I

В далёкой, нeгocтeпpиимнoй стране учёные всех стран миpa с неутомимой энepгиeй перерывают тыcячeлетний мусор, докапываясь иногда даже до грунтовой воды. Все государства наперерыв стремятся занять там как можно больше земли, обеcпечить себе большее число пустынных холмов для раскопок.

Что же привлекло людей в эту полную опасностей страну, заставило их копаться в земле, в которой нет ни серебра, ни золота?

И что заставляет весь Старый и Новый Свет с неослабевающим вниманиeм следить за этими раскопками? На оба эти вопроса может служить ответом одно слово: Библия.

Имена Ниневии и Вавилона, рассказы о Валтасаре и мудрецах с Востока уже в дни юности окружены для нас каким–то таинственным очарованиeм. И вереницы государей древних времён, которых мы воскрешаем снова в своей пaмяти, никогда не были бы для нас так интересны, не будь среди них имён Амрафела, Санхериба и Навуходоносора, знакомых нам уже со школьной скамьи. А являющееся в более зрелом возрасте у каждого мыслящого человека cтpeмлeниe выработать себе миpocoзepцaниe, которое удовлетворяло бы ум и сердце, ещё настоятельнее заставляет нас возвращаться к вопросу о пpoиcxoждeнии Библии, особенно Ветхого Завета, с которым, однако, исторически неразрывно связан и Новый Завет.

Можно только удивляться, с каким внимaниeм изучается в настоящее время в Гepмaнии, Aнглии и Америке — трёх странах, справедливо называемых «странами Библии» — Beтxий Завет, эта маленькая библиотeкa разнообразных книг.

Производимая в тиши учёных кабинетов, эта умственная работа пока ещё мало известна широким кругам читающей публики. Но не может быть никакого сомнения, что, когда эти исcледoвaния проникнут в жизнь, — в церковь и школу? — они произведут в умах людей бoльший переворот, нежели все самые важные oткpытия, сделанные естественной наукой в последнее время.

И всё больше растёт yбеждeниe, чтo именно раскопки в Accиpии и Baвилoнии создадут новую эпоху как в пoнимaнии, так и тoлкoвaнии Ветхого Завета, и что чем дальше, тем яснее будет обнаруживаться тесная связь между Библиeй и истоpиeй Вавилона.

Как, однако, изменились наши пpeдcтaвлeния об исторических coбытияx! Давно ли Давид и Соломон, жившие за 1000 лет до Р. Хр., Моисей живший за 1400 лет, и Авраам — за 800 лет до Моисея, казались нам первыми людьми, населявшими землю, а тот факт, что до нас дошли столь подробные сведения о их жизни, казался таким сверхъестественным, что мы с верой принимали и рассказы о сотворении мира и человека. Даже великие умы находились под обаянием окружавшей первую книгу Моисея тайны.

Теперь же, когда пирамиды открыли нам свои тайны, когда растворились ассирийские чертоги, мы видим, что народ израильский с его письменностью является одним из младших среди его соседей.

Почти до нашего столетия Ветхий Завет заключал в себе совершенно особый мир. Он повествовал о временах, до которых едва доходила классическая древность, и о народах, о которых греки и римляне не знают вовсе или упоминают лишь мельком.

До сих пор Библия представляла единственный памятник истории всего передне–азиатского мира перед 650 г. до Р. Хр. и, охватывая в своём изложении огромный квадрат от Средиземного моря до Персидского залива и от Арарата до Эфиопии, естественно, заключала в себе множество загадок, разрешить которые едва ли бы удалось.

Теперь всё дальше и дальше в глубь веков отодвигаются стены, закрывавшие ветхозаветные события. Яркий свет вместе со струёй живительного ветра с Востока пробегает по листам старой книги, всё более и более освещая тесную связь, существующую между древнейшей историей еврейского народа и историей Ассиро–Вавилонии.

Американские раскопки в Ниппуре обнаружили торговые документы крупной фирмы Мирашу и С–вья, существовавшей в этом городе во время Артаксеркса (около 450 г. до Р. Хр.). В них мы можем прочесть много имён оставшихся в Вавилоне еврейских изгнанников, как напр. Нафанаил, Аггей, Вениамин. Там же мы читаем, в связи с городом Ниппуром, о каком–то канале Кабар в котором без труда узнаём знаменитый, благодаря видению Иезекииля, канал Ховар «в стране Халдеев» (Иез. I, 3). Этот canale grande — таково значение слова Кабар — быть может существует и в настоящее время.

Так как вавилонские кирпичи по большей части имеют также и клеймо того города, к которому принадлежит здание, то сэру Г. Раулинсону удалось уже в 1849 году открыть в огромном холме el Mugajjar, на правой стороне нижнего течения Евфрата, следы давно отыскиваемого халдейского города Ур, который всё с большей уверенностью признают за родину Авраама, т. е. прародителей Израиля (Бытие XI, 31; ХV, 7).

Сведения, доставляемые нам литературой клинообразных надписей, позволяют легко определять местонахождение многих пунктов, упоминаемых в Библии.

Очень долго безуспешно искали около устья Евфрата город Кархемиш, около которого Навуходоносор в 606 г. до Р. Хр. одержал большую победу над фараоном Нехо (Иер. XLVI, 2). Между тем в марте 1876 г. английский египтолог г. Смит отправился в Алеппо вниз по течению Biredschik, в местность, где, согласно указаниям клинообразных надписей, должна была находиться древняя хетская сторона, и тотчас же с уверенностью отождествил развалины города Джерабис (по величине превосходящого Ниневию) с Кархемишем, что и было вскоре подтверждено рассеянными по городу надписями, изображёнными своеобразными хетскими письменами.

Благодаря этим раскопкам, большое число имён, упоминаемых в Библии, представлявших до сих пор лишь «звук пустой», облеклись в нашем сознании в плоть и кровь. Так пророк Исаия (XX, 1) упоминает об ассирийском царе Саргоне, отправившем своего полководца против Асдода. И действительно, когда в 1843 г. французский консул Эмиль Ботта, по совету одного немецкого учёного, начал производить раскопки на холме Chorsabad, недалеко от Мосула, то первый открытый ассирийский дворец оказался как раз дворцом этого Саргона, завоевателя Самарии. А на одном из великолепных алебастровых барельефов, украшавших стены дворца, перед глазами исследователя предстал сам этот славный воин, изображённый беседующим со своим полководцем.

Библейская Книга Царств (4 Царств. XVIII, 14 и сл.) рассказывает, что царь Санхериб принимал дань от иерусалимского) царя Езекии в городе Лахише, на юге Палестины. Барельеф во дворце Санхериба в Ниневии изображает великого ассирийского царя сидящим перед своей палаткой в виду завоёванного города. Внизу надпись, гласящая: «Санхериб, царь мира, царь Ассирии, сел на трон и осматривал добычу из Лахиша».

Другой великолепный барельеф, хранящийся в Берлине, изображает нам противника Санхериба, вавилонского царя Меродаха–баладана, отправившего согласно Библии (4 Царств. XX, 12) послов к Езекии с предложением союза. Перед царём начальник города Вавилона, получивший в подарок от царя много земель.

Мы имеем даже изображение современника Авраама (Бытие, XIV), великого царя Гамураби. Таким образом снова воскресли все эти люди, жившие почти три тысячи лет тому назад.

До нас дошли также печати многих из этих царей. Вот, напр., печать царя Дария, сына Гистаспа, составляющая истинное сокровище Британского музея: царь под величавым покровительством Ормузда охотится на львов. Сбоку надпись на трёх языках гласит: «Я Дарий, великий царь». Вот печать древнейшего из до сих пор известных вавилонских властителей, Саргани–сар–али или Саргона I, жившого за три, если не за четыре тысячелетия до Р. Хр.

Легенда рассказывает, что он не знал своего отца, который умер ещё до рождения сына. Так как брат не заботился о вдове, то мальчик появился на свет в очень бедной обстановке. «В Асупиране на Евфрате родила она меня тайно, положила в тростниковую корзину, замазала землёй отверстия и бросила в реку, которая принесла меня на своих волнах к водоносу Акки. Тот охотно взял меня, воспитал, как сына, и сделал меня садовником. Тогда полюбила меня Истар, дочь небесного царя, и сделала меня царём над людьми.»

Целые народы снова оживают перед нашими глазами. Если мы посмотрим на собранные с многих памятников ассирийского искусства изображения различных народностей и увидим, как верно переданы черты иудея из Лахиша или израильтянина времён Ииуя, то мы должны думать, что и остальные типы, как например, еламитский вождь, арабский наездник и вавилонский купец так же верно схвачены и переданы ассирийскими художниками.

Особенно подробно познакомились мы, благодаря раскопкам в Ниневии, с ассирийцами, история и культура которых ещё шестьдесят лет тому назад казались безвозвратно погибшими для нас.

Многие места из книг пророков получили прекрасные иллюстрации в виде дошедших до нас ассирийских рисунков. «И вот, он легко и скоро придёт. Не будет у него ни усталого, ни изнемогающего; ни один не задремлет и не заснёт и не снимется пояс с чресел его и не разорвётся ремень у обуви его. Стрелы его заострены, и все луки его натянуты. Копыта коней его подобны кремню, и колёса его — как вихрь. Рёв его, как рёв львицы; и заревёт, схватит добычу, и унесёт, и никто не отнимет».

Такими красноречивыми словами описывает нам пророк Исаия (V, 23 и сл.) ассирийских воинов. На дошедших до нас ассирийских рисунках мы видим этих воинов в самых разнообразных положениях.

Вот они выступают утром из лагеря. Вот одни из них разбивают таранами стены неприятельского города, тогда как другие уводят несчастных пленников: мужчин, женщин и детей.

Здесь мы видим стрелков, пускающих свои стрелы во вражеский город, а дальше ассирийские воины атакуют защищаемый неприятельскими стрелками холм: некоторые из них взбираются вверх, цепляясь за деревья; другие карабкаются при помощи горных палок, тогда как третьи, торжествуя, несут в долину отрубленные головы врагов.

По многочисленным рисункам, находящимся на бронзовых воротах Салманасара II, и алебастровым барельефам дворцов Саргона и Санхериба мы можем проследить до мельчайших подробностей организацию военного дела этого первого военного государства.

Мы видим портрет ассирийского офицера из штаба Саргона, с крайне оригинальным фасоном бороды. Далее пажи царского двора, несущие — по–видимому, во время какой–нибудь торжественной процессии — царскую колесницу и царский трон.

Много прекрасных барельефов рисуют нам царя Сарданапала на охоте, особенно во время его любимой охоты, на львов, для которой множество отличных экземпляров этих животных содержалось в особых охотничьих парках в специально устроенных клетках.

Когда царь Саул не хотел отпустить юного Давида на борьбу с Голиафом, тот напомнил царю, как часто во время сна своего отца он караулил за него стада, и когда волк или лев похищали из стада какое–либо животное, он догонял похитителя, бил его и отнимал у него добычу. Если же лев бросался на него, он хватал его за гриву и убивал.

Подобным же образом охотились на львов и в Ассирии. Один барельеф рисует нам в борьбе со львом царя Сарданапала — не верхом и не на колеснице, а пешим: смело удерживая одной рукой льва за гриву, другой рукой царь вонзает ему кинжал прямо в сердце.

Мы можем бросить взгляд и на приготовления к царскому обеду: увидим слуг, несущих зайцев, куропаток, прикреплённую к палкам саранчу, целую массу пирожков и всевозможных плодов; некоторые из слуг держат в руках маленькие свежие ветки для защиты яств от мух.

Один барельеф, по–видимому, из гарема, изображает нам царя и царицу, наслаждающихся прекрасным вином: царь сидит на высоком chaise–longue; напротив него на высоком стуле царица, в богатом наряде; евнухи обмахивают обоих, в то время как издалека доносится тихая музыка. Это единственное дошедшее до нас изображение царицы. В 1867 г. прусский лейтенант Биллербек срисовал её профиль, в то время ещё гораздо лучше сохранившийся, и тем спас его для потомства. Весьма возможно, что эта принцесса — арийской крови, с белокурыми волосами. Много других интересных рисунков представляют нам различные сцены из жизни ассирийцев.

Пророк Исаия (LXVI, 20) упоминает о процессии богов.

На одном из рисунков мы видим эту процессию: сначала богини, затем бог грома, с молотом и пучком молний; ассирийские воины несут изображения богов. Далее мы видим перевозку тяжестей и можем познакомиться с состоянием технических знаний у ассирийцев.

О благородной простоте их архитектуры нам могут дать представление найденные при раскопках Ботта ворота дворца Саргона. Великолепны также полные реализма рисунки животных, созданные этими «голландцами древности», как, например, мирно пасущиеся антилопы или знаменитая в истории искусств умирающая львица из Ниневии (рис. 10).

Раскопки вавилонской почвы показывают нам, что ассирийская культура стояла на высокой ступени развития уже четыре тысячелетия тому назад, т. е. во времена, перенестись в которые казалось невозможным самой смелой фантазии. Мы доходим до того не индо–европейского и не семитского народа — сумерийцев, который является творцом вавилонской культуры. Прекрасно сохранившаяся голова сумерийского жреца, хранящаяся в Берлинском музее, наверно может считаться благородной представительницей человеческого рода на заре истории.

Всё это однако мелочи, сразу теряющие своё значение перед другими более важными результатами ассирийских раскопок.

Я не говорю уже о том, что «ассиро–вавилонское летосчисление, основанное на строго астрономических принципах — на наблюдении солнечных затмений и т. д., — даёт нам возможность сгруппировать хронологически строго научным образом многие события, переданные в Книге Царств. Эта возможность приобрела ещё большее значение с тех пор, как Робертсон Смит и Вильгаузен доказали, что ветхозаветное летосчисление приурочено к системе святых чисел: 480 лет от исхода сынов Израиля из Египта до основания храма и другие 480 лет от основания храма до конца изгнания.

Насколько важно — при очень близком родстве вавилонского и еврейского языков и огромном размере вавилонской литературы — изучение клинообразных надписей для лучшего понимания текста ветхозаветных книг, показывает следующий пример.

«Да призрит на тебя Господь светлым лицем Своим!» Как много раз слышали, мы это благословение (Числ. VI, 25). Но только теперь удалось понять всё глубокое значение этих слов, после того как изучение вавилонского языка неопровержимо доказало нам, что «обращать своё лицо на кого–нибудь или к кому–нибудь» — есть наиболее часто употребляемые слова, призывающие любовь Божества на человека (или место), к которому они обращены. Это пожелание человеку благословения, защиты, милости и, наконец, даже любви Бога заканчивается словами «мир тебе» — этим действительно чудным приветом Востока:

«Мир будь с вами», — говори,
В дом входя, привета слово,
«С вами мир», — так повтори,
Уходя оттуда, снова.
С той поры, как создан свет,
Пожеланья лучше нет
Меж людей, как: «Мир будь с вами!»

Но и важное значение, которое играет вавилонская литература при толковании текста Библии, бледнеет перед нижеследующими соображениями.

Археологические исследования на Тигре и Евфрате доказали нам, что на Вавилонской равнине, — от природы в высшей степени плодородной, но благодаря человеческой энергии превращённой в цветущую оранжерею — уже около 2250 г. до Р. Хр. существовало государство, культурное развитие которого не уступало развитию наших средневековых государств.

После того как Гамураби удалось прогнать из страны непримиримых врагов вавилонян — еламитов и соединить юг и север страны в единое государство, для которого Вавилон являлся политическим и религиозным центром, он прежде всего позаботился о создании общего для всей страны права и составил свод законов, нормировавших гражданское право во всех его отраслях. Отношения хозяина к рабу или наёмнику, купца к приказчику, землевладельца к арендатору точно определяются этими законами. Так, напр., по этим законам приказчик, отдающий хозяину деньги за проданные товары, обязан брать у него квитанцию; в случае убытков от непогоды или диких зверей предусматриваются уступки. Регулируются также права рыбной ловли в местностях, прилегающих к одному и тому же каналу, и т. д. Из писем Гамураби к Син–Идиннаму видно, что царь получает сведения о всех более важных судебных делах и заботится о самом тщательном отправлении правосудия, равно как о порядке и неустанной деятельности во всех остальных отраслях управления.

В Вавилоне находился верховный суд, рассмотрению которого подлежали все трудные и спорные дела.

Каждый мужчина обязан был отбывать воинскую повинность, хотя Гамураби и делает исключения для древних жреческих родов или освобождает от неё, в интересах скотоводства, пастухов.

Мы узнаём также о чеканке монеты в Вавилоне, а весьма часто встречающиеся курсивные надписи указывают на широкое распространение письма. Действительно, до наших дней дошли в большом количестве письма того времени, касающиеся самых обыденных интересов жизни. Вот, например, письмо жены, извещающей находящегося в дороге мужа, что дети здоровы; письмо мальчика, сообщающего отцу, что такой–то его жестоко обидел, и что он отомстит обидчику, но хочет сначала услышать совет отца по этому поводу: письмо юноши, в котором он просит отца прислать ему давно обещанные деньги, мотивируя свою просьбу тем, что он тогда опять будет в состоянии молиться за него.

Всё это указывает нам на образцовое состояние почты и дорог в Ассирии и на то, что улицы, каналы и мосты были в хорошем состоянии даже далеко за пределами Вавилона.

Торговля и промышленность, скотоводство и земледелие — всё процветало в этой стране, а науки, как напр. геометрия и математика и особенно астрономия, достигли такого высокого развития, которое ещё и теперь приводит в изумление современных учёных. Не говоря уже о Париже, даже Рим едва ли может сравниться с Вавилоном по тому влиянию, которое этот последний оказывал в течение двух тысячелетий на весь мир.

Ветхозаветные пророки с негодованием говорят о всепокоряющем могуществе Вавилона времён Навуходоносора. «Вавилон был золотою чашею в руке Господа, опьянявшею всю землю», говорит Иеремия (LI, 7). Даже в Апокалипсисе чувствуется ещё полное негодования воспоминание о великом Вавилоне, этом богатом, весёлом городе, центре торговли и искусства, «матери блудниц и всяких мерзостей земли».

Таким центром культуры, науки и литературы, «мозгом» передней Азии, всепокоряющей державой, Вавилон был уже в конце третьего тысячелетия.

Зимой 1887 г. египетские феллахи, производя раскопки между Фивами и Мемфисом, в развалинах Эль–Амарна, бывшей резиденции Аменофиса IV, нашли там около 300 глиняных табличек всевозможной величины и формы. Как теперь установлено, это были письма вавилонских, месопотамских и ассирийских царей к фараонам Аменофису III и IV, а также письма египетских наместников из больших ханаанских городов, как Тир, Сидон, Акка, Асколон, к египетскому двору, написанные ещё до переселения израильтян в землю обетованную. Эта находка глиняных таблиц в Эль–Амарна, как огромный электрический прожектор, бросила полосу света во мрак, покрывавший до тех пор историю стран, лежавших по берегу Средиземного моря, и в особенности Ханаана, его политическое и экономическое развитое в 1500 г.–1400 г. до Р. Хр.

И уже тот факт, что эти вельможи Ханаана и даже Кипра пользовались вавилонским языком и письмом, писали, как и вавилоняне, на глиняных таблицах, и что, таким образом, вавилонский язык был официальным дипломатическим языком от Евфрата до Нила, свидетельствует нам о всепокоряющем влиянии вавилонской культуры и литературы между 2200 и 1400 гг. до Р. Хр.

Когда 12 колен израильских вторглись в Ханаан, они попали в страну, где всецело господствовала вавилонская культура. Мелкая, но очень характерная черта: при завоевании и разграблении первого ханаанского города, Иерихона, вавилонское платье возбудило алчность Ахана (Иисус Навин, VII, 21).

Но не только промышленность — торговля, право, наука вавилонян оказывали своё влияние на эту страну. Отсюда понятно, почему ветхозаветная система монет, мер, весов, даже внешняя форма законов: «если кто–нибудь сделает то–то и то–то, то пусть он…» — вполне сходны с вавилонскими.

И если принять во внимание, какое сильное влияние оказал Вавилон на организацию жертвенного культа и священства у израильского народа, то нам невольно бросится в глаза тот факт, что израильские предания не содержат определённых указаний на происхождение субботнего дня (Исх. XX, 11 и Второз. V, 15).

Вавилонские раскопки дали нам возможность твёрдо установить следующие факты: 1) что ассиро–вавилоняне также имели «день субботний»; 2) что этот день считался у них днём «примирения с богами», и 3) что, подобно еврейской s’abbath ассиро–вавилонское слово s’abbatu также означает «прекращение работы», «праздник». Мы знаем также, что этот день назывался у них «день бога» — и совершенно то же встречаем мы в Ветхом Завете, где излюбленным выражением в устах Иеговы являются слова: «моя суббота». В найденном вавилонском календаре, содержащем указания относительно жертвоприношений и праздников, 7, 14, 21 и 28 дни каждого месяца обозначены, как дни, в которые «пастух великих народов» не должен есть жареного мяса, менять одежду, приносить жертву, не должен садиться в колесницу, производить суд, волхвы не должны предсказывать и даже врач не должен касаться больного. Короче сказать — это были дни, неблагоприятные для всякого рода начинаний.

Отсюда, кажется, ясно, что благословенным воскресным отдыхом мы обязаны в конце концов этому древнему народу, жившему на берегах Тигра и Евфрата.

Но даже более того. Берлинский музей хранит ещё более драгоценное сокровище, именно глиняную табличку, содержащую вавилонскую легенду о том, как человек лишился бессмертия.

Место, где была найдена эта табличка, — Эль–Амарна, — а также множество рассеянных по табличке точек, сделанных красными египетскими чернилами — доказательство, как старались египетские учёные облегчить себе понимание незнакомого текста — говорят нам, насколько тщательно уже в то далёкое время изучались произведения вавилонской литературы к югу от Вавилона вплоть до страны фараонов.

Нет ничего удивительного, что подобное изучение могло иметь место и в Палестине, и что таким образом целый ряд библейских рассказов является теперь на свет из мрака вавилонских холмов в своей первоначальной форме. Вавилоняне делили свою историю на два больших периода: до потопа и после потопа. Вавилония была действительно страной потопов и, как все вообще низменные местности, лежащие при устьях впадающих в море больших рек, нередко подвергалась затоплению, вследствие страшных водяных циклонов и ураганов, сопровождавшихся землетрясениями и ливнями. Вспомним только, что ещё в 1876 г. подобный циклон с такой силой обрушился на устье Ганга, что сломал мачты кораблей, стоявших на расстоянии 300 килом. от берега, и что огромная волна, впитавшая в себя ещё прибрежные воды, залила в короткое время пространство в 141 кв. геогр. милю на 45 фут. в вышину. 215 000 человек утонуло, пока, наконец, страшный поток не разбился о вышерасположенные местности.

Можно себе представить, какой ужасной катастрофой был подобный циклон в те далёкие времена для вавилонской земли.

Знаменитый венский геолог, Эд. Зюсс, нашёл на одной табличке из библиотеки Сарданапала в Ниневии, написанной за 2000 лет до Р. Хр., рассказ о потопе, весьма сходном с только что описанным циклоном 1876 г.

Море играет в этом рассказе главную роль, и потому корабль вавилонского Ноя, Ксисутра, был выброшен на отроги Армяно–Мидийского хребта; но в остальном этот рассказ повторяет хорошо всем известные подробности всемирного потопа. Ксисутр получает от бога морей приказание построить известной величины корабль, тщательно просмолить его и поместить туда свою семью и всяких живых тварей. Исполнив всё это, Ксисутр наглухо заделывает вход, и корабль носится по заливающей весь мир пучине, пока, наконец, не останавливается на горе Низир. Далее следует знаменитое место: «На седьмой день я выпустил голубя; голубь полетал взад и вперёд, но, не найдя, где бы он мог сесть, вернулся обратно». Мы читаем далее, как Ксисутр выпустил ласточку, но она также прилетела обратно; наконец был выпущен ворон, который заметил, что вода убывает, и уже не вернулся на корабль. Затем Ксисутр покидает судно и на вершине горы приносит благодарственную жертву, приятный запах который обоняли боги, и т. д.

Весь этот рассказ в той форме, как он здесь передан, перешёл в Ханаан. Но при коренном различии почвы Вавилона и Ханаана, важная роль моря потеряла своё значение, почему мы и находим в Библии два рассказа о потопе, которые не только представляют его совершенно невероятным с естественной точки зрения, но и вполне противоречат один другому. При этом один рассказ исчисляет продолжительность потопа в 365 дней, другой в 40 + (3 х 7) = 61 день.

Мысль, что в Библии переработаны в одно два совершенно различных рассказа, впервые была высказана глубоко–верующим католиком, лейб–хирургом Людовика XIV, Жаном Аструком, который в 1763 г. впервые, как выразился Гёте, «произвёл над Пятикнижием операцию с помощью ножа и зонда» и дал первый толчок критическому анализу его, т. е. исследованию тех различных источников, из которых образовались пять книг Моисея.

Что Пятикнижие Моисея имеет несколько различных источников, этот факт является неопровержимым с научной точки зрения, как бы ни старались люди по ту и другую сторону океана закрывать на него глаза. Если же мы вспомним, что даже такие умы, как Лютер и Меланхтон, весьма неодобрительно отнеслись к мировой системе Коперника, то нам станет ясно, что подобный правильный взгляд на происхождение Пятикнижия лишь весьма медленно проложит себе путь в умах людей.

Десять вавилонских властителей, царствовавших до потопа, перешли в Библию под видом десяти допотопных праотцов.

Кроме вавилонского эпоса о Гильгамеше, одиннадцатая табличка которого и заключает в себе описание потопа, мы имеем ещё другой прекрасный образчик вавилонской поэзии: поэму о сотворении мира. Согласно этой поэме, до начала мироздания находилась в непрерывном движении тёмная хаотическая материя — Тиамат. Когда боги задумали создать правильно устроенную вселенную, Тиамат, представляемая по большей части в виде дракона, но также и в виде семиглавого змея, пылая яростью, встаёт на борьбу с богами, рождает из себя всевозможных чудовищ, главным образом огромных ядовитых змей, и вместе с ними, рыча и фыркая, вооружается на бой.

Все боги дрожат от страха, и только Мардук, бог света, утреннего, весеннего солнца, решается на борьбу, под условием, что он получит первенство среди богов. Далее следует великолепная картина: после того как Мардук раскинул на запад и восток, север и юг огромную сеть, чтобы ни одна частица Тиамат не могла ускользнуть, он величественно садится в блестящем вооружении в запряжённую четвёркой огненных коней колесницу, сопровождаемый восхищёнными взглядами окружающих его богов, и едет на встречу дракону с его свитой и вызывает их на бой. Диким рёвом отвечает Тиамат; трепет пробегает по всем её членам. Она открывает как можно шире свою пасть, но, прежде чем её челюсти могли снова сомкнуться, — Мардук пускает в её недра страшный вихрь и, схватив копьё, пронзает ей сердце. Он бросает её труп и с торжеством становится на него, в то время как помощников Тиамат сажают в заточение.

Затем Мардук разрезает Тиамат вдоль, как рыбу, и создаёт из одной половины небо, из другой — землю; создаёт облака, чтобы они удерживали небесную влагу, помещает на небе месяц, солнце и звёзды, а на земле растения и животных и, наконец, смешав глину с божественной кровью, создаёт первую человеческую пару.

Так как Мардук считался покровителем Вавилона, то легко понять, почему именно этот рассказ получил распространение в Ханаане. Ветхозаветные пророки и псалмопевцы перенесли подвиг Мардука непосредственно на Иегову и прославили его, как того, кто в начале веков сокрушил головы морских чудовищ (Пс. LХХIII, 13; LХХХVIII, 11), кто победил сподвижников дракона (Иов IX, 13). Слова пророка Исаии (LI, 9): «Восстань, восстань, облекись крепостию, мышца Господня! Восстань, как в дни древние, в роды давние! Не ты ли сразила Раава, поразила крокодила?» Или слова Иова (XXVI, 12): «Силою Своею волнует море, и разумом Своим сражает его дерзость» — могут служить объяснением к найденному германской экспедицией маленькому изображению бога Мардука в величественном одеянии, с могучей десницей, большими глазами и ушами, символизирующими его мудрость. У ног бога лежит покорённый дракон Тиамат. Конечно, учёный жрец, написавший I главу Творения, по возможности исключил из этого рассказа о мироздании все мифологические черты. Однако тёмный водяной хаос остался и даже под тем же названием Tehom (Тиамат); также этот хаос рассеивается светом; появляются небо и земля, на небе солнце, месяц и звёзды, на земле растения и животные и, наконец, Бог творит первую человеческую пару.

Мы видим теперь строгую зависимость между библейским и вавилонским рассказами о сотворении мира, и в то же время напрасны будут все попытки согласовать библейский рассказ с данными естественных наук.

Интересно, что отклики этой борьбы Мардука с Тиамат можно найти ещё в Апокалипсисе, в виде борьбы между архангелом Михаилом и «зверем преисподней, старым змеем, называемым дьяволом и сатаной». Весь этот круг представлений, к которому следует причислить также и привезённый крестоносцами рассказ о рыцаре св. Георгии и его борьбе с драконом, исходит из Вавилона, так как за много столетий до Апокалипсиса и I главы Творения мы находим на стенах ассирийских дворцов прекрасные изображения возобновляющейся с каждым новым днём борьбы между светом и мраком.

Признание этой связи между вавилонским и библейским рассказами приобретает ещё большее значение ввиду следующих соображений. Неизгладимо запечатлелось в сердце каждого человека запрещение делать другому то, чего не желаешь, чтобы другие тебе делали. «Не проливай крови ближнего твоего, не желай жены его, не присваивай себе одежды его» — эти правила, подсказанные людям инстинктом самосохранения, мы видим у вавилонян в той же последовательности, как в заповедях Ветхого Завета. Человек — существо склонное к общежитию. Поэтому такие требования гуманности, как взаимопомощь, сострадание, любовь, составляют неотъемлемые свойства человеческой души. Когда призывали вавилонского волхва к больному и он распрашивал больного, за какие грехи он получил болезнь, то он не называл таких поступков, как убийство или воровство, но спрашивал: «Может быть ты не поделился одеждой с неимущим, или не позволил заключённому смотреть на свет?»

Вавилоняне уважали даже высшие проявления нравственного характера: для них говорить правду, исполнять обещанное было настолько же священным долгом, насколько говорить «да», думая «нет», было поступком, достойным наказания. Поэтому нет ничего странного, что вавилоняне, как и евреи, считали грехом неисполнение этих заповедей: право и религия и для вавилонян являлись одним неделимым целым.

Ещё замечательнее, что они всякое человеческое страдание, особенно болезни и смерть, также считали наказанием за грехи. Как в Библии, в Вавилоне всевластно царит идея греховности.

При таких условиях понятно, что и вавилонские мыслители задумывались над вопросом, как может человек, созданный по образу и подобию Божию, совершить грех или умереть. В Библии есть прекрасный, полный глубокого смысла рассказ об искушении женщины змеем — опять–таки змей! Это вполне соответствует вавилонским представлениям. В самом деле, разве не естественно, что этот змей, старый враг богов, старался отомстить им за прежнее поражение, отнимая у богов света их высшее создание? И не об этом ли змее сказано, что «он разрушил сосуд жизни»?

Вопрос о происхождении библейского рассказа о грехопадении является особенно важным для новозаветной теологии, противопоставляющей первому Адаму, через которого грех и смерть пришли в мир, — второго Адама, искупившего грехи мира. Перед нами небольшая продолговатая вавилонская печать. В середине её дерево, с висящими на нём плодами; направо — мужчина, как о том можно заключить по рогам, символу силы, или, скорее, божественности происхождения, налево — женщина; оба простирают руки к плодам; за женщиной виден змей. Не доказывает ли это изображение связи между вавилонским и библейским рассказами о грехопадении?

Человек умирает и в то время, как тело кладут в могилу, душа его, отделившись, уносится в страну, «откуда нет возврата», в «Cheol», в ад — пыльное, тёмное место, где тени носятся подобно птицам, влача мрачное, безотрадное существование; на дверях и засовах лежит пыль, и всё, чем раньше наслаждалось человеческое сердце, превратилось в прах и гниль. При таком неутешительном взгляде на загробную жизнь вполне понятно, что вавилонянам, как и евреям, возможно долгая жизнь на земле казалась высшим благом.

И действительно, в Вавилоне удалось открыть дорогу процессий бога Мардука, вымощенную большими плитами, из которых каждая содержит молитву Навуходоносора, заканчивающуюся словами: «о бог Мардук, даруй долгую жизнь!»

Замечательно, однако, что вавилонское представление о загробном мире всё же немного радостнее, нежели ветхозаветное. На двенадцатой табличке дошедшей до нас, пока лишь в отрывках, поэмы о Гильгамеше самым подробным образом описана преисподняя. Судя по этому описанию, там есть какое–то пространство, по–видимому, предназначенное для праведников, где они «отдыхают на ложах и пьют чистую воду».

Раскопки обнаружили много вавилонских гробниц в Варке, Ниппуре и Вавилоне. В азиатском отделении Берлинского музея хранится маленький глиняный цилиндр, принадлежавший, очевидно, к одной из этих гробниц, надпись на котором в трогательных выражениях умоляет нашедшого гробницу оставить её на том же месте не делая ей никакого вреда. Эта маленькая надпись заканчивается следующим пожеланием тому, кто исполнит эту просьбу: «да будет благословенно его имя на земле, а после смерти да будет его душа пить чистую воду».

Таким образом, часть Cheol’a предназначена для праведников, где они, отдыхая на ложах, пьют чистую воду. В противоположность этому, остальная часть, предназначенная для грешников, не только пыльна, но и совершенно безводна или, в лучшем случае, имеет лишь мутную воду; во всяком случае, это место жажды. В книге Иова, воззрения которого вообще во многом сходны с вавилонскими, мы встречаем уже противопоставление между жаркой, безводной пустыней — обиталищем грешников — и садом со свежей, чистой водой, предназначенным в виде награды для праведников. В Новом Завете, странным образом связующим это воззрение с последним стихом книги пророка Исаии, мы читаем об огненном аде, где богатый изнемогает от жажды, и о саде с чистой, свежей водой, где находится Лазарь.

Нам хорошо известно, что сделали с тех пор из этого описания ада поэты, художники, отцы церкви и, наконец, Магомет. Видите ли вы этого бедного мусульманина, брошенного в пустыне караваном, так как он больше не способен переносить трудности пути? Поставив кружку воды около себя, он роет себе в песке собственными руками неглубокую могилу, покорно ожидая смерти. Его глаза блестят: ещё несколько минут, и в широко раскрытых дверях рая раздаётся ему навстречу радостный привет ангелов: «Селям алейкюм! Ты жил праведно, иди же навсегда в сад, который Аллах приуготовил для верных сынов своих!» Сад этот равен небу и земле. Тенистый, полный плодов, он по всем направлениям пересекается ручьями и источниками. Тенистые беседки возвышаются на берегах райских потоков. На лицах праведников, полных веселья и счастья, отражается блеск рая. Зелёные одежды из тончайшого шёлка и парчи покрывают их тело; руки их украшены золотыми и серебряными браслетами. Они отдыхают на ложах с высокими и мягкими подушками; под ногами у них пушистые ковры. Так они наслаждаются, сидя друг против друга, за роскошно накрытым столом, где есть всё, чего они только ни пожелают. Кубок, полный вина, идёт вокруг стола и, бессмертные, они пьют по очереди из чаши, наполненной main’ом, чудной чистой водой, пахнущей имбирём и камфарой, из источника «Тасним», из которого пьют архангелы.

Эта вода смешивается с драгоценным старым вином, которого можно пить сколько угодно, так как оно не опьяняет. И ко всему этому ещё райские гурии! Девушки с нежной, как яйцо страуса, кожей, с пышной грудью, с глазами газели, похожими на скрытый в раковине жемчуг, с целомудренным, но чарующим сердце взором. Каждый праведник может выбрать себе 72 из этих гурий, кроме тех жён, которых он имел на земле, если он захочет их.

Всякая ненависть и зависть исчезла из сердца праведников; ни пустых разговоров, ни лжи не слышно в раю. «Селям, селям!» раздаётся везде, и всё сливается в один хор: «El–hamdu lillahi rabbi–l’alamin — хвала Аллаху, творцу вселенной!»

Таково последнее видоизменение простого вавилонского представления о чистой воде, которую пьют праведники в раю. И бесчисленные миллионы людей разделяют доныне эти представления о блаженстве рая и муках ада!

Известно также, что идея о вестниках божества — ангелах, о которых вовсе не знали египтяне, чисто вавилонского происхождения, как и представление о херувимах и серафимах — ангелах–хранителях, сопровождающих людей. Раз вавилонский царь нуждался в толпе гонцов для передачи его приказаний, то, по вавилонским представлениям, было вполне естественно, что и боги должны были иметь легионы вестников или ангелов, одарённых человеческим разумом, похожих с виду на людей, но имеющих крылья, чтобы пролетать пространство, отделяющее богов от людей.

Эти ангелы обладали кроме того проницательностью и быстротой орла, а те из них, которые охраняли божество, ещё и страшной силой быка и величием льва.

Так, ангелы ассиро–вавилонян изображаются, подобно ангелам в видении Иезекииля, то в виде крылатого херувима с телом быка, с серьёзным выражением человеческого лица, то, как на изображениях во дворце Ассурбанипала, в виде человека с крыльями, — совершенно сходно с нашими представлениями.

Мы чувствуем расположение к этим благородным, светлым существам, ставшим для нас столь дорогими и знакомыми, благодаря произведениям искусства. Зато демонов и дьявола, за чьих бы врагов мы их ни считали — за врагов ли людей или божества — нам пора бы давно исключить из круга наших представлений, так как мы ведь не исповедуем древне–персидского дуализма.

«Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю всё это», — справедливо учит величайший пророк Ветхого Завета (Исаия ХLV, 7).

Демоны же или дьявол, изображённые здесь, пусть навсегда погрузятся опять во мрак вавилонских холмов, откуда они вышли.

Виктор Пласс во время раскопок в Хорсабаде нашёл кладовые дворца Саргона: комнату со всевозможной глиняной посудой и другую — с железными предметами. В большом порядке там были сложены запасы цепей, гвоздей, кранов, крюков и т. д. Железо настолько хорошо сохранилось, что при ударе звучало, как колокол. Многие из этих предметов были взяты для употребления арабскими работниками. То, что мы до сих пор считали созданием нашей культуры, оказывается, существовало за много тысяч лет до нас. То же самое явление наблюдается и в духовной области. Если мы различаем 12 знаков зодиака — всех этих овнов, тельцов, близнецов и т. д.; если мы делим круг на 360 градусов, час на 60 минут и минуту на 60 секунд, то всем этим мы обязаны ассиро–вавилонской культуре, оказывающей этим путём и доныне своё влияние на мир.

Быть может, читатель убедился, что и в наших религиозных представлениях, благодаря Библии, сохранилось много заимствованного из Вавилона.

И от исключения этих, хотя и созданных высокоодарённым народом, но всё же человеческих представлений, от освобождения нашего мышления от глубоко укоренившихся предрассудков нисколько не пострадает ни та религия, которой нас учили пророки–псалмопевцы Ветхого Завета и в ещё более чистом виде — Иисус Христос, ни наше религиозное чувство. Даже более того, благодаря этому очистительному процессу, они сделаются ещё более искренними и глубокими.

Обратимся теперь к тому, что придало Библии всемирно–историческое значение — к монотеизму.

И здесь в самое новейшее время раскопки дали, нам самые неожиданные указания. Странно! Никто не может с уверенностью сказать, что собственно значит наше слово Бог. Филологи колеблются между понятиями «возбуждение ужаса» и «совещание».

В противоположность этому, слово, придуманное для обозначения Бога семитами, не только вполне ясно, но и охватывает понятие божества с такой всеобъемлющей глубиной, что одно это слово разрушает не только сказку об «удивительно бедных религиозным чувством семитах», но и столь распространённую современную теорию, доказывающую, что христианская религия выработалась из своего рода фетишизма и анимизма, сходного с наблюдаемым у обитателей Огненной Земли.

В Коране есть одно прекрасное место, настолько прекрасное, что Гёте желал видеть его облечённым в драматическую форму. Именно Магомет пытается обяснить, каким путём религиозное сознание Авраама пришло к монотеизму. Он говорит: «Когда наступила тёмная ночь, Авраам вышел во мрак и увидел, что над ним сияла звезда. Он радостно воскликнул: «Это мой Бог!» Когда же звезда стала меркнуть, он сказал: «Я не люблю бледнеющих». Когда ясный месяц появился на небосклоне, Аврам воскликнул ещё более радостный: «Это мой Бог!» Но когда месяц опустился, он сказал: «Я скоро совсем потеряюсь». Утром засветило яркое солнце. «Вот мой Бог: как он велик!» — воскликнул Авраам. Но солнце село, и Авраам сказал: «О мой народ, не нужно мне твоего многобожия; я обращаюсь к Тому, Кто сотворил небо и землю».

Древне–семитское слово, обозначающее понятие «Бог» и хорошо нам знакомое из фразы «Eli eli lama azabtani», есть «el» и значит — «цель».

Существо, к которому устремляются взоры человека, на которого «человек взирает издали» (Иов XXXVI, 25), существо, к которому человек простирает руки и по которому тоскует сердце его в сознании непостоянства и неполноты земной жизни — семиты кочевых племён называли el или Бог. И так как божество представлялось им единым, то мы часто встречаем у древних семитских племён, населявших около 2500 лет до Р. Хр. север Вавилонии, такия выражения, как: «Бог дал», «Бог со мной», «принадлежащий Богу», «если бы Бог не был моим Богом» и т. д.

Даже более того. В египетско–ассирийском отделении Британского музея находятся три небольшие потрескавшиеся таблички из глины. На них лишь с трудом можно разобрать несколько строк. Таблички эти ценны благодаря тому, что позволяют с точностью определить, к какому времени они относятся, именно ко времени Гамураби; одна даже к царствованию его отца — Син–Мубалита. Эти таблички содержат три имени, полных, с точки зрения истории религий, самого жгучего интереса:

т. е. Jahve есть Бог. Итак Jahve — сущий, постоянный (мы имеем основание думать, что таково значение этого слова), не подверженный изменению, существующий вне времён и проявляющий себя в подчинённой вечным законам вселенной, — этот Jahve есть духовное сознание тех кочевых племён, из которых столетия спустя вышли сыны Израиля.

Религия поселившихся в Ханаане семитов вскоре погибла под влиянием глубоко пустившего там корни многобожия древних обитателей страны, отнюдь не являющегося, насколько оно касается религиозных представлений, чем–нибудь несимпатичным. Вавилонские боги — это живые, всезнающие, вездесущие существа, внемлющие молитвам людей и которые хотя и сердятся за грехи, тем не менее всегда готовы простить людей. Изображения богов в памятниках вавилонского искусства, как, например, изображение сидящего в своём святилище бога солнца из Сиппара, далеки от всего некрасивого, неблагородного, уродливого.

Пророк Иезекииль (гл. I) видит Бога, едущего на живой колеснице из четырёх крылатых существ, с лицом человека, льва, быка и орла. Над головами этих херувимов (X, 1) помещается кристальная плоскость, а на ней — сапфирный трон, где восседает окружённый блеском Бог, в образе человека.

Одна старая вавилонская таблица представляет нам поразительно сходный с этим описанием рисунок.

На ней изображён странной формы корабль, видны сидящие живые человеческие фигуры. В середине помещаются два обращённых друг к другу спиной херувима с повёрнутыми к зрителю человеческими лицами. Положение их позволяет заключить, что сзади находятся ещё два подобных существа. На спинах херувимов находится плоскость с поставленным на ней троном, где сидит, с тиарой на голове, бородатое, в длинной одежде божество, держа в руках, по–видимому, скипетр и кольцо. За троном слуга божества, ожидающий его приказаний и напоминающий того слугу в льняной одежде, ожидающего приказаний Божества, о котором говорит Иезекииль (IX, 3; Х, 2).

Несмотря на всё это и на то, что свободные просвещённые умы открыто учили, что Нергаль и Небо — бог месяца и бог солнца, Рамман — бог грома и все остальные боги соединены в Мардуке, боге света, резкое многобожие в течение трёх тысячелетий оставалось в Вавилоне государственной религией, — серьёзный, могущий служить предостережением, пример безучастного отношения людей к религиозным вопросам и покоящейся на этом крепко организованной силы жрецов. Вера в Иегову, при помощи которой Моисей, как знаменем, соединил в одно 12 колен израильских, также была полна всяких человеческих предрассудков: наивных антропоморфических воззрений на божество, свойственных эпохе юности человечества, языческого культа жертвоприношений и внешней обрядности. Она не могла удержать народа времён, предшествовавших изгнанию, от чистого обращения к культу Ваала и Астарты, свойственному коренным жителям Ханаана и доходившему до того, что они приносили в жертву Ваалу своих сыновей и дочерей. И это продолжалось до тех пор, пока пророки не постигли сущности религии и не стали проповедовать: «Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши» (Иоиль II, 13) или: «Жертва угодная Богу, — сердце сокрушённое и смиренное».