Глава 24

Полет в космос

В Хейделагере шли практические стрельбы.

Вот уже несколько недель батарея 444 проводила запуски с бревенчатой платформы, расположенной на прогалине, которая углом вдавалась в лес. Раскаленные газовые струи сдирали кору с елей на высоте в несколько метров. Ожоги на стволах говорили, сколько было запущено ракет. Из смертельных ран уцелевших деревьев сочились блестящие натеки смолы. Эта мрачная картина дополнялась зрелищем остатков нескольких огромных ракет, которые рушились обратно и взрывались.

Мы вели наблюдение, стоя на низком холме примерно в 270 метрах от маленького каменного домика и ветхой конюшни. Стартовала первая ракета. Солнце светило нам в спину, и его лучи освещали темно-зеленую маскировочную раскраску ракеты, за которой тянулся длинный огненный хвост выхлопа, когда она вертикально поднималась над черной стеной леса. В воздухе стоял громовой гул.

Я пристально рассматривал ракету в бинокль, следя за ее стремительным подъемом. Не начнет ли она сейчас отклоняться? Ее корпус лишь чуть отклонился от линии полета к цели. Она поднималась все выше и выше. Высоко в небе колыхались клочки белых облачков.

Ракета едва успела миновать их, когда я кое– что заметил. Я никогда раньше не видел, чтобы корпус ракеты вдруг покрывался словно сахарной ледяной пудрой. Она ярко блестела в слепящих лучах солнца. Когда ракета проходила сквозь теплые и влажные слои воздуха, на ее корпусе образовалась влага, которая и заиндевела в холодных слоях воздуха. Изморозь исчезла так же внезапно, как и появилась.

Ракета продолжала идти вверх.

Она поднялась примерно на 50 километров выше, чем ее предшественники. Сколько ценной информации она могла бы доставить на землю! Хвост испарений извивался зигзагами, в долю мгновения сообщая о направлении и скорости движения воздушных потоков в различных слоях атмосферы – одно это было достойно внимательного изучения.

И сколько ценнейшего опыта могло бы получить человечество, когда ракета поднималась в почти безвоздушное пространство! Какой кладезь знаний она могла доставить! Я могу представить, с каким напряженным ожиданием метеорологи, физики и астрономы будут ждать ее первого полета за пределы стратосферы и ионосферы. Ведь, что ни говори, мы обладаем очень скудными знаниями о внешней оболочке нашей маленькой планеты – они построены главным образом на догадках и предположениях! Мы часто обсуждали конструкцию и внешний вид космической ракеты: каковы должны быть иллюминаторы космического корабля, из которых можно вести непрерывное наблюдение, чтобы оберегать экипаж от опасного ультрафиолетового солнечного излучения; удастся ли в холоде космического пространства обеспечить нормальную температуру в ракете, если, окрасив корпус в белые и черные цвета, поворачивать его к солнцу то теплопоглощающей, то теплоотражающей поверхностью. До чего удивительно будет лететь в полной тишине, потому что даже на высоте 65 километров воздух столь разрежен, что практически не передает звуков! А что говорить об энтузиазме ученых со всего мира, с которым они бросятся изучать слои электрических зарядов, окружающих землю; каким фантастическим зрелищем предстанет залитая солнцем земля, когда она начнет медленно расплываться под космическим кораблем, уходящим в небо, которое, постепенно меняя цвет от фиолетового до угольно-черного, вспыхнет синим металлическим блеском мириад звезд!

Еще задолго до войны мы рассматривали наши ракеты как возможное средство изучения верхних слоев атмосферы. Мы связались с профессором Регенером из Штутгарта, надеясь, что он в сотрудничестве с нами займется изучением космической радиации на больших высотах. Метеорологи армии и авиации сконструировали и создали записывающую аппаратуру, которую можно было спускать на парашютах. Они постоянно интересовались у нас о возможностях проведения экспериментов с помощью наших ракет. Нам приходилось им отказывать. Ракеты были нам нужны все до единой – перед нами стояла цель справиться с собственными техническими трудностями. Нам казалось, что в военное время использование ракет на передовой линии более важно, чем исследования, какими бы важными и интересными они ни были с научной точки зрения. Я был полон твердой решимости использовать для этих целей наши ракеты после войны, но в данный момент стремительное развитие событий не оставляло мне времени, чтобы мечтать о будущем.

Час спустя батарея запустила вторую ракету.

Нас продолжали беспокоить осложнения с рулевым механизмом. Уже дважды ракеты, едва поднявшись на несколько метров, теряли управление и рушились в лес неподалеку. Слава богу, пока они летели не в нашу сторону.

Я побывал на огневой позиции, понаблюдал за последними приготовлениями к старту, поднялся на площадку выдвижной стрелы передвижного лафета «мейлервагена», поговорил с командой и проверил состояние клапанов сброса. По хронометру я засек время, необходимое для полной заправки топливных емкостей и приведения ракеты в готовность. Теперь время заправки занимало всего двенадцать минут.

На опушке леса была отрыта узкая щель, из которой была хорошо видна ракета, вертикально стоящая на стартовом столе, а тот располагался на узкой лесной тропинке примерно в 670 метрах от нас. Я решил остаться в щели, чтобы еще раз понаблюдать за всеми подробностями запуска.

По пути сюда я обсудил с членами команды испытателей несколько последних случаев отказа системы зажигания. Время, как это всегда бывает перед запуском, казалось, остановилось. Пока мы прохаживались между стартовой позицией и наблюдательным пунктом, ракета была подготовлена к старту. Прозвучал приказ к запуску. Я не успевал добраться до щели.

Едва только начался основной этап, взлетающая ракета стала сильно колебаться. Хвостовые стабилизаторы коснулись крон сосен. Система управления потеряла контроль над ракетой, и она легла под углом 90 градусов. Двигатель уже давал полную тягу. Едва не касаясь верхушек деревьев, ракета описала пологую дугу и разорвалась на самом краю узкой щели. Полностью заправленные баки взорвались гигантским столбом синевато-багрового пламени. В огромном облаке дыма и пыли в разные стороны полетели осколки металла и аппаратуры.

Щель была занята солдатами стартовой команды. Так ракета, которая еще не поступила на вооружение, вырвала из наших рядов первые жертвы. И через несколько дней мы похоронили четырех солдат команды экспериментальной батареи на маленьком идиллическом кладбище в лесу.

Вскоре после этого несчастья я провел некоторое время в Пенемюнде, присутствуя на различных совещаниях. Когда сгущалась темнота и в вечернем небе зажигались первые звезды, я поднимался на просторную бетонную платформу испытательного стенда номер 1 и, полный терпеливого ожидания, смотрел в сторону Грейфсвалдер– Ойе. Наконец, примерно через час после заката, над лесом возникало и росло яркое пламя. Саму ракету я не видел – но в темное небо уходила и растворялась в нем длинная, пылающая реактивная струя газа.

С такого расстояния не доносился грохот ракетного двигателя, и глубокую тишину нарушало лишь бормотание волн, набегающих на пляж неподалеку.

Ракета была на высоте около 3 километров, когда, вертикально уходя в воздух, она внезапно вынырнула из тени Земли и засверкала на солнце, которое для нас уже ушло за горизонт. Но теперь оно четко обрисовывало контур ракеты на фоне темного неба. Условия для наблюдения были просто идеальными, и мы могли отслеживать каждое ее движение.

Эта ракета была заправлена только наполовину. Мы не пытались поставить рекорд высоты, он нас не интересовал. В данном случае мы должны были зафиксировать, что происходит, когда конструкция снова входит в земную атмосферу. Мы запускали ее строго вертикально. Сверкая на солнце, ракета поднималась все выше и выше в темнеющем вечернем небе. Она казалась почти белой. Горение реактивной струи уже прекратилось. К этому времени ракета должна была достичь высоты 50 или 65 километров.

Я не замечал ни малейших колебаний или отклонений от курса. Телескоп, жестко зафиксированный относительно продольной оси, следовало смещать лишь строго вертикально, и я имел возможность даже на таком расстоянии держать ракету в поле зрения. Я четко различал эту маленькую яркую черточку с характерной заостренной носовой частью и широкими стабилизаторами.

Скорость подъема ракеты упала. Она достигла предела высоты. Долю секунды казалось, что она неподвижно застыла в пространстве. Теперь ей придется опрокинуться и носом вниз устремиться к земле, как и любому падающему телу.

Но нет! Конечно же этого не могло произойти. На этой высоте не было ни воздуха, ни, соответственно, его сопротивления. Не было той среды, в которой рулевое управление могло стабилизировать ракету и управлять ею. На такой высоте форма тела не имела значения. Направление полета зависело только от расположения центра тяжести. Ракета должна была продолжать полет в том же положении, в котором она вошла в практически безвоздушное пространство.

Затаив дыхание, я смотрел наверх, на нее. То, что еще недавно было чистой теорией, которую многие посетители наших лекций и демонстраций считали непонятной и непостижимой, я теперь ясно видел своими глазами.

Ракета все в том же вертикальном положении устремилась вниз. Нос ее был направлен вверх, а хвостовые стабилизаторы устремлены к земле. Она сохраняла все то же положение, в котором вошла в космос.

Падение неуклонно ускорялось. В поле зрения телескопа ракета становилась все крупнее и крупнее. Вот! Она подходила к границе земной атмосферы. Все это было секундным делом, но, поскольку ракета шла точно вниз, переход был отчетливо виден. Она совершила оборот в три четверти вокруг своего центра тяжести. На какое-то краткое мгновение она оказалась по диагонали к линии падения. Затем ее нос нацелился на землю. После нескольких коротких колебательных движений ракета с неуклонностью стрелы прошла несколько сотен метров, и ее снова поглотила земная тень.

Я стал свидетелем явления, которое часто и с предельной четкостью наблюдал в сверхзвуковой аэродинамической трубе.

Я не видел, как она вошла в воду. Но она явно не развалилась в воздухе.

Эксперимент был повторен – на этот раз с датчиками и полными емкостями. Старты шли день и ночь. При вертикальном взлете, когда время горения длилось шестьдесят семь секунд, мы достигали высоты 188 километров. Лишь раз повезло заснять кинокамерой тот момент, когда ракета разламывалась, но и из этого зрелища нам не удалось сделать никаких конкретных выводов. Было просто невозможно определить, было ли слегка диагональное положение ракеты перед взрывом причиной распадения ракеты или же всего лишь ее началом.