Книга XIV

1. Таким образом, исполнилось желание самодержца, и Боэмунд заключилприведенное выше письменное соглашение, поклявшись евангелием и копьем, которымбезбожники пронзили бок нашего спасителя. Затем Боэмунд обратился с просьбойпозволить ему вернуться на родину, а всех своих воинов. {372}поручил власти и усмотрению самодержца, попросив щедро снабдить их всемнеобходимым и разрешить перезимовать в пределах Ромейской державы; когда жекончится зима и они придут в себя от многих и тяжких трудов, позволить имотправиться туда, куда они пожелают[1398].Это попросил он и сразу же склонил самодержца к своим просьбам. Боэмунд былвозведен в сан севаста, получил много денег и отправился обратно к своемувойску. Боэмунда сопровождал Константин Евфорвин, по прозванию Катакалон,который должен был уберечь Боэмунда от наших воинов, а главное, позаботиться обудобном и безопасном месте для войскового лагеря, выслушать и удовлетворитьпросьбы воинов. По прибытии в лагерь Боэмунд передал войско людям, специально сэтой целью направленным самодержцем, взошел на монеру и отправился вЛонгивардию[1399]. После этого он прожил неболее шести месяцев и разделил общую участь[1400].

Самодержец некоторое время еще занимался кельтами, а затем, уладив дела,отправился в Византий. Вернувшись домой, Алексей не позволил себе дажекратковременного отдыха; зная, что варвары совершенно опустошили все побережьеСмирны до самой Атталии, он считал, что покроет себя позором, если невосстановит города в прежнем их виде, не приведет их в обычный порядок и невозвратит рассеявшихся повсюду жителей. Не забыл Алексей и об Атталии, ноподумал и об этом городе.

В это время Евмафий Филокал (этот выдающийся муж из знати превосходил многихлюдей не только своим родом, но и умом, был благороден в мыслях и делах, веренбогу и друзьям и как никто другой предан властителю; он, однако, не прошелникакого военного обучения, не умел обращаться с луком, оттягивать до грудитетиву и прикрываться щитом; в остальном же он был весьма искусен: умелустраивать засады и всевозможными хитростями одолевать врага) явился ксамодержцу и стал настоятельно просить о назначении его правителем Атталии.Самодержец знал Филокала как неистощимого на выдумки и искусного в делахчеловека, которому постоянно благоприятствует судьба (чем бы она ни была и чтобы мы ни подразумевали под этим словом[1401]; за что только Филокал ни брался, он всегда достигалцели) и поэтому удовлетворил его просьбу, дал ему большое войско и, снабдивмногочисленными наставлениями, приказал во всем действовать расчетливо. Поприбытии в Авид Филокал сразу же переправился через пролив и явился вАдрамитий. Этот некогда многолюдный город был совершенно разграблен и уничтоженЧаканом, опу-{373}стошавшим область Смирны. Видя, чтоАдрамитий полностью уничтожен — казалось, в нем никогда никто не жил, — Филокалсразу же отстроил город, восстановил его, созвал отовсюду тех его жителей,которым удалось спастись, пригласил большое число людей из других областей,поселил их в Адрамитии и придал городу прежний вид. Затем он поинтересовалсятурками, выяснил, что они в то время находились в Лампи, выделил отряд своеговойска и отправил его против них.

Воины приблизились к туркам, завязали жестокий бой и сразу же одержалипобеду. Они зверски обошлись с турками и даже бросали новорожденных детей вкотлы с кипящей: водой. Многих врагов они убили, многих взяли в плен и сликованием отправились назад к Евмафию. Оставшиеся в живых облачились во всечерное (они хотели, чтобы сами одежды поведали соплеменникам об их горестях) истали бродить по территории, подвластной туркам; скорбно стеная, онирассказывали о несчастьях, выпавших на их долю, одеждами вызывали к себевсеобщее сострадание и побуждали турок выступить на их защиту. Тем временемЕвмафий, который прибыл в Филадельфию, радовался успеху своего предприятия.

Между тем архисатрап по имени Хасан, владевший Каппадокией и обращавшийся сее жителями, как с рабами, узнал о случившемся с уже упомянутыми турками,собрал свои силы, призвав немало воинов из других областей, довел численностьвойска до двадцати четырех тысяч и выступил против Евмафия. Евмафий же, какговорилось, человек искусный, не проводил беспечно время в Филадельфии и непредавался безделию в стенах города; он послал во все стороны наблюдателей и,чтобы они не пренебрегли своими обязанностями, вслед за ними отправил другихлюдей, которым приказал постоянно бодрствовать, не смыкать глаза по ночам инаблюдать за проходами и равнинами. Когда один из наблюдателей заметил издалекатурецкое войско, он прибежал к Евмафию и сообщил ему об этом. Евмафий же с егоумом, умением ориентироваться в обстановке и мгновенно осуществлять своерешение понял, что у него нет достаточного войска для сопротивления стольмногочисленному противнику, приказал запереть все городские ворота, запретивкому бы то ни было подниматься на стену, кричать, играть на флейте или кифаре.Короче говоря, Евмафий хотел, чтобы город казался всем проходящим мимосовершенно необитаемым. Подойдя к Филадельфии, Хасан окружил своим войском еестены и оставался там в течение трех дней. Никто из обитателей города невыглядывал сверху, городские ворота были заперты изнутри, поэтому Хасан, укоторого, впрочем, {374} не было гелепол и камнеметных орудий,решил, что войско Евмафия невелико и по этой причине не осмеливается выходитьиз города. Посмеявшись над немощью защитников города, он, исполненный презренияк Евмафию, направился другой дорогой[1402].Выделив из своего войска десять тысяч человек, он отправил их противКельвиана[1403], других...[1404]к Смирне и Нимфею, а остальных к Хлиарам и Пергаму.Послав всех воинов в набеги за провиантом, он сам последовал с отрядом,направившимся к Смирне.

Тем временем Филокал узнал о действиях Хасана и послал все свое войскопротив турок. Преследователи застали турок, отправившихся к Кельвиану, в товремя, когда те безмятежно спали, и, на рассвете напав на них, учинили кровавуюрезню и освободили всех пленных, захваченных турками. Затем они бросилисьпреследовать турок, отправившихся к Смирне и к Нимфею. Ромейские воины изавангарда выбежали вперед, с фронта и обоих флангов напали на турок, завязалибой и одержали полную победу. Многих врагов они убили, большое число захватилив плен, а немногие оставшиеся обратились в бегство, попали в водоворотыМеандра[1405] и сразу же утонули. Меандр —это река во Фригии, самая извилистая из всех рек, делающая многочисленныеизлучины. Ободренные второй победой, ромеи бросились преследовать остальныеотряды, однако им ничего больше не удалось сделать, так как турки намного ихопередили. Затем они вернулись в Филадельфию. Евмафий, увидев их и узнав, какони доблестно сражались и старались никого не упустить из своих рук, щедронаградил их и обещал большие милости в будущем.

2. Танкред и после смерти Боэмунда упорно удерживал за собой Антиохию,считал ее своим уделом и совершенно не допускал к участию в ее делахсамодержца. Император видел, что варвары-франки нарушили клятвы в отношенииэтого города, в то время как он потратил много денег и испытал немалые беды,переправляя их многотысячные войска с Запада в Азию, несмотря на то, чтопостоянно сталкивался с упрямством и дерзостью франков. Алексей отправил вместес ними многочисленное ромейское войско против турок с двумя целями: во-первых,чтобы франки не пали от турецких сабель (император заботился о них как охристианах), во-вторых, чтобы они с нашей помощью одни исмаилитские городаразрушили, а другие, во исполнение договора, отдали ромейским императорам итаким образом расширили пределы Ромейского государства. Но Ромейская держава неполучила никакой пользы от всех этих трудов, страданий и даров, напротив,вар-{375}вары цепко держались за Антиохию и отказывалисьпередать нам другие крепости[1406]. Алексейне мог стерпеть этого, не отплатить злом за зло и не отомстить за такуюбесчеловечность[1407].

Танкред получил неисчислимые дары и груды золота, император проявлялбеспредельную заботу о франках, послал им на помощь множество войск, аРомейская империя не получила от этого никакой выгоды, франки не соблюдали и ниво что не ставили соглашения и клятвы и всю военную добычу считали своейсобственностью. Эти думы терзали Алексея, и он, будучи не в силах вынестинаглости латинян, отправил к правителю Антиохии Танкреду послов[1408], обвинил его в несправедливости инарушении клятв и сообщил, что не намерен более терпеть пренебрежения к себе иотомстит ему за неблагодарность к ромеям. Ведь было бы более чем странно, еслибы император истратил денег сверх всякой меры, отправил лучшую часть войска длязахвата Сирии и Антиохии, приложил все силы для расширения границ Ромейскогогосударства, а Танкред роскошествовал за счет его денег и трудов. Это и сообщилчерез послов самодержец. Однако безумный и бешеный варвар даже краем уха незахотел выслушать слова истины и свободную речь послов и поступил согласнообычаям людей его племени: раздувшись от спеси, он хвастался, что вознесет свойпрестол выше звезд, грозил пробить острием копья вавилонские стены, ввыспренных выражениях бахвалился силой, недвусмысленно говорил, что онбесстрашен и неудержим в натиске, и утверждал, что ни при каких обстоятельствахне отдаст Антиохию, даже если у его будущих противников будут огненные руки. Онсчитал, что сам он — великий ассириец Нин[1409], огромный и непобедимый гигант, «бремя земли»[1410], давящее на почву, а все ромеи — муравьии самые слабые из живых существ.

Когда послы вернулись от Танкреда и рассказали о безумии кельта, императорисполнился гневом, пришел в неукротимую ярость и пожелал немедленно отправитьсяк Антиохии. Он собрал высокопоставленных представителей воинского сословия ивсех членов синклита и просил у них совета. Все они неодобрительно отнеслись кпоходу императора против Танкреда, ибо считали, что прежде следует привлечь насвою сторону других графов, властвовавших над соседними с Антиохией городами, исамого иерусалимского короля Балдуина, выяснить их настроение и узнать,намереваются ли они помогать Алексею против Антиохии; если окажется, — говорилиони, — что графы враждебны Танкреду, пусть Алексейотва-{376}жится на войну, а в противном случае уладитантиохийские дела иным способом. Самодержец одобрил их совет, сразу же призвалМануила Вутумита и еще одного человека, знающего латинский язык, и отправил ихк графам и к иерусалимскому королю, подробно рассказав, о чем вести беседу сграфами и с самим иерусалимским королем Балдуином. Из-за корыстолюбия латинянотправляться к графам без денег было нельзя, поэтому император через Вутумитавручил приказ Евмафию Филокалу, в то время дуке Кипра, выделить послам столькокораблей, сколько нужно, а для подарков графам дать большую сумму денег вмонетах различного вида, чеканки и достоинства.

Император приказал уже упомянутым лицам, а особенно Мануилу Вутумиту, взявденьги у Филокала, причалить с кораблями к Триполи, встретиться с графомБертраном[1411], сыном Исангела (имяпоследнего неоднократно встречалось на страницах моей истории), напомнить ему оверности, которую соблюдал самодержцу его отец, вручить императорское письмо исказать следующее: «Не будь хуже своего отца, следуй его примеру и соблюдайверность мне. Знай, что я уже отправляюсь в Антиохию, дабы отомстить тем, ктоне соблюл страшных клятв богу и мне. Ты же не оказывай никакой поддержкиТанкреду и старайся заставить графов сохранять мне верность, чтобы они неприняли сторону Танкреда»[1412].

Послы прибывают на Кипр, берут деньги и столько кораблей, сколько пожелали,и сразу же отплывают в Триполи; причалив в гавани города, они сходят скораблей, встречаются с Бертраном и высказывают ему все то, что им приказалимператор.

Видя, что Бертран расположен к самодержцу, готов исполнить все его желанияи, если понадобится, принять за него смерть и даже явиться на поклон кимператору, когда тот прибудет в окрестности Антиохии, послы с согласияБертрана и в соответствии с наставлениями самодержца поместили во дворецтриполитанского епископа все деньги, которые везли с собой. Самодержецопасался, что графы, узнав о деньгах, которые везут послы, заберут их себе,воспользуются ими для себя и Танкреда, а послов отпустят ни с чем. Поэтому-тоон и велел послам отправиться сначала без денег, выяснить настроение графов,передать им слова самодержца, пообещать денежные дары, потребовать клятву илишь затем, если графы выразят желание покориться его воле, вручить им деньги.Итак, люди Вутумита, как говорилось, поместили деньги во дворец триполитанскогоепископа. {377}

Тем временем Балдуин узнал о прибытии послов и направил к ним с приглашениемсвоего двоюродного брата Симона. Послы с согласия Бертрана оставляют деньги,следуют за присланным из Иерусалима Симоном и являются к Балдуину, осаждавшемуТир. Тот приветливо принял их, осыпал всевозможными милостями и, так как ониприбыли к нему в мясопуст, продержал их все сорок дней[1413] — в это время, как говорилось, он вел осаду Тира[1414].

Тир был защищен прочными городскими стенами, кроме того, его окружали ещетри пояса стен. Внутри внешнего пояса находился средний, а внутри среднего —внутренний — третий. Эти стены располагались концентрическими окружностями иопоясывали город. Балдуин понимал, что ему, прежде чем сделать попыткузахватить город, нужно сокрушить эти укрепления, которые, как панцирь, защищалиТир и мешали осаждать город. Стенобитными орудиями Балдуин разрушил первый ивторой поясы укреплений и приступил к третьему. Однако, разрушив предстенныеукрепления, он предался бездействию. Если бы Балдуин приложил усилия, торазрушил бы и саму стену. Но он решил проникнуть в город при помощи лестниц,счел, что Тир уже в его руках и поэтому ослабил осаду. Это и обеспечилоспасение сарацинам.

Стоявший на пути к победе лишился ее, а попавшие в тенета выбрались изсетей. Бездействие Балдуина дало осажденным передышку, которую они использовалидля дела. Сарацины пошли на такую хитрость: под предлогом заключения мирногодоговора они отправили послов для переговоров, а в это время готовились кзащите. Они кружили надеждами голову Балдуину, а сами строили против негохитрые планы. Видя, что война ведется очень вяло и осаждающие ведут себябеспечно, они однажды ночью наполнили жидкой смолой много глиняных амфор исбросили их на машины, стоявшие у города. Амфоры, естественно, разбились, ижидкость вытекла на деревянные машины. Сарацины сбросили на них зажженныефакелы, а затем и амфоры с нефтью; нефть попала в огонь, пламя взвилось к небуи машины сгорели дотла. Свет наступившего дня смешался со светом пламени,столбом поднимавшегося к небу от деревянных черепах. Воины Балдуина получиливозмездие за свое легкомыслие и раскаялись в своем небрежении, дым и огоньстали для них хорошим уроком.

Шесть воинов, находившихся у черепах, попали в плен; тирский вождь велелобезглавить пленников, а их головы камнеметными орудиями забросить в войскоБалдуина. Когда воины увидели все это — огонь, головы, они в ужасе вскочили{378} на коней и, устрашенные видом голов, обратились вбегство, хотя Балдуин, разъезжая повсюду, и взывал к бегущим, стараясь вдохнутьв них мужество. Он, однако, «пел для глухих»: обратившиеся в бегство былинеудержимы и, казалось, неслись на птичьих крыльях. Их бегство закончилось вкрепости, которую на местном языке называют Аке[1415]. Она стала прибежищем для этих трусливых беглецов.Тогда Балдуин в отчаянии, потерпев полную неудачу, последовал, хотя и вопрекиволе, за беглецами и укрылся в упомянутом городе.

Тем временем Вутумит, взойдя на одну из кипрских триер (их всего былодвенадцать), плывет вдоль берега по направлению к Аке, застает там Балдуина ипередает ему все, что приказал самодержец, прибавив от себя, что императордошел до Селевкии. Это была не правда, а хитрость, имевшая цель поразитьварвара и заставить его скорей отпустить Вутумита. Обман, однако, не укрылся отБалдуина, который сурово осудил Вутумита за ложь.

Дело в том, что Балдуин еще раньше от кого-то узнал о действиях самодержца;ему было известно, что Алексей отправился вдоль берега, захватил пиратскиекорабли, грабившие побережье, но из-за болезни вынужден был вернуться, как обэтом будет подробнее рассказано ниже. Все это Балдуин изложил Вутумиту, и,осудив его за ложь, сказал: «Ты отправишься со мной к гробу господню, а оттудая через послов сообщу о своем решении самодержцу». По прибытии в святой город[1416]Балдуин потребовал у послов деньги,отправленные императором. Но Вутумит сказал: «Вы получите эти деньги приусловии, если соблюдете клятву, данную вами императору во время прохождениячерез империю, и пообещаете помогать ему в борьбе против Танкреда». Балдуинжелал получить деньги, но оказывать помощь собирался не императору, а Танкреду.Поэтому, не получая денег, он страдал. Таков вообще нрав варваров: они сжадностью глядят на дары и деньги, но меньше всего расположены делать то, зачто им эти деньги даются. И вот, вручив Вутумиту одни лишь письма, Балдуинотпустил его. Послы встретились также и с графом Яцулином[1417], который пришел в день воскресения спасителя дляпоклонения гробу господню, и подобающим образом беседовали с ним. Но Яцулинговорил все то же, что и Балдуин, и послы, не добившись успеха, покинулиИерусалим[1418].

Не застав Бертрана в числе живых[1419],они попросили отдать деньги, которые поместили в епископском дворце. Но сынБертрана и триполитанский епископ задерживали выдачу денег, и послы сказали имс угрозой: «Вы не отдаете нам {379} денег, значит, вы неистинные рабы императора и не соблюдаете ему верности, как это делали Бертран иего отец Исангел. Поэтому в будущем вас не будут снабжать с Кипра всемнеобходимым, дука Кипра не станет помогать вам, и вы падете жертвой голода».Всеми средствами — то медоточивыми речами, то угрозами — пытались они получитьденьги, но не сумели убедить сына Бертрана. Тогда они решили заставить егопринести клятву в нерушимой верности самодержцу и отдать ему только те дары,которые были отправлены его отцу: монеты золотой и серебряной чеканки иразличные одежды. Приняв дары, сын Бертрана принес клятву в нерушимой верностисамодержцу. Остальные деньги послы отвезли к Евмафию и купили на нихпородистых коней из Дамаска, Эдессы и самой Аравии. Затем они пересеклиСирийское море и залив Памфилии, но, сочтя путешествие по суше более надежным,отказались от дальнейшего плавания, направились к Херсонесу, где тогданаходился самодержец, переправились через Геллеспонт и прибыли кимператору.

3. Как снежные вихри, заботы одна за другой обрушивались на императора: наморе властители Пизы, Генуи и Лонгивардии готовили флот для опустошенияпобережья, а по суше уже вновь подходил с востока к Филадельфии и приморскимобластям эмир Шахиншах[1420]. ПоэтомуАлексей решил выйти из царственного города и обосноваться в месте, откуда онмог бы вести войну на два фронта. И вот он прибывает на Херсонес[1421], отовсюду — с суши и с моря — вызывает ксебе воинов и располагает большое войско за Скамандром вплоть до Адрамития идаже Фракисия[1422]. Стратигом Филадельфиибыл в то время Константин Гавра, и в городе находилось достаточное число людейдля обороны. Стратигом Пергама, Хлиар и соседних с ними городов был полуварварМонастра, чье имя неоднократно упоминалось в моей истории, стратигами прочихприморских городов — другие мужи, выдающиеся своей отвагой и военным опытом.Самодержец много раз приказывал им постоянно быть начеку и рассылать во всестороны наблюдателей, чтобы они узнали о набегах варваров и немедленно о нихсообщали.

Обеспечив таким образом безопасность Азии, император обратился к войне наморе и приказал морякам завести корабли в гавани Мадита и Кили, неусыпностеречь пролив и в ожидании франкского флота бдительно охранять морские пути; вэто время другие моряки должны были плавать вокруг островов, охранять их ивместе с тем не упускать из виду Пелопоннеса, надежно охранять его.{380}

Собираясь задержаться на некоторое время в этих краях, император велелпостроить для себя в удобном месте жилище и провел там зиму[1423]. Когда флот, снаряженный в Лонгивардии и другихобластях, отчалил и вышел в море, его командующий отобрал пять диер и отправилих для захвата пленных и добычи сведений о действиях императора. Но по прибытиив Авид оказалось, что лишь одна диера вернулась назад, а остальные былизахвачены вместе с гребцами. Благодаря этой диере командующие упомянутымифлотами получили сведения о самодержце и узнали, что он тщательно укрепилподступы с моря и с суши и проводит зиму на Херсонесе, чтобы вдохнуть мужествов сердца своих людей. Не будучи в состоянии противостоять ухищрениямсамодержца, они повернули кормила кораблей и направились в другую сторону.

Однако некий кельт из числа плывших вместе с командующими на своем корабле,весьма быстроходной монере, отделился от остального флота и направился кБалдуину. Он нашел Балдуина осаждающим Тир, рассказал ему о тех действияхсамодержца, о которых говорилось выше (думаю, что он отправился с согласиякомандующих), и сообщил, что ромейский флот, как уже было сказано выше,захватил посланные на разведку дромоны. Без краски стыда он также сообщилБалдуину, что предводители кельтского флота, видя готовность самодержца к бою,повернули назад, ибо сочли, что лучше отступить ни с чем, нежели потерпетьпоражение в сражении с ромейским флотом. Вот что сказал Балдуину этот кельт,охваченный дрожью и еще не избавившийся от страха перед ромейским флотом. Такиесобытия произошли с кольтами на море.

Но на суше бедствия не миновали самодержца и несчастия не прошли мимо него.Дело в том, что некий Михаил из Амастриды[1424], правитель Акруна, замыслил мятеж, захватил город и сталбезжалостно опустошать соседние земли. Узнав об этом, самодержец выслал противнего Георгия, сына Декана, во главе изрядного войска. После трехмесячной осадыГеоргий захватил город и немедленно отправил мятежника к самодержцу. Самодержецпоручил командование крепостью другому, а Михаилу, нахмурив брови, пригрозилсуровыми карами и, вынеся для виду смертный приговор, вселил ужас в этогочеловека; вскоре, однако, он избавил воина от страха. Еще не успело солнцескрыться за горизонтом, как узник оказался свободным и приговоренный к смертиполучил бесчисленные дары. Такую доброту мой отец-император проявлял постоянно,{381} и тем не менее позже он встретился со всеобщимнедоброжелательством; так, некогда и творец всего сущего, господь, пролил впустыне дождь манны, накормил людей в горах, провел их, не обмочивших и ног, поморю, а позже был отвергнут, испытал издевательства, побои и в конце концов былосужден на крест безбожниками. Но, повествуя об этом, я исторгаю из себя слезыпрежде слов и испытываю мучительное желание рассказать о недоброжелателяхимператора и перечислить их имена, однако я унимаю свой язык и бьющееся сердцеи непрестанно повторяю про себя слова поэта: «Сердце, смирись: ты гнуснейшеевытерпеть силу имело»[1425]. Вот что хотелая рассказать об этом бессовестном воине.

Между тем часть войска, отправленного султаном Шахиншахом, двигалась черезрайон Синая, а часть шла по территории, называемой собственно Азией. КонстантинГавра, в то время правитель Филадельфии, узнал об этом, вместе со своим войскомподошел к Кельвиану и встретил там варваров. Он сам первый во весь опорбросился на варваров, приказав остальным следовать за ним, и одержал победу.Султан, пославший турок, узнал о поражении столь многочисленного войска иотправил послов с предложением мира, заверяя самодержца, что всегда желал мирамежду мусульманами и ромеями. Султан давно слышал о доблести, которуюсамодержец проявлял в борьбе с врагами, а теперь, испытав ее на себе и узнав«по кромке ткань» и «по когтям льва», был вынужден идти на заключение мирногодоговора.

Когда послы из Персии прибыли, император с грозным видом воссел на троне, акомандиры выстроили в ряд воинов, собранных из разноязыких стран, иварваров-секироносцев и подвели послов к императорскому трону. Алексей задал имполагающиеся в таких случаях вопросы о султане, выслушал, что султан передалему через послов, и признался, что с радостью заключил бы мир со всеми. Онрасспросил послов о предложениях султана, нашел, что не все его требованияприемлемы для Ромейской державы и, стараясь придать своим словам наибольшуюубедительность, в длинной речи удачно возражал послам и убеждал их пойтинавстречу его желаниям. Затем он отпустил послов в приготовленную палатку,предложил им подумать и обещал назавтра заключить договор, если они всей душойсогласятся с его доводами. Так как послы, по-видимому, с готовностью принялипредложения самодержца, на следующий день был заключен договор[1426]. Император думал не только о себе, но ио Ромейской империи. Алексей заботился об общем благе больше, чем о своем, и вовсех действиях имел {382} в виду пользу для ромейскогоскипетра; он желал, чтобы соглашение оставалось в силе и в будущем, после егосмерти. Однако самодержец не достиг цели: после его смерти все изменилось ипришло в замешательство. Но в то время недовольство улеглось и все шло кпрочному миру. С ...[1427] и до конца векаАлексея мы жили в мире; но все блага исчезли вместе с императором, и всестарания Алексея оказались после его смерти напрасными из-за тупоумия тех, ктонаследовал скипетр[1428].

4. От моряков, спасшихся с пяти быстроходных кораблей, командующие франкскимфлотом, как уже говорилось, получили сведения о ромейском флоте и узнали, чтоимператор, снарядив флот, в ожидании их наступления живет на Херсонесе. Поэтомуони отказались от прежнего намерения и не пожелали вовсе приближаться кромейским пределам. Император провел зиму в Каллиополе вместе с императрицей(она, как неоднократно говорилось, следовала за Алексеем из-за мучившей егоболезни ног), выждал то время, когда латинский флот обычно пускается вплавание, и вернулся в царственный город[1429].

В скором времени прибывает сообщение о наступлении пятидесятитысячноготурецкого войска из всех восточных земель, в том числе из Хорасана. Дажекраткого отдыха не удалось вкусить Алексею за все время его владычества, ибовраги один за другим ополчались на него. И вот он отовсюду сзывает все войскои, выбрав момент, когда варвары обычно совершают набеги на христиан,переправляется через пролив, отделяющий Византий от Дамалиса. Даже болезнь ногне отвращает императора от этого предприятия.

Этой болезни не было ни у кого из его предков, так что нельзя считать, чтоона перешла к нему по наследству; ее причиной не был и изнеженный образ жизни,как это обычно случается с прожигателями жизни и любителями наслаждений. Но ярасскажу, как обрушилась на него эта болезнь ног. Однажды, когда он упражнялсяв игре в мяч со своим партнером Татикием, о котором я неоднократнорассказывала, Татикий свалился с коня и упал на императора. От тяжелого удараАлексей почувствовал боль в коленной чашечке и во всей ноге, но, будучичеловеком весьма терпеливым, не подал виду. Алексей немного подлечил ногу,вскоре боль утихла, и император продолжал свои обычные занятия. Такова перваяпричина болезни ног императора, ибо боли в ушибленных местах повлекли за собойболи ревматические. Но был и другой более очевидный источник болезни. Кто незнает о том, как бесчи-{383}сленное множество кельтов,снявшись отовсюду со своих мест, двинулись к нам и прибыли в царицу городов?[1430] Погруженный в безбрежное море забот,император издавна знал, что кельты даже во сне грезят о Ромейской империи, ивидел, что кельтов больше, чем песка в пустыне и звезд на небе, а все ромейскиесилы, даже если их собрать воедино, не составят и ничтожной доли кельтскоговойска. А в то время большая часть его воинов была рассеяна: одни стереглидолины Сербии и Далмацию, другие охраняли от набегов куманов и даковприистринские земли; кроме того, большому числу воинов была доверена охранаДиррахия, дабы город не был вновь захвачен кельтами.

Видя это, самодержец сосредоточил свое внимание на кельтах, а остальные деласчел второстепенными. Раздавая титулы и дары, он сдерживал волнения варваров,еще не проявлявших открыто своей вражды; всевозможными средствами отражаянатиск кельтов, император не меньше, если не больше, опасался восстания своихподданных и всеми способами старался защитить себя и искусно воспрепятствоватьосуществлению их намерения. Но кто сможет рассказать о массе бедствий,постигших его? Приспосабливаясь ко всему, применяясь как только можно кобстоятельствам, обращаясь к делам, не терпящим отлагательства, он действовалкак хороший врач, следующий правилам своего искусства. С рассветом, когдасолнце только поднималось над восточным горизонтом, он ежедневно восседал наимператорский трон и приказывал беспрепятственно впускать всех кельтов, желаявыслушать их требования и вместе с тем стараясь разного рода искусными доводамиподчинить их своей воле.

Кельтские графы, люди по природе своей дерзкие и бесстыдные, невоздержанныево всех своих желаниях и превосходящие болтливостью весь род человеческий,входили к самодержцу без всякого порядка, и каждый граф приводил с собойстолько людей, сколько хотел: за первым входил второй, за вторым третий. Войдя,они говорили, не следя, как это некогда предписывалось ораторам, по водянымчасам за временем, а каждый вел беседу с самодержцем столько времени, сколькохотел. Таков уж был их нрав. Не в меру болтливые, они не стыдились самодержца,не дорожили временем, не догадывались о гневных взглядах присутствующих, и ниодин из них не уступал места пришедшему вслед за ним; без всякого удержупродолжали они говорить и предъявлять свои требования. Их болтливость,«крючкотворство» и пустословие хорошо известны всем тем, кто интересуетсялюдскими нра-{384}вами, присутствовавшие же там убедились вэтом на собственном опыте.

Когда наступал вечер, не евший целый день Алексей поднимался с трона, чтобыудалиться в императорскую опочивальню. Однако и этим он не избавлял себя отдокучливости кельтов. Один за другим шли к нему кельты, при этом приходили нетолько те, с кем он не беседовал днем: многие являлись и вторично, выдвигая всеновые и новые поводы для разговоров; император стоял прямо и, окруженныйкельтами, мужественно переносил их болтовню. Можно было наблюдать, как он одинсвоими доводами находчиво парировал возражения всех кельтов. Не было конца ихбесконечной болтовне. Когда кто-нибудь из чинов[1431] пытался прервать кельтов, его самого прерывал император:зная природную вспыльчивость франков, Алексей боялся, как бы по незначительномуповоду не вспыхнул большой пожар распри и это не причинило бы серьезного вредаРомейской державе.

Это было поистине удивительное зрелище: как кованная из бронзы или каленогожелеза статуя, еженощно стоял император с вечера до полуночи, а нередко и дотретьих петухов или даже до ярких солнечных лучей. Все остальные, не выдержавусталости, нередко уходили, отдыхали и, недовольные, возвращались вновь. Никтоиз присутствовавших не мог сохранять неподвижность, все они старалиськак-нибудь изменить позу: один садился, второй склонял или подпирал голову,третий прислонялся к стене. И лишь один император мужественно выносил этоттруд. Какими словами можно описать его долготерпение? Ведь он беседовал стысячами людей, при этом каждый из них подолгу разглагольствовал и, как говоритГомер, «каркал не в меру болтливо»[1432],один уходил и предоставлял возможность разглагольствовать другому, тоттретьему, а третий четвертому. Графы стояли, только пока они разговаривали, аимператор все время стоял до первых или вторых петухов. После небольшого отдыхаон вновь с восходом солнца восседал на троне, и новые труды и вдвойне тяжкиесловопрения приходили на смену ночным бдениям.

По этой причине болезнь и поразила ноги самодержца. С тех пор и до концажизни через определенные промежутки времени у него случались приступыревматизма, сопровождавшиеся сильными болями. Император был настолько терпелив,что никогда не роптал, но говорил: «Я страдаю по заслугам, не без причины сомной произошло такое, а из-за множества моих грехов». Если же с его губ ислетало малодушное слово, он сразу же осенял себя крестным знамением противзлого беса {385} и говорил: «Изыди, мерзкий, погибель тебе итвоим козням против христиан»[1433]. Однакодовольно на этот раз рассказывать о болезни ног.

Был еще некто, кто способствовал болезни императора и из полного горечисосуда преумножал его страдания[1434] (чтобыне рассказывать всего, я ограничусь этим кратким определением), несмотря на то,что императрица смазывала сосуд медом и, будучи неусыпным стражем самодержца,умудрялась отвращать от него многие напасти. Пусть и он войдет в мою историю ибудет назван как третья причина болезни императора — не как повод, а, пользуясьязыком врачей, как ее возбудитель. Ведь этот человек не то чтобы один развстретился с императором и затем ушел, а постоянно находился вместе с ним иприсутствовал при нем, наподобие того, как в кровеносных сосудах присутствуютгубительные соки. Более того, он был, если заглянуть в природу этого человека,не только причиной болезни, а скорее самой болезнью, ее тяжелейшим проявлением.Однако мне нужно прикусить язык, сдержать свою речь и не сбиваться с главногопути, хотя я и испытываю сильнейшее желание наброситься с нападками нанегодяев. Но повествование о нем я отложу до подходящего момента.

5. Однако хватит рассказывать о кельтах. Император переправился на Дамалис ирасположился лагерем. Там и оставило его наше повествование. Как снег,стекались к нему воины и переправлялись туда, где он остановился в ожиданииприбытия всего войска и в надежде, что утихнет сильная боль. При нем находиласьАвгуста, заботившаяся о его больных ногах и всевозможными заботами облегчавшаяего страдания. Увидев, что наступило полнолуние, император сказал ей: «Еслитурки намерены совершить набег, то сейчас самое подходящее для этого время, яже упустил удобный случай, и мне горько». Эти слова император произнес вечером,а утром к нему явился евнух — спальник[1435]императора, который сообщил о наступлении турок на Никею и показал письмоЕвстафия Камицы, в то время правителя Никеи, с донесением о действияхтурок.

И вот самодержец без всякого промедления и задержки, забыв о мучавшей егоболи, направился на колеснице к Никее, держа кнут в правой руке. Воины рядами,поотрядно, с копьями в руках двигались со всех сторон от колесницы. Одни из нихбежали рядом, другие двигались впереди, третьи следовали сзади; они радовалисьвыступлению императора против варваров, но огорчались, что боль мешает емуехать верхом. Алексей вселял в них бодрость кивками головы и словами, ласковоулыбался и заговаривал с ними. Через три дня он прибыл в место{386} под названием Эгиалы. Оттуда он собирался плыть кКивоту. Видя, что он торопится с переправой, Августа попрощалась с ним иотправилась в царственный город.

Когда самодержец достиг Кивота, к нему является некий человек с сообщением,что главные сатрапы распределили между собой сорок тысяч воинов и одни из нихотправились в набег на Никею и соседние с ней области, а Монолик[1436] и ...[1437] опустошают побережье. Те турки, говорил он, которыеопустошили окрестности Никейского озера и Прусу, разграбили также Аполлонию,расположились там лагерем и свезли всю добычу; затем они двинулись вперед,ограбили Лопадий и все соседние области, подошли к самому Кизику, напали нанего с моря и с ходу им овладели, ибо правитель города не только не оказал имникакого сопротивления, но трусливо бежал из города. Зато Кюнтохмиш[1438] и эмир Мухаммед, могущественныеархисатрапы, с большой добычей и многочисленными пленниками: мужчинами,женщинами и детьми, которых пощадило оружие, отправились через Лентианы кПиманину. Монолик же переправился через реку, называемую на местном языкеВарин[1439] и стекающую с горы под названиемИвид[1440] (на ней берут начало также имногие другие реки: Скамандр, Ангелокомит и Емпил[1441]), направился к Парию и к Авиду на Геллеспонте и со всемипленными прошел без битв и кровопролития через Адрамитий и Хлиары.

Получив это сообщение, самодержец письмом приказал Камице[1442], исполнявшему тогда обязанности дуки Никеи, с пятьюстамивоинами последовать за варварами, письменно извещать его о их действиях, ноизбегать столкновения с турками. Камица выступает из Никеи, настигаетКюнтохмиша, эмира Мухаммеда и остальных варваров в Аоратах[1443] и, забыв о приказе императора, сразу же на них нападает.Турки же, которые ожидали самодержца, решили, что это именно он обрушился наних, испугались и обратили тыл. Затем, схватив и допросив одного скифа, ониузнали, что на них напал Камица. После этого они прошли через горы и, вновьобретя мужество, звуками тимпанов и криками стали сзывать рассеявшихся повсюдусоплеменников. Те услышали призывный сигнал и собрались все вместе. Затем онивернулись на равнину, лежащую как раз под Аоратами, и сосредоточились там.

Камица же, забрав у варваров всю добычу, не пожелал продолжать путь кПиманину, где мог бы удобно расположиться (это хорошо укрепленный городок), азадержался в Аоратах и, таким образом, сам того не замечая, навлек на себябеду. Ведь варвары, оказавшись в безопасности, отнюдь не забыли{387} о Камице; напротив, они все время строили козни противнего. Узнав, что Камица все еще находится в Аоратах и занят заботами о добыче ипленных, они сразу же построили поотрядно войско и рано утром напали на него.Многие воины Камицы, видя множество варваров, решили обеспечить себе спасениебегством. Сам же Камица вместе со скифами, кельтами и наиболее храбрыми изромеев мужественно принял бой. Большинство из них пало в битве, однако Камица снемногими оставшимися в живых продолжал сражаться. Его конь, получивсмертельную рану, рухнул на землю. Племянник Камицы по имени Катародон соскочилсо своего коня и отдал его дяде. Но Камице — человеку грузному и высокому —нелегко было вскочить на коня. Поэтому он немного отступил назад, оперся одерево, обнажил акинак и уже без всякой надежды на спасение обрушил град ударовна шлемы, плечи и руки варваров, осмелившихся с ним схватиться. Варвары видели,как упорно сопротивляется Камица, сколько воинов он убивает и ранит и вот,удивленные отвагой и восхищенные стойкостью мужа, они решили сохранить емужизнь. Архисатрап по имени Мухаммед, и прежде знакомый с Камицей, узнал его,остановил сражавшихся, соскочил с коня, вместе со своими людьми приблизился кнему и сказал: «Не предпочти смерть жизни, дай мне руку и спаси себя». Камицаже, видя, что он окружен множеством врагов и не имеет больше сил сражаться,протягивает руку Мухаммеду. Мухаммед посадил Камицу на коня и связал ему ноги,чтобы он не смог убежать. Вот что случилось с Евстафием.

Самодержец, догадавшись, по какому пути должны пройти варвары, направился подругой дороге, прошел через Никею, Малагину и так называемые Василики[1444] (это долина и труднодоступный проход,находящийся на хребте Олимпа), спустился в Алифины[1445] и прибыл к Акроку[1446]. Алексей торопился опередить турок, чтобы напасть наних с фронта и завязать упорное сражение. Турки же, совершенно забыв оромейском войске, достигли камышовых зарослей, находящихся в долине, ирасположились там на отдых. Когда самодержец выступал против варваров, пришлавесть, что турки подошли к нижней части долины. Поэтому он выстроил войско вбоевой порядок на значительном расстоянии от вражеского стана, впереди поставилКонстантина Гавру и Монастру, на обоих флангах разбил воинов по отрядам ипоручил командование арьергардом Ципурелу и Абеле — людям, обладавшим большим идавним военным опытом. Взяв на себя командование центром строя, Алексей, какмолния, напал на турок, привел в замешательство все их фаланги и вступил вупорный бой {388} с варварами. В завязавшемся рукопашномсражении много варваров было убито и много было взято в плен. Те же, ктоукрылся в тростниковых зарослях, на некоторое время избежали опасности.

Одержав блестящую победу над врагом, самодержец направился к тростниковымзарослям, стремясь выгнать из них спрятавшихся там турок. Воины, однако,оказались в затруднительном положении, ибо болотистая почва и густой тростникне позволяли им войти в заросли. Тогда император приказал окружить заросли и содной стороны поджечь тростник. Приказ был исполнен, и огромное пламя взвилосьввысь. Спрятавшиеся в тростнике, спасаясь от огня, попали в руки воинов. Однииз них стали жертвой мечей, другие были доставлены к самодержцу.

6. Вот что случилось с варварами, спустившимися с Карме[1447]. Тем временем эмир Мухаммед узнал о несчастье, постигшеммусульман из Карме, соединился с обитающими в Азии туркоманами и другимиплеменами и сразу же отправился в погоню за императором; в результате вышлотак, что один и тот же человек преследовал и сам был преследуем. ВарварыМухаммеда по пятам следовали за самодержцем, а он двигался вслед за турками изКарме и, таким образом, оказался между теми и другими. Над первыми он ужеодержал победу, но его преследователи находились еще вне опасности[1448].

Внезапно напав на арьергард самодержца, Мухаммед прежде всего встретился сАбелой. Абела, вообще человек мужественный, находясь в поле зрения императора,исполнился еще большей отвагой и двинулся на Мухаммеда, даже мгновения неподождав своих воинов, чтобы вместе с ними в боевом порядке встретить нападениетурок. За Абелой последовал Ципурел. Когда они достигли одной стороны крепости(остальные воины еще не успели подойти к ним), подъехал стойкий боец Мухаммед.Он поразил стрелой не всадника, а коня, и сбросил Абелу на землю. Увидев это,турки окружили спешившегося Абелу и убили его. Затем, завидя Ципурела,бесстрашно скачущего на них, турки как бы окрылили стрелами коня, на котором онехал, вышибли Ципурела из седла и тотчас зарубили его своими саблями. Темвременем воины арьергарда, чьей обязанностью было защищать коней и утомленныхвоинов, охранявших снаряжение, и по мере возможности отгонять атакующих врагов,увидели турок, напали на них и обратили их в паническое бегство.

Между тем Камица, находясь в плену у турок, заметил возникшее в пылу боязамешательство; видя, что одни бегут, {389} а другиепреследуют, он, как человек решительный, задумал побег и пустился в путь.Встретившийся Камице на дороге кельт-катафракт отдал ему своего коня. Камицаприбывает к самодержцу[1449], стоявшемулагерем на равнине между Филадельфией и Акроком, которая по своим размераммогла бы вместить не одну, а несколько армий. Император принял Камицу с большойрадостью, возблагодарил бога за его спасение и отправил Камицу в царственныйгород со следующим напутствием: «Расскажи, что ты перенес, что видел, и сообщинашим, что мы божьей милостью живы». Когда же самодержец узнал о гибели Абелы иЦипурела, он был очень огорчен этим и сказал: «Отдав двоих, мы получилиодного». Ведь у императора был обычай после победы в бою выяснять, не попал ликто-нибудь из его воинов в плен и не стал ли кто-либо добычей вражеской руки.Если даже он обращал в бегство целые фаланги и одерживал победу, но при этомпогибал хотя бы один, пусть даже самый последний воин, то такую победуимператор ни во что не ставил, считал ее настоящей кадмовой победой, потерей, ане прибылью для себя. Поручив охрану этой области Георгию Левуну и другимвоеначальникам и оставив им своих воинов, самодержец победителем вернулся вцарственный город[1450].

Тем временем Камица прибыл на Дамалис и, узнав, что императрица находится вВерхнем дворце, в среднюю стражу ночи сел в лодку, прибыл во дворец и сталстучать в ворота, выходящие к морю. Его спросили, кто он такой, но Камица незахотел называть своего имени и просил отворить ему ворота. Наконец он нехотяназвал себя, и ему разрешили войти. Обрадованная Августа встретила его переддверьми своей спальни (это место раньше называли Аристирием)[1451]. Увидев Камицу в турецкой одежде и хромающим на обе ногииз-за ранения, полученного в битве, она прежде всего спросила о самодержце, азатем велела ему сесть. После этого она расспросила его обо всем; слушая оновой, неожиданной победе самодержца и видя перед собой пленника свободным,императрица не знала, что ей делать от радости. Она велела Камице отдохнуть доутра, а затем выйти и сообщить всем о случившемся.

Поднявшись утром, Камица вскочил на коня и в той самой одежде, в которой,неожиданно обретя свободу, бежал из плена, въехал на площадь Константина. Весьгород немедленно сбежался к нему, стремясь узнать о его судьбе, а еще болеегоря желанием получить известие о самодержце. Многочисленные конники и пешиеокружили Камицу, а он громогласно рас-{390}сказывал о войне, отом, что случилось с ромейским войском, что придумал император против варварови как он одержал блестящую победу, жестоко отомстив врагу. В конце речи Камицаповедал о своем неожиданном бегстве от варваров. Вся толпа славила их, и шумславословия достигал неба.

7. Таким образом это произошло, и Константинополь наполнился слухами оподвигах императора. И действительно, с какими только бедствиями, посланнымисудьбой во вред ему и Ромейскому государству, не встретился император! В какихнесчастиях не побывал! Но его добродетель, бдительность и энергия были опорой изащитой против всех бед. Ни одному из императоров, от древних до нынешних, неприходилось сталкиваться со столь запутанными делами, с такой испорченностьюнрава самых различных людей, с какими, как мы видели, встретился самодержец всвоем государстве и за его пределами. Может быть, дела ромеев находились встоль плачевном состоянии по божьей воле (ведь я не склонна связывать нашусудьбу с движением звезд), может быть, Ромейская держава оказалась в такомтяжком положении из-за безрассудства прежних императоров, во всяком случае вовремя правления моего отца происходило множество бедствий и неурядиц. В один итот же момент ополчились на него скиф с севера, кельт с запада, исмаилит свостока; не говорю уже об опасностях, подстерегавших его на море, о варварах,господствовавших на море, и о бесчисленных пиратских кораблях, построенныхгневом сарацин[1452] или воздвигнутыхкорыстолюбием ветонов и их недоброжелательством к Ромейской державе. Все они свожделением смотрели на Ромейскую империю. Ведь по своей природе империя —владычица других народов, поэтому ее рабы враждебны к ней и при первом удобномслучае один за другим — с моря и с суши — нападают на нее. Прежде, до нашегоправления, положение не было столь трудным и тяжелым, но как только наимператорскую колесницу взошел мой отец, тотчас отовсюду хлынули потокибедствий: пришел в движение и показал острие своего копья кельт, натянул тетивулука исмаилит, на тысячах колесниц ринулись на нас все кочевые и скифскиеплемена.

Может быть, кто-нибудь, кому попадется в руки моя история, прочтя эти слова,скажет, что мой язык подкуплен природой? Клянусь теми опасностями, которыеиспытал император ради благоденствия ромеев, клянусь трудами и страданиями,которые он вытерпел ради христиан, что я говорю и пишу это не ради лести отцу.Ведь когда я вижу промахи своего отца, я преступаю закон природы ипридерживаюсь {391} истины, ибо считаю, что как мне ни дороготец, но истина дороже. Как некогда сказал один философ[1453], из двух друзей лучше предпочесть истину. Я следую засамим ходом вещей, рассказываю и повествую о событиях, ничего не прибавляя отсебя и ничего не опуская. Доказательство этому налицо: я описываю события нетысячелетней давности. До сих пор живут и здравствуют люди, знавшие моегоотца; они рассказывают о нем, и от них я почерпнула немало для моей истории,одни помнят и рассказывают одно, другие — другое, но все они согласны междусобой. Да и сама я в большинстве случаев находилась с отцом и сопутствоваламатери; мне не пришлось жить домоседкой, наслаждаясь тенью и роскошью. Клянусьмоим господом и божьей матерью, с самых пеленок на меня обрушились страдания,горести и бесконечные несчастия как внешние, так и внутренние. Умолчу о своихтелесных недугах: пусть расскажут о них слуги женской половины.

Но чтобы описать беды, обрушившиеся на меня, когда мне не было и восьми лет,чтобы перечислить, скольких врагов родила мне человеческая испорченность, нужнапрелесть Исократа, велеречивость Пиндара, стремительность Полемона, КаллиопаГомера, лира Сапфо или что-нибудь еще более действенное. Не было бедствий, нималых, ни больших, ни близких, ни дальних, которые сразу же не обрушились бы наменя. С тех пор и поныне поток несчастий затопляет меня; до настоящего времени,когда я пишу это сочинение, бушует море бедствий и одна за другой набегаютполны.

Однако незаметно для себя я увлеклась рассказом о своих страданиях. Теперьже, осознав это, я возвращусь, как бы отплыв назад, к моей первоначальной теме.Как говорилось, то, о чем я повествую, частично было известно мне самой,частично я различными способами узнала от тех, кто участвовал в походах вместес самодержцем и с оказией пересылал нам сведения о событиях войны, но чаще ясама слышала рассказы самодержца и Георгия Палеолога. Таким путем я получиламного сведений, однако главным образом я собрала их во время правления третьегоимператора после моего отца[1454], когда ужене было лжи и лести к его деду — ведь все льстят тому, кто в настоящее времявосседает на троне, а перед умершим не заискивают, говорят голую правду ипередают все как было.

Скорбя о собственных несчастьях, оплакивая трех императорских особ:отца-самодержца, госпожу мать-императрицу и, о горе, своего супруга-кесаря, ядержусь вдали от жизни[1455]и посвящаю себякнигам и богу. Доступ ко мне закрыт даже {392} людям низкогозвания, не говоря уже о близких моего отца и о тех, от которых я могла быузнать то, что им случилось услышать от других. Клянусь душами блаженныхсамодержцев, вот уже тридцатый год, как я не видела людей моего отца, невстречалась и не беседовала с ними, ибо одни из них умерли, другие [из-занеустойчивого положения вещей[1456]] боятся.Властители осудили меня на чрезвычайно нелепое положение: видеть меня никто неможет, а ненавидят многие. Что же касается полученных мною историческихсведений, то, свидетель бог и его всевышняя матерь — моя госпожа, я собрала ихиз простых, совершенно безыскусных сочинений и узнала от стариков, которые быливоинами в то время, когда мой отец взял в свои руки ромейский скипетр, но,встретившись с несчастьями, сменили мирские волнения на мирную монашескуюжизнь. Попавшие в мои руки сочинения обладают простым, незатейливым слогом,придерживаются истины; написаны они без всяких ухищрений и риторическойвыспренности. Рассказы стариков по своему языку и смыслу были такими же, какэти сочинения. По ним судила я об истинности своей истории, сравнивая исопоставляя свое повествование с их рассказами, а их рассказы с тем, что янередко слышала от своего отца и от дядей с отцовской и материнской стороны. Извсего этого и выросло древо истины[1457].

Однако вернусь к тому, о чем я повествовала выше: бегству Камицы от варварови его речи, обращенной к гражданам. Как я говорила, Камица рассказал о всехсобытиях и об искусных выдумках императора против исмаилитов. ЖителиКонстантинополя единодушно, в один голос превозносили и славили самодержца,боготворили и восхваляли его военное искусство, не в силах сдержать своихвосторгов. В радостном настроении проводили они домой Камицу, а через несколькодней уже встречали вернувшегося с трофеем победителя, священного самодержца.Так вели себя жители Константинополя. Император явился во дворец и,возблагодарив бога и божью матерь за спасение, вернулся к своему обычномуобразу жизни.

Усмирив внешних врагов и подавив восстания тиранов, Алексей обратил своевнимание на суды и законы, ведь он великолепно разбирался как в военных, так ив мирных делах. Он улаживал дела сирот, охранял права вдов, сурово относился ковсякой несправедливости и лишь изредка позволял себе отдых на охоте и в часыдосуга. Кроме всего прочего, он поступал как истинный философ и в другомотношении: он обуздывал свое тело и делал его покорным своей воле. Большуючасть времени он отдавал трудам, а затем отдыхал оттру-{393}дов. Но досуг был для Алексея тоже трудом: он состоялв чтении и изучении книг и в строгом следовании завету «исследуйте писания»[1458]. Охота и игра в мяч имели для моего отцавторостепенное и третьестепенное значение еще тогда, когда он был молод и эточудовище, болезнь ног, подобно извивающейся змее, не набросилось на него и, какговорится в проклятии, не ужалило его в пятку[1459]. Когда же болезнь началась и стала развиваться, Алексейувлекся гимнастическими упражнениями, верховой ездой и другими забавами; в этомотношении он следовал наставлениям врачебной науки, согласно которой отпостоянной верховой езды рассасывается стекающая жидкость и облегчаетсятяжесть, давящая на тело. Как я говорила выше, эту болезнь мой отец приобрел непо какой иной причине, как из-за трудов и страданий, принятых им на себя радиславы ромеев.

8. Не прошло и года, как до императора дошел слух о переправе куманов черезИстр. Уже в ноябре месяце восьмого индикта[1460], в начале осени, он выступает из царицы городов и,созвав все[1461] свое войско, располагаетего в Филиппополе, в городах Петрич и Триадица, в феме Ниш и дальше доБраничева на берегу Истра. Алексей приказал проявлять большую заботу о конях,чтобы они стали упитанными и смогли носить на себе седоков в бою. Сам оннаходился в Филиппополе — это город в центре Фракии.

С той стороны, где дует северный ветер, город омывает Гебр. Эта река стекаетс вершины Родоп, делает много поворотов и излучин, протекает мимо Адрианополя,принимает в себя много притоков и около города Эноса впадает в море. Когда яговорю о Филиппе, то имею в виду не македонца, сына Аминты (город возник позжеэтого Филиппа), а Филиппа-римлянина, мужа огромного роста и неодолимой силы.Этот город существовал и раньше — до Филиппа, и одни называли его Кринидами,другие — Тримунтом[1462]. Но этот огромныйФилипп расширил пределы города, окружил его стенами, сделал его самым славнымиз фракийских городов, построил в нем огромный цирк и другие удивительныесооружения — их следы я сама видела, по какому-то поводу находясь в Филиппополевместе с самодержцем. Город расположен на трех холмах, каждый из которыхопоясан большой и высокой стеной. Там же, где город спускается на ровное игладкое место, его окружает ров, идущий вдоль Гебра.

Как кажется, город был некогда большим и красивым. Но с тех пор как в давниевремена его поработили тавры и скифы[1463],он приобрел такой вид, в каком я застала его во {394} времяправления моего отца и, судя по нему, решила, что город действительно былраньше большим. Кроме всего прочего, на Филиппополь обрушились бедствия из-замножества живших там нечестивцев: этот город поделили между собой армяне[1464], так называемые богомилы — о их ереси ио них самих я расскажу позже в свое время[1465] — и богоненавистнейшие павликиане, ветвь манихеев,происходящие, как об этом свидетельствует само их имя, от Павла и Иоанна;последние заимствовали свое нечестивое учение у Мани и в чистом виде передалиего своим последователям[1466].

Я хотела коснуться учения манихеев, кратко изложить его и к тому жепопытаться опровергнуть наиболее нечестивые из их догм. Зная, однако, чтоманихейская ересь всем представляется смехотворной, и торопясь продолжить своеповествование, я опущу доводы против нее. Да и вообще, как мне известно, нетолько наши единоверцы, но даже ненавидящий нас Порфирий во многих главахпоказал ее полную бессмыслицу; он самым научным образом рассмотрел глупоеучение манихеев о двух началах, правда, его собственное «единое начало»приводит читателей к платоновскому «единству» или «одному». Ведь мы почитаемединое начало, но не то, которое заключается в одном лике, и мы не принимаем«одного» Платона, то, которое у эллинов — «невыразимое» и «тайное» у халдеев.От него выводят они и многие другие начала, земные и небесные[1467].

Вот этих последователей Мани и сыновей Каллиники, Павла и Иоанна, людейгрубых, жестоких, без колебаний проливающих кровь, победил на войне и захватилв плен славный среди императоров Иоанн Цимисхий; он вывел их из Азии, изобластей Халива[1468] и Армениака, во Фракиюи заставил поселиться около Филиппополя. Он сделал это, во-первых, чтобыудалить их из хорошо укрепленных городов и крепостей, которыми онираспоряжались как неограниченные правители, а во-вторых, чтобы использовать ихкак надежную стражу против скифских набегов, которым постоянно подвергаласьФракия[1469]. Ведь варвары проходили черездолины Гема и совершали набеги на равнину, лежащую у его подножья.

Гем — это огромная горная гряда, вытянутая в линию параллельно Родопам,которая начинается у Эвксинского Понта, проходит вблизи водопадов ипростирается до самого Иллирика. Эта горная гряда, думается мне, рассекаетсяАдриатическим морем, снова продолжается на противоположном берегу и доходит досамих Геркинийских лесов[1470]. Оба еесклона населяют многочисленные и богатые племена: на северном{395} живут даки и фракийцы, на южном — фракийцы и македонцы.Через Гем проходили с давних времен кочевники-скифы, пока копье Алексея имногочисленные битвы совершенно их не уничтожили; всем своим войском онинаносили ущерб Ромейской державе и особенно близлежащим городам, главным изкоторых был знаменитый Филиппополь.

Но Иоанн Цимисхий превратил еретиков-манихеев из врагов в союзников пооружию и, таким образом, выставил надежную защиту против кочевников-скифов. Стех пор города освободились от постоянных набегов. Манихеи же, люди по своейприроде свободолюбивые и непокорные, стали вести привычный им образ жизни ивернулись к своим обычаям. Все жители Филиппополя, за исключением немногих,были манихеями, они притесняли находившихся в городе христиан, грабили ихимущество, не обращая никакого или почти никакого внимания на посланцевимператора. Число манихеев возрастало, и вся округа Филиппополя сталаеретической. К тому же к ним влился горький поток армян и другой, берущийначало, от мутных источников Якова[1471].Это было, как бы сказать, стоком всякой скверны. Еретики различались в учениях,но в восстаниях все они были согласны с манихеями[1472]!

Мой отец-самодержец применил в борьбе с ними весь свой большой военный опыти одних захватил без боя, других обратил в рабство с помощью оружия. Такоеистинно апостольское деяние взял на себя и свершил этот великий человек! Какойиз его поступков не достоин похвалы? Может быть, он небрежно относился к своимвоенным обязанностям? Нет, Восток и Запад наполнил он своими военнымиподвигами. Может быть, он презирал образование? Тоже нет, ибо как никто другойизучал Алексей священное писание, дабы отточить свой язык для схваток серетиками. Только он один с одинаковым успехом умел пользоваться оружием исловесными доводами, оружием побеждая варваров, словами одолевая врагов бога;так и тогда, выступив против манихеев, он завязал с ними скорее апостольское,чем военное сражение. Я бы назвала его тринадцатым апостолом, хотя некоторыеприписывают такую славу Константину Великому. Мне же кажется, что Алексея можносчитать равным самодержцу Константину или же, чтобы избежать возражений,следующим после Константина апостолом и императором.

Как я уже говорила выше, император по упомянутым причинам оказался вФилиппополе и, поскольку куманы еще не подошли, стал заниматься побочным деломс большим усердием, чем главным, отвращая манихеев от их горькой веры и{396} приобщая их к сладостному учению. С утра до середины Дняили до вечера, а иногда и до второй или третьей стражи ночи он призывал к себеманихеев, наставлял их в истинной вере и обличал лживость их ереси. Вместе симператором находились проедр Никеи Евстратий[1473], муж умудренный в божественных и светских науках,превосходящий в искусстве диалектики стоиков и академиков, и тот, кто занималепископский престол Филиппополя. Кроме них и больше их помогал самодержцу мойкесарь Никифор, которого Алексей приобщил к чтению священных книг. Многие изманихеев явились тогда без всяких колебаний к священникам, признались в своихзаблуждениях и сподобились святого крещения. Но в то же время можно былослышать, как многие манихеи, превосходившие приверженностью к своей верезнаменитых маккавеев[1474], приводилиизречения и свидетельства из священного писания, считая, что ими ониобосновывают свое мерзостное учение. Однако в результате постоянных бесед инепрерывных увещеваний самодержца и их в большинстве своем тоже убедили принятьсвятое крещение. Ведь прения нередко продолжались с утренней зари до глубокойночи, Алексей не прекращал беседы и часто оставался без пищи; и все этопроисходило в летнее время[1475]в палатке,стоявшей под открытым небом.

9. Во время этих событий, когда словопрения с манихеями были в разгаре,явился некий человек с берегов Истра и сообщил о переправе куманов. Император сбывшими при нем воинами без всякого промедления отправился к Данувию. Прибыв вВидин и не застав там варваров (узнав о приближении самодержца, онипереправились назад), император немедленно отобрал храбрых воинов и приказал импреследовать варваров. Переправившись через Истр, они немедленно двинулисьвслед за варварами. Они преследовали их в течение трех суток, но видя, чтокуманы на кожаных плотах, которые они несли с собой, переправились через реку,протекающую за Данувием, вернулись ни с чем к самодержцу.

Император был огорчен, что его войско не настигло варваров, однако счелчастичной победой уже то, что ему удалось отогнать варваров одним звуком своегоимени и обратить многих еретиков из манихейской ереси в нашу веру; такимобразом он воздвиг двойной трофей: над варварами — благодаря оружию, надеретиками — благодаря благочестивым речам. И вот он вновь вернулся вФилиппополь и, немного отдохнув, опять обратился к битвам. Он ежедневнопризывал к себе Кулеона[1476], Кусина ивместе с ним Фола — руководителей манихейской ереси, похожих на остальныхеретиков, но умелых {397} защитников своего лжеучения,недоступных слову убеждения, умевших весьма ловко извращать и превратнотолковать священное писание, и вступал с ними в словесные битвы. Можно былонаблюдать двойную битву: император прилагал все силы для их спасения, а ониспорили ради кадмовой победы. Они стояли втроем и, как кабаны оттачивают зубы,оттачивали аргументы один другому, желая разорвать доводы императора. Есликакой-нибудь аргумент ускользал от Кусина, его находил Кулеон, а если испытывалзатруднения Кулеон, вступался Фол; как огромные набегающие друг за другом валыобрушивались они один за другим на доводы и положения императора. Как паутинусметал самодержец возражения этих нечестивцев и сразу же затыкал им рот. Ему,однако, не удалось их убедить, и, наконец, придя в отчаяние от глупости этихлюдей, император отправил их в царицу городов и предназначил для их поселенияпортики, окружающие Большой дворец. Но «охота» императора не кончилась полнойнеудачей, хотя ему пока и не удалось «подстрелить» словами предводителейманихеев; ежедневно он обращал к богу сотню, а то и больше еретиков, так чтообщее число тех, кого ему удалось «подстрелить» раньше и кого он уловил своейречью теперь, составили многие тысячи людей.

Но зачем говорить и распространяться о том, что известно всему миру, чемусвидетели — Восток и Запад? Ведь Алексей различными способами обратил в нашуправославную веру целые города и области, погрязшие в различных ересях. Людямвысокопоставленным он пожаловал богатые дары и записал их в число отборныхвоинов. Что же касается людей простого звания, в том числе земледельцев,проводящих жизнь у плугов и быков, то он собрал их всех вместе[1477], с женами и детьми, и построил для нихгород вблизи Филиппополя на противоположном берегу реки Гебра; туда онпереселил их и назвал город Алексиополем или, как он чаще именуется,Неокастром[1478]. Тем и другим император (ив этом его особая заслуга) выделил пашни, виноградники, дома и недвижимоеимущество. Он не оставил эти дары без подтверждения подобно садам Адониса,сегодня цветущим, а завтра увядающим[1479];он подкрепил дары хрисовулом[1480] ипостановил, что полученное в награду имущество принадлежит не только им самим,а может быть передано их детям и детям их детей; если же детей нет, дарынаследуют жены[1481]. Вот каким образомоказывал благодеяния Алексей[1482]. Нохватит об этом, хотя большая часть событий и опущена мною[1483]. Пусть никто не упрекнет мою историю в том, что еесодержание пристрастно. Ведь живы многочислен-{398}ныесвидетели событий, о которых я рассказываю, — они не преминули бы обличить меняво лжи.

Самодержец, сделав все необходимое, выступил из Филиппополя и переселился вцарицу городов. И снова начались у самодержца непрерывные бои и прения состоронниками Кулеона и Кусина. Алексей одолел Кулеона, казавшегося болееразумным и способным следовать слову истины, и превратил его в смиренную овцунашего стада. Но Кусин и Фол впали в неистовство и, хотя речи императораобрушивались на них, как молот на железо, оставались железными, отвернулись отимператора и не поддались его речам. Поэтому император заключил их как самыхзловредных из всех манихеев и явно приближающихся к помешательству, в такназываемую Элефантинскую тюрьму[1484] и,щедро снабдив всем необходимым, оставил умирать под тяжестью собственныхгрехов.

Примечания:

13

Анна говорит о своей матери, жене Алексея — Ирине Дукене. Ирина была одной из трех дочерей протовестиария Андроника Дуки, сына кесаря Иоанна, о котором Анна неоднократно упоминает в своей истории. Алексей Комнин женился на Ирине в 1077 г. Инициатива этого брака исходила от семьи Дук, и он был заключен вопреки воле царствовавшего тогда Михаила Дуки и особенно матери Алексея, Анны Далассины, враждебно относившейся к дому Дук (Nic. Br., III, 6). Об Ирине см. Диль, Византийские портреты, вып. 2, стр. 41—65.

14

Исторический труд Никифора Вриенния носит название ??? ????????, т. е. «Материал для истории». Единственная рукопись сочинения Никифора, которая легла в основу существующих изданий, ныне утеряна (см. Moravcsik, Byzantinoturcica, I, Ss. 443—444). В I и II книгах «Алексиады» Анна широко пользуется трудом своего мужа (см. Предисл., стр. 19).

139

В 1073 г. Амальфи была покорена Робертом, однако до этого она, действительно, некоторое время находилась под властью Салернского принципата (см. Pontieri, Tra i normanni..., р. 401 sq.).

140

У Роберта было по крайней мере 6 дочерей (см. Villars, Les normands..., р. 166). Анна в данном случае говорит о Матильде — жене Раймунда Беранже II графа Барселоны (у Анны ?????????? ?? ??? ???????) и о Сибилле — жене Эбала, графа Руси (у Анны ?? ???????. См.: Chalandon, Histoire de l? domination..., ?, p. 283; Mathieu, Guillaume de Pouille..., p. 311). Следующий рассказ Анны о Роберте Гвискаре и его войнах с Византией очень напоминает эпизоды «Деяний Роберта Гвискара» Вильгельма Апулийского. Вопрос о причинах сходства произведений греческой писательницы и латинского поэта по-разному решался различными исследователями. Р. Вильманс настаивает на существовании общего письменного источника; Е. Остер, которому, видимо, осталась неизвестной работа Вильманса, говорит об общем устном источнике; К. Крумбахер просто ссылается на Вильманса; Ф. Шаландон осторожно упоминает о письменных или устных рассказах, послуживших источником для обоих авторов. В самое последнее время в предисловии к своему изданию поэмы Вильгельма М. Матье вообще отрицает наличие какого бы то ни было общего источника. Сравнение текстов Анны и Вильгельма показывает следующее. 1. Порядок следования материала в обоих произведениях примерно одинаков. Сходство в расположении материала особенно ярко проступает в тех редких случаях, когда Вильгельм в своем повествовании отступает от хронологической канвы. В соответствующих местах «Алексиады» мы встречаемся с таким же нарушением хронологической последовательности. 2. У обоих авторов можно обнаружить одинаковые ошибки, отсутствующие во всех прочих источниках. 3. В некоторых эпизодах наблюдается явное лексическое соответствие между текстами Вильгельма и Анны. Поскольку возможность прямого влияния одного автора на другого исключена по хронологическим и языковым соображениям, остается, вопреки мнению М. Матье, предположить наличие общего {457} письменного источника. Если в передаче фактического материала между Анной и Вильгельмом различий сравнительно мало, то в оценках событий византийский историограф и итальянский поэт расходятся кардинально. В отдельных случаях можно даже наблюдать, как одно и то же место источника дает Анне и Вильгельму повод для одинаковых по смыслу, но совершенно различных по освещению эпизодов (например, приготовления Роберта в 1080—1081 гг. к походу на Византию).

Судя по ряду противоречий, характерных для анализируемого отрывка «Алексиады» и отсутствующих у Вильгельма, Анна обращалась и к какому-то иному источнику западного происхождения. (Подробно см. Любарский, Об источниках..., стр. 110—117.)

141

Григорий VII Гильдебранд (1073—1085). Обращает на себя внимание тот факт, что Анна ни разу не называет по имени ни одного из пап, упомянутых ею.

142

Германским королем Генрихом Анна называет императора Генриха IV (1056—1106). Византийские писатели отказывались признать за западными властителями императорский титул.

143

Анна рассказывает о знаменитой борьбе между Григорием VII и Генрихом IV по вопросу об инвеституре. До 1075 г. право церковной инвеституры (т. е. утверждения духовного лица в должности и сане и передачи ему церковных земель) принадлежало светским властям. Григорий VII отобрал у светских властей эту привилегию, и в результате началась длительная борьба между империей и папством, закончившаяся лишь в 1122 г. Вормским конкордатом. Анна говорит в данном случае об обвинениях в симонии, которые неоднократно выдвигал Григорий VII против Генриха IV (см. Delarc, Saint Gregoire VII..., рр. 129—201; Schmeidler, Kaiser Heinrich IV und seine Helfer...; Неусыхин, Исторический миф..., стр. 83—91).

144

Речь идет о посольстве Генриха IV к Григорию VII во главе с епископом Роландом в феврале 1076 г. На церковном синоде Роланд обратился к Гильдебранду с требованием оставить папский престол (см. Delarc, Saint Gregoire VII..., р. 203 sq.).

145

Речь идет о 330 г., когда Константин Великий перенес столицу из Рима в Константинополь.

146

Так мы переводим греч. ? ??? ?????? ??????????? ?????.

147

Анна имеет в виду 28-й канон Халкидонского собора 451 г., где устанавливалось, что «град, получивший честь быти {458} градом царя и синклита и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому» (см. Wuyts. Le 28ieme canon de Chalcedoine..., рр. 165—182). Анна, однако, не обращает внимания на то, что 28-й канон прямо провозглашает: в церковном отношении Константинополь должен быть вторым после Рима — ???????? ???’ ??????? ?????????? (см. «Правила св. вселенских соборов», ч. I, стр. 203 и сл.). Это соглашение по сути дела знаменовало победу Константинополя над Александрией, патриарх которого претендовал на роль «папы Востока». В комментариях на 28-й канон современник Анны Зонара решительно высказался против тех, кто силится доказать, что будто константинопольский патриарший престол имеет не меньшие права, чем римский: предлог ???? «после» следует понимать не во временном значении, а в смысле понижения. О Халкидонском соборе см. Grillmeier, ?. Bacht, Das Konzil von Chalkedon, I—III. Cp. Dolger, Byzanz und europaische Staatenweit..., Ss. 110 sq.

148

Совершив это ?????? ????? ????????, А. Райффершайд предлагает ?????? вм. ??????, т. е. «нанеся такую обиду».

1398

По сообщениям Фульшера Шартрского (Fulch., II, 39), Ордерика Виталия (Ord. Vit., XI, 12), Вильгельма Тирского (Guil. Tyr., XI, 6) и Альберта Аахенского (Alb. Aq., X, 45), рыцари Боэмунда получили разрешение пройти через Византию в Иерусалим.

1399

Октябрь 1108 г. (Anon. Bar. Chron., s. а. 1109).

1400

Таким образом, согласно Анне, Боэмунд умер в марте 1109 г.

Западные хронисты указывают иные даты: Вильгельм Тирский — лето 1109 г., Ордерик Виталий, анонимная Барийская хроника, Альберт Аахенский — 1111 г., Ромуальд Салернский — 7 марта 1111 г. Современные исследователи датируют смерть Боэмунда мартом 1111 г. (см.: Безобразов, Боэмунд Тарентский, стр. 116, прим. 1; Jenal, Der Kampf um Durazzo..., S. 318, Anm. 1).

1401

См. Предисл., стр. 38.

1402

Направился другой дорогой — ’?????? ’??????? ???????? — Б. Лейб переводит: «...concut un autre plan», {606}

1403

Кельвиан (Кервиан) находился в верхнем течении р. Каистр.

1404

В F лакуна (пять букв).

1405

В данном случае Анна, вероятно, имеет в виду не Меандр, а Каистр (ныне Малый Меандр). См. Ramsay, The historical geography..., pp. 114—115.

1406

Таким образом, как следует из слов Анны, Танкред отказался признать условия Девольского договора, где было специально оговорено, что Боэмунд должен привести своего племянника к повиновению Алексею (см. AL, XIII, 12, стр. 367).

1407

Обращает на себя внимание явное противоречие с требующей всепрощения христианской моралью, которую, как неоднократно утверждает писательница, исповедовал ее отец. В этических представлениях Анны сочетаются самые противоречивые тенденции (см. Предисл., стр. 37).

1408

См. Dolger, Regesten..., 1256 (1111—1112 гг.). Думается, что это посольство можно датировать точнее. Судя по рассказу Анны и по логике вещей, Алексей должен был обратиться к Танкреду после смерти номинального властителя Антиохии Боэмунда (скорее всего март 1111 г., см. прим. 1400). Посольство к Балдуину, отправившееся после возвращения послов от Танкреда, датируется концом 1111 или началом 1112 г. (см. прим. 1412). Таким образом, посольство к Танкреду император снарядил между апрелем и декабрем 1111 г.

1409

Нин (имя восстанавливается по конъектуре, предложенной А. Райффершайдом вм. ????) — легендарный основатель ассирийского государства (см. RE, Hlbd. 33, s. v. Ninos).

1410

Ил., XVIII, 104; Од., XX, 379. У Гомера в обоих случаях это выражение употреблено in malam partem.

1411

Бертран Тулузский, незаконный сын Сен-Жилля, наследовал европейские владения отца. Когда из Сирии во Францию вернулась графиня Эльвира, вдова Сен-Жилля, вместе с малолетним законным наследником Альфонсо-Иорданом, Бертран летом 1108 г. отправился на Восток в надежде получить сирийские владения Сен-Жилля, которыми управлял Вильгельм-Иордан (см. прим. 1171). По сообщению Альберта Аахенского (Alb. Aq., XI, 3), Бертран по пути останавливался в Константинополе, где получил богатые дары от Алексея, которому принес клятву верности (по словам Анны, эта клятва была дана Бертраном позже, когда он уже находился в Сирии). В Сирии Бертран осаждал Триполи, который был в руках египтян, и одновременно боролся с Вильгельмом-Иорданом, не желавшим уступить власть незаконному сыну Сен-Жилля. {607}

Летом 1109 г. между противниками было достигнуто соглашение, по которому Бертран получал в свое владение Триполи, захваченный им в июле того же года. После смерти Вильгельма-Иордана к Бертрану отошли все остальные сирийские владения Сен-Жилля. Бертран принес вассальную присягу иерусалимскому королю Балдуину. Алексей, конечно, не случайно для борьбы с Танкредом обращается за помощью именно к Бертрану: последний — враг Танкреда, оказывавшего покровительство сопернику Бертрана, Вильгельму-Иордану (см. Richard, Le comte de Tripoli..., pp. 4, 30 sq.).

1412

См. Dolger, Regesten..., 1260 (1111—1112 гг.). Судя по дальнейшим указаниям Анны, посольство должно было отправиться в самом конце 1111 или в начале 1112 г.

1413

Т. е. сорокадневный пост перед пасхой, которая в 1112 г. приходилась на 21 апреля.

1414

Рассказ об осаде Балдуином Тира содержится у Альберта Аахенского и в некоторых восточных источниках. Осада Тира, находившегося под властью Фатимидов, началась в ноябре 1111 г. Балдуин прилагал все усилия для захвата города, последнего крупного порта на сирийском побережье, не принадлежавшего латинянам.

Блокированные с суши защитники города оказывали мужественное сопротивление и сожгли две осадные башни Балдуина. Иерусалимскому королю, однако, не удалось взять Тира, во-первых, потому что у него не было достаточного флота; во-вторых, потому что осажденные призвали на помощь дамасского атабега Тугтегина. Появление войска последнего и заставило Балдуина в апреле 1112 г. снять осаду (см. Grousset, Histoire..., рр. 260—264). Анна склонна объяснять неудачу Балдуина его бездействием. Однако такое объяснение тенденциозно. Значительная доля вины ложится на Алексея, который не дал латинянам флота; он стремился лишь натравить иерусалимского короля на Танкреда.

1415

Аке или Акра — древн. Птолемаида, к югу от Тира.

1416

Альберт Аахенский и восточные источники датируют снятие осады Тира и отступление Балдуина в Акру апрелем 1112 г. (см. Grousset, Histoire..., р. 264). Такая датировка находится в полном согласии с сообщением Анны, которая пишет, что Балдуин продержал византийских послов до пасхи (21 апреля). По словам Альберта (Alb. Aq., XII, 7), пасху Балдуин справлял уже в Иерусалиме.

1417

Имеется в виду Жослин де Куртней, двоюродный брат и союзник Балдуина, владевший Турбесселем (между Антио-{608}хией и Эдессой, к западу от Евфрата). См. о нем Runciman, ? history..., II, passim.

1418

Альберт Аахенский (Alb. Aq., XII, 8) кратко сообщает, что послы греческого царя получили богатые дары: затем они были отправлены в Константинополь.

1419

Бертран скончался, по-видимому, в январе 1112 г., ему наследовал его сын Понс (см. Richard, Le comte de Tripoli... р. 6).

1420

Шахиншах (??????). ? данном случае под этим именем Анна имеет в виду правителя Икония Мелик-Шаха II (1107—1116?), сына Килич-Арслана I. Анна называет его то Килич-Арсланом (по имени отца), то Сулейманом (по имени основателя династии), то Шахиншахом (см.: Jorga, Geschichte... S. 98, Anm. 3; Moravcsik, Byzantinoturcica, II, S. 161). Рассказывая о новом наступлении сельджуков на Византию, Анна умалчивает о том, что примерно в это время (около 1111 г.) Алексей пытался натравить турок на крестоносные государства Востока. По сообщению Ибн аль-Асира, Алексей отправил посольство к сельджукскому султану Мухаммеду, побуждая его к войне с латинянами. Видимо, с помощью турок Алексей рассчитывал вернуть под свою власть Антиохию и другие сирийские города (см.: Dolger, Regesten..., 1251; Grousset, Histoire..., рр. 461—463).

1421

О пребывании Алексея на Херсонесе Фракийском рассказывается также у Зонары (Zon., XVIII, 26). Алексей, сообщает Зонара, вместе с женщинами (т. е. с императрицей и ее свитой) отправился на Херсонес зимой (1112/13 г.) Наступило лето, но из-за болезни императрицы Алексей не трогался с места и лишь через некоторое время, после того как Ирина благополучно прибыла в Константинополь, покинул Херсонес.

1422

Фема Фракисий была расположена у юго-западного побережья Малой Азии.

1423

Т. е. зиму 1111/12 г.

1424

Амастрида — в Пафлагонии.

1425

Од., XX, 18.

1426

Ф. Дэльгер не отмечает этот мирный договор.

1427

Б. Лейб вслед за А. Райффершайдом отмечает лакуну.

1428

Анна, без сомнения, намекает на своего брата — императора Иоанна.

1429

Согласно Зонаре, Алексей вернулся в Константинополь летом 1112 г. (см. прим. 1421).

1430

Анна имеет в виду прохождение крестоносных войск через Константинополь в 1096—1097 гг. {609}

1431

Кто-нибудь из чинов. Так мы переводим греческое ??? ??? ??????????. Начиная с XIII в. слово ??????? или ????????? приобретает значение terminus technicns и употребляется в отношении высокопоставленных государственных чиновников. О функциях и значении ??????? в научной литературе высказывались различные мнения. Подробно об этом см. Beck, Der byzantinische Ministerprasident, S. 309 sq. По поводу этого места Бек (ibid., S. 322) замечает: «Когда Анна мимоходом говорит о ??????????, трудно решить, идет ли в данном случае речь о важных государственных чиновниках или всего-навсего о переводчиках или протоколистах.

1432

Ил., II, 212.

1433

Матфей, XVI, 23.

1434

Анна вновь намекает на своего брата Иоанна.

1435

Должность спальника (? ???? ??? ??????? или ??????????) обычно занималась евнухами, в обязанности которых входило обслуживание императоров в опочивальне (китоне). См. Bury The imperial administrative system..., pp. 124—125.

1436

Монолик (?????????). См. Moravcsik, Byzantinoturcica, II, S. 192. ?. Шаландон (Chalandon, Essai..., р. 265) именует его Манулух.

1437

В c лакуна (шесть букв). Moravcsik, Byzantinoturcica, II, S. 163.

1438

Кюнтохмиш (?????????).

1439

Вероятно, имеется в виду Граник.

1440

Так Анна называет знаменитую Иду.

1441

По вопросу об идентификации Ангелокомита и Емпила см. Ramsay, The historical geography..., р. 159.

1442

См. Dolger, Regesten..., 1226. ?. Дэльгер относит эти события к весне 1113 г.

1443

Аораты находились в нижнем течении Риндака (см. Ramsay, The historical geography..., р. 208).

1444

Город под таким названием находился к северо-западу от Дорилея, но в данном случае Анна, вероятно, имеет в виду какую-то долину на северо-восточном склоне Кешиш-Дага (древн. Олимп). См. Ramsay, The historical geography..., р. 208.

1445

Алифины были расположены между Котиеем и Дорилеем (Ramsay, The historical geography..., р. 209).

1446

Акрок находился около Котиея (Ramsay, The historical geography..., p. 209).

1447

Карме (Герме) — холмы на восточном склоне Олимпа (Ramsay, The historical geography..., р. 155). {610}

1448

?? ?? ????????? ??? ????? ????????? ???. Б. Лейб переводит: «... преследователи же еще не были в состоянии нанести ему вреда».

1449

Ср. сообщение Зонары (Zon., XVIII, 27): больной император сначала отправил против турок Камицу, и, лишь узнав о его пленении, сам выступил во главе войска из Константинополя. Зонара рассказывает, что Камица убедил стороживших его турок бежать вместе с ним к Алексею (ср. Glycas, IV, р. 624).

1450

Самый конец 1113 г. (см. Ал., XIV, 8, стр. 394).

1451

Императорская столовая в Большом дворце (см. «The Great Palace...», р. 20).

1452

Анна имеет в виду корабли арабских пиратов, которые разбойничали на Средиземном море начиная с первых лет арабского завоевания.

1453

Аристотель, Никомахова этика, I, 4.

1454

Имеется в виду Мануил I (1143—1180), сын и наследник брата Анны, Иоанна II.

1455

????????? — досл.: «держусь в углу». В аналогичном контексте этот глагол еще раз встречается у Анны (X, I, стр. 264). Дж. Баклер (Buckler, Anna Comnena..., р. 43, n. 2) допускает возможность переводить этот глагол в значении «жить в монастыре».

1456

Слова, заключенные в скобки, содержатся только в С.

1457

Это отступление Анны представляет большой интерес, так как позволяет точнее датировать время написания истории (материал собирался Анной главным образом уже после смерти Иоанна, т. е. после 1143 г.) и бросает свет на источники Анны и на ее методы писания «Алексиады» (см. Любарский, Об источниках..., стр. 101).

1458

Иоанн, V, 39.

1459

Бытие, III, 15.

1460

1114 г. Последовательность событий в рассказах Анны и Зонары не совпадает. Согласно Зонаре (Zon., XVIII, 26), Алексей выступил из Константинополя осенью того же года, когда он возвратился с Херсонеса (см. прим. 1421), провел зиму у подножия горы Папикий, а весной явился в Филиппополь. Лишь затем Зонара повествует о кампании против турок, о которой Анна рассказывала в гл. 6 настоящей книги.

1461

Здесь кончается флорентийская рукопись (F).

1462

Рассказ Анны о Филиппополе имеет легендарный характер. По согласному свидетельству античных авторов, своим названием город обязан македонскому царю Филиппу II, сыну Аминты. Trimontium — это римское название Филиппо-{611}поля (см. RE, Hlbd., 38, col. 2244—2245). Криниды — древнее название Филипп, а не Филиппополя (см. RE, Hlbd., 38, col. 2212).

1463

?. Левченко («Очерки по истории...», стр. 272), судя по его мимоходом брошенному замечанию, считает, что Анна имеет в виду разорение Филиппополя во время похода русского князя Святослава в 970 г. Такое толкование вполне возможно, ведь византийские авторы постоянно называют русских тавроскифами (у Анны — ?????? ??? ??????, «тавры и скифы»). Данные писательницы о состоянии Филиппополя в ее время представляют интерес, так как Анна, по ее словам, сама посетила город и, таким образом, сообщает нам сведения из первых рук.

1464

На протяжении всей истории Византии армяне оказывались носителями всевозможных еретических учений. Немалую роль сыграли армяне и на Балканском полуострове, некоторые из них даже занимали там (в том числе и в Филиппополе) видные посты (см. Der Nersessian, Armenia..., р. 23). В 988—989 гг. Василий II Болгаробойца переселил в Македонию большое число армян. Можно предположить, что среди них было много павликиан, которые легко объединялись со своими единоверцами во Фракии (см. Obolensky, The Bogomils..., р. 147). По мнению Д. Ангелова («Богомилството...», стр. 286), армянами Анна называет монофизитов.

1465

См. Ал., XV, 8.

1466

См. прим. 598.

1467

Нам неизвестно сочинение Порфирия (прим. 578), направленное против манихейства. Однако уроженец Сирии Порфирий безусловно мог быть хорошо знаком с учением Мани, распространившимся на Востоке в годы его юности.

«Единое начало» (????????), о котором говорит Анна, — это заимствованное Порфирием у своего учителя Плотина учение о «едином» (?? ??) или «совершенном благе», из которого порождается путем истечения (эманации) все сущее. Это «единое» по своей природе является непостижимым и невыразимым (???????). См. RE, Hlbd., 43, s. v. Porphyrias, Hlbd., 41, col. 559—563. Интересно, что учение о «едином» обычно считается изобретением неоплатоников. Лишь Додз (Dodds, The Parmenides...; ср. Wundt, Platons Parmenides, р. 33 sq.) доказывает, что оно восходит к Платону. Ученый не знает, что 800 лет до него эту же мысль высказала Анна Комнина.

1468

Область к северо-западу от Армении на берегу Черного моря. {612}

1469

Впервые павликиане были переселены во Фракию еще в середине VIII в. императором Константином V (741—775) из Мелитины и Феодосиополя (см. Липшиц, Павликианское движение, стр. 63). О переселении павликиан (манихеев) Иоанном Цимисхием (969—976) сообщают также Скилица (Skyl., р. 382) и 3oнapa (Zon., XVII, 1; XVIII, 26), по словам которых Иоанн сделал это по совету антиохийского патриарха Феодора.

1470

Геркинийскими лесами византийские авторы обычно называют различные горные массивы на севере известной им части европейского материка (см. Дуйчев, Проучвания..., стр. 154, прим. 2).

1471

Имеются в виду якобиты, названные так по имени Якова Барадая, основателя секты монофизитов в Сирии.

1472

По поводу этого места «Алексиады» Г. Литаврин («Болгария и Византия», стр. 417) совершенно справедливо замечает: Анна указывает на «главную, наиболее отличительную черту, объединяющую все ереси „округи Филиппополя“ и самого этого города, а именно — их антифеодальную направленность. Эти свидетельства Анны, хотя она и не указывает на этническую принадлежность восставших и называет их то манихеями (павликианами), то „армянами“, и дают основания считать, что в восстаниях приняли участие также и жившие в этих районах богомилы. Объединение в общей борьбе представителей различных еретических движений — факт чрезвычайно интересный: общие задачи борьбы, составлявшие основу ересей, заставили отступить на второй план разногласия в догматике».

1473

Никейский митрополит Евстратий, ученик Итала, — хорошо известная фигура в истории византийской церкви, автор ряда богословских произведений (см.: Успенский,, Богословское и философское движение..., стр. 145—147; Beck, Kirche..., Ss. 618—619). Близкий друг и официальный теолог Алексея, Евстратий в последние годы жизни императора был уличен в ереси и лишен епископского сана. По мнению П. Иоанну (Ioannou, Le sort..., р. 7), процесс против Евстратия был инспирирован супругой Алексея, Ириной, стремившейся отстранить от мужа его верного друга, который мог бы помешать ее планам назначить наследником престола не Иоанна, а Анну Комнину или Никифора Вриенния. Восторженная характеристика, которую дает наша писательница Евстратию, плохо согласуется с догадкой Иоанну.

1474

Маккавеи — иудейская династия II—I вв. до н. э., ведущая свой род от Маттафии Маккавея, сын которого Иуда поднял восстание против сирийского владычества.

1475

Летом 1115 г. {613}

1476

Имя Кулеон носил также один из предводителей отряда манихеев в армии Алексея (см. Ал., IV, 4, стр.146; V, 3, стр. 160). Возможно, это одно и то же лицо.

1477

Согласно этому интересному свидетельству Анны, павликианское и богомильское население Фракии не представляло собой однородной в имущественном и социальном отношении массы, а состояло как из представителей имущих слоев, так и из простых людей. Знаменательно, что среди еретиков было много земледельцев (см. Ангелов, Богомилството, стр. 233—234).

1478

«Неизвестно, — пишет Миков, — в каком точно месте находился этот город, но название Алексица, которое носит одна гора, где над с. Старосел имеются развалины крепости, заставляет предполагать, что город находился рядом или же в ближайшем соседстве с этой горой» (Миков, Произходъ и значение..., стр. 125—126).

1479

См.: Феокрит, XV, 113; Еврипид, Меланиппа, фр. 518.

1480

См. Dolger, Regesten..., 1268 (1115 г.).

1481

Если же нет детей, дары наследуют жены — ??? ?????? ??????????? ?? ???????? ????? ??? ???????,???? ??????????. Из текста фразы не вполне ясно, кто подразумевается под ??????: сами манихеи (так понимает Б. Лейб) или же их дети (так понимает Шопен). Мы думаем — последние.

1482

Согласно этому указанию Анны, Алексей записал в число отборных воинов (??? ?????????? ???? ??????) высокопоставленных еретиков (?? ????? ????????), щедро одарил их и пожаловал им в наследственное владение земельную собственность. Естественно предположить, что в данном случае речь идет о так называемых стратиотских наделах, хорошо известных в Византии предшествовавших веков. Вопрос о том, существовала ли система стратиотских наделов в период Комниных, является спорным (см. Lemerle, Recherckes..., р. 280).

Насколько нам известно, настоящее свидетельство писательницы не привлекало внимания исследователей.

1483

Зонара (Zon., XVIII, 26) кратко сообщает об этих событиях следующее: «Алексей расположился лагерем в тех краях и провел там весну, лето и часть осени, занимаясь беседами с манихеями, которых на народном языке называют павликианами... Многих из них он обратил в православную веру. Уже в разгар осени возвратился Алексей во дворец».

1484

Элефантинская (или Слоновая) тюрьма находилась на территории Большого дворца и называлась так потому, что была расположена вблизи Слоновых ворот (Ebersolt, Le grand palais de Constantinople..., pp. 154—155).