Глава 7

Человек, именуемый Дегенколб

Смещение главнокомандующего сухопутными войсками фельдмаршала фон Браухича лишило нас одного из самых полезных сторонников. В сентябре 1939 года он со всем знанием дела предвидел и четко оценивал тактические возможности нашего оружия; он и предоставил нам место в списке высших военных приоритетов. Когда весной 1940 года Гитлер вычеркнул нас из этого перечня, Браухич повторно поднял вопрос о военной важности нашей работы. Но все было тщетно. В последовавшие месяцы наши лучшие сотрудники были призваны на военную службу и перед нами замаячила возможность полной остановки работ. По моему предложению фельдмаршал, не ставя Гитлера в известность, разрешил нам отозвать из боевых частей 400 квалифицированных специалистов, инженеров, техников и рабочих для работы на Пенемюнде. Таким образом, была создана экспериментальная команда «Север», оперативный отряд, предназначенный для временной службы в тылу. Солдатам поручалась работа, соответствующая их предыдущей подготовке, но так как считалось, что они находятся в действующей армии, то даже за пределами Пенемюнде они не подчинялись гражданским властям. Высокое чувство ответственности фон Браухича и понимание ситуации, когда он пошел на этот шаг, сыграли решающее значение в продолжении нашей работы.

С 27 марта 1942 года и особенно после блистательного успеха запуска 3 октября 1942 года, пусть даже он и не вызвал никакого отклика, мы слали высшему руководству, и военному и гражданскому, один меморандум за другим, по восемь копий каждого.

Чтобы к декабрю 1943 года «А-4» дали о себе знать, мы не теряли ни минуты, планируя выпуск продукции, собирая и готовя новые команды и строя новые стартовые площадки. Для этих целей нам было необходимо иметь статус высшего приоритета в списке важнейших государственных проектов.

По слухам, которые существуют в любой армии, я знал, что на верхах, включая высшее командование, общее мнение о наших планах складывалось не в нашу пользу. Даже мой непосредственный куратор из старших офицеров начал сомневаться, смогут ли наши идеи реализоваться в полном объеме. Сам глава управления вооружений сухопутных войск генерал Бекер за два дня до самоубийства, которое он совершил из-за ссоры с Гитлером, сокрушенно заметил: «Мне остается лишь надеяться, что я не ошибся в оценке вас и вашей работы». На фоне моей неколебимой веры и убежденности было трудно выслушать эти слова, особенно когда я вспоминал о десятках рапортов, меморандумов и петиций, в которых мы тщетно просили выслушать наши требования. И пока мы не возглавим список приоритетов, не было никаких шансов, что будем получать необходимые материалы и сотрудников. А мы нуждались в производственниках, конструкторах и инженерах – и как можно скорее.

Наши требования далеко превосходили те запасы, которые армия могла выделить тылу. Такие решения относились к компетенции министерства боеприпасов и требовали одобрения Адольфа Гитлера.

Сверху по отношению к нам проводилась тактика затяжек. С начала войны, несмотря на настойчивые запросы, нас постоянно держали на голодном пайке – только чтобы в нас еле теплилась жизнь. Я настаивал, чтобы, наконец, было принято решение. То ли правительство должно серьезно заняться проектом «А-4», в каковом случае облечь нас доверием и оказать поддержку, или же работы над ракетой дальнего действия придется свертывать, а все оборудование на Пенемюнде использовать для целей, которые кажутся более важными.

Я настаивал на обширной программе работ над «А-4», но она могла увенчаться успехом лишь на основе продуманной и убедительной политики. Постоянные перемены в табели о рангах приоритетных направлений доставляли нам бесконечные трудности. Было просто невозможно вести программу в соответствии с планами. Самые важные стройки даже не начинались или оставались неоконченными; производственные помещения и оборудование вступали в строй с большими опозданиями или оставались незадействованными. Много времени зачастую уходило на поиски каких-то обходных решений, хотя прямые пути, которые буквально лежали под ногами, куда быстрее давали бы результаты. Важнейшие запросы оставались без ответа. Такая ситуация, которая не позволяла нам жить и не давала умереть, длилась и должна была подойти к концу, только если наши дальнобойные ракеты будут использованы в ходе военных действий.

Огромные потери бомбардировочной авиации во время налетов на Англию в 1940 году привели меня и моих коллег к твердому убеждению, что поражений в воздушных сражениях на Западном фронте можно было бы вообще избежать, если были бы пущены в ход управляемые ракеты с большим радиусом действия и мощным поражающим действием. Люфтваффе больше не могло себе позволить и дальше терять столь ценные экипажи.

Избитый аргумент, что наши «А-4» слишком дороги по сравнению с тяжелыми бомбардировщиками, после опыта боев над Англией становилось все труднее пускать в ход. Если, как гласила точная статистика, бомбардировщик совершал всего пять или шесть вылетов, после чего его сбивали над Англией, и если во время своего активного существования он доставлял к цели всего шесть или восемь тонн бомбового груза и если общие потери бомбардировочной авиации, включая и стоимость подготовки экипажей в тридцать раз превышали стоимость «А-4» (38 тысяч марок), то было совершенно ясно, что куда лучше прибегнуть к использованию «А-4». Оставалось лишь вопросом времени, когда эту истину признают и на самом высоком уровне.

Ежечасно я ждал благословения высшей власти.

Наконец в августе решение было принято – и я едва не потерял почву под ногами. Конструирование следовало продолжать, хотя выпуск продукции планировался только на бумаге, но ничего не говорилось об изменении к лучшему нашего рейтинга в списке приоритетов, а министерство вооружений не получало никаких приказов об оказании нам всесторонней помощи. Самое странное указание в этом решении, принятом на высоком уровне, заключалось в требовании собрать и уничтожить все меморандумы и даже синьки, сохранив лишь по три копии последних.

Терялось ценное время. После одной из моих поездок с просьбами я вернулся на Пенемюнде едва ли не в отчаянии. Ситуацию я объяснил полковнику Занссену, доктору фон Брауну и сотрудникам экспериментальной станции. Я попросил их не жалеть сил, чтобы запуски принесли новые и убедительные доказательства наших достижений. Имея на руках реальные результаты, я смогу найти какой-то путь изменить это фатальное и непродуманное решение.

Кроме этого мы должны любой ценой найти пути и средства свести к минимуму временной зазор, неизбежный при работе над любым новым оружием, между созданием прототипа и реальным выпуском продукции.

Я видел, как утекает время, когда мощная оборона Британских островов привела к невозможности дальнейших налетов. Конечно, мы не могли достаточно быстро выпускать наше дальнобойное оружие и выход продукции был невысок. Тем не менее мы должны были сразу же приступить к его производству, даже до начала пробных стартов, и как можно скорее запускать его на полный ход. Для этой цели было необходимо использовать все возможности производства – без промедления установить контакт с необходимыми отраслями промышленности, вызвать их интерес и побудить их к полноценному творческому сотрудничеству, имея в виду, что скоро им придется заниматься массовым выпуском продукции.

Я отлично знал сильные и слабые места моих коллег и всей организации работ в Пенемюнде.

Тут размещался исследовательский комплекс, чьим молодым и бесконечно преданным делу исследователям все же катастрофически не хватало опыта запуска в массовое производство таких изделий, как «А-4», уникальных по своей сложности, не говоря уж о полной новизне вспомогательной наземной аппаратуры. Переход от образцов к массовому производству требовал руководства со стороны опытных инженеров-производственников, которые, получив наши чертежи, спланируют и организуют начало работ, проведут всю необходимую подготовку техники, поставят задачи субподрядчикам и будут консультироваться с соответствующими отделами управления вооружений сухопутных войск.

Доктор фон Браун предложил организовать управление промышленного планирования. Я решил использовать для этой цели опытного инженера Шталькнехта, специального комиссара от министерства вооружений, который только что покончил с последним заданием и был свободен. Он обладал большим опытом конвейерного производства авиационной продукции. Огромное помещение нашего испытательного корпуса было превращено в сборочный цех массового выпуска продукции. Наконец мне удалось заинтересовать доктора Экенера с фирмы Цеппелина, и он согласился предоставить в наше распоряжение свои строения во Фридрихсгафене, как второго сборочного центра.

Теперь я снова мог дышать. Но спустя лишь несколько недель я осознал, что, не получив статус высшего приоритета, мы ничего не добьемся. Мы не могли продолжать работу без активной поддержки министерства вооружений. Без нее нашим далеко идущим планам так и суждено оставаться на месте. Попытки перевести «бумажные» планы в стадию практической подготовки предприятий потерпели неудачу, потому что нам не удалось получить финансирование, потому что невыносимо затягивались сроки поставок – и все из-за отведенного нам невысокого места в списке приоритетов. Особенно давила на нас невозможность обзавестись техническим персоналом.

Мы слали наверх заявление за заявлением.

Наконец в начале декабря 1942 года я решил обратиться лично к Шпееру, министру вооружений, и напомнить ему об успешном запуске 3 октября, который оправдывал все наши труды. Я предполагал, что Шпеер, к которому Гитлер питал особую симпатию, сможет убедить фюрера принять решение.

По согласованию со своими коллегами я решил добиться одобрения всего нашего проекта – одобрения плана действий от 27 марта 1942 года, финансирования по высшему разряду, разрешения начать давно обещанное строительство стартовых площадок на берегу Ла-Манша (оно займет примерно год) и создания специального промышленного комитета под руководством Шталькнехта и под юрисдикцией министерства вооружений, что обеспечит нам его поддержку и сотрудничество с военно-промышленным комплексом Германии.

Во время моих рождественских каникул я узнал от майора Тома, начальника технического отдела моей дивизии, что он внезапно получил приказ Шпеера отправиться на берег Ла-Манша вместе с доктором Штейнхофом и провести рекогносцировку местности рядом с Ваттеном. Стартовые позиции будет строить организация Тодта. Моя беседа в министерстве вооружений в Берлине была намечена на начало января, и я отправился туда, полный надежд и вооружившись обилием аргументов.

8 января 1943 года я вместе с фон Брауном снова обратился к Шпееру по поводу выпуска ракет и их тактического использования. В Пенемюнде мы сделали в масштабе 1:100 деревянную модель стартовой площадки, а также модель тягача, который доставлял дальнобойную ракету к месту старта, так что легко могли показать, для чего предназначены наземные сооружения и как они действуют. Я все еще ждал ответа Гитлера на мои декабрьские предложения.

– Пока еще фюрер не может дать вашему проекту статус высшей приоритетности, – сообщил мне Шпеер. – Он не убежден, что ваш план может увенчаться успехом.

Я был поражен. Снова все хлопоты оказались тщетны. Я был так разгневан, что испытал искушение грохнуть по столу кулаком. Ради всех святых, почему мне не позволено высказаться? Неужели мы и дальше будем терять время? Я не хотел и не мог поверить в это.

– Как глава организации Тодта, – продолжил Шпеер, – я взял на себя ответственность начать строительство стартовых площадок на берегу Ла– Манша. Надеюсь, что позже фюрер даст согласие. Организация Тодта полностью в курсе дела. Прошу вас напрямую связываться с ее штаб-квартирой в Берлине.

Я обратился с последней просьбой:

– Могу ли я узнать, господин министр, прочел ли фюрер хоть часть нашего меморандума от марта прошлого года? Согласен ли он с планом проекта?

Шпеер ответил, что Гитлер прочел меморандум, но он его так и не убедил. Однако и при нынешней юрисдикции у меня не будет никаких трудностей.

– Во всяком случае, в военном плане ваш проект будет использован. Что же до промышленности, вам придется прибегнуть к помощи специалиста, которого я вам представлю, – Дегенколба, председателя специального комитета по локомотивам.

Но меня не интересовали Дегенколб и его локомотивы! Я решил не уступать.

– Господин министр, все, что я могу сказать здесь и сейчас, – это еще раз подчеркнуть, что весь проект будет обречен на крах, если нам сразу же не предоставят исходные материалы, в которых мы нуждаемся, производственные мощности, строительное оборудование и, кроме того, технический персонал. Годы печального опыта научили нас, что ничего этого не будет, пока мы не получим высшую приоритетность.

Мое выступление не произвело впечатления на Шпеера. Он всего лишь вернулся в разговоре к Дегенколбу.

– Лучше всего все это вы обсудите с ним. Он возглавит комитет по производству «А-4». Ему свойственен такой напор и жесткость, что он без всякого высокого приоритета может совершить практически невозможное – только за счет имени и своей личности.

Я ответил, что никто не был бы рад больше меня, если бы к нам пришел успех, но при всем уважении к Дегенколбу я на собственном опыте знаком со всеми трудностями. Шпеер пожал плечами:

– Можете довериться Дегенколбу. Он не собирается терять свою репутацию.

– Как и я, господин министр. У меня тоже есть имя, которое я не собираюсь посрамить. Но я не могу испытывать доверие…

На этих моих словах министр покинул кабинет.

Вошел невысокий упитанный мужчина средних лет. Круглое желтоватое лицо, непрестанно бегающие внимательные голубые глаза. Выдающиеся надбровные дуги и вены на висках свидетельствуют о бурном темпераменте. Это был Дегенколб, ближайший помощник Саура, нашего самого главного советника в министерстве вооружений, всесильного руководителя регионального отделения партии.

Совершенно лысая круглая голова Дегенколба, его пухлые обвисшие щеки, бычья шея и толстые губы говорили о склонности к хорошей жизни и чувственным удовольствиям, а непрестанные движения сильных рук и резкость движений были доказательствами его энергии и непрерывной мыслительной деятельности. Он ни на секунду не оставался в покое. Высокую репутацию он завоевал постройкой локомотивов для военных нужд. Оставалось лишь убедиться, что Дегенколб, который при всем своем напоре и технических знаниях все же занимался достаточно несложными делами, станет хорошим партнером и для меня, и для моих куда более интеллектуальных коллег. Отныне мы оказались в одной упряжке.

Все время, пока я ему излагал наши планы, рассказывал о созданной мной организации и о программе по «А-4», я старался припомнить, где же я раньше слышал это имя. Дегенколб, Дегенколб… Оно ассоциировалось с чем-то неприятным, но память не могла подсказать, с чем именно. Я объяснил задачу Шталькнехта как специального представителя министерства вооружений в области выпуска продукции и добавил, что надо четко определить границы ответственности каждого из нас. Какое-то предчувствие заставило предупредить его, что трений следует избегать любой ценой. В заключение я отдал должное его неоценимой помощи и изложил наши пожелания.

– Если вы можете помочь нам и в самом деле этого добьетесь, скоро к нам придут конкретные успехи и в организацию работ не придется вносить никаких существенных изменений.

Я заметил рассеянное выражение лица Дегенколба. Он даже не прислушивался к некоторым моим замечаниям, тем не менее внешне был само дружелюбие. Он сказал, что не верит в появление каких бы то ни было трудностей ни со Шталькнехтом, ни с моей организацией. Дегенколб, продолжал вспоминать я, Дегенколб… Дегенколб… Он сообщил, что предпочитает подходить к делу несколько по-иному. По аналогии с локомотивным комитетом он хочет организовать комитет по «А-4» с подотделами разработок, материального снабжения, управления, сборки, наземных работ, строительных проектов, с управлением рабочей силы и так далее. Кое-кто из моих опытных помощников будет назначен руководить этими подкомитетами.

Я предложил, что первым делом Дегенколбу было бы неплохо посмотреть на «А-4», встретиться с руководством наших технических отделов и выяснить их пожелания. Я подчеркнул, что мы имеем в своем распоряжении трудолюбивую, опытную и талантливую организацию, которая уже занимается многими из предложенных им сфер деятельности. Не отрывая взгляд от его мясистого лица, я сказал, что если нам придется работать вместе, то мы должны строго придерживаться правил. Я просил, напомнил я ему, о помощи в получении материалов, а не о помощи мне лично. Организация нового отдела в министерстве, с теми же задачами, что и наши, приведет к параллелизму в работе, который увенчается полной неудачей, особенно если одни и те же люди будут работать и там и там. Никто не может служить двум хозяевам; такой подход вызовет лишь ненужные трения. Прогресса можно добиться, если только мы будем понимать друг друга, устранять неприязненные отношения и избегать ненужных споров. Я почувствовал, что после этой тирады надо сказать что-то более дружелюбное.

– Я верю в ваши способности как главы комитета министерства вооружений, в вашу репутацию и в ваш огромный производственный опыт. Последнее, – добавил я, – именно то, что нам позарез нужно.

Мы обменялись рукопожатиями, и Дегенколб пообещал работать в самом тесном сотрудничестве со мной. Затем он стал рассказывать о своих выдающихся успехах как председателя комитета по производству локомотивов.

Пока он говорил, я поймал себя на том, что буквально восхищаюсь его энергией, его достижениями и его идеями. Этот человек прекрасно владел искусством убеждения. Если бы только в нем не проявлялись столь ярко черты чванства и самодовольства! Его уверенность казалась мне чрезмерно преувеличенной, слишком напыщенной, и в ней таилась какая-то опасность. Во многих его фразах сквозило циничное презрение к любым организациям или планам, к которым он не имел личного отношения. Он беззастенчиво и грубо подчеркивал свои выдающиеся знания и способности. Внимательно слушая его, я постоянно был настороже. Похоже, Дегенколб принадлежал к тому разряду промышленников, которые любого человека в форме автоматически причисляли к узколобым реакционерам, которых надо было учить и учить. Я уже предвидел, что впереди нас ждут жесткие стычки, особенно с моими упрямыми молодыми коллегами. И вдруг я все понял!

Я испытал потрясение, вспомнив, что весной 1940 года имя Дегенколба было связано с самоубийством начальника управления вооружений сухопутных войск генерала Бекера, человека, которого я глубоко уважал. Не Дегенколб ли, кто после неожиданного назначения Тодта министром вооружений и незадолго до смерти Бекера в речи перед представителями армии и промышленности, позволил себе грубые высказывания на тему, с какой неподдельной ненавистью он относится к управлению вооружений сухопутных войск и к его офицерам? Он не делал секрета из своего презрения, с которым относится ко всем промышленным работам, начатым армией. И не он ли поставил в труднейшее положение военную организацию в ее тогдашнем виде, обвинив ее в некомпетентности?

Модные словечки «индустрия на самоуправлении» и «руководство производством самим производством» в то время претворялись в жизнь. Они вызвали полную реорганизацию промышленности вооружений, которой до сих пор руководило управление вооружений сухопутных сил. Министерство было сформировано как независимая организация с управлением вооружений из трех служб и отделом вооружений при Верховном командовании.

С самого начала министерство комплектовалось только людьми из отдела промышленности нацистской партии плюс несколько представителей индустрии. Ежедневно возникали сложности в отношениях между министерством и управлением вооружений сухопутных войск. Я внезапно вспомнил, какие удивительные дипломатические таланты приходилось во время реорганизации проявлять начальнику управления вооружений сухопутных войск, чтобы сохранить почву под ногами в противостоянии с министерством, в полной мере наделенным всеми правами и особой властью, чтобы в конце концов хотя бы внешне сохранить свое руководящее положение в производстве вооружений. В то время я был не в состоянии понять, зачем вообще понадобилось создавать новое министерство, связанное лишь с управлением вооружений сухопутных войск. Если бы просто укрепить его привлечением людей из промышленности и мира науки, то желаемый результат был бы достигнут куда проще, легче и без таких затрат и неразберихи. Но тоталитарный напор отдела промышленности партии и резкое неприятие в промышленности влияния армии – хотя я не берусь осуждать промышленность – не позволили принять это простое решение.

Так что человек, сидящий напротив меня, и был той личностью, которая пользовалась полной поддержкой Тодта и Саура, несмотря на решительные возражения управления вооружений сухопутных войск и его технически эрудированных офицеров, которым и приходилось осуществлять столь фундаментальную реорганизацию немецкой военной промышленности.

Дегенколб говорил и говорил. Я убедился, что он очень смутно представляет себе направление работ. Я был твердо уверен, что управления поддерживают меня на этом посту, я могу полагаться на их неизменную веру и в меня, и в мои знания и опыт. Без сомнения, наш общий вес, которым я мог распоряжаться, даст возможность противостоять Дегенколбу. На нашей стороне были взаимная искренность и взаимопонимание.

Мы договорились на следующий день вместе отправиться в Пенемюнде. На полпути к машине меня перехватил Саур: «Предполагаю, вы, наверное, думаете, что вам сегодня повезло – обзавелись наконец специальным комитетом. Но не стоит быть таким уверенным. Деревья никогда не могут дотянуться до неба. Вам не удалось одержать надо мной верх. Так же, как вы не убедили фюрера!»

Вот таковы были люди, с которыми мне пришлось работать, чтобы превратить «А-4» в оружие.