«Америка никогда не имела шпионов». Это была распространенная фраза в американской экспедиционной армии, может быть, потому, что лучшим средством сохранить что-нибудь в тайне считалось полное отрицание.

Даже среди офицеров, находившихся при штабе главнокомандующего, намеки на существование нашей секретной службы считались признаком дурного тона. Неудивительно, что большинство солдат никогда о ней не слыхало.

Так было во время мировой войны, так продолжается еще и теперь. О роли Америки в тайной войне известно меньше, чем о роли любой великой державы. Описывалась деятельность французов, англичан, немцев, но никогда не говорилось ни слова об американцах в Европе. Теперь можно с полной безопасностью приподнять завесу, за которой разыгрывалась драма, представляющая для большинства американцев жгучий интерес.

Сколько событий развертывалось за этой завесой во время победоносных и страшных дней 1917–1919 годов. Америка в то время имела шпионов, точно так же, как в 1776 г. у нас был Натан Хэйль, а в 1861 г. Бекер и Пинкертон.

По сравнению с секретной армией союзников американская секретная армия была очень мала, ибо число наших шпионов, агентов и осведомителей в Европе достигало всего нескольких сотен.

Эти люди отправлялись окольными путями в самые опасные места, чтобы выполнить возложенные на них задания. Часто они выполняли их успешно, а иногда терпели неудачу. Некоторые были арестованы и многие расстреляны. Но никто из них не вызвал к себе пренебрежительного отношения. Нам пришлось воевать недолго, но если бы война гак скоро не кончилась, американцы повели бы такое же мощное наступление на поприще шпионажа, какое они вели в открытой войне, ревностно способствуя достижению победы в этой войне.

Начальник германской военной разведки полковник Николаи говорит о нашей секретной службе так: «Вступление американцев в борьбу оживило работу секретной службы.

Только тогда, по-видимому, союзники получили ясное представление о Германии и нашли чувствительные места, где они должны были пустить в ход свою секретную службу и особенно пропаганду. Американцы очень сильно помогли союзной пропаганде в отношении техники, методов и денег».

Способствовали оживлению союзного шпионажа не только американские деньги. Начальник британской разведки сэр Бэзиль Томсон следующим образом отзывается в своих воспоминаниях об американском шпионаже:

«Американцы установили в Европе превосходную систему разведки и, поскольку мы и раньше работали вместе, мы решили обмениваться сведениями. В то время в глубине Европы или Америки происходило очень мало событий, о которых мы бы не знали. Немногим известно так хорошо, как мне, насколько умело американцы использовали наш опыт… Мы работали так, словно наши обе организации составляли одно целое, и иногда я думаю, что если бы у американцев хватило времени распространить свою сеть по всей Европе, то она оказалась бы лучше нашей».

Это весьма лестный комплимент со стороны представителя Британской империи, которая всегда была обетованной землей для того, что Киплинг называет «крупной игрой».

Обучив нас этой игре, англичане вели ее с нами в открытую.

Один американец, большой знаток этого дела, заявил:

«Англичане выложили все свои карты на стол, и ни один политический, национальный или военный вопрос не должен был мешать работе. Если бы после войны мы могли продолжать наши отношения с английской разведывательной службой в области чисто военной информация, то это было бы чрезвычайно полезно и для нашей и для их страны».

Такое тесное сотрудничество было одной из причин того, что мы не посылали больше агентов в Германию.[13] Там уже находились английские и французские агенты. Когда мы вступили в войну, англичане и французы имели своих людей в самых важных пунктах германского тыла от Берлина до фронта. Французы установили наблюдение в германском генеральном штабе в Спа (позже мы сделали то же самое).

В штабе кронпринца Рупрехта Баварского имелся английский агент; французские и английские агенты имелись на заводах Круппа. Позже у нас там тоже были агенты, и наши люди наблюдали за грузовыми составами, шедшими через Кёльн, Мец и другие важные центры. Есть предположение, что один очень влиятельный чиновник в Вильгельмсхафене был английским агентом, а один француз часто плавал с побережья Зеебрюгге к союзной подводной лодке для передачи донесений о деятельности этой германской базы подводных лодок. Тысячи бельгийцев, несмотря на риск, которому они подвергались, занимались шпионажем в пользу своей собственной, французской или английской разведки.

Эта система шпионажа зародилась задолго до 1914 г.

В течение долгих лет мира англичане и французы посылали агентов в Германию, как, впрочем, и немцы во Францию. В Германии находилось очень много французов, англичан было меньше. Немцы раскрыли и казнили очень многих союзных агентов, но гораздо большее количество ускользнуло от них и работало в течение всей войны. Если какого-нибудь агента арестовывали или так за ним следили, что он не мог больше работать, союзники посылали вместо него другого. Когда летом 1917 г. мы вступили на поприще шпионажа, союзники распространили на всю Германию организацию, состоящую из тщательно обученных и отобранных людей. Многие из них могли выдержать самое суровое испытание секретной службы: знать друг друга, совместно работать и иметь друг к другу полное доверие, хотя на карту была поставлена их жизнь.

Организация такого типа по своей хрупкости подобна часовому механизму, и в нее, так же как в часовой механизм, трудно ввести инородное тело. Поэтому мы посылали в Германию своих агентов на постоянную работу только с согласия французов и англичан. Риск был меньше, когда надо было, послать в Германию агента для кратковременного пребывания; нейтральные страны служили базой для операций американской секретной службы, точно так же как они служили базой для других держав. Еще менее опасно было посылать американских агентов в Австро-Венгрию, где они не рисковали натолкнуться на союзную организацию или быть захваченными неприятельской контрразведкой. Таким образом, применяясь к условиям тайной войны, на основах, созданных генералом Ван Деманом в Соединенных Штатах и генералом Ноланом то Франции, развилась наша организация, заслужившая похвалу сэра Бэзиля Томсона.

Мы, конечно, были новичками и иногда давали себя провести. Но наша неопытность в игре оказывалась часто нам выгодна, ибо никто нас не подозревал. Многие европейцы и американцы в самом деле думали, что «Америка не имеет шпионов». Другим преимуществом были наши деньги.

Осведомители наперебой старались попасть на американскую секретную службу. Мы сообщили по подпольным каналам всего шпионского мира, что мы готовы заплатить десять тысяч долларов за точные сведения о передвижениях германской дивизии первого класса, и мы такие сведения получали. Хотя в секретной службе молчание — золото, тем не менее, деньги развязывали языки.

Союзные разведки иногда даже считали, что американцы злоупотребляют деньгами, так как они увидели, что мы оказались щедрее всех на рынке информации, существовавшем в Швейцарии, где встречались и обменивались сведениями профессиональные шпионы. Но, как правило, англичане, французы и американцы действовали на фронте тайной войны с единодушием и взаимным доверием, которого часто не хватало на фронте явной войны. Однако же, исключения бывали.

Если американцы хотели избежать некоторого ущерба при межсоюзных переговорах, связанных с вопросами о солдатах, о деньгах, о снабжении, о командовании, о стратегии и о политике, которые непрерывно менялись в ходе войны, то им необходимо было так же хорошо знать о том, что происходит у союзников, как и о том, что происходит у немцев.

Одно из первых заданий, которое генерал Першинг дал американской разведке, состояло в том, чтобы узнать, действительно ли некая союзная держава нуждается в такой мере в одном американском продукте, как она утверждала. Разведывательный отдел сообщил генералу Першингу, что указанная потребность преувеличена, доказав это при помощи добытых каким-то путем подлинных документов.

Вскоре после высадки первых американских частей во Франции распространился слух о том, что среди союзников было движение, стремившееся помешать или задержать формирование самостоятельной американской армии под собственными знаменами, с собственным командованием и настаивавшее на использовании американских войск для пополнения французских и британских потерь. В нашем главном штабе внимательно следили за этой кампанией. Генерал Першинг узнал об интриге, начатой осенью 1918 г. одной известной англичанкой с целью сместить его с поста главнокомандующего. Это дошло до президента Вильсона. Но интрига ни к чему не привела, президент оставил генерала на его посту.

Подобные разногласия приводили иногда к взаимному недоверию. Американский офицер, прикомандированный к союзному штабу, однажды убедился в том, что кто-то рылся в его вещах. Может быть, это был какой-нибудь немецкий агент, но американец сильно в этом сомневался. Он знал об установленных повсюду диктографах и предполагал, что один из них предназначался для него. Американские офицеры, которым приходилось обсуждать в предназначенных для них помещениях некоторые стороны деятельности и политики американцев, стали это делать на жаргоне бейсбола.[14]

Такой хитроумный шифр, с помощью которого они говорили о «судьях» (umpires) и «гигантах» (giants), должен был внушить европейским подслушивателям, если такие были, уверенность, что американцы настоящие дикари.

Отношения между союзниками всегда были довольно щекотливыми, но при некоторой доле изобретательности можно было делать чудеса. Примером такого чуда является посещение американской экспедиционной армии полковником японской армии маркизом Саито. Этот офицер прибыл во Францию с письмом, написанным генералу Першингу его старым другом со времен русско-японской войны, генералом Куроки. Последний просил принять маркиза Саито и дать ему возможность посмотреть, что делала американская экспедиционная армия. Любой калифорниец назвал бы эту просьбу чистой воды официальным шпионажем. Генерал Першинг жил в Калифорнии, но, тем не менее, обсудив просьбу японцев со своим штабом, он приказал показать маркизу Саито все, что он захочет видеть.

Таким образом, полковник Саито увидел все, что можно было видеть в американской экспедиционной армии. В сопровождении полковника Кампаноля, говорившего, помимо других языков, также и по-японски, он осмотрел службу снабжения. Он видел огромные склады, железные дороги, госпитали, короче говоря, — все необходимое для формирования и снабжения двухмиллионной американской армии, которая должна была, принести победу. Он знал, что еще два миллиона солдат обучались в Соединенных Штатах.

Полковник Саито пожелал увидеть фронт. Начальник осведомительной службы американских экспедиционных сил, который его сопровождал, был поставлен в весьма затруднительное положение. На фронте было что посмотреть, но вдруг этот важный представитель Японии будет убит? Поэтому после минутного размышления он предложил:

— Мы с удовольствием покажем вам фронт в Вогезах.

— В Вогезах! — повторил японец. — Но ведь это очень спокойный участок. Я хочу видеть настоящий фронт, там, где дерутся. Я хочу видеть ваши войска в действии.

— В самом деле, почему бы нет? — подумал полковник Кампаноль. — Он увидит, какие из американцев вышли солдаты.

И они отправились в «адову нору на р. Вель», где 77-я дивизия, набранная из жителей Нью-Йорка и очутившаяся впервые на активном участке, доблестно выполняла свой долг. Полковник Саито провел две недели на фронте вместе с полковником Кампанолем, деля участь солдат, под снарядами и газами. В конце концов, он заявил:

— Это замечательно и представляет для меня необычайный интерес. Но я нахожу, что вы совершаете тактическую ошибку, сохраняя передовой пункт по другую сторону р. Вель в Базоше. Он не представляет большой ценности и очень уязвим; если немцы его атакуют, вы не сможете послать туда подкреплений.

Это был очень дельный совет, как показали события через несколько дней, когда немцы смели американскую часть, остававшуюся в Базоше.

Однако, посещение маркиза, полковника Саито имело и другие последствия. Он посетил также солдат морской пехоты на спокойном участке, и они воспользовались случаем, чтобы заснять кинофильм, который был отправлен в Соединенные Штаты как свидетельство американо-японской дружбы.

Осторожность и такт были необходимы всегда, как доказал попавший однажды в руки американской секретной службы клочок бумаги, на котором стояла надпись: «Просьба сжечь». На этом клочке было написано: «Что касается замечаний на последней странице, то это как раз те замечания, которые так, оскорбили чувствительность Г. (французский агент). Смотрите, чтобы они не попали к французам. Через посредство Г. они попадут прямо к Клемансо».

Упоминавшиеся замечания были составлены на основании крайне интересных донесений Интеллидженс Сервис о некоторых лицах, занимавших весьма высокое положение как на стороне союзников, так и на стороне Германии.

Клемансо, конечно, был непосредственно связан с французской секретной службой; по слухам, она даже находилась под его контролем, так же как цензура прессы и пропаганды, — цензура, против которой он так яростно восставал до своего прихода к власти, что назвал свою газету «L'Homme enchaine» («Человек в оковах»).

Президент Вильсон мало интересовался военной разведкой. Говорят даже, что он не читал ежедневной сводки по разведке, с такой тщательностью составлявшейся разведывательным отделом штаба всего в четырех экземплярах: один передавался шифром по телеграфу президенту, два предназначались для генералов Першинга и Блисса и четвертый для архива.

Президент предпочитал морскую и дипломатическую разведку и возложил на одного офицера морской разведки важное задание. Тем не менее, он приказал сжечь список подозрительных, содержавший более 100 тысяч имен и напечатанный для флота в правительственной типографии, ибо в нем значилось слишком много имен его друзей и знакомых.

После этого Т. Моррисон Карнеджи уплатил 20 тысяч долларов пятидесяти машинисткам, которые, поклявшись сохранить тайну, перепечатали для флота четырнадцать экземпляров этого списка, считавшегося наиболее полным списком подозрительных.

Может быть, президент Вильсон находил, что армия была слишком «милитаристической» или он был озабочен заговорами республиканцев[15] больше, чем заговорами немцев, или не доверял сведениям, полученным тайно.

Насколько соответствовали истине донесения шпионов?

По разным оценкам, процент колеблется от 50 до 20. Обычно ценность донесения зависит от ценности агента, который его посылает. Хороший агент, как правило, посылает донесения редко, и они у него краткие и точные. Не всегда шпион, настроенный патриотически, умеет собирать наиболее ценные сведения. Шпион, работающий за деньги, старается получить как можно больше денег с наименьшим риском; он сообщает своим начальникам о том, о чем им хотелось бы знать, при случае преувеличивая и придумывая. Очень хорошим примером таких преувеличений являются донесения о разрушениях, причиненных рейнским городам воздушными рейдами союзников. Американский разведывательный отдел редко воспринимал донесения своих агентов буквально. Каждое донесение проверялось сведениями из других источников.

Если бы война тянулась немного дольше, шпионаж сыграл бы значительно большую роль в разведке американской экспедиционной армии. Желанию генерала Нолана, верившего в военную разведку больше, чем в секретную службу, суждено было сбыться. Он был произведен в чин генерал-майора и получил командование дивизией на фронте. Покинув штаб главнокомандующего, он командовал одной из бригад 28-й пехотной дивизии во время ее доблестного наступления против восточных окраин Аргоннского леса. Он получил медаль «За отличную службу» со следующей надписью:

«Пока противник подготовлял контрнаступление, которому предшествовал ожесточенный заградительный огонь, генерал Нолан дошел до города Апремона и лично руководил движением своих танков под непрерывным огнем неприятельской артиллерии. Неукротимая храбрость и хладнокровие генерала Нолана оказали на его войска такое влияние, что 400 человек отразили наступление двух немецких полков».

Каким образом американцы занимались шпионажем в Европе? Точно ответить на этот вопрос нельзя даже теперь.

Приходится ограничиться кратким изложением наших методов, ибо может случиться, что, вопреки нашему желанию, мы будем еще вынуждены этими методами воспользоваться.

В Европе существовало несколько различных систем американского шпионажа, работавших согласованно, но, тем не менее, отличавшихся одна от другой целями и методами. Как и немцы, мы, строго говоря, не имели единой службы. Термин «американская секретная служба» употребляется в настоящей книге только потому, что он является термином общим, а уточнений следует избегать.

Шпионаж не может существовать без обмана; организация службы шпионажа, изображенная графически, в значительной степени напоминает лабиринт: такие же зигзаги и повороты, потайные ходы и тупики, которые должны ввести в заблуждение не только неприятельских шпионов, но и собственных агентов, на тот случай, если они будут арестованы и окажутся слишком болтливы. Третья степень в секретной службе носит еще более искусный и дьявольский характер, чем соответствующие приемы полицейской службы.

Во всякой службе шпионажа правая рука не должна знать, что делает левая. Территория, которая должна быть покрыта шпионской сетью, разделяется на зоны соответственно главным объектам. Для обработки каждого объекта существует свой один или несколько методов. Ни один человек не должен знать всей системы.

Конечно, никогда не существовало карты, на которую была бы нанесена вся сеть союзного шпионажа в Европе или в Германии, хотя немцы были настолько убеждены в ее существовании, что пытались подкупить одного англичанина, чтобы он ее украл для них. Этот агент целый вечер просидел со своим начальником за составлением такой карты и торжественно передал ее немцам. На карте, отражавшей истинное положение вещей, Германия была бы разделена на следующие четыре зоны: зона, расположенная непосредственно позади линии фронта, включавшая главные сортировочные станции, через которые проходила основная масса войск; промышленная зона, где производились орудия и снаряды и где делались испытания новых изобретений; морская зона, включавшая Кильский канал и базы подводных лодок; наконец, тыловая зона, включавшая Берлин. На эту карту следовало бы нанести и другие зоны: русско-румынскую, балканскую и турецкую, но наиболее важными были вышеприведенные четыре зоны. Задача состояла в том, чтобы в каждой из этих зон собрать секретные сведения и как можно скорее переправлять их на базу.

Для этого нужны были шпионы разного сорта, применявшие всевозможные уловки. Имелись постоянные агенты, посланные задолго до войны туда, где они могли быть наиболее полезны; некоторые из них жили в стране в продолжение многих лет и были уважаемыми коммерсантами, лавочниками, государственными или железнодорожными служащими. Каждый из таких постоянных агентов был центром маленькой группы сотрудников, которые рыскали по городу и приносили добытые сведения постоянному агенту, не зная друг друга. В этом смысле союзники имели хорошую организацию.

Постоянный шпион, как и полицейский агент в своем участке или репортер в своем округе, был важным колесиком всего механизма. Наиболее трудной его задачей, была своевременная передача сведений своему начальству, находившемуся вне Германии. Обычно он избегал пользоваться телеграфом или почтой. Его агентами связи были коммивояжеры.

Коммивояжеры вели крайне неспокойную жизнь. Всегда в дороге, всегда подвергаясь опасности преследования, они были именно том звеном, которое контрразведка всегда старалась отрубить такими же хитроумными средствами, какие применялись при перевозке ценного товара, состоявшего из секретных донесений, написанных микроскопическими буквами на шелковой бумаге. Эта область тайной войны заслуживает того, чтобы ей была посвящена отдельная глава.

Точно так же, как полиция и газеты посылают сыщиков и репортеров в такие места, на которых в данный момент сосредоточен интерес, так и секретная служба направляет своих специальных агентов в разные места, в зависимости от требования момента. В качестве опорных пунктов агенты пользовались либо пограничными постами, такими, как Понтарлье или Бельгард, или городами какой-нибудь нейтральной страны.

Швейцария. Голландия и Дания были исходными пунктами для разведок многих стран, включая Германию и Америку. Если наши агенты не могли проникнуть прямо в Германию, они попадали туда окольным путем; поэтому приходилось тратить много времени на подготовку безопасного перехода границы.

Когда это достигалось, шпионы посылали свои донесения, пользуясь шпионскими базами, организованными в нейтральных странах.

Агенты вербовались также из числа деловых людей и коммерческих представителей фирм, регулярно ездивших в Германию. Жители нейтральных стран обычно симпатизировали либо немцам, либо союзникам; на юге Ютландии датчане из лиги, сочувствовавшей союзникам, встречали поезда, приходившие из Германии, и опрашивали пассажиров. Германские агенты встречали те же поезда и старались подарками купить молчание тех же пассажиров.

Итак, в некоторых нейтральных странах существовала американская секретная служба, причем часто превосходно организованная. К моменту перемирия один из таких отделов секретной службы имел 35 надежных источников информации, включавших 9 шпионов, каждый из которых руководил группой агентов, причем каждая из этих групп не знала о существовании других и о том, на кого она работает; ей было известно только, что на какую-то союзную разведку, и больше ничего.

40 шпионских групп работало в пользу американцев в Европе, в России, в Румынии и в других странах. Половина этих групп вела тайную войну непосредственно против Германии. В каждую группу входило от трех до шести человек, из которых «помощник начальника», или «капитан», был единственным, кого знали остальные члены группы.

Большую часть времени он находился в стране, служившей для его группы базой, и один получал приказания от американского разведывательного отдела, имевшегося в этой стране. Часто такие приказания передавались ему косвенным путем, через какого-нибудь его союзного коллегу, которого он уже знал. Остальные члены группы решительно никого и ничего не знали.

Задачей группы был шпионаж в собственном смысле; ее члены должны были отправляться туда, куда приказывал им капитан, чтобы добывать там сведения, которые ему было приказано доставить. Но члены группы не отправлялись в какой-либо пункт все вместе. Сначала уезжал один, затем второй, третий и, если нужно, четвертый. Так, если дело касалось заводов Круппа в Эссене, то начинали с того, что посылали туда одного человека под видом немецкого рабочего с фальшивыми бумагами. Благодаря имевшимся у него раньше связям он получал работу. Через две недели на заводы приезжал другой агент под видом торгового представителя нейтральной страны. Он встречался с первым агентом, забирал его донесение и возвращался на базу. Если он не мог найти первого агента или связаться с ним, то он оставался на заводе или просил, чтобы послали другого члена группы, к которому он приезжал через некоторое время. Каждая группа всегда имела в резерве одного или двух человек для неотложных случаев, или, как официально говорилось, «для замены пропавших без вести».

Вследствие этого американцы всегда должны были иметь резерв из 54 человек для замены пропавших без вести, приходившийся на 500 секретных агентов, из которых 374 работали против Германии. Из этого числа одновременно в Германии должно было находиться не более 100 агентов, что составляло крупное среднее число «пропавших без вести», занимавшихся шпионажем активно.

То, что многие считали романтическим ремеслом, было в условиях современной войны суровой необходимостью, систематизированной и регламентированной. Заранее намечены были даже маршруты разъездных агентов. Так, секретная служба наметила тринадцать различных маршрутов по Германии и считала, что это число гарантировало безопасность.

Агенты, разъезжавшие по Германии, не носили черных шляп и наклеенных усов. Между тем на них были возложены более важные задания, их изобретательность была больше, и они подвергались более многочисленным опасностям, чем легендарные шпионы прежних войн. В 1918 г. шпионаж был более разносторонним и сложным, чем во все предшествовавшие войны.

Какие люди становились шпионами? Официально «шпионов» нет; принято название «агент». Агентами называются все, начиная от шпиона самой высшей марки, способного завязать дружеские отношения с министрами и генералами, и кончая скромным исполнителем заданий по саботажу.

Но в литературе, в театре или в кино все они известны под названием шпионов. В образе шпионов с ними знакомится читатель, и под таким названием они решают судьбу сражений, приносят гибель королям, престолам и правительствам. Что же за люди эти шпионы?

Большинство из них ничем не отличается от прочих людей; в противном случае они были бы немедленно разоблачены. Во время мировой войны существовало столько шпионов (их число у всех участников войны считалось равным 45 тысячам), что большинство их ничем не должно было отличаться от обычных людей. У очень немногих из них был мрачный и зловещий облик, и лишь некоторые прибегали к сложной маскировке, описываемой в романах. Самое опасное для шпиона — это не быть похожим на всех. Именно это и было несчастьем Мата Хари.[16] Тот, кто видел ее один раз, не мог уже ее забыть. За таким агентом, как она, легко следить и его легко разоблачить. Один американец, знавший многих шпионов, сделал следующее замечание:

«Большинство из них было людьми очень скучными, и, в общем, их работа была тоже скучна. При ближайшем знакомстве в большинстве из них не оказывалось ничего романтического».

Эмоциональные характеры, воспринимающие драматически всякое «положение, способны себя разоблачить, если им не свойственно большое самообладание. Шпион должен иметь положительный практический ум и крепкие нервы. Один бывший американский агент составил перечень качеств, необходимых хорошему шпиону:

1. Природный ум, изворотливость, хладнокровие.

2. Какой-нибудь стимул: патриотизм, ненависть, любовь к приключениям, честолюбие, стремление к наживе.

3. Знание территории, на которой он должен работать, знание языка и жителей.

Полковник Николаи прибавил бы к этому: способность противиться соблазну.

«Секретная служба, — пишет он, — таит в себе серьезные опасности для всех тех, кто входит с нею в соприкосновение. Эти опасности свойственны характеру работы, не поддающейся контролю (как, впрочем, и сведения) и связанной с многочисленными соблазнами, создаваемыми деньгами. Необходима самая строгая дисциплина».

Даже до войны немецкие агенты, допускавшие малейшее нарушение правил, приговаривались к тюремному заключению.

Шпионы должны обладать способностью безнаказанно пользоваться обоюдоострым оружием секретной службы: вином, женщинами и деньгами. Они должны противиться соблазну посылать ложные донесения. Один американский агент всегда носил при себе средство против опьянения: маленькую бутылочку оливкового масла. Если вовремя вылить это масло, то алкоголь не оказывает никакого действия, и голова остается ясной. «На следующий день, — говорил он, — я всегда был болен, но, за редкими исключениями, я добывал нужные мне сведения».

Были еще другие методы шпионажа, включая те, которым учила своих учеников фрейлейн Доктор в германской школе шпионажа в Антверпене.

«Когда вы собираете сведения, никогда не имейте слишком любопытного или слишком встревоженного вида».

«Научитесь так управлять своим лицом, чтобы оно не выражало никаких чувств; добейтесь признания, выдумав какие-нибудь сведения, которые в ходе беседы вы расскажете с таинственным видом».

«Не говорите о секретных вещах в поездах, на площадках трамваев и в кафе».

«Никогда нигде не оставляйте писем, записок, гостиничных счетов, газет, на которых есть адрес. Не бросайте их также в корзины для бумаг даже в разорванном виде».

«Приучайтесь записывать свои наблюдения условными словами, имеющими совершенно невинный смысл (счета расходов, счета прачки, сложение, сделанное на обороте конверта, и т. п.)».

«По возможности не обнаруживайте, что вы знаете иностранный язык, чтобы иметь возможность подслушивать разговоры других».

«Свидания с лицами, от которых вы ждете сведений, должны назначаться как можно дальше от места их жительства и от того района, в котором оперирует агент. Рекомендуется заставить этих лиц проехать несколько часов по железной дороге, лучше ночью, ибо, когда люди утомлены, они более экспансивны и менее осторожны».

«Лучше установить полдюжины фактов, чем записать сотню мнений. Если мнения выражены дураками, то они ничего не стоят, а если их высказали умные люди, то они могут быть неискренними. Между тем факты, несмотря на их кажущуюся незначительность в тот момент, когда их регистрируют, могут дать ценные результаты, когда они будут проверены и сравнены с другими».

Тому же самому обучали в союзных школах шпионажа, которые посещались американцами в первое время после того, как мы вступили в войну. Позже мы открыли собственную школу в Шомоне, где офицеры секретной службы время от времени проходили курс, продолжительность которого колебалась от двух недель до двух месяцев. Там один офицер, носивший немецкую фамилию, обучал их тому, что было в германской армии нового, и подготовлял их к допросам, которым они могли быть подвергнуты в Германии.

Это было очень полезно, но лучше иметь таких агентов, которых немцы не рискнули бы заподозрить. Лучшими нашими шпионами были люди, которых немцы знали и уважали; иногда даже это были сами немцы.

Среди американских шпионов было много неамериканцев. Эти люди, среди которых были и авантюристы, принадлежали к разным нациям. После немцев и значительного числа американцев, бывших по национальности немцами, шли швейцарцы, датчане, голландцы, большинство которых являлось профессиональными наемными шпионами. Многие из них были ветеранами на союзной службе; имелось и несколько энтузиастов, шпионов-любителей, патриотов. О роли, которую на вашей службе сыграли американские немцы и чехословаки в смысле ускорения германской и австрийской революций, можно частично рассказать, не называя, однако, имен.

Даже по прошествии многих лет американский разведывательный отдел не нарушит торжественного обязательства никогда не раскрывать имен агентов. Один из них, встретив недавно на парижском бульваре своего бывшего начальника, поспешно скрылся в такси. Ввиду положения, которое этот человек занимал, ему было бы крайне неприятно, если бы в нем узнали бывшего шпиона.

Если бы в настоящее время были разоблачены имена людей, работавших на американской секретной службе, то велико было бы изумление многих официальных кругов, хотя в некоторых странах на, такую работу смотрят без всякого презрения.

Один американец, руководивший значительным числом шпионов, заявил: «У нас нет никаких оснований позволить заподозрить имена людей, работавших в нашу пользу в то время. Без всякого сомнения, для некоторых из них это было бы катастрофой».

Один из его коллег приводит другие доводы в пользу необходимости сохранить имена шпионов в тайне: «Для некоторых лиц представляло бы большую опасность разоблачение их прежней шпионской деятельности, так как оно могло бы повлечь против них репрессии со стороны некоторых стран и дало бы врагам оружие для мести».

С другой стороны, некоторые лица сумели добиться преимуществ путем угроз разоблачить то, что они видели, будучи шпионами. Одного из них всякими средствами убеждали не писать своих мемуаров. Это, в сущности, была далее излишняя щепетильность, ибо по прошествии многих лет какой вред могли причинить его разоблачения?

Однако излишняя осторожность никогда не мешает. Тем не менее, теперь можно без опасений рассказать историю Эммануэля Воска. Капитан Воска был одним из крупных американских шпионов. Автор настоящей книги считает его даже одним из корифеев американской секретной службы во время мировой войны.

Этот маленький коренастый человек, обладавший огромным обаянием, актер, оратор, писатель и делец, посвятил все свои таланты борьбе, уже начатой маленькой группой полных надежд националистов.

Долгое время борьба эта была тайной. Соединенные Штаты сохраняли нейтралитет. Но многие чехи говорили по-немецки и легко могли сойти за немцев. Им легко было проникнуть в немецкие круги Нью-Йорка и сообщить английской секретной службе о том, что они там узнавали. И англичане, которые тотчас же поняли ценность доставляемых им сведений, снабдили своих осведомителей деньгами.

Все большее и большее число чехов стало переходить канадскую границу с намерением вступить в английскую армию. Работая совместно с Богемской лигой и другими чешскими и словацкими организациями в Америке, капитан Воска находил все новые и новые средства для ведения тайной борьбы. Он разоблачил германские планы организации саботажа на военных заводах. Отчасти благодаря доставленным им сведениям были высланы фон Папен и Бой-Эд.

Начальник нашего следовательского отдела при министерстве юстиции А. Брюс Биласки тоже считал капитана Воска чрезвычайно полезным человеком. Почти все сведения о немецких заговорах в Америке получались от группы Воска. Он до некоторой степени помог Соединенным Штатам вступить в войну.

Когда германский посол граф Бернсторф был отозвал в Германию, среди членов его верной свиты находилась женщина, на коленях умолявшая не оставлять ее в Америке. Это была чешка Милада Ямчек, входившая в группу Воска.

Когда мы вступили в войну, группа Воска стала быстро развиваться. В Нью-Йорке в течение одной недели она обнаружила 175 подозрительных немцев. Она поддерживала связь с другими чехословацкими группами в Европе. Чешское национальное движение ширилось. Тысячи солдат-чехов дезертировали из австрийской армии.

Патриотизм и энергия американской группы были вознаграждены. Если эта группа могла оказать столько услуг своей родине, находясь за океаном, чего же она добьется, находясь в Европе? Американская разведка дала себя убедить и организовала «итальянский отдел». Итальянским отделом называлась маленькая группа, составленная капитаном Воска из его ближайших друзей и родственников.

Эммануэль Воска был произведен в офицеры американской армии, но он редко носил форму. Его задача состояла в том, чтобы отправиться на итальянский фронт и оттуда повести подпольную работу с целью подрыва, самых основ Австро-Венгерской империи.

Для осуществления этой задачи группа создала целую организацию, которая должна была казаться противнику дьявольской. Тайная организация капитана. Воска распространила свою сеть по всей Центральной Европе, в Прибалтике и на Балканах. На всей этой территории не было ни одного города, ни одной деревни, где бы не существовало славянское ядро, поддерживающее связь с низеньким коренастым человеком, находившимся в тылу итальянского фронта. Эти организации посылали сведения о противнике — о немцах, австрийцах, венграх, болгарах и турках — и получали взамен утешительные известия о союзных победах, о военных приготовлениях Америки, речи президента Вильсона и обещания свободы. Такие славянские организации, распространявшие благоприятные для союзников сведения, непрерывно развивались и росли в тылу неприятельского фронта.

База капитана Воска была расположена около Падуи. Но фактически он постоянно находился в деловых разъездах, причем далеко не в самых безопасных местах. Однажды из Швейцарии он привез часы, в механизме которых было выгравировано название места и дата предстоявшей встречи с южными славянами. Эти часы были «проданы» ему неким чехом в каком-то ювелирном магазине. И вот капитан Воска с несколькими членами своей группы перелетел на самолете через фронт и направился в Боснию. Ночью, совершив бесшумно посадку, они встретились в тылу австрийского фронта, с группой бойцов за югославскую независимость.

Это были ветераны сербской армии, жившие, как дикари, в лесах после захвата Сербии в 1915 г. Продолжая надеяться на освобождение своей родины, они неустанно вели партизанскую войну с австрийцами. Крестьяне окрестных деревень служили им посланцами и осведомителями. Собранные сведения сообщались при встречах с капитаном Воска. Самолет капитана Воска в награду за это снабжал их не только листовками и пропагандой, но и известиями об их близких, находившихся в сербской армии; а также продовольствием. «Еще немного мужества», говорили им. «Скоро придут американцы».

Опасности австрийского фронта не пугали капитана Воска и его людей. Переодетые австрийскими солдатами, они очень часто перелетали через фронт. Они говорили на нескольких языках. Они собирали сведения, взрывали австрийские склады боевых припасов, причиняли столько зла, сколько только могли. Агенты капитана Воска проникали на юг Германии и посылали оттуда сведения, нужные американской экспедиционной армии. Выходившие из себя немцы и австрийцы разослали письменный приказ — особенно бдительно следить за возможными действиями капитана Воска и его людей.

К концу войны в Падуе узнали, что верная чешка, последовавшая за графом Бернсторфом из Америки, была разоблачена и немцы намерены ее расстрелять.

— Если вы ее расстреляете, — уведомил их капитан Воска, — мы убьем графа Бернсторфа.

Немцы поняли, что это так и будет, и сохранили жизнь чешке.

Шпионаж составлял лишь часть работы итальянского отдела американской военной разведки. Деморализуя неприятельскую армию, он создал в тылу итальянского фронта целую армию или даже две армии. Он помогал организовывать чехословацкие легионы, в состав которых входило более 42 тысяч человек, главным образом, бывших австрийских солдат, доблестно сражавшихся в рядах итальянской армии.

Они гордо носили на своих фуражках красный и белый чешские цвета и имели кинжалы, чтобы заколоться, но не сдаться. Итальянским отделом были созданы также внутри итальянской армии югославские части. В то же время итальянский отдел вел работу по разложению австро-венгерской армии. Везде на фронте, где в частях австро-венгерской армии имелись чехи, словаки, южные славяне или румыны, использовались все средства пропаганды и убеждения. Итальянский отдел разбрасывал с самолетов или аэростатов листовки, уговаривал солдат сдаваться, обещал им пищу и хороший прием со стороны их братьев, уже находившихся в Италии. Но наиболее действительным средством были «отряды полиглотов».

«Отрядом полиглотов» называлась группа опытных пропагандистов, говоривших на языках угнетенных народов.

Ночью такая группа пересекала полосу земли между боевыми линиями и, обращаясь к находившимся в неприятельских окопах солдатам на их родном языке, уговаривала их дезертировать; члены группы узнавали о положении австро-венгерской армии, о том, как солдат кормят, каково настроение, дисциплина.

Капитан Воска предсказал итальянскую победу под Витторио Венето.

— Множество наших ячеек имеется как в рядах, так и в тылу австро-венгерской армии, — сказал он. — Достаточно хорошего удара, и наступит полный развал.

Когда этот удар был нанесен и фронт рухнул, капитан Воска и его помощники уехали в столицу освобожденной Чехословакии — Прагу. Там, встреченные бурными приветствиями толпы, они получили заслуженную награду.

В бывшем помещении австро-венгерской контрразведки в Праге они нашли посвященные им дела, изображавших их как самых опасных людей и требовавшие их уничтожения любой ценой.

Другой американский агент, работавший с большим успехом, тоже был не американцем, а немцем. В течение всей войны он работал в Германии в пользу Америки. Официально он не получил никакой награды, но благодарность Соединенных Штатов была ему выражена иным способом.

Этот агент находился на немецкой правительственной службе и занимал ответственный административный пост. Он был осведомлен о таких вещах, которые немцы всячески старались скрыть от союзников. Часто он заранее знал об изменении политики или планов. Эти сведения он посылал американской секретной службе весьма простым и остроумным путем. По личным мотивам он играл такую двойственную роль в течение многих лет, начав в те времена, когда мы еще не вступили в войну.

Это он сообщил президенту Вильсону, раньше, чем министерство иностранных дел, что Германия решила начать подводную войну не на жизнь, а на смерть. Именно этим и объяснялись наши тайные приготовления с начала 1917 г., так как, было уже ясно, что мы не сможем долго оставаться нейтральными. Когда мы присоединились к союзникам, этот человек продолжал свою смелую игру, несмотря на все более и более возраставшую для него опасность. В течение всех 19 месяцев войны он посылал нам чрезвычайно ценные сведения. К ним следует отнести подробные данные о большом германском наступлении в марте 1918 г. и о других германских планах, связанных с последовавшей затем ожесточенной кампанией. Перед концом войны он предупредил нас о расколе между германским политическим и военным руководством по вопросу о немедленном мире и о приходе к власти социал-демократической партии, предшествовавшем германской революции. Он не только не был разоблачен, но и никогда не давал повода к малейшим подозрениям. Разглашение его имени поразило бы Германию.

Исчерпывающее описание нашей работы в Германии вызвало бы всеобщее удивление. Полковник Николаи частично о ней знает, но ему известно не все. Американцы, по той или другой причине остававшиеся в Германии до апреля 1917 г., т. е. до момента нашего вступления в войну, начинали в Германии или в какой-нибудь нейтральной стране тайную борьбу с Германией. Ниже я привожу случай из шпионской практики, о котором было рассказано при встрече бывших работников разведывательного отдела американского штаба.

После того как война уже давно кончилась, один очень богатый человек, живший в Нью-Йорке, пригласил к обеду своего знакомого немца. Большинство других гостей знало Германию и ей симпатизировало. Почетный гость, поощренный такой дружеской атмосферой, стал вспоминать войну и, между прочим, похвастал подвигами германской разведки. Один из слушателей, почтенный американец, манеры и свободная немецкая речь которого выдавали его долгое пребывание в Германии, отнесся к рассказам немца с большим вниманием и, поднимаясь из-за стола, с тонкой улыбкой заметил:

— Все, что вы рассказали, чрезвычайно для меня интересно. Но, несмотря на все, мне кажется, ваша контрразведка, не могла помешать взрывам на военных заводах.

— Я был уверен, что он не выдержит, — прошептал на ухо своему соседу один бывший офицер разведки. — Всю войну он провел в Германии. Немцы ему доверяли и считали его больше немцем, чем были сами немцы. Еще до того, как мы вступили в войну, он уже посылал англичанам сведения о взрывчатых веществах и газах. Когда мы присоединились к союзникам, он стал работать для нас и, между прочим, предсказал недостаток у немцев снарядов в 1918 г.

Он тайно посылал нам очень много сведений и превосходно знал обо всех взрывах, на которые он намекнул, не будучи в состоянии отказать себе в удовольствии заткнуть рот нашему милому гостю. Что касается гостя, то весь вечер он пребывал в задумчивости.

Осенью 1917 г. американский разведывательный отдел услыхал о том положении, в каком оказались агенты русского царского правительства. Совершенствуясь в продолжение всей своей жизни в области шпионажа, не умея делать ничего другого, они не знали больше, на кого работать. Русское революционное правительство не хотело их знать. Их организация была разрушена, и они искали, где бы устроиться. Эти бывшие секретные агенты русского царского правительства были нам очень полезны. Сначала мы использовали их для индивидуальных заданий. Они имели старые шпионские центры в Азии и во всех странах Европы, особенно нейтральных, граничивших с Германией, куда они могли легко проникнуть. У них были связи в стратегических пунктах, часто установленные задолго до войны, а этого-то как раз не хватало нашей юной разведке. Кроме того, русские агенты были хорошо знакомы со всеми трюками и уловками шпионажа. Некоторые наши шпионы в германском генеральном штабе были русскими. Мы поручили им выполнение задания на заводах Круппа в Эссене, в связи с чем я могу рассказать о случае с «длинной Бертой».[17]

Большинство наших читателей услыхало впервые о «длинной Берте» только в то мартовское утро 1918 г., когда она бомбардировала Париж о расстояния более чем 115 км. Весь цивилизованный мир был потрясен. Тогда впервые заговорили о появлении пушки, обладающей такой дальнобойностью. Но союзные разведки давно ждали ее появления, так как они знали о «длинной Берте».

Как-то в зимний день, за несколько месяцев до этого события, полковник Кампаноль удивил своих товарищей в столовой разведывательного отдела, воскликнув в пылу спора:

— Но ведь у немцев есть пушка, из которой они могут стрелять по Парижу.

Затем он вдруг остановился, вспомнив, что молчание — золото. Его товарищи над ним посмеялись. По мнению специалистов, это было невозможно. Полковник Кампаноль не сказал больше ни слова. Но он получил секретные донесения, сообщавшие ему о том, что немцы собираются скоро бомбардировать Париж с «невидимых цеппелинов». Все союзные разведки взялись за дело, чтобы раскрыть истину.

Они направили свои поиски по линии производства цеппелинов в Фридрихсхафене и натолкнулись на непроницаемую стену. Тогда американцы поручили это задание своим новым агентам — русским. Последние имели секретную связь с заводами Круппа в Эссене, где многие русские под видом рабочих горячо взялись за дело, напрягая все свои способности, чтобы раскрыть, какое новое германское средство войны заслуживало названия «невидимого дирижабля». И они добились истины.

— Это пушка, — сказали они. Немцы строят пушку, обладающую достаточной дальнобойностью, чтобы обстрелять в тылу союзников такие железнодорожные узлы, как Сен-Поль или Хазебрук (Hazebrouck). Из этой пушки можно даже бомбардировать Париж. Ее строят в специальном тщательно охраняемом помещении. Мы не можем добыть подробного описания ее конструкции, но речь идет о пушке, установленной внутри другой пушки, выпускающей снаряд, внутри которого имеется другой снаряд.

— Пушка внутри другой пушки, снаряд внутри другого снаряда, — повторил начальник 2-го Бюро. — Что, ваш агент новый Жюль Верн или барон Мюнхгаузен?

В связи с первой бомбардировкой из «длинной Берты» следовало вспомнить, что в 1914 г. точно так же не верили в существование 42-см гаубиц. Все утро голос «длинной Берты» раздавался каждые 15 минут; публика, сидевшая в полдень в кафе де-ля-Пэ, не забыла, с какой тревогой она расхватывала, первые официальные сообщения о том, что немцы «с большой высоты» бомбардировали Париж. Это и были «невидимые дирижабли». Затем было выпущено второе сообщение, на этот раз правильное, объявлявшее, что Париж был обстрелян из дальнобойной пушки.

Это была действительно «пушка внутри пушки», хотя и без «снаряда внутри снаряда». Ствол «Берты» состоял из морской 38-см пушки, внутри которой находилась 21-см пушка, продолженная в виде гладкостенного ствола; обе части соединялись винтовой нарезкой. Общая длина ствола была 34 м.

Снаряд этой пушки отличался от других снарядов, но не был двойным. Русские ошиблись в деталях, но раскрыли главное.

Тайная война развернулась тогда вокруг Берты. Когда 2-е Бюро узнало, из каких орудий был обстрелян Париж, оно ревностно взялось за дело с целью уничтожить эти орудия. Нащупав расположение Берт, оно послало на самолетах секретных агентов, которые должны были высадиться неподалеку от расположения батарей, постараться рассмотреть эти чудовищные пушки и сообщить о них подробности. Для борьбы с «Бертами» была организована особая часть, задачей которой было уничтожение этих огромных пушек, имевшихся у немцев в большем количестве, чем предполагалось.

Существовала специальная авиационная эскадрилья для наблюдения и обстрела «Берт» вопреки сопротивлению немецкой оборонительной эскадрильи. Имелся специальный звукометрический пост, задачей которого было нащупывание расположения батарей по звуку. Немцы пытались бороться против этих мероприятий путем изготовления ложных «Берт» из дерева и симуляции выстрелов для отвлечения внимания союзников.

Стрельбу «Берт», естественно, нельзя было корректировать. Поэтому германская секретная служба имела целую сеть, ежедневно доносившую ей о том, куда попадали снаряды «Берт» и какой они причиняли ущерб. В эту сеть входила одна женщина — Ида Каль, о работе которой с большой похвалой отзывался полковник Николаи. Что касается материального ущерба, то донесения должны были скорее принести разочарование; впрочем, весной 1918 г. бомбардировка из «Берт» и наступление немцев вызвали почти панику, и десятки тысяч людей покинули Париж. В июне за ними собирались последовать французское правительство и союзные и американская миссии.

Русские выполняли и другие такие же важные задания, но иногда они причиняли неприятности тем, кто пользовался их услугами. Они имели дело с одним из отделов американской разведки (G.2-B), но им никогда не говорили, в пользу какой державы они работают, и кто их оплачивает. Тем не менее, некоторым из них удалось это узнать, что иногда ставило американцев в весьма затруднительное положение.

Самой комичной фигурой среди американских шпионов был не немец, не русский, а настоящий американец, подданный США — чемпион по боксу Джек Джонсон.

Бежавший из Соединенных Штатов и высланный из Франции, бывший чемпион нашел себе пристанище в Испании, где он преподавал бокс, снимался в кино и прогуливался по городу в пестром клетчатом костюме, с палкой в руке, с серым котелком на стриженой голове, в сопровождении полицейской собаки. Он был первым человеком во всех мадридских спортивных клубах.

Но его душа была неспокойна. Джек говорил своим друзьям, что он хочет послужить своей родине теперь, когда она воюет с Германией.

— Почему бы вам не вступить в американскую экспедиционную армию? — сказали ему.

Но он предпочел секретную службу. И вот бывший чемпион направился к начальнику американской секретной службы в Испании и гордо сказал:

— Вы, несомненно, знаете, что я пользуюсь в городе большой популярностью, я знаком с самыми осведомленными людьми Мадрида. Я могу узнать, как «они» снабжают немецкие подводные лодки, где стоят мулы, которых испанцы продают французам, и многое другое, что вам будет угодно. Я хочу быть секретным агентом. Это мое призвание.

Благие намерения Джека встретили поощрение, и он ушел, пообещав доставить сведения о кознях немцев в Испании. Многочисленным своим друзьям он рассказал, как он осуществил свое, стремление и стал теперь «настоящим американским секретным агентом». Однако он не принес никаких сведений и говорил в свое оправдание:

— Видите ли, когда меня встречают немецкие шпионы, они пугаются, как бы я их не побил, и поэтому убегают со всех ног. Как же я могу получить у них какие-нибудь сведения, если они постоянно от меня бегают.

Наряду с такими паяцами, среди шпионов были и люди гораздо более опасные, пытавшиеся обмануть и использовать американцев. Немецкие агенты пытались снабжать нас ложной информацией, и иногда им это удавалось; некоторые агенты работали на две стороны, а профессиональные шпионы, которые были, прежде всего, дельцами, старались добыть деньги любыми средствами.

Американцы пользовались репутацией щедрых и наивных людей, и потому шпионы такого типа осаждали нас больше, чем любую союзную разведку.

Однажды к нам пришел какой-то человек с украденными «чертежами» страшного немецкого танка «Juggernaut», который должен был прорвать союзный фронт во время большого наступления 1918 г. Это грозное чудовище было вышиной с двухэтажный дом и передвигалось на колесах вышиной в 20 футов с помощью подвижных шестов, напоминавших альпенштоки. Корпус машины был покрыт броней, неуязвимой не только для пулеметов, но и для снарядов любого калибра. Казалось, это был чудовищный зверь, чуть ли не изрыгавший пламя.

Чертежи были превосходно выполнены, и мы их купили, чтобы соответствующий разведывательный отдел (G.2-B) видел, чему немцы хотели нас заставить поверить.

Приблизительно в это же время наша секретная служба в Швейцарии вела переговоры с самой циничной из когда-либо встречавшихся шпионок. Эта женщина нам заявила, что ей известно, будто германское весеннее наступление будет главным образом «наступлением бактериологическим». Посредством самолетов немцы будут распространять бактерии чумы и холеры над городами союзных стран.

Эта женщина претендовала на то, что ей известно, как немцы выращивают такие культуры и как они будут их применять, заражая бактериями стариков, женщин и детей союзных стран. Она предлагала американцам купить у нее ее секрет и воспользоваться ее лабораторией, где они могли бы производить такие же культуры и опередить немцев. Тогда инициатива «бактериологического наступления» будет принадлежать американцам, а не немцам.

Может быть, ее игра скрывала какой-нибудь другой маневр, и она была немецкой шпионкой? Она казалась совершенно спокойной и, как деловой человек, хладнокровно предлагала свою сделку. У нас успеха она не имела.

Союзные разведки в нейтральных странах должны были проявлять большую бдительность. Немцы снабжали их ложными сведениями и подсылали им профессиональных шпионов, для которых было привычным делом переходить границу и играть роль агентов, работающих на две стороны. В книгах союзной разведки на голландской и бельгийской границах мы находим следующие записи: «Содержатель гостиницы в Z. берет на себя передачу писем из одной союзной разведки в другую. Он связан с Ландманном и вручает эти письма для просмотра немцам. Затем они направляются в Титьенс (Tietjens), откуда их переносит один весьма надежный бельгиец, переходящий границу, охраняемую посредством электрических проводов».

«А. К. из Ватервлита, который часто бывает в Бельгии, в последний раз был пьян. Он хвастал не только тем, что ему много платит одна союзная разведка, но и одновременно своей работой для немецкой комендатуры в Ватервлите. Каменщик ли этот человек? Он не работал с самого начала войны и говорит, что вообще не имеет намерения работать».

Приведем теперь несколько оценок профессиональных агентов, взятых из американских записей.

«А… черпает сведения экономического характера, которые он нам посылает, из немецкой или швейцарской прессы. Недавно он послал нам немецкую пропагандистскую карту и брошюры, которые можно купить в Швейцарии в газетных киосках. Он не посылает никаких ценных военных сведений».

«В… черпает сведения, которые он нам посылает, из германских, австрийских, болгарских и турецких гaзет через несколько месяцев после их опубликования. Мы имеем их здесь в «Франкфуртер Цейтунг» через три дня после их опубликования».

«С… совершенно бесполезен. Он не посылает нам ничего такого, чего бы мы не могли найти в сотнях немецких газет, которые мы получаем через Швейцарию».

«D… действительно обшарил все швейцарские деревни на немецкой границе и прислал нам сведения о пожаре в Фридрихсхафене…»

Таким образом, с агентами надо было соблюдать чрезвычайную осторожность. Один раз мы дали себя провести и заплатили 40 тысяч долларов за сообщение, показавшееся нам чрезвычайно важный. Но мы утешились при мысли о том, что один очень опытный француз, заплатив большие деньги за полный список австро-венгерских частей, участвовавших в недавно начатом большом наступлении при Капоретто, на следующий день обнаружил, что три дня тому назад этот список был опубликован в итальянских газетах.

Если такие случайные осведомители и жулики получали иногда суммы от 40 тысяч до 5 долларов, то сколько же платили настоящим добросовестным шпионам? Сколько можно было заработать, занимаясь таким ремеслом?

Заработок бывал самый различный. Оплата зависела от социального положения шпиона, от ценности доставляемых им сведений, от риска, которому он подвергался.

Агент, занимающий высокое положение на дипломатической службе, в армии или во флоте враждебного государства, носящий известное и почитаемое в стране имя, может получить баснословную сумму за доставляемые им ценные сведения. Но самые большие деньги, когда-либо уплаченные, были уплачены за взрыв итальянского броненосца первого класса. Говорили о сотне тысяч долларов.

Существовал известный тариф, установленный для постоянных агентов различных разведок в Европе. Союзные разведки платили своим агентам 200 долларов в месяц и оплачивали все их нормальные и чрезвычайные расходы. Агенты получали надбавку в 10 долларов в день за то время, которое они проводили на неприятельской территории. Опытные люди, обладавшие техническими званиями, посвящавшие шпионажу все свое время, часто подвергавшиеся большой опасности в неприятельском тылу, могли в среднем рассчитывать на 10 тысяч долларов в год. Менее значительные агенты, временно находившиеся на разведывательной службе, получали иногда всего 50 долларов с задания.

Немцы платили лучше, чем некоторые союзные разведки. Квалифицированные немецкие шпионы получали до 25 тысяч долларов в год. Такую же сумму немцы платили одному офицеру нейтральной армии за ценные сведения, которые он им сообщал. Еще лучше оплачивались экстренные расходы шпионов такого типа; например, некая графиня Н. Л., действовавшая в продолжение 3 месяцев в Италии, израсходовала за это время 15 тысяч долларов. Немцы обычно платили шпионам, которых они брали на испытание, 100 долларов в месяц, а если они путешествовали, — еще 10 долларов в день плюс надбавка в зависимости от важности задания и опасности, с которой было сопряжено его выполнение. Часто немцы, завербовывая ценного человека, вносили в какой-нибудь банк на его имя 1 000 долларов и, кроме того, платили жалованье. Так они поступили с некоторыми американскими журналистами, которых они послали в Англию еще до того, как мы вступили в войну.

Австро-венгерская секретная служба применяла приблизительно такие же методы. Она сулила своим новым агентам 25 тысяч долларов, если они выполнят задание, и вносила эту сумму в какой-нибудь австро-венгерский банк, откуда агент по своем возвращении мог ее получить. Конечно, если агент не возвращался даже тогда, когда ему удавалось переправить свои донесения, деньги оставались у разведки.

Оплата менялась в зависимости от важности задания.

Рассказывают, будто в нейтральных странах немцы пользовались услугами многочисленных графов и баронов, получавших всего по 300 франков в месяц и живших в меблированных комнатах, стоивших несколько франков в неделю.

— Там лучше, чем в окопах, — говорили они.

В Дании в одном «бюро пропаганды» служило 23 человека, получавших 200 крон в месяц плюс 4 500 крон на «светские расходы». Спрашивается, что это могли быть за расходы?

Некоторые германские вербовщики шпионов в нейтральных странах просто помещали в газетах объявления с указанием, сколько они платят. Конечно; в этих объявлениях не говорилось о шпионаже; они предлагали «интересное занятие» мужчинам и дамам, говорившим на иностранных языках и «желающим путешествовать».

Германский центр в Лоррахе поместил в некоторых цюрихских газетах объявление, предлагавшее «дамам и мужчинам практику во французском языке».

Американцев часто удивляло то, сколько людей готово было рисковать жизнью за сравнительно небольшое вознаграждение. Можно было найти бельгийцев, которые за 200 долларов перелетали на самолете через германский фронт, спрыгивали с парашютами, собирали сведения и ждали, чтобы за ними прилетел другой самолет и переправил их в безопасное место. Если их захватывали, их ожидала несомненная смерть.

Вот запись расходов одной из секретных служб, работавшей на важной железнодорожной линии в тылу германского фронта:

а) Валансьен — Мобеж

Два человека днем и ночью; 250 долларов за донесение (касающееся железных дорог) плюс 125 долларов за поездку из Мобежа в Гаагу.

б) Ган — Еутре

Два человека днем и ночью; 200 долларов за донесение плюс 65 долларов за передачу в Голландию.

в) Динан — Живэ

Два человека днем и ночью; 200 долларов за донесение плюс 65 долларов за передачу в Голландию.

г) Мезьер — Шарлевиль

Невозможно организовать обслуживание этого участка менее чем в течение 2 месяцев; кроме того, оно обойдется очень дорого; понадобятся три курьера, которые должны будут переправляться из Франции в Бельгию, а затем из Бельгии в Голландию, прежде чем попадут в Гаагу. Оплата на этом участке приблизительно должна равняться 500 долларам.

Тайный переход границы

а) Женщина, переходящая в Кальденкирхене, получает 12 долларов за донесение.

б) Поездка в Германию: поездка из Экс в Кассель и из Касселя в Берлин и в Познань — 65 долларов за донесение.

Два человека, которым дано задание собирать различные сведения либо общего характера, либо касающиеся транспорта, — 400 долларов в месяц.

4 сообщения — 250 долларов в месяц.

Общий итог — 1450 долларов в месяц.

Таким образом, при сети из 11 человек расходы не превышали 1 450 долларов в месяц.

Платила ли американская секретная служба лучше других? На этот вопрос ответить трудно. Сколько мы израсходовали на секретную службу во время войны в Европе? Это еще труднее сказать, так как даже теперь правительство уклоняется от ответа на этот вопрос. Предположения относительно сумм, израсходованных американцами на жалованье, надбавки и оплату расходов агентов, весьма различны. Союзники и немцы, несомненно, израсходовали вместе больше, но относительно они потратили меньше. Наше обещание выдавать 10 тысяч долларов за всякое позитивное сообщение о передвижениях германских ударных дивизий свидетельствует о довольно высокой средней цифре оплаты. До войны германская военная разведка тратила в год около 100 тысяч долларов.

За прошлый год[18] англичане израсходовали на свою секретную службу около миллиона долларов.

Но, в общем, мы платили своим агентам хорошо. Так, один из местных отделов секретной службы выплатил в течение месяца, причем только за информацию, около 15 тысяч долларов, не выплачивая за одно сообщение более 3 тысяч долларов, что составляет немалое вознаграждение, даже если одно сообщение потребовало месяца работы. Иные агенты зарабатывали 2 000–2 500 долларов в месяц. Незадолго до перемирия один американский разведчик собирался купить карту германских укреплений на Гельголанде менее чем за 500 долларов. Однако, поскольку мы платили хорошо, мы были осторожны. Мы не пользовались чеками, подписанными «американской секретной службой». Деньги, обычно бумажные, проходили через много рук, прежде чем попасть в руки шпиона. Такие сделки были весьма деликатного свойства. Некий служащий американского казначейства однажды выразил удивление, что у него совсем нет квитанций, подписанных нашими шпионами. Он пожаловался на это одному офицеру разведки.

— Я бы уплатил любую цену за пачку квитанций, подписанных немецкими шпионами, — ответил офицер. — Неужели же вы думаете, что мы можем требовать от наших людей, чтобы они подписывали свой собственный смертный приговор.

Другой служащий пожаловался на отсутствие подробного перечня расходов.

— А что случилось бы, если бы наши шпионы подробно записывали свои расходы и были пойманы с такими документами?

Секретная служба — это не обычная торговая операция. Правительство в собственных интересах должно насколько возможно защищать людей, ведущих в его пользу тайную войну.

Были ли серьезные опасности, которым они подвергались? Рисковали ли они жизнью? Какие они приносили жертвы, чтобы заслужить свое вознаграждение?

Как это ни покажется странно, шпион в мирное время иногда приносит гораздо большие жертвы, чем в военное.

Если он находится на службе в армии или во флоте, то числится как состоящий в отпуску или вышедший в отставку. В случае провала его правительство от него отказывается и умывает руки. Один знаменитый военный министр сказал как-то некоему американцу, бравшемуся за выполнение шпионского задания:

— Вы предлагаете свои услуги для этой работы. Но, во избежание всяких недоразумений, имейте в виду, если вы будете действовать успешно, мы примем ваши донесения и впоследствии назначим вам пенсию; но если вы потерпите неудачу, мы будем вынуждены от вас отречься.

Как бы ни были велики жертвы шпиона, в мирное время он является человеком, как бы лишенным отечества.

Неудивительно, что лишь немногие американские офицеры предлагали свои услуги для такой работы. Между тем, у нас эта профессия так же почетна, как и всякая другая; услуги, оказываемые агентами, весьма полезны, и организация шпионажа, насколько возможно, чистоплотна.

По мнению некоторых лиц, на пороге разведывательного управления в Европе следовало бы написать: «Входящий сюда, оставь всякую честь». Такое заявление может показаться преувеличенным, но до войны в Германии, в Австро-Венгрии и в России секретного агента не должно было останавливать ничто. Секретному агенту приходилось иногда не только покупать людей, но и воровать, совершать подлоги, пользоваться шантажом, соблазнять и даже убивать.

Война пролила свет на роль секретного агента. Он был открыто признан оружием, необходимым на войне, оружием, способным нанести врагу более тяжелые удары, чем может нанести на поле сражения какой-нибудь блестящий командир.

Вот мнение трех человек (двое из них провели долгое время в Германии, а третий много раз проникал в Австро-Венгрию):

— Я был в состоянии ужасного нервного напряжения в течение всего времени, которое я провел в Германии, — говорит первый.

— Это было весьма неприятно, но не так, как могло бы быть, если бы немецкая контрразведка была менее методична. Она всегда прибегала к одним и тем же приемам и, поскольку они мне были известны, я остерегался.

— Тем не менее, я был очень счастлив, когда уехал оттуда, — заявляет второй.

Что касается третьего, то он высказался так:

— Австро-венгерская контрразведка была довольно слабой, и мы знали, как от нее ускользнуть. Первая поездка была довольно неприятной, но потом дело пошло.

Как отметил второй из этих людей, германская контрразведка действительно была рутинной, но всеобъемлющей. Не следует думать, что от нее легко было ускользнуть; несмотря на подвиги некоторых союзных агентов, многие из них потерпели неудачу.

Германская армия и германская полиция работали сообща, и это очень затрудняло шпионаж в Германии.

В Германии, за исключением оккупированных областей Бельгии и Франции, кишевших шпионами, немецкий суд приговорил 600 человек за шпионаж, причем из них почти половину составляли немцы, работавшие в пользу союзников, и лишь десятую часть французы.

В Германии за незаконное ношение немецкой формы было арестовано 1 785 человек. Однако далеко не все агенты были казнены, точно так же, как и не все бельгийцы и французы, арестованные за шпионаж в районах, оккупированных немцами. Расстреляно было незначительное меньшинство; большинство приговаривалось к тюремному заключению.

Хотя шпион постоянно рискует жизнью в неприятельской стране, казнят далеко не всех захваченных шпионов. Сохранение им жизни, помимо имеющихся против них улик, зависит от других факторов. Влияние оказывает еще боязнь репрессий и стремление тех, кто их арестовал, получить от них сведения. Сомнительно, чтобы во время мировой войны в американской экспедиционной армии смертность на секретной службе превышала 5 % (имеется в виду процент смертности по различным причинам, включая и болезни); этот процент был значительно ниже 20 % смертности в армиях Антанты или центральных держав.

Таковы приблизительно были потери на американской секретной службе в Европе. Некоторые американские агенты были арестованы и. казнены немцами, хотя об этом никогда не говорилось, и их казнь все еще окутана тайной. Если те, кто жертвовал жизнью в тайной войне, были американскими гражданами, служившими в армии или во флоте, они заносились в списки убитых на поле брани. Может быть, даже их семьи до сих пор не знают об их расстреле. Если это были профессиональные шпионы какой-нибудь национальности и их арестовали в то время, когда они выполняли задание той страны, которая их оплатила, их смерть часто даже не регистрировалась. Число шпионов, работавших в пользу американской секретной службы и расстрелянных немцами, можно считать приблизительно равным 8–10, включая и одну женщину, убитую в Австро-Венгрии.

Больше всего американских агентов арестовывали в Кобленце. Этот прелестный город на берегу Рейна, ставший после перемирия американским, где на крепости Эренбрейтштейн развевалось покрытое звездами знамя, был во время войны смертельной западней для наших шпионов. У нас были там агенты, которые должны были информировать нас о передвижении германских резервов; эти сведения были нам крайне полезны во время двух больших американских сражений при Сен-Мийеле и на Маасе в Аргоннах; одновременно сведения касались транспортов раненых, возвращавшихся в Германию. Наши агенты ежедневно посылали нам донесения о движении по железным дорогам в долинах Рейна и Мозеля: сколько поездов, сколько вагонов проходило в таком-то месте, в такой-то час каждый день. Вот, например, донесение от 14 сентября во время сражения при Сен-Мийеле:

«Западное направление: состав из 20 вагонов. Второй — из 23 вагонов, перевозивший пехоту: старых солдат и новобранцев. 5 товарных поездов, из которых один — из 28 вагонов, груженный самолетами, один — из 23 вагонов и два — из 34 и 31 вагона, груженные снарядами. И, наконец, последний — из 30 вагонов, перевозивший артиллерию. Восточное направление: 2 состава Красного Креста, полные раненых».

Раненые, вне всякого сомнения, были из-под Сен-Мийеля. Обычно немецкие воинские поезда имели определенный состав по числу и типу вагонов в зависимости от предназначения. Составы, предназначавшиеся для перевозки войск, почти всегда были из 36 вагонов; таким образом, для перевозки дивизии требовалось определенное количество составов. Судя по движению поездов, американский разведывательный отдел делал выводы о передвижениях войск.

Поэтому американский разведывательный отдел послал агентов — наблюдателей за поездами в такие крупные центры, как Кёльн, Кобленц, Эссен, Мерц, Магдебург и т. д., задолго до германского наступления 1918 г., что позволило американской разведке предсказать это наступление за месяц, когда французы были еще не уверены относительно него. Генерал Нолан считал наблюдение за поездами одним из важнейших, если не самым главным успехом американской секретной службы.

Наши агенты — наблюдатели за поездами были различного происхождения. Некоторые приезжали из Соединенных Штатов и сходили за эльзасцев, другие принадлежали к союзной секретной службе. Пользуясь рисунками и схемами, их учили отличать различные типы германских поездов, предназначавшихся для войск или снабжения.

Самое опасное в этой работе было то, что агенты должны были проводить большую часть времени на вокзалах или поблизости от железных дорог, а немцы, которые об этом знали, внимательно следили за такими районами.

Лучшими агентами — наблюдателями за поездами были немецкие служащие, находившиеся на жалованья у союзников. Они легко могли посылать свои донесения посредством кондукторов и контролеров поездов регулярного сообщения.

Агенты — наблюдатели за поездами присылали иногда другие сведения, помимо информации, касавшейся движения поездов; они сообщали о расположении мостов и военных заводов, которые могли быть подвергнуты бомбардировке с союзных самолетов.

Так, некий агент — наблюдатель за поездами, работавший в пользу американцев, совершил опасный подвиг. К концу сражения в районе Мааса в Аргоннах он связался со штабом одного из германских корпусов, стоявшим в одном из городов на Рейне, и, симулируя сильные патриотические чувства, стал умолять офицеров сказать ему, соответствуют ли истине слухи об окончании войны и о германском поражении. Полковник, услышав подобные речи, пришел в ужасное негодование и заявил, что из Румынии перебрасываются многочисленные подкрепления, и американцы будут отброшены на линию, защищающую Люксембург, Тионвиль и Мец, которую он тут же показал на карте. Такое заявление было чрезвычайно интересно для американского агента.

Этот агент все еще наблюдал за движением поездов, когда было заключено перемирие, но дело обстояло так далеко не со всеми теми, кто был послан в Кобленц. Начальник германской контрразведки в Кобленце был грозою шпионов. Часто он поднимался среди ночи, чтобы посмотреть, в точности ли соблюдаются железнодорожные правила. Все, даже наименее подозрительные люди, особенно вновь прибывшие в Кобленц, должны были отдавать отчет полиции во всех своих поступках по нескольку раз в день.

Тайная война, как и война открытая, ожесточала людей, и смерть не казалась чем-либо значительным.

Вот совет соблюдать предосторожность, данный одною из союзных разведок: «Местное отделение германской контрразведки в настоящий момент обратило свое усиленное внимание на одну из организаций союзной разведки, возглавляемую неким «Пьером», якобы находящимся в захваченной Бельгии. Если этот Пьер действительно существует, то он хорошо сделает, приняв необходимые меры защиты, так как его жизнь в опасности».

Это доказывает, как мало различные разведки знали лиц, работавших в пользу других. Тем не менее, Пьер еще некоторое время продолжал присылать американцам интересные донесения.

На секретной службе всегда надо было быть готовым к насилию. Это могла быть ружейная стычка, подобная той, которую пришлось выдержать некоему И. П. в Нанси против трех американских дезертиров, которых подозревали в симпатиях к немцам. Это могло быть убийство с заранее обдуманным намерением — случай, встречавшийся гораздо чаще в романах, чем в действительной жизни, но хорошо известный на Балканах. Убийство не было средством, которым часто пользовалась американская секретная служба. Но американцы не всегда играли роль невинных жертв.

Налеты на посольства, миссии и консульства были очень распространенным спортом на обеих сторонах. Достойные и якобы безупречные представительства почтенных правительств тайно занимались шпионажем, особенно в Швейцарии, где некоторые крупные германские шпионы официально входили в состав посольства и получали задания от важного чиновника, занявшего впоследствии высокий пост в германском правительстве.

Впрочем, австрийцы играли такую же роль.

Весной в один из субботних вечеров в Цюрихе в доме, примыкавшем к австро-венгерскому консульству, был веселый праздник. Там были танцы и пение, и звуки веселья разносились далеко вокруг. Праздник был союзный. На нем присутствовали французы, англичане и итальянцы, военные и штатские. Вдруг около полуночи напряженный слух некоторых приглашенных уловил глухой гул взрыва, разразившегося, казалось, в австро-венгерском консульстве; гости стали веселиться вдвойне и разошлись только на рассвете.

В понедельник утром, когда открыли канцелярию австро-венгерского консульства, обнаружилось, что кто-то проник в помещение, взломал сейф и овладел важными документами.

Какого сорта были документы? — спросила швейцарская полиция.

— Очень секретные и весьма важные; если их переправят через французскую или итальянскую границы, это будет ужасное бедствие, — говорили австрийцы, настаивавшие на том, чтобы швейцарская полиция допросила всех лиц, которые могли принадлежать к какой-либо союзной разведке в Швейцарии.

Это была трудная задача, но швейцарская полиция сделала попытку.

От всех тех, кого она допрашивала, она получала ответ:

— Помилуйте, ведь я был на вечере в соседнем доме и ни на минуту никуда не отлучался.

Или другой:

— Я был на вечере у американцев, спросите их, они вам это подтвердят.

Тогда-то и возникло предположение, что американцы вовсе не так невинны, как казалось, и противник стал за ними внимательно наблюдать. Особенно интересовался он ночными поездками на автомобиле, которые имел обыкновение предпринимать один американец по направлению к итальянской границе. Они обнаружили, что другой американец часто вставал в 4 часа утра, садился в поезд и встречался в пути с какими-то темными людьми; один из них совершил неосторожность, поклонившись ему однажды на улице в Цюрихе.

Однажды ночью автомобилист, о котором я упомянул выше, вел свою машину по хорошо знакомой дороге к итальянской границе. Приближаясь к одному особенно опасному повороту над пропастью, он, как обычно, собирался замедлить ход, как вдруг почувствовал, что у него лопнула камера: он сразу нажал тормоза, остановился и хотел выйти. Вдруг он заметил перед собой поперек дороги нечто, напоминавшее огромную змею. Это было дерево. Затем из-за куста раздался выстрел, и пуля пробила стекло как раз там, где минутой раньше находилась его голова. Он поспешно упал под машину, изображая мертвого, сжимая рукоятку своего револьвера и стараясь определить число нападающих. Через несколько минут, не слыша более ни звука, он осторожно поднялся и дал тихий ход назад на своей лопнувшей камере, которая, несомненно, спасла ему жизнь.

А вот другой пример, доказывающий, что насилие не исключалось из методов секретной службы. Однажды вечером молодой американский атташе задержался в посольстве и работал при электрической лампе у открытого окна, расшифровывая депеши. Когда он вышел ночью на улицу, какой-то коренастый человек в черном выскочил из-за дерева и напал на него, размахивая дубиной.

Молодой американец сделал прыжок в сторону и отразил удар зонтиком, не имея для самозащиты никакого другого оружия. Он сбил шляпу с нападавшего и увидел характерную немецкую голову. Но в этот момент немец снова замахнулся дубиной и нанес американцу удар; американец упал на колени; в ушах у него зашумело; он почувствовал, как противник бросился на него, чтобы вырвать у него ключи от двери посольства и от сейфа.

Он яростно отбивался, спасая ключи; вдруг он услышал крик, быстрые шаги, звуки ударов, немецкое ругательство и удалявшиеся шаги. Открыв глаза, молодой американец увидел одного из служащих американского посольства, к счастью еще дольше остававшегося в посольстве.

— Я был в Штатах чемпионом по боксу, — скромно пояснил он.

На следующий день в ответ на приказы, посланные союзным агентам этого швейцарского города, пришло следующее донесение:

— Герман, хорошо известный немецкий шпион, специалист по насильственным нападениям, оказался жертвой несчастного случая. Его нос распух и перевязан. По-видимому, нос сломан.

После этого эпизода американцы, жившие в Берне в отелях или в семейных пансионах, особенно же в одном из трех больших отелей, часто находили в своих комнатах все перерытым в результате тайных обысков. Лица, бравшие на себя проведение этих обысков, не ограничивались тем, что забирали бумаги, они уносили также и вещи, в которых нуждались. Американцы стали, конечно, остерегаться, но, тем не менее, такое положение им мало улыбалось. В один прекрасный день один из них пришел к начальнику американской секретной службы и сказал:

— Давайте покончим со старым фон Х…, который не перестает нам досаждать. Он пользуется своей дипломатической неприкосновенностью и подсылает к нам всех этих бандитов, которые в нас стреляют, нас бьют и роются в наших вещах. Давайте его похитим.

Начальник, раздраженный всеми предшествовавшими событиями, согласился:

— Хорошо, — сказал он, — заберите его. В конце концов, это не салонная игра. Мы его похитим и поместим в такое место, откуда он не сможет нам вредить до самого окончания войны.

В момент откровенности он поделился своим планом с начальником французской осведомительной службы в Швейцарии. Тот схватился за голову.

— Но, друг мой, вы не должны этого делать. Кто-нибудь об этом, несомненно, узнает и расскажет швейцарцам. Тогда они нас всех вышлют, и, может быть, даже установят за нами наблюдение; нашим правительствам придется организовывать здесь разведку сызнова. Это будет гибелью.

— Дайте нам немного времени, — ответил американец. — Я держу пари, что мы найдем средство избавиться от него, не навлекая на себя никаких подозрений.

Но война окончилась раньше, чем они смогли выполнить свой проект. Господин фон Х… не подозревает о том, что ему грозило.

Немцы не единственные занимались разведывательной работой в Швейцарии. Союзники были там весьма активны, особенно французы и итальянцы. Полковник Николаи заявляет, что с 1914 г. до того момента, когда в войну вступили американцы, немцы раскрыли в Швейцарии 14 групп секретной службы, охватывавших 145 агентов; все агенты были французами.

Американцы тоже работали в Швейцарии, и, может быть, именно благодаря американцам ужасное итальянское поражение при Капоретто в октябре 1917 г. окончательно не раздавило Италию и не освободило с фронта миллион австрийцев, которые, подкрепив немцев, могли привести к разгрому Франции и Англии до прибытия американцев. Может быть, даже если бы на некоторые сведения американцев обращали больше внимания, поражения не было бы вовсе.

Вывод из опыта американской секретной службы был таков: «Думайте, прежде чем говорить, — особенно когда вы находитесь в Швейцарии». Некоторые немецкие агенты забывали это правило. Так, после вынесенного германским и австро-венгерским генеральными штабами решения, что отборные германские войска присоединятся к австро-венграм для наступления против Италии, германская секретная служба в Швейцарии стала распространять всевозможные слухи с намерением направить союзников по ложному пути. К сожалению, она это делала чересчур усердно. В результате кропотливого сопоставления этих слухов американцы вскоре заметили, что единственный фронт, о котором ничего не говорилось в связи с предстоявшим наступлением, был итальянский фронт.

После этого начальник американской разведки имел беседу с одним американцем, жившим в Люцерне и, вследствие своих многочисленных американских и швейцарских связей, давно числившимся в немецком списке подозрительных. Этот человек многое сообщил начальнику американской разведки, и тот немедленно вызвал по телефону свой автомобиль и направился во Францию, где он встретил одного из своих старых друзей из французской разведки в Бельфоре. Они вместе переворошили весь шпионский мир Эльзаса и Швейцарии, чтобы выяснить истину. Они послали многочисленных агентов в Швейцарию, предложив им вступить в дружеские отношения с немецкими агентами.

— Постарайтесь догадаться, чему они хотят заставить нас поверить, — поручили они агентам.

Через несколько дней американцы прислали из Швейцарии следующее донесение: «Австрийцы с помощью немцев подготовляют большое наступление на итальянском фронте. Они используют всевозможные средства пропаганды среди итальянских войск, чтобы увеличить эффект своего наступления. Они от него многого ждут».

Но начальники союзных разведок продолжали относиться к этому недоверчиво. Они ничего не слышали определенного о движении германских войск в направлении Италии.

Тогда американцы послали второе, еще более спешное сообщение: «Немцы и австрийцы намерены помешать французам и англичанам придти на помощь итальянцам.

Они отдали приказ своей секретной службе, как только начнется наступление, взорвать тоннель Мон-Сени, через который союзники могли бы послать подкрепления итальянцам. Германская секретная служба готова выполнить этот приказ».

Как и где американцы добыли эти сведения? Это — тайна даже теперь. Полученные сообщения заставили союзные разведки призадуматься. Итальянцы и французы усилили наблюдение в районе знаменитого тоннеля, обыскали окрестности и поняли, что нечто действительно подготовлялось. Как раз в то время очень далеко оттуда, во Фландрии, один английский солдат, находившийся в карауле в боевой полосе, нашел немецкую почтовую открытку.

— Ее уронил какой-нибудь немец, — подумал он, — и, как хороший солдат, передал открытку начальнику.

Открытка была с видом, изображавшим красивый город в Австрийских Альпах. Ее послал какой-то солдат товарищу во Фландрию; на ней было написано: «Мы наслаждаемся здесь, в Австрии, вполне заслуженным отдыхом. Генрих».

Генрих указал еще почтовый военный номер, в котором английская разведка расшифровала номер германского альпийского корпуса. Что могли делать немцы в Австрии, как не готовиться к наступлению, которое предсказали американцы в Швейцарии? Но буря разразилась прежде, чем обнаружилась истина. Немцы, ведя за собой австро-венгерские части, прорвали фронт итальянских войск, дух которых был ослаблен искусной пацифистской пропагандой. Сотни тысяч итальянцев были взяты в плен; итальянцы потеряли тысячи пушек и потерпели самое тяжелое поражение из всех поражений союзных армий во время мировой войны.

В других нейтральных странах тайная война часто носила и сухопутный и морской характер. В частности Дания и Голландия, расположенные между Германией и Северным морем против Англии, были полны морских шпионов. Немцы хотели знать, что делал английский Гранд-Флит (Большой флот), дозоры эскадренных миноносцев, минные тральщики; они хотели быть осведомленными о передвижениях торговых судов. Союзные агенты, особенно англичане, всячески старались помешать противнику собирать сведения и прилагали все усилия, чтобы узнать о передвижениях германских подводных лодок и о том, что происходило на их базах. Эти базы — Киль, Остенде, Зеебрюгге — были расположены близко от Дании и от Голландии.

Американская морская разведка тоже приняла участие в тайной войне, борясь против германских агентов и собирая сведения о планах передвижений германских подводных лодок. Мы не забыли о донесениях шпионов, писанных на шелковой бумаге в конце 1917 г., сообщавших, что немцы строят большие подводные лодки для нападения на транспорты, на которых будут перевозиться во Францию американские войска. Мы этого ждали, но, тем не менее, это нас неприятно поразило.

Мы были очень хорошо осведомлены о передвижениях германских подводных лодок, даже тех из них, которые пересекали океан и топили корабли у наших берегов.

Когда, подняв флаг, они возвращались в порты, их ждали наши секретные агенты.

Так было и 28 июля 1918 г. при возвращении подводной лодки, которая дала первые пушечные выстрелы у наших мирных берегов, находившихся, правда, под бдительной охраной. Когда донесение этой подводной лодки было получено в Вильгельмсхафене, наша морская разведка, возглавлявшаяся контр-адмиралом Роджером Уэллсом, знала уже обо всем происшедшем: о том, каким курсом шла подводная лодка мимо Исландии, Гренландии и Новой Земли, как она двигалась вдоль нашего побережья и встретила еще две германских подводных лодки около Барбаде (Barebade), о том, какие корабли она потопила, и даже о том, что из ее экипажа был ранен один человек. А между тем, чтобы сохранить тайну, немцы запретили экипажу сходить на землю.

В Киле для нас не было никаких тайн. У нас имелась превосходная карта города и порта, на которой были нанесены форты, заводы, производившие торпеды, и точно указано местоположение нового дока для подводных лодок, который немцы строили на тот случай, если они потеряют бельгийский берег, что, впрочем, и случилось.

В фиордах и на островах датского и голландского побережья, так же как в ущельях швейцарских гор, гнездились шпионы всякого типа. Американцы, как и остальные союзники, участвовали в борьбе против германского шпионажа, причем не безуспешно, как свидетельствует следующий документ:

«На спасательном судне «Шельда», которое вышло 6 сентября из Амстердама в Америку, в угольных ямах спрятаны два человека, посланные немецким шпионом Колем для шпионажа в США. Первый — Отто Штекке, второй известен под кличкой «большой австралиец». Оба они работают для германской секретной службы в Амстердаме. Судно должно прибыть в Нью-Йорк 19 сентября».

Конечно, в Нью-Йорке это судно ждали. Впрочем, не было ни одного нейтрального судна, заходившего для стоянки в датский или голландский порт, в экипаже которого не имелось хотя бы одного или нескольких шпионов, работавших в пользу разных государств. Так же, как кошка подстерегает мышь, контрразведка следила за судовыми экипажами на суше. Куда матросы ходили? Что они видели? Передавали ли они что-нибудь кому-либо, и не скрывал ли этот предмет донесения? Наши агенты контрразведки посещали все портовые трущобы и матросские кабаки.

Помнит ли читатель о «знаменитой» фабрике, перерабатывавшей трупы, на которой немцы якобы извлекали из своих мертвецов различные вещества, начиная от глицерина и смазочного масла и кончая кормом для птицы и даже маргарином и суррогатом масла? Что бы ни думали об этом в Англии, где эта история возникла, американская секретная служба имеет по поводу этой фабрики точные сведения. Один из американских агентов сообщил, что «фабрика по переработке трупов» действительно существовала и извлекала жиры из трупов, но из трупов животных, а отнюдь не людей.

Эта история окончательно разъяснилась только в 1925 г., когда генерал Чертерис заявил в Клубе национального искусства в Нью-Йорке, что английская разведка распространила этот слух с целью антигерманской пропаганды, заменив одно слово в надписях под снимками, изображавшими процесс извлечения жиров из трупов. Существовало даже намерение, впоследствии оставленное, написать фальшивый протокол, который послужил бы доказательством подлинности этой мрачной фотографии, и положить его в таком месте, где его мог бы найти корреспондент газеты.

Так или иначе, существование подобной фабрики доказывало, до какой степени была истощена Германия. Наши шпионы об этом сообщили и предсказали падение Германской империи гораздо раньше, чем оно совершилось. Они сообщили нам об ослаблении духа населения Германии после нескольких лет скверного и недостаточного питания; настроение падало с каждым днем в связи с поражениями и вследствие боязни, что Германия не сможет одержать победы до прибытия из Америки свежих войск. Впрочем, вот донесения американского шпиона в Германии:

«15 июля на Карлсруэ и Оффенбург состоялось воздушное нападение; 7 убитых, 21 раненый. Материальный ущерб огромный».

«Германское население все более и более враждебно относится к австрийцам. Оно упрекает их за то, что ему приходится их кормить, а они слишком трусливы, чтобы сражаться».

«Дух населения и армии падает с каждым днем. Еще около месяца тому назад немцы надеялись, что недавний призыв будет последним и до окончания зимы каждый вернется домой и отпразднует рождество в семейном кругу. Теперь же они совершенно подавлены; их разочарование ужасно. Они начинают проникаться убеждением, что все они будут принесены в жертву».

«Каждый раз, когда среди германских офицеров заходит речь об американцах, они говорят следующее: это — хорошие войска, превосходные солдаты, к которым мы питаем величайшее уважение, но они слишком молоды; когда они приобретут двух — или трехлетний опыт, то с них этого будет довольно».

«В общем, считается, что число американцев во Франции равняется миллиону».

«Население не сделало еще запасов в связи с зимней кампанией. Но после недавних событий на фронте начата усиленная кампания в пользу солдат. Все снова спешно вяжут перчатки, носки, белье, приготовляют обувь. Всюду висят плакаты: «Подумайте о бедных солдатах на фронте суровой зимою» или: «Пусть все, у кого есть сердце, помогут солдатам, сражающимся, несмотря на холод и бури, ради святого блага родины».

По-видимому, шпионы оценили более правильно, чем некоторые генералы и государственные деятели, насколько близка была к катастрофе Германия.

Руководители союзных разведок не приняли в достаточной степени во внимание донесений, полученных от агентов о положении в Германии. В тот момент, когда разрабатывались условия перемирия, генерал Дуглас Хейг предостерегал от слишком суровых мероприятий по отношению к немцам. Он не разделял мнения генерала Петэна и генерала Першинга, что немцы согласятся на любые условия, которые навяжут им союзники. До самого последнего момента многие генералы не понимали, что Германия превратилась в пустую скорлупу, таящую голод и революцию. Донесения шпионов, составленные в таком духе, считались преувеличенными, хотя они и отражали действительное положение вещей. Вот кое-какие выдержки из этих донесений:

«9 июля 1918 г. Политические сообщения из Германии единодушны во мнении, что катастрофа неминуема и что не следует недооценивать ее значения».

«17 августа 1918 г. С некоторых пор население Германии стало ждать поражения армии, которая, по общему мнению, не сможет противодействовать огромному численному превосходству союзников. Никто не думает больше о победе. Средний класс полагает, что вмешательство Америки приведет к уничтожению германского народа. Однако рабочий класс говорит потихоньку об освобождении и надеется, что этой зимой милитаризм будет раздавлен».

«24 августа 1918 г. Агенты сообщают, что в пяти различных пунктах в Германии войска отказались идти на фронт».

«27 августа 1918 г. Германская цензура передала германской прессе следующую секретную инструкцию о том, в каких выражениях газеты должны говорить о недавно одержанных союзниками победах на Марне, Урке и Веле: «Надо признать, что наше положение стало до некоторой степени критическим. Не столь серьезен германский отход, как тот факт, что помощь американцев может оказаться достаточной, чтобы одержать верх над оборонительными силами центральных держав. Но, во всяком случае, не может быть и речи о 5 миллионах солдат, как изображают американцы. Это просто «блеф» американской прессы».

«Сентябрь 1918 г. Германские солдаты продают одежду со своих убитых товарищей. Они режут на куски седла и сбрую, чтобы чинить обувь. Раненые по дороге в госпиталь продают свои сапоги товарищам».

В октябре признаки окончательной катастрофы были очень многочисленны.

Союзные и американские разведки полностью предсказали развал Германии. Если в сентябре агенты говорили о стремлении населения к миру, то в октябре они на этом пункте усиленно настаивали. Всеми имевшимися в их распоряжении путями они посылали донесения об отчаянном положении Германии. Наконец, в Германии произошла революция.

Примечания:

1

Тут автор предисловия допустил некоторую неточность, хотя вполне извинительную. Сэр Бэзиль Томсон был в 1913–1921 гг. руководителем не британской ВНЕШНЕЙ разведки (известной как МИ 6 или «Интеллидженс Сервис», которой в ту пору официально (де-юре) даже не существовало), а «Специального отдела» (Police Special Branch) Скотленд-Ярда, занимавшегося КОНТРРАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ деятельностью и внутренней безопасностью (в числе прочего, и борьбой с ирландскими террористами) в рамках британской уголовной полиции в метрополии (прим. В.К.)

13

Автор противоречит сам себе: ниже он говорит, что американские агенты были во многих пунктах германской территории. — Peд.

14

Распространенная в США игра. — Ред.

15

Т. е. представителей партии республиканцев — одной из двух основных буржуазных партий в США. Вильсон принадлежал к партии демократов. — Ред.

16

Мата Хари — германская шпионка, по профессии танцовщица, расстрелянная в Париже в 1917 г. — Ред.

17

В рассказ автора о немецкой дальнобойной пушке «Колоссаль» пришлось внести некоторые уточнения. Автор везде ошибочно называл эту пушку «толстой Бертой». Между тем, это было название немецких 42-см гаубиц, а пушку «Колоссаль», с легкой руки французов, стали называть «длинной Бертой». — Ред.

18

Имеется в виду, вероятно, 1931 или 1932 год. — Ред.