На пятый день войны бои на реке Неман продолжились с прежней ожесточенностью. В течение всего дня остатки войск 3-й армии продолжали сражаться с армейскими корпусами 9-й немецкой армии южнее Гродно и по южному берегу Немана на позициях от Мостов до устья реки Свислочь. Разрозненные подразделения армейских частей, оставшиеся на северном берегу Немана, пытались переправиться на южный берег или отходили в сторону Лиды, не зная, что там уже идут ожесточенные бои дивизий танковой группы Г. Гота с частями фронтового резерва (21-й стрелковый корпус, 24-я стрелковая дивизия, 8-я бригада ПТО). Город еще не был взят, но, как писал в мемуарах бывший 2-й секретарь Лидского ГК КП(б)Б, а затем комиссар 37-й партизанской бригады С. К. Лещеня, по распоряжению Барановичского обкома работники горкома партии и горисполкома выехали в Столбцы, а на следующий день — в Могилев, в распоряжение ЦК компартии Белоруссии[411].

На рассвете 26 июня остатки 59-го стрелкового полка 85-й СД пошли на прорыв через дорогу, блокированную накануне отрядом мотоциклистов. Поддерживавшие его танки сразу же были сожжены средствами ПТО, пехоту встретил шквал ружейно-пулеметного огня. С криком «Ура!» прорвались, но две трети поднявшихся в атаку остались лежать на поле боя. Основные силы 85-й стрелковой дивизии, достигнув в ходе ночного марша реки Свислочь, к утру 26 июня начали занимать оборону в рощах в районе одноименного совхоза. После прохода арьергарда мост через реку был уничтожен. Вечером, перед наступлением темноты, на западном берегу Свислочи появились пехотные подразделения противника. Обнаружив разрушенный мост, немцы остановились и стали располагаться на ночлег: беспечно, без боевого охранения, не подозревая, что по опушке рощ проходит передний край обороны советской дивизии. Рощи эти до осени 1939 г. являлись частными владениями, поэтому по периметру были окружены низкими кирпичными стенками. Прикрываясь ими, подразделения 85-й ничем себя не выдавали и строго соблюдали приказ «Не стрелять». Когда подготовка была закончена, открыли огонь по команде. Шквал организованного огня из всех видов оружия, обрушенного на беспечных немцев с расстояния не более ста метров, явился для них полной неожиданностью. Началась паника, в которой красноармейцы расстреливали врага как в тире. Немцы не смогли оказать никакого сопротивления и понесли очень большие потери; в 85-й СД потерь не было. Это была несомненная удача, но уже в ходе этого расстрела офицер штаба мехкорпуса доставил приказ генерала Д. К. Мостовен ко об отходе дивизии еще дальше на восток — на рубеж р. Россь. Это последнее, что содержится в неоконченных воспоминаниях А. В. Бондовского.

Справка. Один деятель ветеранского движения, сам, кстати, не воевавший, в духе самых худших (а-ля Валерия Новодворская) «перестроечных» публикаций конца 80-х так описывал боевой путь 85-й СД: «В 1941 году на окраине Гродно в районе нынешнего Румлевского моста была расквартирована 85-я стрелковая дивизия. Она одной из первых приняла бой с немцами в начале войны. Дивизия практически разбежалась — нечем было обороняться. Но из Ставки пришел приказ: вернуть Гродно. Офицеры собрали разбежавшихся по лесам солдат и практически с голыми штыками вышли против немецких танков. Эти бои шли в районе Румлево и Вишневца… Немцы просто подавили танками наших. Они все там и полегли. Бессмысленный был приказ…»[412]. Откуда такая нелюбовь к дивизии, когда что ни фраза, то оговор и ложь, не знаю. Зато понятно, почему многие бывшие воины 85-й не особенно жаловали этого товарища — это заметно по их письмам.

^{Командир 700-гo стрелкового полка М. И. Сипович}

В этот день в 85-ю дивизию неожиданно вернулась группа бойцов 2-го батальона 141-го СП, одного из трех, что встретили войну на границе. Возглавлявший группу политрук рассказал, что с началом боевых действий их рота сама перешла в наступление, уничтожила пограничные посты немцев и углубилась во вражескую территорию. Проникнув в глубь территории, бойцы натолкнулись на неприятельских обозников, которых в короткой схватке уничтожили. Не имея связи с соседями, командир роты прекратил продвижение и отвел людей на исходный рубеж. Там тоже не оказалось соседей (бои шли восточнее), и красноармейцы направились на восток в поисках своего соединения. В доказательство политрук показал трофей — немецкого битюга рыжей масти, запряженного в повозку армейского образца. Повозка была нагружена катушками изолированного телефонного кабеля, существование которого явилось большой новостью для связистов. Кабель не боялся воды, его трудно было порвать, не нужно было подвешивать. Политрук передал в политотдел донесение с описанием действий роты и списком отличившихся, но оно, увы, до наших дней не сохранилось.

26 июня командующий 3-й армией В. И. Кузнецов забрал из отряда 204-й МД, державшего оборону южнее Гродно, 700-й моторизованный полк майора М. И. Сиповича, как вспоминал полковник Мандрик, для прикрытия деревни Мосты. С этого момента ничего о судьбе полка в дивизии известно не было. Отряд 204-й при огневой поддержке орудий 657-го артполка продолжал вести ожесточенные бои с войсками 8-го армейского корпуса вермахта и начал отход к реке Щара лишь к исходу дня 26 июня. Также из 141-полка 85-й СД один батальон был направлен в распоряжение командира 11-го мехкорпуса, но, как вспоминал А. В. Бондовский, он не был уверен, что батальон дошел до места назначения, ибо КП корпуса к этому времени уже мог быть переведен в другое место.

По словам С. И. Мальцева, на рассвете 26 июня над Неманом в районе Мостов появилось несколько групп самолетов противника. Одна из них выбрала своей целью скопление живой силы и техники на берегу, но совместным огнем зенитной батареи и пулеметов один бомбардировщик был сбит. Позже на землю рухнула еще одна машина, что вызвало необычайный подъем энтузиазма у всех собравшихся на берегу. И когда у моста появился немецкий авангард, по нему из пулеметов и легких пушек был открыт огонь такой интенсивности, что мало кто из вражеских вояк унес ноги. За день советские воины успешно отразили все попытки захватить переправы и форсировать Неман. Однако вечером начальник пограншколы майор Зиновьев собрал командиров подразделений и уже в который раз приказал начать отступление еще дальше в глубь территории Белоруссии — так, как того требовал приказ командования погранвойск.

Собрав на правобережье Немана тыловые части 56-й стрелковой дивизии, ее командир С. П. Сахнов повел их в направлении Мостов, чтобы переправиться через Неман и выйти в район Лунно. В районе западнее Лиды он встретил капитана, по-видимому, офицера связи штаба Западного фронта, от которого узнал, что штаб 3-й армии к тому времени находился в Лунно. Двигаясь по дороге Лида — Желудок — Мосты, группа Сахнова в районе Желудка встретила командира 184-го Краснознаменного стрелкового полка своей дивизии подполковника П. М. Чугунова, который вел остатки полка в количестве примерно 700 человек при двух 45-мм орудиях. Подполковник доложил комдиву, что 184-й КрСП в течение 22, 23, 24 и 25 июня вел бои с немецко-фашистскими войсками, потеряв в этих боях две трети состава. Объединенный отряд остановился на привал в районе Желудка и утром 27 июня снова двинулся в направлении Мосты — Лунно. Однако горстка личного состава 37-го стрелкового полка, шедшая из Щучина, разминулась с ними и вышла к Лиде. Ф. У. Усманов писал: «На 5-й день в лесу в окрестностях Лиды нас остановили. Там были артиллеристы, генералы и старшие офицеры. Таким образом мы вошли в общий поток — колонну отходящих наших частей». Если бы они встретили отряд своей дивизии, там был бы только ОДИН генерал. Скорее всего, группа лейтенанта Васильева встретила управление 21-го корпуса, дивизии которого действовали на лидском направлении.

Генерал Сахнов рассчитывал вывести собранных им людей и автотранспорт на южный берег Немана — в Лунно — через Мосты. Однако в район Мостов наметился выход частей противника. И, как уже можно считать установленным, именно 26 июня после взятия Скиделя и к Лунно прорвались немцы, и ни о какой переправе не могло быть и речи. Здесь разыгрался ожесточенный бой, в котором усиленной танками и бронетранспортерами пехоте противостояли подразделения 11-го мехкорпуса и 6-й бригады ПТО. Недалеко от Лунно на северном берегу Немана находился аэродром Черлена. Все находившиеся на аэродроме самолеты 16-го бомбардировочного полка 11-й дивизии были уничтожены еще 22 июня, но огромные резервуары с топливом были целы. Советские части успели занять оборону; танкисты и расчеты уцелевших орудий прямой наводкой били по врагу, который рвался к переправе — деревянному, с арками, мосту, — и к топливу. П. Н. Окуньков, завскладом 679-го противотанкового полка, вспоминал: «Немцы окружили резервуары, стали заправлять свои машины. Наши артиллеристы прямой наводкой выстрелили в бензобаки»[413]. 679-м ПТАП командовал майор Х. Г. Мельник, но нет данных, был ли он жив 26 июня. Когда удерживать мост стало невозможно, его облили бензином и подожгли; затем, оставив отряд прикрытия, войска начали отступать в сторону Мостов и дальше.

26 июня части группы генерала И. В. Болдина никаких активных действий не предпринимали и в основном оставались на прежних местах. Немцы отметили, что из Старой Дубовой в направлении Кузницы 17 танками была проведена одна демонстрационная атака; использование артиллерии минимально. Полковник П. В. Яхонтов, ставший впоследствии партизанским командиром (командовал 1-й Кличевской бригадой), вспоминал, что согласно приказу командующего КМГ к рассвету 36-й кавдивизией была занята оборона на р. Свислочь. 24, 42 и 144-й кавполки — в 1-м эшелоне, 102-й кавалерийский и 8-й танковый — во 2-м (левый фланг дивизии находился севернее Б. Берестовицы, правый — напротив д. Репля). Около 8 часов утра из района Лунно начал доноситься гул сильной артиллерийской стрельбы. Сразу же в этом направлении был выслан офицерский разъезд на трех бронемашинах (БА в дивизии появились вместе с офицерами связи, потерявшими свои части). Вернувшись, старший разъезда доложил невеселую новость: немцы форсировали Неман в районе Лунно и теснят части 3-й армии на юг. Командир дивизии решил перебросить в район Репли 102-й и 24-й кавполки с задачей не дать возможности противнику развивать наступление в южном направлении, командиру 24-го полка оставить на Свислочи один усиленный эскадрон со станкопулеметным взводом. В район севернее Репли Е. С. Зыбин выехал сам вместе с майором Сагалиным. В полдень из района Индуры немцы численностью до усиленного батальона пехоты вышли к реке и, развернувшись в боевой порядок, пошли в наступление. Эскадрону 24-го КП было приказано сражаться до последнего, но в это время в штадив от командира 42-го полка поступила радиограмма с информацией, что противник обходит фланги. Эскадрону разрешено было начать отход к главным силам полка, в 42-й полк был послан офицер штаба с распоряжением об отходе полка в направлении Верейки. 8-му танковому полку приказывалось контратаковать противника, стремящегося охватить левый фланг 42-го кавполка, 144-му — удерживать свой рубеж. Доложить комдиву об изменении обстановки и отданных распоряжениях начштаба отправил майора Б. С. Миллерова. Вернувшись, тот привез измененное решение: 144-му КП и 8-му ТП отходить в общем направлении Б. Берестовицы и далее в район стрельбища (2 км юго-западнее Волковыска), туда же отводится и 24-й КП. Отход совершался под сильнейшим воздействием авиации противника, от командира 144-го полка Болдырева была получена радиограмма: «Авиацией противника в районе Большой Берестовицы полк рассеян, принимаю меры». К исходу дня части дивизии на широком фронте, можно сказать, разрозненно, подошли к реке Россь. Сведений о 144-м, связь с которым прервалась и не была восстановлена, более не поступало. От командира дивизии прибыл майор Сагалин и передал следующее распоряжение: 42-му и 102-му кавполкам, используя броды на реке Россь, переправиться севернее Волковыска и сосредоточиться в Замковом лесу (2 км севернее Волковыска); к рассвету 27 июня выйти на шоссе Волковыск — Зельва с задачей прикрыть отход 27-й стрелковой дивизии. Комдив с 24-м кавполком и 8-м ТП переправился южнее Волковыска, обеспечивая отход 27-й с юга от шоссе. Начав выполнение этого приказа, майор Яхонтов потерял связь с генералом Зыбиным — целостность 36-й дивизии, распавшейся на два отряда и неизвестно куда девшийся 144-й полк, была утрачена навсегда.

Теперь, после того как активные действия группы Болдина были прекращены, уже сами немцы перешли в наступление и в ряде мест добились успеха, ибо 6-й мехкорпус не мог противостоять им из-за отсутствия горючего и боеприпасов; его подразделения начали оставлять занимаемые рубежи. Как писал В. А. Данилов, на следующий день, 27 июня, в штаб 6-го кавкорпуса вернулись офицеры, откомандированные к Болдину. От них узнали печальную весть о потере управления и фактическом распаде конно-механизированной группы[414]. Впоследствии штаб корпуса и отряд 36-й дивизии во главе с ее командиром отступали на восток вместе с танкистами генерала Д. К. Мостовенко.

ПРИКАЗ КОМАНДИРА 6-ГО КАВАЛЕРИЙСКОГО КОРПУСА:

«26.6.

14.00. Лес южнее Еленя — [Гура].

1) С получением сего приказываю: выступить из занимаемого района и перейти в район Тростено, Литвин Луг, Озерок.

2) Передвигаться расчлененно, используя лесные массивы.

3) Обратно с делегатами связи — [прислать донесения] о времени выступления и о боевом состоянии.

4) КП корпуса до наступления темноты на месте, дальнейшем — южная окраина Тальковщины.

(Командир 6 КК Никитин (подпись)»)

В ночь на 26 июня первой начала отступать 4-я танковая дивизия. Ее сильно поредевшие части переправились через Свислочь и продолжили отход в восточном направлении, оставляя на дорогах танки, автомашины и другую технику с опустевшими баками. К сожалению, это последнее, что можно сказать о действиях соединения в районе Гродно. О том, что было дальше, имеются только отрывочные сведения, свидетельства непосредственных участников событий. А. К. Игнатьев, разведрота 7-го танкового полка, башенный стрелок БА: «Привели себя в порядок и стали двигаться дальше, но попали под первую очень сильную бомбежку… Немцы снизились очень низко и начали бомбить с головы колонны. Нас спасло от полного разгрома, что с левой стороны был лес и экипажи, кто как мог, шмыгнули в лес и уже точно попасть было сложно. Мы пытались по самолетам стрелять из пушек и пулеметов, но это было очень неэффективно. Танки почти не пострадали, пострадали наши 3 или 4 бронемашины из 16 и очень много автомашин, которые везли снаряжение и горючее. Когда наш экипаж выехал на дорогу, то на дороге все горело и рвались снаряды. Командир роты дал команду собрать роту в колонну. И я здесь увидел разбомбленные и простреленные наши бронемашины и раненых товарищей. Когда колонну привели в порядок, двинулись дальше по направлению Слонима»[415]. Г. Ф. Попков, 4-й гаубичный полк: «Когда оказались на восточном берегу, впереди шел бой, но когда мы подъехали к местечку, то его уже не было, оно сгорело. На поле боя были видны следы рукопашной схватки, потому что и немцы и наши лежали, как снопы на поле. Немного пройдя, на опушке леса видели жуткую картину. Видать, наша конница здесь выходила из леса, и было много лошадей побитых и раненых, а раненая лошадь издает ужасные звуки — страшно слышать. Вот тут наш командир взвода лейтенант Ветчинкин и напустился на начальника штаба 2-го дивизиона капитана Разуваева, и если бы не ушел капитан, то, он, наверное, его бы застрелил… Мы двинулись дальше, но подошли к реке, где нужно было делать переправу. Но здесь переправиться не удалось, так [как] немец пристрелял все до кв[адратного] метра. Мы пошли на прорыв, бросив всю технику»[416].

7-я танковая дивизия, еще не утратив полностью боеспособности, совместно со 128-м моторизованным полком 29-й МД, в течение дня 26 июня медленно откатывалась на юг. В 21 час того же дня дивизия, шедшая в арьергарде и прикрывавшая отход частей 29-й моторизованной и 36-й кавалерийской дивизий, свернула оборону у Крынок и восточнее них начала переправляться через р. Свислочь. Считается, что генерал Болдин оказался в окружении и был отрезан от войск своей группы. Это не совсем так. В своих мемуарах генерал пишет, что он до 26 июня 1941 г. находился в боевых порядках, непосредственно контактируя с командиром 6-го кавалерийского корпуса. Не ясно, правда, как он руководил группой и руководил ли вообще (если речь идет о действительном принятии решений, а не сидении на НП). Его адъютант старший лейтенант Е. С. Крицин рассказал кое-что военкору К. М. Симонову о тех днях, и это единственное свидетельство такого рода, ибо сам Болдин «стыдливо» подробности опустил. «…у Берестовицы нам разбили с самолета грузовик, и всех убило… Пересели с ним в другую машину — и в штаб армии. Он дал там указания, пробыл сутки и до 28 июня объезжал части. Ходил сам в трудную минуту в атаку с танковой группой у Кузница — Соколки…» Ходить в атаки, конечно, можно и генералу, в особых обстоятельствах, но лучше все же для дела, чтобы он руководил сражением, а не участвовал в нем лично. Самоличное участие чревато потерей управления войсками, что, собственно, потом и произошло. По словам сына пропавшего без вести зам. командира 128-го МП С. И. Ракитина, он встречался только с одним из сослуживцев отца, Таракановым. Но тот ничего конкретного сказать не мог, кроме того, что полк был разрезан немецкой мехколонной и они оказались по разные ее стороны. Н. С. Халилов вспоминал: «Полковника [Каруну] видел, когда мы, оставшиеся в живых 11 человек, отступали на восток, на одной лесной поляне. Он был в кабине ЗИС-5, на машине было несколько бойцов и пулеметы. Мы подошли к машине. Он нас не принял. Я залез на подножку кабины, но он меня пнул сапогом. Я упал, а он поехал».

124-й артполк РГК, так недолго пробывший в составе КМГ, успел за два дня уйти за Волковыск. Под Волковыском расстреляли по каким-то целям остатки боекомплекта, после этого в лесу были уничтожены штабные документы, и, как говорят, тогда же полк покинула большая часть комсостава. На остатках топлива потянулись на восток к Слониму. Так запомнилось. Но в Слониме уже несколько дней были немцы, и вряд ли 124-й ГАП дошел до него. Скорее всего, он остановился где-то в Деречине, где были зимние квартиры 311-го ПАП РГК, или в Зельве. В конце концов, он мог идти в Пески, где сам стоял до мая месяца. Ни одного целого склада ГСМ по дороге не нашли, топливо кончилось. Тогда бойцы сняли с орудий и закопали прицелы и замки, прострелили и подожгли двигатели тягачей. После печальной процедуры уничтожения матчасти личный состав двинулся к Барановичам[417]. Выйти из окружения удалось немногим, но, по слухам, кто-то все же вынес на себе Знамя 124-го ГАП РГК. Судьба командования полка (командир — майор Дивизенко, зам. по политчасти батальонный комиссар Карпенко, начальник штаба — капитан Данилов) осталась неизвестной. Дивизенко «пробился» по ОБД, как пропавший без вести в июне 1941 г.

При беспорядочном отходе и перемешивании тылов на восток уже двигались так называемые «дикие» колонны, в которые стихийно собирались автомашины, трактора, тягачи и повозки из разных частей. Даже если речь шла не о бегстве, а о выполнении какого-либо задания своего командования, из-за хаоса на автодорогах шансов найти родную часть почти не было. Авиация противника, пользуясь своей безнаказанностью, продолжала наносить по отступающим удар за ударом — кюветы и обочины дорог заполнялись разбитыми и поврежденными транспортными средствами и их обломками, по сторонам множились холмики безымянных могил.

В этой лавине, катящейся к старой госгранице, так бы и затерялась одинокая машина 50-го танкового полка, если бы не моя переписка с бывшим сержантом П. С. Коптяевым, поселившимся после освобождения из плена в городке бывшей Восточной Пруссии, носящем сейчас имя Гвардейск. После того так в каком-то сосновом лесу были зарыты сейфы с документами 25-й танковой дивизии, разношерстная колонна автомашин тронулась в сторону Слонима. Но на каком-то из переходов машина, в которой кроме сержанта были младший политрук Боженко (старший) и еще до десятка людей, в том числе два незнакомых лейтенанта, отстала. Отследить маршрут следования мне не удается, но не этим воспоминания Коптяева важны. Он стал свидетелем такого рода «работы» переодетых в советскую форму диверсантов, которая, скорее всего, была четко ими отрепетирована, многократно проделана на тяжких дорогах отступления и пожала весьма обильную жатву.

Проехав несколько дней в общем направлении на восток, грузовик с бойцами и командирами встретил военного регулировщика, который показал им двигаться прямо. Выехав на опушку леса, они увидели, что дорога идет по насыпи через заболоченную пойму реки и вся насыпь забита стоящими автомашинами. Мост был разрушен (название реки тоже установить не удалось, хотя не исключено, что это была Зельвянка), и старший колонны, полковник, руководил работами. Видимо, никакого саперного инвентаря у них не было, ибо солдаты не восстанавливали переправу, а камнями, бревнами, фашинами и землей просто перекрывали русло реки. Работали всю ночь, и к утру переход через реку был готов. Уже рассвело, и где-то вдали слышался рокот авиационных двигателей. Полковник громко скомандовал: «По машинам, заводить моторы, по сигналу зеленой ракетой начать движение». И вот здесь произошло то, что П. С. Коптяев запомнил на всю жизнь. Головная машина тронулась с места и вдруг остановилась, застопорив движение всей колонны. Стоявший поблизости «лейтенант» выхватил пистолет и застрелил полковника. На него кинулись и обезоружили, а потом расстегнули на нем шинель: под ней оказался немецкий китель. По всей колонне началась стрельба, и тут налетели бомбардировщики. Все, кто мог, бросились врассыпную, в том числе и Коптяев с товарищами. Машина 50-го полка стояла в самом хвосте, укрытая в кустарнике. Водитель сдал назад, в лес, потом вывернул направо, и через 3–4 километра они выехали к исправному понтонному мосту, где не было затора и стоял еще один полковник с автоматом, который, как оказалось, ждал здесь ту самую, только что уничтоженную на насыпи автоколонну (вероятно, регулировщик тоже был «липовый» и сознательно направлял машины к разрушенной переправе, когда неподалеку имелась целая). Потом они двигались на Слоним уже в другой колонне, но снова отстали из-за того, что заглох двигатель (в эти дни заливали в бак все, что придется — когда спирт, а когда и керосин). Когда подъехали к Слониму, навстречу им несся ЗИС-5, а на шоссе за ним рвались мины. Свернули на проселок и поехали в сторону Барановичей, но в какой-то деревушке заклинило двигатель. Бросив машину, разбились на группы и пошли пешком… В лагере военнопленных под Минском П. С. Коптяев встретил многих своих сослуживцев из 25-й дивизии[418].

И. И. Кузнецов служил водителем грузовика в 25-м автотранспортном батальоне 25-й танковой дивизии. Его фронтовая судьба сложилась более счастливо, чем у П. С. Коптяева, но и ему при отступлении пришлось пройти через похожие испытания. Его письмо содержит конкретные даты и названия населенных пунктов, что весьма ценно. «Первый и второй день мы держали оборону, а к вечеру на второй день мы стали отступать. Мы проехали всю ночь, на третий день войны на восходе солнца мы были в Волковыске. В городе была паника.

С нами эвакуировались офицерские жены и дети. Но мы далеко не ушли. Километров через 7–10 на пути у нас была протока, мосты были разбиты. Технику переносили буквально на себе, и тут налетели на нас гитлеровские стервятники и окончательно разбили нас». Оставшиеся в живых собрались в группу и пошли на восток. К вечеру им встретилась колонна автомашин и другой техники. Ночь двигались вместе, а к утру кончилось горючее. Взять его было негде. «Один майор предложил пробираться лесами в сторону Новогрудка. Но впереди, на опушках леса, на просеках, были гитлеровские десанты. Мы пробивались сквозь десанты, уничтожали гитлеровцев». Кузнецов писал, что в группе были случаи дезертирства, но немного. Рассеяв один заслон, отряд прошел дальше на восток, и примерно через 3 км сбежал один боец. «На просеке нас обстрелял десант. Мы разделились на две группы. Нас было примерно человек 50. Наша группа пошла в обход. Зашли с тыла, окружили его и уничтожили. Когда собрались мы все вместе, на нас набрел наш солдат, который убежал от нас. Он был в гражданской одежде. Наши солдаты узнали его, доложили майору». Майор приказал не стрелять, чтобы не поднимать шума, а заколоть дезертира штыком; приказ был выполнен. Вечером 26 июня отряд вышел к Новогрудку. Город был уже сильно разрушен, магазины, ларьки, склады — все было раскрыто и разграблено. Солдаты разбрелись по магазинам в поисках продовольствия и курева, и в это время начался авианалет. Из переулка на центральную улицу выехали две полуторки. На углу, на повороте, из задней автомашины выскочил шофер, догнал переднюю машину, на ходу запрыгнул в кузов и уехал. И. И. Кузнецов начал осматривать брошенный грузовик, который был вроде бы в полном порядке. В это время от храма на холме к нему подбежал офицер, капитан или майор. «Я осматривал полуторку. Он у меня спросил: „Ты шофер?“, я сказал: „Да“. Он мне приказал или просто попросил: „Поедем, заберем раненых“. Мы погрузили раненых и поехали в сторону Минска. Выехали за Новогрудок. Нас остановила одна молодая пара. Сказали, что мы на Минск не проедем, по дороге высажен немецкий десант. В это время из молодого ельника вышел молодой лейтенант, с ним было человек 10 солдат. Они с майором потребовали у них документы. Когда обыскали их, обнаружили у них оружие. Они оказались гитлеровскими лазутчиками. Их тут же, на месте, расстреляли». Дорога оказалась свободной. Много еще испытаний пережил шофер. Где-то под Минском какой-то «Иван Сусанин», показывая прямую дорогу, завел их в лес так, что солдаты на себе разворачивали полуторку. «Проводника» обыскали и тоже нашли компромат. Военврач 3 ранга из пистолета расстрелял его в упор. «С ранеными мы выехали в Могилев. В Могилеве их определили в госпиталь. Майор остался при каком-то штабе, а меня — на формировочный пункт. Отсюда, от Днепра, началась моя нормальная фронтовая жизнь»[419].

Стрелковые части 10-й армии в течение дня разрозненно и без особо сильного воздействия наземного противника с запада отходили с рубежа рек Бебжа и Нарев на рубеж Сокулка — Валилы — Юшков Груд. 87-я пехотная дивизия 42-го армейского корпуса заняла крепость Осовец. Отдел разведки и контрразведки штаба 9-й армии в вечернем донесении, по состоянию на 18:10, докладывал: «10 км южнее Осовец отбита контратака противника при поддержке артиллерии. Большие потери противника. Пленных мало. Осовец очищен от противника»[420]. Трудно сказать, что в действительности скрывается за этим коротким сообщением. «Южнее Осовец» слишком расплывчато. Крепость Осовец в отличие от более старых крепостей не имела цитадели и состояла из системы фортов и других сооружений. Так что «южнее» (если считать от Укрепления I (Центральный форт) находится много чего разного: Укрепление III (Шведский форт), Укрепление IV (Новый форт), Ломжинский редут, Лысая гора и Собачьи бугры. Но зато есть воспоминания командира 200-го СП, которые кое-что объясняют. Г. Д. Маврин рассказывал, что утром 26 июня к его НП подъехала автомашина ГАЗ-ММ со счетверенной ЗПУ в кузове — в полк прибыл и.о. комдива полковник К. П. Дюков. Маврин доложил, что все атаки частей сосредоточившейся за рекой дивизии противника отбиты совместными действиями пехоты и 164-го ЛАП, потери противника значительны, особенно за последние два дня. Не дослушав конца доклада, Дюков приказал полку немедленно начать отход в общем направлении Волковыск — Зельва — Слоним. По его словам, Белосток был взят немцами (по моим данным, это произошло не ранее 27 июня), корпус находится в полуокружении, остальные части дивизии уже ушли. Приказав Г. Д. Маврину известить комполка-164 Радзивилла, он уехал. Оставив рубеж на Бобре, полк побатальонно начал отходить в сторону Супрасли. Майор Маврин намеревался, оставив Кнышин в стороне, перелесками вывести свою часть в Супрасельскую пущу. На марше от неоднократных атак авиации стрелковый полк понес значительные потери в людях, а 164-й артполк потерял до трех четвертей оставшихся лошадей и упряжек — тащить орудия стало нечем. По пути следования неоднократно сталкивались с немецкой пехотой на автомашинах и мотоциклах, при невозможности уклониться втягивались в боестолкновения.

Вполне возможно, что, обнаружив отсутствие активных действий со стороны советских войск на острие выступа, а затем установив отвод на восток их тыловых и некоторых боевых частей, немецкое командование отдало своим подразделениям приказ прекратить сковывающие лобовые атаки на части 1-го стрелкового корпуса, а по возможности стараться обойти их. Зато его авиация действовала беспрерывно, громя и кромсая отступающие колонны. 13-я стрелковая дивизия 5-го корпуса, находившаяся между 1-м корпусом и истекавшей кровью 86-й Краснознаменной дивизией, несколько дней простояла без боев на Нареве. В то время, когда оборона соседней дивизии подвергалась ожесточенным атакам и обстрелам и в конце концов была прорвана, части 13-й вели вялые перестрелки с даже не пытавшимся форсировать Нарев противником (причина столь странного решения командира 5-го СК А. В. Гарнова совершенно необъяснима). В ночь на 26 июня она получила приказ об отходе в район Супрасельской пущи. На отходе части дивизии подверглись ожесточенным воздушным атакам, в результате чего соединение утратило целостность и фактически распалось… В. Н. Логунов из 59-го батальона связи вспоминал: «В последний раз я видел свой батальон во главе с капитаном Мирошником недалеко от Белостока. Тогда мы загружались в лесу оставленными кем-то боеприпасами и должны были догнать своих товарищей, ушедших вперед. Но когда мы, наконец, встретили их, нам закричали, чтобы мы побыстрее сворачивали в лес, так как здесь после бомбежки образовалась пробка из разбитых и сожженных машин. На подножку переднего грузовика вспрыгнул старший лейтенант Шпилев, начальник нашей школы связи, чтобы помочь нам объехать пробку лесом. Но тут впереди снова показались „юнкерсы“ и, развернувшись, стали пикировать на уцелевшие машины. Мы не миновали обшей участи. После той бомбежки я остался вдвоем с начальником интендантской службы батальона старшим лейтенантом Гайворонским»[421]. С. А. Тимофеев из 48-го легкого артполка вспоминал: «Дня три стояли на своем участке, немец на нас не пошел, а обошел нас стороной. Затем поступил приказ отступить, но мы были уже сзади. Пробивались с большими потерями в людях и орудиях. Под Белостоком от полка осталось человек 80, два орудия и зар[ядный] ящик. Поступил приказ выходить из окружения группами до пяти человек. В р. Нареве (если память не изменяет) вынул из последнего орудия замок и забросил. Через какие населенные пункты проходил, уже не помню. Под г. Дзержинском (около Минска) был взят в плен». П. С. Приходько из того же полка: «Дивизия снялась со своей позиции и вышла на шоссе Замбрув — Белосток. Неприятель как будто этого ждал и обрушился на нас, расстреливая на голом месте. В этом бою был убит командир нашего 48-га ЛАП, а я ранен»[422].

Поздним вечером 26 июня оставшиеся без матчасти подразделения 164-го артполка пересекли железную дорогу и вышли к шоссе Белосток — Гродно. В. В. Свешников писал: «Железная дорога была пуста, а шоссе, насколько хватало глаз, было забито нашей брошенной техникой и автомашинами, повозками, тягачами, орудиями. Шоссе пролегало через вековой лес, и свернуть с него было некуда, кругом столетние сосны стояли стеной…» К северо-востоку от областного центра разведка 200-го СП на одной из лесных опушек Супрасельской пущи натолкнулась на колонну корпусного управления, которое к этому времени уже утратило связь с обеими своими дивизиями. В этот день в штабе корпуса случилось ЧП: не выдержав напряжения, застрелился начальник связи полковник В. Ф. Баландин. Это была не первая потеря, за день до этого был убит начальник оперативного отдела майор Е. С. Ставровский. Генерал Ф. Д. Рубцов был рад встрече с военнослужащими 2-й СД, расспрашивал майора Маврина о дивизии, о полковнике Дюкове — когда в последний раз видел его. Внимательно выслушал доклад о боевых действиях, опечалился, узнав о разгроме артполка и потере всей матчасти.

Справка. В одном из последующих боев майор Г. Д. Маврин был тяжело ранен, в санитарной машине ему сделали срочную операцию по ампутации ноги. После возвращения из плена жил в Минске.

Как уже было сказано, 86-я стрелковая дивизия, в отличие от 13-й, с утра 22 июня была втянута в тяжелые бои: ей постоянно приходилось отражать ожесточенные атаки наземных войск вермахта и подвергаться мощным авианалетам. Оборона дивизии не выдержала, была прорвана в нескольких местах, и управление частями нарушилось. Н. М. Николенко, ПНШ 330-го СП, так рассказывал об этом: «На второй день боев мы заметили: пожар войны резко заходит нам с левого фланга, и в этот же день была потеряна связь с левым соседом и со штабом дивизии. На третий день… что пожар войны слева заходит нам в тыл, а с правого фланга противник беспрепятственно стал наносить мощные удары по нам. В такой обстановке командир полка полковник Ляшенко принял самостоятельное решение на отход. В ночь на 27 июня полк с приданными частями и подразделениями стал отходить на Белосток. Утром 27 июня восточнее Белостока стали приводить себя в порядок и вели разведку в поисках штаба и других полков нашей дивизии, но поиски были безуспешными. Связь с ними была потеряна окончательно». По пути к 330-му полку присоединилось несколько подразделений из остатков 13-й дивизии и более десятка танков из 25-й танковой дивизии. В самом Белостоке в эти дни царил хаос. Паника, как часто бывает при спешной эвакуации, грабежи магазинов, беспорядочная стрельба, которую вел неизвестно кто, пожары, неизвестно кем зажигаемые. Группа офицеров из 261-го стрелкового полка 2-й дивизии у ресторана «Европа» была обстреляна из автоматического оружия. В ответ на пальбу откуда-то вывернул танк КВ, давший по зданию, из которого велся огонь, несколько выстрелов из орудия. Бывший командир 128-го противотанкового дивизиона Б. Х. Алимбаев вспоминал, что, когда колонна его части подошла к Белостоку, на западной окраине города она была атакована немецкими солдатами (вроде бы десантниками) при поддержке 81-мм минометов. Огонь велся с обеих сторон шоссе из-за строений и изгородей. В ходе ожесточенного боя немцы отступили на северо-восток, в лес, оставив до 40 трупов и два разбитых миномета. Противотанкисты потеряли два орудия, тягач, автомашину и семь бойцов; более десяти человек получили ранения.

Между тем головные колонны тыловых частей 10-й армии, еще 22 июня начавших эвакуацию на восток, в этот день (и даже за день до этого) вышли к реке Зельвянке, но переправы на ней уже были захвачены немцами. Этого командование армии никак не ожидало, не ожидали и сами тыловики. Как выяснилось уже после войны из трофейных документов, немецкая 29-я МД из группы Гудериана, по-прежнему занимая район Слоним, Зельва, вошла в подчинение 4-й полевой армии вермахта со следующей задачей: прикрыть с тыла наступление 47-го моторизованного корпуса и не допустить прорыва 10-й армии на восток.

Продолжались, несмотря на прорванный фронт, тяжелые бои на левом фланге армии. Остатки 31-й танковой дивизии 13-го мехкорпуса, уже не имевшие матчасти, отдельными отрядами продолжали сдерживать противника в районе Беловежской пущи. Командир медсанбата доложил полковнику С. А. Колиховичу, что в тылу появились немецкие танки. Как написал после войны в своих мемуарах полковник Кочетков, к этому времени прежняя структура дивизии не существовала. Полков не было, имелись группы вооруженных людей, каждая из которых по численности представляла собой нечто среднее между ротой и батальоном. Левый фланг и центр 9-го армейского корпуса противника настолько уже углубились в территорию Белоруссии, что заняли населенный пункт Свислочь юго-западнее Волковыска.

Н. С. Степутенко писал: «Спешно устремились на север: девочка нас [предупредила: выйти на] Пружаны невозможно. Немцы, немцы, немцы… везде. Из д. Каменюки один из старших офицеров направлял всех на г. Волковыск. Через Большое Попелево, д. Борки, Порозово достигли горящий, но без немцев г. Зельва. Волковыск гремел артиллерией и горел. Из Зельвы я был направлен на р. Неман, где в районе г. Мосты собирались остатки наших разбитых подразделений». Соседняя с частями 31-й ТД 49-я стрелковая дивизия 4-й армии после жестоких боев распалась и разделилась на четыре отряда, которые вне связи друг с другом отходили через Беловежскую пущу. Один отряд повел лично командир дивизии К. Ф. Васильев, второй — начальник штаба майор С. И. Гуров. Два других отряда возглавляли командиры 212-го и 222-го стрелковых полков майор Н. И. Коваленко и полковник И. М. Ящин.

За левым флангом белостокской группировки части Гудериана и фон Клюге продолжали продвигаться на восток, тесня остатки частей 4-й армии и фронтовых резервов. Остатки 4-й, ведя арьергардные бои, отходили в направлении на Слуцк. Возле расположения штаба 55-й дивизии и.о. командира подполковник Г. А. Тер-Гаспарян развернул сборный пункт, на котором стали собираться военнослужащие как из состава своей дивизии (в частности, 111-го стрелкового полка), так и дивизий 28-го стрелкового корпуса.

Около 8 часов утра после усиленной обработки переднего края частей 4-й армии танковые части 24-го моторизованного корпуса противника вновь прорвали оборону 55-й стрелковой дивизии и 14-го мехкорпуса на линии УРа и продвинулись в сторону Слуцка. Под удар попало управление 4-й армии, располагавшееся в Гулевичах. Севернее Гулевичей немцы ненадолго были задержаны противотанковым заслоном. Организация обороны Слуцка была возложена на управление 28-го стрелкового корпуса генерал-майора В. С. Попова, но к исходу дня штаб 28-го СК убыл для организации обороны на р. Птичь; оборона Слуцка была поручена остаткам 14-го мехкорпуса, но ничего существенного для организации обороны полковник И. В. Тутаринов собрать не смог. Вечером противником было предпринято несколько атак при массированной поддержке артиллерии и авиации. Мотострелки 3-й танковой дивизии при поддержке роты танков пытались прорваться в город вдоль железнодорожной насыпи, но были отбиты. После подхода 1-го батальона 6-го ТП последовала атака на широком фронте, так как местность была проходима по обе стороны от шоссе. Танки обстреливали позиции советской артиллерии, затем открыла огонь подошедшая батарея 75-го артполка. Когда подоспел 1-й батальон 394-го мотополка, в ночь на 27 июня немцы отбросили сводный отряд 28-го корпуса и ворвались в северную часть Слуцка, но были остановлены на р. Случь — советские войска взорвали мост у д. Весея и огнем артиллерии не подпускали вражеских саперов. Разведывательные группы расползлись вверх и вниз по течению в поисках бродов, при этом советский снайпер застрелил лейтенанта фон Кикбуша из 1-го батальона 6-го ТП. 1-й батальон 394-го МП под командованием майора Кратценберга занимался зачисткой горящего Слуцка.

Севернее прорыва 24-го корпуса, в районе шоссе Брест — Барановичи — Минск, продолжали сражаться сильно обескровленные дивизии 47-го корпуса, не имевшие единого управления, так как штаб корпуса прибыть в район боев не успел и находился в Бобруйске. Днем 26 июня части 143-й дивизии были переброшены к железнодорожной магистрали Белосток — Барановичи и заняли оборону западнее 5 км Барановичей. Под сильным воздействием авиации и танков противника они снова понесли значительные потери и были вынуждены вечером 26 июня отойти в направлении г. Несвиж. Смертью храбрых погиб командир дивизии генерал-майор Д. П. Сафонов, командование принял на себя начальник штаба полковник Передехов. Потери, нанесенные противнику, оценивались следующим образом: убито и ранено до 650 солдат и офицеров, уничтожено пять орудий, подбито восемь танков, уничтожен броневик и три автомашины.

Около 17 часов вечера у деревни Новая Мышь, что на западной окраине Барановичей, 297-й легкий артполк 121-й дивизии был атакован танками противника при поддержке пехоты. Бой, во время которого больше половины личного состава было убито и ранено, длился до наступления темноты, но прорваться немцам не удалось. На рассвете красноармейцы подошли к подбитым немецким танкам, чтобы снять с них пулеметы. В тех машинах, что были выведены из строя, но не сгорели, обнаружили значительное количество шоколада, который использовали по назначению.

Кроме трех дивизий 47-го корпуса для сдерживания противника, действующего на барановичском направлении, командованием 4-й армии были использованы части формируемого 17-го механизированного корпуса, который не был отведен в тыл для доукомплектования. Однако остановить неприятеля все равно не удалось, а корпус фактически прекратил существование. Л. М. Сандалов написал, что генерал-майор И. Н. Хабаров, осуществлявший общее руководство действиями частей в районе Барановичей, был убит, однако его фамилия «всплыла» в ходе Берлинской операции (19 апреля 1945 г. ему было присвоено звание генерал-лейтенанта).

К северу и северо-западу от Минска (не только в полосе Западного фронта, но и, если брать шире, за его правым флангом) события развивались следующими образом.

Покинув в ночь с 25 на 26 июня район Паневежиса, колонна автомашин управления Северо-Западного фронта между 6 и 7 часами утра достигла Двинска и переправилась на северный берег Западной Двины. Буквально сразу вслед за ними к Двинску подошел авангард 8-й танковой дивизии 56-го моторизованного корпуса генерала Манштейна. Впереди танкистов на четырех грузовиках советского производства ехали диверсанты 8-й роты спецполка «Бранденбург-800», которым отводилась главная роль в захвате шоссейного и железнодорожного мостов; главной целью был шоссейно-дорожный мост. Большинство диверсантов являлось белоэмигрантами или этническими немцами российского происхождения (т. н. «фольксдойче»), следовательно, все свободно владели русским языком.

Рано утром большая группа «бранденбургеров», переодетых в красноармейскую форму, сконцентрировалась в районе Гривы. Часть их на лодках переправилась из пригорода Юдовка на южном берегу в район Гаек на северном, чтобы атаковать охрану мостов с тыла. Едва штаб Ф. И. Кузнецова покинул Двинск, как за его спиной у мостов началась стрельба. Командир шедшего в арьергарде батальона охраны штаба фронта развернул своих людей из походной колонны в боевой порядок; с двумя бронемашинами он имел реальные шансы свести на нет все усилия диверсантов. Но командующий фронтом тоже услышал стрельбу на мостах и отправил назад своего адъютанта. Батальон вместе со штабом ушел на Резекне, а охрана мостов осталась без поддержки.

В завязавшейся перестрелке с охраной дорожного моста командовавший диверсантами офицер и несколько его подчиненных были убиты или ранены, фельдфебель Крукеберг в ходе схватки перерубил провода, идущие к заложенным зарядам. Мост был захвачен неповрежденным, а почти все его защитники погибли. Железнодорожный мост был подорван, но полученные повреждения оказались незначительными. На мосту командир роты лейтенант В. Кнак и еще пять солдат были убиты попаданием в их грузовик снаряда, выпущенного из танка неустановленной принадлежности[423]. В город рванулась вражеская пехота и танки. Начальник штаба Белорусского погранокруга — война застала его в Литве — полковник С. А. Сухарев при переговорах из Полоцка с начальником 3-го отдела 1-го управления ГУ погранвойск полковником П. Ф. Угловским сообщал следующее: «Угловский: Прошу дать сводку об обстановке, особенно положении в Двинске. Сухарев: Средствами наблюдения [в] направлении Двинск веду непрерывно. Мой командир связи старший лейтенант Озаров, находясь 26.6 на КП Морозова, наблюдал завязку боя в Двинске. Ко мне влились 9 красноармейцев 1-й роты 83 жд полка, охранявшие [в] Двинске 2 моста. Красноармеец Храбров Сергей, призыва 1939 г., лично охранял шоссейный мост и наблюдал, как по нему из тыла переодетые в форму РККА [диверсанты] бросали гранаты, стреляли из винтовок, а после через мост пошли 3 танка с группами пехоты за ними»[424]. После форсирования Двины в городе завязались ожесточенные уличные бои, в ходе которых пострадали многие здания в центральных кварталах. Действия неприятельской мотопехоты поддерживали танки и авиация. Отстреливаясь из винтовок, пулеметов и единственной противотанковой пушки, красноармейцы были оттеснены на северо-восточную окраину Двинска и закрепились у озера Губище: в районе скотобойни, еврейского кладбища и водокачки. К 09:40 город был полностью захвачен. К исходу дня немцами в районе Двинска было якобы подбито 20 советских танков, 20 полевых и 17 противотанковых орудий. Поскольку 21-й мехкорпус Д. Д. Лелюшенко еще находился на марше, танки могли принадлежать только 3-му механизированному корпусу, скорее всего, 2-й танковой дивизии.

Таким образом, взяв Двинск, Манштейн фактически упредил в развертывании на рубеже Западной Двины соединения 2-го стратегического эшелона: 21-й мехкорпус 27-й армии и 51-й стрелковый корпус 22-й армии (командир корпуса — генерал-майор А. М. Марков). Утром 26 июня авиация противника вновь нанесла ряд ударов по находившимся на марше колоннам 21-го мехкорпуса. Было уничтожено и повреждено значительное количество транспортных машин и средств тяги артиллерии, в результате чего матчасть артиллерийских дивизионов пришлось перевозить челночными рейсами. После полудня 46-я танковая дивизия подошла к г. Резекне. Юго-западнее Резекне отряд 92-го танкового полка открыл артогонь по движущейся по параллельно проходящей дороге мехколонне противника, но сразу же был атакован авиацией. Когда налет закончился, выяснилось, что вражеский передовой отряд уклонился от боя и проследовал дальше на северо-восток. Потери удручали: около сорока убитых, более двадцати раненых, вышла из строя часть танков[425].

Получив информацию о событиях в Двинске, командование Северо-Западного фронта предприняло попытку отбить город силами отходивших бойцов и переброшенных на этот участок резервных частей. Для стабилизации обстановки командующий фронтом направил в район Двинска своего помощника по ВУЗам генерал-лейтенанта С. Д. Акимова и начальника артиллерии генерал-майора артиллерии П. М. Белова; днем они прибыли в район боевых действий. Благодаря их умелому руководству удалось организовать несколько контратак и приостановить расширение вражеского плацдарма на берегу Двины. Попытка разбомбить мосты, предпринятая экипажами 31-го скоростного бомбардировочного полка 6-й смешанной дивизии (уже 22 июня он был подчинен командиру 7-й САД), окончилась неудачей, было потеряно 4 машины: старшего политрука А. Н. Чижикова, младшего лейтенанта B. М. Бычкова, капитана Б. А. Березина и старшего лейтенанта М. В. Яковлева. В сумерках С. Д. Акимов провел рекогносцировку переднего края в районе Новое Строение. На обратном пути его бронемашина была обстреляна, но все обошлось благополучно.

Вечером, по состоянию на 22:35, командующий войсками Северо-Западного фронта генерал-полковник Ф. И. Кузнецов доложил наркому обороны С. К. Тимошенко: «Двинск заняли танки противника. Потребовал восстановить положение». Нарком приказал любой ценой вернуть город и ликвидировать вражеский плацдарм на северном берегу Западной Двины. Однако все попытки вернуть назад и удержать Двинск, предпринятые силами 9-й и 20-й бригад 5-го воздушно-десантного корпуса (командир — генерал-майор И. С. Безуглый), окончились безрезультатно. Лишь вечером 26 июня советским войскам удалось на короткое время выбить противника из города, но этим все и ограничилось. Утром 27 июня C. Д. Акимов направил в штаб фронта боевое донесение. В нем он сообщал, что лишь отдельным взводам и отделениям удалось проникнуть в город с северной и северо-восточной окраин, но контратаками подошедших резервов с массированным применением автоматического оружия и артиллерии они были отброшены. Противник применял крупнокалиберные пулеметы, использовал танки как неподвижные огневые точки; стрельба велась из окон домов, с чердаков и деревьев. Основной причиной неудачи Акимов назвал полное отсутствие с нашей стороны танков и слабую поддержку артиллерии (имелось всего 6 орудий). 10-я воздушно-десантная бригада полковника С. С. Гурьева вообще в этих боях не участвовала, ибо война застала ее в отрыве от своего соединения. Есть очень скупое упоминание о том, что война застала ее в районе Паневежиса, где, как известно, должно было быть развернуто полевое управление Северо-Западного фронта. Первое официальное упоминание о ней (т. н. «группа Гурьева») встречается только в боевом приказе штаба 27-й армии № 017 от 1 июля: «Группе Гурьева прикрыть рубеж оз. Лубана, Виланы. Прижево, прочно обеспечивая связь с группой Акимова и ведя глубокую разведку в сторону до р. Зап. Двина»[426].

В течение дня 26 июня 23-я СД 11-й армии продолжала удерживать Кармелаву и ряд населенных пунктов вблизи шоссе Каунас — Ионава. Немцам удалось отсечь и окружить 117-й полк, 89-й и 225-й СП отошли на новый рубеж. В командование дивизией вместо погибшего В. Ф. Павлова вступил комендант 44-го Шяуляйского укрепленного района генерал-майор С. Г. Горячев. Силами 33-й стрелковой и 84-й моторизованной дивизий была предпринята попытка выбить части противника из Ионавы. В 06:30, после непродолжительной огневой подготовки, 41-й моторизованный полк перешел в наступление на Ионаву без поддержки танков. Стрелковые цепи, едва поднявшись, попали под губительный артиллерийский огонь противника, понесли большие потери и залегли. Командир полка Ивановский растерялся и трижды пытался поднять людей в атаку, вместо того чтобы отвести их на исходные и организовать наступление заново. Прибывший начальник штаба дивизии полковник М. С. Терещенко приказал прекратить атаки ввиду их бессмысленности; он сообщил, что противник вновь обошел дивизию и полку грозит окружение.

46-й танковый полк при атаках на Ионаву был придан 33-й стрелковой дивизии. Первую атаку возглавил лично командир полка полковник П. Н. Есин. Ему первому удалось прорваться на своем танке к мосту через Вилию, однако танки попали под сильный противотанковый огонь противника и вынуждены были отойти на исходный рубеж. Вторая атака, возглавляемая начальником штаба подполковником А. В. Зазимко, также окончилась неудачей. Отказавшись от попыток уйти за Вилию через Ионаву, советские части начали искать другие переправы через реку. У одной из них, где переправлялся 41-й полк, скопились сотни автомашин и десятки орудий; большая часть их была брошена на западном берегу.

В связи с создавшейся обстановкой командующим 11-й армией было приказано: 126-й СД отойти на рубеж Эдвардова, м. Жосли; войти в связь с соседом справа; на фронте между озером Жосли и рекой Вилия иметь сильный отряд для прикрытия фланга. В 20 часов штаб 16-го СК издал боевое распоряжение, в котором 23-й дивизии во исполнение указания командарма-11 надлежало по кратчайшему маршруту отойти к переправам через Вилию у Гегужан; там будет вручен дополнительный приказ. Однако до окруженной 23-й оно не дошло, дивизия самостоятельно вырвалась из окружения и 28 июня присоединилась к армии, занимавшей в то. время рубеж Тауранай, Свенцяны. В конце июня 11-я армия вышла к Западной Двине, на восточном берегу которой находились части 27-й армии; как выяснилось, в штабе фронта считали 11-ю армию полностью разгромленной, а ее управление — плененным.

Как я уже писал, 11-я армия после обхода ее с обоих флангов попала в оперативное окружение, но, судя по действиям войск 4-й танковой группы ГА «Север», моторизованные корпуса которой наступали по расходящимся направлениям, они не ставили своей целью образование вокруг нее такого же плотного кольца, как вокруг войск РККА, окружаемых в Белоруссии. Управление армии сохранило работоспособность и средства связи, организованно выходило из окружения и выводило свои соединения, тем более что за левым флангом, где зияла брешь между фронтами, германских войск вообще не было. Однако при наличии радиосвязи между ее штабом и штабом фронта никакой информации о ней не имелось. Командарм В. И. Морозов направил в штаб фронта ряд радиограмм, в которых в предельно резкой форме упрекал их за неоказание помощи окруженным частям. Генерал Ф. И. Кузнецов счел радиограммы провокацией и решил, что управление 11-й армии взято в плен. Зам. начальника связи фронта военинженер 1 ранга Н. П. Захаров организовал связь с 11-й в микрофонном режиме на тропосферной станции РАТ. Корпусной комиссар П. А. Диброва передал в эфир позывные, открыто назвал себя и попросил пригласить ЧВС армии бригадного комиссара И. В. Зуева, надеясь в разговоре с ним по косвенным признакам определить: в плену штарм или нет. Но 11-я замолчала и не отзывалась уже и при работе ключом на основной и резервной частотах. Позже, когда штаб армии благополучно вышел из окружения, ее начальник связи подполковник Медников рассказал, что они сами после выхода П. А. Дибровы в эфир решили: в плен попало командование фронта.

Вследствие этого недоразумения командарм В. И. Морозов, как только предоставилась возможность, вышел на связь не со своим прямым руководством, а с Генеральным штабом. Г. К. Жуков же, в свою очередь, проинформировал штаб фронта: «В районе станции Довгалишки, Колтыняны, леса западнее Свенцяны найдена 11-я армия, отходящая из района Каунас… Ставка Главного Командования приказала под вашу личную ответственность немедленно организовать вывод этой армии из района Свенцяны в район севернее Дисны». Армия выполнила приказ и вышла из окружения в указанный район, но 1 июля во время разведки в районе Дисны пропали без вести начальник ПВО полковник Г. А. Константинов и начальник химической службы полковник И. Я. Эленбергер.

Из донесения командующего войсками фронта на 20:35 26 июня: «11-я армия — штаб и Военный совет армии, по ряду данных, пленен или погиб. Немцы захватили шифрдокументы. 5, 33, 188, 128-я стрелковые дивизии неизвестно в каком состоянии и где находятся. Много отставших и убежавших, задерживаемых [на] направлении Двинск. Много брошено оружия. 11-я армия не является организованным боеспособным соединением. На вильнюсском направлении необходимо развертывание новой армейской группировки немедленно. За счет пополнения, видимо, погибших дивизий, прошу разрешить формирование новых четырех стрелковых дивизий». К 26 июня остатки 29-го стрелкового корпуса 11-й армии уже вошли на территорию Белоруссии и продолжали отходить в северо-восточном направлении. На большом привале в лесу в районе Постав 618-й ЛАП 179-й дивизии подвергся нападению отряда шаулистов (литовских фашистов) и разгромил его, убив 10 нападавших.

Заполнить хотя бы частично образовавшийся на левом фланге вакуум командование фронта намеревалось частями 27-й армии. В 17:20 командарм-27 Н. Э. Берзарин и ЧВС армии дивизионный комиссар П. К. Батраков подписали боевое распоряжение командиру 183-й латышской стрелковой дивизии полковнику П. Н. Тупикову (его копия направлялась также командиру 24-го стрелкового корпуса) следующего содержания: «Дивизии выступить в район Огре в 22.00 26.6.41 г. двумя колоннами: правая — Одажи, мз. Берди, Огре; левая — мз. Ропажи, Кангариши, ст. Тегумс. Организовать оборону по северному берегу р. Зап. Двина в полосе ст. Румбула, Скривери. Готовность обороны к 10.00 27.6.41 г.». Но, увы, эти меры были уже запоздалыми, к тому же 181-я и 183-я дивизии 24-го ТСК были весьма слабы в военном и, что самое главное, в идеологическом отношении. Достаточно сказать, что в ходе предвоенной «чистки» корпуса были арестованы и впоследствии расстреляны его командир генерал-лейтенант Р. Ю. Клявиньш, начальник штаба генерал-майор О. Я. Удентиньш, комдив-181 генерал-майор Я. П. Лиепиньш, комдив-183 генерал-майор А. Н. Крустыньш. Утверждать, что латышский корпус постигла судьба литовского, с уверенностью не могу, мало данных. Но вот в донесении штаба 12-го механизированного корпуса о боевых действиях в период с 22 июня по 1 августа 1941 г. мне встретилась одна любопытная запись, которая, хоть и косвенно, может быть подтверждением измены одной из дивизий 24-го ТСК. Запись от 2 июля: «В 23 часа 50 минут штабом корпуса был отдан боевой приказ за № 04, в котором ставились задачи: 23-й танковой дивизии с мотострелковым полком и дивизионом 23-й танковой дивизии к 3.00 3.7.41 г. выйти на рубеж оз. Катите, Куса, Паткулэ. С 8 часов совместно со 181-й стрелковой дивизией перейти в контратаку и, уничтожив части противника в Мадона, овладеть переправами Лыеградэ… 181-й стрелковой дивизии с 8 часов во взаимодействии с 23-й танковой дивизией уничтожить переправившиеся части противника и овладеть переправами Лыеградэ. Резерв — танки 26-й танковой дивизии — с 4.00 3.7.41 г. в районе мз. Лыэзере. Командный пункт штаба корпуса — с 5 часов мз. Лыэзере». Все вроде бы нормально. И вдруг вот такая запись: «Посланный в 181-ю стрелковую дивизию делегат связи установил, что таковая расформирована»[427]. Обтекаемую формулировку «расформирована» можно истолковать только как прекратила существование ввиду массового дезертирства национального личного состава. И это практически единственная запись; дальше можно не искать. Из открытых источников известны лишь фамилии командира и заместителя по политчасти (полковник П. В. Борисов и полковой комиссар Э. А. Бирзит).

Как доложил по возвращении в штаб 13-й армии оператор капитан Гречихин, утром 26 июня 21-й стрелковый корпус перешел в наступление всеми дивизиями и, уничтожая мелкие танковые и моторизованные подразделения вермахта, к 13 часам продвинулся в северо-западном направлении. 24-я дивизия заняла рубеж Трабы (иск.), высота отметка 167.6, Можили. Перед фронтом дивизии действовали части 1 9-й ТД противника и какой-то его танковый полк. Особенно тяжелые бои шли на направлении Трабы, Вишнев. После полудня от плененного мотоциклиста стало известно, что колонна танков 19-й немецкой дивизии остановилась на марше из-за отсутствия горючего, подвоз его ожидался только к вечеру. В 14 часов артиллерия 24-й СД начала обстрел остановившейся колонны, завязался ожесточенный бой на рубеже Трабы, Субботники. Со слов неустановленного очевидца (возможно, корреспондента «Красной Звезды» старшего политрука А. Полякова, который находился в дивизии), противник понес большие потери в танках. Также по инициативе командира дивизии были созданы подвижные противотанковые группы для локализации незначительных прорывов мехвойск противника. 37-я дивизия достигла рубежа Говдовичи, Папашаны, Дайново, Ясвилы 2-е. Перед фронтом дивизии находились мелкие группы танков противника, которые отходили в северном направлении. 17-я дивизия вышла на рубеж Ясвилы, Соколы, Петковщизна, Мнихи, Пиркуны, Евсеевичи, имея 55-й СП подполковника Г. Г. Скрипки в резерве. В связи с неясностью обстановки (отсутствовала связь со штабом 1 3-й армии и какими бы то ни было соседями слева и справа) дальнейшее наступление корпуса было приостановлено по решению генерала В. Б. Борисова. Войска перешли к обороне, но теперь уже сами немцы возобновили наступление и начали теснить советские части к Лиде. У деревни Трокели погиб замполит 245-го гаубичного полка В. Г. Завьялов. Р. Р. Черношей вспоминал: «26 июня со стороны лесного массива к станции подошли 14 вражеских танков. Вот здесь и представилась возможность заявить о себе гаубицам и бойцам полка. Сражение было жестоким, но длилось недолго, минут десять. 7 танков остановились и задымили на поле боя, остальные повернули назад и скрылись. Второй дивизион полка занимал оборону и вел упорные бои с противником по дороге Лида — Дворище — Трокели. Там (боевыми действиями руководил полковой комиссар В. Завьялов, который и погиб тогда на боевой посту. В те трудные июньские дни не стало и комиссара дивизии Н. Пятакова»[428]. Правее 245-го ГАП на рубеже Лида — Вороново — Беняконе сражались 68-й отдельный разведбатальон и 170-й легкий артполк. Особенно кровопролитные бои выпали на долю этих частей вблизи станции Бенякони.

^{Потерянная на маршруте матчасть 6-го мехкорпуса}

^{Опрокинутый БТ 6-го мехкорпуса}

А. А. Маринович писал, что бронепоезд № 44 также принимал участие в боях за Лиду, поддерживая, как он запомнил, 126-ю стрелковую дивизию. Из описанных выше событий на Северо-Западном фронте видно, что 126-я никак не могла оказаться в районе Лиды, она не потеряла целостность, так что речь не могла идти даже об остаточных группах. Возможно, БЕПО был придан полку (или остаткам полка) 128-й дивизии, разгромленной 22 июня на левобережье Немана. По словам Мариновича, немцы с ходу захватили ж.-д. станцию Лида, на которой было много эшелонов с военной техникой и боеприпасами. Последовал приказ командования: отбить станцию назад и вывести оттуда составы. Вечером 26 июня бронепоезд с десантом ворвался в город; немцы не ожидали контратаки и вынуждены были отступить. Под прикрытием огня бронепоезда со станции в сторону Молодечно и Барановичей уходили эшелон за эшелоном, только вот удалось ли им проследовать с этих станций дальше на восток, остается тайной. Как известно, уже в этот день противник взял Молодечно (в Лиде, скорее всего, этого не знали), Барановичи были захвачены на следующий день. А танки Т-34 и КВ-2, выгруженные на станции Лида, через несколько дней в полной исправности вновь достались противнику.

Так ничем закончилось ошибочное решение штаба Западного фронта, или, вернее, лично Д. Г. Павлова, привлечь три боеспособных резервных дивизии для участия в непонятном контрударе (17-я СД вообще планировалась для поддержки группы И. В. Болдина). Мало того, что 6-й мехкорпус не сумел даже достичь Гродно, не говоря уже о том, чтобы выйти на правый берег Немана. Разновременный ввод в бой частей не успевшего сосредоточиться, лишенного боеприпасов, продовольствия, горючего, тылов и части артиллерии 21-го стрелкового корпуса (два корпусных и один дивизионный артполки так и остались в местах постоянной дислокации) при отсутствии фланговой поддержки и данных о противостоящем противнике на общем катастрофическом фоне развития событий в полосе фронта не мог окончиться успехом.

26 июня танки 20-й дивизии 39-го моторизованного корпуса противника ворвались в Молодечно. Одновременно к городу подошел 49-й стрелковый полк 50-й дивизии, для которого захват Молодечно был неприятным сюрпризом. Командир полка подполковник А. Т. Павлыго принял решение атаковать немцев, не дожидаясь подхода главных сил дивизии, и не дать им закрепиться в этом городе, который был перекрестком шоссейных дорог и важной узловой железнодорожной станцией. В первой половине дня силами 49-го полка и 6-го разведбатальона при огневой поддержке 202-го легкого артполка и дивизиона гаубичного полка противник был выбит из северной части Молодечно[429]. Бои шли на улицах города, часто перерастали в рукопашные схватки. Бойцы из 49-го СП подбили 8 танков и сбили один самолет. Также в ЖБД дивизии указано, что было подбито 6 транспортных самолетов противника, вероятно, на земле, а не в воздухе. Так как в Молодечно строился аэродром и формировались части тыла ВВС (управление 13-го РАБ с ротой связи и зенитной батареей, управление 33-й авиабазы с ротой связи и 146-й батальон аэродромного обслуживания), становится понятно, что воинам 50-й дивизии пришлось столкнуться не только с танкистами и мотопехотой, но и с десантниками противника. Наводчик орудия 202-го ЛАП красноармеец М. Ибрагимов один подбил 6 танков, за что впоследствии был награжден орденом Ленина. Такое упорное сопротивление не входило в расчеты германского командования, так как их главной целью был Минск. Основные силы 20-й ТД уклонились от боя, обогнули Молодечно, ибо 50-я была единственной преградой на их пути, и, оставив ее авангард у себя в тылу, устремились к уже взятой 7-й дивизией Вилейке. Утром 25-й танковый полк 7-й танковой дивизии, действуя совместно с 7-м мотопехотным полком, захватил Радошковичи. Это означало, что группа Г. Гота одним из своих корпусов фактически вышла на рубеж Минского укрепленного района. В 6 часов утра комендант Минского УРа полковник С. Ф. Ляльков сообщил командиру 44-го стрелкового корпуса комдиву В. А. Юшкевичу, что «со стороны Радошковичи на Заславль прорвались и продвигаются танки противника». Юшкевич доложил обстановку «наверх», и там это произвело эффект разорвавшейся бомбы. В Москву от начальника штаба фронта В. Е. Климовских ушло паническое (с пометкой «Вне всякой очереди») сообщение: «До 1000 танков обходят Минск с северо-запада, прошли укрепленный район у Козеково. Противодействовать нечем». Безусловно, танков у Гота было значительно меньше тысячи. Но сам смысл сообщения («противодействовать нечем») состоял в том, что все резервы исчерпаны, перебросить их неоткуда. Кроме непосредственной угрозы падения Минска реальным стал и выход противника к реке Березине в районе Борисова. Боеспособных войск там не было, и после ее форсирования у неприятеля открывался путь к Днепру в направлениях на Оршу — Смоленск и на Могилев. К вечеру разведка 7-й дивизии подтвердила, что в советской обороне имеется обширный разрыв к северу от Минска. Командир 25-го танкового полка полковник Ротенбург отдал приказ о ночной атаке. 25-й ТП вместе с батальоном 6-го мотопехотного полка в полночь с 26 на 27 июня вышел к ж.-д. станции Смолевичи на автостраде Минск-Москва. Здесь ему удалось отбить атаки советских войск и дождаться подхода основных сил своей дивизии.

В тот же день с юго-запада на подступы к Барановичам, Несвижу и Столбцам вышел 47-й корпус группы Гудериана. Части 21-го советского корпуса, 24-й дивизии и 8-й противотанковой бригады де-факто оказались в немецком тылу. Последняя, по идее, должна была прекратить существование как артиллерийское соединение, ибо из-за отсутствия средств тяги не имела возможности вывести матчасть артиллерии с занимаемых позиций. Видимо, вскоре и произошло то, что в таких условиях не могло не произойти. Орудия были брошены (хорошо, если хоть сняли замки и панорамы), 8-я ОБр ПТО РГК перестала существовать. В последующие дни две батареи из состава бригады присоединились к 24-й стрелковой дивизии К. Н. Галицкого, сам комбриг полковник И. С. Стрельбицкий с личным составом продвигался в сторону Минска.

Продолжались отчаянные попытки приостановить продвижение ударных группировок противника с помощью бомбардировочной авиации. Наиболее напряженный бой 97-го ближнебомбардировочного полка произошел в полдень 26 июня, когда три девятки Су-2 с высоты около 300 м пытались разбомбить танковую колонну в районе Слонима. Не имея истребительного прикрытия, бомбардировщики активно оборонялись огнем бортового оружия. Их экипажи доложили об уничтожении пяти Ме-109, из которых два были на счету летчика старшего политрука Шаронова и еще один — штурмана его экипажа лейтенанта Засорина. Всего за 26 июня 97-й полк произвел 34 вылета, лишившись 14 Су-2: 10 было сбито в воздушных боях, два разбились и два были сданы в ремонт. Погибли 9 авиаторов, один получил ранение и 14 пропали без вести. По немецким данным, противником 97-го полка в районе Слонима являлись Ме-109Ф истребительной эскадры JG53. Действуя парами и четверками, они прикрывали движущиеся по шоссе танковые колонны, и, хотя несколько истребителей получили повреждения, а машина командира майора фон Мальтцана совершила вынужденную посадку, безвозвратных потерь заявлено не было. Впрочем, если найденные впоследствии сбитые «мессеры» были по количеству исправных узлов и деталей записаны как «поврежденные», это означает лишь то, что мы снова имеем дело с недобросовестностью наших врагов в деле учета потерь. Самим пилотам Люфтваффе в этот день повезло не слишком: большая часть «сушек» под Слонимом была сбита огнем зенитной артиллерии. В целом ВВС фронта в ходе боевых действий потеряли 89 самолетов: 57 было сбито, 11 пропало без вести, 20 было уничтожено на аэродромах и один — при аварии. Две машины из пятнадцати, принимавших участие в вылетах, потерял 215-й штурмовой полк.

В течение всего дня 3-й авиакорпус наносил бомбовые удары по вражеским войскам в районе Радошковичей, Молодечно, Ошмян, Крево и Ракова, совершив 254 самолето-вылета. В 42-й дивизии не вернулось три экипажа: в 96-м ДБАП — лейтенанта М. А. Донского, в 207-м — командиров эскадрилий капитанов А. С. Маслова и Н. Ф. Гастелло. Из-за за неразберихи в воздухе, таран на шоссе, совершенный капитаном Масловым, был приписан Гастелло. В то же время в 20 км от Радошковичей, в д. Мерковичи и Мацки жители наблюдали, как горящий советский бомбардировщик пытался таранить скопление войск противника, но срезал верхушку дуба, упал в болото и взорвался; из падающей машины сумел выпрыгнуть один человек. Мерковичские мужики обнаружили на месте падения повисшего на стропах обгоревшего авиатора, недалеко от него лежало неотправленное письмо на имя М. К. Скоробогатой, жены люкового стрелка экипажа Н. Ф. Гастелло лейтенанта Г. Н. Скоробогатого. Осенью 1966 г. местные следопыты в ходе раскопок обнаружили бирку от двигателя упавшего самолета: марка М-87Б, зав. № 87844, изготовлен на заводе № 29 имени П. И. Баранова.[430]. Тем не менее много лет спустя справедливость восторжествовала, капитан А. С. Маслов посмертно был удостоен звания Героя России.

И в этот же день на улицах белорусской столицы появились первые немецкие солдаты. Откуда они взялись, совершенно непонятно. То ли это были десантники, то ли передовые разведгруппы из состава танковых частей. Маршал Советского Союза И. И. Якубовский, командовавший в те дни батальоном в 51-м ТП 26-й танковой дивизии 20-го мехкорпуса, вспоминал, как ему пришлось впервые столкнуться с немцами. 7 танков Т-26 (это был весь батальон) прошли район завода имени К. Е. Ворошилова, но противника не обнаружили. Разведчики доложили, что немцев видели у площади Свободы. У перекрестка улицы Ленина и узкого переулка танкисты устроили засаду, и колонна немецких мотоциклистов вскоре попала в нее, была обстреляна и рассеяна. Уцелевшие разбежались по ближайшим подъездам, бросив около пятнадцати мотоциклов. Затем батальон продолжил движение к площади Свободы. Оценив на ходу обстановку, капитан Якубовский принял решение атаковать вражеское подразделение с нескольких направлений. Он писал: «Ничего, что у нас мало танков. Неожиданность удара ошеломит гитлеровцев. Приказываю командиру роты Ковалеву двумя боевыми машинами ворваться на площадь со стороны церкви. Два танка посылаю в обход противолежащего квартала. Три Т-26 атакуют, перерезая сквер с центра площади»[431].

Танковый удар, пусть даже малыми силами, оказался неотразим. Потеряв несколько десятков человек, германцы рассеялись и группами засели в окаймляющих площадь домах. Огонь из автоматов и пулеметов не причинял никакого ущерба танкам, но потребовалось еще около трех часов, прежде чем с ними было покончено. Однако то, что произошло потом, было уже похоже на фарс. Вскоре один из жителей Минска сообщил разведчикам, что неподалеку от площади группа гитлеровцев захватила… ресторан. На здание нацелились танковые орудия и пулеметы, а сам комбат с группой бойцов, «прочесав» огнем вход, вихрем ворвался на второй этаж. Подпившие «арийцы» явно не ожидали их появления и были расстреляны в упор. У убитых нашли топографические карты хорошего качества, которые забрали себе. Но это был, конечно, слишком маленький успех по сравнению с той страшной угрозой, которая неумолимо час за часом, километр за километром, ближе и ближе подступала к Минску, и не было реальной силы остановить ее. Ни южнее — там, где сражались остатки частей 4-й армии, 17-го и 47-го корпусов, ни тем более севернее, где не существовало единого командования и кроме 50-й стрелковой дивизии, остатков 5-й танковой дивизии и подразделений железнодорожных войск НКВД никого не было.

После отхода из района Острошицкого Городка личный состав 84-го ЖДП НКВД занял оборону, использовав для этого противотанковый ров Минского укрепрайона и подбитые автомашины. Бойцы связывали в связки ручные гранаты, заливали в бутылки керосин, набивали в ленты патроны, снаряженные пулями с бронебойными сердечниками. В течение дня на шоссе в районе расположения полка стали появляться отдельные немецкие мотоциклисты, вероятно, разведка. Шестеро, из них два офицера, были уничтожены, сожгли также одну автомашину. Днем же на шоссе была задержана машина с двумя офицерами из штаба нашей 100-й дивизии, которые устанавливали связь со своими частями, занимавшими оборону севернее Минска. От них узнали, что дорога на Минск еще свободна, поэтому полковник Истомин направил на КП фронта помощника начальника 2-го отдела штадива капитана Киреева с просьбой о выделении хотя бы одной батареи противотанковых орудий. Капитан не вернулся, и тогда комдив поехал сам, предупредив комполка майора Пияшева, что, если через три часа он не вернется, сняться с позиции и отправиться на соединение с 3-й дивизией по охране ЖДС. По дороге в 6–9 км от КП (уже бывшего, ибо штаб фронта перешел в Могилев) наткнулись на вражеские танки, были обстреляны, В. Н. Истомин был серьезно ранен. Однако вскоре он нашел управление своей дивизии, в которой находились его заместители подполковник Гладченко и полковой комиссар Ефимов.

В 6 часов утра на железнодорожную станцию Борисов из Москвы прибыл еще один пассажирский поезд с военнослужащими, которых война застала в отпусках. Отправившись вечером 24 июня с Белорусского вокзала, он целых двое суток преодолевал это сравнительно небольшое расстояние. В одном вагоне приехали полковник танковых войск А. И. Лизюков и молодой, но уже известный, писатель и поэт Константин Симонов. Буквально перед самым отъездом Симонов получил в райкоме партии карточку кандидата в члены ВКП(б), а потому не мог рассчитывать на получение звания офицера политаппарата РККА и надел лишь знаки отличия интенданта 2 ранга, что равнялось батальонному комиссару, или майору. Его военные дневники, во многом легшие в основу романа «Живые и мертвые», начинают свое повествование именно от Борисова.

Остановка в Борисове оказалась конечной: на Минск поезда уже не ходили. Среди толп военных, наполнявших город, циркулировали слухи о том, что немцы уже обошли Минск и движутся к Березине. Или, что это всего лишь десант с танками, который перерезал дорогу на Минск. Симонов писал: «По дороге шли войска и машины. Одни в одну сторону, другие — в другую. Ничего нельзя было понять»[432]. Истратив два часа на поиски хоть какого-нибудь командования, писатель с попутчиком по вагону капитаном артиллерии вернулся в Борисов. Здесь уже многое изменилось. В комендатуре спешно готовились к обороне города, где-то была слышна канонада. Комендант сообщил, что нарком обороны Тимошенко приказал оставить Борисов, уйти за Березину и сражаться на ее рубеже до последнего. Теперь уже никто не двигался на запад, все, что находилось в то время на шоссе Минск — Борисов (автомашины, орудия и толпы людей), направлялось только в одну сторону — на восток. На насыпи у моста метался одинокий политрук с двумя наганами, который кричал, что остановит здесь армию и застрелит любого, кто попробует отступить. Но люди равнодушно шли мимо него, не боясь ни угроз, ни его наганов. К. М. Симонов занес этот эпизод в свой блокнот, который позже лег на страницы романа и был «оживлен» в первых кадрах знаменитого фильма Александра Столпера. Также на страницы романа и в кадры фильма был вставлен эпизод, когда при воздушном налете погиб батальонный комиссар-пограничник. Такой случай восточнее Березины действительно имел место, причем погибшим был зав. отделом журнала «Пограничник», член Союза писателей СССР И. Е. Шаповалов.

Справка. В автобиографии Джорджа Оруэлла написано: «Сейчас я не работаю над романом в основном из-за обстоятельств, связанных с войной. Но я обдумываю большой роман в трех частях, который будет называться либо „Лев и Единорог“, либо „Живые и мертвые“, и я надеюсь закончить первую часть, видимо, в 1941 году»[433]. Похоже, что название своего лучшего романа Симонов самым непринужденным образом «позаимствовал» у англичанина.

26 июня к Борисову подошли остатки 5-й танковой дивизии, вновь предоставленные сами себе. 5-й ГАП в составе 5 орудий занял позицию на западной окраине Борисова, на этом боевой путь многострадального соединения фактически закончился. По решению Военного совета Западного фронта остатки ее частей начали сосредотачиваться в районе Ельни Смоленской области, и к 29 июня вывод в тыл был закончен. К 4 июля 5-я ТД насчитывала 2552 бойца и лиц комначсостава, из матчасти сохранились 361 колесная машина, 2 танка БТ-7 и 4 бронемашины. В Ельне же по распоряжению Военного совета из личного состава дивизии было сформировано 105 экипажей, которые отправились на заводы за получением новой матчасти. 6 июля был получен приказ о том, что части должны совершить марш от станции Ельня до станции Калуга, где приступить к формированию новой танковой дивизии в составе 14-го мехкорпуса, выведенного на переформирование после кровопролитных боев в составе 4-й армии (в результате боев под Брестом, Кобрином и Пружанами в корпусе была почти полностью уничтожена 22-я танковая дивизия, а остатки 205-й моторизованной дивизии и отдельного мотоциклетного полка ушли в Полесье). Марш от Ельни до Калуги расстоянием 272 км был совершен организованно, и к указанному в приказе сроку (8 июля) части были сосредоточены в лесу юго-западнее г. Калуга. Располагались чуть ли не рядом с домом К. Э. Циолковского. На 11 июля в районе сосредоточения насчитывалось: комначсостава — 200 человек, политсостава — 54 человека, техсостава — 95 человек, административно-хозяйственного состава — 45 человек, медиков — 26 человек, военюристов — 2, младших командиров — 341 человек, рядовых бойцов — 1487. 11 июля дополнительно было сформировано 117 экипажей, которые убыли из дивизии на танковые заводы. Таким образом, 5-я дала новым танковым частям 222 экипажа. А 18 июля полковнику Ф. Ф. Федорову был, увы, вручен приказ: лучшая в Красной Армии танковая дивизия расформировывалась. Основная масса бойцов и младших командиров к этому времени уже была передана в другие части.

Часть личного состава 5-го МСП (вероятно, остатки батальона, который сражался за северный алитусский мост) находилась вместе с основными силами дивизии. Участь самого полка была командованию дивизии не известна, но ее удалось установить из более поздних, чем политдонесение Г. В. Ушакова, источников, о чем будет сказано ниже.

Судьба командира 5-й танковой дивизии полковника Ф. Ф. Федорова никак не освещена в военно-исторической литературе. Он словно исчез, растворился в адском водовороте войны. Я даже обращался в Центральный архив ФСБ, предполагая, что полковник мог быть репрессирован в числе тех, кто был тогда «назначен» виновниками поражения в приграничном сражении. Но ответ пришел отрицательный: не привлекался. И снова мне на помощь пришел его величество СЛУЧАЙ. 31 марта 2002 г. в сети Интернет я случайно прочел короткое сообщение о том, что в ночь с 30-го на 31-е в Санкт-Петербурге скончался мой любимый писатель-маринист Виктор Конецкий. Я ответил автору сообщения, он — мне. Оказалось, что у нас есть и другие точки соприкосновения. Любовь к морю и военно-морскому флоту, архипелаг Новая Земля, где довелось побывать и мне и ему. Беседы шли обо всем: семье, политике, религии, истории. И как-то мой собеседник обмолвился, что дед его был КОМАНДИРОМ 5-й ТД. Меня как громом поразило. Искать столько лет и найти, но где!

25 января 1900 г. в Одессе, в семье супругов Федоровых, родился мальчик. В честь отца его окрестили Федором, вышло весьма удобно для запоминания — Федор Федорович Федоров. В великом и страшном 1918 году юный Федоров вступил в ряды Красной Армии. Служил бойцом в бригаде некоего Филиппова, затем — красноармейцем штаба 45-й бригады. В сентябре 1924 г. был принят курсантом в школу механической тяги Ленинградского военного округа. И пошла-поехала по гарнизонам жизнь командирская. Женился на девице Анне Ивановне Урусовой, представительнице знатного княжеского рода. Служил «ванькой»-взводным в 1-м автомотобатальоне МВО, затем командовал ротой и преподавал тактику в военно-автомобильной школе. В 1927 г. вступил в партию, в 30-м родился сын, назвали Игорем. С марта 1933 г. — командир батальона Московской школы танковых техников. С февраля 1935 г. — командир танкового батальона 2-й Кавказской стрелковой дивизии, с февраля 1936 г. — командир 14-го механизированного полка 14-й кавалерийской дивизии. А потом… 18 июня 1936 г. радиостанция в г. Сеута послала в эфир кодовый сигнал «Над всей Испанией безоблачное небо» — в далекой стране на краю Европейского континента под руководством бригадного генерала Франсиско Франко вспыхнул военный мятеж, быстро затем переросший в гражданскую войну. Советский Союз откликнулся на призыв о помощи республиканского правительства. В Испанию пошли транспорты с танками, орудиями, самолетами; среди сотен добровольцев отправился туда в качестве консегерро (военного советника) и майор танковых войск Ф. Ф. Федоров. Барселона, Картахена, Мадрид, Альмерия, Лерида, Эбро… После поражения республики через Пиренейские горы он нелегально пробрался во Францию, из полпредства СССР в Париже был переправлен на Родину. Затем находился под следствием по подозрению в сотрудничестве с белогвардейцами (кто-то бдительный «просёк» — жена из «бывших», братья жены Алексей и Василий живут во Франции и т. д.). Но после двух недель ежедневного хождения на Лубянку с тягомотными расспросами об одном и том же («не были ли вы…, не встречались ли вы…, не состояли ли вы…») дело Ф. Ф. Федорова неожиданно было прекращено, и он был направлен в распоряжение ГУК (главное управление кадров) Наркомата обороны для дальнейшего прохождения службы. Подтверждений данного факта биографии Федорова в ЦА ФСБ, РГВА (Росгосвоенархиве), архиве МИДа и фондах Коминтерна не обнаружено. Личное дело Федорова, хранящееся в ЦАМО, недоступно. Но здесь есть одна зацепка. Никаких правительственных наград за Испанию майор не получил, хотя мог рассчитывать как минимум на «Красное Знамя», после недолгого командования все тем же 14-м мехполком был уволен из рядов РККА в запас. Так обычно бывало с теми, кто считался «неблагонадежным», и после увольнения из армии вполне мог последовать арест. Но через некоторое время он был восстановлен в кадрах и приказом по Киевскому военному округу № 309 от 07.10.1937 г. назначен начальником АБТС (автобронетанковой службы) 17-го стрелкового корпуса. 23 февраля 1938 г. Ф. Ф. Федоров был награжден медалью «XX лет РККА» № 010774, а уже 11.12.1938 г. приказом НКО № 02454/п ему было присвоено звание полковник. С 20.08.1940 г. полковник Федоров служил начальником оперативного отдела штаба 17-го корпуса, с этой же должности был направлен на курсы усовершенствования комсостава, после их окончания приказом НКО № 0040 от 25.03.1941 г. был назначен командиром 5-й танковой дивизии (в/ч 5430) 3-го механизированного корпуса, который дислоцировался в Южной Литве; сама дивизия находилась в маленьком городке Алитус на берегах Немана. По прибытии в Алитус он принял дела у полковника П. А. Ротмистрова — тот назначался начальником штаба корпуса, самим же 3-м мехкорпусом командовал генерал-майор танковых войск А. В. Куркин, который формировал 5-ю в июле 1940 г. и был ее первым командиром. На фронте — с утра 22 июня 1941 г. Имеется справка о ранении от эвакогоспиталя № 2570 НКЗ-РСФСР № 176 от 17 мая 1944 г., г. Соликамск. Удостоверяет, что полковник 5-й танковой дивизии Федоров Федор Федорович 30 июля 1941 г. был легко ранен осколком бомбы. «Касательное ранение мягких тканей в области правой надбровной дуги». Подписал начальник госпиталя майор м/с Желтов. Печать гербовая.

После расформирования дивизии Ф. Ф. Федоров приказом НКО № 0358 от 20.08.1941 г. был назначен начальником Московского автобронетанкового (АБТ) центра. Улица, где находился центр, сейчас называется «Танковый проезд». Должность на первый взгляд не слишком престижная, но очень важная и нужная, на них назначались только командиры, имеющие боевой опыт. Для примера: начальниками Сталинградского АБТ центра были генерал-майор танковых войск П. Е. Шуров и бывший командир 19-го мехкорпуса ЮЗФ генерал-майор танковых войск Н. В. Фекленко, заместителем начальника центра — бывший командир 9-го танкового полка И. П. Верков. Затем во главе сводного отряда центра Ф. Ф. Федоров отправился на фронт. Участвовал в обороне Москвы, воевал под Сталинградом и Ленинградом. В конце войны — начальник Соликамского танкового училища. Был награжден медалями за оборону Москвы, Сталинграда и Ленинграда. Умер 20 января 1945 г. во время вспышки тифа и был похоронен в Камышине Сталинградской области, где тогда проживала его семья. Пенсия семье была назначена 1 февраля 1945 г. Вот такая нелегкая судьба. Служил Родине честно, но генералом не стал, орденами награжден не был, умер в безвестности. Даже в специализированных ведомственных изданиях (типа солидного тома «История Прибалтийского военного округа 1940–1967», имеющего гриф «Продаже не подлежит») ни строчки биографии, ни фото, ни подробностей боев его дивизии. Мало что известно и о дальнейшей судьбе командного состава 5-й. По данным ЦАМО, генерал-майор танковых войск И. П. Верков умер 2 августа 1954 г., его бывший начштаба майор А. С. Евдокимов пропал без вести в 1941 г. Осталась неизвестной судьба командира 10-го полка Т. Я. Богданова, по архивным данным, он также пропал без вести в 1941 г., хотя, возможно, полковник был убит в бою еще 23 июня. Его заместитель капитан Е. А. Новиков по картотекам учета офицерского состава вообще не проходит, по батальонному комиссару A. П. Ильинскому есть только номер приказа о его назначении на должность и адрес жены. Информация о начальнике штаба дивизии более подробна. Согласно сводке о потерях, командир 3-го батальона 145-й отдельной танковой бригады майор B. Г. Беликов погиб в бою 16 ноября 1941 г. и был похоронен в деревне Семкино Лопасненского района Московской области. Бывший начальник штаба 5-го ГАП майор Н. П. Ткачев погиб 2 сентября 1941 г. в должности командира 108-го ГАП 108-й отдельной танковой дивизии 3-й армии 2-го формирования. После войны в дивизии Закавказского ВО командовал танко-самоходным полком какой-то полковник В. А. Шадунц[434]. Был ли это бывший командир 5-го МСП, пока не установлено, ибо согласно архивным данным, 15 ноября 1940 г. зам. командира батальона капитан Шадунц Вартан Иванович был допущен к исполнению обязанностей зам. командира 5-го мотострелкового полка. Если в книге генерала Казарьяна допущена опечатка в инициалах полковника, значит, личность и судьбу еще одного из героев боев за Алитус можно считать установленными.

^{Недостроенный артдот Алитусского УРа}

Оставшиеся в живых воины 5-го ГАП были отправлены на переформировку под Москву. В Кузьминках из них и таких же, как они, был сформирован новый полк, который отбыл под Волхов. И. Г. Старинов поведал о встрече, которая произошла 11 июля на шоссе Минск — Москва на участке между Красным и Гусином. Саперы полковника для закладки фугаса вели подкоп под бетонное полотно магистрали, когда с запада к ним подошла группа военных численностью более ста человек с капитаном-артиллеристом во главе. Оказалось, что он, капитан Васильев, ведет 36 человек личного состава своего дивизиона и примкнувших к ним бойцов. Приняв свой первый бой в районе Алитуса, дивизион к 24 июня оказался в неприятельском тылу, при попытке пробиться на восток расстрелял все боеприпасы. Капитан Васильев приказал снять с орудий замки, а потом повел своих людей на восток. В Налибокской пуще и под Бегомлем отстали и потерялись 55 бойцов, еще четверо погибли, а пятеро раненых были оставлены на попечение крестьян. Остальные поклялись выйти к своим вместе с командиром. Из числа вышедших с Васильевым бойцов И. Г. Старинов своей властью отобрал четырех саперов (лейтенанта, двух сержантов и рядового), остальных отправил на сборный пункт. Глядя вслед уходящим, с горечью подумал: был бы готовый партизанский отряд[435].

Примечания:

4

Евстигнеев К. А. Крылатая гвардия. М., ВИ, 1982 С. 35.

41

Там же, письмо.

42

Коммунисты, вперед! М., 1984. С. 171.

43

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

411

Лещеня С. К. С паролем горкома. Минск, 1981, с. 9.

412

Из материалов интернет-газеты «Биржа Информации. Гродно» — http://www.gazeta.grodno.by.

413

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

414

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

415

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

416

Там же, письмо.

417

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо личной переписки.

418

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо личной переписки.

419

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

420

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, справка из ИВИ МО РФ со ссылкой на ЦАМО, ф. 500, оп. 12454, д. 134, л. 57.

421

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

422

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

423

Фаулер У. План «Барбаросса» — блицкриг на Востоке. 7 первых дней операции. М.: Эксмо, 2007. С. 101–102.

424

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

425

Семенов Н. С. Время не властно. М.: 1988. С. 24.

426

СБД № 34, с. 261.

427

СБД № 33, с. 56.

428

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

429

Ганичев Д. В., Муриев Д. З. Дорогами мужества. М., 1988, с. 16.

430

Огненный таран: факт или миф? Вечерний Минск, 1996, № 231–236.

431

Земля в огне. М.: ВИ., 1975. С. 38–39.

432

Симонов К. М. Разные дни войны: Дневник писателя. М., 1978, т. 1, с. 8.

433

«1984» и эссе разных лет. М.: 1989. С. 222.

434

Казарьян А. В. Война, люди, судьбы. Книга первая. Ереван, 1975, с. 231.

435

Старинов И. Г. Пройди незримым. М., 1988, с. 22, 23.