О возвращении Олава Харальдссона из Гардарики, равно как и о его поездке туда, упоминается, за исключением «Истории Норвегии» и «Обзора», во всех источниках данного круга.[53] Однако объем информации в них далеко не одинаков. В «Легендарной саге», в «Красивой коже» и в различных редакциях саги Снорри Стурлусона рассказывается о том, что заставило Олава вернуться в Норвегию, а именно – известие о гибели ярла Хакона. Дело в том, что ярл Хакон стал правителем страны после отъезда Олава. Летом 1029 г. он приплыл в Англию за своей невестой, а в обратный путь собрался «только поздней осенью», и корабль его затонул. Узнав об этом, Бьёрн Окольничий отправился на Русь за конунгом Олавом и приехал туда «зимой на самый йоль» (декабрь 1029 г.). Под 1029 г. анналы сообщают о том, что Олав прибыл на восток в Гарды, а ярл Хакон утонул.[54]

Согласно «Красивой коже», за Олавом, живущим в Гардарики, едут «многие его друзья с севера из Норега». В рукописи А логика изложения явно нарушена: сначала говорится, что к Олаву поехали друзья, и он узнал новости; тут же излагаются и сами новости: утонул ярл Хакон, и осенью об этом стало известно в Норвегии; несколько дальше повторно сообщается (почти дословно по тексту «Легендарной саги»): «после этого послали друзья конунга Олава ему слово, что в стране той нет правителя». Более того, топоним Аустррики используется здесь не в том значении, которое характерно для «Красивой кожи». Создается впечатление, что в рукописи А сведены воедино данные разных источников, тем более что в рукописи В этого повтора нет.

Логично построенный рассказ Снорри о том, как Бьёрн Окольничий собрался в дорогу после того, как стало известно о гибели ярла Хакона, а это случилось осенью, – интересен описанием пути (то на лошадях, то на корабле) из Норвегии на Русь и временем на него затраченным («зимой на йоль», т. е. к двадцатым числам декабря, Бьёрн прибыл на Русь к конунгу Олаву).

Бьёрн Окольничий узнал те новости, о которых уже говорилось, что ярл Хакон утонул. Тогда он изменил свое мнение, он раскаялся в том, что нарушил верность конунгу Олаву. Он посчитал себя свободным от того договора, который он дал на верность ярлу Хакону. Бьёрну подумалось, что теперь появляется надежда, что к власти вновь придет конунг Олав, если он вернется в Норег, поскольку там тогда не было правителя. Бьёрн быстро собрался в путь и взял с собой несколько человек, двигался он затем день и ночь, то на лошадях, когда это было возможно, то на корабле, если это было необходимо, и не останавливались они в своей поездке, пока не прибыли зимой на йоль в Гардарики к конунгу Олаву, и был конунг очень рад, когда Бьёрн его нашел. Конунг тогда узнал многие новости с севера из Норега. Бьёрн говорит, что ярл утонул и в стране не было правителя. Эти новости обрадовали всех тех, кто последовал за конунгом Олавом из Норега и у кого там были владения, родичи и друзья, и кто, в тоске по дому, стремился вернуться домой. Многие другие новости из Норега рассказал Бьёрн конунгу, те, о которых ему было любопытно узнать. [Бьёрн рассказал конунгу о тех, кто ему изменил, и признался в своей неверности.] [IF, XXVII, 338]

Снорри Стурлусон рассказывает о предложении, сделанном Олаву Ярицлейвом и Ингигерд в тот момент, когда Олав собрался отправиться назад в Норвегию, – остаться у них и взять в управление некое языческое государство. Этот стереотипный рассказ явно ориентирован на возвеличение знатного скандинава за пределами Скандинавии:

С тех пор как конунг Олав приехал в Гардарики, он много заботился и размышлял о том, какое решение ему принять. Конунг Ярицлейв и княгиня Ингигерд просили конунга Олава остаться у них и взять то государство, которое зовется Вулгариа (Vulgaria), и это часть Гардарики, и был народ в той стране языческий. Конунг Олав раздумывал над этим предложением, и когда он рассказал о нем своим людям, тогда все они стали отговаривать его оставаться там и убеждали его отправиться на север в Норег, в свое государство. У конунга также был план сложить с себя звание конунга и отправиться далеко в Иорсалир или в другие святые места и принять обет послушания. Но чаще всего он думал о том, нет ли какой возможности, чтобы вернуть свое государство в Нореге [Ibidem, 339].

Если прочитать известие саги о подвластной русскому князю языческой стране Вулгариа буквально, т. е., полагая, что можно в данном случае рассчитывать на линейную информацию, то результат оказывается плачевным. Некоторые переводчики саг, совершенно очевидно, лишь на основании звукового сходства и смутного представления о существовании некогда некоей Волжской Булга-рии, отождествляют Вулгарию саги с этим государством. Так, в указателе ко всем томам весьма квалифицированного издания исландских саг, увидевшего свет в первой половине прошлого века, на слово Vulgdria читаем: «Область или район в Гардарики, теперь – в России, на востоке в бассейне реки Волги, там где она, сделав изгиб в районе Казани, поворачивает на юг. Страна эта простиралась на юг дальше Саратова, столицей ее был Булгар, а жители назывались булгарами» [Fms., XII, 372]. Издатель древ-неисландского текста «Круга земного» Бьярни Адальбьярнарсон в указателе отметил, что это – «Великая Булгария в бассейнах Волги и Камы» [IF, XXVII, 478]; переводчик «Круга земного» на английский язык Ли М. Холландер отметил в подстрочном примечании, что «это – Великая Булгария, область в среднем течении Волги» [Hollander 1964. Р. 483, ch. 187, note 1]; издатель русского перевода «Круга земного» М. И. Стеблин-Каменский в указателе расшифровал топоним как «Волжская Булгария» [Круг Земной. С. 665].

При этом не принимаются в расчет те два обстоятельства, что Волжская Булгария никогда не была «частью Гардарики (Руси)», да и «народ в той стране» не «языческий» (впрочем, об этом – ниже).

Исследователи, специалисты по истории Древней Руси, опять же основываясь на звуковом сходстве (или родстве?) Вулгарии и Булгарии, но при этом учитывая и историческую ситуацию в Волго-Камском регионе на рубеже первого и второго тысячелетий, стремились найти рациональное объяснение известию Снорри Стурлусона. Так, еще Н. М. Карамзин высказал предположение, что Снорри имел в виду «область соседственную с Казанскою Болгариею: ибо народ Болгарский не зависел от России» [Карамзин 1842. Примеч. 58 к т. II, гл. III]

В литературе принято сейчас мнение датского слависта Адольфа Стендер-Петерсена, что упоминание этой страны, ни в коей мере не подвластной русскому правителю, достаточно фантастично [Stender-Petersen 1953b. S. 134]. Сочувственно излагая точку зрения Стендер-Петерсена, американский славист Хенрик Бирнбаум утверждает, не без основания, что единственное, что мог предпринять в данной связи Ярослав, – это всего лишь позволить Олаву отправиться в Волжскую Булгарию, важный центр торговли с Ближним и Средним Востоком [Birnbaum 1981. Р. 135]

Мне представляется, что любые попытки извлечения из данного фрагмента прямой информации заведомо обречены на неудачу. Если же мы примем, что здесь, как и в большинстве известий саг, информация – косвенная (на что, в первую очередь, указывает стереотипность данного известия), то результат может быть иным. Не привязывая сообщения саги к конкретному времени и к конкретной исторической ситуации, мы можем утверждать, что в ней, в своеобразной форме, отразилось знание скандинавами Балтийско-Волжского пути и роли Волжско-Камской Булгарии на этом пути.

Знакомство это – настолько близкое, что пишущий сагу исландец имеет представление даже о конфессиональной принадлежности народов Булгарии. Утверждая, что «народ в той стране языческий», Снорри Стурлусон вовсе не ошибается, как может показаться на первый взгляд. Дело в том, что для авторов саг любой нехристианин, в том числе и мусульманин, был «язычником».

Последнее, что требует комментария, это утверждение Снорри, будто Вулгариа – «часть Гардарики». Однако объяснение здесь лежит на поверхности. Стоит только вспомнить, как шел в IX– XIII вв. Волжский путь[55] и каков его начальный северный отрезок; представить, что скандинавы не имели возможности попасть в Волжскую Булгарию, минуя Ладогу и Новгород. Но именно этот регион, именно эта транспортная артерия от Ладоги до Новгорода, где приплывающие в Восточную Европу скандинавы встречали цепочку укрепленных поселений, градов, и дали основание заморским гостям назвать в IX в. эту страну Cardar (Города-укрепления) [Джаксон 1984]. В сознании проходящих этим путем скандинавов Гардарики и Вулгария, тем самым, оказались неразрывно связанными.

Тот факт, что в интерпретации Снорри Стурлусона, всеми силами стремящегося возвеличить норвежского конунга – да не простого конунга, а самого Олава Харальдссона, святого покровителя Норвегии и perpetuus тех Norwegiaz, – русский князь Ярослав предлагает Олаву в управление (в качестве части Гардарики), скажем, не Полоцкую землю (Palteskia ok jba/ riki allt, er jbar liggr till) и не Суздальскую землю (Sudrdalariki), а именно Вулгарию, говорит сам за себя. Он отражает то место, которое Волжская Булгария занимала на «ментальной карте» средневековых скандинавов, и то значение, которое придавалось в Скандинавии торговым поездкам по Великому Волжскому пути.

Небольшой рассказ «Отдельной саги» и «Круга земного» о том, как Олав Харальдссон сообщает Ярицлейву и Ингигерд о своем желании отправиться на родину (после знамения, данного ему во сне), весьма показателен в плане стереотипности используемой Снорри лексики:

После того как конунг Олав решил для себя, что он хочет отправиться домой, тогда сообщил он об этом конунгу Ярицлейву и княгине Ингигерд. Они отговаривали его от этой поездки, говоря, что в их государстве он может иметь такую власть, которая кажется ему наиболее подобающей, и просили его не ехать во владения своих врагов с таким малым войском, какое у него там было. Тогда конунг Олав рассказывает им свой сон и говорит при этом, что, как он подумал, это было знамение Божье. И когда они поняли, что конунг решил отправиться назад в Норег, тогда предложили они ему всю ту помощь в подготовке поездки, какую он хотел бы от них получить. Конунг благодарит их прекрасными словами за их участие, говорит, что он охотно примет от них то, что ему нужно для поездки [IF, XXVII, 343].

Предлагая Олаву не уезжать и остаться на Руси, Ярицлейв и Ингигерд, согласно Снорри, говорят, «что в их государстве он может иметь такую власть, которая кажется ему наиболее подобающей». Точно так же Олав Шведский предлагает приехавшему к нему норвежскому ярлу Свейну остаться у него «и взять там в управление то ярлство (riki – «государство», но может быть и «ярлство» – от jarlsriki), которое ему кажется подобающим» [Ibidem, 71]. Для сравнения приведу фрагмент из «Младшей Эдды» Снорри Стурлусона: Гюльви, конунг в Свитьод, узнав, что из Азии идут асы, поехал им навстречу и просил, «чтобы Один имел в его государстве такую власть, какую он сам хотел бы» [Snorra Edda, 8]. Число примеров легко можно увеличить. Стереотипность формулировок заставляет сомневаться в достоверности сообщаемого Снорри, тем более, что его информация разительно отличается от той, что содержится в более раннем источнике, а именно в «Легендарной саге» [Leg. s., k. 78]. Это – с одной стороны. С другой, – рассказ о приеме, оказанном Олаву Ярицлейвом, построен в соответствии с вполне определенной литературной формулой, ориентированной на возвеличение знатного скандинава за пределами Скандинавии [Джаксон 1978. С. 282–288], что еще несколько снижает в данном случае достоверность саговой информации.

Говоря об отъезде Олава с Руси, Теодорик [Theodricus, с. 16] сообщает только о том, что Олав оставил на попечении у Ярицлава своего сына от наложницы; в житии Олава[56] рассказывается, как, «вдохновляемый Божественным внушением», Олав двинулся в собственные пределы через земли Швеции. Авторы «Легендарной саги» [Leg. s., к. 80], «Красивой кожи» [Fask., к. 34], равно как и Снорри Стурлусон,[57] говорят об оставленном на Руси сыне Олава Магнусе:

Сразу после йоля конунг Олав стал собираться в дорогу. У него там было около двух сотен своих людей. Конунг Ярицлейв дал им всем вьючных животных и то снаряжение, в котором они нуждались. И когда он был готов, тогда он отправился в путь. Конунг Ярицлейв и княгиня Ингигерд проводили его с почестями. А Магнуса, своего сына, он оставил там у конунга. Тогда поехал конунг Олав с востока, сначала по льду вплоть до моря. А когда настала весна и сошел лед, тогда стали они снаряжать свои корабли, а когда они собрались и подул попутный ветер, тогда плывут они, и его плавание прошло очень хорошо. Конунг Олав привел свои корабли на Готланд, узнал там новости и из Свиавельди, и из Данмарка, и со всего Норега. Тогда стало точно известно, что ярл Хакон утонул, а в Нореге не было правителя. Конунг и его люди тогда подумали, что их поездка будет удачной, поплыли они оттуда тогда, когда подул попутный ветер, и держали путь в Свитьод» [IF, XXVII, 343-344].

Итак, конунг Олав стал собираться в путь, зимой на лошадях добрался до моря, а весной (1030 г.) отплыл в Швецию.

Погиб Олав в битве против войска лендрманнов и бондов при Стикластадире «в среду в четвертые календы августа месяца» (т. е. 29 июля) 1030 г. [Круг Земной. С. 367].[58] Известие о битве и гибели Олава имеется и в исландских анналах.[59]

Примечания:

5

Курсив здесь и в приводимых ниже цитатах – мой. Ключевский использует «Большую сагу об Олаве Трюггвасоне» в переводе Ст. Сабинина.

53

См.: Theodricus, с. 16; Acta, 130; Passio, 71-72; Homil., 110; Leg. s., k. 78,80,86; Fask., k. 34; 6. s. H. SKB 2, k. 182,183,187,188,191,213; 0. s. H. Hkr., k. 186,187,191,192,195, 216; 0. s. H. AM 235, k. 3, 7; 0. s. H. AM 61, k. 177,178,180,181,183, 202; 6. s. H. Flat. (Hat., II. 426-427, 429-430, 432-433, 435, 460); 0. Tr. en mesta, k. 279, 281.

54

См.: IA, I (s. 17), III (s. 57), IV (s. 107), VII (s. 250), VIII (s. 317), X (s. 468).

55

См., например: Дубов 1989.

56

См.: Acta, 130; Passio, 71-72; Homil., 110.

57

См.: О. s. Н. SKB 2, к. 183; О. s. Н. АМ 235, к. 7; О. s. Н. АМ 61, к. 181; О. s. Н. Flat. (Flat., II. 432-433); О. s. Н. Нкг., к. 192.

58

См. также: С. 651, примеч. 151.

59

См.: IA, 1030 г. – I (s. 17), III (s. 57), IV (s. 107), VII (s. 250), VIII (s. 317), X (s. 468-469).