5.

Итак, Джеймс Энглтон: «Информация к размышлению».

Выпускник Йеля, тонкий знаток поэзии Эзры Паунда и Элиота, страстный рыболов и коллекционер орхидей.

Кадровый разведчик, своего рода «живая легенда ЦРУ», личный друг Аллена Даллеса. В двадцать с небольшим, в 1943-44 годах, блестяще руководил в Италии тайными операциями УСС против нацистов и фашистов; после войны столь же успешно боролся с тамошними коммунистами – его считают одним из организаторов отстранения Компартии от власти в результате обоюдно-жульнических выборов 1948-го года. Два десятилетия, до самой своей отставки в 1974-ом, бессменно возглавлял одно из ключевых подразделений ЦРУ – отдел внешней контрразведки (в задачи Отдела входит проникновение во вражеские спецслужбы – прежде всего, конечно, в КГБ – что есть, по сути, единственный эффективный способ выявлять предателей в собственных рядах; плюс непосредственный поиск уже внедрённых вражеских «кротов»). Фактически – второй человек в иерархии ЦРУ (это при том, что первые постоянно сменялись, а он – нет).

Доминирующая черта характера: крайняя подозрительность.

Порочащие связи: одна, но зато какая! В 1944-ом, в Италии, он познакомился с Кимом Филби, координировавшим в те годы совместные действия УСС/ЦРУ и СИС, и много лет потом поддерживал с ним не только официальные, но и чисто дружеские отношения.

Историки разведслужб довольно единодушны во мнении, что измена Филби, оказавшегося советским шпионом, стала для Энглтона страшным ударом (не столько даже служебным, сколько личным); и без того болезненно-подозрительный, он после этого, похоже, перестал верить вообще кому бы то ни было, а советские агенты стали мерещиться ему буквально повсюду.

Логическая цепочка, выстроенная Энглтоном, была примерно такова:

1) Общеизвестно, что британская разведка работает на более высоком профессиональном уровне, чем ЦРУ.

2) Означенная британская разведка оказалась на поверку нашпигованной советскими кротами, как кекс изюмом.

3) Значит, в ЦРУ тех советских кротов, по идее, тоже должно быть – уж никак не меньше.

4) Однако до сих пор в ЦРУ таких кротов не выявлено – ни одного. Вопрос на засыпку: почему?

5) Ответ: потому что их плохо искали!

6) А вот почему их так плохо ищут? – «Что это: глупость или измена?» (с)

В почти любом повествовании о казусе Энглтона рано или поздно всплывает слово «паранойя». Это не вполне справедливо: параноиком в строгом, медицинском смысле шеф контрразведки ЦРУ, конечно же, не был; а был он просто-напросто апологетом теории заговора, и диагноз тут – «Конспирологическое мышление, как и было сказано». Но есть здесь важный нюанс: если товарищ с таким устройством мозгов занят писанием статей для газеты «Завтра» (или помянутых выше брошюрок «Коммунистическо-еврейский заговор против наших Соединённых Штатов») – это пускай себе, чем бы дитё ни тешилось… Но когда такой вот Конспиролог (тм) оказывается во главе реальной контрразведывательной службы – это, ребята, полный привет.

Катализатором же, непосредственно инициировавшим ту реакцию в мозгах Энглтона, стал перебежавший к американцам в 1962 году подполковник КГБ Анатолий Голицын. До своей службы в Хельсинкской резидентуре тот действительно работал некоторое время в Информационном управлении Лубянки и имел доступ к кое-каким аналитическим материалам. Голицын немедля сдал ЦРУ нескольких старых советских агентов в европейских структурах НАТО (иные из них были завербованы ещё во времена антигитлеровской коалиции) – но это было и всё, чем он реально располагал. Обоснованно опасаясь, что по прошествии года-полутора американцы обойдутся с ним, как с использованным презервативом, Голицын избрал (скорее интуитивно, чем обдуманно) совершенно безошибочную, как оказалось, линию поведения: ЦРУ, дескать, само проедено насквозь советскими кротами (уж он-то, Виднейший Сотрудник Информационного управления, знает!), он желает самолично поучаствовать в их разоблачении, а любые попытки поставить под сомнение достоверность его информации… – правильно, только от этих самых кротов и могут исходить!!!

А дальше начинается «Ревизор» – в чистом виде. Неглупый, сам съевший собаку на всякого рода интригах, предельно недоверчивый ветеран тайного фронта слушает совершенно хлестаковское гонево мелкого прощелыги: «курьеры, курьеры… Тридцать пять тысяч одних курьеров!» (в смысле, советских агентов в ЦРУ) – и верит каждому слову! Обычная сверхподозрительность Энглтона уступила вдруг место слепой доверчивости – ибо нарисованная Голицыным апокалипсическая картина Тайного Всевластья Советов полностью соответствовала той, что уже сложилась в его собственной голове… И опять повторю: подгонять факты под концепцию – это обычный (более того: единственно возможный) модус операнди для беллетриста, сочиняющего конспирологический триллер, но вот для профессионального контрразведчика при исполнении это… ну, цензурных слов тут не подыщешь.

Для начала Энглтон, в порядке «интернациональной помощи», отправил Голицына в братскую Англию. Успех тех гастролей превзошёл все ожидания антрепренёра: британская почва была уже достаточно удобрена делами «Кембриджской пятёрки» и Ко, и «разоблачения» беглого гэбэшника подняли там такую волну истерической шпиономании, что та захлестнула самые высокие кресла в госаппарате и в спецслужбах. Стоило, к примеру, Голицыну обронить мимоходом, будто Лондонской резидентуре КГБ Центр даже уже и не ставит задач по проникновению в британские разведслужбы, поскольку-де у Лубянки там и без того всё схвачено (что, разумеется, чистой воды хлестаковщина) – как англичане тут же на полном серьёзе начинают внутреннее расследование в отношении заместителя начальника британской контрразведки МИ-5 Грэма Митчела, а потом и… самого шефа МИ-5 сэра Роджера Холлиса; подчёркиваю: их обвиняют не в некомпетентности и профнепригодности (для чего кое-какие основания – по факту – имелись), а в том, что они сами – русские шпионы! Сэра с его замом вынудили уйти в отставку, но и в отставке они оставались под колпаком у родного ведомства; так и померли оба с запятнанной репутацией, и лишь спустя два десятилетия удостоились-таки посмертной реабилитации.

То, что описывает Дэвид Уайз в своём исследовании «Охота на кротов», просто уму непостижимо: подмётка-перебежчик, у которого явно не все дома, разбрасывается абсолютно голословными обвинениями в адрес ведущих представителей истэблишмента (вроде того, что тогдашний премьер-министр, лейборист Гарольд Вильсон, был ещё в незапамятные времена своей профсоюзной деятельности завербован Ге-Пе-У, а его предшественник на посту лидера партии Хью Гейтскел был отравлен чекистами, расчищавшими дорогу для своего «агента влияния») – а ему внимают, будто какому ветхозаветному пророку!.. И это – «ещё раз к вопросу о»: главной (с точки зрения логики Холодной Войны) заслугой «Кембриджской пятёрки» были не какие-то там украденные ею топ-секреты (которые всё равно всегда устаревают раньше, чем их можно использовать), а именно последовавшее за её разоблачением массовое распространение в западном обществе параноидального мифа о Вездесущих Советских Шпионах. Парадокс, но разоблачённая «Пятёрка» оказалась для Союза куда ценнее работающей!

Энглтон встретил своего протеже, вернувшегося из той карательной экспедиции на Первую Посадочную Полосу, с распростёртыми объятиями: ну вот, настала, наконец, пора всерьёз заняться кротами в самом ЦРУ! В Агентстве шефом контрразведки была создана Группа специальных расследований, не подотчётная никому, кроме него самого. Перебежчик Голицын получил доступ к досье любого сотрудника ЦРУ – случай во всей мировой практике спецслужб не то, что небывалый, а совершенно немыслимый. А самое главное, что отныне – в соответствии с логикой конспирологии – всякий, кто воспротивится начавшейся охоте на ведьм, автоматически причисляется к этим самым ведьмам (сиречь советским агентам) и подлежит… ну, тут уж как фишка ляжет.

Энглтону выпала нелёгкая задача – найти в тёмной комнате чёрную кошку, которой там нет: сейчас, по прошествии сорока лет, можно с достаточной уверенностью утверждать, что советских кротов тогда в ЦРУ действительно не было (Эймс и Хансен – это уже совсем другая эпоха). Тем не менее, Группа специальных расследований, руководствуясь по большей части «интуитивными озарениями» Голицына, безвозвратно сломала карьеры десятков американских разведчиков – и в Лэнгли, и в региональных резидентурах. При этом первыми жертвами – в рамках той же параноидальной логики – становились самые дельные и результативные сотрудники: «Больно уж везуч, с чего бы это?..» И можно себе представить, какие чувства испытали на Лубянке, узнав, что их заклятый друг, один из лучших американских оперативников Пол Габлер, попортивший им не одно ведро крови – сперва в Берлине, потом в Москве – попал под подозрение и сослан резидентом… на остров Тринидад (странно, что не на остров Пасхи).

Главное внимание Энглтон, естественно, уделял Советскому отделу ЦРУ – так что в итоге, после его отставки, отдел пришлось фактически восстанавливать с нуля. Глава отдела Дэвид Мэрфи – блестящий профессионал, разработчик и участник множества успешных операций – оказался, ясен пень, агентом Ка-Гэ-Бэ (что не диво: в составленном Энглтоном списке «подозреваемых советских агентов» значился и сам тогдашний директор ЦРУ Уильям Колби). Однако авторитет Мэрфи был всё же слишком велик, чтобы так вот, за здорово живёшь, уволить его со службы или сослать на какой-нибудь Тринидад. Мэрфи «всего-навсего» отстранили от работы по советскому направлению и отправили резидентом в Париж. Энглтона, однако, это вовсе не успокоило: он связался (напрямую, через голову директора ЦРУ!) с шефом французской контрразведки Александром де Мараншем и просигнализировал, что новоназначенный глава Парижской резидентуры, возможно, является советским шпионом… Сказать, что французы были шокированы – это не сказать ничего; внутринатовское сотрудничество между американскими и французскими спецслужбами, и без того не слишком тесное, было с той поры почти полностью заморожено. В итоге французы демонстративно проигнорировали американское предупреждение об обширной советской сети в Елисейском дворце и МИДе, которое – ирония судьбы! – в кои-то веки оказалось верным: постоянные крики «Волки, волки!» сделали своё дело…

Отдельная песня – это судьба перебежчиков из советских спецслужб. Все они теперь сразу поступали в распоряжение Группы специальных расследований, где от них требовали подтвердить Голицынский бред о неисчислимых табунах шпионов, невозбранно пасущихся на пажитях ЦРУ. Перебежчики (а некоторые из них были как раз вполне осведомлены о реальном положении дел) честно отвечали, что – никак нет, ваш-бродь, нету у вас, в ЦРУ, никаких советских кротов, и не было! Ага! – заключала Группа, – всё ясно: казачок-то засланный! Судьба «засланных казачков» (а их набралось почти два десятка!) была печальна: Юрий Носенко, к примеру, провёл в тюрьме (не то что без приговора суда, но даже и без санкции прокурора) почти пять лет, причём больше двух – в одиночке; потом, правда, разобрались-выпустили, и даже выплатили некоторую компенсацию…

В конце-концов разум, конечно, одержал-таки победу над сарсапарилой, и Неистового Кротолова спровадили-таки в отставку – дюжины лет не прошло… Финальную же точку в той мрачноватой фантасмагории поставил Энглтонов выкормыш из Группы специальных расследований Клэр Петти. Проанализировав – от начала и до конца – всю деятельность своего бывшего начальника, он подал директору ЦРУ Колби докладную, в которой заключал: «Голицын вовсе не перебежчик, а внедрённый к нам агент КГБ, главным же советским кротом в ЦРУ все эти годы был сам Энглтон. Ибо никто за всё время существования нашей организации не причинил ей такого ущерба, как эти двое» – воистину, змея укусила свой хвост… И хотя против последнего тезиса – что деятельность шефа контрразведки объективно нанесла Агентству небывалый урон – возразить что-либо трудно, директору ЦРУ (который и сам, как мы помним, побывал в проскрипционном списке Энглтона) хватило-таки решимости назвать наконец кошку кошкой (в смысле: паранойю – паранойей) и немедля вышвырнуть Петти со службы.

Ну, и ещё парочка штрихов – для полноты картины. Всё то время, пока Энглтон превращал в руины Советский отдел, отстраняя от работы безупречных сотрудников вроде Габлера с Мэрфи, или ветерана ЦРУ Питера Карлоу (поплатившегося за свои славянские корни), у него под носом преспокойно работал настоящий, невыдуманный крот. Не совсем, правда, советский – офицер братской (в те годы) чехословацкой разведки СТБ Карел Кочер; этот как раз вполне успешно пережил всю ту охоту на ведьм и благополучно вернулся домой, получив за свою работу вполне заслуженный орден и скромную пенсию. И ещё. Советский суперкрот Олдрич Эймс с фантастической небрежностью сорил деньгами, выплачиваемыми ему КГБ. Любой американский госслужащий, имеющий такое соотношение расходов и легального дохода, тут же угодил бы на заметку к фискальному ведомству, а то и ФБР; любой – кроме, как выяснилось, ЦРУшника. В этой конторе, извольте ли видеть, считали невозможным контролировать бюджеты сотрудников, чтобы, упаси бог, «не возродить шпиономанию эпохи Энглтона» (В Штатах после разоблачения Эймса появился анекдот, как на паркинге в Лэнгли строгим голосом объявляют по матюгальнику: «Сотрудники, которые не уберут немедля со стоянки свои „Ягуары“, будут занесены в список подозреваемых в шпионаже на Россию!»)…

…Вот ведь как интересно получается: ЦРУ, выходит, на полвека вперёд распланировало каждый шаг в развитии России, и направляло это развитие в нужную для Америки сторону через своих «агентов влияния». А вот кто же тогда двадцать, почитай, лет рулил при этом самим ЦРУ, через своего «агента влияния» Энглтона?.. «И на этом мысль останавливается…» (с).

Впрочем, всё вышеописанное (Эймс заложил Гордиевского, Поляков заложил Эймса, Хансен заложил Полякова…) происходило внутри чисто виртуального мира внешней контрразведки, который виртуален даже по сравнению с миром «просто разведки». Дело в том, что задача разведки (как государственного института) состоит в том, чтобы снабжать политическое и военное руководство страны информацией, добыть которую легальными способами невозможно. Выполнение этой задачи обеспечивается несколькими служебными подсистемами, в том числе и внешней контрразведкой: мы внедряем агента во вражескую спецслужбу, чтоб он, оттуда, навёл нас на ихнего агента, внедрённого к нам с целью выявления наших агентов у них… – ну, и так, в принципе, до бесконечности… То, что в эпоху Холодной Войны этот род деятельности стал для разведслужб (по обе стороны Железного Занавеса) как бы не основным, есть типичное проявление Закона Паркинсона: служебная (исходно) подсистема начинает «тянуть одеяло на себя», оптимизируя собственную деятельность путём фактического переподчинения себе основной системы.

Современное государство давно уже смирилось с тем, что его разведслужбы, по сути дела, большую часть времени занимаются точно такой же внутрикорпоративной «игрой в бисер», как академическая наука или элитарное искусство. Однако есть ситуация, когда Государство начинает спрашивать со всех своих институтов – в том числе и с разведки – безо всяких скидок, по гамбургскому счёту: война.