4. Король, которого мы делали

Весной 1763 года придворная борьба приняла новый неожиданный оборот. Бестужев и Орловы придумали простой и надежный способ надолго оттеснить от трона любых соперников, в первую очередь Панина. Для этого Екатерине надо было выйти замуж за Григория Орлова. Бестужеву удалось уговорить на эту авантюру императрицу и для облегчения дела даже выхлопотать у австрийского посланника для Григория Орлова титул князя Священной Римской империи.

Проект вызвал сильную оппозицию. Стремительным возвышением Орловых многие и без того были недовольны. Бестужев хотел заручиться помощью старика Алексея Григорьевича Разумовского. Ходили слухи, что граф Алексей Григорьевич в свое время тайно вступил в морганатический брак с императрицей Елизаветой Петровной. Если бы удалось найти документ, удостоверяющий это событие, на него можно было бы сослаться как на прецедент. За документом пошли к самому Разумовскому. Он выслушал просьбу, достал из шкатулки какую-то бумагу, со слезами на глазах бросил ее в огонь и заявил, что такого документа никогда не существовало.

Канцлер Воронцов, когда его попросили поддержать бестужевский проект, немедленно отправился к императрице и попытался объяснить ей всю пагубность задуманного шага. Панин, узнав о проекте, говорят, произнес такую фразу: "Императрица может делать все, что захочет, но госпожа Орлова не может быть императрицей". Слухи о предстоящем замужестве Екатерины распространялись, вызывая все большее недовольство. Начались волнения в гвардии. По подозрению в заговоре был арестован камер-юнкер ф. Хитрово. При расследовании дела выяснилось, что некоторые офицеры намеревались, в случае развития брачного предприятия, свергнуть с престола невесту и убить жениха. Дело дошло до того, что иностранные дипломаты в Петербурге со дня на день ждали государственного переворота.

Такое неустойчивое, неопределенное положение сохранялось все лето 1763 года. Императрица колебалась, не зная, кого слушать, на кого опереться. В конце концов она поняла, что бестужевская затея чревата крупными неприятностями, и сочла за лучшее от нее отказаться. Самому Бестужеву роль неудачливой свахи авторитета, разумеется, не прибавила. Развязка наступила осенью.

Утром 6 октября 1763 года в Петербург прискакал курьер из Варшавы от графа Кейзерлинга. Он доносил, что на днях в Дрездене скончался саксонский курфюрст и польский король Август III. Екатерина тотчас велела созвать конференцию. Во внутренних покоях императрицы собрались наиболее влиятельные люди государства - граф Бестужев-Рюмин, сенатор И.И. Неплюев, обер-гофмейстер Никита Панин, граф Григорий Орлов, вице-канцлер князь А.М. Голицын и тайный советник А.В. Олсуфьев. Обсуждали вопрос: что необходимо предпринять для обеспечения русских интересов в Польше? Претензий к Речи Посполитой в Петербурге было много, от малых до значительных.

Польша упорно отказывалась признать за русскими царями императорский титул, отчего официальных отношений между двумя государствами фактически не было. Россия поддерживала отношения лишь с польским королем как саксонским курфюрстом. В Речи Посполитой православное население насильственно принуждалось к унии, а тех, кто сопротивлялся, католические священники подвергали жестоким гонениям. Тем самым, в частности, нарушались условия "Вечного мира", заключенного между двумя странами еще в 1686 году. Польские магнаты укрывали у себя беглых преступников и, опять же в нарушение трактата, отказывались выдавать их русским властям. Остро стояла пограничная проблема. Владения двух государств не были разграничены, поэтому польские феодалы втихую захватывали и заселяли русские земли. Когда в 1753 году граница была обследована, выяснилось, что к Польше незаконно отошло 988 кв. верст земли. Русское правительство неоднократно предлагало решить пограничный вопрос, но всякий раз безрезультатно.

Что беспокоило больше всего, так это опасность усиления в Польше враждебного России иностранного влияния, прежде всего французского. Случись такое, говорил Панин, "мы потеряем треть своих сил и выгод". Недружественная Польша, естественно, тяготела бы к союзу с другими потенциальными противниками России - Турцией и Швецией. Возникновение такой коалиции могло иметь очень тяжелые последствия - Россия оказалась бы блокирована цепью враждебных государств, поддерживаемых ведущей европейской державой, Францией, и, возможно, еще и Австрией. Такого допустить было нельзя.

С точки зрения влияния на внутренние дела Польши избрание короля имело ключевое значение. Если бы на польский престол был возведен человек, обязанный короной России и, следовательно, благодарный ей и зависимый от нее, многие проблемы можно было бы решить без труда. Поэтому конференция в первую очередь занялась обсуждением кандидатов на "опорожненный польский престол".

Граф Бестужев завел речь о курфюрсте саксонском Христиане Фридрихе, сыне усопшего короля. Этот человек, слабовольный и болезненный, мало подходил на роль монарха в такой буйной стране, как Польша. Но у него было два преимущества. Во-первых, он пользовался поддержкой Австрии, и, во-вторых, его супруга Мария Антония была на редкость хитра, энергична и очень хотела стать королевой. У курфюрста было два брата - Ксаверий и Карл, которые тоже намеревались баллотироваться в короли. Первый, генерал французской службы, заручился поддержкой в Версале. Второй покровителей за границей не имел, но у него были влиятельные сторонники в Польше.

Среди природных поляков, или, как их тогда называли по имени древнего княжеского рода, Пястов, тоже было немало желающих украсить себя королевскими регалиями. От этой чести не отказался бы, например, престарелый коронный гетман граф Ян Браницкий. Но, понимая, что шансов на успех у него мало, граф объединился со сторонниками саксонских принцев при условии, что в случае неудачи последних они станут помогать ему, Браницкому. О Короне мечтали богачи Потоцкие и знаменитый князь Карл Радзивилл, воевода виленский, один из богатейших Польских магнатов. У князя тоже были свои недостатки. Для монарха, впрочем, несущественные. Он был человек необразованный, запойный пьяница и большой самодур. Наконец, в Польше действовала еще одна, пожалуй, наиболее влиятельная партия, созданная князьями Чарторыйскими.

Во главе фамилии Чарторыйских стояли два брата - Михаил, великий канцлер литовский, и Август, воевода русский. Первый слыл человеком тонкого ума, разносторонних способностей и большим знатоком польского государственного устройства. Второй был известен в основном как хозяин обширных поместий, владелец десятков тысяч крепостных и отец молодого и честолюбивого князя Адама, тоже мечтавшего о короне. У Чарторыйских было множество родственников, занимавших в государстве важные должности, и среди них литовский стольник граф Станислав Понятовский, давний знакомый Екатерины.

Обсудив претендентов, конференция, созванная императрицей, пришла к выводу, что саксонские принцы интереса для России не представляют. Искать следует среди Пястов. Окончательное решение вынесено не было, но Екатерина уже сделала свой выбор. Ее кандидатом был Станислав Понятовский. Чем руководствовалась императрица? Понятовский мог опереться на поддержку Чарторыйских, и это, бесспорно, облегчало задачу русской дипломатии. Партия Чарторыйских была самой сплоченной, а ее руководители - наиболее способными организаторами. Но у Екатерины имя графа Понятовского должно было вызывать особые эмоции. С одной стороны, она, быть может, хотела отблагодарить его за то недолгое счастье, которое он ей когда-то подарил. С другой стороны, Понятовский, человек с романтическим складом ума, все еще продолжал питать к Екатерине прежние чувства и, как рассчитывала императрица, готов был пожертвовать многим, чтобы ей угодить.

Организовать избрание своего кандидата было непросто. Побудить шляхтича сделать нужный выбор можно было либо при помощи известной суммы денег, либо применив грубую военную силу. Иностранные державы, и без того часто вмешивавшиеся в польские дела, во время выборов короля становились особенно активны. В конечном счете исход борьбы определялся двумя обстоятельствами: победитель должен был пользоваться поддержкой сильной партии внутри страны и иметь неограниченный кредит у заинтересованной соседней державы. Учитывая важность момента, конференция решила послать в Варшаву к старику Кейзерлингу молодого и энергичного помощника - князя Николая Васильевича Репнина. Когда обсуждение подходило уже к концу, произошел еще один небольшой эпизод, которому в то время не придали особого значения. Императрица велела позвать вице-президента Военной коллегии графа З.Г. Чернышева, который и прочел заготовленный им секретный план отторжения от Польши пограничных земель.

План Чернышева был прост. Границы между двумя государствами, полагал граф, разумно проводить по рекам. Река - это естественный оборонительный рубеж, для защиты которого требуются небольшие силы. Река - это транспортная артерия, необходимая для развития коммерции и, следовательно, увеличения благосостояния государства. Исходя из этого, русско-польскую границу также целесообразно провести по рекам, а именно по Западной Двине и Днепру. Соединить их следует линией, начинающейся у местечка Ула и оканчивающейся близ Рогачева на Днепре. В результате к России отойдут польская часть Лифляндии и города Динабург (Даугавпилс), Полоцк, Витебск, Орша, Могилев и Мстиславль. Если затем соединить Двину и Днепр каналом, то Россия получит прямой и весьма удобный водный путь от Риги до Киева. Поводом для отторжения территорий, по мнению графа, могла стать смерть польского короля. Неизбежная при этом неразбериха облегчит дело. Конференция выслушала план со вниманием и, как сказали бы современные канцеляристы, приняла его к сведению.

Панин занимался польскими делами еще с мая 1763 года. Теперь, после смерти короля, эта проблема стала во внешней политике государства едва ли не определяющей. На ближайшее время отношения России с другими державами во многом зависели от того, какую позицию они займут по польскому вопросу. Быть может, поэтому Екатерина решила на время сосредоточить все иностранные дела в руках Панина. 27 октября Никита Иванович получил бумагу такого содержания:

Указ нашему тайному действительному советнику Никите Панину

По теперешним не безтрудным обстоятельствам рассудили мы за благо во время отсутствия нашего канцлера препоручить вам исправление и производство всех по иностранной коллегии дел; чего ради и повелеваем вам, до возвращения канцлера, присутствовать в оной коллегии старшим членом, поколику дозволяют вам другие ваши должности.

Екатерина

Поначалу и Екатерина, и Панин смотрели на это назначение как на временное - покуда не минуют чрезвычайные обстоятельства и не сыщется достойная замена. Никита Иванович даже после назначения в коллегию еще долго продолжал заниматься внутриполитическими делами, например помогал императрице организовывать комиссию для рассмотрения коммерции. Но, вопреки его желанию, дипломатическая деятельность затянулась на многие годы. Со временем Панин привык к новой должности, как привыкли и в других европейских столицах отождествлять дипломатию России с его именем.

Взяв в свои руки внешнюю политику, Никита Иванович быстро стал ее не только формальным, но и фактическим руководителем. Дипломатия во все времена почиталась делом первостепенной важности для государства, поэтому монархи всегда стремились по мере сил и способностей лично заниматься иностранными делами. Екатерина, разумеется, не была исключением. Она регулярно читала дипломатическую переписку, часто беседовала с иностранными послами и находила время для того, чтобы вникать даже в сравнительно мелкие вопросы. Своих дипломатов императрица тщательно контролировала, но не более того. Разработка внешней политики - изучение положения, обдумывание дальнейших шагов, подготовка детальных инструкций для русских представителей за границей - все это было сосредоточено в руках Панина.

Из донесения графа Мерси д'Аржанто государственному канцлеру графу Кауницу

Я на днях имел случай говорить с г. Паниным и в приличных, хотя и в общих выражениях, возобновил ему уверения в дружественном образе мыслей моего высочайшего двора относительно здешнего, прибавив, что мои всемилостивейшие повелители вменяют себе в истинное удовольствие действовать в настоящих польских делах вместе с русской Государыней. Вышеупомянутый министр отвечал мне столь же, по-видимому, дружественными словами, но с ясностью присовокупил, что наш высочайший двор не должен вменить здешнему в вину, если последний, в отношении польских дел, распространит свои мероприятия несколько далее, чем прочие державы, ибо для значения, влияния на общемировые дела и существенного интереса России весьма важно видеть на польском престоле короля, преданного этому государству...

(Шифровано). Кредит единственного благомыслящего графа Бестужева упал и едва ли восстановится. Быть может, усилия его и увенчались бы успехом, если бы граф Орлов, на которого он так рассчитывал, оказал бы ему лучшую и более ловкую помощь. Но последний, хотя и благонамерен, но до того неспособен, что не может быть ни в чем употреблен с пользой...

К этому можно добавить, что, когда вскоре граф Мерси перебрался из Петербурга в Варшаву, Бестужев вступил с ним в тайную переписку. Это стало известно Екатерине и ускорило отставку Бестужева.

Взявшись за решение вопроса о вакантном польском престоле, Панин хорошо представлял, что следует предпринимать. В Швеции он, по существу, решал сходную задачу - лавируя между противоборствующими политическими силами, добивался усиления союзников России. Но теперь его возможности были несравненно шире. Правда, и задача была сложнее, требовалось не только умело направлять развитие событий в самой Польше, но и постоянно учитывать противоречивые и изменчивые интересы других держав.

Главным противником России в польском вопросе была Франция, впрочем, не только в польском. Интересы двух стран сталкивались и в Швеции, и в Турции. Эти государства традиционно играли роль противовеса, который Франция создавала своим когда явным, когда потенциальным соперникам - Австрии и Пруссии. Поэтому любое усиление влияния России в Варшаве, Стокгольме или Константинополе неизбежно означало ослабление там влияния Франции. Впрочем, сам факт возникновения на востоке Европы обширной державы, быстро набиравшей силы, вызывал в Версале самые мрачные опасения. Поэтому французские политики считали своим долгом всемерно и повсеместно противодействовать России.

Французский король Людовик XV, отправляя ко двору Екатерины своего посланника барона Бретейля, наставлял его: "Цель моей политики относительно России состоит в удалении ее, по возможности, от европейских дел... Вы должны поддерживать все партии, которые непременно образуются при этом дворе. Только при господстве внутренних смут Россия будет иметь менее средств вдаваться в виды, которые могут внушить ей другие державы. Наше влияние в настоящую минуту может быть полезно в том отношения, что даст благоприятный оборот всем польским делам и переменит тон, с каким петербургский двор обращается к этой республике. Будущее влияние должно воспрепятствовать России принимать участие в войне против меня, против моих союзников и особенно противиться моим видам в случае королевских выборов в Польше".

Но ко времени "опорожнения" польского престола настроение Людовика XV изменилось. Франция все еще не могла оправиться после Семилетней войны, казна была совершенно пуста. Противоборство же с Россией в Польше обещало быть предприятием трудным и дорогостоящим. Король хорошо помнил, как в 1734 году он безуспешно пытался утвердить на польском престоле, вопреки мнению России, своего тестя Станислава Лещинского. К тому же при Людовике XV у французской дипломатии была одна любопытная особенность. Король совершенно не доверял своим министрам и помимо официальных представителей за границей содержал там еще и тайных, с которыми вел секретную переписку. Причем политика, составлявшая "секрет короля", и политика официальная часто имели между собой мало общего. В конце концов его величество окончательно запутался в двойной дипломатии и, когда возник вопрос о польском престоле, просто махнул на него рукой.

Русский посланник в Париже князь Д.А. Голицын верно уловил суть происходящего и доносил Екатерине, что Франция "будет интригами своими перечить всем намерениям вашего величества; но... чувствуя, как мало ей надежды пересилить их, она теперь, не более как для одного виду, несколько, может быть, и поспорит, а наконец с радостью согласится на все, что ваше величество ни пожелаете, дабы показать, что она имеет в Польше большое влияние и без ее согласия ничто в Европе не делается".

Другой страной, от которой в польском вопросе следовало ожидать неприятностей, была Австрия. Австрийский канцлер граф Кауниц уже говорил русскому послу, что в Вене предпочли бы видеть на польском престоле одного из саксонских принцев. Впрочем, австрийцы на этом не настаивали, и, даже когда стало ясно, что Екатерина намерена сделать королем Понятовского, между двумя странами поддерживались внешне вполне дружественные отношения. Кауниц и императрица-королева Мария Терезия были согласны на любого короля, лишь бы не произошло изменений в государственном устройстве Польши.

Третьим источником опасности была Турция. Во внешней политике этой страны тоже были свои особенности. При дворе султана к европейским монархам относились если не с презрением, то по крайней мере довольно скептически. Блистательная Порта, например, никогда не опускалась до того, чтобы держать при европейских дворах своих посланников. Информацию о событиях в мире в Константинополе получали в основном от иностранных информаторов. Правда, презренные гяуры ухитрялись одни, и те же факты истолковывать совершенно по-разному, чем нередко приводили слуг султана в некоторое замешательство. Что касается событий в Восточной Европе, в том числе Польше и России, то основным источником сведений для Порты был крымский хан.

В 1763 году в Крыму правил хан Крым-Гирей I. Среди своих подданных хан слыл человеком решительным и мужественным воином. Он организовывал кровавые набеги да молдавские и южнорусские села и даже грозился "повесить свою плеть на столице русских, Петербурге, и заставить их вновь платить дань, как это было при его отцах и дедах". После смерти польского короля хан слал в Константинополь донесения, в которых требовал не доверять русским, задумавшим, как он полагал, посадить в Польше своего короля, чтобы потом захватить эту страну.

Резидентом России в Константинополе был в ту пору замечательный дипломат Алексей Михайлович Обресков. Ему удалось довольно быстро развеять опасения турецких вельмож и доказать, что интересы России и Порты в польских делах явно совпадают, а если чего и следует опасаться, так это происков коварных австрийцев. Внушения Обрескова возымели действие, и султану донесли о происходящем следующим образом: "У поляков издавна так повелось, что, когда умирает их король, у них происходят распри и усобицы; а чтобы со стороны Высокой Державы оказывалась какая-либо им помощь или делалось какое-либо вмешательство, этого не бывало прежде. Поэтому следует... предоставить означенное дело решить им самим между собой".

Султан принял сей вывод благосклонно и послал крымскому хану соответствующий указ.

Из других государств, способных повлиять на положение дел в Польше, оставались Англия и Пруссия. Политика Англии опасений не вызывала. Англичане очень хотели заключить с Россией торговый трактат, и, пока продолжались переговоры по этому вопросу, в Лондоне старались не раздражать русских понапрасну. Что касается прусского короля Фридриха II, то он в еще большей степени был заинтересован в дружбе с Екатериной.

После Семилетней войны Пруссия оказалась в Европе в полном одиночестве, как принято сегодня говорить, в изоляции. Фридрих II панически боялся новой войны. Чтобы укрепить свои позиции на случай войны, а если удастся, то и предотвратить ее, королю была очень нужна дружба с Россией. "Я прекрасно понимаю, - признавал король, - что для меня никакая система не может быть так выгодна, как союз с Россией, так как никто не осмелится тогда затронуть меня". Фридрих уже давно заискивал перед Екатериной, всеми средствами доказывая ей свои добрые намерения. Своего посла в Петербурге, графа Сольмса, он наставлял: "Вы можете уверить гр. Панина, что его Государыня всегда найдет во мне полнейшую взаимность чувств самой искренней дружбы; что я всегда буду готов действовать согласно с ней в делах Польши".

Для России дружба с Пруссией тоже давала определенный выигрыш. У Фридриха была в Польше обширная агентура, при содействии которой сделать Понятовского королем можно было и быстрее, и с меньшими затратами. Пруссия, кстати, была еще хороша и как пугало против Австрии. Беспокоило Панина лишь то, что Фридрих в то время вел секретные переговоры с Турцией о заключении союза против австрийцев. Прусскому королю такой союз был очень нужен, но интересам России он никак не соответствовал. В случае его подписания зависимость Фридриха II от русского двора существенно ослабла бы. Поэтому в Петербурге, узнав о переговорах, немедленно приняли меры. Русским представителям в Берлине и Константинополе было предписано всеми средствами противодействовать достижению соглашения между Пруссией и Турцией. Одновременно о переговорах сообщили австрийскому посланнику, дабы в Вене о своих интересах тоже позаботились. В целом международная обстановка целям России в Польше благоприятствовала. Серьезного противодействия, по крайней мере на первых порах, ни с какой стороны не ожидалось. Фридрих II был для России хотя и не очень надежным, но заинтересованным союзником. Решение поставленной задачи определялось теперь прежде всего тем, как будут развиваться события в самой Польше.

Процедура избрания монарха в Речи Посполитой была делом долгим и чреватым неожиданными осложнениями. По смерти предыдущего короля власть в государстве временно брал на себя гнезненский архиепископ - глава католической церкви, или примас Польши. Потом созывался так называемый конвокационный сейм, решавший вопросы государственного управления. За ним - элекционный сейм, депутаты которого выслушивали иностранных послов и тех, кто представлял лиц, баллотировавшихся в короли. Этот сейм составлял также договор с будущим королем об условиях принятия им власти и, наконец, осуществлял его избрание. Процедуру завершал коронационный сейм, где примас возлагал корону на победившего претендента, а тот принимал присягу и подтверждал прежние права сословий.

Делегаты, или послы, на общегосударственный сейм выбирались на воеводских сеймиках, которых в Польше в те времена было около семидесяти. Сеймики давали своим представителям подробные наказы о том, как действовать. В работе сейма принимал также участие Сенат, состоявший из католических епископов, воевод и других влиятельных сановников. Положение осложнялось тем, что каждый из послов на сейме обладал так называемым правом свободного запрета - "либерум вето". Это означало, что несогласие даже одного посла с каким-либо решением сейма делало и все прочие решения недействительными. Кроме того, существовало правило, по которому сейм заседал в течение шести недель. Для продления этого срока тpeбoвaлocь единогласное решение всех послов. В таких условиях достаточно было заручиться поддержкой одного посла, чтобы развалить всю работу сейма. Как это ни удивительно, половина сеймов все-таки успешно завершала свою работу.

Еще одним обстоятельством, усиливающим анархию и в без того хаотическом государственном устройстве Польши, было право конфедерации. Шляхтичи могли на законном основании объединиться в союз - конфедерацию, для того чтобы добиваться какой-либо политической цели. Использовать они могли практически любые средства, в том числе и вооруженную борьбу, причем вне зависимости. От того, одобряют эту борьбу государственные власти или нет*.* Конфедерация была, по существу, узаконенным правом на гражданскую войну. В такой обстановке добиться избрания на королевский престол нужного кандидата было непросто. Правда, первые события, казалось, планам России благоприятствовали.

Князь Репнин, приехав в Варшаву, сообщил важную новость - 6 декабря от оспы скончался новый саксонский курфюрст. Одним претендентом на престол стало меньше. Принцы Ксаверий и Карл, взвесив свои возможности, пришли к выводу, что баллотироваться в короли им не по карману. Главным соперником избранника императрицы стал коронный гетман граф Браницкий. Объединившись с Радзивиллом и Потоцкими, он начал энергично бороться за голоса избирателей.

Прежде всего Браницкий принялся разгонять сеймики, состав которых не соответствовал его целям. Делать это ему было нетрудно, поскольку граф содержал две тысячи человек собственного наемного войска и фактически командовал коронными, то есть государственными, войсками. К тому же в Польше находились многочисленные саксонские отряды, оставленные якобы для охраны имущества усопшего короля. Новый курфюрст издал указ распустить эти войска, после чего большая их часть тут же поступила на службу к Браницкому и Потоцким. Князь Радзивилл, не стесняясь, совершал вооруженные нападения на своих противников.

Чарторыйские с удовольствием приняли предложение России о сотрудничестве и теперь настойчиво требовали войск, чтобы уравновесить силы противника. Но в Петербурге не торопились, ограничиваясь лишь денежными дотациями. Надо было дождаться благоприятного момента. Чем больше бесчинствовала партия Браницкого, чем чаще она совершала насилия и нарушала законы, тем сильнее становилось недовольство ею со стороны поляков.

Деньги, помноженные на энергию сторонников Понятовского, делали свое дело. На воеводских сеймиках Чарторыйские приобретали перевес. Тогда противники решили сосредоточить усилия на выборах послов от польской Пруссии, где у Радзивилла были огромные поместья. Сеймик должен был собраться в Грауденце (Грудзендз). Между тем близ этого города были расквартированы два батальона русских солдат, в основном инвалидов, охранявшие старые склады, оставшиеся еще со времен Семилетней войны.

Перед началом выборов генерал-майор Хомутов, командир отряда, вывел своих ветеранов из города, чтобы не смущать благородное собрание. Браницкий тут же окружил город своим 7-тысячным войском. Хомутову это не понравилось, и он посоветовал гетману не озорничать. Браницкий не послушался. Тогда инвалиды вернулись в Грауденц. После недолгих препирательств магнаты сочли за благо распустить сейм, который так и не принял никакого решения.

Дополнительные два отряда все же пришлось ввести. Ко времени конвокационного сейма они подошли к Варшаве. Узнав об этом, "колобродный Радзивилл", как называл его Панин, вместе с гетманом Браницким поспешно бежал. Чарторыйские полностью контролировали положение.

Первым делом сейм признал императорский титул русских государей и от имени республики выразил благодарность Екатерине II за оказанную помощь. Затем было принято решение, что королем в Польше может быть только поляк и католик, а чужестранных принцев предлагать на это место запрещалось. Наконец, коронным гетманом вместо сбежавшего Браницкого был избран князь Август Чарторыйский. Дело шло к благоприятной развязке, и, следовательно, пора было задуматься о дальнейших действиях.

С точки зрения Панина, избрание Понятовского было не самоцелью русской политики в Польше, но лишь средством для решения более широкой задачи. Короли не вечны, а "друзья"-магнаты послушны лишь до тех пор, пока получают щедрые субсидии. России нужен в этой стране другой, более надежный союзник. Им могли стать единоверцы-православные, которые к тому, же были еще и русскими (В XVIII веке русским называли не только великороссов, но и белорусов и украинцев).

В обширной Речи Посполитой собственно поляки и католики жили на сравнительно небольшой территории. Некоторые воеводства, например Волынское, Подольское или Черниговское, были населены почти сплошь православным крестьянством и шляхтой, лишь кое-где ополячившейся. Существовало даже воеводство, так и называвшееся - Русским - и включавшее земли Львовскую, Холмскую и Галицкую - прежнюю Червоную Русь. Эти территории отходили к Польше в разное время либо в результате захватов, либо благодаря унии с Великим княжеством Литовским.

Православные и католики сосуществовали в польском государстве сравнительно мирно до тех пор, пока в XVI веке в Европе в ответ на реформацию не поднялась волна Католической реакции. К концу столетия эта волна докатилась до Польши и вызвала здесь серьезные последствия. Подавив реформацию, католические фанатики взялись за искоренение "русской веры". Это привело ко многим кровавым событиям и сыграло не последнюю роль в том, что в середине XVII века Украина восстала против Польши и объединилась с Россией.

В Речи Посполитой православное крестьянство подвергалось тяжелому гнету и, естественно, смотрело на единоверную Россию как на свою заступницу. Все основания для недовольства были и у православного дворянства, ибо на него фактически не распространялись те многочисленные права и вольности, которыми пользовалась шляхта католическая. Поэтому Панин считал, что, если наделить православных хотя бы ограниченными политическими правами, в Польше возникнет влиятельная и дружественная России сила, способная противодействовать любым враждебным начинаниям. Но в таком случае отпадет необходимость поддерживать в этой стране политическую анархию, ибо чем сильнее союзник, тем он полезнее. Поэтому Панин считал, что следующим шагом должно стать упорядочение государственного устройства Польской республики, и в частности ликвидация печально знаменитого "либерум вето".

Между тем события в Польше развивались, как и было задумано. После того как сейм постановил выдвигать в кандидаты только природных поляков, иностранные послы - французский, австрийский, испанский и саксонский - в знак протеста покинули Варшаву. Коронационный сейм собрался в удивительно спокойной обстановке. 26 августа 1764 года стольник литовский граф Станислав Понятовский единогласно был избран королем. Теперь он стал обладателем длинного и высокопарного титула: Пресветлейший и державнейший князь государь Станислан Август, Божией милостью Король Польский, великий князь Литовский, Русский, Прусский, Самогитский, Мозоветский, Волынский, Подольский, Подляшский, Ливонский и иных.

Получив сообщение об этом событии, Екатерина написала Панину записку: "Никита Иванович! Поздравляю Вас с королем, которого мы делали. Сей случай наивяще умножает к Вам мою доверенность, понеже я вижу, сколь безошибочны были все Вами взятые меры; о чем я не хотела обойтить показать Вам мое удовольствие. У меня так чрезвычайно спина болит, что я никак не в состоянии долго перо держать, и для того, сказав причину, извольте вместо меня на сей раз написать к графу Кейзерлингу и к князю Репнину мое удовольствие за их труды и радение... Если у меня не рюматизм в спине, то умираю: боюсь, чтоб не камень был; только то, что после бани первый раз мне легче было, несколько обнадеживает, что простуда..."

Потом императрица взяла подготовленное Паниным поздравительное письмо новому королю и подписала его. Письмо начиналось словами: "Государь брат мой! Единогласие, возводящее Вас на трон, доказывает как свободу выбора вашего народа, так и добродетели, привлекшие его".

У Панина были все основания быть довольным. Россия добилась избрания на польский престол своего кандидата, причем так, что и в Польше сохранялось спокойствие, и прочие европейские державы восприняли это событие как должное. Начинала складываться его, Панина, внешнеполитическая система.