Книга XII

1. Итак, я описала события после первой переправы Боэмунда, рассказала окознях, которые он строил самодержцу, желая добыть себе скипетр Ромейскойдержавы, о том, какой хитрый способ возвращения придумал Боэмунд и как ондостиг цели, притворившись мертвым и морем прибыв на Корфу. Пусть же моеповествование обратится к последующим делам Боэмунда.

Прибыв, как уже говорилось, на Корфу, этот испускающий зловоние «мертвец»через дуку острова разразился угрозами по адресу самодержца (об этом ужесообщалось в моем повествовании), потом отплыл в Лонгивардию[1205] и там при-{319}нялся за осуществлениесвоего замысла: в намерения Боэмунда входило вновь занять Иллирик, и с этойцелью он старался собрать больше союзников, чем раньше. Он завязал переговоры сфранкским королем[1206] о браке, и корольотдал одну из своих дочерей[1207] в женысамому Боэмунду, а другую отправил морем в Антиохию к племяннику Боэмунда —Танкреду[1208]. Затем Боэмунд собралотовсюду многотысячную армию, вызвал из всех областей и городов графов вместе сих войсками и ускорил переправу в Иллирик.

Когда до императора дошло известие, переданное ему Алексеем[1209], он сразу же направил письма во всеобласти: Пизу, Геную и Венецию, заранее прося их жителей не позволить Боэмундуувлечь себя лживыми словами и перетянуть на свою сторону[1210]. Ведь Боэмунд, объезжая все области и города,обрушивался с нападками на самодержца и называл его язычником и врагомхристиан[1211].

Когда кельты, в бесчисленном множестве переправившись с Запада в Азию, какбич, обрушились на Антиохию, Тир и все соседние города и области, Вавилонец[1212] захватил триста графов, заключил их воковы и бросил в тюрьму; в тюрьме их содержали строго, как в старые времена.Узнав о пленении графов и о всех выпавших на их долю несчастьях, самодержецстал терзаться душой и думать лишь об их освобождении. Призвав к себе НикитуПанукомита и снабдив деньгами, отправил его к Вавилонцу вместе с письмом[1213], в котором просил вернуть ему этихпленных графов и обещал султану всяческие блага, если только тот освободитпленников от оков и вернет им свободу. Вавилонец принял Панукомита, выслушалто, что сообщал ему самодержец, прочел письмо и сразу же освободил графов отоков и вывел их из тюрьмы. Он, однако, не предоставил им полной свободы, апередал их Панукомиту, для того чтобы тот препроводил графов к самодержцу. Приэтом султан не взял ничего из отправленных ему денег. Один бог знает, почему онтак поступил. Может быть, сумма была недостаточной для выкупа стольких графов,может быть, султан хотел избежать подозрения в сребролюбии, чтобы непоказалось, будто он отдает пленников за плату, в то время как он от чистогосердца оказывал бескорыстную услугу императору, а может быть, Вавилонец просторассчитывал на большее[1214].

Когда император увидел прибывших графов, он был очень удивлен нравом варвараи усердно расспрашивал бывших пленников обо всем, что с ними случилось. Узнав,что они в течение стольких месяцев находились в тюрьме, ни разу не виделисолнца, не снимали оков и долгое время не вкушали иной {320}пищи, кроме хлеба и воды, он, сочувствуя их страданиям, стал проливать горячиеслезы. Он сразу же удостоил их многих милостей, пожаловал денег, подарилвсевозможные одежды, отправил в баню и всячески старался облегчить им боль отперенесенных мук. Графы радовались благодеяниям самодержца, которые он оказалсвоим бывшим врагам и неприятелям, нарушившим данные ему клятвы и обещания, иценили его незлобивость. Через несколько дней император призвал их и сказал:«На будущее я предоставляю вам право находиться в этом городе столько, скольковы захотите. Если же кто-нибудь, вспомнив о близких, пожелает вернуться, пусть,попрощавшись с нами, беспрепятственно отправится на родину; он будет щедроснабжен деньгами и всем необходимым для дороги. Я хочу, чтобы у вас было правовыбора, остаться вам или, уйти, чтобы вы поступали, как и подобает свободнымлюдям, по своей воле». До поры до времени графы оставались с самодержцем,принимая, как было сказано, от него всевозможные знаки внимания, и всем сердцемпривязались к нему.

Я уже сказала, что Боэмунд прибыл в Лонгивардию. Стремясь собрать войскобольше, чем прежде, он стал объезжать все города и области и обрушиваться снападками на самодержца, которого он во всеуслышанье называл язычником ичеловеком, всеми силами содействующим язычникам. Зная об этом, самодержецснабдил щедрыми дарами упомянутых графов и отправил их по домам. Сделал он эточастично потому, что графы сами уже хотели вернуться в свои земли, частично,чтобы они опровергли наветы Боэмунда. Сам же он спешно отправился вФессалонику, чтобы обучить военному искусству новобранцев и вместе с темвоспрепятствовать Боэмунду, собравшемуся, судя по слухам, переправиться изЛонгивардии на нашу территорию. И вот, возвратясь на родину, эти графы сталиживыми уликами против Боэмунда, они называли его обманщиком, в словах которогонет и грана истины, и нередко в лицо укоряли его за ложь. Они обличали Боэмундаво всех городах и областях и выставляли себя как надежных свидетелей.

2. Повсюду распространялась весть о предстоящей переправе Боэмунда.Самодержец, испытывая большой недостаток в воинах и нуждаясь в войске, неуступающем кельтским полчищам и способном противостоять им, не стал медлить иколебаться, а послал за военачальниками, находившимися в Келесирии, — я имею ввиду Кантакузина и Монастру, из которых первый охранял Лаодикию, второй —Тарс[1215]. Вызвав их оттуда, он не оставилбез защиты охраняемые ими области и {321} города: в Лаодикиюон отправил с другим войском Пецея, в Тарс и все подвластные Монастре города иобласти — Аспиета[1216]. Этот мужпроисходил из знатного армянского рода и, как утверждала тогда молва, былзнаменит своим мужеством; правда, события не подтвердили его репутации, покрайней мере как полководца.

Дело в том, что властитель Антиохии Танкред, которого мы в своемповествовании оставили в Сирии, усиленно распространял слухи, что вскоре онприбудет в Киликию, дабы осадить ее и освободить из-под власти императора,поскольку эта страна де принадлежит ему и его оружием отвоевана у турок.Танкред не только повсюду распространял подобные слухи, но отправлял письма,содержащие еще более страшные угрозы. Эти письма ежедневно вручались и Аспиету.Танкред не только угрожал, но и осуществлял для острастки некоторые своиугрозы, а другие обещал исполнить в будущем. Он отовсюду набирал воинов — армяни кельтов, ежедневно тренировал их, обучал войско строить ряды и сражаться, аиногда и отправлял его в набеги, — это был дым, предшествующий огню; он такжесооружал осадные машины и всяческим образом: готовился к осаде. Это оТанкреде.

А в это время армянин Аспиет пребывал в беспечности и устраивал у себя поночам неумеренные попойки, будто ему некого было бояться, будто ему никто неугрожал и будто над его головой не нависла никакая опасность. И тем не менееэто был мужественный человек, храбрый щитоносец Арея. Прибыв, однако, вКиликию, очутившись вдали от руки своего господина и самолично распоряжаясьвсеми делами, он предался всякого рода наслаждениям. Таким образом, этотармянин превратился в женоподобного и распущенного человека и, когда насталовремя осады, проявил свое бессилие перед лицом неутомимого воина Танкреда. Егослух не оглушили громовые угрозы Танкреда, и он даже не взглянул на молнии,которые метал этот громовержец, явившийся, чтобы опустошить Киликию.

Танкред неожиданно выступил в поход из Антиохии[1217]вместе с огромным войском; разделив его на две части, онодних своих воинов отправил сушей против городов Мопса, а других посадил натриеры и морем повел к реке Сарос. Эта река течет с севера с Таврских гор,протекает между двумя городами Мопса[1218] —разрушенным и существующим — и впадает в Сирийское море. Отплыв оттуда, кораблиТанкреда приблизились к устью этой реки и поднялись к мостам, соединяющим обагорода Мопса. Таким образом, город был окружен и {322}подвержен ударам с обеих сторон. Прибывшие с Танкредом легко могли напасть нагород с кораблей, а наступающие с материка — вести бой на суше. Аспиет, однако,вел себя так, как будто не случилось ничего необычного и густой ройнеприятельских воинов не носился с жужжанием вокруг города; его мало заботилиэти вещи, и я не знаю, о чем он только думал и почему поступал столь недостойносвоего мужества. Такое поведение сделало его ненавистным всему императорскомувойску. Какая судьба грозила бы киликийским городам, если бы их захватил стольгрозный муж, как Танкред, который превосходил всех своих современников, былодним из наиболее опытных полководцев и к тому же никогда не знал неудач восаде городов!

Может быть, кто-нибудь удивится, что для самодержца осталась тайнойнеопытность Аспиета в военном деле. Я могу сказать в защиту своего отца, что онбыл введен в заблуждение знатностью рода Аспиета: да, знаменитый род и славноеимя этого человека сыграли немалую роль в его назначении. Ведь Аспиет былзаметным человеком в роде Арсакидов[1219], ив его жилах текла царская кровь. Поэтому император и назначил егостратопедархом всего Востока[1220] и вознесна пьедестал, особенно после того как получил доказательство его мужества.

Когда, как я упоминала, мой родитель, самодержец, вступил в бой с Робертом,некий кельт, огромного роста, в пылу битвы пришпорил коня и с занесеннымкопьем, как вихрь, набросился на Аспиета. Аспиет схватился за меч, но получилот кельта сильный удар и был тяжело ранен копьем, которое задело его легкие ипронзило позвоночник. Тем не менее он не потерял мужества от удара и невывалился из седла, а усевшись покрепче, ударил варвара по шлему и рассекнадвое не только его шлем, но и голову. Тут же оба они падают с коней: кельтзамертво, Аспиет — еще с признаками жизни. Слуги подняли истекавшего кровьюАспиета, оказали ему необходимую помощь и отнесли к самодержцу, которому онипоказали копье, рану и сообщили о смерти кельта.

Вспомнив тогда, не знаю каким образом, его исключительное мужество исмелость и приняв во внимание славный род его, самодержец направил Аспиета какспособного полководца в Киликию для борьбы с Танкредом и назначил, как я ужеписала, стратопедархом.

3. Но достаточно об этом. Военачальникам, находившимся на Западе, императорнаправляет другие письма с приказом немедленно выступить к Сланице. Что жедальше? Может {323} быть, призвав к себе бойцов, Алексей самоставался бездеятельным, предался легкомысленному досугу и мылся в банях, какобыкновенно поступают императоры, предпочитающие животный образ жизни? Ни вкоем случае! Император и часа не мог более оставаться во дворце. ПокинувВизантий, он, как говорилось выше, направился в западные области и в сентябремесяце четырнадцатого индикта на двадцатом году с того момента, как он взял всвои руки бразды правления[1221], явился вФессалонику. Вместе с собой он принудил следовать и Августу.

Императрица обладала таким характером, что не хотела быть на людях, большейчастью оставалась у себя дома и занималась своими делами — я имею в виду чтениекниг святых мужей, молчаливые размышления, а также благотворительность иблагодеяния людям, особенно тем, которые, как она заключала по их внешности иобразу жизни, служили богу и проводили время в молитвах и антифонныхпеснопениях[1222]. Когда какие-либообязанности императрицы по необходимости заставляли ее показываться на людях,она исполнялась стыда, и румянец сразу же покрывал ее щеки. Ведь и любомудраяФеано[1223], когда кто-то, указывая на ееобнаженную руку, сказал шутливо «Какая красивая рука», ответила: «Но она непредназначена для всеобщего обозрения»[1224]. Императрица же, моя мать, воплощение достоинства, сосудсвятости, не только не любила выставлять на всеобщее обозрение свою руку и лик,но даже не желала, чтобы звук ее голоса достигал слуха людей, не входивших в ееобычное окружение. Такова была ее необыкновенная стыдливость. Но так как дажебоги, как говорят, не могут сопротивляться необходимости, она была вынужденасопровождать самодержца во время его частых военных походов.

Природная стыдливость удерживала ее во дворце, а страсть и пламенная любовьк самодержцу заставляли ее против воли покидать императорские покои. К томубыли разные причины. Первая из них — постигшая Алексея болезнь ног, котораятребовала большой заботы о нем. Боли в ногах причиняли ему огромные страдания,и Алексей не выносил ничьих прикосновений, кроме моей госпожи и матери. Оназаботливо ухаживала за ним, искусно касалась его тела и облегчала боль в егоногах. Пусть никто не обвинит меня в бахвальстве — я восхищаюсь егонравственными качествами, и пусть никто не заподозрит, что я неверно оцениваюсамодержца, — я говорю истину. Император считал все, что касалось его и егоособы, чем-то второстепенным по сравнению с благополучием городов.{324} Ничто не могло отвратить его от любви к христианам: ниболь, ни наслаждения, ни военные поражения и ничто другое, большое или малое,ни солнечный жар, ни зимняя стужа, ни варварские набеги[1225]. Алексей был нечувствителен к подобным вещам, и хотяего тело было ослаблено целым сонмом болезней, он поднимался на защитуотечества.

Второй и главной причиной, заставившей императрицу сопровождать самодержца,было следующее: повсюду тогда возникали многочисленные заговоры, и Алексейнуждался в постоянном присмотре и поистине многоглавом страже. Ведь ночь, как идень, была полна опасностями для императора, вечер встречал его новыми бедами,и еще большими несчастиями грозило ему утро, — свидетель тому бог. Разве ненуждался император в тысячеглазом страже, когда столько негодяев злоумышлялипротив него: одни метали в него стрелы, другие точили мечи, а третьи, не всилах ничего предпринять, пускали в ход болтливые языки и злословие? Какого ещесоюзника надо было ему иметь при себе, если не ее, самой природойпредназначенную быть его советчицей? Кто позаботился бы о самодержце и взял быпод подозрение заговорщиков лучше императрицы, способной найти благо дляАлексея и тем более заметить козни его врагов? Моя мать была всем для моегогосподина и отца: ночью — неусыпным оком, днем — славным стражем, во время еды— хорошим противоядием и спасительным лекарством против зла, которое можнопричинить через пищу. Таковы были причины, пересилившие природный стыд этойженщины и давшие ей смелость предстать перед глазами мужчин.

Тем не менее она и тогда не отказалась от своего обычного благочиния, ноблагодаря выражению глаз, молчаливости и всему своему поведению осталасьнезамеченной большинством людей. О том, что императрица следует за войском,свидетельствовали лишь носилки, установленные на двух мулах и покрытые сверхуцарским покрывалом; а ее божественное тело было укрыто от взоров. Всем былоизвестно только, что больному императору обеспечен наилучший уход и что у негоесть бдительный страж, неусыпное око, не дремлющее ни при какихобстоятельствах. И мы, преданные самодержцу люди, старались оберегать его и,постоянно бодрствуя, всем своим умом и сердцем в меру наших сил помогалигоспоже, моей матери. Об этом я написала специально, имея в виду насмешников иклеветников. Ведь они обвиняют даже невинного (об этом свойстве человека зналауже гомеровская муза), презирают благородные дела и упрекают безупречное[1226]. {325}

В происходившем в это время походе (император предпринял наступление противБоэмунда) она участвовала и добровольно и недобровольно. Ведь не следовалоимператрице участвовать в нападении на варварское войско. Почему? Да потому чтоэто дело Томириды[1227], массагеткиСпарефры[1228], но никак не моей Ирины. Еемужество заключалось в другом, и она была вооружена не копьем Афины и не шлемомАида, чтобы искусно отражать несчастия и превратности жизни (а императрицазнала, сколь много их обрушивается на императоров), ее щитом, панцирем и мечомбыли, следуя Соломону, деятельный характер, непримиримость к страстям иискренняя вера[1229]. Так была вооруженамоя мать для войн подобного рода; в остальном, в полном соответствии со своимименем[1230], она была настроена весьмамиролюбиво.

Так как императору предстояло сражение с варварами, он решил подготовиться квойне, возымел намерение укрепить одни крепости, усилить оборону других ивообще стремился принять все необходимые меры против Боэмунда. Вместе с собойвзял он и императрицу, частично в своих собственных интересах по уже упомянутымпричинам, частично потому, что еще не угрожала никакая опасность и время войныне пришло.

И вот она, захватив все имеющиеся у нее в золотой и иной монете деньги, атакже другие ценности, выступает из города. В продолжение всего пути она щедройрукой награждала на дорогах всех нищих, одетых в козьи шкуры или голых, и ниодин проситель не ушел от нее с пустыми руками. И даже тогда, когда императрицадостигала предназначенной для нее палатки, она, войдя в нее, не ложилась сразуотдыхать, а широко открывала двери для просителей. Ведь эти люди имели открытыйдоступ к Ирине и могли свободно видеть и слышать ее. Она не только снабжалабедняков деньгами, но и давала им благие советы. Если она видела, чтокакой-нибудь нищий обладает здоровым телом, но ведет праздную жизнь, онапобуждала его заняться трудом, чтобы он добывал себе все необходимое, а непредавался лени из-за своей нерадивости и не бродил от двери к двери,выпрашивая подаяние. Ничто не могло отвлечь императрицу от этих дел. Известно,что Давид растворял свое питье слезами[1231], а императрица, казалось, ежедневно смешивала и пищу ипитье с состраданием[1232].

Многое я могла бы рассказать об императрице, если бы свидетельства дочери непоказались неправдоподобными и льстивыми по отношению к матери. А тем, ктопитает подобные {326} подозрения, я расскажу о делах, служащихлучшими доказательствами правдивости моих слов.

4. Когда жители западных областей узнали о прибытии самодержца вФессалонику, они устремились к нему, как тяжелые тела к центру. На этот разприходу кельтов не предшествовало нашествие саранчи, но в небе появиласьбольшая комета — самая большая из всех когда-либо появлявшихся прежде; одниговорили, что она была «брусом», другие — «дротиком»[1233]. По-видимому, свыше был дан знак, возвещающий окаких-то новых необычайных событиях. Ведь сияние этой кометы можно было видетьв течение целых сорока суток. Она появилась на западе и двигалась к востоку.Все были устрашены ее появлением и старались отгадать, что она предвещает. Хотясамодержец мало обращал внимания на подобные явления и полагал, что они бываютвследствие естественных причин, тем не менее он обратился с вопросом к сведущимв этой области людям. Он призвал к себе Василия, назначенного недавно эпархомВизантия (сей муж выказывал большое расположение к самодержцу), и спросил его опоявившейся звезде. Василий же пообещал дать ответ на следующий день и удалилсятуда, где он остановился (это был храм, воздвигнутый в давние времена в честьевангелиста Иоанна)[1234], и после заходасолнца стал наблюдать за звездой. Утомленный исследованиями и вычислениями, онслучайно заснул и во сне увидел святого, одетого в священническую одежду.Василий возликовал и решил, что видит его не во сне, а наяву. Узнав святого, онисполнился страха и робко попросил его сообщить, какие события возвещает этазвезда. На это святой ответил, что звезда предвещает нашествие кельтов. «Еесгорание свидетельствует, что они найдут здесь погибель», — сказал он. Вот чтоя хотела рассказать о появившейся звезде.

Император же, прибыв, как я уже говорила, в Фессалонику, готовился кпереправе Боэмунда, обучал новобранцев натягивать лук, стрелять в цель иприкрываться щитом. Он также отправлял письма, намереваясь обеспечить себечужеземных союзников, которые смогли бы, когда потребуется, быстро явиться напомощь. Большое внимание уделял он также Иллирику, укрепил город Диррахий иназначил его правителем Алексея[1235] —второго сына севастократора Исаака. Вместе с тем он приказал завершитьснаряжение флота на Кикладских островах, в приморских городах Азии и в Европе.Многие тогда отговаривали его сооружать флот на том основании, что Боэмунд неспешит с переправой, Алексей, однако, не обращал на эти советы внимания иговорил, что полководец должен {327} быть неусыпным стражем ине только готовиться к непосредственной опасности, но и смотреть дальше, дабыне оказаться из-за скупости неподготовленным в нужный момент, когда уже придетвесть о наступлении врага.

Распорядившись самым разумным образом, он выступает из Фессалоники иприбывает в Струмицу, а оттуда к Слопиму[1236]. Узнав о поражении сына севастократора, Иоанна,высланного вперед против далматов, Алексей отправляет ему на помощьзначительные силы. Однако негодный Вукан немедленно предлагает императору мир ивысылает требуемых заложников. Алексей провел там год и два месяца, а затем,узнав, что Боэмунд еще находится в пределах Лонгивардии, уже зимой[1237] распустил воинов по домам, а сам прибылв Фессалонику. В то время как Алексей совершал свой путь к Фессалонике, уимператора порфирородного Иоанна[1238] вВалависте[1239] родился мальчик — первенец;вместе с ним появился на свет и другой ребенок — девочка. В Фессалоникеимператор почтил память великомученика Димитрия[1240] и затем вернулся в столицу.

В это время случилось следующее. В центре площади Константина, на видимойотовсюду багряного цвета колонне, стояла бронзовая статуя, обращенная лицом квостоку; в ее правой руке находился скипетр, в левой — сделанный из бронзы шар.Говорят, что это была статуя Аполлона, но жители Константинополя, как яполагаю, назвали ее Анфилием. Великий император Константин, отец и властительгорода, дал ей свое имя — имя самодержца Константина. Однако первоначальноеназвание пересилило, и все продолжали именовать статую Анилием илиАнфилием.

Неожиданно поднявшийся сильный юго-западный ветер сорвал статую с пьедесталаи сбросил ее на землю[1241] — солнце в этовремя находилось в созвездии Тельца. Многие, а особенно те, кто враждебноотносился к самодержцу, восприняли это как дурное предзнаменование и принялисьраспространять слухи, что падение статуи предвещает смерть императора. На этоАлексей говорил: «Я знаю только одного господина над жизнью и смертью и не могуповерить, что падение изображений влечет за собой смерть. Если, к примеру,Фидий или какой-либо другой скульптор, обтесывая камень, создавал статуи, торазве он оживлял мертвецов и творил живых людей? Если бы это было так, чтооставалось бы на долю творца всех? Ведь „я умерщвляю и я оживляю, — говориттворец[1242], — а не падение или возведениетой или иной статуи“». Император возлагал все надежды на великий промыселбожий. {328}

5. Новая беда опять грозила самодержцу, на этот раз уже не от простогонарода. Некие мужи, чванящиеся доблестью и славой рода, снедаемые жаждойубийства, покушались на жизнь самодержца.

Дойдя до этого места своего повествования, я останавливаюсь в удивлении,откуда только свалилось на императора такое множество бед. Ведь не было ничего,поистине ничего, что бы так или иначе не обратилось против него. Непрерывнопроисходили внутренние волнения и вспыхивали восстания извне. Не успевалсамодержец подавить внутренний мятеж, как пожар восстания охватывал все внешниеобласти. Казалось, сама судьба как неких самородных гигантов порождала варварови внутренних тиранов. И все это, несмотря на милосердное и человеколюбивоеуправление Алексея, несмотря на то, что он всех и каждого осыпал своимиблагодеяниями. Своих он постоянно щедро одаривал и жаловал им почетные титулы,а варварам, откуда бы они ни были, не давал никаких поводов и оснований длявойн, лишь сдерживал их, когда они приходили в волнение. Только плохиеполководцы во время мира умышленно побуждают к войне своих соседей. Ведь мирявляется целью всякой войны. Постоянно предпочитать войну миру ради...[1243], постоянно пренебрегать благой целью —дело безумных полководцев, демагогов, людей, уготовляющих гибель городу[1244].

Император Алексей поступал как раз наоборот, он ревностно заботился о мире,имея...[1245] старался сохранить, а не имеяего, нередко проводил бессонные ночи в думах о том, как его возвратить. Поприроде своей он был человеком мирным и становился воинственным лишь тогда,когда его принуждали обстоятельства. Что касается Алексея, я могла бы смелосказать, что императорское достоинство на долгое время покинувшее ромейскийдвор, возвратилось лишь при нем и как бы впервые нашло приют в Ромейскойдержаве.

Но, как я сказала в начале этой главы, меня поражает обилие военных забот,обрушившихся на императора. Все — можно было видеть — пришло в волнение каквнутри, так и за пределами государства. Император Алексей вовремя разгадывалскрытые и тайные замыслы врагов и при помощи всевозможных ухищренийликвидировал опасность, он боролся как с внутренними тиранами, так и с внешнимиврагами-варварами, благодаря своему острому уму всегда предупреждая кознизаговорщиков и срывая их планы. Уже по самому положению дел я могу судить осудьбе империи в то время. Все чужеземные племена пылали злобой к Ромейскойимперии, и {329}отовсюду нахлынули на нее бедствия, потрясшиесамо тело государства. Если человека постигают бедствия, со всех сторонодолевают враги, а плоть изнуряет внутренний недуг, провидение побуждает его кборьбе с надвигающимися отовсюду бедствиями. То же самое можно было наблюдать ив этом случае.

Варвар Боэмунд, о котором я неоднократно упоминала, готовился двинутьсильнейшее войско против ромейского трона и в то же время, как уже говорилось вначале главы, поднимала голову толпа тиранов. Во главе заговора стояли всегочетыре человека — братья по прозвищу Анемады, один по имени Михаил, второй —Лев, третий... четвертый...[1246]. Они былибратьями как по рождению, так и по духу. Все они единодушно желали одного:убить самодержца и захватить императорский скипетр. К ним присоединились идругие высокородные мужи: Антиохи, отпрыски знатного рода, Эксазины, Дука иИалий[1247], превосходившие всех когда-либоживших людей своей любовью к битвам, кроме того, Никита Кастамонит, некийКуртикий и Георгий Василаки[1248]. Все этобыли люди, занимавшие первые места в военном сословии; из числа же членовсинклита заодно с заговорщиками был Иоанн Соломон.

Михаил — главный из четырех Анемадов — лицемерно объявил, что Соломон будетпомазан на императорский трон благодаря его богатству и знатности рода. Соломонзанимал видное место в синклите, но был самым низкорослым и самымлегкомысленным из всех, кто поддался обману вместе с ним. Он считал, чтопревзошел учение Аристотеля и Платона, на самом же деле был далек отфилософской науки, и легкомыслие помрачило его ум. И вот он, как бы подгоняемыйАнемадами, на всех парусах пустился к царственному городу[1249]. Но Анемады во всем обманывали его. Ведь на самом делесторонники Михаила не имели в виду возвести его на императорский трон — кудатам! — они лишь пользовались в своих целях его легкомыслием и богатством. Онивыкачивали из него золото, морочили ему голову обещаниями престола и:совершенно приручили к себе. В истинные их намерения входило, если только всепойдет хорошо и судьба улыбнется им, оттолкнуть его локтем и оставить«трепыхаться на море»[1250], а самимзахватить скипетр, уделив Соломону лишь малую толику славы и выгод. Вразговорах, которые велись с ним о заговоре, они умалчивали об убийствесамодержца, не упоминали ни об оружии, ни о войне, ни о битвах, дабы неотпугнуть Соломона, который, как им было известно, испытывал страх перед{330} какими бы то ни было войнами. И вот такого мужа ониприняли в свои объятия, как самого главного. Кроме того, к их заговоруприсоединились Склир[1251] и Ксир[1252], исполнявший в то время должность эпархаКонстантинополя.

Соломон, как говорилось выше, человек легкомысленный, вовсе не понималнамерений Эксазина, Иалия и Анемадов и считал, что Ромейская империя уже у негов руках, поэтому он стал посвящать кое-кого в свои планы и обещанием даров ититулов привлекать на свою сторону. Однажды к нему зашел «корифей драмы» МихаилАнемад и, увидев, что Соломон с кем-то беседует, спросил, о чем идет речь.Соломон же со свойственным ему простодушием ответил: «Этот человек попросил уменя титул и, получив обещание, согласился примкнуть к нашему заговору». Михаилосудил его за глупость; увидев, что Соломон совсем не умеет держать язык зазубами, он испугался и перестал посещать его дом.

6. Между тем воины — я говорю об Анемадах, Антиохах и их сообщниках —продолжали готовить покушение на жизнь императора, намереваясь осуществитьзадуманное убийство самодержца сразу же, как представится благоприятный случай.Так как божественное провидение не оберегало их, а время шло, то они, боясьбыть уличенными, решили, что настал долгожданный случай.

Проснувшись однажды утром, самодержец почувствовал желание подсластитьгоречь своих многочисленных забот и стал вместе с некоторыми из родственниковиграть в затрикий (эта игра изобретена изнеженностью ассирийцев и от нихперешла к нам)[1253]. Заговорщики же,вынашивая планы убийства, взяли в свои злодейские руки оружие и собрались черезимператорскую опочивальню проникнуть к императору. Эта императорскаяопочивальня, где спали императоры, расположена в левой стороне дворцового храмаБогоматери (многие называли его именем великомученика Димитрия)[1254]; с правой же стороны храма находилсяатрий с полом, выложенным мрамором. Выходящие туда ворота храма были открытыдля всех желающих. Через них-то и решили заговорщики проникнуть внутрь храма, азатем взломать двери императорской опочивальни, войти в нее и мечом заколотьсамодержца. Вот что замыслили эти кровавые убийцы против человека, непричинившего им никакого зла. Но бог расстроил их планы. Кто-то сообщилсамодержцу о готовящемся, и он сразу же призвал к себе всех заговорщиков.Первыми приказал император доставить во дворец Иоанна Соломона и ГеоргияВасилаки и поместить их вблизи той комнаты, где он самнахо-{331}дился вместе с родственниками. Он желал кое о чемдопросить их, ибо, давно зная их простодушие, надеялся легко выведать у них озаговоре то, что ему было нужно. Однако, несмотря на неоднократные вопросы,они все отрицали.

В это время выступает вперед севастократор Исаак и, обращаясь к Соломону,говорит: «Тебе хорошо известна доброта моего брата-императора. Сообщи озаговоре, и ты немедленно получишь прощение, но если ты откажешься это сделать,будешь подвергнут мучительному допросу». Соломон внимательно посмотрел насевастократора и, увидев окружающих его варваров с обоюдоострыми мечами наплечах, задрожал от страха, сразу же сообщил обо всем и назвал именасообщников, но поклялся, что ничего но знал о замышлявшемся убийстве. Затем ихотдали стражникам, которым было поручено охранять дворец, и заключили каждого вотдельном помещении. Остальных заговорщиков император также подверг допросу.Они во всем сознались, не умолчали и о замышлявшемся убийстве. Когдавыяснилось, что все это устроено воинами, а особенно главой заговора МихаиломАнемадом, смертельно ненавидевшим самодержца, император приговорил всех их кизгнанию и лишению имущества.

Роскошный дом Соломона был отдан Августе. Но она, оставаясь верной себе,исполнилась жалости к супруге Соломона и подарила ей этот дом, не взяв оттудадаже самой малости. Соломон находился в тюрьме в Созополе. Анемада же и егоприспешников Алексей приказал, как главных виновников, с обритыми головой ибородой провести через площадь[1255], азатем выколоть им глаза. Актеры[1256]схватили их, набросили на них мешки, украсили их головы «коронами» из бычьих иовечьих кишок, водрузили на быков — не на спины, а на бока — и провезли черездворцовый двор. Впереди них прыгали жезлоносцы[1257], громко распевая насмешливую песенку, подходящую к этойпроцессии. Она была сложена на народном языке, и ее смысл был таков: песенкаэта имела цель побудить весь народ...[1258]и посмотреть на этих украшенных рогами тиранов, которые точили мечи насамодержца[1259].

Посмотреть на это стеклись люди всех возрастов. И мы, императорские дочери,скрыто вышли, чтобы полюбоваться на это зрелище. Когда собравшиеся увиделиМихаила со взором, устремленным ко дворцу, с руками, в мольбе воздетыми к небу,который жестами просил отрубить ему руки и ноги и отсечь голову, ни одно живоесущество не могло удержаться от слез и стенаний, а особенно мы — дочериимператора. Я, желая избавить Михаила от этих страданий, неоднократно просила{332} свою мать-императрицу взглянуть на процессию. По правдесказать, я заботилась об этих мужах в интересах самодержца, чтобы он не лишилсястоль славных воинов, а особенно Михаила, которому был вынесен самый суровыйприговор. Видя, что несчастие заставило Михаила смириться, я, как ужеговорилось, стала понуждать мать выйти в надежде, что этим мужам, находившимсяуже на краю гибели, удастся спастись. Ведь актеры стали двигаться медленней,стараясь дать возможность убийцам получить прощение. Но императрица медлила(она сидела с самодержцем, и они вместе пред ликом богоматери молились богу),тогда я спустилась и в страхе остановилась в дверях. Не решаясь войти, я кивкомголовы вызвала императрицу. Уступив моим настояниям, она поднялась наверх[1260], взглянула на процессию и, увидевМихаила, исполнилась жалости к нему; заливаясь горючими слезами, вернулась онак самодержцу и стала настойчиво просить его сохранить глаза Михаилу.

Император сразу же отправляет человека, который должен был остановитьпалачей. Вестник спешит и застает осужденных еще внутри так называемых «рук»[1261], никто, пройдя дальше них, не может бытьизбавлен от казни. Императоры, соорудив на хорошо видимом отовсюду месте, навысокой каменной арке эти бронзовые «руки», установили такое правило: есликто-нибудь, осужденный законом на смерть, окажется внутри них и в это время егонастигнет весть о милосердии самодержца, то он освобождается от наказания.«Руки» символизировали объятия, в которые император вновь принимает осужденных,протягивая им руку и не выпуская их из рук своего милосердия. Если жеосужденные прошли дальше этих «рук», значит, и императорское владычество как быоттолкнуло их от себя. Таким образом, участь подлежащих наказанию людей зависитот судьбы; и я считаю, что она является божественным приговором и ее следуетпризывать на помощь. Весть о прощении застает их внутри «рук», и несчастныеизбавляются от опасности, или же они проходят дальше «рук» и теряют всякуюнадежду на спасение. Я целиком полагаюсь на божественное провидение, которое итогда избавило этого мужа от ослепления. Кажется, сам бог внушил тогда наммилосердие к Михаилу. Вестник спасения быстро вошел под арку, где былиустановлены бронзовые «руки», передал тем, кто вел Михаила, грамоту, дарующуюпрощение, взял Михаила с собой, повернул назад, подошел к башне, сооруженнойрядом с дворцом и запер в ней Михаила. Такой ему был дан приказ[1262]. {333}

7. Еще не освободили из тюрьмы Михаила, как в Анемскую тюрьму был доставленГригорий[1263]. Это одна из башен той частигородской стены, которая находится вблизи Влахернского дворца[1264]. Называлась она Анемской, и это имя она как бы получилаот самой судьбы, ибо первым ее узником был Анемад, который провел там многовремени.

В двенадцатом индикте[1265] ужеупомянутый Григорий был назначен дукой Трапезунда. Он давно вынашивал планывосстания и по дороге в Трапезунд осуществил свое тайное намерение. ВстретивДаватина, который возвращался в Константинополь, поскольку сан дуки был переданТарониту, он заключил его в оковы и бросил в тюрьму в Тивенне[1266]. Так поступил Григорий не только с Даватином, но и смногими знатными жителями Трапезунда, в том числе с племянником Вакхина. Таккак заключенных не освобождали от оков и не выпускали из тюрьмы, они, составивзаговор, силой расправились со стражами, поставленными мятежником, вывели их застены города, прогнали, а сами овладели Тивенной. Самодержец в многочисленныхписьмах то призывал Григория к себе, то советовал ему[1267], если он хочет заслужить прощение и вернуть расположениеимператора, бросить свои дурные замыслы, а иногда и грозил наказать его, еслион ослушается. Григорий был настолько далек от того, чтобы послушаться добрыхсоветов самодержца, что отправил ему длинное послание, в котором бранил нетолько лучших членов синклита и воинского сословия, но даже родственников исвойственников самодержца.

Из этого письма самодержец понял, что Григорий с каждым днем все дальшеступает по стезе зла и движется к полному безумию. Потеряв всякую надежду наисправление Григория, император в четырнадцатом индикте[1268] отправляет против него племянника — сына своей старшейсестры — Иоанна[1269], который приходилсямятежнику двоюродным братом по отцовской линии. Иоанн должен был прежде всегодать Григорию спасительные советы, и император надеялся, что тот послушаетсяИоанна благодаря их родственной близости и общности крови. Но в том случае,если бы Григорий не захотел слушать советов, Иоанн должен был во главе большоговойска вступить с ним в мужественную борьбу на суше и на море. Узнав опредстоящем прибытии Иоанна, Григорий выступил к Колонии (это хорошоукрепленная и неприступная крепость)[1270] сцелью призвать себе на помощь Данишменда.

Отправляясь из города, Иоанн узнал об этом, выделил из состава своего войскакельтов и отборных ромейских воинов и {334} выслал их противГригория. Воины настигли Григория и завязали с ним упорный бой. Два храбреца,сойдясь с Григорием в бою, копьями сшибли мятежника с коня и взяли его в плен.Захватив таким образом Григория, Иоанн доставляет его самодержцу и клянется,что вообще не виделся во время пути с Григорием и не удостаивал его своейбеседы. Тем не менее Иоанн неоднократно ходатайствовал за Григория передсамодержцем, ибо последний делал вид, что собирается выколоть Григорию глаза.Нехотя обнаружил самодержец свое притворство и как бы уступил просьбам Иоанна,потребовав, однако, чтобы тот никому ни о чем не рассказывал.

На четвертый день император велел наголо остричь Григория, обрить емубороду, провести его через площадь и затем заключить в уже упоминавшуюсяАнемскую башню. Но и в тюрьме Григорий вел себя неразумно и ежедневно обращалсяк своим стражам с безумными пророческими речами, хотя император в своейщедрости удостаивал его большой заботы, надеясь, что он изменит свой нрав ираскается. Но Григорий оставался прежним; он постоянно призывал к себе моегокесаря, ибо издавна был дружески к нам расположен. Самодержец не препятствовалГригорию, желая, чтобы кесарь утешил его в его отчаянии и подал ему благиесоветы. Тем не менее Григорий, казалось, очень медленно изменялся к лучшему.Поэтому время его заключения в тюрьме было продлено; затем он был прощен иполучил такое количество милостей, даров и титулов, какого не имел никогдаранее. Таков был император в подобного рода делах[1271].

8. Распорядившись таким образом относительно заговорщиков и мятежникаГригория, император вовсе не забыл о Боэмунде. Напротив, он призвал к себеИсаака Контостефана[1272], назначил еговеликим дукой флота и отправил в Диррахий, пригрозив, что выколет ему глаза,если тот не успеет прибыть в Иллирик до переправы Боэмунда. В то же время оннепрерывно направляет письма дуке Диррахия Алексею[1273], своему племяннику, побуждая его постоянно быть начеку итребовать того же от наблюдавших за морем, чтобы Боэмунд не смог переправитьсятайно (император хотел, чтобы его немедленно известили письмом о переправенорманна). Так распорядился самодержец.

Приказ, полученный Контостефаном, предписывал не что иное, как усердностеречь пролив между Лонгивардией[1274], непозволять переправляться кораблям Боэмунда, высланным вперед к Диррахию длядоставки с одного берега на другой всякого снаряжения, и вообще не даватьБоэмунду что-либо пере-{335}возить из Лонгивардии. Однако,выступая из Константинополя, Контостефан даже не знал удобного для переправы вИллирик места. Мало того, пренебрегая приказом, он переправился в Гидрунт —город, расположенный на побережье Лонгивардии. Этот город охраняла женщина, какговорили, мать Танкреда. Не могу сказать, была ли она сестрой неоднократноупоминаемого мною Боэмунда или нет. Ведь я точно не знаю, по отцовской или поматеринской линии приходился Танкред родственником Боэмунду[1275].

Явившись туда с флотом и причалив к берегу, Контостефан атаковал стеныБриндизи и уже, можно сказать, держал в своих руках город. Но находившаяся встенах города женщина — она обладала здравым умом и твердым характером — виделаэто и, как только корабли Контостефана причалили к берегу, послала гонца заодним из своих сыновей и срочно потребовала его к себе. В это время все матросыпребывали в приподнятом настроении и, полагая, что город находится уже в ихруках, славословили императора. Да и она сама, оказавшись в тяжелом положении,приказала горожанам делать то же самое. Вместе с тем она направила послов кКонтостефану, согласилась подчиниться самодержцу, обещала заключить с ниммирный договор и выйти для переговоров к Контостефану, чтобы последний смог обовсем сообщить императору. Эта хитрость нужна была ей для того, чтобы ввести взаблуждение Контостефана, и если прибудет ее сын, сбросить, как говорят отрагических актерах, маску и вступить в бой.

В то время как крики славящих самодержца внутри и вне стен города, сливаясьв общий гул, наполняли всю округу — как уже говорилось, эта воительница своимилживыми речами и посланиями вводила в заблуждение Контостефана, — прибываетсын, которого она ждала, вместе с сопровождавшими его графами. Он нападает наКонтостефана и наголову разбивает его войско. Матросы, неопытные в сухопутныхбитвах, бросились к морю. Скифы же (а их было немало в ромейском войске) вовремя боя ринулись, как это принято у варваров, за добычей, и шестеро из нихбыли взяты в плен. Они были отправлены Боэмунду, который, увидев их, сразу жеотправился в Рим, взяв с собою скифов как самую ценную добычу. Явившись капостольскому престолу и беседуя с папой[1276], он возбуждал в нем негодование против ромеев и раздувалстарую ненависть этих варваров к нашему народу. Стремясь еще более ожесточитьиталийцев, входивших в окружение папы, Боэмунд показал им пленных скифов вдоказательство того, что самодержец Алексей враждебно относится кхристиа-{336}нам, выставляет против них неверных варваров,страшных конников — стрелков, поднимающих оружие на христиан и мечущих в нихстрелы. При каждом слове Боэмунд указывал папе на этих скифов, одетых вскифские платья и имевших весьма варварский вид, и при этом то и дело, пообычаю латинян, называл их язычниками, издеваясь над их именем и видом. Какможно убедиться, Боэмунд прибег к мерзким средствам, подстрекая к войне схристианами: он воздействовал на ум первосвященника с целью убедить его в том,что имеет благовидные основания для вражды к ромеям; в то же время Боэмундстарался собрать многочисленное ополчение из числа людей грубых и глупых. Ведькакие варвары из близких или дальних краев добровольно не пошли бы воевать снами, если бы к тому побудил их сам первосвященник и если бы справедливая, каким казалось, причина вооружила на бой каждого коня, каждого мужа и руку каждоговоина? Обманутый словами Боэмунда, папа согласился с ним и одобрил переправу вИллирик.

Вернемся, однако, к нити нашего повествования. Сухопутные воины храбросражались, но остальных поглотили морские волны, и славная победа, казалось,была уже в руках кельтов. Однако наиболее храбрые наши воины, особенно иззнати, и среди них такие доблестные мужи, как Никифор Иалий Эксазин, егодвоюродный брат Константин Эксазин, именовавшийся Дукой, мужественный АлександрЕвфорвин и другие воины такого же сана и положения, «воспомнили бурную силу»,повернули назад, обнажили акинаки, напрягая все силы души и тела, вступили вбой, приняли на себя всю тяжесть битвы, разбили кельтов и одержали над нимиславную победу. Контостефан, получив благодаря этому передышку от кельтскогонатиска, отчаливает оттуда и вместе со всем флотом прибывает в Авлон.

Когда Контостефан впервые прибыл в Диррахий, он рассеял свои военные кораблина пространстве от Диррахия до Авлона и дальше до места под названием Химара(от Диррахия до Авлона — сто стадий, от Авлона до Химары — шестьдесят). Узнав отом, что Боэмунд уже торопится с переправой, он предположил, что скорее всегоследует ожидать прибытия норманна в Авлон, ибо путь до Авлона короче, чем доДиррахия. Поэтому он решил усилить охрану Авлона, выступил из города состальными дуками[1277] и стал усердностеречь пролив Авлона. Он также поместил дозорных на гребне так называемогохолма Ясона, чтобы они вели наблюдение за морем и подстерегали корабли. Как разв это время с противополож-{337}ного берега прибыл один кельт,который стал утверждать, что переправу Боэмунда следует ожидать с минуты наминуту. Контостефаны[1278] узнали это и,страшась морского боя с Боэмундом (одна мысль о нем приводила их в ужас),притворились, что больны и поэтому нуждаются в бане[1279]. Ландульф, который командовал всем флотом, человек,обладавший большим опытом морских боев и сражений, настойчиво советовал импостоянно быть начеку и ожидать прибытия Боэмунда. Контостефаны же, отправляясьв Химару с намерением вымыться в бане, у Глоссы, расположенной недалеко отАвлона, в качестве наблюдателя оставили так называемого второго друнгарияфлота[1280] с монерой-экскуссат. Что жекасается Ландульфа, то он с некоторым числом кораблей остался у Авлона.

9. Приняв эти меры, Контостефаны отправились в баню (или же под предлогомбани). Боэмунд же окружил себя двенадцатью пиратскими кораблями (это были вседиеры с многочисленными гребцами, поднимавшими шум непрерывными ударами весел),выстроил со всех сторон торговые суда и как забором огородил ими военный флот[1281]. Глядя издали с какого-нибудьвозвышенного места на этот движущийся флот, можно было принять его за плавучийгород[1282]. Судьба благоприятствовалаБоэмунду: море было спокойно, и лишь завывающий ветер слегка щетинил егоповерхность[1283] и надувал паруса грузовыхсудов — это позволяло им плыть по ветру. Гребные суда двигались вровень спарусными, и шум от них с середины Адриатического моря был слышен на обоихберегах. От вида варварского флота Боэмунда можно было прийти в ужас, и есливоины Контостефанов испугались, то я не буду их порицать и обвинять в трусости.Ведь Боэмунда, двигающегося с таким флотом, мог бы испугаться и флотаргонавтов, не то, что Контостефаны, Ландульфы и им подобные.

Ландульф увидел Боэмунда, переправляющегося в таком устрашающем порядке сгрузовыми судами, с тысячами воинов на борту — об этом подробнее говорилосьвыше — и, будучи не в состоянии сопротивляться такому многочисленномупротивнику, отошел на небольшое расстояние от Авлона, открыв Боэмунду путь кгороду. Боэмунд воспользовался благоприятным случаем, переправился из Бари вАвлон[1284], высадил свое войско на берегу ипрежде всего стал грабить побережье. Боэмунд вел с собой огромное франкское икельтское войско уроженцев острова Фула, которые состояли на военной службе уромеев, но тогда были вынуждены обстоятельствами перейти к Боэмунду, а такжемного германцев и кельтибе-{338}ров[1285]. Боэмунд разместил всех собравшихся к нему воинов повсему адриатическому побережью, один за другим ограбил все города и напал наЭпидамн, который мы называем Диррахием[1286]. В его намерения входило захватить этот город иподвергнуть опустошению всю страну вплоть до Константинополя. Искусный какникто другой в осаде городов, превосходивший в этом отношении самого ДимитрияПолиоркета[1287], он думал только обЭпидамне и двинул против этого города все средства осады. Прежде всего онразместил войско кругом и осадил все селения, расположенные у самых стен иливблизи Диррахия. Иногда ромейское войско боролось с ним, иногда Боэмунд невстречал никакого сопротивления. После многочисленных битв, сражений и убийствБоэмунд, как я говорила выше, обратился к осаде города Диррахия. Однако преждечем перейти к самой битве тирана Боэмунда за Диррахий, следует рассказать орасположении города.

Он стоит на самом берегу Адриатического моря. Это большое и глубокое морепростирается вширь до берегов Италии, а вдоль, делая изгиб к северо-востоку,доходит до земли, населенной варварами-ветонами[1288], напротив которой расположена страна Апулия. Таковыграницы Адриатического моря. Диррахий, или Эпидамн, древний эллинский город,лежит под Элиссом[1289] и слева от него —Элисс расположен выше и правее. Я не знаю точно, назван ли Элисс просто так илипо имени какой-нибудь реки Элисс, впадающей в большую реку Дримон. Элисс — этокрепость, расположенная на высоком месте и совершенно неприступная,господствующая, как говорят, над равниной Диррахия. Она настолько защищена отопасностей, что может оказаться очень полезной в обороне Диррахия с суши и сморя.

Этой крепостью Элиссом и воспользовался самодержец Алексей для поддержкигорода Эпидамна. Он укрепил город Диррахий как со стороны реки Дримона, котораябыла судоходна, так и со стороны суши и доставил по морю и по суше всенеобходимое — провиант для воинов и жителей города, а также оружие и военноеснаряжение.

Нужно рассказать и о Дримоне. Эта река берет начало в Лихнитском озере,которое на современном испорченном языке называется Охридским[1290] и, спускаясь с Мокра[1291], течет через сто каналов, называемых «стругами»[1292]. Эти отдельные реки как бы черезразличные истоки ста потоками вытекают из озера, в дальнейшем не исчезают, авпадают в реку, протекающую у Девры, откуда и возникло название Дримон[1293]. Соединяясь друг с другом, они делаютреку широкой и полно-{339}водной. Минуя крайние пределыДалмации, она течет к северу, затем поворачивает к югу и, дойдя до подножияЭлисса, впадает в Адриатический залив. Вот что я хотела рассказать орасположении Диррахия и Элисса и о защищенности того и другого.

Еще находясь в царственном городе, император узнал из писем дуки Диррахия опереправе Боэмунда и поспешил выступить из столицы. Дука Диррахия, человекнеутомимый, не позволявший себе ни на минуту сомкнуть глаз, узнал, что Боэмундпереправился на равнину Иллирика, сошел с корабля и разбил лагерь; он призвал ксебе «крылатого», как его называли, скифа[1294] и через него сообщил самодержцу о переправе Боэмунда.Скиф застал самодержца, когда тот возвращался с охоты, подбежал к нему и,склонив голову, громогласно сообщил, что Боэмунд переправился. Все, кто тамбыл, застыли на месте, оцепенев от одного имени Боэмунда. Но самодержец,человек мужественный и рассудительный, сказал, развязывая ремни башмаков:«Сейчас пойдем завтракать, а потом подумаем о Боэмунде».

Примечания:

12

Император Иоанн II Комнин (1118—1143) вел длительные войны с сербами, печенегами и венграми, но главными его врагами были норманны, владевшие Сирией. В данном случае Анна имеет в виду так называемый сирийский поход, во время которого Иоанн захватил Киликию и Антиохию. О дате этого похода см. ниже, прим. 19.

120

Роберт был одним из двенадцати сыновей Танкреда Готвилльского (родословную его см. Ducange, In Alex., рр. 426—428).

121

Ср. Skyl., p. 720: «Роберт был., коварен, вспыльчив и обладал тираническими наклонностями».

122

В тексте лакуна. Думается, что это одна из лакун, оставленных самой Анной. Видимо, писательница стремится нарисовать портрет Роберта и умышленно делает пропуск для последующего выяснения (см. Предисл., стр. 28).

123

Роберт покинул Нормандию в конце 1045 или начале 1046 г. (см. Chalandon, Histoire de la domination..., ?, p. 115).

124

Лонгивардия (??????????? ) — область Южной Италии, в прошлом византийская фема. Анна употребляет это название не всегда географически определенно и чаще всего понимает {453} под Лонгивардией всю территорию Южной Италии, занятую норманнами.

125

??? ?????????? — имя Маскавела больше не встречается ни в каких источниках.

126

???????? — по-русски «крепость», «тюрьма».

127

Рассказ Анны о женитьбе Роберта и о его распре с тестем носит легендарный характер. В действительности, Роберт женился на Сигельгаите (или Сишельгаите, как ее называют западные историки; у Анны она фигурирует под именем Гаиты), дочери салернского князя Гвемара V, сестре его наследника Гизульфа II, в 1058 г. (дата сообщается в Malat., I, 30—31). Гвемар был убит заговорщиками в 1052 г. (Chalandon, Histoire de l? domination..., ?, pp. 132—133). История, сообщаемая Анной, наверняка является версией факта, действительно имевшего место. Аналогичным образом обошелся Роберт с Петром — богатым правителем южноитальянского г. Бизиньяно (см.: Cec., р. 35; Василевский, Советы и рассказы..., стр. 288—291; ср. Malat., ?, 17; Aime, L’Ystoire de li Normant..., p. 75; последняя хроника имеется и в более новых изданиях, нам недоступных; ed. O. Delarc, Rouen 1891; ed. Vincenzo de Bartholomaeis, Padoue, 1935; см. также Lemerle, Prolegomenes a une edition..., pp. 72—73).

128

Папа Николай II в августе 1059 г. провозгласил Роберта Гвискара герцогом Апулии, Калабрии и Сицилии (последняя ему фактически не принадлежала). См. Chalandon, Histoire de la domination..., p. 170.

129

Ал., I, 10, стр. 75.

1205

Боэмунд прибыл в Италию в январе 1105 г. (Anon. Bar. Chron., s. а. 1105).

1206

Филиппом I (1060—1108).

1207

Констанцию. Брачный союз был заключен в апреле—мае 1106 г. От этого брака родился Боэмунд II — будущий правитель Антиохии. {586}

1208

Имеется в виду младшая дочь Филиппа, Цецилия, которая была отправлена в Антиохию в конце 1106 г.

О браках, заключенных Боэмундом и Танкредом, см. Runciman, ? history..., II, р. 49, n. 1. С. Рэнсимен приводит параллельные свидетельства западных источников.

1209

Алексей — дука Корфу, куда высадился Боэмунд (см. Ал., XI, 12, стр. 319).

1210

См. Dolger, Regesten..., 1219 (1104 г.).

1211

Наиболее подробное описание путешествия Боэмунда по Европе см. у Ордерика Виталия (Ord. Vit., XI).

Боэмунд, покинув Апулию в сентябре 1105 г., прибыл в Рим, где был весьма благожелательно принят папой Пасхалием II (Анна датирует эту встречу более поздним временем; см. стр. 336 и прим. 1276). Папа вручил Боэмунду знамя св. Петра и отправил его во Францию, дав ему в спутники своего легата. В марте 1106 г. Боэмунд уже был во Франции, где его пропаганда нового крестового похода (по одним свидетельствам, Боэмунд агитировал за крестовый поход в Палестину, по другим — призывал отомстить Алексею) имела почти повсеместный успех. В конце марта происходит встреча Боэмунда с английским королем Генрихом I.

Сумев привлечь на свою сторону большое число будущих крестоносцев и вступив в брак с Констанцией, Боэмунд в конце мая является на заседание синода в Пуатье, где папский легат от имени папы обращается с призывом организовать новый крестовый поход. В августе 1106 г. Боэмунд возвращается в Апулию, где начинает усиленную подготовку к походу на Византию (см.: Безобразов, Боэмунд Тарентский, стр. 95—100; Jenal, Der Kampf um Durazzo..., S. 292 sq.).

1212

Аль-Афдал (см. прим. 1140).

1213

Dolger, Regesten..., 1220 (ок. 1104 г.).

1214

По-видимому, Анна вторично повествует о выкупе плененных крестоносцев (ср. Ал., XI, 7, стр. 308 и прим. 1142). Причина «доброты» Аль-Афдала, столь поразившей Анну, кроется, видимо, в политических расчетах: Аль-Афдал не хотел ссориться с Византией и крестоносцами — своими потенциальными союзниками против сельджуков (см. прим. 1140).

1215

Анна ошибается: Тарс расположен не в Келесирии, а в Киликии.

1216

Об Аспиете см. прим. 465.

1217

Е. Рей (Rey, Histoire des princes..., p. 336) относит этот поход Танкреда к началу 1105 г., однако большинство современных исследователей (Nicholson, Tancred, р. 165, n. 1; Runciman, ? history..., II, рр. 53—55) датируют его 1107 {587} или 1108 г. На первый взгляд действительно может показаться странным, что в середине рассказа о событиях 1105 г. Анна вдруг забегает вперед на два-три года. Но дело в том, что рассказ об Аспиете носит характер отступления; упомянув об Аспиете, Анна считает своим долгом сообщить, почему молва о больших достоинствах этого человека не имеет оснований. Такого рода отступления нередко встречаются в «Алексиаде».

1218

Анна имеет в виду Мопсуэстию (Мамистру), которую она ошибочно помещает на р. Сарос и считает двумя городами. На самом деле это один город, разделенный р. Пирам так, «что казалось, будто это два города» (Skyl., р. 362).

1219

Арсакиды (Аршакиды) — название парфянской, а затем и армянской династии, власть которой в Армении пала еще в 428 г. Однако в византийских источниках гораздо более позднего времени арсакидами неоднократно именуются армяне, находившиеся на службе империи (см. Der Nersessian, Armenia..., р. 19 sq.). По данным Генесия и Константина Багрянородного, из рода Арсакидов происходил и император Василий I (867—886). Эта версия, по-видимому, — плод фантазии опального патриарха Фотия, сочинившего блестящую генеалогию Василия с целью вернуть расположение этого императора. В Византии V—VI вв. действительно жили и занимали высокие посты потомки Арсакидов. Весьма сомнительно, однако, чтобы этот род сохранился до IX и тем более XI—XII вв. (см. Adontz, L’age et l’origine..., р. 232 sq.).

Скорее всего наименование «Арсакиды» для Анны — традиционное название для представителей армянской династии.

1220

Видимо, Аспиет был доместиком Востока (см. Leib, Alexiade, I, р. LIII).

1221

Сентябрь 1105 г. На самом деле это 24-й год царствования Алексея.

1222

Так мы переводим греч. ??????????? ?????.

1223

Феано — ученица, а возможно, и жена Пифагора.

1224

’???’ ?? ???????? — досл.: «Но она не публичная».

1225

Ср. Римл., VIII, 35.

1226

Этот выпад Анны против «насмешников и клеветников» — одно из наиболее ярких проявлений полемической направленности ее труда (см. Предисл., стр. 36; ср. Любарский, Мировоззрение..., стр. 159 и сл.).

1227

Томирида — массагетская царица, победительница Кира (см. Геродот, I, 205—214).

1228

Согласно Ктесию, Спарефра — жена царя одного из скифских племен, Аморга. Когда Аморг был взят в плен Ки-{588}ром, она собрала армию, состоявшую из женщин, и освободила мужа (см. Ctesias, Persica, fr. 29).

1229

Ср. Премудр. Солом. V, 19.

1230

Имя Ирина в переводе с греческого означает «мир».

1231

См. Псалт., CI, 10.

1232

О филантропической деятельности Ирины сообщает и Скутариот (Anon. Syn. Chron., p. 182).

1233

Эта комета была видна в феврале—марте 1106 г. (см.: Fulch., II, 35; Grumel, La chronologie, р. 473).

1234

В Константинополе было несколько церквей евангелиста Иоанна (Janin, La geographie..., рр. 272—279).

1235

Алексей — второй из четырех сыновей Исаака: Иоанн, Алексей, Константин, Адриан. Об Иоанне, тоже занимавшем пост дуки Диррахия, см. Ал., VIII, 7, стр. 240.

1236

?. Златарский («История...», II, стр. 243) признается, что не может идентифицировать это место.

1237

1106—1107 гг.

1238

Речь идет о сыне Алексея, будущем императоре Иоанне, который был женат на Ирине (Пирошке), дочери венгерского короля Владислава. Первенцами Иоанна были близнецы: Алексей и Мария.

1239

Валависта (тур. Демир-хисар)—к северу от Серр (Златарски. История..., II, стр. 243).

1240

День великомученика Димитрия Солуньского празднуется 26 октября. Таким образом, Алексей возвращается в Константинополь, видимо, в ноябре 1107 г.

1241

Об этой колонне со статуей сообщается в ряде византийских источников. Она стояла в центре площади Константина, возвышалась на 50 м, а у нее наверху находилась статуя Аполлона, увенчанного лучезарным венцом. Эту статую, как сообщает Зонара (Zon., XIII, 3), привез Константин из Фригии; по преданию, в цоколе колонны были заложены различные христианские реликвии. Впоследствии, когда Константин был признан первым христианским императором, эта колонна получила большое религиозное значение и на ней была высечена надпись, содержавшая призыв к Христу хранить Константинополь. В дальнейшем статуя упала и ее заменили крестом; при Мануиле Комнине колонна была реставрирована (см.: Беляев, Byzantina, III, стр. 45 и сл.: Janin, Constantinople byzantine, рр. 81—84).

1242

Второзак., XXXII, 39.

1243

Б. Лейб вслед за А. Райффершайдом отмечает лакуну. {589}

1244

По-видимому, мысль заимствована у какого-то античного автора. Об этом говорит употребление Анной в данном контексте понятий ????? «город» (вм. «государство») и ????????? «демагог».

1245

Б. Лейб вслед за А. Райффершайдом отмечает лакуну; пропущено слово «мир» или аналогичное.

1246

? рукописях — лакуны. Анемады — по-видимому, потомки арабского эмира Крита Абд-аль-Асиза, защищавшего в 960 г. остров от Никифора Фоки. В одних источниках именем ’?????? назван сам эмир, в других — его сын, взятый в плен византийцами и зачисленный в личную гвардию императора (см. ???????????, ????????? ? ????????..., ???. 88).

1247

?? ’???????? ??????????, ? ?? ?????? ??? ? '??????. Из этих слов совершенно ясно, что и Дука и Иалий — оба Эксазины. Однако в двух других случаях (см. ниже, настоящую главу, стр. 331 и XIII, 1, стр. 341) Анна говорит об Эксазине Дуке и Иалии.

1248

Анна называет представителей хорошо известных в Византии того времени фамилий. Писательница уже рассказывала о мятежнике по имени Василаки (Ал., I, 7—9, стр. 69 и сл.), упоминала Василия Куртикия (Ал., I, 9, стр. 73 и др.).

1249

В оригинале непереводимая игра слов. Анна ассоциирует имя ’???????? и ?????? («ветер»): «Соломон, как бы подгоняемый ветрами (Анемадами)...».

1250

Трепыхаться на море — ??????? ??? ???????. Дж. Баклер (Buckler, Anna Comnena..., р. 514) предлагает читать: ???????? ??? ???????, т. е. «сеять на море» или «делать бесполезную работу». До наших дней сохранился целый сборник пословиц с таким значением (его обычно приписывают Продрому; см. Пападимитриу, Феодор Продром, стр. 249 и сл.).

1251

Склиры — известная в Византии фамилия, см. прим. 1069.

1252

Сохранилась новелла Алексея I, где Варда Ксир назван протопроедром и этериархом (Dolger, Regesten..., 1162).

1253

Затрикий, т. е. шахматы (см. Koukoules, Vie et civilisation..., I, p. 219—221).

1254

Церковь богоматери Фаросской непосредственно примыкала к церкви св. Димитрия. По-видимому, поэтому Анна считает, что это один и тот же храм (см.: Janin, La geographie..., р. 96; Ebersolt, Le grand palais de Constantinople..., p. 104 sq.). Большая императорская опочивальня находилась сразу же за богородичной церковью. План этой части дворца см. «The Great Palace...», р. 18.

1255

Вероятно, имеется в виду Августион (R. Janin, Constantinople byzantine, pp. 65—67). {590}

1256

Актеры (?? ????????). Б. Лейб переводит: «Les organisateurs du spectacle». Присутствие актеров, видимо, объясняется шутовским характером этой процессии (ср. Koukoules, Vie et ciuilisation..., III, pp. 201—202).

1257

?????????? (иначе «манглавиты) — своего рода жандармы (Скабаланович, Византийское государство и церковь в XI в., стр. 173).

1258

Б. Лейб вслед за А. Райффершайдом отмечает лакуну.

1259

Подобного рода унизительные наказания нередко применялись византийскими императорами (Koukoules, Vie et civilisation..., III, р. 199 sq.).

1260

По-видимому, Анна с сестрами, чтобы взглянуть на процессию, поднялась на верхние этажи той части дворца, которая выходит к Августиону, а Алексей и Ирина находились где-то во внутренних покоях Большого дворца или во всяком случае в нижнем его этаже. Поэтому Анна и говорит, что она «спустилась», а Ирина «поднялась наверх».

1261

Так называемых «рук» — ??? ????????? ?????? (см. Ducange, In Alex., pp. 643—645). Эти «руки» были установлены на тетрапилоне, на улице, которая соединяла площадь Тавра с Филадельфием. Осужденных вели к Филадельфию, а затем к месту казни — Амастрианской площади (Mordtmann, Esquisse topographique..., p. 71).

1262

Сообщение об этом заговоре содержится также у Зонары (Zon., XVIII, 23), по словам которого в заговоре участвовало большое число военной знати. Заговорщики еще не успели приступить к осуществлению своих замыслов, как их разоблачили, обрезали им волосы и бороды, а Михаила Анемада приговорили к ослеплению. Так же как и Анна, Зонара рассказывает, что во время процессии прибыло распоряжение Алексея отменить казнь. Заговорщиков лишили имущества и сослали кого куда (ср. Glycas, IV, р. 622).

Точная датировка этого заговора гипотетична, ибо основывается только на весьма противоречивом рассказе Анны (сообщение Зонары лишено каких бы то ни было хронологических указаний), Ф. Дэльгер (Dolger, Regesten..., 1233) весьма неопределенно относит его к 1106—1107 гг. Согласно «Алексиаде» (XII, 5, стр. 330), заговор был составлен в то время, когда Боэмунд готовился напасть на Византию, т. е. между январем 1105 г. (см. прим. 1205) и октябрем 1107 г. (дату начала похода Боэмунда см. в прим. 1284). Однако время раскрытия заговора следует, по-видимому, ограничить периодом пребывания Алексея в столице (судя по рассказу Анны, наказание заговорщиков в Константинополе происходило в присутствии {591} императора). Нам известно, что Алексей явился в Фессалонику в сентябре 1105 г., пробыл в Слопиме год и два месяца и ранней весной 1107 г. вернулся в Константинополь (см. прим. 1240). В ноябре этого же года император вновь выступает из Константинополя (Ал., XIII, 1, стр. 340). Таким образом, из указанного нами трехгодичного периода Алексей находился в столице лишь с января до августа 1105 г. и с апреля до ноября 1107 г.

Против датировки заговора апрелем—ноябрем 1107 г. говорят следующие факты. В числе главных участников заговора Анна называет братьев Эксазинов, Дуку и Иалия (XII, 5, стр. 330). По сообщению Зонары (см. выше), заговорщики были лишены имущества и сосланы, в их числе, надо полагать, были и Эксазины. Но, по словам Анны (XII, 8, стр. 337; ср. XIII, 1, стр. 341), Эксазины находятся во флоте Исаака Контостефана, обороняющего пролив между Лонгивардией и Иллириком (видимо, конец лета, осень 1107 г.). Таким образом, если заговор Анемадов датировать 1107 г., то окажется, что одни из главных заговорщиков немедленно после разоблачения не только не были сосланы, но получили назначение во флот для борьбы с Боэмундом.

Второй аргумент против поздней датировки: по сообщению Анны (XII, 7, стр. 334), после Михаила Анемада в Анемскую тюрьму был заключен другой заговорщик — Григорий Таронит. Причем, судя по словам писательницы, между временем заключения Анемада и временем, когда в тюрьму бросили Таронита, прошел какой-то срок («Еще не освободили из тюрьмы Михаила, как в Анемскую тюрьму был доставлен Григорий», а ниже сказано, что Анемад провел в тюрьме много времени). В обстоятельствах заговора Григория Таронита много неясного (см. прим. 1271), тем не менее, как утверждает сама Анна (XII, 7, стр. 334), он был схвачен в 14-м индикте (сентябрь 1105—август 1106 г.) или вскоре после этого.

Итак, если датировать заговор Анемадов 1107 г., то соответственно нужно относить к более позднему времени и разоблачение Таронита, что приведет к противоречию с прямыми хронологическими указаниями нашей писательницы.

Гораздо более подходящим для заговора Анемадов оказывается время с января до августа 1105 г.

К еще более раннему времени отнесла заговор Анемадов Д. Папахрисанту (Papachrysantou, La date de la mort..., p. 252 sq.). Ученый обращает внимание на сообщение Анны о том, что в разбирательстве дела заговорщиков принимал участие севастократор Исаак, который умер до ноября 1104 г. {592} Аргумент Д. Папахрисанту можно было бы признать убедительным, если бы не два обстоятельства: 1) датировка заговора 1103—1104 гг. противоречит указанию Анны, что Анемады вынашивали планы мятежа в период подготовки Боэмундом наступления на Византию; 2) согласно Анне, Исаак участвовал даже в суде над богомилом Василием (около 1111 г.) (см. прим. 1555). Конечно, датируя заговор Анемадов 1105 г., мы приходим в определенное противоречие с хронологической последовательностью рассказа Анны — ведь писательница повествует о нем после сообщения о возвращении Алексея в Константинополь (ранняя весна 1107 г.). Но это противоречие легко объясняется обычным для Анны методом композиции: писательница говорит сначала о «внешних бедах» Алексея (в данном случае о Боэмунде), а затем переходит к описанию «внутренних бед» и подряд рассказывает о заговорах Анемадов и Таронита.

1263

Григорий Таронит, сын неизвестного нам по имени брата Михаила Таронита (см. прим. 312; Adontz, Les Taronites a Byzance, р. 26).

1264

? этой башне-тюрьме в дальнейшем содержалось много знатных узников. Точно идентифицировать ее до сих пор не удается (Janin, Constantinople byzantine, р. 169 sq.).

1265

Сентябрь 1103—август 1104 г.

1266

Тивенна находилась между Севастией и Амасией.

1267

Dolger, Regesten..., 1222 (ок. 1105 г.).

1268

Сентябрь 1105—август 1106 г.

1269

Иоанн Таронит — сын Михаила Таронита, женатого на Марии, сестре Алексея I Комнина. Григорий был сыном брата Михаила Таронита и, таким образом, приходился двоюродным братом мятежнику.

1270

Колония была расположена к западу от Баибурта (Паиперта у Анны Комниной). Об отношениях Григория Таронита с Данишмендом см. прим. 1271.

1271

В научной литературе уже давно обращалось внимание на несоответствие рассказа Анны и данных Феофилакта Болгарского, содержащихся в письмах последнего к Григорию Тарониту. Из первого письма (PG, 126, col. 409—416) явствует, что Григорий победил Данишменда и заставил его искать мира с императором, а также побудил плененного Данишмендом франка согласиться на выкуп его императором. Естественно предположить, что франк, о котором идет речь, это Боэмунд, находившийся в плену у Данишменда с 1101 по 1103 г. (см. прим. 1155). Во втором письме (PG, 126, col. 437—440), написанном по поводу возвращения Таронита в столицу, {593} Феофилакт в весьма торжественных выражениях превозносит своего адресата. Все это противоречит рассказу Анны, согласно которому Григорий был назначен дукой Трапезунда лишь в 12-м индикте (между сентябрем 1103 и августом 1104 г.) и, следовательно, не мог вести переговоры о выкупе Боэмунда, который был освобожден из плена уже весной 1103 г., до прибытия Григория на Восток. Тем более странно, что Феофилакт прославляет мятежника: ведь в «Алексиаде» Таронит был захвачен, приведен в столицу и брошен в тюрьму как бунтовщик. Дж. Баклер (Buckler, Anna Comnena..., р. 254 sq.), а вслед за ней и Н. Адонтц (Adontz, L’archeveque Theophylacte..., р. 577 sq.) предполагают даже, что Анна путает двух Григориев: Таронита и Гавру. Нам это кажется маловероятным. Анна хорошо знала Григория Таронита, который, по ее же собственным словам, был издавна дружески расположен к ней и к Никифору Вриеннию, и, конечно, никак не могла приписать Тарониту деяния Гавры. В этой связи необходимо также отметить несостоятельность одного из главных аргументов Н. Адонтца. Последний ссылается на то, что Анна якобы при первом упоминании мятежника говорит о нем: ? ??? ?????? ????????? («уже упомянутый Григорий»). По мнению исследователя, так как Анна в предыдущих главах не писала о Тароните, то в данном случае она может иметь в виду лишь Григория Гавру, о котором уже шла речь в «Алексиаде». Но дело в том, что Григорий упоминается в первой же фразе этой главы, и писательница вправе говорить о Григории как об «уже упомянутом». Кроме того, если бы Анна подразумевала Гавру, а имя Таронит употребила бы по ошибке, как могла бы она ниже назвать Иоанна Таронита, посланного на подавление восстания, двоюродным братом мятежника? Не беря на себя окончательное решение этого весьма нелегкого вопроса, следует отметить, что, разрешая противоречие, нужно не подвергать сомнению ясный рассказ Анны, а пытаться точнее прокомментировать весьма туманные намеки Феофилакта Болгарского. Может быть, Григорий Таронит уже был на Востоке до 1103 г., и свидетельства Анны и Феофилакта относятся к разным периодам (ср. Leroy-Molinghen, Les lettres..., р. 589 sq.).

Несостоятельной является также попытка С. Пападимитриу («Феодор Продром», стр. 101 и сл.) связать рассказ Анны о мятеже Григория Таронита с бунтом некоего дуки Трапезунда, упоминаемым в монодии Продрома на смерть Стефана Скилицы. Как уже отмечалось, Пападимитриу определяет дату рождения Продрома слишком ранним временем, и поэтому большинство его датировок вообще не заслуживает до-{594}верия. Кроме того, лексические параллели между текстами Анны и Продрома, приведенные ученым (там же, стр. 102), неубедительны.

1272

Представители рода Контостефанов играли большую роль в византийской истории XII в. (см. Gregoire, Notes epigraphiques..., р. 152 sq.).

1273

Ф. Дэльгер (Dolger, Regesten..., 1225) датирует: «около сентября 1105 г.». Такая дата представляется нам невозможной по следующим соображениям: а) Алексей был назначен дукой Диррахия только после сентября 1105 г. (см. Ал., XII, 4, стр. 327); б) Анна рассказывает об этих письмах и одновременно сообщает о назначении Исаака Контостефана, которое произошло, по словам писательницы, непосредственно перед вторжением Боэмунда (октябрь 1107 г., см. прим. 1284).

1274

Усердно стеречь пролив между Лонгивардией — ??? ’????????? ???????????? ???????? ?????? ???????. А. Райффершайд (Reifferscheid, Annae Comnenae..., р. XXI) считает ???????????? вставкой переписчика.

1275

См. прим. 1084.

1276

Пасхалий II (1099—1118). О встрече Боэмунда с Пасхалием сообщает также Бартольф из Нанжи (RHG occ., III, р. 105), согласно которому эта встреча произошла еще до путешествия Боэмунда во Францию (см. прим. 1211).

1277

Контостефан — великий дука флота; под «остальными дуками» подразумеваются другие флотские командиры.

1278

Подразумеваются, по-видимому, уже упомянутый Исаак и его брат Стефан, о котором Анна говорит в дальнейшем (XIII, 7, стр. 355).

1279

Мытье в бане доставляло огромное удовольствие византийцам (о банях в Византии см. Koukoules, Vie et civilisation..., IV, р. 419 sq.). Кроме того, мытье в бане расценивалось и как лечебное средство. Его рекомендуют больным монахам некоторые монастырские типики (ibid., р. 425). Рассуждение о целебных свойствах бани содержится также в одном из писем Михаила Хониата (???????? ’?????????? ?? ????????, 11, ???. 235).

1280

Второго друнгария флота. Это один из высших офицерских чинов византийского флота. По мнению Р. Гийана (Guilland, Les chefs de la marine..., p. 220), в эпоху Комниных, когда высшее командование флотом принадлежало мегадуке, титулы великого друнгария и второго друнгария были уравнены в своем значении.

1281

Анна начинает повествование о походе Боэмунда против Византии 1107—1108 гг. — новой попытке Боэмунда сокрушить мощь своего старого врага — Византии. На этот раз Боэ-{595}мунд хорошо подготовился к походу. Он заручился поддержкой ряда европейских властителей (см. прим. 1211) и привлек на свою сторону римского папу. После возвращения из европейского путешествия в конце 1106 г. Боэмунд еще около года проводит в Апулии, готовясь к экспедиции. Обращает внимание настойчивость, с которой норманны стремятся овладеть Диррахием — ключом к Балканскому полуострову. Князь Антиохийский, Боэмунд оставляет свои сирийские владения на Танкреда и упорно рвется на Балканы. Рассказ Анны — лучший источник наших сведений о событиях этого периода, значительно превосходящий по полноте параллельные свидетельства западных хронистов (Фульшер, Альберт Аахенский, Вильгельм Тирский, Тортарий и др.).

1282

Западные источники содержат различные сведения о численности флота и армии Боэмунда. По сообщению автора «Барийской хроники» (Annon. Bar. Chron., s. а. 1108) у Боэмунда было 230 кораблей и 34 тысячи воинов. Фульшер (Fulch., II, 38) говорит о 65 тысячах солдат, Вильгельм Тирский (Guil. Туг., XI, 6) — о 45 тысячах, Альберт Аахенский — о 72 тысячах. Автор поэмы о битве под Диррахием Торгарий, как и в других случаях, приводит фантастические цифры (см. Jenal, Der Kampf um Durazzo..., S. 297, Anm. 4).

1283

Щетинил его поверхность; в оригинале: ???? ??? ????? ??????????. Предлагаем читать ????? вм. ?????; ????? в значении «поверхность моря» неоднократно встречался у Гомера (см. Liddell, Scott, Lexicon, II, s. v. ?????); сочетание ??????? ????? в значении «щетинить спину» (о свинье) есть в «Илиаде» (XIII, 473).

1284

По согласному мнению западных хронистов, Боэмунд переправился не из Бари, а из Бриндизи. Переправа произошла 9 или 10 октября 1106 г.

1285

Т. е. испанцев.

1286

Согласно Фульшеру (Fulch., II, 38), Боэмунд подступил к Диррахию уже 13 октября 1107 г.

1287

Димитрий Полиоркет — сын полководца Александра Македонского, Антигона, знаменитый полководец, получивший прозвище Полиоркет («захватывающий города») благодаря искусной осаде Родоса (305—304 гг. до н. э.), во время которой были применены все достижения тогдашней военной техники, и в том числе (впервые) гелеполы.

1288

Ср. Ал., XIV, 7, стр. 391. Имеются в виду старые недруги Венеции славянские пираты — неренчане, жившие на восточном побережье Адриатического моря и занимавшиеся морским разбоем (Leib, Alexiade, III, р. 83). {596}

1289

Элисс был расположен в устье Черного Дрина (у Анны — Дримон).

1290

Лихнит — древнее название Охрида (см. Honigmann, Pour l’atlas byzantin, pp. 553 sq.).

1291

? тексте далее ??? ????????? ???????? ?? ????? ??? ?? ?????? ???????, ??? ??? ???? ????????? ???????????? ??? ????????? ??? ??????????????? ?????????, которое мы опускаем в переводе как интерполяцию (см. Dujcev, Une interpolation..., pp. 107—115).

1292

Стругами — ???????. Еще Дюканж предложил конъектуру ???????? (слав. «канал», «русло»). Против этой конъектуры возражали Дж. Баклер (Buckler, Anna Comnena..., р. 403, n. 5) и Дуйчев (Dujcev, Une interpolation..., р. 113), за нее высказалась А. Леруа-Молинген (Leroy-Molinghen, Trois mots slaves..., pp. 111—115). Нам эта конъектура представляется вполне основательной, тем более что стремление переписчика заменить незнакомое ему иностранное слово греческим понятно (см. также Литаврин, Болгария и Византия, стр. 322, прим. 43).

1293

Весьма неудачное объяснение этимологии слова.

1294

В тексте ?????? ?????????.