 14 фрагментов из собрания Н. П. Лихачева в Государственном Эрмитаже) — впервые были введены в научный оборот талантливым ассириологом В. К. Шилейко (Шилейко В. К. Фрагмент из Богазкёя в собрании Н. П. Лихачева — З ЗВОРАО. 1921, т. 25, с. 77–82; Богазкёйские фрагменты в собрании Н. П. Лихачева. — ИРАИМК. 1925, т. IV, с. 318–324) еще в 20–е годы. В их числе фрагмент аккадской версии договора Хаттусили III с Рамсесом II, описания хеттских празднеств и др. Эти публикации В. К. Шилейко были первыми специальными работами в области хеттологии в СССР. И сегодня, много лет спустя, нельзя не удивляться переводам хеттских текстов В. К. Шилейко. Трудно поверить в то, что они выполнены тогда, когда хеттология, по существу, делала свои первые шаги. Более того, как отмечал сам В. К. Шилейко, ему было доступно всего лишь несколько работ зарубежных исследователей, посвященных дешифровке хеттского языка.

За годы, прошедшие со времени публикации этих первых исследований в области хеттологии в нашей стране, советскими учеными созданы многие основополагающие работы; хеттологические исследования ведутся в научных центрах Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Еревана и других городов (См.: Гиоргадзе Г. Г. Хеттология в СССР. — ВДИ, 1980, № 1. с. 113–124).

После краткого введения О. Герни обращается к описанию некоторых важных этапов истории Малой Азии. Одна из самых загадочных страниц этой истории — отрезок времени, который именуется автором как «древнейший период».

Наука еще не располагает точными сведениями о том, когда именно появились в Анатолии первые раннегосударственные образования. Раскопки ряда малоазийских поселений второй половины III тыс. до н. э. (Алишар, Аладжа — Хююк и др.) показывают, что процесс социальной дифференциации этих обществ достиг значительного уровня; они, вероятно, находились на стадии сложения ранней государственности. Однако ни в самой Анатолии, ни за ее пределами в соседних областях древнего Востока, где к тому времени уже процветали древние государства (в Месопотамии, в Сирии), пока еще не найдены прямые письменные свидетельства того, что в Анатолии второй половины III тыс. до н. э существовали ранние города — государства.

Поэтому представляют особый интерес несколько текстов аккадской литературы, касающихся истории Аккада времен династии Саргона Древнего. Однако эти тексты, в отличие от подлинных исторических документов, обычно написанных от имени конкретных исторических лиц, представляют собой определенный жанр литературы. Это значит, что они составлены значительно позже того периода, о котором они повествуют; «материал» их почерпнут как из подлинных исторических документов, так и, вероятно, из устных преданий. В силу этого достоверность многих канувших в лету событий, описываемых в подобных текстах аккадской литературы, часто ставится под сомнение исследователями. Так обстоит дело, в том числе и в книге О. Герни, с интерпретацией аккадских текстов, которые включают в себя изложение ряда событий, связанных, в частности, с историей Анатолии (некоторые из этих текстов дошли до нас и в переводах на хеттский язык).

В одном из таких текстов, легенде «Царь Битвы», повествуется о том, как к Саргону Древнему (2316–2261 гг. до н. э.) явились купцы с жалобой на какие-то притеснения, чинимые им в малоазиатском городе Бурушхаттуме (хеттское название его — Пурусханда), видимо, местными властями этого города; представитель купцов как будто предлагал Саргону и его воинам определенную плату за поход в Пурусханду. Содержание текста позволяет также предположить, что планируемый поход состоялся и, возможно, был успешным.

Название малоазиатского города Пурусханда упомянуто и в другом литературном тексте, стилизованном под царскую надпись. Из этой «Царской надписи (бога) Мардука», в частности, следует, что Мардук установил свой трон в «стране Хатти» (т. е. в Малой Азии); он оставался там в течение 24 лет и следил за торговыми связями между Хатти и Вавилоном. Впоследствии наступили какие-то неблагополучные времена, в результате которых торговые связи, видимо, были прерваны.

Еще более любопытная информация об Анатолии содержится в литературном тексте, стилизованном под царскую надпись царя На — рам — Суэна (2236–2200 гг. до н. э.). Этот текст известен нам как бы в двух версиях. Одна из них изложена в табличке, составленной на аккадском языке, а другая — на хеттском языке. В аккадской версии речь идет о том, что на страну напал враг (видимо, какие-то племена — умман — манда) и его жертвой стали многие города и страны, в том числе Пурусханда. В союзе с этим врагом как будто находились 17 царей. Эти же события, вероятно, отражены и в хеттской версии. Однако, в отличие от аккадского «оригинала», в хеттской версии внимание сосредоточено на описании военной победы Нарам — Суэна, одержанной над коалицией из 17 царей. В их числе упомянуты правители Малой Азии: Памба — царь Хатти и Ципани — царь Канеса. Оба названия этих малоазиатских пунктов хорошо известны из документов II тыс. до н. э. Хатти — название города (откуда и название «страны Хатти»), впоследствии ставшего столицей хеттского государства; Каниш (хеттское Канес, Неса) — наименование крупного торгового центра, открытого археологами в Кюльтепе (вблизи турецкого города Кайсери). Локализация многих других «стран» коалиции во многом неясна. Возможно, что часть их связана с соседними с Анатолией областями Северной Сирии.

Проблема достоверности сведений, сообщаемых вышеупомянутыми текстами, пока еще не может быть окончательно решена наукой. Тем не менее часть исследователей склонна считать, что эти свидетельства имеют под собой фактическую основу. В частности, вполне вероятно, что раннегосударственные центры существовали в Малой Азии уже во времена царей Аккада и аккадские купцы вели в Анатолии свои торговые операции.

Такой вывод становится все более вероятным в свете замечательных открытий, сделанных в Эбле. Этот древний город — государство был найден итальянской археологической экспедицией под руководством Паоло Маттиэ в 55 км к югу от Алеппо. Раскопки в Телль — Мардихе (таково название холма, под которым была найдена Эбла) были начаты в 1964 г., но лишь в 1968 г. исследователям стало ясно, что обнаружили Эблу. И наконец, в 1974–1975 гг. были найдены государственные архивы, более 17 тыс. глиняных табличек.

Начавшиеся исследования этого огромного корпуса документов уже позволили показать, что существенным источником процветания Эблы — крупного культурного и политического центра древней Сирии — была торговля. Благодаря выгодному географическому положению Эбла могла контролировать торговые пути, связывающие многие области Ближнего Востока; ряд товаров, производившихся в самой Эбле, предназначался для обменной торговли. Торговые связи Эблы — через посреднические звенья — простирались на тысячи километров. Связи Эблы с Египтом, вероятно, осуществлялись через Библ; в эблаитских документах упоминаются значительные количества лазурита (месторождения которого известны в Афганистане), олова, использовавшегося для сплава с медью и поступавшего из месторождений на востоке Передней Азии.

В эблаитских текстах пока не обнаружены названия городов Анатолии, с которыми поддерживались бы торговые или иные связи Эблы. Тем не менее ряд косвенных данных позволяет предположить, что регулярные связи между ними и через Эблу с другими областями Восточного Средиземноморья и Египта в действительности должны были иметь место. Прежде всего следует учесть то, что обменные связи между Анатолией и Сирией существовали уже на заре цивилизации. В последующие периоды истории они, видимо, могли упрочиться. Так, именно Малая Азия могла быть основным поставщиком серебра, которое через Сирию привозилось, в частности, в период Древнего царства в Египет; видимо, из Анатолии поступала в Египет и часть меди, использовавшейся металлургами этой страны. В эблаитских документах перечисляются значительные количества серебра и меди (в виде металла и различных изделий), источником которых, вероятно, служили месторождения этого металла в Малой Азии.

В текстах из Эблы перечисляются многие пункты Северной Сирии и Месопотамии, располагавшиеся вблизи границ Малой Азии: Каркемиш, Харран, Уршу, Хашшу, Хахха (позднее в этих и более южных областях осуществлялись важные военные предприятия древнехеттских (согласно гипотезе П. Маттиэ, полное разрушение Эблы, произошедшее незадолго до 1600 г. до н. э., может быть связано с походом древнехеттского царя Мурсили I в Верхнюю Сирию: Маттиэ П. Введение. Раскопки Эблы 1964–1982 гг.: Итоги и перспективы. — Древняя Эбла: Раскопки в Сирии. М., 1985, с. 7), а впоследствии и новохеттских царей; в конечном счете ряд этих областей был включен в состав хеттского государства).

Если учесть, что эблаитские тексты свидетельствуют о наличии международных обменных связей в III тыс. до н. э., осуществлявшихся через посредство купцов и связывавших многие культурные центры Ближнего Востока (в том числе города, располагавшиеся вблизи границ Анатолии), то нет ничего невероятного в том, что в орбиту этих связей могли быть вовлечены и области Анатолии, где к тому времени уже сложились ранние города — государства (как можно предположить на основе текстов, повествующих о Саргоне и Нарам — Суэне). Торговля, несомненно, явилась существенным катализатором многих социально — экономических процессов, протекавших в Малой Азии в тот период.

Косвенным подтверждением достоверности данных аккадских текстов о военных предприятиях Саргона и Нарам — Суэна в Анатолии и соответственно о наличии там ранних городов — государств могут быть и сообщения этих царей о походах в Эблу; предполагается, что именно Нарам — Суэн разрушил Эблу и уничтожил эблаитское царство при его последнем царе Ибби — Зикире (см.: Дьяконов И. М. Значение Эблы для истории и языкознания. — Древняя Эбла: Раскопки в Сирии. М., 1985, с. 335). Не исключено, что события, относящиеся к Анатолии, с одной стороны, и Эбле — с другой, каким-то образом взаимосвязаны (тем более что Нарам — Суэн боролся против коалиции из 17 царей, в которую входили и правители городов — государств, в частности Сирии).

Вывод о существовании городов — государств в Малой Азии III тыс. до н. э. хорошо согласуется и с результатами анализа текстов («каппадокийских табличек»), которые происходят с территории самой Анатолии. Это деловые документы и письма, выявленные в торговых центрах Малой Азии, существовавших здесь в XIX–XVIII вв. до н. э. Они составлены клинописью на староассирийском (ашшурском, по названию города Ашшура на Тигре) диалекте аккадского языка. Анализ этих документов показывает, что деятельность торговцев контролировалась правителями местных анатолийских городов — государств. Иноземные купцы выплачивали последним определенную пошлину за право торговли. Правители малоазиатских городов пользовались преимущественным правом покупки товара.

Города — государства Анатолии этого периода имели достаточно развитую политическую структуру. Известны обозначения многих должностных лиц «дворов» местных правителей, в том числе такие, как «стольник», «виночерпий», «военачальник» и др., а также титулов «великих» (сановников) городской общины («главный над кузнецами», «главный над переводчиками» и др.). Если города — государства Малой Азии XIX–XVIII вв. до н. э. представляли собой довольно развитые политические структуры, то вероятно, что становление этих царств должно было произойти задолго до образования ашшурских торговых центров в Малой Азии.

Обращает на себя внимание и то, что среди иноземных торговцев представлены не только ашшурцы (восточные семиты). Здесь было много выходцев из северосирийских областей, населенных, в частности, народами, говорившими на западносемитских диалектах; западносемитские (аморейские) слова содержатся в лексике архивов Каниша.(см.: Янковская Н. Б. Клинописные тексты из Кюльтепе в собраниях СССР: Письма и документы торгового объединения в Малой Азии XIX в. до н. э. М„1968, с. 15) Аморейские купцы Северной Сирии, видимо, были не первыми торговцами, проторившими пути в Анатолию. Как и ашшурские купцы, возможно сменившие аккадских, они, вероятно, следовали в Анатолию по торговым маршрутам эблаитских купцов III тыс. до н э.

Этот последний вывод представляется небезосновательным еще и потому, что в одном деловом документе торговцев сообщается о прибытии в Малую Азию множества иблайцев (iblai) с целью приобретения меди. Как отмечала Н. Б. Янковская, эти купцы, прибывшие, видимо, целым караваном, представляли не сборище частных лиц, а торговую организацию (так как они пользовались льготным тарифом при покупке товара). Наименование местности, откуда прибыли эти торговцы, очевидно, связано с названием г. Эбла (в хеттских текстах, как и обычно в клинописных документах из других архивов, в форме ibla). Иначе говоря, купцы, происходившие из Эблы, вели торговые операции с Малой Азией и в начале II тыс. до н. э.

Наряду с ашшурскими, аморейскими торговцами, активную роль в деятельности торговых центров играли местные купцы: хатты, хетты, лувийцы. Среди купцов были и торговцы — хурриты, происходившие как из городов Северной Сирии, Северной Месопотамии, так и, вероятно, из Малой Азии.

В Анатолию иноземные купцы везли ткани, хитоны; но главными статьями торговли были металлы: восточные участники торговли поставляли олово, а западные — медь. Особый интерес проявляли иноземные торговцы к другому дефицитному металлу; он стоил в 40 раз дороже серебра и в 5–8 раз дороже золота. Как установлено в исследованиях последних лет, этим металлом было железо (ср. о нем ниже). Вывоз железа за пределы Анатолии, видимо, был запрещен. Именно этим обстоятельством могут быть объяснены неоднократные случаи контрабандного вывоза железа, описанные в текстах.

Торговля обеспечивалась с помощью караванов, доставлявших товары на вьючных животных (дамасских ослах). Караваны двигались небольшими переходами; известно около 120 названий пунктов на пути через Северную Месопотамию, Северную Сирию и по восточной части Малой Азии.

Особая значимость архивов торговых центров заключается и в том, что они содержат непосредственные свидетельства этнической ситуации в Анатолии в период существования купеческих центров. Хеттские, лувийские, хаттские и хурритские имена засвидетельствованы и среди имен торговцев и других участников сделок. Более того, в лексике деловых документов купцов встречаются слова, заимствованные из хеттского и хурритского языков. Эти и некоторые другие факты говорят о том, что местное население составляли народы, говорившие на языках хетто — лувийской (иначе «анатолийской») группы индоевропейской семьи языков: хеттском, лувийском, а также палайском. Хетты занимали главным образом центральную часть Малой Азии, лувийцы — юг и юго — запад; палайский был распространен на северо — востоке Анатолии (к числу «анатолийских языков» относятся также диалект лувийского клинописного — «иероглифический лувийский», надписи на котором датируются в основном X–VIII вв. до н. э., и поздние языки Малой Азии: лидийский, ликийский и, возможно, карийский).

О времени появления в Малой Азии народов, говоривших на хетто — лувийских языках, мало что известно. Согласно одной из точек зрения, носители этой группы языков мигрировали в Малую Азию в самом конце III тыс. до н. э. (через Балканы или через Кавказ); сторонники этого мнения исходят из предположения, что так называемая индоевропейская прародина может быть локализована в Северном Причерноморье или на Балканах. Сравнительно недавно Т. В. Гамкрелидзе и В. В. Ивановым выдвинута теория, согласно которой первоначальной областью распространения общеиндоевропейского языка являлась Передняя Азия, в частности на стыке юго — восточной части Малой Азии и Северной Месопотамии, примерно в сфере распространения халафской археологической культуры V тыс. до н. э. Соответственно делается вывод, что носители анатолийских языков являются не пришлым, а местным населением Анатолии (предполагается незначительное смещение их из восточных районов Малой Азии в центральные и западные ее области).

Среди местного населения были также хетты (или хатти), которые в III тыс. до н. э., как, вероятно, и значительно раньше, занимали области на севере и северо — востоке Малой Азии в излучине реки Кызыл — Ирмак (античный Галис). Первоначальная область расселения этого народа могла охватывать и районы южнее Галиса.

Юго — Восток, юг, а также, видимо, и юго — запад Анатолии в это время были заселены хурритами.

Проникновение носителей хетто — лувийских языков в среду неиндоевропейского местного населения Анатолии происходило не путем завоевания, как считает, в частности, О. Герни, а в результате постепенного просачивания нового этнического элемента. Причем хетты и палайцы осели в областях, занятых главным образом хеттами, а лувийцы — среди хурритов. Если учесть то обстоятельство, что в различных сферах хеттской и палайской культур обнаруживается сильное влияние культуры хатти (ср. о хатти ниже), то, как считает часть исследователей, речь должна идти о том, что взаимодействие этноса хатти, с одной стороны, и хеттов и палайцев — с другой, продолжалось в течение длительного периода; в ходу были как хаттский, так и хеттский и палайский. Впоследствии хаттский стал выходить из употребления и разговорным языком, во всяком случае части хатти, стали хеттский и палайский языки.

Прекращение деятельности международных торговых центров в Малой Азии привело и к исчезновению письменных текстов, важнейшего источника информации об истории Анатолии. Они появляются почти 150 лет спустя, когда на значительной части Малой Азии уже сложилось древнехеттское государство.

Единственный письменный текст, который позволяет приподнять завесу над событиями, развернувшимися в период последней фазы существования купеческих центров, является «Текст Анитты». Исследованию этого текста посвящены монография и большое число статей, часть которых появилась в свет в последние 10–20 лет. Тем не менее на многие вопросы, возникающие в связи с этим документом, все еще нет окончательного ответа (и в том числе на вопрос, поставленный в книге О. Герни: на каком языке — аккадском или хеттском — первоначально был составлен «Текст Анитты»). Следует, однако, добавить, что нам известны не только поздние, но и древние копии «Текста Анитты»; язык этого документа древнехеттский.

Если не принимать крайнюю точку зрения, согласно которой «Текст Анитты» является поздней литературной компиляцией, то один из важных выводов, который может быть сделан на его основании, заключается в том, что в период последней фазы существования торговых центров в Анатолии резко активизировалась борьба правителей городов — государств за политическое лидерство. Эти междоусобные войны могли стать одной из причин прекращения деятельности международных торговых центров. Вместе с тем борьба правителей малоазийских царств в конечном счете привела и к объединению значительной части Малой Азии и образованию хеттского государства.

В работе О. Герни высказывается сомнение в исторической достоверности сведений «Текста Анитты» о том, что принесенные Анитты правителем Пурусханды скипетр и трон были сделаны из железа. За последние годы достигнуты важные результаты в исследовании истории производства и применения железа в Малой Азии в III–II тыс. до н. э. Комплексный анализ проблемы древнейшей истории железа, осуществленный впервые в работах В. В. Иванова (Иванов В. В. История славянских и балканских названий металлов. М., 1983), использование археологических, текстологических и лингвистических данных позволили выявить определенную область Евразии и конкретную культуру, в которой был открыт способ получения железа из руды.

Исследуя проблему древнейшей истории железа, В. В. Иванов опирался на новейшие выводы археологии, касающиеся путей эволюции отдельных ремесел. Эти результаты говорят о длительном сохранении нераздельности древнего слияния металлургии с другими видами деятельности, которые только позднее дифференцируются, становясь отдельными ремеслами (гончарное производство, ювелирное дело, стеклодувный промысел) или областями знания (ранняя химия, из которой вырастает алхимия, и связанные с ней системы знаков). По этому пути эволюции шло и становление металлургии железа. Предполагается, что первоначально окислы железа могли использоваться гончарами в качестве красящего вещества, от примеси которого зависит цвет глины. При керамическом производстве или производстве меди и бронзы железо уже очень рано стали получать в качестве шлаков — побочных продуктов такого производства. Впоследствии была осознана самостоятельная значимость этих отходов. Для определения области, в которой этот ценностный сдвиг мог произойти раньше всего, существенное значение имели данные археологии, говорящие о том, что в Малой Азии, в частности в Аладжа — Хююке и Алишаре (в отличие от некоторых других областей древнего Востока, в которых найдены ранние образцы предметов из железа), в погребениях встречаются изделия как из метеоритного, так и из рудничного железа; они датируются XXI в. до н. э.

Эти данные археологии соотносятся со свидетельствами текстов малоазиатских торговых центров и хеттских клинописных табличек. Наименование дефицитного металла — акк. аmutu, неоднократно упоминаемого в «каппадокийских табличках», как установлено, было названием железа; сбыт этого металла строго контролировался правителями городов — государств. Новую главу истории производства и широкого применения железа открывают перед нами хеттские клинописные тексты (ср. ниже).

Связать воедино свидетельства археологии и текстологии удалось благодаря лингвистическому анализу названий для железа. Как установлено В. В. Ивановым, хаттское название этого металла hарwаlki — (наряду с технологией выплавки железа) было перенято хеттами и через посредство хеттского (или непосредственно из языка хатти) проникло в хурритский и в западные (левантийские) диалекты аккадского языка. Хаттское название железа распространилось в целом ряде других языков Евразии (греческий, славянские, литовский, тибетский, древнекитайский, тайские и др.). В то же время хаттский термин обнаруживает тождество с кавказским (праабхазо — адыгским) названием этого металла, реконструированным на основе данных убыхского, адыгейского и кабардинского языков.(см.: Старостин С. А. Об одном миграционном термине: еще раз о названии «железа» в языках Евразии. — Вторая всесоюзная школа молодых востоковедов (Тбилиси, октябрь 1982 г.). Тезисы. Т. II. Языкознание. Литературоведение. М., 1982, с. 112–113) (что представляет интерес и в свете упомянутой выше теории о генетической принадлежности языка хатти).

Как свидетельствуют данные клинописных текстов из архивов Богазкёя, составленных на хеттском и хаттском языках, в культуре хатти железо воспринималось как металл, имеющий символическую ценность. С этой особенностью культуры хатти связана и практика использования кусков железа и изделий из него в ритуалах; в молитвах хатти порой воспевалось железо (или изделия из него). Из этого металла хатты изготовляли как небольшие (в частности, гвозди), так и крупные предметы, и в том числе атрибуты власти священного царя.

Символическая значимость железа и изготовленных из него предметов, под влиянием культуры хаттов, сохранялась и в хеттской культуре. Еще одним свидетельством влияния хатти на культуру хеттов, не только в плане производства железа, но и металлургии в целом, является хаттское имя бога — кузнеца — Хасамил (откуда соответствующее хеттское наименование этого бога — Хасамили).

Вместе с тем в истории хеттского государства отмечается определенная эволюция практики использования железа. Наиболее детально данные хеттских текстов относительно производства и применения железа изучены в работах Я. Зигеловой (Siegelova J. Gewinnung und Verarbeitung von Eisen im hethitischen Reich im 2. Jahrtausend v. u. Z. — Annals of the Naprstek — Museum, 12. Prague, 1984, с. 71–168) и Г. Г. Гиоргадзе (Гиоргадзе Г. Г. Производство и применение железа в Центральной Анатолии по данным хеттских клинописных текстов. — Древний Восток: Этнокультурные связи. М., 1987). В этих исследованиях, выполненных независимо друг от друга, показано, что значительная часть изделий хеттских железных дел мастеров производилась из рудничного железа. Оно именуется в источниках термином «железо». Наряду с обычным (рудничным) железом довольно широко применялось метеоритное железо, называвшееся «черным», «небесным» или даже «черным небесным» железом. По своей крепости оно, вероятно, превосходило обычное рудничное железо. Эти физические свойства метеоритного железа связаны с тем, что в нем обычно содержится 5—10 % никеля.

Кроме того, хеттские мастера производили так называемое «железо очага», которое, как считает Г. Г. Гиоргадзе, видимо, стоило дороже, чем обычное железо. Но более всего ценилось «хорошее/чистое» железо, которое Г. Г. Гиоргадзе вслед за В. В. Ивановым считает сталью. Предполагается, что «хорошее/чистое» железо изготовлялось из науглероженных пластин, образующихся в процессе восстановления железа в сыродутной печи.

Одним из косвенных свидетельств высокого качества железа, изготовлявшегося в Хатти, может служить характерное для целого ряда хеттских документов (в том числе текстов, составленных в древнехеттский период) фигуральное выражение «слова табарны, великого царя из железа», т. е. железо рассматривалось как самый крепкий из всех металлов, известных хеттам.

Секрет производства железа и в особенности стали хранился в тайне малоазиатскими мастерами, и другим народам Ближнего Востока он не был известен. О роли Хатти как центра, осуществлявшего монополию на производство и торговлю этим металлом, указывает не только письмо Хаттусили III (см. в книге О. Герни), но и письмо хеттского должностного лица Цуланну, посланное префекту Угарита. В начале этого письма сообщается о конкретном случае, когда Цуланну, откликнувшись на просьбу своего угаритского адресата, выслал ему «клинок из железа».

Из железа хеттские кузнецы производили широкий ассортимент изделий. Так, в различных хеттских клинописных текстах перечисляются следующие изделия из железа: знаки царской власти: три типа трона, скипетр, калмус (посох, напоминающий авгурский), жезл, копье; символы, использовавшиеся в ритуале и культе: шарики (и кусочки) из железа, модельки яблок, языков, неба, земли, модельки кораблей, дверей, алтари, различные виды сосудов, гвозди, подставки для статуэток, статуэтки, обычно выполненные в виде фигурок, изображающих мужчину или женщину, животных или просто палицу (булаву). Эти статуэтки, рассматривавшиеся как воплощение определенного божества, почитавшегося в том или ином городе царства Хатти, могли снабжаться определенными атрибутами: копьем или другим символом в руке, животным, на котором покоилась фигурка; эту композицию могли дополнять изготовленные из железа фигурки птиц (орла), лунарные и солярные диски.

Из железа изготовлялись различные украшения: кольца (для ношения на руке и на ноге), серьги, нагрудные украшения. Но особенно существенно то, что из железа делались и предметы хозяйственного, бытового назначения и оружие: «длинные сосуды», ножи, молоты, серпы, кинжалы (и в особенности железные лезвия), мечи, копья, топоры, палицы (булавы) и т. п.

Вес и размеры некоторых железных изделий, упомянутых в текстах, говорят о том, что железо в Хатти производилось в значительных количествах и использовалось для производства как небольших, так и крупных предметов. Так, в текстах перечисляются изделия весом от 1 сикля (11,75 г.) или нескольких сиклей до «источника» из железа (видимо, нечто вроде емкости для воды, служившей в качестве основания для статуэтки) весом 90 мин, т. е. 45 кг 450 г. (если считать, что хеттская мина равна 505 г.) или 42 кг 300 г. (если, по другим данным, вес хеттской мины 470 г.). Возможно, что одним из самых массивных железных изделий хеттских мастеров являлся сакральный трон; в ритуалах на священном престоле часто совместно восседали два человека — царь и царица.

В других хеттских текстах упоминаются также железные слитки (куски) весом от нескольких сиклей до 1–3 и больше мин весом. Порой речь идет о десятках железных гвоздей (9, 12, 30 и т. п.), о 60 железных основаниях для статуэток, о 16 копьях, 81 «длинном сосуде», о железных клинках (от 1 до 56 и даже 4400 лезвиях кинжалов, возможно, также из железа). Высота некоторых изделий из железа, в частности статуэток, колеблется от 1/2 пяди до 3 пядей.

Очевидно, что письменные тексты содержат более обширную информацию об истории железа в Хатти в сравнении с данными археологии (археологами найдены лишь отдельные экземпляры железных изделий, в текстах же упоминаются десятки и даже сотни предметов; значительно шире в текстах и ассортимент изделий из железа). Вместе с тем воссоздаваемая на основе клинописных документов картина имеет и определенные пробелы, обусловленные характером текстологического материала. Сравнительно мало известно древнехеттских документов; лишь в последние годы наметились успехи в определении корпуса текстов среднехеттского периода. Основную массу документов составляют тексты, датируемые новохеттским периодом. Соответственно при исследовании этого текстологического материала неизбежно складывается впечатление о широком производстве и применении железа в Хатти лишь в новохеттский период. Не исключая возможности того, что на рубеже среднехеттского и новохеттского периодов начался новый этап металлургии железа в Хатти можно надеяться, что в будущем на основе новых методов датировки текстов, будет воссоздана достаточно репрезентативная картина производства и применения железа в хеттском государстве в каждый из трех важнейших периодов его истории.

Вторая глава книги О. Герни посвящена государственному и общественному строю хеттов.

В этой части работы автор, в частности, касается вопроса о возможном существовании у хеттов практики утверждения избранника на престол и соответственно вопроса о наличии специального органа, «собрания», на котором решался этот и целый ряд других вопросов.

Затронутая О. Герни проблема очень сложна и дискутируется почти столько лет, сколько существует сама хеттология; многие ее аспекты еще окончательно не решены. Вместе с тем нам представляется, что наиболее убедительная картина истории хеттского собрания воссоздана в работе, вышедшей у нас в стране 30 лет назад (Иванов В. В. Происхождение и история хеттского термина panku — «собрание». — ВДИ, 1957, № 4; 1958, № 1; ср. также панкусе: Довгяло Г. И. К. истории возникновения государства. Минск, 1968, с. 12–68). Первоначально хеттский социальный институт панкус («собрание») представлял собой собрание членов определенной группы (вначале рода, а затем и больших общественных единиц), имевшее юридические и религиозные функции. В период Древнего царства в «собрание» входили высшие сановники (родственники и свойственники царя) и воины (часть свободного населения страны Хатти). Панкус, имел широкие полномочия: он утверждал наследника на престол; царь должен был испрашивать мнение панкуса в случае чьих — либо провинностей, речей преступного характера и прегрешений перед божеством; «собрание» имело право судить высших должностных лиц — представителей царского рода, а также самого царя в случае его покушения на жизнь ближайших родственников.

Наибольшим наказанием для родственников царя было нечто вроде почетной ссылки: им выделялись дворцы, земли, скот и предоставлялась возможность пользоваться всеми благами. При хеттском царе Телепину был введен новый закон, по которому сам царь отвечал головой за убийство брата или сестры.

О функционировании панкуса отчетливо свидетельствует «Законодательство» Хаттусили I. Впоследствии, в период многочисленных дворцовых переворотов, его не собирали. Панкус был вновь возрожден при Телепину, о чем свидетельствует «указ» этого царя. Этим актом Телепину стремился положить конец убийствам членов царского рода. Собирался ли панкус в среднехеттский период, мы не знаем. В период Нового царства термин панкус не встречается в исторических, политических и юридических документах. Это объясняется тем, что в результате социально — экономического развития хеттского государства характер власти царя изменился. Панкус продолжал фигурировать в новохеттский период лишь в религиозных текстах, обозначая совокупность участвовавших в обряде.

В исследованиях последнего времени высказывается мнение о том, что термин панкус, возможно, является синонимом хеттского слова тулия. Это последнее употребляется для обозначения «собрания» богов, «собрания» определенных должностных лиц, созываемых царем, а также в качестве инстанции, в которой вершился суд (в частности, в отношении лиц, виновных в покушении на жизнь царя). Причем, в отличие от панкуса, тулия упоминается как в древне и среднехеттских, так и в новохеттских документах. Если панкус и тулия — синонимы, то можно было бы считать, что хеттский социальный институт «собрание» существовал почти на всем протяжении истории хеттского государства. Однако более вероятна другая возможность. Хеттское тулия могло быть обозначением не «собрания», а более узкого круга лиц — царского совета, полномочия которого, видимо, отличались от тех, что имелись у панкуса.

Характерной чертой хеттского государственного строя является и то, что в функциях хеттского царя (как и в функциях многих высших должностных лиц аппарата управления) прослеживается тесная взаимосвязь типов деятельности. Царь имел важные экономические, правовые, военные и культово — религиозные функции. В сознании носителей хеттской культуры все эти виды деятельности, вероятно, расценивались как взаимосвязанные аспекты целостной функции царя по «управлению» коллективом. В этом сказывается историко — культурная обусловленность понятия «управление», несовпадение позиций древнего и современного человека (ср. в этой связи реконструкцию представлений, характерных для древнеиндийской культуры: Романов В. Н. Древнеиндийские представления о царе и царстве. — ВДИ. 1978, № 4, с. 26–33).

Одним из наиболее важных аспектов этой функции царя была культово — религиозная деятельность. Особая значимость ее была связана, в частности, с тем, что царь рассматривался в качестве священного символа плодородия.

Сакрализация власти царя у хеттов вряд ли сложилась в поздний период истории хеттского государства. Наиболее вероятно, что представления о царе как о священном символе коллектива были унаследованы хеттами из культуры хаттов. Такой вывод становится все более очевидным по мере существенного углубления наших знаний в области истории культуры народов древней Малой Азии.

Благодаря тесному взаимодействию с хаттами хетты переняли у последних целый ряд элементов социальной организации. К их числу относятся титулы нескольких категорий хеттских придворных. Эти хаттские обозначения должностных лиц лишь в некоторых, очень редких случаях были заменены соответствующими им хеттскими эквивалентами, как, например, титул «чашника» (того, кто дает царю пить). Вместе с обозначениями придворных и заимствованными у хатти наименованиями священнослужителей были переняты также титулы царя (табарна), царицы (таваннана) и царевича (тухканти). Иначе говоря, титулатура, свойственная социальной организации хатти, легла в основу системы должностей хеттского двора.

Однако дело не ограничилось заимствованием титулатуры. Были переняты также некоторые атрибуты царской власти. К их числу относятся, в частности, особый вид копья, посох — кривулина. Непременной деталью хеттского царского костюма, видимо, являлся и особый вид мягкой обуви, с загнутым вверх носком — чувяки хаттского образца. Важнейшим из всех заимствованных атрибутов власти был ритуальный трон, хеттское название которого халмасуитта происходит от хаттского слова, имеющего значение «то, на чем сидят». Сакральный престол предстает в хеттской культуре, следующей и в этом культуре хатти, не только как царское сиденье, но и одновременно как божество.

Из культуры хатти унаследованы многие описания обрядов и другие тексты, в которых подчеркивается священный характер власти хеттского царя. В этих текстах царь изображается как наместник бога Грозы, как воплощение этого божества. Царь предстает в них как священный символ, периодическое «обновление» которого рассматривалось как необходимое условие плодородия страны и благополучия коллектива.

Священный характер власти хеттского царя отчетливо выявляется при исследовании ритуальных функций царя в хеттском обществе. Эти функции царя, в частности, были связаны с двумя важнейшими празднествами года: весенним ритуалом антахшум (по названию цветущего весной луковичного растения) и осенним нунта — риясха (букв, «спешка»). Эти празднества происходили в форме объезда царем и царицей наиболее важных, в частности в культовом отношении, городов Центральной и Северо — Восточной Анатолии. На легкой повозке или на колеснице царь и царица следовали из города в город и повсюду приносили жертвы богам.

Эти поездки царя и царицы по случаю празднеств антахшум и нунтариясха восходят к древнему обычаю объезда территории страны. Они, возможно, отчасти продолжали раннюю традицию, существовавшую в среде хаттского населения Анатолии. Объезды страны, по-видимому, представляли собой целостное социальное явление. Они связаны с подтверждением прав царя на владение территорией царства. Одновременно своими поездками по территории царь имитировал «движение» солнца по небосклону (выступая в функции солнца) и воспроизводил «рождение» нового сезона (смену одного времени года другим).

В связи с этой функцией царя в ритуалах объезда территории привлекает к себе внимание то, что поездки по стране совершались дважды в год (весной и осенью) и что у хеттских царей, видимо, существовали две основные резиденции (летняя — в столице Хаттусе и зимняя — в городе Амкуве). Смена резиденций могла быть обусловлена климатическими условиями Анатолии (на юге, в Амкуве, зима была мягче, чем в Хаттусе). Однако, если учесть то, что в хеттской культуре в целом еще продолжала сохраняться древняя практика деления года на два сезона (время холода, зимы и время тепла, света, урожая), можно высказать гипотезу, что объезды страны царем — воплощением солнца соотносились с двумя сезонами года (отправными точками которых могли быть летнее и зимнее солнцестояние или весеннее и осеннее равноденствие); с этими периодами года могли быть связаны и переезды царя из одной резиденции в другую.

Вместе с тем объезды территории страны в хеттской традиции имели и важное экономическое значение.

Древний институт объезда страны, в котором тесно связаны или составляют единое целое его символические и социальные аспекты, существовал в целом ряде обществ древности и средневековья; он засвидетельствован в традиционных обществах XVIII–XIX вв.

С влиянием хаттской социальной организации, возможно, связано и соотношение царя и царицы в хеттском обществе. Кроме ряда фактов, свидетельствующих, согласно О. Герни, о независимом положении царицы, можно привести и некоторые дополнительные свидетельства. Так, известно, что конфликт, подобный тому, что произошел между царицей — таваннаной и Мурсили II, имел место в период Древнего царства между Хаттусили I и его сестрой — таваннаной. Вследствие этого конфликта сын таваннаны был лишен прав на престол. Вместо него наследником был назван Мурсили I.

Хеттские царицы имели свои дворы и персональные владения; существовал специальный штат «придворных царицы». Царица могла самостоятельно вести судебные дела; об одном из таких дел говорится в судебном протоколе, упомянутом в книге О. Герни. Не исключено, однако, что царица могла выступать в роли главного судьи в тех случаях, когда дело касалось имущества, принадлежавшего самой царице.

Одним из источников имущества царицы, видимо, могла быть специальная дань, шедшая в ее пользу. Перечень такой дани, присланной из города Амкувы, содержится в одном из хеттских текстов. Это свидетельство хеттского документа напоминает обычай, существовавший, в частности, в государстве Конго. Цари Конго брали женщин правящего дома определенной провинции. Население этой провинции выплачивало особый налог в пользу царицы, который шел на содержание штата придворных.

Эти и многие другие данные хеттских текстов относительно функций и статуса царя и царицы объясняются некоторыми исследователями гипотезой, по которой соотношение царя и царицы в хеттском обществе представляет собой пережиток дуальной системы власти. Поскольку речь идет об очевидном архаизме, представляется существенным то, что, согласно ранним текстам («каппадокийским табличкам»), высокий статус как царя, так и царицы — явление, характерное для ряда малоазиатских городов — государств XIX в. до н. э.

В этих городах — государствах царицы совместно с царями участвовали в решении внутригосударственных вопросов. Совместно с «главой лестницы» (заместителем главного судьи) царицы вершили суд; они могли осуществлять важные мероприятия и единолично. Основываясь на этих и многих других данных «каппадокийских табличек», часть исследователей склонна считать, что эти царицы являлись титулованными соправительницами царей в городах — государствах Малой Азии.

Соотношение царей и цариц в хеттском обществе и в ранних городах — государствах Анатолии, возможно, следует рассматривать как наследие хаттской социальной организации, в которой, вероятно, царь и царица представляли собой двух соправителей, царствовавших одновременно.

Важная специфика выявляется и в социально — экономическом строе хеттского общества. В работах зарубежных исследователей хеттское общество обычно определяется как феодальное. В соответствии с этой концепцией трактуются на страницах книги О. Герни, в частности, вопросы землевладения и соответствующих форм зависимости.

Многие советские исследователи придерживаются теории о рабовладельческом характере социально — экономического строя хеттского общества. Однако часть специалистов считает, что существующие типологические классификации («феодальный», «рабовладельческий») не учитывают многих специфических черт хеттского общества.

Картина землевладения и связанных с ней форм зависимости в хеттском обществе, воссоздаваемая в работах советских ученых, отличается от той, что представлена в книге О. Герни. В них, в частности, отмечается, что, подобно другим обществам древнего Востока, земли в Хатти были поделены на общинные (частные), дворцовые и храмовые. Общинные земли, видимо, находились в собственности территориальных (соседских) общин. Эти земли обрабатывались в основном трудом членов семей общинников.

В отличие от этого сектора, дворцовые и храмовые земли находились в распоряжении государственной власти. На этих землях существовало множество государственных хозяйств (о структуре этих хозяйств и формах зависимости в хеттском обществе см.: Гиоргадзе Г. Г. Очерки по социально — экономической истории хеттского государства: О непосредственных производителях в хеттском обществе. Тб., 1973), так называемых «домов» (ведомств): «дома дворца», «дома царя», «дома царицы», «дома богов» (т. е. храмы), «каменные дома» (т. е. храмы, посвященные заупокойному культу) и т. п. Крупные владения включали в себя мелкие «дома» (хозяйства). Эти индивидуальные хозяйства обычно состояли из жилого дома и подсобных (хозяйственных) строений, земельного участка, садов, огородов и т. п. Основную массу владельцев и тружеников «домов» составляли лица, относившиеся к классу зависимых (неполноправных) людей; наряду с ними в хозяйствах часто трудились и рабы.

Одним из источников пополнения рабочей силы этих индивидуальных хозяйств, созданных на государственных землях, на землях крупных землевладельцев, были войны. Население завоеванных хеттской армией стран, так называемых арнувала (букв, «тот, кто должен быть уведен (в плен)»), насильственно депортировалось в Хатти и использовалось главным образом в сельскохозяйственном производстве. Люди арнувала, поселенные на государственных землях, обычно наделялись необходимыми средствами производства: земельным участком, тягловой силой, мелким рогатым скотом, семенами и т. п. В течение трех лет с момента поселения люди арнувала были освобождены от несения повинностей.

Известны два вида повинностей, связанных с пользованием государственной землей. Одна из них (хет. саххан), по-видимому, представляла собой натуральную повинность (поставки скота, продуктов питания); другая повинность (хет. луцци) была связана с исполнением работ на полях (вспашка, сев и т. п.); примерно половину рабочего времени пользователь государственной земли трудился на предоставленном ему поле, а другую половину он проводил за обработкой государственной земли. На основании данных хеттских текстов делается вывод о том, что в государственном секторе имели место два типа экономических отношений: отношения рабовладельческого характера и отношения нерабовладельческого — крепостнического типа.

Эта картина землевладения и связанная с ней система эксплуатации существовали в Хатти, видимо, уже в древнехеттский период. Вместе с тем в некоторых хеттских документах можно обнаружить указания на ту стадию развития хеттского общества, когда пользование землей могло не связываться с исполнением повинностей. В этой связи представляет особый интерес ст. 47 а хеттских законов. В древней редакции этой статьи говорится: «Если кто-нибудь имеет поля как дар царя, (то) он не должен нести службу. Царь возьмет со стола хлеб и даст ему». Поздний вариант ст. 47 а гласит: «Если кто-нибудь имеет поле как дар царя, (то) он должен нести службу. Если же царь освободит его, (то) он не должен нести службу». Известен и еще один поздний вариант той же статьи: «Если кто-нибудь имеет поле как дар царя, (то) он должен нести службу, связанную с владением этим полем. Если его освободят по приказу дворца, (то) он не должен нести службу».

В ст. 47 а, во-первых, бросается в глаза то, что действие ее распространяется не на какое-то конкретное лицо или категорию лиц. Она относится к любому лицу, получившему в дар от царя землю. Во-вторых, в древней редакции статьи отсутствует указание «прежде», т. е. отраженное в ней правило действовало в момент составления кодекса. В-третьих, этот древний закон впоследствии, согласно поздним редакциям статьи, был изменен. Пользование государственной землей автоматически влекло за собой повинности в пользу государства. Свобода от несения повинностей могла быть установлена только по специальному царскому указу.

Отраженная в ст. 47 тенденция обнаруживается и в некоторых других статьях хеттских законов. В этих последних перечисляется целый ряд категорий лиц, которые первоначально не исполняли повинностей; впоследствии часть их была лишена древних свобод:

50. «У людей священного звания, которые имеют обрядовую власть в городах Нерик, [Аринна] и Циплаида, и у жрецов во всех городах дома свободны, но люди их наследственной доли должны (нести) службу. Когда в городе Аринна наступает 11–й месяц, тот, в воротах чьего дома виднеется вечнозеленое дерево, свободен от повинностей»;

51. «Прежде дом того, кто становился ткачом в городе Аринна, был свободным (от повинностей) (и) люди его (наследственной) доли и его люди (люди его дома) были свободны. Теперь же (только) его собственный дом свободен, а люди его (наследственной) доли и его люди (люди его дома) должны нести повинности. В городе Ципланда то же самое»;

54. «Прежде воины манда, воины сала, воины городов Тамалки, Хатра, Цальпа, Тасхиния, Хемува, лучники, плотники, конюшие и их люди карухала не исполняли повинностей»;

55. «Когда сыновья страны Хатти — люди, несущие повинность, пришли и стали просить отца царя, они говорили (ему): «Никто не платит за нас платы, и нас отвергают, (говоря): Вы (всего лишь) люди, несущие повинность». (Тогда) отец царя на совет (пришел) и объявил о следующем решении, скрепленном печатью: «Идите, вы должны быть такими же, как ваши товарищи».

Сравнивая содержание ст. 47 а и ст. 50, 51, 54, 55, можно сделать два вывода. во-первых, хотя в ст. 47 а речь идет о земле, полученной в дар от царя кем-либо, а в ст. 50, 51, 54, 55 — о конкретных категориях лиц, пользовавшихся прежде или продолжавших пользоваться древними свободами, одна из них (ст. 47 а) может рассматриваться как общее правило, другие (ст. 50, 51, 54, 55) — как некоторые конкретные случаи действия данной правовой нормы. Этому тезису не может противоречить то, что ст. 47 а определенно касается вопроса о дарственной земле, в то время как характер земельных владений жрецов и других категорий лиц, упомянутых в ст. 50, 51, 54, 55, в документе не отражен. Поскольку в обоих случаях речь идет о свободе от несения государственных повинностей, естественно считать, что во всех параграфах имеются в виду лица, пользовавшиеся государственной землей (дворцовой и храмовой). Косвенным подтверждением настоящего тезиса может служить то, что все статьи размещены в кодексе, по существу, друг за другом. Это обстоятельство вряд ли случайно и скорее всего указывает на то, что имела место систематизация статей, касающихся единой темы — землевладения.

Во-вторых, содержание статей, как было уже отмечено исследователями, определенно свидетельствует о том, что в хеттском обществе имела место характерная тенденция к ограничению круга лиц, не исполнявших те или иные повинности в пользу государства. Вместе с тем, поскольку предполагается, что у хеттов «свободным человеком» считался тот, кто не нес повинностей в пользу дворца, храмов, крупных землевладельцев (в отличие от «несвободного», исполнявшего их), можно говорить о том, что в перечисленных выше статьях кодекса мы имеем свидетельства ограничения круга «свободных людей», превращения их в людей зависимых, неполноправных.

Вполне вероятно, что в этих статьях кодекса перечислены далеко не все категории лиц, считавшиеся «прежде», т. е. в ранний период истории хеттского государства (если считать, что дошедшая до нас древняя редакция законов была составлена при Телепину или даже при Хаттусили I), свободными людьми. Такая гипотеза вполне допустима, в частности, потому, что, как известно, хеттский свод законов носит казуальный характер и не охватывает всех сторон общественной жизни (хотя в судебной практике могли рассматриваться и такие дела, которые не нашли отражения в кодексе). В действительности из других хеттских документов известно, что по распоряжению царя (дворца) от повинностей в пользу государства освобождались храмы, посвященные заупокойному культу хеттских царей, храм бога Пирвы («скалистый дом бога Пирвы») и, видимо, другие схожие хозяйства. Сама практика предоставления подобных свобод, если сравнить ее с содержанием статей кодекса, может рассматриваться как реминисценция древней нормы, которая лишь позднее была ограничена благодаря изменению характера власти царя.

Возникает вполне естественный вопрос: на какой почве покоились взаимоотношения царя с подданными, если владение государственной землей не связывалось с определенными повинностями в пользу дворца? Ответ на этот вопрос, видимо, следует искать в том, что в недрах хеттского общества — в его экономике, политических институтах, культуре — сохранялись явления доклассового общества. Они во многом определяли специфику нового общественно — экономического строя, сосуществовали в нем с нарождавшимися формами этого строя.

В связи с ролью явлений доклассового общества в хеттской культуре в целом особый интерес представляет древний институт «взаимных услуг». Этот институт лежал в основе взаимоотношений членов доклассового коллектива друг с другом, взаимоотношений между коллективами. Он мог включать обмен брачными партнерами, жертвоприношениями, взаимными визитами, обмен материальными дарами и т. п. По своей форме обмен носил добровольный характер, но по существу был обязательным, так как в обществе действовало правило обязательного возмещения услуг.

Аналогичная система связей могла складываться между членами коллектива и представителями родовой знати. В частности, участие предводителя (вождя) в общественно необходимом мероприятии, от которого зависело благополучие всего коллектива, могло расцениваться в качестве функции, которая влечет за собой ответную услугу со стороны других членов коллектива. Одним из способов достижения престижа предводителя (вождя) служили пиры, дарения, предоставлявшиеся последним другим членам коллектива. Экономические отношения являлись неразрывной частью единой системы взаимных услуг.

Прямые параллели между системой социальных связей, существовавшей в доклассовом обществе и обществе типа хеттского, очевидно, необоснованны. В то же время целый ряд фактов показывает, что в основе многих явлений хеттской культуры лежали, по сути дела, те же самые представления, что и у первобытных народов.

При анализе этих фактов следует учитывать существенную особенность хеттской культуры. Засвидетельствованные в ней виды деятельности и соответствующие экономические, политические, юридические, религиозные установления тесно связаны друг с другом. Так, например, хозяйственная деятельность была сопряжена с многочисленными обрядами, осуществление которых расценивалось как необходимое условие успешности той или иной работы. Управление страной включало в себя исполнение определенных ритуальных функций. Многие нормы, регулировавшие экономические отношения между царем и коллективом, между членами коллектива, основывались на принципах, прямо не связанных с экономикой (в современном смысле этого понятия). Многие хеттские тексты, имеющие литературное значение, обнаруживают тесное единство с ритуалами; они составляли его словесную программу. Полностью религиозный характер носило хеттское искусство; иначе говоря, литература и искусство еще не стали вполне специализированными видами деятельности, решающими собственно эстетические задачи.

Относительная нерасчлененность социальной практики скорее всего свидетельствует о том, что специализация видов деятельности и соответствующих установлений происходила путем их дифференциации из единой, целостной системы.

Эта закономерность ощущается и в ст. 47 а хеттских законов. Эта статья завершается фразой: «Царь возьмет со стола хлеб и даст ему». Содержание последней, видимо, состоит в том, что дарение земли стоит в одном ряду с выдачей хлеба с царского стола. Сопоставление дарения земли с выдачей хлеба в хеттском тексте совершенно справедливо сравнивалось Э. А. Менабде с данными средневекового документа периода сельджуков. Халиф Багдада, находившийся в вассальной зависимости от сюзерена, получил от него землю в «кормление», и это дарение было оформлено как выдача «куска хлеба».

Хеттская формула о выдаче хлеба с царского стола обнаруживает очевидное совпадение с церемонией, представленной в целом ряде описаний хеттских ритуалов. «Царь берет хлеб со стола», — говорится в одном из таких текстов (КОВ XX, 96, IV, 10–11). Содержание другого документа позволяет расширить представления об интересующей нас церемонии: «Царь и царица стоя пьют из сосуда (в честь) бога [Грозы] военного лагеря. Люди города Канеса поют, (а) кравчий дает царю 1 хлеб; царь разламывает (хлеб) и кладет его на свой стол. И господам (сановникам) дают пить» (КВо XV, 36, III, 3–6). В обоих текстах речь идет о так называемом «столе царя», который фигурирует в большинстве описаний ритуалов. Подобные столы порой устанавливались и для многих других участников церемоний; пищей с этих столов кормили богов и участников обряда. Причем в ряде текстов уточняется, что кормления участников ритуала совершал сам царь: «Царь стоя в руки господ (сановников) дает пить» (КВо XIX, 128, VI, 14–16). Схожая церемония воспроизводилась и в другом ритуале, в котором «кравчий» черпал вино из золотого сосуда, установленного на царском сакральном троне, и подавал царю. Царь же «в руки давал пить» целому ряду высших должностных лиц государства (КОВ X, 13, IV, 9—28).

О содержании процедуры «кормления» участников обряда (высшего слоя знати) напоминает и фраза текста, бесспорно унаследованного из традиции хатти: «Хлеб лабарны, царя, мы едим, и воду его мы пьем. И (ритуально) чистое вино из золотого сосуда мы попиваем» (КЧВ XXXVI, 110, 5–7). Отголоски той же процедуры ощущаются и в древнем «Законодательстве» Хаттусили I, в котором этот царь советовал своему преемнику на престоле Мурсили I: «Ешь хлеб и пей воду».

Совпадение правовой формулы о выдаче хлеба с царского стола и конкретной процедуры, возможно, объясняется тем, что правовые и ритуальные установления развивались путем дифференциации из единой целостной системы. Первоначальные связи их могут быть обнаружены благодаря тому, что в ритуале сохранялись и воспроизводились архаичные формы социальных отношений.

Упомянутая ритуальная процедура и соответствующая ей формула свидетельствуют о существовании у царя функции по «кормлению» (в широком смысле, т. е. предоставление еды, земли, а также другие материальные дары) членов коллектива. Эта функция в конечном счете покоится на представлениях, которые лежали и в основе института «обмена услугами».

О функции хеттского царя, связанной с «кормлением» членов коллектива, свидетельствуют и древнехеттские наставления, напоминающие схожие тексты из традиций целого ряда народов древнего Востока (из Месопотамии, Египта и Индии). В этих хеттских наставлениях предписывается проявлять заботу о подданных: «3атем ты их помажь (маслом) и вложи в руку хлеб. Смотри за больным и дай ему хлеб (и) воду. Когда его жара донимает, ты его в тени укрой, если его холод одолевает, ты его укрой в тепле. Пусть подданные царя не мрут от истощения».

Известны и новохеттские копии этих древних наставлений: «Смотри за (больным, дай [хлеб голодному], [дай воду] жаждущему, [дай]… [масло], [дай] одежду [голому] …[дай] обувь…» Представленные в этих и других подобных текстах фразы «вложи им в руки хлеб», «дай хлеб и воду» совершенно определенно соответствуют смыслу конкретных действий царя в ритуале; они обнаруживают также очевидный параллелизм и с рядом текстов, приведенных выше.

Если рассматривать хеттские ритуалы как архаическую форму социального общения, выполняющего одновременно экономические, религиозные и многие другие функции, то в них можно вскрыть древние формы социальных отношений, в том числе экономические, которые сосуществовали в хеттском обществе с иными формами социально — экономических отношении, сформировавшимися в условиях классового общества.

Наиболее информативной группой ритуалов, позволяющих раскрыть древнюю систему отношений царя с подданными, являются так называемые «царские ритуалы», т. е. празднества, происходившие при участии царя, а также обычно царицы, царевича, высокопоставленных придворных. Наряду с ними участвовали в ритуалах жители городов, небольших поселений, в которых совершались ритуалы, а также жители и определенные категории лиц, происходившие из других пунктов хеттского царства. При всем различии конкретных целей и задач этих празднеств они обнаруживают в целом сходную структуру, что, как отмечено уже О. Герни, дает основание рассматривать их как единый царский ритуал. Наибольшая часть празднеств приурочивалась к весне и осени и частично к зиме; летнее время царь обычно проводил в походах. Среди этих празднеств наиболее продолжительными являлись весенний ритуал антахшум, занимавший более 30 дней, и осенний праздник нунтариясха, длившийся более 20 дней (ср. о них выше). Наряду с этими празднествами имели место и многие другие ритуалы: праздник Нового года, праздник грозы, праздники месяца, посвященные определенным месяцам года, и многие другие. Эта ритуальная деятельность имела вполне определенные прагматические цели, так как осуществление ритуала расценивалось как необходимое условие плодородия страны и благополучия коллектива.

Как установлено, центральным актом всех этих празднеств являлась ритуальная трапеза. Основное содержание ее составляло «кормление» богов и людей — участников ритуала. Все использовавшиеся для этих целей животные, различные виды хлеба, напитки, предназначавшиеся богам или другим участникам трапезы, считались «жертвой», так как всякая еда у хеттов одновременно воспринималась и как «жертва».

Каждый участник трапезы получал определенное «кормление». «Еду и напитки делят на части», «всей совокупности (участников обряда) в руки дают есть и пить» — эти и подобные им выражения служат свидетельствами кормлений. Подобные кормления, как известно, практиковались и в хеттских ритуалах, совершавшихся по случаю смерти царя, царицы или царских детей. Схожие кормления, возможно вне связи с конкретными ритуалами, имели место и в различных локальных пунктах хеттского государства. Различные категорий лиц получали определенные «пайки», в частности, из рук управляющих царскими хозяйствами («дворцами»).

В одном из таких текстов говорится (КВо XVI, 67, I, 8—10): «Снабжение людей из города Цинхуры: 1 козленка, 2 хлеба, 18 других хлебов, 2 сосуда с (хмельным) напитком марнува для праздника… дает управляющий города Цинирнувы». В другом тексте, подобном вышеупомянутому, речь идет о кормлении кузнецов по железу, по серебру и по меди. Каждая категория кузнецов получала стандартный «паек» (КВо XVI, 68, III, 14–19): «Снабжение для медников: 1 козленка, 1 большой толстый хлеб, 1 сосуд с (хмельным) напитком марнува, 1 сосуд пива (и) [вина они (медники) берут в храме богини — защитницы] И его (козленка) они [приносят в жертву] богу своему, [а печень они приносят царю]. Перед царем они берут 1 хле[б], и перед ним «управляющий» города Ались дает (медникам) 1 хлеб, [10 (других) хлебов, 1 сосуд с (хмельным) напитком марнува], а «чашник» дает (им) 1 сосуд с пивом (и) вином».

Если сопоставить эти «кормления» со свидетельствами других вышеупомянутых текстов, согласно которым сам царь «дает в руку» еду и питье высокопоставленным должностным лицам государства, то можно отметить одну любопытную особенность. «Кормления», шедшие от царя, помещались непосредственно «в руки» сановников. В то же время подношение, предназначавшееся царю, в частности печень жертвы, о которой речь шла выше, помещалась перед царем. Хотя в тексте не уточняются детали процедуры поднесения царю этой части жертвы (сказано лишь, что «печень они приносят царю»), можно предположить, что ее клали у ног царя. В связи со сказанным можно сослаться и на то, что, согласно тексту, «перед царем они берут 1 хлеб», т. е. предназначавшийся медникам (а также другим кузнецам) хлеб в качестве царского угощения, видимо, лежал у ног царя.

Характер процедуры, связанной с подношениями, предназначавшимися царю, отчетливо прослеживается в хеттском ритуале под названием килам (возможное значение «рынок», «сторожка у ворот»). В этом ритуале, в частности, имела место церемония объезда царем складов готовой продукции. Как только царь подъезжал к воротам того или иного склада, здесь его встречал «управляющий» царского хозяйства с определенными подношениями: 1 бык, овца, сосуд с пивом и хлеб, видимо, в виде каких-то шариков. Сопровождавший царя герольд бросал под ноги царя изделия из хлеба и произносил название города, из которого, видимо, поступили эти подношения; управляющий же хранилища кланялся царю (см. КВо X, 24, IV, 21–33; V, 1—25). Как следует из этого текста, царю не вручали подношения, а бросали их к его ногам. Можно предположить, что «класть в руку» и «класть у ног» — это процедуры, отражающие иерархические уровни участвующих в обряде сторон.

Помимо кормлений (еды), которые обеспечивались, в частности, за счет продуктов из государственных хозяйств, участникам ритуала могли предназначаться одеяния, порой украшенные драгоценными металлами, ткани различного цвета, драгоценные камни, украшения из серебра, золота и бронзы.

Многие категории лиц, участвовавших в таких ритуалах, являлись не с пустыми руками. В качестве приношений этих лиц на празднества обычно фигурирует скот (иногда вместе с какими-то подарками и данью). В текстах иногда отмечается, что жители такого-то города дают для празднества овцу, определенное количество хлебов и пиво и вино. Порой подчеркивается, что «прежде» люди такого-то города «давали» столько-то приношений, а теперь они их «не дают».

Один из примечательных примеров церемонии, связанной с подношением царю животных и ответными дарами царя, представлен в древнехеттском ритуале грозы. Здесь речь идет о том, что, по-видимому, каждый участник ритуала — «человек копья» — преподносил царю одного быка. Царь же, в свою очередь, вручал двадцати «людям копья» 5 мин серебра, т. е. каждому из них по 10 сиклей серебра — обычную стоимость взрослого быка (одна хеттская мина равнялась 40 сиклям). Описанная здесь церемония может рассматриваться не как торговая сделка, а как символический обмен царя с подданными.

Не исключено, что в эту систему отношений, представленную в хеттских ритуалах, были включены, в частности, певцы. Эти последние, принимая участие в празднествах, исполняли песни на различных языках народов древней Анатолии (известны певцы, певшие по-хаттски, по-канесийски, т. е. по-хеттски, по-хурритски и т. д.); певцы одного и того же города порой упоминаются в совершенно различных ритуалах (например, певцы Анунувы — города, который, видимо, славился своими певцами — сказителями). Кормления, которых удостаивались певцы, могут рассматриваться как ответная услуга за исполнение конкретной функции. Свидетельства хеттских текстов напоминают систему вознаграждения певцов за их деятельность, выявленную в целом ряде архаических обществ (см.: Иванов В.В. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976, с. 51–53).

Мы можем сделать следующие, пока еще предварительные, выводы. В ряде статей хеттских законов, в других правовых текстах, а также в описаниях государственных ритуалов засвидетельствованы формы отношений царя с подданными, которые в конечном счете восходят к доклассовому институту «обмена услугами». Однако в хеттском обществе эти формы отношений, видимо, имели иное содержание. Государственные земли уже в период Древнего царства предоставлялись царем не с целью достижения престижа; выделение земли было своего рода платой за службу в пользу царя.

С укреплением власти царя была установлена иная система отношений. Земли стали выделяться на условиях исполнения определенных повинностей (саххана и луцци) в пользу царя. Это установление не распространялось лишь на некоторые категории лиц, связанных с исполнением ритуальных функций, за которыми были сохранены архаичные привилегии, а также на лиц, освобожденных от повинностей по специальному царскому указу.

Подарки и дани, поставлявшиеся населением по случаю государственных ритуалов, видимо, не приобрели в хеттском обществе принудительного характера. Но поскольку государственные празднества сохраняли сакральное значение, т. е. рассматривались как способ поддержания естественного порядка в природе, сохранения и продолжения во времени жизни человека и всего коллектива, отказ от участия в таких ритуалах был невозможен, и подарки и дани, по существу, приобретали характер регулярных поборов с населения.

Экономические функции государственных ритуалов, которые еще мало исследованы, должны быть учтены при реконструкции картины экономических отношений в хеттском обществе (и системы отношений членов общества в целом). В процессе празднеств потреблялись и перемещались из рук в руки значительные материальные ценности; в этот процесс были вовлечены широкие слои населения. Система отношений, вскрываемая на основе описаний празднеств (которые в определенной степени могут служить своего рода «текстами хозяйственной отчетности»), видимо, может рассматриваться как одна из форм социально — экономических отношений, сосуществовавшая в хеттском обществе с системами отношений рабовладельческого и крепостнического типов Причем, в отличие от этих последних, она являлась наиболее ранней формой отношений.

* * *

История и культура хеттов несравненно менее знакома читателям, чем история и культура других народов древнего Востока. Можно надеяться, что книга О. Герни заинтересует читателей, привлечет их внимание к проблемам истории и культуры хеттов.

В. Г. Ардзинба