Наиболее торжественная встреча была устроена Дутову в Оренбурге, освобожденном от большевиков 3 июля 1918 г. отрядами повстанцев под командованием войсковых старшин Д.М. Красноярцева и Н.П. Карнаухова. Освобождение от красных было встречено жителями Оренбурга с облегчением. Как писали в те дни оренбургские газеты, накануне вступления в Оренбург повстанцев «город пережил три ужасных кроваво-кошмарных дня. Мирные граждане, уходя из дома, не могли быть уверены, что вернутся домой, не попав под мушку наемника-мадьяра, ложась спать, не надеялись встать живыми. Принужденные покинуть город, большевики, как раненый зверь, неистовствовали вовсю. Расстрелы, грабежи, уничтожение частного и общественного имущества, слухи о поголовном истреблении интеллигенции – и целый ряд других страхов питали воспаленный мозг обывателя. Пришли казаки, и как по мановению жезла волшебника переменилась картина»⁷⁴⁹. Красные вследствие разногласий в своем руководстве из Оренбурга отступили в трех направлениях – на Туркестан (Г.В. Зиновьев), на территорию 2-го военного округа (В.К. Блюхер и Н.Д. Каширин) и на Орск (М.М. Краснощеков). Как оказалось, этот спонтанно возникший вариант отхода оказался максимально выгоден красным – все три группировки в дальнейшем доставили белым немало хлопот.

Первоначально отход красных напоминал паническое бегство. Казаки пытались преследовать отступавшего противника – некоторые смельчаки даже вскакивали в поезда красных на ходу, для психологического воздействия активно использовались трещотки, звук которых напоминал пулеметную очередь⁷⁵⁰.

Освобождение войсковой столицы приветствовали члены образовавшегося в Самаре 8 июня 1918 г. Комитета членов Всероссийского учредительного собрания (Комуча):

«Комитет членов Всероссийского Учредительного Собрания, поздравляя с победой, горячо приветствует доблестное войско бойцов за возрождение поруганной Родины, за право и свободу. Да здравствует свободное вольное казачество! Да здравствуют его избранники! Уполномоченный член комитета выехал в Оренбург.

(Члены комитета: И. Брушвит, П. Климушкин, В. Вольский, И. Нестеров.)(Управляющий делами комитета Дворжец»⁷⁵¹.)

4 июля 1918 г. чехословаки при содействии Генерального штаба подполковника Ф.Е. Махина взяли Уфу, уже через день на станции Миньяр в 110 километрах к востоку от Уфы произошло соединение челябинской (Генерального штаба полковник С.Н. Войцеховский) и самаро-златоустовской (полковник С. Чечек) групп чехословаков, в результате чего от большевиков была практически полностью освобождена огромная территория от Волги до Тихого океана, в тот же день оренбургские казаки заняли Верхнеуральск. Внушительные успехи белых придавали им уверенность в собственной конечной победе. В этот же день в Оренбург приехал уполномоченный Комуча И.П. Нестеров.

Войсковое правительство с атаманом торжественно вступило в Оренбург спустя 5 дней после его освобождения – 7 июля 1918 г. Следом за ними тянулись партизанский отряд и длинная колонна казачьих сотен. Вид города, только что освобожденного от большевиков, был ужасен: «Оренбург был в полном запустении; все казармы были загажены, окна выбиты; особенно жалкий вид имело военное училище и станичное правление Оренбургской станицы. Все дела Войскового Правительства были изорваны, канцелярии не работали, и все приходилось начинать снова, без копейки денег, а враг стоял под Оренбургом: Илецкая Защита была еще в руках красных»⁷⁵². При отступлении красные взорвали железнодорожный мост через реку Сакмара, не останавливаясь, как писал Дутов, «перед порчей многомиллионного народного достояния»⁷⁵³. Впрочем, усилиями инженеров Оренбургского военного округа с 12 августа было организовано сообщение с Самарой по обходному временному мосту.

Отряды повстанцев, взявших Оренбург, для встречи Войскового атамана и правительства были выстроены в конном строю. Сам атаман ехал с непокрытой головой, держа в руке атаманскую булаву, у адъютанта был огромный букет цветов, поднесенный Дутову. Начальники отрядов доложили атаману о взятии города. На Форштадтской площади Дутова встречало духовенство и густые толпы горожан. Празднично одетые дамы бросали цветы. Архиепископом Оренбургским Мефодием (Герасимовым) был отслужен торжественный молебен, после которого состоялся прием депутаций и военный парад. Во время встречи Дутов объехал войска и депутации, а затем спешился и подошел к группе членов Учредительного собрания, где его приветствовали И.П. Нестеров и временно исполнявший должность Войскового атамана К.Л. Каргин, торжественно передавшие атаману законную власть в войске. Оренбургский городской голова поднес Дутову хлеб-соль. Затем торжественная процессия в сопровождении духового оркестра проследовала к центральной гостинице, где и расположился Дутов с членами правительства.

Среди встречавших Дутова был и будущий академик, директор Эрмитажа и известный историк Б.Б. Пиотровский (его отец являлся с 1918 г. директором оренбургской гимназии), который вспоминал: «Помню и торжественную встречу атамана Дутова, во время которой мы хором под управлением дьякона пели кантату в честь атамана. Вспоминаю первые слова: «Слава высшему зиждителю, мира знания⁷⁵⁴ благого! Слава!» В торжественной процессии Дутов шел спешившись, с фуражкой в руке, а его конь был украшен цветами»⁷⁵⁵. По свидетельству очевидца, «А.И. Дутов сильно изменился. Заботы, шестимесячные испытания, перенесенная тяжелая болезнь наложили свои следы»⁷⁵⁶. Дутов «скромно» заявил встречавшим, что победу над большевиками нельзя приписывать исключительно ему одному, поскольку «победа достигнута объединившимся казачеством, которое убедилось, наконец, что его Войсковой Атаман был прав»⁷⁵⁷.

В приказе № 37 по Оренбургскому военному округу от 8 июля (25 июня) Дутов поблагодарил граждан Оренбурга за теплую встречу и отметил: «Широкое гостеприимство, ласка и привет тронули до глубины души весь отряд. Среди встречавших я (Дутов. – А. Г.) видел все классы населения… Это указывает на признательность всего населения казакам за очищение Оренбурга от большевиков… Минуты, которые пережили мы, пришедшие, не забудутся никогда… Рабочие. Вы боитесь нас, казаков, и это напрасно. Я видел Вас среди молящихся на площади, значит, Вы не забыли Бога. Я вижу Вас на работе у станков, значит, Вы признаете новую власть. Живите мирно и спокойно. Кара коснется только насильников и красногвардейцев»⁷⁵⁸.

В обстановке эйфории после освобождения Оренбурга от красных было написано стихотворение Л. Кострова «Этапы», повествовавшее о событиях первой половины 1918 г. в войске⁷⁵⁹:

Нам январь принес печали,
Головою всяк поник:
В январе мы все узнали,
Что такое «большевик».
Появились комиссары, —
Трепещи же, человек!
Шашку, китель, шаровары
Во дворе зарыл я в снег.

Блага всякие народу
Обещает Цвиллинг – враль…
Краснолицую «свободу»
«Углубляет» все февраль.
И «буржуи» углубляют
В землю золото свое…
Комиссары обирают.
По закону – все мое!

В марте глубже всяк зарылся;
Только выгляни – каюк!
А язык наш превратился
В настоящий «волапюк»:
Там Совдепы, Совнаркомы,
И Викжель, и Викжедор,
Совнархозы, Исполкомы
И тому подобный вздор!

Виснут тучи темной Хмарой,
Пули слышится свирель…
Сообщение с Самарой
Прекратил совсем апрель,
Выставлять боимся рамы,
Не идем дальше крыльца
С красной лентой ходят хамы
И их дамы без конца.

Май. В осадном положенье
Держат город казаки.
Понемногу пораженья
Терпят «красные» полки.
Каждый день грохочут пушки
И стрекочет пулемет…
Держит ушки на макушке
Хулиганский всякий сброд.

Весь июнь не без боязни
Выходили на крыльцо:
Каждый день расстрелы, казни…
Всюду наглое лицо.
Лишь одна в ходу игрушка —
Будь ты прав или не прав, —
Всюду «мушка», только «мушка»,
Кроме «мушки» нет забав.

Над свободой надругались.
Но исчез кровавый бред.
Тучи черные прорвались,
И кошмара больше нет!

По возвращении Дутова в Оренбург 11 июля приказом № 85 на жителей пригородных слобод города (Нахаловки, Новых мест, Кузнечных рядов), иногородних Форштадта (казачьего предместья Оренбурга. – А. Г.), как принимавших активное участие в грабежах населения при большевиках, была наложена денежная контрибуция в размере 200 000 руб., которую необходимо было выплатить до 12 часов дня 19 июля 1918 г.⁷⁶⁰ По мнению Дутова, контрибуцию должны были выплачивать лица, виновные в грабежах⁷⁶¹. Думается, при такой постановке вопроса мера справедливая, однако проблема заключалась в том, что наиболее активные участники грабежей, опасаясь возмездия, скорее всего, покинули город вместе с красными. Обложение Дутовым рабочих окраин было лишь ответной мерой, поскольку еще 16 февраля 1918 г. оренбургский ВРК наложил на оренбургскую буржуазию контрибуцию во много раз большую – 10 миллионов руб.⁷⁶², на буржуазию Илека в марте 1918 г. красными была наложена контрибуция в 3 миллиона руб., которую предписывалось внести в 24 часа⁷⁶³, такую же сумму должна была внести и буржуазия Троицка⁷⁶⁴. Несколько позднее, в августе 1918 г., красные взяли в заложники 65 орских купцов, потребовав с них 3,5 миллиона руб.⁷⁶⁵ Контрибуциями, правда гораздо меньшими по сумме, облагалось даже явно не относившееся к «имущественным классам» население станиц (Покровской – 500 000 руб., Григорьевской, Прохладной и Угольной – 560 000 руб., Кичигинской – 75 000 руб., Нижнеувельской – 50 000 руб.⁷⁶⁶). Это только достаточно разрозненные опубликованные данные, реальная же сумма денежной контрибуции, выплаченной населением Оренбургской губернии и войска красным, не поддается подсчету⁷⁶⁷. А ведь были еще не менее обременительные для населения реквизиции зерна и скота (иногда, как, например, в станице Сорочинской, у казаков изымалось даже зерно непосредственно необходимое для посева).

Население Оренбурга было официально уведомлено о том, что казачья администрация не допустит в городе погромов ни на религиозной, ни на национальной, ни на классовой почве⁷⁶⁸. 8 июля в Оренбург из станицы Линевской был переведен повстанческий съезд делегатов объединенных станиц 1-го военного округа. Дутов активно взялся за организацию антибольшевистской борьбы: уже 7 июля был восстановлен Оренбургский военный округ, атаман вступил в командование всеми войсками Оренбургского казачьего войска. Начала проводиться регистрация офицеров округа, не исключая и отставных. Казачество рассматривалось Дутовым как кадр возрождения национальной армии. Атаману, длительное время отсутствовавшему в войске, необходимо было срочно повысить свой авторитет в глазах казаков и добиться признания своего атаманского статуса руководителями повстанческих формирований, стихийно возникших на территории войска автономно от него.

На следующий день по возвращении из Тургая Дутов в сопровождении начальника штаба обороны войска Генерального штаба полковника Н.А. Полякова и адъютанта есаула Н.П. Кузнецова отправился на Илецкий фронт. 9 июля вечером он возвратился из поездки и посетил заседание съезда делегатов объединенных станиц, игравшего вплоть до сентябрьского Войскового Круга важную роль в управлении войском, доложив о взятии казаками 8 июля Илецкой Защиты и о продолжении преследования противника на Ташкентском направлении. В тот же вечер Дутов посетил заседание Оренбургской городской думы, где выступил с программной речью.

В начале речи атаман извинился за свой костюм и объяснил, что только что приехал с фронта, сделав за двое суток несколько сотен верст. Еще раз Дутов отметил, что был очень тронут встречей, оказанной ему в Оренбурге. «Мы скитались, – досказывает Войсковой Атаман, – пять месяцев и вели настоящую борьбу не словом, а с оружием в руках. То, что вы пережили здесь, было известно мне детально. Вновь появившись среди вас, постараюсь поделиться виденным мною.

Я видел массу народную, за интересы которой мы, интеллигенты, боремся, видел темный и запуганный народ, для которого так ценно народовластие; среди казачества, которое поголовно грамотно, видел ту же запуганность и забитость.

В Троицком и Верхнеуральском уездах видел пустынные поля; люди до того запуганы, что запираются с первым же наступлением темноты; и обыски, плохие дороги, полное отсутствие товаров – одним словом, везде сплошной кошмар… И киргизы, увидя при винтовке, без оглядки бегут, бросая скот и ломая утварь. Их иногда едва удавалось успокоить. Видел я советскую власть в Тургае, Иргизе, Кара-Бутаке… В последнем населения 325 человек, а в Совете 60 человек. Люди попросту грабят друг друга, и когда мы приехали, то кругом слышалось облегченное: «Ну, теперь Слава Богу!»⁷⁶⁹

Об Илецком фронте Дутов сказал: «Я, как атаман, видел фронт и видел тот энтузиазм, которым полны казаки… Конечно, я не могу говорить о нашей численности: это военная тайна. Но могу сказать: у нас сформировались отряды, численность которых 22 сотни. И таких отрядов у нас несколько… Снарядов и пр[очего] у нас много. Вчера в 6 час[ов] вечера я отдал приказ о наступлении на Илецкую Защиту, а в 8 час[ов] 30 мин[ут] вечера Илецкая Защита нами уже была занята (шумные и продолжительные аплодисменты). Противник отстреливался. У него есть снаряды; нам выгодно, чтобы он больше стрелял: ему скоро нечем будет стрелять. Вчера нами был занят разъезд № 25, и я отдал распоряжение ген[ералу] Карликову⁷⁷⁰ преследовать дальше и занять Ак-Булак. У вас прошу помощи в смысле санитарном. У нас скажу откровенно, это дело хромает. Раненых мало. Но они могут быть. Раненых приходится возить 60 верст. Воды нет. Нам нужно хотя бы десять телег с матрацами. Я с марта месяца сделал около 2000 верст, не проиграв ни одного боя, не потеряв ни одного раненого, не имея ни одного доктора, так как бывшие со мной два врача, к сожалению, сбежали. Я сам рвал рубашки и накладывал без лекарств повязки на раны…»⁷⁷¹ Несмотря на внешний успех под Илецкой Защитой, ходили слухи о том, что Дутов упустил в этой операции красных, поскольку руководствовался не задачей их разгрома, а саморекламой⁷⁷².

О собственном политическом курсе и о политике Войскового правительства Дутов сказал, что «некоторая суровость, замечаемая в части отданных им приказов, неизбежна: таково время. Теперь должна быть одна партия: освободителей г. Оренбурга и Оренбургской губернии от большевиков… Считаю ту партию лучшей, которая спасет Россию»⁷⁷³. По мнению автора газетного сообщения, Дутов – «человек военный и выполняет свои задачи, может быть, иногда идя не в такт с переживаемым революционным переходным моментом. «Мне жизнь каждого жителя, – говорит А.И. Дутов, – и казака одинаково дорога»⁷⁷⁴. Говорил Дутов и о неизбежности расстрелов в тот период, при этом заверив депутатов, что посягательств на городское самоуправление не будет. По словам атамана, обысков почти не будет, ночное движение и зрелища скоро будут возобновлены. «Цензура мною введена, но не большевистская. Я сам, не изменивший своим убеждениям с 17 марта 1917 года до сего дня, стою за свободу печати и на нее налегать не буду», – заявил оренбургский атаман⁷⁷⁵. Надо сказать, что свое обещание он в целом сдержал. При этом Дутов посетовал на трудности в работе: «Я три дня в городе, а еще свою семью не видел…»⁷⁷⁶ В конце речи атаман сообщил о стремлении союзников помочь борцам с большевиками и о восстании в Москве. «Я забыл добавить, – сказал под конец Дутов. – Здесь роль казачества не кончается. Мы будем работать для спасения России. Мы формируем новые полки, и вчера полк Оренбургских казаков уже отправился в г. Самару»⁷⁷⁷. В эти дни Войсковое правительство Оренбургского казачьего войска приняло решение о переходе в летоисчислении с юлианского на григорианский календарь (со старого стиля на новый)⁷⁷⁸.

Казаки поднимались на борьбу. 11 июля Дутов получил телеграмму из Челябинска от окружного съезда казаков 3-го военного округа: «Батько Атаман! Оскорбленные и поруганные большевиками сыны твои встали на защиту попранных казачьих прав и свободы. Шлем предателям, изменникам свои проклятья; борцам, павшим за свободу, вечная память; Атаману, Правительству, братьям чехам и свободолюбивому казачеству – ура! В Челябинске собрался окружной казачий съезд делегатов III округа Оренбургского казачьего войска. От войскового старшины Замятина получена телеграмма о взятии Верхнеуральска. В отряде Замятина, кроме чехо-словаков и Оренбуржцев, были и сибирские казаки»⁷⁷⁹.

Тогда же атаман телеграфировал в Верхнеуральск войсковому старшине М.И. Замятину: «Я с правительством нахожусь в Оренбурге. Прибыл 24 июня⁷⁸⁰. Командую фронтом. Тесню большевиков на Ташкент, дошел до Ак-Булака. В нашем округе мобилизованы станичники от 20 до 35 л[ет]. Кроме того, сформированы партизанские отряды. На вас двигается Каширин, который разбит под Оренбургом. Я его преследую. Он не знает о падении Верхнеуральска. Мною посланы части в Самару и Уральск. Благодарю станичников за верную и бескорыстную службу родному войску. Войсковой Атаман Дутов»⁷⁸¹. В обращении к населению Дутов писал: «Граждане! Неужели до сих пор имя атамана Дутова должно служить пугалом. Кажется, всем должно быть ясно, за что я боролся и к чему стремился. Я призываю всех к доверию и совместной работе на благо Родины»⁷⁸². Особую роль в освобождении войска от большевиков должны были играть атаманы военных округов, на которых с 28 июня 1918 г. были возложены обязанности начальников обороны соответствующих округов и обязанности очистить подведомственную территорию от красных⁷⁸³.

Настроения тех дней нашли отражение в стихотворении войскового старшины А.Ф. Рязанова «Тревога»⁷⁸⁴:

Трубач, труби скорей сигнал —
Наш старый марш-поход,
Чтоб на всю Русь он прозвучал,
Чтоб разбудил народ!

Настал последний, грозный час,
Последний смертный бой:
Наш подлый враг идет на нас
Со злобою слепой.

Казак! Седлай скорей коня,
Скачи под сень знамен:
Станицы гибнут от огня,
Там плач детей и жен.

Там гибнет труд твой вековой —
Наследье многих лет,
Что добыл тяжкою борьбой
Твой славный старый дед.

Трубач, труби! В ком искра есть
И к родине любовь,
Восстанет тот за нашу честь,
Россия будет вновь!

Из моря крови, груды тел,
Страдальческих могил
Народ восстанет гневен, смел
И полн могучих сил.

Слухи о Дутове и слава оренбургского атамана вышли далеко за пределы Оренбургской губернии и даже востока России, порой оренбургскому атаману приписывали то, к чему он совершенно не был причастен. Дутов еще спокойно пребывал в Тургае, а в Москве народный комиссар по военным и морским делам Л.Д. Троцкий в приказе от 13 июня 1918 г. уже отметил, что «преступный мятежник Дутов двигает против рабочих и крестьян темные банды на Урале»⁷⁸⁵. Казачье повстанческое движение связывали с Дутовым и представители Белого лагеря. Так, в конце мая 1918 г. известный правый политический и общественный деятель В.В. Шульгин писал из Киева командующему Добровольческой армией Генерального штаба генерал-лейтенанту А.И. Деникину: «Мое мнение – нужно узнать, чем дышит армия Дутова, и, если там лозунг монархический и союзнический, открыто провозгласить у себя в армии Алексеева лозунг за монархию и союзников и идти на соединение с Дутовым»⁷⁸⁶. Донской атаман П.Н. Краснов 28 (15) мая 1918 г. на встрече с Деникиным в станице Манычской также упомянул об общности целей борьбы Добровольческой армии, донского казачества, оренбургских казаков Дутова и чехословаков⁷⁸⁷. Епископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский) в начале 1918 г. в своих «Письмах к верующим большевикам» призывал к покаянию и называл Дутова величайшим героем и спасителем Отечества наравне с Мининым, Пожарским и Кутузовым⁷⁸⁸. Сам же Дутов позднее отмечал, что «у нас были сведения, что есть отряды Деникина, Семенова, Калмыкова и др[угих], и эти сведения, долетая до нас, указывали, что мы не одни, что наше дело не пропащее»⁷⁸⁹. Враги Дутова, вероятно, в 1918 г. сочинили про атамана ругательное стихотворение, оказавшееся, к сожалению, пророческим⁷⁹⁰:

Ты смиритель царский верный,
Враг народный и злодей,
Окруженный бандой белой
Ищешь гибели своей.

По степям ты рыщешь, подлый,
Путь ломаешь, мосты жжешь,
Как разбойник, как грабитель,
В бой открытый ты нейдешь.

По горам и по оврагам,
Притаившись, как змея,
Будто зверь ты кровожадный,
Крови ищешь для себя,

Заставляешь кровь святую
Проливать ты за дворян,
Для того, чтобы буржуям
Набивал народ карман.

При царе вы нас душили,
Беспощадно гнули в рог,
Что вы делали над нами —
Знает только один Бог.

За чины и за погоны,
И за почести свои,
За кокарды и за шпоры
Утопаете в крови…

Но теперь другое время,
Пролетарий – властелин,
Управлять страной умеет,
Не жалеет своих сил.

О, как жаль вам расставаться
С тем, отняли что у вас;
Закаталось ваше солнце,
Наш пробил счастливый час.

Период июля – августа 1918 г. был, пожалуй, одним из наиболее насыщенных и интересных в жизни Дутова. Однако в характере атамана все сильнее стали проявляться такие негативные черты, как стремление к самолюбованию, разного рода удовольствиям и бахвальство. Дутов начинает раздавать интервью, не стесняясь в них откровенно врать. Так, в интервью корреспонденту газеты «Уфимская жизнь» летом 1918 г. он, не смущаясь, присвоил себе победу повстанцев над отрядом С.М. Цвилинга в станице Изобильной весной 1918 г. Все сведения, изложенные Дутовым, напоминают обстановку именно изобильненского боя. Сделаю одну оговорку, хочется надеяться, что в статье допущена опечатка и речь идет не о станице Изобильной, в которой был убит Цвилинг, а о станице Ильинской, через которую прошел Дутов, возвращаясь из Тургая. В этом случае интервью атамана не будет вызывать таких негативных эмоций. Дутов рассказал, что находился в засаде, имея всего 15 винтовок и по 5 патронов на винтовку, при том что красных было около 2000 человек. «Мы все ждем, сидим, не шелохнемся, – говорил атаман. – Наконец, наступили сумерки. Тут я крикнул: «С Богом, братцы!» Выпалили наши пятнадцать винтовок по пяти раз, и все мы бросились в атаку… Как гром упали на голову большевиков. Они не ожидали… Что только было! Уж и устроили же мы из них кашу… Не много ушло от нас тогда…»⁷⁹¹ Оставлю на совести Дутова этот случай и вернусь к анализу дальнейших его действий.

Оренбургский атаман сразу по возвращении в войско столкнулся с необходимостью формулировки и проведения в жизнь собственного внешнеполитического курса. В условиях войны дипломатия как никогда тесно переплелась со стратегией, а в качестве дипломатов чаще всего выступали военные (что особенно характерно для периода 1917–1918 гг., когда антибольшевистский лагерь еще только формировался). Таким образом, Дутов должен был стать не только ответственным политиком, но еще и искусным дипломатом. Действовать приходилось в непростой обстановке. Освобождение территории войска от большевиков шло с двух сторон: на юге оно осуществлялось повстанческими отрядами оренбургских казаков, а на севере – соединенными силами казаков и частей восставшего против большевиков Отдельного Чехословацкого стрелкового корпуса, причем оренбургские казачьи части на севере войска действовали в составе Сибирской армии и подчинялись Временному Сибирскому правительству, на юге же казаки подчинились власти Комуча. Прежде всего, щекотливость положения Дутова заключалась в том, что в итоге территория Оренбургского казачьего войска в административном отношении оказалась разделена между самарским Комучем и Временным Сибирским правительством в Омске. Между тем Дутов сразу по возвращении в Оренбург признал Комуч и как депутат Учредительного собрания вошел в его состав. 10 июля приказом № 8 по Оренбургскому казачьему войску, Оренбургской губернии и Тургайской области за подписью И.П. Нестерова он был назначен главноуполномоченным Комитета членов Всероссийского учредительного собрания на территории Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области⁷⁹² – высшим представителем Комуча в регионе⁷⁹³.

13 июля Дутов выехал в Самару, куда прибыл чуть ли не в салон-вагоне самого П.А. Столыпина⁷⁹⁴ в воскресенье 14 июля в 16.30. Дутова встречала многотысячная толпа, чехословаки с духовым оркестром и казаки, Комуч представлял Б.К. Фортунатов, союзников – французский военный агент Тимэ. Дутов обратился к встречавшим с краткой речью: «Спасибо вам, господа, за то приветствие, за тот радушный прием, который вы оказали здесь сейчас мне. В свою очередь, позвольте и мне от своего лица и от лица всего моего дорогого казачества поприветствовать вас с освобождением от большевистского гнета, который виден был везде и во всем. Своему освобождению мы вместе с вами всецело обязаны никому другому, как только нашим дорогим братьям чехословакам. Оренбургское казачество никогда не забудет той помощи, которая как раз вовремя была ему оказана войсками чехословаков под городом Троицком. Я полон пожелания чехословацкому народу и впредь так же доблестно сражаться совместно со всеми нами с общим нашим врагом Германией»⁷⁹⁵. В ответ раздалось громовое «ура».

От вокзала по улице Льва Толстого атаман проехал на автомобиле, вдоль пути были выстроены конные казаки. Атаман остановился в доме номер 6 по Казанской улице. Одновременно прибывшую делегацию уральцев разместили там же, но на задворках, что вызвало озлобление уральских делегатов против Дутова⁷⁹⁶. В Самаре атаман встретил радушный прием, население восторженно встречало казачьего вождя, оренбургские газеты писали о полном взаимопонимании с самарскими политиками⁷⁹⁷.

Впрочем, иначе считал С.А. Щепихин, также оставивший свои воспоминания о приезде Дутова: «Его встречали с помпой. На вокзале были представители всех правительств, организаций и командований. Был чешский почетный караул с музыкой, представители чехов и Комуча. Цветы, речи. Мы встретились по-дружески, и Дутов просил сегодня же навестить его. В автомобиле, под конвоем Оренбур[г]ской сотни он уехал с вокзала. Толпу народу усердно казаки разгоняли плетьми – боялись покушений»⁷⁹⁸.

В день приезда Дутов выступил на митинге в самарском театре «Олимп», рассказав об истории своей борьбы и о современных ее задачах. Собрание открыл видный деятель Комуча В.И. Лебедев, который и предоставил слово оренбургскому атаману. По свидетельству очевидца, Дутов «среднего роста, коренастый, с полковничьими погонами, одет скромно. Говорит тихо, но внятно и часто вставляет в свою речь остроумно-веселые и насмешливые над своими «вечными» противниками анекдоты об их «храбрости». Мне вышла большая честь быть представителем казачества, как первому выборному Атаману. Но говорит поговорка: «Атаману первая чарка, ему и первая палка», так и мне… Путь, на который встали сознательные граждане, должен быть проторен. Атаман приветствует Самару, откуда начинает исходить сияние новой России. Приветствует всех борцов от имени Оренбургского казачества.

– Нужно обеспечить работу комитета членов Учредительного Собрания. Мы должны все встать на военную ногу, и тогда мы победим не только большевиков (их не трудно), но и врага внешнего. Оренбургское казачество не остановится на победе над большевиками. С вашей же стороны мы ждем помощи материальной. Мы разорены и продолжаем разоряться. Многие станицы выжжены дотла, нет лошадей, нечем засевать. Помогая казакам, вы помогаете России, ибо все мужчины-казаки в рядах армии. Присылая сюда свои части, мы, быть может, стесняем вас в жилищном или продовольственном отношении, но надо претерпевать, ибо дело идет о спасении Родины.

Дутов призывает отбросить классовую и партийную борьбу и не говорить фраз.

– Пышные фразы говорить стыдно, надо делать дело, и мы делаем, как умеем»⁷⁹⁹.

Показательно, что Дутов в июле 1918 г. еще не считал большевиков сколько-нибудь серьезным противником, рассматривая борьбу с ними лишь как первый шаг к восстановлению противогерманского фронта. Такого же мнения придерживались и многие другие руководители антибольшевистского движения.

15 июля Дутов официально вошел в состав Комуча⁸⁰⁰. Между тем истинное отношение деятелей Комитета к Дутову отчетливо видно из неопубликованных воспоминаний управляющего делами Комуча Я.С. Дворжеца, который писал: «Одним из наиболее интересных и поучительных моментов, ярким выразителем и, как мне кажется, рисунком, выявляющим физиономию К[омитета] У[чредительного] С[обрания], является факт взаимоотношений К[омитета] У[чредительного] С[обрания] с полк[овником] Дутовым. Постараюсь остановиться на фактах возможно подробнее, ибо каждый из них является черточкой, характерной для этого периода. К[омитету] У[чредительного] С[обрания] стало известно о том, что Дутов из Оренбурга выезжает в Самару для свидания и установления связи с К[омитетом] У[чредительного] С[обрания]. Одновременно нам стало известно о готовящейся Штабом Армии торжественной встрече – готовилось лучшее в городе помещение (Аржанова), спешно ставились туда телефоны, намечался план церемониала приема, парада у вокзала, торжественного обеда в Штабе и проч[его]. Штаб считал эту встречу святым долгом своим дани «храброму бойцу с б[ольшеви]ками», а может быть, многие в этот момент мечтали о будущей грозной фигуре бонапартствующего диктатора. Как бы то ни было, но подготовка встречи шла, и К[омитет] У[чредительного] С[обрания] не вмешивался в нее, не желая давать бой на этом вопросе. Чуть ли не ежечасно ко мне в кабинет звонили из Штаба с чувством глубочайшего умиления и важности совершаемого дела, сообщая о том, что поезд господина Дутова прошел такую-то станцию. К[омитет] У[чредительного] С[обрания], обсудив вопрос о встрече атамана Дутова, пришел к заключению, что представитель к[омите]та должен быть на станции для встречи его как выборного председателя Оренбург[ского] Правительства, но вместе с тем постановил требовать от Дутова, чтобы по приезде прямо с вокзала он, прежде всего, отправился в К[омитет] У[чредительного] С[обрания] представиться. Для встречи был командирован, кажется, И.П. Нестеров, который всегда являлся козлом отпущения для встреч, особенно неприятных. В самом к[омите]те решили Дутова не встречать, а принять его в обычной деловой рабочей обстановке. Так и было сделано. С громом и блеском подкатила толпа золоченых бандитов к крыльцу Наумовского дома, над которым гордо развевался красный флаг (так урезонивший эту свору). Несколько членов У[чредительного] С[обрания] сидело в кабинете В[.]К[.] Вольского за обсуждением каких-то вопросов. Открылась дверь, пропуская маленькую полную фигуру в синем казачьем костюме, с белыми полков[ничьими] погонами, при казачьей шашке, с низко опущенным лицом и исподлобья глядящими злыми глазами. Характерная для Дутова поза – я никогда не видал у него поднятой головы и прямого взгляда – взгляд волка, взгляд каторжника – характерен ему. Поздоровавшись с ним с присущим ему демократическим тактом, ВКВ⁸⁰¹ пригласил его сесть, сказал несколько слов приветствия выборному главе правительства Оренбург[ского] Каз[ачьего] войска и пригласил его вечером на заседание К[омитета] У[чредительного] С[обрания], как члена У[чредительного] С[обрания]. Дутов скромно ответил, что вечером будет, и просил присутствующих членов У[чредительного] С[обрания] удостоить своим присутствием обед. ВКВ не счел удобным отказываться, и компания, сопровождаемая гремящей и сверкающей золотом, серебром, звездочками и аксельбантами толпой, в другую минуту охотно уничтожившей бы эту кампанию учредиловщиков в домашних потертых пинджаках (так в документе. – А. Г.) и брюках с мешками у колен, отправилась в автомобилях на обед»⁸⁰².

Как уже говорилось, в Самаре Дутов встретился и со своим бывшим однокашником, уже неоднократно упоминавшимся выше Генерального штаба полковником С.А. Щепихиным, занимавшим в тот период должность начальника Войскового штаба Уральского казачьего войска. По воспоминаниям последнего, Дутов, вернувшись из Тургая, «вначале как бы растерялся от неожиданности: едет на поклон в Самару, подписывает соглашение, чтобы не вытянуть (? – неразборчиво. – А. Г.) из него ни одной строчки, вступает даже в Комуч. «Устал я, устал, С[ергей] А[рефьевич], – говорил он мне в Самаре. – Пусть берет всю власть Комуч, а я ограничусь скромной ролью в Оренбурге… Только табак, вино и женщины еще меня поддерживают, а то бы свалился»…»⁸⁰³ Если учесть, что Дутов вообще не употреблял алкоголь, необходимо отнестись к этому высказыванию весьма осторожно. К тому же в другом изложении этой фразы Дутова Щепихин упомянул только о табаке и женщинах⁸⁰⁴.

Надо признать, что Щепихин оставил пусть и не вполне беспристрастные, но все же самые интересные воспоминания о пребывании Дутова в Самаре:

«…Александр Ильич рассказывал о своих мытарствах. Очень кривился, что приходится все получать из рук чехов и эс-эров. Недоволен был необходимостью лично явиться в Самару. Вообще, не стесняясь показывал мне, что ему с Комучем не по пути. В тот же день был устроен банкет в одной из гостиниц в честь Дутова. Председательствовал в роли хозяина Чернов…⁸⁰⁵ Чернов официально в Правительство не вошел, но о его влиянии некоронованного короля говорили уверенно, определенно и не без оснований… Организация банкета в честь Атамана Дутова была до чрезвычайности нелепа.

Огромный стол в главном зале «Континенталя» был накрыт в форме буквы «Г»; на короткой стороне, ближайшей ко входу, разместили «генералитет», а по длинной восседали (так в документе. – А. Г.), уходя вдаль, окружение Дутова, отъявленные «питухи». На хоры вход был свободный, т. е. объявлен был свободный, а на деле дутовцы пускали лишь своих, под предлогом возможности покушения на любимого Атамана.

Чернов прибыл раньше, украшенный красной гвоздикой; видимо, волнуясь, он, натянуто улыбаясь, опирался руками на стол, изредка наклоняя голову к роскошному букету в хрустальной вазе: букет состоял исключительно из красных и белых гвоздик.

В назначенный час прибыл Дутов в полной парадной форме, с огромной, кавказского образца саблей. Это была тогда мода, хотя и не по уставу – оренбур[ж]цы, как степное войско, права на кавказское оружие не имели.

Но кто же тогда соблюдал форму.

На рукояти шашки болтался красный темляк, а справа через плечо символ казачества – нагайка. К чему? Ведь Атаман ездил исключительно в авто! Шаровары в Черное море, широченные лампасы, защитного цвета гимнастерка и походка с развальцем – отнюдь не импонировали.

Перед вами был самый обыкновенный есаул, даже и не лихой на вид, а так, попавший в случай к Ея Величеству Революции; она как дама, конечно, склонна к увлечениям и ошибкам.

Ни орлиного взгляда, ни залихвацкого чуба – ну, ничего!

Дутов даже казался несколько смущенным, хотя глаза его весело поблескивали. Перед представительным, красивым, с львиной головой Черновым Атаман безусловно терял.

Заиграли туш. Чернов сказал два слова навстречу Атамана и приколол ему красную гвоздику. Дутов принял, а затем сам вынул из воды белую гвоздику и приколол рядом с красной себе в петлицу.

Начало обещало!..

За Дутовым стали проходить гости, приветствуя Чернова. Руки ему не подавало большинство, но это и не требовалось: Чернов с любезной улыбкой шел, выдвигался навстречу гостю, держа в одной руке красную, в другой белую гвоздику и спрашивал «белую?» – «красную?». Получив ответ, украшал гостя цветком, цвета по желанию гостя.

Белый цвет сильно убывал из вазы – красный пышно красовался…

За короткой частью стола белая и красная гвоздика строго чередовались; на длинной, не подчинявшейся вообще церемониалу, преобладал белый цвет; здесь уже за супом начали раздаваться бурчливые (так в документе. – А. Г.) выкрики, полутосты дутовской сотни. С хоров им аплодировали. Атаман усмехался и поощрял…

Тихо, под сурдинку, было отдано распоряжение – обед не тянуть. Чернов, Дутов, Чечек на одной стороне, Галкин⁸⁰⁶, я и член Комуча на другой поддерживали невязкий разговор. Все ждали вина и тостов. Станица бушевала, зарядившись, очевидно, задолго до банкета.

Все сидели как на иголках…

После рыбы, сокращая программу, Чернов поднялся с приветствием Дутову… Ничто героическое не было упущено. Лесть хлестала через край. Сотня мрачно умолкла… Но вот когда Чернов приблизился к моменту, к ближайшим перспективам, возможностям дружной, совместной работы, бок о бок с Атаманом… Тут сотня, а за ней и галерея не выдержали – началось улюлюканье и ясные выкрики «ату его!»…

Так как музыка была захвачена той же сотней и дирижировал трубачами лихой хорунжий, то естественно, что дикие крики не были заглушены медным оркестром, а достигли полностью и смачно припечатались к ушам оратора!..

К удивлению, на лицах короткого стола было очень веселое, даже радостное выражение… Чернова смутить было не легко – он лишь чуть-чуть побледнел, но улыбка освещала лицо и закрывала те тучки, что залегли в его глазах… Ясно – нам не по пути!.. А я все же попытаюсь – ведь это же не войско. Войско вот – рядом со мной Атаман!!

Атаман с ленивым жестом, в развалку приподнялся, оправил «Гурду»⁸⁰⁷ и плеть… и начал очередную чушь, бесполезную, скорее вредную, никому не нужную и нудную… Любезности, сладкие слова с камнем, даже и не за пазухой, а тут же, в открытую этот камень лежит готовенький в лице атаманской сотни…

И кого он дурачил… Чернова? Но для этого Дутов не был достаточно умен и искушен… Публику? Но сотня уж с первых слов своего «любимого атамана» (которого, к слову сказать, уже дважды покидали его верные станичники) орала ему «славу»…

То не банкет был, а дикость…

Скомкали, вытерли усы, пожали руку хозяину Земли Русской, Селянскому министру, и уносили свои ноги… Чернов тоже не задержался: он вышел провожать Дутова до вестибюля, а оттуда юркнул в общий коридор…

Так сотня его и не видала больше, оставшись допивать угощение без хозяев…

Но кому-то надо было кого-то дурачить. Вечером на заседании президиума Комуча снова появился атаман и заключил конвенцию полного, безоговорочного подчинения Комучу.

Реально это вылилось в следующее:

Представитель Комуча в Оренбурге не будет ни повешен, ни расстрелян, ни даже высечен атаманом; на фронт Атаман дает – два башкирских батальона (при чем тут башкиры?!) и две сотни казаков: башкиры брошены на фронт и погибли впоследствии полностью; а казаки остались в Самаре, в гарнизоне. Много позже прибыл еще полк…

Вот все, что дал Дутов Комучу… плюс те заботы, волнения, которые обусловливались двуручной политикой атамана: лавры Заруцкого и Болотникова не давали ему спать; лукавство мысли и слова – было, пожалуй, единственным багажом этого случайного, маленького человечка…»⁸⁰⁸

Тот же Щепихин в другой своей работе отмечал, что в Самаре «Дутов, более политичный (по сравнению с уральцами, которых представлял тогда Щепихин. – А. Г.), формально пошел на все уступки своей гегемонии в Оренбургском крае, а на деле не осуществил почти ничего: во всяком случае, добиться от него помощи оружием было нечего и думать. За все время Волга получила один достаточно потрепанный казачий полк да несколько башкирских батальонов»⁸⁰⁹. Критикуя Дутова за это, автор далее признается в том, что уральцы не выделили Комучу вообще никаких сил.

Известно, что в Самаре при участии консулов союзных держав велись переговоры о создании единого командования антибольшевистскими вооруженными силами на востоке России⁸¹⁰. Сам Дутов встречался с французским представителем (торговый консул) Жано. Возможно, в результате именно этих переговоров с участием Дутова 17 июля полковник С. Чечек (в прошлом – аптекарский помощник, ставший в военное время младшим офицером австрийской армии) был назначен командующим войсками Народной армии, в том числе мобилизованными частями Оренбургского и Уральского казачьих войск⁸¹¹. Кроме того, союзники заверили Дутова в скором прибытии как военной, так и материальной помощи, что не могло не обнадеживать, поскольку авторитет союзников пока еще был довольно высок и их обещаниям верили. Из Самары Дутов вернулся 19 июля. В тот же день на заседании Комуча было принято постановление о том, что командующие войсками Оренбургского и Уральского военных округов назначаются на эти посты Войсковыми правительствами⁸¹².

Вообще Народная армия, в состав которой вошли оренбургские казаки, выделялась среди других антибольшевистских армий своим своеобразием. Армия формировалась под полным контролем со стороны партии социалистов-революционеров первоначально на добровольческой основе, а с начала июля – по призыву. Впрочем, мобилизованные были крайне ненадежным элементом. В общей сложности к середине августа 1918 г. были сформированы три стрелковые дивизии и одна бригада, к концу августа число дивизий удвоилось, достигнув шести⁸¹³. Бойцы Народной армии не носили погон, а воевали под красным флагом. По одной из оценок, «части народной армии ненадежны ни в боевом отношении, ни как опора власти. Замечается массовое дезертирство, чему способствует территориальная и национальная система пополнения: уходят по домам целыми деревнями. Блестящим исключением являются добровольческие части да казаки. Только они являются достойными соратниками чехословаков, и их доблести Россия обязана освобождением Симбирска и Казани»⁸¹⁴. Поручик Л. Бобриков, успевший за годы Гражданской войны послужить и в Народной, и в Добровольческой, и в Русской армиях, вспоминал, что «если большевики превосходили силой, то Народная Армия отступала. Впоследствии, когда я уже служил в Добровольческой Армии и в Крыму у Врангеля, я поражался тому, что видел. Небольшие кучки добровольцев били вдесятеро сильнейшего врага. Этого не было в Народной Армии. Не было соревнования между воинскими частями, не было той закваски, которая делает армию героической и которая так хорошо знакома военным»⁸¹⁵.

19 июля Дутов вернулся из Самары, а на следующий день написал письмо на Украину генералу С.И. Гаврилову: «Милостивый Государь, Сергей Иванович. Ваша жена была у меня и сообщила место Вашего пребывания. Я пользуюсь случаем передать наши дела. В Оренбурге и во всем войске власть большевиков свергнута; то же самое сделано и в Сибири, и в Поволжском районе, включительно до Сызрани. Уральская область с нами в полном единении; у нас мобилизованы все фронтовые части; имеем и технические средства, как то: артиллерию, пулеметы, аэропланы, броневые поезда, тяжелую артиллерию и пр. Кубанское войско тоже восстало. Сибирские казачьи части помогают нам на Урале. У нас объявляется мобилизация солдат четырех последних возрастов и именуется «Народной армией». Офицерство горячо откликнулось и поступает охотно в ряды; сформированы, кроме солдатских частей, еще и офицерские инструкторские роты. Усиленно и очень успешно идет мобилизация национальных полков. С Сибирским Правительством установлена полная связь. Оружием, артиллерией и снарядами пока обеспечены. Предполагаем развить операции на Симбирск и Екатеринбург. Курс политики взят твердый. В Самаре образован Комитет членов Учредительного Собрания, который вошел в связь с Сибирским Правительством, и на 6 августа в городе Челябинске предполагается созыв членов Учредительного Собрания и представителей всех Правительств, образовавшихся в автономных частях. На этом съезде предположено избрать Временное Всероссийское Правительство. Прошу Вас, генерал, по возможности постараться войти в связь с Доном и, если это возможно, попытаться поднять крестьянство Украины и внушить ему мысль, что Россия будет велика только [при] полном единении всех областей и губерний. Я [думаю,] крестьянство Украины достаточно ясно уразумело политику Германии и на своих спинах поняло, что сепаратизм ведет к гибели и разорению. Имя атамана Дутова достаточно известно как у нас в России, так и у Вас в Украине, почему используйте его для самой широкой пропаганды. Мы здесь с большевизмом боремся с ожесточением и вырываем зло с корнем. Следуйте нашему примеру. Французы, англичане и американцы со мной имеют непосредственное сношение и оказывают нам помощь. Близок день, когда эта помощь будет еще более реальна. Покончив с большевиками, мы будем продолжать войну с Германией, и я, как член Учредительного Собрания, заверяю Вас, что все договоры с союзниками будут возобновлены. Чехословакский (так в документе. – А. Г.) корпус дерется с нами. Пока заканчиваю письмо и прошу принять уверение в совершенном почтении и глубоком уважении»⁸¹⁶.

В письме в сжатой форме отражены взгляды Дутова того времени на внутреннюю и внешнюю политику. При этом оренбургский атаман не прочь был преувеличить, возможно, для пользы дела свои связи с союзниками и степень оказываемой ему поддержки с их стороны.

21 июля Дутов посетил первое заседание чрезвычайного съезда 1-го военного округа Оренбургского казачьего войска, на котором заявил делегатам:

«Отрадно видеть вас здесь так, когда вы можете свободно, по чистой совести, выразить истинный голос казачества, а еще так недавно вас разгоняли, сковывали вам язык и не давали ему выражать то, что лежало у вас на сердце. Несчастье, постигшее всех нас, должно сплотить нас в одну семью, которая останется непоколебимой во веки веков, и забыть ту рознь, которая губила нас.

Не будем вспоминать прошлое: кто был прав, кто виноват, не будем корить друг друга.

Теперь те, которые были гонимы, должны быть приветствуемы. Они, пройдя через «горнило испытаний», все силы свои отдадут для блага народа.

Войсковое Правительство не боится отдать отчет в своей деятельности, ибо на нем нет пятен. Оно не истратило ни копейки войсковых денег, но приобрело десятки тысяч. Как, каким образом, оно отдаст отчет потом…

Надо забыть деление на фронтовиков и нефронтовиков, надо думать, что есть «казак» в целом, тот свободолюбивый казак, о которого, как о гранитную скалу, разбивалось всякое посягательство на его свободу, тот казак, который как один человек в минуты тяжелых испытаний вставал на защиту поруганной Родины.

Вы припомните наши прежние отношения: у нас было деление на «трудовых» и «нетрудовых» казаков. Было стремление вбить клинья в нашу дружную семью, расчленить ее и тем ослабить и уничтожить ту внутреннюю спайку, которая давала нам мощь. У нас не должно быть никаких партий. Для нас есть партия – «казак», а для государства у нас есть любовь к Родине, которую мы доказали не на словах, а на деле, жертвуя и имуществом и жизнью!

Пусть другие политические партии докажут свою верность, свою любовь к Родине так, как это доказали казаки!..

Теперь является возможность воскресить Учредительное Собрание, и мы должны сплотиться вокруг него, должны поддержать идею его созыва. Только Учредительное Собрание вольно решить вопросы о форме правления, вопросы нашей судьбы! То, что пережито, накладывает большое обязательство. С меня взяли слово высоко держать Войсковое Знамя. Как умел, но я слово сдержал, Войсковое Знамя сберег и привез его незапятнанным!..

Мне ставят в вину строгие меры, но дисциплина должна быть, и я ее поддерживаю, исполняя вашу волю!

Проводя идеи Круга, я думаю, что не делаю ничего преступного.

Меня упрекают в том, что ведутся расстрелы, но они вызваны кровью и кровью должны быть окончены, ибо «взявший меч от меча и погибнет!». Соглашательской политике теперь не место…

Кто хочет идти с нами, милости просим. Мы покажем, как надо любить Родину!..

Большевизм теперь не страшен, ибо народ понял его политику, увидел ту разрушительную силу, которую он с собой принес…

С целью помочь населению в хозяйственном отношении, а также по военным вопросам я был в Самаре и с той же целью я еду в Сибирь. В Самаре я беседовал с консулами союзных с нами держав, и нам была обещана помощь и денежная и военная. Откуда, куда, сколько (это военная тайна), но помощь нам идет.

Самара произвела на меня хорошее впечатление.

В войсках народной армии дисциплина почти старая, свою боевую способность они доказали под Сызранью.

Комитет членов Учредительного Собрания утвердительно высказался, что казачье землевладение неприкосновенно.

Оренбургское казачество переживает исторические минуты, когда, сплотившись у себя дома, ему пора переименовать свой край в Оренбургскую Область.

Пусть здесь будет и губерния, мы мешать не будем, но мы должны обосноваться здесь хозяевами!»⁸¹⁷

В тот же день Дутов написал письмо эмиру Бухарскому. Текст письма удалось реконструировать по сохранившемуся черновику с многочисленными исправлениями.

«Политическая обстановка. Союзники вмешались в наши дела, решили помочь нам избавиться от большевиков, началом вмешательства союзников послужило восстание Чехо-словак, направлявшихся через Сибирь на Франц[узский] фронт, которых по приказу Германского Главнокомандования Ленин и Троцкий приказали разоружить. Чехо-словаки же этому приказу не подчинились и решили пробиться во Владивосток. Ими были заняты города по ж. д. Пенза, Сызрань, Самара, Бузулук, Бугуруслан, Уфа, Екатеринбург, Курган. Занимая города и постепенно продвигаясь на восток, они вошли в связь с нами и войсками Сибирского Правительства… к Чехо-словакам примкнуло сочувствующее население, которое скоро сформировало ряд добровольческих отрядов, которые начали действовать самостоятельно, очищая от большевиков области, прилегающие к ж. дороге. В данное же время власть большевиков свергнута в Оренбурге и во всем Оренбургском войске, в Сибири и в Поволжском районе – включительно до Сызрани. Уральская область работает с нами в полном единении. На Урале нам помогают Сибирские каз[ачьи] части. В Сибири образовалось Сибирское Вр. правительство, у которого сформирована 100-тысячная армия, действующая совместно с Чехо-словацкими войсками в Сибири, которые по очистке Сибири двинутся для той же цели на Волгу и далее в глубь России.

Покончив с большевиками, мы будем продолжать войну с Германией. В этом направлении нами принимаются меры. В войске мобилизованы все части, находящиеся ранее же на фронте, а также объявляется мобилизация во всех очищенных областях четырех последних возрастов. Кроме того, успешно идет мобилизация национальных полков башкир и кирг[изов]. Мобилизованные войска [счита?]ются Народной армией… Цель такой мобилизации – сформировать армию, которая сможет вести войну с Германией…

Киргизы Уральской области заключили союз с уральским войском и приступили к формированию своей армии. Кубанское и Терское войска восстали… дела у них идут успешно. Дон от большевиков очищен за исключением небольшого района, прилегающего к Царицыну. Всюду в России начинается отрезвление… На Украине и Дону развивается движение не в пользу Германии, недовольство немецким засильем растет с каждым днем.

Общее же стремление и конечная цель всех восставших – образовать фронт по Волге от Белого моря до Астрахани и продолжать войну с Германией.

На Мурмане высадились Англо-Французские десанты, последний направляется вверх по Печере, имея стремление соединиться с войсками Поволжского района. У Вологды стоит Сербский Корпус. Под Иркутском Есаул Семенов Забайк[альского] в[ойска] совместно работает с 5000 японцев.

Для ведения войны у нас имеются технические средства, как то: артиллерия, пулеметы, аэропланы, броневые поезда и тяжелая артиллерия. Оружием, артиллерией и снарядами обеспечены.

С Сибирским Правительством связь установлена.

Как высший орган Государственной власти в г. Самаре образован Комитет Членов Учредительного Собрания, который также вошел в связь с Сибирским Правительством. На шестое августа в городе Челябинске предполагается созыв членов Учредительного собрания и представителей всех Правительств, образовавшихся в автономных частях. На этом съезде предположено избрать Временное Всероссийское Правительство.

План действий. В скором времени предполагаем развить операции⁸¹⁸ на Симбирск с целью отбросить большевиков за Волгу и на Екатеринбург, чтобы очистить от красноармейцев горный район. В случае успеха операций в указанных направлениях предполагаем развить операцию и на Ташкент. В целях более скорого освобождения Туркестана и гор. Ташкента от большевицкого ига ревностных пособников германцев не найдете ли возможным начать операцию на Самарканд и Ташкент теперь же, потому что бои под Оренбургом и Илецкой Защитой совершенно деморализовали большевиков, а потому очищение от них Туркестанского края в данное время является наиболее легким. В случае же Вашего движения на Ташкент мы со своей стороны все сделаем для обеспечения успеха движением туда же с севера вдоль ж. д. со стороны Оренбурга. Кроме того, убедительно прошу Вас поддерживать связь с англичанами через Афганистан, которые могли бы нас снабжать оружием, патронами, снарядами и обмундированием. Мною командируется к Вам сотник Леонтьев, который должен Вашему Высочеству лично доложить все подробно»⁸¹⁹.

Таким образом, военно-политическая активность Дутова в эти дни была достаточно высока. 22 июля атаман уже едет в Омск – устанавливать контакты с сибирскими политическими деятелями. Очевидец писал: «Состав поезда у атамана был очень богатый, из вагонов сибирского экспресса Международного Общества. В вагон-салоне видно было несколько весьма эффектных и эффектно одетых дам. Впереди этих вагонов шли товарные вагоны с сотней казаков с лошадьми. (Атаман Дутов любил создавать шум. Выезжал он на автомобиле с полусотней казаков впереди и полусотней – сзади.)»⁸²⁰. Как уже говорилось, в Дутове еще до его возвышения была сильна любовь к комфорту, теперь же она могла быть удовлетворена. Население восторженно приветствовало поезд Дутова на станциях. Торжественная встреча была устроена в Уфе.

Как мне представляется, эту поездку не следует считать проявлением двойной игры Дутова. Оренбургский атаман придерживался своей собственной политической линии, присматривался к тем политическим силам, которые его окружали, а порой и заигрывал и с теми и с другими, стремясь добиться максимальных выгод для своего войска. Скудные материальные возможности подчиненного ему региона вынуждали атамана лавировать, стремясь получить помощь отовсюду. Более того, территория Оренбургского казачьего войска, как уже отмечалось, оказалась разделена между самарским и омским правительствами (постановлением Временного Сибирского правительства от 18 июля 1918 г. в управляемую им территорию вплоть до установления Учредительным собранием западной границы Сибири были включены Челябинский и Троицкий уезды Оренбургской губернии⁸²¹, образован Челябинский округ в составе Челябинского, Златоустовского и Троицкого уездов во главе с окружным комиссаром), и Дутов, как атаман всего войска, должен был поддерживать отношения и с тем и с другим, стремясь подчинить оренбургскому правительству всю территорию войска. Кроме того, атаман просто обязан был помогать населению войска, страдавшему от негласной таможенной войны между Самарой и Омском⁸²². Наконец, нельзя исключать стремление Дутова объединить все антибольшевистские силы воедино.

По своей политической ориентации коалиционное (от эсеров до монархистов, с преобладанием представителей правого крыла) Временное Сибирское правительство, существовавшее в Омске, было значительно правее эсеровского Комуча, что являлось одной из причин острых разногласий между этими государственными образованиями. В этой обстановке визит Дутова в Сибирь рассматривался эсерами едва ли не как предательство интересов Комуча.

24 июля в 11.10 в Уфе состоялся разговор Дутова по прямому проводу с управляющим Военным министерством Временного Сибирского правительства генерал-майором А.Н. Гришиным-Алмазовым:

«Я Атаман Дутов, я сейчас в Уфе, еду к Вам в Омск для личных переговоров, извиняюсь за беспокойство, прошу сообщить, застану ли я Вас в Омске или в каком другом городе по железной дороге. По аппарату всего сказать не могу. Сообщаю, что казаки 1-го Оренбургского Уезда⁸²³ находится в сфере действий Самарского Комитета, а также Уральских. Тоже необходимо с Вами войти в полное соглашение, о чем переговорю лично. С Доном вошел в связь, там генерал И. Краснов⁸²⁴ и там же Совет Казачьих войск. Терское войско и Кубанское мобилизованы, с Эмиром Бухарским завязал сношения. На Украйну (так в документе. – А. Г.) посланы курьеры для передачи наших планов и организации народного движения. Подробности сообщу лично. Сам здесь в Уфе. Я кончил.

[Гришин-Алмазов.] Приветствую Вас, Атаман, и очень рад, что я, наконец, нашел Вас. Я из Омска пока никуда не выеду и буду ожидать Вас здесь. Нам надо будет обо многом переговорить, многое решить, и я не сомневаюсь, что мы с Вами и Вр[еменным] Сиб[ирским] Правительством] поймем друг друга и сделаем все возможное для нашего общего дела – возрождения⁸²⁵ России. Буду ожидать от Вас телеграммы о выезде.

[Дутов.] Я сейчас в Уфе, был у себя в Оренбурге, [в] Самаре вел переговоры с Самарскими и Уральскими представителями и теперь еду к Вам, через полчаса выезжаю, со мной Штаб и конвойная сотня. Прошу не отказать в отводе квартиры. Приветствую Вас, Сибирского вождя и в Вашем лице Вашу Армию. Сообщу [из] Челябинска точно свой приезд. Пока до свидания.

[Гришин-Алмазов.] Счастливого пути»⁸²⁶.

Видный деятель партии социалистов-революционеров ЛА. Кроль вспоминал: «Я ехал в вагоне полковника [В.Г.] Рудакова⁸²⁷, с которым у нас завязалась серьезная беседа по поводу методов дальнейшего устроения судеб освободившейся территории. К Комучу Рудаков относился скептически, но с Комучем Оренбургскому войску приходилось сильно считаться из-за материальных ресурсов. К вступлению атамана Дутова членом Комуча – что не мало нас всех удивляло – Рудаков относился очень просто: отчего не использовать атаману Дутову своего положения члена Учредительного Собрания для большего влияния в Комуче; имея свою реальную воинскую силу, Дутов фактически независим от Комуча; наконец, Дутов в любой момент, когда это будет выгодно, может так же легко уйти из Комуча, как он в него вошел. Особые условия казачьего быта, по словам Рудакова, и заинтересованность казачества в сохранении его приводили его к выводу, что если бы удалось в разумном виде создать федерацию, то, пожалуй, это было бы наилучшим исходом. Мысль о создании автономии Горнозаводского Урала с рабочим населением, иного уклада жизни и с иной психологией, чем казачье, Рудаков одобрял. Избавиться от беспокойного элемента и передать его области горнозаводского Урала было бы очень хорошо. Одним словом, в полковнике Рудакове я нашел сочувствие, и мы тут же, развернув карту Урала, намечали, примерно, границы Оренбургского войска и Горнозаводского Урала, учитывая еще третью претензию, башкир, имевших в то время свое правительство, поддерживаемое Самарой. По пути мы остановились, встретившись на разъезде с поездом атамана Дутова, ехавшего в Омск…Через час, примерно, мы двинулись дальше. Вернувшийся от атамана полковник Рудаков сообщил мне, что он передал нашу беседу атаману и что тот в общем тоже сходится с нами во взглядах»⁸²⁸.

Между тем, по некоторым данным, 24–25 июля 1918 г. в Челябинске на Дутова было совершено покушение – в него стреляли, но промахнулись, – атаман не пострадал⁸²⁹. В Челябинске, как писал М.П. Полосин, «пришлось проталкиваться через массу народа, стоявшего на платформе и глазевшего на поезд Дутова… Я вошел в вагон и увидел Дутова, диктовавшего что-то своему адъютанту, также мне знакомому. Гладко выбритый, Дутов был одет в синюю рубашку с полковничьими погонами, подпоясанную ремнем. На груди у ворота – петличка из синей и георгиевской ленточки, присвоенная, по его приказу, всем участникам похода⁸³⁰. Мы обнялись… После первых восклицаний заговорили о прошлом. Он рассказал мне о своем походе и о том, как трудно им пришлось обходиться без врача, особенно с ранеными. Как он, за неимением перевязочного материала, рвал свои рубашки и сам перевязывал раненых… Мы вышли с ним в коридор из салона. Там стояли офицеры, представлявшиеся Дутову, и лица, едущие с ним в Омск…

– Дядя! – закричал он в окно пробегавшему мимо уряднику из его охраны. – Скажи, чтобы «крутил Гаврила»…

Едем дальше! Народ засмеялся… Расстались мы холоднее, чем встретились. Я вышел из вагона на платформу. Поезд двинулся. Дутов козырнул мне, улыбнувшись из окна вагона. Народ закричал «ура» и замахал шапками… В другом окне мелькнула женская головка гимназистки из нашего города…⁸³¹ В коридоре вагона, заметя мой удивленный взгляд на нее, адъютант Дутова, улучив минуту, шепнул мне в ухо:

– Походная краля-с!..» ⁸³²

25 июля 1918 г. Комучем было утверждено производство Дутова «за отличие в борьбе с большевиками» в генерал-майоры⁸³³ со старшинством с 20 июля (дата производства Кругом объединенных станиц «за отличие по службе»⁸³⁴), но похоже, что уже через несколько дней руководители Комитета об этом пожалели. Дутов прибыл в Омск 26 июля. Атамана приветствовали Войсковой атаман Сибирского казачьего войска генерал-майор П.П. Иванов-Ринов, начальник штаба Сибирской армии Генерального штаба генерал-майор П.А. Белов (Г.А. Виттекопф) и по поручению правительства управляющий делами Временного Сибирского правительства Г.К. Гинс, который сказал:

«Господин Атаман. Мы рады видеть Вас здесь, на территории вольной Сибири, в центре одной из наиболее крупных и здоровых частей единого Российского Государства. Мы приветствуем в Вашем лице главу славного казачьего войска, которое в самое тяжелое время сумело сохранить самое дорогое: свою честь, достоинство, независимость. В Вашем лице мы видим представителя еще одной возродившейся части России и радостно думаем о том, что в стране происходит великий процесс соединения разорванных частей в одно мощное целое. Сибирь, потом Ваш край, потом Дон, потом все дальше и дальше на запад, и вот опять встает перед нами Великая Россия. Это конечная мечта и главная цель, общая для всех нас, так как мощная Великая Россия – условие благополучия и Сибири, и Оренбурга, и Дона. С Вашим именем, Атаман, связаны легенды. О Вас враги Ваши, враги России говорили, что Вас уже нет⁸³⁵. Но вот Атаман Дутов стоит перед нами, он опять действует, как действенно опять то русское национальное самосознание, которого уже, казалось, тоже не существует. Еще раз приветствуем Вас и верим, что Вы уедете отсюда удовлетворенным – у нас одни и те же задачи, один и тот же путь»⁸³⁶.

В ответном слове Дутов отметил, что «он хочет и должен сказать Сибирскому Правительству много и будет просить, чтобы ему дана была возможность сделать это в Совете Министров в полном его составе, дабы выяснить все наболевшие вопросы. Но, – сказал Дутов, – уже сейчас я отмечу, что в наших краях говорится о Сибирском Правительстве много такого, что, по-видимому, вовсе не соответствует действительности. Отмечу и то, что и у вас говорили обо мне и о войске с большим преувеличением, в частности моя личная роль гораздо меньше, чем ее изображают. Благодарю за радушный прием и в свою очередь выражаю уверенность, что на пути к созданию Великой России мы с Сибирским Правительством никогда не разойдемся»⁸³⁷.

Вечером того же дня Дутов был принят в Совете министров и рассказал о положении на Южном Урале. Тогда же состоялась его первая встреча с председателем Совета министров Временного Сибирского правительства П.В. Вологодским. Во время встречи Вологодский произнес пространную речь о работе правительства и текущем политическом моменте, а позднее записал в дневнике, что Дутов на него «произвел впечатление двойственное. Он, очевидно, искренний и стойкий ненавистник большевиков, но ведет он какую-то свою особую линию. Он истый казак – хитрый, себе на уме, но отчаянный, с которым надо держать себя осторожно. Не показался он мне и достаточно образованным. Но он несомненно сила, и его надо приласкать»⁸³⁸. Как вспоминал Г.К. Гинс, «атаман Дутов, приезжавший в Омск летом 1918 г., произвел на всех впечатление лукавого, неглупого человека, который не гонится за внешними успехами, но любит пожить. Небольшого роста, коренастый, с монгольского типа лицом, он обладал невидною, но оригинальною внешностью. Интересна его политическая гибкость. Он состоял членом «Комуча», приезжал в Омск для обеспечения некоторых выгод и в то же время считал свое войско никому не подчиненным, так как оно имело свое правительство»⁸³⁹. Тот же Гинс впоследствии отметил, что «в июле в Омске побывал Дутов, атаман оренбургских казаков. Он и по внешности уступал Семенову (Григорию Михайловичу. – А. Г.) и характером не располагал к себе. Он производил впечатление человека хитрого и политического, видимо, лавировал между Самарским «Комучем» и Сибирским Правительством, скептически относясь и к тому и к другому, но стараясь заполучить от каждой стороны побольше. Семенов казался неспособным на такую игру»⁸⁴⁰.

Беседовал Дутов и с генерал-майором А.Н. Гришиным-Алмазовым. Последний позднее с сожалением отметил: «Среди казаков ни одной сильной фигуры. Дутов интересуется лишь Оренбургскими делами. Мои усилия вытянуть его на более широкую деятельность не имели успеха»⁸⁴¹. С этой фразой можно согласиться – многие известные деятели антибольшевистского лагеря хотели бы видеть Дутова на более высоких постах, нежели пост атамана одного из казачьих войск. Разумеется, выше мог быть только пост диктатора. Однако то ли Дутов сам сознавал пределы своих способностей, то ли просто не хотел большей власти и, следовательно, большей ответственности, но на руководство всем антибольшевистским лагерем никогда не претендовал.

Министр снабжения Временного Сибирского правительства И.И. Серебренников впоследствии вспоминал: «Я хорошо помню приезд Дутова в Омск и сделанный им на заседании Совета Министров доклад о положении дел в Оренбургском крае. Доклад этот, изложенный в ровном, спокойном тоне, произвел хорошее впечатление на присутствовавших; в нем атаман дал понять нам, что симпатии Оренбурга склоняются в сторону Омска, а не Самары»⁸⁴².

Вот что вспоминал Серебренников об атамане в своем неопубликованном очерке «Мои встречи с атаманом А.И. Дутовым»:

«Впервые встретился я с атаманом А.И. Дутовым осенью 1918 года⁸⁴³ в Омске. Встреча эта произошла в заседании Совета Министров Временного Сибирского Правительства, на каковом А.И. Дутов докладывал о положении дел на Оренбургском фронте антибольшевицкой борьбы. Насколько я помню, указанное заседание было целиком посвящено этому докладу. Я с интересом приглядывался к атаману Дутову, уже тогда составившему себе большую известность среди лидеров антибольшевицкого движения в России. Коренастая, довольно высокая фигура⁸⁴⁴, коротко остриженные волосы, живое, покрытое загаром лицо с выразительными и умными глазами – таков был внешний облик атамана при первом моем знакомстве с ним. Общее симпатичное впечатление дополняли уверенность жестов и движений и спокойная твердость голоса – никакой аффектированности и излишней экзальтации. Доклад его лился гладко, ровно, обличая в атамане уже известный навык к ораторским выступлениям и убедительное красноречие. Доклад был выслушан с большим вниманием и, я сказал бы, с некоторой настороженностью. Надобно заметить, что атаман Дутов был в предыдущем году избран в члены Учредительного Собрания от Оренбургской губернии и, в качестве такового, входил в так называемый Комитет Членов Учредительного Собрания (Комуч), находившийся в Самаре и являвшийся, наравне с Оренбургом и Омском, центром антибольшевицкой борьбы. Как известно, Комуч не особенно доброжелательно относился к Временному Сибирскому Правительству и его деятелям. Из доклада А.И. Дутова выяснилось, однако, что он лично и возглавляемое им Войсковое Правительство Оренбургского Казачьего Войска благожелательно настроены по отношению к сибирякам в Омске. Последовавшие за докладом прения еще более убедили нас, сибиряков, в наличии такого отношения, и мы почувствовали, что в лице атамана Дутова мы можем иметь верного союзника. Атаман недолго пробыл в Омске и вернулся в свои родные пределы»⁸⁴⁵.

Визит Дутова в Омск вызвал крайне негативную реакцию в Самаре. 28 июля на заседании Комуча было решено вызвать атамана для объяснений⁸⁴⁶. Помимо самого факта контактов Дутова с Сибирским правительством деятелей Комуча могли обоснованно возмутить высказывания Дутова. Представители самарского правительства, вероятно, имели возможность ознакомиться с интервью, которое Дутов дал в Омске. На вопрос о его личном отношении к Комучу атаман ответил:

«Это организация чисто случайная, созданная силой самих обстоятельств, значение ее пока временное и местное. В политическом смысле Комитет однороден: в нем 14 социалистов-революционеров и один контрреволюционер Дутов, прибавил атаман, улыбаясь. Свои политические взгляды атаман определил так: я люблю Россию, в частности свой оренбургский край, в этом вся моя платформа. К автономии областей отношусь положительно, и сам я большой областник. Партийной борьбы не признавал и не признаю. Если бы большевики и анархисты нашли действительный путь спасения и возрождения России, я был бы в их рядах. Мне дорога Россия, и патриоты, какой бы партии они ни принадлежали, меня поймут, равно как и я их. Но должен сказать прямо: я сторонник порядка, дисциплины, твердой власти, а в такое время, как теперь, когда на карту ставится существование целого огромного государства, я не остановлюсь и пред расстрелами. Эти расстрелы не месть, а лишь крайнее средство воздействия, и тут для меня все равны, большевики и не большевики, солдаты и офицеры, свои и чужие. Недавно по моему приказу было расстреляно двести наших казаков за отказ выступить активно против большевиков. Расстрелял я и одного из своих офицеров за неисполнение приказа. Это очень тяжело, но в создавшихся условиях неизбежно.

– Состоите ли Вы, атаман, в контакте с генералом Красновым, действующим на Дону[?].

– Нет, и вообще ни с кем в контакте не состою, предпочитаю действовать самостоятельно и на свою ответственность. Что касается генерала Краснова, то Донская Ориентация (так в документе. – А. Г.) мне пока не нравится, она как будто немного германская… Сейчас, впрочем, точных сведений не имеется, посмотрим, что будет дальше.

На вопрос о том, в каком виде рисуется атаману Дутову конструкция будущей Всероссийской власти, он ответил:

– Правительство должно быть деловое, персональное, составленное из людей с именами, которые имели бы вес, значение и силу.

– Допускаете ли Вы существование в России военной диктатуры[?].

– Нет. Военная диктатура не целесообразна, не желательна и думаю, что ее быть не может.

На этом беседа закончилась»⁸⁴⁷.

Уже в этом интервью атаман противопоставил себя Комучу. Позиция Дутова была весьма противоречивой: с одной стороны, он сторонник твердой власти, но с другой – противник диктатуры; областник и в то же время государственник. Либо Дутов пытался таким образом замаскировать свои истинные политические пристрастия и попросту запутать потенциального читателя, либо, что более вероятно, просто все еще очень слабо разбирался в политике. Его критика Комуча и некоторое противопоставление себя как контрреволюционера представителям Самары могло быть связано с негативным отношением некоторых деятелей партии эсеров к Дутову, что оренбургский атаман мог ощутить в период пребывания в Самаре. Небезынтересно, что применительно к этому периоду лидер кадетов П.Н. Милюков записал в своем дневнике: «Среди казаков – ни одной сильной фигуры. Дутов почил на лаврах; несмотря на мои усилия вытянуть его к более широкой работе, – не удалось»⁸⁴⁸.

6 августа на заседании Комуча был заслушан доклад П.Д. Климушкина о чуть ли не каждодневном росте реакционных устремлений в Оренбурге. Было принято решение командировать в Оренбург члена Комуча В.В. Подвицкого в качестве особоуполномоченного⁸⁴⁹.

Вслед за Дутовым в Омск прибыл товарищ председателя Комуча и управляющий ведомством финансов И.М. Брушвит. По возвращении в Самару Брушвит на заседании Комитета 9 августа выступил со следующим докладом: «Приехав в Сибирь, я предполагал переговорить с Министром Председателем ВОЛОГОДСКИМ, но разговаривать мне с ним не удалось. Мне было отказано в приеме. В это время происходило заседание Сибирского Правительства совместно с Дутовым. Дутов первое время вел себя довольно скромно. Но впоследствии он заявил: в Самаре нет ничего серьезного. Войско возглавлено совдепами. По этим соображениям им выделена активная часть казачества для ликвидации Самарского Комитета. Он просит включения казачества в Сибирскую Республику. Доклад Дутова был встречен неблагоприятно. Тем не менее, он имел несколько конфиденциальных бесед с Гришиным-Алмазовым»⁸⁵⁰. Впоследствии Дутов изложил этот документ в своем письме к Гришину-Алмазову, причем тот специально подчеркнул последнее предложение доклада Брушвита, касавшееся самого Гришина⁸⁵¹. Из Омска Дутов выехал в Троицк, где еще не бывал с момента своего избрания атаманом. Дутов посетил городскую думу, окружное правление, присутствовал на парадном обеде, устроенном городом, затем побывал в станице Клястицкой и выехал в Самару, где ему было предъявлено обвинение в непризнании Комуча и принятии политики Сибирского правительства⁸⁵². Дальнейшая реакция Самары на действия Дутова кажется чересчур жесткой.

В то же время из Сибири атаман привез в войско медикаменты и перевязочные материалы, в которых остро нуждались оренбуржцы⁸⁵³. 3 августа Дутов возвратился из Омска и занялся операциями на фронте, а кроме того, был вынужден объясняться с Самарой, причем уже 5 августа по решению Комуча атаман был снят с поста главноуполномоченного.

Август – сентябрь 1918 г. на фронтах Оренбургского казачьего войска характеризовался попытками оренбуржцев взять Орск – последний неподконтрольный белым центр на территории Оренбургского казачьего войска. Постоянный фронт под Орском образовался уже в середине июля 1918 г. Первоначальная численность осаждавших город белых составляла 3000 шашек, 250 штыков при 7 орудиях⁸⁵⁴. Для блокирования Орска этих сил было явно недостаточно, тем более что гарнизон самого города, которым руководил оренбургский рабочий А.Е. Левашов, составлял не менее 5000 человек (1-й Оренбургский рабочий полк, 28-й Уральский пехотный полк⁸⁵⁵, Орский кавалерийский полк) при артиллерийском дивизионе и 2 бронеавтомобилях⁸⁵⁶ – осада заключалась в наблюдении за городом и окружении его цепью постов. При таких условиях красные имели возможность поддерживать связь с соседним Актюбинском. И все же в августе белые предприняли несколько атак на Орск. Малочисленность орской группировки белых была очевидна даже депутатам чрезвычайного съезда 1-го военного округа, которые ходатайствовали об усилении Орского фронта⁸⁵⁷.

С переменным успехом шли бои и на Ташкентском направлении. Разведка доносила, что красные на этом направлении усиливаются. По взятии Орска Дутов предполагал развить наступление на Актюбинск и ликвидировать весь Южный фронт. В середине августа казаки на этом направлении перешли в наступление и 14 августа овладели станцией Яйсан⁸⁵⁸. Красные под Яйсаном понесли серьезные потери⁸⁵⁹. Однако ликвидация Южного фронта могла быть достигнута лишь в случае полного освобождения от красных всего Туркестана, на что, учитывая колоссальную площадь этого региона, были необходимы весьма значительные силы. Такая задача была для оренбуржцев непосильной, на какую-либо стороннюю помощь, за исключением снабжения, рассчитывать не приходилось. К этому периоду относится курьезный эпизод переговоров красного взвода и казачьей сотни станицы Краснохолмской, имевших место на Ташкентском фронте. Обе стороны при встрече призывали друг друга сдаться, а при уходе сотни из взвода в ее направлении раздался окрик: «Передай привет маме!» Крикнул молодой красный казак своему бородатому папаше»⁸⁶⁰. В такие моменты, несмотря на некоторый комизм данной конкретной ситуации, особенно ярко чувствовался братоубийственный характер и трагизм Гражданской войны, фронты которой пролегли даже через многие семьи.

Осенью бои с переменным успехом для обеих сторон велись в районе станций Яйсан, Мартук и Сагарчин – между Илецкой Защитой и Актюбинском. Со стороны красных действовал бронепоезд, белые пробовали применять авиацию⁸⁶¹. В дальнейшем на этом направлении бои носили локальный характер, а линия фронта значительных изменений вплоть до декабря 1918 г. не претерпела.

Вопрос со взятием Орска затянулся до самого конца сентября 1918 г., а уже в начале октября в связи с крушением Поволжского фронта на севере образовался Бузулукский фронт, ставший главным для оренбуржцев. «Мы совершенно не имеем обмундирования и белья, и полки наши одеты отвратительно, и, тем не менее, вот уже три месяца мы деремся без всякой посторонней помощи. У нас не было ни чехословаков, ни добровольцев, ни солдат; все делается исключительно казачьими руками», – писал Дутов⁸⁶².

По возвращении из Омска Дутов получил письмо от руководителя Добровольческой армии Генерального штаба генерала от инфантерии М.В. Алексеева, написанное в Новочеркасске 19 (6) июля 1918 г. Мог ли Дутов еще полтора года назад удостоиться внимания крупнейшего военного деятеля России того времени?! Разумеется, нет. Теперь же оренбургский атаман являлся вполне самостоятельной фигурой на политической сцене антибольшевистской России, и именно этим было обусловлено обращение к нему Алексеева. Разумеется, получение этого письма способствовало значительному росту самооценки Дутова.

Алексеев стремился скоординировать действия антибольшевистских сил юга и востока России, получить свежие оперативные сведения, а также выяснить политическую ориентацию Дутова. Кроме того, к этому периоду относился его замысел перенести борьбу с большевиками на Волгу с целью восстановления Восточного фронта. Алексеев писал Дутову:

«Милостивый Государь! Обстановка складывается таким образом, что нам в весьма близком будущем придется войти в непосредственное соприкосновение. Нам необходимо взаимно осведомить друг друга о наших целях, задачах и о занимаемом положении. Задачи, которые ставила себе Добровольческая Армия с первого момента ее возникновения и до сего времени, оставались неизменными, но некоторые обстоятельства заставляли нас действовать в узкой сфере местных интересов. В настоящее время общая конъюнктура настолько переменилась, что мы не только получаем возможность, но и приобретаем обязанность перейти к нашим коренным целям более широкого масштаба.

Добровольческая Армия начала свое формирование на Дону еще в ноябре <…> 1917 года. Не успев достаточно сформироваться, она должна была принять на себя борьбу с большевиками под Ростовом, а затем и под Таганрогом. После двух с лишним месяцев героической борьбы, вследствие инертности, а порой даже и враждебности Донского казачьего населения, зараженного еще на фронте большевизмом, Добровольческая Армия принуждена была покинуть пределы Дона. Обстоятельства, которыми сопровождался этот фазис борьбы с большевизмом здесь, Вам, наверное, известны: самоубийство Каледина, убийство выбранного вместо него атамана Назарова и утверждение большевистской власти через изменников-казаков. Добровольческая Армия далее совершила поход на Кубань, соединилась там с Кубанским Правительством и остатками его войск. Операции на Кубани не могли привести к желательному результату вследствие неподготовленности населения к вооруженной борьбе и вследствие отсутствия базы, которая могла бы питать Армию. Добровольческая Армия, слившись в одно целое с кубанскими частями, вернулась к пределам Дона и, пользуясь восстановлением здесь казачьей власти, приступила к исправлению недочетов своей организации, пополнению своих рядов, обмундированию, снаряжению и т. д. Пополнение это идет очень успешно по сие время по 2 направлениям: с одной стороны, прибывают Кубанцы, желающие принять участие в освобождении своего края от большевиков, с другой стороны офицеры и солдаты из Украины и Крыма. Это последнее обстоятельство является чрезвычайно симптоматичным, ибо показывает, насколько в настоящий момент общей автономии и самостийности просыпаются истинно-государственные лозунги и стремление к единой России. Именно это, а никак не те местные задачи, которые мы сейчас осуществляем, и служит предметом моего настоящего письма.

Я считаю, что обстоятельства складываются так, что мы обязаны начать общую работу и отдать все силы созданию Единой России. Я не сомневаюсь, что новые автономные государственные соединения являются лишь временными, и если бы удалось сейчас воссоздать Родину в тех ее пределах и в том величии, в котором она была ранее, то во всяком случае обязанность всех государственномыслящих элементов заключаются (так в документе. – А. Г.) в том, чтобы приступить к собиранию русской земли и создать в этом отношении могущественное ядро, к которому несомненно очень быстро прирастут все теперь отпавшие части России. Высказывая такой взгляд, мне приходится, собственно говоря, лишь констатировать свое отношение к тому, что уже постепенно проникает в общее сознание. Но я полагаю, что борьба за единую Россию, перейдя из наших мыслей в действие, достигла уже того периода, когда отдельные частные предприятия должны быть объединены в мощное народное движение. Изменяющаяся психология народных масс, по-видимому, этому благоприятствует.

Местные задачи, осуществляемые сейчас Армией, разумеется, нисколько не могут удержать ее от ее основных стремлений, и, как только Армия достаточно пополнится и снарядится и вся операция будет подготовлена, Армия двинется на Царицын или вообще на север Донской Области в зависимости от стратегической обстановки. Это движение к Волге требует, помимо взаимного ознакомления с обстановкой и задачами, также и тесного единства операций между Добровольческой Армией и частями, действующими в тех районах, куда Армия предполагает выйти.

Казалось бы, что вопрос о целях Ваших сомнений не вызывает, но некоторые обстоятельства, действующие здесь, повели к тому, что правительства войск Донского, Астраханского, – в лице объявившегося в Новочеркасске князя Тундутова, и Кубанского уклонились от пути, который я считаю единственно законным и патриотическим. Здесь создается новой формации Юго-Восточный Союз, исходящий из германского руководства. Подчиняясь сложившимся неблагоприятным обстоятельствам, правительства указанных войск принуждены осуществлять свою власть из-под германской руки, войти с германским правительством в тесные сношения и стать с Германией в тесные договорные отношения. Разумеется, оправданием здесь может служить фактическое занятие немецкими войсками Дона и части Кубани. Но я лишь подчеркиваю, что в настоящий момент ни Дон, ни Кубань, ни Астрахань об общегосударственных задачах не могут думать; наоборот, все свои усилия направляют к тому, чтобы спасти несколько месяцев тому назад приобретенный ими суверенитет.

Я полагаю, что так как у Вас нет этого все усложняющего присутствия немцев, то и задачи Ваши существуют в более чистом виде и вполне сходны с теми, которые имеет Добровольческая Армия, т. е.: безусловное свержение большевистской власти, восстановление Российской Армии и борьба, в единении с союзниками, с врагом, ныне поработившим отечество.

Вам, конечно, не менее, чем мне, известны намерения союзников создать восточный фронт, и движение чехословаков на Волге является, казалось бы, лишь подготовительной к этому операцией. Мне важно знать, существуют ли у Вас какие-либо договорные условия и обязательства с союзниками и чехословаками, а также в какой мере объединены боевые действия их и Ваши; весьма существенным является также вопрос об отношении Вашем к Правительству Сибирскому.

В настоящем письме я лишь вкратце указал на общие цели Армии и на ближайшие ее оперативные задачи; это письмо послужит основанием для наших с Вами сношений, которым я полагал бы, ввиду близости наших операций на Волге, необходимо придать спешный характер. С этой целью я высылаю в Саратов Полковника Генерального Штаба Лебедева, которому и вменяю в обязанность войти с Вами в тесные сношения и разработать вопрос о координации наших действий, если к тому не встретится препятствий принципиального характера. Примите уверения в моем совершенном почтении. Генерал от Инфантерии Мих[аил] Алексеев»⁸⁶³.

Письмо Алексеева сохранилось в виде машинописного отпуска. В этом исключительной важности документе четко прописаны задачи, ставившиеся Алексеевым перед Генерального штаба полковником Д.А. Лебедевым, ставшим впоследствии на востоке России начальником штаба Ставки Верховного главнокомандующего и сыгравшим печальную роль в истории белого Восточного фронта. Лебедев, по замыслу Алексеева, должен был совместно с Дутовым, которого Алексеев, вероятно, считал одним из немногих представителей здравых политических сил востока России, разработать план совместных действий белых армий востока и юга. К сожалению, надежды Алексеева как на сознание народа, так и на своего эмиссара оказались совершенно неоправданными.

Известно имя курьера, доставившего письмо Алексеева Дутову и ответ оренбургского атамана, – им был подполковник Мельников. В своем докладе начальнику военно-политического отдела Добровольческой армии он подробно изложил обстоятельства этой поездки. Мельников выехал из Новочеркасска в Воронеж 23 (10) июля в одежде солдата. Уже на следующий день он пересек нейтральную полосу, разделявшую оккупировавших в тот период Донскую область германцев и большевиков, а далее, проехав с некоторыми приключениями через Балашов и Пензу, перешел линию фронта и сумел добраться до Оренбурга. Столь рискованная миссия облегчалась тем, что, по свидетельству Мельникова, боевые действия в тот период велись лишь в полосе железной дороги, а в стороны от нее даже не высылались разъезды.

Дутов на момент прибытия Мельникова еще не вернулся из Омска, поэтому Мельников был принят его помощником Генерального штаба полковником И.Г. Акулининым, однако уже 5 августа возвратившийся из поездки атаман передал Мельникову свое ответное письмо к Алексееву. 6 августа Мельников выехал на юг России.

По мнению Мельникова: «…в Оренбурге, несмотря на присутствие войскового Атамана и правительства, твердой власти не чувствуется. Воинская дисциплина стоит ниже, чем [у] казаков Донской области. Большинство воинских чинов ходят без погон. Отдания чести не существует. В городе продаются социалистические газеты, которые находятся под покровительством Комитета Членов Учредительного Собрания, находящегося в Самаре. Цензура отменена Атаманом Дутовым по настоянию этого же комитета. Члены Учредительного Собрания приказали выпустить арестованного новоказачьим (так в документе. – А. Г.) правительством редактора социалистической газеты Фримана⁸⁶⁴, не зная даже, за что последний арестован. В виде контролера во главе войск народной Армии стоит член Учредительного Собрания Фиктатуров (?. – А. Г.) (штатский с[оциалист-]р[еволюционер]). Нередко в газетах можно встретить его приказы «увольняю за грубое отношение к мобилизованным», «назначаю» и т. д. Оренбургские казаки мобилизованы от 18 до 55 лет. Шли охотно для защиты края от большевиков, хотя поля некому убирать. При мне был очищен последний город области от большевиков – Орск⁸⁶⁵. Сил Атамана Дутова не знаю – понял только, что значительно меньше 30 000. Атаман действует в полном контакте с Вр[еменным] Сибирским Правительством. Последнее, судя по газетам, является твердой властью, допускающей военную диктатуру. Этим правительством Дутов произведен в генерал-майоры⁸⁶⁶. С организацией Сибирской Армии совершенно не знаком. Самарское правительство организует народную Армию… По моему мнению, годны для борьбы только с большевиками. Отрадное впечатление производит чешский корпус своей дисциплиной и серьезным отношением к работе… Части народной Армии относятся к наступлению очень спокойно; вообще их наступление носит характер игры детей в войну…»⁸⁶⁷

Ответное письмо Дутова Алексееву сохранило на себе следы провоза через линию фронта – судя по листам, оно было сложено в 16 раз и еще раз пополам. Сложенный таким способом документ, скорее всего, провозили внутри папиросы. Остается только отдать должное отважным курьерам, с риском для жизни осуществлявшим столь значимую работу. Дутов писал Алексееву: «Позиция Ваша, безусловно, позиция настоящего русского гражданина, и я, конечно, вполне разделяю ее. Намерения союзников мне известны. Никаких договорных условий и обязательств с союзниками и чехословаками я не заключал. Мы просто объединены одной идеей и вместе деремся. План наших действий примерно таков: очистить Поволжье, имея на правом фланге Астраханское казачье войско в районе Царицына и Саратова, войти в связь с Вашей армией; на севере: мы заняли Екатеринбург и будем продвигаться на Пермь и Вологду с целью соединиться с десантом англо-французским у Вологды. В Москве действует много организаций: эсеровская во главе с Савинковым, офицерские организации и монархические с видной аристократией. Две последние, безусловно, с Германской ориентацией. Надеяться можно на первую, и то не совсем. В других городах офицерские организации имеются, но они недостаточно сильны. Вообще, в настоящее время всему офицерству в целом доверять нельзя, ибо очень много, особенно в центральных губерниях, служило и служит в красной армии. С Украиной у меня отношения завязываются. Просил бы Вас войти в связь с генералом [СИ.] Гавриловым (подчеркнуто получателем письма. – А. Г.), находящимся в Одессе. Положение в Украине описывать не буду; оно Вам лучше известно. Желал бы знать все подробности политической жизни Дона, так как высшее командование, объединенное в руках генерала Краснова, очень сильно отзывается германизмом, и если на Дону германская ориентация преобладает, то, безусловно, нам это не с руки. Мне кажется, что этот германизм [ – ] есть лишь временное последствие близости германских корпусов, но казачество в душе безусловно русское и при умелом ведении агитации и близости русского фронта очнется и пойдет с нами. В Астраханском казачьем войске германское течение уже сошло на нет. Самарский Комитет членов Учредительного Собрания весьма деятельно ведет организацию Народной Армии. Благодаря этой армии, мы имеем возможность двигаться на Казань и, таким образом, закрепить за собою весь главный район, где находятся пушечные, патронные и другие военные заводы. Войско Оренбургское, Уральское и Сибирское объединены одной мыслью бороться до конца. Сибирское Правительство состоит из очень честных и работоспособных министров. Средствами они обеспечены. Сибирская армия пока только добровольческая, но в середине августа будет призыв 19-го и 20-го годов (совершенно неслуживших), и это даст до двухсот тысяч. В настоящее время Сибирское Правительство ведет операции на Владивосток и Забайкалье, Сибирское же казачье войско вошло в связь с Семиречьем, которое вконец разорено и разграблено. Отряды Сибирских казаков двигаются к городу Верному. Оренбургское казачье войско дало полки и Сибирскому Правительству и Самарскому Комитету и, кроме того, ведет операции на Ташкент и очищает свою область от большевиков, засевших в заводских районах между Верхнеуральском, Златоустом и Уфой. На территории Оренбургского войска пока остался один город Орск, еще не очищенный от большевиков. Вот примерно все, что я могу Вам сообщить. Примите уверение в моем совершенном почтении. Атаман А. Дутов»⁸⁶⁸.

Письмо было получено Алексеевым 24 августа 1918 г. за месяц до его смерти. К сожалению, их дальнейшая переписка неизвестна, но она совершенно точно была. Предположительно Алексеев успел ответить Дутову в конце августа – сентябре 1918 г. Оренбургский атаман свое следующее письмо Алексееву, по имеющимся косвенным данным, передал через генерал-майора А.Н. Гришина-Алмазова в октябре 1918 г.⁸⁶⁹ Алексеев к этому времени уже умер (25 сентября 1918 г.), и далее переписка Дутова велась с его преемником А.И. Деникиным.

Опубликованное выше письмо Дутова Алексееву отражает его политические и военные взгляды в данный период, во всяком случае в том виде, в каком он хотел бы, чтобы их представляли на белом Юге. Конечно, он мог и прихвастнуть своими связями. Но все же оренбургский атаман, безусловно, имел сведения и из других антибольшевистских центров и подпольных организаций, правда являвшиеся в значительной степени устаревшими, а уровень информированности Дутова оставлял желать лучшего. В частности, атаман писал о московских подпольных организациях, в том числе и об организации во главе с Б.В. Савинковым («Союз защиты Родины и Свободы»). Есть данные о том, что до конца мая 1918 г. Главный штаб «Союза защиты Родины и Свободы» установил связь с Дутовым⁸⁷⁰, однако, реконструируя последовательность событий как деятельности Дутова, так и работы организации Савинкова и соотнося их между собой, нельзя не прийти к выводу, что организация Савинкова едва ли смогла наладить какое бы то ни было взаимодействие с Дутовым. Савинков после ликвидации поднятых его организацией восстаний в Москве и на Верхней Волге в июле 1918 г. бежал в Казань, где воевал в частях Генерального штаба полковника В.О. Каппеля⁸⁷¹. об этом Дутов в начале августа 1918 г. еще не знал. Скорее всего, ассоциация высшей монархически настроенной аристократии с германофильством у Дутова свидетельствовала о его критическом отношении к монархической идее, а то, что он не считал возможным вполне полагаться на эсеров, говорит о его более правых взглядах. Таким образом, по политическим пристрастиям лета 1918 г. Дутова можно отнести к либеральному лагерю, а если говорить конкретнее, то в большей степени его взгляды соответствовали программе кадетской партии. При этом Дутов был типичным порождением 1917 г., в его поступках постоянно и отчетливо проявлялись такие качества, как демагогия и приспособленчество. Характерна приписываемая личным врачом Дутова Н.М. Рибо (Рябухиным) знаменитому даурскому барону генерал-майору Р.Ф. Унгерну фон Штернбергу презрительная реплика, относящаяся уже к 1920 г.: «Я не особенно доверяю Дутову и остальным из этой шайки. Все они кадеты и шли в одной упряжке с социалистами»⁸⁷².

Весьма доброжелательно оренбургский атаман отозвался о Комуче, что позволяет возложить вину за обострение конфликта прежде всего на представителей Самары. Деятели Комуча иначе смотрели на ситуацию. Один из них отмечал, что, «находясь в тылу и обеспеченные от прямых ударов большевиков, части оренбургского казачества предпочитали оставаться под тем или другим предлогом в тылу, и неоднократные попытки Комитета и командования Народной армии перебросить некоторые части оренбуржцев на помощь частям Народной армии оставались безрезультатными. Атаман Дутов, будучи членом Комитета, вел политику определенно Комитету враждебную, входя в непосредственные сношения с Сибирским правительством, часто во вред Комитету»⁸⁷³. При этом оренбуржцы в глазах представителей Комуча были контрреволюционерами и присылка казаков на Волгу в Самаре воспринималась крайне настороженно, так что самарские политики в значительной степени сами виноваты в сложившейся ситуации. Не случайно Генштаба подполковник П.П. Петров отметил в своих мемуарах, что «боязнь Дутова как контрреволюционера, боязнь всякого нового влияния – очевидно господствовали (в Комуче. – А. Г.) над сознанием, что надо прежде всего думать об успехах на фронте»⁸⁷⁴. Такое же мнение получило распространение и на белом Юге⁸⁷⁵.

Несколько позже Дутов на вопрос П.Н. Милюкова (по другим данным, эта фраза Дутова была воспроизведена А.Н. Гришиным-Алмазовым на Ясском совещании в конце 1918 г.) о его отношении к Добровольческой армии ответил: «Пусть приезжает Добровольческая] армия; я в ее распоряжении»⁸⁷⁶. Вообще политическая платформа Дутова в начале августа 1918 г. сводилась к следующему: любовь к России, неприятие партийной борьбы, автономия областей, строгая дисциплина, беспощадная борьба с врагами и твердая власть⁸⁷⁷.

Между тем на восток России пробирались и другие эмиссары белого Юга. В частности, почти одновременно с подполковником Мельниковым там побывал Генерального штаба подполковник В.Д. Хартулари⁸⁷⁸, составивший в сентябре 1918 г. в Москве (!) об этом подробный доклад, представленный вскоре командованию Добровольческой армии. Военно-политическому положению Оренбургского казачьего войска Хартулари посвятил один из разделов своего доклада:

«Находясь на границе Сибири и Европейской России и в сфере политического влияния, с одной стороны Сибири, – с другой Самары – Оренбургское войско оказалось политически разъединенным на две части. Северные отделы⁸⁷⁹ – 2 и 3, экономически связанные с Сибирью, с начала переворота, отряхнув с себя глубоко засевший тут большевизм, – присоединились к Сибири, признали ее протекторат и отдали ей свою вооруженную силу. Слияние это прочно. Южный – первый отдел, в свое время выдвинувший ДУТОВА и скрывавший его во время господства Советской власти⁸⁸⁰, – после переворота пошел опять за ним и разделил его судьбу. Дутов, с начала переворота, не будучи знаком с Сибирским правительством и вследствие географической близости, – потянул к Самаре. Самарское правительство приняло его с распростертыми объятиями, включило как члена учредительного собрания в свой состав, назначило своим главноуполномоченным для всей Оренбургской губернии и поднесло чин Генерал-Майора. Дутов имел неосторожность принять и назначение и чин, чем определилось его зависимое от Самары положение. Полки 1-го отдела вошли в состав народной армии.

Так как Дутов по облику совершенно не подходит к Самарскому правительству – вскоре не замедлило обозначиться расхождение. Стремясь объединить войско, которое его выбрало атаманом, Дутов убедился, что большинство не за Самару и, следовательно, не за него. Ознакомившись тем временем с физиономией Сибирского правительства, он, по-видимому, убедился, что поторопился принять Самарскую ориентацию.

В конце июля он предпринял поездку в Омск, что было и Сибирью и Самарой истолковано как знамение перемены политического курса. Действительно, вслед за возвращением его из поездки отношение его к Самаре изменилось до того, что в середине августа в Оренбурге одновременно был закрыт официоз Самарского правительства и предан полевому суду один из тамошних представителей Самарской власти⁸⁸¹, которая реагировала на это лишением Дутова звания главноуполномоченного правительством для Оренбургской губернии. Этот конфликт совпал со сбором в Оренбурге войскового круга, который отнесся к умалению прав своего выборного атамана весьма чутко. Исхода конфликта дождаться не пришлось, но можно предугадать, что вопрос кончится объединением в сторону Сибирской ориентации»⁸⁸².

Доклад Хартулари, как и доклад Мельникова, содержит множество неточностей, обусловленных слабым знанием их авторами реалий востока России. Как я уже отмечал, сама по себе поездка Дутова в Омск не являлась враждебным по отношению к Самаре шагом. Мнимая враждебность до определенного момента была в основном плодом фантазии деятелей Комуча. Даже по возвращении Дутова из Омска он хорошо отзывался о Комуче, однако самарские политики сознательно пошли на обострение отношений.

По мнению С.А. Щепихина, Дутов «и территориально (через Троицк – Челябинск) и духовно был всецело связан с Сибирью. Ясно, что разрыв (Самары. – А. Г.) с Омском заставил сильно призадуматься атамана, и он решил, невзирая на Комуч, связи с Сибирью не порывать. Такое решение Дутова подрывало авторитет Комуча. Так действовал «союзник» Дутов – сам член Комуча»⁸⁸³. 12 августа Дутов на фоне развивавшегося конфликта с Комучем пошел на беспрецедентный шаг – автономизацию территории войска, значительно укреплявшую его позиции как атамана. Войсковым правительством был издан указ № 568, который гласил:

«Вся территория Оренбургского казачьего войска принадлежит ему в силу исторических прав на занятые им земли. Права войска на занятую им территорию помимо фактических и материальных оснований формально неоднократно признавались, подтверждались в разные времена актами существовавшей государственной власти, как, напр., положением в 1842 г.⁸⁸⁴ и актом 1906 г.⁸⁸⁵ Не подлежит никакому сомнению, что войсковая вся территория принадлежит войску на правах завоевания, а ни в каком случае не на правах пожалования или дара и что исходившие из государственной власти акты только утверждали истинные права войска на занятые им земли, а не служили источником этих прав. В силу этого права[,] Оренбургское казачье войско, как право завоевателя, распространяется на всю территорию без исключения в границах исторического владения. Принимая во внимание особенности казачьего быта, самоуправления и военной службы, становится совершенно ясным право самобытности войска. Окруженное со всех сторон не казачьим населением, различным по духу и историческим условиям, Оренбургское казачье войско во все тяжелые для государства дни всегда стояло на страже только общегосударственных интересов. Войсковое Правительство Оренбургского казачьего войска, основываясь на вышеизложенном и согласно постановлению всех Войсковых Кругов о конструкции Государства Российского в виде Федеративной Республики, полагает своевременно необходимым объявить территорию войска Оренбургского особой областью Государства Российского и впредь именовать ее «Область Войска Оренбургского». Подлинный подписали: Председатель Войскового Правительства, Войсковой Атаман, Генерал-Майор Дутов, Помощник Войскового Атамана Генерального Штаба, Полковник Акулинин. Члены Правительства Рудаков, Шангин, Половников, Выдрин, Богданов, Пономарев и Войсковой Секретарь Иванов»⁸⁸⁶.

Автономизация войска формально была проявлением сепаратизма, однако сам Дутов был государственником и сепаратистом ни в коей мере не являлся, просто в тот момент в России не существовало достаточно авторитетной для казаков верховной государственной власти, а потому принятие указа от 12 августа было проявлением объективного стремления лидеров казачества оградить войско от внешних опасностей и непродуманных решений того или иного правительства (самарского или омского). Кроме того, автономизация делала Дутова более независимым от давления со стороны Комуча, позволяя на равных вести переговоры с представителями Самары. При этом атаман был сторонником расширения местного самоуправления и заявлял в 1919 г., что «организация власти должна идти с мест к центру, а не наоборот… Чтобы отдельные районы и области могли существовать, нужно предоставить им в мудрых границах полную возможность проявлять инициативу. Снисходительно-покровительственное и одновременно с этим невнимательное отношение центра к окраинам должно быть раз навсегда оставлено. Окраины доказали теперь, что они носят в себе крепче, чем центр, чистое национальное начало. Не центр начал выручать русский народ от ига большевизма, а окраины, ранее забытые центром, идут выручать его и насаждать порядок»⁸⁸⁷.

Небезынтересно, что в статье «Областные Правительства», опубликованной в Оренбурге в сентябре 1918 г., говорилось, что «автономия [ – ] значит самоуправление… автономия в той форме, какой она проявляется у нас теперь, наиболее всего способствует борьбе с большевизмом… единственно, что теперь затягивает эту борьбу, [ – ] это отсутствие в настоящее время Центрального Верховного Правительства… Все те, кто говорит о гибельности автономии, быть может, несознательно играют в руку большевикам. Они подрывают у населения авторитет власти, единственно пользующейся его доверием»⁸⁸⁸.

На основе доклада Брушвита, видимо, уже 13 августа в Оренбург была отправлена телеграмма Самары о лишении Дутова всех полномочий Комуча. В Оренбург с правами чрезвычайного уполномоченного был направлен член Комуча В.В. Подвицкий, считавшийся правым эсером⁸⁸⁹, с целью подчинить непокорный регион самарскому правительству. По имеющимся сведениям, Подвицкий по профессии был журналистом, происходил из Смоленска, в партии эсеров состоял с начала 1900-х гг.⁸⁹⁰ К осени 1917 г. он являлся председателем смоленского губернского комитета партии эсеров и председателем губернской земской управы⁸⁹¹. 21 августа Подвицкий был официально утвержден Комучем в должности чрезвычайного уполномоченного. «Эти действия Комитета, – писал Дутов, – носят явно оскорбительный, вызывающий характер, и, тем не менее, не приходится ставить остро вопроса, ибо как раз в это время большевики перешли в наступление, и опять потребовались патроны и снаряды. Вот в каких условиях приходится работать»⁸⁹².

Самара с опаской наблюдала за происходящим в Оренбурге. В августе в войсковую столицу был командирован И.Д. Ильинский, составивший по итогам командировки (12–25 августа) обстоятельный рапорт управляющему ведомством внутренних дел Комуча обо всем увиденном:

«Доношу, что, выехав 15 сего августа согласно Вашего предписания в г. Оренбург и исследовав положение на месте, я обнаружил следующее.

Управление Краем находится в состоянии крайне неопределенном. Так называемый Комитет Уполномоченных от членов Вс[ероссийского] Учр[едительного] Собрания, долженствующий осуществлять высшую власть в крае, фактически таковою не пользуется, и ряд важнейших вопросов решается без его ведома, причем со стороны руководящих казачьих кругов явственно намечается стремление взять в свои руки реальную власть и силу, проводить узко казачью своекорыстную политику, подчас с реакционным оттенком. Если и неправильно широко распространенное представление о контрреволюционных планах атамана Дутова, то нижеследующий краткий перечень дает ясное понятие о тех разнообразных и широких прерогативах, которые ему принадлежат и при надобности могут быть использованы в каких угодно целях.

1. С должностью атамана Дутов соединяет должность Командующего войсками Оренбургского Военного Округа, каковая дает ему значительную независимость в военных делах от Комитета, предоставляет в его распоряжение значительные кредиты на содержание круга. И все это в то время, как Комитет никакого особого Оренбургского Военного Округа не учреждал.

2. Дутов сохранил за собою звание Главноуполномоченного по продовольствию, полученное им еще от правительства Керенского. Значение этого звания само собою понятно при настоящих условиях.

3. Самочинно учрежден Оренбургский Почтово-Телеграфный Округ с администрацией по назначению того же Дутова. Это обстоятельство обеспечивает ему возможность слишком широкого знакомства как с частной, так даже и с правительственной корреспонденцией, проходящей через почтово-телеграфные учреждения округа. Пользуюсь случаем довести до сведения Комитета, что посланная на имя Комитета телеграмма, содержавшая проект положения о Чрезвычайно-уполномоченном, составленный В.В. Подвицким и мною, была сообщена Дутову с Самарского телеграфа.

4. Учрежден без всякой надобности Оренбургский Округ Путей Сообщения и назначен личным распоряжением Дутова начальником Ташкентской ж. д. полковник Лазарев.

5. Продолжается засоряющее Каналы денежного обращения печатание местных денег, обеспечивающее местной власти почти абсолютную финансовую независимость от центра.

6. Политические преступления ведаются военно-полевым судом, протекающим вне общественного контроля и по своей юридической бесформенности легко способным стать орудием произвола военной власти.

Изложенному сопутствует широко практикуемый захват Государственного, общественного и частного имущества, совершаемый без законных оснований постановлениями атамана и войскового Правительства. Так переведено в распоряжение войскового Правительства денег и припасов со счета Губернской продовольственной Управы всего на сумму около пяти с половиной миллионов рублей, «принята в ведение» войска бывшая социалистическая сахарная фабрика и консервная фабрика Тургайского Военно-Промышленного Комитета. Занят без прямой надобности под казачьи учреждения ряд частных и правительственных зданий, между прочим Караван-Сарай, где помещались все губернские учреждения; наконец, объявлены собственностью войска казенные соляные копи в Илецкой защите.

Вследствие вынужденно скорого отъезда из Оренбурга я не успел в достаточной мере обследовать военное положение. Тем не менее, в общих чертах можно сказать, что сформированные казачьи части в большинстве случаев сражаются плохо. Актюбинский фронт удерживается почти исключительно офицерским батальоном. Формирование Народной армии из демократических слоев населения производится с непонятной вялостью или, лучше сказать, не производится вовсе.

Ввиду всего изложенного полагал бы необходимым проведение нижеследующих мер:

1. Немедленное упразднение военно-полевого суда и передача всех находящихся в нем дел на рассмотрение военно-окружного суда, каковой может быть сформирован в Оренбурге.

2. Прекращение печатания местных денежных знаков и энергические мероприятия по изъятию их из обращения.

3. Немедленный приступ к доформированию на месте кадров Народной армии, для чего надлежит послать деятельного и опытного штаб-офицера с подчинением его непосредственно военному ведомству и открыть в городе и крае усиленную агитационную кампанию.

4. Упразднение искусственно созданных в Оренбурге разного рода округов. Упразднение это должно быть произведено не ранее, однако, сношения местного уполномоченного с войсковым правительством.

Вместе с тем считаю долгом указать, что слишком резкая и крутая политика по отношению к Дутову представлялась бы неправильной. Уже потому, что и без того недовольство им со стороны широких и влиятельных кругов казачества идет… (слово написано неразборчиво. – А. Г.) к реконструкции и перевыборам Войскового Правительства на ближайшем большом кругу (15 сентября). Обострение отношений до тех пор могло бы повлечь нежелательные осложнения и открыть простор для игры на самолюбии казачьих низов. Принимая далее во внимание постоянные указания со стороны Оренбургского Войскового правительства на привилегированное положение Уральского Войска, а также тяжелое положение иногороднего населения Уральской области, полагал бы весьма желательным назначение в Уральск особо-уполномоченного на правах посла при местном войсковом правительстве»⁸⁹³.

В Самаре, судя по всему, очень боялись усиления Дутова, не желая его видеть ни сильным, ни независимым, стремясь контролировать каждый его шаг.

13 августа В.В. Подвицкий созвал в Оренбурге совещание формально для урегулирования отношений между различными государственными образованиями, самоуправлением и народностями, а на самом деле для решения вопроса о полномочиях Дутова. На совещании присутствовал Дутов (от Войскового правительства Оренбургского казачьего войска), П.В. Богданович (от Оренбургского комитета уполномоченных Комуча), Тухватуллин (особоуполномоченный Комуча), А.-З. Валидов (от Башкурдистана), Лаванов (представитель Тургайской области), Испулов (представитель киргизов) и представители местного самоуправления и земства. Именно Богданович занял должность уполномоченного Комуча после Дутова, однако сразу после назначения Богдановича деятели Комуча сочли его непригодным для административной работы⁸⁹⁴. Такой человек, судя по всему, был выгоден Дутову, поскольку, не имея реальной власти, создавал видимость подчинения Комучу. Не позднее 31 августа Богданович был лишен звания уполномоченного Комуча.

Дутов стойко держал удар. Он отметил, что войско является самостоятельной единицей, не связанной с земством, и все делает на свои средства. Население Оренбурга, кроме интеллигенции, составляет темную массу, в связи с чем передать власть городскому самоуправлению не представляется возможным. Выборное начало во власти неприемлемо, допустимы лишь выборы на руководящие посты⁸⁹⁵.

В ходе совещания Дутов пытался отстоять самостоятельность войска, и это ему удалось, хотя и пришлось пойти на некоторые уступки представителям Самары. Постановлено было образовать особую коллегию при Подвицком в составе представителей всех самоуправляющихся единиц и местных депутатов Учредительного собрания. Были освобождены арестованные ранее социалисты, в том числе редактор меньшевистской газеты «Рабочее утро» Я.М. Фридман, приостановлено судебное расследование деятельности губернского уполномоченного Комуча по Оренбургской губернии П.П. Гусева, отменены приказы по войску № 2 и 21, регламентировавшие применение смертной казни. Военно-судебные учреждения Оренбургского военного округа отныне должны были руководствоваться приказом по Оренбургскому казачьему войску, Оренбургской губернии и Тургайской области № 31.

Даже без этих уступок режим, установленный Дутовым на Южном Урале, был относительно мягким и терпимым к различным политическим течениям, вплоть до меньшевистского. Очевидно, Дутов для укрепления своего положения стремился заручиться поддержкой как можно более широкого спектра политических сил. Председателем Оренбургской городской думы с начала июля 1917 г. и позднее при Дутове был правый эсер В.Ф. Барановский (до этого в июне – начале июля 1917 г. он являлся товарищем комиссара Временного правительства по Оренбургской губернии) – присяжный поверенный, попавший в годы первой русской революции в тюрьму за призывы к вооруженному восстанию⁸⁹⁶. После того как белым пришлось в январе 1918 г. оставить Оренбург, городская дума не функционировала, но уже в начале июля была воссоздана с прежним руководством. Более того, в августе 1918 г. в связи с массовой неявкой на выборы офицеров, казаков и интеллигенции, а также с повышенной избирательной активностью рабочих победу на выборах в Оренбургскую городскую думу одержали меньшевики (кроме того, 12 мест из 101 получили кадеты), и новым городским головой с октября также стал меньшевик Ф.А. Семенов (Булкин). Впрочем, несмотря на принадлежность к партии меньшевиков, он поддерживал Дутова⁸⁹⁷. Говоря о своем политическом курсе, Дутов в одном из выступлений заявил: «Нас называют реакционерами. Я не знаю, кто мы: революционеры или контрреволюционеры, куда мы идем – влево или вправо. Одно знаю, что мы идем честным путем к спасению Родины»⁸⁹⁸.

В записке «Первоочередная задача власти», с которой был знаком Дутов, неизвестный автор писал о кризисе власти: «Действительно, если власть исключительно Войсковому Правительству – это значит «военная диктатура» с ее быстрыми, единоличными, почти никогда не поправимыми в случае ошибок решениями; если Комитету Уполномоченных – это, за отсутствием реальной силы… всегда слова… Где же выход между этими крайностями, этой своего рода Сциллою и Харибдою? Он напрашивается… должна быть найдена середина…»⁸⁹⁹ Однако Дутов не считал выходом из ситуации создание предложенного анонимным автором коллективного органа.

В докладе «Условия политического момента» его автор есаул В.Н. Литвинов сообщал Дутову: «Оренбургское правительство [ – ] одно из наиболее слабых из числа правительств, освободившихся от власти большевиков, так как территория Оренбургского Края еще не освобождена от большевиков, на территории нет заводов, изготовляющих оружие и огнестрельные припасы, несомненно, одно Оренбургское казачество с большевиками бороться не может, слабо оно для этого и духом, и единением и МОЖЕТ ПРОДЕРЖАТЬСЯ ТОЛЬКО ПРИ ПОМОЩИ СОСЕДНИХ ОСВОБОДИВШИХСЯ ПРАВИТЕЛЬСТВ, в особенности тех, которые заручились помощью чехословаков. Вышеизложенные условия политической обстановки требуют от Оренбургской власти в настоящий момент особо осторожного и мудрого поведения. Нужно поставить первым условием политики – СОХРАНЕНИЕ ДОБРЫХ СОЮЗНЫХ ОТНОШЕНИЙ С СОСЕДНИМИ ПРАВИТЕЛЬСТВАМИ И СОВМЕСТНУЮ БОРЬБУ С БОЛЬШЕВИЗМОМ. Разрешение вопросов спорных необходимо откладывать ДО РАЗРЕШЕНИЯ ИХ НАДЛЕЖАЩИМ ОБРАЗОМ В УЧРЕДИТЕЛЬНОМ СОБРАНИИ. Неотложные дела должны быть решены путем взаимных уступок, причем по возможности В ВИДЕ ВРЕМЕННОЙ МЕРЫ до решения их УЧРЕДИТЕЛЬНЫМ СОБРАНИЕМ. Необходимо продержаться в настоящем положении месяца два, а там политическая обстановка определится и реальная политика выступит на свою дорогу»⁹⁰⁰.

Не исключено, что Дутов в своих дальнейших действиях руководствовался именно этими рекомендациями, пойдя на примирение с Комучем, от которого во многих вопросах оставался зависимым.

В начале августа Дутов направил А.Н. Гришину-Алмазову пять шифрованных телеграмм о военном и политическом положении. «Вполне уверен, – писал он 18 августа, – что эти телеграммы дальше Уфы не попали (подчеркнуто, вероятно, самим А.Н. Гришиным-Алмазовым. – А. Г.), вообще, вся моя корреспонденция подвергается или цензуре или же утаивается»⁹⁰¹. Видимо, именно из-за совершенно возмутительного перехвата телеграмм представителями Комуча, пытавшимися осуществлять тотальный контроль над Дутовым, не состоялась его встреча в Челябинске 6 августа 1918 г. с Гришиным-Алмазовым, причем последний на встречу приехал, а Дутов не имел о ней никаких сведений, а кроме того, получил заверения Самары, что челябинское совещание не состоится.

«Количество моих врагов опять увеличивается, – отмечал далее оренбургский атаман, – и очень трудно работать в настоящий момент. После Омска я был вызван в Самару, и мне были там в Комитете предъявлены запросы: на каком основании я без разрешения Комитета ездил в Сибирь и кто меня уполномочивал вести там переговоры. На это я дал настолько исчерпывающие и вполне отвечающие достоинству Войскового Атамана ответы (так в документе. – А. Г.). Затем мне было задано несколько других мелких вопросов, каковые я просто оставил без ответа. Вообще Комитет был явно враждебно ко мне настроен (подчеркнуто, вероятно, самим А.Н. Гришиным-Алмазовым. – А. Г.), тем не менее, порвать окончательно с Самарой не представлялось возможным, во-первых, потому, что Войсковое Правительство было против этого, а во-вторых, развитие боевых операций на фронте требовало самого срочного пополнения снарядами и патронами, а их можно было получить только в Самаре. Оторванность от Вас и неимение железнодорожного пути к Вам заставляет Войсковое Правительство так или иначе вести соглашательскую политику с Самарским Комитетом. На этом же заседании мною было заявлено, что в своих действиях, как Войскового Атамана Оренбургского Войска, я даю отчет только Кругу и Комитет для меня безразличен. В то же время я высказал удивление, что за мною Комитет командировал в Омск Члена своего Брушвита, каковой, очевидно, предназначался наблюдать за мною. Комитет это предположение отвергнул и сказал, что поездка Брушвита совершенно самостоятельна и никакой связи с моим пребыванием в Омске не имеет… Казачьи массы, которые я знаю, определенно идут за мной. В Оренбурге все сознательные граждане согласны с моей политикой и, конечно, ориентируются на Сибирь. Только рабочий класс и к ним примыкающие ведут кампанию против меня, но это неизбежно, ибо этому классу никакая власть не будет приятна…»⁹⁰²

18 августа к Дутову прибыл с особой миссией полковник Сибирской армии М.И. Замятин. Перед Замятиным стояло несколько задач: во-первых, склонить Дутова и оренбургское Войсковое правительство отказаться от поддержки Комуча по вопросу о созыве Государственного совещания в Самаре; во-вторых, выяснить политическую ориентацию оренбургского правительства и, в-третьих, выяснить, как настроено оренбургское правительство по отношению к Временному Сибирскому правительству. Миссия оказалась довольно несложной – в Оренбурге уже давно были недовольны деятельностью самарского правительства и не преминули всячески обласкать посланца Сибири, который к тому же, судя по всему, был оренбургским казаком – то есть своим. Оренбургское правительство единогласно высказалось за созыв Государственного совещания в Челябинске, заявило о полной поддержке Временного Сибирского правительства, отношение к Комучу было ироническим. Отчет полковника Замятина от 22 августа 1918 г. проливает свет на историю конфликта Дутова с Комучем.

Замятин писал: «При встрече в Самаре с членами Оренб[ургского] Правительства я узнаю, что между комитетом Учредительного] собр[ания] и Атаманом] Дутовым крупное недоразумение, с которым ознакомился отчасти… В г. Оренбурге в открытом заседании войскового Прави[тельст]ва я подробно информировал деятельность Вр[еменного] Сиб[ирского] Пр[авительст]ва, и мой доклад повлиял на всех членов самым благоприятным образом. Считаю, что симпатии у Оренбургского Правительства к Врем[енному] Сиб[ирскому] Правительству завоеваны вполне. Здесь же я был ознакомлен с причинами недоразумения между Комитетом Учредительного Собрания и Атаманом Дутовым.

Член Учр[едительного] Собрания Брушвит обвинил Атамана в том, что Дутов в беседе с членами Сибирс[кого] Вр[еменного] П[равительст]ва отзывался определенно нелестно о членах комитета. (Прилагаю документы.)⁹⁰³ Все же пункты обвинения Атамана членом Брушвитом были источником, полученным им от двух Членов Врем[енного] Сиб[ирского] П[равительст]ва, как заявил Г-н Брушвит. Хотя меня и удивило, что члены Вр[еменного] Сиб[ирского] П[равительст]ва, по заявлению Брушвита, передали ему то, что, по моему глубокому убеждению, должно составлять тайну, но я поборол неприятное чувство и выступил с самым решительным протестом, что Члены Вр[еменного] Сиб[ирского] П[равительст]ва не позволят себе ссорить отдельные группы правительства, – наоборот Вр[еменное] Сиб[ирское] П[равительст]во занято вопросом объединения на одной общей платформе всех Правительств и уже потом без трений создать Центральную Всероссийскую Власть. Здесь я выразил предположение, что Г-н Брушвит получил подобные сведения из других каких-либо источников. Мой пространный доклад не встретил ни малейшего возражения. Атаман Дутов по поводу обвинения его и лишения прав уполномоченного настроен иронически и нисколько не сожалеет, что лишен полномочий от Ком[ите]та Учред[ительного] Собрания. По мнению Атамана и Правительства, с Комитетом необходимо поддерживать связь, ввиду зависимости от Самары в смысле получения оттуда денежных знаков и боевых запасов. Что же касается Совета снабжения, то он себя еще ничем не заявил перед Оренбургом. Положение Оренбурга серьезно со стороны Орска и Актюбинска. Войско в данный момент разъединено на две части. По мнению Правительства и Атамана, объединение возможно только с падением Орска и тогда можно говорить о том, что судьба войска независима от Комитета Учред[ительного] Собрания. В данный момент, находясь с Комитетом в связи, войско, т. е. 1-й округ, находится фактически на положении нейтральном»⁹⁰⁴.

Если верно то, что члены Временного Сибирского правительства выдали И.М. Брушвиту все, что им изложил Дутов, то можно сделать вывод о приоритете для этих лиц их партийной принадлежности над интересами той государственности, которую они же сами представляли. Если эти сведения верны, то с большой долей вероятности можно предположить, что Дутова «сдал» кто-то из эсеров – Б.М. Шатилов, В.М. Крутовский или Г.Б. Патушинский. Между тем заседание Совета министров было секретным, и Брушвит не мог знать содержания бесед, однако уверял, что имеет сведения от двух омских министров. Сам Дутов был склонен считать заявление Брушвита инсинуацией. Однако сведения об этом докладе он получил лишь 18 августа и возбудил дело по этому вопросу. Зависимость от Самары в отношении боеприпасов и продовольствия не позволяла Дутову полностью разорвать отношения с Комучем. Чтобы окончательно разрешить конфликт, Дутов ждал открытия 15 сентября 1918 г. 3-го чрезвычайного Войскового Круга (Круг открылся на три дня позже – 18 сентября).

Видимо, вместе с Замятиным Дутов отправил письмо Гришину-Алмазову, отрывки из которого цитировались выше. В конце письма оренбургский атаман отметил: «Полковник Замятин мне передал, что в Сибирских газетах упоминается мое имя в связи с Комитетом, когда критикуется Сибирское Правительство, и будто бы Комитет, осуждая действия Сибирского Правительства, всегда подчеркивал, – так же смотрит и Атаман Дутов. Подобные приемы мне знакомы еще в правительстве Керенского, и я полагаю, что Вы, Алексей Николаевич, сами разберетесь в газетных статьях и отличите правду от лжи. Мне, вот уже четыре года беспрерывно находящемуся в боях⁹⁰⁵ и многократно видевшему смерть, особенно приходится дорожить своим словом и своим добрым именем. Мы и с Вами всегда поймем друг друга, а общая задача спасти Россию даст нам веру друг в друга. Желаю Вам всего наилучшего, успеха в Вашей деятельности. Глубокоуважающий Вас А. Дутов»⁹⁰⁶.

В ответном письме Гришин-Алмазов писал Дутову: «С глубоким удовлетворением прочел я Ваше письмо, которое должно окончательно рассеять происшедшие недоразумения и устранить их возможность в будущем. Вы указываете на трудности в Вашей работе, на затруднения, чинимые Вам Вашими врагами, но это общая участь тех, которые твердо идут к намеченной ими высокой цели создания Великой России, в то время как другие не хотят и не могут отрешиться от своих мелких личных и партийных интересов и ставят всякие препятствия в деле первых. Вы, я думаю, понимаете, что Ваши враги – это наши общие враги и в то же время враги нашей великой цели спасения России, но эта-то цель, эта задача должна дать нам силы для нашей работы и веру в ее удачное завершение. Касаясь частностей Вашего письма, я считаю своим долгом заверить Вас, что все сообщения г. Брушвита являются вымыслом и те методы, к которым прибегают эти господа, еще раз подчеркивают их слабость и фактическую и моральную. Однако, как Вам самим очевидно, в настоящее время на первом плане стоит вопрос борьбы с большевизмом и германизмом и было бы нежелательным и даже опасным рвать с элементами, которые могут оказаться так или иначе полезными для выполнения этой задачи. Относительно же лишения Комитетом Вас Ваших полномочий, теперь с образованием независимого Правительства Области Войска Оренбургского, такие выпады теряют всякое, не только практическое, но и формальное значение. Я надеюсь, что уфимское совещание, в котором Вы примете участие, сумеет создать единую твердую всероссийскую власть из лиц, сумеющих объединить все патриотически и государственно настроенные элементы, и устранить всех тех, которые и в будущем осмелятся мешать общему делу, – власть, которую Вы и я будем единодушно поддерживать. Что касается офицерства, то я полагаю, что, несмотря на некоторые прискорбные исключения, в общей массе оно могло бы служить реальной поддержкой нашим планам, т. к. оно не раз за пережитое время показывало готовность служить России не за страх, а за совесть, стоя вне партий и классов, проливая свою кровь и жертвуя своей жизнью. Кончая свое письмо, я еще раз хочу выразить уверенность в том, что установившаяся между нами непосредственная связь, общность наших идей и интересов будут не только залогом устранения всяких недоразумений, но и гарантией успеха. Искренно желаю Вам удачи в Ваших предполагаемых военных действиях»⁹⁰⁷. Таким образом, Гришин-Алмазов всецело поддержал Дутова.

Еще 13 августа в Самару из Оренбурга была направлена представительная делегация в составе помощника Дутова Генштаба полковника И.Г. Акулинина, членов Войскового правительства Г.Г. Богданова, В.Г. Рудакова, а также войскового старшины Н.С. Анисимова и делегата Круга объединенных станиц И.В. Никитина. В Самаре делегация посетила французского консула Жано (обрусевший француз, прежде занимавшийся в Самаре спекуляцией⁹⁰⁸), безответственно (как и другие союзнические представители) заверившего казаков в сочувствии и полной поддержке со стороны союзников. Акулинин и Генштаба полковник А.Н. Вагин встречались в Самаре с управляющим военным ведомством Комуча Генштаба полковником Н.А. Галкиным. В ходе встречи войску были выделены ранее испрошенные кредиты.

17 августа в Самаре проходили переговоры Акулинина и председателя Комуча В.К. Вольского, в ходе которых сторонам удалось достичь взаимопонимания. Накануне Комуч в делегацию для переговоров с казаками включил также В.М. Зензинова, И.М. Брушвита, Е.Ф. Роговского, П.Д. Климушкина и И.П. Нестерова. Вольский даже согласился восстановить Дутова в правах главноуполномоченного, однако лишь тогда, когда Дутов реабилитирует себя перед Комучем⁹⁰⁹. Оставалось только гадать, что имели в виду самарские политики, ставя такое, по сути, унизительное для атамана условие?! Дутов заявил протест против подобной постановки вопроса⁹¹⁰. В преддверии Государственного совещания деятели Комуча не стали обострять этот конфликт, вероятно рассчитывая на поддержку со стороны Дутова. На 20 августа в Челябинске было намечено обсуждение вопросов относительно состава Государственного совещания и конструкции центральной власти.

18 августа Акулинин доложил обо всем услышанном в Самаре Кругу объединенных станиц Оренбургского казачьего войска, который выработал наказ участникам Государственного совещания, а 20 августа и специальное постановление в поддержку Дутова в этом конфликте. Казаки в специально подготовленном Наказе заявили:

«Обсудив создавшееся положение с лишением полномочий нашего Войскового Атамана, Генерала Дутова и выслушав заявления делегатов, вернувшихся из Самары, Круг постановил:

§ 1. Делегировать в Комитет Членов Всероссийского Учредительного Собрания в город Самару Председателя Круга И.Г. Маркова и члена Круга Прокопова.

§ 2. Делегатам поручить передать Комитету, что в лишении полномочий Войскового Атамана Круг усматривает недоверие к[о] всему казачеству и несогласие вернуть обратно положения Кругом понимается как нежелание считаться с мнением демократического казачества.

§ 3. Войсковой Атаман Генерал Дутов является нашим народным избранником, и мы все ему верим и многократно это доверие выражали и устно, и в печати.

§ 4. В ныне переживаемое тяжелое время казачество в лице своего Круга особенно дорожит Войсковым Атаманом, сумевшим взять надлежащий курс политики и установившим порядок в Крае.

§ 5. Командированный Комитетом Чрезвычайный Уполномоченный Г-н Подвицкий явно не желает считаться с нами, выборными людьми, т. к. ни разу у нас не был и нас ни о чем не спросил, в то время как имел беседы с партиями, классами и др[угими] лицами.

§ 6. Круг полагает, что в Крае должна быть власть у народного избранника, выбранного тем же краем, родившегося в Крае и знающего все местные условия, прибывшие же со стороны не всегда сумеют разобраться в обстановке.

§ 7. В Оренбурге и его окрестностях власть большевиков свергнута одними казаками, без участия чехословаков и Народной армии и др[угих] организаций, и ныне подступ к гор[оду] Самаре защищается теми же казаками. Казалось бы справедливым относиться к Оренбургскому казачеству с вниманием и не игнорировать его желаний.

§ 8. В докладе Господина Брушвита Круг видит явную недоброжелательность к нашему Атаману и прилагаемое при сем письмо Атамана даст исчерпывающий ответ⁹¹¹.

Комитет Членов Учредительного Собрания не запросил обе стороны и только принял во внимание доклад Брушвита.

§ 9. Круг ожидает от Комитета Членов Учредительного Собрания доверия к войску, исполнения просьб его избранников и заявляет, что лишение полномочия Войскового Атамана может повлечь гибельные последствия, за таковые Круг не отвечает и возлагает их на Комитет Членов Всероссийского Учредительного Собрания»⁹¹².

Как писал управляющий ведомством внутренних дел Комуча, видный деятель эсеровской партии П.Д. Климушкин, «между Комучем и офицерством с самого же начала гражданского движения на Волге создалось взаимное непонимание, приведшее потом к полному расхождению»⁹¹³. Эта фраза вполне может быть отнесена и к взаимоотношениям между Комучем и Дутовым. К тому же видный деятель Комуча В.И. Лебедев с гордостью заявлял: «Мы не белые»⁹¹⁴. Едва ли подобные заявления нравились Дутову.

По итогам поездки войсковых представителей в Самару Дутов 19 августа пишет на имя Комуча письмо (№ 594):

«Вернувшиеся из Самары Члены Войскового Правительства Полковник Акулинин, Войсковой Старшина Рудаков, Войсковой Старшина Анисимов и Член Учредительного Собрания Богданов доложили Правительству протокол совместного совещания представителей Оренбургского Войскового Правительства и делегации Комитета Членов Учредительного Собрания от 17 августа 1918 года и выписку из протокола заседания Комитета Членов Учредительного Собрания от 9 августа того же года, где вполне определенно сделаны заявления Членом Комитета И.М. Брушвитом о действиях моих в Сибири и переговорах с Сибирским Правительством. Ввиду того, что в этом заявлении есть много не соответствующего истине, а также бросающего тень на мою политическую деятельность, я, как Член Всероссийского Учредительного Собрания, считаю долгом заявить Комитету свой протест против подобных выпадов своего коллеги и осветить вопрос всесторонне. Будучи в Челябинске, я получил телеграмму от Комитета с вызовом меня в Самару. Я немедленно выехал и в Самаре в присутствии всех членов Комитета сделал доклад о своей поездке, и на все вопросы, мне предложенные, я ответил. Комитет вполне удовлетворился моими объяснениями, и доклад мой был принят к сведению, и никаких нареканий со стороны Комитета ко мне не было. Я полагал, что Комитет вполне удовлетворен моими разъяснениями и больше к этому вопросу не придется возвращаться. Между тем доклад Брушвита повлиял на Членов Комитета, и Комитет, не спрашивая меня, отнесся явно враждебно ко мне и счел для себя возможным лишить меня своих полномочий. Буду последовательно возражать по докладу Брушвита. Совершенно правильно, что я сделал ряд заявлений Сибирскому Правительству. Сущность этих заявлений сводилась к тому, чтобы второй и третий округа Оренбургского Войска, отошедшие, в силу создавшегося положения, в ведение Сибирского Правительства, были бы возвращены в распоряжение только Войскового Правительства Оренбургского Войска. По этому пункту достигнуто было полное соглашение. В то же время мне было крайне необходимо согласовать действия с Сибирским Казачьим Войском. Почему было отказано в приеме господину Брушвиту, мне неизвестно, да я этим и не интересовался. Меня поразило только одно, что вагон г-на Брушвита поместился параллельно моему вагону и что г-н Брушвит, выехав из Самары один, в Уфе потребовал себе военный конвой, очевидно считая себя в какой-то опасности. Но это к делу не относится. Я чрезвычайно признателен, что г-н Брушвит, во время моего пребывания в Омске, взял на себя обязанности ментора и дал благоприятную оценку моего поведения: «Атаман вел себя довольно скромно». Полагаю, что я вышел уже давно из детского возраста и в баллах за поведение не нуждаюсь. Брушвит заявляет, что в Самаре нет ничего серьезного. Это не соответствует действительности. В Самаре чересчур серьезно, и эта серьезность отражается на течении народной жизни. Да, я говорил, что в Самарском Комитете преобладает С.-ровская программа и что руководители различными отраслями хозяйства являются партийными работниками. Этого личного мнения отнять у меня никто не может. Про войско я не говорил, что оно возглавлено совдепами, а сказал вообще, что в Самаре совдепы будут, и я был прав – в настоящее время в Самаре уже работает Совет рабочих депутатов. Я считал ненормальным, что во главе армии стоит Штаб Народной Армии. Это мнение разделял и полковник Галкин, и доказательством правильности моего взгляда служит преобразование управления Народной Армией в виде Военного Ведомства и создания должностей Командующих фронтами и Начальников Округов. В Сибирском Военном Штабе этого не было, и я, сравнивая оба высших военных учреждения, как строевой офицер и как офицер Генерального Штаба, безусловно, был на стороне Сибирского Штаба. Относительно ходатайства о включении Оренбургского Войска в Сибирскую республику сообщаю, что подобного акта я сделать не мог, ибо не имел на это полномочий, и это дело Войскового Круга. Выше мною указано, что я, наоборот, изъял из Сибирского Правительства 2/3 войска, но никак не вошел в Сибирскую республику. Об Учредительном Собрании, как член его, я не мог говорить того, что сказано в докладе Брушвита. Вопросов о том, зачем я вошел в Комитет, никто из Членов Сибирского Правительства мне не задавал, и поэтому о возвеличении или унижении Самарского Комитета, связанного с моим именем, не могло быть и речи. Манией величия я никогда не страдал и пока нахожусь еще в здравом уме. Смешно слышать от Члена Учредительного Собрания, что авторитет такого высокого Государственного учреждения может зависеть от личностей. Об Учредительном Собрании я говорил то же, что говорил и в Самаре, т. е. благодаря исключению из Учредительного Собрания левых с.-р., большевиков и убитых во время революции состав Учредительного Собрания будет далек от кворума, и что необходимо или дополнить Собрание или произвести новые выборы, а в том виде, в каком оно есть, оно всегда будет давать повод к различного рода нареканиям. Относительно того, соберется ли Учредительное Собрание, или не соберется, я ничего и сейчас положительного сказать не сумею, но что оно должно собраться – это доказывается всеми моими речами и выступлениями, начиная с Мая 1917 года и кончая тем, что я, с оружием в руках, с Октября месяца сражался за созыв Учредительного Собрания. Я своих убеждений не менял и не меняю, каковы бы обстоятельства ни были. Далее, г-н Брушвит заявляет, что мой доклад был встречен неблагоприятно Сибирским Правительством. Я не интересовался, какое впечатление произведет мой доклад. Я лишь выполнил возложенное на меня Войсковым Правительством поручение, но все же таки я заметил чрезвычайно внимательное и серьезное ко мне отношение, и то обстоятельство, что беседа моя должна была быть только с Советом Министров, между тем на мой доклад пожаловали все Управляющие Министерствами, заставляет думать противное. Конфиденциальных бесед с генералом Гришиным-Алмазовым я не вел, а просто с ним установил общий план военных действий в Туркестане. Конечно, этот разговор не мог происходить на улице. С генералом Гришиным беседовал и о мобилизации. Как я вошел в состав Комитета с разрешения Войскового Правительства, так и уйти из него могу только с того же разрешения. Выделять какую-то активную часть казачества в Самару для ликвидации Комитета я не мог, ибо к свержению существующего строя я не причастен и в бунтовщиках никогда не состоял. Второй Оренбургский Казачий полк, находящийся в Самаре, предназначен был как для несения службы охраны Учредительного Собрания, так и для усиления Народной Армии. Полк этот был мобилизован в два дня и послан в Самару без оружия. Полк этот не имел даже правильной организации. Всякому, желающему путем оружия захватить власть, станет ясно, что для захвата власти посылают твердую сорганизованную боевую часть, снабженную всеми техническими средствами борьбы, а не безоружный, экстренно созванный полк. Мнение это совершенно разбивается тем, что я сам же хлопотал о том, чтобы полк вывели из Самары на фронт, дабы не подвергать казаков дурному влиянию большого города. Г-н Брушвит указывает, что все заявления мои, сделанные Сибирскому Правительству, были ему сообщены двумя Министрами этого Правительства. Г-н Брушвит, однако, отказывается назвать фамилии этих Министров. Я полагаю, что когда делается заявление в официальном учреждении с целью подорвать доверие к одному из членов этого учреждения, то является странным сокрытие имен лиц, заявление которых опорочивает⁹¹⁵ кого бы то ни было. В Комитете мне твердо было заявлено, что г-н Брушвит поехал в Омск по делам Комитета и наблюдение за мной и моими словами ему не поручалось. Судя же по запротоколенным (так в документе. – А. Г.) заявлениям Брушвита, выходит, что он являлся негласным агентом Комитета, хотя, быть может, и взявши эту роль добровольно. Все вышеизложенное я счел долгом поставить в известность всем членам Комитета и ожидаю ответа на мое заявление.

(Член Всероссийского Учредительного Собрания, Войсковой Атаман Оренбургского Казачьего Войска и Председатель Войскового Правительства того же войска.)(Генерал-Майор Дутов»⁹¹⁶.)

Дутов ответил жестко, но справедливо, ведь, действительно, миссия Брушвита была похожа на соглядатайство. Конечно, атаман слукавил, что не говорил о несерьезности самарского правительства, но для самооправдания были хороши все средства, в том числе и ложь. Таким образом, в конфликте Самары и Оренбурга была и доля вины атамана, своими действиями спровоцировавшего (едва ли преднамеренно) резкую реакцию Самары.

24 августа 1918 г. в здании биржи состоялась лекция Дутова на тему «Текущий политический момент в связи с Гражданской войной и положение на фронтах в настоящее время». Зал был переполнен. Атаман кратко изложил историю большевистского движения. По его мнению, «когда само население столкнулось с ужасами расстрелов, грабежей и насилий, производимых советскими отрядами, теория «непротивления злу» отпала, и народ сам начал борьбу с большевиками»⁹¹⁷. Дутов считал, что «вся наша разруха – германское дело. И теперь немцы видят и чувствуют, что загубленная было ими наша страна воскресла. Этой живой водой, воскресившей Родину, был патриотизм»⁹¹⁸.

В своей речи атаман осветил ход антибольшевистского движения в общероссийском масштабе. В отношении собственного фронта Дутов был весьма оптимистичен: «Положение на нашем, Оренбургском фронте таково, что совершенно нечего бояться за фронт. Все наши полки достаточно вооружены, имеют достаточное количество пушек, снарядов. Мы имеем достаточно силы и устроили позиции по требованиям военной науки. Армия наших противников разлагается. Комиссары стараются улизнуть. Саморазложение их армии идет колоссальными шагами. И пусть никто не допускает мысли, что противник откуда-нибудь может прорваться в Оренбург. Этого не будет. Всякие же разговоры об этом – сплошная нелепость»⁹¹⁹. В конце лекции Дутов сказал, что «в будущем Россия представляется мне сильным и могучим государством. Не может она превратиться в ничтожество. Имея исторические уроки, страна должна стать на правильный путь»⁹²⁰. Под гром аплодисментов атаман покинул трибуну.

Дутов любил армию, тем более что антибольшевистские вооруженные формирования на Южном Урале в тот период были (и воспринимались современниками) в значительной степени его собственным детищем. Надо сказать, что на подконтрольной Дутову территории летом 1918 г. создавались не только казачьи формирования – велась активная работа по созданию армейских (из иногородних) и национальных (в основном из башкир и киргизов) частей. С июля 1918 г. в Оренбурге было установлено ношение погон, чего не было в Самаре, воспринимавшей это как реакционный жест⁹²¹.

Летом 1918 г. была осуществлена мобилизация башкир 1915–1919 гг. призыва⁹²². Техническое выполнение мобилизации было возложено на башкирское правительство⁹²³. В общей сложности к концу лета 1918 г. сформировано шесть башкирских полков (5 пехотных и 1 кавалерийский), сведенных в две стрелковые дивизии, а в начале сентября формально – в Башкирский корпус под командованием генерал-майора Х.-А.И. Ишбулатова⁹²⁴. На ключевых должностях корпусного, дивизионных, бригадных и полковых командиров находились почти исключительно башкирские офицеры, штабные и строевые должности занимали, как правило, русские офицеры. Впрочем, сам корпус существовал лишь на бумаге.

За контроль над башкирскими формированиями на востоке России развернулась негласная борьба. Формально башкиры подчинялись Народной армии Комуча, однако подчинить их себе стремилось еще и Временное Сибирское правительство (по всей видимости, это была инициатива управляющего Военным министерством Временного Сибирского правительства генерал-майора А.Н. Гришина-Алмазова)⁹²⁵. Последнее летом 1918 г. отказало башкирам в финансовой поддержке, тем самым вынудив их распустить часть добровольцев по домам⁹²⁶. Дутов, судя по всему, также претендовал на управление башкирскими войсками, хотя бы в рамках Оренбургского военного округа, на территории которого в основном формировались и дислоцировались эти части. Не случайно он инспектировал эти формирования, стремился создать видимость активного участия в башкирском военном строительстве. 10 августа в Оренбург из Челябинска переехал Башкирский военный совет⁹²⁷, оттуда же в Оренбург были передислоцированы 1-й и 5-й Башкирские пехотные полки. 11 августа Дутов посетил батальон 1-го Башкирского полка, расположенный в лагере 2-го Оренбургского кадетского корпуса на Маячной горе⁹²⁸. При этом сами башкирские лидеры стремились к полной самостоятельности в отношении собственных вооруженных формирований⁹²⁹, причем в результате их активности создавалась значительная путаница в деле мобилизации у правительств, власть которых распространялась на заселенную башкирами территорию⁹³⁰. На практике башкирские войска подчинялись всем трем правительствам (самарскому, омскому и оренбургскому), а также и своему собственному руководству, что не могло не вызывать противоречий. Осенью 1918 г. были случаи неподчинения в 1-м и 2-м Башкирских стрелковых полках даже собственному башкирскому командованию, причем после беспорядков в 1-м полку во дворе Караван-сарая в Оренбурге зачинщики были расстреляны⁹³¹.

В середине октября 1918 г., вскоре после образования Временного Всероссийского правительства, башкирские части были подчинены в военном отношении Дутову, а дальнейшая мобилизация башкир и формирование 2-й Башкирской стрелковой дивизии в связи с финансовыми затруднениями прекращены⁹³². По заявлению Валидова, Дутов «великодушно объявил, что «он выхлопотал Башкирскую дивизию, но с полным подчинением ему»⁹³³. Башкирская стрелковая дивизия получила 9-й номер (37, 38, 39, 40-й Башкирские стрелковые полки, 4-я Башкирская батарея) и вошла наряду с другими неказачьими соединениями в состав Оренбургского армейского корпуса⁹³⁴. Общая численность дивизии на 28 декабря 1918 г. составляла 2278 штыков и сабель, 47 пулеметов, 2 трехдюймовых орудия⁹³⁵. Впрочем, в январе 1919 г. башкиры, очевидно, в пику белому командованию приступили к восстановлению Башкирского корпуса⁹³⁶ и, по всей видимости, восстановили прежнюю нумерацию, поскольку в документах встречается и та и другая⁹³⁷.

Башкирские части принимали активное участие в операциях на Южном Урале, в частности во взятии Орска. Практически полное отсутствие у казаков пехоты обусловливало особую ценность башкирских частей, которые являлись в основном пехотными.

Один из современников, Н. Стариков, описал то впечатление, которое произвели на него башкиры во время пребывания в Оренбурге во второй половине октября 1918 г.:

«…Много говорят о стойкости и дисциплинированности казацких частей, хотя и здесь больше подразумевают те будущие казацкие полки, куда войдут старики. Мое впечатление от казаков, которых я видел на улицах города, маршировавших взводами и ротами, таково, что они не радуют глаз военного человека – нет, так сказать, вида, выправки, стройности… Совершенно другое впечатление от башкирских частей. Хорошо одетые, молодцеватые – они всегда обращают на себя внимание, когда проходят частями по городу со своим оркестром, со своими национальными значками на фуражках и погонах. Видел башкирскую кавалерию, которой можно было любоваться… я узнал о трениях между башкирами и Дутовым. Башкиры заявили Дутову о своем определенном желании объединить все башкирские войсковые части в башкирский корпус. Отрицательный ответ Дутова вызвал сильное недовольство в рядах башкир. Я не знаю, чем башкиры угрожали, если Дутов не уважит их ходатайства, но знаю, что они угрожали: я понял, что они дали понять, что не будут так ретиво сражаться, как это было до сих пор. Точно знаю, что башкиры сильно раздражены дутовским освещением боев на Орском фронте – Орск был занят почти исключительно башкирами («казаки чай пили в это время», как говорят башкиры), а между тем честь взятия Орска Дутовым была приписана прежде всего «доблестным» казакам…»⁹³⁸

Свидетельство Старикова весьма интересно, однако нельзя не отметить, что в рассматриваемый период башкирский корпус существовал лишь формально.

Что касается взятия Орска, то, забегая вперед, отмечу, что казаки также принимали активное участие во взятии этого города. Как впоследствии писал помощник Дутова Генерального штаба генерал-майор И.Г. Акулинин, «башкиры показали себя хорошими солдатами, сохранившими – несмотря на революцию – старую дисциплину и уважение к старшим и к начальникам; но в политическом отношении это были люди совершенно темные; поэтому их главари могли ими пользоваться в каких угодно целях и увлечь в любую сторону, объяснив предварительно, что того или иного исполнения требует от них долг службы»⁹³⁹. К сожалению, впоследствии так и случилось. В 1919 г. переход башкир на сторону красных повлек за собой резкое ухудшение положения на левом фланге белого Восточного фронта. Есть и противоположное свидетельство. Один из пехотных офицеров отмечал, что обучить башкирские пополнения военному строю не было никакой возможности. Башкиры плохо понимали по-русски, а отряды находились в постоянном движении, вследствие чего башкиры не освоили даже рассыпной строй⁹⁴⁰. Думаю, в этом свидетельстве есть некоторая доля правды.

Однако даже башкирские части не покрывали потребность Дутова в пехоте, в связи с чем из неказачьего населения подконтрольного Дутову Оренбургского уезда были сформированы 5-я Оренбургская стрелковая дивизия в составе 18, 19, 20 и 21-го Оренбургских стрелковых полков, Оренбургского стрелкового добровольческого полка имени атамана Дутова (включен в состав дивизии с 24 сентября 1918 г.), а также 5-я стрелковая артиллерийская бригада в составе двух артиллерийских дивизионов (тяжелого и легкого, всего шесть батарей). 5-й Оренбургской стрелковой дивизии были приданы Оренбургский офицерский батальон, Оренбургская добровольческая дружина, кадровые саперная, железнодорожная и обозная роты⁹⁴¹. Формирование дивизии было завершено, по всей видимости, в сентябре 1918 г., когда была объявлена мобилизация призывников 1898–1899 гг. рождения в Оренбурге и Оренбургском уезде (25 сентября). Численность дивизии была довольно внушительной и составляла к 1 октября 1918 г. 370 офицеров, 4980 нижних чинов при 120 пулеметах и 20 орудиях⁹⁴².

Дутов содействовал и формированию киргизских частей. Всего было сформировано два киргизских конных полка. 1-й полк существовал с лета 1918 г. и находился в Кустанайском уезде в распоряжении командира Уральского Отдельного корпуса (вне подчинения Дутову), 2-й полк был сформирован в районе Орска в ноябре 1918 г. в составе 4 сотен (около 400 джигитов-добровольцев) и находился в распоряжении Тургайского совета Алаш-Орды⁹⁴³. Формированием 2-го полка занимался генерал-майор З.Ш. Дашкин.

Несмотря на успешный ход мобилизации на Южном Урале летом 1918 г., уклонение от призыва все же имело место, а качество призванных и дисциплина во вновь формируемых частях оставляли желать лучшего. Молодые казаки непочтительно относились к мобилизованным старикам, являвшимся опорой Дутова⁹⁴⁴. Уже в июле 1918 г. имели место беспорядки и неисполнение приказов в частях Илецкого фронта, а командир 14-го полка сотник Велизаров заявил следственной комиссии, что «они-де зачинщиков не выдадут и расстрелов не боятся»⁹⁴⁵.

Поведение мобилизованных казаков вызвало серьезную озабоченность бюро Круга объединенных станиц 1-го военного округа, обсуждавшего этот вопрос на экстренном вечернем заседании 14 августа 1918 г. В постановлении бюро говорилось: «Казаки, находящиеся в г. Оренбурге, совершенно утеряли вид воинского чина, а именно по улицам города ходят в неряшливом виде, а по вечерам делают бесчинства над женским полом, хватая последних на улице, и с бранной руганью тащат их в казармы, такие поступки недопустимы в среде воинских чинов, наипаче казакам (так в документе. – А. Г.). Поступки эти позорят имя казака, и они развивались только в среде большевистских банд, которых за насилие осудил весь народ, восстав против насильников как один человек, на нас, казаков, восставших против извергов[-]большевиков, смотрит весь народ и думает, что казаки, стоя на страже законности и порядка, будут показывать пример для других народностей, но на деле далеко не так, на казаков начинают смотреть плохо, и казаки своими действиями сами отталкивают от себя тех лиц, которые с жаром ожидали прибытия казаков в гор[од] Оренбург. Ввиду таких крайне нежелательных проступков, чинимых казаками, навлекают на казачество отрицательное действие и в дальнейшем могут повлечь за собой печальное последствие во вред казачества и в пользу большевикам. Вам, казаки, самим хорошо видно было, как враги ваши, большевики, за нетактичные действия прокляты всем народом и изгнаны из своей среды, как вредный элемент, Вам, казаки, этого делать не должно, а следует стяжать любовь и славу народа, а не проклятие. Бюро Круга объединенных станиц предупреждает всех казаков и командный состав, находящихся как в гор[оде] Оренбурге, так и на фронтах, иметь бодрый и веселый вид, а в частностях соблюдать надлежащий порядок, чистоту и опрятность. Всем лицам гражданского населения как на улицах, в частных домах, а также и в казарменном помещении оказывать должное уважение и вежливость. За все чинимые беззакония виновные будут привлекаться к ответственности по закону военного времени. Командному составу вменяется в обязанность строго следить за порядком, чистотою и опрятностью казака и отнюдь не допускать самовольных отлучек со двора»⁹⁴⁶.

В свете этого неслучайным выглядит один из приказов Дутова, изданный в августе 1918 г.: «По городу – мною замечены – кучками ходят казаки без поясов и даже фуражек, эти служилые казаки не имеют никакого воинского вида: грызут семечки, толкают проходящих, ругаются. Подобное явление характеризует полный упадок дисциплины и отсутствие внутреннего порядка в сотнях, полках и батареях. Обращаю внимание всех Начальствующих лиц на недопустимость подобного бесцельного шатания по улице и совершенно запрещаю появление казаков на улицах без увольнительных билетов»⁹⁴⁷. Дутов считал, что «армия без дисциплины – сброд и что она должна быть вне политики. Армия не должна принимать участия в выборах, митинговать по поводу тех или иных вопросов, как это было во времена Керенского. Эти начала надо считать безусловно здоровыми и надо надеяться, что они будут проведены в жизнь»⁹⁴⁸.

Тем не менее разболтанность нижних чинов устранить так и не удалось. Более того, она коснулась и офицерского состава. В другом августовском приказе Дутов запрещал «ношение военнослужащими смешанной одежды (военной и статской), а особенно «маскарадного» характера. Наблюдаются прискорбные случаи недостаточно корректного поведения гг. офицеров в общественных местах. Считаю эти явления недопустимыми. Офицер всегда и везде должен являть собою пример безукоризненного рыцарского отношения как между собою в своей среде, так и ко всем гражданам и при всех обстоятельствах. Офицеров, которые будут уличены в некорректном поведении, – предавать суду чести, замеченных в нетрезвом виде на улицах и в общественных местах – представлять к разжалованию в рядовые; участвующих в каких-либо крупных ссорах – предавать военно-полевому суду»⁹⁴⁹.

Ярким проявлением неблагонадежности части казаков стал уход с фронта 4-го Оренбургского казачьего полка, покинувшего свои позиции в районе станции Яйсан Ташкентской железной дороги в августе 1918 г. На заседании Круга объединенных станиц 1-го округа было постановлено «запросить казаков 4-го полка, желают ли они защищать сами себя или хотят, чтобы их защищали кто-то другие (так в документе. – А. Г.), если да – то немедленно распустить их по домам с документами, в которых указать, что они изменщики родины и казачества»⁹⁵⁰. Расследование показало, что казаки устали, некоторые не имели обуви и белья⁹⁵¹.

Неблагонадежность проявляли и казаки Краснохолмского полка, находившегося на Ташкентском фронте. Они хотели разойтись по станицам для полевых работ⁹⁵².

По агентурным данным Дутову было известно, что «настроение среди молодых казаков, призываемых на службу, вполне удовлетворительное, никакого разногласия и недовольства установленным ныне порядком нет. В особенности хорошо настроена молодежь из станиц, пострадавших от поджогов большевиков, и представляет из себя вполне надежную силу. Настроение казаков-фронтовиков продолжает быть ненадежным, в особенности это проявляется в станице Сакмарской, где среди фронтовиков имеется много сторонников большевизма. Молодые же казаки недовольны лишь одним, что они не получают никакого содержания. Вот буквальные слова казаков, призванных на службу, вынесенные из разговора с ними: «В народной армии выдают жалованье по 45 р. в месяц каждому, при готовом довольствии и содержании, у каждого казака есть много расходов, а возмещать их не из чего, приходится просить у стариков отцов, а многие из последних ничего дать не в состоянии, выдача жалованья должна быть всем казакам, а не только офицерам и чиновникам»… Среди стариков-казаков настроение безусловно хорошее, они всецело на стороне нового порядка правления и ненавидят большевиков. Одно их огорчает – непомерная дороговизна всех покупаемых ими продуктов в городе – чай, сахар, кишмиш, мануфактура, железо и пр.»⁹⁵³.

В конце лета для скорейшей ликвидации партизанщины в вооруженных формированиях оренбургского казачества Дутов предпринимает удачную попытку унификации существующих казачьих частей, что говорит о его вероятном стремлении в перспективе создать собственную казачью армию, на которую можно было бы всецело положиться. Указом Войскового правительства № 115 от 31 августа 1918 г. были переименованы: 1-й Линейный полк – в 7-й Оренбургский казачий конный полк, 2-й Линейный полк – в 8-й Оренбургский казачий конный полк, Степной полк – в 9-й Оренбургский казачий конный полк, Полтавский полк – в 10-й Оренбургский казачий конный полк, 6-й Окружной казачий полк (3-го военного округа) – в 11-й Оренбургский казачий конный полк, 4-й Исетско-Ставропольский полк – в 12-й Оренбургский казачий конный полк, 3-й Левобережный полк – в 13-й Оренбургский казачий конный полк, Восточный полк – в 14-й Оренбургский казачий конный полк, Кваркенский полк – в 15-й Оренбургский казачий конный полк, Петропавловский полк – в 16-й Оренбургский казачий конный полк, 3-й Уфимско-Самарский полк – в 17-й Оренбургский казачий конный полк, два Кундравинских и Чебаркульский полки – в 18-й Оренбургский казачий конный полк, 2-й Оренбургский казачий полк – в 19-й Оренбургский казачий конный полк, Сакмарский полк – в 20-й Оренбургский казачий конный полк, 5-й Окружной казачий полк (из казаков старших возрастов 2-го военного округа) – в 21-й Оренбургский казачий конный полк, Уйский полк – в 22-й Оренбургский казачий конный полк, 4-й Левобережный – в 23-й Оренбургский казачий конный полк, 1-я Оренбургская казачья батарея – в 10-ю Оренбургскую казачью батарею, 2-я Оренбургская казачья батарея – в 8-ю Оренбургскую казачью батарею, 3-я Оренбургская казачья батарея – в 9-ю Оренбургскую казачью батарею⁹⁵⁴. Спустя примерно полтора месяца после этой реорганизации была создана Юго-Западная армия, основу которой составили оренбургские казачьи части. Дутов позднее отметил, что «все работники, на долю которых выпала, так сказать, черная работа по организации первых ячеек армии, были горячие головы, люди молодые, а потому делали немало ошибок. Я прошу граждан помнить, что не ошибается тот, кто ничего не делает»⁹⁵⁵. При этом реорганизация армии объективно усиливала позиции Дутова в его негласном противоборстве с лидерами оренбургских повстанцев, о котором пойдет речь ниже.

В общей сложности на фронтах Оренбургского войска к 23 августа 1918 г. имелось 3 батальона пехоты, 2 дружины, 11 казачьих полков, 2 отдельных казачьих дивизиона, 5 партизанских отрядов, 2 отдельных сотни, отдельный отряд и эскадрон кавалерии. Всего 327 офицеров, 9500 шашек, 2200 штыков, 39 пулеметов Максима, 8—Кольта, 2—Гочкиса, 3 батареи, 13 3-дюймовых орудий, 2 3,5-дюймовых поршневых орудия образца 1895 г., одна 48-линейная гаубица и бронированный поезд, имевший на вооружении 1 орудие и 2 пулемета⁹⁵⁶.

4 сентября 1918 г. был издан приказ по Оренбургскому казачьему войску, Оренбургской губернии и Тургайской области за № 42 о том, что в связи с мобилизацией в Челябинском, Троицком, Верхнеуральском и части Орского уезда новобранцев 1919–1920 гг. призыва на территории Оренбургского уезда объявляется мобилизация родившихся в 1898–1899 гг.⁹⁵⁷ В десятидневный срок, но не позднее 26 августа население Оренбурга должно было сдать оружие⁹⁵⁸.

Дутову и Комитету членов Учредительного собрания из всей Оренбургской губернии реально подчинялась лишь территория Оренбургского и части Орского уездов – т. е. только 1-й военный округ, остальная же (и большая) часть территории войска находилась под контролем Временного Сибирского правительства (возможно, этим и объясняется более благожелательное отношение Дутова к омскому правительству).

В конце августа 1918 г. Дутов переехал из Центральной гостиницы, где работал ранее, в Атаманский дом на Водяной улице⁹⁵⁹. Сохранилось расписание ежедневной работы атамана. Его рабочий день начинался в 8 утра с получасового доклада адъютанта по оперативной части, затем решались дела конвоя, гаража, комендатуры штаба округа, в 9 часов начинался получасовой доклад юрисконсульта Войскового правительства, с 9.30 до 10.15 Дутов совершал объезд города с посещением воинских частей и госпиталей, далее следовал пятнадцатиминутный доклад начальника милиции. С половины одиннадцатого до двенадцати часов оренбургский атаман принимал посетителей. С 10 до 15 часов имели право внеочередного доклада секретарь и управляющий делами Комуча. После этого до 15.00 следовали доклады начальника контрразведки, коменданта города, начальника гарнизона, инспектора артиллерии округа, начальника штаба, генерал-квартирмейстера, инспектора инженеров округа (по средам), начальника военно-учебных заведений (по понедельникам), военно-санитарного инспектора (по четвергам), начальника военно-дорожного управления (по вторникам), начальника военно-топографического отделения (по пятницам), дежурного генерала (по субботам) и доклад окружного интенданта. Затем до 17.00 был перерыв, а с 17 до 18 часов проходил доклад по управлению главноуполномоченного по продовольствию, с 18 до 21 часа – заседание Войскового правительства. После заседания в течение получаса Дутов разбирался с делами прессы, завершал же рабочий день Дутова получасовой доклад фронтового врача. Оперативные доклады делались вне очереди в любое время дня и ночи⁹⁶⁰.

Таким образом, Дутов работал не менее 12 часов в сутки практически без перерыва. Кроме того, он был совершенно доступен для простых людей – любой человек мог прийти к атаману со своими вопросами или проблемами. Единственное, что для этого требовалось, – получить пропуск у коменданта штаба Оренбургского военного округа полковника Н.И. Душинкевича⁹⁶¹. Несмотря на это, автор ряда недоброжелательных характеристик, С.А. Щепихин, отмечал, что «к этому времени относится и переход Дутова к сибаритизму (так в документе. – А. Г.): вагон-салон (бывший Столыпина), отдельный поезд, охрана, конвой, повар и метрессы. Так это завелось с Самары и сопровождало Дутова до смерти…»⁹⁶². Впоследствии сам Дутов вспоминал: «Лично я занимал в Оренбурге несколько ответственных должностей, совмещая в себе военную и гражданскую власть. У меня было полдня военного и полдня гражданского, приходилось работать с 7 час[ов] утра до 2 час[ов] ночи. Личным примером я доказывал, что иногда существует 8, 14, 18-часовой рабочий день. Работая так, я просил граждан убедиться, что я не только говорю, но и делаю дело»⁹⁶³. Работая с бумагами, Дутов любил писать резолюции синим карандашом, цвет которого совпадал с приборным цветом Оренбургского войска, пометки красным встречаются лишь изредка.

По возвращении из Тургая положение Дутова, несмотря на его популярность у населения⁹⁶⁴, не только на политической сцене Белого востока России, но даже и в самом Оренбургском казачьем войске было очень непрочным, в казачьем руководстве появились его политические противники, стала формироваться оппозиция, наиболее ярко проявившая себя во второй половине 1918 г. По мнению одного из современников, для Дутова участники Тургайского похода были своими людьми⁹⁶⁵, с которыми были связаны месяцы совместной борьбы. В дальнейшем именно «тургайцы» (они же партизаны), представлявшие собой и до похода элиту офицерского корпуса Оренбургского войска, встали во главе антибольшевистского движения оренбургского казачества.

Дутову повезло – руководителями казаков-повстанцев были в большинстве своем безвестные обер-офицеры, которые не могли соперничать с заслуженными штаб-офицерами с академическим образованием, ушедшими с ним в Тургай. Не в пользу повстанческих лидеров было и то, что они сильно тяготели к партизанским методам борьбы. Все эти факторы предопределили слабость и заведомую обреченность оппозиции в борьбе за власть в войске. По сути, фигура Дутова как вождя оренбуржцев была к лету 1918 г. практически безальтернативной, однако в отсутствие атамана в рядах повстанцев успела сложиться своя элита, не желавшая терять власть с возвращением «отсидевшегося» в Тургае Дутова. Самим ходом событий весны – лета 1918 г., на мой взгляд, были заложены предпосылки внутреннего раскола в антибольшевистском движении оренбургского казачества.

Отношения между повстанцами и партизанами складывались непросто с самого начала. Уже в июле 1918 г. вождь казаков-повстанцев 1-го округа генерал-майор Д.М. Красноярцев призвал войсковую администрацию предоставлять служебные места в первую очередь лицам, принимавшим активное участие в борьбе с большевиками⁹⁶⁶. К слову сказать, Красноярцев в дальнейшем, возможно не без «помощи» Дутова, сколько-нибудь значительной роли в антибольшевистском движении оренбургского казачества не сыграл.

Дутов писал в августе 1918 г. генералу Гришину-Алмазову: «До Вас доходят слухи, что офицерство мною недовольно; я говорю про казачье. Это, пожалуй, отчасти справедливо, ибо я признаю принцип старшинства только в исключительных случаях, командные же должности предназначаю исключительно зарекомендовавшим себя офицерам, как в бою, так и в политике. Все офицеры, спасавшие свои жизни ценой предательства войска, конечно, у меня мест не получат. Вот причина недовольства преимущественно старших офицеров»⁹⁶⁷.

Так, в сентябре 1918 г. в ходе работы 3-го чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского казачьего войска имели место противоречия между одним из лидеров повстанцев, атаманом 1-го военного округа полковником К.Л. Каргиным, избранным в период нахождения Дутова в Тургайском походе временно исполняющим должность Войскового атамана, и депутатами Круга – сторонниками Дутова, Каргин даже демонстративно покинул зал заседаний⁹⁶⁸. Впоследствии он активно участвовал в подготовке заговора против Дутова⁹⁶⁹.

Одним из наиболее ярких проявлений оппозиционности повстанческих лидеров Дутову была деятельность есаула Ф.А. Богданова, своими исканиями чем-то напоминающего шолоховского Григория Мелехова. Филипп Архипович Богданов родился в 1882 г., происходил из оренбургских казаков, окончил Оренбургское казачье юнкерское училище, принимал участие в Первой мировой войне. В 1918 г. был главным организатором Левобережного фронта повстанцев, командовал Благословенским отрядом и 4-м Левобережным казачьим полком, «подвергался смертной казни от большевистских банд»⁹⁷⁰, участвовал в атаках на поезда красных и первым вошел 2 июля (19 июня) 1918 г. в 7 часов 40 минут утра в Оренбург⁹⁷¹. Произведен в есаулы 13 июля 1918 г. Богданов был храбрым человеком с большим самомнением и не побоялся открыто выступить против войсковой администрации и старших по званию. Уже 17 июля в органе оренбургской организации РСДРП (меньшевиков) газете «Рабочее утро» он и два его сослуживца, сотник Крыльцов и подхорунжий Скрыпников, написали: «Нас не знают, нас не оценили, нас забыли, но напрасно: потомки оценят нашу работу, о нашем страдании и скитании знают многие наши боевые соратники. Мы взяли город, а управлять городом явилось очень много охотников, которые недавно маскировались «товарищами», а теперь нахально заявляют: «Мы страдали, и мы пахали». Где же совесть и где же честь. Получившие овации при торжественной встрече не набрались мужества указать фамилии истинных героев, а фигурируют фамилии, которые абсолютно не участвовали во взятии города Оренбурга и не принимали никакого участия в свержении советской власти. Долой подполковников, им не место среди обновленного казачества»⁹⁷².

Заметка и особенно последнее заявление ее авторов произвели странное впечатление, как будто Богданов выступил против каких-то конкретных «подполковников», однако вскоре последовало разъяснение, что редакцией была допущена опечатка и имелось в виду «подпольников»⁹⁷³. Не исключено, что Богданов был специально поставлен в щекотливое положение редакцией газеты.

Однако этим заявлением Богданов не ограничился. В открытом письме войсковому старшине Рязанову, опубликованном в той же газете, он утверждал: «В такой душной атмосфере, как в Оренбурге, жить и управлять городом я пока не согласен… Я – воин, но за политикою зорко слежу, когда есть возможность, и всегда правильно оценивал создавшуюся политическую обстановку. В том и беда, что я не вижу в наших володеях⁹⁷⁴ сильных политиков… Вы пишете, что мы дрались под лозунгом: «Вся власть Учредительному Собранию и за восстановление Войскового Правительства». Я Вам скажу от чистого казачьего сердца: «За Учредительное Собрание», это верно, но за восстановление старого Войскового Правительства, да еще скажите – за Атамана Дутова, – нет, за это бороться я казаков не призывал. Да я и не знал даже, что еще где-то существует Войсковое Правительство. 29 апреля 1918 года по взятии стан[ции] Донгуз я лично послал делегата разыскивать Атамана Дутова с просьбою о помощи, но помощь эта пришла 20 июня в станицу Ильинскую⁹⁷⁵, когда я с полком уже был в Оренбурге; так помощи в нужный момент и не дождался, а она была бы очень нужна»⁹⁷⁶. Богданов полагал, что большевики окончательно разбиты и борьба с ними близка к завершению. Он отмечал далее: «Вы пишете, что начался спор за места за столом победителей? Нет! Это неправда. Никакого места я занимать не собирался. Мне – воину, повторяю, было бы душно в городской атмосфере. Здесь же, в благодатной стране Башкирии, мне много простору и много свободы. Что касается предупреждения о розни, то я заявляю: я сумел устранить рознь в своем полку. У меня первый офицер и самый последний казак органически спаяны между собою. Дай Бог везде такого единения и согласия! Что имя мое будет зафиксировано, как выражается В[ойсковой] С[таршина] Рязанов, в этом я не сомневаюсь. Доказательства налицо: весь полк вынес пожелание⁹⁷⁷ иметь меня своим шефом полка, и надеюсь, имя мое не смешают с братьями Кашириными, ибо мои действия прямо противоположны действиям К а ш и р и н ы х (разрядка документа. – А. Г.). Что же касается моего эгоизма, то это лучше спросите моих боевых станичн[иков]. Мой лозунг: «Все для них и ничего для себя!»⁹⁷⁸ Себя Богданов относил к числу противников партии «куда ветер дует», т. е. ставил себя в явную оппозицию по отношению к лидеру оренбуржцев Дутову⁹⁷⁹.

В еще одном письме Богданов отметил: «Возникает тревога, что Оренбургское правительство, если будет идти таким путем, каким шло до сих пор, скоро дойдет до полной реставрации»⁹⁸⁰. Публикации Богданова внесли определенный раскол в войско, а кроме того, способствовали охлаждению отношений между Комучем и Дутовым⁹⁸¹.

3 октября 1918 г. на вечернем заседании 3-го чрезвычайного Войскового Круга Оренбургского казачьего войска был поднят вопрос о деятельности Богданова. Председатель военной комиссии Круга полковник Л.Н. Доможиров сделал доклад о поведении есаула, причем было принято решение передать дело в Войсковое правительство и направить «по подсудимости (так в документе. – А. Г.) в спешном порядке»⁹⁸². Богданов обвинялся в том, что: «1) он не исполнил приказания командующего фронтом генерала Красноярцева⁹⁸³, 2) также не исполнил приказания Войскового Атамана генерала Дутова, 3) выступил в газете «Рабочее Утро» со статьей, оскорбляющей офицеров и Войсковое Правительство, 4) самовольно наименовал командуемый (так в документе. – А. Г.) им полк «4-м левобережным полком Архипа Богданова⁹⁸⁴» и 5) представил самого себя к производству в чин полковника за подвиги, которые произведенным подробным дознанием не подтвердились»⁹⁸⁵. Богданов пытался оправдываться и доказывать свою невиновность по всем пунктам обвинения за исключением третьего. Свою статью он оскорбительной не считал, поскольку «не думал этим письмом нанести кому-либо оскорбление и что письму его придадут не такое толкование, которое он имел в виду»⁹⁸⁶. Дело было передано в следственную комиссию Войскового Круга. Тем не менее полк Богданова тогда не только не утратил его самопровозглашенное шефство, но, более того, название полка Войсковой Круг утвердил по докладу самого Дутова⁹⁸⁷.

Следующий, 3-й очередной Войсковой Круг, проходивший в 1919 г. в Троицке, также не обделил Богданова своим вниманием. Войсковой старшина (произведен в конце 1918 г.) Богданов, командовавший 23-м Оренбургским казачьим полком (ранее – 4-й Левобережный полк), прислал в адрес Круга телеграмму с просьбой разрешить делегировать на Круг по 2 представителя от полков. Атаман Дутов 10 февраля заявил в ответ на это, что «из его армии никто подобной телеграммы не пришлет, а войсковой старшина Богданов из его армии исключен»⁹⁸⁸. Телеграмма не вызвала одобрения и у депутатов. 17 февраля постановлением Войскового Круга 23-й Оренбургский казачий полк был лишен шефства Богданова за преступную деятельность командира полка⁹⁸⁹. Основанием послужил письменный доклад Дутова от 10 февраля.

21 февраля Богданов был снят с должности командира полка и откомандирован в распоряжение Войскового штаба⁹⁹⁰. В июне 1919 г., лишенный шефства и полка, он написал заявление с просьбой о восстановлении и того и другого, но Круг просьбу о шефстве отклонил, а просьбу о назначении командиром полка передал в Войсковой штаб⁹⁹¹. Вскоре Богданов получил назначение командиром 2-й Отдельной Оренбургской казачьей бригады и был произведен в полковники. 8 сентября 1919 г. вместе с бригадой в полном составе (более 1500 сабель, в том числе 80 офицеров) и со всем вооружением он перешел на сторону красных. В ночь на 22 сентября Богданов и другие перешедшие к красным казачьи офицеры были представлены председателю ВЦИКа М.И. Калинину, прибывшему на фронт, причем «Богданов и другие военнопленные горячо благодарили за прием, оказанный Советской властью, каялись в своих ошибках, клялись честно служить народу, защищать Советскую власть»⁹⁹².

Тогда же Богданов подписал обращение к оренбургским казакам:

«Дорогие товарищи трудовые казаки! Вы, запуганные, забитые и обманутые тысячу раз своими вождями, не присоединились к нам – Вашим братьям-казакам, перешедшим в объятия Советской Республики. Спешим уведомить и убедить Вас, что Советская власть совершенно не стремится к уничтожению Вас всех. Советская власть старается прекратить братоубийственную, кровопролитную войну и обратиться к мирному строительству жизни всей трудящейся массы. Советская власть не отнимает у Вас ни земли, ни воды, ни леса. Наоборот, Советская власть идет навстречу всем труженикам, оказывая им всякую поддержку.

Поверьте нам, Вашим братьям, что ни один гражданин-труженик в Советской России не обижен, не обездолен, как это делается в Стране Сибирского Правительства.

Бросайте Ваше оружие и переходите к нам, мы Вас примем как родных братьев после долгой разлуки. Все Ваши старые грехи, совершенные по темноте Вашей, Советская власть Вам простит.

Берите пример с нас. Вся наша бригада перешла целиком, и ни один казак, ни один офицер, ни один доброволец не расстреляны. Все приняты, как братья! Мы твердо верим в правоту стремлений всей трудящейся массы. Мы труженики, мы землеробы всегда пойдем рука об руку с нашими братьями рабочими. За Нашими Революционными вождями, стоящими во главе Правительства Р.С.Ф.С.Р.

Если Вы хотите быть свободными гражданами, то бросайте своих генералов и спешите к нам, пока не поздно. Если Вы хотите быть рабами Ваших Генералов, то оставайтесь с ними, и Вы заслужите проклятье Вашего потомства! Наша бригада определенно заявляет: к старому нет возврата. Мы каменщики, стремящиеся к созданию фундамента для новой свободной жизни.

За Землю и волю; равенство и братство.

За народоправие мы все готовы умереть. Вот наши лозунги! Эти лозунги мы будем защищать всеми своими силами и знанием военного дела.

(Ко[м]бриг 2-й Отдельной казачьей Товар[ищ] Богданов)(Наштабриг Тов[арищ] Шклярский)(Красные казаки Тов[арищ] Шептунов)(Верещагин»⁹⁹³.)

На 22 ноября 1919 г. Богданов со штабом бригады находился в Самаре, а в 1920 г. принял участие в борьбе с частями Русской армии генерала П.Н. Врангеля. Дальнейшая судьба Богданова до сих пор неизвестна. На мой взгляд, оппозиция Богданова – не случайность, а лишь наиболее яркое проявление внутреннего раскола в руководстве антибольшевистского движения оренбургского казачества.

При Дутове многие «тургайцы» заняли ключевые посты в руководстве войском, армией и военным округом. Оказавшись на первых ролях, они все равно предпринимали попытки выделить себя из числа участников антибольшевистского движения оренбургского казачества и всячески подчеркнуть свою близость к Дутову, свою избранность. Их неформальное объединение существовало и в 1919 г. Именно они составили официальную биографию Дутова, изданную в Троицке в 1919 г., причем факт составления книги партизанами Дутова был специально зафиксирован в ее названии⁹⁹⁴. 30 марта 1919 г. на заседании Войскового Круга рассматривалось предложение о введении «отличительно-нарукавного знака» для партизан отряда Дутова⁹⁹⁵, хотя сам отряд уже давно не существовал. Предложение было передано на рассмотрение атамана и было им, по всей видимости, отклонено, чтобы не заострять внимания на уже было улегшихся разногласиях.

К сожалению, точно сказать, кто именно из «тургайцев» являлся их идеологом и выступал с подобными инициативами, нельзя, но факты налицо. Возможно, это был отставной подъесаул Г.В. Енборисов. Именно он на заседании 3-го чрезвычайного Войскового Круга 6 октября 1918 г. предложил произвести в следующие чины всех офицеров и нижних чинов, служивших в партизанских отрядах⁹⁹⁶. Это вызвало недовольство бывших повстанцев, которые отмечали, что «ввиду этого производства некоторые более достойные офицеры, но не бывшие в партизанском отряде Войскового Правительства, оказались оцененными ниже в сравнении с офицерами названного партизанского отряда»⁹⁹⁷.

Чтобы не обострять противоречий, по решению Круга производство было распространено и на повстанцев. Таким образом, Круг, как выборный орган всего войска, пытался поддерживать некий баланс сил, не позволяя, насколько это было в его власти, той или иной группировке диктовать свою волю. Впрочем, сами «тургайцы», если верить мемуарам Енборисова, все равно оказались в выигрыше – они получили производство сразу в два чина: по старшинству и за сам поход⁹⁹⁸. После потери казаками Оренбурга и территории 1-го военного округа в начале 1919 г. позиции бывших повстанцев, происходивших в основном из этого округа, серьезно ослабли. В этот же период под следствием по неизвестной пока причине оказался один из повстанческих вожаков полковник А.М. Булгаков, лишенный на Круге депутатских полномочий. К сожалению, до сих пор неизвестно, существовала ли прямая связь между этим событием и явно затянувшимся конфликтом партизан и повстанцев. Тем не менее очевидно, что этот конфликт существовал и в той или иной степени оказывал влияние на весь ход антибольшевистской борьбы оренбургского казачества.

20—25 августа состоялось второе предварительное политическое совещание в Челябинске по вопросу о создании единого антибольшевистского правительства. Оренбургское войско на совещании представляли И.Г. Акулинин, В.Г. Рудаков и Н.С. Анисимов. Это совещание предшествовало гораздо более значимому форуму – Уфимскому государственному совещанию.

Государственное совещание в Уфе открылось 8 сентября 1918 г. с целью создания единой государственной власти на неподконтрольной большевикам территории. В работе совещания принимал участие и Дутов. Уже 31 августа он выехал из Оренбурга, однако, как выяснилось, открытие совещания было отсрочено, и делегации пришлось вернуться, 6 сентября оренбургские делегаты (члены Войскового правительства А.И. Дутов, Г.Г. Богданов, В.Г. Рудаков, а также войсковой старшина Н.С. Анисимов и делегат Круга объединенных станиц И.В. Никитин) вновь отправились в Уфу⁹⁹⁹.

Небезынтересно, что делегацию Временного Сибирского правительства в Уфе помимо караула Народной армии встречал караул оренбургских казаков¹⁰⁰⁰ – судя по всему, Дутов хотел лишний раз подчеркнуть свою приверженность политическому курсу Омска.

Оренбургская делегация прибыла в Уфу рано утром 8 сентября. По прибытии Дутова приветствовали делегация уфимского городского самоуправления во главе с городским головой и представители гарнизона города. Около 11 часов атаман в сопровождении взвода казаков выехал в город¹⁰⁰¹.

Дутова избрали членом Совета старейшин совещания и председателем казачьей фракции¹⁰⁰². Кандидатуру атамана выдвигали в состав Директории, однако он заявил, что не покинет войско, пока оно не в безопасности. По мнению И.Г. Акулинина, на Государственном совещании Дутов «являлся одним из самых активных и влиятельных участников. Около него группировались не только казачьи делегаты, но и вся умеренная часть Совещания»¹⁰⁰³. Едва ли можно согласиться с утверждением, что «Ген[ерал] Дутов играл главную роль на Уфимском Совещании»¹⁰⁰⁴. На самом деле Дутов выступил на этом форуме только один раз, 12 сентября, с секретным сообщением о тяжелом положении на фронте¹⁰⁰⁵. По свидетельству Л.А. Кроля, Дутов говорил о том, что «положение на фронте плохо, что долго при нынешнем положении казаки не будут в состоянии тянуть, что необходимо ускорить создание единого командования, а следовательно, и центральной власти. Дела, заявлял он, настолько плохи, что он должен уехать немедленно, и он счел своим долгом перед отъездом просить нас торопиться, ибо каждая минута дорога»¹⁰⁰⁶. Заявление Дутова произвело сильное впечатление на присутствовавших. Однако, как считал оптимистично настроенный Генерального штаба генерал-лейтенант В.Г. Болдырев, Дутов лишь пугал обстановкой на фронте¹⁰⁰⁷.

Подполковник Б. Солодовников, произведенный в этот чин при Керенском за революционные «заслуги» из подпоручиков¹⁰⁰⁸, оставил довольно ироничное описание обстановки совещания в Уфе: «В одну из открытых дверей можно было рассмотреть шумную группу казачьих офицеров, среди которых балагурил атаман Дутов, только что произведенный в генералы Самарским правительством за отличия на Оренбургском фронте. Дутов был в игривом настроении, острил и угощал «настоящими комиссарскими» сразу из двух золотых портсигаров – трофеев гражданской войны. Шутка начальства вызвала подобострастное хихиканье подчиненных и обворожительную улыбку дам. «Какой герой этот Дутов», – жеманно протянула Сыромятникова – бесцветная, скучающая дама в роскошной меховой пелерине случайного происхождения. Пелерина была велика и падала с плеч, доставляя немало забот кавалерам по обязанности из подчиненных ее мужа¹⁰⁰⁹ «Душка», «прелесть» – с восторгом шептала младшая Веденеева, сверкая уцелевшими от реквизиции бриллиантами. Молодежь тянулась к портсигарам, на глаз оценивая их валютную стоимость, завидуя и мечтая о комиссарах с такими портсигарами. Публика попрактичней давно уже расположилась в буфете…»¹⁰¹⁰ Чуть ниже Солодовников добавляет еще один штрих: «Едва освободился из объятий обалдевшего купчика генерал Дутов»¹⁰¹¹. Впрочем, особенно доверять оценкам Солодовникова не стоит, ведь он, по мнению, как всегда, острого на язык генерала С.А. Щепихина, – «никакой ни революционер, ни демократ, ни реакционер, ни офицер, а просто с-чь, порождение нашей Смуты»¹⁰¹². Как говорится, ни отнять, ни прибавить.

Более заслуживающим доверия представляется свидетельство И.И. Серебренникова: «В сентябре месяце этого же года я снова встретился с А.И. Дутовым, на этот раз в Уфе, на Государственном Совещании. Там я возглавлял делегацию Врем[енного] Сиб[ирского] Правительства и, участвуя в работах Совещания, упорно противостоял яростным домогательствам партии социалистов-революционеров, которые составляли левое крыло Совещания. В этой моей сложной борьбе мне помогали представители семи казачьих войск и немногие другие политические группы. По ходу совместной работы с казаками я нередко встречался и с атаманом Дутовым, который проявлял весьма благожелательное отношение к делегации Сибирского Правительства. Иногда мне приходилось вести и частные беседы с атаманом; при одной из таких бесед он подарил мне на память свой автограф – надпись на открытке: «Привет Сибири». Вспоминаю, как однажды атаман А.И. Дутов пригласил меня и профессора В.В. Сапожникова¹⁰¹³, состоявшего также членом Сибирской делегации, в свой собственный поезд, находившийся на уфимском вокзале. В этот день атаман справлял свои именины¹⁰¹⁴. Роскошный салон-вагон, где он принимал гостей, был переполнен казаками всех казачьих войск, и только мы двое штатских – я и проф[ессор] Сапожников – составляли исключение. Атаман пригласил нас к своему отдельному столу, оказав этим нам особое внимание, и радушно угощал нас всякими яствами и винами, в изобилии украшавшими стол. К моему удивлению, сам атаман не пил совершенно – ни одной рюмки водки и ни бокала вина. Беседа лилась непринужденно, на самые разнообразные темы; хозяин принимал в ней живейшее участие, обнаруживая свой недюжинный ум и большую наблюдательность. Весьма интересным собеседником был и мой коллега по Сибирскому Правительству В.В. Сапожников… Должен сказать, что этот именинный день атамана А.И. Дутова составляет одно из приятнейших воспоминаний в моей жизни этого периода. Я и до сих пор отчетливо представляю себе всю обстановку атаманского салона-вагона, где происходило упомянутое празднество, и всех присутствовавших гостей – казачьих офицеров, в форме, с лампасами разных цветов»¹⁰¹⁵. Серебренников впоследствии сполна отплатил Дутову – именно благодаря его выпискам из, возможно, уже навсегда утраченных для истории документов Дутова нам достоверно известно о последнем годе жизни оренбургского атамана. В то же время из свидетельства Серебренникова напрашивается вывод о том, что Дутов, стремясь усилить свои позиции на Государственном совещании, всячески заискивал перед сибиряками.

Семиреченский казак И.Н. Шендриков описал ощущения казаков – участников предварительного Государственного совещания в Челябинске: «…для казаков стало очевидно, что среди участников Совещания нет единой воли к возрождению России. Партийные и групповые интересы ставились выше всего, выше блага России. Среди членов Совещания определились два резко обозначенных течения. Государственное, к которому примыкали казаки, Сибирское Правительство, представители группы «Единство», кадеты и антигосударственное, выразителем которого, безусловно, являлись Самарский Комитет Учредительного собрания, члены Учредительного Собрания, партия эсеров за исключением правого крыла и представители мусульманских групп… Верилось, что с образованием единой Верховной власти будет положен конец многовластию, губительно отражающемуся, прежде всего, на боевых операциях, на фронте, где требуется последовательное проведение строго продуманного стратегического плана. Чехословаки в лице генерала Сырового также настаивали на создании Верховной власти во что бы то ни стало. Указывалось, что союзники при образовании Всероссийского Правительства не замедлят придти на помощь нам своими боевыми силами. После долгих колебаний, скрепя сердце, казаки согласились принять принцип ответственности Верховной власти перед членами Учредительного Собрания… В тяжелой общественно-политической атмосфере протекало Государственное Совещание. Целый ряд неблагоприятных обстоятельств, сопровождавших Совещание, должны были неизбежно привести и привели работы Совещания к ничтожным результатам. Прежде всего, надо признать безусловно отрицательным самый факт переноса Совещания из Челябинска в Уфу. Как известно, казаки настаивали на продолжении Совещания в Челябинске, в то время как Самарский комитет местом Совещания выдвигал Самару. В качестве компромисса была принята Уфа, где Самарский комитет приобрел исключительное влияние на весь ход Совещания уже по одному тому, что он чувствовал себя хозяином Уфимской территории и распорядителем всей техники Совещания»¹⁰¹⁶.

На самом уфимском совещании казаки и представители Сибири растворились в общей массе преобладавших членов Учредительного Собрания. Гнетущее впечатление на участников совещания произвел наплыв беженцев в Уфе после падения Казани и Симбирска. Становились очевидными неустойчивость и скорое крушение Поволжского фронта, падение Сызрани и Самары. Несмотря на шаткость положения представителей Самары, они до последнего отстаивали свои требования. При попытке казаков провести в правительство своего кандидата они встретили упорное сопротивление и были вынуждены отказаться от этого. В то же время казаки добились некоторых уступок. Их усилиями в основной состав Директории не прошла кандидатура эсера В.М. Зензинова. Тем не менее этот кандидат все равно вошел в состав правительства, замещая отсутствовавшего на востоке России Н.В. Чайковского. Достаточно авторитетных представителей армии для включения в состав будущего правительства на востоке России не было. Причем некоторые казаки выдвинули кандидатуру Генерального штаба генерал-лейтенанта А.И. Деникина, надеясь, что он прилетит на аэроплане¹⁰¹⁷. Прошедшая в итоге кандидатура Генерального штаба генерал-лейтенанта В.Г. Болдырева была во многом компромиссной. По характеристике находившегося в 1918–1919 гг. на востоке России британского полковника Д. Уорда – командира 23-го Мидлсекского батальона, Болдырев имел вид «грузного, бравого и глупого русского офицера; он не особенно мозговат; хитер, но не ловок»¹⁰¹⁸.

Как вспоминал И.И. Серебренников, «нам, сибирякам и казакам, не искушенным в политике, противостояли весьма серьезные силы, в лице лучших представителей партии с[оциалистов]-р[еволюционеров]. В этом смысле борьба была слишком неравной, тем более что в нашем лагере совершенно не было ораторских дарований…»¹⁰¹⁹.

Оренбургское казачье войско помимо Дутова на Государственном совещании в Уфе представляли войсковой старшина Н.С. Анисимов, член Войскового правительства полковник В.Г. Рудаков и Г.С. Жеребцов. Самым активным из оренбуржцев был Анисимов, вошедший в Совет старейшин, в состав комиссии по организации власти и выступавший трижды. Требования казачьих представителей сводились к следующему¹⁰²⁰:

1. На совещании должна быть создана верховная всероссийская власть, главными задачами которой является создание единой русской армии, восстановление внешнего фронта для доведения войны до конца и восстановление порядка внутренней и экономической жизни в стране;

2. Верховная всероссийская власть должна быть вручена трем лицам, которые для текущей работы формируют кабинет министров;

3. Власть должна формироваться не по признаку партийности, а по признакам персонального авторитета и проникновенности идеей государственности и патриотизма;

4. Верховная всероссийская власть действует в обстановке полной деловой самостоятельности, независимости и ответственности перед Всероссийским Учредительным собранием нового созыва (выделено мной. – А. Г.)¹⁰²¹;

5. При решении вопросов общегосударственного значения, связанных с существованием и самостоятельностью Российского государства (вопросы войны и мира), верховная всероссийская власть должна созывать Государственное совещание, решения которого для нее обязательны;

6. Состав Государственного совещания определяется настоящим совещанием;

7. Верховная всероссийская власть должна принять меры к скорейшему созыву полноправного Всероссийского Учредительного собрания, которому должна принадлежать вся власть в стране.

Эти требования были оформлены в декларацию, которую зачитал генерал-майор Б.И. Хорошхин. Нельзя согласиться с утверждением, что на Государственном совещании Дутов якобы нарушил некое обещание, данное им Комучу, а также игнорировал наказ своего собственного войска, призывая к перевыборам в Учредительное собрание¹⁰²². На самом деле никаких обещаний Дутов в ходе конфликта с Самарой ее представителям не давал и давать не мог, а наказ войска также предполагал перевыборы Учредительного собрания после создания центральной власти.

Любопытно, что думали рядовые казаки о политическом моменте. В протоколе общего собрания жителей станицы Нижнеувельской от 29 сентября 1918 г. говорилось:

«1. Так как междоусобная война, в настоящее время разоряющая всю Россию и не позволяющая заняться мирным трудом, происходит главным образом от размножившихся разных правительств, друг друга не признающих, мы требуем восстановления единой сильной власти, могущей завести порядок в стране и вывести ее из настоящего бедственного положения.

2. Все развертывающиеся в течение революции события доказывают, что власть на Руси захватили не русского происхождения люди и своими обещаниями завели народ в непроходимые дебри, мы не выступаем против жительства этих людей в России, но самым решительным образом требуем, чтобы во главе России стояли русские православные люди, искренне заботящиеся о нуждах коренного русского православного населения.

3. Обещания большевиков дать народу мир не оправдались, вместо мира они преподнесли народу Гражданскую войну, хуже войны с немцами. Мы требуем, чтобы Русское правительство употребило все усилия и средства, ведущие к настоящему Миру, из которого Россия вышла бы с честью, достойною своей прежней мощи и славы.

4. Что же касается внутреннего упорядочения России, мы всецело подчиняемся будущему Учредительному собранию, требуем расписания новых выборов и скорейшего его созыва»¹⁰²³.

Дутов покинул Уфу не позднее 17 сентября, чтобы принять участие в открытии Войскового Круга в Оренбурге. По одной из характеристик, атаман «встал и до окончания заседания вышел из зала, демонстративно громко бросив своему соседу: «От красной гвоздики у меня голова разболелась!»¹⁰²⁴ Подобная оценка с намеком на неприятие Дутовым красных гвоздик в петлицах заседающих социалистов представляется несколько преувеличенной, поскольку скандалом отъезд Дутова явно не сопровождался. В то же время вполне исключать такой фразы нельзя и, быть может, ее следует понимать без намеков, в прямом смысле – после контузии Дутова часто мучили головные боли. Таким образом, ни сам Дутов, ни другие представители войска не подписали 23 сентября 1918 г. Акт об образовании всероссийской верховной власти. Председательствовавший на совещании Н.Д. Авксентьев в этот день заявил: «Я должен довести до сведения Высокого Собрания, что здесь нет подписи представителей Оренбургского Казачьего Войска, каковые по экстренным обстоятельствам положения дел на фронте должны были отбыть ранее, не дождавшись окончания Государственного Совещания. Я полномочен заявить, что подписи свои они дадут дополнительно»¹⁰²⁵. Это обещание так и не было выполнено, и все произошедшее весьма похоже на очередной хитрый ход Дутова, ведшего свою собственную игру и стремившегося сохранить за собой свободу маневра, не подписывая документ.

Если необходимость возвращения Дутова в войско могла быть действительно продиктована оперативными соображениями, то отзыв других представителей, не имевших отношения к управлению войсками, в частности возглавлявшего продовольственный отдел Войскового правительства В.Г. Рудакова, этими соображениями объясняться никак не может. Объясняет этот шаг скорее приписанная Дутову генералом Гришиным-Алмазовым (перед своим отъездом на Юг России в начале октября 1918 г. Гришин-Алмазов встречался с Дутовым в Оренбурге¹⁰²⁶) во время выступления последнего на Ясском совещании в ноябре 1918 г. фраза: «Пусть только придет Добровольческая Армия, и для меня Уфа не будет существовать»¹⁰²⁷. В записи П.Н. Милюкова фраза была не столь резкой: «Пусть приезжает Добровольческая Армия; я в ее распоряжении»¹⁰²⁸. Впрочем, Гришин-Алмазов имел склонность приписывать другим людям собственные взгляды. В дальнейшем, когда итоги Государственного совещания не встретили протеста среди военных и политических деятелей востока России, признал их и Дутов¹⁰²⁹.

Основным итогом работы Государственного совещания стало создание Временного Всероссийского правительства (Директории) в составе Н.Д. Авксентьева, Н.И. Астрова, Генерального штаба генерал-лейтенанта В.Г. Болдырева, П.В. Вологодского и Н.В. Чайковского и их заместителей А.А. Аргунова, В.А. Виноградова, Генерального штаба генерала от инфантерии М.В. Алексеева, В.В. Сапожникова и В.М. Зензинова¹⁰³⁰. Заместители отсутствовавших на востоке России Н.И. Астрова и Н.В. Чайковского – В.А. Виноградов и В.М. Зензинов – приступили к работе как члены правительства. По своей ориентации правительство Белого востока России получилось кадетско-эсеровским и не получило признания ни левых, ни правых¹⁰³¹. Именно поэтому падение Директории и приход к власти адмирала А.В. Колчака прошли сравнительно безболезненно.

Между тем параллельно с Государственным совещанием представители Оренбургского, Уральского, Сибирского, Семиреченского, Енисейского и Иркутского казачьих войск провели в Уфе свою конференцию по вопросу об образовании Восточного союза казачьих войск и создании казачьего представительства при Военном министерстве. Надо сказать, что это была вторая конференция такого рода – летом 1918 г. по инициативе Войскового атамана Сибирского казачьего войска генерал-майора П.П. Иванова-Ринова подобное совещание с участием представителей тех же казачьих войск, а также Астраханского войска уже имело место одновременно с предварительным Государственным совещанием в Челябинске. В работе обеих конференций участвовали Иванов-Ринов и Дутов (председательствовал на второй конференции). Восточный союз не являлся сепаратистской организацией, а ставил задачу «на страже Государственности одновременно бороться за создание суверенной и единой Российской Государственной власти»¹⁰³². К сожалению, более подробных сведений об участии Дутова в этой конференции обнаружить не удалось.

18 сентября 1918 г. в Оренбурге при наличии 177 депутатов начал свою работу 3-й чрезвычайный Войсковой Круг Оренбургского казачьего войска. Председателем Круга вновь стал М.А. Арзамасцев. Надо сказать, что он председательствовал на всех трех Войсковых Кругах, прошедших в 1918–1919 гг. Пожалуй, это был единственный Войсковой Круг, в период работы которого Дутов реально контролировал практически всю войсковую территорию. От Круга Дутов, по всей видимости, ожидал значительного укрепления собственной власти и авторитета в войске. Важной задачей было закрепление главенства Дутова в противовес сторонникам казаков-повстанцев.

Авторитет оренбургского атамана был и без того велик – на Круге даже не произошло традиционного переизбрания атамана и правительства. Первое заседание открыл сам атаман: «Согласно положению о самоуправлении в Оренбургском казачьем войске, Войсковой Круг открывает Председатель Войскового Правительства, а потому я объявляю третий Чрезвычайный Войсковой Круг открытым. В знак того, что прибыл Хозяин Войска и вся власть в Войске должна перейти к нему, я честь Войскового Атамана – Войсковую Булаву кладу на стол. Согласно того же положения о самоуправлении, Войсковой Круг должен избрать президиум, а до этого я, по примеру прежних Войсковых Кругов, позволю себе обратиться к Вам, дорогие станичники, с несколькими словами (голоса: просим)».

Войсковой Атаман поднимается на трибуну. «Господа депутаты Войскового Круга! Мы переживали и переживаем тяжелый и ответственный момент, как 300 лет тому назад. Раздираемая враждой и распрями, Россия тогда билась в тоске по власти. Также она ищет твердой власти и ныне. Заседание Войскового Круга совпадает с тем, что сейчас в Уфе идут работы по выбору Государственной власти. Там ведется работа, как было 300 лет тому назад. Везде смута, раздоры, снуют шайки, и в этот момент Ваша задача – сказать свое твердое слово и провести его в жизнь. Господа депутаты, декабрьский Круг 1917 года показал, как опасны и как вредны разногласия. Тогда боролись партии. Объединиться, к сожалению, не могли, и за эти ошибки нам пришлось пережить кошмарные дни. Здесь Войсковое Правительство приветствует Вас и призывает Вас к дружной работе на благо Родины и войска. Войсковое Правительство думает, что теперь не время разговоров и горячих речей, а время дела. Нужно выковать нам железную волю и объединить все войсковое население. И здесь, в этом зале, вы должны сказать решительную свою волю и дать право, которым должны руководствоваться ваши избранники. Я приветствую вас, как председатель казачьей конференции в Уфе; представители семи казачьих войск просили меня передать вам родной братский привет. Меня в Уфе также просили передать вам их привет. Доклады Войскового Правительства о том, что было сделано, будут даны в порядке дня. Заканчивая свое слово, я прошу вас помнить, что было говорено на декабрьском Круге; я тогда говорил, что Россия стоит на краю могилы, загубленная своими детьми, но тогда же я сказал: пока будет живо казачество, пока не умрет свободный дух казачества, Россия не погибнет. И теперь я смело и громко могу сказать на всю Россию, что всегда верное Родине казачество осталось верным ей до конца» (шумн[ые] аплодисменты)»¹⁰³³.

19 сентября Дутов при закрытых дверях доложил депутатам обстановку на фронтах. После доклада атаман был утвержден в правах главнокомандующего, а сам доклад неоднократно прерывался аплодисментами. Против наделения Дутова полномочиями главнокомандующего выступил атаман 1-го военного округа К.Л. Каргин. Председатель Круга объединенных станиц 1-го военного округа губернский секретарь И.Г. Марков от имени Круга высказался за сосредоточение в ведении Войскового атамана исключительно военных вопросов, т. к. «в противном случае будут замечаться упущения во всех областях и едва ли представится возможным их восполнить при одном общем руководителе»¹⁰³⁴. Круг признал Уфимскую директорию, заявил о непризнании Брестского мира и всех постановлений Советской власти, а также провозгласил борьбу с большевиками до победного конца¹⁰³⁵.

Что бы ни говорили о взаимоотношениях Дутова и Комуча, атаман не позволял себе критических высказываний в адрес Народной армии. Наоборот, в приказе по округу от 23 сентября он писал: «Сегодня объявлена мобилизация для создания частей Народной Армии с целью возрождения силы и мощи гибнущей Родины. Прочь от этой армии все лица, которые захотели бы отравить ее тлетворным ядом, кто вздумал бы ее разложить или внести политику в казармы. Те, которые осмелятся воспрепятствовать восстановлению дисциплины и боеспособности армии, – будут без сожаления предаваться военно-полевому суду или выселяться из пределов округа в административном порядке. Граждане! Берегите нарождающуюся нашу русскую НАРОДНУЮ АРМИЮ»¹⁰³⁶.

В эти дни полную поддержку атаману выразили казаки его родной станицы Оренбургской: «Принимая во внимание высокополезную и плодотворную его (Дутова. – А. Г.) деятельность, станичный сход единогласно постановил: выразить нашему станичнику Войсковому Атаману Генералу Дутову полное доверие и просить его проводить в жизнь те мероприятия, какие он найдет нужными в контакте с нашими союзниками чехословаками, не обращая внимания на происки и наветы темных личностей и народом признанных вредными левых партий, а Оренбургская станица готова поддержать эту политику всеми мерами и, если потребуется, с оружием в руках»¹⁰³⁷.