Можно ли подробно, «разложив по полочкам», описать КАТАСТРОФУ? Не зафиксировать просто начало и конец («так было до… — так стало после…»), а досконально раскрыть ее развитие, указать мельчайшие детали, подробности во взаимосвязи их друг с другом? Едва ли. Прошу не судить строго, если эта глава да и вся книга покажутся кому-то бессвязными, лишенными стержня и плавных переходов от одной части к другой.

28 июня 1941 г. Этот день навсегда останется черным в истории Беларуси. Во второй половине дня германские войска прорвали оборону 13-й армии на стыках 2-го и 44-го стрелковых и 20-го механизированного корпусов. Вечером передовые части вермахта с двух сторон — от станции Болотная и от юго-западных окраин — вошли в Минск. Опять же 28 июня немецкие части, наступавшие от Бельска и Гродно, соединились в районе Большой и Малой Берестовиц, расчленив белостокскую группировку на несколько изолированных частей. Началась агония, хотя ожесточенные бои советских частей с армейскими корпусами 4-й и 9-й армий противника, стремившимися к Волковыску и Лунно, продолжались еще не один день. Но утром 28 июня еще никто не знал и не предполагал, как все обернется. В 2 часа ночи начальник Генштаба Г. К. Жуков запросил обстановку на Западном фронте у В. Е. Климовских. Обстановка была безрадостной. Данных о 3-й и 10-й армиях и конно-механизированной группе не было, шли бои на рубеже Минского УРа и на бобруйском направлении. По словам Климовских, 6-й мехкорпус якобы находился в районе Барановичей, 13-й — в районе Столбцов. Разумеется, это никоим образом не соответствовало действительности. Также начштаба фронта сообщил, что, по его данным, Барановичи и Бобруйск находятся в наших руках. На вопрос Жукова по артиллерии РГК он ответил, что с артиллерией все в порядке, нет данных только по двум полкам: 120-му и 375-му. Эта информация также не имела ничего общего с действительным положением дел, что еще раз подтверждает полный коллапс в руководстве войсками Западного фронта.

Покинувшие Минск штаб и политуправление Западного фронта разворачивались вблизи от Могилева — не имея «ВЧ»-связи ни с Москвой, ни с Минском, полностью утратив контроль над ситуацией. Здесь же, в Могилеве, находилась группа высших командиров пограничных и внутренних войск НКВД СССР, на которых было возложено наведение хотя бы элементарного порядка в тылу фронта: начальник Главного Управления погранвойск генерал-лейтенант Г. Г. Соколов, начальник войск Белорусского погранокруга генерал-лейтенант И. А. Богданов со своим штабом и командир 3-й ЖДД НКВД комбриг В. И. Киселев. Прибыли в Могилев также маршалы Советского Союза Б. М. Шапошников и К. Е. Ворошилов. К. М. Симонов к этому времени все-таки добрался из Борисова до политуправления, доложил о прибытии начальнику управления дивизионному комиссару П. А. Лестеву и был направлен для прохождения службы во фронтовую газету. Он вспоминал: «Начинало темнеть. Я уже собрался ехать, когда вдруг из лесу выскочило несколько машин, впереди — длинный черный „паккард“. Из него вылезли двое. Все это происходило в нескольких шагах от меня. Лестев вытянулся и начал рапортовать:

— Товарищ маршал…

Вглядевшись, я узнал Ворошилова и Шапошникова. Меня радовало, что они оба здесь. Казалось, что наконец все должно стать более понятным. Я обошел стороной стоявшее на дороге начальство, сел в редакционную полуторку и поехал назад, в Могилев»[452].

Сохранилась телеграфная лента переговоров по «БОДО», состоявшихся в 05:40 утра, между Г. Г. Соколовым и заместителем наркома внутренних дел СССР по войскам генерал-лейтенантом И. И. Масленниковым[453]. Ее содержание весьма наглядно демонстрирует все то смятение и хаос, царившие в те дни в прифронтовой зоне Белоруссии. На вопрос Масленникова по обстановке Соколов ответил несколько неожиданным сравнением: «Доложить трудно ввиду большой неясности. Все, что сейчас имеет место, очень похоже на начало Халхин-Гола (выделено мною. — Д. Е.), только [в] значительно большем масштабе. По всем дорогам едут на машинах группы бойцов перепутавшихся родов войск и частей, сильно измотанных, деморализованных и подавленных. При звуке самолета, невзирая на то, свой или чужой, машины прибавляют скорость, и, несмотря ни на что, такое беспорядочное движение, никем не управляемое, превращается в панику… Слухи о десантах и диверсантах приводят [к] частому убийству ни в чем не повинных людей, особенно достается мобилизованным и милиционерам». Генерал отметил, что сейчас контроль над тылом в основном восстановлен, задача остановить бегущих в тыл военнослужащих выполнена, в тылу начинает появляться порядок. Но обстановка на фронте представляется в Могилеве весьма смутно, на основании неясных слухов и сообщений командиров отступивших на восток частей, в том числе и из своего наркомата. Встречено значительное количество «буквально целых авиационных, артиллерийских и танковых частей, целиком потерявших или, вернее, бросивших материальную часть». Такими Соколов мог ошибочно посчитать летчиков 60-й авиадивизии во главе с полковником Е. З. Татанашвили, вышедших к Могилеву от Барановичей, и вполне законно — зенитчиков 479-го артполка, бросивших свои орудия у станции Городея (см. выше). Кто и какими силами обороняет Минск, также понятно не было. По его словам, из Беловежской пущи прибыла на машинах группа пограничников, которые проехали Дзержинск и никого там не встретили. О том же свидетельствовал приезд вечером 27 июня в Могилев со стороны Дзержинска генерала Богданова со штабом погранокруга и доклад самого И. А. Богданова, особенно о положении в частях РККА — как известно, немцы без боя заняли Дзержинск вечером 27 июня. Г. Г. Соколов так охарактеризовал причины существующего беспорядка: «Деморализация подразделений и тылов произошла вследствие потери управления и незнания конкретной обстановки на местах, отсутствия разведки и связи. Большую роль в этом деле сыграли евреи, которые разносят панику вплоть до Москвы, а также и горе-руководители всяких органов, эвакуирующих так называемые „архивы“». Как настоящий чекист, Соколов предлагал достаточно жестко разбираться с виновниками паники. В частности, он считал необходимым «семьи руководства, панически бежавшие в Москву и распространявшие своим бегством пораженческие настроения, сослать [в] Красноярский край без права возвращения оттуда до окончания войны». На этом переговоры вроде бы завершились, но через некоторое время И. И. Масленников вновь вызвал Соколова к аппарату вместе с И. А. Богдановым и передал им приказ наркома Л. П. Берия, суть которого вкратце была такова: принять энергичные меры для восстановления линии «ВЧ»-связи Могилев — Москва (прорыв предполагался в районе Могилева), использовать ее восстановления части связи Красной Армии; организовать подвижную группу для восстановления «ВЧ»-связи на участке Могилев — Минск; немедленно направить разведгруппу под командой комбрига Киселева на автомашинах в Минск с целью прояснения истинного положения и немедленного доклада через ближайшую от Минска телефонную или телеграфную станцию. Обо всем увиденном немедленно информировать Москву. Генерал Г. Г. Соколов, в свою очередь, ответил, что при попытке связаться с Москвой его обругали на ломаном русском языке, а 27 июня при попытке связаться с Москвой через Смоленск он получил в разговоре «издевательские насмешки». Зам. наркома еще раз напомнил, что надлежит установить, чей Минск и верно ли докладывает комбриг Киселев, что гарнизоны железнодорожных войск продолжают охранять объекты в Минске и Дзержинске. От себя он посоветовал сформировать крепкий разведывательный батальон или полк усиленного состава, желательно из войск НКВД, и направить его в дальний рейд для установления ясной картины, что происходит в районе Минска и далее до старой госграницы. Но, еще раз напомню, это было ранним утром 28 июня. К вечеру обстановка в районе Минска изменилась радикально, но штаб фронта еще несколько дней (по крайней мере, так это выглядит в документах) «не признавал» факт падения столицы республики. Лишь в оперсводке № 12 на 20:00 30 июня указывалось: «13-я армия в результате боев, начавшихся 28.6.41 г., оставила Минский укрепленный район и гор. Минск». 30 июня, обойдя открытый правый фланг 2-го стрелкового корпуса, 18-я танковая дивизия противника вышла к Березине в районе Борисова. К 30-му Западный фронт рухнул окончательно, и остатки его войск, которые оказались как за внешними флангами наступающих танковых групп ГА «Центр», то есть вне кольца окружения, так и за внутренними, в беспорядке хлынули к Березине и Днепру. Героизм отдельных частей и соединений (50, 100 и 161-й дивизий в частности) не мог уже ничего исправить и ни на что существенно повлиять. В то же время даже кратковременные бои в Минском УРе привели к тому, что план «Барбаросса» дал первую трещину. Минск надлежало взять 27 июня, но героизм войск 13-й армии отсрочил его падение на сутки, и сообщение об этом, как упоминается в некоторых источниках, было причиной первого нервного срыва А. Гитлера.

Справка. Есть предание, что, узнав о падении Минска, Сталин впал в депрессивное состояние и на несколько дней самоустранился от управления государством на одной из загородных дач (вроде бы в Кунцево). ВИЖ в «постперестроечный» период прошлого века (№ 6 за 1994 г., с. 27–30) попытался обелить генсека, опубликовав записи о приеме им лиц в первые дни войны. Закончив публикацию как раз 28 июня, историки в погонах сделали вывод: ничего такого не было, снова «демократы» клевещут. Но само руководство компартии за четыре года до этого «авансом» опровергло военных, ибо в журнале «Известия ЦК КПСС», выходившем под редакцией непосредственно М. С. Горбачева, были опубликованы те же самые записи, правда, с маленьким, но очень важным комментарием. Последними, кто попал на прием к Сталину в ночь с 28 на 29 июня, были: нарком вооружений Д. Ф. Устинов, начальник ГАУ генерал-полковник артиллерии Н. Д. Яковлев, секретарь МГК ВКП(б) А. С. Щербаков и член Политбюро А. И. Микоян. Самым последним (в 00:00 уже 29 июня) вошел нарком госбезопасности комиссар ГБ 3 ранга В. Н. Меркулов, в это время в кабинете, кроме самого И. В. Сталина, находились Л. П. Берия, В. М. Молотов и А. И. Микоян. Меркулов пробыл всего 15 минут, а в 00:50 от Сталина вышли все. Комментарий к спискам посетителей содержит всего семь слов: «Следующая запись датирована 1 июля 1941 г.»[454]. Вот они, недостающие два дня, когда И. В. Сталина либо вообще не было в Кремле, либо он никого не принимал! Зачем понадобилось Всеволоду Меркулову ехать в Кремль, когда там уже находился Берия? Не затем ли, чтобы сообщить НЕЧТО очень важное и секретное, такое, что нельзя было доверить даже правительственной спецсвязи? А именно: «Товарищ Сталин, по нашим сведениям, немцы заняли Минск».

С освобождением осенью 1939 г. Западной Белоруссии старая госграница СССР не утратила полностью своего прежнего значения. На ее линии, осуществляя кордонно-заградительный режим, по-прежнему размешались пограничные отряды войск НКВД СССР, и гражданским лицам, не имевшим прописки на вновь обретенной территории, можно было попасть туда только по спецпропускам, выдаваемым территориальными органами НКВД по предъявлении справки-вызова. Образец такой справки (из Волковыска, с подписью и гербовой печатью) есть в моем архиве:

«НКО СССР Волковысский военный госпиталь „20“ июня 1941 г. № 5/л, г. Волковыск.

СПРАВКА

Дана военнослужащему тов. Череватову Андрею Николаевичу в том, что он действительно находится на службе в Волковысском военном госпитале. Дана настоящая брату Череватова — Череватову Петру Николаевичу для представления в органы НКВД — Ромоданово на предмет получения пропуска на право проезда через бывшую границу СССР — Польша в город Волковыск, Зап. Белоруссия.

(Начальник госпиталя военврач 2 ранга Вольпер) (Завделопроизводством Меньшикова) (Печать гербовая „Волковысский военный госпиталь НКО СССР“»[455].)

Телеграмма Петру Череватову: «От поездки ко мне воздержись Андрей». НКСвязи СССР. Бланк № 72. Принята в Волковыске в 06: 1923 июня 1941 г., отправлена в 06:35, принята в 09:40 в Мордовии, Ромодановский район, с. Курилово[456].

Одним из таких «кордонных» был 18-й Житковичский погранотряд, располагавшийся в самом сердце Белорусского Полесья. Это были тихие глухие места — и таковыми они остаются по сей день — с приветливым, мирным и трудолюбивым народом, который польские геополитики и этнографы-шовинисты посчитали даже не белорусами, а «тутэйшими», то есть здешними, или «полещуками», то есть просто жителями Полесья — с их точки зрения, лицами без четко выраженного национального самосознания[457]. 22 июня спокойствие было нарушено: германская авиация бомбила столицу Полесья — областной город Пинск. А через несколько дней на восток от Бреста и Малориты потекли осколки разбитых частей 4-й армии. Через Полесье отходила целиком 75-я, отряды 6-й стрелковой и 205-й моторизованной дивизий, 20-й мотоциклетный полк 14-го мехкорпуса и множество мелких остаточных групп. По мере продвижения агрессора в глубь советской территории поток отступающих ширился: отходили уже не только от Бреста, но и от Коссово, Слонима, Барановичей, Минска; шли подразделения и отряды уже не только из 4, но и из 3, 10 и 13-й армий. Начался такой же хаос, как у Зельвы, Молодечно, Борисова, Двинска. Его попытались остановить, и не без некоторого успеха. И снова наиболее объективная картина происходивших в этих местах событий принадлежит, так сказать, «перу» чекиста. 18-м ПО командовал полковник М. Р. Аканин. В 14 часов 30 июня он направил в свой наркомат телеграмму:

«Москва Масленникову

Части РККА из Лунинец без какого-либо приказа пошли на направление Житковичи. Я через Гомель НКВД и НКГБ просил вмешаться выслать представителя армии и трибунала надо форсировать иначе сегодня части будут за рекой Случ. В Пинске сегодня противника нет.

(Аканин»[458].)

В ночь на 1 июля М. Р. Аканин отправил И. И. Масленникову развернутый доклад по обстановке на пинско-мозырьском направлении[459]. На участке отряда выхода частей противника и боестолкновений с ними отмечено не было, исключая обстрелы автомашин мелкими бандгруппами в 2–3 человека. Такие случаи были зафиксированы в районе Марцинковичи, Ленино, на ж.-д. разъездах Лахва и Микашевичи. Сдельные звенья самолетов противника наносили бомбовые удары по населенным пунктам, в частности по древнему городку Туров на реке Припять. На участке левого соседа (20-го Славутского Краснознаменного отряда Украинского погранокруга) было спокойно. 26 и 27 июня от Пинска на Лунинец и Житковичи началось массовое отступление армейских частей, что вынудило полковника лично выехать с маневренной группой в разведку по указанному направлению. Уже в районе погранзаставы Ленино (севернее Микашевич у дороги Слуцк — Микашевичи) им было обнаружено большое скопление разрозненных подразделений всех родов войск, двигавшихся по направлению на Житковичи. Никакого общего командования над этой массой не имелось. По приказу Аканина был разобран дорожный мост через реку Случь, что сделало невозможным дальнейший отход на восток. Старшим над этой сводной колонной он назначил начальника разведотдела штаба 28-го корпуса 4-й армии майора К. Г. Дмитриева (вероятно, к Ленино вышла часть личного состава коссовской группы войск) и приказал им выдвинуться на запад, к Лунинцу, для выполнения задач, поставленных командармом 4-й армии А. А. Коробковым, присоединяя по пути движения всех военнослужащих, идущих в Житковичи. Пограничники оказали армейцам помощь транспортом, горючим и фуражом. За мостом полковник оставил несколько танков Т-26 (вероятно, из 14-го мехкорпуса) с изношенной до предела ходовой частью. Танки имели зенитные пулеметы, и он намеревался использовать их для противовоздушной обороны моста, а в случае необходимости — для стрельбы по наземным целям. На всем протяжении от Ленино до Лунинца по дороге и прилегающих к ним участкам леса беспрерывно шли отдельные красноармейцы, командиры, группы, а также транспорт. В придорожных лесах располагались смешанные остаточные группы и подразделения, в том числе и с матчастью.

Особенно много войск скопилось в пяти километрах к востоку от Лунинца. На совещании комсостава старшим войсковым начальником был выбран зам. командира 143-й дивизии 47-го стрелкового корпуса по политчасти полковой комиссар Н. Х. Сериков (совсем как в Гражданскую войну, см. выше — так голосовали и за полковника Козыря). Но затем Сериков с двумя более-менее сколоченными батальонами (возможно, что из своей дивизии — как известно, 143-я СД вышла на переформирование только с двумя стрелковыми полками и одним артполком) в 21:30 28 июня погрузился в эшелон и убыл на Житковичи. Оставшийся за него полковник А. Н. Каранов («бьется» по ОБД, как начштаба артиллерии 14-го мехкорпуса) решил, «что далее обороняться бесцельно, так как части смешаны, плохо обеспечены боеприпасами… а многие красноармейцы без винтовок, поэтому отдал приказ на отход Житковичи всем частям в 23.00 28.6.41». Но вот что интересно, Каранов утверждал, что особенно плохо дело обстоит с боеприпасами и горючим для танков Т-34, коих, как известно, в 14-м МК не было. Эти машины имелись в 6, 11 и 13-м корпусах.

Герой Советского Союза полковник Д. П. Щербин был в 41-м году лейтенантом и командовал разведвзводом 8-го полка 4-й танковой дивизии. Он писал, что 24 июня в ходе боев под Гродно группа из нескольких боевых машин потеряла связь с основными силами и начала отходить на Волковыск. «В 4 часа утра на опушке леса недалеко от Волковыска немецкий самолет выбрасывал десант. Получили команду взять десантников в плен. Около 30 человек расстреляли на месте. Часов в 5 с Волковысской церкви по нас был открыт пулеметно-минометный огонь. Вот так нас встретил Волковыск. Предательство, измена. Обидно было до того, что слезы появлялись на глазах, а некоторые плакали от всех ужасов. От Волковыска мы взяли курс отступления к юго-западу от Минска, а 26 июня, израсходовав все боеприпасы и горючее, начали прорываться группами в Полесье — в направлении Мозыря, лишь бы не попасть в плен. И вот началось мытарство — не то ты военный, не то гражданский. Всю ночь идешь голодный, а днем смотришь из-за леса, как сплошным потоком в небе плывут двухмоторные самолеты с черной свастикой в направлении Смоленска и Москвы». Экипажи этой группы пришли в Полесье уже пешими, но ведь пришли же! Почему не могло случиться так, что кому-то повезло больше? Тем более что тракторным керосином, пригодным (если добавить моторного масла) для дизелей В-2, которые стояли на тридцатьчетверках, в полесском глухоманье наверняка можно было разжиться: на МТС, лесо- и торфоразработках или еще где-нибудь. Так и могли оказаться Т-34 из 6-го корпуса за сотни верст от Гродно — там, где никто и не думал их встретить.

Отдав самовольный приказ на отход, полковник Каранов исчез неизвестно куда, и М. Р. Аканин его не нашел. Тогда своей властью он собрал еще одно совещание начсостава, назначил старшим общевойсковым командиром подполковника Яковлева — по словам Аканина, командира 7-й бригады не то ПТО, не то ПВО. Он запретил какой бы то ни было отход, выставил на дорогах заслоны; в частях стали приводить себя в должный вид, и это снова стало походить на армию. Но деморализация была очень сильна, и чекист счел нужным отметить, что у армейцев, даже у командиров частей, чувствуется большая тяга уйти за старую границу. Он считал необходимым штабу 4-й армии в кратчайший срок назначить командира, который мог бы возглавить эту группировку. Яковлев, по его мнению, для такой должности не годился. Также Аканин считал необходимым для повышения боеспособности восстановить на этом направлении службы тыла и выделить работников, ибо в частях они практически отсутствуют. Где какие склады и базы снабжения, никто, в том числе и командование, не знает, все полагаются на офицеров ВОСО (коменданта и его помощников). Работники складов пассивны, инициативы по раздаче своего имущества частям не проявляют.

В конце доклада командир погранотряда определил мероприятия, необходимые для наведения порядка на пинско-мозырьском направлении, и обращался к замнаркома с просьбой вмешаться и ускорить доставку винтовок, боеприпасов для пушек калибра 122 мм, гаубиц — 152 мм, бронебойных выстрелов к пушкам Т-34, 45-мм боеприпасов, горючего для Т-34, обмундирования и продовольствия. Также наладить связь штаба 4-й армии с этой группой, так как она отсутствует с 22 июня, подкрепить ее артиллерией, обеспечить авиационную поддержку. Чувствуется очень грамотный подход пограничника к специфическим военным вопросам. Впрочем, не удивлюсь, если окажется, что полковник Аканин имел за плечами Академию имени М. В. Фрунзе, которая была «альма-матер» для многих командиров войск НКВД.

В заключение Аканин доложил о необходимости провести ряд чисто организационных мероприятий: создать этапные пункты, которые занимались бы «фильтрацией» уходящих на восток; выслать представителя от военного трибунала, так как имеют место самосуды; организовать сбор военного имущества на путях отступления, ибо дороги от Пинска до Лунинца и далее за Пинск завалены материальной частью вплоть до пушек, зенитных установок последних образцов, не говоря уже об автомашинах, пулеметах и боеприпасах. И, сорвавшись, видимо, с взвешенного тона на эмоции, закончил так: «Областные партийно-советские организации абсолютно ничего не делают, а стараются прорваться или через Туров, или через линию [границы]. Районные организации растерялись, не имеют никаких указаний. Районные работники отправляют семьи, срываются сами, создают панику среди местного населения. Такой хаос — трудно вообразить».

Очень показательно в данном контексте сообщение (также по телеграфу) секретаря Лунинецкого райкома КП(б)Б В. И. Анисимова: «Люди скитаются без цели, нет вооружения и нарядов на отправку людей. В городе полно командиров и красноармейцев из Бреста, Кобрина, не знающих, что им делать, беспрерывно продвигающихся на восток без всякой команды… В Пинске сами в панике подорвали артсклады и нефтебазу… а начальник гарнизона и обком партии сбежали к нам в Лунинец, а потом, разобравшись, что это была просто паника, вернулись в Пинск, но боеприпасы, горючее пропали, — и дискредитировали себя в глазах населения»[460]. Секретарь Пинского обкома партии Минченко нарисовал еще более невеселую картину: «Все воинские части, которые находились в Пинской области и проходили через Пинскую область, никакого боя с противником не принимали. Отходили, услышав приближение противника, за 40–60 км. Например, авиаполк — полковник Колесненко, ведающий материально-технической базой аэродромов, дважды отступал из Пинска со своим полком и в первые дни войны заявил, что не сможет ничего сделать по обороне города — нет вооружений. В то же время, как это установлено работниками НКГБ, на разбитых самолетах были оставлены, разобраны враждебным элементом пулеметы, патроны и др. вооружение. Он даже не побеспокоился о его сохранении. Пинская военная флотилия — контр-адмирал т. Рогачев заявил в обкоме партии, что он из Пинска будет уходить последним, принявши серьезный бой. Рассказывал о больших планах обороны, а ушел почти первым из Пинска со своими кораблями, когда противник был на расстоянии 40 км от Пинска. 75 сд в Пинске находилась около суток. Установила расположение противника около города, не принявши боя, отступила на Лунинец. В ночь на 4 июля, когда ушла дивизия, противник подошел к окраинам города — 2 эскадрона кавалерии, 5 танков и 40–50 мотоциклистов. В городе находилось 70 чел. из войск НКВД и партактив, вооруженный 50 винтовками. Этими силами пришлось оборонять город. После короткого боя мы вынуждены были отступить, противник пустил в ход минометы и легкие орудия».

Вернемся из Полесья на Принеманскую равнину и на высоты Слонимской и Новогрудской возвышенностей. С занятием противником Минска основные силы Западного фронта можно было считать полностью окруженными, но это вовсе не означало, что все советские войска, находившиеся западнее Минска, немедленно сложили оружие и сдались. Тяжелые и кровавые бои продолжались на огромной, но постепенно сужавшейся площади кольца окружения еще около двух недель.

Отряд штаба 13-го корпуса, занявший оборону у Большой Берестовицы, на рассвете 28 июля был атакован превосходящими силами противника при поддержке танков. Ю. С. Погребов писал: «…на наши позиции обрушили свой смертоносный груз 8 немецких самолетов Ю-88. С корнем вырывая деревья и кустарник, рвались тяжелые авиабомбы. Помню, что во время бомбежки была повреждена наша взводная рация и сгорело несколько наших автомашин». Вскоре с севера, со стороны Индуры, на дороге, идущей через господствующую высоту (205 м), показалась колонна войск противника из шести танков в сопровождении пехоты на трех бронетранспортерах и нескольких грузовиках. Первым вступило в бой боевое охранение старшего лейтенанта Уточкина, вслед за этим прямой наводкой открыли огонь противотанковые орудия батареи лейтенанта Касленко. Первым же выстрелом был подбит шедший головным Pz-III, затем вспыхнул бронетранспортер, были перебиты гусеницы у двух легких Pz-II. Ружейно-пулеметным огнем были подбиты два грузовика. Поняв, что прорваться с ходу к Большой Берестовице не удалось, прикрываясь огнем танков и БТРов, немцы отошли назад. После этого позиция советских войск была обстреляна огнем гаубичной артиллерии. Когда артподготовка закончилась, противник повторил атаку большими силами. На изрытый воронками рубеж советской обороны двинулось до трех десятков боевых машин и до полка пехоты. От прямого попадания вспыхнул один танк, со второго снаряд сорвал башню. Прорвавшиеся машины, которым удалось подойти к линии окопов, были забросаны гранатами. Ценой своей жизни подбил Pz-III раненный в голову и левую руку заместитель политрука транспортной роты И. Покатилов. Мстя за его смерть, бойцы сводного отряда под командованием капитана Рябцева поднялись в контратаку — по всей линии окопов завязался яростный рукопашный бой. Немцы снова не выдержали и, побросав убитых и раненых, отошли под прикрытие танков. Как только они отошли за высоту, снова ударили тяжелая артиллерия и минометы. Потом началась третья атака, ее удалось отразить из последних сил. Ночью отряд генерала Ахлюстина начал отход на рубеж реки Зельвянка.

28 июня войска 4-й армии вели бои на бобруйском направлении, 13-й — на рубеже Минского укрепрайона. Внутреннее кольцо окружения вокруг белостокской группировки продолжало сужаться: во второй половине дня оставалась только горловина между Зельвой и Мостами. При отходе в направлении Деречин — Козловщина — Молчаль — Городище еще имелись шансы выскользнуть из кольца. Связи ни со штабом фронта, ни с соседями не было, и генерал К. Д. Голубев принял самостоятельное решение: в ночь на 29-е отвести войска своей армии на р. Щара. В. И. Кузнецов также самостоятельно принял свое решение: фронтом и правым флангом по-прежнему держать рубеж по Неману, а левым флангом отступать вместе с 10-й армией. 2-й эшелон штаба 3-й армии еще 27 июня начал отход за Щару, 1-й — в ночь на 29 июня. Но именно 28 июня, как вспоминал майор В. А. Гречаниченко, с восходом солнца немецкая бомбардировочная авиация начала массированную обработку отходящих войсковых колонн на берегах реки Россь и в районе Волковыска. Он писал: «По существу, в этот день окончательно перестали существовать как воинские формирования соединения и части 10-й армии. Все перемешалось и валом катилось на восток. И среди военных, и среди беженцев циркулировали упорные слухи, что наши главные силы сконцентрированы на старой государственной границе. И все стремились туда, кто как мог и сколько смог»[461].

Отступление советских войск из района Мостов происходило так поспешно, что преследующие их части 8-й пехотной дивизии, после того как утром они захватили предмостное укрепления в Свислочи, не встречая серьезного сопротивления достигли рубежа р. Волпянка и в 19 часов заняли местечко Волпа. Теперь на пути выходящих от Белостока остатков советских частей была выставлена еще одна линия заслона. Следующим возможным рубежом обороны ранее отошедших войск Красной Армии немцы считали восточный берег реки Россь; южным соседом 3-й армии в районе Росси была определена 2-я стрелковая дивизия 1-го корпуса 10-й армии.

28 июня севернее Волковыска к реке Россь вышли остатки 35-го танкового полка 6-й кавдивизии, которые вел зам. командира по политчасти. Накануне на узкой лесной дороге колонна техники полка была атакована авиацией противника, в ходе ожесточенной бомбежки была уничтожена почти вся оставшаяся матчасть — осталось три БТ-5 и два БА-10. После форсирования противником Немана у Лунны и Мостов на Росси уже был выставлен прочный заслон, и попытка с ходу прорваться на восток не удалась. В бою были сожжены оставшиеся танки и бронемашины. БА, в экипаже которой служил В. С. Финогенов, первоначально лишилась только хода, но не горела. Экипаж продолжал вести огонь из пушки и пулеметов и покинул ее только тогда, когда очередной снаряд пробил бензобак. Бывший командир взвода командиров машин полковой школы старшина Ф. А. Рекуха писал, что и боевая машина замполита получила прямое попадание снаряда. Успели вытащить лишь механика-водителя Дьякова с оторванными выше колен ногами, а батальонный комиссар М. Гуревич и башенный стрелок сгорели. О судьбе командира 35-го ТП полковника Тяпугина установить ничего не удалось. Лишь тот же Рекуха написал загадочную фразу: «С ним 23–24 июня произошел довольно странный и неприятный казус, что в дальнейшем привело к трагическим результатам»[462].

48-й Кубанский кавалерийский полк той же дивизии, отходя южнее Зельвы, то есть по южной оконечности кольца окружения, также был встречен организованным заслоном и понес большие потери в людском и конском составе. Курсант полковой школы Г. Т. Косов находился при комполка Алексееве в качестве посыльного. Он вспоминал, что к этому времени штаб дивизии и штабы полков были лишены средств связи, на исходе были боеприпасы и провиант. Косов считал, что они нарвались на десантников, которые подпустили их поближе, а затем открыли убийственно точный перекрестный огонь из ручного оружия и пулеметов. Это было страшное зрелище: десятки людей падали замертво, а их крики заглушало дикое ржание искалеченных коней. Косов писал: «Конь мой упал убитым, несколько минут рядом с конем лежал и я. Потом по-пластунски я пополз по высокой ржи в сторону оврага, где меня встретил мой командир взвода, осмотрел меня, дал еще двух человек и дал боевое задание: „Зайти в тыл противника и уничтожить его“»[463]. Среди густого кустарника протекала мелкая речушка, по ней кубанцы прошли вперед и вскоре увидели стоящий на открытом месте католический храм, с колокольни которого велся обстрел. Оставив лошадей в укрытом месте, двое кавалеристов броском преодолели опасное место и оказались под его стенами. Г. Т. Косов забросил гранату РГД в оконный проем на втором или третьем этаже, как оказалось, удачно — обстрел сразу же прекратился. Осмотрев здание, они обнаружили двух мертвых и двух тяжело раненных немцев, забрали два автомата с запасными магазинами и вернулись назад, к своим лошадям, которых держал третий красноармеец. В этот момент к северо-западу от храма взлетела вверх серия красных ракет, после чего по нему был открыт артиллерийский огонь, непонятно было, правда, кто стрелял: свои или чужие. В храм попало несколько снарядов, и вскоре он был объят пламенем. Под продолжавшимся обстрелом Косов и его товарищи покинули это место, название которого осталось для них неизвестным.

Справка. Эпизод удалось идентифицировать. Южнее Зельвы есть деревня Ивашковичи, на въезде в нее на высоком холме стоит остов сгоревшего во время войны храма. С южной стороны этого холма в Зельвянку впадает небольшая речушка. А с западной стороны — практически голые поля. Местные жители рассказывали о большом числе погибших там советских воинов-кавалеристов и подтвердили, что храм сгорел именно в войну. Еще южнее Ивашковичей находится деревня Кошели, где в 1941 г. был мост через Зельвянку и дорога на деревню Клепачи. Там же, относительно неподалеку, и деревня Горно, где после войны нашли Знамя 144-го кавполка, и место, где в 2004 г. на берегу Зельвянки нашли сейф с документами одной из частей 204-й МД 11-го мехкорпуса.

В течение дня 28 июня штаб и два полка 36-й кавдивизии вместе со сводным стрелковым батальоном продвигались в юго-восточном направлении, огибая Слоним. Шли медленно (тормозила пехота), под непрерывными налетами вражеской авиации. К исходу дня, находясь на подходе к станции Лесная, в 20 км юго-западнее Барановичей, вновь натолкнулись на противника, который занял оборону, преграждая путь отступавшим с северо-запада советским войскам. Совместными усилиями отряда 36-й КД и подошедших сюда же отдельных подразделений из состава частей 27-й стрелковой дивизии немцы были сбиты с позиций и бежали в направлении Лесной. Полки дивизии в конном строю рванулись в атаку, но неожиданно для себя врезались в колонну вражеской мотопехоты, которая на автомашинах двигалась от Слонима на Барановичи. Конникам повезло: прежде чем немцы успели спешиться и выстроить боевой порядок, они обстреляли их пулеметным огнем с тачанок, пересекли шоссе и ушли на юг, в сторону деревни Утес. Предстояло пересечь шоссе Брест — Слуцк, а за ним уже начиналась глухомань лесов и болот Полесья. Пока нет сведений, как сложилась дальнейшая судьба этого отряда. Командиры 42-го и 102-го кавполков Иогансен и Похибенко попали в плен, замполит 102-го батальонный комиссар М. Т. Магась застрелился. Впоследствии майор С. А. Иогансен бежал и партизанил, как и майор П. В. Яхонтов, подполковник И. К. Похибенко погиб в концлагере.

По южному берегу Немана в общем направлении на треугольник Барановичи — Столбцы — Новогрудок отходили многотысячные колонны из состава разных частей 3-й армии и конно-механизированной группы. Из-за отсутствия единого командования и элементарной организации дорожной службы продвижение на восток часто носило хаотический характер, когда «дикие колонны» могли перемещаться в полосах отступления попеременно то одной, то другой армий. А. Г. Баженов из батальона связи 33-й танковой дивизии вспоминал: «В конце июня мы в лесу [в районе] Волковыска вышли к 10-й армии, которая была в обороне. Там был командир генерал-майор, и я с красноармейцами обратился к нему, объяснил, откуда мы, и просил его принять в свою армию. Он ответил: „Ваша дивизия находится в районе Пески, надо их искать“. Но товарищ генерал нас накормил и сказал куда идти, и дал продуктов на 2 суток, и еще пояснил: идти вернее на Барановичи, там разбитые немцами части формирует маршал Кулик»[464]. Или вот такая зарисовка: «На одной из опушек леса по пути следования увидели внушительную колонну новеньких танков Т-34 и развалившихся вокруг них на земле танкистов. Оказалось, что они уже несколько дней стоят без горючего, когда вокруг земля горит, нуждается в поддержке пехота. С наступлением сумерек приблизились к окрестностям Слонима, где недавно гремел бой. Здесь мы впервые увидели горящие немецкие танки. Их было много — хорошая работа наших родненьких бойцов. Дальше нам приказали двигаться на север, к городу Лида. Переправы через реку Щара уже заняты противником. Продолжаем движение вдоль левого берега реки по следам наших. На реке обнаруживаем разрушенный авиацией плавающий понтонный мост. По разбитой машинами колее приближаемся к реке. Внезапно справа, из-за леса, на бреющем полете появились самолеты и сбросили бомбы. Взрывной волной подбросило автомобиль и опрокинуло. Все солдаты оказались придавленными к земле грузом и автомобилем»[465].

Наиболее организованными среди этих колонн были отряды во главе с генералом И. С. Никитиным (управление 6-го кавкорпуса и часть 36-й кавалерийской дивизии) и сводные группы дивизий 11-го мехкорпуса. Они прорывали выставляемые на их пути немецкие заслоны, оставляли на путях отхода небольшие отряды прикрытия и отходили к следующему рубежу. Вместе со штабом кавкорпуса находился командующий КМГ генерал Болдин, который за время боев под Гродно так и не сумел наладить взаимодействие с корпусом Мостовенко. В мехкорпусе Хацкилевича Болдин не остался, и это спасло ему жизнь. Е. С. Крицин, адъютант И. В. Болдина, вспоминал: «Кулик уехал, а Болдин остался и, получив приказ об отходе, был до последнего впереди. Собирал войска, приводил их в порядок и делал прорыв с боем на Пески. Останавливал на танке войска. Соберет тысячи две и ставит задачу на прорыв». Но прежде чем достичь Песков, 11-му корпусу пришлось выдержать тяжелый бой, прорываясь сквозь заслон на реке Россь. Принеманская низменность изобилует реками и речушками с заболоченными берегами, поэтому отступать здесь, буквально таща на себе тяжелую боевую технику, невероятно тяжело.

Вследствие несогласованности действий с командованием частей, стремившихся пробиться через Зельвянку на Слоним, после прохождения арьергарда мост был уничтожен, что не оставило шансов остальным. Когда с юга к Пескам подошли советские войска, которым не удалось форсировать Зельвянку, они увидели лишь торчащие из воды обломки. Командир 11-го МК Д. К. Мостовенко в своих воспоминаниях отмечал: «При отходе деревянный мост у Лунно сожгли, а металлический мосту Песок взорвали»[466]. Ситуация в районе Песков по результатам воздушной разведки представлялась германскому командованию следующим образом: 12:35: Пески — у взорванного моста скопление живой силы и примерно 100 единиц техники; 12:55: Дворек — у моста скопление живой силы и 30 единиц техники; 13:05: Пески — с южного направления к временному, возможно понтонному, мосту движение 30 крытых конных повозок и техники; 13:20: Старина (12 км к западу от Песок) — 30 единиц техники и примерно 100 всадников. 13:40: 2,5 км северо-восточнее Старины — артиллерийская часть в походном положении.

Пройдя Пески, мехкорпус направился далее на восток, где ему предстояло переправиться через Щару; в авангард был выдвинут 57-й полк майора Черяпкина. Юго-восточнее Мостов, в деревне Новая Воля, на Щаре был Обнаружен исправный мост, охраняемый противником силой до батальона и с противотанковыми орудиями. Командир 29-й танковой дивизии полковник П. Н. Студнев приказал майору подготовить к бою 20 танков, для чего слить горючее с других машин, перегрузить боеприпасы и укомплектовать экипажи. Танкисты плакали, не хотели уничтожать технику своими руками, просили других. Скомплектовали две роты по 9 танков; 8 машин заняли позиции и открыли огонь по восточному берегу, 10 машин во главе с майором Черяпкиным рванулись через мост. Немцы оказали ожесточенное сопротивление, но их оборона была прорвана, а переправа захвачена. Когда танк командира полка прошел через мост, тот приказал механику-водителю повернуть вправо, на высоту, чтобы использовать ее как наблюдательный пункт и лучше управлять боем. Однако что-то заклинило в КПП, водитель не смог переключить скорость, и танк остановился. Кроме майора, в танке были замполит Третьяков и начальник связи. У моста горели постройки, шла беспорядочная стрельба. В башню Т-26 попал снаряд. В ней по периметру были отверстия для стрельбы из револьверов, которые закрывались толстыми стальными пробками. Кусок пробки ударил И. Г. Черяпкина по затылку и оглушил, от сотрясения открылся башенный люк. Батальонный комиссар Третьяков вылез из танка и сказал, что командир убит, но начальник связи и водитель вытащили его, обнаружили, что тот жив, и оказали помощь. Много лет спустя бывший начштаба дивизии Н. М. Каланчук написал Черяпкину, что полковник Студнев приказал за бой на Щаре представить его к ордену Ленина, но все документы штаба пропали. Пока водитель и связист приводили своего командира в чувство, остальные танки прорвались далеко вперед. Сколотив небольшую группу военнослужащих, майор И. Г. Черяпкин повел ее к Минску; когда достигли цели, оказалось, что он уже давно занят противником. Вместе с Черяпкиным были начальник химслужбы дивизии майор Я. Г. Егоров, командир 29-го ГАП майор Шомполов (Каланчук считал, что он пропал без вести при форсировании Щары), командир 29-го мотострелкового полка майор А. К. Храбрый и другие. Осенью они примкнули к группе генерал-майора Ф. А. Бакунина, 61-й стрелковый корпус которого оборонял Могилев; 22 ноября перешли линию фронта, но не все — майор Егоров по сей день числится пропавшим без вести.

Зам. командира 204-й МД Г. Я. Мандрик и командир саперной роты ее 382-го ЛИБ И. Ф. Титков в своих воспоминаниях приводят почти одинаковые подробности форсирования Щары. Это очень ценно, ибо других источников нет. Не все ясно, кое-что приходится реконструировать. Подтянув дополнительные силы, немцам удалось отсечь авангард и не только восстановить положение, но даже оттеснить части 11-го мехкорпуса от Щары. Танкисты майора Черяпкина ушли вперед, а управлению корпуса, штабам дивизий и другим подразделениям вновь пришлось пробивать немецкую оборону. В ходе кровавой ночной схватки у деревни Большие Озерки, как вспоминал полковник Мандрик, удалось вновь выйти к Щаре. В этой сводной группе еще оставались танки из состава батальона капитана Н. М. Никитина. Раненный в голову, комбат старался спасти каждую боевую машину — красноармейцы сливали горючее из поврежденной техники. В Новой Воле их ждало разочарование: оба берега реки были заняты противником, мост был взорван то ли самими немцами, то ли ранее проходившими своими. Возможно, все же немцами — после прорыва отряда майора Черяпкина. Переправочных средств не было. К рассвету саперы 382-го легкоинженерного батальона построили легкий штурмовой мост из обломков прежнего моста и разобранного деревянного сруба и начали переправлять по нему людей и технику. Сначала прошли четыре бортовых ЗИСа с ранеными, потом — все остальные. Перетащили на восточный берег несколько 45-мм пушек, два штабных автобуса и бронемашину. На рассвете авиация противника разбомбила мост и все время мешала его восстанавливать. Большую часть автотранспорта и бронетехнику пришлось бросить на западном берегу Щары. Люди переправлялись вплавь, искали броды. На западном берегу части корпуса были вновь атакованы, но на этот раз это уже был передовой отряд какой-то пехотной дивизии, производившей «зачистку» местности. Колонну танков (или штурмовых орудий) и пехоты на автомашинах батальон Н. М. Никитина встретил на узкой дороге, идущей через болото. После обстрела из пушек последовала контратака; тридиатьчетверки таранили и давили немецкие машины, колонна была наголову разгромлена. После этого генерал Д. К. Мостовенко приказал уничтожить всю технику, оставшуюся на западном берегу: танки и автомашины сжечь, орудия — утопить. Один Т-34 загерметизировали, капитан Никитин лично перевел его по глубокому броду; с его помощью перетащили еще несколько танков. В последний раз Титков виделся с Н. М. Никитиным в котле западнее Минска. Его группа пошла на юг в обход города, следы Никитина затерялись.

Н. С. Тимошенко служил в 125-м отдельном противотанковом дивизионе 29-й моторизованной дивизии. Ему тоже «посчастливилось» участвовать в этой переправе. По его словам, машин, бойцов и командиров на западном берегу Щары скопилось очень много. Укрытия не было никакого — чистое поле, на другом берегу только кустарники. Легковые машины по собранному мостику прошли, а грузовые — разломали его. Налетевшие на рассвете самолеты разбили мост окончательно. «На реке был настоящий ад. Самолеты бомбили, били зажигательными пулями. Машины горели, рвались баки с бензином. Горели и люди, многие бросались в реку, тонули. Река не могла спасти от огня. Она сама горела от разлившегося бензина. Мало кому удалось спастись. Медицинской помощи не было никакой. Крики, стоны! Это невозможно описать. Волосы дыбом становятся, и слезы глаза застилают. Оставшиеся в живых, обгоревшие и раненые, стали пробиваться на восток»[467].

Рядовой П. В. Жигалко из 141-го полка 85-й дивизии служил в орудийном расчете одного из тех орудий, что были переправлены через Щару. Он вспоминал, что примерно в 11 часов 28 июня из леса по скоплению войск у переправы был открыт минометный огонь. В ответ открыли огонь две сорокапятки. Перестрелка продолжалась примерно до 16 часов, пока все не переправились. Саперы получили приказ обрубить тросы и взорвать переправу. Артиллеристы хотели уже сниматься, когда их позиция была накрыта точным минометным ударом. Расчет второго орудия был уничтожен полностью, остался в живых только сержант Владимир Железкин с оторванными ногами. В расчете первого орудия Жигалко оторвало ногу и ранило в голову. Несколько дней его возили в повозке, но в ночь на 5 июля вместе с другими ранеными оставили в сарае в Дятлово.

28 июня командир 11-го механизированного корпуса провел в лесу восточнее Щары совещание командно-начальствующего состава. Присутствовали начштаба 204-й МД подполковник М. С. Посякин, командир 6-го кавкорпуса И. С. Никитин, командир 36-й дивизии Е. С. Зыбин. На совещании было принято решение: имеющимися силами закрепиться на реке Щара, для установления связи со штабом 3-й армии или штабом фронта послать группу командиров. Во главе группы поставить начальника штаба корпуса полковника Татаринова. Начштаба с такой фамилией на 22 июня ни один корпус не имел. Так что вполне может быть, что командир 37-го полка 56-й дивизии И. Н. Татаринов принял штаб какого-то корпуса (возможные варианты — 4-го стрелкового, 6-го кавалерийского, 11-го механизированного). От 204-й дивизии в группу был включен начальник артиллерии подполковник (фамилия утратилась за давностью лет). Возвращения группы не дождались, и, ввиду больших потерь, генерал Мостовенко приказал отходить группами через Новогрудок — Кореличи — Мир на старую границу. Сам комкор-11 пошел со штабами 29-й и 33-й дивизий, штаб 204-й (командир дивизии — Пиров, замполит — Мандрик, начштаба Посякин, секретарь парткомиссии — старший политрук А. И. Ботвинко, начальник особого отдела — младший лейтенант госбезопасности Волков) — с частями обслуживания и частью личного состава 706-го моторизованного полка.

Отслеживая путь отступления главных сил 11-го МК, можно увидеть, что от переправы в Песках они двинулись не на северо-восток, к устью Щары, а южнее, в общем направлении на Столбцы. Следовательно, не они столкнулись с передовым отрядом 5-й ПД вермахта, который все утро 28 июня спешно укреплял оборону в районе д. Короли. По немецким данным, это был фланговый заслон силами 700-го полка 204-й моторизованной дивизии и других подразделений. Немецкий автор пишет, что советские войска появились на дороге у Королей в первой половине дня. Отступающих подпустили на максимально близкую дистанцию и стали их расстреливать. Шквальным пулеметным огнем, открытым с занятой противником высоты, авангард колонны был буквально скошен и рассеян. Но командиры советских подразделений быстро пришли в себя и, собрав воедино разрозненные части, без подготовки начали атаку на высоту большими силами. Им удалось вплотную приблизиться к позициям немцев; огнем и в ходе рукопашных схваток большинство огневых точек врага было подавлено, так что на отдельных участках возникли, как написано, «кризисные моменты». Но, увы, в конечном итоге все атаки были отбиты с большими потерями, советские подразделения были оттеснены к реке Щаре по линии Короли — н.п. Щара, а отход по дороге практически был остановлен.

Таким образом, к полудню 28 июня сложилась следующая обстановка в 3-й армии. Отступающие части армии отходили из района южнее Гродно на линию реки Россь. У железнодорожного моста в 8 км к западу от Мостов на южном берегу Немана немцами был захвачен и удерживался плацдарм; ему противостоял слабый заслон. У Мостов продолжались атаки против выставленного в качестве заслона батальона 706-го моторизованного полка. В низовьях Щары немецкие войска (батальон ротмистра Нимака) отбили атаки и окружили остатки 700-го МП, отступавшего из Песков на восток. О местоположении и состоянии главных сил 11-го механизированного корпуса, отошедших на восток 27 июня, в штабе армии никаких данных не имелось. Целостность большинства частей была нарушена, на восток неорганизованно и непродуманно перемещались многочисленные разбитые и рассеянные остаточные группы. Командование армии не знало положения резервного 21-го корпуса, но надеялось на его поддержку при выходе на линию Лида — Слоним — Пинск. Для поиска корпуса, установления связи и координации действий с ним В. И. Кузнецов во второй половине дня направил начальника отдела боевой подготовки штарма полковника В. В. Иванова с радиостанцией на восток. Оценив по достоинству эффективность действий советской 204-й мотодивизии, противник старался по возможности отслеживать ее местоположение, но 28 июня немцы дивизию «потеряли», не будучи уверенными, отошла она на восток или нет. После полудня они обнаружили на шоссе к западу от Дятлово моторизованную часть с танками силой до полка, которая около 19:30 (по московскому времени) столкнулась у Дятлово с продвинувшимся от деревни Орля передовым отрядом 35-й ПД. Но этой частью, скорее всего, могла быть 29-я МД 6-го мехкорпуса. Таким образом, к Дятлово, опережая 3-ю армию, начали выходить части из состава 10-й армии. Только полковник Иванов из штаба 3-й армии в поисках штаба 21-го стрелкового корпуса в ночь на 29 июня въехал у Дятлово в расположение противника и был пленен.

Также в общую полосу отступления 3-й армии вышла штабная группа 13-го механизированного корпуса. Потеряв связь со штабом 10-й армии и с дивизиями, командир мехкорпуса П. Н. Ахлюстин принял решение самостоятельно выходить из окружения вместе с находившимися при нем остатками подразделений. Единственная радиостанция 5-АК, имевшаяся в штабе корпуса, была разбита еще у м. Мстибово при авианалете. Удалось без особых проблем переправиться через Зельвянку; оценив обстановку, Ахлюстин принял решение отходить севернее Слонима, на д. Молчадь. С помощью местного населения удалось найти подходящее для переправы место у деревни Кабаки. Переправлялись на подручных средствах при помощи найденного трактора. Войск противника на правом берегу Щары не было, но во время движения группу постоянно преследовали и атаковали самолеты противника. Один немецкий самолет был сбит залповым огнем из винтовок, потерял управление, врезался в лесной массив и взорвался. Двигаясь дальше, штабная колонна 13-го МК углубилась в лес северо-западнее д. Козловщина, там был устроен короткий привал. Генерал приказал привести себя в порядок, пересчитать личный состав, вооружение и боеприпасы. Дальше он намеревался вести своих людей к старой госгранице, где, как ему представлялось, находилась линия фронта. Во время отдыха ахлюстинцы умывались и брились, почистили оружие, сварили обед из «НЗ». В это время к ним подходили все новые и новые группы бойцов и командиров, отставших от своих частей. Присоединив их к себе, подросший отряд двинулся на Городище, и как раз на этом участке пути произошло первое покушение на командира корпуса, о котором упоминалось ранее. Переправившись к исходу дня 29 июня через Неман у д. Еремичи Кореличского района, управление 13-го МК продолжило путь через Налибокскую пущу. В пуще переночевали и на рассвете 30 июня по лесной дороге направились дальше по намеченному маршруту. С. З. Кремнев вспоминал, что через какое-то время колонна остановилась, для выяснения обстановки вперед была выслана разведгруппа, а генералы Ахлюстин и Иванов с группой штабных командиров устроились на обочине дороги в ожидании возвращения разведчиков. В этот момент из леса вышли два человека в форме командиров Красной Армии (майора и старшего лейтенанта). Они обратились к П. Н. Ахлюстину и стоявшему рядом В. И. Иванову со словами: «Товарищи генералы, впереди разрушен мост, там движутся немецкие танки, необходимо отсюда немедленно уходить, искать другую дорогу…» — и, внезапно выхватив пистолеты, открыли по ним огонь в упор. Генерал Иванов был убит, пуля попала в грудь; второй диверсант промахнулся — пуля пробила плащ П. Н. Ахлюстина, слегка задев руку выше локтя. Оба диверсанта (вероятно, белоэмигранты, ибо чисто, без какого-либо акцента, говорили по-русски) были уничтожены, но остановившаяся колонна тут же была обстреляна из леса. Генерал приказал прочесать местность: все, кто имел оружие, цепью бросились вперед. В результате короткого боестолкновения было убито 18 нацистов, половина из них была одета в форму военнослужащих РККА. Тело генерала Иванова положили в пикап, на котором он ехал, и двинулись дальше, рассчитывая похоронить его на кладбище вблизи какого-нибудь населенного пункта. Никаких танков, конечно, впереди не оказалось, а мост был не разрушен, а просто разобран; его разобрали сами десантники, чтобы создать затор, спровоцировать панику и, воспользовавшись ею, уничтожить командование 13-го мехкорпуса[468].

При попытке пересечь шоссе Минск — Брест у д. Станьково (30–35 км к юго-западу от Минска) управление 13-го МК наткнулось на колонну немцев. В завязавшемся бою наш отряд был вынужден бросить оставшиеся автомашины, в том числе и ту, в которой лежало тело генерала В. И. Иванова. С. З. Кремнев писал, что она вроде бы даже сгорела. Но кто-то после войны долго искал место его захоронения — погибших закопали местные по приказу немцев. Могила была найдена, и прах генерал-майора танковых войск В. И. Иванова был перезахоронен в Станьково со всеми воинскими почестями.

Новогрудок, в котором изначально не было реально боеспособных частей Красной Армии, не представлял для противника никакого интереса. Первые бомбы упали на город лишь 23 июня, когда к нему начали стекаться отступающие тылы 3-й и 10-й армий. 28 июня, когда не только сам Новогрудок, но и вся покрытая лесами Новогрудская возвышенность заполнились отошедшими с запада обозами, госпиталями, штабами, в том числе штабом 3-й армии, целыми частями и их остатками, немецкая авиация за три часа варварской бомбардировки практически стерла с лица земли этот старинный, упоминаемый с X века, городок, бывшую столицу Великого Княжества Литовского. Уцелело лишь несколько каменных домов на окраинах и старинный храм Преображения Господня (он же Белая Фара). Жители разбежались по окрестным лесам и хуторам, а уцелевшие военные потянулись еще дальше на восток. Те, кто успел тогда выйти на рубеж Минского УРа, на сборных пунктах пополняли ряды дивизий 13-й армии или, обходя их, брели дальше, к реке Березине, к переправам на которой пока еще не прорвались передовые немецкие подразделения. В боевом донесении штаба 13-й армии на 21:00 28 июня 1941 г. указывалось: «По участку армии непрерывным потоком идут люди и даже части. Остановлен и введен в боевой порядок 108-й стрелковой дивизии 301-й гаубичный артиллерийский полк с ограниченным количеством снарядов… Прошел 518-й зенитный артиллерийский полк, который имеет новую матчасть, но ни одного снаряда». Несколько дней 518-й ЗАП успешно отражал воздушные налеты на важный железнодорожный узел и областной центр Барановичи. Офицер инженерных войск, не сумевший попасть в свою дивизию 3-й армии и «застрявший» в Барановичах, писал в своих воспоминаниях о том, как атаковавшая станцию группа вражеских бомбардировщиков была полностью уничтожена зенитным артогнем. Когда были расстреляны все боеприпасы, по приказу командования Западной зоны ПВО полк начал отходить в тыл.

Утром 28 июня после ночного привала начала продвижение к Дзержинску длинная, километров на пять, сборная колонна, в которой находились управление и политотдел 209-й моторизованной дивизии. О том, что Дзержинск уже занят противником, никто не знал. Накануне в районе деревни Боровая произошел инцидент: среди отступающих была выявлена и после перестрелки ликвидирована группа переодетых в нашу форму диверсантов. Через какое-то время автоколонна вновь наткнулась на засаду противника. Все, кто ехал на грузовиках, спешились, развернулись цепью и пошли в атаку. Но оказалось, что это уже не десантники. Когда опрокинули и смяли заслон, к месту боя подошла группа немецких танков. Огнем и гусеницами они рассеяли прорывающихся, а колонна автомашин, чтобы избежать разгрома, устремилась вперед по дороге.

Младший политрук Стаднюк оказался рядом с помощником по комсомолу начПО дивизии С. Полищуком. Спасаясь от танков, они скрылись в ближайшей рощице, затем перебрались через болото и вышли к перекрестку полевых дорог. Здесь, на обочине, стоял танк Т-34. Экипаж, в составе которого были два майора-танкиста, сидел рядом с машиной и завтракал. Политруки предупредили танкистов о близости противника и попросили взять их с собой. Танкисты согласились, но предложили прежде выпить с ними по глотку водки и перекусить. Такое гостеприимство их удивило… Вскоре танк двинулся в сторону Дзержинска. Ехали до тех пор, пока не уткнулись в огромное скопище транспортных средств, застывшее перед разрушенным мостом, который восстанавливали саперы. Стаднюк и Полищук побежали вдоль машин вперед в надежде найти своих сослуживцев. Когда нашли политотдел, позади вспыхнула ожесточенная перестрелка. Когда минут через десять пальба стихла, они вернулись к танку, чтобы попрощаться с танкистами, и с ужасом увидели их тела, лежащие на обочине дороги. Оба майора были убиты, их посчитали диверсантами. В те дни среди отступающих на восток военнослужащих действительно было много переодетых диверсантов, но здесь, мне почему-то так кажется, погибли ни в чем не повинные свои же командиры, хотя сам И. Ф. Стаднюк и сейчас уверен в обратном. Не зная специфики и терминологии танковых войск — а диверсанты обычно «работали» под офицеров стрелковых частей, инженерных войск и войск НКВД, — впервые встретившись с совершенно незнакомым новейшим танком Т-34, очень трудно доехать почти до Минска, выдавая себя за советских офицеров. По словам И. И. Сергеева, 23 июня чудом уцелевший солдат 18-го МЦП 13-го мехкорпуса принял за диверсанта собиравшего разрозненных людей генерала (самого комкора Ахлюстина или его зама по строевой части Иванова), но отсутствие патронов к карабину на этот раз оказалось не бедой, а благом. А если «покопаться» в литературе, то даже в изданных в прошлые годы мемуарах можно найти свидетельства о том, как не раз творился самосуд над командирами, в которых начинали подозревать шпионов и диверсантов. Начальника штаба 20-й армии генерал-майора А. Д. Корнеева не в меру рьяные солдаты просто застрелили. Зам. командира З-го авиакорпуса ДБА бригадный комиссар А. К. Одновол был арестован за «подозрительный» внешний вид (бритая голова и фуражка с задранным верхом), зам. начальника оперотдела штаба 19-й армии майор А. Х. Бабаджанян (будущий маршал бронетанковых войск) был жестоко избит «бдительным» женским персоналом гражданского госпиталя. Политрук эскадрильи 122-го истребительного полка П. А. Дранко, сев «на вынужденную» на подбитой машине, был схвачен колхозниками, не поверившими, что советский летчик может носить… бороду. Был принят за врага и «обезврежен» начальник связи 59-й авиадивизии капитан Е. В. Кояндер, и только вмешательство проезжавшего мимо зам. начальника разведотдела штаба ВВС фронта подполковника Г. Н. Яхонтова не дало совершиться беде. Полковник И. Г. Старинов под Вязьмой был «пленен» охраной моста, который он собирался осмотреть на предмет его подготовки к взрыву. Мандат сапера был подписан наркомом обороны С. К. Тимошенко, который был никем для сотрудников Наркомата внутренних дел. Хорошо еще, что вышколенные бойцы ЖДВ НКВД не открыли сразу огонь на поражение. Лично убивал офицеров Лев Мехлис. Маршал К. К. Рокоссовский в первом варианте своих мемуаров привел случай, когда западнее Ровно драпающие на восток военнослужащие устроили «суд Линча» над генералом из штаба Юго-Западного фронта, который пытался их остановить. Его чуть ли не на ходу втащили в автомашину, отобрали оружие и документы и… вынесли смертный приговор, как переодетому диверсанту. Сообразительный командир, поняв, что любые объяснения бесполезны, выпрыгнул на ходу и укрылся во ржи, а затем набрел на КП 9-го мехкорпуса, которым командовал Рокоссовский[469]. В самом конце войны при растаскивании дорожной пробки был убит пьяными шоферами командир 1-й гвардейской танковой бригады, Герой Советского Союза полковник В. М. Горелов.

О том, что дальше произошло с теми остатками частей, которые собрались у разрушенного моста недалеко от Дзержинска, писатель умолчал. Можно лишь предположить, что танки противника, расправившись со спешившимися бойцами и командирами, последовали вслед за уходящей колонной. И нашли и ее, и еще других у реки, где вся эта неорганизованная масса ждала, пока саперы закончат свою работу. Кто знает, может, хватило бы одной-единственной тридцатьчетверки, чтобы остановить врага и тем спасти сотни жизней и десятки единиц техники.

Стаднюк писал: «С Березины нас (командиров и политработников) отправляли в Могилев, где напряженно функционировал проверочный пункт. В Могилеве мне повезло — во дворе школы, в которой находился пункт проверки, я увидел майора Маричева (начальника инженерной службы нашей дивизии), сквозь форточку окна докричался до него и тут же получил „вотум доверия“: тогда важно было, чтобы кто-нибудь подтвердил твою довоенную причастность к Красной Армии. Мне даже удалось познакомиться с членом Военного совета фронта дивизионным комиссаром Д. А. Лестевым и рассказать ему, а затем написать об обстоятельствах разгрома диверсантами штабной колонны 209-й мотострелковой дивизии».

В то время, когда ударные группировки вермахта прорывали оборону 13-й армии по рубежу Минского укрепрайона, колонны отходящих советских войск, сжатые с обоих флангов и направляемые внутрь «котла» армейскими корпусами 4-й и 9-й армий, все еще тянулись от Белостока и Осовца, собирались в районе Волковыска и Зельвы, выходили от Немана к Новогрудку. После ухода 3-й армии из района Мостов к взорванным переправам стали подходить отдельные части из состава дивизий 10-й армии. Их преследовали и блокировали их дальнейшее продвижение более подвижные германские войска, и для многих советских подразделений 28 и 29 июня стали последними днями их существования. 261-й стрелковый полк 2-й дивизии от Белостока через Супрасельскую, пущу вышел к Волковыску. Как рассказывал В. А. Киселев, население города встречало их хлебом-солью, и он подумал: а не приняли ли они нас за немцев? От Волковыска полк двинулся почему-то не на восток, а на север, на Зельвяне и Мосты. Все переправы через Неман были разрушены, и уйти на правобережье не удалось. А войска все подходили и подходили. Затем собравшиеся были атакованы противником сразу с нескольких сторон, и началось кровавое побоище, ибо о сдаче в плен тогда почти никто не помышлял (это началось позже, под Слонимом и Минском). Прижатые к Неману, советские солдаты дрались до последней возможности. Люди под огнем бросались в реку, пытаясь добраться до восточного берега, десятками тонули. Воды, которые Неман нес на север, к Балтийскому морю, стали бурыми от обильно пролитой крови. На берегу возле брошенного автотранспорта, повозок, орудий, станковых пулеметов и другого вооружения вповалку лежали убитые красноармейцы. Майор А. С. Солодков, командир 261-го СП, был тяжело ранен в последнем бою. Его сумели вынести и оставили в какой-то деревушке, но кто-то выдал «красного» командира немцам. Старший лейтенант Г. М. Картухин, танкист, также был ранен в бою у Мостов. Очнувшись на соломе в лагере военнопленных в Хороще, он был «взят под опеку» лежащим рядом пожилым, сурового вида майором, который назвался Солодковым, командиром стрелкового полка. Вняв его мудрым советам, Картухин примирился с неизбежным, а позже, подлечившись, сумел бежать и ушел в партизаны. По документам ЦАМО, майор А. С. Солодков числится пропавшим без вести с июля 1941 г., но, скорее всего, он умер от ран в Хороще и похоронен в одной из безымянных лагерных могил.

Многие участники боев указывают на район Мостов как на последнюю точку боевого пути их частей. Инструктор пропаганды 248-го легкого артполка 86-й СД И. Г. Литвинов, ставший затем начштаба партизанского отряда, поведал, что к Мостам остатки полка вышли уже без орудий, только с личным оружием и незначительным количеством патронов. После разгрома те, кто остался жив, неорганизованными группами повалили на восток по южному берегу Немана. Секретарь партбюро полка батальонный комиссар К. И. Овчинников собрал уцелевших артиллеристов и разделил их на два отряда. Один повел сам, второй возглавил Литвинов. Последний раз Овчинникова видели где-то под Витебском, где в тяжелом неравном бою его группа была рассеяна и уничтожена. Сам И. Г. Литвинов с бойцом-коноводом попал в плен, но во время массового побега, который организовал командир хозвзвода из их полка Кокорев, также бежал. Бежали удачно, пошли не на восток, а на запад, чтобы не перехватили преследователи. Побывали на зимних квартирах полка, когда шли туда, встретили в лесу секретаря ЦК комсомола Белоруссии Бугримова. Он выдал офицерам мандат ЦК КП(б)Б на организацию партизанского движения в оккупированных районах. В октябре 1941 г. новый отряд начал действовать и действовал до сентября 1944 г., то есть до соединения с частями Красной Армии[470].

28 июня на двинском участке Северо-Западного фронта была предпринята новая попытка ликвидировать неприятельский плацдарм на северном берегу Западной Двины. В 5 часов утра боевые группы 21-го мехкорпуса перешли в наступление на Двинск. Передовой отряд 46-й танковой дивизии (полковая разведка во главе с лейтенантом С. Урсовым) в 7 часов ворвался в Малиновку, где встретил упорное сопротивление противника, имевшего в этом районе до танкового полка с пехотой и артиллерией из состава 8-й ТД. Командир 46-й танковой дивизии основными силами нанес удар в обход Малиновки с запада, дивизия выбила противника из села и на плечах отходивших немецких подразделений ворвалась в Двинск. На окраине города завязались упорные бои. Однако 46-я ТД не смогла закрепиться в городе, сначала она отошла на восточную окраину Двинска, а затем отступила к Сумбрам. Житель Двинска, пенсионер В. Новицкий, вспоминал: «На „Коржике“ немцы установили противотанковое орудие. Прямой наводкой, почти в упор, они расстреливали проходившие со стороны шоссе на Резекне легкие русские танки. Вспыхнул один, потом второй, третий… Несколько дней обгоревшие тела танкистов валялись возле подбитых машин. Потом их схоронили в безымянной могиле». Позже 46-я танковая дивизия была передана в группу генерал-лейтенанта С. Д. Акимова. Наступление 185-й МД успеха не имело, она понесла серьезные потери и была остановлена противником в 15–20 км северо-восточнее Двинска.

Утром в 42-ю танковую дивизию с оперативной группой штаба корпуса выехал генерал-майор Лелюшенко; в пути была получена радиограмма — полковник Н. И. Воейков сообщал, что в районе Краславы дивизия вошла в соприкосновение и завязала бой с передовыми частями 121-й пехотной дивизии 16-й полевой армии вермахта. Авангард 42-й ТД под командой майора А. М. Горяинова продолжал двигаться на Двинск. Из разведывательного отряда капитана Рябченко было передано сообщение, что в 15–20 км восточнее Двинска противник переправился на северный берег и захватил еще один плацдарм. Прибывший в отряд командир дивизии Воейков получил от Д. Д. Лелюшенко приказ — после 10-минутного артиллерийского огневого налета передовому отряду с ходу атаковать противника вдоль берега Двины с целью отрезать его от переправ. Главным силам дивизии нанести удар с востока и уничтожить переправившегося противника. Через час передовой отряд, усиленный танками и артиллерией, решительно атаковал противника и выполнил поставленную ему задачу. При поддержке артиллеристов полковника Дягтерева и танковой роты капитана Степанова до батальона немецкой мотопехоты было отрезано от реки и с подходом главных сил 42-й танковой дивизии уничтожено в районе Саргелишти. Однако попытки дивизии развить успех и выйти к восточным окраинам Двинска натолкнулись на упорное сопротивление частей 8-й танковой и 3-й моторизованной дивизий противника. В результате боя части 42-й дивизии достигли рубежа Юзефова, Вилюши, но под воздействием огня артиллерии и контратак пехоты и танков отошли с боем на рубеж Извалта, Жидина.

Напряженные бои соединений корпуса продолжались весь день. К вечеру противник подтянул свежие силы. После ударов авиации и артиллерийских налетов противник атаковал 42-ю и 46-ю танковые дивизии. Под давлением противника соединения корпуса вынуждены были отойти. В боевом приказе № 7 по состоянию на 17:30 командир 42-й дивизии Н. И. Воейков констатировал, что 29-й мотопехотный полк противника со 148-м артиллерийским полком в течение дня упорно удерживали подступы к Двинску, одновременно через Западную Двину переправлялись танки и подходившие резервы. После отхода от Двинска 42-я ТД переходила к обороне полосы Извалта (иск.), Дагда, Капилава, Краслава, м. Асуне. На правом фланге дивизии, на рубеже Гнилой ручей, Спруги, занимала оборону 185-я моторизованная дивизия; левым соседом, занимавшим рубеж Мазиндрица, м. Индра, был стрелковый полк 112-й стрелковой дивизии. 83-му танковому полку приказывалось оборонять участок Извалта, Лудвигавас, Лемешевка, в границах полка на опасных участках создать противопехотные и противотанковые препятствия, используя подручные материалы. 42-му моторизованному полку майора А. М. Горяинова надлежало оборонять участок высота 173 и 9, Капилава, Капитанчики и также создавать препятствия. 84-му танковому полку надлежало оборонять участок Удриши, Краслава, оз. Индрица-эзерс; препятствия для танков и пехоты создавать на участке Пукьяны, Краслава, оз. Индрица-эзерс. Для выяснения обстановки на левом фланге командир дивизии приказывал организовать разведку в направлениях Краслава, Кална Викани; Висканы, Грибули, Курпениэки; Шустыни, Сталти. Также в приказе указывалось, какого характера заграждения следовало создавать на опасных направлениях: лесные завалы на дорогах, перекапывание грунтовых дорог, подрыв или сжигание мостов, устройство надолбов из больших валунов, подрыв железнодорожных путей, устройство воронок на основных дорогах, валка телефонных столбов на дороги.

По состоянию на 20:00 28 июня был издан боевой приказ по 27-й армии № 07 на проведение командирской разведки. В нем указывалось, что с вечера сего дня армия принимает в подчинение следующие фронтовые части: 5-й воздушно-десантный корпус, 21-й механизированный корпус без танков, сводная дивизия неуточненной организации и 110-й артполк РГК. Силы противника и положение фронта не установлены, справа части 8-й армии отходят на рубеж обороны по Западной Двине; слева части армейского управления генерал-лейтенанта Ершакова также занимают оборону по Западной Двине. Для установления связи с частями, уточнения положения на фронте и организационного и боевого состава войск армии приказывалось организовать командирскую разведку в следующих направлениях: начальник автобронетанковых войск армии полковник Кукушкин с тремя командирами на одной машине — в направлении Резекне, Тискали, Прижево, Стирнивке, Стети; начальник отдела боевой подготовки полковник Афанасьев с тремя командирами на одной машине — в направлении Резекне, Тимошишки, мз. Креви, Москвина; начальник артиллерии армии полковник Хлебников с тремя командирами на одной машине — в направлении Резекне и далее по шоссе на Двинск; найти группу генерал-лейтенанта Акимова, установить положение на фронте и, оставаясь при группе, доносить обстановку в штаб армии; начальник химслужбы полковник Новоселов с двумя командирами на одной машине — в направлении Резекне, Боровая, Дагда. Основной задачей армии ставилось сдерживание противника в полосе фронта, недопущение прорывов механизированных групп вдоль шоссе Двинск, Резекне и просачивания подвижных отрядов — на других направлениях[471].

В ночь на 29 июня 46-я танковая дивизия заняла оборону на рубеже Бети, Лейтани; 185-я моторизованная дивизия — на рубеже Аулеяс, Сакова; 42-я танковая дивизия — на рубеже Шкипи, Гейби. 29 июня соединения корпуса в соответствии с решениями командующего 27-й армией продолжали удерживать занимаемые рубежи. К полуночи части корпуса занимали фронт Лауку-Лапери, Слостовка, Казлищи, Туканы, Извалта (185-я МД); Извалта, Калилава (42-я ТД).

Приказом командира корпуса от 29 июня соединениям была поставлена задача не допустить продвижения противника в направлениях: Двинск, Резекне; Двинск, Лудза; Двинск, Себеж; упорной обороной нанести противнику максимальное поражение.

В период с 29 июня по 1 июля Манштейн серьезных попыток развивать наступление с двинского плацдарма не предпринимал; атаки немецких частей на отдельных участках фронта успешно отбивались. Это было вызвано тем, что желание Манштейна продолжать наступление на Ленинград не нашло поддержки высшего командования в лице командующего 4-й ТГр Гёпнера. Немецкий генерал считал, что войскам необходима передышка, за которую к Двинску подтянутся отставшие тылы, будут пополнены запасы горючего и боеприпасов, будет отремонтирована подбитая и вышедшая из строя техника. Таким образом, на левом фланге Северо-Западного фронта наступила короткая оперативная пауза. В то же время не прекращались попытки уничтожить переправы через Западную Двину. Поскольку ВВС фронта были практически выбиты, со стороны советского командования последовал своего рода «жест отчаяния» — для нанесения ударов были привлечены три полка морской авиации: 1-й минно-торпедный, 57-й и 73-й бомбардировочные. Эффект был незначительным, зато потери составили 33 самолета[472].

В оперсводке штаба фронта за 29 и 30 июня констатировалось, что 21-й мехкорпус вел бои с разведывательными группами противника, все попытки просочиться в северо-восточном направлении были отбиты. В боевом донесении штаба корпуса № 3 на 22:00 29 июня указывались потери, понесенные за два дня боевых действий (без учета потерь 46-й дивизии): убито тридцать, ранено 387, пропало без вести сорок. Отдельно перечислялись потери начсостава. Были убиты: начальник штаба 46-й танковой дивизии подполковник Н. И. Авдеев, командир артиллерийского полка 46-й танковой дивизии подполковник М. И. Карасев; ранены: заместитель командира 42-й танковой дивизии по политчасти полковой комиссар П. Д. Чураков, командир 91-го танкового полка подполковник И. П. Ермаков, командир 46-й танковой дивизии полковник В. А. Копцов; пропал без вести командир 46-го моторизованного полка полковник М. Д. Василевский[473].

К полудню 30 июня части корпуса занимали рубеж Лауку, Лапери, Извалта (185-я мотодивизия); (иск.) Извалта, Копилава (42-я танковая дивизия). 46-я дивизия находилась в подчинении генерала С. Д. Акимова. К этому времени в принимавших участие в боях подразделениях дивизий оставалось всего 3229 человек личного состава, семь танков и 77 орудий. Фактически это был не корпус, а мотострелковая бригада с несколько увеличенным количеством противотанковой артиллерии. В донесении № 4 от 30 июня констатировалось, что фронт Краслава, м. Пиедруя оголен, так как полк 112-й стрелковой дивизии, назначенный на этот рубеж, приказом командира 112-й дивизии отведен на фронт оз. Индрица-эзерс, м. Индра. Получены данные о том, что танки, предназначенные для пополнения матчасти мехкорпуса, остановились на марше из-за отсутствия горючего. В ночь на 30.06.1941 г. противник перед фронтом корпуса вел усиленную пехотную и танковую разведку. Генерал Д. Д. Лелюшенко обращался к командованию 27-й армии с просьбой о прикрытии своего левого фланга силами 112-й СД, выделении горючего для танков и другой техники и проведении воздушной разведки южного берега Западной Двины на фронте м. Капилава, м. Друя.

Из донесения полковника С. А. Сухарева: «С 28.6 по 29.6 до 6.00 [положение] 112 сд без изменений. Слышим шум боя направлении Двинска. По сообщению коменданта УР Полоцк полковника Дэви 28.6 шли бои за Двинск по Псковскому шоссе, в результате которого якобы часть Двинска в наших руках. Других данных добыть невозможно. Прошу верить этому. Второе: Разведкой заграждения Полоцк — Себеж свободно от противника. По еще не проверенным данным — все мосты на дорогах, идущих в Латвию, разрушены, проехать можно только через Остров. Проверяю разведкой. Третье: Из Латвии в 10 часов 29.6 вернулся Гладков (майор ГБ П. А. Гладков, нарком госбезопасности Литвы. — Д. Е.), который сообщил, что командующий Кузнецов находится Остров и делает маневр на рубеже старой границы. В Риге аналогии Литвы, связи с ней нет и всем данным вряд ли возможно. Гладков, Мостнов видел вновь назначенного командира дивизии (фамилию не помнит), который связался с 30 сп и ищет 1 и 5 мсп. Связи с Остров не добился. Четвертое: Со стороны Полоцка, Пскова наблюдается подход в сторону фронта наших стрелковых частей. Марш возможен только ночью. Днем противник беспокоит каждую колонну с воздуха. Нашего обеспечения с воздуха нет. Полоцк бомбят систематически и безнаказанно одиночные самолеты противника. Наших самолетов почти нет. Зенитные средства не эффективные. Пятое: Связи прохождения обороны по линии зоны, целесообразно 83 ПВО и 13 ПВО обратить на новые формирования. Шестое: 1 мсп ЗГТ, 107 ПО подготавливаются маршу, есть возможность к вечеру добыть остальные. Производится ремонт техники. Продовольствие есть трое суток. 30 июня вся группа будет готова к выступлению. Маршрут намечу по результатам разведки на Себеж, Остров, которые даст данные исходу дня сегодня. Седьмое: Связи обстановкой Латвии целесообразно пункт прибытия указать мне конкретно. Если на дорогах районе Себежа нет мостов, пойду на Остров. О маршруте и времени выступления донесу»[474].

Юго-восточнее Двинска по шоссе Вильнюс — Полоцк продолжали отступление части неудачливого 29-го корпуса. В 08:00 остатки 29-го ТСК после ночного привала выступили на Полоцк и Невель. В 17 часов отряд 179-й дивизии прошел передний край обороны 22-й армии в районе Полоцка. В соединении из шести тысяч лиц личного состава оставалось всего полторы-две тысячи, почти все литовцы дезертировали из него во время марша. В течение дня 29 июня штакор-29, остатки 179-й ТСД, остатки 615-го КАП и остатки штаба 184-й ТСД отходили в район Невеля, и к 30 июня там собрались все, кто остался от литовского корпуса. В 179-й погибло все командование (комдив — полковник А. И. Устинов, начштаба — майор Копылов, зам. командира по политчасти — старший батальонный комиссар Д. Я. Продэус). Где и как они погибли, установить не удалось. Не написал об этом в своих мемуарах и полковник Яцовскис.

В деревне Стайки (25 км юго-восточнее Невеля) 30 июня в 179-ю дивизию прибыло пополнение в количестве более семи тысяч бойцов и командиров, из них две с половиной тысячи туляков. Ко 2 июля 1941 г. 179-я СД получила от командования 22-й армии всего до восьми тысяч человек разных национальностей, нелитовцев, и 3,5 тыс. винтовок, но в целом укомплектованность оружием, техникой и снаряжением осталась на уровне 40–45 %. Все оставшиеся литовцы были из дивизии изъяты; их отправили в тыл, а в 1942 г. они вступили во вновь сформированную 16-ю литовскую дивизию, которой последовательно командовали генералы Ф. Жемайтис и В. Карвялис. Бывший командир дивизиона 618-го артполка майор А. Раугале возглавлял в 16-й СД 224-й артиллерийский полк. 179-я СД частично выступила на фронт только 5 июля 1941 г. Разумеется, это была уже целиком кадровая, а не территориальная национальная дивизия. Где-то между 6 и 8 июля штаб корпуса (им по-прежнему командовал командир генерал-майор А. Г. Самохин, начальником штаба остался полковник П. Н. Тишенко) сдал командование над ней и принял командование над 126, 23 и 188-й стрелковыми дивизиями.

В целом документы РГВА и ЦАМО (фонды 29-го СК, 184-й и 179-й СД) свидетельствуют о том, что мятеж в 29-м территориальном корпусе не был стихийным, а сознательно готовился немецкой агентурой с начала 1941 г. и во многом был «подогрет» бездумными попытками его «советизации». Рост антисоветских настроений среди литовских военнослужащих был замечен 3-м отделом, и 12–13 июня была проведена широкомасштабная «чистка». Чистки шли все время, но очень неэффективно и медленно, а затем сразу было арестовано много военнослужащих-литовцев. Хотя оптимальным было бы решение не чистить от антисоветских элементов национальные прибалтийские части, а расформировать их как ненадежные, но сделано это не было. Следствием измены 29-го корпуса явилась почти полная незащищенность стыка между Северо-Западным и Западным фронтами, что позволило танковой группе генерала Г. Гота, преодолев в короткий срок огромное расстояние, выйти во фланг и глубокий тыл Западного фронта.

В течение ночи и весь день 29 июня части 10-й армии отходили на восток, ведя ожесточенные бои с войсками 4-й полевой армии вермахта. Особенно яростные столкновения происходили в Беловежской пуще, в районах Слонима, Волковыска, Зельвы, Порозово, Нового Двора. Когда стало ясно, что пути отхода 1О-й армии в районе Зельвы и южнее перерезаны и прочно блокированы противником, часть окруженных войск устремилась по единственно доступной грунтовой дороге к деревне Пески. 29 июня Пески немцами еще заняты не были, и там переправлялись в основном части из состава 3-й армии. Обстановка была во многом схожей с той, которая сложилась на направлении отхода на Зельву и Слоним, за исключением, пожалуй, одного. С севера отступающие имели на пути противника мощную естественную преграду — реку Неман. Такой рубеж можно было удерживать некоторое время даже обескровленными остатками войск. С рассветом значительные силы 3-й армии при поддержке артиллерии и танков с двух сторон атаковали батальон ротмистра Нимака у Королей, бои в районе Королей продолжались до второй половины дня.

Атаки советских подразделений облегчались тем, что их правый фланг на западе упирался в Щару, а левый — в заболоченную пойму Зельвянки; фронт прорыва имел ширину максимум в 5 км и к тому же господствовал над окружающей местностью. 83-й пехотный полк 28-й ПД, который после окончания боев за Мосты не имел никаких приказов на дальнейшие действия, проявил известную пассивность, которую можно было объяснить усталостью после многочасового тяжелого боя со 184-м стрелковым полком и другими советскими подразделениями. В приказе по дивизии на 29 июня ставилась следующая задача: «28-я дивизия расширяет по частям плацдарм и очищает территорию в углу между Неманом и Зельвянкой у Песков…»

На описания действий наших врагов хорошо наложились другие воспоминания. Ветврач 48-го кавполка В. И. Дегтярев также был участником и очевидцем событий в районе Песков. По его словам, остатки советских частей пытались прорваться к Зельвянке у Мостов. Немцы занимали там господствующие высоты по западному берегу реки и ее восточный берег. Советские войска, понеся очень большие потери, все же сумели выбить противника с высот и освободили деревню Пески. Но за Песками до Зельвянки шла совершенно открытая местность, прекрасно пристрелянная немцами, и продвижение отступающих было остановлено. В атаках на немецкий заслон неслись огромные потери, и вскоре во дворе домика лесника неподалеку от деревни советскими военными медиками был развернут импровизированный госпиталь, куда отовсюду стали сносить многочисленных раненых. Но немцы через какое-то время засекли «скопление живой силы противника» и расстреляли его артминометным огнем: почти все раненые и медперсонал погибли. Сам Дегтярев впоследствии был пленен. В страшном лагере в Оструве-Мазовецком он встретил своего комполка Алексеева, начштаба майора Замятина, видел также командира 164-го артполка 2-й дивизии полковника Радзивилла.

Одновременно с атаками на Короли советские части предпринимали попытку прорыва в 40 км восточнее-северо-восточнее от них, вдоль дороги на Дятлово и также с использованием танков и артиллерии. Передовой отряд 35-й пехотной дивизии, временно подчиненный командиру 5-й ПД, занимал оборону на высоте севернее м. Дятлово (у шоссе Лида — Слоним). Атаки начались с рассветом и продолжались до 10 часов утра, но прорвать немецкий заслон не удалось. Отряд 35-й ПД отразил все атаки, понеся при этом большие потери. Расширение плацдармов на южном берегу Немана в конечном итоге привело к тому, что отступление на Пески на север вокруг зельвянских болот стало невозможным. Северная часть болот была совершенно не проходима для техники; лишь у Подблоце (21 км от Мостов) болота были проходимы, но здесь уже скопилось множество частей 10-й армии.

14-й пехотный полк 5-й дивизии в это время находился на марше, спеша по южному берегу Немана в район Дятлово. После 17 часов 14-й ПП подошел к высоте у Дятлово и сменил на ней отряд 35-й ПД, который затем перешел к станции Новоельня, чтобы преградить остаткам советских войск пути отхода к Новоельне с запада и юга. 14-й полк (командир — полковник Ессер) должен был не допускать прорыва советских войск вдоль дороги, идущей к Дятлово с запада, и, увы, с этой задачей прекрасно справился. Позиция полка была великолепна: с высоты открывался очень хороший обзор как в западном, так и в южном направлениях. На высоте были оборудованы позиции артиллерии и минометов, особенно много было средств ПТО. Впереди них фронтом на запад и юг располагались замаскированные окопы стрелковых рот. Все появляющиеся на дороге и подошедшие на дистанцию стрельбы колонны грузовых автомашин с военнослужащими и имуществом (фуражом или вещевым снабжением) уничтожались. Пленных сгоняли в колонны и направляли на сборный пункт полка. 30 июня в числе пленных был взят офицер в звании полковника, который представился немцам как зам. командующего 3-й армией по тылу. Вероятно, это был полковник С. С. Сиротинин, числящийся пропавшим без вести.

В этих боях на левом берегу Зельвянки отряды 3-й армии потеряли много транспортных средств и тяжелого вооружения, что в данных условиях было неизбежным. Лишь большому количеству военнослужащих с ручным оружием удалось форсировать Зельвянку и продвинуться к Щаре, но они были рассеяны на мелкие группы и уже не представляли серьезной силы. Находившийся во главе одного из отрядов 3-й армии штаб 4-го стрелкового корпуса был в районе Деречина атакован германской бронетанковой частью и разгромлен, командир был пленен. На этом организованные действия 3-й армии можно считать законченными.

Деречин находится в междуречье Зельвянки и Щары; он стоит на перекрестке важных дорог от Зельвы и Мостов на Лиду — Новогрудок и Слоним. В районе этого местечка немцами было перехвачено и разгромлено немало советских частей, в том числе управления 5-го и 4-го стрелковых корпусов. Произошло это, возможно, не в один и тот же день, а может, и одновременно. На то и перекресток, чтобы на нем встречаться. К Деречину со 120 бойцами вышел командир 29-й МД генерал-майор И. П. Бикжанов. В. Е. Фролов рассказывал: «В районе м. Деречин прорыв с боем, тут была настоящая мясорубка. Помимо [нас] тут собралось разных частей около 15 тыс. чел. Всю ночь, окружив нас, расстреливали в упор, давили танками, и немногие в эту ночь остались в живых»[475]. Отец нынешнего президента Украины бывший старшина А. А. Ющенко в ходе госпроверки заявил, что командование дивизии ушло «в неизвестном направлении». Есть также утверждение, основанное, возможно, на показаниях самого генерала, что 17 июля он зарыл в землю свои документы и генеральскую форму, переоделся в гражданскую одежду и с небольшой группой командиров двинулся на восток. Однако, несмотря на маскировку, 25 июля в районе деревни Заболотье, близ Бобруйска, был взят в плен. Так что Ющенко-старший, мягко говоря, слукавил. К 17 июля от 29-й дивизии не осталось и следа, и Бикжанов своих солдат не бросал. Полковник Каруна бросал, это верно, а командир дивизии — нет.

Как написал в письме директор средней школы из Костромы А. Н. Буслаев (в 1941 г. — техник-интендант 2 ранга, начальник ОСГ штаба 5-го корпуса), управление отходило вместе со штабом 10-й армии; потом они разделились. Штакор отходил к Деречину, где был внезапно атакован немецкими танками и разгромлен. Начарт корпуса и зам. комкора по строевой части генералы Г. П. Козлов и Ф. И. Буданов числятся пропавшими без вести. Раненого замполита бригадного комиссара К. М. Яковлева Буслаев последний раз видел в повозке у м. Мир. Удалось избежать гибели и плена начальнику штаба полковнику В. М. Бобкову и начальнику связи полковнику Г. Ф. Мишину. С командиром же 5-го СК А. В. Гарновым судьба обошлась немилосердно, но об этом скажу чуть позже.

После распада группы И. В. Болдина штаб 4-го стрелкового корпуса остался без войск. Оба корпусных артполка уже не существовали, прервалась связь с 27-й дивизией. Со слов самого комкора-4 генерал-майора Е. А. Егорова, к исходу дня 28 июня в его распоряжении было немногим более полка. Присоединяя к себе разрозненные подразделения 85-й дивизии, отряд занял оборону в районе Деречина. После непродолжительных боев генерал отдал приказ отойти дальше на восток и закрепиться на реке Щара. Но штабная колонна на марше попала под сильный обстрел, началась паника. При обстреле Е. А. Егоров был ранен. Мимо лежащего советского генерала проехало несколько танков. Сидевшие на броне германские солдаты, увидев лампасы, взяли раненого в плен и привезли в свой штаб, откуда он был доставлен в слонимский госпиталь[476]. 4 июля он был доставлен уже в штаб группы армий «Центр» и допрошен, но ничего ценного (протокол допроса сохранился) немцы не узнали. Из протокола можно видеть, что штабников интересовали данные no бронетанковым войскам РККА, их структуре, оперативном применении. Егоров отговорился незнанием. Ничего не сказал он о ходе боев своего корпуса, условной нумерации частей и соединений. На вопрос — какими резервами еще может располагать Красная Армия? — не без юмора ответил: все военные округа в центральной части России, а ведь есть еще Урал, Сибирь, Кавказ, Средняя Азия и Дальний Восток. О командовании 4-го корпуса не было опубликовано практически ничего. Не удалось отследить судьбу начальника штаба полковника П. И. Чижика, заместителя по политической части полкового комиссара С. А. Егорова. Неизвестно, кто командовал его артиллерией.

Справка. Герой Советского Союза (указ Президиума ВС СССР от 21.03.1940 г., вероятно, за финскую) Сергей Андреевич Егоров, 1899 г.р., получил назначение на должность заместителя командира 4-го СК по политчасти буквально накануне войны. Прибыл в Гродно 21 июня, в 16 часов позвонил жене в Москву и сказал, чтобы она не сдавала путевку в санаторий, так как он примет дела и они поедут отдыхать. Еще он сказал, что пока остановился на квартире у своего начальника, то есть у командира корпуса Е. А. Егорова. Это был последний разговор с семьей. Больше о С. А. Егорове ничего известно не было. Вполне возможно, что он был убит или покончил с собой под Деречином, но официально числится пропавшим без вести.

Отступивший от Мостов отряд пограничников из состава школы майора Зиновьева также вышел на занятое противником Дятлово; решено было атаковать и с боем пробиться дальше на восток. Боеприпасов было предостаточно: накануне в лесу обнаружили два брошенных грузовика, доверху набитых ящиками с патронами и минами. Подсчитали силы, в строю оказалось 128 человек. Разбившись на две группы, стали скрытно выдвигаться на исходные позиции. После сигнала белой ракетой воины бросились в атаку и почти успели добежать до крайних домов. Но только что почти. По наступающим хлестнули огнем пулеметы и минометы. В ответ открыли огонь «станкачи» пограничников, но стрельба велась через головы своих же товарищей, и результат был незначительным. Пограничники отступили, неся потери, и залегли. Заметив, что неподалеку на шоссе стоит наш брошенный автоприцеп, а на нем — «максим» без щитка, но с заправленной лентой, младший сержант С. И. Мальцев бросился к нему. Он начал стрелять прямо с прицепа, а затем с рядовым Михайловым перенес пулемет на небольшую высотку с хорошим сектором обстрела. Под прикрытием огня бойцы вышли из-под обстрела, Мальцев и Михайлов остались одни. Через некоторое время они встретили еще пятерых во главе со старшим политруком Бобровым. Уже вечером на западном берегу реки Молчадь они догнали остальных. В живых после неудачной атаки осталось 76 человек, но начальник школы уцелел. К ним начали примыкать воины из разбитых подразделений Красной Армии: танкисты, летчики, пехотинцы. Началось брожение: кто-то предлагал партизанить, кто-то — выходить к своим группой, кто-то — выходить поодиночке. Начштаба школы капитан Галышев предложил разогнать прибившихся, но майор не согласился. Тогда их растасовали, как колоду, по подразделениям, и порядок был восстановлен. И пошли на юг, в сторону Полесья. По пути присоединялись еще и еще, среди них оказался и коллега: командир отделения 12-й заставы Ломжанского отряда младший сержант В. А. Красильников. У Рубежевичей (что южнее Дзержинска) боевой путь отряда завершился. Как ни старались избежать столкновения, а нарвались на заслон. Бой вспыхнул внезапно, развернуть пулеметы не успели. Немцы осветили место боя ракетами, стали расстреливать попавших в засаду военнослужащих и забрасывать их гранатами. Началось самое страшное — паника… С. И. Мальцев и В. А. Красильников через болото сумели уйти от гибели. Закопав пулемет, они направились строго на восток и вскоре вышли к своим. Как впоследствии выяснилось, вышел и начальник школы майор Зиновьев.

После прорыва противником обороны 13-го мехкорпуса остатки 208-й моторизованной дивизии отошли от Беловежской пущи к Волковыску. Как вспоминал генерал Гейер, части его корпуса заняли Волковыск и двинулись дальше, на Зельву, на помощь 29-й мотодивизии из группы Гудериана. Однако в тылу у противника осталось громадное скопление советских войск, также спешивших на восток и еще не утративших боеспособности, и почти сразу же Волковыск был взят обратно. Фактически к югу и северу от Волковыска образовался такой же «слоеный пирог», как в полосе 4-й армии.

31-я танковая дивизия после распада корпуса разделилась на две группы и отошла в глубь Беловежской пущи, выставив отряд прикрытия. Одну группу повел сам командир дивизии С. А. Колихович, вторую — начальник штаба подполковник В. В. Лебедев. Командовать отрядом прикрытия вызвался батальонный комиссар Д. И. Кочетков. Впоследствии заслон соединился с одной из групп, но после сильного обстрела они вновь распались. Полковнику Колиховичу удалось со своими людьми оторваться от противника и уйти в глубь пущи. Здесь он начал подчинять себе всех, кто еще был способен сражаться. Из остаточных групп 49-й и 113-й стрелковых дивизий вскоре было собрано разношерстное, но многочисленное воинство. 28 июня комдив предпринял отчаянную попытку прорваться на юго-восток, в пинские болота, через бывший район прикрытия разгромленной 4-й армии. Возглавив первую волну атакующих, он повел их в бой «за Родину, за Сталина» (этот лозунг не легенда, что бы ни говорили нынешние квазиборцы с «тоталитаризмом»). Тогда, на 7-й день войны, этих слов хватило, чтобы бросить голодных измученных людей на шквальный огонь шрапнелью поставленных на прямую наводку орудий и на скорострельные пулеметы МГ. Немцы, не выдержав ярости рукопашного боя, бежали, оставив на месте прорыва три артиллерийские батареи, более ста автомашин, много минометов и мотоциклов. Порозово было ими оставлено. Казалось, еще немного, еще один натиск, и путь свободен. Германское командование предусматривало возможность прорыва советских войск в этих местах, но такого исхода все же не ожидало. В их штабах возникло некоторое замешательство. Атаки частей, стремившихся пробиться из окружения в районе южнее Порозово и Нового Двора, а также севернее Лысково (здесь, как показалось самим немцам, они были атакованы при поддержке большого количества артиллерии) вынудили части 43-го армейского корпуса 4-й полевой армии вермахта отойти. Отступив от Подороси и Порозово на высоты севернее Лысково и Нового Двора, они перешли к обороне. Движущиеся в походных колоннах от Бреста на Минск войска также были остановлены и развернуты фронтом на север. Район прорыва группы Колиховича был подвергнут массированной бомбежке с воздуха и артиллерийскому обстрелу. Бывший курсант полковой школы 148-го ТП А. Титов писал: «Бои шли повсюду: на шоссе, за высотки, за села. Всюду полыхали пожары. 27-го пересекли грунтовую тогда дорогу Гродно — Брест. И уперлись всей мехколонной в Ружанский лес. Что делать? Не бросать же технику, не бежать же в чашу, не оставлять семьи комсостава в кузовных машинах. Решили с утра двинуться на Ружаны, смять фашистов и выйти на шоссе Брест — Барановичи. Наивные, мы не подозревали, что немцы уже вошли в Минск… Бой шел весь день. Била по нас артиллерия, бомбила авиация, с холмов поливали автоматчики…»[477].

Вечером 28 июня командир 31-й ТД полковник С. А. Колихович был тяжело ранен, его вытащил на себе из боя уполномоченный 3-го отделения Горенин. Руководство группой взял на себя командир 62-го танкового полка полковник И. А. Шаповалов, к этому времени уже трижды раненный. Прорыв не удался, атакующие понесли большие потери убитыми и ранеными, остатки вернулись на исходные позиции. Тогда было принято решение: разбиться на мелкие группы и выходить на восток через Ружанскую пущу[478]. Вместе с Шаповаловым оказался танкист В. И. Орехов. Он вспоминал: «Техники никакой не было, шли пешком. В лесу подобрали раненого командира дивизии Колиховича, а нас выводил командир полка Шаповалов. Оба они два друга, кончали академию имени Сталина до войны. Было 23 командира, и нас, рядовых, было 23, только проверенных взяли с собой. Продвигались по лесам, кое-где принимали бои, у Барановичей, на реке Березине, переплывали. Самоотверженно дрались сразу за Минском с большим немецким десантом, где были даже танкетки… пришли в Вязьму, откуда поездом привезли в Москву на Белорусский вокзал, где все командиры поехали в штаб армии. Расставались, плакали все. Мы, рядовые, поехали под Москву, на формировочный пункт. Попал я в 122-ю танковую бригаду, которая формировалась под Нарофоминском»[479].

Бои уже шли в восточной части Беловежской пущи, а на границе в районе Семятичей еще продолжали звучать выстрелы — не сдавались гарнизоны дотов Семятичского узла Брестского укрепрайона. Их сопротивление у деревни Орля, согласно оперсводке штаба ГА «Центр», было подавлено 24 июня частями 167-й пехотной дивизии. Дот «Горный» (комендант — младший лейтенант Шевлюков) был приведен к молчанию 29 июня. Другие сооружения продержались еще дольше. Командир 293-й пехотной дивизии вермахта, части которой 30 июня 1941 г. все еще штурмовали позиции 17-го артпульбата в районе Семятиче, констатировал: «Не подлежит никакому сомнению, что преодоление укрепрайона после его завершения потребовало бы тяжелых жертв и применения тяжелого оружия больших калибров».

Справка. И. А. Шаповалов, С. А. Колихович и В. В. Лебедев погибли в боях летом 1942 г., командуя 160, 19 и 56-й танковыми бригадами, причем Шаповалов и Лебедев проходят по одной сводке потерь Брянского фронта (вх. № 26656с от 3 сентября 1942 г. Центрального бюро учета потерь ГЛАВУПРОФОРМА КА). Первый погиб 11 июля, второй — 5-го. Командир 49-й дивизии полковник К. Ф. Васильев во главе своего отряда дошел до района Барановичей, где был тяжело ранен и пленен. Раненый командир 113-й дивизии Х. Н. Алавердов 1 июля был взят в плен разъездом 167-й пехотной дивизии вермахта на одной из южных опушек Беловежской пущи. Сами немцы отметили этот факт следующим образом: «1 июля 1941 г. вечером разведотряду 6-й роты 339-го пехотного полка 167-й пехотной дивизии должен (я бы перевел как „вынужден“. — Д. Е.) был сдаться командир 113-й русской пехотной дивизии». Как это трактовать, не ясно. Вероятно, комдив был обнаружен немцами, которые опознали в нем высшего командира Красной Армии и предложили сдаться. 4 июля в штабе 43-го армейского корпуса его пытались допросить, но безуспешно: генерал ничего важного не сообщил. Оценивая причины возникновения войны, он сказал, что речь идет о борьбе между фашизмом и коммунизмом и остается лишь ждать ее исхода. 6 июля на Х. Н. Алавердова была заведена личная карточка военнопленного, где его ошибочно записали генерал-лейтенантом. В Хаммельбургском офицерском лагере XIII-0 он стал одним из организаторов антифашистского подполья и был расстрелян весной 1942 г. вместе с генерал-майором И. С. Никитиным.

13-й армейский корпус находился во 2-м эшелоне 4-й полевой армии ГА «Центр» и двумя своими дивизиями (17-й и 78-й) должен был очистить заповедный лес от советских войск. В книжке некоего П. Карелла есть описание боя, который произошел 29–30 июня в Беловежской пуще. Немец допустил грубейшую ошибку, совершенно необоснованно «поместив» в пущу остатки 4-й танковой дивизии генерала А. Г. Потатурчева, но зато в его книге оказалась достаточно четко прописана судьба 222-го СП советской 49-й дивизии и ее командира. О полковнике Иване Михайловиче Яшине было известно лишь то, что он возглавлял один из отступавших на восток отрядов дивизии.

Карелл пишет, что 29 июня 78-я пехотная дивизия выступила маршевыми колоннами: 215-й полк — справа, 195-й полк — слева и 238-й полк — сзади, эшелонированно. Боестолкновение произошло около деревни Попелево, что примерно в 15 км к северо-востоку от Беловежи и в 10 км западнее дороги Пружаны — Новый Двор. Здесь остатки распавшейся 4-й ТД (речь должна идти все-таки о 49-й СД. — Д. Е.), пехотные и артиллерийские подразделения еще трех дивизий были переформированы в новый полк, которым «блестяще командовал полковник Яшин». Бой был яростный и продолжительный по времени. Противники сходились в рукопашных схватках с ручными гранатами, пистолетами и винтовками с примкнутыми штыками — люди вцеплялись друг другу в глотки, били прикладами, резали и кололи друг друга. Артиллерия действовать не могла, поскольку было непонятно, где свои, где чужие, применялись только минометы. Во второй половине дня 29 июня началась резня. 3-му батальону 215-го пехотного полка боем удалось сковать фланг сводного советского полка и выйти ему в тыл. Началась паника, красноармейцы обратились в бегство, а полковник Яшин остался лежать мертвым возле завала из деревьев на лесной дороге (заграждение использовалось как опорный пункт).

На следующий день 78-я ПД действовала еще более решительно и к вечеру прошла через «проклятую Беловежскую пущу» насквозь. Было убито около 600 советских солдат и командиров, 1140 человек было взято в плен. Около трех тысяч красноармейцев немцы оттеснили на позиции 1 7-й пехотной дивизии. Сама 78-я за два дня боев в Беловежской пуще потеряла 114 человек убитыми и 125 ранеными. Задача по окончательной «зачистке» пущи была возложена на 137-ю ПД 9-го армейского корпуса, штаб которой к этому времени обосновался в старинном замке Белая Вежа.

К Волковыску, который расположен северо-восточнее Беловежской пущи, стягивались разрозненные части из состава 1-го и 5-го стрелковых корпусов. При беспорядочном отступлении они так перемешались, что нелегко уложить воспоминания ветеранов в единую цепочку. Где-то в районе Волковыска (установить точнее не выходит, слишком мало данных) был перехвачен немцами и уничтожен при попытке прорыва дальше на восток 13-й стрелковый полк 2-й стрелковой дивизии. У меня хранится несколько писем бывших воинов полка, но они, увы, ничего не проясняют. Есть лишь одно серьезное свидетельство — устный рассказ бывшего сержанта, командира расчета 45-мм орудия полковой батареи Ф. И. Родионова. Судьба этого человека сложилась весьма причудливо. Бежав с товарищами в 1944 г. из лагеря при каменоломне во французской Лотарингии, он прятался у крестьян-французов, а затем вступил добровольцем в армию США. Закончил войну в Кельне наводчиком орудия, но, когда узнал, что, по советским меркам, такое деяние, как служба даже в союзной армии, есть нарушение присяги, измена и предательство и за нее по возвращении на Родину гарантирован приличный срок заключения, уничтожил выданную американцами справку и в Тулоне сдался советским репатриационным властям. Был принят в состав «фильтрационной» команды некоего генерал-майора НКВД Яновского, еще раз призван в армию, в 356-й артпульбатальон Нестеровского укрепрайона на территории вновь образованной Калининградской области. Службу в 41-м Ф. И. Родионову не засчитали и звание сержант не восстановили. После увольнения из армии он поселился в Черняховске, бывшем Инстербурге. Когда состарился и получил нищенскую пенсию, попытался доказать свое участие в боевых действиях — безрезультатно. Написал письмо в Германию на имя канцлера Г. Коля, без точного адреса, фактически «на деревню дедушке». Ответ пришел неожиданно быстро. Педантичные немцы подняли архивы и выдали бывшему пленному подробнейшую справку: где, когда и при каких обстоятельствах был пленен (а схватили его в сентябре в районе Бреста в форме, с красноармейской книжкой и при оружии — с автоматом ППД без единого патрона), в каких лагерях содержался, указали, и когда он «бежал и пойман не был». Но в военкомате справку у старика не приняли, сославшись на то, что она выдана иностранным государством, а потому не может являться доказательством его службы в действующей Красной Армии в 1941 г.

Родионов рассказал мне о том, что после боев в районе крепости Осовец части 2-й дивизии начали отходить в глубь страны по приказу, как говорили, самого Сталина. Шли организованно, походными колоннами, вместе с полком двигалось несколько подразделений кавалерии, действовавших совместно с пехотой с утра 22 июня. Боестолкновений с наземным противником не было, иногда налетала авиация. Польские девушки кричали вслед: «Пойте „Катюшу“», вдогонку с крыш и из окон иногда звучали выстрелы. Так прошли район Белостока, где уже не было войск Красной Армии. На марше якобы сбежал начштаба майор Шварц, немец по национальности. Ближе к Волковыску стали попадаться разрозненные, деморализованные группы советских военнослужащих. Здесь полк был остановлен гитлеровцами и занял круговую оборону в лесном массиве. Два дня сражались в полном окружении под ожесточенными бомбежками, штыковыми контратаками отбрасывали врага назад; убитых закапывали в воронках. Рыли в лесу колодцы, но высохшая земля не дала воды. Боеприпасы и провиант кончились, из артиллерии осталось две сорокапятки. На третий день пошли на прорыв и уже думали, что удалось, скоро встретят своих. Выскочили из леса на широкое поле… прямо под огонь минометов и орудий. Конница сразу полегла, скошенная шквалом разрывов мин, — все поле покрылось черкесками и папахами убитых бойцов-кавалеристов, истошно кричали раненые кони. Сейфы с документами полка и Боевое Знамя везли на грузовике, охраняли Знамя трое бойцов под командой молодого политрука. В машину попал снаряд, вся знаменная группа погибла. Лошади в упряжках двух уцелевших орудий 13-го СП от близких разрывов словно взбесились. Ездовой Барабанов из расчета Ф. И. Родионова схватил их под уздцы, но обезумевшие животные утащили и зарядный ящик, и пушку в какой-то пруд. Командира батареи старшего лейтенанта Новикова убило, взводный младший лейтенант Достанко пропал неизвестно куда. Сам сержант получил легкие осколочные ранения обеих ног. Он рассказывал, что замполит полка батальонный комиссар Трофимович застрелился, когда остатки полка еще дрались. Уцелевшие бойцы снова скрылись в лесу, откуда могли наблюдать, как нацисты добивали раненых. По словам Родионова, командира полка Леусова они взяли в плен и стали избивать (они видели это в бинокль). Так прекратил свое существование стрелковый полк с «несчастливым» номером 13. Но осталась одна неясность. Согласно утверждению Ф. И. Родионова, командир полка был пленен. По ОБД, он «бьется», как пропавший без вести в июне 1941 г. Согласно справке ЦАМО, подполковник Леусов Федор Тихонович, 1899 г.р., сибиряк, кавалер ордена Ленина за финскую кампанию, 11 апреля 1944 г. был арестован органами ГУКР «СМЕРШ», вскоре осужден и 10 декабря того же года умер в местах заключения. Дело было прекращено с посмертной реабилитацией 11 марта 1959 г.[480]. Что произошло с комполка-13, действительно ли он был в плену и его арестовали после освобождения или все было по-другому, установить не удалось. В Центральном архиве ФСБ данных не оказалось.

После боев на реке Нарев и ожесточенных воздушных налетов восточнее Белостока 383-й гаубичный полк 86-й дивизии уже не представлял той грозной силы, что была утром 22 июня. Потери в матчасти были очень велики, погибло множество бойцов и комсостава. Во 2-м дивизионе из 323 человек осталось 40, из 22 офицеров — 2: сам командир старший лейтенант И. С. Туровец и командир огневого взвода 6-й батареи лейтенант Х. Н. Шамсутдинов. Дивизион лишился семи гаубиц. В районе Волковыска сложилась исключительно неблагоприятная для отходящих войск обстановка. Немцы наступали и с юга — от Бельска, — и с севера — от Гродно, — и с запада — от Белостока. Понять что-либо и сориентироваться было почти невозможно, и когда 383-й ГАП был атакован немцами при поддержке танков и полуокружен, 2-й АД развернулся и с 5–7 выстрелами на орудие принял свой последний бой. Под шквалом огня расчеты выпускали по врагу последние снаряды. Немцы густо накрыли позиции артиллеристов минами; словно косой осколки в мгновение ока выкосили орудийную прислугу, и наступила тишина. Звучали лишь отдельные хлопки винтовочных выстрелов: некоторые бойцы, не желая попасть в плен, стрелялись. Снимали сапоги и пальцами ног нажимали на спуск. Туровец был тяжело ранен, из раздробленной ноги фонтаном била кровь. Он перетянул перебитую артерию ремнем, потом перевязал рану двумя индивидуальными пакетами. От потери крови потерял сознание, когда очнулся, не мог понять, сколько прошло времени. Ему повезло: проходивший мимо неизвестный молодой лейтенант поймал лошадь и помог раненому взобраться на нее. Потом Туровца забрал в свой грузовик полковник М. Г. Бойков, но при форсировании Щары они растеряли друг друга. Х. Н. Шамсутдинов был ранен под Слонимом, домой из плена вернулся в 45-м.

Схожей была участь 3-го дивизиона 383-го артполка. А. А. Маклашин, курсант учебной батареи, так запомнил эти дни: «Западнее Волковыска мы приняли последний бой, немцы нас окружили и атаковали с тыла. Мы развернули пушки и прямой наводкой стали расстреливать гитлеровцев. Они, видимо, такой наглости не ожидали и, заполняя ряды убитых и раненых, шли на нас цепь за цепью. Но мы настолько быстро вели огонь, что немцев осталось в живых очень мало, и они бросились наутек в деревню. А у нас кончились снаряды, и мы успели лесными дорогами выйти из кольца, так как немцы не могли сразу прийти в себя… С этого момента мы стали НЕБОЕВОЙ единицей. Но хотели сохранить материальную часть и отходили к Волковыску, затем дальше на восток, сначала по дороге на Лиду, а затем по дороге на город Слоним… Пушку и трактор оставили в каком-то лесу. У одного села нас встретил, вероятно, немецкий десантный пост и преградил нам путь к отступлению. На дороге сосредоточилось около 2–3-х полков выходящих из окружения солдат разных родов войск. Часа в 4 утра на нас налетела авиация, бомбила и расстреливала нас несколько часов подряд. Увидев самолеты противника, мы все побросали и со страху бросились в лес. Здесь мы все потерялись, я остался из наших один. Потом присоединился к группе таких же, как я. Нас собрал в лесу полковой комиссар (фамилии не помню), рассказал обстановку (мы узнали, что находимся в глубоком тылу у немцев) и сказал, что надо пробираться к своим по 2–3 человека». Его сослуживец Н. Н. Степуненко добавляет: «Помню, при отступлении, когда наутро все наши отступавшие части скопились в одном небольшом лесу, нас облетела „рама“. Сразу же нас начали бомбить, одни самолеты улетают, другие прилетают — и так бомбили целый день. К вечеру немецкие автоматчики оцепили лес и подожгли его. Наши войска, кто еще остался жив, заняли оборону и вели бой… Немцы окружили нас и начали расстреливать. Начало темнеть. Чтобы не попасть в плен, начальник техслужбы 383-го ГАП подполковник Якшто сказал водителю взять полуторку, и я лег в кузов. Рванули в темноте по лесу, на большой скорости, через окруживших нас немцев и вырвались из кольца. И так с этого момента я уже больше не видел своих однополчан». Многим казалось тогда, что нужно пробиваться на Слоним. «На Слоним!» — это звучало как девиз, как клич. Но самый короткий путь, как правило, самый тяжелый. Те, кто прошел его и остался жив, назвали дорогу Волковыск — Слоним «дорогой смерти».

Дороги войны… Они всегда тяжелы, но вдвойне тяжелее дороги отступления. Бесчисленные большие и малые воронки от бомб и снарядов, гигантские скопления разбитой, сгоревшей и просто оставленной техники, кюветы и обочины, заваленные тысячами распухших на июньской жаре трупов людей и коней. Скрипит на зубах перемолотый в пудру песок, немилосердно печет стоящее в зените солнце. Это Западная Белоруссия, конец июня года одна тысяча девятьсот сорок первого от Рождества Христова. Самое страшное зрелище представляло собой тогда шоссе Белосток — Барановичи. Когда по нему потянулись на восток отступающие советские войска, немецкая авиация безнаказанно справила по ним грандиозную тризну. Десятки войсковых колонн превратились в «месиво из остовов сгоревших машин, оставшихся без горючего тягачей с орудиями, танков, разбитых прожекторных установок и машин со счетверенными пулеметами» (из письма бывшего курсанта 124-го ГАП РГК М. А. Горлача). От тех, кто случайно попадал под колеса и гусеницы техники, вскоре не оставалось ничего, кроме кровавых ошметков. Если первые три-четыре дня боев на путях отхода стояли щиты-указатели, махали флажками военные регулировщики, старшие колонн имели на руках маршруты следования и пытались соблюдать хотя бы элементарные правила маскировки, то теперь это было беспорядочное отступление без управления и без особых шансов на спасение. В донесении ГА «Центр» от 1 июля 1941 г. указывалось, что «шоссе и дороги, особенно дорога Белосток — Волковыск, забиты брошенной вражеской техникой, автомашинами разных типов, орудиями и танками»[481]. То же самое увидели те, кто оказался восточнее Белостока позже других — красноармейцы и командиры 1-го корпуса, державшего оборону в районе крепости Осовец на реке Бобр.

Снявши голову, нечего плакать по волосам. Чего жалеть мертвое железо, когда гибнут тысячи молодых жизней и неизвестно, что ждет уцелевших. Обтекая по обочинам и полям металлические кладбища того, что еще неделю-две назад было олицетворением военной мощи великой страны и предметом особой заботы ее руководства, на восток шли люди. Много людей, словно воды в реке. Шли войска без командиров и генералы без войск; шли танкисты, оставшиеся без танков, и летчики — без самолетов. Уходили на восток милиционеры и пожарники, тащили свой скарб беженцы. Везли в переполненных автобусах, грузовиках и на простых повозках и телегах раненых: окровавленных, запыленных, почерневших от огня и пороховой копоти. А с флангов, сзади, спереди, словом, отовсюду — беспощадный артиллерийский и минометный огонь, над головами — круговерть самолетов с крестами на крыльях. И ни одного нашего. С неба вместе с бомбами летят на головы бочки с просверленными дырками, издавая в полете душераздирающий вой. Белым дождем сыплются немецкие листовки — пропуска в плен, — липнут на стекла машин, оседают на полях, обочинах дорог и, чего греха таить, в карманах идущих. «Бей жида-политрука, рожа просит кирпича!» В перерывах между обстрелами слышны увещевания репродукторов: «Русские солдаты, сдавайтесь! Гарантируем сдачу на почетных условиях и медицинское обслуживание раненым». Пыль до небес, смертная тоска в сердце. Впереди — неизвестность.

«Я думал, что видел отступление, но такого я не то что не видел, но даже и не представлял себе. Исход! Библия! Машины движутся в восемь рядов, вой надрывный десятков, одновременно вырывающихся из грязи грузовиков. Полем гонят огромные стада овец и коров, дальше скрипят конные обозы, тысячи подвод, крытых цветным рядном, фанерой, жестью… еще дальше идут толпы пешеходов с мешками, узлами, чемоданами. Это не поток, не река, это медленное движение текущего океана, ширина этого движения — сотни метров вправо и влево. Из-под навешенных на подводы балдахинов глядят белые и черные детские головы, библейские бороды еврейских старцев, платки крестьянок… черноволосые девушки и женщины. А какое спокойствие в глазах, какая мудрая скорбь, какое ощущение рока, мировой катастрофы! Вечером из-за многоярусных синих, черных и серых туч появляется солнце. Лучи его широки, огромны, они простираются от неба до земли, как на картинах Дорэ, изображающих грозные библейские сцены прихода на землю суровых небесных сил. В этих широких, желтых лучах движение старцев, женщин с младенцами на руках, овечьих стад, воинов кажется настолько величественным и трагичным, что у меня минутами создается полная реальность нашего переноса во времена библейских катастроф»[482]. Это уже осень 41-го, операция «Тайфун», так запомнил В. Гроссман поражение войск Брянского фронта. Думаю, между Неманом и Березиной все было не менее страшно, ибо масштабы той, июньской, катастрофы были еще грандиознее.

Сейчас на участке шоссе между Волковыском и Слонимом ничто внешне не напоминает о разыгравшейся более чем 67 лет тому назад трагедии. Но тогда, в конце июня 1941 г., он был заставлен брошенными танками, сгоревшими автомашинами, тракторами и тягачами разных марок и типов. И пушками: разбитыми пушками, и пушками без затворов и прицелов, и пушками совсем целыми и исправными. В некоторых местах скопления техники были столь велики, что прямое и объездное движение на транспорте было невозможным. На этой дороге и по окрестным лесам погибла огромная масса красноармейцев и командиров, пытавшихся пробить кольцо окружения. Здесь закончился недолгий боевой путь 6-го механизированного корпуса. К 11 часам 29 июня в лес восточнее Слонима вышла группа генерал-майора танковых войск С. В. Борзилова в составе управления 7-й ТД, трех танков Т-34, отрядов пехоты и конницы. Это было все, что осталось от мощнейшей танковой дивизии, имевшей на 22 июня 368 танков, из них 201 Т-34 и КВ. Все попытки пробиться на восток, предпринятые 29 и 30 июня, окончились неудачей, и в 22 часа 30 июня генерал повел оставшихся в живых на юг: в пинские болота белорусского Полесья. Ему удалось вывести их через линию фронта, вместе с ним вышли из окружения многие из работников управления дивизии: зам. по политчасти полковой комиссар П. Н. Шелег, зам. по строевой части полковник С. С. Сальков, помощник по техчасти военинженер 1 ранга Ю. Н. Соловьев и другие.

После пяти дней ожесточенных боев белостокская группировка (обе ее армии и группа генерала Болдина), лишенная горючего и боеприпасов, агонизировала, но командование фронта продолжало пребывать в неведении относительно реального положения дел. Так, если 6-й мехкорпус и появился в оперативных сводках, то только за 24–25 июня. Штаб фронта до 29 июня представлял в Генеральный штаб оперативные сводки, где всего лишь уточнялись некоторые подробности действий 6-го мехкорпуса 24 и 25 июня. После 25 июня связь с корпусом и его соединениями была утрачена окончательно. Не принимая во внимание этот факт, командующий фронтом продолжал отдавать приказ за приказом на использование 6-го корпуса. 27 июня Д. Г. Павлов издал распоряжение командующему войсками 10-й армии: «…Командиру 6-го мк. 6-му мк, пополнившись боеприпасами и горючим, форсированным маршем к исходу 28.6.41 г. в полном составе сосредоточиться в районе Пуховичи, имея задачей через Осиповичи атаковать на Бобруйск и уничтожить бобруйско-слуцкую группировку противника. После этого сосредоточиться в районе Бобруйск и в Червень». Генерал И. В. Болдин написал в своих воспоминаниях: «Много лет спустя, уже после войны, мне стало известно, что Павлов давал моей несуществующей ударной группе одно боевое распоряжение за другим, совершенно не интересуясь, доходят ли они до меня, не подумав о том, реальны ли они в той обстановке, какая сложилась на Западном фронте… Ни одного из этих распоряжений я не получил, и остались они в военных архивах как тяжкое напоминание о трагедии первых дней войны…»[483].

Когда перемешавшиеся и почти утратившие боеспособность разрозненные части 10-й армии, выйдя в район Зельвы, попытались форсировать Зельвянку и пробиться на Слоним, там уже заняла прочную оборону свежая 29-я моторизованная дивизия 3-й танковой группы (командир дивизии — генерал-майор фон Больтенштерн). Ее подразделения, перерезавшие шоссе Зельва — Слоним, отбили все попытки отступающих советских частей прорваться к Слониму по прямой. В отчаянных атаках на вражеские позиции погибли тысячи красноармейцев. 29-я МД вермахта с 25 июня вела оборонительные бои на южной окраине кольца окружения — у Зельвянки и по обе стороны от Зельвы. 28 июня на помощь германским войскам, занимавшим оборону по линии Задворцы — Голынка — Зельва — река Зельвянка, подошел 82-й гренадерский полк и занял позицию к северу от Ружан. В 11 часов полк при поддержке 3-го дивизиона 31-го артполка из района Городок-Павлово через Близну повел наступление на д. Крокотка и к ночи занял рубеж на восточном берегу Зельвянки от Рудавки до Хоничей. Ширина участка обороны составляла 10 км, его северная холмистая и безлесная часть с ключевой точкой — господствующей высотой 193.1 восточнее Крокотки — обеспечивала отличный обзор и сектор обстрела. На юге местность была покрыта густым лесом, доходившим до самого берега Зельвянки, но тем не менее была проходима для пехоты, конницы и, в некоторых местах, для бронетехники. Южнее 82-го занял оборону 17-й пехотный полк, на севере была пустота, ибо 34-я ПД 12-го корпуса еще находилась в пути. Позиции занимали 2-й и 3-й пехотные батальоны, 1-й батальон, находившийся у Селявичей в качестве резерва, был переброшен в район севернее высот у Крокотки только вечером 29 июня.

П. Карелл писал, что Гудериан намеревался снять 29-ю дивизию с участка восточнее Зельвы, где она сдерживала советские войска, пытавшиеся прорваться из «котла». Она нужна была ему для наступления на Смоленск, но, как оказалось, это соединение, удерживавшее семидесятикилометровый участок кольца окружения, втянуто в бои такой интенсивности и ожесточенности, что высвободить его совершенно невозможно. Советские войска пытались именно здесь, у Зельвы, прорвать кольцо и выйти из окружения. Они скапливались в лесах, группировались и затем, при поддержке танков и артиллерии, атаковали боевые порядки 29-й. Эскадроны кавалерии в конном строю пытались прорваться юго-западнее Озерницы, невзирая на шквальный огонь мотоциклетного батальона и 5-го пульбата. Под Зельвой они ворвались на передовые позиции разведывательного батальона. Оба полка дивизии, 15-й Кассельский и 71-й Эрфуртский, с трудом отбивали непрерывные атаки, особенно серьезное положение было на участке 15-го. Городок Зельва, куда все подходили и подходили советские части, был вскоре переполнен ими. А затем началось то, что немцы восприняли как начало какого-то кошмара. Густые цепи советской пехоты пошли вперед широким фронтом, одна цепь за другой. «„Они что, с ума все посходили?“ — задавали себе вопрос солдаты 29-й дивизии. Растерянно смотрели они на этих, надвигающихся на них серой стеной, людей в форме. Стена эта ощеривалась длинными примкнутыми штыками. „Ура! Ура!“ — „Это же верная гибель“, — простонал гауптман Шмидт, командир 1-го батальона. А разве война — не смерть? Если хочешь смести эту стену, а не только повалить ее на землю, тогда следует обождать. „Приказ — ждать и огня не открывать!“ — приказывает Шмидт. А стена, неистово крича „ура“, надвигается все ближе и ближе. От страха у пулеметчиков сердце готово выпрыгнуть из груди».

^{Поврежденный БЕПО-МБП НКВД}

Открыв огонь, немцы в мгновение ока срезали первые две цепи (поле покрылось бурыми холмиками тел), третья отступила назад. Вечером атака была повторена, на этот раз при поддержке бронепоезда, конницы и танков Т-26. Саперы разобрали путь, БЕПО был расстрелян противотанковыми орудиями; под огнем пулеметов захлебнулась атака кавалерии. «Страшнее никто ничего не видел. Ржанье лошадей. Нет, это не ржанье — лошади кричат, кричат от боли рвущейся на куски плоти. Падают, давя, сбивая с ног друг друга, усаживаются на прошитые пулеметами зады, судорожно молотя воздух передними копытами. „Огонь!“ Надо кончать это дело. Кончать. Тем, кто находится у противотанковой пушки, легче — танки, по крайней мере, не вопят». Не ясно, чьей принадлежности был бронепоезд. Судьбы БЕПО НКВД № 58 и 60 удалось отследить; возможно, немцы уничтожили бронепоезд РККА. Какой части принадлежали кавалеристы, теперь уже не установить. В июне 1975 г. житель деревни Горна Зельвенского района (южнее Зельвы, неподалеку от переправы в д. Кошели) местный житель М. И. Жидок нашел Знамя 144-го кавалерийского полка 36-й кавдивизии. Знамя было отправлено на восстановление в Москву и в 1977 г. передано на вечное хранение в Музей истории Белорусского военного округа. Но найденная святыня все же не доказательство.

Когда в район станции Зельва вышел штаб 86-й КрСД с остатками своих подразделений, переправа через реку была захвачена немцами. Против отходящих советских частей был выставлен заслон силами до полка пехоты с артиллерией. И.о. комдива А. Г. Молев принял решение атаковать неприятеля и, заняв переправу, пробиться на восток. Атака закончилась неудачей, погибло большинство командиров и политработников: зам. командира по политчасти полковой комиссар В. Н. Давылов, начальник штаба подполковник В. И. Гиринский, начальник особого отдела П. В. Хохлов, зам. начальника политотдела старший батальонный комиссар Аксарин и другие. Сам полковник Молев был тяжело ранен и попал в плен, уцелевшие отошли по западному берегу Зельвянки на юг и далее — в Полесье. В районе Калинковичей они вышли к своим. После освобождения из плена в 1945 г. своего заместителя генерал-майор М. А. Зашибалов дал А. Г. Молеву положительную характеристику и ручался за него перед партийными органами и органами госбезопасности.

У остатков частей 6-го мехкорпуса по выходе к Зельве еще оставалась бронетехника, и перед командованием и экипажами стояла задача постараться вывести ее из окружения. Но так как на пути отступления с юга на север протекает река Зельвянка с сильно заболоченными берегами, надо было искать мосты, не захваченные противником и способные выдержать танки. Такие переправы были южнее Зельвы в д. Ростевичи (примерно 6 км южнее Зельвы) и в д. Кошели (примерно 10 км южнее Зельвы). А. Л. Дударенок считает, что основной была переправа в Кошелях. Обе эти дороги через переправы сходились в одну примерно в 15 км юго-восточнее Зельвы, на берегу озера Бездонное, озера у д. Клепачи. У мостов возникли гигантские скопления военнослужащих, уцелевшего автотранспорта, повозок, танков, бронемашин, тягачей и тракторов. Возможно, что немало техники было утоплено в Бездонном озере… Обследование дна не производилось, но берег самого озера «звенит» под рамкой металлоискателя. При раскопках обнаруживаются штыки, каски, автомобильные аккумуляторы.

Историк-этнолог Л. Н. Гумилев неодобрительно высказывался против обильного цитирования первоисточников. Но как быть, если только личные воспоминания о пережитом и увиденном могут дать представление о том, что происходило летом 41-го года? Из письма Ф. В. Наймушина, начальника артснабжения 383-го артполка: «После Червоного Бора с Пиотровским (майор Э. Ф. Пиотровский был зам. по строевой части и и.о. командира полка. — Д. Е.) я встретился у моста через реку Зельвянку. У моста я был легко ранен, но вдобавок контужен… От взрыва снаряда меня грудью бросило на гусеницу то ли танкетки, то ли трактора. Я после этого удара харкал кровью больше 2 месяцев… Через мост перейти не удалось. У Пиотровского было три или четыре грузовика с ранеными солдатами и одна девушка-санитарка, еврейка. Среди раненых был майор-танкист с перебитыми ногами — забинтованными, закутанными пропитанной кровью простыней. Он был в бреду, кричал: „За Родину! За Сталина!“ (не был ли это майор Петухов, начштаба 57-го полка 29-й ТД? — Д. Е.). Потом мы с Пиотровским на машинах спустились по реке вниз, километров 15 от моста, не помню. Моя машина среди реки заглохла, кто мог, перешел вброд, а нескольких человек перенесли на досках. Всех раненых оставили около реки, в лесочке. Нас было 12 человек. Отошли от Зельвянки километров на 6, разделились по три человека. Со мной был лейтенант милиции Мещеряков и старшина из нашего полка Яков Ващенко. Больше Пиотровского я не видел, не знаю, жив он или нет». Т. Я. Криницкий, 50-й полк 25-й танковой дивизии: «Мы бросили танк и пересели в трактор „Ворошиловец“ (это вроде КамАЗа, только на гусеничном ходу) с будкой… В Зельве какой-то генерал нас спешил, отобрал трактор и направил за Зельву километра за три в оборону. Там нечего было оборонять, ибо там, в мелколесье, точно усеяно было трупами, там полегла целая дивизия, остался взвод или меньше…»

При попытках пробиться по шоссе Белосток — Барановичи, предпринятых штабами частей, разрозненными танковыми, моторизованными, стрелковыми и тыловыми подразделениями 10-й армии и группы И. В. Болдина, прорывающиеся понесли очень большие потери. Погибло много командиров и политработников, в том числе из 6-го мехкорпуса. Войска подходили разновременно, «волнами», что весьма упрощало немцам задачу: бить противника по частям всегда легче. При попытке переправиться через Зельвянку были окончательно рассеяны и прекратили существование остатки 13-й СД. Заместитель командира по политчасти полковой комиссар Е. Р. Сакович застрелился, сам генерал А. З. Наумов был пленен позже в ходе облавы. Начальник связи дивизии майор Краснов также попал в плен и оказался соседом по нарам с последним защитником т. н. «Восточного форта» Брестской крепости майором П. М. Гавриловым. В наши дни в ходе поисковых работ в районе д. Озерница в одном из раскопанных неизвестных захоронений была найдена печать с выбитым числом «17» и надписью: «Для хранилищ. 119-й стрелковый полк». 119-й входил в состав 13-й СД, командовал им майор С. Г. Дьяконов, он числится пропавшим без вести с июня 41-го года.

Как явствует из рассказов местных жителей, отступающие части Красной Армии появились на берегах Зельвянки 27–29 июня. К этому времени в Клепачах и Озерниие сосредоточились значительные силы немецких войск. Опять же, по словам селян, в Озерницу они вошли еще 25 июня. На большое поле между самой деревней и ж.-д. станцией Озерница был выброшен воздушный десант. По впечатлениям очевидцев, все поле почернело от парашютистов, одетых в черные комбинезоны. Вслед за ними на выбранную площадку сели планеры с танкетками и орудиями. Часть «черных» солдат поспешила в Клепачи, что в двух километрах от Озерницы. Потом десантники вроде бы исчезли, но 27 (или 28) июня с востока, от Слонима, в Озерницу вошли сухопутные части вермахта.

Кто-нибудь когда-нибудь слышал о маленькой белорусской речке Ивановке? Она действительно маленькая, всего 11 км в длину. Течет по Слонимской возвышенности и за излучиной, на берегу которой стоят Клепачи, впадает в Бездонное озеро; затем выбегает из него и в конце своего пути впадает в Зельвянку. Там, по узкой равнине между крутым склоном поросшей лесом возвышенности и заболоченной озерно-речной полосой, петляет полевая дорога. Немного дальше — мост через Зельвянку и деревня Кошели уже другого района, Зельвенского. Прибрежная теснина — идеальное место для засады. Ведомая злым роком, в нее и втянулась длинная колонна штаба 6-го мехкорпуса, его медсанбата, других тыловых подразделений. Кроме танкистов, с ними шли примкнувшие к группе бойцы разных частей и разных родов войск. От моста и брода у Кошелей колонна направлялась к Клепачам, чтобы дальше — через Озерницу — выйти к Слониму. Штаб корпуса не имел связи с армейским командованием, оказался отрезанным от своих частей. Никто не мог и предположить, что захватчики уже третий день хозяйничают в Слониме, что «клещи» ударных танковых соединений группы армий «Центр» уже сомкнулись у Минска.

Разведка у германцев работала прекрасно. Уже не столь важно как (с воздуха ли, с земли ли), но немцы в Клепачах были предупреждены: из окружения пробивается крупный штаб, готовьтесь встретить. Они подготовились к встрече очень тщательно и профессионально. На всякий случай подготовили живой щит: согнали население к церкви, стоявшей на холме, и кладбищу. У излучины Ивановки, откуда хорошо просматривалась дорога на Кошели, артиллеристы установили орудия, расчистили сектора обстрела, спалив дома и другие постройки на краю деревни. А чтобы у тех, кому готовили ловушку, не возникло никаких подозрений, на другой возвышенности, тоже за рекой, создали видимость штабного расположения, подняли красный флаг. Его было хорошо видно при подъезде к Клепачам от Зельвянки. Вероятно все же, что германская пехота действовала совместно с ВДВ или «бранденбургерами», ибо среди вражеских солдат были говорившие по-русски и одетые в форму Красной Армии.

Наиболее ценными свидетелями оказались жители Клепачей П. С. Ракевич и Н. В. Ананович. Они воевали в партизанском отряде, после освобождения Слонимщины ушли на фронт. Пулеметчик Ракевич участвовал в штурме Кенигсберга, артиллерист Ананович брал Берлин. Они толково, по-военному грамотно изложили существенные подробности скоротечного боя немецких солдат и красноармейцев.

Первым появился головной дозор: бронемашина и бойцы на трех мотоциклах с колясками. Стоявшие на въезде в деревню «регулировщики» направили их по мосту через Ивановку к «штабу». Один мотоцикл помчался назад. Потом у поворота показался танк Т-34 с открытыми по-походному люками. Десантник, скрывавшийся в придорожной яме, вскочил и забросил гранату в башенный люк. Граната взорвалась внутри бронекорпуса, из люков взлетели и посыпались какие-то бумаги и денежные купюры: видимо, в танке везли документы и корпусную кассу. Никем не управляемая тридцатьчетверка прокатилась еще некоторое расстояние, раздавив по пути противотанковую пушку, и, уткнувшись в бугор, заглохла. Экипаж погиб, но взрыва боекомплекта не последовало: не было ни одного снаряда. Это произошло на глазах Петра Ракевича, Николая Анановича, Ивана Ракевича, многих других сельчан, томившихся у погоста. Следом за взрывом гранаты взлетела сигнальная ракета — немцы ударили по колонне из орудий, минометов, пулеметов. Неожиданный огонь, прицельный и сплошной, ошеломил красноармейцев, не ожидавших нападения. Некоторые бойцы и командиры не успели даже взяться за оружие. Позже жителям Клепачей открылись жуткие картины. Одно наиболее запечатлелось в памяти Петра Ракевича: в кузове машины-полуторки, изрешеченной пулями, навалом, друг на друге, лежали убитые — одиннадцать красноармейцев и женщина с ребенком; в кабине сидели не успевшие выпрыгнуть мертвые водитель и капитан с танковыми эмблемами на петлицах.

И все же части попавших в засаду воинов удалось вырваться за огненную завесу. Одна группа, прикрывшись кустарником, добралась до огневых позиций, перебила орудийные и минометные расчеты и пробилась в лес на противоположном берегу. Другая группа вслед за танком и бронемашиной прорвалась через мост. Многие из тех, кто находился в хвосте колонны, укрылись в лесу, что ближе к Зельвянке.

Вдоль склона холма и ближе к деревне горели два танка, сгрудились десятки автомобилей с крытыми и открытыми кузовами, несколько артиллерийских орудий. Дальше, в сторону Зельвянки, виднелись брошенные конные упряжки. И все вдоль берега было усеяно телами павших. Безжалостные нацисты добили раненых, у прибрежного обрыва расстреляли сдавшихся в плен. Похоже, что многие из них были бывшими нашими соотечественниками, пронесшими за годы изгнания и эмиграции неутоленную ненависть ко всему советскому. И теперь отыгрывались. Потом офицер, тоже, очевидно, из русских эмигрантов, ошеломил и без того перепуганных сельчан: «Немецкое командование поздравляет вас с освобождением от большевизма и приказывает закопать уничтоженных большевиков. Три часа — и чтобы духа большевистского не было! Не выполнившие приказ будут строго наказаны», — и издевательски запел: «Ложись, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов». После боя «освободители» начали шарить по домам (как и заведено — «курка, млеко, яйки»), но вскоре был объявлен сбор, и все они поспешили к Озернице. Позже на грузовиках прибыла тыловая команда, собрала оружие, военное имущество и снаряжение. Другая команда спустя еще несколько дней пригнала трейлеры, вывезла на станцию Озерница разбитую технику, отбуксировала пригодные к ремонту машины. И кто-то из деревенских жителей, глядя на все это, не удержался: «Вот это хозяева!»

Когда немцы приказали населению закопать тела погибших советских военнослужащих, из тридцатьчетверки, стоящей у церкви, достали и похоронили тела четырех человек. Один из погибших, как установили по найденным при нем документам, был генерал-майор М. Г. Хацкилевич. Его документы Петр Ракевич спрятал на чердаке школы. Тела троих положили в одну общую могилу, тело Хацкилевича — в отдельную. Когда генерала хоронили, сверху его тело засыпали советскими деньгами (банкнотами — «тридцатками»), которые вывозились в этом же танке, а потом уже землей. В 1946 г. останки доблестного комкора и его боевых товарищей, которые так и остались неизвестными, были перезахоронены в братскую могилу д. Клепачи.

В том же бою метрах в 80 от церкви огнем из противотанкового орудия был подбита бронемашина. Находившиеся в ней офицеры штаба корпуса (5–6 человек) выскочили из горящей машины, но все полегли под перекрестным огнем. Так их там, на месте гибели, и похоронили местные жители — в придорожной канаве.

Все советские танки, подбитые немцами на подходе к Клепачам, были легкими и не дошли до села примерно 150 м. Прямо на въезде в Клепачи имеется большой холм, танки попытались объехать его справа и попали в засаду. Было подбито еще две машины, экипажи погибли. Местные жители говорят, что возле одного танка похоронили 4 танкистов, возле другого — 7.

Начальник артиллерии 6-го мехкорпуса генерал-майор артиллерии А. С. Митрофанов был тяжело ранен в бедро в самих Клепачах. Ему удалось отползти с места боя и добраться до родника на окраине деревни. Там его утром и нашли — уже умершего от потери крови — местные жители. Похоронили там же, у родника, но перед этим обобрали: сняли мундир. Тело завернули в шинель и закопали. В 1951 г. генерала перезахоронили, но фамилию на памятник не нанесли, и все из-за мародерства 1941 г. Когда могилу вскрыли, на останках была только генеральская шинель, никакой формы, ни документов, ни орденов. Представитель Слонимского райвоенкомата спорол генеральские петлицы с шинели и уехал, о Митрофанове «благополучно» забыли до 1993 г. Когда в 1994 г. поисковики из «Батькаушчыны» нашли на окраине Клепачей еще одно неизвестное захоронение 32 советских солдат, кому-то пришла в голову мысль сказать, что в этом захоронении, мол, и был А. С. Митрофанов. И после торжественного перезахоронения останков фамилию генерала нанесли на памятник на братской могиле в деревне Драпово, что в 5 км восточнее Клепачей. Произошло это в 1996 г. Но старожилы Клепачей утверждают, что был и третий генерал: раненый, он заполз в камыши на берегу Ивановки и там умер. Возможно, он так и останется неизвестным. А может быть, это был и не генерал вовсе, а зам. Хацкилевича по политчасти бригадный комиссар С. А. Эйтингон, до сих пор числящийся пропавшим без вести, как и многие офицеры управления корпуса: начальник штаба полковник Е. С. Коваль, начальник разведки майор Я. Э. Бейлис, зам. комкора по строевой части полковник Д. Г. Кононович.

Селяне, как им было приказано, снесли и сложили тела убитых в ямы, выкопанные недалеко от дороги на Кошели. Сколько было захоронено, никто не считал. Позже, по сходным прикидкам, очевидцы расстрела сошлись на цифрах в 350–370. Среди убитых были женщины — врачи и сестры медсанбата, жены военных — и детишки.

Примечание. В 1998 г. после проведения опашки северной обочины шоссе Зельва — Слоним житель деревни Дешковичи в 60 м восточнее перекрестка дорог Зельва — Слоним, Озерница — Дешковичи увидел торчавшую из земли трубку от противогаза. Начав копать, наткнулся на лежащие практически на поверхности останки двух военнослужащих РККА. При этом им был найден орден Красной Звезды, по номеру которого удалось установить личность одного из погибших. Им оказался также числившийся пропавшим без вести Осечнюк Федор Ефимович, военврач 2 ранга, начальник санитарной службы 6-го мехкорпуса. В ноябре 2000 г. прах погибших захоронили в братской могиле в д. Мижевичи Слонимского района.

Нелегко разбираться в различных версиях и толкованиях одного и того же события. А установив истину, прощаться с уже привычной. По одной из версий, танк КВ, в котором находился генерал-майор М. Г. Хацкилевич, был подбит артогнем. Подругой — генерал был убит еще 25 июня под Гродно, и вывозили его тело в той БА, что сгорела у церкви в Клепачах. Но, как оказалось, ближе всего к истине оказалось третье свидетельство, которое я сам записал со слов старого солдата. Вспоминает В. Н. Пономарев, телефонист 157-го БАО 36-й авиабазы: «Вместе с нами под Зельвой прорывались из окружения остатки какого-то танкового соединения, в котором остался всего один танк Т-34. Командовал им генерал в танкистском комбинезоне. Когда мы пошли на прорыв, генерал сел в танк, и тот устремился вперед. Танк раздавил гусеницами немецкую противотанковую пушку, прислуга едва успела разбежаться. Но, на беду, он двигался с открытым башенным люком, и немецкий солдат бросил туда гранату. Погиб экипаж танка и генерал вместе с ним. Был этот бой, если не ошибаюсь, 27 июня. Несмотря на огромные потери, мы все же вырвались из этого пекла и пошли в сторону Минска». Мне этот рассказ кажется вполне правдоподобным. Тридцатьчетверки первых выпусков не имели командирской башенки, а только один большой люк, в который можно было без особого труда попасть гранатой. Тем более что примерно то же самое запомнили жители Клепачей.

Но есть и третья версия событий, и тоже весьма реалистичная. В 1969 г. стали спрямлять дорогу в Озерницу и наткнулись на неизвестное захоронение, в котором находились останки экипажей двух советских танков. Одним из погибших был М. П. Москалев, старший сержант, командир экипажа. Г. П. Москалев, брат погибшего, в 1974 г. побывал в Озернице. Как в Озернице, так и в Клепачах он побеседовал со старыми и пожилыми селянами, которые были живыми свидетелями событий далекого июня 41-го.

Один из жителей Клепачей рассказал, что немецкие части появились в Озернице 28 июня. Приехали они на автомашинах со стороны Слонима. На тягачах притащили артиллерию. Часть войск проследовала дальше в д. Клепачи. Сразу же немцы приступили к установке орудий и стали рыть окопы. Наверняка немецкая разведка знала, что в этом направлении со стороны Белостока движутся советские войска. Ни о каком живом щите из жителей он не упоминал. 29 июня утром со стороны границы по дороге в село вошел танк. За ним следовали еще танки и чуть позже пехота. Когда танк подошел к холму, на котором стоит церковь, его подбили, но танк не загорелся. Из подбитой машины стали выскакивать танкисты. Один из них побежал в сторону от дороги по подножию холма. Успел отбежать метров 30–40, и его убили. Селянин рассказал, что, когда они стали хоронить убитых, он подошел к этому убитому танкисту, который лежал у холма. Когда он перевернул его на спину, то увидел, что под гимнастеркой видны какие-то бумаги. Расстегнул гимнастерку, а там оказалось много пачек денег и документов. Убитым был генерал-майор Хацкилевич. Он провел Москалева на место гибели Хацкилевича и его первоначальной могилы. Еще он рассказал, что около танка лежал убитый полковник и еще несколько танкистов. Как потом выяснилось, вместе с командиром корпуса находились штабные офицеры, так как около танка было не трое (экипаж), а больше убитых. Хоронили солдат, в том числе и Хацкилевича, прямо там, где их убили. Потому-то в самих Клепачах и около них так много мелких захоронений. В самой же деревне и около нее с подходом советской пехоты начался жестокий бой, который длился несколько часов. Очень показательно такое вот свидетельство очевидца. После освобождения Белоруссии в 1944 г. он был призван в армию. Воевал, остался жив и вернулся в родную деревню. Как он сказал, таких страшных и ожесточенных боев, какие были у Клепачей в июне 41-го, он на фронте не видел. После войны в соответствии с указом Правительства он участвовал в перезахоронении убитых в общую братскую могилу, которая находится на склоне холма под церквушкой. Находил старые захоронения по памяти. Всего они перезахоронили более 300 бойцов и командиров Красной Армии, в том числе и Хацкилевича. Но мелких захоронений, сказал он, осталось еще очень много. Хоронил солдат в 41-м не только он, но и другие жители, поэтому точные места всех захоронений он не знал. Очень много солдат погибло в лощине между двух склонов холмов за озером. Когда начался бой в деревне, большая масса солдат устремилась в лощину в надежде обойти ее. Но на вершинах холмов немцы поставили пулеметы. Как только колонны втянулись в лощину, по ним ударили с двух сторон; погибло очень много солдат.

Когда погиб Хацкилевич и находившиеся с ним офицеры, кто-то из оставшихся в живых командиров, видимо, принял командование на себя. Вперед выслали конную разведку. Утром 29 июня, когда прекратилась стрельба в Клепачах, через некоторое время на дороге, ведущей из села, показался всадник на лошади. Когда всадник заскочил в Озерницу, его и лошадь убили. Одна из женщин показала место, где лежали убитая лошадь и всадник-разведчик. Через какое-то время со стороны Клепачей послышался шум моторов, а затем через бугор перевалил советский танк, за ним еще один танк. В первом танке, возможно, находился М. П. Москалев. Для того чтобы задержать их и более прицельно вести огонь, немцы поставили поперек дороги бензовоз. Дорога была закупорена, так как спуститься в другом месте было практически невозможно — по ходу движения справа в сторону ручья был крутой спуск, почти обрыв. Слева — немецкие позиции. Штаб у немцев располагался в Озерницкой школе. Танк проутюжил окопы, а затем раздавил бензовоз. Но на спуске в деревню он был подбит. Затем был подбит и второй танк. У немцев было много пулеметов, и, когда экипажи повыскакивали из танков, они попали под перекрестный огонь и все погибли. Завязался еще один ожесточенный бой, в ходе которого было много убитых и раненых с обеих сторон. Советские части прорвали оборону противника, выбили его из Озерницы и ушли на восток. На другой день, утром 30 июня, немцы снова вошли в Озерницу. Стали собирать и хоронить своих убитых, а военнослужащих РККА приказали хоронить местным жителям. На склоне холма около подбитых танков похоронили их экипажи.

Откуда возникли такие разные версии одного боя? Не знаю. Узнаем ли мы когда-нибудь об этом? Тоже не знаю. Но ведь числятся же без вести пропавшими заместители Хацкилевича Кононович и Эйтингон. И КВ-1, подбитый под Зельвой из 88-мм зенитного орудия, был заснят немцами «на память», и снимок этот дошел до нас. Не будем терять надежды. И попробуем разобраться, что происходило в районе Клепачи — Озерница после разгрома колонны управления 6-го МК.

После того как были разгромлены немецкие заслоны в Клепачах и Озернице, подразделения Красной Армии подошли к лесу, сквозь который проходило шоссе на Слоним. Там их ждала прочная оборона главных сил 29-й мотодивизии, южнее располагалась 34-я пехотная дивизия 12-го АК 4-й армии. В отчаянных и почти бесплодных попытках прорвать ее снова было убито огромное количество красноармейцев и командиров, многие попали в плен.

На рассвете 30 июня из д. Кошели советские войска предприняли одну за другой восемь атак при поддержке танков. В результате оборона 107-го пехотного полка 34-й пехотной дивизии была прорвана, подразделения РККА быстро продвинулись в район Клепачей и Озерницы. Командир 107-го ПП доложил офицеру штаба дивизии, что вследствие больших потерь в личном составе и вооружении, а также недостатка в боеприпасах его полк больше не может сдерживать атаки противника на занимаемом рубеже. Также он сообщил, что не удается установить связь с батальоном, держащим рубеж южнее основных сил полка; предполагалось, что командир батальона и командиры рот убиты или ранены. Было приказано всеми имеющимися силами любой ценой удержать оборону по линии: высота 500 м северо-западнее Озерницы — западная окраина Озерницы — тригонометрический пункт отметка 210 в 3 км южнее Озерницы. В бой против прорывающихся из окружения было брошено все имеющееся под рукой: 34-й истребительно-противотанковый дивизион 34-й ПД, 1-я батарея 29-го истребительно-противотанкового дивизиона 29-й мотодивизии, 77-й легкий зенитный дивизион, 9-я рота 107-го пехотного полка, 1-я рота 253-го пехотного полка 34-й дивизии, 29-й батальон связи и подразделения штаба 29-й МД. К 9 часам утра все атаки были остановлены на указанном рубеже обороны. Остатки 107-го полка отошли в д. Озернииа на переформирование. Около 10 часов поступила информация о том, что большие силы «красных» (до полка пехоты и 3–4 кавалерийских эскадрона) обходят Озерницу с севера и атакуют вдоль дороги на юго-восток. Почти одновременно поступило донесение, что 2–3 эскадрона кавалерии вышли с севера к д. Драпово и готовятся к нанесению удара на Озерницу с востока. Огневому взводу полковой артиллерии 107-го ПП был отдан приказ упреждающим ударом уничтожить прорвавшиеся к д. Драпово советские подразделения. Скопление военнослужащих РККА было накрыто прицельным огнем в тот момент, когда казаки спешивались с коней.

Прибывший в штаб 29-й дивизии мотоциклист сообщил, что в д. Збочно находится 3-я рота 5-го отдельного пулеметного батальона, которая готовится к маршу на Слоним. Рота была подчинена дивизии и получила задачу занять позицию по линии высота 193 в 4 км северо-восточнее Озерницы — высоты севернее Драпово с целью предотвратить прорыв вдоль дороги. Командир роты обер-лейтенант Франц справился с поставленной задачей и доложил, что советские подразделения, понеся тяжелые потери, отступили. Он получил новый приказ — выйти и закрепиться на линию д. Гумнище — высоты севернее Озерницы. Одновременно 29-й разведывательный батальон, который до этого отражал атаки и удерживал район Ярнево — Елка, получил приказ пробиться к д. Плавские и оттуда совместно с частями 5-го пульбата контратаковать и захватить высоты севернее д. Гумнище. Расположившийся в районе Дешковичей 109-й минометный дивизион получил приказ «поработать» по лесному массиву севернее Волчек и Позарборного. К этому времени к Озернице начали прибывать запрошенные для подкрепления части 34-й пехотной дивизии. К полудню дивизия занимала оборону на линии к востоку от д. Гумнище — высота 500 м северо-западнее Озерницы — 1 км южнее высоты 210. Около 13 часов 80-й пехотный полк 34-й ПД выдвигался через Збочно в направлении Гумнища для осуществления контратаки в западном направлении. В южном направлении прорыв войск Красной Армии в районе Рудавка — Кракотка остановить не удалось, пропала связь со штабом 82-го пехотного полка 31-й дивизии. Озерница находилась под перекрестным артогнем немецкой и советской артиллерии; передовые части 12-го АК находились в д. Костровичи. Штурмовая группа полковника Томаса вместе с командиром дивизии фон Больтенштерном по-прежнему занимала оборонительные позиции на высотах в районе Деречина. На севере части 15-го пехотного полка подвергались сильным атакам при поддержке танков; о действиях остатков 107-го пехотного данных не было. Офицер оперативного отделения штаба дивизии предложил командиру корпуса силами 7-го танкового полка 10-й танковой дивизии с севера через Дешковичи и Плавские нанести контрудар по советским войскам в районах севернее и северо-западнее Озерницы. Решение было принято, но осталось невыполненным, так как изменилась обстановка в районе боев. Выяснилось, что под сильными ударами боевых групп 29-й мотодивизии противостоящие им подразделения оставляют свои рубежи и уклоняются от ведения боевых действий. С. Д. Миколенко, зам. политрука из 4-го мотопонтонного батальона 4-й ТД, вспоминал: «Очнулся от толчков в спину, и, когда три немца, видимо, проверяя, жив я или мертв, подняли меня за ремень, я очнулся, увидел и понял, что это все. Один немец перебил ложе моей винтовки, другой обыскал меня, и они увели меня на дорогу, где ходил их транспорт по сбору пленных. Нас сначала отвезли на станцию Озерница, где уже было много нашего брата. Потом погнали в лагерь в Слоним…»[484]. Вечером 34-я дивизия получила от командования корпуса приказ предотвратить возможность прорыва на юг по линии Костровичи — Дешковичи — Зельва. Штурмовая группа полковника Томаса была снова передислоцирована в район Дешковичей.

Когда 12-й армейский корпус 4-й армии вермахта, оставив для осады Брестской крепости 45-ю пехотную дивизию, двинулся вдоль Ружанского шоссе в сторону Слонима, частям его 31-й дивизии пришлось в этой лесисто-болотистой местности с немалыми потерями прорываться через оборонительные заслоны, созданные подразделениями из 4-й советской армии. Большой интерес представляют найденные в Белгосархиве наградные листы на военнослужащих 82-го гренадерского полка 31-й ПД. 25 июня 82-й полк вел бои в районе озера Селец и Старого Михалина, что примерно в 20 км юго-западнее Ружан. 7-я пехотная рота под командой обер-лейтенанта Хильдебрандта имела задачу овладеть проходом через болото. Рота «двумя взводами на передней линии наступала левым крылом вдоль дороги Селец — Старый Михалин и, когда достигла леса, попала под сильный огонь русских, находящихся в окопах или на деревьях. Этот необычный способ боя, быстро наступившие сумерки и вскоре полученные потери, среди них 2 командира взводов, привели в роте к замешательству. Обер-лейтенант Хильдебрандт, со свойственной ему энергией, успешно наступал, несмотря на мощный огонь, и своим личным примером провел роту вперед через лес. Он сам со своей группой роты атаковал впереди. Несмотря на сильное вражеское сопротивление, старшему лейтенанту Хильдебрандту вместе со своей ротой удалось пробиться через лес и захватить группу домов… и поэтому наступление полка могло быть продолжено без осложнений утром 26.06.1941, таким образом проход был открыт».

Однако из тех же листов (на Хильдебрандта и обер-фельдфебеля Трестера) видно, что вместо продолжения «зачистки» местности в направлении на Слоним дивизия внезапно поворачивает назад и почти на «чистый норд» и 27 июня 82-й гренадерский полк находится уже в 15–20 км северо-восточнее Ружан на берегу Зельвянки. В районе примерно в 15 км южнее д. Кошели и в 25–30 км южнее Зельвы он ведет тяжелые бои уже не с частями 4-й армии, а с выходящими из белостокского выступа остатками войск 10-й армии. Эта местность находится на стыке брестщины и слонимщины, и можно условно назвать ее самой южной точкой «белостокского котла». После того как 29-я немецкая мотодивизия в районе Слонима начала сдерживать и уничтожать выходящие от Гродно и Волковыска советские войска, южнее Зельвы (в частности, и в том месте, где сейчас находится водохранилище) оставалась большая брешь, через которую военнослужащие РККА еще могли прорываться на восток. Для ликвидации этой бреши в южной части Слонимского района как раз и была срочно направлена 31-я пехотная дивизия. Таким образом, кроме 29-й мотодивизии, на пути стремящихся из окружения войск Красной Армии развернулся почти весь 12-й армейский корпус.

«В утренние часы 29.06.41 русские проникли частями в местность, покрытую кустами, между Зельвянкой и левым крылом 6-й роты. По приказу командования батальон с 6-й ротой должен был отбросить этого противника за Зельвянку и передвинуть главный командный пункт на восточный берег реки Зельвянки. Этой роте подчинялся обер-фельдфебель Трестер со [штурмовой] группой. Наступление шло в первой половине дня 29.06.41 сначала успешно, но затем прекратилось из-за автоматного и ружейного огня русских, огонь велся со стороны высоты перед левым крылом 6-й роты. Русские спрятались за этим возвышением и штабелем бревен высотой около 1 м и шириной 2 м. Обер-фельдфебель Трестер понял критичность ситуации и, несмотря на вражеский огонь, вскочил и своим примером повел свою группу и стрелков 6-й роты вперед и захватил этот опорный пункт, используя холодное оружие и ручные гранаты. Около 20 русских с оружием были взяты в плен. Таким образом, 6-я рота при наступлении выполнила поставленные задачи».

Батальон 82-го полка, имевший приказ преградить в районе Зярки путь советским солдатам, которые отступали с запада к Зельвянке, направил для обороны 7-ю роту. Рота, ослабленная боем под Старым Михалином, особенно в комсоставе, развернулась фронтом на запад на участке протяженностью около 1200 м. Из-за этого оборона была очагового характера, отдельными пунктами. «Все же роте Хильдебрандта удалось отразить многочисленные наступления врага 28 и 29.06.1941. 30.06.1941 около 2.00 часов русским удалось оттеснить ГКП этой роты… Обер-лейтенант Хильдебрандт оказал сопротивление непосредственно со своей группой роты и двумя группами и после сильного боя отбросил противника за Зельвянку. Обер-лейтенант Хильдебрандт, благодаря своему личному мужественному участию, решительно способствовал тому, чтобы рота удержала свои позиции. Батальон захватил в этих оборонительных боях около 1700 пленных». Раз за эти бои представляют к наградам, значит, свою задачу гренадеры выполнили полностью: заслон на пути отступающих советских войск они поставили прочный.

Кроме этих наградных листов, описание боев на Зельвянке содержится в книге Ф. Хоссбаха «Infanterie im Ostfelzug». По его словам, ночь с 29 на 30 июня выдалась для германцев очень тяжелой. Около 23:30 началась стрельба на участке 3-го батальона, а затем на участке 2-го батальона. В 3 часа ночи советские войска начали массированную атаку на участке 2-го батальона и двигались несколькими густыми цепями при поддержке танков. Правофланговый взвод батальона понес большие потери и был смят, но взвод лейтенанта Баля предпринял контратаку и отбросил наступавших обратно к реке. Только небольшая группа красноармейцев смогла прорваться между 6-й и 7-й ротами и атаковала КП батальона, но была отбита, оставив 28 павших.

По центру линии обороны 2-го батальона и по северному участку линии обороны 1-го батальона на восток сумели прорваться значительные силы какой-то дивизии 6-го кавкорпуса, устроившие потом террор тыловым подразделениям. Ситуация вышла из-под контроля, ибо бой шел уже в тылу, советские подразделения ворвались на артиллерийские позиции, но неожиданно начался мощный обстрел Крокотки. Как оказалось, это подошла 34-я пехотная дивизия.

К рассвету 82-й полк восстановил утраченные позиции, а 34-я ПД закрыла брешь к северу от Кошелей. 1-й батальон переместился между 2-м и 3-м батальонами для усиления восточного направления; также на усиление прибыл 2-й дивизион 17-го артполка. К 1 июля, когда 12-й пехотный полк начал наступление на север вдоль западного берега Зельвянки, кризисная для немцев ситуация была ликвидирована. В полдень 1 июля на командный пункт полка прибыл фельдмаршал фон Клюге и поздравил личный состав с успешным проведением операции. С 28 по 1 июля 82-й ПП потерял около 150 человек убитыми, в том числе 6 офицеров.

В летний полевой сезон 2002 г. поисковая группа «Батькаушчына» обследовала эти забытые богом места. Было установлено предположительное место гибели остатков какой-то кавалерийской части вместе со штабом. Селяне показали засыпанную канаву, которая в 1941 г., по их словам, была полностью забита трупами красноармейцев в кавалерийской форме, и рассказали историю этого побоища. Возможно, здесь погиб полк 36-й кавдивизии. Все найденные захоронения не вскрывались (на это имеет право только 52-й батальон МО РБ), но вне их были обнаружены детали ходовой части танков и вооружения (пулемет ДТ, гусеничные траки пр.), а также кавалерийского снаряжения (стремена, подковы).

Лес, в котором стояли советские танки, находится в 13 км северо-восточнее Ружан и в одном километре северо-восточнее деревни Смовжи. Это почти граница Брестской области и Слонимского района. По рассказам селян можно сделать вывод, что в лес вошли остатки танковой роты или батальона: от трех до пяти танков. Найденные траки принадлежали легкому танку, БТ или Т-26. На месте, где был найден пулемет, стоял танк, возле которого лежал экипаж — три танкиста. Старик, который их видел, утверждает, что танкисты застрелились: у одного была пробита голова, двое других стреляли в сердце. На месте, где лежал танкист с пробитой головой, с помощью детектора нашли гильзу от пистолета «ТТ». Их вроде бы перезахоронили после войны, но уточнить информацию уже не у кого. Примерно в 7 км от этого места по направлению к Зельве в реке Зельвянке, у брода возле деревни Малая Кракотка, застряли еще четыре советских танка. Местные жители в марках не разбираются, но сказали, что один танк был очень большой, вероятно КВ. Их вытащили после войны. КВ мог быть только из какого-то мехкорпуса, а легкие машины — и из танкового полка кавдивизии. Кавалеристов в этих местах погибло очень много. Старик рассказал, что конница выходила на Малую Кракотку и на лес в 5 км от нее — в направлении на Ружаны. Те, что вышли в Кракотку (всадников 200), ночью пошли на прорыв, который закончился относительно удачно. Наутро жители нашли в деревне всего трех погибших кавалеристов и одного немца с отрубленной шашкой головой. Но похоже, что эту группу встретили у деревни Большая Кракотка и рассеяли. Вторая группа вместе со штабом части остановилась в лесу в месте, называемом «Тарасов Груд». Командовали ею два старших офицера. На них наткнулся один крестьянин, который искал там корову. Сначала его хотели расстрелять как шпиона, но один из командиров заступился и принялся расспрашивать об обстановке. Селянин все рассказал и посоветовал уходить из этого места, так как в 2 км от него на дороге полно немцев с танкетками. Военные его выслушали и отпустили, а сами остались в лесу. Через день немцы начали там зачистку. Похоже, что погибли все, кто был в том лесу, — немцы вытеснили их на болото и там перестреляли. Старику, который показал это место, в 1941 г. было 13 лет. После боя мальчишки пошли поглядеть, что там такое. На опушке леса они нашли оборудованные коновязи и мешки с овсом. На болоте паслось от 200 до 300 брошенных лошадей под седлами. За лозовым кустом на болоте лежали убитые — до двадцати командиров. Погибшие солдаты виднелись по всему болоту за кочками, двое погибли вместе с лошадьми. Карабины у них были за спинами, а в руках они держали гранаты. Но больше всего убитых лежало в канаве, которая упиралась перпендикулярно в лес. Старик сказал, что местами она была завалена трупами до самого верха. Все убитые лежали ногами к лесу, головой — в сторону Зельвянки. Хождение по полю и лесу с металлоискателем не дало ни одной гильзы и ни одного патрона; это зародило большие сомнения в правдивости рассказа, но в ближайшей деревне информацию подтвердили. Более того, еще один старик вспомнил, что, когда в 1958 г. пас там коров, заметил в одном месте в канаве торчащие кости ног. Он взял палку и поковырял стенку канавы, оттуда вывалился ремень с подсумком. Он поглядел и больше ковыряться не стал. Его привезли на место, и он указал на ту самую канаву. Сохранилась деревня, которой в 41-м принадлежало это заболоченное поле, как место выпаса скота и покоса. Очевидно, что именно ее жители наводили там порядок и закапывали погибших кавалеристов. В пользу этого говорит и тот факт, что после войны в метре от этой канавы выкопали новую, а не стали очищать старую. Жуткая история, но вполне правдоподобная. Когда нет патронов, с шашкой против пулеметов немного навоюешь. А сдаваться гордые сыны земли русской даже и не помышляли. Потому и стала для них последним прибежищем земля белорусская.

Пока найденные неизвестные захоронения не вскрыты, можно только предполагать, из какой дивизии были кавалеристы. В частности, в Мижевичах были замечены бойцы 152-го КП 6-й кавдивизии (рядовой Уртаев). Почти полное отсутствие информации по 36-й КД дает основание считать, что это могли быть конники генерала Зыбина, а танки, застрявшие в реке, — из 8-го ТП этой дивизии. Это мог оказаться, в частности, 144-й полк.

В начале осени 2002 г. одно из захоронений было вскрыто. Подняли останки десяти солдат и нашли один медальон, передали его на экспертизу, но он, к сожалению, оказался незаполненным. Зато в ходе опроса местных жителей нашелся старик, который утверждал, что его отец в 1941 г. хоронил военачальника высокого ранга. История, которую он рассказал, весьма характерна для тех мест. Между 27 июня и 1 июля в километре южнее Кракотки был осуществлен прорыв частей Красной Армии; все это происходило на его глазах. Кракотка находится почти в лесу, к тому же возле нее на Зельвянке есть брод. Красноармейцы, переходя Зельвянку, накапливались на восточной опушке этого леса, так как дальше почти до самого Слонима лесные массивы невелики и не могли решить проблему укрытия крупных сил. И вот днем с восточной опушки леса через поле по направлению к деревне Селявичи (из Селявичей есть дорога на Слоним) четырьмя густыми цепями длиной примерно от полукилометра до километра двинулась стрелковая часть или крупный сводный отряд РККА. Передвижение было обнаружено; пользуясь тем, что дорога из Кракотки на Селявичи проходит по обратному склону одной из господствующих высот, немцы начали скрытно перебрасывать сюда пехотные подразделения и артиллерию. Только когда последняя цепь отошла от леса на достаточное расстояние, а первая начала подниматься на высоту, они открыли по ним шквальный огонь. До леса не успел добежать никто, все остались лежать на поле и между высот, уцелеть не удалось никому. Когда немцы погнали местных хоронить павших, отец этого мальчика наткнулся на убитого генерала. Между двух высот уже за дорогой были две этакие подсохшие болотины, по-белорусски лужки. На одном лужке у воронки лежали три погибших солдата. Этот лужок сохранился до сих пор. На втором лужке лежали четыре красноармейца и один старший командир в брюках с лампасами, на груди у него были награды (как выразился старик, полна грудь медалей). Там их и похоронили. После войны он лично распахан это поле — колхоз там что-то сеял. Место, где был лужок, запомнил точно и показал его. Это захоронение еще не вскрыто, и неизвестно, кто этот командир.

В Белоруссии с первых послевоенных лет по сей день проводятся финансируемые государством работы по поиску и надлежащему захоронению погибших советских военнослужащих. Иногда в ходе таких работ и при опросе местных жителей удавалось добиться неплохих результатов. Например, среди останков, найденных в 1994 г., по деталям снаряжения было идентифицировано много танкистов. В раскопанных захоронениях поисковики нашли пулемет ДТ и танковые часы. Так как во время боя в Клепачах немцам удалось подбить всего три или четыре танка и погибших танкистов похоронили рядом с машинами, а не снесли в найденную братскую могилу, можно предположить, что экипажи, оставшиеся без машин, шли в атаку вместе с пехотой, предварительно сняв с разбитых и оставшихся без горючего танков пулеметы. Прорвав заслон в Клепачах, они двинулись в направлении Озерницы. Там немцы заняли все господствующие высоты по фронту с севера на юг до двух километров. Они дали прорывающимся спуститься в лощину перед деревней и, подпустив на 300 м, открыли огонь. Сразу же на дороге было подбито пять танков, движение по ней было заблокировано. Попытки прорваться в лоб успеха не принесли. Подбитые в этом бою танки были, видимо, последними остававшимися боевыми машинами, так как опрос местных жителей в селах восточнее Озерницы показал, что у прорвавшихся военнослужащих ни бронетехники, ни каких-либо других машин вроде бы уже не было. Последнее упоминание имеется только об одном танке — у деревни Плавские (8 км северо-восточнее д. Озерница), да и тот был подбит и брошен. Не пробившись через Озерницу, часть войск прорвалась севернее в направлении ж.-д. станции Озерница и дальше на деревни Плавские и Костени (6 км западнее Слонима), где почти все они были блокированы и уничтожены, так как Слоним еще 24 июня был занят 17-й танковой дивизией группы Гудериана. Оставшиеся в живых отступили к деревне Клепачи. 29-я моторизованная дивизия, выставленная как заслон на пути остатков войск белостокской группировки, к 30 июня завершила их разгром в районе Клепачей и Озерницы. Тысячи красноармейцев и командиров были взяты в плен, колонны угоняемых на запад достигли в длину до 10 км. Также в районе Зельва — Слоним было захвачено в плен очень много обозов с ранеными, большинство из которых впоследствии погибло. Военфельдшер И. В. Соломко, начальник санслужбы 33-го саперного эскадрона 36-й кавдивизии, был пленен вместе с 525 тяжело раненными. Немцы заперли их в костеле, где, как вспоминал Соломко, они «ждали своих, а они не пришли». Очень много военнослужащих повесилось в лесу Козлинка (100 м южнее Клепачей); многие погибли, пытаясь прорваться на юг в направлении Клепачи — Рудавка — Мижевичи.

Примерно в 700 м от шоссе Зельва — Слоним есть немалых размеров лесной массив, плавно переходящий в заболоченную долину. По рассказам местных жителей, в конце июня эта долина была буквально завалена трупами советских военнослужащих, в самом лесу валялось огромное количество вещей и военного снаряжения. Белорусы похоронили павших воинов, они же поживились и брошенным имуществом. По преданию, один из селян нашел в лесу спрятанное Боевое Знамя погибшей части. Следы этого Знамени поисковики до сих пор ищут.

Восточнее и ближе к Слониму примерно на 10 км находится Кокошицкий лес. В старину здесь проходила грунтовая дорога с громким названием Варшавский тракт. Его традиционно называют «варшавкой», хотя от него остались лишь отдельные, почти не различимые участки, современная автострада проходит иначе. Война и время многое изменили и стерли. Сменяют друг друга поколения этносов, меняются и ландшафты, на которых они проживают. Промежуток «варшавки» возле Кокошиц давно под пашней. Заглохла она и в самом Кокошицком лесу.

Массовое истребление окруженных советских войск, учиненное под Кокошицами, Плавскими и Костенями, потрясло даже одного из его участников — офицера 29-й моторизованной дивизии, чей дневник попал в руки советских солдат в качестве трофея. «Гражданских мы также бьем всеми видами оружия, находящегося на вооружении германской армии. Жаль только, что не хватает веревок, чтобы вешать этих коварных», — пишет он о боях у Озерницы. Следом, в записи от 26 июня, есть описание того, что он увидел на пути из Озерницы к Слониму, у Кокошицкого леса. Оценка уже иная: «Но в этом лесу все выглядит страшно. Лежат средства передвижения различных видов, расстрелянные и сожженные, оставленные на дороге и около нее при поспешном бегстве. На многих видны следы гусениц наших танков. Повсюду в хаотическом беспорядке разбросано оружие, снаряжение, обмундирование. Над всей этой картиной разрушений парит трупный запах. Во всех положениях раздавленные, сожженные, обугленные машины. До Костени и Особняки дорога завалена». Таковы были следы первой волны отступления советских войск из-под Гродно и Белостока. Люфтваффе усеяло шоссе от Гродно до Слонима скелетами машин, а затем деревни, хутора, полевые и лесные дороги наполнились тысячами отступающих красноармейцев и беженцев. А когда немецкие войска взяли под контроль дороги от Ружан на Волковыск и Слоним, на Слонимскую возвышенность хлынула вторая волна отступления — разбитые в контрнаступлении под Гродно, в боях под Белостоком и Волковыском части 3-й и 10-й армий. Здесь прекратили существование остатки 6-го мехкорпуса, а следы многих его воинов затерялись в ружанско-слонимско-волковысском треугольнике: на холмистых полях и в перелесках у берегов речек Ивановки, Гривды и Буллы, в Кокошицком лесу. Из окружения через Зельву и Слоним на Барановичи и в юго-восточном направлении — к Пинским болотам — прорывались также сводные отряды и разрозненные группы 11-го и 13-го мехкорпусов, 8, 13, 49, 86, 113-й стрелковых, 36-й кавалерийской дивизий. На пути многих окруженцев был Кокошицкий лес. 1 июля неизвестный автор побывал у Кокошиц и записал в дневник: «Здесь наши танки опять поработали. Перед опустошениями на этой дороге бледнеет картина „Мертвый лес“. Трупный запах еле можно выдерживать…» Авиация и артиллерия долго обрабатывали заполненный людьми в военной форме Кокошицкий лес. До войны, вспоминают старожилы, он был густой и могучий, небо закрывал. Снаряды и бомбы выкосили сосновые боры; в некоторых местах было столько воронок, что осенью и по весне, когда их заливало водой, расплывалось озеро. И дорога через лес заглохла.

— Люди погибшие везде лежали, как снопы. Техники разбитой было столько, что немцы долго вывозили на металлолом в Германию, — рассказал житель Озерницы И. А. — Страшно, что там натворили немцы.

Одно из таких мест можно увидеть при въезде в Кокошицкий лес. На запаханном после войны повороте «варшавки», среди зелени хлебного поля инородным телом зияет безжизненная серая плешь. Из земли торчат вымытые дождями разорванные патронные гильзы, оплавленные пули и куски автомобильного стекла, изъеденные ржавчиной остатки узлов и деталей каких-то машин и механизмов. Немой свидетель давних трагических событий. Что здесь было? Может быть, взрывались машины с боеприпасами, словно сухие сучья, трещали рвущиеся в пламени патроны, чертили небо разлетающиеся головки унитарных патронов к противотанковым пушкам, которых не дождались на передовой. Или огонь пожирал горючее, хлещущее из лопнувших цистерн автозаправщиков.

В ноябре 1963 г. в 2 км от станции Слоним у шоссе Зельва — Слоним были обнаружены останки советских военнослужащих. Удалось установить фамилии семи бойцов из этого захоронения. Вместе с останками были найдены пять мастичных и три резиновых печати. На мастичных печатях отчетливо прочитывались надписи и номер войсковой части (7488), изображение герба СССР и номеров печатей. В/ч 7488 — это 64-й отдельный мотоинженерный батальон 11-го механизированного корпуса, до войны он стоял в Волковыске, оттуда выступил на фронт. У кого хранится гербовая печать части? Обычно у ее командира или начальника штаба.

^{КВ-1 в Слониме}

При попытках советских войск прорваться на восток у Клепачей и Озерницы произошла массовая гибель и пленение военнослужащих, была потеряна практически вся военная техника и тяжелое вооружение. Однако нескольким танковым экипажам из 6-го мехкорпуса удалось все же вырваться из «мешка». Но в Слониме, куда они стремились, уже давно находились немцы. Часть танков, оставшихся без горючего, была затоплена в Щаре и лесных озерах. Не то 27 июня, не то вечером 1 июля (есть нестыковки по датам) в Слоним со стороны леса ворвались три советских танка — КВ-1 и два Т-34. В городе они подбили немецкий танк, обстреляли штаб войсковой части и фельджандармерию, подавили гусеницами автотранспорт. Немецкие артиллеристы-зенитчики расстреляли одну тридцатьчетверку при выезде на Ружанское шоссе. КВ устремился на деревянный мост через Щару, но машину потянуло в сторону (видимо, что-то вышло из строя), она потеряла управление и съехала в реку левее моста. Все танкисты были из разных рот 13-го танкового полка. Механик-водитель КВ Н. Я. Кульбицкий вспоминал: «…Вскоре от всей техники осталось только 6 танков, в которые перенесли топливо. Командовать экипажами уже было некому. Чтобы легче было пробиваться дальше, мы решили разделиться на 2 звена: одно двигается в сторону Гродно, а наше, состоящее из двух танков, — к Слониму. Со мной на КВ были старшина Карабанов, командир танка старший сержант Овсеенко, стрелок-радист Петрухин. Из экипажа Т-34 помню только механика-водителя Демьянова. Это он 27 июня прикрывал в Слониме нам отход, когда танк провалился под мост. Мне тогда удалось спрятаться там до вечера, а затем лесами пробраться до родного Копыля»[485]. Немцы бросились к увязшему в реке гиганту, но были отсечены огнем третьей машины, шедшей позади. Затем Т-34 развернулся и вновь направился в центр Слонима. Здесь немцам удалось остановить его, повредив гусеницу. Когда был израсходован весь боекомплект, они предложили героям сдаться, но те запели «Интернационал». Фото тридцатьчетверки с порванной гусеницей, горящей на слонимской улице, обнаружилось на распродажах немецких семейных архивов. На нем хорошо видно, что стена здания позади машины густо исклевана пулями, а люки закрыты, и экипаж остался внутри.

Справка. Военный журналист и историк М. Кадет беседовал с Н. Я. Кульбицким в 70-х годах. После того как КВ свалился в Щару, экипаж спрятался на колокольне стоявшего неподалеку костела. Оккупанты прочесали местность, но на колокольню заглянуть не догадались. Фото лежащего в реке последнего КВ 6-го мехкорпуса впервые было выложено на сайте г. Слоним (http//www.myslonim.narod.ru).

Это последнее встреченное упоминание о действиях танкистов 6-го механизированного корпуса. Еще несколько экипажей Т-34 сумели вывести свою матчасть в Полесье, на участок 18-го погранотряда, но принадлежность их к какому-либо конкретному соединению не установлена. И есть одно свидетельство о событии, которое мне не удалось точно датировать, но которое, без сомнения, было в реальности. Рассказывает В. К. Колесников, 7-й танковый полк, башенный стрелок Т-34: «Командир приказал отойти в лес и следовать в район сбора. Так мы прошли еще несколько километров, не встретив ни одной своей машины, а рация не отвечала. Когда мы вышли в назначенный район, то там находилась немецкая артиллерийская батарея большого калибра. Помню, что все снаряды мы выпустили по этой батарее, но какие были результаты, не знаю. Знаю, что боеприпасы были на исходе, а горючего — на один час. Механиком-водителем у нас был Приходько, не помню, как звали, из Киева, студент. Заряжающим был ленинградец Леонов Евгений… Остальных фамилий не помню… Героями мы не были, но свой долг перед Родиной выполняли до последнего патрона. В каком-то местечке на окраине мы наткнулись на огромную поляну, окруженную колючей проволокой, где находились наши пленные солдаты. В стороне реки уже стояли две вышки с пулеметами, около проволоки ходили немецкие часовые. Посовещались с командиром. Решили напоследок (горючего осталось совсем мало) уничтожить охрану. Конечно, сейчас можно ведь писать что угодно, но было именно так. Мы разрушили проволочное заграждение, уничтожили вышки. Поливая охрану пулеметным огнем, отошли в лес, и горючее кончилось. А через десять минут нас стали бомбить самолеты, долго бомбили. Танк наш подбили, и мы его покинули. Через день, а мы держались все вместе и держали путь на восток, я был ранен (перебило голень правой ноги) и попал в плен».

Начиная с 28 июня германские войска, ранее наступавшие по фронту на оборонительные рубежи 3-й и 10-й армий, перешли теперь к активному преследованию отходящих советских частей. Когда им удавалось на отходе перехватить какое-нибудь подразделение, разыгрывались драматические схватки, в которых победа обычно доставалась немцам. Как писал Х. Слесина, самокатная рота 28-й ПД получила приказ: далеко впереди обнаружена артиллерийская часть Красной Армии на марше, необходимо догнать ее и уничтожить. Вскоре на песчаной лесной дороге были обнаружены следы гусениц тяжелых артиллерийских тягачей. Сблизившись с движущейся в восточном направлении колонной, командир роты принял решение обогнать ее по лесу и полям и блокировать путь отступления. Вечером рота вышла к той же дороге, оказавшись впереди спешащих на восток артиллеристов. Когда на дороге появилась головная машина, немцы предложили русским солдатам не оказывать сопротивления и сдаться. В ответ был открыт огонь из стрелкового оружия и пистолетов, полетели ручные гранаты. Два взвода взяли остановившуюся колонну в кольцо, хотя нацисты до сих пор не имели ясного представления, с кем они имеют дело. Расчеты противотанковых орудий открыли беглый огонь, третий взвод ворвался в деревню и завязал уличный бой. В ходе боя произошел ряд страшных взрывов, происхождение которых было немцам непонятно. Что-то рвалось в воздухе, яркие вспышки освещали вечернее небо, треск и грохот наполняли все вокруг. Под шквалом непрерывного автоматно-пулеметного огня и огня ПТО ответный огонь становился все слабее, немцы продвигались ближе и ближе. Когда подошли на расстояние тридцати метров, наконец, поняли, что атаковали подразделение тяжелой артиллерии на механической тяге. «Теперь солдаты понимают, что означают сумасшедшие взрывы. Враг просто стрелял по деревьям вдоль дороги, стремясь благодаря грубому прицеливанию использовать разрывы снарядов в надежде на их разрушительный эффект. Выстрелы и их результат один и тот же — следует лишь сумасшедший фейерверк. Наши люди уже вне этого огня». В атакованной колонне начали взрываться грузовики с боеприпасами, но бой не закончился. Он продолжался всю ночь и затих лишь с рассветом. Когда сопротивление советских бойцов было сломлено, немцы подвели итоги. Был разгромлен дивизион неполного состава или остатки полка: восемь длинноствольных орудий калибра, как написал Слесина, 100 мм (таких систем в РККА не было, возможно, противнику достались 107-мм корпусные пушки). Два орудия были сильно повреждены огнем противотанковых пушек, одно — полностью разбито. В отчаянии красноармейцы стреляли из походных положений, прямо с тягачей. В ходе боя одна пушка выстрелила прямо перед собой, уничтожив другое орудие и его расчет и взорвав грузовик с боеприпасами.

Избежать подобной участи удалось по меньшей мере двум сводным отрядам 11-го мехкорпуса. Когда в одну из ночей остатки 204-й мотодивизии проходили Кореличи (находятся на дороге Новогрудок — Мир), дозорные доложили, что в одном из дворов стоит наш танк, по их словам «целехонький». Танк оказался принадлежащим зам. командующего войсками фронта И. В. Болдину, который подтвердил отход на старую границу в направлении станции Столбцы (однако в мемуарах самого Болдина данный факт не фигурирует). В группе 204-й МД было несколько грузовых и легковых автомашин. На грузовиках были установлены 4 станковых пулемета; на них также ехали раненые, больные, с потертыми ногами. Западнее местечка Мир в деревне Уша (там протекает и одноименная речушка с топкими берегами, левый приток Немана) группа была встречена пехотой и мотоциклистами противника. Завязался бой, продолжавшийся с перерывами до вечера. Когда стемнело, уничтожив автомашины, группа Пирова по заранее разведанному маршруту перешла через реку Уша и ушла дальше на восток. Немцы вели обстрел трассирующими пулями, что давало советским воинам дополнительную ориентировку. Этот бой можно считать последним боем, который организованно вели остатки 204-й моторизованной дивизии.

Какие трудности и страдания пришлось перенести тем, кто пошел с генералом Мостовенко, неизвестно. А. И. Бабак вспоминал, что остатки 167-го ЛАП отступали вместе с какой-то танковой частью, но нет уверенности, что она была из 11-го корпуса: «В районе Барановичи мы были окружены. Бои продолжались несколько дней. Прорваться удалось лишь первым танкам. Много живой силы и техники осталось на поле боя. Я, как и другие, прицепился на танк КВ, но прорваться не сумел, так как танк попал на мину, нас всех сбросило. Я спустился к болоту. Там майор-танкист сформировал оставшихся (100–150) и вывел через болото ползком. Под утро мы вышли из окружения и пробирались севернее Барановичей. Возле Минска мы опять попали в окружение, где 5 июля я попал в плен. Нас, оставшихся в живых, погнали в пересыльный лагерь в г. Дзержинск»[486]. Лишь генерал армии К. Н. Галицкий указал в своих мемуарах, что накануне прорыва в Полесье к его 24-й стрелковой дивизии присоединился сводный отряд 11-го мехкорпуса во главе с командиром и замполитом. 14 июля они вышли к своим в 80 км северо-восточнее Мозыря. На местах боев, которые вели части корпуса, осталось 266 танков, 141 бронемашина, 540 колесных машин и 110 мотоциклов. На следующий день южнее Могилева в полосе 61-го стрелкового корпуса вышел отряд 85-й дивизии, который вел зам. комдива полковник К. Ф. Скоробогаткин. Его люди некоторое время совместно продвигались на восток с группой Галицкого. Но среди вышедших не было многих бойцов и командиров, в том числе зам. командира 11-го МК генерал-майора танковых войск П. Г. Макарова, командира 29-й ТД полковника Н. П. Студнева и начальника штаба дивизии подполковника Н. М. Каланчука. Около деревни Большие Жуховичи Кореличского района остатки 29-й ТД были окончательно разгромлены и рассеяны на мелкие группы; полковник Студнев был убит. Н. М. Каланчук в арьергардных боях получил три ранения с контузией и, как он сам писал, вместе с 216-м полевым эвакогоспиталем был пленен в районе Старого Села западнее Минска. В мае 1943 г. за организацию побега, коммунистическую агитацию и пропаганду он был арестован гестапо, заключен в Нюрнбергскую тюрьму, а затем — в концлагерь Бухенвальд. Освобожден в 1945 г. По опубликованным данным, начальник артиллерии 11-го мехкорпуса генерал-майор артиллерии Н. М. Старостин также попал в плен, но в сентябре. Генерал Макаров умер от голода и болезней осенью 1943 г., Н. М. Старостин вскоре после пленения был публично расстрелян немцами для устрашения других пленных. Также попали в плен кавалерийские генералы Никитин и Зыбин, много штабных офицеров и командования частей корпуса: начальник оперотдела штакора подполковник Н. Д. Новодаров, начальник 1-го отделения штадива 6-й КД майор Н. Ф. Панасенко, командиры полков В. В. Рудницкий и Д. М. Алексеев. Начальник штаба корпуса полковник И. Е. Панков пропал без вести. Комкор 6-го КК 5 июля в одном из боев в районе Старого Села был с горсткой кавалеристов прижат к реке, тяжело ранен и подобран немцами. Обстоятельства пленения Е. С. Зыбина неизвестны. Можно лишь предполагать…

Справка. 216-й ПЭГ (полевой эвакогоспиталь) не значится в списке медучреждений ЗапОВО. Возможно, он был развернут на базе 216-го войскового лазарета, находившегося в Старых Дорогах Минской области. Либо, если за давностью лет Каланчук ошибся в номере, это мог быть 215-й ПЭГ на базе 215-го лазарета из Ломжи.

Н. С. Степутенко вспоминал: «Из Зельвы я был направлен на р. Неман, где в районе г. Мосты собирались остатки наших разбитых подразделений. 28 июня на р. Неман шла кровавая битва. Воды Немана багровели от человеческой крови. Я потерял своих последних товарищей. У самого прибавилось еще пять ранений. Одна в живот, опасная: осколок пробил правую сторону живота. Извлекли, но в эту дыру проникли кишки. Стянули, заклеили. Поставили на ноги, сказали: живи и воюй. Собирали отряд кавалеристов, 29 июня набралось около 1800 карабинеров (так в письме. — Д. Е.). На Слоним!.. Там прорвемся на Барановичи, и дальше путь на восток, на Осиповичи или на Минск. (Калининское ВУ химзащиты было развернуто на основе ликвидированного кавалерийского училища, и лейтенант Степутенко отлично владел конем. — Д. Е.). Но все не сбылось. У Слонима на р. Щара наш кавалерийский сборный отряд был окружен и полностью уничтожен. У меня прибавилась седьмая рана, но я живой. Преодолел железнодорожное полотно, скрылся во ржи. Это было 30 июня… Наткнулся на мешок с гречневой крупой. Проткнул дыру, начал жевать. Пять дней до этого ничего не ел. Крупа сухая, слюны нет. Нужна вода. Рядом отдельный дом и колодец. Потянуло к колодцу. Попить не успел. Цепь немцев-автоматчиков прочесывала рожь. Под огнем автоматчиков от колодца бросился в рожь. Упал… Помню, как меня за руки волокли на песчаный бугор у дороги. Там было около 200 товарищей жестокой судьбы. В первых числах июля (3-го или 4-го) был брошен в полевой концентрационный лагерь Шталаг-307 в районе Пружаны»[487]. Вполне возможно, что во главе этого отряда мог быть комдив-36 Е. С. Зыбин.

Мне пока еще не удалось точно установить, почему остатки 85-й СД выводил на восток не сам генерал А. В. Бондовский, а его заместитель. Но вот насчет зам. командира по политчасти, депутата Верховного Совета РСФСР, бригадного комиссара Н. И. Толкачева информация есть. Тяжело раненный в обе ноги, истекающий кровью, он был захвачен в плен. Они сохранили ему жизнь (за всю войну было чрезвычайно мало случаев, чтобы к ним в руки попадали политработники в таком высоком звании — все-таки бригадный генерал, или, применительно к «табели о рангах» Третьего Райха, бригадефюрер СС) и поместили в лазарет лагеря военнопленных «Шталаг-352». Лагерь был развернут под Минском и имел 24 филиала. Подпольщики Минска предприняли меры по спасению комиссара, член группы А. Маркевича А. Ананьева на себе сумела вынести его за территорию лагеря. Медики А. Куприщенкова и А. Мохова занялись его лечением. А вот дальше… Из письма А. В. Бондовского М. Ф. Удальцовой: «Я в свое время предпринимал меры, чтобы узнать судьбу многих командиров и политработников, но это мне не удалось, хотя и обращался в МО не однажды. С большим трудом узнал о гибели Н. И. Толкачева, но и то не через Министерство, а от его жены, а ей сообщил Институт истории КПБ. Н. И. Толкачев был тяжело ранен, подпольщики Минска его вылечили, и он стал активным участником минского подполья, но был выдан гестапо предателем. После более двухмесячных пыток на месте минского рынка был повешен как комиссар».

Справка. Командиры полков 6-й кавдивизии подполковники В. В. Рудницкий и Д. М. Алексеев после освобождения из плена успешно прошли госпроверку, были восстановлены в званиях и направлены для дальнейшего прохождения службы в ГУЛАГ МВД СССР, предположительно, в БАМЛАГ — строительство магистрали началось еще до начала войны и было приостановлено в 1942 г., а уже уложенные километры путей — сняты и направлены на строительство обходной ветки вокруг Сталинграда. Майор Н. Ф. Панасенко получил назначение в ИНТАЛАГ. Бывший командир 44-го стрелкового полка, герой обороны Брестской крепости, майор П. М. Гаврилов был назначен начальником лагеря японских военнопленных.

Согласно собранным из разных источников данным, генерал-майор А. В. Бондовский был тяжело ранен где-то южнее Немана и тоже попал в плен, но сумел бежать, либо побег был организован партизанами или подпольщиками. После возвращения на «Большую землю» и проверки органами НКВД был направлен в распоряжение ГУК НКО. Как ограниченно годный после ранения, служил преподавателем на курсах «Выстрел». Писал рапорта с просьбами направить в действующую армию, но просьбу удовлетворили только после гибели на фронте его сына. С 02.12.1943 г. по 21.04.1944 г. Бондовский командовал 324-й стрелковой дивизией, а затем был зам. командира 121-го стрелкового корпуса. В 1949 г. генерал был уволен из армии по состоянию здоровья.

Многим из тех, кто уцелел в боях на оборонительных рубежах, не остался навсегда под Августовом, Бельском, Кольно, Щучином, вышел живым из мясорубок на переправах через Зельвянку и Щару, счастье не погибнуть и выйти к своим не улыбнулось. К исходу дня 29 июня 4-я и 9-я немецкие полевые армии, невзирая на ожесточенные атаки во все стороны, которые предпринимали прорывавшиеся из окружения советские части, все же соединились севернее Слонима. В тот же день моторизованные корпуса 2-й и 3-й танковых групп после взятия Минска замкнули кольцо восточнее него. Пути отхода войск белостокского выступа, 21-го стрелкового корпуса, а также части сил 13-й армии были полностью перерезаны. Это была уже не агония армий и корпусов: распадались и перемешивались, превращаясь в неорганизованные толпы, полки, батальоны и роты. Единый военный организм более не существовал, не стало единого командования, отсутствовали порядок и дисциплина. Паника и хаос, смертельный ужас и единственное желание — как угодно выжить, вырваться из этого кошмара. Десятки тысяч, не представляющие уже реальной военной силы, заполняли леса между Новогрудком и Минском; в центре этого «котла», который позже будут называть «минским» (либо «новогрудским»), находилась обширная Налибокская пуща. В Новогрудке, в здании бывшего воеводского управления, до 22 июня находились штаб 27-й танковой дивизии 17-го мехкорпуса и опергруппа штаба 13-й армии. Есть упоминание о том, что узел связи армии, развернутый в подвале здания, послужил также и командованию 3-й армии, но подробности отсутствуют. Лишь в оперсводке № 10 штаба фронта, составленной на 20:00 29 июня, указывается: «Точных данных о положении частей 3-й армии нет. По отрывочным данным делегата, известно — штаб армии 27.6.41 г. был в Новогрудок, штаб 4-го корпуса 25 и 26.6.41 г. — в Скидель». Начштаба 58-го железнодорожного полка НКВД капитан Грицаев так писал в докладе своему комдиву: «Следующая остановка была в районе между Слонимом и Зельвой. Дальнейший маршрут на Новогрудок. В районе одного из урочищ нач[альник] штаба 3-й армии взял руководство всеми колоннами на себя, но в районе Новогрудок части РККА распылились и его руководство стихийно отпало».

Высоты Новогрудской гряды были весьма удобным местом для сбора людей и занятия круговой обороны, но не нашлось силы, способной вновь поставить их в строй. После 5 июля началась массовая сдача в плен. Отдельные очаги сопротивления решительно и без промедления ликвидировались. 6 июля части вермахта вошли в Новогрудок, и на этом организованное сопротивление советских войск западнее Минска закончилось. З. П. Рябченко, 38-й эскадрон связи 6-й КД, вспоминал: «Потом, не доезжая до Минска (мы не знали, какое число), обратно мы попали на минскую дорогу, а там все так же брели солдаты. Лошади у нас устали, мы их взяли, пустили в лес, а сами пошли с толпой. Не доходя до Минска 2–3 км — там был какой-то колхоз или совхоз, — а там несметное количество солдат в леске, пройти некому, просто негде присесть, — началась стрельба, солдаты начали стрелять молодняк быков. Кто сколько мог отрежет, в жестянках начали варить. Немцы это разнюхали и начали из пушек расстреливать лес, вот где была настоящая мясорубка: кишки на ветках, на земле тоже мокро. И вдруг с западной стороны двинулись бронетранспортеры, стреляя на ходу, и весь народ колыхнулся из леса на Минск. Они не подгоняли. Вышли из леса, а Минск — на глазах, 1–2 км. Наступил вечер. Мы начали входить в Минск, на обочине дороги с обеих сторон стояли 2 танка. Нас обыскали, все, что было у нас, то и бросали в кучу. Всю ночь нас вели по Минску, к утру привели на другую окраину города, в поле, а там уже сидят сидьмя несчетное количество солдат». Г. Т. Косов, 48-й кавполк, рассказывал: «…немцы обнаружили нас и бросили большую по численности авиацию, которая начала сильную бомбежку. В этот момент я был контужен волной от взрыва бомбы и с головы до колен засыпан землей. Как долго я пролежал в этом состоянии, я не знаю. Со слов очевидцев (потом мне рассказали), когда пришли немцы после бомбежки, они увидели мои ноги и рядом немецкий автомат, стали брать автомат и в этот момент извлекли из земли и меня. Я был живым, но в шоковом состоянии. Немцы взяли меня за руки и ноги, забросили на свою автомашину и привезли в лагерь военнопленных в г. Минск. Неопределенное время я еще не понимал, что со мной и где нахожусь». А. Ф. Марышанов, 48-й ЛАП 13-й дивизии: «К Слониму бойцы разных подразделений все были перемешаны. Из нашего подразделения оставалось несколько человек в массе солдат, отступающих на Минск. К Минску шли только отдельные, случайно соединившиеся группы, прорывающиеся через окружение и массовые обстрелы. Чем дальше прорывались, тем дальше уходил фронт». У. А. Билецкий, 444-й корпусной артполк, писал: «Тяжелая и печальная была дорога на восток. Отступая на Волковыск, Любичи, Столбцы, стремились к Минску. Считали, что старая граница крепилась не один десяток годов и враг будет остановлен. И когда пришли к Минску, то узнали, что неделю уже Минск в руках немцев и мы окружены. С окружения выходили группами. Наша группа была обнаружена и обстреляна, я был ранен в ногу и выйти из окружения не смог, попал в плен». Г. Г. Рак из 2-го дивизиона полка вспоминал, что под Минском немцы по ночам освещали местность зенитными прожекторами и расстреливали всех, кто пытался проскочить заслон. Ему было поручено уничтожить хотя бы один прожектор. Рак сумел подобраться вплотную к зенитчикам и бросил две гранаты: одну — в окно избы, где находились немцы, вторую — в автомашину с прожектором. Но самому Григорию Раку избежать плена не удалось. В лагере он встретил многих сослуживцев, в том числе замполита 444-го КАП батальонного комиссара Попова. Попов был выдан предателем, жестоко избит и, согласно пресловутому «приказу о комиссарах», расстрелян.

Как маленький штришок, для полноты картины, приведу и это видение происходившего в Белоруссии в конце июня 41-го. Единственным штурмовым полком ВВС Красной Армии, который был полностью переоснащен машинами Ил-2, был 4-й ШАП майора С. Г. Гетьмана 49-й дивизии Харьковского военного округа. Переданный в состав ВВС Западного фронта, он 26 июня покинул свой аэродром и взял курс на Минск. Когда все пять его эскадрилий сели на Быховский аэродром, бывший на их маршруте промежуточным, оказалось, что лететь им дальше, собственно говоря, некуда. Герой Советского Союза В. Б. Емельяненко, служивший в этом полку, писал, что наводить справки по поводу дальнейшего перелета пришлось у командиров других частей, которые прилетели в Быхов раньше. Как узнали штурмовики, это были остатки полков армейской авиации, подвергшихся ударам в первые же часы войны. И тут выяснились весьма невеселые подробности.

«Гетьман и Рябов разговаривали с очень усталым на вид летчиком с тремя шпалами в голубых петлицах… Гетьман спросил у подполковника:

— От вас связь со штабом ВВС есть?

— Нет…

— А где он располагается, в Минске? — спросил Гетьман. „Если нельзя связаться по телефону, — подумал он, — возможно, придется самому слетать туда, чтобы доложить о прибытии. Медлить нельзя“.

— В Минск уже ворвались немецкие танки, — огорошил подполковник.

— А не провокационные ли это слухи? — спросил Рябов. Но подполковник проявил полное безразличие к этому вопросу. Если бы Рябов знал, что он разговаривает с командиром части, которая несколько дней назад базировалась в приграничной зоне и на рассвете 22 июня от бомбежки потеряла большую часть самолетов, то такого вопроса он бы не задал.

— Сам туда летал не раз, видел… — сказал подполковник.

— Как же сейчас проходит линия фронта? — поинтересовался Гетьман. По укоренившейся привычке он уже взял планшет с картой, чтобы нанести обстановку, которую, безусловно, должен знать этот хорошо осведомленный подполковник.

— Никакой линии фронта нам никто пока не давал… То, что самим пришлось наблюдать с воздуха, похоже на слоеный пирог: западнее Минска дерутся наши части, а много восточнее по дорогам движутся на восток немецкие моторизованные колонны».

1–2 июля части германского вермахта крупными силами вышли к Березине в районе Борисова. Группа войск корпусного комиссара И. З. Сусайкова оказалась не в состоянии удержать город и переправы, как не удержали их импровизированные отряды восточнее и юго-восточнее Минска. Не сумела остановить врага, а лишь замедлила его продвижение и срочно переброшенная к Борисову гордость Красной Армии — «Пролетарка», она же 1-я Московская Пролетарская мотострелковая дивизия 7-го мехкорпуса МВО. Впрочем, это можно было предугадать. Из-за слабости наспех сколоченных подразделений и несогласованности их действий из-за принадлежности к разным ведомствам (армия, пограничные, конвойные и железнодорожные войска НКВД) устойчивой обороны не получилось. Гордиться тут нечем, вероятно, поэтому в послевоенные годы «березинскую» тему никто не разрабатывал. А жаль, те, кто погиб на Березине (и в междуречье Березины и Днепра), достойны Памяти, ибо они погибли за свою Родину. Среди тех, кто пытался остановить врага на этом рубеже, были военнослужащие из остатков частей 3, 4, 10 и 13-й армий, подразделения 4-го воздушно-десантного корпуса, 226-го конвойного полка и отдельных батальонов 42-й конвойной бригады войск НКВД, бойцы 9-й железнодорожной дивизии НКВД, бронепоезда 73-го и 76-го полков 3-й ЖДД НКВД и 12-го отдельного дивизиона бронепоездов РККА. Боевыми группами в боях на рубеже Березины командовали лично начальник войск Белорусского пограничного округа генерал-лейтенант И. А. Богданов, его заместитель комбриг А. П. Курлыкин, начальник Минского областного управления НКВД капитан госбезопасности А. Е. Василевский. Все имеющиеся силы авиации фронта были брошены к Березине, с 28 по 30 июня было потеряно 187 самолетов. Только 96-й дальнебомбардировочный полк лишился восьми экипажей: капитана А. И. Слепухова, старшего политрука И. Ф. Суковицына, старшего лейтенанта В. А. Кононова, лейтенантов А. Д. Чередниченко, В. К. Максимова, Д. А. Белорукова и Ф. Е. Губенкова. Рост потерь означал также не только высокий накал воздушного сражения, но и то, что фронтовые ВВС получили значительное пополнение из глубины страны (с 25 июня по 16 июля на Западный фронт прибыло 709 боевых самолетов).

Действия ВВС Западного фронта, самоотверженно сражавшихся в небе над Березиной, оказались очень слабо отраженными в военной литературе. Из-за слабости истребительной авиации каждый боевой вылет бомбардировочных и штурмовых частей превращался в групповое самопожертвование. В. Б. Емельяненко так запомнил один день в конце июня: «В сторону Бобруйска медленно пролетела в четком строю девятка тихоходных гигантов ТБ-3. Истребители не прикрывали бомбардировщиков. Возвращались через Березину уже шесть машин; а позади носился „мессершмитт“. Он заходил в хвост то одному, то другому. Через несколько минут над лесом поднялось шесть черных столбов дыма. Потом прилетел изуродованный штурмовик Холобаева, с ним столкнулся тоже искореженный бомбардировщик… А вслед за тем приземлился истребитель с неработающим мотором и завертелся волчком в конце пробега. Из кабины вытащили уткнувшегося головой в приборную доску летчика. Молодое, будто выбеленное мелом, лицо, повисшая на лоскуте кожи кисть левой руки в перчатке, и прыгающая стрелка ручных часов… В наступивших сумерках увидели, как с запала на одном моторе тянет со снижением бомбардировщик СБ. Попутный ветер нес его через летное поле прямо на жилые дома военного городка. Бомбардировщик начал отворачивать, его на одном моторе затянуло в крен, положило на спину. При ударе о землю взметнулся столб яркого пламени, затрещали в огне патроны, разлетаясь голубыми брызгами».

Мало кого оставила равнодушным сцена в фильме «Живые и мертвые», когда над головами ехавших в сторону Бобруйска военных корреспондентов истребители противника расстреляли эскадрилью ТБ-3. Экранная драма имела в своей основе реальный эпизод войны, случившийся 30 июня 1941 г., только вместо устаревших ТБ были новые бомбардировщики ДБ-3ф. Когда картину увидели миллионы советских людей, К. М. Симонов получил письмо от одного из уцелевших участников этого боевого вылета. Им оказался «капитан с орденом Красного Знамени», как поименовал его в дневнике журналист, а ныне полковник А. И. Квасов. 212-й отдельный дальнебомбардировочный полк А. Е. Голованова предназначался для проведения разного рода спецопераций и был укомплектован опытнейшими летчиками, в том числе налетавшими тысячи часов в самых сложных условиях пилотами и штурманами ГВФ. Но с первых дней войны он был передан в оперативное подчинение командиру 3-го авиакорпуса Н. С. Скрипко и выполнял те же задачи, что и две его дивизии: удары по объектам в ближних тылах противника, бомбардировки скоплений войск, колонн мехчастей, аэродромов, мостов и переправ.

30 июня комполка Голованов получил приказ: разбомбить переправы на р. Березине у Бобруйска. В 17:04 эскадрилья лейтенанта В. Вдовина с высоты 800 м нанесла мощный и точный удар по переправам и скоплениям живой силы и техники на берегу. Но почти сразу же от прямого попадания зенитного снаряда взорвалась машина комэска. А затем начался тот расстрел, за которым в бессильной ярости наблюдали с земли интендант 2 ранга Симонов и младший политрук Котов из редакции «Красноармейской правды». Капитан А. И. Квасов был штурманом экипажа машины с бортовым № 654, командовал экипажем лейтенант Н. А. Ищенко. Огнем атаковавшего Ме-109 был убит стрелок-радист младший сержант Е. С. Кузьмин, затем вспыхнул бензин, вытекавший из пробитых баков в обеих плоскостях. В глубоком пике объятая пламенем машина пошла к земле. Экипаж выбросился на парашютах, но бомбардир лейтенант А. М. Фейгельштейн был расстрелян в воздухе, а командир тяжело ранен. Штурман неудачно приземлился, поломал ребро, из проткнутого легкого горлом пошла кровь. А потом все было примерно так, как в фильме:

«— Ваших двух товарищей нашли, но они мертвые, — сказал Синцов.

— Мы тоже уже не живые, — сказал летчик».

В тот день в 212-м ОДБАП из района Бобруйска не вернулось 11 машин ДБ-3ф, из них 8 было сбито на глазах К. М. Симонова. Немцы потеряли один Ме-109, причем он был сбит стрелком уже горевшего бомбардировщика. Одну из групп полка в бой водил лично подполковник А. Е. Голованов.

Справка. Н. А. Ищенко был вывезен на Урал, где лечился восемь месяцев. Заслужив за войну звание Героя Советского Союза, он погиб в 1945 г. уже после Победы. При работе над изданием своих дневников К. М. Симонов нашел в документах 212-го полка представления на него и А. И. Квасова: за мужество, проявленное 30.06.1941 г. при выполнении боевого задания, — обоих к орденам боевого Красного Знамени[488]. А за много лет до этого, осенью 1945 г., когда Симонов ехал на Дальний Восток, чтобы работать в Японии спецкором «Красной Звезды» при штабе генерала Макартура, между Читой и Владивостоком полковник ВВС спросил его: не виделись ли мы под Бобруйском в июне 41-го? Он оказался еще одним из тех выживших летчиков «той самой» эскадрильи, которых Симонов подобрал в березинских лесах и довез до госпиталя в Могилеве.

Одним из немногих соединений, сумевших выйти из белостокского выступа к Березине, была 7-я бригада противотанковых орудий. В оперсводке штаба Западного фронта № 13 к 8 часам 1 июля 1941 г. указывалось: «Сведений о положении частей 3-й и 10-й армии не поступило. 7-я противотанковая бригада к исходу 30.6.41 г. вышла к переправе у Березино». На следующий день представитель штаба 13-й армии уже отдавал распоряжение командиру 44-го стрелкового корпуса: «Подчинить себе все подходящие части, 7-ю авиадесантную бригаду, 7-ю противотанковую бригаду…» Арестованный Д. Г. Павлов показывал: «Из 10-й армии с реки Зельвянка оторвалась и вышла 7-я противотанковая бригада. Вышла, не имея ни одного снаряда. Была остановлена на Березине и немедленно пополнена снарядами для того, чтобы оборонять переправу Березино». Из донесения зам. начальника управления политпропаганды Западного фронта на имя Л. З. Мехлиса: «Личный состав бригады дрался с врагом мужественно, бойцы и командиры на руках вытаскивали пушки на огневые позиции (2–3 километра)… Из-за отсутствия боеприпасов и горючего бригаде приказано [было] отступить. Во время отхода бригада подверглась сильной бомбежке и пулеметному обстрелу с самолетов, она понесла большие потери и рассредоточилась по полкам. Только через 4 дня бригада собралась… Она не имела связи с 10-й армией, не имела базы для пополнения боеприпасов. Командиры полков и командование бригады… организовали сбор снарядов, брошенных отходящими частями, и этим вели бой с врагом»[489]. Такое обилие документов, посвященных одной бригаде, можно трактовать только неким чувством радости военного высшего руководства: ура, хоть кто-то вырвался! Особенно если принять во внимание, что 7-я бригада к началу войны формирование не закончила и не имела полностью положенной не только матчасти артиллерии, но даже средств тяги и личного оружия для красноармейцев и командиров.

Когда фронт продвинулся еще дальше на восток и проходил уже за Березиной, в немецких тылах западнее Минска еще продолжались тяжелые бои. Отдельные части РККА, не распавшиеся под ударами противника, продолжали сражаться. О них не сложили стихов, их подвиги не восславили в песнях, книгах и кинофильмах. Убивая немцев и умирая в безвестности сами, они заслужили лишь полупрезрительное «окруженцы». Я не могу с уверенностью утверждать, какие советские войска вели арьергардные бои в районе Волковыска, сдерживая врага и давая возможность остаткам 10-й армии уйти на восток, ибо советские и вражеские части так там перемешались, что непонятно было, где фронт, где фланги, где, собственно, тыл. Как писал в своих воспоминаниях участник белорусского партизанского движения, секретарь ЦК КП(б)Б П. З. Калинин, 29 июня в бою за местечко Россь был тяжело ранен в обе ноги и в спину командир 6-й кавдивизии генерал-майор М. П. Константинов. Якобы И. В. Болдин приказал отправить его в Минск, но он к тому времени уже был взят противником. После двухдневных боев в круговой обороне в районе Старого Села, когда отряду удалось вырваться из кольца, оказалось, что раненого генерала нельзя нести даже на носилках. Пришлось оставить его у надежных людей в предместье Минска[490].

208-я мотодивизия без 760-го полка с 25 июня имела задачу прикрывать отход 10-й армии по рубежу Наревка — Свислочь — Волковыск. В первые дни боев в районе Беловежской пущи дивизия лишилась почти всей артиллерии, к уцелевшим орудиям уже не было боеприпасов. Атаки отбивали ручными гранатами, огнем стрелкового оружия и штыковыми контратаками. Волковыск удерживался до 1 июля до последнего патрона и снаряда, правым соседом была 29-я дивизия 6-го мехкорпуса. Под Волковыском удалось разбить вражеский мотоциклетный полк, после чего со стороны противника особо сильного давления не было, кроме воздушных налетов. Установить связь со штабами 13-го мехкорпуса или 10-й армии полковнику В. И. Ничипоровичу не удалось; несмотря на неоднократные посылки делегатов, приказа на отход получено не было. В ночь с 31 июня на 1 июля 1941 г. остатки 208-й МД оставили Волковыск и отошли к реке Зельвянке, где попали под удар немецкого заслона, понесли потери, но все же прорвались и двинулись севернее Слонима. Комдив полковник В. И. Ничипорович находился в арьергарде с одним из полков, в котором насчитывалось не более 400 бойцов и командиров. В пути остатки дивизии вновь были подвергнуты бомбежкам и обстрелам. В конце концов комдив остался с командирами штаба и небольшим количеством бойцов, вести организованный бой не представлялось возможным. Попытки связаться с другими частями оказались напрасными. К Минску полковник Ничипорович вывел 60 человек, вместе с ним вышли заместитель командира полковник Б. Ф. Нестеров, начальник штаба дивизии подполковник С. М. Джиоев и батальонный комиссар Иванов. В Беловежской пуще умер от обострения болезни начальник артиллерии полковник И. К. Недопекин (согласно сводке безвозвратных потерь по 3-й армии 2-го формирования на 20.09.1941 г., полковник Недопекин умер в 8–9 км северо-восточнее д. Порозово). Числятся пропавшими без вести начальник оперотделения штадива подполковник П. И. Романюк, начальник снабжения майор И. Г. Рыдкий, начальник связи подполковник И. А. Лаптев, командир 594-го ОБС капитан П. П. Литвинов.

Когда И. И. Шапиро в середине 80-х годов начала поиски бывших воинов белостокской группировки, ей неожиданно ответил из Москвы Ю. И. Недопекин, сын начарта 208-й. Оказалось, Иван Кузьмич Недопекин был неординарной личностью. Кадровый офицер русской армии, он прошел всю Первую мировую войну. Участвовал в Брусиловском прорыве, был неоднократно ранен, за доблесть в боях заслужил полный бант Креста Св. Георгия, то есть был полным Георгиевским кавалером. До весны 1941 г. И. К. Недопекин командовал 156-м корпусным артполком 5-го стрелкового корпуса, с него ушел в дивизию. Семья к нему перебраться не успела и встретила войну в Замбруве. «Несмотря на то что до границы было всего 25 км, нас начали эвакуировать только на вторые сутки войны. За потерянные часы пришлось заплатить очень дорогой ценой: на рассвете 24 июня наша автоколонна была встречена на шоссе между Зельвой и Слонимом (за сутки из-за почти беспрерывных бомбежек немецкой авиации проехали на автомашинах всего около 150 км) подразделениями дивизии „Великая Германия“, и после короткого боя около 30 бойцов, младших командиров и наша мама были расстреляны. Мы с сестрой также были ранены: я — легко в ногу, а сестра получила 5 ранений. По-видимому, мы — единственные свидетели этой жестокой бойни, когда фашисты расстреливали безоружных людей. Ведь у красноармейцев уже не было патронов. Пролежав в течение недели у крестьян, мы пешком отправились в Бобруйск, на родину. Именно туда мы направлялись первоначально. Мама, окончившая накануне войны полковые курсы медсестер, объявила нам 22 июня, что отвезет нас в Бобруйск, к родственникам, а сама вернется на фронт. Тогда ей оставалось жить меньше 2 суток, а у нас с сестрой впереди были три года долгих скитаний по оккупированной Белоруссии, жизнь на грани смерти…»[491].

Многие эпизоды боев, которые вели летом 41-го года окруженные войска Западного фронта, скорее всего, утеряны навсегда. Их участников и просто свидетелей безжалостно выкосили война и неумолимый Хронос. Воины, вышедшие из окружения, гибли в боях, имевшие несчастье попасть в плен умирали в адовых кругах концлагерей. Многим посчастливилось уцелеть, но никому в голову не пришло, да никто бы тогда и не позволил, записать «по горячим следам» их воспоминания об июне 1941 г. Те свидетельства, что собрали в 70-80-е годы историки-«любители» (историки-«профессионалы» не сочли нужным «опускаться» до сбора фактов среди непосредственных участников событий), часто дают пищу для раздумий, но не могут полностью прояснить те или иные события. Вот, например, Л. М. Атрохов пишет: «В марте месяце этого года я обращался к Вам… вы мне давали адреса служивших в крепости Осовец Белостокской области. И вот Сорокин Николай Иванович на фотографии узнал моего брата лейтенанта Атрохова Евгения Малаховича, командира стрелкового взвода, с которым вместе принял бой 29 июня 1941 года около М. Берестовицы Гродненской области. На автомашине с пулеметом на кабине они пробивались к своим, в одной деревне наскочили на часть немцев и с боем проскочили деревню, но после того, как выехали на чистое место, их расстреляли немцы. Из 12 человек осталось двое: Сорокин и еще один. А мой брат, а также ком. полка, ком. батальона, интендант дивизии и солдаты погибли. Я связался с Берестовицей, мне ответили, что инцидент такой был, и попросили описать, как я узнал и есть ли очевидцы». Описанная трагедия каким-то образом связана со 2-й стрелковой дивизией, части которой действительно стояли в районе крепости Осовец и в ней самой, но как ее расшифровать, пока не представляю.

Е. С. Лешенко, младший сержант из 407-го стрелкового полка 108-й СД 44-го корпуса, вспоминал: «Вечером 1 июля наш 407-й полк пополнился: пришли 3 полковника и 4 подполковника (по-видимому, из разбитых или потерянных полков) и с нашим командованием возглавили марш-рейд прорыва из окружения». Вот хорошо было бы узнать, откуда в полк пришли сразу семь старших офицеров.

Я уже писал о судьбе начальника штаба 85-й стрелковой дивизии 3-й армии Д. И. Удальцова. По документам ЦАМО он числится пропавшим без вести. Из свидетельств очевидцев явствует, что днем 22 июня полковник Удальцов, узнав по радио о начале войны, попрощался с семьей, посадил в свою служебную «эмку» нескольких командиров, так же, как он сам, оказавшихся вдали от своей дивизии, и уехал в Гродно. Одним из тех, кто уехал с Д. И. Удальцовым, был редактор дивизионной газеты «Воин» старший политрук Т. П. Рудаков. Его семья сумела покинуть Белоруссию и поселилась в Коврове. Ничего о судьбе своего мужа и отца известно не было. Осенью того же 41-го года Рудаков неожиданно появился в Коврове. Он заскочил буквально на час, но застал дома только детей (жена была на работе). Оставив супруге записку, бывший редактор «дивизионки» убыл на фронт, где через несколько дней погиб. Что же было в этой записке? Помимо того что пишет в таких случаях мужчина своим близким, Рудаков просил найти Удальцовых и передать его жене Марии Федоровне, чтобы прочла в одном из летних номеров «Известий» его заметку «16 дней в тылу врага». После войны вдова Рудакова нашла семью полковника и передала ей фото Д. И. Удальцова вместе с содержанием записки. Газету нашли и прочли заметку. Там Рудаков рассказывал (естественно, без указания фамилий и воинских званий), как полковник Удальцов собирал разрозненные группы отступающих красноармейцев и формировал из них боеспособный отряд для прорыва из окружения. Следовательно, старший политрук был с Удальцовым до конца и мог рассказать о его дальнейшей судьбе. С его гибелью (а Рудаков не успел отправить с фронта ни одного письма) оборвалась последняя ниточка, которая таила в себе надежду на то, что удастся узнать, где и при каких обстоятельствах погиб Дмитрий Иванович Удальцов.

И вот еще одно письмо. Если бы не был верующим… «Мой отец Зенкевич Адольф Казимирович родился в г. Ленинграде в 1901 году, в 1919-м вступил в Красную Армию. В 1938 году в звании капитана был уволен из армии как политически неблагонадежный поляк, хотя и был членом ВКП(б) с 1922 года. В апреле 1941 г. его восстановили в армии после многих писем Калинину и Ворошилову, которых, по преданию, лично знал мой дед Зенкевич Казимир Викентьевич — рабочий Путиловского (завода). В это же время его направили командиром отдельного зенитного артиллерийского дивизиона (МЗА) № 94 или 93 под Белостоком. Я думаю, что это могла быть 10-я армия… Последнее письмо мы получили от него 22 июня 1941 г. 15 июня он писал: нахожусь в нескольких километрах от Белостока, получаем новую технику. Писал, что подали документы НКО на присвоение звания майора, что в Сокулках на базаре дешевая свинина и яйца и что он ждет нас с матерью и еще братом Иосифом, который умер от голода в Ленинграде 1 марта 1942 г. На этом все. Есть документ, что пропал без вести. Искал, писал… Лет 10 тому назад у нас пошла мода говорить с душами умерших. Мы с дочкой вызвали отца. Он „сказал“: „Меня расстреляли немцы 28 июня 1941 года под Минском“. Белосток — Минск, конечно, это несерьезно»[492]. Скептики, не верящие в существование души у человека и в ее бессмертие, недоуменно пожмут плечами. А. Исаев посетовал: «Как же можно в книгу о войне помешать такое письмо». Е. Дриг был еще категоричнее: «злостный оффтопик». Можно, в такую очень даже можно. В состав Белостокской бригады ПВО действительно входил 94-й дивизион МЗА (малой зенитной артиллерии). 479-й зенитный полк этой бригады был уничтожен 24 июня под Слонимом, а один из его дивизионов — между Барановичами и Столбцами. 94-й также мог быть на сборах в Крупках и успеть добраться лишь до Минска. Под Минском (в месте с названием Дрозды на западной окраине города) действительно есть небольшая братская могила, в которой похоронили группу советских офицеров, 16–18 человек, РАССТРЕЛЯННЫХ нацистами 28 ИЮНЯ 1941 ГОДА. Церковь признает возможность общения с душами умерших, но категорически запрещает верующим заниматься оккультизмом. Но тут, я почти уверен, сын комдива получил ответ на свой вопрос. Но не поверил. «По участку армии непрерывным потоком идут люди и даже части…» И одной из капель в этом потоке был сорокалетний капитан Красной Армии, бывший политзаключенный, поляк А. К. Зенкевич.

О том, КАК сражались, прорываясь на восток, окруженные войска Западного фронта, написано крайне мало. Часто это общие фразы о «героическом сопротивлении» в монографиях и фундаментальных работах, значительно реже — мемуары участников событий с конкретными фактами и фамилиями. Изданные воспоминания воинов-«окруженцев» все уместятся, пожалуй, в одной небольшой стопке, все, что было издано после 1991 г., также малоинформативно.

После совещания на восточном берегу Щары генералы Болдин и Никитин решили отходить на восток разными маршрутами… И. С. Никитин повел на восток своих конников, Болдин пошел, взяв с собой всего несколько офицеров. В лесах западнее Минска он встретил многочисленную группу войск во главе с командиром 8-й противотанковой бригады полковником И. С. Стрельбицким. Здесь были остатки частей как армий прикрытия, так и окружных резервов. В частности, в район д. Великое (20 км западнее Минска) вышли остатки 59-го полка 85-й СД 3-й армии, до ста штыков, во главе с и.о. командира капитаном Б. М. Цикунковым. Собрав из окруженцев весьма внушительные силы и разбив их на батальоны, отважный комбриг предпринял 1 июля отчаянную попытку пробиться на восток через захваченную врагом столицу Белоруссии. Войска даже захватили несколько улиц на окраине города, но из-за отсутствия противотанковых средств были вынуждены отступить. Именно в этот момент, когда группа Стрельбицкого снова отошла в леса и приводила себя в порядок, появился И. В. Болдин с адъютантом и несколькими офицерами. Он и возглавил отряд, который позже получил название «лесная дивизия Болдина», но имя его истинного создателя (полковника-артиллериста) при этом обычно не упоминалось. Кроме самого И. С. Стрельбицкого, в его группе было много старших офицеров, в том числе командир 27-й дивизии А. М. Степанов и начштаба дивизии подполковник Яблоков. Также к Стрельбицкому примкнула группа 21-го стрелкового корпуса в составе управления корпуса и отряда 37-й дивизии вместе с комдивом и начальником штаба. Если верить И. В. Болдину, генералы В. Б. Борисов и А. М. Степанов были настроены подавленно, и ему пришлось приводить их в чувство. Кто не читал ничего, кроме мемуаров самого Болдина, может даже восхититься: ах какой вы, Иван Васильевич Болдин, мужественный и собранный. А почему же вы из-под Гродно никого не вывели и где ваш танк? Почему с кавалеристами генерала Никитина или мотострелками из 204-й дивизии не пошли?

Е. С. Крицин рассказывал К. М. Симонову: «Северо-западнее Минска собрались части, с дивизию. Разведка донесла, что близко штаб мотоциклетного полка. Уничтожили штаб. В штабе взяли документы и восемнадцать машин. Тут появились немецкие танки. А у нас было всего два танка и две пушки. Он приказал открыть огонь. Били до последнего снаряда. Отдал приказ прорываться дальше… Переправу занял противник. Генерал сам разведал брод и на себе вместе с другими перетащил по грудь в воде пятьдесят машин». Любит старший лейтенант своего начальника. Это и неудивительно. Когда в бою Крицин был тяжело ранен, Болдин метров двести тащил его на себе и этим спас от смерти или плена.

Приняв на себя командование группой, генерал-лейтенант И. В. Болдин назначил своим заместителем полковника Стрельбицкого и поручил ему организовать сбор оружия и боеприпасов. Началась подготовка прорыва южнее Минска. Но когда батальоны пошли в атаку, их встретили огнем мощные заслоны с танками. Атакующие понесли огромные потери, были рассеяны и отброшены назад. Когда И. С. Стрельбицкий на танкетке Т-37 вернулся из района боев для доклада, лес, в котором находился Болдин и другие командиры, был подвергнут массированной бомбардировке и артиллерийско-минометному обстрелу. Начались пожары. Пришлось разделиться на группы и покидать лес. В. Б. Борисов повел свой штаб и 37-ю дивизию, с Болдиным снова осталась горстка людей, в том числе Стрельбицкий и Степанов. 3 июля при переходе старой границы они обнаружили, что в дотах находится группа советских военнослужащих. Их возглавлял секретарь партбюро 245-го гаубичного артполка 37-й дивизии старший политрук К. Н. Осипов. Как написал сам Болдин, Осипов шел с группой однополчан на Молодечно, потом присоединился к группе полковника Бессарина. Я немало времени потратил на установление личности этого полковника. Уже махнув рукой, вдруг обратил внимание на необычную схожесть фамилий Бессарин и Бисярин. Зам. комдива 24-й СД по строевой части полковник В. З. Бисярин был направлен генералом Галииким в штаб 13-й армии для согласования ряда вопросов, но попал в окружение. Так что, видимо, восприняв на слух искаженную фамилию офицера, И. В. Болдин позже написал о нем в своих мемуарах[493].

Организовав в лесу сборный пункт и расставив офицеров по лесным дорогам, удалось, как писал И. В. Болдин, за несколько часов собрать свыше пяти тысяч военнослужащих. 4 июля из собранных людей была сформирована «дивизия»: со штабом, отдельными отрядами, прокуратурой и трибуналом. При проверке документов выяснилось, что более двухсот человек сохранили партбилеты. На общем собрании секретарем «лесной» парторганизации выбрали Осипова. 5 июля «дивизия» Болдина перешла в наступление с целью прорыва на восток и соединения со своими войсками за Минском. Начало было многообещающим: бойцы сражались самоотверженно, все контратаки противника были отражены. Тогда немцы ввели в бой несколько десятков танков. За короткое время они расчленили и разгромили советское импровизированное соединение, из матчасти артиллерии осталось только два 45-мм противотанковых орудия. У Б. М. Цикункова уцелело 63 человека. Штаб И. В. Болдина потерял управление, остатки отрядов начали самостоятельно выходить в заранее условленный район сбора восточнее Минска. Раньше всех туда вышел отряд К. Н. Осипова в количестве до 300 бойцов и командиров. Вновь началось формирование. И вот отсюда в мемуарах генерала начинается самое любопытное. Он описывает, как создавалась разведгруппа, какие данные она приносила. Пишет о нападениях на немецкие штабы, о разгроме гарнизона в деревне Журавы, где были взяты богатые трофеи, в том числе радиомашины. Численность «лесной дивизии» была тогда около двух тысяч. Приводятся фамилии: капитаны Тагиров и Баринов, политрук Булгаков, старший политрук Ефремов, майор Пахомов. Хронологии событий нет, но можно предположить, что до 10, от силы до 15, июля произошло все описанное И. В. Болдиным. И вдруг на 130-й странице мы видим, что в повествовании возникает разрыв минимум в 10 дней. В конце июля Болдин «со товарищи» останавливается на отдых в Бердинском лесу, но сколько их туда дошло и что происходило до этого, не указывается. Странно и непонятно. Я еще вернусь к этой «дивизии», чтобы попробовать разгадать эту неясность.

Вопрос. Чем характеризовалась первая декада июля для командования Западного фронта?

Ответ. Отсутствием основной части войск, окруженных в нескольких «котлах» западнее Минска, и отсутствием достоверной информации о них.

Немцы форсировали Березину и продвигались к Днепру. 3 июля И. В. Сталин выступил по радио, и над всей страной пронеслось: «Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои!»

Из боевого донесения начальника инженерного управления Западного фронта начальнику ГВИУ РККА от 4 июля 1941 г.: «[Из] состава частей 3-й армии вышли остатки саперного батальона 4-го стрелкового корпуса [в] составе помощника командира батальона, одного среднего командира и сорока бойцов… Из управлений начальника строительства вышли и продолжают работу: 71-е управление начальника строительства — Могилев; 72-е управление начальника строительства — ст. Быхов и район Смоленск[а]; из 73-го управления начальника строительства вышел 15-й участок, отдельные командир и бойцы; [из] 74-го управления начальника строительства вышли группы людей до состава участка во главе с главным инженером тов. Ляшкевичем». Однако начальник ИУ генерал П. М. Васильев не указал в донесении, что, кроме самого военинженера 1 ранга Ляшкевича и его людей, с ними вышла большая часть управления 62-го УРа во главе с комендантом генерал-майором М. И. Пузыревым. Впрочем, сапер докладывал о саперах, которые строили укрепрайон и были подрядчиками, об уровцах — заказчиках должен был докладывать пом. командующего по УРам генерал Михайлин, но его к этому времени уже не было в живых — он был убит под Берестовицей при воздушном налете еще 23 июня.

Из оперсводки штаба Западного фронта № 21 к 20:00 5 июля 1941 г.: «Данные о положении и действии частей 3-й и 10-й армий, 21-го стрелкового, 6-го механизированного и 6-го кавалерийского корпусов не поступают с 26–27.6.41 г. 2-й эшелон штаба 3-й армии в составе 180 человек, выйдя из окружения, прибыл и разместился в районе Гусино. Указания об отходе были получены от командующего 3-й армией в 18.00 26.6.41 г. в Б. Берестовица. Оперативная группа (КМГ. — Д. Е.) должна была отходить в ночь на 27.6.41 г. на Пески, где для нее был наведен мост 35-м понтонным полком». Видимо, как раз этим мостом воспользовался — и после прохода своих частей взорвал его — генерал Мостовенко.

В эти сводки не попали, да и не могли попасть, события, произошедшие 3 июля в Минске, 4 июля — у деревень Гуды и Липнишки Лидского района, 4 июля — у станции Лесная под Барановичами и 7 июля — в районе Слонима. 3 июля на Могилевском шоссе на въезде в Минск показался средний танк Т-28… К началу войны эта машина находилась на хранении на 105-м окружном автобронетанковом складе. К 27 июня, когда стало ясно, что высшее командование начисто забыло про этот склад, его начальник майор Денисковский самостоятельно принял решение об эвакуации в тыл наиболее ценного имущества. Старший сержант сверхсрочной службы Д. И. Малько, заведовавший одним из хранилищ, попросил у майора разрешения спасти ценную боевую машину, тот согласился. В качестве механика-водителя танка Малько принимал участие в боевых действиях в Испании и кампаниях в Монголии (Халхин-Гол) и на Карельском перешейке. Заправив танк бензином и маслом, запасшись патронами и отправив в деревню беременную жену, он повел танк по Могилевскому шоссе. При подходе к райцентру Червень колонна 105-го склада была обстреляна самолетом противника, пуля перебила трубку подачи топлива в карбюратор двигателя Т-28. За час Д. И. Малько устранил неисправность, но за мостом через Березину его остановил полковник в форме танковых войск — с этого момента у защитников моста в Березино появилась танковая поддержка. Утром 2 июля командир 2-го корпуса генерал-майор А. Н. Ермаков направил Малько и сержанта Звонарева для наблюдения за шоссе, на западном берегу танк еще раз сменил хозяина. На этот раз это был майор Михайлов не то из Минского танкового училища, не то еще откуда-то, и четыре курсанта с ним. На найденном поблизости складе сборный экипаж загрузил танк боеприпасами, после чего было решено прорываться через Минск на Смоленское шоссе. Была вторая половина дня 3 июля.

Т-28 проехал железнодорожный переезд, трамвайное кольцо и оказался на улице Ворошилова. У здания ликеро-водочного завода увидели первых оккупантов; десятка два солдат вермахта грузили в автомашину ящики с бутылками и не обратили никакого внимания на танк. Когда с ними было покончено, танк раздавил грузовик с водкой, переехал по деревянному мосту через Свислочь и свернул на Ульяновскую улицу. Он миновал рынок, и вдруг из-за угла улицы Ленина навстречу ему выскочила колонна мотоциклистов. Они двигались как на параде, ровными рядами. Малько вспоминал: «Майор не сразу дал команду на открытие огня. Но вот я почувствовал его руку на левом плече — и бросил танк влево. Первые ряды мотоциклистов врезались в лобовую броню танка, и машина раздавила их. Следовавшие за ними повернули вправо, и тут же я получил новый сигнал от майора и повернул танк направо. Свернувших мотоциклистов постигла та же участь. Я видел в смотровое отверстие перекошенные от ужаса лица гитлеровцев. Лишь на мгновение появлялись они перед моим взором и тут же исчезали под корпусом танка. Те из мотоциклистов, которые шли в середине и хвосте колонны, пытались развернуться назад, но их настигали пулеметные очереди из танка. За считаные минуты колонна оказалась полностью разгромленной». Так начался легендарный рейд одинокого советского танка по улицам уже неделю как оккупированного Минска. Легендарный тем более, что это единственное боевое применение танков типа Т-28 на территории Белоруссии. Одолев крутой подъем на улице Энгельса, он поравнялся со сквером у театра имени Янки Купалы и обстрелял группу гитлеровцев, скопившихся там. Ведя на ходу огонь, танк вырвался на центральную Советскую улицу. Свернув направо, Д. И. Малько повел боевую машину вперед по узкой улице в сторону окружного Дома Красной Армии, возле которого майор скомандовал повернуть направо. На Пролетарской улице водитель остановил свою громадину. Вся улица оказалась забитой вражеской техникой — грузовиками с оружием и боеприпасами и автоцистернами. У реки громоздились штабеля ящиков, стояли полевые кухни, в Свислочи купались солдаты; за рекой, в парке имени Горького, под деревьями стояли танки и САУ. Т-28 открыл по врагу огонь из всех стволов. Майор Михайлов вел огонь из орудия, а курсанты расстреливали противника из пулеметов. Водитель видел в смотровую щель, как вспыхивали вражеские машины, как взрывались автоцистерны и в Свислочь текли ручьи горящего топлива. Почти вся колонна, заполнившая Пролетарскую улицу, была разметана так, словно по ней пронесся смерч. Повсюду стояли и валялись горящие остовы и обломки машин, горели развороченные автоцистерны; все было покрыто трупами. После этого Д. И. Малько снова вывел Т-28 на Советскую улицу и повернул вправо, проехал мост через Свислочь, мимо электростанции. Справа, в парке имени Горького, заметили новое скопление противника — под кронами деревьев стояло десятка два автомашин, несколько танков и самоходок. Немцы, стоящие возле них, тревожно всматривались в небо, полагая, что грохот рвущихся боеприпасов со стороны Пролетарской следует расценивать как последствия налета советской авиации. Но опасность подстерегала врага не с неба, а с земли. Первый выстрел был сделан из пушки, заговорили пулеметы центральной и правой башен. Начали рваться боеприпасы, вспыхнула факелом бензоцистерна, все окутал густой черный дым. Когда осталось шесть снарядов, танк прекратил огонь и на предельной скорости понесся по улице. Он проехал Круглую площадь, преодолел подъем, поравнялся с Долгобродской. Танк поднялся на гребень улицы, и Малько увидел впереди район Комаровку, от которой было 2–3 км до городской черты. Улица Пушкина, а за ней и Смоленское шоссе. Но в районе старого кладбища краснозвездный танк попал в прицелы батареи ПТО, которая открыла по нему беглый огонь. Один из снарядов попал в башню, но дал рикошет. Отчаянно маневрируя в кольце разрывов, Т-28 мчался вперед, казалось, что прорыв закончится удачей. Перед развилкой дорог очередной снаряд попал в моторное отделение, пробил кормовую бронеплиту и вызвал пожар. Однако мотор продолжал работать, и объятый пламенем танк продолжал двигаться, пока третий снаряд не остановил его окончательно. «Я увидел майора, отползавшего от танка и отстреливавшегося из пистолета. Из башни выбрались двое курсантов, но один был сразу убит, а другой, кажется Николай, пополз к забору. Я тоже побежал через улицу, вскочил во двор какого-то дома из красного кирпича, заметив на нем табличку „Минская юридическая школа“. Во дворе отдышался, присел. Кровь по-прежнему текла по лицу, я стер ее носовым платком и зажал рану. Голова гудела, все плыло вокруг в каком-то тумане. Последнее, что осталось в памяти, — это сильный грохот в той стороне, где остался наш танк, — взорвались последние снаряды…» Раненый танкист сумел избежать плена и перешел линию фронта в составе небольшой группы; День Победы Д. И. Малько встретил в Кенигсберге. Стараниями красных следопытов через двадцать пять лет тайна легендарного экипажа была раскрыта, и к боевым наградам Малько прибавился еще один орден. Но установить личность майора Михайлова и его судьбу не удалось, а из остальных членов экипажа нашелся только бывший курсант Н. Е. Педан. Он тоже был ранен, схвачен немцами и всю войну провел в лагерях военнопленных.

4 июля в районе Лиды после более чем 100-километрового рейда по вражеским тылам был по частям окружен и прекратил существование 213-й стрелковый полк 56-й дивизии, тот самый полк, что доблестно сражался 22 и 23 июня в окружении на берегу Августовского канала. С. С. Ракитянский из музвзвода полка рассказывал, что после переправы через Неман у деревни Гожа они пошли на восток. Шли лесами вдоль дороги. По пути разгромили колонну автомашин немецкого батальона связи, пополнили запасы продуктов и боеприпасов. Также взяли сейф с казной (140 тысяч райхсмарок) и документами. Начфин полка предлагал солдатам разобрать марки, но стоявший рядом с ним младший лейтенант, прибывший из Гомельского училища в субботу 21 июня (его фамилию даже не успели запомнить), сказал: «Вы лучше сберегите свои головы». Когда сейф со знаменем батальона, документами и деньгами понесли в лес, на них наскочила немецкая разведка, завязалась перестрелка. Длилась она минут 12–15, немцев отбили, но начался артобстрел. Понесли потери, был смертельно ранен и тот неизвестный младший лейтенант. Шли по лесам и болотам, таща на себе технику и вооружение; в полку было около 150 раненых. Когда подошли к Лиде, с горечью узнали, что она занята противником.

Бывший командир пульроты В. И. Панченков вспоминал, что комполка Яковлев, замполит Черных и начштаба капитан Царенок проинформировали начсостав о положении дел и посоветовались, как быть: выходить дальше полком или группами. Решили выходить поротно. К Панченкову и его людям присоединились артиллеристы, пограничники и другие военнослужащие. Позже В. И. Панченков узнал, что штаб полка около Лиды был окружен и уничтожен. Замполит батальонный комиссар К. Черных застрелился, майор Яковлев был пленен. Знамя полка закопано в землю и не найдено по сей день.

Некоторые подробности последних боев подразделений 213-го СП удалось установить по данным клуба «Поиск-56». Ленинградец Т. А. Воронин был в 1941 г. сержантом, художником полкового клуба, участвовал в финской войне. Вообще, все командование полка участвовало в финской кампании. Воронин рассказывал, что бой завязался внезапно на окраине Лиды. Передвижение большой массы военных было замечено немецкими мотоциклистами. В ходе ожесточенной перестрелки с ними одному экипажу все же удалось проскочить в Лиду. Весь гарнизон Лиды был поднят по тревоге, вскоре на помощь мотоциклистам подошло подкрепление. Тяжелый и затяжной бой продолжился в небольшой лесной роще. Бойцы 213-го отразили несколько атак. Росли потери с обеих сторон, бой то утихал, то вновь разгорался. К вечеру к месту боя по железной дороге было переброшено еще одно подкрепление. Оно также получило достойный отпор, было подожжено несколько вагонов. Но у красноармейцев полностью иссякли боеприпасы, и только наступление темноты отсрочило трагедию. Ракитянский писал, что майор Яковлев приказал уничтожить тяжелое вооружение и технику и пробиваться дальше отдельными группами. За ночь штаб 213-го с охраной успели пройти еще километров 10 дальше за Лиду. Утром 4 июля немцы окружили их в районе Липнишки. Сопротивление было недолгим — не было боеприпасов, не было сил. Множество раненых, голодных и усталых воинов было пленено. Немало командиров покончило с собой, политработников немцы расстреляли сами. Несколькими днями позже остатки геройского полка пригнали в Лиду. Оттуда их отправили в Фолюш, а затем — в печально знаменитый огромный лагерь в Сувалках, где под открытым небом умирали в нечеловеческих страданиях десятки тысяч советских солдат и офицеров. Спустя неделю в Сувалки пригнали еще одну колонну пленных. В ней находились командир 213-го полка Т. Я. Яковлев со своим водителем Володей и начфин полка, предлагавший бойцам разобрать взятую у противника казну. Судьба майора Яковлева осталась неизвестной. Его сын, проживающий в Калуге, в 1986 г. установил на одном из дотов у Сопоцкина мемориальную доску.

В 1966 г. в ходе земляных работе на строительстве для совхоза у деревни Гуды было вскрыто неизвестное захоронение советских военнослужащих, относящееся к лету 1941 г. Только в одном из раскопов были обнаружены останки 56 человек, оружие и личные вещи. Удалось установить личности 7 человек, в том числе политрука С. Г. Сазонова, но откликнулись только родные Сазонова, Коляденко и Реутова. Среди вещей в могиле нашли большие наручные часы, выпущенные Кировским часовым заводом в Москве. После того как их очистили от земли и завели, они, пролежав в земле 25 лет, пошли. Второе чудо произошло, когда сестра рядового 213-го СП А. П. Реутова Тамара передала поисковикам его фото. На фото были четко видны точно такие же часы на левой руке солдата. Сейчас они находятся в музее города Лида. А останки воинов захоронили в братской могиле, поставив над ней скромный обелиск со звездочкой. Могила находится у дороги и хорошо видна; каждый год 22 июня немногие уцелевшие однополчане стараются приехать туда, чтобы поклониться павшим.

4 июля в районе ж.-д. станции Лесная наткнулись на немецкую засаду и были расстреляны противотанковыми орудиями последние уцелевшие машины Т-26 50-го танкового полка. Как вспоминал танкист Т. И. Шевченко, с неимоверными трудностями их сумели вывести из района юго-восточнее Белостока, заправляясь топливом из разбитой техники на местах прошедших боев. П. И. Стародубец вспоминал: «Танки без горючего нам Сопов и Пожидаев приказывали уничтожать. Кувалдой свечи в двигатель забивали, таким способом танк был уже выведен из строя. Пулеметы и замки с пушек снимали, разбирали и в разных местах зарывали в землю, а рации сдавали на автомашину по приказу Пожидаева и Сопова».

Головным шел танк, в котором находился комбат-2 50-го ТП капитан М. В. Сопов. Ударом снаряда с него была сорвана башня, капитана Сопова и башенного стрелка разрезало пополам, был убит и механик-водитель Денисенко. В машину Т. И. Шевченко попало два снаряда (один — в башню, второй — в переднюю часть корпуса), командир роты лейтенант Ипатов и стрелок Антропов были убиты. На счастье Шевченко, тяжело раненного в правую ногу и правое плечо и получившего сверх этого множество мелких осколков, Т-26 не загорелся. Танкист смог покинуть подбитую машину, а спустя несколько часов мимо него проехал грузовик-полуторка. Сидевшие в нем воины-пограничники подобрали механика-водителя и вместе со своими ранеными каким-то чудом сумели вывезти из окружения; они добрались до Вязьмы, где сдали раненых в госпиталь. Предполагать, что под пограничников могли работать «бранденбургеры» или абвер и раненые были только прикрытием, как-то не хочется.

Справка. Известно, что, потеряв в боях 22–24 июня все танки своего батальона, капитан Сопов находился в штабе полка, выполняя различные поручения, и вместе со штабом отступал к старой границе. Вместе с ним находился и комбат-3 Т. И. Шевченко. П. И. Стародубец вспоминал, что вражеская авиация рассеяла штабную группу 50-го ТП западнее Минска, точнее установить не удалось. Судьба майора М. С. Пожидаева и начштаба полка капитана А. С. Шевченко не известна по сей день. Т. И. Шевченко повезло больше. Он прошел всю войну, заслужив звание Героя, и вышел в отставку в звании генерал-лейтенанта танковых войск. Был Председателем ЦС ДОСААФ.

После боя на окраине Белостока 128-й дивизион ПТО 86-й дивизии пробивался на восток в одиночку. Был короткий бой с группой автоматчиков на юго-западной окраине охваченного огнем Волковыска. В районе Зельвы удалось артогнем и пулеметами рассеять немецкий заслон и пробиться дальше. 7 июля остатки дивизиона подошли к Слониму. После ожесточенных боев за город немцы давно ушли дальше на восток, оставив для охраны железнодорожной станции и линий на Барановичи и Волковыск — Белосток пехотный батальон, усиленный артиллерией и минометами. Старший лейтенант Б. Х. Алимбаев принял решение прорваться через р. Щара под покровом темноты. Немцы встретили советских солдат шквальным огнем. Неравная схватка длилась всю ночь и под утро, но прорваться на тот берег не удалось. Были потеряны все орудия, тягачи и автомашины, кончились боеприпасы. В живых осталось семь человек. Разбившись на две группы, лесами пошли на восток. В августе вышли к своим в полосе 21-й армии. 9 мая 45-го подполковник Б. Х. Алимбаев встретил на средней Эльбе в должности командира 286-го минометного полка РГК. Кроме самого командира, из окружения вышла (но уже в полосе 13-й армии, на участке 132-й дивизии) начальник арттехслужбы дивизиона воентехник 1 ранга М. Л. Матвеева. Отважная женщина служила затем в штабе артиллерии Брянского фронта, закончила войну гвардии майором, начальником арттехслужбы 120-й гвардейской дивизии.

Одним из немногих соединений Красной Армии, которые сохранили боеспособность, попав в окружение в Западной Белоруссии, была 24-я Железная дивизия. После удачных боев 25 июня в районе Трабы — Субботники ей все же пришлось отступить. В один из переходов дивизия проследовала краем Налибокской пущи. К старой государственной границе ее части подошли 3 июля, но оказалось, что сооружения Минского укрепрайона заняты противником (частями все той же печально «известной» 29-й дивизии из группы Гудериана). После нескольких неудачных атак на КП дивизии неожиданно прибыл командир 21-го корпуса генерал-майор В. Б. Борисов. Он приказал комдиву 24-й прорвать 4 июля оборону противника и вывести в направлении пос. Узда корпусное управление и остатки 37-й стрелковой дивизии полковника А. Е. Чехарина. По словам бывшего работника штаба 245-го ГАП В. В. Черношея, 37-я дивизия до 29 июня вела боевые действия на территории Вороновского и Ивьевского сельсоветов северо-восточнее и восточнее Лиды. После ожесточенных боев обескровленные и лишившиеся большей части вооружения подразделения 37-й СД отошли в сторону Гавья, Ивье, Бакшты, а затем — в общем направлении на Минск. Под Лидой погибли замполит дивизии и замполит 245-го артполка полковые комиссары Н. П. Пятаков и В. Г. Завьялов. Прорыв прошел удачно, немцы были выбиты из Узды, но комкор-21 сложил при этом свою голову. Эту локальную операцию можно считать последними по времени организованными действиями советских войск в приграничном сражении в западной части Белоруссии. 6–7 июля, разгромив в районе Слуцка тылы мотодивизии СС «Райх», 24-я ушла в Полесье. Генерал К. Н. Галицкий намеревался вывести дивизию на Рогачев, но 10 июля ее подразделения были атакованы частями 43-го армейского корпуса вермахта с танками и при массированной поддержке авиации. Прорваться на восток не удалось, и Железная дивизия повернула на юг, еще дальше в глубь пинских болот.

Самое позднее сообщение о боях к западу от Минска относится к 11 июля 1941 г. Там, у хутора Сосенки, чуть севернее Столбцов, южной части Налибокской пущи, 479-й пехотный полк 258-й ПД 7-го армейского корпуса 4-й полевой армии, следуя маршевым порядком, наткнулся в лесу на остатки какой-то советской части. По оценкам самих немцев, там было до двух батальонов пехоты с тяжелым вооружением. Боеприпасов у них, вероятно, было крайне мало, и нацисты одержали победу, несмотря на отчаянное сопротивление. «Бой в лесу был тяжелым и каверзным для наших войск и потребовал от наших солдат больших нервных затрат… Снова и снова наши углубившиеся в лес части подвергались обстрелам с тыла. Почти везде в наших рядах обнаруживались бреши, через которые просачивались русские. Хорошо замаскировавшиеся на деревьях стрелки противника вступали в бой и открывали огонь только, когда видели в прицелы своего оружия спины наших солдат. Такой неожиданный для наших солдат стиль ведения боя создал им немало трудностей». В ходе побоища — иначе назвать не могу — было убито 580 человек, из них 14 офицеров, три политработника, два врача и две женщины. В плен же было взято всего 69 военнослужащих, в том числе четыре офицера. В числе трофеев было три гаубицы калибров 122 и 152 мм, три пушки калибра 76 мм, 12 противотанковых орудий и три зенитных. Потери немцев были значительно меньшими: 27 убитых и 69 раненых. Указывалось, что в ликвидированном подразделении имелась радиостанция, но она работала только на прием; действиям его командира полковника Соколова немцами была дана высокая оценка.

Первоначально я с горечью подумал — еще один «глухарь», ничего уже не установишь. Одного Соколова, начштаба 1-го корпуса, я вспомнил сразу. Он значится пропавшим без вести с 28 августа 1942 г. Это мало что говорит, ибо в таких случаях дата часто показывает не реальное время исчезновения командира, а дату регистрации данного факта в Управлении кадров, но все же мне показалось, что это — «не тот» Соколов. Прошли сутки, и я вспомнил, что еще один Соколов был где-то в 21-м корпусе. Начал лихорадочно шарить по файлам и вскоре нашел. С. И. Яничкин, 247-й стрелковый полк 37-й дивизии, батарея ПТО, рядовой. Его печальный рассказ расставил все точки над «i». Совпало все: и фамилия командира, и дата. Не было лишь привязки к местности и уверенности, что полк мог уцелеть в тылу врага до такого позднего срока.

«Разведка доложила, что соседние части уже отступили и мы оказались в окружении. По-прежнему укрывались в лесу, маскировались. Взятый нами проводник для того, чтобы вывести подразделения через болотистую местность, сбежал. Продовольствия у нас уже не было, питались тем, что могли найти в лесу. К местным жителям не обращались, боясь выдать себя. Все села были заняты гитлеровцами. Однажды утром, когда рассеялся густой туман, наводчик первого орудия Березнягов увидел вблизи немецкого автоматчика с эмблемой черепа на пилотке — прогремел выстрел. В нашу сторону полетели две гранаты. Березнягов погиб. Цепь немцев отступила от опушки леса, нас стали обстреливать из минометов. Вспыхнул пожар. Сухие сосны горели как порох. Суматоха началась после того, как в своей палатке застрелился командир полка, видимо, не надеявшийся на прорыв. Все спасались, как могли. Раненые были брошены на произвол судьбы и сгорели в пламени пожара. Так 11 июля 1941 года 247-й стрелковый полк прекратил свое существование. В живых осталось лишь около 40 человек. В заброшенном окопе я был пленен вместе с винтовкой без патронов. В плен попал и раненный в плечо мой командир лейтенант Суворов. Я перевязал ему рану, командир попросил не называть его лейтенантом. В колонне пленных встретился мне и командир третьего взвода. Он тоже просил меня звать его только Василием»[494]. 29 июня 2007 г. было произведено обновление ОБД, во вновь выложенных списках потерь комначсостава Западного фронта «пробился» и командир 247-го СП Соколов Демьян Макарович. Можно подавать представление на изменение данных в ЦАМО, чтобы вместо «пропал без вести» значилось «в безвыходных обстоятельствах в бою в условиях окружения покончил жизнь самоубийством».

К середине июля людская река, текущая на восток от Белостока, Гродно и Минска, стала заметно мелеть. Еще 8 июля командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Федор фон Бок в своем приказе с гордостью заявил: «Сражение в районе Белосток — Минск завершено»[495]. К этому времени в плен, по немецким же данным, попало 287 704 военнослужащих Красной Армии. Армейские части 2 эшелонов и подразделения полевой жандармерии «зачищали» оккупированную территорию, рыскали по полям и селам, прочесывали леса, вылавливая несдавшихся. Когда им встречались еще не потерявшие боеспособность остаточные группы и отряды, завязывались перестрелки и даже серьезные боестолкновения. Так, в донесении отдела Ia штаба 167-й пехотной дивизии 47-го корпуса 2-й танковой группы от 26 июля описываются действия 14–17 июля по ликвидации остатков трех советских дивизий на левом берегу Березины, под Осиповичами. В донесении имеются ссылки на результаты допросов пленных красноармейцев, из которых видно, что при прочесывании лесного массива 167-я ПД столкнулась с отрядами 17, 37 и 121-й стрелковых дивизий, входивших в резерв командующего войсками ЗапОВО. 121-я дивизия оказалась в этих лесах после того, как была разрезана на части танками противника при его прорыве на Столбцы и Дзержинск и отброшена на восток от шоссе Барановичи — Минск; дивизии 21-го корпуса вышли туда после совместного прорыва заслона на старой госгранице в направлении Рубежевичи — Узда, в котором кроме них принимали участие 24-я дивизия К. Н. Галицкого, сводный отряд 11-го мехкорпуса и управление 21-го корпуса. Потом отряды разделились и каждый пошел своим маршрутом. 17-я и 37-я дивизии имели, по рассказам пленных, около 1000–1200 военнослужащих; 121-я дивизия насчитывала не менее 3000 красноармейцев и командиров с немногочисленной артиллерией. Были названы командир 37-й СД полковник Чехарин и командир корпуса генерал-майор Борисов. Командирами 17-й и 121-й дивизий были названы полковник Зибиров и генерал-майор Сегов, но эти фамилии мне ничего не говорят. Более того, в кадрах РККА и НКВД генерал Сегов никогда не значился, вероятно, кто-то из допрашиваемых пленников просто решил «поездить по ушам» германских штабных офицеров.

Остатки советских частей имели еще деление на полки и отдельные подразделения, но полностью отсутствовали тылы, и почти не было боеприпасов. Их целью было переправиться на восточный берег Березины, так как они предполагали, что там проходит линия фронта. Артиллерийский огонь, открытый в ночь на 15 июля по окруженцам, нанес им большие потери, внес смятение и рассеял их. Разбившись на малые группы, советские воины пытались просочиться сквозь кольцо немецких войск, чтобы таким образом обрести свободу. Одни офицеры уговаривали солдат не сдаваться, а продолжать сопротивление, другие добывали гражданскую одежду и бросали своих подчиненных. Только одна группа числом до 1000 человек продержалась до утра 17 июля, но при попытке вырваться из леса попала под огонь пулеметов и бьла уничтожена.

Штаб 37-й стрелковой дивизии 16 июля находился в д. Горожа (их две, Большая и Малая, какая именно, немцы не уточняли), вне кольца прочесывания. В нем еще оставалось 40 командиров с таким же количеством рядовых. Когда он из Горожи вышел к перекрестку дорог на деревни Брицаловичи и Чучье, рядовые разбежались, поддавшись, видимо, агитации немецких листовок-пропусков.

В конце донесения приводятся данные о потерях и трофеях. Убыль: убито 64 (из них восемь офицеров), ранено 134 (из них четыре офицера), 10 упряжек, 4 орудия (из них одно зенитное). Взято: 3 танка, 47 автомобилей, 7 мотоциклов, 2 автоцистерны (все большей частью поврежденное), 10 зенитных орудий, 2 легких полевых орудия, 7 пулеметов, полевая кухня, чемодан с банкнотами Госбанка СССР (передан в отдел IVa), большое количество винтовок и автоматов, на станции Брицаловичи обнаружено 3 эшелона с боеприпасами (очень жаль, что их не нашли окруженные, неизвестно тогда, чем бы все закончилось). Можно вроде бы и поверить донесению, но только лишь отчасти. Как известно, отряды вышеназванных дивизий из окружения все же вышли. Рассеять еще не значит уничтожить. Нельзя исключать, что наиболее опытные командиры, тот же полковник А. Е. Чехарин, вновь собрали своих людей и повели их дальше на восток.

С особым старанием немцы выискивали тайные лазареты и швыряли раненых за колючую проволоку. В районе поселка Узда в импровизированных госпиталях находилось более 300 воинов, подобранных на местах боев жителями деревень Тарасово и Ратомка. Более ста солдат и командиров вылечили начсанслужбы 288-го саперного батальона 21-го стрелкового корпуса военврач 3 ранга Ф. Ф. Кургаев и военфельдшер Е. В. Саблер. В Тарасово оказались комдив-2 383-го артполка Туровец и оружейный мастер из 284-го стрелкового полка старшина Т. А. Максимов. Но нацисты нашли раненых и многих безжалостно убили. Погибли и герои-медики, до конца выполнившие свой долг. По данным Архива ВМД, Кургаев Федор Федорович был расстрелян по доносу провокатора в ночь на 3 апреля 1942 г. Саблер Ефим Владимирович, как воентехник 2 ранга, проходит по кадрам санитарного управления, значится пропавшим без вести 25 июня 1941 г. И. С. Туровец попал в лагерь, но организм справился с тяжелым ранением, и он выжил. Бежав из плена, молодой офицер воевал начальником штаба партизанского отряда, а потом продолжил службу в армии. Вторая мировая война для майора Туровца закончилась на Дальнем Востоке.

Иногда немцы сами собирали советских раненых и свозили их в наши же лечебные учреждения, откуда выживших все равно потом забирали в лагеря. П. В. Жигалко писал, что немцы приехали в Дятлово утром 5 июля. Осмотрев сарай, они убедились в том, что все лежащие в нем раненые являются тяжелыми и неходячими, пошвыряли их в грузовик и привезли в дятловскую больницу. Потом они уехали, оставив раненых на попечение главврача Винника и другого медперсонала. Все медикаменты и продовольствие немцы забрали, поэтому Винник обратился за помощью к местному православному священнику Комару. Во время первой же службы батюшка обратился к прихожанам с призывом помочь больнице. Жители деревни (белорусы, поляки, русские) оказались настоящими патриотами, благодаря им все раненые были накормлены, нашлись и кое-какие медикаменты. Жигалко запомнил имена и фамилии многих женщин, в том числе попадьи Лидии Иосифовны Комар. А в августе излечившихся забрали в лагерь в Слониме. Там оказалось, что администрации прислуживает бывший военнослужащий их батареи Мецлер. Он выдавал коммунистов и комсомольцев, но израненных Железкина и Жигалко не признал.

Вообще, в истории всех поражений нашей армии в Великой Отечественной войне участь военных медиков и их подопечных — раненых — изучена и освещена менее всего. Сколько сгинуло в окружениях госпиталей и медсанбатов, сколько колонн санитарных машин и повозок легло под гусеницами танков — нет данных. Сколько врачей пропало без вести — нет данных. Кто-то бросил раненых и канул в безвестность в одиночку, кто-то попал вместе с ними в плен, кто-то с ними вместе погиб. Колонна 112-го медсанбата 13-й СД при движении на Белосток из района Замбрува попала под удар авиации, много раненых и медперсонала погибло. Начальник санитарной службы дивизии военврач 2 ранга В. В. Прудников: видели в окружении, был небритый, грязный, с автоматом на шее. Начальник белостокского госпиталя, развернутого затем в Червоном Бору, в бывшем имении князя Любомирского, военврач 2 ранга Ш. И. Фридмо: пропал без вести, со слов одного из врачей, добровольно остался с ранеными в окружении. Оба не проходят даже по Архиву военно-медицинских документов. Военврач 3 ранга Лизогуб, командир 48-го медсанбата 85-й стрелковой дивизии: судьба неизвестна. Военврач 2 ранга Зинченко, командир 29-го медсанбата 29-й танковой дивизии: судьба неизвестна. Военврач 2 ранга Вольпер, начальник 2386-го Волковысского военного госпиталя. Военфельдшер (впоследствии майор медслужбы) А. Н. Череватов, служивший в этом госпитале, 6 июля 1941 г. написал из Чаус своим родным о том, что прибыли они в Чаусы из Могилева, Волковыск покидали в спешке, нет даже шинели. После войны рассказывал, что тронулись внезапно, архив и канцелярию не вывезли, не успел даже забежать домой. Если учесть, что Волковыск был как раз на пути отступления, через него прошли десятки частей, в том числе прошедших через кровавые бои (1-го и 5-го стрелковых, 13-го механизированного корпусов), можно представить, что в нем творилось. Есть немало свидетельств, что раненых оставляли в волковысском госпитале. Какова была их судьба? По данным Архива ВМД, Вольпер Хаим Абрамович, подполковник медслужбы, закончил войну в должности начальника 3028-го эвакогоспиталя 22-й армии, был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны 11 степени. По какому-то волковысскому госпиталю есть свидетельство бывшего узника Бухенвальда И. Асташкина: «На четвертый или пятый день войны, утром, наша колонна добралась до города Волковыска. Около места нашей стоянки находился военный госпиталь, в котором было много раненых. Вероятно, персонал, поспешно все бросив, бежал, и поэтому из госпиталя к дороге двинулась колонна раненых, многие из которых были на костылях, двигались с трудом. Толпа перебинтованных и окровавленных людей остановилась на обочине дороги, многие из них стали умолять: „Братишки, не бросайте нас, заберите с собой“. Никто не отзывался на мольбы о помощи. Тогда группа раненых вышла на проезжую часть дороги, перегородив ее своими телами. Несколько автомобилей с находящимися в них гражданскими людьми с разбегу врезались в толпу, раздался треск костылей, хруст человеческих костей, образовалось кровавое месиво кричащих и стонущих людей»[496].

М. Горанский, политработник из 331-го полка 100-й стрелковой дивизии, писал, что при отходе полка на восток в ночь на 29 июня его подразделения вышли в район местечка Семков Городок. На лесной дороге они увидели колонну разбитых и раздавленных санитарных и грузовых автомашин; среди них стояли два подбитых немецких танка. Найденный на месте боя тяжело раненный солдат рассказал, что санитарный батальон остановился на привал и на него наткнулась немецкая разведгруппа. Медперсонал и водители приняли неравный бой.

Вспоминает Л. И. Дряхлова: «В 1940 г. я была направлена по путевке комсомола в г. Щучин Белостокской области на работу. В первые минуты войны 22 июня 1941 года мы, молодежь, оказались на переднем рубеже. Я и мои подруги работали медсестрами. Уже с 6 часов утра к нам в больницу поступали раненые. Мы оказывали помощь раненым. В 12 часов дня был приказ вывозить раненых в тыл за 40–50 км. Прислали машины, и мы вместе с ранеными выехали, вернее, эвакуировались в м. Родзиолово, где стоял наш госпиталь (номер не знаю). Тут мы еще проработали до утра. 23-VI-41 г. утром был дан приказ эвакуировать раненых в Белосток, в гарнизонный госпиталь. Когда мы прибыли с ранеными, то госпиталь был свернут и ожидали отправления на железнодорожном вокзале на г. Минск. Тут мы сдали раненых и по приказу вернулись назад, где наши держали оборону крепости Осовец. До крепости нам не пришлось доехать, так как началось отступление. Пришлось отступать по Белостоку, Волковысским лесам (они горели в огне) в направлении к г. Слоним, где и были все части разбиты. Остались чудом кто живые»[497]. Ах этот Слоним, Слоним!

Людская река обмелела, но до конца не пересохла. Отдельные ручейки ее просачивались по тылам армий вермахта, движущихся в глубь страны, и текли на восток лесами и болотами Полесья и Витебщины, чтобы в конце концов влиться в ряды восстановленного на основе 2-го стратегического эшелона Западного фронта. Иногда на восток пробивались довольно крупные группы, как, например, сводные отряды механизированных корпусов или 24-я дивизия К. Н. Галицкого. В конце июля на реке Сож у Пропойска занимала оборону уставшая и поредевшая после кровопролитных боев 132-я стрелковая дивизия генерал-майора С. С. Бирюзова. Комдив за эти дни повидал многое, но событие, происшедшее на участке его соединения 28-го числа, осталось в памяти навсегда. «Однажды на противоположном берегу Сожа вдруг вспыхнул жаркий бой, и мы увидели энергично пробивающихся к реке красноармейцев численностью до батальона. На помощь им были немедленно брошены все наши огневые средства. Началась переправа»[498]. Оказалось, что с «той» стороны выходит сводная колонна, ядро которой составляют воины 13-го мехкорпуса, прошедшие по вражеским тылам более 500 километров. Но радость танкистов, с боем прорвавшихся к своим, была сильно омрачена гибелью их боевого командира генерал-майора П. Н. Ахлюстина. Выйдя к Сожу уже раненым, комкор оставался на западном берегу до конца, руководя переправой. Он уходил с последним отрядом и был насмерть сражен осколком разорвавшейся мины. Также в конце июля в районе Могилева из окружения начали выходить разрозненные группы военнослужащих 9-й бригады железнодорожных войск, сражавшихся на реке Нужец рядом с танкистами Ахлюстина. Вышел невредимым и ее командир. Вспоминает генерал-лейтенант технических войск З. И. Кондратьев: «Однажды жарким августовским днем ко мне в кабинет вошел худой, обросший майор Матишев. Я посмотрел на него, как на воскресшего из мертвых. Василий Ефимович сел в кресло, глубоко вздохнул, помолчал. Потом, скрывая подступившую горечь, сказал:

— Какие люди погибли! Дрались врукопашную, но не попятились назад ни на шаг. Четыре дня и четыре ночи бились. Молодцами вели себя и ребята Ахлюстина. Горючего, знаете, почти не было. Били немцев прямой наводкой из неподвижных танков. На мужестве стояли»[499].

Большинство двигавшихся на восток остаточных групп были мелкими, но они могли сливаться по пути следования с другими такими же. Так, к остаткам подразделений 31-й танковой дивизии, которые вел батальонный комиссар Д. И. Кочетков, присоединились несколько десятков военнослужащих, которыми командовал начальник связи 5-го стрелкового корпуса полковник Г. Ф. Мишин. А. А. Маклашин из 383-го ГАП писал, что выходил из окружения под командой Мишина. Старший лейтенант И. Ф. Титков в 41-м командовал ротой в 382-м легкоинженерном батальоне 204-й мотодивизии 11-го мехкорпуса. В районе озера Палик (что находится между Борисовом и Лепелем — северо-восточнее Борисова и юго-западнее Лепеля — на территории Минской области прямо по течению Березины) его группа присоединилась к пробивающемуся из-под Алитуса 5-му мотострелковому полку 5-й танковой дивизии. Общая численность отряда превысила две тысячи бойцов и командиров. В лесу нашли сброшенную с самолета «Правду» с текстом радиообращения Сталина к народу 3 июля 1941 г. Посовещались — оставаться во вражеском тылу партизанить или не оставаться? Перевесило мнение мотострелков (комполка майора В. И. Шадунца, старшего батальонного комиссара Зайцева, начштаба капитана П. И. Пальчикова): надо выходить на «Большую землю» в действующую армию. Так написал сам Титков, впоследствии заброшенный в немецкий тыл и ставший партизанским комбригом. Но совсем по-иному выглядит судьба 5-го МСП в политдонесении политотдела штаба Западного направления от 18 июля 1941 г. Там написано, что 5-й мотострелковый полк «после захвата Алитуса оторвался от дивизии и в течение 22.6 дрался с немецкими войсками. Указанный полк попал в окружение. Потеряв артиллерию, полк вышел из окружения и начал отход в сторону Минска. 10.7 была найдена листовка на немецком языке, которая была переведена на русский язык и оказалась обращением тов. Сталина к советскому народу». Прочтя обращение Сталина, майор Шадунц принял решение перейти на партизанские методы борьбы в тылу противника. Он собрал комсостав, и «каждый командир батальона получил задание по борьбе с фашизмом в тылу. Для установления связи с частями Красной Армии было послано несколько человек, и один из них, мл. политрук (Парфенов), прибыл в штаб Западного направления. Из рассказа мл. политрука видно, что к ним присоединились и другие отходящие части в общей численности около дивизии, при наличии большого количества начсостава. Военным советом (Западного направления) принимаются меры к обеспечению указанных частей всем необходимым для борьбы с фашизмом»[500]. Версии младшего политрука Парфенова и полковника Титкова не стыкуются (увы, привычка «тащить одеяло на себя» и в годы войны, и после нее была присуща и лейтенантам, и маршалам), но не буду заострять на этом внимание. Важно, что 5-й полк и все его командование уцелели, вышли из окружения сами и вывели многие сотни примкнувших к ним военнослужащих.

В литературе о партизанах мне встречались упоминания о командирах службы тыла, которые оказались в немецком тылу. Интендант 3 ранга С. Г. Жунин командовал 8-й бригадой Брестского соединения, закончил войну полковником и Героем Советского Союза. Техник-интендант 2 ранга Т. Л. Зубов был начальником тыла бригады «Железняк», хотя по ОБД он «пробился» как боевой офицер — командир роты 113-го танкового полка 25-й ТД. Но К. М. Симонов привел еще более красноречивый пример. Когда часто оказывались «не на высоте» полковники и генералы, сумел с самой лучшей стороны проявить себя всего лишь замполит воинского склада № 848. Батальонный комиссар Фаустов отдыхал на курорте, когда началась война. Он добрался до горящего Минска, но оказалось, что из его подчиненных уже никого не осталось. Казалось, что остается делать в таких обстоятельствах «тыловой крысе», кроме как спасать свою шкуру? Но бывали в истории той войны моменты, когда «комиссар» действительно звучало не пустым звуком, а две «шпалы» на петлицах и звезды на рукавах не позволяли ронять свое достоинство. Из командиров-отпускников и остаточных групп Фаустов сколотил отряд, вооружил его и с боями повел на восток. Вывел к своим ни больше ни меньше как 2757 военнослужащих[501]. Я попытался установить, какой же склад имел такого боевого замполита. Им оказался 848-й санитарный склад в самом Минске. И что характерно, в Приказе по Западному фронту № 01 от 6 июля 1941 г. указывалось, что «начальник санитарного склада № 848 — военврач 2 ранга БЕЛЯВСКИЙ не принял достаточных мер к эвакуации имущества и, не уничтожив имущество, бежал, оставив запасы медикаментов врагу».

И еще встретилось мне упоминание об одном загадочном отряде. «В июле-августе 1941 года подпольная комсомольская организация деревни Погорелки Мирского района Барановичской области во главе с Иваном Мацко, объединив свои усилия с комсомольцами деревень Синявская Слобода и Бережно, помогли переправить через Неман колонну броневиков и оказали помощь почти семистам бойцам Красной Армии»[502]. Упорные, видимо, были ребята, раз не бросили свои бронемашины, честь им и слава.

Отходящие на восток остаточные группы иногда совершали нападения на тыловые части и обозы противника. Получая таким образом продовольствие, оружие и боеприпасы, они вносили посильный вклад в дело борьбы с врагом. Но немцы не оставались в долгу и часто бросали против окруженцевда-же боевую авиацию. В. Л. Чонкин из 7-го МСП 7-й танковой дивизии был в одной из таких групп: «… отправили меня по маршруту в сторону Гродно вечером, но я не доехал, попал в окружение немцев. При выходе из окружения напали со своими товарищами на немецкий обоз с продовольствием и оружием разным. При бомбардировке немецким самолетом… был тяжело ранен в левый бок осколком бомбы… В 1943 г. с группой товарищей совершил побег из Германии. Был пойман в Польше и отправлен в немецкий концлагерь в Германии. В 1944 г. с четырьмя товарищами совершили вторичный побег в Швейцарию, где нас задержали и посадили в тюрьму (интернировали. — Д. Е.). Открылась рана, и был госпитализирован, где сделали операцию: удалили осколок и три ребра. Лечили в Женеве до сентября 45-го»[503].

Непонятная и некрасивая история получилась с упомянутой в печально знаменитом Приказе № 270 Ставки ВГК т. н. «лесной дивизией И. В. Болдина». Там было написано, что 11 августа 1941 г. генерал Болдин «прорвал немецкий фронт и, соединившись с нашими войсками, вывел из окружения вооруженных 1654 красноармейца и командира, из них 103 раненых». Были также перечислены достижения его группы: число убитых солдат противника, сожженных танков и автомашин, уничтоженных неприятельских штабов и т. д.

Из донесения политотдела 19-й армии от 12 августа 1941 г.: «10 августа 1941 г. в штаб армии явились 2 представителя от группы генерал-лейтенанта т. Болдина, находящейся в тылу противника. Командующий 19-й армией генерал-лейтенант т. Конев принял решение — перейти в наступление, прорвать оборону врага и соединиться с группой т. Болдина…»[504]. Подписал начальник ОПП армии бригадный комиссар Михальчук.

Однако в журналистском блокноте В. Гроссмана сохранился рассказ, записанный со слов ЧВС 50-й армии полкового комиссара Н. А. Шляпина, который являлся истинным создателем отмеченной в 270-м приказе «лесной дивизии», но по непонятной причине в него не попал. Шляпин рассказал корреспонденту, как 7 августа в сколоченный им большой отряд пришел Болдин с сотней бойцов. Не с двумя тысячами, а с сотней. На следующий день он взял командование этой сводной дивизией в свои руки. Это вполне нормально, что генерал, как старший по званию, взял командование на себя, но вот в своих мемуарах он почему-то ни словом не обмолвился ни о Шляпине, ни о его людях, которые вообще не принадлежали к войскам белостокского выступа. Полковой комиссар Н. А. Шляпин был замом по политчасти командира 91-й стрелковой дивизии 52-го корпуса (24-я армия 3-го стратегического эшелона). На реке Вопь в районе Ярцево Смоленской области дивизия 24–25 июля неудачно контратаковала противника, понесла большие потери и отошла за реку. Значительная часть личного состава, военной техники и другого имущества и снаряжения осталась в немецком тылу.

Из донесения политотдела группы войск С. А. Калинина от 31 июля 1941 г.: «Противник, 12-я [пехотная] дивизия, сменившая 19-ю пд, упорно занимает оборону и контратаками танков с подвижными огневыми средствами вынудил 561-й сп 91-й сд и до 2 полков 89-й сд отойти на восточный берег р. Вопь… Необходимо отметить, что дивизии за последние дни понесли довольно большие потери ранеными, убитыми и без вести пропавшими»[505]. Подписал полковой комиссар Маневич.

А вот что записал Василий Гроссман со слов самого Н. А. Шляпина: «24 июля 91-я дивизия дралась под местечком Балашово. Полк был смят немецкими танками. Народ побежал, ночью приняли решение отойти за реку Вопь. Противник опередил, занял переправы и открыл огонь; люди побежали. Я бросился наперерез, в лесу собрал 5 групп. Решил пойти на прорыв у деревни Мамоново с 150 людьми и с 4 гаубицами. Когда вышли к Мамоново, их окружили 25 танков, вывели из строя пушки. И снова все побежали в лес»[506]. Остатки дивизии во главе с комдивом ушли за Вопь. Несколько раз собирал Н. А. Шляпин людей, и несколько раз они разбегались под огнем противника. Тогда, снова собрав до 120 военнослужащих, он повел их не на восток, а на запад, в глубь лесов, чтобы лучше организоваться. По пути встретили работников штадива и еще человек сорок личного состава. В лесах встретили еще больше людей и штаб, как оказалось, 134-й дивизии (25-й стрелковый корпус 19-й армии, его незадачливая судьба описана в СБД № 37 и в докладной Главного Военного Прокурора диввоенюриста В. И. Носова Л. З. Мехлису) во главе с подполковником Светличным. Из своей дивизии было около 2 тысяч, до 500 примкнуло из других частей — из них сформировали полк. Вот эти красноармейцы и командиры и стали основой «лесной дивизии». 29 июня снова попытались прорваться на восток через линию фронта. Попытка оказалась неудачной, начштаба Светличный бросил отряд и сбежал, за него остался начальник 5-го отделения штадива капитан Баринов. Шляпин и подполковник Белявский повели отряд еще дальше на запад. 30 июля отбили несколько атак неприятеля, подбили бронемашину. 31 июля инициативный и настойчивый комиссар начал формировать из осколков нормальную войсковую часть. Разбил весь личный состав на пять батальонов, а батальоны — на роты. Назвал часть сводной дивизией, сформировал штаб, политотдел, прокуратуру, партийную организацию. Начали издавать газету «За Родину» (ее печатали две машинистки), выпустили семь номеров. До 7 августа провели несколько удачных операций, захватили десятки мотоциклов, бронемашину, автомашины, разгромили несколько автоколонн, штаб, батареи минометов и артиллерии. Посылали на восток группы — разведать переправы на реке и установить связь со своими. А потом появился генерал И. В. Болдин. И через линию фронта с запиской пошли его люди, а не люди Шляпина, в частности пошел политрук К. Н. Осипов; уже 15 августа Осипов был удостоен звания Героя Советского Союза.

Если сложить две тысячи людей И. В. Болдина (если они до Бердинского леса и реки Вопь все же дошли) с пятью батальонами под командой полкового комиссара, то никак не будет 1654 бойца и командира. Больше должно быть. Но Н. А. Шляпин уже в звании бригадного комиссара погиб осенью 41-го при выходе из окружения, поэтому после войны ничего возразить не мог, и ничто не помешало Болдину приписать себе «авторство» той «лесной дивизии», что была упомянута в Приказе Ставки № 270, и его героического прорыва из вражеского тыла. Записи же Гроссмана увидели свет лишь во время горбачевской «перестройки». Любопытно было бы также узнать, почему генерал среди награжденных орденом Ленина лиц из его группы назвал двух младших офицеров, красноармейца и младшего сержанта, но пропустил майора. Майор И. Т. Хотулев тоже был в «лесной дивизии», отличился в разведке, после выхода из окружения служил в Белорусском штабе партизанского движения (один из отделов штаба назывался «хозяйство Хотулева»).

Примечание. Не исключено. что фамилия Н. А. Шляпина не попала в Приказ № 270 из «политических соображений». В качестве негатива там были упомянуты якобы добровольно сдавшиеся в плен генералы Понеделин, Кириллов и Качалов; в качестве позитива — вышедшие из окружения бригадный комиссар Попель, полковник Новиков, генералы Болдин и Кузнецов, армейский комиссар Бирюков. Упоминание Шляпина вместо Болдина делало бы сальдо не в пользу строевых командиров, а подхлестнуть Приказ должен был как раз их.

Есть еще один человек, воспоминания которого могли бы пролить свет на загадочную «лесную дивизию». Это генерал-лейтенант С. А. Калинин, командовавший в боях под Ярцево оперативной группой, в которую как раз и входила 91-я СД. Он писал: «…в первых числах августа, в районе боев 91-й дивизии вышел из окружения с большой группой красноармейцев и командиров генерал И. В. Болдин… В лесу западнее реки Вопь к возглавляемому им отряду примкнули оставшиеся в тылу бойцы и командиры 91-й дивизии»[507]. Ясности не прибавилось. Кто к кому примкнул, Шляпин — к Болдину или Болдин — к Шляпину? И почему снова разрыв в датировках? Есть две даты — 7 и 11 августа. 11-го «лесная дивизия» вышла из окружения. А 7-го отряд Болдина соединился с отрядом Шляпина. Читаем в мемуарах самого И. В. Болдина: «Конец июля. Уже несколько дней мы хозяева бердинского леса» (с. 130). Буквально следом: «Ранним утром 9 августа состоялись проводы разведчиков» (с. 131). О том, что произошло 7 августа, нет ни слова. Зато есть другое. Разведчики пошли через линию фронта с запиской к… генерал-лейтенанту С. А. Калинину. Интересно выходит — остатки частей 91-й и 134-й дивизий в лесах не встретили, но о Калинине знают. Узнать могли только от людей из отряда Н. А. Шляпина. Закрадываются серьезные сомнения в искренности Болдина. Из того, что возникло столь явное несоответствие, следует, что ему было что скрывать. Вариантов могу предложить лишь два. «Лесная дивизия» Болдина действительно существовала. Но до линии фронта она не дошла, была перехвачена немцами и разбита во второй половине июля. Скажем, при попытке перехода шоссе Минск — Москва. Либо, не сумев преодолеть немецкие заслоны, распалась. Это могло быть сознательным решением руководства, также же это могло произойти стихийно. Если случилось второе (люди разбежались, не поверив в возможность организованного выхода из окружения), то это и есть то, что генерал скрыл от читателей. Тем более что маршрут Болдин выбрал не самый короткий, к Днепру, а минуя его — на север. Там, в районе Орши, Днепр в своем верхнем течении круто поворачивает с запада на юг, и можно обойти его русло. А потом витебскими и смоленскими лесами можно двигаться на восток. Но дорога эта настолько дальняя, что в ней все могло случиться. В том числе и то, о чем ну никак нельзя было писать в героических мемуарах.

И снова осталась у генерала горстка бойцов и командиров. Вот с этой сотней самых верных своих людей, с кем мыкался по вражеским тылам дольше всего, И. В. Болдин и наткнулся в лесах западнее Вопи на большой организованный отряд из личного состава 91-й дивизии во главе с ее замполитом. Вот она («1-я лесная») как бы и возникла вновь. По иронии судьбы, когда потерявшая командарма и члена Военного совета 50-я армия вышла к Туле, ее новым командующим был назначен как раз И. В. Болдин. Вопрос о порядочности и правдивости после войны, когда он сел за мемуары, уже не стоял. Казалось, все списали и война, и 270-й Приказ, да и вообще… «победителей не судят». И родился еще один миф, один из многих мифов этой войны. Ведь некому было опровергнуть написанное. Генерал Стрельбицкий в своих мемуарах лето 41-го вообще пропустил, хотя именно ему стыдиться было нечего, он тогда показал себя достойно и был за первые бои награжден орденом Красного Знамени. Остальные отряды той, первой «лесной дивизии», которые двигались не вместе с Болдиным и, возможно, другими маршрутами, могли и не выйти к своим, погибли в боях. Или вышли, но никто о них не узнал, ибо в приказы Ставки они не попали. Как, например, вот эти. Ни к кому не примыкали, шли себе лесами и в конце концов вышли.

В августе 1941 г. кавалерийская группа полковника Л. М. Доватора вела бои во вражеском тылу. Его конники уже не были «окруженцами»: их действия на оккупированной земле осуществлялись по приказу Верховного Командования и имели целью дезорганизовать коммуникации противника, сорвать снабжение его войск. 25 августа западнее г. Белый они встретили отряд военных численностью человек в 250. Старший группы, оборванный, заросший многодневной щетиной, уже, собственно, бородой, полковник представился как и.о. командира 2-й стрелковой дивизии К. П. Дюков. Но этот отряд уже не был сводным отрядом дивизии. Отступая из района крепости Осовец, 2-я с непрерывными боями, неся жестокие потери от ударов авиации, прошла районы Сокулок, Крынок, Малой и Большой Берестовицы и дошла до Рубежевичей на старой границе. При попытке пробиться дальше на восток, предпринятой 3 июля 1941 г., остатки дивизии прекратили существование. Отдельные разрозненные группы лесами Минской, Витебской и Смоленской областей стали продвигаться на восток. Группа полковника Дюкова сложилась из воинов разных частей, которые присоединились к нему на пути к своим, хотя в ней и были военнослужащие из 2-й, в частности командир саперного батальона капитан Лазарев. В ночь на 1 сентября 1941 г. окруженцы вместе с конницей с боем прорвались через боевые порядки немцев и вышли в расположение частей 30-й армии Западного фронта. Их «одиссея» закончилась. Еще имеется свидетельство о группе майора А. В. Андреева, командира 130-го КАП 1-го корпуса, также присоединившейся к Доватору. В середине октября 1941 г. Андреев командовал 978-м артполком 18-й СД Ленфронта (бывшей дивизии ЛАНО — Ленинградской армии народного ополчения). Майор И. Г. Грозников, командовавший 262-м КАП того же корпуса, числится пропавшим без вести в июне 1941 г.

Когда фронт ушел далеко на восток, части полевой жандармерии, охранявшие тыл германской армии, быстро и качественно организовали «фильтрацию» советских граждан, перемешавшихся по оккупированной территории. Кордоны, контрольно-пропускные пункты, «аусвайсы», патрулирование населенных пунктов, дорог и железнодорожных путей. Огромное количество мелких групп (два-три человека) и просто одиночек из остатков советских войск было выловлено ими и отправлено в концлагеря. Пытавшихся сопротивляться или бежать убивали. К началу зимы все было кончено. Кто не ушел в партизаны (или в полицаи и так называемые «силы местной самообороны»), не осел по деревням, став «примаками», — все оказались за колючей проволокой. Из письма С. П. Узгорской: «Здесь по Бобруйской дороге немцы прошли далеко к Смоленску, а из лесов до самого снега выходили большие и малые группы наших солдат, шли тысячи. Это я знаю от семьи моего мужа, жителей Славгорода Могилевской области. У них перед домом у дубка похоронен матрос (с Пинской речной флотилии. — Д. Е.), вышел с группой, узнал обстановку с немцами, где переправа через Сож, и матрос сказал — хватит, больше отступать не буду — и тут у дома в одиночку принял бой, он был с автоматом, здесь же его и похоронили — парень не старше 25-ти. Вот они, неизвестные герои! А сколько было погибших на здешних полях, всех жителей немцы выгоняли на поля почти месяц хоронить солдат. Очень много было среднеазиатов среди погибших. Под кручами у берегов пряталось много раненых солдат, так немцы установили таксу за каждого сданного солдата, среди жителей находились и такие, что доносили, особенно глупые ребятишки. А как выпал снег, то по следам немцы взяли почти всех, кто не сумел уйти к партизанам». Так в трагедии войск Западного Особого военного округа была поставлена точка.

Примечания:

4

Евстигнеев К. А. Крылатая гвардия. М., ВИ, 1982 С. 35.

5

Буг в Огне. Минск, 1965., с. 110.

45

Известия ЦК КПСС, 1990, № 5, 6. с. 203–206.

46

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

47

Морозов Д. А. О них не упоминалось в сводках. М.: ВИ, 1965, с. 18.

48

Сандалов Л. М. Пережитое. М., 1966, с. 57.

49

Симонов К. М. Разные дни войны: Дневник писателя. М., 1978, т. 1, с. 7.

50

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

452

Симонов К. М. Разные дни войны: Дневник писателя. М., 1978, т. 1, с. 32.

453

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

454

Известия ЦК КПСС, 1990, № 5, 6. № 6, с. 216.

455

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, оригинал.

456

Там же, оригинал.

457

История Польши с древних времен… с. 256–257.

458

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

459

Там же, копия.

460

Известия ЦК КПСС, 1990, № 5, 6. № 6, с. 215–216.

461

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

462

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

463

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

464

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

465

Там же, копия.

466

Андрющенко Н. К. На земле Белоруссии летом 1941 года. Минск, 1985, с. 52.

467

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

468

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

469

ВИЖ, 1989, № 4, с. 55–57.

470

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

471

СБД № 34, с. 257–258.

472

Черный понедельник авиации Балтфлота. ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ КАТАСТРОФА II. М.: Яуза, Эксмо, 2007, с. 406.

473

СБД № 33, с. 30–31.

474

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

475

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

476

ВИЖ, 1993, № 10, с. 7.

477

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

478

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

479

Там же, письмо.

480

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, оригинал.

481

Сандалов Л. М. Первые дни войны. М., 1989, с. 183.

482

Гроссман В. Годы войны. М., 1989, с. 281.

483

Болдин И. В. Страницы жизни. М.: 1961, с. 94.

484

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

485

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

486

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

487

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

488

Симонов К. М. Разные дни войны: Дневник писателя. М., 1978, т. 1,с. 63.

489

Карпов В. В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира. Роман-газета. 1991, № 12, с. 14.

490

Калинин П. З. Партизанская республика. Минск, 1968, с. 36.

491

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

492

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

493

Болдин И. В. Страницы жизни. М.: 1961. с. 110.

494

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

495

ВИЖ, 1989, № 9, с. 19.

496

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

497

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

498

Бирюзов С. С. Суровые годы. М.: 1966, с. 36.

499

Кондратьев З. И. Дороги войны. М., 1968, с. 30.

500

ЦАМО, ф. 208, оп. 2526, д. 22, л. 138.

501

Симонов К. М. Разные дни войны: Дневник писателя. М., 1978. Т. 1, с. 37.

502

Сергеев В. М. Красная лента. М.: 1975. С. 33.

503

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

504

Смоленская область в годы Великой Отечественной войны. Сборник документов. М.: 1977. С. 64.

505

Там же, с. 57, 58.

506

Гроссман В. Годы войны. М., 1989. с. 263.

507

Размышления о минувшем. М.: 1963. С. 142.