На земле Прибалтики еще продолжались военные действия, а Советская власть уже активно занялась восстановлением ее разоренного хозяйства. Вся Советская страна пришла на помощь Литве, Латвии и Эстонии. В «Истории Литовской ССР» говорится: «Из братских республик в Литву поступало все необходимое для промышленных предприятий оборудование, все виды металлов, топливо, различное сырье, автомашины, тракторы, минеральные удобрения, товары народного потребления. Магнитогорский, Макеевский, Нижне-Тагильский металлургические заводы снабжали прокатом, металлообрабатывающие станки посылали рабочие Москвы и Ленинграда. Только в 1946–1949 годах республика получила около 6 тысяч станков для обработки металла и дерева. Электрооборудование поступало из Ярославля и Харькова, автомашины из Москвы и Горького… Ввоз в республику сырья и различных промышленных изделий, объем помощи братских советских республик был намного больше того, что могло дать им взамен народное хозяйство Литвы».

В 1944–1945 годах в Литве вступили в строй 1802 промышленных предприятия. В 1945 году промышленное производство в Литве достигло 40 % от довоенного уровня. В 1946 году на основе принятого Верховным Советом СССР пятилетнего плана восстановления и развития народного хозяйства всей страны были приняты пятилетние планы восстановления и развития прибалтийских советских социалистических республик.

Рост промышленного производства сопровождался и увеличением рядов рабочего класса. За годы войны количество рабочих сократилось в 2 раза. Сразу же после окончания войны из Литвы выехало немало польских рабочих. Однако эти потери были быстро компенсированы. Если в 1945 году число рабочих составляло 38,3 тысячи человек, то в 1951 году — 86,4 тысячи. Только в системе фабрично-заводского обучения было подготовлено 20 тысяч молодых рабочих. В «Истории Литовской ССР» отмечалось: «В Москве, Ленинграде, Риге и других промышленных центрах страны рабочие осваивали сложные специальности, повышали квалификацию. Братские республики оказывали помощь и кадрами. На ряде важнейших участков народного хозяйства Литвы работало значительное число прибывших по направлениям высококвалифицированных инженеров, техников и рабочих, которые сыграли важную роль в развитии индустрии». Литовские историки подчеркивали: «Осуществляя социалистическую индустриализацию, трудящиеся Литвы опирались на мощную материально-техническую базу всего Советского Союза».

Подобная помощь оказывалась и промышленности других прибалтийских республик. Как и в Литве, восстановление народного хозяйства Эстонии сопровождалось его индустриализацией. К началу 50-х годов важнейшей частью экономики республики стала промышленность. В 1946–1950 годах особенно быстро развивалась добыча сланцев и была создана газосланцевая промышленность. В 1948 году был сдан в эксплуатацию газопровод Кохтла-Ярве — Ленинград. Быстро восстанавливалась промышленность Латвии. В 1948 году ее промышленная продукция составляла 81 % от уровня 1940 года.

Одновременно была оказана чрезвычайная помощь сельскому хозяйству прибалтийских республик, разоренному хозяйничаньем оккупантов. В конце 1944 года были приняты постановления о ликвидации последствий оккупации в сельском хозяйстве Прибалтики. В первые же послевоенные годы в Литве для строительства на селе было выделено 1,2 миллиона кубометров леса.

Чрезвычайные меры были приняты и для ликвидации последствий неурожая 1946 года. Только Латвийской ССР было отпущено около полумиллиона пудов зерна для весеннего сева. В Латвию были направлены тысячи тракторов и сельскохозяйственных машин, до 100 тысяч тонн минеральных удобрений. Такая же помощь была оказана Эстонии и Литве.

Сразу же после окончания военных действий на территории трех республик были восстановлены нормы распределения земли в соответствии с проведенными в 1940 году аграрными реформами. В то же время пределы норм землепользования для лиц, сотрудничавших с оккупантами, были сокращены до 5 га. Остальным же землепользователям норма была увеличена до 10–15 га.

Только в Литве 96,3 тысячи новоселов (сельскохозяйственные рабочие, безземельные и малоземельные крестьяне, сельские ремесленники) получили 688 тысяч га. Новыми землями наделялись прежде всего семьи красноармейцев, партизан и всех, кто боролся против оккупантов. Получивших землю было на 21 тысячу человек больше, чем до войны.

В результате новой аграрной реформы изменился социальный состав крестьянства и распределение земли на селе. Так, в Латвии середнякам теперь принадлежало 80 % всех сельской земли. В руках прежних крупных владельцев, земельная площадь которых до реформы превышала 30 га, осталось 10 % крестьянской земли. На их долю приходилось 20 % всех крестьянских хозяйств (45 тысяч).

Сразу же после освобождения Литвы были возобновлены усилия по ликвидации неграмотности и малограмотности. В 206 школах для взрослых обучалось 18 тысяч человек. К сентябрю 1945 года в республике было открыто 1747 изб-читален, 15 домов культуры.

В первый учебный год после изгнания гитлеровцев из Литвы в школах не училось 10 % детей школьного возраста. 10 марта 1946 года Совет министров Литовской ССР обязал уездные исполкомы открывать начальные школы во всех местах, где расстояние до ближайшей школы было больше трех километров и где насчитывалось не менее 15 учеников. К 1948/49 учебному году доля детей школьного возраста, которые не учились в школах, сократилась до 1,9 %.

В прибалтийских республиках создавались дворцы и дома пионеров, станции юных техников, юных натуралистов, детские спортивные и музыкальные школы, открывались летние пионерские лагеря, организовывались спартакиады, олимпиады, слеты учащихся.

Восстановление Советской власти в Прибалтике сопровождалось бурным развитием народного хозяйства, образования, культуры прибалтийских стран. Эти процессы встречали активное противодействие со стороны тех, кто сотрудничал с оккупантами. Затаившись в лесах или в городском подполье, враги Советской Прибалтики продолжали наносить удары по тем, кто олицетворял новую жизнь, принципы социальной справедливости.

Таких оставалось немало, несмотря на их массовое бегство от Красной Армии, а затем аресты оставшихся коллаборационистов, проведенные НКВД. По оценке Р. Мисиунаса и Р. Таагепера, «в лесах было много разрозненных групп немцев, балтийских частей германской армии, литовских националистических партизан, а также эстонских ветеранов финской армии… Вскоре, — по словам двух историков, — к ним присоединились люди, бежавшие от призыва в Красную Армию, и дезертиры. Новые пополнения были результатом недовольства перераспределением земли и других социальных перестроек».

Социальной базой нелегальных вооруженных формирований явились те слои общества, которые в наибольшей степени пострадали от преобразований общества, и прежде всего от новой аграрной реформы. Говоря о хозяйствах бывших сельских богачей, «История Латвийской ССР» писала: «По площади земель и ряду других показателей эти хозяйства были доведены до положения середняцкого, однако причислить их к середняцким хозяйствам все же было неправильно, так как они отличались от обычных середняцких хозяйств большим количеством инвентаря, общей состоятельностью и другими признаками прежних эксплуататорских хозяйств, тенденции которых они стремились продолжить и в новых условиях. С каждым годом число таких хозяйств и их общая земельная собственность сокращались, экономическая мощь их шла на убыль. Естественно, что среди этой прослойки крестьян было немало ярых врагов земельной реформы и других мероприятий Советской власти».

Мисиунас и Таагепера так оценивали масштабы антисоветских сил: «В период наивысшего подъема в их рядах участвовало от 0,5 до 1 процента всего населения…» В Литве «к весне 1945 года около 30 тысяч вооруженных людей бродили в лесах. Косвенные данные по Латвии позволяют предположить, что в период максимального подъема вооруженного сопротивления в лесах находилось от 10 до 15 тысяч человек… Схожее положение было и в Эстонии, где «лесное братство» временами насчитывало до 40 тысяч человек».

В своих оценках антисоветского подполья Мисиунас и Таагепера исходили из того, что многие активные участники вооруженной борьбы порой временно прекращали ее, и поэтому общее число ее участников было еще большим: «Некоторые «лесные братья» возвращались в города с поддельными документами для проведения разведки и пассивной работы сопротивления или для того, чтобы навсегда оставить лесную жизнь… По мере того как организованные части повстанцев несли потери, некоторые из их сторонников переходили к активным действиям… Поэтому невозможно провести точную линию между повстанцами и неповстанцами. Средняя продолжительность участия в «лесном братстве» составляла два года. За 8 лет интенсивных боев (1945–1952) в литовском повстанческом движении участвовало около 100 тысяч человек. Латвийские и эстонские «лесные братства» включали соответственно 40 тысяч и 50 тысяч». (М.Ю. Крысин сомневается в реальности этих цифр, считая, что «они несколько завышены».)

Отвергая западные версии о том, что антисоветское сопротивление было исключительно стихийным, М.Ю. Крысин подчеркивает: «Документы свидетельствуют, что у истоков националистического сопротивления стояли германские спецслужбы. Значительная часть вооруженных формирований националистов, продолжавших действовать и после окончания войны, была подготовлена в 1944–1945 годах немецкой военной разведкой». Работой по организации подрывной деятельности на советской территории руководил штаб во главе с известным диверсантом Отто Скорцени («Ягдфербанд Скорцени», т. е. «Истребительный отряд Скорцени»). Этот штаб имел два отдела — «Ягдайнзатц Балтикум» и «Ягдайнзатц Русланд ингезамт».

Начальник «Ягдайнзатц Балтикум» Манфред Пехау сформировал в октябре 1944 года организацию «Дикие кошки» («Межа кати»), состоявшую из 600 человек. Командиром «Диких кошек» стал латыш, унтерштурмфюрер СС Янквас. В приводимой в книге Крысина докладной записке Янкавса Гиммлеру говорилось: «В конце августа 1944 года я получил задание от оберштурмбанфюрера СС Скорцени по созданию и руководству в Латвии движением сопротивления… Несмотря на труднейшие обстоятельства, я создал в течение нескольких дней подготовительную почву для движения сопротивления в Курляндии — 64 группы общей численностью 1164 человека. Далее я подобрал для выполнения особых поручений при штабе 160 человек, которые в настоящий момент готовы к использованию по объединению многочисленных групп, оперирующих на оккупированной большевиками территории Латвии, чтобы организовать совместные операции».

Одновременно германские спецслужбы стали создавать другие формирования для подпольной борьбы в тылу Красной Армии. В начале августа 1944 года были созданы диверсионные группы, во главе которых стоял генерал латвийской армии Ян Курелис. Как отмечал М.Ю. Крысин, «к концу сентября 1944 года ему удалось сколотить отряд численностью около 400 человек, который официально именовался «группа генерала Курелиса 5-го полка айзеаргов».

«Организованные «Ягдфербанд Скорцени» террористические группы, — писал М,Ю. Крысин, — уже были направлены в конце войны в различные уезды освобожденной Латвии. Им были переданы агентура, передатчики, Коды и шифры для связи, разработаны регионы базирования и задачи деятельности. Между группами была налажена связь, и в их действиях в 1944–1945 годах чувствовалась большая согласованность; их рейды и засады стали планироваться и координироваться намного целенаправленнее. Многие группы забрасывались с самолетов, часть была оставлена в тылу и должна была легализоваться и получить советские документы. Некоторые члены таких групп были выявлены и арестованы только к 1947–1948 годам, а ряд боевиков, подготовленных абергруппой-212, совершал теракты и диверсии до 1949 года. После совершения терактов они уходили в леса, некоторое время пережидали и вновь проводили диверсии. Как правило, деятельность этих бандформирований проходила вблизи железных дорог, в населенных пунктах, на проселочных дорогах. Численность этих отрядов, как правило, составляла 10–12 человек, реже — до 20 человек. Они были хорошо вооружены и имели радиосвязь, систему шифров и кодов. После разгрома подобных формирований некоторые их члены, сумев скрыться, входили в состав других бандитских групп».

Банды действовали как в Латвии, так и в Псковской области. Как рассказал М.Ю. Крысин, в 1944–1945 годах вся территория Латвии была разделена на так называемые районы, во главе которых стояли представители генерального штаба «Объединения латвийских националистических партизан». Этот орган располагался в Риге и имел также центры в других городах. Программа «Объединения» предполагала «помощь скорейшему приходу англичан и освобождению Латвии», «роспуск колхозов». Из Риги и других центров поступали указания, среди которых были убийство партийных и советских руководителей, советских активистов, распространение антисоветских листовок с призывами уходить в леса и вести борьбу против Советской власти.

Как свидетельствует М.Ю. Крысин, «в Эстонии… существовали как самостоятельные националистические группы «лесных братьев», так и отряды, специально подготовленные немецкой разведкой… Однако здесь националистическое сопротивление оказалось слабее и малочисленное, чем в других республиках Прибалтики, хотя в его организации точно так же сыграли решающую роль германские спецслужбы. Организацией националистического сопротивления и заброской агентуры в тыл Красной Армии на освобожденной территории Эстонии занимались как непосредственно абвер, так и уже упомянутый «Ягдфербанд Ост»… Помимо… групп, подготовленных абвером, на территории Эстонии действовала агентура финской разведки. Как известно, еще до начала войны спецслужбы Германии, Финляндии и Эстонии заключили соглашение о тесном сотрудничестве».

По оценке М.Ю. Крысина, антисоветское подполье в Литве формировалось несколько по-иному: «Литва была, пожалуй, единственной из республик Прибалтики, где, по крайней мере отчасти, националистическое сопротивление возникло стихийно, без руководства и контроля со стороны немецких спецслужб». Как следует из фактов, приведенных этим добросовестным историком, формирование националистического подполья в Литве началось еще в разгар германской оккупации в 1942 году, когдабыл создан «Верховный литовский комитет». В него вошли представители разных партий — от народных социалистов до таутининков. Затем была создана католическая организация «Национальный совет», которая в ноябре 1943 года объединилась с «Верховным литовским комитетом». Так был создан «Верховный комитет освобождения Литвы» (ВЛИК). Демонстрируя «равноудаленность^от Германии и СССР, ВЛИК надеялся на приход в Литву западных армий. Однако после освобождения Литвы ВЛИК перенес свой центр в Берлин, до этого призвав население республики к «пассивному сопротивлению».

Такой же тактике «пассивного сопротивления», по словам М.Ю. Крысина, «придерживалась и другая подпольная националистическая организация — «Совет освобождения Литвы» (ЛИТ)».

«Наиболее крупной и боеспособной организацией литовских националистов, — по словам М.Ю. Крысина, — являлась подпольная организация «Кестутис». Она избрала тактику активного вооруженного сопротивления в отношении Красной Армии. «Кестутис» являлась глубоко законспирированной организацией, построенной по образцу воинского соединения, и… ставила своей целью восстановление независимости Литвы в ее этнических границах, усиление военной мощи литовской нации и борьбу с коммунистическим движением». Руководство «Кестутиса» признавало себя составной частью Фронта литовских активистов (ФЛА), сотрудничавшего на первых порах с немцами, и подчинялось его руководству».

«Помимо ЛИТа, ВЛИКа и «Кестутиса», — замечал М.Ю. Крысин, — которые, по крайней мере внешне, не были связаны с немцами, значительную часть литовского националистического подполья составляли группы, специально подготовленные германской разведкой. Некоторые литовские националистические организации, избрав тактику борьбы против Красной Армии и Советской власти, предпочитали непосредственно опираться на помощь немцев». Одной из таких организаций Крысин назвал «Литовскую армию свободы» (ЛЛА). Несколько сотен человек из ЛЛА были подготовлены в немецких разведшколах, а затем заброшены в Литву.

Позже в Литве, по словам Крысина, появились различные подпольные организации: «Таурасская повстанческая область», «Жемайтийская повстанческая область», «Прибалтика», «Диджяйско-Каунасская повстанческая область», «Свиряйский повстанческий район», «Пьетуйский повстанческий район».

Летом 1946 года был создан координационный центр литовского антисоветского подполья — главный штаб вооруженных сил. 16 февраля 1949 года вооруженная организация создала свою структуру под названием «Движение бойцов за независимость Литвы». Республика была разделена на три военных округа (Северо-Восток, Северо-Запад и Неман). В Эстонии антисоветское движение возглавлял «Эстонский национальный комитет» с несколькими местными отделениями. Как утверждали Мисиунас и Таагепера, — «штаб связи латвийских партизан действовал в Риге на улице Матисс вплоть до 1947 года».

Группы так называемых «лесных братьев» отличались по размерам, от 800 человек до одиночек, которые прятались в бункерах около своей фермы или даже под полом своего дома. Вооруженные отряды совершали диверсии, взрывы, поджоги административных советских учреждений. Значительно реже, да и то на первой стадии своей деятельности, они вступали в вооруженные схватки с советскими войсками. Судя по отчету литовского подполья, с апреля 1945 года по май 1946 года произошло 6 боев с войсками МВД.

Основным направлением деятельности подполья был террор против всех, кто поддерживал Советскую власть. Как признают Р. Таагепера и Р. Мисиунас, «главные усилия повстанцев и пассивного сопротивления направлялись на срыв работы администрации… Сотрудников местных Советов запугивали, их заставляли быть двойными агентами, и в случае, если они проявляли чрезмерное рвение в сотрудничестве, их убивали… Для проверки новобранцев «лесные братья» давали им задания — казнить тех, кто сотрудничал с Советской властью».

По сведениям, оглашенным на латвийской конференции историков в июле 1988 года, за 1944–1952 годы только в Литве «лесные братья» убили около 25 тысяч советских граждан. По данным эстонских историков, только в Эстонии повстанцы убили «несколько сот советских людей» всего за 1948 год и начало 1949 года.

Историки утверждали, что запугивание членов ВКП(б) и ВЛКСМ в Прибалтике приводило к тому, что иные из них «сдавали свои партийные или комсомольские билеты, или проявляли пассивность в своей работе, или отказывались от нее под угрозой смерти». Литовское подполье «публично объявило, что оно будет сурово наказывать тех, кто примет от советских властей землю и скот, который был отнят у фермеров, имевших участки от 100 акров и менее того».

Массовое устрашение населения постоянным и незримым наблюдением за каждым словом и поступком человека и подкрепляемое частыми и беспощадными расправами со всеми, кто хоть немного отклонялся в своем поведении от стандарта, устанавливаемого тайными вождями, деформировало общественное сознание. Характерно, что психологической обработке населения, в том числе за пределами районов боевых действий, «лесные братья» придавали огромное значение.

Участники бандформирований вели антисоветскую пропаганду, распространяли антисоветские слухи. В сентябре 1945 года бандиты разбросали листовки, в которых писали, будто «англичане взяли Ригу» и «приступили к освобождению Латвии», а также будто «англичанам на помощь идут турки».

Все чаще сопротивление Советской власти принимало форму террора. Убивали прежде всего местных руководителей Советской власти, советских активистов, «новоселов», получивших землю в ходе агарной реформы. В июле 1945 года в Макашенской волости Резекнеского уезда банда бывшего полицейского Биндука убила крестьянку Ломакиену, ее дочь и двухлетнего внука, разрушила их дом. В Галенской волости эта же банда убила жену советского активиста Скуя, разграбила его дом, сожгла приусадебные постройки.

В Валмиерском районе бандитами был убит секретарь уездного комитета Компартии Латвии Р. Заринь. В конце года бандиты убили заведующего отделом агитации и пропаганды Даугавпилсского горкома партии Петровича и директора подсобного хозяйства Федорова.

Такие же теракты совершались и в Литве. В июле 1945 года в Паневежеском уезде был убит 21 советский активист. Только в Тракайском уезде было убито 2 председателя местных Советов и 5 секретарей волостных исполкомов.

Особый размах террористическая активность банд приобрела во время избирательной кампании в Верховный Совет СССР. С 1 декабря 1945 года по 11 февраля года в Литве было убито 362 человека, в том числе 2 члена окружных избирательных комиссий, 5 председателей и 11 членов участковых избирательных комиссий. Хотя в выборах приняло участие 91,6 % избирателей, в ряде уездов Литвы (Алитусском, Ладзийском, Кретингском) значительная часть сельских избирателей оказалась запуганной террористами и не явилась на выборы 10 февраля 1946 года.

В 1946–1947 годах истребительные батальоны МВД Латвии ликвидировали 15 банд. Было арестовано 300 бандитов. Добровольно сложили оружие в 1945–1947 годах около 1500 бандитов. Однако, несмотря на принятые Советской властью меры, бандитское движение не было разгромлено. В Латгалии кзендз Юхневич возглавил банду «Союз латышских партизан — защитников родины». Бандиты срывали заготовки хлеба и леса. Так, в ночь на 7 ноября 1946 года в Швеэжерской и Вейсеяйской волостях Ладзийского уезда националисты зверски убили 28 семей крестьян-бедняков за то, что они первыми выполнили план заготовок.

Бандитское движение активизировалось по мере развертывания коллективизации в Прибалтике. Вплоть до 1946 года 90 % всех посевных площадей Латвии находилось в руках индивидуальных крестьянских хозяйств, а к концу 1950 года коллективизацией было охвачено свыше 90 % крестьянских хозяйств. В Эстонии был создан первый в послевоенное время колхоз, а к концу 1950 года 93 % крестьянских хозяйств (118,6 тысячи) было объединено в 2213 колхозов. В Латвии в начале 1948 года имелось всего 20 колхозов с общим числом подворий — 296. На долю этих колхозов приходилось 0,07 % всех крестьянских хозяйств. К началу 1950 года колхозов стало уже 6032. Они объединяли 229 390 крестьянских хозяйств, что составляло 62,4 % от их общего числа.

Однако быстрое проведение коллективизации не означало, что ей не оказывалось упорного сопротивления, особенно со стороны бывших богатых крестьян. В «Истории Латвийской ССР» признавалось: «Колхозное движение в Латвийской ССР встретило упорное сопротивление со стороны кулаков и других буржуазно-националистических элементов… Занимались организацией вредительства, саботажа, поджогов колхозного имущества, поддерживали деятельность бандитских и других преступных элементов, которые терроризировали колхозных активистов, советских и партийных работников, совершали убийства и другие враждебные акты. Враги колхозного движения пытались дискредитировать колхозный строй, разбазаривать колхозное имущество, вредить колхозникам, нарушать Устав сельскохозяйственной артели. Вся эта деятельность классовых врагов явилась причиной того, что Советская власть была вынуждена изолировать часть кулаков и другие враждебные элементы».

По сведениям, приводимым Мисиунасом и Таагеперой, к весне 1949 года из Эстонии было депортировано около 60 тысяч «раскулаченных», 50 тысяч — из Латвии, 150 тысяч — из Литвы. Ссылаясь на статистические данные из документов МГБ СССР, М.Ю. Крысин доказал ошибочность этих сведений. На самом деле было выслано 83 тысячи литовцев, 42 тысячи латышей и 20 тысяч эстонцев.

Между тем террор бандформирований продолжался. В 1948 году в Литве были убиты депутат Верховного Совета Литвы П. Янкуте, секретарь Ладзийского уездного комитета КП(б) Т. Кулакаускас, секретарь Мариямпольского укома И. Лаукайтите, политический работник Меркинской МТС М. Полторацкий, заместитель министра сельского хозяйства Литвы Т. Тричюс, тысячи коммунистов, комсомольцев, сельских активистов, а также рядовых граждан Литвы.

Чтобы подавить активность «лесовиков» и других, в республике было создано более 300 отрядов народных защитников, в которые входило около 7 тысяч человек. Кроме того, на селе было создано около 600 вооруженных групп самозащиты.

Таким образом, Прибалтика вновь стала ареной столкновения сил революции и контрреволюции. Вновь острая борьба между сторонниками Советской власти и ее противниками перерастала в вооруженную. В то же время, как и прежде, внутренняя борьба в трех прибалтийских республиках была тесно связана с международными процессами.

Прочность договоренностей, достигнутых в Тегеране, Ялте и Потсдаме по западной границе СССР, стала подвергаться испытанию вскоре после окончания Второй мировой войны. Правда, первые разногласия между СССР и западными странами по вопросам, относящимся к Прибалтике, возникли не с участниками антигитлеровской коалиции, а с Швецией, соблюдавшей нейтралитет в годы мировой войны. Спор возник по вопросу о выдаче Советскому Союзу гитлеровских военных преступников, творивших злодеяния на советской территории.

В Швеции было интернировано немало выходцев из Прибалтики, служивших в немецко-фашистских войсках. В шведской печати сообщалось, что правительство готово передать СССР явных «фашистов», но не тех, кто был «насильно мобилизован в немецкие войска СС». Сообщалось, что Швеция готова отправить последних в Австралию или Новую Зеландию.

В донесении разведки из Стокгольма от 25 декабря 1945 года говорилось: «Когда 16 июня тогдашнее шведское правительство заключило соглашение с Советским Союзом, тогда против этого никто не протестовал. Но когда должна была начаться в ноябре перевозка, разразилась буря протеста, какой в Швеции еще никогда не было. Реакционной шведской оппозицией и гражданскими прибалтийскими беженцами в Швеции интернированные прибалты натравливались на то, чтобы любым способом защитить себя от отправки, они начали голодовку, стали наносить себе увечья (многие сломали себе руки и ноги), пока не ослабли до того, что перевозка была объявлена врагами невозможной». Правда, в сообщении утверждалось, что «перевозка произойдет позже, так как ничто не указывает на то, что шведское правительство хотело бы порвать договор с русскими».

В сообщении указывалось, что, наряду с политически наивными людьми, к кампании против передачи этих лиц Советскому Союзу «примазалась огромная шайка активных нацистов Швеции, все симпатизирующие нацистам, ненавидящие русских и реакционеры — целая банда, приведенная в движение и направленная прибалтийскими националистами и фашистами».

В справке НКГБ, составленной в декабре 1945 года, приводились примеры продолжавшейся материальной помощи правительства Швеции эмигрантским организациям. Обращалось внимание на то, что «шведские газеты охотно публикуют антисоветскую клевету, сочиняемую прибалтийскими эмигрантами, издают их книги… Шведское правительство допускало антисоветские публичные выступления прибалтийских эмигрантов на различных собраниях и митингах».

Обращалось внимание на то, что «шведские военные и гражданские власти помогали прибалтийским эмигрантам поддерживать контакт с прибалтийскими советскими республиками для проведения там подпольной антисоветской деятельности. С ведома шведского Генерального штаба между прибалтийскими эмигрантами в Швеции и Прибалтикой была установлена даже нелегальная радиосвязь».

Указывалось и на создание в окрестностях Стокгольма лагеря для прибалтийских беженцев, а затем «Балтийского пресс-бюро», «распространяющего клеветнические антисоветские материалы в шведской печати и издающего печатный орган «Балтийские известия» на шведском и эстонском языках. Этот орган использует, кроме своих антисоветских измышлений, всю немецкую клеветническую пропаганду против Советского Союза».

Переход от сотрудничества в годы войны к противоборству между главными державами антигитлеровской коалиции был связан, с одной стороны, с резкими изменениями в Европе в 1944–1945 годах в пользу СССР, что вызвало крайнее беспокойство в руководстве ведущих держав Запада. Вместо антисоветского «санитарного кордона» появился пояс стран из новых советских республик, а также стран, в правительства которых вошли члены компартий. В Германии и Австрии, за которые так опасались Берти и Клемансо в связи с угрозой распространения на них «красной заразы» в 1919 году, теперь стояли части Красной Армии. Подъем же демократических сил и влияния коммунистов в Италии, Франции, Бельгии и других странах Западной Европы, вошедших в состав многих правительств, ставил под вопрос прочность европейского капитализма.

В то же время появление у США летом 1945 года нового мощного оружия массового уничтожения — атомной бомбы — создавало условия для быстрого пересмотра решений «большой тройки», которые устраивали западных союзников до тех пор, пока СССР нес основную тяжесть войны с гитлеровской Германией и был готов помочь в победе над милитаристской Японией. 5 марта 1946 года бывший премьер-министр Англии У. Черчилль, выступая в городе Фултоне (штат Миссури) в присутствии президента США Г. Трумэна, объявил о том, что Европу разделил «железный занавес», опустившийся от Балтики до Адриатики. Он призвал к объединению сил Запада против СССР и изменению положения за «железным занавесом».

В 1947 году государственный секретарь США Джордж Маршалл объявил, что США «не признают аннексии балтийских государств Советским Союзом». В том же году началась эмиграция «перемещенных лиц» из Прибалтики в США. Сенат предоставил им статус эмигрантов. Из 200 тысяч латвийцев, покинувших Латвию в 1944 году, около 45 тысяч поселились в США. Тогда же в США переселились десятки тысяч эстонцев и литовцев. Все они были носителями антисоветских взглядов, что способствовало усилению давления на общественное мнение США во враждебном к СССР духе. Некоторые из них стали жертвами нацистской пропаганды и покинули родные края, опасаясь огульных репрессий вроде тех, что пришлось пережить жителям Прибалтики накануне 22 июня 1941 года. Но много было и тех, кто активно сотрудничал с оккупантами во время войны и был соучастником их злодеяний.

В то время как лица, причастные к гитлеровской политике геноцида против народов мира, разыскивались по всей планете полициями различных стран, включая «Моссад», а также добровольными «охотниками за нацистскими преступниками», вроде Симона Визенталя, и привлекались к ответственности даже через много лет после окончания войны, прибалтийские коллаборационисты зачастую получали иммунитет. Декларация глав трех великих держав о наказании всех соучастников преступлений гитлеризма, принятая в октябре 1943 года, была попрана. Правда, учитывая влияние еврейских общин в США, американское правительство ограничивало допуск в свою страну бывших палачей еврейского народа. И все же ряд пособников Гитлера из Прибалтики проживал в США после войны. Ни американское правительства, ни правительства других стран Запада не делали ничего для того, чтобы привлечь к ответственности тех, кто был соучастником гитлеровских преступлений в Прибалтике, Белоруссии и областях России. Им предоставлялось убежище в различных странах Западной Европы, а также в Канаде и Австралии. «Иммунитет», обретенный бывшими гитлеровцами из Прибалтики, прежде всего объяснялся высокой значимостью, которую приобрел этот край в борьбе Запада против СССР.

Лишь в начале 90-х годов было начато дело против гауптфюрера СС Карлиса Озолиса, служившего в 15-й дивизии СС, а затем поселившегося в Австралии, где он возглавлял местное отделение организации 1200 бывших латышских легионеров СС. Хотя против Озолиса были выдвинуты весомые обвинения, в 1992 году генеральный прокурор Австралии Майкл Даффи прекратил следствие по его делу. Как сообщал М.Ю. Крысин, избегли наказания и другие руководители латышских коллаборационистов — Оскар Данкерс, Артур Сильгайлис (последний даже отметил свой 100-летний юбилей). Генерал-инспек-тор «Латышского легиона» Рудольф Бангерскис погиб в результате автомобильной аварии.

Глава оккупационного органа «эстонского самоуправления» Хялмар Мяэ спокойно проживал в городе Грац (Австрия), активно занимаясь антисоветской пропагандой в газете «Ээсти хяэль». Директор внутренних дел «эстонского самоуправления» Оскар Ангелус переехал в город Лунд (Швеция) и стал видным деятелем «Эстонского национального комитета». Этот комитет возглавил осевший также в Швеции бывший сотрудник полиции безопасности и СД в Эстонии Леонид Лунд. В Швеции осел также Харальд Вийрсалу, один из организаторов уничтожения евреев в Эстонии. Он являлся членом правления «Представительства эстонцев в Швеции». Там же жили оберштурмфюрер СС Хейнрих Виснапуу, резидент гестапо в Тарту Эдгар Кант, палач Лаак и многие другие.

Сотрудничавший с гитлеровцами с самого начала оккупации бывший премьер Эстонии Улуотс возглавил в Швеции «Эстонский национальный комитет» и «Представительство эстонцев в Швеции».

Оберштурмбанфюрер СС Айн Мере, под руководством которого были совершены массовые убийства, в том числе уничтожение 2 тысяч евреев из Чехословакии и Германии, привезенных в Раазику, после войны поселился в городе Лестер (Великобритания). Несмотря на то что Верховный суд Эстонской ССР приговорил Мере к смертной казни, правительство Ее Величества предоставило ему политическое убежище. Долгое время Мере был заместителем председателя «Общества эстонцев в Англии». Членами этого общества были эсэсовцы Альфонс Ребане и Харальд Рийпалу.

Оберштурмфюрер СС Эрвин-Рихард Вике, которого называли «эстонским Эйхманом» и который был приговорен Верховным судом Эстонской ССР к смертной казни, преспокойно проживал в Сиднее. Помощник Викса — Эвальд Миксон поселился под именем Эдвальда Хендирксона в Рейкьявике (Исландия). Приговоренный советским судом к смертной казни за преступления военных лет комендант Тартуского концлагеря К. А. Линнас продолжал жить в США.

Полицейский комиссар Август Кала, ответственный за уничтожение жителей города Муствээ, стал членом «Совета национальной внешней борьбы». Бывший комиссар 3-го участка полиции города Тарту и соучастник многих массовых расправ с мирным населением Аксель Луйтсалу стал заместителем «Совета национальной борьбы» и заместителем председателя «Прибалтийского союза в Канаде». 5 августа 1959 года премьер-министр Канады Дифенбейкер принял бывшего палача в ходе официальной встречи с делегацией прибалтийских эмигрантских организаций Канады.

Следует учесть, что в последние дни войны многие из тех, кто сотрудничал с немецко-фашистскими оккупантами, поднял знамя «независимости» прибалтийских стран с ведома своих германских хозяев. Так, 5 февраля 1945 года Мере вместе с Ребане и Рийпалу основал в Берлине «Союз свободы Эстонии». В качестве гостя на учредительном собрании был приглашен Г. Гиммлер. 25 февраля 1945 года коллаборационисты оккупантов провозгласили в Потсдаме «независимость» Латвии. А через несколько лет требования независимости прибалтийских стран были выдвинуты теми же пособниками оккупантов, но оказавшимися уже в странах Запада.

В 1951 году в Вашингтоне была организована Американская Латвийская Ассоциация (АЛА), объединившая 135 различных организаций латышей, проживавших в США. «Информационное бюро» АЛА вело пропаганду среди населения США на темы «процессов русификации, религиозного угнетения, этнического подавления народа Латвии, стремящегося к свободе и самоопределению». Аналогичные организации были созданы и эмигрантами из других прибалтийских республик.

Растущая антисоветская ориентация прибалтийской эмиграции и поддержка ее деятельности в США и других странах Запада способствовали активизации антисоветского подполья в Прибалтике. Большую роль в поддержании их боевого настроя играла вера в скорый вооруженный конфликт между СССР и Западом. Р. Таурас в своей книге «Партизанская война на Янтарном берегу» писал, что в частях Фронта литовских активистов «вера в Запад существенно возросла, когда новость об атомной бомбе достигла Литвы». Те дни, когда сотни тысяч жителей Хиросимы и Нагасаки были принесены в жертву демонстрации атомной мощи США, «6 и 9 августа 1945 года были днями великих надежд для командования ЛФА. 20 августа было созвано особое совещание для того, чтобы обсудить международную обстановку. Его участники с величайшим интересом выслушали сообщение Би-би-си о мощи атомной бомбы… Взрыв первой атомной бомбы вызвал оживленные дискуссии среди борцов за свободу в Литве. Общий вывод сводился к тому, что Запад должен представить Кремлю атомный ультиматум и заставить Советы освободить порабощенные страны».

Вера в неминуемую войну, в ходе которой Советский Союз мог быть превращен в атомную пустыню, вдохновляла бывших солдат и офицеров эсэсовских легионов и заставляла их упорно ждать новых влиятельных союзников, которые должны были восстановить досоветские порядки. Мисиунас и Таагепера писали: «Людей притягивало в «лесное братство» ожидание неминуемой войны между Западом и Советским Союзом… С этой точки зрения важно было только продержаться несколько лет… Хотя такая оценка поднимала боевой дух, это также приводило к тому, что повстанцы преувеличивали военный аспект борьбы». Созданная 10 июня 1946 года антисоветская организация Литвы — Объединенное демократическое движение сопротивления — объявила о борьбе «за мировое правительство и создание международного демократического государства благосостояния».

Надежды на всестороннюю помощь извне способствовали развитию контактов подполья с западными державами. Эти связи устанавливались через лиц, выехавших из Прибалтики после 1941 года и оставшихся за пределами СССР. Таурас писал: «В 1945 году командованию ФЛА удалось установить связи с литовскими организациями перемещенных лиц в Великобритании, Франции, Швеции и Германии. Представители подполья умели посещать своих соотечественников, а посланцы организаций перемещенных лиц пересекали границу и прибывали на родину».

Руководители эмигрантских организаций, среди которых преобладали бывшие пособники Гитлера, видели в вооруженной борьбе ФЛА и других «армий» возможность восстановить строй, свергнутый с приходом Красной Армии. Однако в угоду конъюнктуре они объявляли себя сторонниками западной демократии и по мере укрепления своих позиций в западных странах эмиграции требовали усилить поддержку вооруженному подполью. Их требования находили сочувственный отклик по мере углубления «холодной войны» и подготовки вооруженного нападения на СССР.

Западные спецслужбы установили регулярные связи с прибалтийским подпольем уже в 1945 году. Один из видных лидеров повстанцев Юозас Лукша-Даумантис долгое время находился на Западе, стремясь добиться увеличения помощи «лесным братьям». В целях рекламы этого движения им была написана книга «Партизаны за железным занавесом». Американская разведка забросила с парашютом обратно в Литву Лукшу и его сообщников в 1949 году.

Полагаясь на химерические надежды «лесных братьев» и их зарубежных покровителей, возрожденный в эмиграции орган бывшей Балтийской Антанты — «Балтик Ревью» — убеждал своих читателей в июне 1948 года, что «на Украине, в Прибалтике, Белоруссии борьба продолжается… Далекие рейды УПА — в окрестностях Киева, к западу от Харькова, к северу от Одессы — создают впечатление о большом восстании на Украине… Большое восстание должно и может произойти не только на Украине, но одновременно во всех странах под русской оккупацией». Эти расчеты на развязывание полномасштабной гражданской войны на западе СССР, отражавшие стремление выдавать желаемое за действительное, получали поддержку в верхах западных держав. Видный государственный деятель США Джордж Ф. Кеннан пис т в 1947 году: «В недрах Советского Союза спрятаны элементы, которые за одну ночь могут превратить, изменить состояние этой страны от нынешней мощи до крайней слабости».

В планах антисоветской войны, которые составлялись в военных штабах США и других западных стран, большое значение придавалось поощрению раскола как среди социалистических стран, так и внутри СССР. Директива СНБ-58, утвержденная президентом США Г. Трумэном 14 сентября 1949 года, гласила: «Для нас практически осуществимый курс — содействовать еретическому процессу отделения сателлитов… Мы должны всемерно увеличивать всю возможную помощь и поддержку прозападным лидерам и группам в этих странах… Начало или усиление психологической, экономической и подпольной войны… сильно увеличит шансы на быстрое и успешное завершение войны, ибо поможет преодолеть волю врага в борьбе, поддержит моральный дух дружественных групп на вражеской территории».

Между тем каждый новый план войны, рождавшийся в недрах Пентагона, предусматривал все более массированные атомные бомбардировки СССР. Так, план «Чариотир» 1948 года исходил из необходимости сбросить 133 атомные бомбы на 70 советских городов в первые 30 дней войны и еще 200 атомных бомб в последующие два года. Однако специальный комитет из высших чинов армии, флота и авиации под председательством генерал-лейтенанта X. Хармона в своем докладе от 11 мая 1949 года пришел к выводу, что, хотя «атомные бомбардировки могут стимулировать диссидентство и надежду на освобождение от угнетения», они не смогут гарантировать успеха. Комитет пришел к выводу, что, если даже за первый месяц войны будут убиты 6,7 миллиона советских граждан, моральный дух русских не будет подорван, а воля к борьбе только возрастет. Отсутствие надежных гарантий легкой победы США в условиях их атомной монополии сдерживало реализацию планов нападения на СССР. Сомнения в успехе атомного нападения на СССР в американских военных штабах возросли после успешного испытания первой советской атомной бомбы в сентябре 1949 года.

И хотя в 1949 году возросла засылка американской агентуры в СССР, в том числе и в районы действий подпольных вооруженных формирований, Запад не давал обитателям лесов надежды на скорое начало военных действий на Европейском континенте. Между тем затяжная вооруженная борьба истощала силы антисоветского подполья. В специальном обращении литовского подполья к папе римскому Пию XII в середине 1949 года содержался призыв к решительным действиям западных держав, пока СССР не ликвидировал атомную монополию США: «Обладание атомной энергией усыпило мир. Скоро большевизм будет иметь оружие такой же мощности… Нас бросили на смерть в Ялте и Потсдаме. Теперь повторяют ту же ошибку». В случае же отказа Запада забросать СССР атомными бомбами «бойцы за свободу» требовали хотя бы усиления радиопропаганды на литовском языке. С 1951 года начались регулярные радиопередачи «Голоса Америки» на литовском, латышском и эстонском языках.

Новым шагом на пути к активизации помощи «лесным братьям» стала поправка палаты представителей США к закону о взаимном обеспечении безопасности, внесенная конгрессменом Керстеном от 17 августа 1951 года. Она предусматривала выделение средств для лиц из «Советского Союза, Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Албании, Латвии и Эстонии или областей Германии и Австрии, находящихся под коммунистическим контролем, или других стран, поглощенных Советским Союзом». Эти средства предназначались для того, чтобы «создать из таких лиц национальные элементы вооруженных сил НАТО, или для других целей, когда соответствующим образом будет решено президентом, что такая помощь необходима для обороны Северо-Атлантического региона и безопасности США». Поправка Керстена знаменовала собой беспрецедентное нарушение международного права, когда без объявления войны страна выделяла средства для формирования воинских подразделений из граждан чужих стран для возможных военных действий против этих стран.

Однако, когда американский Конгресс выделил такие средства, в лесах Прибалтики находилось уже совсем мало готовых с оружием в руках защищать интересы США и других стран Северо-Атлантического региона. Вооруженные силы антисоветского подполья таяли на глазах. Хотя значительную роль в их поражении сыграли силовые структуры, его главной причиной явилась утрата антисоветским подпольем поддержки среди деревенского населения.

«Лесные братья» не могли предложить народу никакой реальной альтернативы, кроме беспощадного террора и перспективы атомной войны. Это вынуждены признать и апологеты «лесных братьев» Р. Мисиунас и Р. Таагепера, которые отмечали, что «повстанцы… проиграли политическую борьбу в результате просчета, даже не заметив этого». Они признали, что кризис антисоветского подполья в Прибалтике начался уже в период земельной реформы 1945–1947 годов. Хотя реформа задела состоятельных Крестьян, она вызвала поддержку тех, кто от нее выиграл. Мисиунас и Таагепера писали: «У последних теперь появилась очевидная экономическая заинтересованность в том, чтобы советский режим сохранялся (пока на коллективизацию не очень налегали), даже если это вступало в противоречие с их национальными, а в Литве и с их религиозными чувствами… Сопротивление очень энергично выступило против земельной реформы… Сила позитивного действия была в советских руках. Сопротивление любому советскому мероприятию сначала выглядело в высшей степени патриотичным, но по мере того, как шли годы, его нельзя было отличить от социального обскурантизма… По мере того как советский режим держался, все больше и больше людей приходило к выводу, что стабильная работа и служба гораздо надежнее обеспечивается сотрудничеством. Чем больше людей сотрудничало, тем больше появлялось мишеней… повстанцев, а семьи жертв становились на сторону Советов. Все больше людей вступало в комсомол и советскую милицию. По мере того как шансы на победу повстанцев (с помощью Запада) меркли, их ореол национальных освободителей сменился образом бунтовщиков, которые нападали и убегали, оставляя гражданское население наедине с разгневанными власть имущими».

Правда, ускоренная коллективизация и связанные с ней репрессии вызвали на первых порах некоторый рост рядов подполья. Однако, как признавали Мисиунас и Таагепера, «депортация и коллективизация 1949 года явились пирровым импульсом для повстанческой войны. Система снабжения партизан была разрушена. Более того, их отношения с сельским населением приобрели антагонистический характер. Вместо того чтобы полагаться на добровольные подношения фермеров, повстанцы стали совершать налеты на коллективизированные скот и зерно, которые повстанцы в своем легкомысленном упоении считали советской собственностью. Однако крестьянам надо было выживать и выполнять неумолимые нормы государственной сдачи продуктов. Все в большей степени превращая свою деятельность в борьбу за собственное выживание, «бойцы за свободу» стали соответствовать ярлыку «бандит», который Советские власти старались приклеить им». В борьбу против «лесных братьев» все активнее включалось местное население, создавая отряды самообороны.

Если сразу после окончания войны какая-то часть населения видела в вооруженном подполье выразителей национальных интересов, то продолжение деятельности ФЛА и других бандформирований все больше показывало их неспособность к созидательной деятельности. Одновременно все более очевидным становилось, что Советская власть является надежным союзником местного населения в восстановлении мирной, процветающей жизни, развитии национальной культуры.

Огромная помощь всей Советской страны разоренным республикам Прибалтики машинами, сырьем, топливом, продуктами питания, промышленными изделиями, самоотверженный труд рабочих, инженеров, техников, ученых, переселившихся с востока в западные районы страны, позволили сравнительно быстро восстановить народное хозяйство Эстонии, Латвии и Литвы.

В этих условиях вооруженное подполье все больше самоизолировалось, превращаясь во внутреннюю эмиграцию, не понимавшую реальных нужд и чаяний своих народов и не могущую предложить им ничего, кроме слепой ненависти и разрушения; вырождалось в обыкновенный уголовный бандитизм. В начале 50-х годов подполье могло рассчитывать лишь на чрезвычайную помощь извне. Мисиунас и Таагепера признавали: «К 1949 году литовские повстанческие группы уже не могли парализовать деятельность местных Советов. В Латвии и Эстонии эта способность была в основном утрачена к концу 1946 года. К концу 1949 года латвийское движение сопротивления было в основном разгромлено, хотя даже в феврале 1950 года в боях в Окте в Курляндии участвовало около 50 повстанцев. В Эстонии стычки продолжались вплоть до 1953 года».

К этому времени террор «лесных братьев» уже перестал пугать местное население. Если летом 1946 года в школах и вузах Эстонии лишь 15 % школьников и студентов вступили в пионеры и комсомол, то к 1950 году 44 % всех учащихся Эстонии были пионерами или комсомольцами, и даже в Литве таких было 28 %.

Мисиунас и Таагепера констатировали: «Численность литовского сопротивления сократилась до 5 тысяч к концу 1950 года и до 700 к концу 1952 года, когда объединенное командование прекратило свое существование, объявив о демобилизации и переходе к пассивному сопротивлению. Большая часть оставшихся повстанцев перешла к гражданской жизни с подпольными документами, а многие воспользовались амнистией 1955 года. Предложение об амнистии 1956 года свидетельствовало о том, что повстанцы еще существовали… Последний лидер литовского движения Адольфас Рамаускас-Ванагас был убит в 1956 году… Отдельные аресты и казни продолжались в конце 50-х годов и даже позже. «Тиеса» сообщала о захвате группы повстанцев в 1961 году… В 1978 году уцелевший повстанец Аугуст Сабе утопился, чтобы не сдаться в лесах Южной Эстонии».

Несмотря на непрекращавшиеся попытки США и других стран Запада, а также эмигрантских кругов поддерживать бандформирования, вооруженная борьба против Советской власти в Прибалтике потерпела поражение.

Борьба с затухавшим антисоветским движением в прибалтийских республиках происходила в то время, когда подавляющая часть советских людей в Эстонии, Латвии и Литве вместе с другими народами СССР была занята мирным созидательным трудом. Граждане прибалтийских республик подчинялись единым советским законам. Выпускники школ Эстонии, Латвии и Литвы трудились и учились не только в своих республиках, но и за их пределами в других частях Советской страны. Немало рабочих и специалистов с высшим образованием работало в Прибалтике. Укреплялись научные и культурные связи прибалтийских республик со всем Союзом. Древние сказания народов Прибалтики, литература, музыка, живопись Эстонии, Латвии и Литвы, известные актеры и певцы этих республик стали широко известны всем народам СССР, а культурное наследие народов СССР популяризировалось в прибалтийских странах. Спортсмены трех прибалтийских республик успешно выступали во всесоюзных и международных соревнованиях, не раз приносили Советской стране олимпийские медали.

Интеграция Прибалтики в советское общество осуществлялась и на уровне системы управления. С одной стороны, по характеру своих политических, государственных и общественных институтов, их связей с центральными всесоюзными учреждениями и организациями прибалтийские республики ничем не отличались от других союзных республик. Центральные комитеты, органы коммунистических партий и Верховные советы прибалтийских республик были органичной частью всесоюзной политической и государственной системы власти. Поэтому руководители ЦК Компартий Эстонии, Латвии и Литвы неизменно избирались в высшие органы съездов Коммунистической партии Советского Союза (президиумы, секретариаты, редакционные и мандатные комиссии), а затем в составы ЦК КПСС. Председатели же Президиумов Верховного Совета СССР были заместителями Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Республиканские министерства и ведомства подчинялись всесоюзным министерствам и другим высшим органам власти СССР. Пятилетние и иные планы развития народного хозяйства прибалтийских республик строго соответствовали пятилетним и иным планам развития народного хозяйства СССР.

С другой стороны, можно обнаружить немало свидетельств того, что центральные власти учитывали специфику Прибалтики. Примером особого отношения к Прибалтике было предложение правительства СССР допустить в состав ООН наряду с СССР, Украинской ССР и Белорусской ССР также и Литовскую ССР, которая по количеству населения и своему удельному весу в экономике Союза заметно отставала от многих союзных республик. Бросалось в глаза и то, что в «Директивах XIX съезда ВКП(б) по пятому пятилетнему плану на 1951–1955 годы» задачи, поставленные перед экономикой Эстонии, Латвии и Литвы, были выделены особо. В своем докладе о директивах XIX съезду КПСС председатель Госплана СССР М.З. Сабуров привел сведения об успехах Эстонии, Латвии и Литвы в хозяйственном развитии в качестве единственных примеров того, как развиваются отдельные союзные республики СССР.

Материалы съездов правящей Коммунистической партии Советского Союза, регулярно проводившихся с 1952 года, позволяют увидеть как свидетельства интеграции прибалтийских республик в жизнь СССР, так и проявления особенностей в их развитии. Прежде всего докладчики и выступавшие на съезде руководители делегаций компартий прибалтийских республик подчеркивали высокие темпы развития экономики Эстонии, Латвии и Литвы. Так, в своем докладе М.З. Сабуров отметил: «Уже в итоге четвертой пятилетки продукция промышленности в Литовской ССР, в Латвийской ССР и Эстонской ССР увеличилась по сравнению с 1940 годом в 2,8 раза».

Темпы, которыми развивались три республики, были выше всесоюзных. Пятилетний план развития и восстановления народного хозяйства 1946–1950 годов Латвийская ССР выполнила в 1948 году. Среднегодовой прирост промышленности в республике составил более 45 %. Общий объем промышленного производства за пятилетку увеличился более чем в шесть раз, а уровень 1940 года был превзойден в 3 раза. Численность промышленных рабочих выросла в 2,5 раза.

В Латвии за годы пятилетки было восстановлено и построено вновь 1500 промышленных предприятий. Особенно быстро развивалась промышленность Риги. За годы первой пятилетки валовое производство в столице Латвии выросло в 7,5 раза, а число рабочих увеличилось в 4 раза. В «Истории Латвийской ССР» говорилось: «Гордостью республики стали такие рижские предприятия, как расширенный в несколько раз и реконструированный электротехнический завод ВЭФ, Рижский вагоностроительный завод, судоремонтный и суперфосфатный заводы, машиностроительный завод Министерства речного флота СССР, радиозавод имени A.C. Попова, приборостроительные заводы «Эталон» и «Гидрометприбор». Машиностроение и металлообрабатывающая промышленность стали ведущими отраслями производства Латвии. Их удельный вес в общем объеме промышленного производства составил 48 %.

Другой заметной особенностью развивавшейся промышленности прибалтийских республик являлась ее специализация на наиболее сложных видах производств, что ставило ее на передовые позиции в Союзе. Латышские историки писали: «По ряду отраслей промышленность Латвийской ССР стала выдвигаться на видное место в общесоюзном производстве, особенно в приборостроении, отчасти в области сложного машиностроения, легкой и пищевой промышленности, в производстве вагонов для электрифицированных железных дорог и в производстве электрооборудования для автомобилей… По выпуску электропоездов и автоматических телефонных станций Латвия заняла первое место, по производству электрооборудования — 2-е место среди союзных республик».

В своем выступлении на XIX съезде КПСС первый секретарь ЦК Компартии Латвии Я.Э. Калнберзин говорил: «Трудящиеся Латвии являются активными участниками величайших сооружений сталинской эпохи — гидроэлектростанций и каналов на Волге и Днепре, Аму-Дарье и на Дону. Латвийские предприятия посылают великим стройкам коммунизма крупные грейферные краны, телефонное оборудование, измерительные приборы, строительные материалы».

Об успехах своей республики в выполнении заданий послевоенной пятилетки говорил на этом же съезде первый секретарь ЦК Компартии Литвы А.Ю. Снечкус: «За годы Советской власти удельный вес промышленности в народном хозяйстве республики возрос почти в два раза и составляет сейчас 61 %. Возросла численность рабочего класса. В 1952 году промышленных рабочих имеется почти в три раза больше, чем имелось в 1940 году».

Производство электроэнергии в Литве с 1945 по 1951 год возросло в 8 раз. С 1944 по 1951 год основные фонды промышленности Литвы возросли в 2 раза. В 1947 году был введен в строй станкостроительный завод «Жальгирис», в 1948 году — электротехнический завод «Эльфа», в 1950 году — завод электросчетчиков. В «Истории Литовской ССР» сказано: «Уже в те годы были заложены основы для таких отраслей промышленности, как станкостроение, турбостроение, приборостроение, электромашиностроение, сельскохозяйственное машиностроение, цементная промышленность. Был освоен выпуск многих видов продукции, которая в годы господства буржуазии не производилась: паровые турбины, электромоторы, точные измерительные приборы, покрасочные аппараты, металлорежущие станки и другое. Высокое развитие получили отрасли, связанные с приморским положением республики, — судостроение, рыбодобыча и рыбопереработка».

Подводя итоги развития Эстонии за первую послевоенную пятилетку, первый секретарь ЦК Компартии Эстонии И.Г. Кэбин в своем выступлении на XIX съезде КПСС говорил: «Освобожденный из-под ига фашизма, эстонский народ под руководством Центрального Комитета ВКП(б) и лично товарища Сталина, при огромной помощи всего советского народа и особенно великого русского народа, в короткий срок развил свою экономику и культуру в таких масштабах, которые позволили превратить Советскую Эстонию из страны аграрной, с мелким хуторским крестьянским хозяйством, из бывшего придатка империалистических держав в республику высокоразвитой индустрии и крупного сельского хозяйства… По инициативе товарища Сталина в республике была создана мощная газосланцевая промышленность, бесперебойно снабжающая газом Ленинград… Эстонский народ за исключительно короткий срок поднял из руин такие крупнейшие предприятия текстильной промышленности, как Кренгольмская и Балтийская мануфактуры… Машиностроительная промышленность республики, оснащенная в период послевоенной пятилетки высокопроизводительной новейшей советской техникой, освоила и выпускает сложное оборудование для нефтяной, газовой и сланцевой промышленности, электродвигатели для котлов высокого давления и ряд других видов сложного оборудования».

Успешно развивалось сельское хозяйство прибалтийских республик, а также другие отрасли экономики. Быстрыми темпами развивалась система образования. В своем выступлении на XIX съезде КПСС А.Ю. Снечкус отмечал: «Число учащихся в школах (Литвы. — Авт.) возросло почти вдвое. Если в Годы буржуазной власти в Литве было около 4 тысяч студентов, а высшие школы в среднем выпускали около 100 специалистов в год, то в настоящее время в республике имеется 14 высших учебных заведений с общим числом студентов около 15 тысяч человек, то есть в четыре с лишним раза больше».

Секретари ЦК компартий прибалтийских республик констатировали и рост научного потенциала Эстонии, Латвии и Литвы после создания местных Академий наук.

В своем докладе на XIX съезде КПСС М.З. Сабуров наметил основные задачи по развитию республик Прибалтики в 1951–1955 годах: «В новом пятилетии осуществляется дальнейшая индустриализация этих республик. В связи с этим намечается увеличить в 2–2,5 раза выработку электроэнергии, построить Нарвскую гидроэлектростанцию, Рижскую теплоцентраль и развернуть строительство Каунасской гидроэлектростанции. На базе сланце-хими-ческой промышленности обеспечивается увеличение в Эстонской ССР производства искусственного газа в 2–2,5 раза, искусственного жидкого топлива — на 80 %, заканчивается строительство и вводится в действие газопровод Кохтла-Ярве — Таллин. Намечается дальнейшее развитие машиностроения: судостроения — в Литовской ССР; электромашиностроения, станкостроения и судостроения — в Латвийской ССР; судостроения и электромашиностроения — в Эстонской ССР. Организуется производство суперфосфата в Эстонской ССР. Предусматривается увеличить за пятилетие улов рыбы в Литовской ССР примерно в 3,9 раза, в Латвийской ССР — на 80 %, в Эстонской ССР — на 85 %, и намечается осуществить в этих республиках расширение действующих и строительство новых рыбоперерабатывающих предприятий».

Большие задачи были поставлены в докладе Сабурова и в области развития сельского хозяйства Прибалтики: «Намечается дальнейшее развитие в Литовской ССР, Латвийской ССР и Эстонской ССР высокопродуктивного животноводства, особенно молочного скота и свиней. Будут проведены работы по осушению болот в этих республиках. Увеличивается сеть машинотракторных станций, оснащенных тракторами и сельскохозяйственными машинами».

План предусматривал дальнейшее развитие транспортных систем в Прибалтике: «Должны быть проведены необходимые работы по реконструкции железных дорог, а также улучшено судоходство и увеличены перевозки пассажиров и грузов в бассейнах рек Немана и Даугавы. Предусматривается строительство мостов через реку Неман в Каунасе и через реку Даугаву в Риге. Обеспечивается дальнейшее развитие морского транспорта и морских портов в Литовской ССР, Латвийской ССР и Эстонской ССР. В значительных масштабах намечается строительство и реконструкция автомобильных дорог».

«Директивы по пятилетнему плану» предусматривали также «большие мероприятия… по развитию здравоохранения и культуры. За пятилетие число больничных коек в Литовской ССР увеличивается примерно на 40 %, в Латвийской ССР — на 30 %, в Эстонской ССР — на 30 %. Предусматривается увеличение приема в педагогические институты Литовской ССР в 2,3 раза, Латвийской ССР — на 90 % и Эстонской ССР — на 60 %».

Второй пятилетний план — на 1951–1955 годы — в прибалтийских республиках был выполнен, а затем и перевыполнен. Так, в Эстонии задания пятилетнего плана на 1951–1955 годы были выполнены за 3 года 11 месяцев. Производство промышленной продукции в Эстонии с 1951 по 1955 год выросло в два раза, а по сравнению с довоенным периодом — в 6,7 раза. Среднегодовой прирост промышленности в Литве в 1951–1955 годах составил 21 %. При этом уровень промышленного производства превысил уровень 1950 года в 2,6 раза, а по сравнению с 1940 годом — в 5 раз. С 1950 по 1955 год производство электроэнергии в Литовской ССР возросло в 2,5 раза, добыча торфа — в 3 раза, продукция основных машиностроительных предприятий — в 13 раз.

В своем выступлении на XX съезде КПСС (1956 г.) первый секретарь Компартии Латвии Я.Э. Калнберзин указал: «При общем росте промышленного производства в республике на 90 % объем производства в отраслях тяжелой промышленности увеличился в два раза, а в машиностроении — в 2,7 раза. Высокими темпами продолжала развиваться и легкая промышленность: выпуск тканей, трикотажных изделий, обуви увеличился почти в два раза, консервов — в три раза; более чем вдвое увеличился улов рыбы… Созданы новые специальные агрегаты, автоматические и полуавтоматические станки, много контрольно-измерительных автоматов, основанных на применении новейших достижений науки, в том числе использовании радиоактивных изотопов».

Сельское хозяйство Прибалтики развивалось на основе все большей механизации. Рассказывая о сельском хозяйстве Эстонии в своем выступлении на XX съезде КПСС, И.Г. Кэбин заявил: «За годы пятой пятилетки… тракторный парк, обслуживающий колхозы республики, увеличился в пять раз, количество комбайнов возросло в 10 раз. В результате этого механизация. достигла: по вспашке — 95 %, по культивации — до 90 %, по посеву зерновых — до 80 %, по уборке зерновых комбайнами — до 45 %».

Продолжалось ускоренное развитие образования и науки. В своем выступлении на XX съезде КПСС А.Ю. Снечкус говорил: «В настоящее время в вузах республики обучаются 23 тысячи студентов, или почти в 6 раз больше, чем было в высших учебных заведениях буржуазной Литвы… В системе Академии наук Литовской ССР имеется 12 научно-исследовательских институтов. Общее количество научных работников, профессоров и преподавателей высших учебных заведений в республике составляет 1900 человек. Кстати, эти цифры не идут ни в какое сравнение с теми, что были в буржуазной Литве, где наука была в загоне».

На каждом очередном съезде КПСС руководители коммунистических партий Эстонии, Латвии и Литвы рапортовали о новых успехах в развитии своих республик. С каждой новой пятилеткой росло количество произведенной продукции промышленности и сельского хозяйства, увеличивалось число образованных людей и научных сотрудников. Разрыв в уровне производства, образования и науки прибалтийских республик по сравнению с 1940 годом неуклонно увеличивался.

На это обстоятельство обращал внимание первый секретарь ЦК Компартии Литовской ССР А.Ю. Снечкус в своем выступлении на Внеочередном XXI съезде КПСС, посвященном обсуждению «Контрольных цифр развития народного хозяйства СССР на 1959–1965 годы». Он заметил: «За годы Советской власти произошли серьезные сдвиги в индустриализации Литвы. Достаточно сказать, что валовая продукция промышленности республики в 1958 году в восемь раз превысила довоенный уровень». На это же обстоятельство обратил внимание и первый секретарь ЦК Компартии Латвиии Я.Э. Калнберзин: «Валовой объем промышленного производства в республике в 1958 году почти в 9 раз превысил уровень 1940 года, производство средств производства — в 14 раз, а машиностроения и металлообработки — более чем в 100 раз».

В своем выступлении на Внеочередном XXI съезде КПСС первый секретарь ЦК Компартии Эстонии И.Г. Кэбин говорил: «Несмотря на огромные разрушения, которые принесла хозяйству нашей республики война, ее промышленное производство в 1958 году было в 9,3 раза выше довоенного 1940 года. Производительность труда в промышленности превысила уровень 1940 года в несколько раз. Разница в темпах развития в условиях капиталистического и социалистического строя особенно ярко видна на примере развития промышленности Эстонии. Средний годовой прирост промышленной продукции за последние 12 лет в капиталистической Эстонии составлял примерно 5 процентов, а в социалистической Эстонии за такой же период этот прирост составил 18,6 %, то есть почти в 4 раза больше. В период семилетки добыча сланца — этого основного богатства республики — увеличится на 7,5 миллиона тонн и достигнет 16,5 миллиона тонн против 1650 тысяч тонн, добытых в 1939 году, то есть возрастет в 10 раз. Выработка электроэнергии в капиталистической Эстонии за последние семь лет ее существования увеличилась всего на 173 миллиона киловатт-часов, а в социалистической Эстонии за семь лет — с 1951 по 1958 год — она возросла на 648 миллионов киловатт-часов… В капиталистической Эстонии за последние 7 лет ее существования улов рыбы не только не увеличился, но даже снизился на 4,8 тысячи тонн. В Советской Эстонии за последние 7 лет улов рыбы увеличился в 2 раза, а в предстоящем семилетии будет увеличен до 130 тысяч тонн в год. Это значит, что за один 1965 год в республике будет добыто рыбы столько, сколько было добыто ее в буржуазной Эстонии за семилетие — с 1933 по 1939 год. В 1939 году в буржуазной Эстонии было произведено только 1300 электродвигателей малой мощности, а в Советской Эстонии в 1958 году их было произведено уже более 187 тысяч штук».

Быстрые темпы развитии промышленности Эстонии позволяли Кэбину заявить: «В 1965 году в одной только нашей маленькой республике будет выработано электроэнергии в 3,3 раза больше, чем во всей царской России в 1913 году. Производство электроэнергии на душу населения составит 5120 киловатт-часов, то есть больше, чем в США, где в настоящее время на душу населения вырабатывается 4100 киловатт-часов». В то время производство на душу населения во всем СССР более чем в 2 раза отставало от американского уровня производства электроэнергии на душу населения.

Руководители компартий отмечали также быстрое развитие образования и культуры в прибалтийских республиках. И.Г. Кэбин говорил: «В общеобразовательных школах республики в настоящее время обучается на 42 %, а в старших классах средних общеобразовательных школ в три раза больше учащихся, чем в буржуазной Эстонии. У нас на душу населения приходится более одной газеты или журнала, 1,5 посещения театра, 15 посещений кинотеатров, почти 8 выдач книг. Кроме того, на душу населения в 1958 году для пополнения личных библиотек граждан продано литературы на 40 рублей. По мере неуклонного роста материального благосостояния народа эти цифры из года в год увеличиваются, являясь ярким свидетельством роста культуры и жизненного уровня всего советского народа».

В то время как многие плановые задания по развитию промышленности, транспорта, социальной сферы, образования и культуры, поставленные перед прибалтийскими республиками в семилетнем плане на 1959–1965 годы были реальными, а потому и реализованными, задачи, поставленные перед сельским хозяйством Эстонии, Латвии и Литвы, не всегда соответствовали возможностям республик. Так, в своем выступлении на XXI съезде КПСС А.Ю. Снечкус объявил о «решимости» колхозников Литвы «бороться за лучшие показатели по производству животноводческих продуктов, чтобы скорее догнать и перегнать Соединенные Штаты Америки». Я.Э. Калнберзин заявлял на том же съезде, что «в ходе обсуждения тезисов доклада Никиты Сергеевича Хрущева и решений декабрьского Пленума ЦК КПСС выявилась возможность выполнить задание семилетнего плана по производству молока за 4–5 лет и к концу семилетки дать на 100 гектаров сельскохозяйственных угодий 800 центнеров молока и 100 центнеров мяса в убойном весе». На том же съезде И.Г. Кэбин говорил: «Мы обсудили предложение Н.С. Хрущева на XI съезде Коммунистической партии Эстонии, подсчитали на местах и обсудили вместе с активом на районных совещаниях, а затем на пленуме ЦК Коммунистической партии Эстонии. В результате этого мы пришли к выводу, что располагаем вполне реальными возможностями выполнить задание, записанное в контрольных цифрах, по производству мяса вместо семи лет в пять лет, а к концу семилетки произвести на каждые 100 гектаров сельскохозяйственных угодий не менее 81 центнера мяса в убойном весе. В текущем 1959 году мы взяли обязательство увеличить в колхозах и совхозах производство мяса в полтора раза и молока — на 20 %».

Однако нереальные планы «догнать и обогнать Америку по производству мяса и молока в 2–3 года», выдвинутые Н.С. Хрущевым, касались не только Прибалтики и лишь свидетельствовали о том, что Эстония, Латвия и Литва прочно интегрировались в советскую жизнь, разделяя вместе с остальными народами СССР и их достижения, и их ошибки и заблуждения. (Правда, впоследствии стало известно, что руководство Литвы во главе со Снечкусом лишь на словах демонстрировало готовность поддерживать многие непродуманные эксперименты Хрущева, в частности, в его стремлении устранить различные кормовые культуры за счет расширения посевов кукурузы. Руководство Литвы сумело обойти соответствующие постановления и распоряжения ЦК КПСС и сохранить наиболее подходящую для республики систему выращивания кормов для животноводства.)

Нельзя сказать, что в своих отчетах на всесоюзных форумах (съездах КПСС, сессиях Верховного Совета СССР, различных конференциях и совещаниях деятелей народного хозяйства, науки, образования и культуры) представители Эстонии, Латвии и Литвы говорили лишь о своих успехах или о планах, предусматривавших новые достижения. В каждом выступлении руководителей компартий прибалтийских республик на съездах КПСС говорилось о наличии различных проблем, особенно в хозяйственных сферах. Так, на XIX съезде КПСС Я.Э. Калнберзин говорил о том, что «большие площади заболоченных земель сельскохозяйственного значения… нуждаются в осушении… Значительная часть почвенного покрова республики имеет избыточную увлажненность, поэтому не только заболоченные пространства, но и большие площади уже используемых сельскохозяйственных земель требуют осушения». На эту же проблему обращал внимание на том же съезде и И.Г. Кэбин, который говорил: «Предоставленные Советским государством возможности используются плохо, и планы мелиорации не выполняются. Это в свою очередь влияет на развитие животноводства и его продуктивность». Вследствие этого, признавал Кэбин, «урожайность кормовых культур растет у нас еще очень и очень медленно».

На XIX съезде Калнберзин обращал также внимание на то, что «наличие многочисленных хуторов создает серьезные трудности при решении задачи организационно-хозяйственного укрепления колхозов и проведении мероприятий, направленных на быстрое и всестороннее развитие социалистического сельского хозяйства».

Хотя в своих выступлениях на съездах партии руководители компартий прибалтийских, как и других союзных республик выражали неизменную поддержку руководству КПСС, в их речах, как это также было принято в выступлениях такого рода, содержались критические замечания в адрес вышестоящих центральных властей. Как правило, они касались частных вопросов развития хозяйства. Так, в своем выступлении на XX съезде КПСС Калнберзин говорил, что союзные министерства не выполняют плановых обязательств по поставкам мелиоративных машин и этим срывают осуществление программ мелиорации в республике. Через несколько дней на том же съезде Снечкус обвинял Министерство сельского хозяйства СССР в том, что оно «мало проявляет заботу о том, чтобы создать соответствующую материальную базу» для проведения мелиоративных работ в Литве. Он критиковал работников министерства за то, что они «не только сами слабо изучали особенности сельского хозяйства республики, но порой мало прислушивались к голосу местных работников… Министерством сельского хозяйства СССР не учитывались также особенности в развитии животноводства республики». По словам Снечкуса, это «привело к сокращению кормовых ресурсов».

Вслед за ними и Кэбин указал, что «механизация» в сельском хозяйстве «проходила без учета наших условий, а также нужд главного направления хозяйства республики — животноводства. Так, например, сенокошение механизировано средствами МТС только на 11 %; далеко не обеспечивается средствами механизации силосование кормов; не механизированы заготовки и внесение в почву органических удобрений; механизация трудоемких процессов в животноводстве продвигается медленнее, чем было бы нужно. Министерство сельского хозяйства СССР и Министерство тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР исходили до сих пор из того, что во всех районах страны могут использоваться одинаковые машины. А наш Советский Союз — страна большая, и в различных местах условия весьма разнообразны». Кэбин подчеркивал: «Нам неотложно нужны в большом количестве такие тракторы, как «ДТ-24», «ДТ-14»… При этом машины должны быть приспособлены к нашим условиям — небольшим массивам с переувлажненными почвами, засоренными камнями. Машины и орудия должны быть поэтому прочными, малогабаритными, легкими… Надо улучшить качество и прочность выпускаемых машин».

В то же время в выступлениях прибалтийских руководителей на съездах КПСС обязательно присутствовала и порция самокритических замечаний. Так, в своем выступлении на XIX съезде партии Калнберзин заявлял, что руководители некоторых министерств Латвии, а также «главков, трестов, партийные и советские органы, довольствуясь часто высокими средними показателями, не всегда обеспечивают ритмичную работу каждого предприятия, каждой отрасли промышленности. В результате этого многие предприятия не выполняют своих производственных планов. Отдельные руководители министерств, ведомств и предприятий нарушают государственную дисциплину и не обеспечивают выполнения плана по видам изделий в установленной номенклатуре и ассортименте, не выполняют плановых заданий по повышению производительности труда и снижению себестоимости». Калнберзин признавал: «У нас еще недостаточно используются внутренние ресурсы и возможности для еще большего роста промышленности Советской Латвии».

На XX съезде КПСС Калнберзин признавал, что до декабря 1955 года «Центральный Комитет Компартии Латвии и Совет Министров Латвийской ССР мало занимались организацией сельского хозяйства без глубокого изучения особенностей отдельных районов и колхозов нашей республики». Аналогичные самокритичные замечания содержались и в выступлениях Снечкуса и Кэбина на XIX и XX съездах КПСС.

Руководители компартий прибалтийских республик обращали внимание на идейно-политическую борьбу, которая не прекращалась в их республиках и после вооруженного разгрома бандформирований. Так, в своем выступлении на XIX съезде КПСС Снечкус говорил: «Буржуазные националисты, разоблаченные как враги народа, не выступают теперь открыто. Они и их явные и тайные приспешники пытаются обманным путем протаскивать свои взгляды, маскировать их, чтобы можно было отравлять ядом шовинизма отсталые элементы. Это делается главным образом путем искажения феодальных времен, путем идеализации так называемого буржуазно-национального движения конца XIX и начала XX веков. Само это движение фальшиво изображается как надклассовое, а его деятели — как прогрессивные борцы за дело народа. При этом замалчивается зарождающееся революционное и рабочее движение, его роль и значение в деле освобождения литовского народа, влияние революционного движения в России, руководящая роль русского рабочего класса, партии большевиков».

Из дальнейших слов Снечкуса следовало, что такие взгляды распространены среди членов партии. Он говорил: «На отчетно-партийных собраниях, на съезде Компартии Литвы взгляды буржуазно-националистического толка, протаскиваемые отдельными работниками, встретили суровое единодушное осуждение».

В своем выступлении на XIX съезде КПСС Кэбин, признавая, что «руководство ЦК и Совета Министров довольно длительное время допускало существенные недостатки и ошибки в работе», указал, что «они выражались в отсутствии должной борьбы с проявлениями буржуазного национализма». (Лишь в выступлении Калнберзина на XIX съезде не говорилось о наличии в Латвии «проявлений буржуазного национализма».)

На XX съезде КПСС Снечкус вновь говорил, что в Литве «еще есть люди, которые не освободились… от пережитков буржуазного национализма». «Ослабление идеологической работы, — отмечал Снечкус, — может создать условия для проявления чуждых взглядов. Задача партийной организации республики — вести непримиримую борьбу с проявлениями буржуазного национализма».

Однако ни слова о проблемах национализма в Латвии и Эстонии не было тогда сказано ни Калнберзиным, ни Кэбиным. Правда, на XXI съезде Кэбин сказал: «Нет необходимости скрывать тот факт, что среди населения нашей республики еще имеются и отсталые и отдельные националистически настроенные люди, которые иногда верят враждебной пропаганде, направленной против самого дорогого для нас — дружбы народов. В борьбе с враждебными идеями, их влиянием наша пропаганда должна иметь наступательный, воинствующий характер, а у нас, в нашей партийной пропаганде, зачастую этого, к сожалению, не хватает».

На XXI съезде вновь осудил проявления национализма в своей республике Снечкус. Он говорил: «Сама советская действительность является лучшей контрпропагандой против всяких измышлений клеветников. Это, однако, не означает, что партийная организация Литвы может в какой-то степени ослабить борьбу против пережитков идеологии и практики буржуазного национализма. Коммунистическая партия Литвы зорко стоит на страже. Она давала и дает решительный отпор любым проявлениям буржуазной идеологии, буржуазного национализма и ревизионизма. Эта борьба партийной организации находит полную поддержку широких слоев интеллигенции республики, всего литовского народа. Новой яркой демонстрацией сплоченности литовской интеллигенции вокруг Коммунистической партии явился III съезд советских писателей нашей республики, прошедший под знаком борьбы за тесную связь литературы с жизнью народа, под знаком борьбы против пережитков буржуазной идеологии. Нам необходимо еще больше повысить бдительность в идеологической работе, бороться против любых проявлений примиренческого отношения к буржуазной идеологии, воспитывать трудящихся в духе ленинских идей пролетарского интернационализма, дружбы народов и советского патриотизма».

На XXI съезде КПСС Калнберзин ограничился лишь заявлением о том, что «семилетний план, его успешное осуществление нанесут сильнейший удар по буржуазной идеологии, по клеветникам, начиная от империалистов и кончая их подпевалами, буржуазными националистами и ревизионистами всех мастей».

Из выступлений трех руководителей компартий прибалтийских республик на трех съездах КПСС с 1952 по 1959 год могло создаться впечатление, что «проявления национализма» в наибольшей степени имелись в Литве и в наименьшей — в Латвии. Также могло создаться впечатление, будто националистические настроения имеют место главным образом среди творческой интеллигенции. В то же время руководители прибалтийских республик заверяли руководство СССР в том, что они успешно ведут борьбу с этими националистическими настроениями.

Летом того же 1959 года, когда Калнберзин, Кэбин и Снечкус заверяли делегатов съезда КПСС об успешной борьбе с национализмом в своих республиках, состоялось заседание Президиума ЦК КПСС, материалы которого стали известны лишь в 2003 году. На заседании был заслушан доклад члена Президиума ЦК КПСС H.A. Мухитдинова об итогах его инспекционной поездке в Латвию. Мухитдинов, в частности, говорил о том, что в Латвии принято постановление не принимать на работу лиц, не владеющих латышским языком. Выслушав это, Н.С. Хрущев с иронией заметил: «Ульманис, он умер, он может в гробу спокойно лежать, его дело в Латвии продолжается».

«К сожалению, — констатировал Хрущев, — это не только в Латвии. Говорят, в Литве есть целые польские районы, где живут поляки, но у руководства только литовцы, русских никуда не выдвигают, только милиционерами… У т. Снечкуса не лучше дело, чем у латышей. И в Эстонии не лучше дело, чем у латышей».

Однако Хрущев не хотел обращать серьезного внимания на эти проблемы. Он считал, что «все будет перемелено, и все будет на месте, но надо правду сказать и поднять народ на борьбу против этого». Но тут же оговорился: «Не стоит калечить людей, а главное, опозорим себя, что в Латвии допустили такое положение. Не надо искусственно преподносить врагам подарок, чтобы они говорили о каком-то кризисе в национальной политике».

Решено было ограничиться сменой высшего руководителя Латвии. Ян Эдуардович Калнберзин, который с 1957 года был кандидатом в члены Президиума ЦК КПСС, был освобожден с поста первого секретаря КП Латвии, который он занимал с 1940 года, и назначен председателем Президиума Верховного Совета Латвийской ССР. Его место занял секретарь ЦК Компартии Латвии по агитации и пропаганде (с 1941 года) Арвид Янович Пельше.

Никаких иных решений по поводу очевидной дискриминации нелатышей, нелитовцев и неэстонцев принято не было. Очевидно, что главное внимание, уделявшееся руководством СССР вопросам хозяйственного развития, очевидные успехи прибалтийских республик, многократно умноживших свой экономический потенциал по сравнению с 1940 годом, решивших многие социальные вопросы, достигших значительных успехов в развитии науки, образования и культуры, заставляли руководителей КПСС и СССР закрывать глаза на те проблемы, которые через несколько десятилетий стали крайне острыми. Сама мысль о том, что три прибалтийские республики могут отделиться от СССР, а установленные в них режимы станут открыто проводить политику дискриминации по отношению к «инородцам», казалась в конце 50-х годов нелепой. Между тем за пределами нашей страны упорно составлялись планы сокрушения СССР и создания на его развалинах конгломерата новых государств, следующих в фарватере политики США и других ведущих стран Запада. Эти планы предусматривали всемерное раздувание националистической пропаганды среди различных народов СССР, в том числе и прибалтийских.

Победа в 1952 году на президентских выборах США республиканской партии и ее кандидата Дуайта Эйзенхауэра означала усиление кампании против СССР под лозунгами «освобождения». Автор «доктрины освобождения» Д.Ф. Даллес стал в январе 1953 года Государственным секретарем США. В начале 1953 года Конгресс США принял предложенную президентом Эйзенхауэром резолюцию, в которой выражалась надежда на то, что «народы, находящиеся под господством советского деспотизма, должны будут вновь обрести права самоопределения». Это активизировало действия законодательных органов США по организации подрывной деятельности в союзных республиках.

7 мая 1953 года в своем выступлении в Конгрессе автор поправки к закону о взаимном обеспечении безопасности Керстен подчеркнул, что «Соединенные Штаты никогда не признавали насильственное включение независимых наций Литвы, Латвии и Эстонии в СССР. Мы все еще поддерживаем дипломатические отношения со свободными правительствами балтийских наций, хотя их родные страны поглощены коммунистическим заговором». В тот же день палата представителей США по предложению Керстена приняла резолюцию о создании комитета по проведению расследования выборов, которые состоялись в 1940 году в Эстонии, Латвии и Литве, и «других обстоятельств, которые привели к включению этих стран в Советский Союз».

Эти действия правящих кругов США осуществлялись в тесной координации с контрреволюционной эмиграцией. Эмигрантские организации в США, в том числе объединившие выходцев из Прибалтики, создали в 1953 году «Ассамблею порабощенных народов Европы». Ассамблея стала проводить свои сессии ежегодно в день открытия сессий Генеральной Ассамблеи ООН.

Активность эмигрантских организаций широко освещалась видными политическими деятелями США. Члены палаты представителей и сенаторы США постоянно зачитывали петиции различных эмигрантских организаций из своих избирательных округов и вносили их в официальные государственные документы.

Так, по просьбе сенатора Дирксена 23 февраля 1959 года в протоколы Конгресса США была внесена резолюция Литовского совета Чикаго, принятая по случаю 41-й годовщины решения Тарибы от 16 февраля 1918 года об установлении «независимости» Литвы под германским протекторатом. В резолюции содержался призыв к правительству Соединенных Штатов «усилить сотрудничество с огромной потенциальной антикоммунистической силой среди сотен миллионов порабощенных и использовать все подходящие средства и меры… чтобы помочь покоренным народам координировать свою борьбу за выживание». Резолюция требовала, чтобы правительство США настояло на «выводе военных и полицейских сил, а также аппарата коммунистической партии из оккупированных территорий».

Обращаясь к теме Прибалтики, члены Конгресса постоянно делали экскурсы в историю, интерпретируя ее весьма произвольно. В своем весьма вольном изложении эстонской истории член палаты представителей США Маккормак 24 февраля 1959 года так сравнил обстоятельства пребывания эстонского народа под шведской и российской властью. Эстонцы, заявил конгрессмен, «всегда боролись за свою свободу и независимость, и когда они обнаружили, что они не могут создать суверенную, независимую нацию, они поставили себя и свою страну под суверенитет Швеции. Затем в начале XVIII столетия Россия покорила их страну, и с тех пор они стали русскими подданными. В течение более чем 200 лет они терпели автократический режим угнетения царей, но в течение всего этого времени они держались своих национальных традиций и хранили один идеал — достижения своей свободы и независимости». Что же касается истории после 1940 года, то, по словам Маккормака, «свобода и независимость, счастье и радость ушли из Эстонии, и несчастные эстонцы испытывают муки под властью своих жестоких коммунистических хозяев». Конгрессмен Маккормак присоединился «ко всем американцам эстонского происхождения», выразив надежду, что «их несчастные соотечественники, страдающие под тоталитарной диктатурой, когда-нибудь достигнут своей свободы».

В своем выступлении 23 февраля 1959 года сенатор Кучел заявил: «16 февраля 1959 года означает 41-ю годовщину даты, когда Литовский национальный совет объявил о восстановлении независимой нации. К несчастью, эта свободная и мирная жизнь длилась лишь несколько коротких лет… Литва продемонстрировала всему миру в течение поразительно короткого периода свободы, от 1918 до 1940 года, свое право стоять рядом со свободными нациями мира».

Видимо, по мнению сенатора Кучела и его коллег в высшей палате Конгресса США, режим, установленный кайзеровскими войсками, беспощадный кровавый террор против сторонников Советской власти, ликвидация парламента, установление диктатуры и проповедь фашистской идеологии итальянского образца — все эти наиболее яркие черты литовского государства 1918–1940 годов были очевидными проявлениями соответствия идеалу свободы, достигнутого Литвой Вольдемараса и Сметоны.

Эти выступления, похожие по своему содержанию и заполнившие протоколы Конгресса США за несколько десятилетий, неизменно завершались изъявлениями солидарности США с «порабощенными нациями» и готовности прийти им на помощь в свое время. Так, в своем выступлении 26 февраля 1959 года член палаты представителей Бентли заверил «все порабощенные народы за железным занавесом, что они не забыты и не брошены в их борьбе против коммунистического рабства». Словно действуя по совету учителя музыки дона Базилио из «Севильского цирюльника», бесконечно повторяя одни и те же утверждения с высокой трибуны Конгресса, внедряя их в правительственную риторику, авторы версии о «порабощенных нациях» готовили почву для того, чтобы воплотить ее в официальную политику страны.

Это произошло 9 июля 1959 года, когда Конгресс США принял резолюцию о порабощенных нациях, которая стала законом № 86–90. Текст этой резолюции был подготовлен Львом Добрянским, доцентом Джорджтаун с ко го университета (Вашингтон). Резолюция утверждала, что сам факт существования СССР в его реальных границах и союза социалистических стран является неприемлемым для США: «С 1918 года империалистическая и агрессивная политика русского коммунизма привела к созданию обширной империи, которая представляет собой зловещую угрозу для безопасности Соединенных Штатов и всех свободных народов мира». Устранение этой «угрозы» требовало «освобождения» «Польши, Венгрии, Литвы, Украины, Чехословакии, Латвии, Эстонии, Белой Рутении (Белоруссии), Румынии, Восточной Германии, Болгарии, континентального Китая, Азербайджана, Грузии, Северной Кореи, Албании, Идель-Урала, Тибета, Козакии, Туркестана, Северного Вьетнама и других». (Названия отвечали познаниям в топонимике Льва Добрянского.)

Соединенные Штаты должны были обеспечить идейно-политическое руководство борьбой в этих странах и на этих территориях. «Эти покоренные нации обращаются к Соединенным Штатам, как к цитадели человеческой свободы, в поисках руководства для достижения их освобождения и независимости с тем, чтобы вернуть им возможность пользоваться христианскими, иудейскими, мусульманскими, буддистскими или другими религиозными свободами и их индивидуальными свободами». С этой целью предлагалось, чтобы члены Конгресса «ясно выразили этим людям соответствующим и официальным образом, что народ Соединенных Штатов разделяет с ними их стремление вернуть свою свободу и независимость». Резолюция поручила президенту США отмечать «неделю порабощенных наций» «каждый год до тех пор, пока свобода и независимость не будут достигнуты порабощенными нациями мира».

Эта резолюция, подтверждавшаяся затем ежегодно, определила основы политики США как в отношении СССР, так и всех стран социализма. Утвержденная президентом США 17 июля 1959 года прокламация провозгласила ежегодное посвящение третьей недели июля теме «порабощенных наций». Подписывая прокламацию, Д. Эйзенхауэр призвал «народ Соединенных Штатов отмечать каждую неделю соответствующими церемониями и действиями», «изучить бедственное положение наций, порабощенных Советами», и «посвятить себя поддержке народов этих порабощенных наций».

Принятие резолюции вызвало крайнее возмущение Председателя Совета Министров СССР Н.С. Хрущева. Ко всему прочему «неделя порабощенных наций» совпала с намеченным на конец июля визитом вице-президента США Р. Никсона в Москву. Н.С. Хрущев не без основания расценил акцию Конгресса как вызов СССР и провокацию против развития советско-американских отношений на принципах равноправия и мирного сосуществования. Приезд Р. Никсона в Москву под шум пропаганды Вашингтона о порабощенных нациях лишь обострил советско-американские отношения. Сенатор Дуглас постарался заверить Советское правительство в том, что антисоветская направленность резолюции не была случайной. Он заявил: «Советский премьер прав в одном: принятие этой резолюции — это часть кампании по дискредитации коммунизма и имеет цель нанести удар по коммунизму в одном из его уязвимейших мест — контроль над различными национальными группами».

Объясняя эти контрпропагандистские соображения, руководитель Всеамериканской конференции по борьбе с коммунизмом Ф. Макнамара подчеркивал: «Москва требовала самоопределения во всех частях света в течение многих лет, постоянно бросая обвинения в колониализме в отношении западных держав и требуя, чтобы народ в Латинской Америке, который якобы порабощен американским империализмом, народы Азии, Африки и так далее получили возможность определять свою форму правления, получили независимость. И вот, по сути дела, впервые Соединенные Штаты официально бросили вызов Хрущеву в этом вопросе. Мы… потребовали, чтобы он позволил самоопределиться нациям, которые он, великий империалист, поработил».

Организаторы кампании стремились также развенчать представление о советских научно-технических достижениях, объявляя их «потемкинскими деревнями». Лев Добрянский утверждал, что «хрущевские спутники, лунники, ракетники — это средство отвлечь внимание… от постоянного порабощения более чем двадцати наций в ваших огромных империях».

Поскольку признание в лице СССР равноправного партнера лежало в основе развития отношений мирного сосуществования с США, авторы резолюции о «неделе порабощенных наций» атаковали политику мирного сосуществования, энергично' проводившуюся советским руководством, и поддержку этой политики в США. «После запуска спутника в этой стране зазвучали странные речи, — говорил Добрянский. — Их стенания о сосуществовании или взаимном уничтожении, урегулировании или войне, эволюции или революции, разоружении или гибели и прочие прилипчивые темы… не являются принципами действия».

Советской политике мирного сосуществования противопоставлялась активная психологическая война против Советского Союза для достижения военно-политической победы. «Главная борьба, — подчеркивал конгрессмен Флад, — не в ядерной, военной или экономической области, а, скорее, в общей тотальной пропаганде и психологической сфере, охватывающей все другие отдельные области… Именно в этом виде войны, которую ведет Москва, а до этого вел Санкт-Петербург, мы должны сравняться и победить».

Поддержав Флада, член палаты представителей Конгресса США Дорн посетовал, что «в течение многих лет США были в обороне». Принятие плана Флада, по мнению Дорна, «заставило бы Советский Союз за пять минут уйти в оборону». Переход к активному наступлению означал не только непризнание послевоенных изменений в Европе, но и игнорирование государственного суверенитета СССР. Эту особенность резолюции 1959 года сознавали ее авторы.

Оценивая эффект резолюции через год после ее принятия с точки зрения внешнеполитической стратегии США, ее автор Лев Добрянский заявлял: «Эта резолюция открывает нам много каналов, много измерений в области пропаганды, дипломатии, даже в экономической области». Л. Добрянский особо подчеркивал возможность использования межнациональных противоречий для ослабления мощи СССР: «Большинство ресурсов СССР сосредоточено в нерусских областях: сельское хозяйство на Украине, Туркестане и Грузии, уголь на Украине и Туркестане, нефть в Азербайджане и Идель-Урале, 90 процентов марганца в Грузии и на Украине, железная руда на Кавказе и Украине… Сорок три процента вооруженных сил СССР — это не русские».

По сути, это означало переход к борьбе, направленной на раскол Советского Союза, ослабление его военно-стратегического потенциала путем провоцирования межнациональной розни и сепаратистских настроений. Эти расчеты воплощались в планах, постоянно разрабатывавшихся в государственных учреждениях США и других странах Запада. Эти планы предполагали тщательную координацию антисоветских выступлений как на национальных окраинах СССР, так и в его центре.

В 60-х — начале 80-х годов планы разрушения СССР казались несбыточными. Советский Союз укреплялся с каждым годом, а разрыв между ним и передовыми капиталистическими странами по уровню производства неуклонно сокращался. Доля Советского государства в мировом промышленном производстве возросла с 3 % в 1917 году до 20 % в начале 80-х годов. Выступая с отчетным докладом на XXV съезде КПСС (1976 г.), Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев заявлял: «Еще внушительнее стал перечень важных видов продукции, по объемам производства которых Советский Союз вышел на первое место в мире. К углю, железной руде, цементу и ряду других продуктов в последние годы добавились сталь, нефть, минеральные удобрения».

На каждом съезде КПСС руководители Компартий Латвии, Эстонии, Литвы в своих выступлениях говорили о грандиозном скачке в развитии трех республик, совершенном ими за годы Советской власти, и подчеркивали собственные успехи в соревновании со странами Запада. А.Э. Восс заявлял на XXIV съезде КПСС: «Всего лишь 20 с небольшим лет составляет период мирного экономического развития Латвийской ССР, если вычесть годы войны и первые послевоенные годы, ушедшие на восстановление хозяйства. За эти годы созидательного труда республика прошла путь, равный целому столетию. В 27 раз увеличился объем промышленного производства по сравнению с уровнем довоенного 1940 года. Среднегодовые темпы прироста промышленной продукции в Советской Латвии за последние 20 лет составляли 11,7 %. В Дании за тот же период они составляли 5 %, в Швеции — 5,1 %, в Норвегии — 5,3 %… Наша республика на душу населения производит в год более 700 килограммов молока, тогда как Франция — около 650, ФРГ и Швеция — примерно 400 килограммов. Производство мяса на душу населения составляет: в Латвийской ССР — 85 килограммов, в ФРГ — 73, в Швеции — 61 килограмм».

Каждая пятилетка знаменовалась новыми значительными шагами в развитии народного хозяйства трех республик. Говоря об итогах пятилетки 1966–1970 годов, И.Г. Кэбин в своем выступлении на XXIV съезде КПСС заявил: «Промышленное производство выросло в 1,5 раза, перевыполнены задания по производству многих важнейших видов промышленной продукции. Уровень производительности труда в промышленности, предусмотренный на конец пятилетки, был достигнут досрочно. В настоящее время только годовой прирост промышленного производства более чем в 2 раза превышает весь объем выпуска промышленной продукции Эстонии 1940 года».

Через пять лет на XXV съезде И.Г. Кэбин докладывал: «Прирост промышленной продукции за девятую пятилетку в республике составил 41 % против 36–39 % по Директивам XXIV съезда КПСС. Перевыполнено задание пятилетнего плана по росту производительности труда в промышленности. За счет повышения производительности труда в промышленности получен почти весь прирост промышленной продукции… Производство продуктов сельского хозяйства в колхозах и совхозах Эстонской ССР увеличилось по сравнению с 1970 годом на 25 %, а производительность труда — на 33 %. В 1975 году по сравнению с 1970 годом государству продано больше зерна на 48 %, картофеля — на 47, овощей — на 18, мяса — на 31, молока — на 29, яиц — на 42 %».

На следующем, XXVI съезде КПСС, состоявшемся в 1981 году, новый первый секретарь ЦК Компартии Эстонии К.Г. Вайно говорил: «Опираясь на бескорыстную помощь братских народов нашей страны, и прежде всего великого русского народа, республика добилась новых крупных успехов. Интенсивно развивалась экономика. Произведено продукции столько же, сколько за седьмую и восьмую пятилетки, вместе взятые. По темпам роста объема промышленного производства досрочно достигнут уровень, намеченный Основными направлениями экономического и социального развития на десятую пятилетку.

Это достижение получило высокую оценку в теплом и сердечном приветствии Леонида Ильича Брежнева. (Аплодисменты.) Увеличились объемы и интенсивность производства продуктов животноводства. На 100 гектаров сельхозугодий сейчас производится 186 центнеров мяса и 809 центнеров молока. Среднегодовой надой на корову за пятилетку возрос на 200 килограммов и составляет 3636 килограммов».

Об аналогичных достижениях постоянно говорил на съездах партии и руководитель Латвии А.Э. Восс. На XXIV съезде КПСС он заявлял: «Объем промышленного производства в республике за прошлое пятилетие (1966–1970 гг. — Авт.) увеличился на 56 % вместо 50 %, предусмотренных Директивами XXIII съезда КПСС. Три четверти прироста промышленной продукции было обеспечено за счет прироста производительности труда… В течение пятилетки построено вновь 59 предприятий и крупных цехов на действующих предприятиях… Возросли урожаи сельскохозяйственных культур, особенно зерновых. Если в 1966 году было получено в среднем с гектара по 11,9 центнера зерна, то в 1970 году — 23,1 центнера, или почти в 2 раза больше. Это самый высокий урожай зерновых культур за всю историю Латвии».

Через пять лет А.Э. Восс сообщал делегатам XXV съезда КПСС, что в Латвии «работники промышленности досрочно справились с осуществлением Директив XXIV съезда КПСС по объему производства промышленной продукции. Причем почти весь ее прирост получен за счет повышения производительности труда. В течение минувшего пятилетия был введен в строй ряд важнейших народнохозяйственных объектов, сооружение которых было предусмотрено Директивами XXIV съезда… В результате интенсификации сельскохозяйственного производства, благодаря самоотверженному труду работников сельского хозяйства, несмотря на сложные погодные условия, республика выполнила и перевыполнила планы продажи государству всех основных продуктов животноводства и земледелия».

Еще через пять лет А.Э. Восс в своей речи на XXVI съезде КПСС говорил: «В Советской Латвии, как и во всей стране, за годы десятой пятилетки произошли большие изменения в развитии экономики, науки и культуры, в повышении благосостояния трудящихся. Республика на 25 дней раньше срока завершила планы пяти лет по реализации промышленной продукции. Сверх плана страна получила почти на 500 миллионов рублей различных изделий, значительную часть которых составляют товары народного потребления. За прошедшие годы на 21 % увеличился национальный доход. По производству его на душу населения Советская Латвия занимает одно из первых мест в стране. Более чем в 3 раза вырос объем продукции высшей категории качества, и нам приятно, что Леонид Ильич Брежнев отметил в докладе нашу работу по повышению качества продукции».

Говоря о сельскохозяйственном производстве за 1976–1980 годы, А.Э. Восс заметил: «Среднегодовой объем государственных закупок скота и птицы в десятой пятилетке увеличился по сравнению с предыдущей на 12 %, молока — на 7 и яиц — на 34 %. Конечно, на результатах не могли не сказаться исключительно сложные погодные условия последних трех лет пятилетки. Однако благодаря самоотверженному труду работников сельского хозяйства и городского населения, большой и многообразной помощи Политбюро ЦК КПСС, своевременно оказанной республике по инициативе товарища Леонида Ильича Брежнева, нам удалось значительно ослабить удары стихии и свести потери к минимальным размерам. Для скорейшего преодоления последствий непогоды ЦК Компартии Латвии принял в начале 1979 года дополнительные меры по наращиванию производства основных продуктов животноводства, и прежде всего мяса, за счет ускоренного развития свиноводства. В результате колхозы и совхозы республики сумели увеличить в прошлом году по сравнению с 1979 годом производство мяса на 17 %, в том числе свинины — на 23 %».

Схожие примеры успешного развития своей республики приводил в своих речах на съездах партии и руководитель Компартии Литвы. На XXIV съезде КПСС А.Ю. Снечкус сообщал о выполнении хозяйством республики пятилетки 1966–1970 годов: «Объем промышленного производства… возрос на 74 %. Введено в строй несколько десятков промышленных предприятий и цехов. Основные промышленно-производственные фонды увеличились почти в два раза; выросли новые промышленные районы. Промышленной продукции выпускается теперь в 31 раз больше по сравнению с буржуазными временами».

Снечкус напоминал: «Когда у власти стояла буржуазия, Литва была экономически отсталой, лишенной каких-либо серьезных перспектив развития. Промышленность и сельское хозяйство переживали застой, свирепствовала безработица. В поисках куска хлеба десятки тысяч людей были вынуждены эмигрировать за океан, но и там их ждали не золотые горы, а та же эксплуатация, то же капиталистическое иго. Теперь все это уже безвозвратно ушло в — историю. Сегодняшняя Литва — это цветущая Советская Социалистическая Республика, равная среди равных в великой семье народов СССР. В республике решены сложнейшие социальные проблемы — индустриализация, переустройство сельского хозяйства на социалистической основе, культурная революция. Это создало прочную основу для стремительного роста экономики и преобразования духовной жизни народа».

Через пять лет новый первый секретарь ЦК Компартии Литвы П.П. Гришкявичус сообщал XXV съезду КПСС: «Свой долг перед Родиной с честью выполнил рабочий класс Литовской ССР. За девятую пятилетку объем промышленной продукции возрос на 49 %. Сверх плановых заданий реализовано продукции более чем на полмиллиарда рублей, в том числе на 200 миллионов рублей товаров народного потребления… Объем промышленного производства за годы Советской власти в Литве увеличился более чем в 46 раз».

Говоря об итогах выполнения пятилетнего плана за 1971–1975 годы по сельскому хозяйству, П.П. Гришкявичус заявил: «Минувшее пятилетие по климатическим условиям было наиболее трудным по сравнению с предыдущими, но и в этих условиях среднегодовой объем валовой продукции сельского хозяйства в общественном секторе увеличился по сравнению с предыдущей пятилеткой на 23,5 %. В хозяйствах всех категорий в среднем на 100 гектаров сельскохозяйственных угодий в 1975 году получено 759 центнеров молока и более 173 центнеров мяса в живом весе… Теперь в среднем на год на душу населения в республике производится по 820 килограммов молока, 132 килограмма мяса».

Еще через пять лет П.П. Гришкявичус на XXVI съезде КПСС говорил: «Все отрасли народного хозяйства в десятой пятилетке продвинулись вперед по пути повышения производства и улучшения качества работы. Объем промышленного производства за пятилетие увеличился почти на 27 %, в том числе товаров народного потребления — на 22 %. Республика выполнила планы по реализации продукции, установленные на годы десятой пятилетки, 12 декабря 1980 года. Удельный вес продукции высшей категории качества в минувшем году составил 20 %. Введены в строй все народнохозяйственные объекты пятилетки».

Остановившись на итогах пятилетки 1976–1980 годов в области сельского хозяйства, П.П. Гришкявичус сказал: «Благодаря мудрой аграрной политике партии, несмотря на трудности, связанные с крайне неблагоприятными погодными условиями последних трех лет, среднегодовой объем валовой продукции сельского хозяйства в общественном секторе увеличился на 15 %. Прирост валового сбора зерна в среднем за год составил 17 %, производства мяса — 19, молока — 16 и яиц — 48 %. Нам удалось сохранить наивысший среди союзных республик уровень производства животноводческой продукции в расчете на душу населения и выполнить задание пятилетнего плана по закупкам большинства видов сельскохозяйственной продукции. (Аплодисменты.) В эти трудные для сельского хозяйства годы мы, как и другие советские республики, постоянно чувствовали отеческую заботу партии и Советского правительства. Нам оказывали поддержку кормами, некоторыми продуктами питания. За братскую помощь мы глубоко благодарны всем советским народам, и в первую очередь великому русскому народу. (Аплодисменты.) За эту щедрую помощь, за великую заботу о делах и нуждах Советской Литвы коммунисты республики поручили нам, делегатам XXVI съезда партии, передать глубокую и сердечную благодарность Центральному Комитету КПСС, правительству страны, лично Вам, дорогой Леонид Ильич. (Аплодисменты.)».

Достижениям трех республик способствовали и всесоюзные цены на энергоносители, которые были существенно ниже тех, что существовали на мировом рынке. В Прибалтике своих энергоносителей, за исключением торфа и горючих сланцев, было недостаточно. В своем выступлении на XXIV съезде КПСС (1971 г.) первый секретарь Компартии Латвии А.Э. Восс подчеркивал: «Как известно, Латвия бедна природными ископаемыми. На ее территории нет ни железных, ни иных руд, ни каменного угля, ни нефти. Залежи торфа и водные ресурсы Даугавы — вот, по существу, и все наши богатства. Надо ли говорить, какое решающее значение в этих условиях имеет тот факт, что республика наша развивает свою экономику в едином строю с братскими советскими народами, входит в единый народнохозяйственный комплекс СССР, опирается на сотрудничество со всеми народами Советской страны при едином планировании и централизованном руководстве. Вхождение Латвии в состав Советского Союза коренным образом изменило ее экономическое положение. С этой поры она имеет гарантированную мощную сырьевую базу и неограниченный рынок для сбыта своей продукции».

Через 10 лет в своем выступлении на XXVI съезде КПСС А.Э. Восс говорил: «Мне хочется еще раз подчеркнуть тот неоспоримый факт, что без братской интернациональной поддержки и бескорыстной помощи со стороны народов Советского Союза, без надежной опоры на единый народнохозяйственный комплекс страны небольшая, веками угнетавшаяся Латвия никогда не сумела бы даже приблизиться к уровню тех достижений, которые очевидны сейчас всему миру». То же самое можно было сказать и про Литву, и про Эстонию.

Развитию Прибалтики способствовали и усиленные финансовые дотации за счет Российской Федерации и еще 2–3 союзных республик, крупные капиталовложения в развитие промышленности, сельского хозяйства, транспортной системы, жилья и многого другого. В своем выступлении на XXV съезде КПСС (1976 г.) первый секретарь ЦК Компартии Литвы П.П. Гришкявичус высоко оценил значение помощи народам Прибалтики в их развитии: «Трудящиеся республики хорошо осознают, что все наши достижения стали возможными только благодаря ленинской национальной политике нашей партии, непоколебимой дружбе советских народов, все более крепнущим отношениям их братского сотрудничества. Поистине неоценима помощь, оказываемая нам всеми братскими народами, и прежде всего великим русским народом, который своим самоотверженным трудом во имя коммунизма, щедростью своего сердца снискал любовь и уважение всех народов нашей многонациональной страны».

Если же принять на веру бесконечно повторяемое ныне в Прибалтике утверждение о том, что прибалтийские республики (а также другие союзные республики) являлись колониями, то получалось, что Советский Союз являлся самой необычной колониальной империей в мировой истории, в которой «колонии» развивались более быстрыми темпами, чем «метрополия», получали финансовые дотации за счет «метрополии», а население жило зажиточнее, чем население «метрополии».

Вопреки западной пропаганде, Эстония, Латвия и Литва отнюдь не были источниками колониальных товаров, как это обычно бывало со странами, порабощенными империалистами. Курс на ускоренное развитие промышленности, и особенно машиностроения, привел к тому, что по ряду отраслей производства прибалтийские республики вышли на передовые места в СССР. В то время как численность населения Латвии составляла лишь 0,9 % от населения СССР, на эту республику в 1989 году приходилось 22 % всесоюзного производства АТС, 58 % производства телефонных аппаратов, 17 % — радиоприемных устройств, 21 % — магнитол, 29 % — холодильных установок, 19 % — автобусов, 31 % — пассажирских магистральных вагонов, 43 % — доильных установок. Существенный вклад в экономику СССР вносили и быстро развивавшиеся промышленные производства Литвы и Эстонии.

В то же время прибалтийские республики играли значительную роль и в обеспечении населения СССР продуктами сельского хозяйства, особенно животноводства, а также рыбой. Эстония, Латвия и Литва занимали первые три места по степени энерговооруженности труда в сельском хозяйстве, существенно обгоняя соответствующие показатели по всей стране. В Литве был достигнут наивысший среди союзных республик уровень производства животноводческой продукции в расчете на душу населения. Обращая внимание на высокую производительность сельского хозяйства Эстонии, И.Г. Кэбин в своей речи на XXV съезде КПСС говорил: «Сельское хозяйство республики, где в колхозах и совхозах работает только 100 тысяч человек, продает государству более 1 миллиона тонн молока, более 200 тысяч тонн скота и птицы, почти 300 миллионов яиц и, кроме того, картофель, овощи, зерно и другие продукты. В этом проявилась сила аграрной политики нашей партии, которую настойчиво проводят в жизнь ЦК КПСС и лично Леонид Ильич Брежнев. (Продолжительные аплодисменты.)»

Если «товарищ Саахов» из известного фильма говорил, что Кавказ — это всесоюзная кузница, всесоюзная житница и всесоюзная здравница, то по схожим причинам можно было так же назвать и Прибалтику. Край славился не только своим промышленным производством и сельским хозяйством, но также развитой сферой отдыха. Такие приморские курорты, как Юрмала, Паланга, Пярну, санатории и дома отдыха в других городках Прибалтики, туристские базы трех республик были чрезвычайно популярны в СССР.

Рост производства различных промышленных и сельскохозяйственных товаров широкого потребления для всесоюзного рынка на основе постоянного повышения производительности труда, а также доходы от отдыхающих приносили немалые выгоды населению Эстонии, Латвии и Литвы, способствовали благосостоянию местного населения Прибалтики и ставили его в более выгодное положение по сравнению с остальными регионами СССР.

В этих республиках рост розничного товарооборота государственной и кооперативной торговли (включая общественное питание) с 1940 по 1982 год опережал темпы роста в СССР. В то время как эти данные для СССР показали прирост в 11 раз, для Эстонии товарооборот вырос в 13 раз, в Латвии — в 14 раз, в Литве — в 17 раз.

Социальные блага, гарантированные всем советским людям сразу же после установления Советской власти (в Прибалтике — с 1940 по 1941 год, а затем после освобождения от гитлеровской оккупации в 1944–1945 годах), расширялись, а доля затрат на многие виды коммунальных услуг в бюджете советских трудящихся (плата за которые оставалась неизменной) сокращалась по мере неуклонного роста заработной платы. Доступными были цены на железнодорожный транспорт и авиабилеты. Это позволяло многим советским гражданам ежегодно проводить свой отпуск за пределами своего местожительства, встречаться с родными, живущими вдали от них.

Как и во всех советских социалистических республиках, в трех республиках Прибалтики не было безработицы. Разница между доходами существовала, но не была слишком большой. Минимальная заработная плата была в два раза меньше средней, а максимальные заработки большинства высокооплачиваемых людей превышали среднюю плату в 2–3 раза. Минимальная и средняя заработная плата большинства работающих постоянно увеличивалась во всех советских республиках.

В 1989 году среднемесячная заработная плата в СССР составляла 240,4 рубля. По этому показателю среди союзных республик первое и второе места разделяли Эстония и Литва — 270,1 рубля, третье — Латвия — 249,9 рубля. Если среднемесячная заработная плата работников сельского хозяйства по СССР составляла 235,8 рубля, то среди союзных республик на первом месте стояла Эстония — 300,9 рубля, на втором — Латвия — 260,9 рубля, на пятом — Литва — 242 рубля. Среднемесячная оплата труда колхозников в СССР составляла 200,8 рубля. На первом месте в СССР по этому показателю находилась Эстония — 317,6 рубля, на втором месте — Латвия — 264,2 рубля, на третьем — Литва — 257,3 рубля.

К 1982 году сумма среднего вклада в сберегательных кассах советского человека равнялась 53 % средней годовой заработной платы. Каждый третий житель страны имел такие вклады. Ежегодно эти вклады продолжали расти.

О более высоком уровне благосостояния прибалтийских республик свидетельствовал и средний размер вклада в сберегательные кассы. В 1982 году Литва занимала первое место в СССР по этому показателю — 1820 рублей. После Грузии, Армении и Туркмении, занявших второе, третье и четвертое места, не в малой степени за счет производства субтропических фруктов, следовала Эстония (1398 рублей), а затем Латвия — 1260 рублей. Эти показатели были выше, чем для СССР в целом (1143 рубля) и РСФСР (1119 рублей).

Рост денежных накоплений у советских людей и одновременный рост производства потребительских товаров позволял им повысить качественный уровень своего быта. Если в 1960 году из 100 советских семей 8 имели телевизоры, 4 — холодильники и 4 — стиральные машины, то к концу 1982 года телевизоры были в 91 семье, в 89 — холодильники и в 70 имелись стиральные машины. И в этом отношении Эстония, Латвия и Литва опережали другие союзные республики. Правда, Советская страна по-прежнему заметно отставала от развитых стран мира по автомобилизации населения, но ускоренный рост производства легковых автомобилей с середины 60-х годов создавал почву для оптимизма и в этом отношении.

Успешно решалась и другая острая проблема страны — жилищная. Быстрая урбанизация страны, разрушения городов во время Второй мировой войны вызвали острый дефицит жилья. Начиная с 1957 года темпы жилищного строительства выросли в 4 раза, и ежегодно строилось более 2 миллионов городских квартир. Количество людей, вынужденных жить в так называемых коммунальных квартирах, в которых проживала не одна семья, или в неблагоустроенных жилищах, постоянно сокращалось, а надежды молодоженов приобрести самостоятельную квартиру неуклонно росли. При этом оплата за государственное жилье, которым пользовалось подавляющее большинство городского населения страны, и коммунальные услуги составляли менее 3 % от семейного бюджета рабочей семьи. Лишить человека его «жилой площади» было невозможно.

В Прибалтике средняя обеспеченность жильем одного человека была выше, чем в других республиках (в Литве было 18,1 квадратного метра на человека, в Эстонии — 20,8 квадратного метра; в РСФСР — 14,7 квадратного метра).

Важнейшим условием уверенности советских людей в своем будущем стали государственные гарантии здоровья. Бесплатность социалистического здравоохранения позволяла любому человеку получать и самое элементарное лечение, и дорогостоящую медицинскую помощь, включая сложные хирургические операции, в течение всей его жизни. В стране постоянно росло число медицинских учреждений и количество специалистов, способных оказывать медицинские услуги. Быстро развивалась система здравоохранения в республиках Прибалтики. Если в 1940 году в Литве было 2 тысячи врачей, то в 1986 году — 15,8 тысячи, в Латвии в 1940 году — 2,5 тысячи, в 1986 году — 12,8 тысячи, в Эстонии в 1940 году —1,1 тысячи, в 1986 году — 7,4 тысячи. Улучшалось и здоровье населения. М.Ю. Крысин замечал, что в 1940 году детская смертность в Латвии была одной из самых высоких в Европе, а средняя продолжительность жизни не превышала 58 лет. К началу 70-х годов люди стали жить в среднем до 70 лет, а детская смертность сократилась в 5 раз. Средняя продолжительность жизни литовца в 1975 году составляла 72 года. Такие же улучшения жизни произошли и в Эстонии.

Экономический и социальный прогресс страны сопровождался подъемом образования и культуры. Население СССР становилось все более образованным. С 1964 по 1982 год число учащихся возросло с 71,8 миллиона человек до 105,7 миллиона. Постоянно росло количество театров, кинотеатров и их зрителей. И это несмотря на растущую популярность телевидения. Кинофильмы и телефильмы, созданные тогда, до сих пор демонстрируют по телевидению. В эти годы создали свои произведения многие писатели, ставшие гордостью отечественной русской литературы. Они имели многомиллионную читательскую аудиторию. Только за этот период число журналов увеличилось в 1,5 раза, а их тираж увеличился в 2 раза. Тиражи нескольких литературных и общественно-политических журналов превышали сотни тысяч. Все чаще в журналах публиковались статьи на самые важные темы современного развития, вызывавшие бурные дискуссии в обществе.

Культура и образование быстро развивались и в Прибалтике. Особенно был заметен прогресс в Литве, в которой после 1940 года была еще актуальной проблема ликвидации неграмотности и малограмотности. В 1976 году в своем выступлении на XXV съезде КПСС П.П. Гришкявичус сообщал: «Сейчас каждый третий занятый в народном хозяйстве Литвы человек имеет высшее, незаконченное высшее или полное среднее образование. В производственной деятельности все теснее, органичнее соединяются физический и умственный труд». К 1982 году Литва опережала всесоюзный уровень по относительной доле учащихся в общеобразовательных школах (по СССР — 163 на 10 тысяч населения; в Литве — 171 на 10 тысяч) и студентов в высших учебных заведениях (по СССР — 195 студентов на 10 тысяч населения; в Литве — 202 студента на 10 тысяч). В 1940 году в Литве было 6 тысяч студентов, в 1986 году — 64,9 тысячи, в Латвии в 1940 году — 9,9 тысячи, в 1986 году — 43,3 тысячи, в Эстонии в 1940 году — 4,8 тысячи, в 1986 году — 23,4 тысячи.

Поскольку же значительное число студентов прибалтийских республик обучалось в советских вузах за пределами Прибалтики, то неудивительно, что в трех республиках был создан большой потенциал высококвалифицированных преподавателей и ученых. По относительной доле кандидатов и докторов наук Латвия и Эстония даже несколько опережали всесоюзный уровень (по СССР — 17 кандидатов и докторов наук на 10 тысяч человек населения; в Латвии — 18 на 10 тысяч, в Эстонии — 20 на 10 тысяч). Литва же занимала место, отвечавшее всесоюзному уровню (17 на 10 тысяч).

Статистика свидетельствует о том, что культура в Прибалтике развивалась более быстрыми темпами, чем в других союзных республиках. В то время как библиотечный фонд в стране с 1940 по 1982 год вырос в 9,1 раза (в РСФСР — в 8,1 раза), он увеличился в 10,5 раза в Латвии, в 12,6 раза — в Эстонии, в 35 раз — в Литве. По числу книг в библиотеках всех видов Эстония, Латвия и Литва (29 книг на одного жителя) существенно опережали общесоюзный показатель (17,4 книги).

Важным показателем развития национальной культуры является число музеев и их посещаемость. В то время как в СССР один музей приходился на 160 тысяч человек, в Литве один музей обслуживал в среднем 90 тысяч человек, в Латвии — 38 тысяч, в Эстонии — 23 тысячи. При этом если посещаемость музеев в СССР в год составляла 0,6 чел., то в Латвии — 1,5 чел., в Эстонии — 1,6 чел., в Литве — 1,7 чел.

Один театр в Советском Союзе приходился на 441 тысячу человек, а в Литве — на 318 тысяч, в Латвии — на 256 тысяч, в Эстонии — на 167 тысяч. В то время как в СССР ежегодная посещаемость театров составляла 0,4 раза на одного человека, в Литве она составляла 0,5, в Латвии — 0,7, в Эстонии — 0,9 раза. Лишь по ежегодному посещению киносеансов на одного человека Литва (15 раз) и Латвия (14 раз) несколько отставали от всесоюзного уровня (16). Эстония же и тут опережала страну (20 раз). По числу экземпляров журналов и других периодических публикаций, изданных на одного человека, Литва (12,5), Эстония (18,5), Латвия (22,5) также обгоняли всесоюзный уровень (11,5).

Факты свидетельствовали против утверждений зарубежной пропаганды о языковой ассимиляции прибалтийских республик. В то время как с 1940 по 1982 год число книг и брошюр, изданных на русском языке, возросло в 1,8 раза, а их тираж — в 4,7 раза, на латышском языке было издано в 3,9 раза больше книг и брошюр, а их тираж возрос в 5,2 раза. Для литовского языка соответствующие цифры — 5 и 5. Для эстонского — 6 и 5,5.

Даже апологеты сепаратизма были вынуждены признать, что за десятилетия Советской власти в Прибалтике были достигнуты огромные успехи в развитии культуры и национального самосознания. Р. Мисиунас и Р. Таагепера писали в начале 80-х годов: «Прежние наблюдатели преувеличивали культурную ассимиляцию в Советском Союзе. Отмечая ограниченную политическую и экономическую автономию республик в Советском Союзе, эти наблюдатели недооценили импульс для национального самосознания, который исходил от факта самого существования национальных республик, не говоря уже об их вполне реальной культурной автономии. Прибалтийские нации вполне использовали свои возможности… Благодаря этому они по сравнению с 1940 годом существенно увеличили свою историческую глубину в качестве современных наций. В 1980 году прибалтийские народы имеют 60 лет, а не 20 лет существования университетов и административных учреждений республиканского уровня, использующих родные языки… Этот рост социокультурной глубины, может быть, является самым важным соображением. Большое число молодых прибалтов в 1980 году не видели в дедушках с высшим образованием ничего необычного. Сорок лет назад это было крайне необычно. Вместо яростных деклараций, окрашенных сомнениями, о том, что его соотечественники так же способны, как и представители любой другой нации Запада, прибалты 1980 года принимали такое равенство как самоочевидное».

Казалось, что становление и развитие национальных культур не противоречит укреплению дружеских связей советских народов. «Братская дружба народов СССР», о которой говорилось в официальных речах, была предметом постоянного культивирования. Еще до поступления в школу дети всей страны читали книжки и смотрели мультфильмы, героями которых были персонажи из сказок и легенд народов Севера и Закавказья, Прибалтики и Средней Азии. Любой торжественный концерт, каких было немало в советское время, превращался в парад искусств многонациональной страны. На сцену или огромное поле стадиона выбегали в пляске танцоры национальных ансамблей, звучали мелодии разных народов, исполнявшиеся на традиционных музыкальных инструментах. Празднования годовщин со дня рождения классиков национальных литератур, видных государственных деятелей прошлого различных народов СССР превращались в события общенационального значения.

Благодаря пропаганде культурного наследия союзных республик и постоянно развивавшимся культурным связям все народы СССР получили возможность знакомиться с творениями лучших писателей, художников и композиторов Эстонии, Латвии и Литвы. Драматические артисты и певцы из трех прибалтийских республик стали любимцами всесоюзной аудитории.

Развивались и связи на уровне межличностного общения. Не только природа Прибалтики с ее приморскими пляжами, озерами, лесами и реками привлекала советских людей, посещавших три республики. Многим нравились и умение жителей Эстонии, Латвии и Литвы создавать уютные условия для жизни и отдыха людей. Возникали и развивались дружеские отношения между жителями Прибалтики и представителями других народов СССР по мере роста многонациональных городов, предприятий и учреждений. К началу 80-х годов в СССР 15 % всех браков были заключены между представителями разных национальностей. Такие же браки заключались и с представителями прибалтийских народов.

Принятая на XVII съезде КПСС новая партийная программа утверждала: «Ушла в прошлое национальная рознь, нормой жизни стали братская дружба, тесное сотрудничество и взаимопомощь всех народов СССР… Национальный вопрос, оставшийся от прошлого, в Советском Союзе успешно решен».