Эти женщины завидовали даже порокам друг друга

Новое нашествие турок, поражение Карла Пятого в Алжире, религиозный раскол в Империи, наконец, известие о том, что имперцы убили французских послов Фрегоза и Ренкона, убедили Франциска I разорвать перемирие. Вместо Генриха VIII, оскорбленного политикой, которую проводил коннетабль, во французский лагерь вошли Дания, Швеция, Шотландия и герцог Клевский. Итак, сложившаяся ситуация казалась благоприятной и никто не выражал своего недовольства. Дофин, который любил сражаться, надеялся отыскать способ покрыть себя славой и превзойти своего брата. Турнон ограничился требованием того, чтобы война шла исключительно между католическими державами без всякого лютеранского вмешательства!

Франциск, который несмотря на все американские сокровища последнего, был богаче своего соперника, сделав неимоверное усилие, привел в боевую готовность пять армейских подразделений. Серьезная проблема возникла при назначении командующих ими. Деление на две партии являлось к тому времени настолько существенным фактором, что король был вынужден произвести тщательный расчет, чтобы уравновесить количество участников обеих партий и избежать вреда, который могла принести их вражда. Дофина поставили во главе армии, которая должна была атаковать Руссильон, а его заместителем стал маршал д'Аннебо; герцог де Гиз получил предписание участвовать в операции по захвату Люксембурга, возглавляемой Карлом Орлеанским. В первый раз за довольно долгий промежуток времени полководцем стал один из Бурбонов: Франциск, граф д'Энгиен, младший брат герцога Вандомского⁸⁷ являлся другом герцога Орлеанского и госпожи д'Этамп, это было еще одним очком в пользу ее окружения. Король обосновался в Монпелье.

Были завоеваны Ломбардия, Нидерланды, Наварра, Франш-Конте, турки высадились в Италии и осадили Вену, Саксонский курфюрст присоединился к герцогу Клевскому. Карл Пятый оказался на краю пропасти.

Его спасла его энергия, а также раздор в стане французов. Герцог Орлеанский удачно начал кампанию, взял Ивуа, Люксембург, Монмеди. Тут он мог бы прийти на помощь авантюристам герцога Клевского, которые опустошали Фландрию. Но полученные новости вскружили ему голову: император собирался спасать Перпиньян, осаждаемый дофином, близилось сражение, в котором можно было взять реванш за Павию.

Молодой безумец заартачился, так как не мог допустить, чтобы вся слава в такой день досталась его брату. Оставив командование своей армией Гизу, он напрямик поскакал в Монпелье, где взбешенный король устроил ему чрезвычайно плохой прием и приказал немедленно возвращаться. Слишком поздно! Имперцы воспользовались этим замешательством и отыграли потерянные позиции.

Перпиньян, который французы считали беззащитным, ответил им градом артиллерии. Через сорок дней бесполезной осады дофин скомандовал отступление.

Так, к стыду обоих братьев, закончилась кампания. Чтобы защитить честь Генриха, Диана и ее приспешники распустили слухи о предательстве госпожи д'Этамп. Они утверждали, что фаворитка подсказала императору усилить защиту Перпиньяна и заставила Аннебо сделать все, чтобы поражения нельзя было избежать. Эти обвинения отражены в трудах множества историков. Но нет ни одного существенного доказательства, которое могло бы заставить поверить в их истинность.

Это отнюдь не позволяет отрицать тот факт, что нестабильность, вызванная противоборством внутри французского лагеря, позволила Карлу Пятому вновь переманить на свою сторону большинство немецких принцев и обессилить герцога Клевского, который, потерпев поражение, был вынужден отказаться от какого бы то ни было союза с Христианнейшим королем. Маргарита тут же воспользовалась случаем и заставила признать брак своей дочери недействительным.

Высадка Барбароссы в Ницце, которую он захватил и разорил, не могла компенсировать эту неудачу. К тому же произошло нечто еще более ужасное: Генрих VIII после семнадцати лет соблюдения всех требований соглашения в Муре, труда Луизы Савойской, разорвал его и вновь обратился к католической вере и к памяти своей жены, Екатерины Арагонской, которую он, по слухам, отравил. Был подписан договор между ним и императором. Франция, которая в прошлом году повсюду атаковала, теперь должна была выстоять перед двойным натиском.

* * *

Тем временем насыщенная интригами жизнь при дворе шла своим чередом. Диана была обеспокоена. Будучи скорее главой партии и матерью, чем любовницей, она живо переживала за бесплодие супруги дофина. Прошло девять лет с той свадебной ночи, так порадовавшей Климента VII, а Медичи так никого и не родила. Нужно ли было, наконец, решиться на расторжение этого брака? А может, нужно было предоставить герцогу Орлеанскому заботу об увековечении династии Валуа? И то и другое приводило в ужас как любовницу, так и супругу.

Если бы любовь могла преодолеть несчастья, выпавшие на долю Екатерины, она бы сделала это с необычайной легкостью. Несмотря на неверность своего мужа и презрение, которое он к ней испытывал, она, будучи в сто крат умнее его, но настолько же менее привлекательной и менее знатной, продолжала страстно, как турецкая рабыня, любить его. Увы! Ни ее пылкости, ни лекарств, которыми пичкали ее королевские врачи, Луи де Бурж, потом Жан Фернель, было недостаточно. Доведенная практически до отчаяния, флорентийка обращалась к астрологам, к алхимикам, к колдунам. Набожно соблюдая все религиозные обряды, она в то же время читала по звездам, гадала на картах таро, носила талисманы, пила магические напитки, избегала ездить верхом на муле, который, по свидетельствам Альберта Великого, Фотия, Табариензия, Исидора, являлся бесплодным животным.

Коннетабль сочувствовал ей, высылал из Шантильи множество рецептов, за которые она его горячо благодарила и называла «своим кумом».

Генрих, со своей стороны, также прилагал все усилия. Его любовница, у которой «был ключ от супружеской опочивальни», относилась к этому с повышенной внимательностью и заставляла его регулярно проводить ночи со своей женой. Никогда еще интересы этих женщин, бывших смертельными врагами, не были так близки, никогда еще они не были настолько тесно связаны друг с другом. Описать это удивительное сотрудничество было бы нелегкой задачей для любого романиста или драматурга.

Весной 1543 года столько усилий, молитв, заклинаний, наконец, возымели долгожданный результат. Екатерина забеременела: 16 января 1544 года она произвела на свет сына, Франциска.

Какая блистательная победа! Медичи чуть не лишилась рассудка от радости. От подобного потрясения у нее началась лихорадка. Диана, которой дофин поспешил показать ребенка, нашла, что он похож на отца.

Через пятнадцать месяцев у нее появилась дочь, Елизавета. Отныне ее плодовитость уже не подвергалась сомнению. За тринадцать лет Екатерина родила одного за другим десятерых детей.

Такой крутой поворот в жизни, столь же полная, сколь и неожиданная победа должны были не только принести спасение флорентийке, но и вернуть ей достоинство и влияние, соответствующие ее положению второй дамы королевства. Ничего подобного не произошло. Радуга Ирис, которую Франциск сделал эмблемой своей невестки, все также еле виднелась на небе, где сиял лунный полумесяц. Екатерина осталась Золушкой в своем собственном доме, служанкой, радующейся тому, что ей разрешено изредка получать ласки господина и дарить ему детей.

Истинной и единственной победительницей была Диана, покровительница, как и ее мифологическая патронесса, родов и целомудренной любви. Это было ее правление, подтверждением которого стало маленькое одутловатое, прожорливое существо, наделенное опасными наследственными заболеваниями, объект поклонения и обожания целого народа.

Госпожа де Брезе назвала своим именем незаконнорожденную дочь дофина: теперь она взяла в свои руки воспитание его законных наследников. Если нам известно чрезвычайно мало о том, как росли ее собственные дочери, то из множества писем, адресованных лично господину д'Юмьеру, гувернеру детей короля, становится понятно, что выводок королевских отпрысков находился под ее властным, неусыпным контролем. Вынужденная отказаться даже от права материнства, Екатерина сохраняла лишь право рожать. Рядом со своей царственной соперницей она походила на одну из тех девиц, что библейские жены порой подкладывали на ложе почтенных старцев.

* * *

В течение 1544 года Франции пришлось испытать все то, что приходится на долю наций, которые рассматривают дипломатические и военные события как перипетии борьбы, разворачивающейся внутри государства. Хотя большая часть товарищей дофина приняла активное участие в сражении, знаменитая победа при Черизоле, которую в Италии одержал граф д'Энгиен, послужила лишь для укрепления позиций партии герцога Орлеанского и д'Этамп.

В действительности, необходимо было немедленно отозвать армию из Пьемонта, чтобы противостоять объединенной атаке Генриха VIII и Карла Пятого. В то время как первый из них, забыв о свидании, назначенном в столице Франции, развлекался, осаждая крепости, тридцать тысяч немцев и семь тысяч испанцев хлынули в Шампань.

Так у дофина появилась возможность взять реванш, потому что войска, собранные, чтобы остановить императора, были отданы под его начало. В его задачу входило переместить назад театр военных действий и при этом воспрепятствовать врагу перейти Марну.

Восьмого августа Карл Пятый, которого войска графа де Сансера остановили у Сен-Дизье, уже приготовился к отступлению, но тут его канцлер, Гранвель, сообщил, что разгадал шифр, используемый французскими генералами. Тут же было сфабриковано фальшивое письмо, в котором герцог де Гиз якобы приказывал Сансеру объявить о капитуляции. И 17 августа граф сдался.

Это была катастрофа. Каким образом Гранвелю стал известен «код», которым пользовались враги? Мартен Дю Белле, который был тогда в расположении войска дофина, не уточняет этого, но, по словам Бокера, существовало мнение о том, что «Император получил ключ к шифру благодаря заботам Анны де Пислё и графа де Лонгваля». Хуже того: фаворитка, всегда знавшая слишком много, скорее всего, сообщила императору о решениях Королевского Совета, также благодаря усердию Лонгваля, считавшегося ее любовником.

В произведениях многих авторов эти обвинения повторяются и иногда даже усугубляются. «Герцогиня, — написал Бейль, — была настолько тесно связана с императором, что ни одно происшествие при дворе, ни одно решение, принятое на Совете Франции, не было для него секретом, его обо всем аккуратно предупреждали. И действительно, первое же письмо, которое ему передали через графа, сослужило ему весьма крупную услугу, так как спасло его самого и его армию… Причиной всей этой сумятицы стала женщина. Женщина, которая свергла бы монархию, если бы не обратила свой взор на Карла Пятого… Франциск I еще дешево отделался».

Но были ли ее ненависть к Диане и страх увидеть дофина, вернувшегося с победой, велики настолько, что подтолкнули госпожу д'Этамп к предательству? Современные историки не считают себя вправе так думать. Но то, что фаворитка внезапно стала удручающе непопулярной, причем это никак не было связано с изменой королю, по крайней мере доказывает существование в тот момент слухов, подозрений. Монтескье написал об этих соперницах, что «они завидовали даже порокам друг друга» — несчастный народ отныне будет склонен путать порок с преступлением.

Можно охотно поверить в то, что вдова Великого Сенешаля была отнюдь не последней из тех, кто распускал эти коварные слухи. Но случившееся дальше поставило под сомнение их правдоподобие.

Вспомнив о Монморанси, король понадеялся вновь победить врага, уморив его голодом, и провел жестокие опустошительные вылазки. Поэтому Карл Пятый был «в отчаянном положении», когда завладел Эперне и Шато-Тьерри. Ранее дофин устроил в Эперне склад продовольствия. По мнению Мартина Дю Белле, он намеревался успеть вывезти оттуда припасы и взорвать мост, дававший доступ в крепость, император обогнал его, воспользовавшись еще не тронутым мостом, а также и провизией.

Бокер, Варильяс, Бейль и многие другие вновь в один голос вменяют в вину госпоже д'Этамп и Лонгвилю то, что они поторопили Карла Пятого и не дали разрушить мост. Однако архивы аббатства Сен-Мартен в Эперне полностью отбирают у этой клеветы право на существование. «Город Эперне, — значится в одном из документов, — был сожжен 3 сентября 1544 года… из опасения, что имперцы воспользуются провизией, находившейся в городе… настолько внезапно, что жители смогли лишь спасти лишь кое-какое имущество… а по возвращении обнаружили, что, за небольшим исключением, все дома уничтожены». Значит, Карлу Пятому достались руины, склады, обращенные в пепел. Но разве не нужно было пытаться защитить честь дофина, как-то объяснить его неудачу?

Имперцы подбирались к Парижу: так близко они не подходили со времен Бувина.⁸⁸

— Я не могу избавить мою столицу от страха, — сказал Франциск, — когда узнал, что начавшаяся паника все усиливается, но я все еще могу противостоять ударам, что наносит мне судьба.

Он призвал к себе Клода де Гиза, которого он не любил, но, впрочем, пожаловал ему недавно второе герцогство,⁸⁹ желая, чтобы тот был рядом и вселял уверенность в парижан. На тот момент этот маленький князек уже обладал таким могуществом. Примчавшись в город, лотарингский принц тотчас же предстал перед королем, и его провозгласили «добрым гением».

После взятия Сен-Дизье добрая королева Элеонора — далеко не такая незаметная, какой ее считали — направила к своему брату монаха с предложением мира. Переговоры завершились в удивительно короткий срок. Щепетильный император был несколько смущен успехом, которого он добился благодаря внезапно изменившемуся в лучшую сторону отношению немецких протестантов. Ведь его задачей было только «использовать революционные силы».⁹⁰ Кроме того, Карл не собирался сражаться на стороне Генриха VIII, довольно неприятного для всех союзника; он искренне хотел положить конец дуэли, начавшейся двадцать три года тому назад, чтобы посвятить себя проблемам Империи, разрешению конфликта, который недавно разгорелся между ним и папой.

Франциск I, по всей видимости, точно так же хотел поскорей покончить со всем этим. Необычный «толчок» внезапно направил его мысли в русло политики Луизы Савойской и Монморанси. Герой битвы при Мариньяно, приближаясь к Вратам Небесным, похоже, отказался от Италии и от приключений в далеких странах. Он забыл свои старые мечты и думал лишь об естественных границах Франции. Он также стремился потушить огонь ссоры между Габсбургами и Валуа.

Подтолкнули ли его на это благоразумие, нехватка средств, усталость больного человека (абсцесс вновь появился), осознание того, что его народ нуждается в мире? Некоторые вызывающие беспокойство пункты договора заставляют думать, что и другие причины побудили его принять это решение. Борьба между двумя фаворитками внушила Франциску сильную неприязнь к бывшей подруге, чье общество уже не казалось ему таким приятным, и окончательно испортила его отношение к дофину. Принц, уже будучи Генрихом II, однажды написал Диане:

«В прошлом я не боялся даже потерять расположение покойного короля, ради того, чтобы остаться с Вами».

Чтобы доказать это свое расположение младшему сыну, король согласился на отвергнутое недавно рискованное предложение. В договоре, подписанном 18 сентября 1544 года в Крепи, предусматривалось, что герцог Орлеанский женится на дочери, или на племяннице императора; одна из них получит в качестве приданого Нидерланды и Франш-Конте, другая — Миланскую область. Эти земли, таким образом, останутся в составе Империи. А сыну, ставшему вассалом Карла Пятого, король предоставит огромный земельный удел, герцогства Орлеанское, Бурбонское, Ангулемское и Шательро. Этим решением единству государства был нанесен наибольший ущерб со времени правления Людовика XI, кроме того, будущее страны отныне виделось довольно безрадостным.

Франциск расторгал союз с турками и отказывался от прав на старинные владения Карла Смелого, на Фландрию, Артуа, Шароле. Император, со своей стороны, освобождал территорию Франции, окончательно оставлял свои притязания на Бургундию. Помимо этого, в случае, если король выполнял свое обещание очистить Савойю и Пьемонт, то, по крайней мере, сохранял эти провинции под своим протекторатом вплоть до женитьбы герцога Орлеанского.

Крепийский мир оценивали неоднозначно. Его результат заключался единственно в том, что враг, который уже расположился лагерем у ворот Парижа, отступил, и этой проигранной войне пришел конец. Поэтому Франциска часто хвалили за то, что он так быстро согласился на его заключение — до того, как император узнал, что англичане вошли в Булонь. Но если бы удалось выполнить все условия этого договора, это абсолютно точно привело бы к печальным последствиям.

Дофин понял, что его принесли в жертву младшему брату. Его сторонники загорелись праведным гневом и, согласно новому капризу судьбы, внезапно превратились в защитников национальных интересов. С другой стороны, окружение герцога Орлеанского и госпожи д'Этамп отныне все свои чаяния возлагало на императора. Ситуация изменилась с точностью до наоборот. И на этот раз речь шла не только об интригах и клевете.

Королева, герцог Орлеанский, большая часть придворных, в числе которых были восемьдесят дам, сопроводили Карла Пятого до Брюсселя. Госпожа д'Этамп также была там и в путешествии находилась на тех же носилках, что и королева!

В докладе Бернардо Наваджеро⁹¹ венецианскому дожу значилось, что Франциск якобы дал герцогу поразительный совет:

«Я решил препоручить Вас императору в качестве сына и в качестве подданного. Почитайте его, как отца, и повинуйтесь ему, как своему господину».

Аннибал Гаро, очевидец, написал герцогу Пармы: «Император и королева Мария (королева Венгрии, правительница Нидерландов) ехали к ней (Элеоноре) навстречу целый день. Когда они встретились, развернулась действительно любопытная церемония с целованием этих дам: мне это взаправду напомнило сцену похищения сабинянок. Не только сеньоры, но и обычные люди взяли себе по одной, первыми — испанцы и неаполитанцы… Появился скакавший на лошади во весь опор герцог Оттавио,⁹² который задержался в Брюсселе, чтобы подготовить состязания. Он спрыгнул с лошади, и Его Императорское Величество, милостиво, что обратило на себя внимание, приказал ему приблизиться к носилкам королевы… Герцог поцеловал руку королевы, и, когда он вновь садился в седло, император вновь позвал его со словами: «А теперь идите и поцелуйте руку госпожи д'Этамп», которая сидела с другой стороны носилок. И герцог, как настоящий француз, сделав больше, чем ему было приказано, поцеловал ее в губы».

Во время этих пышных празднеств в честь образования этих непредвиденных дружеских связей у вдовы Великого Сенешаля состоялся таинственный военный совет. Вместе с дофином и его любовницей там находились герцог де Гиз, его сын, граф д'Омаль, а также два Бурбона, Вандом и Энгиен, чье присутствие было более чем неожиданным. Какие чаяния, какие расчеты подтолкнули их на то, чтобы сменить лагерь? Вероятно, обычная досада на то, что плоды победы при Черисоле так и не были использованы.

Заговорщики лихорадочно пытались найти способ воспрепятствовать выполнению договора. До этого они провели консультацию с легистами. Результатом стало решение о торжественном протесте против нарушения неотъемлемых прав короны (на старинные владения Карла Смелого) и против отдачи провинций, которые к тому же не находились в распоряжении короля. Этот практически повстанческий акт был в абсолютной тайне подписан дофином 12 декабря 1544 года в Фонтенбло, а затем передан под охрану двоих нотариусов. Вандом и Энгиен поставили свои подписи в качестве свидетелей, Гизы, испугавшись в последний момент, воздержались.

Карл Пятый, как всегда прекрасно осведомленный, был в курсе дела. Двадцать седьмого января 1545 года он написал своему послу Сен-Морису очень любопытное письмо, которое якобы предназначалось для того, чтобы успокоить Генриха, но на самом деле должно было подлить масла в огонь: «Мы не хотели бы, — отметил император в заключение, — обсуждать ничего, что было бы неприятно упомянутому дофину, и особенно то, что касается его брата, господина герцога Орлеанского».⁹³

Парламент Тулузы также заявил протест, причем более открыто. Разразилась серьезнейшая ссора между Франциском и его сыном. Генрих, к которому, безусловно, было обращено множество увещеваний, осмелился упрекнуть Его Величество. В конце своей речи он сказал, что один лишь Монморанси смог бы уладить дела государства. Король ответил, «что желал бы оставаться повелителем до самой своей смерти без того, чтобы кому бы то ни было могло прийти в голову противоречить ему в словах или поступках».

Дофин отказался после этого случая показываться на заседаниях Секретного совета, «принимая во внимание, — написал он, — что дела идут плохо, в конце концов всю вину переложат на меня». Такие решимость и энергичность никогда не были ему свойственны. Ни у кого не возникло сомнений относительно источника, из которого он мог их почерпнуть.

— Доверьтесь мне, — не так давно сказала Диана Франциску.

Этим доверием она воспользовалась для того, чтобы за десять лет создать настоящий нравственный разлад между отцом и сыном. Король мог бы прогнать ее со двора. Он не осмелился этого сделать.⁹⁴ Государство стонало под бременем налогов, распространялась смута, раздуваемая ветром Реформации. Открытый бунт дофина повлек бы за собой неисчислимые потери, и Франциск благоразумно решил не подвергать страну подобному риску.

Женщина преуспела в том, что не удалось Бурбону и Кальвину, Парламенту, Сорбонне и финансистам: она безнаказанно противоречила улыбчивому деспоту, «под чьей рукой» до сих пор «все склонялось».⁹⁵

Примечания:

Он был сыном Клары де Гонзаго.

На Новый год ей дали 80 ливров, чтобы она могла купить себе платье из темно-красного атласа и появиться у своей тетки в приличном виде.

Антуан де Бурбон, герцог Вандомский, который станет отцом Генриха IV, родился в 1518 году; Франциск де Бурбон, граф д'Энгиен, родился в 1519 году.

17 июля 1214 г. войска Филиппа II Августа в битве при Бувине (недалеко от г. Лилля) разбили английского короля Иоанна Безземельного и его союзников — германского императора Оттона IV и графа Фландрии.

Герцогство Майеннское.

Walther Tritsch.

Венецианский посол при императоре.

Оттавио Фарнезе, женатый на родной дочери Карла Пятого.

Одного этого документа достаточно для того, чтобы привести в замешательство тех историков, которые, подобно Полену Пари, отрицали даже существование соперничества между дофином и герцогом Орлеанским, между Дианой и герцогиней д'Этамп.

Возможно, у него возникло желание это сделать в ноябре 1544 года после интриги, сплетенной против адмирала д'Аннебо.

M. Louis Madelin.

Оглавление