Глава 12

О судьбе армейских управлений

Как логическое завершение, мне хотелось бы поставить рассказ о командовании белостокской группировкой, о том, что с ней произошло, когда начался распад обеих входивших в нее армий, когда штабы оказались предоставлены сами себе и самостоятельно начали выходить из вражеского кольца.

С самого начала боевых действий расположение штаба 10-й армии было засечено противником, и он был вынужден под непрерывными бомбежками постоянно оттягиваться от линии фронта все дальше в тыл. Только в первой половине дня 22 июня по штабу было нанесено четыре воздушных удара, последний раз — более чем 30 машинами. В ночь с 24 на 25 июня штаб переместился в лес в районе станции Валилы. Кроме собственно функции управления войсками, там был развернут формировочный пункт, куда патрулями и пограничниками направлялись потерявшие свои части и уходившие на восток мелкие группы и отдельные военнослужащие. Случались и недоразумения, когда за дезертиров «бдительными» патрульными и воинами-чекистами принимались снабженцы боевых частей, рыскавшие в тылах в поисках горючего, боеприпасов и провианта. Вспоминает Т. Я. Криницкий, 50-й танковый полк 25-й ТД: «Вечером Пожидаев вернулся из боя и приказал нам выехать рано утром 26.06 затемно, что мы и сделали. До Белостока добрались благополучно, но там склады с горючим были взорваны, и мы возвратились, но нас по дороге на Волковыск задержал патруль как дезертиров, машину отобрали, а лейтенанту приказали идти в штаб. Оказывается, в 700–800 м в лесу стоял штаб военного округа (10-й армии. — Д. Е.) и был сам маршал Кулик. Нас держали до захода солнца, все собирали по дорогам отступавших одиноких красноармейцев. Насобирали нас 30 человек. Построил капитан, тоже участник испанских событий, ибо имел орден Красного Знамени, и повел нас вверх к штабу, но штаб уже снимался. Палатка еще стояла, а три танка (2 Т-34 и 1 КВ) разворачивались вниз к дороге, и было очень много легковых машин, но нас стороной повели вверх по лесу, где мы прошли километра два и расположились на ночлег. Дали нам по баночке консервов, махорки, мы поужинали и легли спать. Под утро, а может и раньше, нас разбудили, посадили на машины и повезли, как сказал капитан, на передовую… Привезли нас, разгрузились. Только-только солнце начало подниматься, светало, и мы видим: наш полк, танкисты проверяют матчасть, и ходит наш Пожидаев. Как увидел и пришел к нам, капитан доложил, что привез дезертиров. Пожидаев посмотрел и говорит: „Это же мои бойцы, я вчера послал их в Белосток за горючим, а вы их задержали и считаете дезертирами“. Он хотел его застрелить, но только поругался, а говорить уже не мог, охрип и отпустил его на все четыре стороны и машины не дал»[508].

Утром 26-го управление армии вновь двинулось на восток и расположилось в Замковом лесу северо-восточнее Волковыска. При перебазировании оперативный отдел, в котором в тот момент находился командующий, подвергся нападению переодетых в советскую форму диверсантов. Днем 26 июня значительные силы уже обычной германской пехоты при поддержке нескольких танков атаковали штаб. Атаку удалось отразить, после чего силами штабной охраны была занята оборона в районе кирпичного завода у Шведской горы. К вечеру завязался бой на западной окраине Волковыска, противника с трудом сдерживали остатки отошедших к городу подразделений. Снова началась ожесточенная бомбежка расположения штаба армии, в котором скопилось множество раненых и автотранспорта без горючего. А. М. Олейник вспоминал: «Замковый лес был переполнен военнослужащими, которые при виде транспорта пожелали им воспользоваться и начали собираться возле автомобиля. Западнее леса на высоком железнодорожном полотне, в 1000–1500 метрах, безжизненно стояли товарные вагоны, ничем не примечательные. Но вдруг в мгновение вагоны ожили — преобразовались в бронепоезд врага. Орудийные снаряды бронепоезда накрыли осколками многих нерасторопных солдат».

К 27 июня штаб 10-й армии оказался в окружении. Из разрозненных военнослужащих формировались отряды и тут же бросались в бой. На подступах к Замковому лесу были оборудованы инженерные заграждения. Руководил устройством заграждений генерал Д. М. Карбышев. После полудня на КП армии вновь было совершено нападение. На этот раз поднялась паника, которую офицерам штаба с трудом удалось прекратить. К вечеру 27 июня стало известно, что передовые части вермахта находятся на подступах к Минску. Тогда командарм К. Д. Голубев принял решение об отходе на восток, но все пути оказались отрезанными и блокированными противником. Какое-то время вместе со штабом армии находилось и управление 5-го стрелкового корпуса. В ночь на 28-е штарм оставил Волковыск и двинулся по проселочной дороге на Деречин.

28 июня разведка установила, что переправы через реку Щара уже захвачены немцами. Исправив в устье Щары старый мост, не обозначенный на картах, группа генерала Голубева вечером 29 июня подошла к станции Выгода, утром 30-го она находилась в районе деревни Соловичи. Впереди была рокада Столбцы — Несвиж, по которой сплошным потоком двигались колонны немецких войск.

Один из переходов колонны штаба армии должен был пролегать в направлении станций Выгода — Городея. В голове колонны находились два мотоцикла с пулеметами, бронемашина, грузовик с пограничниками. В броневике ехал генерал П. И. Ляпин, в грузовике, рядом с водителем, — начальник оперативного отдела штарма полковник С. А. Маркушевич. За этой группой — командарм К. Д. Голубев с несколькими штабными командирами и усиленным взводом пограничников. За ними — на расстоянии 1–2 км — основная часть колонны: работники управления, медсанбат с ранеными и больными, хозчасть. Возглавлял ее начальник артиллерии армии М. М. Барсуков. В одной из двух исправных легковушек должны были ехать Д. М. Карбышев с полковником П. Ф. Сухаревичем. С флангов и тыла штабную колонну охраняли батальон охраны штарма и механизированный отряд (4 танка и 3 бронемашины).

В какое-то время колонна ночью проходила через железнодорожную магистраль Барановичи — Минск. После пересечения рокады авангард остановился, чтобы подождать основную группу. Но за спиной вспыхнула перестрелка. На разведку Ляпиным были посланы старшина-мотоциклист, а затем — лейтенант. Вернувшись, он доложил, что на большаке за железной дорогой валяется наша перевернутая строевая полуторка и стоит подбитый немецкий танк с порванной гусеницей. Штабная колонна исчезла. Это свидетельство начопера Маркушевича. После реконструкции событие может выглядеть так.

Не доезжая до шоссе Барановичи — Минск, группа Голубева столкнулась с отрядом немецкой мотопехоты. Крытые брезентом машины шли с зажженными фарами в сторону Минска. Их сопровождали танки. Боевое охранение заметило в темноте слева в поле недалеко от развилки силуэты машин, в небо взлетели гирлянды осветительных ракет. Голубев, уповая на внезапность, приказал открыть огонь из всех видов оружия и прорываться вперед. Один танк был подбит, но машина с бойцами-пограничниками, подбитая очередью из крупнокалиберного пулемета, потеряла управление и перевернулась. Бронемашина с командармом прорвалась через вражескую цепь и под утро очутилась в лесу возле деревни Крутой Берег.

На рассвете к Ляпину присоединилось несколько машин из основной колонны. В них были бригадный комиссар Иванов, инструктор политотдела старший батальонный комиссар Ухарев, старший политрук Трофимчук. Иванов, как исполняющий обязанности ЧВС армии, сообщил приказ командарма: следовать по ранее утвержденному маршруту, в случае необходимости выбирать маршрут самостоятельно. Им повезло: они успели проскочить в брешь, пробитую отрядом Голубева. Остальная часть управления армии была атакована немцами при поддержке танков. Когда рассвело, немцы вызвали авиацию. Одна за другой вспыхивали машины, от разлившегося горящего бензина загорались кусты и деревья. Зажатые в небольшом лесном массиве в кольцо штабники несли большие потери, все меньше становилось патронов. Генерал М. М. Барсуков поручил Д. М. Карбышеву вывести личный состав из горящего леса. Сам он с группой бойцов и командиров остался прикрывать их отход. Карбышев и Сухаревич нашли в лесу обходную дорогу и по ней вывели оставшихся в живых работников управления армии. М. М. Барсуков со своими людьми вышел к деревне Крутой Берег, где встретился с Голубевым. Однако отряд Карбышева при еще одной попытке перейти через рокаду Столбцы — Несвиж и догнать их попал в устроенную во ржи засаду. После нескольких часов тяжелого боя части советских военнослужащих, в том числе Д. М. Карбышеву и П. Ф. Сухаревичу, удалось поодиночке пересечь шоссе и уйти дальше на восток. Много семей штабных работников 10-й армии впоследствии получило извещения с коротким «пропал без вести».

Позднее пути К. Д. Голубева пересеклись с маршрутом, по которому к линии фронта двигались «зеленые фуражки». Бывший начальник 86-го Августовского погранотряда полковник Г. К. Здорный вспоминал, что основная группа отряда, в которой находилось все его командование и Боевое Знамя, в один из дней обошла г. Барановичи. На хуторе примерно в 30 км от м. Мир к ней присоединилась и следовала до выхода из окружения небольшая группа командиров 10-й армии во главе с ее командующим. Около недели с ними шел и генерал-лейтенант Д. М. Карбышев, который затем из-за непонятных разногласий относительно пути следования оставил отряд и пошел своим маршрутом вместе с начальником инженерного отдела штаба 10-й армии полковником П. Ф. Сухаревичем. Так вдвоем они и попали во вражеский плен. Управление 5-го корпуса из окружения тоже не вышло.

Управление 3-й армии выступило из Гродно внушительной, громоздкой колонной. Радист 942-го батальона связи Г. С. Котелевец вспоминал: «Я не был в боевой пехотной, танковой, артиллерийской части, а ездил, петлял в гигантской автоколонне, состоявшей из штаба армии, редакции ее газеты („Боевое Знамя“. — Д. Е.), армейских батальонов: саперного, инженерного, связи, нескольких автобатов, медсанбатов и т. п. Наш ОБС не только никаких легких (по веткам и калиткам), но и прочих линий связи не тянул и ни с дивизиями, ни с корпусами, ни с округом (фронтом) в Минске связи ни разу не имел… Я до сих пор удивляюсь, отчего не было радиосвязи: ни из Минска, ни от нас. В батальоне были армейские радиостанции 11 АК. Ездили, да и то плохо, офицеры связи. Вообще, управления не было никакого.

Гродно эта махина оставила в ночь на 23-е. С рассвета до темноты беспрерывные ожесточеннейшие, и не только нашей многотысячной колонны, но и всего на дорогах, пулеметные штурмовки. Не только дороги, но и прилегающих лесов. За несколько дней колонна растаяла на две трети. Везде сгоревшая техника и масса трупов во ржи, выросшей до пояса. По команде „Воздух!“ все бросали машины, отбегали от дороги и падали лицом вниз. Многие оставались лежать навечно. Родные тоже о них ничего не узнали. Я в этой каше был один из миллиона войск ЗапОВО. Первую неделю мы провели со штабом 3-й армии и двигались по маршруту Гродно — Скидель — Мосты (там был бой, отбили мост и побежали дальше) — Лида — Дятлово. Наша радиомашина подчинялась ОПП штаба армии — бригадному комиссару Шумину и непосредственно батальонному комиссару Копалову. Двигались по неорганизованным лесным просекам и тропам десятками тысяч. Вдруг дальше идти нельзя, впереди противник. Чаще всего было, что 5–20 человек случайно оказывались впереди колонны. Какой-нибудь волевой старлей, капитан или подполковник подчинит себе часть разрозненной массы и первым бросается на прорыв, за ним многотысячная толпа. Так девять раз бежал и я, но никакой рукопашной не бывало. Если немцы не успевали убежать, их просто растаптывали, хотя они и стреляли. Наши тоже стреляли. При таких рывках „на ура“ мимо самой головы свистели пули.

Двигались под непрерывными бомбежками. Палили из винтовок, пулеметов ручных и счетверенных, пистолетов неимоверно, но никого не сбивали. Тысячная колонна стремительно сокращалась. Наш черед пришел 30.06 или 01.07 под очередной бомбежкой. Мы — это сержант-радиоинженер, 27 лет, я и Дима Белавин — дикторы. Предполагалось, что немцы бросят фронт от наших уговоров. Уговаривать не пришлось ни разу. Шофером был Медведев, 35 лет, в мае призванный, до этого не служил. Машина уцелела, но пропал водитель. Никто из нас управлять машиной не умел. Похудевшая колонна штаба армии ушла, а мы машину побоялись бросить и остались. Часа через три появился наш шофер, измотанный круглосуточным рулением (у немцев было по два водителя). Он заснул под бомбежкой и немного отлежался. Продолжали ехать в „диких“ колоннах. Через два дня ночью фрицы напали на нашу колонну перед какой-то речкой. Мы бросили в кузов машины гранату и в темноте по грудь и по шею в воде, держа винтовки над головами, унесли ноги»[509]. Так, теряя от воздушных атак людей, транспорт, снаряжение, остатки управления 3-й армии через Новогрудок и Столбцы вышли к Минску, который уже был взят, но западнее города во вражеском тылу остались две дивизии 44-го стрелкового корпуса 13-й армии: 64-я полковника С. И. Иовлева и 108-я генерал-майора Н. И. Орлова. В 64-й дивизии находился зам. по тылу начальника штаба корпуса подполковник Кузин. Он был направлен туда, чтобы подтвердить и разъяснить приказ штарма: 64-й и 1 08-й СД занять круговую оборону и удерживать занимаемые позиции. Кузин вернулся в штаб 13-й армии и доложил о выполнении задания только под Могилевом.

К моменту прибытия подполковника в ночь на 29 июня части С. И. Иовлева находились в оперативном окружении и подготовили достаточно устойчивую круговую оборону. Особого давления дивизия не испытывала, так как в этот момент противник производил перегруппировку сил. Вторые эшелоны 7-й и 20-й ТД 39-го МК 3-й танковой группы уходили в захваченный Минск, их сменяли передовые части 17-й и 18-й ТД 47-го МК 2-й танковой группы. Пользуясь передышкой, штадив спешно формировал из вышедших на ее участок военнослужащих 3-й и 10-й армий сводные части. Несмотря на тяжелые потери в боях на рубеже Минского УРа, численность дивизии не уменьшилась. Она даже возросла, так как за день 29 июня было сформировано два полка численностью свыше 1500 штыков каждый. Один из полков возглавил вышедший к Минску майор С. Н. Гаев, начальник штаба одной из трех формировавшихся в округе противотанковых бригад. Формирование проходило в лесу восточнее Старого Села; на станции Ратомка удалось разжиться некоторым количеством боеприпасов. Укрепление позиций и пополнение личным составом продолжалось до вечера 30-го, когда с запада, где оставался открытый коридор в кольце окружения, вышла небольшая колонна. Несколько танков Т-34 сопровождали несколько легковых автомашин. В них оказались командарм-3 В. И. Кузнецов и до 20 старших офицеров и генералов армейского управления. Состоялось совместное совещание, в ходе которого Кузнецов, ознакомившись с обстановкой, принял решение: объединить под своим началом 64-ю и 108-ю стрелковые дивизии и все части в этом районе. В ночь с 1 на 2 июля начать прорыв из окружения в направлении ст. Фаниполь, затем повернуть на юго-восток и двигаться на Гомель. Обе дивизии выполнили приказ Кузнецова, заплатив за это сравнительно небольшую цену[510]. Как им это удалось, можно догадаться, прочтя рассказ кавалериста 6-й дивизии майора Гречаниченко: «Когда наша небольшая группа во второй половине дня 30 июня вышла к старой границе, здесь царил такой же хаос, как и на берегах Росси. Минск уже был занят немцами. Все перелески были забиты машинами, повозками, госпиталями, беженцами, разрозненными подразделениями и группами отступавших наших войск, оказавшихся в окружении. Здесь я встретился с полковником С. Н. Селюковым, который являлся заместителем командира 108-й стрелковой дивизии и которого я знал с довоенного времени. При его содействии нас включили в группу прикрытия готовящегося прорыва из окружения. Он был организован командующим 3-й армией генерал-лейтенантом В. И. Кузнецовым и осуществлялся в ночь с 1 на 2 июля в юго-восточном направлении через железную дорогу Барановичи — Минск между станцией Фаниполь и разъездом Волчковичи. Ядро прорывающихся составляли остатки 64-й и 108-й стрелковых дивизий. Прорыв удался только частично. Не все, участвовавшие в нем, вырвались из окружения. Наша группа прикрытия была отрезана от места прорыва и разгромлена. Многие погибли в неравном бою, многие попали в плен»[511]. Сберегая свой личный состав, командиры дивизий 13-й армии поставили в заслоны тех, кто прибился к ним из частей 3-й и 10-й армий. Чудом выжившие в кошмаре предыдущего побоища, они были вынуждены умирать, спасая других.

В числе тех, кто участвовал в попытке прорыва, был личный состав 444-го корпусного артполка. В. Д. Науменко рассказывал: «После потопления в Немане материальной части (152-мм гаубиц-пушек и тягачей — из-за отсутствия снарядов и горючего) полк, уже как стрелковая часть, пробивался в попытках вырваться из окружения, сначала к старой границе, а затем к Минску, куда подошли 2 или 3 июля. Там несколько генералов формировали группу прорыва, в которую влился и наш полк. Ночью был осуществлен обход города с юга с целью прорваться через шоссе Минск — Слуцк, а с рассвета до позднего вечера шел неравный бой с превосходящими силами врага, бросившего на нас танки и авиацию. Это был последний мой бой в составе 444 КАП. Далее были попытки, согласно приказу командира полка, пробираться к своим небольшими группами по 3–4 человека. Для многих они закончились пленом. Не избежал этой участи и я, был схвачен полевой жандармерией числа 15 июля, когда с 3 товарищами, измученные дизентерией, пережидали день, чтобы ночью переправиться через реку в районе п. Свислочь»[512].

О том, что стало дальше с армейским управлением, вернее с тем, что от него оставалось, сведений нет, но это нетрудно предположить. При попытке совместного прорыва оно снова понесло потери, в том числе лишилось оставшихся танков и автомашин. Теперь от штаба 3-й армии осталось не более 10 человек. 5 или 6 июля, удачно избежав столкновений с противником, старую государственную границу перешла сводная группа 204-й мотодивизии 11-го механизированного корпуса. На второй день после перехода мотострелки встретили в лесах генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова; с ним были член Военного совета армейский комиссар 2 ранга Н. И. Бирюков, командующий ВВС комбриг А. С. Зайцев, помощник начальника политотдела армии по комсомолу старший политрук Ковалев, начальник санотдела армии военврач 1 ранга Пиотровский и еще 3–4 человека. Встреча была радостной; радости стало еще больше, когда через два дня к ним присоединилась еще одна организованная группа военных во главе с командиром 274-го стрелкового полка 24-й СД подполковником А. А. Украинским численностью примерно 500 человек и с 4 станковыми пулеметами. От подполковника узнали, что после прорыва через старую границу 24-я была сознательно разделена командованием дивизии на несколько отрядов, шедших через Полесье своими заранее определенными маршрутами. Кузнецов сказал: «Ну, теперь у меня есть армия. Есть командующий, есть член Военного совета Николай Иванович, начальником штаба будет Михаил Степанович Посякин, начальником политотдела — полковой комиссар Мандрик, есть командир дивизии, а командного состава хватит на целый корпус»[513]. К этому моменту в группе насчитывалось более 1000 человек, из них около 200 человек комсостава, 8 пулеметов «максим», несколько ручных пулеметов. У остальных были винтовки и пистолет-пулеметы ППД. Патронов было очень мало, по расчетам, их хватило бы на два часа боя при прорыве из окружения.

27 июля 1941 г. группа В. И. Кузнецова подошла к линии фронта, к железной дороге Рогачев — Могилев. Днем разведка задержала в лесу человека. Им оказался секретарь Рогачевского райкома КП(б)Б, который организовывал в лесах базы для партизан. Партиец очень подробно рассказал о положении на фронте и в стране, сказал, что линия фронта недалеко, он хорошо знает расположение войск противника, и в эту ночь он выведет их в расположение наших войск. В ночь на 28 июля группа Кузнецова действительно вышла на позиции 63-го корпуса комкора Л. Г. Петровского. Все рядовые, младший начсостав, средний комсостав и часть старших офицеров остались в корпусе, остальных на автомашинах В. И. Кузнецов вывез в Гомель, где находился штаб Центрального фронта. Через два дня был вновь сформирован штаб 3-й армии, который расположился в лесу западнее Калинковичей. Командующим был назначен Кузнецов, ЧВС — дивизионный комиссар Ф. И. Шлыков (бывший ЧВС расформированной 4-й армии), начальником штаба — генерал-майор А. С. Жадов, бывший командир 4-го ВДК. Бывший начштаба 204-й МД подполковник М. С. Посякин стал начальником оперативного отдела штаба армии, комдив 204-й полковник А. М. Пиров — командиром 75-й стрелковой дивизии, его зам. по политчасти Г. Я. Мандрик — комиссаром штарма. Начальником связи стал (и был в этой должности до конца войны) полковник Г. Ф. Мишин из 5-го корпуса 10-й армии, на базе 109-го ОБС 17-й дивизии был сформирован армейский отдельный полк связи. Армейский комиссар Н. И. Бирюков убыл в распоряжение Главпура и впоследствии был назначен членом Военного совета БТ и МВ (бронетанковых и механизированных войск) Красной Армии. Так 3-я армия, словно сказочная птица Феникс, сгорев дотла в огне приграничного сражения, вновь возродилась. Это была уже другая армия, но многие ее бойцы и командиры начали свой боевой путь утром 22 июня и успели уже получить бесценный опыт войны «по-новому». Редакция армейской газеты «Боевое Знамя», та самая, в которой должен был служить и до которой не добрался К. М. Симонов, благополучно вышла из окружения со 2-м эшелоном штаба и была передана в состав политотдела новой 30-й армии. Армия же, имевшая 10-й номер, появилась (на бумаге) только 21 октября 1941 г., когда немцы в ходе операции «Тайфун» начали генеральное наступление против войск Западного, Центрального и Брянского фронтов, имея конечной целью захват Москвы.

Примечания:

5

Буг в Огне. Минск, 1965., с. 110.

50

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

51

Драгунский Д. А. Годы в броне. М., 1983, с. 3.

508

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

509

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

510

Иванов С. П. Штаб армейский, штаб фронтовой. М.: ВИ, 1990. с. 79–81.

511

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

512

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

513

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.