Тогда, единственный раз за все время, миссис Уотерхаус возразила Агнес Браун, заявив, что у нее в доме нет другого ножа, кроме кухонного, стало быть, она не та ведьма, которой принадлежит кинжал. 

Перед нами один из наиболее ранних английских примеров спектрального доказательства, когда свидетель подтверждал связь призрака, или дьявола, с обвиняемой.

В дальнейшем в Челмсфорде имели место еще три подобных процесса 1579, 1589 и 1645 гг.

Одна из характеристик, отличающих английские представления о ведовстве от континентальных, — наличие «помощника», мелкого демона в облике небольшого животного, чаще всего кошки или собаки, иногда кролика, жабы, хорька, мыши или даже мухи или пчелы, но обязательно такого, которое можно встретить в английской провинции.

Помощников не следует путать со всевозможными животными, облик которых издревле принимал дьявол, являясь людям. Его любимое воплощение — козел, но в рассказах об убийстве при помощи колдовства, распространенных в Европе с незапамятных времен, фигурируют чуть ли не все животные, которым приписываются какие-либо зловещие черты. Помощники же осуществляли постоянную связь между дьяволом и ведьмой. Сам термин «помощник», или «бесенок» — «imp», для обозначения мелкого демона использовал впервые Реджинальд Скот в «Разоблачении ведовства» в 1584 г.

Подтверждением того, что во времена Скота идея «помощников» была уже отнюдь не нова, служит история колдуна из Истера, произошедшая в августе 1566 г., месяц спустя после Челмсфордского процесса. Этого колдуна по имени Джон Уолш тщательно допросили «мастер Томас Уильямс, уполномоченный преподобного отца Уильяма, епископа Эксетерского, в доме мастера Томаса Синклера, хранителя жезла шерифа, в присутствии Джона Батлера и Роберта Уоллера, джентльменов, Уильяма Блэчфорда и Джона Бордфилда».

Джон Уолш жил в местечке Нетербери графства Дорсетшир. Семь лет подряд он был слугой в доме сэра Роберта Драйтона, который к началу этой истории уже скончался и у которого Уолш, по его словам, научился немного «медицине и хирургии», однако, когда его спросили, в чем различие между травами «горячими» и «холодными», ответить не смог. Он также заявил, что ему от сэра Роберта досталась книга, где рассказывалось, «как рисовать магические круги», и вообще по мере дознания становилось ясно, что Драйтон и сам занимался чем-то вроде колдовства или ведовства.

Вначале, когда Уолшу задали вопрос, есть ли у него «дух-помощник», он отрицал это, но несколько минут спустя признал, что слышал, будто людей околдовывают феи. Уолш, человек простой, знал, что за колдовство или ведовство иногда казнили, но даже сильнейший испуг не придал ему сообразительности и не помог удачно ответить на вопросы ученых дознавателей. Ибо на первый же вопрос, имел ли он когда-нибудь дело с феями, он не только ответил, что имел, но и выложил все, что ему было о них известно.

Феи бывают трех видов, сообщил он; белые, добрые феи, зеленые, которые могут делать добро, а могут и творить пакости, и черные, от которых жди только неприятностей. Если человек обладает силой, то он может говорить с феями, подойдя к «любой большой груде земли», которых много в Дорсете.

«— И ты тоже так поступал? — спросил мастер Томас Уильямс.

— Да, — ответил Уолш.

— Когда?

— Они выходят, — объяснил он, — между полуднем и часом дня или в полночь и сделают все, о чем попросишь.

— Так ты пользовался их помощью! — воскликнул допрашивавший».

Уолш сообразил, что выдал себя с головой и утаивать что бы то ни было нет больше смысла, так что, когда его в следующий раз спросили о демоне-помощнике, сознался, что сэр Роберт Драйтон снабдил его таковым и приказал дать ему, при первом же его появлении, каплю крови, «которую дух и утащил на лапе».

Из того, как Уолш описал своего «помощника», ясно, что тот не жил с ним постоянно, в отличие, скажем, от кота Элизабет Фрэнсис по имени Сатана. Хотя когда Роберт Бабер из Кроукхорна, исполнявший должность констебля, задержал Уолша, «помощник» был при нем, так что Бабер забрал его вместе с книгой магических кругов, и с тех самых пор Уолш больше своего духа не видел. Очевидно, он призывал его, когда намеревался совершить какое-нибудь злодеяние. Тогда он и являлся, «то в виде темно-серой собаки, то в виде пятнистой собаки, а то и в образе человека, только вместо ног у него были копыта».

Последнее замечание указывает на то, что это был никакой не помощник, а сам дьявол. Других свидетельств того, чтобы «помощники» принимали человеческий облик, пусть даже измененный, не существует, тогда как дьявол довольно часто выбирал облик черного человека, а если предпочитал появиться в образе животного, то это бывал чаще всего козел. И уж конечно со своими последователями обоих полов дьявол предпочитал совокупляться в человеческом облике или в облике козла или барана. С другой стороны, судя по описанию того, чем Уолш обычно вознаграждал это создание за труды, оно могло быть только «помощником», но никак не дьяволом: «что-нибудь живое, наподобие цыпленка, кошки или собаки» каждый раз, когда хозяин использовал «помощника» для колдовства, и постоянное подношение «двух живых тварей в год», независимо от того, работал на него «помощник» или нет.

Когда его спросили, в каких целях пользовался он «помощником», Уолш ответил, что тот «сделает для него все, что угодно, хоть лошадь украдет, хоть корову приворожит». Однако бесенок ему, судя по всему, попался довольно своенравный, так как он не соглашался выполнять никакие поручения, «пока хозяин, нарисовав на земле круг, не укладывал в него крест-накрест две свечи чистого воска, посыпав концы ладаном, и не сжигал их вместе со щепоткой вербены прямо на земле — только тогда дух отправлялся туда, куда ему было приказано, и возвращался к назначенному часу». «Помощники», объяснял Уолш, ни при каких условиях не могут сделать ничего доброго и не обладают способностью исправлять причиненное зло. То же верно и для знахаря; если он хотя бы раз использует свое умение во вред, то навсегда потеряет возможность лечить.

«— Разве феи не причиняют вред по злобе? — спросили у Уолша.

— В самом деле так, — ответил он, — но они властны лишь над теми, кто отрекся от веры».

Тут любопытство дознавателей разгорелось, и они принялись вытягивать из Уолша подробности. А что, если «помощник» принимает облик жабы, выспрашивали они, и как делают изображения из глины? Глину для таких изображений, поведал он, берут из свежевырытой могилы, смешивают с истолченным в порошок пеплом мужского или женского ребра, черным пауком и сердцевиной побега бузины, а потом все разводят водой, в которую предварительно окунают жабу. Затем над изображением совершаются определенные церемонии (к сожалению, он не уточнил, какие именно), после чего шип или булавку втыкают в то место, которое должно заболеть у намеченной жертвы.

Если куколке проткнуть сердце, жертва скончается в течение девяти дней. Если же куклу расплавить, чтобы вызвать смерть жертвы, то нужно выбрать влажное место, чтобы воск растворялся медленно, и тогда жертва постепенно «зачахнет, тая, как воск». Если же убивать жертву нежелательно, то сделанную из воска или глины куклу не надо протыкать. Тогда жертва будет болеть два года, «потому что нужно два полных года, чтобы воск был потреблен», то есть, очевидно, рассыпался под влиянием атмосферы.

Жабам, сообщил Уолш, дают различные имена, к примеру Маленький Браунинг или Бонни, Большой Том Твит или Маленький Том Твит. Когда жаба приходит на зов ведьмы, та должна воткнуть в землю «две пики по обе стороны от жабьей головы и прочитать „Отче наш” задом наперед, но ни за что не читать „Верую”».

В более поздних процессах действительно встречаются такие моменты, когда подозреваемых в ведовстве просят в качестве доказательства их невиновности прочесть «Отче наш» и «Верую». С первой молитвой большинство справлялось благополучно, но никто, по-видимому, не мог должным образом прочитать «Верую», почти все срезались на фразе «верую в святую Католическую церковь». Дело могло быть просто в том, что, поскольку фраза находится в самом конце «Символа веры», то испытуемый к тому времени уже настолько нервничал, что в голове у него путалось и он просто забывал концовку. И «Отче наш», и «Верую» использовались в разнообразных чарах и заклинаниях с раннехристианских времен и особенно активно применялись в таких целях в XVI в. Вполне естественно, что в колдовских ритуалах молитвы читались задом наперед, в знак неповиновения Богу.

Продолжая свои объяснения, Уолш сообщил суду, что если жаба раздуется после того, как ей нанесут два удара пиками, значит, она «пойдет, куда ей скажут, на ферму, на пивоварню или туда, где сушат солод, или к скотине на пастбище, или в стойло, в овчарню и любое другое подобное место, а потом вернется». Если она не раздуется, то ведьме лучше вызвать другую жабу. Но если и вторая жаба откажется отвечать, то лучше ей тогда отложить задуманное до другого раза.

Уолш пояснил, что восковые куклы изготовляют только тогда, когда желают причинить вред телам мужчин или женщин, для наведения порчи на движимое или недвижимое имущество используют именно жаб. Ни одна ведьма, уверял он, ничего не сможет сделать человеку, который ежедневно читает «Отче наш» и «Верую», однако защитная сила этих молитв работает лишь 24 часа, так что, если на следующий день не повторить их вновь, нарушивший долг окажется во власти ведьмы.

Уолш продемонстрировал такие глубокие познания в ведовских делах, что судьи, естественно, сочли его искусным колдуном. Но он энергично отрицал, что обладал когда-либо жабой в качестве «помощника» или изготовлял восковые куколки. Он утверждал, что никогда не причинял вреда ни одному человеку, хотя почему он рассчитывал, что судьи поверят в это, а также и в то, что его «помощник»-собака могла по его указанию украсть лошадь или выполнить другое аналогичное поручение, одному Богу известно!

И тем не менее, поскольку допрашивавшим Джона Уолша не удалось раздобыть никаких надежных доказательств ведовской деятельности, его отпустили на свободу.

Впервые о способности превращаться в животных заговорила ответчица по делу виндзорских ведьм в 1579 г., именно ее признание придает особое значение всему процессу. Виндзорское дело интересно еще и тем, что оно показывает, кого в основном судили за ведовство в Англии и какими методами «обнаружения» ведьм пользовались в этой стране.

28 января 1579 г. в Виндзоре арестовали Элизабет Стайл (иначе Рокингем) и привели к сэру Генри Ньюэллу. Он допросил ее и выяснил, что она «по ясным и неопровержимым свидетельствам соседей порочная и злая женщина, причинявшая зло всем окрестным обитателям».

Матушка Стайл, шестидесятипятилетняя старуха «дряхлой наружности», жила одна. Она была настоящей старой каргой, которую задразнили дети, так что она стала злобной и сварливой. Любую болезнь или несчастье, падеж скота или свернувшееся молоко объясняли злыми чарами старухи. Все давно привыкли думать о ней как о ведьме, на которую не грех бы и донести.

Сэр Генри Ньюэлл принял решение и отправил матушку Стайл в общую тюрьму в Рединге дожидаться следующей сессии суда. Ее тюремщиком там был некий Томас Роу. Он и убедил ее честно рассказать обо всех своих ведовских делах, обещая, что полное признание не только уменьшит гнев Господа против нее, так что Он избавит ее душу от вечного проклятия, но и обеспечит милостивый приговор судей ее величества. Старуха поверила ему и во всем созналась. Томас Роу собственноручно записал каждое ее слово, позвав в свидетели Джона Найта, констебля, Джона Гриффита, трактирщика, и некоего Уильяма Пренталла. Именно из признаний матушки Стайл и выросло все дело виндзорских ведьм; не будь этого документа, ни она сама, ни три сообщницы, имена которых она назвала, не кончили бы свои дни на виселице.

Первыми, кого назвала старуха, были отец Розимонд, вдовец из прихода Фарнхэм, и его дочь. Оба, по ее словам, «были колдунами и чародеями». Отец Розимонд мог обернуться любым животным по собственному желанию. Затем прозвучало имя ее старинной приятельницы матушки Даттон, которая, несмотря на почтенный возраст, жила во грехе с человеком по имени Хоскинс в Клевортском приходе. Если верить матушке Стайл, ее подруга читала мысли, ибо «угадывала, с чем пришел человек, едва увидев его». У нее был «дух или помощник в виде жабы, которого она кормила зеленой травкой и кровью из собственного бока».

Матушка Девел, другая старая знакомая Элизабет Стайл, сделалась ее четвертой жертвой. Она была очень бедна и жила у Виндзор-Паунд, общинного выгона, где паслась приблудная или отнятая за долги скотина, — такие выгоны существовали в любой приличной деревне. У нее была черная кошка по имени Джилл, которую та, по словам подруги, ежедневно кормила молоком, смешивая его с собственной кровью.

И наконец, арестованная донесла на матушку Маргант, другую свою знакомую. Та по бедности жила в виндзорском доме призрения и ходила не иначе как на костылях. У нее тоже был котенок по имени Джинниз, которого она кормила хлебными крошками и своей кровью.

Когда Роу спросил у Элизабет, не было ли у нее самой какого-нибудь «духа», та признала, что был: крыса по имени Филипп, которая сосала кровь у нее из правого бока и запястья.

Если верить матушке Стайл, она и три ее престарелые подружки регулярно встречались позади «дома Доджеса, в оврагах», где выбирали себе жертв и решали, как их наказать. Похоже, смерть была предпочтительным исходом, хотя иногда жертвы отделывались неприятностями поменьше. Зачастую старухи мстили прогневавшим их людям, посылая к ним своих духов-помощников.

Именно во время этих встреч, записал Роу, они и решили «разделаться тайком с Лэнкфордом, фермером, дом которого стоял у реки, позднее его убили; отнять жизнь у бывшего мэра Виндзора, человека по имени Голлз; убить девушку, служившую в доме Лэнкфорда, мясника по имени Свитчер и еще одного, по имени Мастлин».

Матушка Даттон слепила четыре «изображения из красного воска, девять дюймов длиной и три-четыре пальца шириной каждое, для Лэнкфорда, его служанки, Голлза и Свитчера». Этим куклам они воткнули шипы боярышника в левую грудь, «где, как они думали, было сердце». Чем не сцена из «Макбета»: три старые ведьмы над котлом с колдовским варевом. Только здесь четыре карги, одна с костылями, сидят и лепят кукол из красного воска, искренне веря, что, если нашпиговать их шипами, то люди, которых они изображают, умрут.

В каком-то смысле изготовители восковых фигурок — самые заносчивые и самоуверенные адепты темных сил на свете, так как они уверены, что не грубая сила, а контроль над функциями различных органов человеческого тела, осуществляемый издалека, дает им неограниченную власть над жизнью и смертью других людей. Однако в Англии ведьм, которые серьезно претендовали бы на такое могущество, почти не встречалось, и меньше всего к ним можно отнести матушку Стайл, матушку Даттон, матушку Девел и матушку Маргант, несмотря на то что, по их словам, фермер Лэнкфорд, его служанка, бывший мэр и мясник умерли (а они действительно умерли) после того, как их восковые изображения утыкали шипами. Другой мясник, Мастлин, судя по всему, избежал печальной участи, ибо, когда Роу спросил у матушки Стайл, что с ним стало, она не могла вспомнить. Потом она сказала, будто бы они с подружками передумали и решили, что с него хватит простой порчи.

Всего, что Элизабет рассказала до сих пор, с лихвой хватило бы, чтобы вынести ей и трем ее престарелым товаркам смертный приговор. Но Роу этого было мало, и он вынудил ее припомнить все подробности до единой, чтобы она уж наверняка заслужила полное отпущение грехов на том свете. Поддавшись на уговоры тюремщика, Элизабет Стайл призналась, что на ее совести есть и другая жертва, человек по имени Сэддок. Этот Сэддок пообещал как-то отдать ей свой старый плащ, который стал ему не нужен, но, когда она пришла к нему в дом за обещанной вещью, тот выслал к ней слугу сказать, что он передумал. День-другой спустя она увидела Сэддока на улице, подковыляла к нему сзади и изо всех сил хлопнула по плечу. Он тут же вернулся домой, сказано в записях Роу, и умер.

Были и другие, кто так или иначе навлек на себя их гнев: Хамфри Хоузи и его жена, к примеру, Ричард Миллз и Джон Матинглиз. Однако их проступки были недостаточно серьезны, чтобы карать их смертью, и четыре ведьмы, объединившись, совместно наслали на них порчу.

Судя по записям Роу, жертвами четырех ведьм становились прежде всего те люди, которые отказывали им в пище. Уильям Фостер, рыбак, не дал матушке Девел маленькую рыбку, жена Вилли-пекаря тоже прогнала ее. Оба заплатили за свою жадность. Матушка Девел околдовала их, но ненадолго.

Иногда ведьмы помогали другим. Джордж Уиттинг, слуга Мэтью Гловера из Итона, поссорился с человеком по имени Фостер и пришел просить матушку Даттон слепить ему восковую куклу. Она согласилась и позвала матушку Стайл и матушку Девел на помощь. Как только изображение Фостера было готово, матушка Девел позвала Банна, своего помощника, и, когда тот появился, приказала ему: «Мучай его без пощады» — и воткнула шип боярышника туда, где должно быть сердце, так что он долго лежал при смерти, но после матушка Даттон сделала так, что он снова поправился».

Выздоровление жертвы означает, что либо магия оказалась недостаточно сильна, либо, вопреки утверждению Джона Уолша, ведьма все-таки могла исправить вред, который причинила. Возможно, в данном случае речь идет именно о неудачном колдовстве, ведь смерть Фостера была работой «на заказ», невыполнение которого наверняка повредило бы репутации ведьм. А потому, как только стало ясно, что колдовство не удалось, старухи, чтобы смягчить удар, нанесенный их гордости, заявили, будто матушка Даттон намеренно сняла с Фостера порчу. В пользу такой версии свидетельствует запись, которой заканчивается рассказ об этом происшествии: «В конце концов своим колдовством они убили его корову». Другими словами, ведьмы попытались восстановить свою репутацию более мелким колдовством, на успех которого было больше шансов, как они считали, и оказались правы.

Это первый засвидетельствованный случай, когда ведьмы собирались вместе, чтобы совершать свои преступления. Массовые процессы, похоже, именно потому так редки в истории английского ведовства, что ведьмы предпочитали работать в одиночку. А тут на скамье подсудимых оказались сразу четверо. Да к тому же матушка Стайл заявила, что некая матушка Сидр, «которой теперь уже нет в живых, была главной ведьмой». Это означало, что не только эти четверо, но и другие ведьмы округи собирались вместе и даже имели некое подобие организации, во главе которой стояла одна из них.

Элизабет Стайл, как матушка Фрэнсис до нее и многие другие после, утверждала, что ее обманом вовлекли в занятия ведовством, и возлагала вину за это на матушку Девел и матушку Даттон. Чаще всего ведьмы упоминали об этом просто как о свершившемся факте, однако матушка Стайл, похоже, надеялась спасти свою шкуру за счет товарок. То же самое желание видно в ее рассказе о превращениях отца Розимонда в разных животных и его колдовстве. К примеру, она утверждала, что он может не только насылать порчу, но и «возвращать всякому околдованному здоровье»; и поведала, как он однажды «повернул руку ребенка задом наперед», а матушка Даттон исправила вред, развернув ее обратно.

Вот какую историю рассказала Элизабет Стайл о своем духе-помощнике Томасу Роу, главному дознавателю. Однажды пошла она в старый Виндзор, где жил один столяр, чтобы купить у него молока. К несчастью, служанка еще только начинала доить, когда она пришла, так что пришлось ей возвращаться ни с чем. Но дома она обнаружила молоко и сливки, которые принес Филипп, ее крыса. Еще она сказала, не без гордости, что против воли «четверых или даже пятерых человек было бы мало, чтобы привести меня» в Рединг, ибо Бани, другой дух-помощник, «повстречался мне по дороге в виде черного кота» и пообещал помочь бежать. Но она отвергла его предложение.

Чтобы уж наверняка очернить старую каргу на костылях, Элизабет Стайл заявила, что сразу после ареста та приходила к ней и предлагала деньги, чтобы только она не выдавала их секреты. Если она их предаст, пригрозила матушка Маргант, дьявол, их общий хозяин, ее накажет.

Сам тюремщик, а может быть, кто-то из призванных им свидетелей, похоже, усомнился в правдивости рассказов матушки Стайл и, возможно, даже предположил, что она все придумала, и потому Роу приложил к рукописи документ, удостоверяющий, что Элизабет Стайл пребывает в добром здравии, ибо, несмотря на свой возраст, с легкостью прошагала 12 миль от Виндзора до Рединга.

На основании показаний Стайл матушка Даттон, матушка Маргант и матушка Девел были арестованы, а 25 февраля 1579 г. все четверо предстали перед судом в Абингдоне, где тогда проводилась выездная сессия. К сожалению, из записей не ясно, что стало с отцом Розимондом и его дочерью; во всяком случае, на скамье подсудимых их не было. Слова Элизабет Стайл признали главным доказательством вины трех других старух. Позже подобные обличения станут привычной частью судебной процедуры, ибо кому же и знать о делах ведьм, как не другим ведьмам.

Правда, один независимый свидетель обвинения все же нашелся. Конюх с постоялого двора в Виндзоре показал, что матушка Стайл часто приходила в дом его хозяина «за помощью». Как-то вечером она явилась очень поздно, и конюху нечего было ей дать. Старуха разозлилась и наложила на него заклятие, от которого у него «разболелись руки и ноги». Тогда он пошел к отцу Розимонду, и тот сначала спросил у него, кто его околдовал, а потом велел найти старуху и поцарапать ее до крови (традиционный способ избавиться от заклятия). Так он и поступил, и боли тут же прошли.

Тот же свидетель рассказал историю о том, как чей-то сын ходил по воду к колодцу возле дома матушки Стайл. По дороге он играл в какую-то игру и кидал камешки, а один возьми да и угоди в стену старухиного дома. Элизабет разозлилась и отобрала кувшин у мальчика. Тот побежал домой жаловаться отцу, который, испугавшись, видно, последствий ведьминого гнева, пошел к ней вместе с сыном просить прощения. Однако его доброе намерение ни к чему не привело, ибо не успели они дойти, как рука мальчика «вывернулась наизнанку». Свидетель так и не вспомнил, кто вернул ее в нормальное положение — отец Розимонд или матушка Девел.

Смертный приговор старухам был обеспечен, и на следующий день, 26 февраля 1579 г., всех четырех повесили в Абингдоне.

В 1579 г. на суде председательствовали Джон Сауткот и сэр Томас Гауди — оба судьи Королевской Скамьи. Обвинения были выдвинуты четырем женщинам из разных деревень, поэтому в этом процессе скорее была заинтересована широкая публика, нежели обитатели какой-то определенной местности. Судебная процедура мало чем отличалась от первого процесса, и добытые в ходе слушания дела признания также были вполне обычны. Элизабет Фрэнсис, уже дважды обвинявшаяся в ведовстве, предстала перед судом в последний раз, была приговорена к смертной казни и повешена. Эллен Смит, чью мать повесили как ведьму в 1574 г., обвинили в том, что она наслала порчу на четырехлетнего ребенка. Умирая, девочка кричала: «Убейте ведьму». Сразу после ее смерти мать «увидела существо, похожее на черную собаку, которая выходила в дверь, и при виде ее женщина немедленно повредилась в уме». Ведьму арестовали. Уоллес Ноутстейн полагает, что все дело могло вырасти из каприза больной четырехлетней девочки. Эллен Смит также доверилась правосудию, но присяжные нашли ее виновной, и женщину казнили. Сходная участь постигла и Элис Ноукс. Марджори Стантон обвинили в том, что она уморила своим колдовством «одного белого мерина стоимостью в 3 фунта и одну корову в 40 шиллингов», по словам их владельца. Суд счел доказательства недостаточными, и, поскольку человекоубийства не произошло, обвиняемую освободили.

Случай ведьм из Сент-Озита примечателен и печально известен не только в истории ведовства елизаветинской эпохи, но и в истории английского ведовства вообще. Он позорным пятном лег на репутацию английского правосудия, ибо редкий суд допускал такие вольности с законом. Даже многие современники считали, что с кучкой ведьм из Эссекса обошлись несправедливо.