Глава VIII

СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО

Причиной, по которой маленькая (по обитаемой площади) страна Египет сыграла в истории цивилизации такую же важную роль, как многие обширные империи, было то богатство, которое эта страна каждый год получает от плодов своей земли; фундаментом египетской цивилизации было сельское хозяйство. Однако результаты, которых достигли земледельцы долины Нила, были получены ими не благодаря какому-то их особому мастерству или уму, а благодаря неистощимому плодородию египетской земли.

Она неистощима в прямом смысле этого слова, поскольку, если к этой почве не предъявлять совершенно неразумных требований, питательные вещества, которые забирает из нее урожай, возвращаются в нее без всякой помощи человека. Едва ли мне нужно говорить, что это чудо совершает каждый год разлив Нила; это Нил «дает всем людям пищу и воду». Однако эта великая река раздает свои дары не всем одинаково; она может быть и причиной несчастья для страны, поскольку, если «большой Нил», то есть высокий уровень воды при разливе, обещает богатейший прирост для полей, низкий уровень Нила неизбежно приносит с собой страх перед «голодным годом»[140]. Это было обоснованно, потому что разлив приносит почве не только плодородие, но и влагу.

Скульптурная группа – Маиптах, жрец бога Птаха, со своей семьей. Слева (по правую руку) – его жена Хатшепест, «госпожа, полная очарования, изящества и любви»; справа (по левую руку) – его дочь Энеухаи, «любимица фараона». Маленькие фигуры изображают вторую дочь и ее сына, которые преподнесли в дар эти статуи. Берлин, 2297

Изображение Нила, который приносит в дар египетской стране воду в сосудах и цветы. Он гермафродит и одет в такую набедренную повязку, которую носили моряки и рыбаки

В этой стране, где нет дождей, растения могут вырасти только в тех местах, которые были не только затоплены, но и хорошо пропитаны водой; а там, где этого не происходит, на твердой глине совершенно ничего не растет.

Кроме того, даже самый высокий разлив заливает не все поля, и, чтобы остальные, не залитые разливом поля дали урожай, крестьянин должен был прибегать к искусственному орошению. Воду Нила подводили как можно ближе к его полю с помощью оросительного канала, а сам он потом сооружал нечто вроде колодезного журавля – теперь этот механизм называют его современным названием шадуф, но он сохранил свою прежнюю, древнюю форму[141]. Это тяжелая работа – весь долгий день поднимать ведро шадуфа и выливать оттуда воду; по сути дела, нет более утомительного дела среди повседневных трудов египтян, чем такой полив полей. В наше время, когда система земледелия более совершенна, феллахи, особенно в Верхнем Египте, пользуются шадуфом очень широко; в древности же его, возможно, применяли реже.

Древний колодец с журавлем. Фивы (согласно W., i. 281)

Современный шадуф

Когда разлив заканчивается, Нил отступает, оставляя то там, то тут лужи на полях. Это хлопотное время года для египетского земледельца: «поля обнажились», и он должен «работать старательно»[142], чтобы хорошо использовать благословенный дар Нила. Ему легче это делать оттого, что наконец прекратилась удушливая жара, которая в течение лета угнетала и его, и его скот. «День прекрасен, прохладно, и быки тянут хорошо; небо согласно с нашим желанием», – говорят те, кто возделывает землю, и с охотой берутся за работу, «потому что Нил был очень высоким», и мудрые люди уже предсказывают, «что это будет прекрасный год, свободный от нужды и богатый всеми травами», год, «в который урожай будет хорошим» и телята будут «иметь прекрасное здоровье»[143].

Вспашка земли плугом, ее рыхление мотыгой и сев во времена Древнего царства. (Гробница Ти, согласно Badeker, с. 414)

Теперь главный долг крестьянина – вспахать землю; эта работа становится еще труднее оттого, что плуг, которым он должен переворачивать тяжелую почву, очень громоздок. Египетский плуг очень мало изменился с древнейших времен: он состоял из длинного деревянного лемеха[144], в который были вставлены две слегка изогнутые рукоятки, а к задней части лемеха был наискось привязан длинный шест, на переднем конце которого находился поперечный брус, прикрепленный к рогам быков. Такой была стандартная форма плуга, и она почти не изменилась за множество веков. При Новом царстве был добавлен еще канат, связывавший шест с лемехом; рукоятки тоже при Новом царстве были установлены почти перпендикулярно и снабжены выемками для ладоней, но эти изменения были незначительными.

Для вспашки земли были нужны два человека: один, собственно пахарь, нажимал на рукоятки плуга, а второй, погонщик быков[145], неутомимо подгонял своих животных палкой. Эта работа сопровождалась неизбежными у египтян криками: погонщик подбадривает пахаря: «Нажми на плуг, нажимай на него руками», призывает быков: «Тяните сильнее» – или приказывает им «повернуть», когда они доходят до конца поля[146]. Обычно плугов два, и один движется позади другого – вероятно, для того, чтобы второй вспахивал землю между бороздами, проделанными первым плугом.

Если египтяне просто хотели разрыхлить слой ила, они использовали (во всяком случае, в эпоху Нового царства) легкий плуг, который тащили люди[147]. Мы можем видеть, как четыре мальчика впрягались, а старик давил на рукояти. Такой плуг несколько отличался от плуга обычной формы – лемех состоял из двух частей, связанных вместе; он имел также длинную часть, присоединенную сзади и поворачивавшуюся наклонно вверх, когда пахарь направлял плуг.

Деревянные мотыги. Из общей могилы в Фивах эпохи Нового царства (Берлин. Согласно W., ii. 252)

Однако и после вспашки нужно было еще разбить большие комья тяжелой египетской земли – чтобы земля была готова для посева. В наше время для этого прокатывают по полям борону или же «кошачью лапу» – круглый каток с шипами; а в старину пользовались деревянной мотыгой[148], которая, кажется, была собственным изобретением египтян в сельском хозяйстве. Мы вряд ли смогли бы составить о ней верное представление по рисунку , который изображает ее в иероглифах и на рельефах; но, к счастью, у нас в музеях есть несколько образцов настоящих мотыг. Земледелец держал эту мотыгу за нижний конец ручки и разбивал лезвием комья земли. Передвигая веревку, он мог по желанию делать мотыгу шире или уже. На рисунках эпохи Древнего царства люди, работающие мотыгами, всегда изображены идущими сзади плуга; позже они, кажется, шли и впереди него тоже.

Во времена Нового царства мы также обнаруживаем их в поле одних, словно при выращивании некоторых культур крестьяне обходились без плуга и только мотыжили землю. Во все перечисленные выше эпохи применялись также деревянные молоты для разбивания комьев земли[149].

После того как земля была должным образом подготовлена, начинали высевать семена[150]. Мы видим, как «писец зерна» с важным видом стоит перед кучей семян, наблюдает за тем, как люди их сеют, и записывает, сколько раз каждый наполнял свой маленький мешок семенами. После того как семена были разбросаны, посевные работы еще не были окончены: еще нужно было вдавить зерно в плотную илистую землю. Для этого по только что засеянным полям прогоняли овец[151]. На всех рисунках, посвященных этой теме, можно увидеть одного или двух пастухов с их стадами, которые идут сзади сеятеля. Одни работники, взмахивая плетьми, гонят овец вперед; другие столь же энергично отгоняют их назад. Испуганные животные сбиваются в кучу; похоже, что один отважный баран вот-вот начнет сопротивляться: он угрожающе опустил голову; но большинство овец в страхе бегают по полю и так вспахивают его своими ногами (это выражение из надписей).

Бараны втаптывают семена в землю (из гробницы Ти, согласно Badeker)

Такое втаптывание семян в землю изображено только на рисунках эпохи Древнего царства; возможно, этот обычай продолжал существовать и позже, но стал менее распространенным. Когда Геродот путешествовал по Египту, он заметил, что в дельте для этой цели использовали свиней; во времена Плиния об этом говорили как о давно забытом обычае, в существовании которого сомневались.

Наступало время урожая, и зерновые[152] жали коротким серпом[153], срезая им, в отличие от нашего обычая, стебли высоко над землей, иногда близко к колосьям[154], поскольку солома была бесполезна и только усложняла молотьбу.

Работа идет быстро: об этом мы можем судить по движениям людей. Однако среди них мы часто обнаруживаем стоящего без дела работника[155] с серпом под мышкой; вместо того чтобы работать, он предпочитает показывать своим товарищам на пальцах, сколько снопов он уже сжал за этот день. Разговор остальных сборщиков урожая тоже, видимо, касается главным образом их многочисленных огромных достоинств; к сожалению, их остроумные замечания совершенно непонятны для нас[156]. Время от времени в работе наступает перерыв, и страдающие от жажды работники передают один другому по кругу остроконечный кувшин[157].

Жнец (из гробницы Ти, согласно Badeker)

Сжатый хлеб связывают в снопы, а поскольку стебли слишком коротки и из одной вязанки нельзя сделать сноп, складывают две вязанки конца– ми вместе, колосьями наружу, а потом перевязывают этот парный сноп посередине веревкой[158]. Один особенно хороший сноп отправляют с посланцем к владельцу имения, чтобы тот увидел, как хорош урожай[159]; остальное оставляют на полях, сложив в копны по три или четыре снопа в каждой. Женщины подбирают в маленькие мешки уроненные колосья[160].

Теперь нужно было переправить хлеб на ток, который, вероятно, находился поблизости от города. Снопы перевозили на спинах тех терпеливых животных, которые и теперь употребляются для перевозки грузов в Египте, то есть ослов. Мы видим, как большое количество их бешеным галопом гонят в поля[161], погонщики ослов идут позади животных, кричат им и машут палками. По пути они встречают тех животных, которые уже возвращаются домой с грузом, и среди них есть ослица с осленком. Она поднимает голову и приветствует сородичей долгим ржанием; но палки погонщиков не позволяют животным остановиться. Глупое сопротивление достаточно быстро прекращается. Ослы приходят на сжатое поле, готовые к тому, чтобы на них погрузили снопы; тут один из них начинает лягаться и отказывается идти вместе с остальными. Один из погонщиков тянет его за уши и за ногу, другой бьет; погонщики кричат ослу: «беги, как умеешь» и пригоняют его к месту погрузки[162].

Перевозка зерновых (из гробницы Ти, согласно Badeker)

Тем временем снопы сложены и увязаны в большую корзину[163] или в мешок[164], или же, как явно было в обычае позже, могли быть упакованы в большие короба[165], подвешенные к седлу осла.

Когда ослы нагружены, в корзину кладут еще один сноп, для которого не удалось найти место[166], и караван отправляется в путь. Он движется достаточно медленно, хотя погонщики непрерывно призывают своих животных «бежать», но ослы нагружены тяжело, и один из них спотыкается под тяжестью своей ноши. Погонщик ведет его за хвост, а мальчик, который должен следить, чтобы груз был правильно уравновешен, тянет за ухо[167]. Когда они приходят на ток, к сложенной там куче сжатых колосьев, снопы делят на связки, и два работника бросают связки в кучу. Похоже, что для этой работы нужно было большое мастерство и много силы, чтобы мощь броска делала кучу как можно более плотной. Часто бывает изображен еще и третий рабочий, который собирает отдельные колосья, упавшие с вязанок[168].

Ослы обмолачивают хлеб на току (согласно L. D., ii. 9)

Сцена сбора урожая в эпоху Нового царства. Молотьба на току, сгребание зерна в кучу и его провеивание. На дереве возле тока висит кожаный бурдюк, из которого пьет один из работников. Слева подсчитывают количество намолоченного зерна (согласно W., ii. 419)

Ток, посередине которого, видимо, находилась куча[169], представлял собой, судя по рисункам, ровную круглую площадку с немного приподнятыми краями[170]. На ней рассыпали зерно и потом гоняли по ней скот, который топтал его своими копытами. В эпоху Древнего царства для этой цели почти всегда использовали ослов, а быков мы видим только в случаях, когда нужна, как сказали бы мы, дополнительная помощь; но после эпохи Среднего царства египтяне, похоже, изменили порядок этой работы, поскольку мы обнаруживаем, что в более поздние времена использовали только одних быков[171]. Если использовали ослов, то работали, как правило, десять животных. Но если быков, то считалось, что достаточно трех. Животных на току раз за разом гоняли по кругу[172], и при этом, конечно, было очень много дела палкам и голосу, потому что ослы – весьма своенравные создания. Как мы видим, один из них хочет бежать не в ту сторону, другой вообще не желает двигаться вперед, и остается лишь одно – схватить его за переднюю ногу и тащить по току. Мы часто видим быка или осла, который, обмолачивая зерно, жует несколько колосьев, словно живая иллюстрация к древнееврейскому правилу: «Не надевай намордник на быка, который вытаптывает зерно из колосьев».

Владение, состоящее из дома, двух житниц (амбаров) и постройки, очертания которой неясны. Эль-Амарна (согласно Перро – Шипье)

После того как зерно было обмолочено, его вместе с мякиной собирали деревянными вилами в большую кучу[173], на верх которой клали гнет, чтобы она не рассыпалась. Затем необходимо было отделить зерно от мякины и грязи, неизбежной при таком примитивном рабочем процессе. Похоже, что эту легкую работу всегда выполняли женщины[174]. Они веяли зерно, быстро подбрасывая его в воздух с помощью двух маленьких наклонных досок. Зерно падало вертикально вниз, а мякину ветер относил в сторону. Затем зерно пропускалось через огромное прямоугольное сито, чтобы отсеять самые худшие примеси.

Владение, состоящее из пяти амбаров, окруженных кирпичной стеной; три амбара уже заполнены. Фивы (согласно W., I. 371)

Образец только что обмолоченного зерна посылали хозяину; сборщики урожая не забывали также благодарить богов. Они не только посвящали первые плоды урожая тому богу, который особо почитался в данной местности, и устраивали праздник в честь Мина, бога сельского хозяйства: крестьяне и во время сбора урожая благодарили небеса. Например, в одном случае мы обнаруживаем два маленьких алтаря, возле тока между кучами зерна, а в другом на самом верху кучи зерна, которое сгребла женщина, стоит маленькая чаша. Нет сомнения, что и то и другое – приношения богине-змее Рененутет (Рененут; одна из богинь плодородия, хранительница урожая, мать бога зерна Непери. Изображалась в виде змеи или женщины со змеиной головой. – Ред.); алтари и часовни, которые мы обнаруживаем во дворах житниц, вероятно, тоже были поставлены в ее честь.

И в завершение, в конце сбора урожая, появлялись государственные чиновники – «писец житницы» и «измеритель зерна». Они измеряли каждую кучу зерна[175] перед тем, как она будет убрана в житницу (амбар).

Макет житницы (амбара). Лувр (согласно Перро – Шипье)

Эти житницы (амбары, склады зерна) во все эпохи строились по одинаковому в основном плану. В окруженном стеной дворе располагались один или два ряда построек из ила, имевших форму конуса высотой около 5 м и шириной 2 м; они имели одно маленькое окно высоко над землей, а другое на половине высоты или близко от земли. Нижнее, через которое забирали зерно, обычно было закрыто, чтобы не запустить мышей, и работники засыпали зерно через верхнее окно, поднимаясь к нему по лестнице[176]. В эпоху Среднего царства мы также обнаруживаем несколько иную форму зерноскладов, которую можно увидеть на изображенном здесь макете[177].

Такие житницы, как правило, имели плоскую крышу, на которую нужно было подниматься по наружной лестнице. Эта крыша была удобным наблюдательным пунктом для писца: он мог, находясь на ней, считать мешки, приносимые и высыпаемые в амбар[178]. Такой склад зерна подходил лишь для большого хозяйства – например, такого, как поместье, хозяин которого, Пахра из Эль-Каба, жил при XVIII династии. Как мы можем видеть, туда урожай к житницам доставляли на больших кораблях, и работники, которые выносили с кораблей тяжелые мешки с зерном, в конце концов принимались жаловаться: «Нам что же, так и носить без отдыха пшеницу и белую полбу? Амбары уже так полны, что вязанки зерна высовываются наружу, и корабли так полны зерном, что едва не лопаются. А нас все-таки заставляют спешить»[179].

Сбор урожая обычных зерновых и проса (дурры) (согласно W., ii. 427)

Сбор урожая дурры в эпоху Нового царства (согласно W., ii. 428. Эль-Каб)

До сих пор я говорил о зерне вообще, потому что зерновые культуры никогда не бывают показаны на рисунке так, чтобы можно было с уверенностью определить, какая это культура. На рисунках, изображающих сельскохозяйственные работы, наше внимание обычно привлекают две зерновые культуры: ячмень и пшеница. Обе они были очень широко распространены в Египте, свидетельством чего являетсяся солома, которую и сейчас можно увидеть в необожженных кирпичах[180]. На некоторых памятниках эпохи Нового царства изображен сбор урожая еще одного культурного растения, которое имеет стебель с маленьким красным плодом наверху.

Оно было с большой вероятностью опознано как просо – черное просо, известное в современном Египте под названием дурра. Как мы можем видеть на показанном здесь рисунке, просо не жали, а выдергивали, затем стряхивали землю с корней и после этого связывали стебли в снопы.

Чтобы вылущить зерна из колосьев, применяли необычный, похожий на гребень инструмент, который показан на иллюстрации ниже.

На другом похожем рисунке старый раб, которому поручена работа на таком гребне, сидит в тени сикомора. Он делает вид, будто этот труд ему нипочем, и заявляет крестьянину, который несет ему новую вязанку сорго для вычесывания: «Если ты принесешь их мне даже одиннадцать тысяч и девять, я вычешу все»[181]. Однако крестьянин не обращает внимания на эту глупую похвальбу и говорит: «Поторопись и не разговаривай так много, ты самый старший из работников в поле»[182].

Кроме перечисленных выше злаков, несомненно, выращивались овощи – например, лук, огурцы и дыни, причем в таких же широких масштабах, как и в современном Египте. Однако наши знания об этом очень скудны, и поэтому лучше будет перейти ко второй отрасли египетского сельского хозяйства, то есть к скотоводству, поскольку о нем у нас имеется сравнительно много материалов. Рисунки, особенно относящиеся к эпохе Древнего царства, изображают жизнь скота так часто и с такой верностью натуре, что мы склонны верить, что египтяне древних времен были настолько же дружелюбны к своим домашним животным, насколько современные египтяне грубы и жестоки с ними.

У этой любви в Египте была одна особенность: из всех домашних животных самым дорогим для сердца египтян был бык. Скотоводство занимает очень много места на рисунках, покрывающих памятники: почти в каждой гробнице эпохи Древнего царства мы встречаемся с пастухом и его животными; скот либо переплывает водную преграду, либо его кормят или доят. Египтяне разговаривали со своими быками, как мы с нашими собаками, давали быкам имена[183] и украшали самых лучших из них пестрыми тканями и красивой бахромой[184]. Они изображали скот во всех позах с точностью, которую дают любовь и наблюдательность, откровенно показывая, как дороги им были эти животные. Ранним египтянам было незнакомо то презрение, которое мы испытываем к тупоумным быкам; напротив, корова была для них священным животным, в облике которого изволила явиться их величайшая богиня, а бык считался совершенным воплощением героической силы и могущества. Другие народы сравнивали своих могущественных богов и величайших героев со львом, египтяне же – с «могучим быком».

Быки Древнего Египта и в самом деле были достойны всяческого восхищения[185]. Судя по рисункам и черепам, которые у нас есть, они принадлежали к одной из пород того вида, который до сих пор преобладает во всей Африке, – к так называемым зебу; на этих животных они были похожи тем, что имели «очень покатый лоб, небольшой выступ на краю глазницы, очень плоский и прямой профиль». Горба, который так сильно развит у многих зебу, эта порода почти не имела, но его часто не бывает у животных этого вида во Внутренней Африке. Египтяне вывели из зебу несколько пород скота, которые различались не только своим внешним видом, но и качеством своего мяса[186]. Во времена Древнего царства главной по значению была длиннорогая порода[187]; эти животные имели необыкновенно длинные рога, изогнутые обычно в форме лиры, реже – в форме полумесяца. Кроме того, они имели «величавую шею, как у зубра, довольно высокий рост, массивную морду и кожную складку на животе». Как правило, они были чисто белыми либо белыми с крупными рыжими или черными пятнами, могли также быть светло-желтыми или коричневыми. На одном рисунке мы видим животное, которое выглядит просто жутко – глубокого черного цвета, с красными животом и лодыжками. Знаток сможет различить несколько разновидностей длиннорогой породы: обычная эуа отличалась от более редкой нег[188], хотя мы своим взглядом непосвященных не видим никаких заметных различий между изображениями той и другой разновидности.

На рисунках эпохи Древнего царства животные с короткими рогами[189] изображались реже, чем длиннорогие, хотя в более поздние времена встречались чаще. Мы не можем определить, была ли эта порода более редкой в раннюю эпоху или египтяне предпочитали изображать на своих рельефах длиннорогую породу потому, что она имела более живописный и внушительный вид.

На рельефах Древнего царства есть также изображения быков и коров, которые явно оставались безрогими на всех стадиях своей жизни. Их можно считать третьей породой[190]. Похоже, что их высоко ценили как особо изысканную причудливую породу скота, потому что мы никогда не видим их работающими на пахоте или молотьбе; крестьяне любили украшать их яркими тканями и приводить в качестве подарка к своему господину. В то же время такой скот не мог быть очень большой редкостью: о владениях Эхнатона сказано, что там было 835 голов длиннорогого скота и не менее 220 голов скота безрогой породы.

Египтянам было недостаточно тех многочисленных разновидностей первоначальной породы, которые возникли благодаря их умению разводить скот, и они также использовали искусственный способ придавать животным необычный внешний вид[191]. Этого результата они добивались, вероятно, с помощью той процедуры, которую до сих пор применяют на востоке Судана: с той стороны, в которую желают согнуть рог, его срезают до корня; излечившись после этого, он изгибается в желаемую сторону, а под конец изгиб увеличивают с помощью раскаленных кусков железа.

Безрогий скот при Древнем царстве (согласно L. D., ii. 9)

Тщательность, с которой породы отделены одна от другой на рисунках, свидетельствует о том, что уже в эпоху Древнего царства египтяне поднялись в скотоводстве выше его примитивного состояния. Они уже не ограничивались тем, чтобы приводить животных на пастбище, а в остальном предоставлять их самим себе; напротив, они наблюдали за животным на каждом этапе его жизни. Египтяне имели особых быков для разведения породы[192], а пастухи умели помогать телящейся корове[193]. Они заботились о том, чтобы у скота было много корма, хотя, возможно, делали это не совсем так, как описано в сказке эпохи Нового царства: «Его быки говорили ему: «Там-то и там-то есть хорошие травы», а он слышал, что они говорили, и пригонял их на место с хорошими травами; и скот, за которым он присматривал, имел прекрасное здоровье и телился очень часто»[194]. На самом деле у египтян был гораздо более прозаический способ откармливать свой скот: они кормили его хлебом[195]. Судя по рисункам из гробниц, этот способ, видимо, применялся повсеместно в эпоху Древнего царства. Мы постоянно видим, как пастухи «взбивают тесто» и делают из него круглые пирожки, а затем садятся на корточки перед жующими быками и проталкивают тесто им в рот, уговаривая: «ешьте же». Хороший пастух должен был следить и за тем, чтобы у его скота было питье: вот он ставит перед животными огромный глиняный сосуд и дружески похлопывает их, побуждая пить[196]. Конечно, ему приходилось быть более суровым за работой, когда он желал подоить «матерей телят», то есть, как сказали бы мы, молочных коров. Он должен был связывать им ноги вместе или заставлял одного из своих товарищей крепко держать их передние ноги; телят, мешавших этой работе, тоже приходилось привязывать к колышкам.

Согласно L. D., ii. 62

В современном Египте коровы кормятся на искусственно возделываемых полях клевера, поскольку там уже совсем нет лугов с дикорастущей травой. В дни Древнего царства было совершенно иначе: скот находил себе естественные пастбища на тех пространствах болотистых земель, о которых мы часто говорили в этой книге. Как в наши дни в горных странах коров на лето отправляют вверх, на альпийские луга, так и эти древние пастухи каждый год на целый сезон перегоняли свой скот в северные болота: хотя в самой долине Нила вся земля была уже совсем неплохо возделана, немалая часть дельты еще оставалась дикой и нерасчищенной. В болотных округах за скотом ухаживали люди, которых подлинные египтяне едва ли признавали за равных себе. Манера, в которой скульпторы Древнего царства изображали этих  – «жителей болот», показывает, что они считали изображаемых скорее париями. Такой человек мог быть необходим как хороший пастух, отличный рыбак, умелый птицелов; он мог делать из стеблей папируса хорошие циновки и лодки, его хозяевам могли нравиться его сдержанный юмор и народная мудрость, но он был уж слишком грязным. Он даже не думал о том, чтобы опрятно сбривать свои волосы, а лишь коротко подстригал их надо лбом; многие жители болот доходили до того, что отращивали себе бороду и даже, кроме нее, бакенбарды и усы. То, что одежда такого человека была крайне примитивной, было не важно, поскольку египтяне не придавали этому большого значения; но даже им, должно быть, становилось очень смешно, когда пастух пытался выглядеть красиво и надевал короткую юбку, как остальные люди. Дело в том, что его юбка была сделана не из мягкого белого льна, а из жесткой желтой циновки, которая никак не желала сгибаться, чтобы принять нужную форму, и художники с удовольствием вырисовывали над ногами пастуха невероятные складки переднего полотнища этой юбки. Такая юбка принимала любую форму, кроме правильной[197].

Пастух, ведущий быка (согласно L. D., ii. 69)

Эти люди жили в болотах вместе с коровами и не имели постоянного дома, потому что их тростниковые хижины при необходимости можно было перенести с одного места на другое. Их описание, сделанное греками в поздние времена, очень близко к изображениям на памятниках Древнего царства, созданным на две тысячи с лишним лет раньше[198]. Например, на нашей иллюстрации изображен вечер; работа окончена; некоторые из пастухов сидят на корточках вокруг низкого очага и жарят на костре гусей, надетых на деревянные вертела. Один пастух еще не продвинулся в деле так далеко и только ощипывает своего гуся.

Пастухи на дальних пастбищах. Рельеф эпохи Древнего царства из Гизы (согласно Перро – Шипье).

Другие либо плетут что-то из стеблей папируса, либо готовят тесто для скота. Еще один человек уютно спит. Придя домой, он сел на циновку и так и уснул, продолжая держать в руке свой пастуший посох. Его длинноухий и остромордый пес последовал примеру хозяина и заснул у его ног. Большой кувшин, корзина с несколькими маленькими сосудами и несколько циновок из папируса – вот все, что нужно нашему пастуху в его хозяйстве[199].

Похоже, что египетские пастухи не испытывали восторга от романтической стороны этой жизни в болотах; они, несомненно, тосковали по относительным удобствам своих постоянных домов. День, когда они «выходили из северной страны», гоня свой скот «вверх», был радостным. Как бы ни было трудно переправляться через многочисленные рукава Нила на пути из северной страны, в этот день ничто не могло их встревожить. Несмотря на все их заботы, одна из надписей уверяет нас, что «этому пастуху очень весело».

Стадо быков, которое пастухи переправляют через водную преграду.

Рисунок эпохи Древнего царства (согласно L. D., ii. 60)

Мелкую воду было не так уж трудно перейти с быками – самое большее, пастуху приходилось перенести на спине маленького теленка. Хуже было, если приходилось переправляться через достаточно глубокий поток.

Тогда, как мы видим, стаду волей-неволей приходится плыть; несколько пастухов плывут впереди него на лодке и криками ободряют усталых животных; телят они тащат по воде за передние ноги. Другая лодка плывет позади животных, чтобы стадо не расходилось в стороны. Однако пастухи не в силах защитить животных от одной большой опасности: если крокодил, которого мы видим лежащим в воде поблизости от коров, осмелится напасть на них, вряд ли будет возможно отогнать его от добычи.

Можно сомневаться, что пастухи в конце концов насладятся желанными радостями домашней жизни: их ждет впереди работа, которую вряд ли можно делать без беспокойства и раздражения. Едва они прибывали на место и вручали хозяину в качестве подарка пару молодых газелей или красивых птиц, как на сцене появлялись важные лица – «писцы имущества», «чтобы посмотреть отчеты пастухов». После этого скот сортировали по возрасту и подсчитывали, сколько животных каждой породы и каждой категории имеется в наличии – сколько есть «первых коров стада» (то есть коров, которые его ведут), сколько «молодого скота», телят и их «матерей»[200]. Кроме того, скот прогоняли перед хозяином[201]; это было бесконечное шествие быков, коз, ослов и овец. Затем главный писец вручал хозяину длинный свиток и объяснял ему, что согласно этой записи он может назвать своими не меньше 835 голов длиннорогого и 220 голов безрогого скота, 760 ослов, 974 овцы и 2234 козы.

Осмотр стад быков высокопоставленным чиновником. Вверху слева изображены пастухи, один из которых целует ноги своему господину. Внизу слева – писцы с коробками канцелярских дел; у того, который впереди, в руке список. Молодой пастух оживленно разговаривает с ним, но чиновник, стоящий позади пастуха, делает ему замечание: «Живо пошел отсюда прочь! Не разговаривай перед этим благословенным человеком: он не выносит болтунов». Рисунок из фиванской гробницы эпохи Нового царства, который хранится в Британском музее

На этом примере мы видим, что землевладельцы Древнего царства имели не только большие стада быков, но также иногда до 1300 голов крупного рогатого скота[202] и, кроме того, значительное количество мелкого скота. Однако древние египтяне, которые так сильно восхищались быками и не уставали снова и снова рисовать их, редко оставляли нам изображения овец[203], коз[204] или ослов[205]. А ведь и козел, и баран – благородные животные с красивыми изогнутыми рогами, а баран к тому же имел честь быть образом могущественного бога. Изображения свиней тоже редко встречаются на памятниках, и, если бы мы не узнали в одной из глав Книги мертвых, что бог Сет однажды принял облик этого животного, мы могли бы сомневаться, что они вообще когда-либо существовали в Египте.

Кроме собственно домашних животных – быков, овец, коз и т. д., – в стадах знатных людей Египта были дикие жвачные животные многих видов. Эти звери были пойманы с помощью аркана или собак в пустыне или горах и выращены вместе со скотом; поэтому на всех рисунках эпохи Древнего царства мы среди быков обнаруживаем антилоп и каменных козлов, а также антилоп мауд с длинными, похожими на мечи рогами, изящных гахс и нуду, антилоп шес с рогами в форме лиры и благородных каменных козлов, по-египетски неафу[206]. Их всегда учитывали вместе со скотом; выросших животных называли «молодой скот»; как и быков, их так же привязывали к кольям и таким же образом, как быков, откармливали тестом[207]. Мясо жирной антилопы, очевидно, считалось очень вкусным в жареном виде, потому что мы почти всегда обнаруживаем антилопу среди животных, принесенных в жертву.

Этим же легким способом египтяне обеспечивали себя птицей: птицеловы ловили в болотах гусей в свои большие сети, а потом этих гусей выращивали, откармливая на еду. Домашней птицы у египтян не было, по крайней мере в раннюю эпоху. Зачем им было разводить птиц, когда птицелов мог добыть их без особого труда?[208] Огромное количество европейских перелетных птиц «заливают Египет, словно водой, своими огромными как тучи стаями», которые каждый год зимуют в его болотах рядом с бесчисленными местными птицами. По этой причине птичье стадо древнеегипетского поместья на изображениях выглядят красивее, чем оно было бы, если бы состояло только из домашних птиц[209]. Мы видим в первую очередь стада гусей и уток различных видов, каждая птица в которых носит собственное имя, и, кроме того, разнообразных лебедей, голубей и журавлей. Египтяне явно особенно любили изображать журавлей различных видов. Похоже, что эти птицы все время дрались между собой, контрастируя этим с миролюбивыми гусями и утками.

Осмотр высокопоставленным чиновником птичьих стад. Внизу слева писец подает список. Позади него пастухи, которые торопятся вперед, желая поговорить. Два надсмотрщика желают, чтобы они вели себя спокойно. «Сидите тихо и молчите», – говорит один, а другой кричит человеку с корзиной: «Не спеши своими ногами, ты, с гусями. У тебя что, нет другого времени для разговора?» Выше видны остатки другого подобного изображения. Роспись фиванской гробницы эпохи Нового царства, хранящаяся в Британском музее

Как я уже отметил, птиц откармливали так же, как скот: проталкивали гусю в горло шарик корма, несмотря на то что птица отбивалась[210]. Эту откормочную еду давали в дополнение к обычному корму: мы вряд ли можем поверить, например, чтобы «гуси и голуби спешили на кормление», когда пастух хлопал в ладоши, если бы он мог предложить им только неудобные откормочные шарики из теста. Один рисунок эпохи Древнего царства показывает нам, что египтяне заботились о «питье для журавлей».

Краткое обзорное описание скотоводства, которое я сделал выше, составлено на основе рельефов Древнего и Среднего царства, где в разработке этой темы явно чувствуется особое пристрастие художников к ней. О скотоводстве в более поздние времена мы знаем сравнительно мало[211]; похоже, что знатных людей Нового царства больше интересовали другие предметы. Однако скотоводство, видимо, нисколько не утратило своего прежнего важного значения для страны, так как мы по-прежнему узнаем об огромных количествах скота. Согласно этим сведениям, одни лишь египетские храмы за тридцать один год получили 514 968 голов скота и 680 714 гусей. Насколько я могу судить, это означает, что тогда в Египте держали гораздо больше скота, чем сейчас.

Помимо основной породы крупного рогатого скота, то есть старой длиннорогой, которая до сих пор существует в долине Нила[212], очевидно, разводилась и другая, изображенная на иллюстрациях к этому тексту, и похоже, что при Новом царстве она на какое-то время вышла на первое место. Эти животные, как мы видим, имели довольно короткие, широко расставленные рога, которые потеряли свою прежнюю форму лиры; в некоторых случаях сильно развит горб, а окрас часто бывает пятнистым. Возможно, эта порода имела иноземное происхождение, поскольку, когда Египет правил Нубией и, относительно короткое время, также Сирией, в долину Нила часто привозили быков из этих стран – либо в качестве дани, либо как военную добычу. Например, фиванский Амон получил от Тутмоса III молочную корову из Палестины и трех коров из Нубии, а при Рамсесе III в число повинностей, наложенных на его сирийские поместья, входили семнадцать быков[213]. Особенно ценились быки из Хеттского царства и коровы из Эрсы, а также волы «с запада» и некоторые телята «с юга». Существует одно изображение нубийского скота, и среди него особенно заметны два короткорогих животных, которые тянут повозку эфиопской принцессы[214].

Стадо свиней – роспись фиванской гробницы эпохи Нового царства (согласно W., ii. 100)

Делились или нет другие виды домашних животных на породы в эпоху Нового царства, мы не можем сказать, поскольку сохранилось слишком мало материалов. Однако интересно встретиться на рисунке со стадом погоняемых свиней (см. иллюстрацию). Художники эпохи Древнего царства никогда не изображали это животное – вероятно, по религиозным причинам. О появлении в Египте лошадей и мулов в годы между Средним и Новым царством мне придется рассказать в XIX главе.

Клеймение скота (согласно W., ii. 84)

Нам известно мало подробностей о скотоводстве в эпоху Нового царства – о том, как стада быков, мелкого скота и гусей в Верхнем и Нижнем Египте увеличились на сотни тысяч голов[215]. В это время «пастухи заботятся о них и приносят быкам траву», животных продолжают откармливать по древним правилам и клеймят печатью того округа, в котором они числятся. Часто упоминаемое в эту эпоху место ночного содержания скота – ехай[216] – это, должно быть, открытый загон; и действительно, на одном рисунке из Эль-Амарны показаны быки, лежащие в загоне под открытым небом[217].

Что касается выращивания и откорма домашней водоплавающей птицы, то египтяне – если можно в данном случае считать доказательством умолчание – видимо, сосредоточили свое внимание только на гусях. И действительно, гусь занимал в хозяйстве среди птиц то же место, что и бык среди скота. Гуси часто упоминаются в текстах этой эпохи, и на прекрасном рисунке, который помещен на вкладке как раз перед этим рассказом, мы можем в точности увидеть, как хозяину приносили списки этих очень ценившихся в качестве пищи птиц. Гусей не всегда держали ради такой материальной цели: те, кому повезет пройти в фиванском некрополе Дра-абульнега мимо гробницы некоего Беке, относящейся к началу Нового царства, смогут там увидеть, что жена этого человека предпочитала играть не с домашней собакой или маленькой обезьянкой, а с большим гусем[218].

Повозка для быков (согласно W., ii. 392)

Я не могу закончить это описание египетского сельского хозяйства, не упомянув об одном любопытном обстоятельстве. Все говорит нам о том, что египтяне сами чувствовали, что сельское хозяйство, и в том числе скотоводство, – важнейшая для их страны отрасль хозяйства. Однако популярность этой мысли не влияла на положение сельских тружеников, на которых все остальные египтяне всегда смотрели сверху вниз, считая их жалкими, замученными тяжелой работой созданиями. Вот печальное короткое описание судьбы земледельцев; его автор – составитель учебного письма, много экземпляров которого сохранилось до наших дней, и это заставляет считать, что тут выражено не только его личное мнение, а общий взгляд на вещи[219]: «Червь забрал одну половину еды, бегемот другую; в полях много мышей, налетала саранча, и ел скот, и крали воробьи. Бедный нищий земледелец! То, что осталось на току, унесли воры… Потом на берег выходит писец, чтобы получить урожай; за ним следом идут люди с палками и негры с пальмовыми дубинами. Они говорят «Дай зерно», а зерна нет. Тогда они кладут его на землю, связывают и бьют, его бросают в канал, и он тонет, голова его под водой. Его жену связывают у него на глазах, и на его детей надевают цепи. Его соседи убегают, чтобы спастись и сохранить свое зерно». Это, конечно, преувеличение: автор сознательно сгущает краски на своей картине, чтобы сильнее был контраст с тем, что он дальше напишет, восхваляя профессию писца; но в основном его слова соответствуют истине, потому что участь такого древнего крестьянина очень похожа на участь современного феллаха, который тяжело работает, возделывая землю, но не пользуется плодами своих трудов. Он едва зарабатывает себе на жизнь и, несмотря на все свое трудолюбие, не пользуется большим уважением среди своих соотечественников-горожан; самое лучшее, что они говорят о нем, – что он достоин сравнения со своим скотом[220].