Приказом начальника штаба Верховного главнокомандующего и главнокомандующего Восточным фронтом армий Генерального штаба генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса от 18 сентября 1919 г. № 1074 Южная армия переименовывалась в Оренбургскую, в командование армией вступал генерал-лейтенант А.И. Дутов с освобождением от должности генерал-инспектора кавалерии²⁰⁸⁸. Для усиления мощи армии в нее откомандировывались казачьи офицеры Оренбургского, Уральского, Донского, Кубанского, Терского и Астраханского войск, находившиеся в тыловых штабах и управлениях и не числившиеся по Генеральному штабу.

21 сентября 1919 г. Дутов формально вступил в командование армией, однако был вынужден задержаться в Омске, принимая участие в работе казачьей конференции и занимаясь формированием своего штаба. 24 сентября он встречался с главнокомандующим Восточным фронтом Генерального штаба генерал-лейтенантом М.К. Дитерихсом, а затем и с самим Колчаком²⁰⁸⁹. 28 сентября Дутов внес предложение именовать епископа Нестора «Епископом всех казачьих войск», поскольку это «вызывается самой жизнью»²⁰⁹⁰. По утверждению военного министра Генерального штаба генерал-лейтенанта барона А.П. Будберга, «казачья конференция разодралась с Дутовым и Хорошхиным²⁰⁹¹; им ставится в вину, что они знали от Дитерихса о его решении отрешить Иванова-Ринова от командования, но не доложили этого конференции; этим воспользовались для сведения старых счетов и наговорили Дутову таких вещей, что он собирается ехать в Новониколаевск «по семейным делам»²⁰⁹². Экстренный отъезд Дутова 29 сентября в Новониколаевск по семейным делам на один-два дня подтверждается документально²⁰⁹³. Скорее всего, это была последняя встреча Дутова с семьей. По некоторым данным, здесь же находились его отец и тяжелобольной брат²⁰⁹⁴. Что же касается казачьей конференции, то, по всей видимости, Дутов даже в казачьей среде постоянно вел свою собственную игру, стремясь угодить и центральной власти и казакам, возможно, устранить сильных соперников из числа других казачьих вождей и стать основным представителем казачества при верховной власти.

Вскоре Дутов вернулся к работе. 8 октября он писал генералу Деникину (№ 2809): «Разрешите мне от лица 10 казачьих войск приветствовать Вас, как могучего борца за возрождение великой и единой России и поздравить Вас с блестящими победами. Ваши успехи спасли нас и нашу армию, и только благодаря Вам удалось остановить начавшееся было безудержное отступление. Ныне дела поправились, и операции приняли планомерный характер. Мною с Генералом Нагаевым²⁰⁹⁵ был командирован к Вам подъесаул моего артиллерийского дивизиона Жуков с письмами и докладами Вам. Полагаю, что он доехал и вручил Вам мои пакеты. Нового почти ничего не произошло и в сущности мало изменилось. Владивостокский инцидент укрепил русское имя и влияние Адмирала Колчак[а], но эсэры работу свою ведут. Восстания повсеместно в Сибири продолжаются, и хотя решительно ликвидируются, но положение еще далеко от успокоения и розовых надежд. В настоящее время я вновь призван к работе на фронте, назначен командующим Оренбургской армией. Южная армия Белова не существует, а сам командарм отозван. Мне поставлена задача связи с Уральцами и с Вами и работа на Ташкентском направлении. Бог поможет, народ поддержит, и тогда, возможно, что-либо сделаю. Не смогу отнимать Ваше время, заканчиваю письмо. Прошу принять в лице Вашем привет всех казаков нашего фронта доблестной Добровольческой Армии. С глубоким уважением и полной преданностью. А. Дутов»²⁰⁹⁶.

10 октября была образована Московская группа армий во главе с Генштаба генерал-лейтенантом К.В. Сахаровым (начальник штаба Генштаба генерал-майор В.И. Оберюхтин), в которую вошли 3-я и Оренбургская армии, а также Степная группа²⁰⁹⁷. 12 октября Дутов не без влияния своего начальника штаба генерал-майора И.М. Зайцева, лично знакомого с адресатом, написал письмо начальнику мусульманского партизанского отряда в Ферганской области Иргаш-баю: «Мне, Атаману всех Казачьих Войск Российской Армии, известно, что Вы, доблестный вождь славных ферганских джигитов, будучи верным охранителем интересов России в Фергане, ведете неустанную и упорную борьбу с большевиками, преступно захватившими власть в Туркестане и поправшими право, честь и религию предков всех народов, населяющих Великую Россию. Время их торжества так же коротко, как время тьмы от заката до восхода солнца, ибо ни один изменник Отчизне и гонитель веры ее не может выдержать ослепительного блеска лучей солнца – правды и свободы, каковые несут всей России и Фергане верные сыны Родины и ее могущества. Час освобождения России – близок: Русская армия победоносно приближается к сердцу России – Москве. Не сегодня завтра придет поддержка и к Вам со стороны славных Оренбургских казаков и всего казачества. В признание Ваших заслуг перед Родиной и Вашим краем и за особые отличия в борьбе с врагами ее – большевиками, произвожу Вас в СОТНИКИ с зачислением по Оренбургскому Казачьему Войску и вручаю Вам свой портрет и боевые подарки, как наихрабрейшему воину в Фергане. Да поможет Вам АЛЛАХ и ВЕЛИКИЙ ПРОРОК ЕГО МАГОМЕТ в дальнейшей борьбе с насильниками и хулителями Бога – большевиками, которые дерзнули посягнуть на религию предков и принесли миру голод, нищету и разорение»²⁰⁹⁸.

В тот же день Дутов составляет письмо хану Джунаиду в Хиву. В письме Дутов акцентировал внимание на попрании большевиками религии и призывал Джунаида активизировать борьбу с большевиками. Весной 1920 г. он обещал, что казаки появятся в пределах подконтрольной Джунаиду территории. Как и Иргаша, Джунаида Дутов произвел в сотники с зачислением по войску, отправил ему свое фото и подарки²⁰⁹⁹. Помимо этого, атаман составил похожее по содержанию на два предыдущих письма обращение «Славные джигиты Ферганы!»²¹⁰⁰.

Как представляется теперь, старания Дутова по формированию антибольшевистской коалиции в союзе с вожаками басмачей были напрасны. Действительно, последние были враждебно настроены по отношению к советской власти, однако при этом преследовали только свои собственные интересы, а их планы не отличались дальновидностью. Так, Джунаид-хан и окружавшая его туркменская кочевая аристократия стремились избежать зависимости от каких бы то ни было внешних сил и были заинтересованы лишь в как можно более длительном сохранении нестабильности в России. Сам Джунаид неоднократно совершал набеги на русские поселения. Уже в январе 1920 г. он был разбит красными и с отрядом в 100 человек скрылся в Каракумах²¹⁰¹.

Дутов и Зайцев прибыли к войскам из Омска, когда те находились уже вдали от родных мест – в районе городов Атбасара и Кокчетава. Дутов выпустил крайне оптимистичное обращение к войскам, в котором отмечал, что он вновь со своими казаками. Атаман принял нелегкое хозяйство – армия рушилась и безостановочно отступала по голой, безлюдной степи, не имея достаточных запасов продовольствия. Только что армия пребывала в состоянии полного разложения. Причем, как отмечал один из офицеров, «самым диким элементом развала вырисовывались оренбургские казаки, сдававшиеся в плен полками и даже более крупными войсковыми организациями»²¹⁰².

В частях свирепствовал тиф, который к середине октября выкосил до половины личного состава. По некоторым данным, Дутов сразу по прибытии приступил к реорганизации армии²¹⁰³. В Атбасаре он обратился к войскам, отметив, что оставил армию полгода назад сплоченной и крепкой, а принимает жалкие остатки, тем не менее он рад служить и работать на благо родины и войска²¹⁰⁴. По свидетельству С.А. Щепихина, «на автомобиле подъехал Дутов – прямо с пути. Я его за гражданскую войну видел второй раз. Какая разница. В июле 1918 года он был в зените славы, полный надежд, жизнерадостный. Теперь передо мной был старик с унылым лицом. Побрился, улыбался «высочайшей улыбкой», выработал уже привычки и манеры персоны, большого пана, но в глазах пустота: ни огня, ни бравости – пустые очи! Обошел всех; здоровался. Затем молебен с поминанием на эктимиях «Славного Атамана Александра Ильича Дутова!»… Александр Ильич мне в этот раз сильно не понравился: явно было, что человек не только не верил в успех своей новой армии, не только изверился в людях с Адмиралом во главе, но что он уже вообще не верил в «белое дело». Не верил, но по инерции тянул хомут!.. А между тем Дутов должен был дать себе отчет, что его имя, его участие в борьбе не только давало стимул многим участникам, но многие из них за это имя жертвы приносили! Имел ли право он, Атаман Дутов, в это время [не?] поддерживать этот теплящийся светильник веры в белое движение?»²¹⁰⁵.

14 октября 5-я советская армия вновь переправилась через Тобол и перешла в наступление. Белые отходили к следующему рубежу – реке Ишим. Как записал в эти дни в своем дневнике служивший в корпусе А.С. Бакича военный врач 35-го Оренбургского казачьего полка Л. Головин: «Не вырисовывается у храброго Колчака война, черт бы ее взял. Мы же теперь (имелся в виду IV Оренбургский армейский корпус. – А. Г.) – голова и хвост, и могучее тело дутовской Оренбургской отдельной армии»²¹⁰⁶. Головин имел в виду то, что корпус Бакича составил костяк армии Дутова.

Главнокомандующий Восточным фронтом Генерального штаба генерал-лейтенант М.К. Дитерихс телеграфировал адмиралу Колчаку 22 октября 1919 г. о тяжелом положении армии: «Правый фланг у Тобольска не внушает спокойствия, может опять представить угрозу обхода противником первой армии… Прочие армии слабы числом, но приступают к пополнению рядов и способны вести упорную борьбу, отстаивая каждый рубеж, но перелома общего положения создать сами не смогут без помощи новых резервов. Резервы образовать смогу, но с постановкой Омска в опасное положение, так как потребуется времени до шести недель»²¹⁰⁷.

С вечера 23 октября красные (Кокчетавская группа 5-й армии) перешли в наступление против корпуса А.С. Бакича. Через день их наступление приобрело широкомасштабный характер. Дутов приказал Бакичу выделить два конных отряда (полковника Р.П. Степанова и войскового старшины Савельева) для переброски на север, к реке Ишим, с целью обороны переправы через нее, поддержания связи с частями генерала Лебедева и прикрытия направления на Кокчетав. Остальные части корпуса должны были отходить в направлении на Атбасар. В связи с отсутствием зимней одежды, перевязочных средств, эпидемией тифа, отступлением, приближением зимы и полной неизвестностью в будущем участились случаи дезертирства из частей корпуса. Бежали в основном казаки, стремившиеся вернуться в родные станицы, чтобы заняться хозяйством.

29 октября 1919 г. красные заняли Петропавловск и начали практически безостановочное преследование белых вдоль Транссибирской магистрали. На левом фланге белого Восточного фронта войска Дутова отступали к Ишиму, к вечеру 30 октября штаб IV Оренбургского армейского корпуса прибыл в Атбасар. Дутов рассчитывал занять оборону по реке Ишим, чтобы прикрыть сосредоточение главных сил армии. Не исключено, что из района Атбасар – Кокчетав белое командование предполагало нанести фланговый удар по войскам 5-й армии, уверенно наступавшим вдоль Транссиба²¹⁰⁸.

31 октября Дутов писал Верховному Правителю адмиралу Колчаку из Кокчетава о положении своей армии (№ 2985):

«Ваше Высокопревосходительство Глубокоуважаемый Александр Васильевич! Оторванность моей армии от центра и ежедневная порча телеграфа совершенно не дают мне сведений, что делается на белом свете. Сижу впотьмах. Единственный раз получил газету «Русь» и «Сиб[ирская] Речь» один № от 18/Х, вот и все сведения. Кое-как удается получать только директивы и почти никаких сводок.

В народе и армии тьма слухов, один нелепее другого, то все разбежались, то Вас уже нет в Омске, то Пр[авительст]во выехало в Павлодар, то в Иркутск и т. д. Развеять их не могу, ибо нет ни газеты, штаб не сформирован, вся армия в движении, согласно новой директивы, кроме того формируется вновь, свертываясь из 5 в 2 корпуса и т. п. К тому же огромные пространства без телеграфа. Есть 20 мотоциклов, но они сейчас не работают, ибо грязь и снег. Автомобилей нет. Имею только два своих. Грузовики – исправных только пять. В общем, я получил от Южной армии тяжелое наследство.

Но главный наш ужас – это полное отсутствие хотя бы какой-либо одежды. Кровью обливается сердце, смотря на войска. Холод, где грязь, где снег, населенные пункты редки и очень малы, тиф косит и направо и налево. Бывшие штабы Южной армии, оставшиеся расформированными, поступили по-свински – уехали в Омск на автомобилях и экипажах и назад ничего не вернули. Я совершенно без перевязочных средств. Сапог нет, а валенки, в малом числе, есть, но сейчас грязь. Я реквизирую везде, где могу, но только озлобляю население и что из этого выйдет – не знаю.

Настроение в частях вверенной мне армии удовлетворительное, а в 4-м корпусе даже хорошее. Будь теплее и сапоги, шинели и полушубки, тогда бы армия была стальной. То, что в ней осталось, закалено и испытано, и только ее одеть, дать артиллерию и винтовки, и она будет драться до последнего. В 1-м корпусе у меня только 5 орудий на весь корпус, из них три французских, часть орудий на быках.

Больше всего меня смущают больные – их уже до 3000, все тиф, куда их девать, жел[езной] дор[оги] нет и транспортов тоже, теплого ничего. Принимаю все меры, но достаю только десятки, когда нужны тысячи. Верю в Бога, в правду и честь русскую, и это дает мне силы работать.

Я объехал все части свои, и то, что я пишу Вам, есть результат осмотра. Мой фронт – это необъятная степь и расстояния громадны. Я пишу, как всегда Вашему Высокопревосходительству, совершенно открыто и правдиво.

Меня не пугает обстановка, я к ней привык и не вижу ничего страшного. Я только прошу Вас, если возможно, лично приказать прислать мне винтовок, орудий, теплое, патроны, белье и табак. Если можно, то георг[иевских] крестов. Было бы очень важно получить это именно от Вас и с Вашим посланным от Вашего Имени.

Буду бороться, пока есть силы. Будьте уверены, Ваше Высокопревосходительство, что Оренбургская армия, первая Вас признавшая, Вас поддержавшая, всегда будет с Вами и за Вас, только помогите нашим действительным нуждам. Всегда преданный Вам и верный Вам Атаман Дутов»²¹⁰⁹.

В связи со значительным усилением эпидемии тифа и натиском красных закрепиться на Ишиме не удалось. Дутов приказал оставить у реки разведывательные части, а основным силам продолжать движение к Атбасару форсированным маршем с целью закончить сосредоточение к 8 ноября и приступить к переформированию и укомплектованию корпуса. Было решено отходить на Омск. По причине отступления войска потеряли соприкосновение с противником. 6 ноября было получено известие о переименовании Оренбургской армии приказом Верховного главнокомандующего в Отдельную Оренбургскую.

В этот же день отход армии был приостановлен. Части IV корпуса заняли оборону в районе городов Атбасар – Кокчетав. Вплоть до получения 19 ноября известия о сдаче Омска, оставленного белыми 14 ноября, армия стояла на месте, на фронте все еще наиболее боеспособного корпуса Бакича было спокойно. Лишь после получения вести о падении столицы белой Сибири отступление было продолжено, к тому же вновь активизировались красные. Как писал Генерального штаба полковник А.Ю. Лейбург, из всей армии «только 4-й корпус и был пока боеспособным, и собственно весь фронт держался пока только им и двумя казачьими полками 1-го [Оренбургского казачьего] корпуса»²¹¹⁰.

5 ноября Дутов пишет командующему Московской группой армий, что «надежд на Оренбургскую армию возлагать каких-либо в смысле боевых временно нельзя. Части бывшей Южной армии мной осмотрены. Дух и вера подорваны. Люди и командный состав устали до предела. Армия, вернее остатки, все время в движении, обременены обозами, или, вернее, сами обоз. Кадры же, которые представляет из себя Оренбургская армия – превосходны. Если дать хотя бы 1¹/₂ месяца, отдых, пополнить и одеть, то армия воскреснет»²¹¹¹. В том же донесении атаман отметил, что в армии половина оружия в негодном состоянии, нет артиллерии, авиации, автомобилей, парков, мастерских, типографии, каких бы то ни было запасов. Не было и одежды, что не замедлило вскоре сказаться на личном составе армии самым печальным образом. Росла эпидемия тифа. «Живем сейчас только местными средствами, раздевая население и делая из них большевиков», – писал Дутов²¹¹². Отступавшая армия растянулась на 1200 верст в длину и 200 в ширину. Наиболее надежным и сплоченным Дутов считал корпус Бакича. В письме Дутов отметил важность удержания богатого продовольствием и фуражом района Атбасар – Кокчетав – Акмолинск, добавив в заключение: «Я не просил армии, мне ее дали, я пошел на понижение, т. к. я командовал ранее отдельной армией и уже более года генерал-лейтенант, исключительно памятуя пользу дела и блага родины. Меня армия звала и встретила восторженно, поэтому и доношу, что можно сделать из армии или же ее погубить вконец»²¹¹³. Как обычно, атаман изображал из себя бессеребреника и, как обычно, рассказывал об этом на каждом шагу.

Между тем организация снабжения армии находилась в катастрофическом состоянии. Представители армии в Омске прилагали все усилия, чтобы обеспечить войска всем необходимым, но при хаотическом состоянии снабжения, характерном для белого тыла того периода, необходимо было не только раздобыть необходимое для армии, что само по себе было непросто, но и суметь отстоять заготовленное от посягательств со стороны. Так, для армии Дутова из Степной группы была получена колонна грузовиков, но ее тут же забрали на разгрузку эвакуировавшегося Омска. Представитель Дутова в Омске поручик Зубков всерьез опасался, что транспорты с обмундированием и теплым бельем, приготовленные для оренбуржцев, перехватят представители Омской группы Генштаба генерал-майора С.Н. Войцеховского²¹¹⁴.

В день сдачи Омска главнокомандующий армиями Восточного фронта Генерального штаба генерал-лейтенант К.В. Сахаров²¹¹⁵ писал родственнику и однокашнику Дутову со станции Татарская:

«Дорогой Александр Ильич! Должен тебе обрисовать в полной откровенности обстановку и перспективы²¹¹⁶ на будущее 1) Сила армии и физическая и моральная подорвалась в значительной мере: форсированное наступление в сентябре, давшее нам в результате ряд частичных успехов и выход на То[бол], не было совершенно поддержано с тылу[: ] ни одного солдата пополнения, ни теплой одежды. Даже не было дальнейшего плана наступления, фронт преступно бездействовал Красные оправились, усиленно подвезли новые части и перешли 14/10 в наступление. Несмотря на геройское сопротивление, армия не способна к ее обороне (так в документе. – А. Г.), покатилась назад к Ишиму, затем к Иртышу, неся большие потери, тая с каждым днем, имею ряд доказательств и свидетельствую, что армия тяготилась бездействием на Тоболе и жаждала нового наступления. Ясно, [то], что теперь переживает армия от своего верха до рядовых бойцов, такого еще не было. При начале отхода мы получили свыше 20 тысяч пополнения, но влитое в невыгодной обстановке, это пополнение из мобилизованных – только отсюда, а частью и предатели [2]) в настоящее время: первая армия г[енерала] Пепеляева выведена [в] стратегический резерв [в] район Томск – Новониколаевск – Барнаул, формирует части, широко применяя добровольческое начало; рассчитываю к 30 Января 1920 года довести ее до 30 тысяч штыков. Вторая армия ген[ерала] Войцеховского (бывшая Н. Лохвицкого) отходит за Иртыш севернее ж[елезной] д[ороги], третья армия ген[ерала] Каппеля, каков состав и численность армии, могу установить лишь восточнее Иртыша. Теперь же никто из начальников не может дать этих данных, хотя бы приблизительно. Но ясно, что потери велики и [в] ближайшее время к решению крупных задач наступательной операции этими силами приступить нельзя. [3]) План, данный в последней моей директиве, следующий[: ] теперь же группировать резервы Войцеховского, Каппеля примерно на меридиане ст. Татарской, приведя части в порядок, усилить их, разбив красных коротким ударом по пяти – 7 перехода[м], дабы обеспечить возможность²¹¹⁷ подготовки к весне путем формирования дивизий из существующих в армиях кадров. 4) Как я и доложил Верховному Главнокомандующему, эти печальные результаты распыления сил и крушения частных успехов, основанных на величайшем напряжении фронта, знаменуют собою определенное крушение той системы, которая поставила [правительство?] с его всероссийскими министерствами превыше фронта как необходимого для победы[,] напряжения тыла[, —] это не нападки на правительство и тыл, вызванные неудачами фронта; нет, это именно все указывает [на] усилия фронта и лучших русских людей – бойцов, разбивших систему тыла; его полную неспособность, его страшную бездеятельность и непонимание обстановки в целом и в частности. 5) Приняв после этого пост главнокомандующего, я принял его не как почет и праздник, а как тяжелую честную работу и великую ответственность, буду работать до конца, объединю людей, которые не складывали оружия ни разу и заставлю работать и сражаться всех отживающих и укрывающихся, каждому понять, что мы бьемся в неимоверно тяжелых условиях²¹¹⁸… я очень сомневаюсь²¹¹⁹, что нет возможности переговорить подробно с тобою и установить общие взгляды на планы дальнейших действий, иностранную политику – ибо теперь снова выдвигается вопрос об активной помощи нам Японии; если без этого продолжение борьбы будет невозможно, то мы должны добиться активной помощи. [6]) Представляю те трудности, которые всего больше выпали на твою долю, на твою армию, в тяжелую [минуту] ты был снова призван на пост командующего армией, [мы] сделали все, что в силах [для] снабжения фронта, но прошу понять, [что] этой возможности малых… по сколько возможно… твой план активных партизанских действий на Кокчетав – Атбасар (или как ты план на Кустанай и Ор[ск]); главные силы армии на Павлодар на восток привожу все силы, чтобы войти армии (Каппеля) и тобою действительно ли связь (так в документе. – А. Г.) путем высылки отдельных отрядов и налаживания… подвоза и прошу верить в мое искреннее чувство уважения и старой братской дружбы, жму руку, да хранит тебя [и] твою армию Господь, верю, что с его помощью мы выйдем из тяжелых времен и в конце концов победим жидовский интернационал. Твой Сахаров. 14/11 1919 г. ст. Татарская»²¹²⁰.

Этот весьма интересный документ, несмотря на ряд неясных мест в тексте, свидетельствует о критическом взгляде К.В. Сахарова на состояние фронта и демонстрирует постепенное крушение характерной ранее для белого военного командования абсолютной уверенности в победе. В то же время Сахаров скрывает свое негативное отношение к Дутову, которое было заметно в Омске²¹²¹.

В письме Сахарова Дутову упоминался план партизанских действий, разработанный Дутовым. Этот план был изложен им подробно в телеграмме Колчаку и Сахарову:

«20 ноября Акмолинск. Телеграмма № 130 я доложил кратко свои соображения относительно предстоящих действий вверенной мне армии и представил на утверждение намеченный план зимней кампании, сущность которой сводится к следующему: [1)] Совместно со 2-м Степным корпусом [занимать] настоящий район театра военных действий и удерживать богатый хлебородный край, состоящий из областей: Акмолинской, Семипалатинской и уездов отдельных областей. 2) Широко развить партизанские действия, чтобы смелыми налетами непрерывно громить тыл красных. Всякие попытки красных вытеснить нас из занимаемого района парировать сильными короткими ударами. 3) [В] Течение зимнего периода привести растрепанные войсковые части в должный порядок, укомплектовать, вооружить и снабдить их всем необходимым; сформировать новые части путем мобилизации русского населения и вербовки добровольцев из местного туземного населения. 4) Весною, пользуясь этим районом как плацдармом, в согласии с действиями других армий Восточного Фронта развить смелые и решительные действия в любом направлении, намечая сейчас же главным[и] из них направления: Кустанай, Троицк и Орск. Ставя себе такую тяжелую задачу, я все же нахожу в интересах общего дела, что удержание в наших руках района Атбасар – Акмолинск – Каркаралинск – Павлодар – Семипалатинск крайне необходимо помимо разного назначения успокоительного воздействия на население сопредельных областей, особенно туземного и преждевременного ликования красных, обладание указанным районом будет иметь решительное влияние на развитие операций в будущем, с потерею для нас этого края, выход наших армий за реку Обь, движение в западном направлении, будет весьма затруднен[о]. Однако директивой Вашей № 7938/Оп. указано Оренб[ургской] армии развить партизанские действия из района Кокчетава и Атбасара, главные силы направлять к Иртышу, другими словами, намечается преднамеренный отход за Иртыш, ибо вследствие пустынного характера района к западу от Иртыша на протяжении 350, 450²¹²² верст немыслимо располагать войска в этом районе, и для того, чтобы развить партизанские действия в крупном масштабе, повиснув на фланге красных и громя непрерывно их тыл, держать красных все время в тревоге, наши партизанские отряды, опираясь на сильное ядро, откуда получали бы подкрепление и снабжение[,] после [отхода] главных сил вверенной мне армии за Иртыш партизанские отряды будут предоставлены самим себе и будет трудно рассчитывать на их серьезную работу, кроме того, имеются сведения, что в уездах: Троицком, Кустанайском и Орском войсковых частей красных почти совершенно нет и Оренбургские казаки формируют партизанские отряды, которые намерены пробраться во вверенную мне армию, отсюда принимаются меры для установления и поддержания тесной связи с войском. С отходом армии за Иртыш будет немыслимо поддерживать связь с войском, что невыгодно отразится на настроении Оренбуржцев, [как] находящихся в армии, так и оставшихся в войске. Принимая во внимание все эти соображения, я наметил план предстоящих действий, который и представил на Ваше утверждение, но ответа до сих пор не получил. Убедительно прошу уведомить меня [в] спешном порядке – вести ли мне все подготовительные работы в духе намеченного мною плана или же выполнять указания, данные в последней директиве № 7938/Оп оттягивать главные силы за Иртыш. В случае одобрения намеченного мною плана необходимо для облегчения его выполнения для обеспечения необходимо сейчас же осуществить все те мероприятия, которые мною изложены [в] телеграмме № 130. № 675/Оп. Командарм Отдельн[ой] Оренбургской Генштаба Ген[ерал-]лейт[енант] Дутов»²¹²³.

Радостное событие произошло в отступавшей армии в эти дни. В штаб армии в Акмолинске²¹²⁴ была доставлена икона особо почитаемой на Южном Урале Табынской Божьей Матери. Дутов телеграфировал главнокомандующему по этому случаю: «16 ноября неожиданно явилась в Штаб вверенной мне Армии Чудотворная икона Табынской Божьей Матери с небольшим штатом священнослужителей. Видя Перст Божий, неисповедимыми путями направивший святой образ в Оренбургскую Армию, принял икону, и отныне она находится под защитой Оренбургской Армии. Донося о чем, прошу объявить Оренбургским казакам, башкирам и уфимцам, что святыня края найдена и 25 ноября назначено молебствие перед чудотворной иконой о даровании победы»²¹²⁵.

22 ноября стало известно о том, что красные обошли Атбасар с севера и северо-запада и вышли в тыл армии Дутова. Вплоть до полудня штаб корпуса Бакича оставался в городе, а затем, чтобы избежать плена, покинул Атбасар, отходя с корпусом в арьергарде армии. Для обеспечения прохождения обозов от Атбасара к Акмолинску и ликвидации прорыва противника по южному берегу Ишима были направлены отряды под общим командованием есаула В.Н. Захарова. Красные 25–26 ноября вели наступление на фронте, а, кроме того, искусно маневрируя, в ночь на 26 ноября обошли Акмолинск с севера и овладели им, захватив часть обоза корпусного интендантства и других управлений IV Оренбургского армейского корпуса. Началась сдача в плен одиночных бойцов и даже мелких частей из состава корпуса. Красные продолжали действовать в тылу Отдельной Оренбургской армии и наступали в направлении на Каркаралинск, где находился штаб армии.

Остатки I Оренбургского казачьего корпуса под командованием забайкальского казака генерал-майора И.Ф. Шильникова участвовали в боях под Кокчетавом, а позднее из района Атбасара отходили на Щучье – Акмолинск и далее на Сергиополь. По свидетельству самого Шильникова, корпус при отходе не потерял ни одного человека²¹²⁶. Следовательно, в боях при отступлении корпус не участвовал, и вся их тяжесть целиком легла на корпус Бакича.

По степени тягот, выпавших на долю отступавших частей Дутова, из всех белых армий с ними могут сравниться, пожалуй, только войска Отдельной Уральской армии, почти полностью погибшей в Туркестане в начале 1920 г.²¹²⁷ В полном смысле слова для оренбуржцев это был Голодный поход» – именно такое название уже в эмиграции получил поход частей армии по практически безжизненной северной Голодной степи в Семиречье в конце ноября – декабре 1919 г.²¹²⁸ По-настоящему это был крестный путь Отдельной Оренбургской армии, отступавшей по малонаселенной, голодной местности, ночуя под открытым небом²¹²⁹. Резали и ели лошадей и верблюдов. У местного населения отбиралось все – продукты, фураж, одежда, транспорт, но и этого было недостаточно для многотысячной людской массы. За все реквизируемое, как правило, выплачивались деньги, хотя и не всегда в должном размере²¹³⁰. Смертность от холода и истощения возрастала, соперничая со смертностью от тифа. Тяжелобольных оставляли умирать в населенных пунктах, умерших не успевали хоронить и обременяли этим печальным обрядом местных жителей. Войска двигались большими переходами, оторвавшись от противника. На отставших одиночных солдат и казаков часто нападали киргизы, причем зачастую невозможно было даже узнать, куда исчез человек.

Армия была деморализована, и разложение приняло чудовищные масштабы. В первых числах декабря на сторону красных практически в полном составе, исключая офицеров, перешли 22-й Оренбургский казачий полк (кроме второй сотни), 35-й Оренбургский казачий полк, первая батарея 5-го артиллерийского дивизиона и комендантская команда штаба сводной Оренбургской казачьей бригады полковника В.Н. Нагаева. При отходе от Атбасара в городе осталась сотня дивизиона есаула Малятина и много солдат и казаков из состава корпуса, на сторону красных перешла понесшая большие потери сотня (45 шашек) дивизиона есаула Ведерникова вместе с командиром сотни²¹³¹. Как сообщалось в корпусном журнале военных действий: «Ввиду перехода вышеуказанных частей на сторону противника боевой состав корпуса очень маленький и небоеспособный, так как в оставшихся частях корпуса настроение у солдат и казаков плохое»²¹³².

Один из гражданских мемуаристов писал: «Мы наслышались столько про всякие безобразия, творимые администрацией Дутовской армии, в районе Акмолинска и Атбасара, где коменданты городов и местечек грабили население не хуже большевиков и насиловали женщин, что решили по возможности не попадать в район движения войск. Насилия касались почему-то и тут, главным образом, сельской интеллигенции, погромные воззвания против которой Дутов еще издавал при отступлении из Оренбурга на Троицк. Я сначала не верил всему этому, но когда потом познакомился ближе с командующим казачьим составом, главным образом тем, который из грязи вылез в князи, то все рассказы оказались еще далеко не полными»²¹³³. При отступлении была брошена почти вся артиллерия армии²¹³⁴.

Части IV корпуса отступали на Каркаралинск, пытаясь максимально долго удержаться у Спасского завода. При подходе армии к Каркаралинску стало известно, что 1 декабря красные овладели Семипалатинском, а 10 декабря – взяли Барнаул, не оставив войскам Дутова шансов соединиться с основными силами белого Восточного фронта (первоначально намечался выход к Новониколаевску). Между тем, по мнению Щепихина, у пессимистично настроенного Дутова изначально был план отвода армии на Семипалатинск с целью оторваться от Восточного фронта и действовать самостоятельно²¹³⁵.

Возможен был единственный путь дальнейшего отхода – в Семиречье, где действовали части под командованием генерал-майора Б.В. Анненкова. 6 декабря приказом командира IV Оренбургского армейского корпуса генерала Бакича в Каркаралинск должны были быть отправлены все больные и излишние обозы, связь с некоторыми частями корпуса была потеряна. Арьергард корпуса прикрывали казаки атамана Захарова. 10 декабря Бакич прибыл в Каркаралинск, где части его корпуса должны были сосредотачиваться для дальнейшего движения на Сергиополь, на присоединение к войскам атамана Анненкова. 13 декабря Каркаралинск был занят красными.

В середине декабря Дутову было отправлено письмо о положении основных сил белого Восточного фронта, которое, судя по всему, он не получил, поскольку оно было перехвачено красными и вскоре появилось в советских газетах. Автор письма поручик Зубков, по некоторым данным, был представителем Дутова при Ставке и информировал его о происходящем (в ЦА ФСБ сохранилось несколько его предыдущих писем от 5, 8 и 9 ноября 1919 г., адресованных Дутову и его секретарю А.А. Будбергу). Письма Зубкова отличались большой информативностью. Картина, которая рисуется в этом письме, свидетельствует о полной дезорганизации Восточного фронта белых во второй половине ноября – декабре 1919 г. Зубков писал Дутову: «Ваше превосходительство, вчера, 15-го, за все время пути, в первый раз догнал штаб фронта и поезд генерала Сахарова на станции «Татарской». Наш состав остановился в 3-х верстах от станции. Представился генералу Сахарову. Я предупредил его, что отправлю курьера Главковостоку…²¹³⁶ рад этому и сейчас же послал письмо, которое и посылаю. Перед каждой посылкой фельдъегерей, я буду предупреждать его, о чем мы и условились. Постоянной связи с частями фронта [нет?]. Все оперативные сведения сосредоточены в отделе сообщений у полковника Супроновича и подполковника Воздвиженского. Отдел Главковерха опередил генерала Сахарова и переехал в Новониколаевск. Вчера туда отбыл В[ерховный] Пр[авитель]. Он следует 7-ю составами, и каждая его остановка задерживает планомерное прохождение эшелонов. Вчера к его приходу генерал Сахаров выбыл. В[ерховный] Пр[авитель] передвигается в Иркутск. Последние сведения оперативные и политические рисуются в следующем виде: город Омск красные захватили обходом на станцию Масловка, где захватили 10-ть составов и закрыли выход из города. Части, оставшиеся в городе, и части, отступающие через город, попали в мешок, из которого пробиваются цепями вдоль железной дороги. Начиная от станции Московки до 4-й Татарской, путь настолько забит, что подать паровозам угля и воды нет возможности. Об остановках поездов ежедневно доносил, подать им помощь нет свободных путей. До сего числа стоят уже 32 состава, не говоря уже о различных учреждениях. Остаются составы со снарядами, патронами, оружием. При мне отдавалось распоряжение взорвать их на станции Корниловка. Мост через реку Иртыш взорвать не удалось ввиду отхода частей по этому единственному пути. Отношение железнодорожной администрации к своим обязанностям самое отвратительное. Из Татарской распоряжением Главковостока было приказано подать состав с углем и водой, дабы вывести штабные поезда. Поезд прибыл, но без воды и угля и закупорил без того забитый путь. В Омске оставлено 40 маневренных паровозов и 15-ть испорченных и замороженных. Станция Куломзино была все же разгружена, но город Омск не справился с задачей эвакуации, и все это осталось в вагонах. Штаб генерала Каппеля должен был вчера ночью прибыть в Татарскую, но я его не дождался, так как нужно было дать знать генералу Одножданову²¹³⁷ и генералу Попову о необходимости на 13 декабря состав передать на учетный путь и просто отправить его литерным, иначе участь, постигшая состав, не миновала бы и нас. Сегодня утром мы двинулись литерным поездом В.К., но скорость движения полка все та же – в сутки 10 до 20 верст. Как причина к наиболее быстрому продвижению, поставлена необходимость держать постоянную связь с вами и Главковостоком. Сам же Главковосток заметно плохо осведомлен об оперативной обстановке, так как от частей, отступающих к северу от Омска, до сего времени сведений нет. Чехи бросили охрану железной дороги и уезжают во Владивосток. Польские войска не согласились заменить их и из Новониколаевска выезжают на восток, захватывая все составы; жалобы на них по этому поводу посылал. Никто, наконец, не идет восстанавливать фронт; политическое положение пока неясно, по разговорам частным (с офицерами) состава генерала Нокса узнал лишь, что будто бы политическую конъюнктуру создают и диктуют японцы. Россия, Германия и Япония – группировка недалекого будущего, о которой говорят уже открыто. Генерал Белов²¹³⁸ уже успел переехать в город Иркутск, оставив о себе нелестные воспоминания, говорят о том, что себя он эвакуировал очень удачно. Генерал Сахаров вчера в 11 часов вечера выехал в г. Новониколаевск, где остановился, вероятно, ненадолго. Для Оренб[ургской] армии освобождаются линии Татарская – Славгород и Семипалатинск – Барнаул – Новониколаевск. Глубоко беспокоит положение Оренб[ургской] армии, созданное великим отходом восточного фронта. О судьбе транспортов, отправленных из Омска, пока нет вестей. Дай вам Бог, ваше превосходительство, силы и здоровья перенести испытания, выпавшие на долю многострадальной Оренб[ургской] армии. Преданный вам поручик Зубков. 10 декабря 1919 года»²¹³⁹.

Между тем то, что происходило в армии самого Дутова было, пожалуй, пострашнее. В период с 14 по 31 декабря войска корпуса Бакича в арьергарде армии отходили тремя колоннами к Сергиополю. Этот отрезок пути (550 верст от Каркаралинска до Сергиополя) был одним из наиболее тяжелых для отступающих: ко всем прежним бедам, преследовавшим армию, добавилось и то, что в свои права вступила зима с двадцати-тридцатиградусными морозами. В условиях пустынной степной местности, продуваемой всеми ветрами, для голодных, истощенных многодневными переходами людей это было смертельно опасно. По свидетельству участника похода, «снега да бураны морозные, холод да голод… Пустыня безлюдная… Люди гибнут, и лошади дохнут сотнями – от бескормицы валятся… Кто на ногах еще бредут кое-как с отшибленной памятью… Поголовный тиф всех видов увеличивает тяжесть похода: здоровые везут больных, пока сами не свалятся, спят в пустынной местности все вместе, прижавшись друг к другу, здоровые и больные… Отстающие погибают»²¹⁴⁰. По одной достаточно резкой характеристике многие взрослые мужчины – штатские участники похода из интеллигенции – во время этого отступления психологически надламывались и вели себя значительно менее достойно, чем женщины. Как писал один из авторов, «самым нелепым, никудышным и смешным, убогим, а иногда и просто отвратительным элементом на протяжении всего пути и жизни в Китае был интеллигентный мужчина – горожанин»²¹⁴¹. Дутов двигался в арьергарде армии.

Участник похода Генерального штаба полковник А.Ю. Лейбург вспоминал: «Две картины этого похода никогда не изгладятся из моей памяти: это картина страшной степной метели и ожесточения человека в борьбе за жизнь. Огромная снеговая туча обтянула все небо, и густая пелена задернула свет. Неожиданно настала ночь. Наступил ужасный степной буран, когда пустынный ветер разыгрался на просторе [и] взрыл снеговую беспредельность. Белый мрак, непроницаемый, как мрак самой темной ночи, окутал все. Снежный прах слепил глаза, занимал дыхание, все кругом ревело, свистало, выло и трепало со всех сторон. Двигаться вперед, да еще и без дороги, было невозможно. Все сгрудились вместе, стараясь укрыться за подводами. И все, эти люди, лошади и повозки, покрывалось густым снежным прахом»²¹⁴².

Борясь за то, чтобы просто выжить, люди ожесточались. Второй эпизод, поразивший полковника Лейбурга, как ни прискорбно, был характерен для той катастрофической ситуации, в которой оказались остатки армии и многочисленные беженцы. Заняв покинутый жителями аул, «начальник Отдельной Туркестанской стрелковой бригады старый полковник Р. (командир какого-то саперного батальона в мирное время), войдя в одну из… зимовок и выгнав всех, увидел в ней лежащего офицера, женщину и ребенка. Офицер болен тифом, его жена ухаживает за ним. Когда полковник Р. узнает, что этот офицер не принадлежит к чинам его бригады, он приказывает им убираться из зимовки. И никто не возмутился, никого не тронуло беспомощное, итак много переживавшими, положение женщины, ребенка и больного офицера. Им пришлось уехать на подводе дальше. Что с ними стало, остались ли в живых или погибли от мороза и голода в степи?»²¹⁴³.

Аулы, зимовки и пикеты с продовольствием и фуражом на пути отступления армии имелись, но далеко не в том количестве, какое требовалось для многотысячной людской массы²¹⁴⁴. Первоначально красная конница преследовала отступавших, но примерно на полпути соприкосновение с противником было потеряно. Преодолев 110 верст голодной степи, Новый год войска встречали уже в районе Сергиополя. Во время похода в одной из стычек с противником погиб начальник 2-й Сызранской стрелковой дивизии Генштаба генерал-майор В.А. Вишневский, оренбургские казаки также понесли тяжелую утрату – погиб известный оренбургский партизан полковник А.М. Булгаков²¹⁴⁵, из старших офицеров армия потеряла и войскового старшину Савельева²¹⁴⁶. Данные о численности и потерях армии Дутова в ходе Голодного похода сильно различаются. По одним, вероятно, завышенным данным, по приходе в Сергиополь было зарегистрировано 33 тысячи человек из 60 тысяч, отступивших с Южного Урала²¹⁴⁷. По другим данным, в армии Дутова было до 40 тысяч человек, из которых лишь 3 тысячи боеспособных²¹⁴⁸. Наиболее близким к действительности следует считать третий вариант, согласно которому из 20-тысячной в районе Кокчетава армии до Сергиополя дошло около половины состава²¹⁴⁹. Наконец, о 12–14 тысячах человек, из которых было 1–2 тысячи боеспособных, писал еще один белый мемуарист²¹⁵⁰. А сам Дутов считал, что удалось вывести 14 тысяч человек при 150 пулеметах и 15 орудиях²¹⁵¹.

29-летний талантливый организатор белых партизан полковник Б.В. Анненков еще в декабре 1918 г. во главе своей Партизанской дивизии был направлен в Семиречье для борьбы с повстанцами Лепсинского и Копальского уездов (Черкасская оборона). Однако усмирение восстания затянулось почти на год до октября 1919 г. Покинуть Семиречье и усилить в переломный период лета 1919 г. своей дивизией белый Восточный фронт Анненков, несмотря на приказ Колчака, не захотел и продолжил бороться с восставшими семиреченскими крестьянами. В октябре за победу над ними приказом Верховного Правителя и Верховного главнокомандующего адмирала А.В. Колчака Анненков был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени и чином генерал-майора. После ликвидации Черкасской обороны Анненков повел борьбу с частями Семиреченского фронта красных. Были взяты города Копал и Джаркент. В декабре 1919 г. в Семиречье была образована Отдельная Семиреченская армия, численностью 7200 штыков и сабель и 6 орудий. Не будет преувеличением сказать, что к началу 1920 г. Анненков в Семиречье находился на положении местного князька, который, если это было в его интересах, подчинялся центральной власти, а если нет – действовал по собственному усмотрению. Явных соперников он старался устранять. В частности, арестовал и изгнал из Семиречья Войскового атамана Семиреченского казачьего войска Генерального штаба генерал-майора А.М. Ионова.

Появление дутовцев в Семиречье стало неожиданным и неприятным сюрпризом для Анненкова. По свидетельству, оставленному, вероятно, кем-то из анненковцев:

«…Вдруг, как снег на голову, с запада подходит Оренбургская армия атамана Дутова. Армия!!! Громкое слово. Это не армия, а 13 тысяч ртов, больных тифом. Из 13 тысяч ни одного бойца. Это чистый факт. Эту «армию» пришлось принять Семиреченскому фронту под свою защиту, ибо она была совершенно НЕБОЕСПОСОБНА (так в документе. – А. Г.). Уже к бывшим двум фронтам прибавился еще один, в западном направлении. Оренбургцы, отступив, потянули за собой красноармейцев, и те вышли на тракт Сергиополь – Копал… партизанам страшен новый враг. Этот враг очень сильный и грозный. Это – тиф, занесенный оренбургцами… Кошмарную картину представляла из себя отступающая вереница Оренбургского обоза, именуемая «армией». Большинство женщин и детей. Бойцов не видно. Все сидят на повозках или санях, в которых запряжены или едва идущие кони, или верблюды. Закутанные в самых разнообразных костюмах сидят солдаты, офицеры и казаки со своим семейством. Рядом винтовка, иногда пулемет. Лошадьми не управляют – холодно. Лошади плетутся за впереди идущей повозкой. Так эта печальная процессия проползает деревню, измученные, голодные, как саранча, накидываются на все съедобное, пожирают, засыпают с тем, чтобы завтра снова продолжить тот же трудный путь. По дороге разбросаны снаряды, патроны, пулеметы, а винтовкам счета нет, но больше всего мертвых тел. Их не зарывают, нет сил. В самых разнообразных позах застыли они вдоль дороги. Кто скорчился и греет руки ртом, кто пытается встать. Кто же прикрывает эту «армию»? Никто! Она идет под честным словом. Два полка, только два полка красной кавалерии и то слабых, измученных тифом, плетутся в одном переходе за дутовцами по этой печальной дороге. Вот эта «армия» вышла на этапную дорогу Копал – Сергиополь. Здесь она ожила. Полный порядок. Всего вдоволь. Армии отведен самый богатый район, безопасный. Нужно защищать одну лишь дорогу. Увы! в одну прекрасную ночь на эту дорогу вышли два красных полка и «армия» умоляет ее поддержать. Дивизион прогоняет красных, он должен уже здесь находиться, ибо образовался фронт.

Атаман Дутов прибывает в последних эшелонах, но он почему-то шел со своим конвоем не по дороге, а степью, наблюдая в бинокль за своей армией. Сложена песенка:

Из страны, страны далекой,
С Оренбурщины широкой,
В непогоду и буран
Сыпет Дутов атаман.

Кто в санях, а кто верхом,
Кто в телеге, кто пешком,
Кто с котомкой, кто с сумой,
Кто с собакой, кто с женой и т. д.

Довольно хлесткая песенка. Она не понравилась Дутову. Он морщился, когда читал. Приехав в район атамана Анненкова, Дутов поспешил к нему, чтобы выяснить вопрос. Атаман Анненков его встретил очень радушно, как дорогого гостя. Долго шли «любезные» переговоры. Атаман Анненков говорит: «Ты генерал-лейтенант. Ты довольно уже командуешь армией, у тебя больше опыта и у тебя 16 генералов, да отличный штаб. У меня нет штаба, я один армией командую лишь два месяца и младше тебя. Прими общее командование». Атаман Дутов отвечает: «Я измучен до крайности. Моя армия «небоеспособна». Ты молодой, полный сил и энергии. Командуй ты, а у меня болят старые раны». Атаман Анненков отвечает: «У тебя их три, а у меня 8». Одна получена еще недавно. Общий результат. Атаману Анненкову пришлось принять почти насильно армию, а измученный Дутов, добровольно подчинившись, уехал в теплый и дальний уголок гор[од] Лепсинск ведать административными делами «края». Атаман Анненков отлично сознавал, что создалось положение, при котором армия не может долго держаться, но он хотел выиграть время, чтобы хоть до весны, до подножного корма продержаться, а там двигаться на юг, имея 15 тысяч конницы. Увы! Надежды его не оправдались. Оренбургцы не хотели больше драться. Они говорили: мы не признаем атамана Анненкова. Мы знаем лишь своего атамана Дутова. Он устал, а мы не меньше его устали. Он командовал, а мы кровь лили. Эти разговоры почти открыто шли всюду и среди рядовых, и в штабах. Атаман Анненков страшно возмутился, он отдал приказ: «В Оренбургском отряде слышу «разговорчики», которые тяготят славных партизан. Я принял Вас не для того, чтобы кормить и содержать на попечении, а для того, чтобы дрались, и я сумею Вас заставить драться… и т. д. в этом духе. Приказ был подтвержден несколькими расстрелами, в том числе двух полковников, и оренбургцы притихли. Они увидели, здесь не шутят. Началось бегство за границу. Сперва генералов со своими штабами, потом полковников, но их на границе ждало горькое разочарование: У них отнимались те казенные вещи, которые они «забыли» сдать, отнималось оружие, хорошие лошади и снималась форма. «Вы беженцы, вам уже все это не нужно, а мы еще будем драться» – так им отвечали на их возмущение»²¹⁵².

Приход в Семиречье истощенных, измотанных дутовцев, 90 % которых, по утверждению генерала Бакича, были больны различными формами тифа²¹⁵³, был встречен сравнительно благополучно существовавшими анненковцами враждебно, были даже случаи вооруженных столкновений²¹⁵⁴. Впоследствии, уже находясь в Китае, генерал А.С. Бакич просил китайские власти разместить анненковцев отдельно от чинов его отряда (бывших дутовцев). В апреле 1920 г. он писал по этому поводу: «Имея же в виду ни чем не удержимый антагонизм между частями вверенного мне Отряда и частями Генерала Анненкова, порожденный допущенными последними насилиями и грабежами в минувших Декабре, Январе и Феврале месяцах по отношению к переносящим в это время эпидемию тифа чинам моего Отряда, я прошу разместить партизан²¹⁵⁵ в случае перехода их на территорию Китая не в лагере на р. Эмиль, а в другой местности, удаленной от моего лагеря не менее чем на 150 верст. Только при соблюдении этих моих предположений я могу ручаться за то, что не будет столкновений между моими солдатами и партизанами Генерала Анненкова, могущими (так в документе. – А. Г.) привести к очень нежелательным беспорядкам»²¹⁵⁶. В другом своем письме, адресованном генералам Н.С. Анисимову, А.Н. Вагину и Г.М. Семенову, Бакич отмечал, что «способ командования и порядки в партизанских частях Атамана Анненкова, где не соблюдались основные требования военной службы, отрицались законность и порядок, допускались невероятные бесчинства и грабежи, как по отношению к мирному населению деревень и станиц, а равно и по отношению к чинам моего отряда, вследствие болезни не могущих постоять за себя, вызвало озлобление против партизан Генерала Анненкова со стороны чинов моего Отряда. Памятуя, однако, общую цель – борьбу с большевиками, пришлось со многим мириться и принять совместное участие в боях по тракту Сергиополь – Урджарская…»²¹⁵⁷.

На Анненкова жаловались и ранее, причем эти жалобы доходили даже до Омска. В частности, беженец Я. Егошкин 12 декабря 1918 г. писал на имя Верховного Правителя, что отряд Анненкова «бездействует, живет в станице Урджарской, объедает и без того скудно собранные продукты, ведет себя как в стране завоеванной, никого кроме Анненкова признавать не хочет, а сам Анненков живет себе в Семипалатинске, собирая новых и новых добровольцев. Говорят, что он тянет, потому что не хочет признавать власти Генерала Ефремова (Ионова), кстати сказать желающего показать твердость, но ее нет у него и нет последовательности… дело не в личности Ефремова, а просто в мелких честолюбивых, скажу, даже низменных и прочих побуждениях Анненкова: Я де подавлю большевизм, а честь припишут другому…»²¹⁵⁸.

«Не только жители, но и Оренбургская армия, – писал генерал Бакич в сентябре 1920 г. директору Русско-Азиатского банка, – после перенесенного трудного похода от Каркаралинска, попав в район оперирования партизан Анненкова, не мало испытала горя и лишения от своеобразного хозяйничанья на русской земле над русскими же людьми – защитниками Единой России «Брата Атамана» и его помощников. Больных и изнуренных походом и недостатком продовольствия офицеров и солдат бессовестно обирали партизаны и районные коменданты Атамана. От вышедших же вместе с армией беженцев было отобрано буквально все до последних пожитков заместителями «Брата Атамана», есаулами Козловым и Арбузовым, Власенко и другими…»²¹⁵⁹ Достаточно ярко характеризует Анненкова и еще один пример, приведенный Бакичем. «Надеюсь, что Вам также небезызвестно, – писал он урумчийскому генерал-губернатору, – поведение Генерала Анненкова и его отряда во время нахождения последнего на перевале Чулак (Сельке). Там все офицеры и солдаты, пожелавшие по каким-либо причинам оставить его отряд, по приказанию Генерала Анненкова раздевались почти донага и изгонялись из отряда – вдогонку же им высылались разъезды солдат или киргиз, вооруженные самим Анненковым, которые уничтожали несчастных. Полагаю, что Вам также известен неслыханный еще в истории случай, когда в отряде Анненкова на том же перевале Чулак около сорока семейств офицеров его же отряда и беженцев были безжалостно ограблены, женщины и девушки от 7 до 18 лет изнасилованы, а затем зарублены»²¹⁶⁰. Приведенные документы полностью подтверждают те сведения о зверствах анненковцев, которые были опубликованы советскими юристами в 1991 г. на страницах «Военно-исторического журнала»²¹⁶¹ и достоверность которых ранее мне казалась сомнительной²¹⁶². Факты произвола анненковцев по отношению к дутовцам отражены и в других источниках²¹⁶³. Один из участников Белого движения на Восточном фронте, характеризовавший себя как «простого русского интеллигента… волею судеб одевшего мундир армии адмирала Колчака»²¹⁶⁴, отмечал, что «прислушавшись ко всем рассказам местных жителей, очевидцев, и судя по отношению Анненкова к Оренбуржцам, для нас стало ясно, что мы попали в самое после большевиков бесправное место, и если что атаману (Анненкову. – А. Г.) взбредет в голову, то он с нами и сделает»²¹⁶⁵.

Сам же Анненков в своем приказе от 31 (18) марта 1920 г. цинично написал: «Итак, двухлетняя борьба в Семиречье дала грустные результаты, благодаря только лишь приходу таких «беженцев-гастролеров», как Дутов, пришедший с оборванными, голодными и разутыми людьми, везя с собою массу баб, но без снарядов и патронов, привезя с собою тиф и развал»²¹⁶⁶. Позднее, уже на суде Анненков был менее резок в оценках и отметил: «Когда армия Дутова вошла в расположение моих войск, она являлась полностью небоеспособной. Это были разложившиеся части, стремительно катившиеся к китайской границе. Вместе с ними шло упадническое настроение во всех частях верст на 900 по фронту. К тому же большинство людей оказались больными тифом. По сути, вся армия представляла собой сплошной тифозный лазарет. Ни одна кавалерийская часть не двигалась верхом, все ехали на санях. Создалось положение такое, что, если не принять решительных мер, наступит всеобщее разложение, паника, все сразу рухнет, и будет полнейший крах. Во многих частях армии оказались малодушные, которые, видя наши неудачи на Восточном фронте, думали, что все пропало. Я считал необходимым принять самые срочные меры, чтобы вывести армию из катастрофического положения… По этому поводу издали приказ, категорически запрещавший под угрозой немедленного расстрела распространение панических слухов, проматывание и продажу казенного имущества, оружия. В приказе также отмечалось, что, как командующий Отдельной Семиреченской армией, я рассматриваю для себя нравственным и служебным долгом считать одинаково близкими сердцу бойцами своих старых подчиненных и вновь влившихся в армию, как одинаково отдающими свои жизни и здоровье во благо Родины, и не делать между ними никаких различий. Я преклонялся перед мужеством, героизмом и преданностью Родине частей армии генерала Дутова, перенесшей массу лишений и невзгод по пути отступления из Оренбургской губернии…»²¹⁶⁷

Однако на практике отношение анненковцев к дутовцам было далеко не таким благожелательным.

По приходе в Семиречье 13 января 1920 г. в журнале военных действий корпуса Бакича была сделана следующая запись: «Ввиду развала частей всего Восточного фронта и трудного положения Отдельной Оренбургской армии, на долю которой выпал тяжелый крест, вследствие чего войскам 4-го Корпуса, входящим в состав Оренбургской армии, пришлось сделать весьма продолжительные, почти беспрерывно в течение полугода, передвижения, сначала из района Оренбургской губернии к Аральскому морю, далее через Иргиз, Тургай и Атбасар в район гор[одов] Кокчетав, Петропавловск и Каркаралинск, в район города Сергиополя. Все те трудности, лишения и разные невзгоды, которые перетерпели Войска лихого 4-го Оренбургского Армейского Корпуса вместе с командиром Генерал-Майором Бакич и Начальником штаба Генерального штаба Полковником Смольнин во время этого продолжительного марша по пустынно-степным областям – не поддавались описаниям; лишь благодарное потомство дорогой родины России по достоинству оценит боевую службу, труд и лишения истинно русских людей, преданных сынов своей Родины, которые ради спасения своей Великой Отчизны самоотверженно встречали всякие мучения и терзания. Совершив небывалый в истории поход, преодолев все невероятные трудности, победив даже самую природу, лихие храбрые духом войска 4-го корпуса под руководством своего боевого командира вышли благополучно в населенный район, где им удалось передохнуть, оправиться и привести себя в должный порядок. Но ввиду невероятных антисанитарных условий во время вышеуказанного похода по пустынно-степным районам эпидемия тифа всех видов достигла повального характера и, к великому прискорбию, много хороших бойцов выбыло из строя. Ввиду полного отсутствия укомплектований – ряды частей корпуса сильно поредели, и вся боевая организация в частях корпуса была нарушена»²¹⁶⁸.

По свидетельству участника событий офицера Иркутского казачьего войска И. Еловского, «хотя оренбургский отряд и занимал свои позиции, удерживая таковые; но не мог уже быть по-прежнему боеспособным, так как почти весь отряд превратился в повальных больных тифом. Части с каждым днем таяли. Смертность была ужасающая. Медикаментов никаких почти не было, а также и ухода. Хотя госпиталь Красного Креста и принимал больных, но на весь отряд было мало госпитальной администрации. Медицинским персоналом делался обход по квартирам расположения частей, где находились больные. Иногда среди больных два-три человека умирали и лежали вместе с больными по несколько дней, так как не только вынести умерших, но подать пить больным было зачастую некому. Случалось, что вследствие недосмотра один или несколько человек, находясь в сильном бреду, выходили из квартир в одном белье, босые, и разгуливали, при 25–30° холода, по снегу. От каждой части назначались особые команды, которые беспрерывно рыли могилы и носили туда умерших. Зарывали в одну могилу иногда до 25 человек. Жители сел, в которых размещался отряд, тоже повально были все больны; их положение было еще хуже, так как похоронить умершего, вырыть могилу было некому…»²¹⁶⁹.

По оценке противника, в Семиречье корпус Бакича, как и ранее, оставался наиболее боеспособным соединением армии Дутова²¹⁷⁰. Той же оценки придерживались и белые, считавшие Бакича одним «из лучших ее (Отдельной Оренбургской армии. – А. Г.) командиров корпусов»²¹⁷¹. Между тем войска Бакича испытывали серьезную нехватку боеприпасов, вынудившую их в конечном итоге оставить Семиречье. Как писал уже в Китае сам Бакич, «все мои просьбы к Генералу Анненкову о снабжении патронами моих частей оставались безрезультатными, хотя таковые, впоследствии доставшиеся красным в Учарале, имелись в большом количестве…»²¹⁷². Отказывалось анненковцами и в выдаче дутовцам продовольствия и фуража, причем сам Анненков отлично знал обо всем происходящем²¹⁷³. Кроме того, как писал в своем отчете особоуполномоченный Российского Общества Красного Креста С.С. Аксаков, анненковцы в станице Урджарской с ведома начальника штаба Анненкова полковника Н.А. Денисова отобрали много имущества (лошадей, медикаменты и т. д.) у медицинского персонала, пришедшего с оренбуржцами, причем «генерал Бакич был бессилен в этот период и ничего сделать не мог»²¹⁷⁴, сами же анненковцы заявляли дутовцам, «что мы (дутовцы. – А. Г.) им не нужны, что мы убирались бы вон с территории Семиреченского района»²¹⁷⁵.

Положение красных, противостоявших белым в Семиречье, было немногим лучше. По признанию одного из советских авторов, «красноармейские части Семиреченского фронта до самого конца 1919 г. не обладали серьезной стойкостью и дисциплиной, что отрицательно сказывалось на их боеспособности. Даже оперативные вопросы нередко решались на митингах красноармейцев»²¹⁷⁶. Присылка пополнений на Семиреченский фронт осуществлялась с октября 1919 г., но фактически до конца марта 1920 г. красные не могли добиться перелома в свою пользу.

На совещании Дутова и Анненкова в станице Урджарской (ставке последнего) в последних числах декабря 1919 г. было принято решение о создании Отдельной Семиреченской армии²¹⁷⁷. Первоначально идея Дутова сводилась к тому, чтобы прочно обосноваться в Семиречье и оздоровить армию, однако действия анненковцев не позволили этому осуществиться. Приказом Дутова по Отдельной Оренбургской армии № 3 от 6 января 1920 г. все части, учреждения и заведения армии сводились в отдельный «Отряд атамана Дутова». Штаб армии, штаб Оренбургского военного округа на театре военных действий, все управления Отдельной Оренбургской и Южной армий, корпусные штабы и часть дивизионных и бригадных (3-й Оренбургской казачьей дивизии, Туркестанской Отдельной стрелковой и 4-й кадровой бригад) подлежали расформированию. В отряд были включены 1-я и 2-я Оренбургские казачьи дивизии, а также Отдельная Сызранская Егерская бригада, которые пополнились личным составом всех расформированных соединений. Все чины штабов, команд, управлений и учреждений, приданные к штабам, передавались на усиление следующих соединений: I Оренбургского казачьего корпуса и 3-й Оренбургской казачьей дивизии – в 1-ю Оренбургскую казачью дивизию; IV Оренбургского армейского корпуса – во 2-ю Оренбургскую казачью дивизию; Туркестанской Отдельной стрелковой бригады – в Сызранскую Отдельную Егерскую бригаду²¹⁷⁸. После переформирования состав отряда стал следующим²¹⁷⁹ (см. табл. 12).

Таблица 12

Начальником отряда с правами командира неотдельного корпуса тем же приказом назначался командир IV Оренбургского армейского корпуса генерал-майор А.С. Бакич²¹⁸⁰. Впрочем, на этот счет существуют разночтения. По данным журнала военных действий, IV корпуса Бакич получил права командира отдельного корпуса²¹⁸¹. Добавлю, что, по сведениям атамана Дутова, изложенным им лишь накануне своей гибели в начале 1921 г., Бакич в своих целях тиражировал этот приказ с преднамеренно сфальсифицированной записью о предоставлении ему более широких прав командира отдельного корпуса²¹⁸². Поскольку подлинник приказа мне неизвестен, а весьма вероятно, вообще не сохранился, установить истину в этом немаловажном вопросе пока не представляется возможным. Дутов был спокоен за судьбу отряда. Он знал, что люди спаяны двумя годами тяжелейшей борьбы и лишений, почти все являлись земляками, кроме того, Дутов доверял своему преемнику генералу Бакичу.

Один из участников событий писал, что «задача генерала (Бакича. – А. Г.) была далеко не легкая, потому что армия была поголовно вся больная и из 12–14 тысяч человек только около 1–2 [тысяч] можно было, и то с трудом, поставить под ружье. Подтягивание армии и ее переформирование шли вплоть до нового года²¹⁸³. Вид подходящих частей самый ужасный: не люди, а живые трупы, порой без всякого белья, только в одном тулупе и валенках. Медицинской помощи почти никакой за неимением медикаментов, при самом скверном питании. Только крепкие натуры казаков могли нечто подобное выдержать»²¹⁸⁴.

Переформирование происходило с 14 по 19 января (с 1 по 6 января по старому стилю, установленному в Семиречье Анненковым)²¹⁸⁵.

При включении оренбуржцев в состав Отдельной Семиреченской армии Анненков изъял их армейские средства в размере 90 миллионов сибирских рублей, 1,5 пуда золота, принадлежавшего 2-му военному округу Оренбургского казачьего войска, и другие ценности²¹⁸⁶. С дипломатическими целями на Дальний Восток отправились оставшиеся не у дел генералы И.М. Зайцев и И.Ф. Шильников.

Автор одной из характеристик, относящихся к этому периоду, отмечал, что начальник отряда атамана Дутова «генерал Бакич сам из южных славян, говорит с большим акцентом, очень прост и доступен в обращении, во все сам лично вникает и чем только может помочь, всегда готов все сделать. Вечно в хлопотах и заботах, всюду за всем смотрит сам, как хороший хозяин, и энергии не теряет, хотя перед ним почти безнадежная задача (сохранить армию. – А. Г.). Характер у него как [у] южанина горячий, но скоро успокаивается, и если что не по нему, то накричится вволю, но худого не сделает; дисциплина у него строгая, но справедливая; офицеров держит в руках, за что те – распустившиеся за последнее время – его иногда недолюбливали, в особенности те, которые попали к нему из других частей. Солдаты же его любили и готовы за ним идти всюду. Безобразий и насилий, о которых приходилось постоянно слышать при проезде через армии Дутова и Анненкова, мне со времени вступления в командование отрядом Бакича²¹⁸⁷ слышать не приходилось»²¹⁸⁸.

Бакич начал с жестких мер. 8 февраля (26 января) он писал генерал-майору И.М. Зайцеву: «Нет ни Анненковцев, ни Дутовцев, а чины единой Семиреченской армии»²¹⁸⁹. В жесткой форме он требовал от бывшего начальника штаба Отдельной Оренбургской армии подчинения, отмечая, что «допущенная Вами анархия при расформировании Штарма²¹⁹⁰ и Управлений Вам подчиненных вопреки Определенному приказу № 3, благодаря чему неизвестно куда делось и расхищалось ценное казенное имущество и деньги, вынуждают меня просить Командарма до выяснения ликвидационной комиссией всех виновных в расхищении и получения Ваших объяснений по этому поводу как Наштарма Оренбургской временно задержать Вас в районе Семиреченской Армии…»²¹⁹¹.

Отряд атамана Дутова был включен в состав Отдельной Семиреченской армии генерала Анненкова и подчинен последнему во всех отношениях. Штаб отряда был сформирован из штаба IV корпуса и штаба Отдельной Оренбургской армии, начальником штаба стал Генерального штаба полковник И.И. Смольнин-Терванд (8 января 1920 г. произведен Дутовым в генерал-майоры впредь до утверждения Верховным Правителем²¹⁹²). В последнем приказе Дутова по армии говорилось: «Тяжелый крест выпал на долю Отдельной Оренбургской Армии. Велением судьбы войскам пришлось сделать весьма продолжительные, почти непрерывные в течение полугода, передвижения, – сначала из района Оренбургской губернии к Аральскому морю, далее через Иргиз, Тургай и Атбасар в район Кокчетав – Петропавловск. Отсюда через Акмолинск и Каркаралинск в район Сергиополя. Все те трудности, лишения и разные невзгоды, которые претерпели войска Оренбургской Армии, во время этого продолжительного марша по пустынно-степным областям не поддаются описаниям. Лишь беспристрастная история и благодарное потомство по достоинству оценят боевую службу, труд и лишения истинно русских людей, преданных сынов своей Родины, которые ради спасения своей Отчизны самоотверженно встречают всякие мучения и терзания…»²¹⁹³ 23 января 1920 г. Дутов был зачислен в списки лейб-атаманского имени атамана Анненкова полка²¹⁹⁴.

19 (6) января белыми был оставлен Сергиополь. Части под сильным давлением войск противника отходили по тракту Сергиополь – Чугучак, заняв позиции у Нарынского пикета. 2 февраля (20 января) приказом войскам Отдельной Семиреченской армии начальник отряда атамана Дутова генерал-майор А.С. Бакич был назначен командующим частями Северного фронта армии и заместителем Анненкова, а через день принял фронт. Таким образом, в его подчинение поступили уже не только части бывшей Отдельной Оренбургской, но и части Отдельной Семиреченской армии.

Сам Дутов стал главным начальником Семиреченского края (гражданским губернатором), перебравшись в Лепсинск. Возможно, Анненков опасался конкуренции со стороны своего более известного соперника и стремился убрать Дутова из армии²¹⁹⁵, сосредоточив в своих руках всю военную власть.

В Лепсинск Дутов, по его собственной оценке, ехал в подавленном настроении, как в ссылку. Не радовало его и то, что по пути атаману устраивались торжественные встречи, почетные караулы, однако это была лишь декорация, по-настоящему теплый и искренний прием Дутов встретил лишь в Учарале и самом Лепсинске. Пребывание свое в последнем он называл «весьма тяжелым». К слову сказать, незадолго до этого в плен к красным попали его личный секретарь А.А. Будберг и адъютант хорунжий Мишуков (по некоторым данным, Мишуков в 1937 г. был арестован в Красноярске по обвинению в создании диверсионно-повстанческой организации, учитывая, что в тот период в Красноярске жила вся семья Дутова подобное совпадение, на мой взгляд, не является случайным).

О своих переживаниях в тот период Дутов позднее, 17 июля 1920 г., уже находясь в Китае, писал генералу Бакичу: «…я отвечу на Ваш вопрос, почему я не остался при отряде. Вы отлично сознавали, что оставить отряд за собою и подчиниться Анненкову я не мог. То есть лично я бы это сделал, раз это было нужно, но войсковой Атаман Оренбургского войска, а тем паче походный Атаман казачьих войск сделать этого не мог, – иначе подчинение было бы признанием атаманства Анненкова, что даже тогда было невозможно. Оставалось одно решение: передать Вам и уйти самому. Жить при отряде, напр[имер] в Бахтах, было, очевидно, невозможным. Я бы Вам мешал и стеснял, даже невольно, да и Анненков жил рядом, что не сулило удовольствия. Уезжая в Лепсинск, как [в] центр края, я ехал с подавленным настроением и ехал в ссылку… Дальнейшая жизнь и работа в Лепсинске несколько сгладила горечь моего пребывания вдали от отряда. За последний я был спокоен: во-первых, люди были спаяны лишениями уже два года; во-вторых, почти все одного места; и в-третьих, я Вам отдавал отряд, знал, что делал, т. е. был уверен в порядке и сохранении отряда.

Я знал, что Вы ради дела сумеете быть и политиком и поступитесь личными своими симпатиями и привычками. Я был прав. Будучи спокоен за отряд, я начал борьбу с Анненковым тихо и планомерно, всегда защищая интересы граждан… Казаки-семиреки ненавидели Анненкова и охотно подчинялись мне»²¹⁹⁶.

Дутов намеревался своими действиями изолировать Анненкова. Север и юг Семиречья контролировали ставленник Дутова генерал Бакич и семиреченский атаман Генштаба генерал-майор Н.П. Щербаков, центр – сам Дутов. По его мнению, у Анненкова оставался лишь район Учарала, к тому же он должен был считаться с мнениями сразу трех генералов. Кроме того, Дутов наладил связь с Кашгаром и Урумчи, выслав туда миссии. Из Иркештама от однокашника Дутова по академии генерала Муханова поступили сведения о его отряде.

По словам Дутова, «жизнь моя в Лепсинске была не из важных, хотя бы начать с довольствия»²¹⁹⁷. Атаман вспоминал, что его конвой получал горячую пищу лишь дважды в неделю, для поддержания больных приходилось охотиться на голубей, лошади ни разу не получали овса, паслись на снегу, причем их пало до 25 %. Дутов даже ездил в Копал и добился получения продовольствия из Южного Семиречья. Лошади обоза были настолько слабы, что не могли дойти 15 верст до Лепсинска и подняться в горы. Врачей и медикаментов у Дутова не было, при том, что болели почти все чины. Доходило до того, что в качестве ординарцев при Дутове служили старики семиреки, а в качестве караула – милиция.

В период пребывания Дутова в Лепсинске по инициативе Анненкова было проведено два совещания трех атаманов, как писал Дутов, только он был настоящим, а двое остальных – самозванцами²¹⁹⁸. На первом совещании в Осиповке, которое закончилось, по мнению Дутова, впустую, был заслушан доклад генерала Н.П. Щербакова. Второе совещание собрал уже сам Дутов с целью выработки плана весенней кампании 1920 г. После своей поездки в Копал он пришел к выводу, что положение в Семиречье может спасти только Южная группа Щербакова. План Дутова был следующим: «Надо было брать Гавриловку и Джаркент, и тогда все Семиречье было бы наше. Народ волновался там, басмачи делали свое дело; мусульмане звали нас… Со стороны Семипалатинска нам серьезно угрожать не могли. Войдя в Семиречье и овладев Верным, мы входили в связь с Ферганою, Бухарою и Хивою и Закаспием – все это изжило большевизм. Нужен был лишь толчок, а там по всей границе – английские войска», – писал Дутов²¹⁹⁹. Таков был его план, однако реализован он не был. По мнению Дутова, виноват в этом был Анненков, который «затеял обход красных через Чулак – Сельке, Сайримнор и Лао-ца-гоу на Харгос, и, конечно, начал тормозить, и все полетело. В результате получилась ерунда, и мы – в Китае»²²⁰⁰.

Иначе считал Анненков, отметивший уже 31 (18) марта в своем приказе: «Ввиду начавшихся волнений среди населения, в районе, занимаемом Армией, я телеграфно просил Атамана Дутова в случае, если связь между нами будет порвана, принять на себя командование всеми частями, которые будут находиться в его районе. Но Дутов, по привычке и по обычным приемам, не предупредив никого, забрав лишь небольшой личный конвой и все ценности, бежал на Китайскую границу. Лепсинск остался без начальства, и в нем начались волнения. Это послужило сигналом к восстанию в других деревнях и привело к тому, что частям пришлось, будучи окруженными со всех сторон, отходить к Китайской границе… [Дутов] еще раз доказал, что в трудную минуту остается верным самому себе, и, спасая свою шкуру, не подумает о своих подчиненных и бросит их, как бросал неоднократно в Оренбурге, Верхнеуральске и т. п… Состоящего в списках Лейб-Атаманского полка Генерала Дутова исключить, как опозорившего себя своим постыдным бегством и недостойного носить славное имя партизана»²²⁰¹. Кто бы ни был виноват в произошедшем, эпопея белого Семиречья подошла к концу. Отмечу лишь, что еще 27 (14) марта на китайскую территорию перешел отряд атамана Дутова под командованием генерал-майора А.С. Бакича, после чего продолжение борьбы в Семиречье являлось бессмысленной жертвой. Кроме того, на сторону красных 27 марта перешел начальник снабжения Отдельной Семиреченской армии полковник А.А. Асанов, издавший приказ о сдаче всей армии красным, под воздействием которого многие части действительно сдались. Таким образом, поступок ушедшего в Китай Дутова никак нельзя считать позорным. Выдвинутые Анненковым обвинения оставлю на его совести.

В ночь на 29 (16) марта 1920 г. Дутов, узнав о прекращении связи во все стороны, был вынужден покинуть Лепсинск вместе с отрядом, причем половина его казаков передвигалась пешком – лошади конвоя паслись в горах и нужно было их собрать. В Тополевке он разогнал митинг, пройдя Покотиловку и сделав в ней дневку, отряд вступил в горы. Переход шел без преследования со стороны красных, которые даже не знали в дальнейшем точного пункта перехода Дутовым китайской границы²²⁰².

2 апреля (20 марта) атаман с конвойной сотней (командир – войсковой старшина А.З. Ткачев) и отрядом особого назначения через ледниковый перевал Кара-Сарык на горном хребте Джунгарский Алатау (высота около 5800 м) перешел в Китай, в районе города Джимпань Синьцзянской провинции, в долине реки Бортала. Сам атаман перед китайской границей был спущен на канате с отвесной скалы почти без сознания. Переход осложнялся присутствием в отряде женщин и детей. Сопровождавшие Дутова войска при переходе границы были разоружены и интернированы. По воспоминаниям самого Дутова, двинулись «в Сарканскую щель, шли всю ночь по колено в снегу, без дороги, при 15° мороза. Дорога была сплошной ужас, то по реке, то по скалам, то по долине, сплошь занесенной снегом. Когда вошли в щель, начались муки. Дорога шла по карнизу и леднику. Ни кустика, нечем развести огня, ни корма, ни воды. Так шли три дня и пришли к перевалу Кара-Сарык (14 900 футов). Дорога на гору шла по карнизу из льда и снега. Срывались люди и лошади. Я потерял почти последние вещи. Вьюки разбирали, и несли в руках. Перевал брали полуторо²²⁰³ суток. Когда я забрался на вершину, начался буран, и многие поморозились. Я случайно избег этого, хотя я был в одной шинели.

Редкий воздух и тяжелый подъем расшевелили контузии мои, и я потерял сознание. Два киргиза на веревках спустили мое тело на 1 версту вниз и там уже посадили на лошадь верхом, и после этого мы спускались еще 50 верст. Вспомнить только пережитое – один кошмар! И наконец, в 70 верстах от границы мы встретили первый китайский²²⁰⁴ пост. Вышли мы 50 % пешком, без вещей, вынесли только икону, пулеметы и оружие. Друг друга не узнавали, до того все почернели и похудели, остались одни глаза. Дальнейшие мытарства уже были легче»²²⁰⁵.

Один из офицеров – участников похода, выступавший в печати под псевдонимом Синзянский и опубликовавший серию очерков об отступлении армии Дутова, посвятил этому переходу небольшое стихотворение:

Барталинское ущелье²²⁰⁶

(Март 1920 г.)

На западе дальнем Китая
Есть горный поток Бартала
Из снежной вершины Тянь-Шаня
Начало та речка взяла.

Сурово ущелье потока,
Снег, камень, теснины кругом,
Года за горами без срока,
Как день убегает за днем.

Несет свои снежные воды
По камням, ущельям стремясь,
Ищет простора, свободы,
В бешеном беге дымясь.

Безмолвны вершины Тянь-Шаня,
Над белой чалмою всегда,
Как стражи границы Китая,
Закованы броней из льда.

Вот, что-то вдали зачернело,
Спускаясь ущельем с горы,
По снежному полю налево
Вниз горной реки Барталы,

Все ниже и ниже спускаясь…
Видны уж фигуры людей,
Устало рядами равняясь
Ведут под уздцы лошадей.

Суровы, позноблены лица,
С тоской в наболевшей груди
Покинув родные станицы,
Повзводно идут казаки.

Перевал Кара-Сарык бывает открыт для перехода лишь в июне месяце, тем не менее отряд Дутова сумел преодолеть его сравнительно благополучно за четверо суток и был интернирован в долине реки Бортала в 5 верстах от Джимпаня. По всей видимости, дутовцы провели в лагере около месяца. Здесь Дутов издал приказ, разрешавший всем желающим вернуться в Россию. Была объявлена двухдневная запись, причем набралось 240 человек, которые 5 мая уехали домой (у И.И. Серебренникова ошибочно – 6 мая). Проводы сопровождались молебном перед Табынской иконой. Дутов уезжавшим посоветовал не предавать тех, кто остался в Китае²²⁰⁷.

Не вполне ясна нестыковка в хронике событий. С одной стороны, известно, что проводы возвращавшихся проходили на реке Бортала 5 мая, но, с другой, уже 2 мая атаман и верные ему казаки остановились на жительство в городе Суйдин Илийского округа Синьцзянской провинции, в 40 верстах от Кульджи (центра Илийского округа), как было указано китайскими властями. Ответить на этот вопрос пока сложно. «Так мы добрались до Джампаня, а потом и до Суйдуна. Просьба уйти в Чугучак была не уважена, да мы бы и не дошли – не было сил. К тому же китайцы врали, что Ваш (Бакича. – А. Г.) отряд весь разбежался… Результат – пришли в Суйдун пешком, кое-как дотащили половину лошадей. Я, имея всего-навсего 140 000 рублей сибирских денег, конечно, не могу себе позволить никаких, даже элементарных, удобств, не имея ни одного колеса, ни денег, ни вещей, – поддерживать свой атаманский престиж трудно», – писал Дутов Бакичу²²⁰⁸.

По донесению советской агентуры, после перехода границы «настроение большинства белых здесь (в Синьцзяне. – А. Г.) во всяком случае не воинственное. Если бы они знали истинное положение в Советской России, то безусловно многие не замедлили бы выехать туда. Большинство их не едут, опасаясь мобилизации. Они так утомлены войной, так разбиты нравственно сознанием бесцельности тех мучений, которые они приняли сами и причинили другим, что их пугает перспектива снова взяться за оружие с какими бы ни было целями. Им нужен отдых и только отдых…»²²⁰⁹.

В Суйдине дутовцам было предложено разместиться в казармах русского консульства, рядом с которыми имелся небольшой участок земли. Однако часть казарм была занята китайскими солдатами, остающиеся же помещения были недостаточны для отряда, в связи с чем Дутов оставил в казармах лишь часть офицеров и казаков, а остальные были размещены в землянках. Сам атаман снял себе две комнаты в городе²²¹⁰. Сохранилось описание квартиры Дутова, на которой он был впоследствии убит: «Это была небольшая, в две маленьких комнаты, разделенных сенями, глинобитная сартовская сакля, но с деревянными полами и с самой примитивной туземной обстановкой. Одна комната была спальней и столовой атамана, а во второй помещалась его канцелярия, и там же спал Н.В. Дутов²²¹¹. В весьма небольшом дворе находилась еще однокомнатная сакля, в которой помещались два фельдъегеря атамана и его вестовые. Рядом стоял навес, под которым находились две лошади Александра Ильича»²²¹².

Имеется еще одно свидетельство об исходе Дутова в Китай. Его автор, войсковой старшина Оренбургского казачьего войска Савич, прошел вместе с атаманом весь путь от Атбасара и Кокчетава до Суйдина. Он вспоминал:

«По степям, по пескам, бездорожьем, глубокой осенью, под натиском красных полчищ, отходили уцелевшие остатки войск атамана Дутова. Казаки на конях, а раненые, больные и семьи – в телегах и повозках. В особой каретке, о двух конях, шествовала Святыня Оренбургского Войска – большая Табынская икона Пресв[ятой] Богородицы. Пути-дороги и переживания отходивших за иные границы известны по трудам летописцев, но об оренбуржцах было мало сведений, а поход их назывался голодным и тяжким. Кочевники угнали в глубь степей свои стада. Питаться приходилось большей частью затирухой из муки, и немало осталось могильных бугорков без крестов, для которых не было дерева.

Миновали городки: Иргиз, Тургай, Атбасар, Кокчетав, Акмолы, Каркаралы²²¹³, Сергиополь и подошли к Лепсинску, в котором пришлось оставить весь обоз и часть коней, и, неся на руках икону, а раненых и больных на носилках, начали подниматься по снежным крутизнам Алатау к перевалу Кара-Сарык. Были случаи, когда кони срывались с тропинок в глубины снегов, откуда их нельзя было вытащить. Добравшись до высшей точки, где почти постоянно бывают снежные бураны, мы начали спуск с гор, и вскоре обрадовала нас зелень травы и кустов, и чем ниже, тем больше чувствовалась весна. И стали мы лагерем на берегу горной речки Барталы, и была Страстная Седмица, и приказал атаман построить из зелени кущу для иконы, пред которой и пели мы Пасху, а вокруг стояли конные степняки, понимали, видно, что мы благодарим Бога, и потчевали нас вынимаемыми из-за пазух горячими лепешками.

Прибежали вооруженные китайские солдаты, впереди которых верхом на низенькой лошадке трусил офицер в погонах, при сабельке, но сошел с коняшки, снял котелок, поклонился всем, поздравил с прибытием и предложил сдать оружие и следовать в недалекий городок. На голове этого офицера вместо военного убора был штатский котелок.

Прочитав нам большой папирус с приветствием от своего правительства, скомандовал своим солдатам, которые были одеты в штаны и куртки, а на плечах их были кофты с[о] многими иероглифами, на головах их тюбетейки, из-под которых на спины свисали заплетенные косы, а ружья у них были самые разнокалиберные и… солдаты побежали вслед за своим офицером.

Тронулись и мы в недалекую дорогу и прибыли в городок Суидун (так в документе. – А. Г.) и расположились в мазанках, где раньше стояла русская охрана нашего консульства. Атаману отвели особую квартирку, и при нем было несколько вооруженных казаков-стариков. Наступил полнейший отдых и покой, и прекрасное питание, и весна, и уверенность, что нас здесь никто не достанет – за границей, за снежными крутизнами, да кроме этого, близ нас была казарма китайских солдат, у которых шла усиленная муштровка, больше, правда, с шагистикой и построением каре, когда передняя линия солдат для отражения противника стреляла лежа на земле, вторая с колена, а третья стоя, потом солдаты уходили в казармы и был покой, и часовой ставил свое ружье у стены, а сам играл с мальчишками в бабки или в чехарду. Но все-таки нельзя было не думать и не вести беседы о нашем дальнейшем. Большинство из нас горело желанием как можно скорее добраться к мудрейшему генералу Дитерихсу в Приморье.

Слышно было и о Врангеле, и потянуло меня именно к нему. Сотник атамана Анненкова ИД. Козлов одобрил мой план и готов быть со мною, а я порадовался такому спутнику, который знал местные языки. Доложил я о своих планах атаману Дутову, который мысль мою одобрил и направил мою просьбу в наше консульство, где сейчас же снабдили нас удостоверениями личности, посоветовали взять с собой в дорогу запас медикаментов, которые нужны будут и нам самим и [тем,] кто будет нуждаться в лечении. Выдали нам по десятку долларов и сказали, чтобы послезавтра мы были бы на окраине города, откуда уходит груженый верблюжий караван, следующий в город Кучар. Явились мы с сотником к атаману Дутову, передавшему нам словесные поручения к генералу Врангелю, прибавив в нашу казну еще по десятке долларов и пожелав нам счастливого пути. Испросили мы благословения у Пресвятой Девы, распрощались с друзьями, уложили свои нехитрые пожитки в небольшие мешочки и в указанное время явились к старшему каравана, который уже был предуведомлен консульством и встретил нас как родных…»²²¹⁴

Секретарь российского консульства в Кульдже А.П. Загорский (Воробчук) вспоминал, что «в марте же месяце двадцатого года Российское Консульство в Кульдже было, по распоряжению пекинского правительства, закрыто и интернированные в Китай остатки Белых армий оказались без всякой государственной защиты. К нашему счастью, Синцзянским генерал-губернатором, в состав провинции которого входили долина р. Боротолы, район г. Кульджи (Илийский край) и г. Чугучак (Тарбагатай), был друг белых русских и враг большевиков, семидесятилетний генерал Ян. Он отнесся к интернированным русским весьма сердечно и приказал местным властям выдавать им по два паунда (фунта. – А. Г.) муки на человека в день и по столько же каменного угля для варки пищи. В мае месяце он разрешил отряду атамана Дутова перейти на стоянку в г. Суйдун, расположенный на главном пути из России в Кульджу, в сорока пяти верстах от русской границы, где имелись наши казармы для консульского конвоя человек на двести. Вследствие же того, что в отряде было до тысячи человек, то (так в документе. – А. Г.) большая часть отряда разместилась в суйдунских казармах и [в] вырытых казаками во дворе казарм землянках, а Первый Оренбургский имени Атамана Дутова полк расположился верстах в 25 от Суйдуна, в селении Душегур. На новых стоянках чины отряда получали от китайских властей вышеуказанный паек муки и угля, и только. Питались люди весьма скудно, но и для этого им пришлось продавать своих лошадей, седла и др[угое] скромное имущество. Атаман продавал собственные вещи и выручку отдавал на содержание казаков. В конце мая Александр Ильич приехал в Кульджу (50 верст от Суйдуна) и остановился у заведовавшего консульскими зданиями б[ывшего] драгомана²²¹⁵ консульства г. [Г.Ф.] Стефановича. Я в это время жил уже на частной квартире, вне консульства, и, узнав о приезде атамана, пошел в консульство. Александр Ильич гулял по аллеям консульского сада. Увидев меня, он пошел ко мне навстречу и еще на расстоянии шагов пятидесяти сказал: «Помните, я говорил Вам в Омске, что мы встретимся в Кульдже»…Его слова в поезде, в Омске, я тогда принял за шутку, но они оказались пророческими»²²¹⁶. Как видно, Дутов обладал отличной памятью.

В Суйдине Дутов организовал свой штаб и разместил три сотни казаков в специально вырытых землянках. Кроме того, Дутов сформировал артиллерийские и инженерные части, а также обоз²²¹⁷. Атаман сделал официальные визиты китайской администрации в Курэ, Суйдине и Кульдже. Своим уполномоченным при российском консульстве в Кульдже – главном городе региона – Дутов назначил игумена Иону.

Китайские власти взяли отряд под покровительство, пообещав ежемесячно выдавать по одному пуду пшеничной муки на человека и снабжать отряд углем. Однако своего обещания о снабжении отряда продуктами питания и фуражом китайцы не выполнили. Казаки были вынуждены для пропитания продавать за бесценок обмундирование и имущество, устраиваться на тяжелые работы. Разумеется, русским невозможно было по дешевизне и неприхотливости конкурировать с китайской рабочей силой, но положение было столь тяжелым, что офицеры и казаки нанимались полоть рис по пояс в воде, получая за это лишь два цента в день. Из-за отсутствия фуража вскоре погибли отрядные лошади²²¹⁸.

Дутов с горечью писал генералу Бакичу 17 июля 1920 г.: «В ящике конвоя и особой сотни – 5 000 000 рублей сибирскими, при цене теперь 85 коп. – тысяча – это ничто. Весь наш капитал при размене даст 4250 здешних рублей (тедз). Я же лично живу продажею своих лошадей и вещей, но их-то скудно. Сейчас я проживаю на себя только 70–80 тедз в месяц, больше не в состоянии. И то хватит только до сентября, а дальше не знаю. Серебра и романовских не имею. Курс здесь низкий: романовские рубль – 6–7 копеек, сибирские 1000 р. – 85 коп.; серебро – рубль за рубль, но последнего нет ни сантима.

Всякая представительность, что особенно ценится китайцами, для меня невозможна. Нет ни лошадей, ни экипажа, ни обстановки, ни повара, ничего, а главное, денег. Я езжу верхом, и могу угостить китайских чиновников лишь чаем, но без сахара. Взяток или подарков я не делал никому, ибо не из чего, а это здесь нужно, без этого ничего не сделаешь. Численность и состав отряда Вам известны. Сейчас работаем вовсю, и кое-как одеваем себя и кормимся. Имя мое помогло. А там что будет, не пропадем…

Невероятным трудом из отчисления 15 % в артель удалось сколотить около 1000 тедз, и на это живем. Люди обносились донага, а переход свыше 500 верст по сплошной гальке или острым камням изорвал последнее…

Живем мы в Суйдуне, Мазаре²²¹⁹, Чимпандзы, Дашагуре и по заимкам; очень небольшая часть – в Кульдже. Я с конвоем и особою сотнею – в Суйдуне. Занимаем бывшие консульские казармы. Конечно, от казарм остались только стены. Все остальное отсутствует, но мы собственными силами потихоньку ремонтируем и живем, хотя часть помещается прямо во дворе. Я живу на квартире – занимаю комнатку без окон, т. е., вернее, без стекол. Лично при мне живут два фельдъегеря и три казака. Вот это семья моя, и я готовлю сам себе обед, ежедневно состоящий из рисового супа с бараниной или лапшой. Несмотря на скудость и полное отсутствие посуды, я живу буржуем, ибо имею самовар, и его воркотня напоминает мне родину. В Кульдже, где много русских, где жизнь дешевле и лучше, я жить не могу, ибо туда мой отъезд не допускают, да я и сам не поехал бы из-за пьянства и игорных притонов там. А без отряда я не поеду. Здесь мы сжились, и нет сплетен, а Кульджа – большой город со всеми соблазнами, а главное, с большим числом всякой интеллигенции, что дает только атмосферу сплетен и интриг. День проходит незаметно: утром езжу верхом, днем в отряде; вечер пишу, езжу опять верхом, чай и сон…»²²²⁰ В связи с тяжелыми условиями существования в конце 1920 г. сам атаман переболел малярией.

Отряд атамана Дутова, в котором оказалась основная масса оренбургских казаков, под командованием генерал-майора А.С. Бакича также перешел в Китай (27 марта 1920 г.) и был интернирован в лагере на р. Эмиль под городом Чугучак. Долгое время в отряде Бакича не знали о судьбе Дутова и его небольшого отряда, лишь спустя месяц после перехода границы стали поступать сведения на этот счет. В апреле – мае 1920 г. генерал Бакич для обеспечения своего отряда конфисковал все серебро бывшей Отдельной Семиреченской армии (243 пуда), находившееся в Чугучаке, а также реквизировал скот (8000 баранов), закупленный колчаковским правительством на нужды армии²²²¹, часть средств удалось получить от богатых сартов, являвшихся русскими подданными²²²². Этими мерами он существенно облегчил положение своего отряда, кроме того, учитывая степень развала армии, отступившей в Китай разрозненными группами, Бакич имел моральное право действовать таким образом. По сути, это был единственный возможный способ спасти вверенных ему людей, оказавшихся всеми брошенными и никому не нужными. Разумеется, серебро было бы справедливее разделить между всеми отрядами бывшей Отдельной Семиреченской армии, имевшими право на часть ее имущества.

Эти самовольные действия Бакича не могли вызвать одобрение тех, кто считал себя его начальниками, – Анненкова и Дутова. 17 (4) июня Дутов писал Бакичу: «Я полагал, что Вы, конфисковав 87 ящиков серебра, кое-что из материалов и несколько тысяч голов скота, поделитесь с нами, хотя бы серебром в пропорции отрядов, т. е. 1 на 10. У Вас около 10 000 человек было, не знаю, сколько теперь. А у меня было около 1000, а сейчас набирается до 1600, так как беглецы Анненкова все идут ко мне и на коленях молят о принятии их. Русские люди – я не могу отказать им на чужбине. В результате денежные дела мои – чуть ли не еженедельный кризис, а бьешься, как рыба о[б] лед. О себе лично я ничего не прошу: пока есть три смены белья; я сыт. Но русским людям помогать я обязан, а своим казакам должен, а их-то у меня до 1000 человек. Вот почему я и рассчитывал на присылку Вами десятой доли серебра. Скот и пр[очее], конечно, не могут быть пересланы. Десять пудов серебра значительно разрядили бы напряженную атмосферу и не очень подорвали бы Ваш отряд. Но до сего времени Вам об этом не писал, полагая, что Вы сами запросите. Или думаете, что мы не нуждаемся… Наш с Вами лозунг все же остается без изменения, и я уверен, что сторонников его будет немало не только среди русских, славян, а даже и иностранцев. Об Анненкове – дело его закончено. Оружие, которое он закопал, китайцами найдено и отобрано. И последняя тысяча, бывшая с Анненковым, значительно поредела, – разбежались; осталось не больше 400 человек. Анненкову предложено перейти в глубь Китая, в город Хами²²²³, что и будет им выполнено на днях. Анненков распродал массу имущества… Не имея в отряде ни одного врача, очень тяжело живется. Может быть, Вы найдете возможным одного командировать ко мне. Кажется, все, что мог сообщить. Поклон всем Вашим подчиненным от рядового до генерала. Не найдете ли возможным периодически присылать Ваши приказы. Желаю Вам всего лучшего. Ваш А. Дутов»²²²⁴. В дальнейшем отношения Бакича и Дутова переросли в конфликт, связанный, в первую очередь, с вопросом объединения антибольшевистских сил в Западном Китае и главенства в будущей единой организации. Что же касается притока к Дутову анненковцев, то от Анненкова бежали в Кульджу в основном оренбуржцы. В частности, после отвратительных насилий, совершенных анненковцами в отношении семей оренбуржцев и последовавшей расправы оренбуржцев над насильниками, в полном составе из лагеря «Орлиное Гнездо» на перевале Сельке, где располагался Анненков, в конце апреля 1920 г. ушел к Дутову 1-й Оренбургский казачий полк войскового старшины Н.Е. Завершинского²²²⁵, разместившийся в деревне Мазар.