Река Скарна, протекавшая через полосу военных действий на севере Франции, несла в своих водах мрачные воспоминания. Она напоминала Стикс, через который перешло немало душ, но Стикс еще более зловещий, ибо его считали тайным каналом, но которому на германские линии переправлялись донесения шпионов, действовавших среди англичан.

Ночью агенты бросали в реку кусок, дерева, коробку или какой-нибудь другой предмет, в который можно было спрятать донесение. Этот предмет уносило течением, он пересекал боевую полосу и достигал германских линий, где его вылавливали из воды. Английские контрразведчики, узнав об этой хитрости, превратились в рыболовов и протянули через Скарну сети, приносившие иногда роковую добычу.

Этому методу, применявшемуся в начале войны, суждено было оказаться пророческим, ибо в 1917 и 1918 гг. союзные и американские ловцы шпионов протянули по всей Европе гораздо большую и настолько плотную сеть контрразведки, что она должна была задерживать всех немецких шпионов, не позволять им работать и сноситься со своими начальниками.

Хорошая связь является одним из важнейших условий успеха секретной службы. Шпион, который не может вовремя сообщить своих сведений, бесполезен. Часто легче перебросить шпиона на территорию той или другой страны, чем наладить доставку его донесений.

Если бы во время мировой войны союзникам и американцам удалось успешно разрешить эту задачу, то их секретные службы представляли бы гораздо большую опасность. Союзники испробовали все средства, чтобы дать возможность своим агентам в Германии посылать сведения вовремя. Одно за другим германская контрразведка обнаруживала все эти средства и их уничтожала.

Ни один метод не был вполне надежным. Впрочем, немцы испытывали те же трудности.

К концу войны ученые союзных стран и Америки начали работу над тем, чтобы придумать такую систему сигнализации (делались опыты с инфракрасными лучами), которая была бы вполне надежна и скрыта от контрразведки. Перемирие было объявлено раньше, чем они закончили свою работу.

В тайной войне самая ожесточенная борьба разыгрывается между шпионом и его агентом связи, с одной стороны, и контрразведкой — с другой.

Общественное мнение враждебно шпиону; это скрытый враг, которого боятся, ибо его не знают. Каждый человек больше боится удара в спину, чем удара прямо в лицо.

Шпион является одним из самых опасных орудий в арсенале современной войны, и поэтому его всячески стараются уничтожить. Каждый преследует его, как преступника, начиная от ревностных патриотов-шовинистов и кончая тысячами шпионов противника. Всех военных и всех штатских призывали к молчанию и бдительности большие плакаты вроде: «Молчите, остерегайтесь подслушивающих вас врагов».

На обязанности контрразведки лежал контроль. Вся Франция жила под постоянным контролем. Контроль был в портах, контроль на границах, контроль на дорогах, контроль на почте, контроль на телеграфе, контроль на радио. Все эти отрасли контроля составляли ячейки той сети, которую сплела контрразведка. Ее сеть приносила часто существенную добычу, но бывали случаи, когда какой-нибудь диковинной рыбе удавалось, пользуясь тысячей уловок, проскользнуть сквозь эту сеть.

В одном швейцарском кафе недалеко от французской границы завтракал человек, решительно ничем не замечательный. Его зеленая альпийская шляпа висела на вешалке за его спиной. Через несколько минут в кафе вошел другой человек, он был плохо одет. Свою шляпу он повесил на ту же вешалку, где висела зеленая шляпа, и сел за тот же стол, где сидел незнакомец. Он заказал какое-то блюдо, а затем, нагнувшись вперед, вежливо спросил своего случайного соседа:

— Не можете ли вы мне сказать, где на этой улице находится дом № 15?

— Конечно, могу, — ответил первый, — 15-й номер совсем близко отсюда.

Затем он встал, взял свою зеленую альпийскую шляпу с вешалки и вышел из кафе. Вскоре за ним последовал второй, который очень быстро скрылся в толпе. По-видимому, он забыл, что ему нужен был дом № 15. Первый через несколько минут вошел в темную комнату одного из домов этого квартала, где его уже ждал приятель.

— Ну, вот мы и встретились, — снимая шляпу, сказал он.

Они расщепили ножом конец пера, украшавшего шляпу, и извлекли из отверстия свернутую в трубочку тоненькую бумажку, на которой было нанесено донесение.

Такой метод передачи агентурных донесений был довольно надежным, но агенту связи нужно было еще попасть из Франции в Швейцарию, и в этом заключалась главная трудность.

У охотников за шпионами на пограничных французских постах Понтарлье и Бельгард был нюх, достойный Сирано. Главной их добродетелью было любопытство; они старались осмотреть и перерыть все, что только попадалось на глаза; осматривали и опрашивали пассажиров, не думая о том, что их паспорта в порядке, а багаж имеет невинный вид. Один из них, открыв как-то багажный вагон, был поражен исходившим оттуда скверным запахом. Однако, верный принципу, что надо осматривать все, что поддается осмотру, он нашел предмет, источавший запах; он обнаружил мертвого зайца, которого одна добрая дама, француженка из Безансона, посылала другой милой даме в Женеву.

«Зачем же, — подумал контрразведчик, — посылать зайца, который был, по-видимому, застрелен довольно давно? Надо осмотреть это вонючее животное. Это необходимо для блага Франции».

Он решительно провел рукой по шерсти зверя, затем еще и еще раз. Но что же это такое? Маленькая шишка? Он надрезал шкурку ножом и обнаружил плотно скрученную бумажку.

«Хитро придумано, — сказал он, — но, по правде сказать, они могли бы выбрать менее выдержанную дичь, особенно при такой жаре. А теперь поглядим, что это за дама из Безансона…»

А вот другая хитрость, раскрыть которую было гораздо труднее. Ею воспользовался один немецкий шпион, тайно живший в Бельфоре, чтобы отправлять важнейшие свои донесения немецким агентам в Швейцарию. Он садился на французской территории в поезд, который шел через границу и имел в своем составе вагон-ресторан. На первой же швейцарской станции его товарищ входил в вагон-ресторан и садился на место, которое он только что покинул. Вновь пришедший через несколько минут проливал на скатерть вино и, прикрыв пятно салфеткой, продолжал есть. Первый шпион выходил из поезда на границе и возвращался в Бельфор.

Он писал свое сообщение на скатерти симпатическими чернилами, которыми была наполнена его зубочистка; его товарищ проявлял написанное посредством вина, которое он нарочно опрокидывал, читал сообщение, а затем прикрывал его и ждал, пока написанное опять исчезнет.

Как ловить шпионов такого типа? Как не допустить, чтобы их сообщения попадали к противнику? Именно для этой цели контрразведка распространяет свою сеть и настолько ее уплотняет, чтобы сквозь нее нельзя было проскользнуть.

Все секретные службы имели коллекции фотографических карточек наиболее известных неприятельских шпионов. Как правило, снимки делались без ведома фотографируемых шпионов. Некоторые были сделаны союзными агентами при помощи спрятанных миниатюрных аппаратов; агенты снимали всех, кто входил в бюро секретной службы в Германии. Другие снимки были сделаны в Бельгии детьми, которые под видом игры действительно снимали всех направлявшихся в школу шпионажа фрейлейн Доктор[10] в Антверпене. Союзники обменивались снимками; наш разведывательный отдел снабдил союзников фотографией бывшего американского солдата Отто Прейса, относительно которого полагали, что он находится на германской секретной службе в Испании.

Иногда фотографии немецких шпионов помещали в циркуляры, рассылавшиеся союзным охотникам за шпионами. Внешность и привычки шпионов описывались в периодическом обозрении, не упоминаемом среди изданий американской экспедиционной армии, хотя это обозрение было единственным в своем роде. Оно называлось «Бюллетень контрразведки». Этот весьма секретный журнал напоминал «Полицейскую газету» в том смысле, что все, кто его получал, его читали, но в этом не признавались. Читавшие его генералы в офицеры увлекались описанием истинных приключений шпионов, о которых умело рассказывал редактор журнала майор Ричардсон.

Майор Ричардсон относился к тайной войне не слишком серьезно и описывал методы и внешность германских шпионов, подозреваемых в работе против союзников, в такой манере, что привилегированные лица, получавшие бюллетень, не могли без смеха читать его описаний. Генерал Першинг помечал каждый номер своими инициалами.

Контрразведка имела списки подозрительных. В эти списки, игравшие немаловажную роль, было занесено более 100 тысяч имен; списки подозрительных составлялись всеми союзными секретными службами и американской контрразведкой. Число лиц, внесенных в списки последней, Брюс Биласки из министерства юстиции определял в 700 тысяч. Один офицер американской секретной службы, приглашенный в Вашингтоне на какой-то обед, сообщил, что половина приглашенных значилась в списке; среди них были государственные чиновники. Может быть, этот список был составлен несколько строго и в него входили даже те лица, которые только состояли в переписке с известными немцами. Но разведка предпочитала избыток осторожности ее недостатку, и когда военный министр Бекер спросил генерала Черчилля, много ли написано о нем в секретных делах, генерал Черчилль ответил утвердительно. Между тем Бекер не был подозрительным человеком.

«Черные списки» штаба главнокомандующего американскими экспедиционными силами включали всего 15 тысяч имен; некоторые имена, как, например, имя одного издателя газеты, который пытался поехать во Францию и был подвергнут там ужасному допросу, вносились в них только потому, что они значились в списках подозрительных, составленных в союзных странах. Бывший журналист, ставший полицейским разведчиком, внес имя издателя газеты в черные списки в отместку за то, что до войны тот выгнал его из газеты.

Допросом, которому этот несчастный был подвергнут, когда он сошел с парохода, не ограничились его беды. Он, вероятно, думал, что вышел из этого допроса с честью, но на его паспорте, который ему возвратили с поклоном, были сделаны маленькие секретные пометки, указывавшие всем другим союзным агентам, что владелец этого паспорта человек подозрительный. Таков был один из многочисленных методов контроля в портах, где внимательно изучали каждого путешественника, прибывавшего из Соединенных Штатов, особенно до того, как мы вступили в войну; в портах внимательно следили за экипажами судов, ибо моряки могли доставлять тайные сообщения. Разведывательный отдел рассмотрел 10 338 ходатайств о выдаче паспортов и 323 человекам отказал в визе. Он имел сведения о 140 900 лицах, включая 8 400 американцев, живших во Франции.

По мере приближения к портам, которыми пользовались американцы, — Бресту, Сен-Назеру, Бордо — сеть еще более уплотнялась. Об этом никогда не говорилось, но, по мнению нашей морской разведки, немецкие шпионы слишком свободно разгуливали по французским берегам. Ночью подводные лодки доставляли их на пустынные берега, где они пытались подкупить французских рыбаков, чтобы те сообщали им сигналами сведения относительно американских транспортов; там, где рыбаков подкупить нельзя было, немцы посредством световых сигналов передавали эти сведения сами.

На добрые американские доллары мы тоже нанимали рыбаков, которые под предлогом продажи рыбы экипажам немецких подводных лодок так хорошо следили за ними, что морская разведка в тот период констатировала заметное уменьшение деятельности подводных лодок вокруг французских портов, где происходила высадка американских войск.

Более затруднительным, чем контроль портов, был контроль границ. Несмотря на проволочные заграждения, часовых и полицейских собак, трудно было помешать шпионам проскальзывать во Францию через леса по тропинкам через швейцарскую или испанскую границы. Это было почти так же трудно, как помешать им посылать свои донесения. Пользуясь всевозможными способами маскировки и всякими хитроумными выдумками, германские шпионы обладали достаточным хладнокровием, чтобы сбить с толку союзную контрразведку.

Хорошо известный шпион Кенигс переправился однажды через границу переодетый жокеем с седлом подмышкой и настоящим контрактом о работе в кармане. Другие шпионы выдавали себя за представителей швейцарских часовых фирм, имели доверенности, проспекты и даже образцы часов, которые по заявлению экспертов были «made in Germany».[11]

Все шпионы имели паспорта. Одна союзная шпионка раскрыла, как они их доставали. Пользуясь широко применявшимся средством, а именно вином, она добилась от австрийца Леонарди признания, что австрийское посольство в Берне могло выдать какой угодно паспорт любой страны. Все немецкие агенты в Швейцарии имели но меньшей мере три паспорта: один германский или австрийский, один швейцарский и один той союзной страны, куда шпион намерен был направиться.

«Фальшивыми паспортами» были иногда настоящие подправленные паспорта. Значительное число паспортов было отобрано у граждан союзных стран, интернированных в Германии. Подводные лодки отбирали паспорта у экипажей судов нейтральных стран. Часть немцев в Швейцарии только и была занята покупкой паспортов, а когда купленных паспортов не хватало, их фабриковали в одном подвала в Женеве. В Христиании[12] продавались паспорта всех стран по десять долларов за штуку. Когда знаменитая мирная делегация Форда прибыла в Христианию, то эти деловые люди предложили снабдить членов делегации паспортами любой европейской страны.

В эти сделки часто старались вовлечь консулов нейтральных стран, предлагая им большие деньги за предоставление визы. В Китае в Тяньцзине под видом рыбной лавки немцы имели магазин итальянских и голландских паспортов, полученных в пекинских посольствах этих стран людьми, которым было поручено их походатайствовать для мнимых поездок.

Обеспечив своих шпионов фальшивыми документами, германская секретная служба старалась найти средства, которые дали бы возможность агентам связи доставлять донесения. В начале войны излюбленный метод состоял в том, что несколько слов писали на путеводителе или на газете, которую свертывали и проносили подмышкой.

Иногда донесения засовывали под обивку диванов и так переправляли через границу. Чемодан с двойным дном, наполненным предметами, не имеющими большой важности, отвлекал внимание от действительного места, куда было спрятано донесение. Контрразведка была вынуждена запретить посылку книг, ибо в книгах можно было передавать сообщения, пользуясь различными методами.

Существовали тысячи различных способов прятать донесения: в полых искусственных зубах, в каблуках, под перевязкой на переломанной руке или на ране, под париком, в подвязках и т. д. Одна женщина, работавшая у американцев, прятала донесения под корсетом, но это — старый способ. Другая прятала их в пеленках своего ребенка, некоторые прятали донесения в волосах, в воротниках, в галстуках, в футляре для зубных щеток, среди бритвенных лезвий, в конфетах, в карандашах и даже в шнурках башмаков. Некоторые агенты прятали донесения в трубке, полной табака. Если их задерживали, они зажигали трубку.

Можно было также выучить донесение наизусть, переправиться через границу, а затем повторить его тому, кто вас ждал. Но это требовало длительного времени, и, кроме того, надо было обладать превосходной памятью и хладнокровием, чтобы помнить донесение после допроса, которому приходилось подвергнуться на границе.

Американцы захватили много таких агентов связи, а французы арестовали 300 человек в одном Бельгарде, причем многих просто заставляли произнести «vingt neuvieme», что очень трудно для немца.

С пограничной станции Понтарлье американские охотники за шпионами сообщали полковнику Морено в Шомон или нашей секретной службе в Швейцарии обо всех подозрительных, с честью выдержавших допрос и обыск, но, тем не менее, признанных подозрительными, за которыми без их ведома должно было быть установлено наблюдение.

Некоторые германские агенты, занимавшиеся шпионажем среди американцев, переправлялись через границу в Эвиане с группами репатриированных французов и бельгийцев из оккупированных районов. Если немцам не удавалось склонить кого-нибудь из беженцев к шпионской работе, то они пытались направить в их среду переодетых агентов.

К репатриированным относились с большим: вниманием, впрочем, вполне заслуженным. Кое-кто из них мог оказаться подозрительным, но огромное большинство французов и бельгийцев, живших в продолжение некоторого времени среди врагов, сохранило верность родине и не имело никаких оснований что-нибудь утаивать от союзников.

Офицеры осведомительной службы, пользуясь картами и диаграммами, которые имелись на каждом пограничном посту, тщательно их расспрашивали обо всем, что они видели и слышали.

Большинство репатриированных направлялось в глубь страны далеко от фронта. И там контрразведка опять-таки внимательно следила не только за теми, кто побывал у противника, но и за теми, кто находился раньше вблизи от него. Французская и американская контрразведки разделили Францию на зоны, районы и округа, и передвижения и поведение каждого репатриированного регламентировались строгими правилами. Все они имели удостоверение личности, цвет которого часто менялся без всякой видимой причины. Нельзя было переезжать с места на место без разрешения, и был организован контроль для проверки, едут ли пассажиры по тому пути, который они указали. Все подозрительные находились под наблюдением; иногда случалось, что их арестовывали.

Еще труднее шпионам было передавать сведения во фронтовой полосе. Но находились храбрые люди, перелетавшие через нейтральную боевую полосу на самолете или на аэростате и возвращавшиеся таким же способом.

Чаще всего это были французы или бельгийцы; они отправлялись в оккупированные районы, виделись там с какими-нибудь верными друзьями, собирали сведения и опять садились на самолет или аэростат где-либо в определенном месте. Иногда они оставались на неприятельской территории в продолжение нескольких дней и посылали сведения посредством почтовых голубей, но этот способ стал вскоре невозможным, так как немцы начали арестовывать всех, кто держал голубей.

Шпионы, пользовавшиеся воздушной связью, подвергались большим опасностям: опасностям вынужденных посадок, прыжков с парашютом в темноте, опасности предательства со стороны предполагаемых друзей и иногда даже риску не попасть к самолету, который должен был перевезти их обратно. Во избежание опасности быть казненными в качестве шпионов многие носили под крестьянским платьем военную форму. Немцы захватили 20 таких союзных агентов, но ни один из них не работал в пользу американцев.

Сообщения шпионов доставлялись по воздуху только указанным способом. Знаменитые карманные радиоаппараты, которыми якобы пользовались во время мировой войны шпионы, никогда не существовали. Единственный радиоаппарат, действовавший тайно на Западном фронте, был спрятан в тылу германских линий в доме одного бельгийского священника, который работал на нем вместе с француженкой, награжденной несколько лет тому назад орденом Почетного Легиона, Это была госпожа Жорж Эрлиэ (Herlieg) из Рубэ. Имя священника — аббат Пинт.

Их работа была настоящим подвигом, ибо немцы, так же как и союзники, имели целую сеть постов подслушивания, предназначенных для пресечения малейших попыток подобного рода.

Рассказывают, будто американская морская разведка обнаружила около Боля и Круазика приемные радиотелефонные посты, якобы помогавшие подводным лодкам топить американские транспорты. Однако, это официально не подтвердилось; даже если бы такие станции существовали, они были бы совершенно безвредны.

Слухи о существовании таких тайных радиостанций часто вызывались самыми незначительными происшествиями. Однако, когда 31 мая 1918 г. немецкая подводная лодка потопила один из наших шести самых больших транспортов «Президент Линкольн» у французского берега между Сен-Назером и Бордо, поиски тайной радиостанции возобновились. В уединенной деревне у испанской границы американцы нашли радиоаппарат, о существовании которою было до тех пор неизвестно; его обслуживала какая-то девушка. Она объяснила американцам, что радиоаппарат был единственным развлечением ее деда. В этом деле налицо были все элементы, чтобы придумать шпионскую историю или создать роман. Но американцы не арестовали старика и не женились на девушке. Тем не менее, радиоаппарат они отобрали.

Несомненно, что немецкие шпионы действительно сообщали подводным лодкам о движении наших транспортов, но они это всегда делали посредством световых сигналов или во время тайных встреч на суше или на море, но никогда по радио.

Тем не менее, радио сыграло важную роль в истории знаменитого документа, а именно — ноты Циммермана.

Кто может забыть чрезвычайное заявление президента Вильсона, сделанное 1 марта 1917 г., т. е. более чем за месяц до нашего вступления в войну, о том, что германский министр иностранных дел предложил Мексике присоединиться к Германии, чтобы объявить Соединенным Штатам войну! Как президент Вильсон узнал содержание этой ноты? Ответ на это дает Уолтер Хайнс Пэйдж, бывший тогда американским послом в Лондоне, но он рассказал об этом деле не все.

Пэйдж рассказал, что немцы послали свое сообщение 16 января тремя различными путями: по радио из Науэна в Сейвиль, шведской дипломатической почтой в Мехико через Буэнос-Айрес и на Вашингтон через американский государственный департамент, нарушая все законы о нейтралитете. Английское радио перехватило эти сообщения, и бывший профессор греческого языка Оксфордского университета его расшифровал. Англичане в Мексике тоже добыли его, подкупив одного из служащих телеграфа. Чтобы сбить немцев с толку, англичане распространили слух, что американская секретная служба якобы разоблачила эту ноту, и даже заставили лондонские газеты поместить статьи, критиковавшие англичан за то, что их превзошли американцы.

По мнению некоторых лиц, американцы действительно превзошли или, по крайней мере, уравнялись с англичанами. Ибо американская секретная служба тоже перехватила ноту Циммермана. Агенты Государственного департамента, наблюдавшие за телеграфом в Вашингтоне, перехватили сообщение, «вызвавшее большое волнение среди немцев». Телеграмма была составлена шифром, очень мало отличавшимся от шифра другой телеграммы, отправленной послом фон Бернсторфом государственному департаменту в начале войны в доказательство чистосердечия Германии. Кое-кто из немцев об этом забыл. Когда телеграмма была расшифрована, волнение немцев стало понятно: это была нота Циммермана.

Наконец, эта знаменитая нота была, по-видимому, перехвачена в третий раз в шведской дипломатической почте. На Кубе один американец, узнавший об этом деле, последовал примеру немцев и шведов и нарушил неприкосновенность почты.

В сущности, известие о предложении Германии Мексике не было полной неожиданностью для президента Вильсона. Еще с 1915 г. ему было известно о немецком плане вторжения мексиканцев в Техас.

Успех или неудача какой-нибудь интриги почти всегда зависит от связи. Как бы ни плоха была цензура, она почти так же неизбежна в современной войне, как газы и воздушные рейды.

Союзный контроль над морями означал контроль над подводными кабелями, большинство которых кончалось в Лондоне.

Американская цензура над кабелями находилась под руководством морского ведомства, которое контролировало каждую телеграмму в соответствии со списком подозрительных, включавшим более 100 тысяч имен. Некоторые телеграммы она пропускала немедленно, другие на некоторое время задерживала, третьи оставляла у себя для более внимательного ознакомления и их изменяла, особенно если в них были цифры, и, наконец, четвертые совсем не пропускала. Все это делалось в зависимости от того, кто был отправителем и кто адресатом. Летом 1918 г. морская цензура пропускала иногда телеграммы, адресованные подозрительным лицам, жившим в Швейцарии, и сообщавшие о наших обширных военных приготовлениях. Лучше было, чтобы, немцы поняли тщетность дальнейшего сопротивления.

Излюбленным методом телеграфной цензуры было задерживание телеграмм на несколько дней, каким бы невинным ни казалось их содержание. Был установлен простой и четкий принцип: «Всякая телеграмма, даже самая простая и наименее подозрительная, может содержать секретные сведения». Как может цензор знать, не должна ли телеграмма: «Вышлите 15 ящиков сардин» означать: «15-й пехотный полк находится здесь», и не должно ли «Продайте 3 000 отправленных тюков» означать: «3 000 человек прибудут в феврале»? Цензура помогла разоблачить одного голландца — содержателя отеля в Марселе, который телеграфировал немецкому крупному шпиону в Испании обо всех передвижениях войск на Средиземном море, пользуясь двумя способами: один из них состоял в указании названий кораблей в обратном порядке букв с прибавлением частицы «Loo». Можно простить цензору, если он принимал эти слова за голландские имена.

Телеграммы, посылавшиеся в Швейцарию, шли нормально, но подвергались тщательной фильтровке, прежде чем покинуть пределы Франции. Обычный их путь был на Понтарлье через Дижон, где американцы и французы просматривали телеграммы.

Помимо агентов связи и телеграфа, немцы пользовались также почтой, несмотря на союзную почтовую цензуру.

Почтовая цензура не могла просматривать всех писем. 30 цензоров и 8 химиков станции Понтарлье было для этого недостаточно. Вдобавок немцы стали широко применять тайнопись.

Для тайнописи пользовались самыми различными жидкостями, начиная от лимонного сока, молока, слюны, мочи и кончая особыми чернилами, сделанными для секретной службы. Обычно писали между строчками на пористой бумаге золотым или алюминиевым пером, закругленным на кончике, чтобы не рвать бумагу. Применялись такие химические белые карандаши, которыми писали на розовато-лиловой бумаге, поглощавшей следы.

Шпионы никогда не пользовались бумагой с водяными знаками, которые могли выдать ее происхождение. Обычно немцы проявляли симпатические чернила парами йода. Англичане пользовались красной жидкостью, которую можно было затем смыть и которая не оставляла на бумаге никаких следов.

Немецкие мастера шпионажа давали своим агентам симпатические чернила под видом духов или какого-нибудь лекарства. Эти бесцветные чернила, надушенные и неядовитые, могли быть выпиты, если того требовало положение. Когда этот способ был разоблачен, то вместо жидкости придумали пилюли от кашля, которые растворяли в воде. Союзники конфисковывали все туалетные принадлежности и все жидкости и даже выливали содержимое вечных ручек пассажиров, переезжавших границу.

Вскоре были придуманы новые тайные чернила. Новыми чернилами можно было писать донесения на носовых платках, рубашках, воротниках, которые надевались на время переезда через границу; затем письма проявлялись, обычно посредством горячего утюга, во время тайного свидания. Эта хитрость так хорошо удавалась в течение некоторого времени, что она вызвала другую: пересылку запасов симпатических чернил посредством женских чулок. Шпионка носила чулки, которые были намочены бесцветной жидкостью, а затем высушены.

После того как она перебиралась через границу, достаточно было опустить эти чулки в теплую воду, чтобы получить невидимые чернила. Дошли даже до того, что секретные сообщения писали на коже агентов связи.

Все письма, адресованные, в американскую армию, проходили цензуру, во избежание просачивания военных сведений. Цензура исходила из следующего принципа: «Без глубокого овладения той изобретательностью, с которой из подробностей, кажущихся незначительными, но собранных вместе, могут быть извлечены чрезвычайно важные сведения, никто не может отличить, что является, и что не является сведением военного характера. Почтовые открытки с картинками, плохо процензурированные письма, найденные офицерами разведки, дали возможность разрешить сложные задачи и иногда даже определяли исход сражения».

Возможность такого «просачивания» была очень велика, если принять во внимание переписку двух миллионов молодых людей, большей частью новичков в искусстве войны, из которых состояла американская экспедиционная армия. Тыловой цензор обнаружил единственный случай настоящего предательства, да и то он был раздут, главным образом, вследствие того, что цензор прессы воспротивился его подробному описанию в газете экспедиционной армии «Старс энд Страйпс, ограничившейся лишь кратким сообщением.

Как обстояло дело в действительности, никогда не было опубликовано; между тем, произошло следующее. Капитан Люсьен Дж. Дета, стоявший во главе экспериментальной лаборатории при канцелярии главного цензора, нашел в двух письмах сообщения, написанные между строчками фруктовым соком при помощи стального пера.

Работа была очень плохая, потому что вследствие окисления буквы появились еще раньше, чем письмо было подвергнуто испытанию в лаборатории. Оба письма были написаны на бумаге, которою снабжали Красный Крест и лавки Христианского союза молодежи; на них стояла подпись солдата Бентиволио. Он посылал своим родителям, жившим в Италии, сообщения в таком духе: «Все тут идет прескверно. Питание плохое. Не верьте тому, что рассказывают газеты. Всех нас убьют».

Солдат предстал перед военным судом. Его полное неведение служило ясным доказательством того, что он не шпион. Этим дело кончилось. Другие, более хитрые солдаты пытались обойти цензуру просто ради того, чтобы посылать сведения своим семьям. Майор Адамс рассказывает: «Мы обнаружили многочисленные попытки посылать более или менее секретные сведения для удовлетворения любопытства родных или друзей. Эти сведения обычно касались местопребывания солдата, местопребывания соседних частей или района, куда он должен был направиться. Все это обычно писалось шифром, который было легко разгадать, и лишь изредка симпатическими чернилами».

Американские солдаты немецкого происхождения доставляли разведывательному отделу много хлопот. Следовало ли посылать их на фронт? Если бы они были взяты в плен, то немцы могли бы их расстрелять за предательство. Немцы грозили, что будут поступать именно так. Поэтому разведывательный отдел посоветовал военному министерству не посылать во Францию большего количества солдат немцев, чем было необходимо, а тем, которые уже находились во Франции, предоставлялся выбор между фронтом и службой снабжения.

Некоторые выбирали фронт и вели себя там примерно.

Конечно, цензура очень внимательно следила за письмами, адресованными лицам с немецкими фамилиями. Одно из таких писем позволило раскрыть любопытный случай. Оно было адресовано унтер-офицеру полка, находившегося на расстоянии 20 км от Шомона. Расследование установило, что этот унтер-офицер служил в береговой артиллерии и проявил большие знания. Его солдатская книжка характеризовала его как примерного солдата, но внешность у него была типичного пруссака, превосходно дисциплинированного, скорее с манерами офицера, чем унтер-офицера. В течение двух дней его допрашивал полковник Сиго, и, в конце концов, он рассказал свою историю:

— Я — барон фон Шрак и происхожу из семьи, хорошо известной в Германии. Еще задолго до войны я был произведен в лейтенанты одного из самых лучших немецких полков. Я много пил и любил игру и, в конце концов, растратил деньги полкового собрания. Меня оставили на свободе, взяв с меня обещание, что я поступлю на секретную службу. В Шарлоттенбурге меня обучали морскому и военному шпионажу. Меня предназначали для Англии. Когда я узнал, что мировая война неизбежна, я сделал попытку уйти с секретной службы, но мне пригрозили смертью. Мне не оставалось ничего другого, как повиноваться приказу, и я уехал в Англию, но, очутившись там, сел на первый пароход и уехал в Соединенные Штаты. В Детройте я вступил в армию. С тех пор я всегда был честным американским солдатом.

Разведывательный отдел послал его обратно в Соединенные Штаты, где его рассказ целиком подтвердился; барон фон Шрак сохранил свое благоприобретенное имя и свою американскую форму, но не свой чин. Он получил чин капитана разведывательной службы.

Почтовая цензура помогла разоблачить единственного шпиона, приговоренного в Соединенных Штатах к смертной казни. Его имя — Пабло Ваберский. Было перехвачено несколько писем, адресованных им немецким агентам в Мексике и в Соединенных Штатах.

Точно так же, как контрразведка, в частности безмолвные наблюдатели, мешала шпионам проникать в ряды американской экспедиционной армии, так и почтовая цензура разоблачала людей, безукоризненных по своему поведению, но, тем не менее, невольно помогавших шпионам. Было 1 052 случая нарушения дисциплины, и среди них случай с неким майором, который подарил одной из своих знакомых дам коробку с конвертами, на которых была заранее поставлена печать цензуры. Таким образом, она могла писать обо всем, что ей было угодно. Другой офицер писал с фронта одной девушке в Соединенные Штаты, что предыдущее письмо «попало в руки тылового цензора, и этот окопавшийся в тылу человек, который должен что-то делать в оправдание своего существования, послал мне его обратно». Это второе письмо попало к тому же цензору, который был офицером, награжденным орденом за храбрость и медленно выздоравливавшим от ран. К его великому удовольствию это письмо тоже нарушало правила цензуры. Отправитель этого письма получил по заслугам.

Если, по мнению Наполеона, боеспособность армии зависит от состояния ее желудка, то, по мнению Фоша, ее боеспособность зависит, главным образом, от морального ее состояния. А лучшим средством узнать, каково моральное состояние войск, было чтение писем солдат. Солдаты излагали в письмах все свои жалобы, если для них были основания, или даже если оснований не было.

Когда, вскоре после перемирия, генерал Першинг сказал маршалу Фошу, что американские солдаты хотят домой, то он узнал об этом от тылового цензора.

Кроме военных сведений, которые не подлежали оглашению, цензура искала в письмах указаний, свидетельствовавших о моральном состоянии войск, об их отношении к общественным вопросам, о несправедливостях, которым они подвергались, и даже иногда данных, выявлявших подозрительных лиц. Наиболее опасной почтой была почта, адресованная в нейтральные или союзные страны. Почта, адресованная в Америку, была менее опасна. Она слишком долго шла по назначению. Письма, написанные на иностранных языках, выдвигали трудную задачу, и американская экспедиционная армия должна была понимать пятьдесят различных языков, включая наречия индейцев, тагалог, эсперанто и кельтский.

Тыловой цензор получил 30 846 360 писем и из них рассмотрел 6 335 645. В его парижской канцелярии всегда не хватало людей, хотя там работало 33 офицера, 183 солдата и 27 вольнонаемных служащих. Химическая лаборатория была оборудована только в июле 1918 г. и подвергла обработке 53 658 писем в поисках сообщений, написанных симпатическими чернилами. Эта канцелярия не просматривала всей почты американской экспедиционной армии, так как большую часть этой работы выполняли офицеры в каждом полку. Если солдаты предпочитали, чтобы их письма прошли через тыловую цензуру, то они могли пользоваться специальными синими конвертами. Тыловая цензура просматривала всю почту на иностранных языках, почту, адресованную в союзные или нейтральные страны, письма из одного полка американской экспедиционной армии в другой и письма отдельных полков, которые по той или другой причине должны были временно проходить двойную цензуру. Письма солдат, адресованные в Соединенные Штаты и написанные по-английски, проходили цензуру в своем полку и отправлялись немедленно. Письма, проходившие через тыловую цензуру, задерживались, по словам тылового цензора, только на 48 часов.

Посылки просматривались цензурой точно так же, как письма. Они могли содержать те зажигательные карандаши, в которых подозревали причину возникновения пожара в ставке главнокомандующего, или даже шпионские донесения. Немцы посылали такие донесения в Швейцарию и писали их молоком на шелковой бумаге, в которую обвертывались фрукты, шедшие из Италии и с юга Франции. Такие письма можно было прочитать, держа бумагу на свет. Один венгерский барон в Женеве сжигал у себя во дворе такое количество ящиков из-под фруктов, что полиция, прежде чем разрешить доставку на его имя посылок, стала вынимать из них всю бумагу. После этого агенты барона начали писать свои донесения на стенках ящиков. Барон совершенно испортил крышку своего стола химическими веществами, которыми он пользовался для проявления сообщений. Операции барона с фруктами давали так много денег, что у него была большая клиентура; одним из его клиентов был известный фабрикант автомобилей Иеллинек, который до войны руководил со своей яхты немецким шпионажем в Ницце.

Шпионские донесения посылались с Ривьеры в Германию в корзинах цветов. Австрийский агент в Швейцарии граф Окерлинг имел многочисленных шпионок — кафешантанных певиц или даже светских дам, которые обвертывали стебли цветов, приколотых к корсажу, бумажкой, на которой были написаны секретные сообщения.

Контрразведка полагала, что для немцев лучшим средством организовать доставку сведений в Германию было использование своих военнопленных, находившихся в союзных странах. В американской экспедиционной армии военнопленным разрешалось посылать в Германию два письма в неделю. Эти письма проходили строгую цензуру, но она была крайне затруднительна, ибо простая расстановка букв могла скрывать шифр. Кроме того, немецкие агенты могли попадать в плен умышленно, чтобы иметь возможность лично посылать в Германию донесения. С такой же тщательностью осматривались посылки из Германии, адресованные военнопленным; в них находили сообщения, спрятанные в коробках с двойным дном, в табаке, в мыле, в консервных банках, между слипшимися фотографиями невесты. После перемирия тыловой цензор собрал большое количество сведений о положении в Германии благодаря письмам, адресованным военнопленным.

Цензор боролся против использования так называемых ложных адресов, которые сообщались посредством списков, перечислявших пункты в Швейцарии и Голландии, известные как центры германской секретной службы.

Американские химики раскрыли один из таких списков, написанный симпатическими чернилами на бумаге, найденной у агента связи. Швейцария была полна таких тайных почтовых ящиков; роль таких почтовых ящиков играли некоторые очень крупные отели. В Голландии существовали торговые фирмы, носившие голландские названия, но служившие исключительно для связи с немцами. Список их адресов, захваченный в Германии, доказывал, что все эти торговые фирмы прикрывали германскую разведку.

Объявления в газетах так широко использовались для передачи сведений, что контрразведка рассматривала каждое объявление до его опубликования. Агент, находившийся в неприятельской стране, публиковал, казалось бы, совершенно невинное объявление, содержавшее зашифрованное донесение. Через несколько дней его начальник в нейтральной стране мог прочесть донесение.

Мелкие объявления под рубрикой личных, будто бы разоблачавшие ссору двух влюбленных, иногда имели совсем другой смысл.

Цензура запрещала газетам помещать лотерейные номера, шахматные задачи, но она не могла помешать шпионам передавать сведения, определенным образом наклеивая марку на конверт.

Англичане запретили объявление одного германского агента в Лондоне, предлагавшее по дешевой цене гороскопы находившимся на фронте солдатам; для получения гороскопа достаточно было сообщить свой адрес. Французы не пропускали объявлений женщин, вызывавшихся помогать солдатам. Эти женщины-патриотки заявляли о своем желании вступить в переписку с «бедными одинокими солдатами». Некоторые из таких женщин состояли также в переписке с другой женщиной — с фрейлейн Доктор из Антверпена.

Другой очень простой трюк состоял в том, что писали несколько цифр, иногда простое сложение, на полях газеты и отправляли ее почтой. Цензура не могла просматривать всех газет, отправляемых по почте. И даже если бы она была в состоянии это делать, как можно было заподозрить здесь шифр?

Придумывались крайне интересные шифры, сильно помогавшие шпионам избегать сетей контрразведки. Но шифр был средством крайне опасным, ибо если контрразведчик обнаруживал шифрованное сообщение, то он не успокаивался, пока не устанавливал личности того, кто это сообщение послал. Если в бумагах какого-нибудь шпиона находили шифр, то этого человека можно было считать погибшим.

Существуют ли шифры, к которым нельзя найти ключ?

Англичане говорят, что да, хотя их профессору греческого языка удавалось находить ключ почти ко всем шифрам, если только имелось достаточное количество шифрованных сообщений. Один американец утверждает, что во время мировой войны не было ни одного шифра, который не был бы расшифрован, и даже если он расшифровывался частично, то из него все же извлекали кое-какие сведения. Полковник Николаи утверждает, будто для германской секретной службы не существовали шифры, которых она не могла бы расшифровать.

Расшифровать какое-нибудь официальное сообщение, в котором тысячи слов и фраз выражены численно, страшно трудно. Иногда шифр меняется посреди сообщения. Но если шифровальная книга случайно теряется, от данного шифра следует отказаться. Если будет расшифровано одно сообщение, то при затрате времени и труда можно расшифровать и остальные. Иногда на расшифровку какого-нибудь сообщения тратится столько времени, что оно теряет всякую ценность. К чему знать, что на Лондон готовится воздушное нападение, после того, как бомбы уже сброшены.

Иногда приходится просто ждать следующих сообщений. Систему шифрования невозможно раскрыть, имея только одно сообщение; для того чтобы ее разгадать, надо иметь несколько сообщений, написанных одним и тем же шифром.

Чтобы найти ключ к. шифру, необходимо знать, какие буквы, слова и знаки чаще всего повторяются в написанном тексте. Один из специалистов этого дела говорит, что обычно буквы расположены в следующем порядке: etoairnshldcmuypfgwdv (в английском языке).

Довольно частыми комбинациями являются th, he, еr; буква u почти никогда не бывает удвоенной.

Американский специалист полковник Джордж Фабиан дает следующий порядок: etaonishrdlculmpwgybvkxqjz. Он считает, что буква е составляет 15 % всех букв в письмах, а буквы k, х, q, j, n, z составляют вместе всего 2 %.

Вот образец кода, которым пользовалась во время войны:

«Напишите письмо клером слева направо на странице, помещая заранее установленное число букв на каждой строке. Каждая буква должна стоять точно под соответствующей буквой верхней строки. Перепишите письмо сверху вниз, поместив столбцы в установленном заранее порядке. Отделите буквы, расположенные таким образом, в группы по десяти, и вы будете иметь текст в зашифрованном виде. Чтобы его расшифровать, сосчитайте число букв и число столбцов, напишите столбцы в первоначальном порядке и читайте сообщение клером слева направо».

То, что кажется непосвященным сугубо таинственным, нисколько не таинственно для специалистов; например, шифр, составленный при помощи словаря, когда сообщения пишутся путем указания номеров страниц, и строк в словаре, откуда берутся слова. Индусы, находившиеся на жалованья у немцев и составившие в Соединенных Штатах заговор с целью вызвать в Индии революцию, пользовались таким шифром, и майор Вильям Фридман, в настоящее время являющейся начальником отдела шифров и кодов, превосходно читал без словаря эти сообщения. Неудобство пользования книгой состоит в том, что агент должен постоянно иметь ее при себе.

Примечания:

1

Тут автор предисловия допустил некоторую неточность, хотя вполне извинительную. Сэр Бэзиль Томсон был в 1913–1921 гг. руководителем не британской ВНЕШНЕЙ разведки (известной как МИ 6 или «Интеллидженс Сервис», которой в ту пору официально (де-юре) даже не существовало), а «Специального отдела» (Police Special Branch) Скотленд-Ярда, занимавшегося КОНТРРАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЙ деятельностью и внутренней безопасностью (в числе прочего, и борьбой с ирландскими террористами) в рамках британской уголовной полиции в метрополии (прим. В.К.)

10

Об этой шпионке автор рассказывает ниже, в главе 7. — Ред.

11

Сделано в Германии. — Ред.

12

Столица Норвегии, переименованная позднее в Осло. — Ред.