1. Становление

Никита Иванович Панин родился в 1718 году, когда Россия переживала бурное время реформ Петра Великого. В 1718 году в столице открылись ассамблеи, куда дворянство было обязано являться для непринужденного, на европейский манер, увеселения. Петербургские чиновники были напуганы указом о создании коллегий - новых органов государственного управления, а провинциальные помещики озадачены другим указом - о переписи податного населения. В июне 1718 года казнили царевича Алексея, а месяцем раньше русские дипломаты начали на Аландских островах переговоры о долгожданном мире со Швецией.

Отец Никиты Панина Иван Васильевич был во всех отношениях человеком Петровской эпохи. Преданный царю-преобразователю, он всю жизнь провел на военной службе и вышел в отставку в чине генерал-поручика. Несмотря на долгую и добросовестную службу, он был небогат и по смерти оставил своим четырем детям лишь доброе имя, прекрасное по тому времени образование и четыреста душ крепостных на всех. Иван Васильевич пользовался расположением Петра, но к числу его ближайших сподвижников не принадлежал. Правда, женился он удачно - на племяннице знаменитого князя Меньшикова Аграфене Васильевне Еверлаковой. Хотя вышла она замуж за человека незнатного и небогатого, в доме "светлейшего" ее всегда ждал радушный прием, а вместе с ней и ее детей.

Благодаря родству с Меньшиковыми Никита Панин еще ребенком был представлен высшему петербургскому обществу, в том числе и великой княгине Елизавете Петровне, будущей императрице. Неудивительно поэтому, что карьеру свою он начал довольно успешно.

Панин проходил службу, по обычаю того времени, с самых нижних чинов, однако зачислен был в привилегированный Конногвардейский полк и в 1741 году оказался в числе тех гвардейцев, которые своими штыками расчистили Елизавете путь к престолу. Вслед за этим он был пожалован в камер-юнкеры и стал даже приобретать некоторое влияние при дворе. Но судьба переменчива.

Однажды обаяние молодого придворного не ускользнуло от внимания императрицы. Прежний фаворит, граф Иван Шувалов, забил тревогу. И вместо придворной карьеры Панин неожиданно сделал карьеру дипломатическую - его отправили посланником в Данию, подальше от августейших глаз. Должно быть, Елизавета сожалела о расставании с ним, потому что по пути к месту службы, в Германии, он получил указ о награждении камергерским ключом. Из этой истории Панин сделал вывод о вреде фаворитизма вообще и о полной безнравственности братьев Шуваловых, Ивана и Петра, в частности.

В Дании Никита Иванович пробыл недолго. В 1748 году шведский король потребовал отозвать из Стокгольма русского посланника И. А. Корфа. Срочно понадобилась замена. Шведским делам в Петербурге в то время придавали очень большое значение. Здесь нужен был посланник опытный и умелый. Но заведовавший иностранными делами канцлер А. П. Бестужев-Рюмин принял неожиданное решение. В Стокгольм перевели молодого и совсем еще не искушенного в дипломатии Никиту Панина. В этом городе ему предстояло прожить долгие двенадцать лет.

В середине XVIII века Стокгольм, по европейским масштабам, был городом небольшим, малонаселенным и ничем особенно не примечательным. Но по накалу политических страстей он мог смело соперничать с любой другой столицей. После того как шведский король Карл XII положил свою армию под Полтавой и неуемной воинственностью довел страну до полного разорения, шведское дворянство возроптало и в 1720 году приняло конституцию, урезавшую права короля. Власть в стране перешла к риксдагу и государственному совету. Но депутаты этих почтенных учреждений постоянно ссорились между собой, чем не преминули воспользоваться иностранные державы. Их стараниями в Стокгольме были созданы две партии, именовавшиеся в просторечии "шляпами" и "колпаками". Первые призывали к дружбе с Францией, за что получали финансовую помощь от французского посланника. Вторые предлагали вступить в союз с Россией, а деньги тянули соответственно из посланника русского. Существовала еще третья партия - "королевская". Ее сторонники надеялись со временем восстановить власть монарха, но встречали дружное сопротивление "шляп" и "колпаков". Ко времени приезда Панина в Стокгольм "шляпы" одержали над своими противниками решительную победу и готовились начать войну с Россией, дабы взять реванш за Полтаву и кровью смыть позор, понесенный "национальным героем" Карлом XII.

Служба в Швеции стала для Панина хорошей школой. Политическая борьба в стране была острой, а цели ее участников важными и насущными. Иностранные державы, учитывая неустойчивость шведской внешней политики, старались посылать в эту страну своих лучших, наиболее умелых дипломатов. Соперничать с ними Панину на первых порах оказалось непросто. Но, с другой стороны, борьба с сильными противниками заставляла его работать с полным напряжением сил.

Панин постигал дипломатическое искусство с азов. Прежде всего он увидел, что средства, которые может использовать в своей деятельности дипломат, весьма разнообразны и во многом зависят от его собственной изобретательности. Во-вторых, Никита Иванович понял, что дипломатия - это искусство нюансов, мелких, на первый взгляд незначительных, но тщательно продуманных шагов, которые вместе и дают желаемый результат. Корф, его предшественник, действовал грубо, хотел добиться всего сразу, позволял себе открыто и бесцеремонно вмешиваться во внутренние дела страны. Панин избрал другую тактику. Он был настойчив, но в то же время осторожен, гибок и терпелив.

Первоочередная задача заключалась в том, чтобы постоянно получать достоверную информацию о событиях в стране. Поэтому Панин, в соответствии с давними традициями своей профессии, занялся организацией сети тайных осведомителей. Конспиративные встречи с агентами проходили обычно в лесу, близ столицы, куда Панин выезжал "поохотиться". Потом ему удалось подкупить несколько влиятельных членов государственного совета, и дела пошли на лад. Правда, стоило все это немалых денег. Взятки и "пенсии" приходилось раздавать столь обильно, что Панин иногда просто боялся запутаться. Позднее он усовершенствует этот метод работы, пронумеровав своих клиентов. Распоряжение об очередной выплате стало выглядеть так: "производить отныне No 2-му, переместя оставшийся после No 1-го оклад, по 3.000 р. на год; No 6-му к прежнему трехтысячному окладу прибавить еще тысячу, а No 5-му отныне давать впредь вместо прежнего пятитысячного оклада по 3.000, чем он, как человек старый и впредь к делам не прочный, может совершенно доволен быть".

Панин раздавал огромные суммы, а в собственных расходах экономил каждую копейку. Жалованье ему часто платить забывали, и он, официальный представитель великой державы, к своему стыду, вынужден был даже провизию покупать в долг в самых дешевых лавках.

Наконец, Панин хорошо усвоил в Швеции, что политик должен ясно различать цели своей деятельности и средства их достижения и ни в коем случае не подменять одно другим. В Петербурге, например, перед Паниным ставили задачу - добиваться преобладания партии "колпаков". Но в конечном счете цель русской дипломатии заключалась не в том, чтобы сделать "друзей" России господствующей партией, а в сдерживании реваншистских настроений шведской знати и предотвращении вооруженного столкновения между двумя странами. Для этого, однако, совсем не обязательно было добиваться полной победы "колпаков". Задача эта была трудновыполнимой и требовала огромных денег. Давняя борьба между Россией и Швецией наложила слишком сильный отпечаток на мышление стокгольмских политиков. Чтобы враждебность к России не вылилась в открытое столкновение, достаточно было лишь поддерживать равновесие между тремя борющимися силами, не давая ни "шляпам", ни сторонникам короля целиком захватить власть.

Именно такую линию поведения избрал Панин и, как оказалось, не ошибся. После того как в 1749 году угроза русско-шведской войны миновала, "шляпы" продолжали оставаться господствующей партией, в Стокгольме получали французские субсидии, однако до конфликта с грозным соседом дело не доходило. Панину все это, разумеется, давалось непросто. Враги тоже не дремали. Суммы, находившиеся в распоряжении французского посланника, были не меньше панинских, и в изобретательности французу тоже нельзя было отказать. Однажды по городу поползли слухи, что Панин по ночам собственноручно производит поджоги. Никите Ивановичу с трудом удалось отбиться от разъяренной толпы, намеревавшейся с ним расправиться.

В 1757 году Швеция вступила в Семилетнюю войну. Началась эта война в 1756 году, и участвовали в ней с одной стороны Австрия, Франция, Россия, Испания и Саксония и с другой стороны Пруссия, Англия и Португалия. Швеция хотела отнять у прусского короля устье реки Одер, поэтому воевала она в союзе с Францией и Россией. Однако на соперничестве французского и русского посланников в Стокгольме это никак не отразилось. Осенью 1759 года "шляпы" и их французские покровители начали против Панина новое наступление.

По невыясненной причине в доме Никиты Ивановича возник пожар. Все его имущество сгорело дотла. Панин остался на улице, да еще без гроша в кармане - ему уже восемь месяцев не платили жалованья. К счастью, русского посланника согласился приютить знакомый шведский купец. Панину всерьез грозила долговая яма. И вдруг в ноябре 1759 года пришло известие, вновь круто повернувшее его судьбу. Ее императорское величество повелевала своему полномочному министру при шведском дворе, камергеру и генерал-поручику Никите Панину на время покинуть Стокгольм по случаю назначения его воспитателем и обер-гофмейстером великого князя Павла Петровича. Как ни старался Панин поскорее закончить дела, из Швеции ему удалось уехать лишь в мае 1760 года.

В Петербурге за время отсутствия Панина многое переменилось. Прежнего канцлера Бестужева-Рюмина заменил граф М. И. Воронцов. При поддержке влиятельных братьев Шуваловых ему удалось обвинить Бестужева в подготовке государственного переворота и добиться его ссылки. Теперь Воронцов насмерть схватился со своими недавними союзниками и методично отправлял в отставку шуваловских ставленников, заменяя их своими. Эта борьба повлияла и на карьеру Панина. Воронцов хорошо знал: Никита Иванович терпеть не может Шуваловых, - и справедливо рассудил, что из него может получиться надежный союзник. Поначалу на должность обер-гофмейстера метил сам Иван Иванович Шувалов. Но граф Воронцов выставил кандидатуру Панина. Должно быть, Елизавета вспомнила своего прежнего любимца, сердце императрицы дрогнуло, и она приказала отозвать Панина из Стокгольма.

Для Никиты Ивановича новое назначение оказалось приятной неожиданностью. Какие бы интриги этому ни сопутствовали, но, коль скоро императрица решила поручить ему Павла, значит, она ему доверяла и признавала за ним качества, необходимые для выполнения поручения, столь ответственного. В деле воспитания Елизавета дала Панину большие права. Он мог по собственному усмотрению составлять программу обучения, подбирать учителей и даже определять круг лиц, допускавшихся к особе великого князя. Кроме того, место обер-гофмейстера, хотя и не было непосредственно связано с государственной политикой, имело

немало иных и несомненных преимуществ. Воспитатель цесаревича - должность солидная, говоря современным языком, престижная. Перед ним открыты все двери, в том числе и кабинета императрицы. Положение обер-гофмейстера мало подвержено колебаниям придворной конъюнктуры. Словом, из почетной ссылки Панин вернулся на еще более почетное место, где даже политикой было заниматься не обязательно.

В июне 1760 года Никите Ивановичу было велено приступить к исполнению новых обязанностей, и он в сопровождении Ивана Ивановича Шувалова и канцлера Воронцова отправился к своему воспитаннику. Великий князь, маленький щуплый мальчик, сидел за столом в окружении многочисленных мамушек и нянюшек и настороженно глядел на вошедших. Воронцов представил Панина и объявил, что отныне этот человек будет у его высочества обер-гофмейстером. Мальчик посмотрел на одного, потом на другого и вдруг громко зарыдал. Позже Никита Иванович узнал, что нянюшки специально пугали маленького Павла новым воспитателем. Говорили, что Панин - угрюмый старик и как придет, так добрых женщин прогонит и все веселости запретит. Впрочем, тучи скоро рассеялись, и обер-гофмейстер со своим воспитанником стали добрыми друзьями. Воронцова это вполне устраивало, и вопрос о возвращении Панина в Стокгольм отпал сам собой.

Павел оказался ребенком веселым, бойким, сообразительным, правда, чересчур нервным и впечатлительным. С ним было хлопотно, но Никита Иванович исполнял свои обязанности с удовольствием. И среди тех, с кем Панин близко сошелся по возвращении из Стокгольма, была мать его воспитанника, великая княгиня Екатерина Алексеевна.

Впервые они познакомились много лет назад, когда юная немецкая принцесса Софья Фредерика Августа Ангальт-Цербская еще только начинала осваиваться с новой ролью супруги наследника российского престола, великого князя Петра Федоровича, племянника императрицы. Потом, когда Панин был отослан в Стокгольм, они переписывались, но редко, в основном при посредничестве канцлера Бестужева и их общего друга статского советника В.Е. Адодурова, обучавшего Екатерину русскому языку. Теперь они общались почти ежедневно, их отношения постепенно крепли, превращаясь в дружбу. Екатерина была особенно заинтересована в добрых отношениях с Никитой Ивановичем. Ее положение при дворе казалось на редкость шатким. Императрица была ею недовольна, а муж открыто пренебрегал. Чуткие придворные, мгновенно улавливавшие малейшие изменения в отношениях, между членами императорской семьи, старались пореже попадаться на глаза великой княгине. В такой обстановке дружба с Паниным была для Екатерины, тяжело переживавшей свою полуизоляцию, не просто отдушиной, она приобретала большой политический смысл.

При дворе Никита Иванович быстро стал человеком значительным. В толпе придворных, допускавшихся на дворцовые приемы - куртаги, он явно выделялся даже внешне - Панина называли "самым сановитым вельможей империи". Этому способствовала и его манера поведения. Он всегда был сдержан, ходил неторопливо, быть может, из-за склонности к полноте, говорил тоже неторопливо, в нос. Никита Иванович обладал редкой способностью располагать к себе людей, поэтому у него было много друзей и мало врагов. Он слыл искусным дипломатом и весьма образованным человеком. Панин долго жил в Европе и хорошо знал европейскую культуру, а таких людей в России в то время было немного, и их ценили.

Панин принадлежал к числу тех просвещенных русских деятелей, которые считали себя духовными наследниками Петра Великого и продолжателями начатого им дела. В этом он не был одинок. Спустя четверть века после смерти Петра I его царствование успело приобрести романтический ореол, а сам император превратился едва ли не в образцового государя. Впоследствии Екатерина, уловив это общественное настроение, будет его старательно эксплуатировать. Она заведет себе табакерку с портретом Петра, из Франции выпишет Фальконе для создания знаменитого "Медного всадника", а окружающим будет говорить, что, прежде чем принять какое-нибудь решение, она спрашивает себя, как бы на ее месте поступил великий Петр.

Правда, уже в царствование Екатерины II сквозь мощный хор официального славословия будут пробиваться критические нотки. Историк И.Н. Болтин усомнится, прав ли был царь, когда уничтожал старинные русские обычаи и традиции и насаждал вместо них чужеземные - онемеченные русские становились иностранцами в своем отечестве. А. Н. Радищев откажет Петру в величии, ибо истинно великим, по его мнению, можно назвать лишь того государя, который даровал своему народу свободу. Еще более критически к Петру отнесется другой историк - М.М. Щербатов, Но Панин был далек от таких мыслей. По его твердому убеждению, история России начиналась с петровских преобразований, а все, что было прежде, - это века непроглядной тьмы и дикого варварства.

На Европу он тоже старался смотреть глазами Петра. Европа - это живительный источник, откуда русские, если они действительно хотят стать цивилизованным народом, должны прилежно черпать знания - технические, политические, этические, философские. Впечатления от стран, где Панин побывал, - Германии, Дании, Швеции - лишь укрепили его в этом мнении. Порядок, чистота, благоустроенность в домах и на улицах, бурно развивающиеся промышленность, ремесла и торговля, расцвет наук и искусств. Конечно, контраст теперь был не так велик, как во времена преобразователя. Петербург считался одной из красивейших европейских столиц, а императорский двор славился своим блеском и великолепием. Отпрыски знатных аристократических фамилий из Англии или Франции, совершая свои образовательные путешествия, непременно желали посетить и Северную Пальмиру. И все же в Европе еще многому можно было поучиться, и Панин не преминул воспользоваться этой возможностью.

Жители Стокгольма нередко могли наблюдать, как посланник Российской империи ходит по мастерским и мануфактурам, подолгу беседует с токарями, кузнецами, ткачами. Панин и сам выучился многим ремеслам, считая, что и такое "не весьма важное любопытство свою пользу и еще немалую пользу приносит". Он присматривался ко всему и интересовался всем - от медицины до истории театра. Панин, например, бывал частым гостем шведского физика Либеркина и восхищался тем, как тот может "тончайшие эксперименты производить искусно". Вообще в Швеции было на что посмотреть. В 1739 году в Стокгольме была основана Академия наук, первым президентом которой стал знаменитый Карл Линней. Его современник, астроном и физик Андерс Цельсий, разработал температурную шкалу, принятую позднее большинством стран мира. Здесь же творил выдающийся ученый и философ Эмануэль Сведенборг. Из Швеции Панин вернулся человеком, обладавшим обширными познаниями и с вполне сформировавшимся мировоззрением, что не могло не располагать к нему Екатерину.

Они часто беседовали за картами или за обеденным столом, обсуждали труды Тацита, Вольтера и Монтескье, к которым оба были неравнодушны. Говорили о текущих событиях и о делах минувших и, конечно же, о том, что волновало всех, - о неотвратимости перемен в России.

В последние годы царствования Елизаветы Петровны Российская империя была похожа на военный корабль, на котором в разгар боя смертельно ранен капитан, а команда выходит из повиновения. Тяжелобольная императрица совершенно отошла от дел, государственная власть оказалась в руках фаворитов и просто случайных людей. Вожди придворных партий ожесточенно бились между собой, считая своим долгом утопить любое, даже самое разумное начинание противника. Механизм государственного управления постоянно давал сбои. Местные власти годами забывали собирать подати, а собственные карманы набивали за счет лихоимства и хищений. На "реприманды" правительствующего Сената давно перестали обращать внимание. Фактически страной правила непомерно разросшаяся и всесильная бюрократия, погрязшая в коррупции и уверенная в своей безнаказанности.

В 1757 году канцлер Бестужев-Рюмин из ведомых ему одному соображений втянул Россию в Семилетнюю войну. Русские солдаты дрались храбро и крепко били пруссаков, но их жертвы оказывались напрасными. Елизавета Петровна в любой момент могла отдать богу душу, а наследник престола великий князь Петр Федорович слыл фанатичным пруссофилом. Поэтому главнокомандующие русской армией старались по возможности не обижать прусского короля.

В 1757 году фельдмаршал С. Д. Апраксин разбил прусские войска у Грос-Егерсдорфа и мог беспрепятственно идти на Берлин, но вдруг, ко всеобщему изумлению, отступил в Курляндию. Его отдали под суд и заменили генералом В.В. Фермором. Последний успешно сразился с врагом под Цорндорфом и, во избежание дальнейших побед, благоразумно попросился в отставку. Назначенный вместо него фельдмаршал П. С. Салтыков выиграл сражения при Пальциге и Кунерсдорфе и дерзнул даже занять Берлин, но вовремя опомнился и вывел свои войска из города. Его преемник фельдмаршал А. Б. Бутурлин был стар, мудр и знал, что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает. Поэтому под его командованием армия занималась в основном безобидными маневрами.

На ведение этой странной войны требовались немалые деньги, а государственные финансы и без того находились на грани краха. И неудивительно, если почти вся государственная торговля и таможни были отданы в руки откупщиков. Один из современников Панина, наблюдая положение дел в России, пришел к парадоксальному выводу: "Русское государство имеет перед другими то преимущество, что оно управляется непосредственно самим Богом - иначе невозможно объяснить себе, каким образом оно может существовать".

О том, как исправить положение, думали многие. Размышлял об этом и Панин. С давних пор так повелось, что профессиональные дипломаты редко расстаются с внешнеполитической деятельностью, чтобы заняться политикой внутренней, а тем более играть в ней заметную роль. Обыкновенно случается наоборот. Крупный политический или государственный деятель на закате своей карьеры часто бывает вынужден отправиться за границу, чтобы представлять свое отечество в столице какого-нибудь небольшого и тихого государства. Он хотя и лишается власти и влияния у себя на родине, но доживает свой век, занимая почетную должность, не связанную с обременительными обязанностями. Панин, сумей он сделать так, чтобы к его мнению по государственным делам прислушивались при дворе, стал бы, несомненно, редким исключением.

Хороший дипломат - это человек, обладающий глубокими познаниями и широким кругозором. По роду службы он обязан изучать не только политические, но и экономические, социальные, культурные и иные проблемы тех стран, где работает. Если он переключается на внутриполитическую деятельность, то имеет перед другими по крайней мере одно преимущество - он способен компетентно, а не понаслышке использовать зарубежный опыт, зная его сильные и слабые стороны, для решений проблем своей страны. Панин тоже стремился сопоставлять и делать выводы. К тому же некоторые европейские политические теории, в особенности французские, оказали на него заметное влияние.

Мудрый Монтескье, рассуждал Панин, называет Россию государством деспотическим. Мнение это, увы, справедливо. Более того, именно в деспотизме коренится основная причина государственных бед. Но в век разума терпеть такое положение дальше невозможно. Первое, что необходимо сделать, - это установить в стране власть закона. Пусть каждый подданный империи вне зависимости от его богатства или сословной принадлежности твердо знает свои права и обязанности. И никто, даже монарх, не будет вправе переступить через закон. Далее, необходимо преобразовать систему государственного управления и подчинить ее идее законности. Затем надо обратить внимание на увеличение внутреннего богатства страны, развитие коммерции, промышленности, земледелия.

Возможности обширного и еще слабо заселенного государства неисчерпаемы. Но для того, чтобы их использовать, нужна твердая рука правительства, способная направить, поддержать, оградить от внешнего вмешательства и предостеречь от ошибок. В помощи нуждались все: и дворянство, разоряющееся от праздности и косности, и бессильное купечество, опутанное цепями бессмысленных запретов и ограничений, и крестьянство, изнемогающее под гнетом жестоких и корыстолюбивых помещиков. Поэтому главные усилия правительство должно направить на дела внутренние.

Некоторые меры необходимо было принимать безотлагательно. Прежде всего это касалось торговли как внешней, так и внутренней. Следовало позаботиться о ее скорейшем развитии, поощрять купцов, строить дороги, осваивать речные пути, создавать банки. В торговле с другими странами надо было начать с установления защитительных таможенных тарифов, стимулировать вывоз, а также ограничить ввоз, прежде всего предметов роскоши. Панин считал необходимым заинтересовать в предпринимательской деятельности и дворянство.

В вопросе об освобождении крестьян, уже волновавшем умы русских политиков, Никита Иванович занимал умеренные позиции. С одной стороны, передовая общественная мысль осуждала крепостное право, и теоретически с этим нельзя было не соглашаться. Но, с другой стороны, ликвидировать крепостное рабство было в тогдашних условиях практически невозможно - любое правительство, решившееся на такой шаг, было бы немедленно сметено. Что, по мнению Панина, можно и следовало незамедлительно сделать, так это смягчить жестокость крепостничества. Государство должно активно регулировать отношения между помещиком и его крестьянами. Необходимо было ужесточить наказания помещикам, злоупотребляющим своей властью, запретить продажу крестьян поодиночке, ограничить размеры барщины и оброка.

Что же касается политики иностранной, считал Панин, то это лишь средство для достижения других, более важных целей государства. От внешней политики требуется обеспечить благоприятные условия для внутреннего развития страны. Петр I наверняка думал так же. И хотя ему пришлось много воевать, делал он это не из любви к воинской доблести, а потому, что должен был уничтожить сильного и опасного врага. Труды царя-преобразователя не пропали даром. Россия теперь достаточно сильна, чтобы защитить себя от любой опасности, но вмешиваться в чужие дела, отстаивать чужие интересы и брать на себя лишние обязательства - это для нее непозволительная роскошь. Следовательно, во внешней политике надо руководствоваться двумя главными правилами, а именно: избегай войн, в особенности наступательных, и по возможности не вмешиваться в споры между другими государствами

Трудно сказать, насколько глубоким было влияние идей Панина на будущую императрицу, но вот что показательно. После его возвращения в Петербург в дневниках Екатерины впервые появляются размышления о политических вопросах.

Когда Панин развивал перед Екатериной свои взгляды он вряд ли преследовал какие-либо политические цели. Для него Екатерина была всего лишь одинокой и обиженной немецкой принцессой, усердно вчитывающейся в сочинения французских "князей философии" в надежде хотя бы духовно возвыситься над своими оскорбителями. Она была достойна помощи, сочувствия, и только. Никаких прав на императорскую корону у Екатерины не было. Официальным наследником престола был ее муж, великий князь Петр Федорович. Этим правом он обладал и по крови, так как был внуком Петра Великого. У него унаследовать корону мог лишь его сын, Павел. Был жив еще один потенциальный претендент - царевич Иоанн Антонович, внук царя Ивана V, много лет назад заточенный Елизаветой в Шлиссельбургскую крепость. С точки зрения обычая, традиций, просто здравого смысла в этой череде претендентов на престол ангальт-цербской принцессе не было места. Екатерина думала иначе.

За годы, проведенные в России, она многому научилась. Она хорошо знала двор, тайные пружины государственной власти и в совершенстве овладела искусством придворной интриги. Ее ничуть не шокировали распущенные нравы елизаветинского двора, более того, в этом отношении она не считала нужным отличаться от окружающих. Первым ее внимание привлек молодой придворный Сергей Салтыков. Потом был польский дипломат граф Станислав Понятовский... Екатерина была неплохой актрисой и умела произвести нужное впечатление. Она старательно изучала сильные и слабые стороны окружавших ее людей, и нередко ей удавалось ловко использовать их для достижения своих целей. Екатерина хорошо понимала свое незавидное положение и все же не переставала мечтать о власти. Не только мечтать, но и всерьез готовиться к тому, чтобы стать самодержавной властительницей огромной империи. Она верила в свою звезду. В самом деле, история, в том числе и русская, изобилует примерами самых неожиданных поворотов в судьбах монархов. Рано или поздно ей удастся сделать тот последний шаг, который приведет ее к заветной цели.

Панин не мог одобрять честолюбивых грез великой княгини. Но обстоятельства сложились так, что он вынужден был переменить свое мнение. В декабре 1761 года Елизавета скончалась и на российский престол взошел император Петр III.

От нового царствования не ждали ничего хорошего. Будущий монарх успел прославиться своими шутовскими выходками, частыми попойками, полной неспособностью заниматься государственными делами и, что самое оскорбительное, пренебрежением ко всему русскому. Царствования Петра III боялись все, в том числе и Шуваловы, хотя наследник престола явно благоволил к ним. Но были они людьми деятельными и не привыкли подчиняться обстоятельствам. И вот незадолго до кончины Елизаветы Иван Шувалов встретился с Паниным и завел неожиданный разговор.

- Иные клонятся, - начал он, - выслав из России великого князя Петра с супругой, сделать правление именем сына их, Павла Петровича. Другие хотят выслать лишь отца, а оставить мать и сына. Но все единодушно думают, что Петр не способен.

- Все оные проекты суть способы к междоусобной погибели, - отвечал Панин, - в один критический час того нельзя без мятежа и бедственных последствий переменить, что двадцать лет всеми клятвами утверждено.

Согласиться на это едва замаскированное предложение участвовать в заговоре Панин не рискнул. Шуваловым он не доверял. Но, коль скоро граф Иван решился на такой разговор, стало быть, он чувствует за собой силу и у него достаточно единомышленников. По здравом размышлении Панин пересказал этот разговор Екатерине и предложил ей другой, более безопасный и, что самое главное, законный путь. Если больной императрице предложить, чтобы Петр был выслан из России, а наследником объявить его сына, то, вполне возможно, она на это согласится. В последнее время Елизавета была очень недовольна своим племянником. Идея эта, однако, так и осталась без последствий, а по смерти императрицы стали оправдываться самые худшие опасения.

Тотчас по восшествии на престол Петр III вызвал из-за границы своего обожаемого дядю принца Георга Голштинского, генерала прусской армии. В России дядя был произведен в генерал-фельдмаршалы и полковники лейб-гвардии Конного полка и получил внушительное жалованье - 48 тысяч рублей в год. Скоро приехал еще один принц - Петр Август Фридрих Голштейн-Бекский. Он тоже стал фельдмаршалом, а заодно и петербургским генерал-губернатором. Из ссылки был вызволен опальный граф Бурхард Миних. На важную должность генерал-фельдцейхмейстера, то есть командующего артиллерией, был назначен генерал-поручик А.Н. Вильбоа. Генерал-адъютантом стал барон Карл Унгерн-Штернберг. Эти люди вошли в ближайшее окружение нового императора.

Еще в день смерти Елизаветы, 25 декабря, Петр III отправил к прусскому королю Фридриху II своего адъютанта с предложением заключить мир. Вскоре в Петербург явился прусский посланник Генрих Леопольд фон Гольц. Его мнение Петр III ценил столь высоко, что Гольц фактически стал распоряжаться всей внешней политикой страны.

Окружив себя близкими сердцу людьми, Петр III начал править Россией. Прежде всего была уничтожена гвардейская элита - лейб-компания. Вместо нее император приказал ввести в столицу голштинские войска. Прочие гвардейские полки было велено переодеть в новую форму по образцу прусской. Православным священникам Петр III приказал сбрить бороды и носить платье наподобие протестантских пасторов. При дворе ходили слухи, что император намерен переменить православие на лютеранство. Потом Петр III затеял авантюру, особенно возмутившую армию. Он задумал начать войну с Данией, претендовавшей на его наследственное владение - герцогство Голштинское. Огромной империи ему было мало, и русским солдатам вновь предстояло проливать кровь, на сей раз за крохотный клочок далекой немецкой земли.

Петра III редко видели трезвым, а чаще всего - за уставленным рюмками столом в компании иностранных офицеров да итальянских актрис. Император постоянно курил и заставлял это делать окружающих, но не потому, что получал от этого удовольствие. Просто курение было в моде у единственных "настоящих героев" - голштинцев.

В стране росло недовольство. Сначала оно охватывало лишь двор и гвардию, потом стало распространяться в народе. Оскорбленные русские люди возмущались, ругали императора, шептались по углам. Поначалу этим дело и ограничивалось. Подчиняться иноземцам уже привыкли. Еще со времен Петра I на Руси завелись чиновники-немцы, генералы-немцы, помещики-немцы. Потом страной правили Миних, Остерман, Бирон. Теперь царствует император-немец. Правда, прежде иноземцы никогда еще не распоряжались страной столь нагло и бесцеремонно. Терпения русским людям не занимать, но и ему приходит конец. Спустя пять месяцев после воцарения Петра Ш против него был составлен заговор.