10

Конец главы

Последние пять лет жизни Екатерины были отмечены глубоким увяданием физических и нравственных сил императрицы. Тем, кто знал ее в лучшие годы, тяжело было смотреть на царственную тень былой мощи и силы. Императрица все еще сохраняла остроту ума и трезвость политических суждений, но, лишившись опоры в Потемкине, уже не могла с прежней энергией направлять борьбу придворных группировок в нужное ей русло и решить, наконец, волновавший всех вопрос о престолонаследии.

Внешне он казался решен. У Екатерины был сын Павел Петрович — законный наследник престола. Однако именно с ним связывалась одна из самых глубоких личных драм в жизни императрицы. Мы сознательно оставляем в стороне сложный и многогранный вопрос взаимоотношений Екатерины — императрицы и матери — с Павлом — сыном и претендентом на престол. Для такого повествования потребовалась бы особая работа. Скажем только, что черты нервного расстройства проявлялись у цесаревича с каждым годом все ярче, заставляя императрицу бояться за судьбу своей империи, которая может попасть в руки душевно больного человека, и в не меньшей степени за судьбу собственного сына, который, при всем уме, образовании и благих намерениях, может восстановить против себя подданных, как когда-то его отец, и поплатиться за это головой.

Один из руководителей заговора против Павла I граф Петр Алексеевич Пален писал вскоре после переворота 11 марта 1801 г. своему другу графу Александру Ланжерону о состоянии императора: «Вы не можете знать, как далеко ушла в своем развитии его быстро прогрессировавшая ненормальность. Она привела бы его к кровавым расправам. Такие случаи впрочем и бывали. Ни кто из нас не был уверен в своем завтрашнем дне. Скоро должны были везде начаться эшафоты».[86]

К несчастью для Павла, предчувствия Екатерины оправдались. Его короткое царствование, которого с нетерпением ожидали оппозиционно мыслящие чиновники и философы в течение долгих лет екатерининского правления, стало не тожеством конституционных принципов, а чередой репрессий, серьезными перекосами во внешней и внутренней политике России и, наконец, завершилось цареубийством 11 марта 1801 г. Зная эту грустную развязку, можно с полной уверенностью сказать, что Екатерина, годами отстраняя Пала Петровича от власти, спасала его от неминуемой гибели.

«Трудно описать, в каком вечном страхе мы живем. — писала граф В. П. Кочубей. — Боишься собственной тени. Все дрожат, так как доносы следуют за доносами, и им верят, не справляясь, насколько они соответствуют действительности. Все тюрьмы переполнены заключенными. Какой-то ужасный кошмар душит всех… Теперь появилось распоряжение, что бы всякая корреспонденция шла только через почту. Отправлять письма через курьеров, слуг и оказий запрещается. Император думает, что каждый почтмейстер может прочесть любое письмо. Хотят раскрыть заговор, но ничего подобного нет… Я не сохраняю писем, я их жгу».[87]

Женщина умная и проницательная, Екатерина знала о сыне ту горькую правду, в которую не хотели поверить многие его заочные сторонники, не довольные ее политикой и возлагавшие большие надежды на скромного и очень одаренного великого князя.

Лишившись новорожденного ребенка сразу после того, как мальчик появился на свет, Екатерина не научилась любить его с той трепетной нежностью, которая характерна для ее отношений с внуками — Александром и Константином. Их она приняла от купели, ими занималась, баловала и воспитывала. Не удивительно, что именно по отношению к ним в ее сердце развернулось щемящее чувство материнства, не отягченное борьбой за власть, политическим соперничеством и интригами.

Екатерина сознавала, что уходит, что она должна кому-то вручить престол, и из двух претендентов: сына и внука — выбирала внука, обосновывая это образованием и душевными качествами Александра, который, по ее мнению, никогда не смог бы стать тираном, но был достаточно подготовлен к труду государя, чтоб не упустить управление страной из своих рук. Еще при жизни Потемкина, в 1791 г., она писала барону Гримму по поводу французской революции: «Если революция охватит всю Европу, тогда явится опять Чингиз или Тамерлан и усмирит ее… Но этого не будет ни в мое царствование, ни, надеюсь, в царствование Александра».[88]

Вступив на престол, Александр Павлович пообещал подданным: «править по уму и сердцу бабки моей Екатерины». Сама же Северная Минерва так и не успела официально объявить внука своим наследником. Она скончалась 6 ноября 1796 г. В завещании, написанном за много лет перед этим, еще в 1782 г., императрица просила похоронить ее «на ближной городовой кладбище» и «носить траур пол года, а не более, а что менее того, то луче».[89]

История перевернула новый лист. Современники и потомки называли покойную императрицу великой государыней и великой блудницей, но очень редко задавались вопросом: была ли Екатерина по-настоящему счастлива? У нее не было того, что почти каждая женщина считает воплощением счастья: дома — тихой пристани, любящего верного мужа, любимых и дорогих сердцу детей. Ее дом превратился в громадную империю, которую она в письмах к иностранным корреспондентам часто именовала: «мое маленькое хозяйство» или «мое небольшое поместье». В этом «маленьком» хозяйстве Екатерина справлялась с делами также умело, как казанская помещица с хлопотами по засолке огурцов и просушке перин на солнце.

Если б судьба оставила ее в Штеттине и уготовала Софии путь гарнизонной жены прусского генерала, она и там заняла бы подобающее ей место. Как писал Г. Р. Державин: «Екатерина б в низкой доле была великая жена!» Но ее блестящий ум, ее огромные творческие силы остались без применения. Счастьем для Екатерины стала возможность реализовать заложенный в ней интеллектуальный и нравственный потенциал.

Зададимся вопросом, смогла бы она сделать это, если б в молодые годы не победила в себе тяжелейший надлом своей женской личности? Или унижение, пережитое ею во время первых лет замужества, заставило бы великую княгиню навсегда опустить руки и воспринимать себя глубоко ущербной не только в дамском, но и в чисто человеческом смысле? Можно с уверенностью сказать, что победа над собой как над жалкой, неуверенной с своих силах женщиной стала краеугольным камнем всех остальных духовных побед Екатерины. Вот почему мы посвятили целый очерк анализу именно женской стороны личности великой императрицы.

Так была ли Екатерина счастлива? У каждого человека свои мерки счастья, а счастье «не так слепо, как его себе представляют».

Примечания:

8

Валишевский К. Роман одной императрицы. М., 1989. С. 72.

86

Коваленский М. Смерть Павла I. М., 1923. С. 287.

87

РС. 1897. Т. 92. С. 280.

88

Сб РИО. Т. 23. С. 555.

89

Екатерина II. Сочинения. М., 1990. С. 506.