Начавшееся сосредоточение механизированных частей вермахта против левого фланга 11-й армии (на алитусско-вильнюсском направлении) было выявлено разведкой Прибалтийского Особого военного округа за неделю до начала боевых действий. В разведсводке штаба округа № 02 от 21 июня указывалось: «По данным 4-й комендатуры 107 ПО отмечено, что в период с 14.6 по 15.6.41 через Сейны проследовало до 200 танков. В августовских лесах в районе Вержники, Калеты, Кукле подтверждается сосредоточение до корпуса пехоты, артиллерии, до 200 танков, до 400 автомашин»[233]. Ситуация была вполне предсказуемой, ибо в окружном плане прикрытия госграницы в числе наиболее вероятных для противника операционных направлений были определены: Гумбинен (ныне Гусев), Каунас, Вильнюс с последующим ударом на Минск; Сувалки, Алитус, Лида (или Гродно) для воздействия на правое крыло и тыл Западного округа. Согласно тому же плану для усиления прикрытия указанных направлений в распоряжение командующего 11-й армией с первого дня мобилизации (M-1) передавались 3-й механизированный корпус и 10-я бригада противотанковых орудий.

Начальник инженерного отдела штаба 11-й армии подполковник С. М. Фирсов своей властью снял с оборонительных работ два батальона для минирования танкоопасных направлений, но вскоре получил от вышестоящего начальства выговор за излишнее рвение, а его решение было отменено[234]. Вообще, печальный опыт «прибалтийцев» является весьма характерным для показа запутанной и противоречивой обстановки летом 1941 г. на советско-германской границе. Документы донесли до исследователей немало очень разумных и полезных распоряжений командующего округом генерал-полковника Ф. И. Кузнецова: о применении светомаскировки, выводе техники из гарнизонных городков и укрытии ее в лесах, подготовке мостов к минированию и пр. Взять, например, приказ штаба округа № 00229 от 18 июня. По пункту 1 (командующему Северо-Западной зоной ПВО): «к исходу 19 июня 1941 г. привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа, для чего:

а) организовать круглосуточное дежурство на всех постах воздушного наблюдения, оповещения и связи и обеспечить их непрерывной связью;

б) изготовить всю зенитную артиллерию и прожекторные батареи, назначив круглосуточное дежурство на батареях, организовав бесперебойную связь их с постами, тщательно подготовив в инженерном отношении и обеспечив огнеприпасами;

в) организовать взаимодействие истребительной авиации с зенитными частями;

г) организовать бесперебойную связь постов воздушного наблюдения, оповещения и связи с аэродромами истребительной авиации;

д) к 1 июля 1941 г. закончить строительство командных пунктов, начиная от командира батареи до командира бригадного района.

19.6.41 г. доложить порядок прикрытия от пикирующих бомбардировщиков крупных железнодорожных и грунтовых мостов, артиллерийских складов и важнейших объектов.

До 21.6.41 г. совместно с местной противовоздушной обороной организовать: затемнение городов: Рига, Каунас, Вильнюс, Двинск, Митава, Либава, Шауляй, противопожарную борьбу в них, медицинскую помощь пострадавшим и определить помещения, которые могут быть использованы в качестве бомбоубежищ;

е) максимально форсировать все организационные мероприятия, закончив их не позднее 1 июля 1941 г.».

По пункту 5 (начальнику АБТУ): «к 21.6.41 г. изъять из 22, 24 и 29-го [территориальных стрелковых] корпусов все танки иностранных марок и бронемашины. Совместно с начальником Артиллерийского управления округа вооружить их малокалиберной противотанковой артиллерией (там, где они ее не имеют) и передать по 45 танков и по 4 бронемашины 8-й и 11-й армиям, которым танки использовать для стационарной противотанковой обороны в противотанковых районах, а бронемашины — для обороны командных пунктов армий».

По пункту 10 (ему же): «Отобрать из частей округа (кроме механизированных и авиационных) все бензоцистерны и передать их по 50 % в 3-й и 12-й механизированные корпуса. Срок выполнения 21.6.41 г.»[235].

Весьма показательны мероприятия, проводимые тогда в 5-й танковой дивизии 3-го механизированного корпуса (командир дивизии — полковник Ф. Ф. Федоров). 10 июня в дивизию поступила директива Управления начальника артиллерии ПрибОВО о срочном получении для создания НЗ (неприкосновенного запаса) 654 выстрелов с бронебойно-трассирующим снарядом, причем было приказано «не ждать» отгрузки со склада в Вильнюсе, а получать их самим немедленно согласно шифротелеграмме замнаркома обороны Г. И. Кулика[236]. 17 июня командир дивизии разослал в части план мероприятий по выполнению приказа НКО СССР от 15.06.1941 г. Смысл мероприятий был таков — перестроить боевую подготовку на основе постоянной боеготовности подразделений и частей; закончить стрельбы всем, кому положено стрелять, до 1 июля; прекратить отрыв личного состава на всякие хоз. работы к 22 июня[237]. В дивизии открыто говорили о мобилизации и грядущей войне, что отметил в своем донесении зам. командира 9-го танкового полка батальонный комиссар П. С. Григоренко. 18 июня он писал об «отрицательных настроениях»: член партии старшина Макеенко при обращении к нему секретаря президиума Зачиняева об уплате взносов ответил: «Какие там взносы, теперь война…»; красноармеец Панфилов, беспартийный, заявил: «Сегодня написал письмо родным, что у нас мобилизация и выезжаем на исходные позиции…» Никакой мобилизации (явной) в Прибалтике, конечно, не проводилось. Но смысл всех других мероприятий, проводимых в те дни штабом ПрибОВО, состоял в том, что война стоит на пороге, идет активная подготовка к ней — не заметить этого мог только слепой и глухой.

Неплохо, не правда ли? Всем бы действовать так, как действовал Ф. И. Кузнецов. Но в течение последних двух-трех дней все приказы и директивы его штаба и окружных управлений неоднократно отменялись, вводились в действие, снова отменялись, совершенно дезориентировав командование подчиненных округу армий прикрытия. Часть решений блокировала проинформированная «бдительными товарищами» Москва. Бывший начальник ГАУ маршал артиллерии Н. Д. Яковлев вспоминал про 21 июня: «Во время нашей короткой беседы из Риги как раз позвонил командующий войсками Прибалтийского военного округа генерал Ф. И. Кузнецов. Нарком довольно строго спросил его, правда ли, что им, Кузнецовым, отдано распоряжение о введении затемнения в Риге. И на утвердительный ответ распорядился отменить его»[238]. Была и еще одна причина такой чехарды, но о ней будет сказано чуть ниже. Результатом же явилась полная тактическая неожиданность для большинства входивших в армии дивизий 1-й линии, которые просто не успели занять подготовленные позиции на границе из-за многочисленных проволочек в отдаче приказаний на развертывание.

Удар левого крыла группы армий «Центр» (3-я танковая группа генерал-полковника Германа Гота была там главной ударной силой) на стыке Западного и Прибалтийского военных округов не пришелся по монолитной советской обороне. Он был нанесен по разрозненным подразделениям 126, 128, 188-й и 23-й стрелковых дивизий, главным образом по стрелковым батальонам, которые (в основном по одному от каждого полка) трудились на строительстве оборонительных рубежей. С севера на юг располагались: от 188-й СД — 2-й батальон 523-го, 2-й и 3-й батальоны 580-го, 3-й батальон 595-го полков; от 126-й дивизии — 3-й батальон 550-го, 2-й батальон 366-го, 3-й батальон 690-го полков; от 128-й дивизии — 2-й батальон 374-го полка и все три батальона 741-го полка. Непосредственно на стыке с ЗапОВО находились два батальона 23-й дивизии. Есть данные о том, что батальоны были усилены полковыми артиллерийскими батареями, а в 30-километровой полосе 188-й (от Вирбалиса до озера Виштынец — немецкое название Виштитер-Зее) пехотинцам был придан артдивизион[239]. Бывший командир огневого взвода 106-го ОПТД 23-й СД В. П. Лапаев вспоминал, что 17 июня дивизион был поднят по тревоге и направлен к границе, но к вечеру 21 июня успел дойти только до Мариямполе, где и встретил войну[240].

Против батальонов 188-й СД развернулись 6-я и 26-я пехотные дивизии 6-го армейского корпуса, разгранлиния корпуса проходила севернее Алитуса. Против батальонов 126, 128 и 23-й СД на исходные позиции (непосредственно в сувалковском выступе) вышли 8 немецких дивизий: 39-й моторизованный корпус в составе 7-й и 20-й танковых и 14-й моторизованной дивизий, 57-й моторизованный корпус в составе 12-й и 19-й танковых и 18-й моторизованной дивизий и 5-й армейский корпус (командир — генерал пехоты Рихард Руоф) в составе 5-й и 35-й пехотных дивизий. История сохранила имена командиров 188-й, которые первыми приняли на себя удар двух дивизий 6-го АК вермахта. Батальонами пехоты командовали старшие лейтенанты С. М. Уперов, П. С. Гудков и М. И. Дудов; дивизионом — В. М. Романенко. С ними находились работники политотдела старший политрук Н. П. Чалый и младший политрук Д. Т. Сорокин[241]. 20 июня комдив полковник П. И. Иванов приказал командирам полков изучить свои участки и принять в подчинение строительные батальоны в их полосах. На следующий день командование частей и подразделений проводило рекогносцировку на местности, но основные силы дивизии по-прежнему оставались в летних лагерях Казлу-Руда. Основные силы 128-й СД занимали район Лаздияй, Сейрияй, Симнас, штаб находился в лесу в 5 км западнее Сейрияй. 126-я (командир — генерал-майор М. А. Кузнецов, зам. по ПЧ — полковой комиссар А. Я. Ермаков) и 23-я (командир — генерал-майор В. Ф. Павлов) дивизии к утру 22 июня находились на марше в глубине территории Литвы. Следовательно, на границе, кроме пограничников и строителей, находилось всего тринадцать вытянутых в одну линию стрелковых подразделений с минимальным количеством артиллерии. Это были, конечно, слишком малые силы, ни в коей мере не способные остановить ударную группировку противника.

С 4 часов утра на все аппараты Морзе и СТ-35 узла связи штаба 11-й армии (он находился в форту № 6 крепости Ковно) хлынул поток сообщений одинакового содержания: противник открыл сильный артиллерийский огонь, обстреливает из орудий наш передний край, артиллерия ведет огонь по нашим позициям, артиллерийский обстрел противник перенес вглубь и т. д. Начальник штаба армии генерал-майор И. Т. Шлемин немедленно доложил обстановку в штаб округа. Позже пошли более тревожные сообщения: атакуют немецкие танки, отражаем атаки пехоты противника. Потом прервалась связь со 128-й стрелковой дивизией.

В 5 часов утра командарм-11 генерал-лейтенант В. И. Морозов отдал боевой приказ № 01, в котором правофланговому 16-му стрелковому корпусу ставилась задача — прикрыть каунасское направление по линии укрепрайона и уничтожать противника в своей главной полосе[242]. Левофланговым соединениям было приказано: 126-й стрелковой дивизии с 429-м ГАП РГК занять 1-й и 2-й узлы Алитусского УРа на рубеже Шиланце, Каймеле, Рымец и не допустить прорыва противника в восточном направлении (задача, как сами видите, изначально была поставлена нереальная, ибо соединение находилось еще на подходе к Неману); 128-й стрелковой дивизии занять 3-й и 4-й узлы укрепрайона на рубеже Меркине, Копцево, Курвишки и воспрепятствовать прорыву немцев на Алитус. Но именно это и произошло.

На четыре батальона 128-й дивизии обрушились две танковые и две пехотные дивизии вермахта. На стыке с ЗапОВО батальон 23-й СД с боем оставил местечко Копцево (по-литовски — Капчаместис, 20 км севернее Сопоцкина); германская кавалерия лесами прошла в озерный район на пути к Алитусу. Около трех десятков полностью забетонированных дотов Алитусского УРа, по сей день стоящих в районе Капчаместис и к югу от него, никаких боевых повреждений не имеют, следовательно, их никто не использовал. Почти сразу же агрессором были взяты приграничные города Лаздияй, Калвария и Кибартай; в Кибартае в полном окружении продолжала драться погранкомендатура. Вечером 22 июня штаб ГА «Центр» донес в Ставку по 9-й армии и 3-й танковой группе, причем в весьма оригинальной манере: «По эту сторону Немана установлены части 8 дивизий, которые не вполне изготовились к обороне и были буквально ошарашены нашим наступлением». Одной из этих «ошарашенных» была 128-я СД.

В марте 1941 г. 128-я дивизия была передислоцирована из Латвии в Литву: штаб, 374-й стрелковый полк и 212-й батальон связи разместились в Калварии, 533-й стрелковый и 292-й легкоартиллерийский полки — в Алитусе и Симнасе, остальные части — в Лаздияе, Сейрияе и других населенных пунктах. С весны и до начала боевых действий по одному батальону от полка участвовало в работах по сооружению Алитусского УРа. В случае если бы УР успели построить, он прикрывал бы направление Августов-Алитус по фронту 57 км. По проекту он был разбит на 10 опорных пунктов, в которых строилось 273 дота, командный пункт и хранилище ГСМ. На 22 июня ни в одном из полностью готовых дотов не было установлено вооружение. 19 и 20 июня дивизия всеми силами начала занимать 55-километровый рубеж Калвария — Лаздияй и приступила к оборудованию командных и наблюдательных пунктов. 533-й стрелковый и 292-й легкоартиллерийский полки находились в летних лагерях на полевых учениях. Утром 22 июня после комбинированного артиллерийско-бомбового огневого налета по позициям и местам дислокации частей 128-й СД по ней был нанесен удар колоссальной силы: в ее расположение врезались бронированные клинья 7-й и 20-й танковых дивизий, поддержанных обеими дивизиями 5-го АК 9-й полевой армии. 5-я пехотная дивизия вермахта еще до полудня подошла к Лаздияй, но сумела овладеть местечком лишь после нескольких часов тяжелого боя. Передовой отряд 56-го пехотного полка после взятия местечка устремился к Неману вслед за разведывательным эскадроном ротмистра Нимака[243]. На участке 741-го стрелкового полка (командир — полковник И. А. Ильичев) за 1-й час боя было выведено из строя пять немецких танков. Яростное сопротивление оказали окруженные части дивизии в болотах Илялис, в деревнях Крокилаукис и Толуйчай. Курсанты полковой школы 374-го СП, возглавляемые командиром взвода Ветошкиным, погибли все, сам Ветошкин был убит в рукопашной схватке. Сводный отряд 374-го полка сражался в районе г. Мариямполе (после войны переименован в Снечкус, ныне — снова Мариямполе).

292-й легкоартиллерийский полк (командир — майор В. М. Шапенко) еще в ночь на 17 июня был поднят по тревоге и занял оборону на границе: 1-й артдивизион — в районе Калварии, 2-й дивизион — во 2-м эшелоне дивизии у деревни Кросна. В 04:10 22 июня 1-й дивизион уже вел бой вместе с пограничниками и вскоре израсходовал все боеприпасы. Личный состав дрался как пехота, участвовал в рукопашных схватках, в которых погибли командир и замполит дивизиона. Остатки подразделения отошли к позиции 2-го АД. Как написано в истории 21-го танкового полка 20-й ТД вермахта, «в Калварии, как первой цели наступления, было встречено только незначительное ожесточенное сопротивление, так что полк мог продолжить развитие удара на Алитус»[244]. Упоминается, что в захвате Калварии принимали участие также передовые подразделения 7-й танковой дивизии. В 04:05 утра ее авангард пересек государственную границу СССР и к 08:00 вошел в Калварию, которая находилась в 10 км от границы. Как вспоминал командир 4-й батареи 292-го полка лейтенант А. Е. Наумов, 4, 5 и 6-я батареи, входившие во 2-й дивизион, держали оборону в районе с. Кросна. Боекомплект состоял из 16 выстрелов на орудие и 15 патронов на бойца. После окончания артобстрела и начала движения немецких танков и мотоциклов по шоссе через Кросну на Алитус командиры батарей самовольно открыли огонь, нанеся немцам некоторые потери. На КП 128-й СД, расположенном недалеко от позиции 2-го АД, никого не было, только в районе полудня был получен приказ штадива — отойти к Сейрияй, затем — к Алитусу. Но в полдень у дивизии уже не было командования, приказ на отход, переданный, скорее всего, письменно, исходил от уже не существовавшего штаба (начальник штаба — полковник Ф. И. Комаров). Связь с управлением 128-й прервалась в 9 часов утра, — последним сообщением, которое приняли на узле связи 11-й армии, была телеграмма в четыре слова. Полковник В. П. Агафонов (в июне 1941 г. — майор, зам. начальника связи армии) вспоминал: «Вбегает капитан Васильев с лентой в руке: — Товарищ майор, от 128-й! — Он протягивает мне ленту. „Немецкие танки окружили штаб“, — читаю я и тут же бросаюсь к начальнику штаба. — Как со 128-й, товарищ Агафонов? — встречает меня вопросом генерал Шлемин. — Есть какая-нибудь возможность связаться? — Связи со 128-й больше не будет. Вот, товарищ генерал, последняя телеграмма от них»[245]. Лишенные командования разрозненные подразделения дивизии начали откатываться к Неману.

481-й гаубичный артполк (командир — майор Бояринцев) утром 22 июня из Калварии выдвинулся 1-м и 2-м дивизионами на позиции на 2–3 км на север-запад, в сторону госграницы, где, скорее всего, и был разгромлен. 3-й АД оставался в артпарке военного городка. Здесь в 09:10 дивизион был атакован тремя танками противника, разбил один из них, остальные ретировались. Во время воздушного налета он потерял две гаубицы. Затем 3-й дивизион снялся с позиции по распоряжению начштаба дивизии Ф. И. Комарова и ушел на северо-восток в сторону Приенай, где вошел в расположение 126-й стрелковой дивизии; 23 июня вместе с ней он переправился через подготовленный к взрыву мост через Неман. 24 июня 3-й Ад в составе девяти орудий был включен в состав 74-го артполка 84-й МД 3-го мехкорпуса, а 1 июля он почти весь был уничтожен на переправе через р. Вилия в районе Кайшядориса.

533-й стрелковый полк дислоцировался в Симнас. Городок находится в озерном районе — на северо-западе к нему примыкают два небольших озера, Симнас и Гелуйчай, к юго-востоку имеются два более крупных озера, Дусь и Метялис. В этом месте сходятся дороги на Кросну, Сейрияй и Алитус.

22 июня в роще в дефиле озер 2-й батальон 533-го СП и полковая школа сражались с вражеским отрядом, пытавшимся ворваться в Симнас. Благодаря настойчивости москвички Е. И. Смирновой, потерявшей на фронте сына и потратившей годы на его поиски, удалось идентифицировать еще один героический эпизод. Младший сержант В. Ф. Смирнов служил водителем в 292-м артполку 128-й стрелковой дивизии и числился пропавшим без вести с июня 1941 г. Красные следопыты средней школы г. Симнас (было время, когда в Литве существовали красные следопыты) начали поиски. Опросом местных жителей они нашли очевидцев; по их словам, четырнадцать красноармейцев из состава 533-го стрелкового и 292-го артиллерийского полков, отступив из Симнас, заняли круговую оборону на господствующей высоте. В ходе тяжелого боя все до одного защитники высоты погибли, сдавшихся и бежавших не было. Колхозник А. Яняцек рассказал: «Помню, шли перед последним боем через наш поселок четырнадцать бойцов-храбрецов. Остановились у соседнего двора. Пили воду. У них было два „максима“. Когда кончился бой, фашисты согнали всех взрослых жителей и приказали похоронить погибших. Один из них еще был жив. Его добили эсэсовцы». Горожане похоронили последнего защитника Симнас отдельно и показали это место, школьники самочинно раскопали могилу. На истлевших останках солдата они нашли петлицы с автомобильными эмблемами и пластмассовый медальон-«смертник». Бумажный формуляр, вложенный внутрь, сохранился прекрасно и, что самое главное, был заполнен. «Смирнов Владимир Федорович, мл. сержант, 1919 г. Москва». Еще нашли полуистлевшую записку, которую также удалось прочесть. «22 июня 1941 г. Погибаем. Остался я — Смирнов В. и Восковский. Скажите маме. Сдаваться не будем».

119-й разведбат (командир — старший лейтенант Апанович) утром выдвинулся из Сейрияй к границе, имея задачу усилить оборону Лаздияйской погранзаставы (начальник заставы — капитан Юрченко). Здесь же действовал 533-й СП. После отхода под натиском неприятеля в районе озер северо-западнее Сейрияй собрались 119-й ОРБ, пограничники, 1-й батальон и другие подразделения 533-го полка, основные силы 292-го ЛАП и бойцы строительных батальонов. Возглавил всю группу командир 533-го СП полковник П. А. Бочков. Заняв круговую оборону в межозерном дефиле, советские воины подбили четыре танка. Отсюда группа Бочкова отошла на юго-восток, на новый рубеж. Во второй половине дня майор из штаба 11-й армии привез приказ на отход в район Алитуса и прикрытие переправ через Неман. Но приказ выполнен не был. Отряд 128-й СД, основу которого составлял понесший большие потери 292-й артполк и военнослужащие 533-го СП, в районе деревень Ревай и Раджюнай, что недалеко от Сейрияй, был блокирован неприятелем. Оседлав дорогу и заняв круговую оборону, они сражались в окружении до 29–30 июня 1941 г. Как вспоминал комбат-4 292-го ЛАП Наумов, 25 июня он, как старший из оставшихся в живых, принял командование 2-м дивизионом полка. Через несколько дней группа из 11 артиллеристов и чуть большего числа пехотинцев вырвалась из окружения на берег Немана. После боев в районе Сейрияй (они длились больше недели) группа П. А. Бочкова переправилась через Неман и впоследствии вроде бы соединилась с Красной Армией, но сам Бочков значится пропавшим без вести. Жены и дети комсостава 533-го полка, оставшиеся в г. Симнас, были захвачены в плен.

Поражение 128-й дивизии, хоть и скудно, но нашло отражение в боевых донесениях штаба ПрибОВО: «128 сд ведет тяжелые бои в районе озера Дусь, ее фланги обходятся танковыми частями. В Алитусе авиадесант противника, его танки»[246]. Чуть позже: «128 сд понесла большие потери, связи с ней шта[б] арм[ии] не имеет»[247]. От еще недавно полнокровного соединения остались отдельные разрозненные группы, весьма велики были потери командного состава. В первые часы боев погиб командир 292-го артполка майор В. М. Шапенко, были тяжело ранены командир 374-го стрелкового полка полковник Гребнев, многие другие командиры и политработники. Остатки частей 128-й СД, отошедшие в район Двинска, вошли в состав Двинской ОГ и 26 июня принимали участие в бою с авиадесантами и танками противника. Авиадесант был уничтожен, а огнем артиллерии 374-го СП под командованием капитана Терентьева было подбито два танка противника. В августе 1941 г. на основе уцелевших подразделений и отдельных военнослужащих было начато переформирование 128-й стрелковой дивизии. На 22 июня в ней числилось 9820 человек личного состава, на 30 августа — всего 206. Большинство фактов взято из книги «Псковская Краснознаменная» (Л., 1984 г.), кое-что прислано Советом ветеранов дивизии и найдено в других источниках.

В документах по учету безвозвратных потерь НКО командир дивизии генерал-майор А. С. Зотов значится пропавшим без вести летом 1941 г. По одной из версий, выехав утром 22 июня из штаба дивизии к границе, он неожиданно наткнулся на немцев. Автомашина комдива была обстреляна, водитель был убит, а сам Зотов, отбиваясь, расстрелял все патроны, был схвачен и связан.

Откуда взялась эта версия, уже никто не помнит. Я к ней привык, хотя в некоторых источниках проскальзывало, что генерал был пленен не в июне, а в июле, и не в Литве, а в Белоруссии, под Минском. Подтверждением послужила опубликованная выдержка из протокола допроса А. С. Зотова: «После того как я растерял части своей дивизии, с группой штабных командиров направился в юго-восточном направлении, имея в виду перейти Неман и впоследствии соединиться с основными силами советских войск… Со мной оказались: комиссар дивизии — полковой комиссар Бердников, начальник артиллерии дивизии полковник Минин, лейтенанты Балалыкин, Попов и еще несколько человек… 29 июля 1941 года мы подошли к шоссе Минск — Радошковичи и в течение двух суток пытались пересечь его, но нам это не удавалось, так как по шоссе непрерывно двигались немецкие войска. Не имея возможности укрыться и учитывая бесцельность сопротивления, я и мои спутники сдались в плен…»[248]. Несмотря на это, госпроверку Зотов прошел успешно и был восстановлен в генеральском звании. Думаю, ему зачлось руководство антифашистским подпольем концлагеря Заксенхаузен.

Согласно тому же приказу по 11-й армии № 01, 16-му стрелковому корпусу, занимавшему центр и правый фланг, надлежало организовать оборону по линии 42-го укрепленного района с задачей прикрыть каунасское направление: 5-й стрелковой дивизии оборонять 1, 2 и 3-й узлы УРа на рубеже Шаудыня, Зыкле, Шварпле; 33-й стрелковой дивизии — 4, 5 и 6-й узлы УРа на рубеже Слизновизна, фл. Румки, Воишвилы, Дворкеле; 188-й стрелковой дивизии — 7, 8 и 9-й узлы УРа на рубеже Кунигишки, Ковнишки, Мялуцишки, Венкшнупе, выделив один батальон для прикрытия 10-го узла УРа — район Морги, Ивашки, Калвария. К 22 июня Каунасский УР имел 599 недостроенных долговременных сооружений; на 31 сооружении уже были завершены бетонные работы. Вооруженных дотов не было, но уже начало формироваться управление района во главе с комендантом полковником Н. С. Дэви, бывшим начальником штаба 126-й дивизии; начальником штаба УРа был назначен майор П. Я. Байгот. И здесь попытки остановить противника не дали положительных результатов ввиду его значительного превосходства. На участке 5-й СД удар наносил 10-й армейский корпус 16-й полевой армии, имевший в составе 30-ю и 26-ю пехотные дивизии. Против 33-й СД действовали 122-я и 123-я ПД 28-го армейского корпуса. Наконец, в стык 188-й и 33-й дивизий (против правого фланга 188-й и левого — 33-й) атаковал 2-й АК вермахта (12-я, 32-я и 121-я пехотные дивизии). С началом боевых действий личный состав 210-го УНС (начальник — полковник Ф. М. Савелов), осуществлявшего строительство дотов Каунасского укрепрайона, свернул все работы на границе и начал отход в тыл. Эвакуация происходила под воздействием авиации противника, в результате чего строители понесли серьезные потери в личном составе и имуществе. В частности, несколькими налетами была разбомблена и расстреляна автоколонна 79-го строительного участка (начальник — военинженер 2 ранга Т. И. Понимаш, главный инженер — военинженер 3 ранга М. Г. Григоренко, зам. по политчасти старший батальонный комиссар М. Н. Лебедев), кроме автомашин, были потеряны все бетономешалки, камнедробилки и компрессоры. В начале июля остатки участка вышли к Орше. 78-й стройучасток (начальник — военинженер 2 ранга А. П. Глушко, главный инженер воентехник 1 ранга В. А. Паутов), объекты которого в районе м. Шаки (ныне Шакяй) были обстреляны артиллерией, при отходе распался на изолированные группы. В. А. Паутов вспоминал: «Получив приказ об эвакуации, мы отходили на Каунас, затем дальше, на восток. В нашем распоряжении была грузовая машина. В Вильнюс мы въехали, когда там уже находились танки противника. Укрыться нам помог литовец, имя которого так и осталось неизвестным. Когда грохот немецкой танковой колонны утих, водитель нашей машины снова дал ход. Еще полкилометра — и мы, казалось, вне городской черты. Но тут опять случилось непредвиденное. В конце улицы стоял танк, на башне которого сидел гитлеровец с биноклем, направленным в нашу сторону. Сообразив, кто мы, он нырнул в башню и дал пулеметную очередь. Мы выпрыгнули из машины и укрылись за штабелями леса. Дальнейший путь почти в 400 километров наша небольшая группа преодолела в пешем строю, прокладывая нередко дорогу штыком и гранатой. Лишь в Витебске мы отыскали свою часть»[249]. В состав УНС входило еще пять участков (55, 58, 77, 107 и 109-й), их судьбы установить не удалось. Из начсостава известен только начальник 107-го СУ военинженер 3 ранга Г. В. Демин.

В разведсводке № 03 штаба Северо-Западного фронта к полудню 22 июня констатировалось: «После артиллерийской подготовки военно-воздушные силы противника нарушили государственную границу и, начиная с 4.15 22.6.41 г., производили налеты и бомбардировку ряда объектов на нашей территории. С 5 часов 25 минут пехота и танки противника перешли в наступление… Каунасско-вильнюсское направление: а) на участке Юрбург, Виштынец к 9 часам противник вышел на фронт: на направлении Шаки наступает до пехотного полка; Наумиестис, Кибарты, Вирбалис занимают до двух пехотных полков; в районе Виштынец наступает пехота неустановленной численности; б) на фронте Виштынец, Копцево основной удар противник развивает в общем направлении на Алитус и к 9 часам занимает следующее положение: Вигреле и район занимает до пехотного полка с танками, в районе Любово до кавалерийского полка наступает на Калвария; до 500 танков прорвалось в районе Лозьдзее, развивая наступление на Алитус; Копцево занято пехотой; в) Августов занят пехотой противника»[250].

Согласно опубликованной в ВИЖе схеме расположения частей округа на утро 22 июня[251], 5-я стрелковая дивизия полковника Ф. П. Озерова имела на границе только 336-й стрелковый полк (командир — майор Л. К. Козлов), 2-й батальон 190-го и 3-й батальон 142-го стрелковых полков. Бывший зам. командира дивизии по политчасти П. В. Севастьянов вспоминал, что к моменту перехода противника в наступление на участке прикрытия 5-й находилась не часть, а весь 142-й СП (командир — подполковник И. Г. Шмаков), на позициях развернулись оба дивизионных артполка. Следовательно, из главных сил дивизии отсутствовали лишь 190-й полк подполковника. П. С. Телкова и 61-й противотанковый дивизион майора Геворкяна. Они находились в казлурудских лагерях, были подняты по тревоге и ускоренным маршем двигались к главным силам дивизии. Вероятно, так и было, ибо один полк и два батальона не смогли бы долго противостоять значительно превосходящим силам вермахта. Севастьянов писал: «Бой разворачивался стремительно. Не прошло и четверти часа, как в него втянулись оба наших стрелковых и артиллерийские полки…»[252]. За день дивизия понесла тяжелые потери, но сумела отразить двенадцать атак.

Первым из Казлу-Руды прибыл 61-й ОПТД. Бывший зам. политрука 2-й батареи П. К. Торопов вспоминал, что первые атаки немцы предпринимали при поддержке артиллерии и минометов и ввели в бой бронетехнику только во второй половине дня. Торопов писал, что это были легкие машины, их без труда подбивали даже осколочными снарядами, а бронебойные их пробивали насквозь[253]. Но когда после ожесточенного воздушного налета и артобстрела немецкая пехота при поддержке танков вновь пошла в атаку, оборона дивизии не устояла. «Уже все склоны холмов, берега речушки, наши, теперь уже захваченные немцами, окопы первой и второй линий были завалены телами мертвых, когда неприятелю наконец удалось прорвать оборону». Положение спас подошедший свежий 190-й СП. Прорыв был ликвидирован, а ближе к ночи из штаба корпуса пришел приказ на отход: по телефону и письменно[254].

Из разведсводки № 04 штаба Северо-Западного фронта к 18:00 22 июня: «Каунасско-Вильнюсское направление: а) в 13 часов 30 минут противник силой более пехотного полка прорвался в направлении Шаки и вел бой на участке Шаки, Скардуне (10 км южнее Шаки). Свыше пехотного полка, предположительно, вышли на рубеж Корнишки (7334), Дыдвиже, Волковышки. В 14 часов 20 минут на участке Вирбалис, Калвария наступало свыше двух пехотных дивизий, кавалерийский полк и до роты танков».

Штаб 188-й стрелковой дивизии накануне войны переместился на южную опушку леса в 15 км к югу от г. Вилкавишкис. Связь с четырьмя находившимися на границе батальонами осуществлялась только по телефону; когда началась война, она сразу же прервалась. Посланные на устранение повреждения дивизионные связисты обнаружили порыв в 10 км к западу от расположения штаба в поселке Ланкялишкяй, неподалеку от церкви. Работники 3-го отделения, недолго думая, арестовав трех священников (одного местного и еще двух, приехавших к нему в гости в субботу вечером) и доставили их в штаб. Привязав их в лесу к деревьям, рьяно добивались получения признательных показаний; после жестоких пыток все трое священнослужителей скончались. А позже один «орел», после войны оказавшийся в США, признался, что это именно он порезал связь в Ланкялишкяй[255].

В 5 часов утра основные силы 188-й СД выступили из летнего лагеря Казлу-Руда в сторону границы, но атаки авиации сильно замедлили их продвижение. В середине дня в районе восточнее г. Вилканишкис они столкнулись с передовыми частями 6-го армейского корпуса противника. В ходе тяжелого многочасового встречного боя соединение понесло тяжелые потери, остановить неприятеля не сумело и было вынуждено начать отход за р. Шешупе, открыв неприятелю дорогу к Неману. Остатки сражавшегося на границе батальона 523-го полка вместе с комполка майором И. И. Бурлакиным соединились с дивизией только в районе Ионавы. Бурлакин рассказал, что в час ночи к нему прибыл полковой инженер с директивой штаба округа, в которой приказывалось начать минирование предполья укрепрайона. Ожидалось прибытие на станцию Вилканишкис вагонов с минами. Около трех часов позвонил дежурный по штабу дивизии с предупреждением о возможности провокаций, а в 03:45 начался артобетрел[256].

33-я дивизия имела в предполье 42-го укрепленного района 3-й батальон 73-го СП, 1-й батальон 164-го СП, 2-й батальон 82-го СП и 63-й разведбатальон. 20 июня начальник артиллерии дивизии полковник Г. А. Александров, выполняя приказ ее командира генерал-майора К. А. Железникова, вывел 44-й легкоартиллерийский полк майора Штепелева ближе к границе. Полк развернулся вдоль каунасского шоссе, шедшего параллельно госгранице, и с началом боевых действий поддерживал огнем стрелковые батальоны. В районе Кибартая комбат-1 164-го стрелкового полка капитан И. Д. Глонти в переломный момент боя сам повел бойцов в штыковую контратаку; противник был отброшен[257]. Стрелковые подразделения 1-й линии, несмотря на многократное превосходство наступающего противника, сумели при поддержке артиллерии 44-го ЛАП, танков и бронемашин 63-го ОРБ удержать позиции и тем самым дали возможность подойти и развернуться главным силам 33-й СД. В ходе боя 44-й ЛАП фактически был уничтожен, не отступив со своих позиций, погиб и его командир. Стрелковые подразделения дивизии при поддержке 92-го гаубичного артполка (командир — майор А. А. Соболев) и приданного корпусного артполка в течение семнадцати часов удерживали свой участок обороны, направление Владислав — Вилканишкис оборонял 164-й стрелковый полк (командир полка — майор В. В. Алтухов). Вечером 33-я отошла к г. Пильвишкяй, где заняла оборону по реке Шешупе.

Основные силы 126-й стрелковой дивизии — за исключением трех стрелковых батальонов, 265-го противотанкового дивизиона и 230-го автобатальона, находившихся на границе, — к началу боев находились на марше на подходе к Приенай (Прены). Согласно планам командования округа, на правобережье Немана южнее Приенай также намечалось сосредоточить переброшенную из г. Хаапсалу (Эстония) 16-ю стрелковую Ульяновскую имени В. И. Киквидзе дивизию генерал-майора А. И. Любовцева, но по состоянию на 22:00 21 июня, как отмечено в оперсводке № 01, это соединение никуда не двигалось из-за отсутствия вагонов для погрузки. Сам Приенай находится севернее Алитуса на левом берегу Немана, непосредственно к его южной и западной окраинам примыкает густой хвойный лес Прену-Шилас. Головной 690-й стрелковый полк (командир — полковник Е. В. Бедин) при прохождении местечка Езно (Езнас), что в 18 км от Приенай, был в 6 часов атакован авиацией; к 11 часам части сосредоточились в Приенском лесу. Перейдя Неман по мосту, они заняли оборону на рубеже Старая Гутта — Осса (ныне Ута Стрега и Уоса) юго-западнее и южнее города. Боев с сухопутными войсками в течение дня 22 июня не было. Утром 23 июня командир 550-го СП майор Б. С. Зарембовский для прояснения обстановки выслал на запад разведгруппу. Через некоторое время группа столкнулась с немцами и была обстреляна, погиб командир взвода пешей разведки лейтенант Кузьменко. К 11 часам авангард противника подошел к Приенай, намереваясь захватить железобетонный мост через Неман. Как позже выяснилось, это были части 6-го армейского корпуса вермахта (командир — генерал инженерных войск князь Отто-Вильгельм Фёрстер). Противник был встречен артиллерийским огнем и счел благоразумным отступить. Около 13 часов к северо-восточной окраине Приенай откуда-то со стороны Каунаса подошла колонна автомашин с вражескими солдатами, которые завязали бой с подразделениями 690-го полка. Неясно, был ли то какой-то передовой отряд полевых войск или подразделение спецполка «Бранденбург-800», цель же у них была совершенно определенная — захват моста. Уничтожить нападавших удалось только введением 2-го эшелона полка. В документах фигурирует их число 82, вероятно, столько трупов было обнаружено на месте боя. По всей видимости, одновременно в тылу дивизии был высажен и небольшой десант. Силами полковой школы 690-го СП и батареи 358-го легкого артполка десант был атакован на высоте 111,5 и уничтожен. Недалеко от высоты был аэродром, на котором находились два немецких транспортных самолета. Самолеты сожгли, заодно с ними подожгли и все аэродромное хозяйство. К 15 часам противник, получив подкрепление, стал окружать дивизию, которая оказалась охваченной с трех сторон и прижатой к Неману в районе моста. Сдерживая их продвижение огнем артиллерии и выставив заслон из 690-го СП и батальона 550-го СП, 126-я СД начала переправу обратно на восточный берег Немана. Из штадива был передан приказ: полковнику Бедину и начальнику инженерной службы дивизии майору Орлову уничтожить мост. Мост в Приенай был заминирован саперами и в 17:55 после прохождения последних подразделений дивизии взорван. Фриц Бельке из 58-го полка 6-й пехотной дивизии 6-го АК записал в своем дневнике, что взрывы были произведены, когда они находились в четырехстах метрах от него. Подрыв моста задержал противника на то время, которое требовалось для наведения понтонной переправы. Пока саперы трудились на реке, стрелки без особого успеха боролись с лесным пожаром (не исключено, что лес также подожгли советские военнослужащие). Мост был готов на следующий день, но пехота 6-го корпуса начала переправу только 25 июня, так как пропускала танкистов[258]. За это время 126-я дивизия отошла к Езно, а потом двинулась на север по свободной дороге. Ее батальоны, дравшиеся на границе юго-западнее Калварии в районе деревень Любавас и Сангруда — находятся по обе стороны от шоссе Каунас — Сувалки, — понесли в бою 22 июня очень серьезные потери (7-я рота из 550-го полка погибла почти полностью вместе с командиром — лейтенантом Германом). Но им удалось оторваться от противника и отступить за Неман. 25 июня они в районе местечка Кроны (Круонис) нашли свою дивизию и соединились с ней. К Кронам дивизия подошла в ночь на 25 июня, имея задачу задержать неприятеля и дать возможность отойти за Неман частям 5-й и 33-й стрелковых дивизий 16-го корпуса 11-й армии. Но утром на левом берегу были обнаружены лишь брошенные матчасть и обозы 5-й СД. Как писал впоследствии генерал-майор П. В. Севастьянов, в районе Каунаса армейские саперы подорвали мосты через Неман, не дожидаясь переправы ее подошедших частей. Пометавшись несколько часов в поисках переправы, артиллеристы утопили в Немане замки орудий, всю остальную технику и снаряжение также пришлось оставить.

В ночь на 22 июня 23-я стрелковая дивизия находилась на марше в 20 км южнее Укмерге. К утру 22 июня части дивизии сосредоточились в районе Кармелавы, 10 км северо-восточнее Каунаса, там же подверглись атакам авиации противника. Ввиду прорыва противником обороны 16-го СК командарм-11 включил дивизию в состав корпуса и поставил следующую задачу: оборонять юго-западные и северо-западные окраины Каунаса и обеспечивать отход 5, 33 и 188-й дивизий. В ночь на 23 июня 225-й и 89-й стрелковые полки с приданными дивизионами 211-го легкоартиллерийского полка заняли оборону по правому берегу реки Невяжис на участке Ягинтовичи, Верши, устье реки Невяжис. Также к исходу дня по реке Невяжис от Лабунавы до впадения ее в Неман, прикрывая Каунас с севера, начала развертываться 84-я моторизованная дивизия (командир — генерал-майор П. И. Фоменко). 22 июня она, как и 5-я танковая, была выведена из подчинения командира 3-го мехкорпуса и, выполняя приказ командующего 11-й армией, выступила из лесов в районе г. Кайшядорис в сторону Каунаса.

Таким образом, западнее Немана на направлении удара 3-й танковой группы, нацеленной в правый фланг и тыл Западного округа, оказались одна лишь 128-я стрелковая дивизия, батальоны 126-и и 23-й дивизий, пограничные заставы и строители укреплений. По всей видимости, там полностью отсутствовало какое-либо единое командование, управление и координация действий, и все части, перемешавшись, устремились к мостам через Неман, обгоняемые двигавшимися по свободным шоссе немецкими танковыми колоннами. Продолжавшееся вплоть до первых выстрелов строительство оборонительных рубежей вместо положительной сыграло явно отрицательную роль — тысячи безоружных строителей с началом боевых действий устремились на восток и внесли немало дезорганизации в части и подразделения, ведущие бои с противником. Несмотря на героизм отдельных подразделений пехоты и самоотверженность имевших оружие кадровых саперных рот и батальонов, пограничный рубеж был прорван почти что с ходу. Справедливости ради хочу сказать несколько слов о тех, кого война застала на границе не с винтовкой в руках, а с лопатой или мастерком. Над оборудованием Алитусского УРа трудилось 88-е УНС ПрибОВО, начальником управления был майор В. И. Аксючиц. Неизвестно, кем и как они были предупреждены, но о нападении знали и по мере сил к нему готовились. 21 июня главный инженер УНС военинженер 1 ранга Воробьев издал соответствующее распоряжение. Вот строки из него: «Приказываю: в целях дезориентации противника бетонному заводу работать вхолостую, а камнедробилкам с полной нагрузкой работать непрерывно до открытия немцами огня… Кроме того, оборудовать для боя амбразуры наиболее готовых сооружений, расчистив от кустов и леса сектора обстрела»[259]. Однако пулеметный батальон, прибытия которого они ждали, на границу не прибыл. От 128-й дивизии тоже мало что осталось. Но действия военных строителей заслуживают того, чтобы о них помнили.

После разгрома 128-й стрелковой дивизии и соседних с ней батальонов двух других дивизий 7, 12 и 20-я германские танковые дивизии рванулись к Неману для захвата переправ. К Алитусу, в районе которого имелось два моста через Неман (один мост — непосредственно в городке, другой — за его южной окраиной), устремились 7-я и 20-я ТД 39-го моторизованного корпуса. Это была серьезная сила. 7-я ТД (командир — генерал-майор барон Ханс фон Функ) имела 53 Pz-II, 30 Pz-IV, 167 Pz-38(t), от 8 до 15 командирских танков (258–265 машин); 20-я ТД (командир — генерал-лейтенант Хорст Штумпф) — 44 Рz-I, 31 Pz-II, 31 Pz-IV, 121 Рz-38(t), 2 командирских танка (229 машин). Большинство боевых машин в 25-м и 21-м танковых полках этих дивизий, как видно из перечня, были легкими, но имелся и 61 Pz-IV с 75-мм пушкой. 37-й и 92-й дивизионные разведбатальоны были оснащены трофейными французскими бронемашинами «Панар-178» с 25-мм пушкой Гочкис во вращающейся башне. В оперативном подчинении командира 20-й дивизии находился 643-й дивизион легких истребителей танков (18 чешских 47-мм артустановок на шасси Pz-I), в составе 7-й дивизии имелась 705-я рота самоходных орудий — 6 САУ со 150-мм артустановкой. Итого: 487–494 танка, вместе с САУ — 511–518 единиц. Еще один мост имелся значительно южнее Алитуса, в Меркине (там, где в Неман впадает его правый приток река Мяркис), и к нему быстро продвигалась 12-я танковая дивизия (командир — генерал-майор Йозеф Харпе) 57-го МК противника. 18-я мотодивизия и 19-я танковая дивизии находились во 2-м эшелоне, в резерве командира корпуса. Все три моста охранялись гарнизонами 7-й роты 84-го полка НКВД обшей численностью 63 человека, по 21 военнослужащему на мост. Из состава 7-й немецкой дивизии была сформирована и выброшена вперед моторизованная группа под командованием полковника К. Ротенбурга в составе 25-го танкового полка и 7-го мотоциклетного батальона (командир — майор Фридрих-Карл фон Штайнкеллер). Навстречу прорвавшейся группировке по приказу командования 11-й армии выступила 5-я танковая дивизия 3-го мехкорпуса. Практически все ее действия против немецких частей за 22–24 июня в послевоенные годы огласке не предавались и были фактически засекречены. А между тем, как выяснилось в последнее время, материалов в российских архивах, так или иначе связанных с ней, хранится вполне достаточное количество. Если не для полного описания ее короткой истории, то по крайней мере для серьезного материала — большого очерка или главы в книге. Пока не найден (если он реально есть) отчет самого командира дивизии, но упоминаний в штабных сводках, данных о формировании, комплектовании техникой и командно-техническим составом, сведений из иностранных источников удалось собрать немало. Есть несколько эпизодов, взятых из личного архива. Есть политдонесение заместителя командира дивизии по политчасти бригадного комиссара Г. В. Ушакова, оно датировано 11 июля 1941 г. и содержит массу фактов, позволяющих довольно прочно связать все собранное воедино и уложить его в сравнительно стройное повествование.

^{Командир 10-го танкового полка Т. Я. Богданов}

Это было боеспособное соединение, сформированное в июле 1940 г. на основе 2-й легкотанковой бригады и имевшее 295 танков, из них 107 средних (50 Т-34 и 57 Т-28) и 76 бронемашин. Похоже, что число 295 отражает реальное количество танков, способных вести бой, в действительности же их могло быть больше. В состав дивизии входили 9-й и 10-й танковые полки, которыми командовали полковники И. П. Верков и Т. Я. Богданов, 5-й мотострелковый полк (командир — майор В. И. Шадунц), 5-й гаубичный артполк (командир — майор В. М. Комаров) и спецподразделения. Артиллерии был полный комплект, из транспортных средств имелось 800 грузовиков, 139 спецмашин, 81 трактор, 49 мотоциклов. По данным на август-сентябрь 1940 г., из числа спецмашин было 92 автоцистерны, 25 мастерских типа «А», 19 мастерских типа «Б», 15 передвижных зарядных станций, 4 водомаслозаправщика. Еще было 7 штабных машин и 18 санитарных. Радиостанций разных типов было 231. В декабре 1940 г. на совещании высшего командного состава при подведении итогов прошедшего учебного года начальник Главного автобронетанкового управления (ГАБТУ) Я. Н. Федоренко лучшими среди крупных механизированных соединений РККА назвал 3-й и 4-й мехкорпуса, а лучшей танковой дивизией — именно 5-ю.

До войны дивизия дислоцировалась в самом городе Алитусе, но 19 июня ее командование получило шифротелеграмму от Военного совета округа о подготовке личного состава и матчасти к выступлению. Комдивом было проведено совещание с командирами и замполитами частей, на котором они получили указания о подготовке к длительному маршу и возможной встрече с противником. Соединение было поднято по тревоге, покинуло места постоянной дислокации и укрылось в лесных массивах. В военных городках (их было два — северный и южный) остались некоторые хозяйственные службы и неисправная техника, которой в дивизии тоже хватало. Только средних танков Т-28, законсервированных из-за изношенности и отсутствия запчастей, было 33 единицы (Г. В. Ушаков, правда, пишет о том, что небоеспособными являлись 27 машин). Одни подразделения находились в нескольких километрах южнее Алитуса на берегу Немана, другие — в лесу на восточной окраине города. 5-й мотострелковый полк находился севернее Алитуса, также в лесу. 5-й гаубичный артполк дивизии еще весной убыл в летние лагеря под г. Ораны. В Оранских лагерях под соответствующим «присмотром» располагались части 29-го территориального стрелкового корпуса, развернутого на основе пехотных дивизий и других частей ликвидированной армии независимой Литвы: управление корпуса, 615-й корпусной артполк и 184-я стрелковая дивизия. Находился там также 429-й ГАП РГК. Вторая дивизия корпуса, 179-я, находилась в лагере к северо-востоку от Вильнюса. Первоначально 184-й дивизией командовал генерал-майор В. Карвялис, в мае 1941 г. его заменил полковник М. В. Виноградов. В 70-80-х годах прошлого века среди интересующихся историей Великой Отечественной войны бродили упорные слухи о том, что в июне 41-го года литовцы отказались защищать свою землю от германских войск, подняли мятеж и, перебив советских офицеров, поставленных над ними, разбежались по домам. В наши дни выяснилось, что слухи эти возникли совсем не на пустом месте. Несмотря на замену на всех ключевых должностях литовских офицеров советскими, части 29-го ТСК были ненадежными и небоеспособными, за исключением некоторых подразделений, укомплектованных выходцами из бедных рабочих и крестьянских семей. Давно не секрет, что накануне войны органы НКВД — НКГБ устроили массовую «зачистку» в Прибалтике: 14 июня был арестован или депортирован за пределы республики 15 851 житель Литвы. Не миновала эта участь и офицеров 29-го корпуса, его руководство полностью было заменено. Командир корпуса генерал-лейтенант В. Виткаускас «уступил» свой пост генерал-майору А. Г. Самохину, начальник штаба генерал-майор Н. Чернюс — полковнику П. Н. Тишенко. Также были освобождены от должностей: начальник артиллерии корпуса бригадный генерал В. Жилис, командир 179-й СД генерал-майор А. Чепас, начальник штаба и начальник артиллерии 179-й СД полковник Л. Густаитис и бригадный генерал И. Иодишюс. Большинство офицеров-литовцев было арестовано и осуждено к расстрелу или длительным срокам заключения, в целом в 29-м ТСК было арестовано 285 человек. Начальником же 3-го отдела корпуса был и остался литовец полковник (впоследствии генерал-майор внутренней службы, министр внутренних дел Литовской ССР) Ю. М. Барташюнас. До сих пор литовцы ежатся при упоминании его фамилии.

Уже в первые часы войны в дивизиях 29-го ТСК началось массовое дезертирство и переход на сторону противника военнослужащих-литовцев со всеми сопутствующими такого рода событиям эксцессами: убийствами командиров и политработников, преднамеренным оставлением или выводом из строя матчасти, стрельбой «в спину» кадровым частям Красной Армии. Фриц Бельке писал: «Литовцы, вооруженные русскими орудиями, с восторгом маршируют рядом с нашими колоннами. Население выносит в ведрах питьевую воду». Арестованный генерал армии Д. Г. Павлов показал на допросе: «25-го числа противник в направлении Вильно, по сведениям бежавших из Литвы, разгромил 5-ю механизированную дивизию, разбежалась национальная литовская дивизия, и механизированные части противника появились на правом фланге 21-го стрелкового корпуса». Анализируя причины поражения, в конце допроса генерал сказал о том, что «на левый фланг Кузнецовым (Прибалтийский военный округ) были поставлены литовские части, которые воевать не хотели. После первого нажима на левое крыло прибалтов литовские части перестреляли своих командиров и разбежались. Это дало возможность немецким танковым частям нанести мне удар с Вильнюса». Если бы литовцы только разбегались, это было бы еще полбеды. Многие подразделения 184-й и 179-й ТСД, где не желавшие служить Советской власти составляли большинство, ни в плен сдаваться, ни разбегаться по домам не стали, а при первой же возможности радостно поворачивали оружие против «красных оккупантов».

Из донесения командующего войсками Северо-Западного фронта наркому обороны маршалу С. К. Тимошенко (на 09:35 22 июня): «Крупные силы танков и моторизованных частей прорываются на Друскеники. 128-я стрелковая дивизия большею частью окружена, точных сведений о ее состоянии нет. Ввиду того, что в Ораны стоит 184-я стрелковая дивизия, которая еще не укомплектована нашим составом полностью и является абсолютно ненадежной, 179-я стрелковая дивизия в Венцяны также не укомплектована и ненадежна, так же оцениваю 181-ю… поэтому на своем левом крыле и стыке с Павловым создать группировку для ликвидации прорыва не могу… 5-я танковая дивизия на восточном берегу р. Неман в районе Алитус будет обеспечивать отход 128-й стрелковой дивизии и прикрывать тыл 11-й армии от литовцев (выделено мною. — Д. Е.), а также не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман севернее Друскеники». В 22:20 22 июня штаб фронта докладывал наркому обороны С. К. Тимошенко уже так: «Получился разрыв с Западным фронтом, который закрыть не имею сил ввиду того, что бывшие пять территориальных дивизий мало боеспособны и самое главное — ненадежны (опасаюсь измены)».

В конечном итоге, когда измена литовского корпуса из разряда подозрений перешла в разряд фактов, драматическое развитие событий на юге Литвы привело к тому, что правый фланг Западного военного округа, а затем и Западного фронта оказался почти не прикрыт. И было еще одно предположение, гипотеза, так сказать… Теперь это доказанный факт, и он не подлежит обмусоливанию типа «было — не было». Сразу же после прихода немцев, «под шум винтов», на «освобождаемой» территории Виленского края начались массовые этнические чистки: резня и грабеж еврейского населения и «выборочное прореживание» поляков. При этом германский вермахт, войска СС и карательные айнзатц-группы оказались почти совершенно «не у дел», так как литовцы сами «успешно выполнили задачу», не прибегая к помощи немцев. Свидетельств более чем достаточно. «К вечеру нам вручили белые повязки, сказали, что мы сейчас будем вести партизанскую борьбу против Советов, но дали задание совсем другого рода. Нам велено было ходить по указанным адресам, собирать евреев и доставлять их в тюрьму, в семинарию иезуитов или в здания бывших отделений милиции, превращенных в штабы „партизан“… Я не сразу обратил внимание на то, что к нам присоединились уголовники, выпущенные из тюрьмы. Они во время арестов евреев невероятно зверствовали, убивали прямо в квартирах всех, кого там находили. Вещи, понравившиеся им, уносили с собой, тут же делили деньги, драгоценности… Начались погромы в еврейских районах. Помогали дворники и их близкие. Они показывали квартиры евреев или советских служащих, сами грабили своих бывших хозяев и соседей… Религия запрещает убивать людей и грабить. Я — верующий католик, поэтому избегал заходить в дома, старался оставаться на улице. Но это заметили и стали издеваться надо мной, говоря, что я трус и жалею евреев. Виршила также следил за мною, он решил, что пора меня „перевоспитать“. Он вытащил из одного из домов девушку, поставил ее на край крыльца, сунул мне в руки свой пистолет и вынудил выстрелить в упор. Раненная, она упала с крыльца прямо к моим ногам. Добил ее, как и других раненых, виршила»[260].

В местечке Бутрыманцы (Бутримонис), находившемся в 16 км северо-восточнее Алитуса, уже вечером 22 июня литовцы начали взламывать и грабить еврейские магазины и лавки. Немецкие войска прошли через Бутримонис 23 июня, примерно в 16 часов по местному времени. В 20 часов появились военные мотоциклисты с белыми повязками на рукавах (т. н. «белоповязочники» — перешедшие на сторону противника военнослужащие 29-го корпуса). Заходя в дома к литовцам и полякам, они предупреждали хозяев: евреев к себе не пускать и не прятать. Их начали убивать сразу же, поодиночке. В конце августа — начале сентября расстрелы стали массовыми, причем своими силами, без участия немцев. Убивали те, кто раньше играл вместе с евреями в футбол. Из двух тысяч уцелело десять человек… Начальник местной полиции Л. Касперунас, один из главных организаторов преступления, в 1944 г. ушел с немцами, после войны открыто проживал в Канаде по адресу: Leonardas Kasperunas, 529 Montague str., Sudbury, Ontario[261].

Когда немцам было «нужно» расстрелять заложников за партизанские операции, расстреливали, как правило, поляков. В мае 1942 г. в м. Ново-Годутишки Свенцянского района литовской полицией за убийство германского офицера были расстреляны тридцать три поляка. В числе расстрелянных были местный священник и отец шестерых детей, учитель местной школы, Клеофас Лавринович. Самому младшему, Казику, будущему профессору математики Калининградского госуниверситета, едва исполнился год[262]. Поэтому после войны власть пошла по наиболее простому пути: все события 22–24 июня в Южной Литве в «треугольнике» Алитус — Варена — Вильнюс, включая и действия 5-й танковой дивизии, огласке не предавались и фактически были засекречены по причине, которую я бы назвал «литовский след». Над правдой в угоду конъюнктурным соображениям возобладал принцип: не будем ворошить прошлое ради «дружбы народов».

^{Брошенные Т-28 5-й танковой дивизии}

20 и 21 июня в районах сосредоточения частей 5-й дивизии отрывались щели и окопы, строились блиндажи, вся техника тщательно маскировалась. 21 июня началась подготовка к эвакуации семей комначсостава: на них выписывались литеры для проезда и оформлялись аттестаты. Однако ЧВС 11-й армии бригадный комиссар И. В. Зуев не разрешил эвакуацию семей до получения указания из Москвы.

Фактически 5-я танковая дивизия была выведена из подчинения командира 3-го мехкорпуса еще до начала войны, 21 июня 1941 г. — устным распоряжением командующего округом. На бумаге это положение зафиксировалось в его приказе в 9 часов 30 минут 22 июня: 5-я ТД передавалась в непосредственное подчинение командующего 11-й армией. Дивизия после выхода и мест сосредоточения должна была развернуться на фронте свыше 30 км вдоль восточного берега реки Неман от Алитуса до Друскининкая, имея задачу уничтожать контратаками прорвавшегося противника. Таким образом, на нее возлагалось обеспечение стыка Прибалтийского округа с Западным ОВО, ибо 128-я дивизия была разгромлена, а других боеспособных частей в этом районе не было. Но отдать приказ из штаба армии — далеко не самое главное. Гораздо важнее, чтобы штарм сумел довести приказ до штаба дивизии. А этого как раз командованию 11-й армии не удалось. Ни телефонной, ни радиосвязи с Алитусом не было, направленные туда автомашины с офицером разведотдела и группой связистов во главе с лейтенантом Гаспарьяном пропали без вести. В 18 часов майор В. П. Агафонов с оператором капитаном Федоровым выехал в разведку в направлении Алитуса, имея задачу: выяснить, в чьих руках находится Алитус, найти штаб 5-й танковой дивизии и установить с ним связь. Проехав на бронемашинах несколько десятков километров, офицеры увидели едущий навстречу автобус — в нем возвращались из отпуска к месту службы человек двадцать командиров. От них узнали, что Алитус занят немцами, а уличные бои с танками противника начались еще в полдень. Следовательно, все действия частей 5-й ТД совершались по приказаниям ее командира, а не корпусного или армейского командования.

В 04:20 на Алитус был совершен первый воздушный налет. Особенно сильной бомбардировке подверглись техпарки с остававшейся там неисправной техникой, казармы южного военного городка и аэродром 236-го истребительного полка. Полк начал формироваться в 1941 г. и успел получить только 31 самолет, командиром был назначен участник войны в Испании майор П. А. Антонец. В журнале боевых действий 9-й НКВД имеется запись: «11.37… Алитус — военный городок и вокзал бомбардировало 25 самолетов». В «Истории Прибалтийского военного округа 1940–1967», являющейся закрытым ведомственным изданием, написано, что старший лейтенант 236-го ИАП Б. М. Бугарчев, вылетев по тревоге на своей «чайке», сбил над Алитусом два неприятельских самолета. Есть также информация, что подняться в воздух успели три летчика-истребителя: зам. командира полка по политчасти батальонный комиссар И. Г. Талдыкин, Б. М. Бугарчев и С. Кошкин. В коротком ожесточенном бою машина старшего лейтенанта Кошкина была подбита, летчика с тяжелыми ожогами эвакуировали в Белоруссию. Замполит Талдыкин также получил тяжелое ранение (было задето легкое), Б. М. Бугарчева зажали и сделали из его И-153 решето, но летчик сумел посадить израненный самолет.

В результате воздушного налета 5-я дивизия урона почти не понесла, за исключением матчасти понтонно-мостового батальона, по неизвестной причине не выведенной из парка. Г. В. Ушаков указывал, что «22 июня был потерян почти весь парк спецмашин 5 пмб» вследствие безынициативности командира батальона капитана А. А. Пономаренко, все ожидавшего какого-то дополнительного приказа. 5-я ТД для обороны предмостных позиций у Алитуса успела выдвинуться на западный берег Немана лишь незначительной частью сил, которые с ходу завязали бой с авангардом 20-й танковой дивизии противника. Подразделения 10-го танкового полка Т. Я. Богданова в трех километрах западнее Алитуса первыми встретили и уничтожили передовой отряд вражеских мотоциклистов. Зенитный дивизион (командир — капитан М. И. Шилов) вел огонь по самолетам.

Штаб дивизии находился в восточной части Алитуса. Когда примерно в 10 часов утра в западной части города возникли пожары и началась беспорядочная стрельба, начальник штаба майор В. Г. Беликов направил туда связного на мотоцикле для выяснения обстановки. Из толпы беженцев, спешно перебиравшихся на восточный берег Немана, по связному был открыт огонь из автоматического оружия. Примерно в 11:30 в штаб дивизии привели мокрую женщину (переплывала Неман), которая рассказала, что видела за городом немецкие танки. Прокурор дивизии посчитал ее диверсанткой и застрелил. Через полчаса у моста бойцами был задержан мужчина-литовец, который на ломаном русском заявил, что немецкие танки уже вошли в город. Его застрелил уполномоченный особого отдела[263]. Но вскоре зенитчики прекратили огонь по воздушному противнику и переключились на танки, подходившие к Алитусу по двум шоссе (от Симнас и от Сейрияй, в обход занявших круговую оборону остатков 128-й СД), все активнее стали стрелять противотанковые орудия, а через некоторое время канонада стала непрерывной. Подвижная группа 7-й ТД противника под командованием полковника Ротенбурга в 13:40 достигла Алитуса, имея целью захват и удержание мостов через Неман.

К мостам, по которым отходили военнослужащие из 128-й стрелковой дивизии и других частей, командир дивизии успел направить кроме 5-го зенитного дивизиона только один мотострелковый батальон, усиленный артиллерией 5-го мотострелкового полка. Открыв огонь с дистанции 200–300 м, в течение первых минут этого неравного боя зенитчики подбили 14 танков, особенно отличилась 1-я батарея (комбат — лейтенант Ушаков, политрук батареи — Козлов).

Артиллеристы 5-го МСП имели мало бронебойных выстрелов, поэтому результаты их огня могли бы быть значительно выше. Тем не менее, и они вывели из строя 16 вражеских машин. При обороне северного моста батарея лейтенанта Шишикина подбила шесть танков. После полученного отпора германцы замедлили продвижение; тогда на позиции, занятые советскими танкистами на западном берегу Немана, обрушились бомбовые удары и артогонь. За 30–40 минут немцы подавили поставленную на прямую наводку артиллерию и сожгли находившиеся на левом берегу советские танки, после чего вражеская бронетехника прорвалась через южный мост на правый берег Немана. Вскоре был захвачен и северный мост. Их подрыв, назначенный советским командованием на 14 часов, произвести не успели. На правобережье образовалось два плацдарма. В журнале 9-й ЖД дивизии по обстановке к 18 часам 22 июня было записано: «Фронт противника проходит Волковишки-Алитус-Кальвария, все пункты заняты. Мосты в р. Алитус не взорваны. В районе Алитус через мосты прошли танковые части противника». Прорвавшиеся части были сразу же контратакованы подразделениями 5-й дивизии, которые смяли их и ворвались в Алитус. 9-й полк имел задачу задержать противника у северного моста, 10-й — у южного. У мостов, на улицах города, в его скверах и парках разыгрались ожесточенные танковые поединки. Продвижение противника на восток было остановлено ожесточенными атаками советских танковых подразделений, пытавшихся прорваться к мостам и уничтожить ударный отряд 7-й танковой дивизии.

Показательно признание, содержащееся в дневнике обер-ефрейтора 21-го танкового полка 20-й танковой дивизии Дитриха. В записи от 22 июня 1941 г. говорится о бое с советскими танкистами в Алитусе следующее: «Здесь мы впервые встретились с русскими танками. Они храбры, эти русские танкисты. Из горящей машины они стреляют до последней возможности». 2-й батальон 9-го танкового полка на машинах БТ-7 подошел к мосту, когда он был уже под контролем неприятеля, к тому же немцы заняли господствующие высоты. Однако его активной обороной продвижение вражеских танков было временно блокировано. Действия 2-го батальона поддерживал огнем с места 1-й батальон полка, имевший 24 трехбашенных танка Т-28. Участник этого боя вспоминал: «Мы подошли к своему танку, постучали, открылся люк. Мы говорим, что немецкие танки на дороге — рядом с нами, а танкист отвечает, что у него нет бронебойных снарядов. Мы подошли к другому танку, там оказался комвзвода, который быстро скомандовал „За мной!“, и сразу вывернулись из кустов два или три танка, которые пошли прямо на немецкие танки — стреляя на ходу в бок немецких, а потом прямо вплотную подошли, — таранили их и скинули их в кювет (уничтожили полдесятка немецких танков и ни одного не потеряли). А сами кинулись через мост на западный берег. Но только перешли мост, встретили группу немецких танков, из которых один сразу загорелся, а потом и наш загорелся. Дальше я видел только огонь, дым, слышал грохот взрывов и лязг металла». Личный состав 2-го батальона, которым командовал старший лейтенант И. Г. Вержбицкий, а заместителем был депутат Верховного Совета СССР политрук Гончаров, проявил в бою героизм и решительность. Младший командир Макогон огнем своего танка вывел из строя шесть боевых машин врага. Лейтенант Левитин раздавил своим танком два ПТО противника, а когда танк был подбит, а сам он тяжело ранен, выбрался из горящей машины и вышел к своим. Лейтенант Кабаченко из 1-го батальона пулеметным огнем своего Т-28 прикрыл от немецкой пехоты правый фланг 2-го батальона.

Бои в городе и у его южной окраины продолжались весь день и не прекратились даже с подходом немецкой мотопехоты и артиллерии. Северный мост удерживали 25-й танковый полк без 2-го батальона, 7-й мотоциклетный батальон, 1-й дивизион 78-го артполка, 1-я рота 58-го бронесаперного батальона. Южный мост удерживали 2-й танковый батальон 25-го танкового полка, 37-й разведавательный батальон, 6-я рота 6-го мотопехотного полка, 2-я и 3-я роты 58-го бронесаперного батальона.

У южного моста было вкопано несколько танков Т-34, которые не сумели сдержать вражеские танки — больше количество машин прорвалось на правобережье Немана. Батальону 10-го ТП под командованием зам. командира полка по строевой части капитана Е. А. Новикова удалось опрокинуть врага, но через мост успели переправиться и развернуться на позициях подразделения противотанковой и полевой артиллерии. Три советских танковых атаки были отражены с большими потерями, но и у самих немцев было подбито до 30 танков. Предполагаю, что у южного моста принимал участие в атаках также и 3-й батальон 9-го полка. Их поддерживала огнем батарея 5-го ГАП под командованием лейтенанта Фомина. Заняв позицию в районе с. Конюхи (ныне Канюкай), гаубичники били беглым огнем по южному мосту и вражеским огневым позициям на восточном берегу. Другие батареи полка также принимали участие в бою, а к полуночи 5-й ГАП имеющимся составом отошел на рубеж Даугай — Олькенишки.

Раньше я считал, что 5-й ГАП принимал участие в боях за Алитус лишь частично, так как его 1-й дивизион якобы действовал на другом направлении. Как писал мне из Риги бывший помкомвзвода Управления учебной батареи дивизиона П. А. Винниченко, 20–21 июня командование полка проводило рекогносцировку на местности. На руки были выданы листы топокарт района госграницы, прилегающего к Сувалковскому выступу. После возвращения в Варенский лагерь и объявления боевой тревоги полку была поставлена задача, содержание которой неизвестно. Винниченко писал, что 1-й дивизион (командир — капитан С. Г. Голик) с парой танков и небольшим отрядом пограничников (я думаю, это были бойцы 84-го ЖДП НКВД) сдерживал противника у моста, а потом также отошел на Вильнюс. Сам Винниченко застал только конец этого боя, ибо командир дивизиона направил его на грузовике в Алитус за семьями комсостава. Сержант до зимних квартир полка добрался, но никого не вывез: семьи командиров погибли при воздушном налете на северный военный городок (там же жили и семьи авиаторов). Вернулся и доложил комдиву о несчастье. Я предполагал, что речь могла идти о переправе в Друскининкае, но не нашел никаких упоминаний о ней; вообще не было ясности, имелся ли в этом местечке по состоянию на 1941 г. мост через Неман. Как позже выяснилось, мост был, но недолго. Его построили в 1915 г. саперы германской армии, он простоял 12 лет и в 1927 г. был снесен весенним ледоходом; следующий мост был построен только на рубеже 70-х годов. А после того как мне стало доступно политдонесение бригадного комиссара Ушакова, я все более стал утверждаться в мысли, что 1-й дивизион находился не где-нибудь, а именно у южного алитусского моста. Все сходится — задача, поставленная командиру 5-го ГАП, вероятно, заключалась в как можно более быстром присоединении к основным силам дивизии; мосты охранялись подразделениями внутренних войск НКВД, которые, правда, не носили фуражки с зеленым верхом, как пограничники, но принадлежали к одному ведомству (можно и перепутать). А та пара танков, которую видел сержант? Тут, видимо, речь идет о двух машинах, которые… Впрочем, не буду забегать вперед.

Над боевыми порядками 5-й ТД весь нестерпимодлинный день 22 июня висела вражеская авиация. Безнаказанными убийцами бомбардировщики с желтыми крестами на крыльях один за другим выводили из строя советские танки. Думаю, что на долю Люфтваффе пришлось не менее 30–40 % потерянной дивизией техники. На местах боестолкновений осталось — по советским данным — до 90 боевых машин, из них 73 машины потерял 9-й танковый полк: 27 Т-34, 16 Т-28 и 30 БТ-7. Собственные потери немцев оказались для них неожиданно большими.

«В Алитусе авиадесант противника, его танки». Захват города и двух переправ на Немане дался врагу отнюдь не «малой» кровью. Относительно потерь Гот в своих мемуарах был предельно лаконичен, но, как оказалось, правды все равно не скроешь. Пришли новые времена, а вместе с ними — новые авторы и новые цифры. По воспоминаниям командира танковой роты немецкого 25-го ТП Х. Орлова (русского эмигранта из знаменитой династии графов Орловых), когда 20 немецких танков перешли через мост в Алитусе, один немецкий танк был уничтожен выстрелом Т-34, которому удалось скрыться, несмотря на огонь 37-мм орудий остальных немецких танков. Южнее Алитуса за Неманом советская артиллерия вывела из строя еще шесть немецких танков. Затем последовала контратака советских танков, пятнадцать из которых были подбиты. В ходе последующих контратак большого числа советских танков при поддержке пехоты и артиллерии всего было подбито и сожжено более 70 советских танков (по воспоминаниям самого Орлова, явно приписавшего к танкам, подбитым артогнем, и танки, уничтоженные Люфтваффе). По его же словам, танковое сражение в районе Алитуса было самым ожесточенным из всех, в которых до тех пор участвовала 7-я ТД вермахта во Второй мировой войне. По данным сайта «Фельдграу» (http://feldgrau.net), за день 22 июня 25-й танковый полк возвратно и безвозвратно лишился половины машин, то есть 125–130 единиц, много танков было подожжено. Контратаки подразделений советской танковой дивизии вызвали множество критических ситуаций, особенно большие потери противник понес при обороне южного моста. Наибольший урон был причинен 2-му батальону 25-го ТП и 1-му дивизиону 78-го артполка.

С наступлением темноты остатки защитников западной части Алитуса прорвались через захваченный мост на восточный берег Немана. Примерно в 23 часа прекратился бой у моста за южной окраиной. На поле боя немцы насчитали 82 подбитых или сгоревших советских танка. Для охраны мостов германским командованием были оставлены 25-й танковый полк 7-й танковой дивизии и подразделения 20-й ТД. В летописи 21-го танкового полка записано: «Ночью полк вместе со стрелками 20-го мотоциклетного батальона, заняв высоты, охранял предмостное укрепление вокруг Алитуса. Ночью одиночный русский танк перемещался по городу, в других местах было спокойно».

Отличную выучку показал в бою за Алитус 5-й мотострелковый полк. По состоянию на 6 июня 1941 г. в нем имелось 2770 человек личного состава и восемь бронемашин. Его подразделения очистили от десантников захваченный алитусский аэродром, который находился недалеко от северного военного городка. Как записано в журнале боевых действий 13-й армии Западного фронта со слов комдива Ф. Ф. Федорова, 300–400 головорезов не приземлились на летное поле на парашютах, а были десантированы «путем посадки самолетов». Немцы вывели из строя уцелевшую после бомбежек матчасть базировавшегося на аэродроме авиаполка, ибо наземная служба аэродрома была немногочисленна и плохо вооружена, но в бою с 5-м МСП были рассеяны или уничтожены. Впрочем, литовские историки с сомнением относятся к данному факту, не без резона предполагая, что аэродром могли захватить повстанцы в форме литовской армии. Затем командир полка майор В. И. Шадунц расположил два своих батальона (один батальон сражался у моста) по периметру летного поля, и через некоторое время немецкая мотопехота численностью до батальона — точнее не установлено — попала в засаду. От кинжального огня с трех сторон немцы понесли большие потери и пришли в замешательство, а рота автоматчиков ударом во фланг отсекла их от машин. Нацистов гнали до самого Немана, прижали к нему и полностью перебили. Бросившихся в реку солдат также настигли пули. Впоследствии участник боя за аэродром рассказывал о множестве убитых, плывших по течению. Разъяренные германцы несколько раз пытались уничтожить «злой» полк, но все их атаки были отражены. Даже когда на позиции мотострелков ворвались шесть поддерживающих пехоту танков, успеха это не принесло. Огонь 1-го батальона отсек и отбросил за дорогу пехоту, а танки были забросаны связками гранат. Достойно показала себя 1-я рота (командир — лейтенант Гринев, политрук роты — Макаров); на поле боя противник оставил два противотанковых орудия, четыре станковых пулемета и много трупов. В летописи 21-го танкового полка никаких подтверждений тому, разумеется, не найдено, лишь скромно утверждается, что «несколько советских самолетов было уничтожено на старте аэродрома, кроме того, велась стрельба в окрестностях русской авиационной базы и на опушке близлежащего леса». Однако этот частный успех не имел значения для всей дивизии, которая отошла от города, а полк, связанный боем, находился на аэродроме Алитуса до 7 часов утра 23 июня. После того как под давлением танков его подразделения оставили свои позиции, им удалось оторваться от преследования, отступив на юго-восток в направлении Даугай и скрывшись в лесах. Но, судя по всему, соединиться с основными силами дивизии мотострелкам основных сил 5-го МСП не удалось. Отсутствие связи, незнание обстановки в районе Вильнюса сыграли, вероятно, свою роль. Однако удалось установить, что полк не был полностью уничтожен. Он потерял значительную часть личного состава и вооружения, но сохранил костяк. Во главе со своим решительным и смелым командиром он пробился в Белоруссию. Маршрут его отступления на восток (уже по немецким тылам) пролег севернее Минска в примерном направлении на Борисов и Лепель. В конце июля отряд 5-го МСП, значительно возросший за счет примкнувших к нему остаточных групп, перешел линию фронта. Арвидас Жардинскас, автор литовского сайта «Rytu frontas 1941–1945» (http://www.rytufrontas.net), прислал мне скан совершенно уникального документа. На листочке бумаги от руки написано буквально следующее: «Расписка дана в/частью Красной Армии 5434 в том, что у граждан дер. Жегарино взято за бесплатно следующие продукты…». Далее следует список селян из 18 фамилий, против которых проставлены наименования взятых у них продуктов питания: картошка, овца, снова картошка, снова овца… мясо, молоко, 9 буханок хлеба. Ну, и так далее. Подпись: командир части майор Шадунц.

Есть также свидетельство, позволяющее предполагать, что один из батальонов полка выходил из окружения самостоятельно (возможно, майор разделил полк на два отряда). Штурман А. И. Крылов и стрелок-радист М. Портной из экипажа сбитого 26 июля дальнего бомбардировщика лесами Смоленщины шли на восток. Крылов впоследствии вспоминал: «В этот день нам с Мишей посчастливилось. Под вечер мы встретили в лесу более сотни наших бойцов из мотомехполка. Выходя из окружения, они продвигались от Каунаса на восток со своим командиром. Красноармейцы пробирались по проселочным дорогам, по лесным просекам и тропам. Громоздкую технику, орудия воины закопали в лесных тайниках. Оставили только винтовки, пулеметы. Командир полка, кажется, Майоров, расспросив, кто мы и куда идем, согласился взять нас с собой»[264]. Вместе с мотострелками авиаторы перешли линию фронта в районе г. Белый и после трехдневной проверки в местной комендатуре возвратились в свой полк. Упомянутым же Майоровым был, с вероятностью 90–95 %, майор Иван Тимофеевич Майоров, командир 1-го батальона 5-го мотострелкового полка. Впоследствии он командовал отдельным разведбатальоном 30-й армии, пропал без вести в октябре — декабре 1941 г.

У меня сложилось впечатление, что никто и никогда не оценивал эффективность действий дивизии Ф. Ф. Федорова, словно и оценивать было нечего. Сослагательное наклонение не слишком поощряется в реальной истории, но уже де-факто существует «альтернативная история». Представим себе, что никакой советской танковой дивизии в Алитусе нет. 39-й моторизованный корпус без боя берет мосты через Неман и продолжает движение в восточном направлении. Вечером он вступает в Вильно, на следующий день проходит Сморгонь, Ошмяны, Молодечно, Вилейку. Утром 24 июня 39-й МК выходит к не занятому войсками Минскому УРу, то есть значительно раньше, чем это определено планом «Барбаросса». Задержав его на Немане на десять часов светлого времени суток (это только 22 июня), 5-я танковая дивизия внесла бесценный вклад в то, чтобы «блицкриг» начал давать сбои уже в первый день войны. Кто знает, каковы были бы последствия и масштабы катастрофы, выйди 39-й МК к Смоленску 1 июля?

В книге А. Драбкина «Я дрался на истребителе. Принявшие первый удар. 1941–1942» проливается некоторый свет на 236-й авиаполк. А. Е. Шварев был переведен в него из Каунаса, из 31-го ИАП 8-й смешанной авиадивизии, на должность командира звена. 20 июня, в пятницу, он вместе с авиатехником вернулся в Каунас, чтобы получить и перегнать в Алитус учебный самолет У-2. В субботу выяснилось, что командира 8-й САД полковника В. А. Гущина, который мог дать разрешение на вылет, на месте нет, будет он только в воскресенье. Авиаторы заночевали у друзей в бывшем своем 31-м полку, а утром 22-го их разбудила стрельба зенитной артиллерии.

Шварев вспоминал: «До этого проходил слух, что будут учения. Мы так и решили сразу, что начались учения. Но с нашего дома был виден каунасский аэродром. Рядом с аэродромом располагался мясной комбинат. И я вдруг увидел зарево и говорю: „Братцы, это не учения, смотрите, ангар горит“. Сбежавшиеся на аэродром летчики и техники выкатили из горящего ангара истребители Миг-1 и самовольно (командования не было) парами вылетели на патрулирование». Во время второго вылета лейтенант А. Е.Шварев сбил бомбардировщик Хе-111, лично видел падение самолета в Неман, но победа не была подтверждена из других источников, и ее ему не засчитали. Техник в это время усиленно чинил получивший повреждение «кукурузник», и после окончания ремонта летчик намеревался вылететь наконец-то в Алитус. «Я все спрашивал техника: „Как там самолет, готов?“ — „Нет“. — „Готов?“ — „Нет“. Наконец говорит, что готов. Я сажусь в самолет. Он крутит винт, но тут подъезжает „эмка“, из нее выходит командир нашего 236-го полка Антонец. Реглан весь в крови. „Ты куда?“ — спрашивает, немного гнусавя. Я растерялся: „Как куда?“ А он на меня: „Куда тебя черт несет, там уже немцы!“ Если бы чуть раньше я взлетел, то попал бы прямо в лапы к немцам. Оказалось, что, когда он ехал в Каунас, их обстреляли, шофёра убили, но сам он сумел вырваться. Из полка под Каунас прилетело только 6 самолетов, остальные 25 были повреждены, и их пришлось сжечь». Видимо, произошло это уже после того, как мотострелковый полк 5-й танковой дивизии выбил немцев с алитусского аэродрома и закрепился на нем.

Неудачный для советских войск результат боев на Немане был предопределен относительно быстрым захватом немцами мостов в районе Алитуса. Они были своевременно подготовлены к взрыву саперами 4-го ПМП РГК (понтонно-мостового полка), но вечером 21 июня и в ночь на 22-е ими же разминированы по распоряжению представителя штаба ПрибОВО. Поэтому, когда командир 5-й ТД приказал взорвать мосты, сделать это не удалось. Бригадный комиссар Ушаков писал о младшем лейтенанте из 4-го ПМП, который доложил им, что взрыв должен быть произведен только после прохода всех частей 128-й и 33-й дивизий. Здесь в воспоминаниях старых солдат возникают некоторые несоответствия. Утверждают, что приказ отдавал полковник П. А. Ротмистров, но выполнить его не удалось. Более того, среди толп отступавших через мосты военнослужащих, а возможно, и саперов, возникли (явно не без помощи вражеских агентов) слухи, что полковник этот — немецкий шпион, так как у него, дескать, «старорежимная» фамилия. Поэтому они, под угрозой применения оружия, просто не давали устанавливать заряды. Но П. А. Ротмистров не мог командовать дивизией в Алитусе, ибо он давно уже сдал ее Ф. Ф. Федорову и вступил в должность начальника штаба 3-го мехкорпуса. Так что здесь налицо появление некоторой путаницы, выглядящей, правда, вполне вероятной в той ситуации. Еще один приказ о взрыве мостов через Неман командир 4-го ПМП майор Н. П. Беликов получил от начальника инженерных войск 11-й армии Фирсова уже в 14 часов дня. Но к этому моменту за обладание ими уже шла отчаянная схватка. Мосты остались невредимыми, а подрывники были даже захвачены немцами в плен[266].

В ночь с 22 на 23 июня (примерно в 02:00–02:30) в тылу дивизии был выброшен тактический парашютный десант численностью до 660 человек. Десантникам удалось захватить аэродром в Оранах, при этом им без боя досталось четыре ПТО и семь единиц бронетехники, принадлежавших 184-й дивизии 29-го корпуса (в составе ее разведбатальона значатся четыре бронемашины М 1927/28 и три Т-26/31). Нет сомнений, что бывшие военнослужащие литовской армии, насильно призванные в РККА, не пытались оказать сопротивление немцам, когда те захватывали аэродром в Оранах. Скорее всего, они даже помогали им. 7-й зенитный дивизион 184-й ТСД вообще не имел средств тяги, и вся матчасть досталась немцам. Захватить или вывести из строя самолеты им не удалось, остатки обоих базировавшихся там полков 57-й авиадивизии (строевого 42-го и формирующегося 237-го ИАП) перелетели в Двинск, ныне Даугавпилс. Двинский аэродром Грива находился на реконструкции, как вспоминал бывший работник ГУАС НКВД СССР А. М. Киселев, но его все же можно было использовать. Когда немцы высадились на оранском аэродроме, зам. командира 125-го БАО старший политрук Н. П. Даев организовал уничтожение складов и неисправных самолетов[267]. Задача по ликвидации немецкого десанта была возложена на 10-й танковый полк, который ускоренным маршем направился на юго-восток, оставив у Алитуса только два танка: заместителя командира полка Новикова и капитана Смирнова. Экипаж Смирнова два раза делал вылазки в район южного моста. К 7 часам утра 23 июня десант в Оранах был частично уничтожен, частично рассеян, но вследствие этого почти половина танков соединения оказалась в стороне от развернувшегося в то утро сражения. Не очень понятно, почему Г. В. Ушаков указал, что комполка-10 Богданов с группой танков отошел на Вильнюс, а Ф. Ф. Федоров (согласно ЖБД 13-й армии) — что в сторону Оран.

Справка. Летом 1941 г. на территории Литвы формировались четыре новых истребительных авиаполка с номерами более 230: 236-й (Алитус), 237-й (Ораны), 238-й (Паневежис), 240-й (Ионишкис). Они не значатся в боевом составе ВВС ПрибОВО, отраженном в более чем официальном сборнике «Советская авиация в Великой Отечественной войне в цифрах». Не исключено, что они имели только штабы, личный состав и некоторое количество учебных и боевых машин. Поэтому вроде бы можно их и не учитывать, тем более что большинство даже строевых полков понесло тяжелые потери на земле и также существенного влияния на ход боевых действий не оказало. Но объективности ради учесть их все же следует.

236-й ИАП, формировавшийся в Алитусе, в августе 1941 г. вновь появился, но уже в составе 43-й ИАД ВВС Западного фронта. Командовал им по-прежнему майор Антонец, одним из комэсков был капитан Голубичный. Вырвавшись из Литвы, летчики и техсостав прибыли в Бологое, где полк был заново сформирован. 25 августа 1943 г. 236-й был преобразован в 112-й гвардейский ИАП. 237-й полк был преобразован в 54-й гв. ИАП несколько раньше, Приказом НКО СССР от 03.02.1943 г. Б. М. Бугарчев закончил службу в звании подполковника, имея 15 одержанных побед; подполковник И. Г. Талдыкин погиб 15 марта 1945 г., командуя 1-м отдельным ИАП «Варшава» ВВС Войска Польского.

23 июня командование Северо-Западного фронта, не имея, видимо, никакой конкретной информации о положении на алитусско-вильнюсском направлении приказало: «5-й танковой дивизии и управлению 3-го механизированного корпуса немедленно поступить в подчинение командующего 11-й армией, повернуть удар на Бобты, очистить район Кейданы, Ионава от немецких частей и банд и быть готовыми по указанию командующего 11-й армией короткими ударами очищать правый берег р. Неман в районе Каунас от частей противника». Я не могу с уверенностью сказать, получил ли комдив 5-й Ф. Ф. Федоров этот приказ. Однако чудом до наших дней дошел написанный на клочке бумаги один из его приказов, хранящийся сейчас в семейном архиве его внука И. И. Федорова.

«Полковнику т. Веркову

Направить б[атальон]н Т-34. Ударом на Конюхи во взаимодействии с 10 ТП уничтожить танки пр[отивни]ка и отбросить их за р. Неман

(23.6.41 Федоров»)

Утром 23 июня продолжилось одно из первых танковых сражений Великой Отечественной войны. В ходе него основные силы 5-й танковой дивизии оказались зажатыми с двух сторон наступающими немецкими клиньями. С юга это соединение обошла 7-я танковая дивизия противника, с фронта действовала 20-я танковая дивизия. В крайне невыгодных условиях боя советская дивизия снова понесла серьезный урон, были потеряны все танки Т-28 9-го полка. 16 боевых машин были подбиты в боестолкновениях, а еще восемь — утрачены в результате поломок и, как следствие, подрыва танков экипажами. В 7–8 часов утра в сражении наступил перелом: 5-я танковая дивизия под давлением превосходящих сил противника, с почти истраченными боеприпасами и топливом начала отступать в направлении Вильнюса, до которого было 8285 км (если двигаться по прямой). Немцы выиграли сражение, но о своих истинных потерях почему-то умолчали. Штаб 3-й танковой группы генерала Гота 22 июня в телеграмме информировал штаб группы армий «Центр»: «Вечером 22 июня 7-я танковая дивизия имела крупнейшую танковую битву за период этой войны восточнее Олита против 5-й танковой дивизии. Уничтожено 70 танков и 20 самолетов (на аэродромах) противника. Мы потеряли 11 танков, из них 4 тяжелых»[268]. 23 июня штаб ГА никаких данных о потерях 3-й ТГр не получил. В приложении к приказу № 3 от 23 июня по танковой группе (информационный бюллетень о противнике) указывалось: «5-ю танковую дивизию следует рассматривать как сильно потрепанную»[269]. Следовательно, за несколько часов боя в первый день и несколько часов боя во второй 5-я дивизия (по мнению самих же немцев) понесла большие потери, но не была разгромлена. Почему же Гот в мемуарах и его штаб — в донесениях смолчали об истинных потерях за 22 и 23 июня? Если они одержали верх, то чего им было скрывать? Скрывалось именно то, что победа была «пирровой». Полсотни имевшихся в советской дивизии танков Т-34 (правда, часть из них была оснащена пушками Л-11, есть немецкие фото) никак не могли не «испортить праздник» привыкшим к легким победам танкистам вермахта, но Гот их у Алитуса словно не увидел. Сведения П. А. Ротмистрова (или, вернее, Ф. Ф. Федорова и Г. В. Ушакова — маршал наверняка был знаком с донесением последнего) о подбитых и подожженных только 22 июня 170 танках и бронетранспортерах противника историки дружно посчитали десятикратным преувеличением, хотя это была чистая правда. Указанные Готом потери (11 танков) безусловно следует считать лишь безвозвратными. А что вообще означает термин «безвозвратные потери»? Это означает, что отремонтировать подбитый или сгоревший танк в полевых условиях не представляется возможным, либо ремонт вообще нецелесообразен, и он должен быть отправлен в тыл для утилизации. Если из 3-й ТГр было отправлено на переплавку 11 танков, подбитых 22-го в районе Алитуса, и это попало в сводку, то за пределами сводки остались десятки: а) горевших, но потушенных; б) с перебитыми гусеницами или поврежденными катками; в) с пробоинами в броне; г) с сорванными башнями; д) поврежденных при таранах. Немцам противостояли кроме легких машин гораздо более сильные танки Т-28 и Т-34, к тому же броня легких чешских машин без особого труда пробивалась 45-мм снарядами. Также, как свидетельствовал участник событий у Алитуса, советские танкисты умели вести огонь с хода. Я запустил его утверждение в Сеть. Реакция была в основном сдержанно-критической — «бесцельный расход боеприпасов». Нашел мемуары В. Г. Грабина, перечел, что касалось этой проблемы: «…стрельба с ходу была нерациональна до тех пор, пока со временем не научились стабилизировать танковое орудие». Казалось бы, вот конкретный приговор из уст прославленного конструктора. Но мимо одного из комментариев я пройти не смог. Суть его была такова. В 1938 г. для танковой пушки калибра 45 мм с электроспуском был разработан прицел «ТОС» (расшифровывается как «техника особой секретности») со стабилизацией линии прицеливания в вертикальной плоскости. Стабилизация осуществлялась с помощью гироскопа, подвешенного в головной части прицела в кожухе. «ТОС» начали устанавливать на танки Т-26 и БТ-7, но уже в начале боевых действий он был снят с вооружения из-за того, что его не успели освоить в войсках (выделил специально), к тому же он был сложен и имел некоторые конструктивные и эксплуатационные недостатки. А. С. Сизов из 13-го полка 7-й ТД писал: «Теперь о танках. Во 2-м ТБ и 3-м ТБ были танки БТ-7. В конце апреля я принял пять таких танков. Прицелы были с гироскопами»[270]. В 5-й танковой дивизии было 111 машин БТ-7. Какой из всего сказанного напрашивается вывод? Да, новый прицел был сложен, имел недостатки, им еще не научились пользоваться, но из этого совершенно не следует, что так было во всей Красной Армии. Может быть, 5-я танковая дивизия была как раз впереди других частей в деле освоения новой матчасти? Особенно если вспомнить, что до Федорова ее возглавлял будущий маршал П. А. Ротмистров, а 3-м мехкорпусом, куда входила дивизия, командовали генералы А. И. Еременко (также будущий маршал) и А. В. Куркин (будущий генерал-полковник танковых войск), который, кстати, формировал 5-ю в июле 1940 г. и был ее первым командиром. В декабре 1940 г. на совещании высшего командного состава при подведении итогов прошедшего учебного года начальник ГАБТУ Я. Н. Федоренко лучшими среди крупных мех. соединений РККА назвал 4-й МК М. И. Потапова и 3-й МК А. И. Еременко, а лучшей танковой дивизией — именно 5-ю ТД А. В. Куркина.

К чему я это все пишу? Чтобы подвести читателей к мысли: вас чуть не разыграли, вас чуть не «сделали, как сельских». Германские потери в бою за Алитус не ограничивались 11 полностью уничтоженными танками. Кроме этого, отсутствуют данные о потерянных бронетранспортерах и орудиях, о штурмовых орудиях и истребителях танков. Последние ни к танкам, ни к БТРам не относятся, хотя фактически самоходка есть безбашенный танк, штурмовое же орудие можно считать небронированной САУ. Чтобы иметь объективную информацию по урону, который 5-я ТД нанесла противнику, надо знать две группы цифр по технике: принято на СПАМах (число), из них отправлено на переплавку (число). И не только в первой фазе сражения, а до того момента, пока было боевое соприкосновение. Как, например, указаны потери 2-го Белорусского фронта в ходе операции «Багратион»: принято на СПАМах — 1416 танков и САУ, из них отправлено на переплавку — 956[271]. Войска в ходе наступления потеряли 1368 машин, остальные 48 танков, которые доставили на СПАМы эвакуаторы, вероятно, остались от прошлых боев, в том числе и с 41-го года. Все четко и понятно, и не надо ничего додумывать. И что касается потерь 5-й танковой дивизии, то с ними ситуация тоже абсолютно ясная. Данных нет, да и не может их быть, но бесспорен факт: отступление 5-й ТД от Алитуса оставило поле сражения за гитлеровцами, что автоматически перевело даже незначительно поврежденные советские танки, которые возможно было исправить и в полевых условиях, в список безвозвратных потерь.

Впрочем, одно свидетельство, помимо сайта «Фельдграу», все же удалось разыскать. В материалах 4-го симпозиума по оперативному искусству «Начальный период войны на Восточном фронте», изданных в Великобритании под редакцией полковника Дэвида Гланца, указывается примерная численность немецкой 7-й танковой дивизии. Он пишет, что на 22 июня она имела около 200 легких машин Pz-II и 38(t) и 30 тяжелых Pz-IV. Не совсем сходится с тем, что приведено выше (53 Pz-II, 30 Pz-IV, 167 Pz-38(t), от 8 до 15 командирских танков), но тут уж ничего не поделаешь. К 27 июня, то есть при выходе к Минску, в дивизии осталось примерно 150 легких танков и 7 Pz-IV. То есть реальная убыль матчасти за 5 дней боев (в основном именно с танкистами 5-й дивизии) составила как минимум 80 боевых машин. Учитывая, что ремонтные подразделения германских танкистов все эти дни работали не покладая рук и те танки, что возможно было в короткий срок ввести в строй, принимали участие в последующих боях (их могли снова подбивать и снова ремонтировать — это очень путает статистику, и без суточных донесений о потерях не обойтись, но, увы, их нет или они недоступны), результаты были не так уж и плохи. К тому же не имеется аналогичных данных по 20-й ТД вермахта, также принимавшей участие в боях за Алитус.

По действиям 5-й танковой дивизии за 23 июня сохранились крайне скудные сведения. По ним можно судить, что после ухода от Немана ее части медленно откатывались на восток, стараясь затормозить продвижение неприятеля на промежуточных рубежах. Как и 22 июня, бои носили очаговый характер. Два танка 10-го ТП под командой капитанов Новикова и Смирнова, находившиеся вблизи южного алитусского моста, оказались в окружении неприятеля. Но храбрые экипажи огнем и маневром пробили себе выход из кольца и после некоторых поисков нашли свой полк, который к тому времени сосредоточился в районе Ганушишки. Матчасть была укрыта в лесу, но спустя некоторое время 10-й полк был атакован во фланг вражескими бронетанковыми частями и в ходе боя снова понес большие потери. С этого момента теряются следы его командира Т. Я. Богданова и зам. по политчасти старшего политрука А. П. Ильинского.

Все три батальона 21-го танкового полка после окончания боев за Алитус выстроились в походные колонны и начали продвигаться на Вильнюс. Двигались на максимальной скорости, и вскоре полк растянулся на большом расстоянии. 5-я рота в районе Онушкис столкнулась с советскими танками. В ходе короткого боя было подбито несколько из них, остальные скрылись. На марше 2-й батальон подвергался атакам одиночными советскими самолетами, которые, однако, не были успешными. В районе станции Родзишки (на современных картах — Рудишкес) 1-й батальон натолкнулся на ожесточенное сопротивление, подбил два танка Красной Армии и рассеял отряд пехоты. 3-й батальон потерял в бою под Родзишками два танка Pz-IV, сам, однако, уничтожив несколько советских машин. Вследствие того, что немцы не уклонились от боя, а ввязались в него, их удалось задержать на некоторое время. При дальнейшем следовании в направлении Вильнюса передовой отряд 20-й танковой дивизии сбился с предписанного маршрута следования и вышел на дорогу, по которой уже двигались подразделения 7-й танковой дивизии барона фон Функа. К «утешению» расстроенных своей ошибкой танкистов восточнее Тракая, на станции Лентварис, они атаковали и расстреляли железнодорожный состав, не ясно, правда, какой — воинский эшелон или пассажирский поезд.

Инцидент в Родзишках удалось частично идентифицировать. Как писал в донесении бригадный комиссар Г. В. Ушаков, 22 июня на станции были развернуты ГЭП и ТЭП (головной и тыловой эвакопункты) 9-го танкового полка под охраной трех бронемашин. Между 8 и 10 часами в районе станции немцы выбросили парашютный десант численностью до двух рот. Находившийся там зам. командира 9-го ТП батальонный комиссар П. С. Григоренко возглавил атаку на них, в результате значительная часть десантников была уничтожена, а остальные рассеялись. Что после этого стало с группой Григоренко, в дивизии так и не узнали, но какая-то, пусть и мало что дающая, информация о ней стала известна высшему командованию. 24 июня штаб СЗФ в своем донесении наркому обороны № 05 на 22:00 сообщил: «По донесению начальника штаба 29-го стрелкового корпуса, 5-я танковая дивизия в 14.00 23.06.41 г. вела бой с противником в районе Родзишки». Очевидно, корпусное управление при отходе на Вильнюс проходило район этой станции и его офицеры были свидетелями боя. Единственным, хоть и косвенным, подтверждением того, что кто-то из тех, кто участвовал в боестолкновении в Родзишках, мог впоследствии отойти на северо-восток и уцелеть, является тот факт, что старший врач 9-го ТП военврач 2 ранга Е. Н. Тропаревский в июле 1941 г. значится уже начальником 2-го отделения санотдела штаба 27-й армии[272].

После отхода с рубежа Даугай — Олькенишки 5-й ГАП отступил в район Лодзеянцы и оказался в расположении 184-й стрелковой дивизии. После первого же огневого контакта с мотомеханизированной частью противника подразделения 184-й ТСД якобы из-за отсутствия боеприпасов начали отступать на Вильнюс, так что немцев некоторое время сдерживал лишь артогонь 5-го полка. В 6 часов полку было приказано выйти в район леса у ст. Понары (Панеряй). А дальше произошло то, чего вполне можно было ожидать, но тем не менее это стало неприятной неожиданностью. На марше колонна была внезапно обстреляна артиллерийским и ружейно-пулеметным огнем, который вела группа военнослужащих 184-й дивизии. Под обстрел попали 2, 3 и 4-я батареи. Ответным огнем одной из батарей горе-братья по оружию были обращены в бегство.

После захвата мостов на Немане участь литовской столицы Вильно (Вильнюса) фактически была предрешена: ничто уже теперь не могло остановить рвущийся через Южную Литву на Минск 39-й моторизованный корпус группы Гота. В самом Вильнюсе боеспособных войск почти не было. 84-я моторизованная дивизия 3-го мехкорпуса. в основном составлявшая гарнизон города, убыла на север в район сосредоточения. Вступивший в должность и.о. начальника гарнизона зам. комдива 84-й МД полковник Г. А. Белоусов имел лишь горстку военнослужащих из состава своей дивизии: батальон 41-го и несколько подразделений 20 1-го моторизованных полков, охранявших казармы и склады. Также в гарнизоне оставалось 4 учебных танка, принадлежавших 46-му танковому полку, но только два из них были на ходу; осталась и часть личного состава во главе с майором Соколовым. В пригородном поселке Новая Вилейка остался на своем месте 349-й отдельный зенитный дивизион 84-й МД. В городе находилось управление 9-й дивизии НКВД вместе с частью 84-го ЖДП. Доклад командира дивизии полковника В. Н. Истомина начальнику своего главка (ГУЖДВ НКВД СССР) генерал-майору А. И. Гульеву на сегодняшний день является единственным документом, наиболее полно и объективно описывающим обстановку в районе Вильнюса 22–23 июня.

22 июня вильнюсский аэродром у ж.-д. станции Парубанек (ныне аэропорт Киртимай) подвергся двум авианалетам (в 12:40 и в 16:20). В журнале боевых действий 9-й ЖДД было записано, что в 12:43 в Парубанеке начались пожары. Это был базовый аэродром 54-го СБАП (командир — майор М. А. Кривцов), входившего в 57-ю смешанную авиадивизию. К началу войны в нем имелось 68 СБ и Ар-2 и 7 Пе-2, однако утро первого дня войны полк встретил на запасном аэродроме Крыжаки (ныне Крыжекай, северо-восточнее Вильно), так что в Парубанеке немцы пробомбили в основном пустые стоянки. Беззащитный город Милосердия в течение дня неоднократно бомбардировался германской авиацией.[273]. Воздушная защита столицы Литвы возлагалась на части 12-й бригады ПВО (командир — полковник Д. Я. Дрожинин, начальник штаба — подполковник А. М. Ребриев). Из всех батарей бригады (от семи до тринадцати) действовали лишь две-три, оснащенные 76-мм пушками. Остальные батареи, получившие перед войной новейшие 85-мм орудия и комплексы ПУАЗО-3 (приборы управления артиллерийским зенитным огнем), молчали из-за отсутствия боеприпасов. Выстрелов к ним не было ни на батареях, ни на гарнизонных складах, что зафиксировала специально созданная комиссия. 23 июня начальник артиллерии Северо-Западного фронта генерал-майор артиллерии П. М. Белов в донесении на имя маршала Г. И. Кулика сообщал, что зенитная артиллерия калибров 37 и 85 мм бездействует, и просил срочно выделить в адрес четырех артскладов: зенитных выстрелов — 35 800 штук 37-мм и 151 200 штук 85-мм, без указания типа боеприпасов — 48 000 штук 37-мм и 40 800 штук 85-мм.

Реальную силу в Вильнюсе представлял лишь 84-й железнодорожный полк НКВД (командир — майор И. И. Пияшев). Оба силовых ведомства Литовской ССР (наркоматы госбезопасности и внутренних дел) занимались эвакуацией документов и имущества и на обстановку в городе практически не влияли. Тем не менее по инициативе командира 9-й при участии начальника армейского гарнизона, зам. наркома внутренних дел Дониова и начальника УН КГБ Шарок был сформирован штаб по обороне города.

«БОЕВОЙ ПРИКАЗ

штаба обороны города Вильнюса, улица Сталина, дом 24 в 18–50 22.6.41 карта 42.000

1. Вторгшиеся в пределы родины фашистские банды, сдерживаемые нашими передовыми частями, пытаются внести в тылу действующего фронта частей панику, подготовиться к выброске десантов и организации диверсионных актов в районе гор. Вильнюс.

Для организации обороны гор. Вильнюс сего числа организован штаб обороны, которому Центральный Комитет партии (большевиков) Литвы поручил ликвидировать все попытки фашистов внести дезорганизацию и панику в городе Вильнюс.

Для предотвращения возможных диверсий все части, находящиеся в расположении гор. Вильнюса, ПОДЧИНЯЮ СЕБЕ.

2. Командиру батальона 41 сп капитану Панину выставить сторожевые заставы в районе высоты 164,1 в направлении села Шашкины и перехватить эту дорогу. Вторую сторожевую заставу для перехвата дороги Валтупе — господарский двор Верки, в районе развилок двух шоссейных дорог (6488), прикрыть мосты через реку Вилия, каждый мост силою одного отделения со станковыми пулеметами, деревянный мост в Антаколе, зеленый мост, мост по улице Гедемина. Остальных бойцов батальона сосредоточить в районе кладбища в качестве резерва штаба.

Разрыв между полевыми караулами и сторожевыми заставами освещать дозорами.

Командиру танкового полка майору тов. Соколову — 200 бойцов вооружить и сосредоточить на улице Сталина, дом № 24, мой резерв.

Командиру 201 сп занять оборонительный рубеж на высоте 182,6 (6292), одним взводом и двумя станковыми пулеметами Ю.В. окраины ВИЛЬНЮС в направлении долины, двумя взводами со станковыми пулеметами высоту 216,1 остальной состав сосредоточить базара улицы ПИЛИМА в резерве, для действий направления Порубанок.

С приходом Вильнюсского училища весь сектор обороны полка передать училищу, а подразделения, выведенные из обороны, сосредоточить также в резерве.

9-й дивизии НКВД обеспечить оборонительный рубеж аэродром — Новосюки и обеспечить освещение сильными разведывательными партиями в направлении РАЗЯНЦЫ — река Вилия.

Командиру разведывательного батальона, согласно моим указаниям, организовать патрулирование по городу, дислоцируя свой батальон при штабе обороны.

Командирам всех подразделений организовать со мной своими средствами связь, выделив делегатов связи от каждого штаба части.

Мой КП бывший штаб 84-й дивизии, телефон № 190 и 191.

Донесения присылать:

1. С занятием оборонительных участков.

2. При обнаружении диверсионных групп пр-ка и при прорыве их в черту города.

3. В район обороны выдвинуться немедленно.

(Начальник обороны города Вильнюса) (Полковник Истомин»[274].)

Упоминаемым в приказе разведывательным батальоном мог быть только 116-й ОРБ 84-й МД (или одна его рота, не выступившая из города вместе с главными силами дивизии). Подразделения 41-го и 201-го МП заняли участки обороны на юго-восточной окраине, поставить на прямую наводку зенитный дивизион полковник Белоусов не решился. В своих мероприятиях, что видно из приказа, штаб рассчитывал также на подход 3-го отдельного мотострелкового полка НКВД (командир полка — майор П. И. Бровкин, начштаба — майор М. С. Катин, зам. по политчасти — батальонный комиссар М. С. Куценко). Однако, как впоследствии выяснилось, в этом полку более 100 бойцов были вооружены револьверами системы «Наган», один из батальонов и танковая рота находились в Риге, еще один батальон по ранее намеченному плану также ушел на Ригу. Так что 3-й ОМСП прибыл в Вильнюс в составе только 3-го батальона и полковой школы. В самом же Вильнюсе после истечения первых суток войны порядка не прибавилось. Во вторую половину дня 22 июня на город хлынули нескончаемые людские волны из отдельных военнослужащих, остатков разбитых на границе частей и беженцев. Люфтваффе же продолжало наносить удары по военным и гражданским объектам. Возникшая при этом паника привела к тому, что милиция и городское управление НКВД частично разбежались, органы Советской власти перестали функционировать, управление Литовской железной дороги также разбежалось вместе с его начальником Лохматовым. Как писал сам полковник Истомин, по улицам «все усиливался огромный поток движения из разных направлений отступающих, разрозненных частей Красной Армии, которые наполняли город различными паническими слухами и сведениями о разгроме частей Красной Армии, о занятии врагом различных городов». Среди отступающих были представители всех родов войск, в том числе и в форме авиационных частей. Помимо этого, в общем потоке встречались танки (вероятно, из 5-й ТД) и артсистемы разных калибров и назначений, все без боеприпасов. Этот поток все сметал на своем пути и усиливал панику при появлении над городом вражеских самолетов. Истинного положения на фронте узнать было невозможно. Подразделения 84-го полка по мере возможности старались поддерживать порядок, а также боролись с мелкими десантами и антисоветскими акциями местного населения. Все попытки останавливать бегущих с фронта успехом не увенчались.

Вечером 22 июня командир дивизии сумел связаться с Барановичами и через командира 1-го батальона 60-го ЖДП капитана Гончарова приказал направить в Вильнюс бронепоезд № 60.

«Из ВИЛЬНЮСА УПР ЛИТ 22.6 21.30

Ленту изъять БАРАНОВИЧИ БРЕСТСКОЙ КБ ГОНЧАРОВУ вручить немедленно.

КД приказал принять срочные меры отправки БЕПО из КОЛОДИШ ВИЛЬНО через МОЛОДЕЧНО. Телеграфируйте пункт нахождения его в 21 час НР 2465 НСЛД

ЧИСТЯКОВ 21.33 ТАК КНТ ВРН ПР МАЙОРОВА»[275].

Как позже выяснилось, БЕПО дошел только до станции Новоельня, так как полотно на перегоне Новоельня-Лида было разрушено во многих местах.

С утра 23 июня события стали нарастать подобно снежному кому, катящемуся с горы. Начальник гарнизона Белоусов в 10:30 прислал в штаб донесение, в котором по состоянию на 08:45 сообщал:

«Командный пункт занял. Сосредоточиваю части на намеченном рубеже. В районе КП 2 батареи ПВО. Донесите об обстановке, имеющейся у Вас. Слышу сильный шум моторов (полагаю танки) на СВ Вильно. Выясняю.

(Полковник Белоусов»[276].)

Северо-восточнее Вильнюса (там находится город Каунас — Ковно) утром не могло быть танков противника, там вообще еще не могло быть никаких вражеских частей, ибо из-за подрыва мостов они еще не переправились через Неман. Что за гул моторов услышали люди Белоусова? Где-то далеко из района Кайшядориса выдвигалась к реке Невяжис 84-я моторизованная дивизия, возможно, перемешались какие-то другие части. Мог отходить артполк на тракторной тяге (не исключено, что это был 270-й ГАП РГК, действительно находившийся в районе Каунаса и впоследствии вошедший в подчинение командования 27-й армии). Так или иначе, но до полудня 23 июня никакая опасность с суши Вильнюсу не грозила. Разве что с воздуха. В 9 часов утра на Вильнюс был совершен новый воздушный налет, причем на аэродроме взорвались склады, вероятно, резервуары с горючим авиабазы и хранилище боеприпасов бомбардировочного полка. Утром же из летних лагерей ускоренным маршем вернулось местное пехотное училище (начальник — полковник Серебряков, заместитель — полковой комиссар Липкинд). Это было 450–500 активных штыков, но без пулеметов и с минимумом патронов. В 9-й дивизии им выдали боеприпасы и гранаты, после чего они направились на свой оборонительный участок. К 10:45 курсанты и часть 3-го МСП НКВД заняли оборону в районе ст. Подъельники, в ЖБД 9-й дивизии есть уточнение, где намечалось развертывание: в районе железнодорожного тоннеля, высота 211 и 6, перекресток дорог Лида — Оршаны (карта Литовской ССР, масштаб 1:10 0000, лист «Лентварис», N-35–51). Сохранилось донесение командира полка, поступившее в 12:30:

«БОЕВОЕ ДОНЕСЕНИЕ № 2

23.06.41 10.45 карта 100 000

Полковой школой и одним станковым пульвзводом занял район обороны на развилке дорог. Влево 800 метров закрыт район обороны, до указанного мне пункта Подъельники не имею возможности, 2 роты 2-го сб затерялись, принятыми мерами розыска не обнаружены, вероятно, сбились и пошли в другом направлении.

Посылаю третье донесение, ответа не имею, жду Ваших указаний. Срочно шлите боеприпасы, всего имею по 40 шт. патронов, гранат не имею. Прошу снабдить винтовками. 100 человек артиллеристов и танкистов их не имеют.

(23.6.41) (Майор Бровкин»[277].)

Не совсем понятно, что за сотня танкистов и артиллеристов безличного оружия упоминается в донесении. Танкисты могли быть из 46-го ТП, артиллеристы, возможно, были зенитчиками из 12-й бригады ПВО.

Между 13 и 14 часами 23 июня в штаб прибыло трое сотрудников НКГБ, которые пригласили комдива на вокзал на экстренное совещание. На вокзале никого не оказалось, так как, видимо, паника сделала уже свое дело. Истомин писал о том, что «эти сотрудники мне сказали (чему свидетель майор Валеев, он оказался там вместе с ними), что положение в городе безнадежно, на Вильно двигается мех. колонна и что они город покидают». Вот-вот — «на Вильно двигается мех. колонна». Увидели на подходе танки своей же 5-й дивизии, не разобрались и все: спасайся кто может. Именно в это время по городу вновь усилился поток отступающих в паническом бегстве разрозненных частей РККА, у которых ничего толком узнать было невозможно. Авиация противника своими налетами и стрельбой из пулеметов на бреющих полетах увеличивала и так неспокойную обстановку в городе. Выждав, пока людской поток уменьшился, полковник В. Н. Истомин отдал приказ на отход по шоссе по направлению на Молодечно. Эшелон с имуществом 84-го полка и документами штадива был отправлен туда еще утром. Находившиеся за городом подразделения 201-го и 41-го МП, которые по приказу штаба обороны занимали на подступах отдельные участки обороны, снялись самостоятельно, получив, видимо, указание своего командования, и ушли в неизвестном направлении. Или, что тоже возможно, их смяли и увлекли за собой толпы отступающих, принявших части 5-й ТД за немцев, так как поиски их не увенчались успехом, а телефонной связи с ними в штабе обороны не имелось. Позже отряд полковника Г. А. Белоусова (до трех тысяч человек с шестью орудиями) «всплыл» в составе Двинской оперативной группы генерал-лейтенанта С. Д. Акимова. Группа курсантов Виленского училища во главе с майором П. Саргялисом, оставленная для охраны своего летнего лагеря в Швенченеляй, вышла из окружения в районе Невеля. 349-й ОЗАД также снялся и ушел к Браславу и затем — к Двинску. Так столица Литвы была оставлена без боя, а танковая дивизия Ф. Ф. Федорова — без какой-либо поддержки.

Справка. Майор Бровкин сумел собрать разобщенные подразделения своего полка воедино и вывести их из Прибалтики, сохранив боеспособность. В 1942 г. по результатам аттестации ему было присвоено звание полковник. Командовал 5-й СД ВВ НКВД.

При отходе к Вильнюсу обескровленной, измотанной сутками почти непрерывного боя 5-й дивизии удалось, возможно, лишь на короткое время оторваться от противника. Фактически соединение более чем на 50 % утратило боеспособность. Судя по тому, что ее танковые полки 22 июня в силу специфики поставленных задач (отбить назад два захваченных подразделениями вермахта отдаленных друг от друга моста) действовали по отдельности, целостность также была утрачена. Еще в ночь на 23 июня некоторые части 5-й танковой дивизии разновременно отходили от Алитуса, часто в разных направлениях, теряя связь со штабом и ядром главных сил, которое составлял 9-й танковый полк. Есть данные, указывающие на то, что штаб дивизии (возможно, со спецподразделениями — батальоном связи, медсанбатом и прочими тыловыми частями) продвигался на Ошмяны. Но оперативная группа штаба с комдивом находилась, вероятнее всего, с 9-м полком.

Существует версия (сайт «Механизированные корпуса» — http://mechcorps.rkka.ru), что часть подразделений из состава 10-го танкового полка к исходу 23 июня отступила на юг в полосу Западного фронта, в район выдвижения частей 21-го стрелкового корпуса. В дальнейшем они составили основу сводного танкового батальона (командир — майор Егоров), принявшего участие в контрударе 24-й Самаро-Ульяновской Железной дивизии 26–27 июня на Ошмяны. Генерал армии К. Н. Галицкий по поводу этого батальона писал, что он был придан дивизии 25 июня 1941 г. Начало формированию положил эшелон с 8 новыми КВ, прибывший 25 июня на станцию Юратишки. Вероятно, это был как раз тот батальон из 29-й ТД, который возвращался с учений и в котором служил воентехник И. И. Крылов. Кроме того, из общей массы отходящих на восток остаточных групп собрали более десятка Т-34 и 14 (или даже более) Т-26. Однако в 10-м полку не было ни одной тридцатьчетверки, на 6 июня 1941 г. в его составе имелись один Т-28, 89 БТ-7, семь Т-26 и 20 бронемашин. Гораздо более высока вероятность того, что остановленные танки принадлежали батальону 59-го ТП 29-й дивизии, отступавшему на Лиду после боев под Гродно и Скиделем. А танки 5-й ТД могли находиться где-то еще или просто на одном из переходов остались без топлива и были брошены. В журнале боевых действий 13-й армии в записях от 29 июня встречается запись о танковом полку 7-й танковой дивизии, находившемся в 5 километрах юго-западнее Воложина в лесу. Вероятнее всего, в журнале ошибка, и речь может идти об остатках полка 5-й танковой дивизии, так как никаких частей из 6-го мехкорпуса в районе Воложина, который находится СЕВЕРНЕЕ Немана, просто не могло быть. Или, что еще вероятнее, это был действительно полк 7-й танковой дивизии, но не советской, а германской. Эта ошибка была растиражирована в ряде приказов и распоряжений штаба Западного фронта. Так, например, командиру 21-го стрелкового корпуса предлагалось достать дизельное топливо для этого полка и увязать с ним последующие действия. Исходя из предположения, что полк все же существовал и принадлежал именно 5-й танковой дивизии, можно сделать вывод, что остатки его в конце июня 1941 г. оказались в глубоком тылу противника, где, по-видимому, прекратили существование. Но это лишь предположение. Последние же три танка Т-34 из сводного батальона были потеряны 2 июля при прорыве 24-й дивизией окружения у Радощковичей.

В «Начальном периоде» утверждается, что часть сил 5-й ТД пробивалась на север, часть — на юго-восток (она якобы попала в «минский котел»). Второе утверждение в корне неверно, и тому есть неопровержимые доказательства, которые будут приведены позже. Но вот насчет первого… В истории дивизии остались «белые пятна», и мало шансов на то, что их удастся закрасить. Но есть все же одно свидетельство, причем «с той стороны».

2-й армейский корпус вермахта входил в 16-ю армию ГА «Север» и наступал против 188-й и левого фланга 33-й дивизий 11-й армии, то есть значительно севернее участка прорыва частей Гота. В состав корпуса входила 12-я пехотная дивизия (командир — генерал-лейтенант Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах). Бывший офицер этой дивизии Б. Винцер весьма ярко описывает, как его подразделение, глубоко продвинувшись в глубь советской территории, получило приказ развернуться фронтом на запад, чтобы не дать возможности прорваться на восток выходящим из окружения советским частям. Выходившие на позиции противника колонны автомашин и густые цепи пехотинцев беспощадно расстреливались. И вот здесь произошло знакомство автора воспоминаний с русскими тридцатьчетверками, которые неожиданно для него проутюжили позиции артиллерии и ушли на восток. Он писал: «Наши 37-миллиметровые противотанковые орудия посылали снаряд за снарядом в лобовую броню танков Т-34. Попадание за попаданием, но никаких пробоин. Круто в небо уходил светящийся след от взорвавшегося снаряда, с диким визгом и жужжанием ударяли рикошетом стальные снаряды в порядки советской пехоты и в деревья. Так мы впервые столкнулись с „Т-34“. Видимо, от нас утаили его существование, когда внушали, что ничто не может устоять против наших 37-миллиметровых противотанковых пушек… советские танки прорвали наши позиции и, гремя гусеницами, покатили дальше на восток. Они оставили позади мертвых и раненых — своих и наших. Мы окружили их, и им всем следовало бы поднять руки. Однако во многих местах они с боем пробивались на восток»[278]. Согласно доступным на настоящий момент сведениям о составе танкового парка в ПрибОВО, Т-34 имелись ТОЛЬКО в 5-й танковой дивизии.

Попытка 5-й ТД удержать Вильнюс окончилась неудачей. Отойдя к предместьям столицы Литвы, ее подразделения заняли оборону на южной и западной окраинах города. На прямую наводку была поставлена вся артиллерия, в том числе из 5-го гаубичного артполка и зенитная. На марше от берегов Немана к 1-му дивизиону 5-го ГАП присоединилось несколько орудийных расчетов из 615-го корпусного артполка 29-го корпуса. Кому принадлежали зенитные орудия, неизвестно (зенитчики дивизии погибли в бою с танками у алитусского моста), скорее всего, полковник Ф. Ф. Федоров подчинил себе имевшие боеприпасы подразделения 12-й зенитной бригады. Кто руководил огнем артиллерии, не ясно (не удалось точно установить, где был убит начальник артиллерии дивизии полковник В. И. Артамонов), но на позициях видели командира 5-го ГАП майора В. М. Комарова, а в конце боя — начштаба полка майора Н. П. Ткачева. Непосредственно рядом с позицией 1-го дивизиона находились два зенитных орудия и два танка. Защитники города сосредоточенным огнем заставляли разворачиваться в боевой порядок идущие по шоссе немецкие колонны, при этом подбили немало боевых машин и другой техники, истребили десятки захватчиков. На редкость эффективным был огонь поставленных на прямую наводку гаубиц[279]. По данным зам. командира дивизии Ушакова, было выведено из строя до двух батальонов танков, четыре батареи противотанковых орудий, шесть минометных батарей и четыре крупнокалиберных пулемета. В этом бою исключительную стойкость и храбрость показали командир огневого взвода 5-го ГАП младший лейтенант Романов, младший лейтенант Поляков, лейтенант Фомин и старший лейтенант М. И. Веденеев из 10-го танкового полка. О героизме 5-й в боях за Вильнюс поведал полковник П. Н. Тишенко: «Подступы к Вильнюсу со стороны Аиитуса были усеяны трупами и подбитыми танками как немецкими, так и нашей славной 5-й танковой дивизии. Кажется, на южной окраине Вильнюса я присоединил к штабу корпуса башенного стрелка из 5-й танковой дивизии, который еле передвигал ноги, но упорно шел с танковым пулеметом на плече. Он мне рассказал, что 5-я танковая дивизия геройски дралась, пока было горючее и боеприпасы. Его экипаж вынужден был подорвать танк, сняв предварительно [с него] пулемет».

И снова, как и 22 июня, исход боя во многом решили беспощадно точные удары пикирующих бомбардировщиков «юнкерс-87», яростно атаковавших оборону советских войск. На боевые порядки 5-й ТД было совершено до 12 налетов (в некоторых из них принимало участие до 70 машин) с массированным применением зажигательных авиабомб. Остатки ее частей отступили на юг, к белорусским Ошмянам и еще далее. Для примера: несколько смельчаков на тракторе СТЗ-5 сумели в одиночку довезти одну из уцелевших гаубиц 5-го ГАП почти до Минска и по акту передали ее начальнику артиллерии стрелковой дивизии 13-й армии, возможно 50-й. Одна из групп военнослужащих дивизии (огневые взводы 5-го артполка) послужила основой партизанского отряда. 12-я бригада противовоздушной обороны по состоянию на 4 июля значилась в составе уже 27-й армии. Личного состава в ней к тому времени было 678 человек, из них 114 офицеров. Матчасти не было никакой, за исключением 30 автомашин и одного зенитного пулемета. Косвенно это может служить доказательством участия бригады в боях за Вильнюс.

2 июля 1941 г. в Москву ушло донесение № 1 за подписью майора Васильева из бронетанкового управления фронта. Оно кое-что уточняет, но один из приведенных фактов кажется в нем сомнительным: «В ночь на 23.6.41 г. 5-я танковая дивизия с остатками танков (38) и гаубичным артиллерийским полком вышла из окружения и сосредоточилась в районе лесов 10–15 км юго-восточнее Вильнюс. 24.6.41 г. в районе Вильнюс была окружена противником и рассеялась. Оставшиеся бойцы и командиры только 26.6.41 г. стали появляться в районе Полоцк и 30.6.41 г. в районе Псков. Материальная часть боевых машин полностью уничтожена или оставлена на территории противника. Остатки личного состава и материальной части колесных машин сейчас собираются в районе Псков и Полоцк. Полностью подсчитать остатки еще не удалось». Смущает то, что в ночь на 23 июня в полках 5-й ТД еще оставалось более 100 бронеединиц (такова была динамика потерь — подтверждают и немцы и наши). И не у Вильнюса она была, а все еще у берегов Немана. Так что, похоже, 38 танков в ней осталось все-таки в ночь на 24 июня после сражения за Вильнюс. Потом не осталось и их.

Это сообщение было последним, больше никаких сведений о дивизии Ф. Ф. Федорова с Северо-Западного фронта не поступало. Лишь начальник АБТУ фронта полковник П. П. Полубояров в своем письме от 11 июля 1941 г. начальнику ГАБТУ генерал-лейтенанту Федоренко подытожил: «5-я танковая дивизия погибла вся также в ряде окружений. Личного состава совершенно нет. Считаю, что остатки можно искать в составе войск Западного фронта». Как оказалось, Полубояров был совершенно прав.

24 июня 1941 г. остатки 5-й танковой дивизии, имевшие 15 танков, из них несколько Т-34, 20 бронемашин и 9 орудий, с обозом, переполненным ранеными, вышли в район командного пункта 13-й армии Западного фронта недалеко от Молодечно. В разговоре с командующим армией генерал-лейтенантом П. М. Филатовым полковник Ф. Ф. Федоров обстоятельно рассказал о событиях в Литве. По его словам, к полудню 23 июня в ходе боя за Вильнюс дивизия потеряла убитыми и ранеными до 70 % личного состава, до 150 танков, 15 орудий и до 50 % бронемашин и грузовиков. За 22 и 23 июня, как считал Федоров, воинами 5-й ТД было подбито до 300 танков противника и сбито 11 самолетов. Настроен танкист был подавленно и в конце заявил, что за захват противником мостов через Неман ему «придется расплачиваться головой»[280]. Комдива 5-й можно было понять: противник форсировал Неман, пал главный город советской Литвы, в более чем стокилометровую брешь беспрепятственно продвигалась ударная группировка вермахта, охватывая основные силы Западного фронта с правого фланга, и кто-то должен был за это понести «заслуженную кару». Из оперсводки № 4 штаба Западного фронта к 10 часам 24 июня: «Командир 5-й танковой дивизии Северо-Западного фронта доложил командующему войсками 13-й армии, что Вильнюс в 17.00 23.6.41 г. занят немцами, которые продолжают наступление. 5-я танковая дивизия понесла большие потери. Часть тыла танковой дивизии — в Молодечно. Со слов командира 9-й дивизии войск Народного комиссариата внутренних дел в 19 часов 30 минут Вильнюс не занят, шел бой в 20 км западнее Вильнюс. Вся дорога от Вильнюс[а] до Молодечно забита отходящими подразделениями пехоты, артиллерии и танков».

Откуда получил такую информацию полковник войск НКВД Истомин? От Гродно на Вильнюс идет железнодорожная магистраль, и идет она именно через станцию Рудищкес (от нее до Вильнюса примерно 30–33 км). Возможно, бой вечером 23-го видели с бронепоезда 9-й ЖДД, шедшего в сторону Вильнюса (но не № 60), и доложили о нем «по инстанции», а комдив сообщил армейцам. Теперь уже достоверно не установить, кто дрался с врагом на подступах к Вильнюсу. Может быть, на их пути встало какое-то подразделение из 5-й дивизии (группа батальонного комиссара Григоренко), может быть, из 128-й или 184-й. По словам комроты 7-й ТД Х. Орлова, после того как части были приведены в порядок и снабжены всем необходимым в течение короткой ночи, 23 июня дивизия покинула южный плацдарм и направилась к высотам вокруг Вильнюса. Орлов писал: «7-й танковый разведбатальон стремительным ударом захватил неповрежденным важный мост в 10 км западнее Вильнюса, тем самым дав возможность 25-му танковому полку полковника Ротенбурга (он был убит в боях за Минск. — Д. Е.) обойти город с юга, ударить в северном направлении и к наступлению ночи окружить город, заняв танками восточные пригороды». В 5 часов утра 24 июня 7-й мотоциклетный батальон противника ворвался на вильнюсский аэродром, якобы захватив на нем полсотни готовых к вылету бомбардировщиков советских ВВС (очередной мюнхаузеновский треп), и вступил в город. Вильнюс был украшен государственными литовскими флагами, население высыпало на улицы, приветствуя «освободителей». Подразделения же 21-го танкового полка 20-й дивизии, задержавшись в районе Родзишек и в ночном марше, вышли к пригородам Вильнюса силами 1-го и 2-го батальонов только на рассвете 24 июня. 1-й батальон сражался в Людвиново с советскими стрелками и танками, в то время как 2-й батальон натолкнулся в окрестностях Ваки на рассеянных военнослужащих РККА.

Читая эти строки, кто-то может скептически пожать плечами или, хуже того, усмехнуться: ну да уж, подбили в первый и второй дни войны столько танков противника, а где за такой подвиг всенародное признание, где описание этого подвига, наконец, в литературе? В отечественных источниках или, на худой конец, в немецких. И действительно, выходило: не было никакого геройства в бою, не было подбитых танков. Гот что-то там вскользь упомянул, Ротмистров пару фраз бросил. Ну ладно Гот, он немец, ему резона не было свои ошибки и неудачные действия своих войск, пусть потом и хорошо воевавших, «засвечивать». Специально перечел его воспоминания, темнит генерал, недоговаривает. Итогами 22 и 23 июня сильно разочарован, но винит во всем только песчаные грунты, густые леса и торопыг из Люфтваффе. Бедняга, не повезло ему с грунтовыми дорогами. Ну ладно Ротмистров, он хоть и был начальником штаба 3-го мехкорпуса и 5-й дивизией до войны командовал, да очень уж не любили наши маршалы писать о поражениях. Еще больше не любили этого идеологический отдел ЦК КПСС и Главное Политуправление ВС СССР, безжалостно кромсавшие рукописи военных мемуаров. Забывать героев и скрывать их имена несправедливо и аморально, но в послевоенные годы политическая «целесообразность», как правило, брала верх, и они с легкостью предавались забвению. Одно утешает: раз немцы единодушно посчитали эпизод у Алитуса «крупнейшей танковой битвой», значит, так оно и было, к тому же, оценив по достоинству героизм советских танкистов, они оказались честнее цензоров Главпура. А что они пытались скрыть свои потери, так это обычное дело: кому хочется признать себя битым. Свои танки (те, что подлежали восстановлению) были отремонтированы и введены в строй — ремонтная база у немцев была организована отлично, и в запчастях к бронетехнике, исключая двигатели в сборе, недостатка не было. Вот и вышло все как бы шито-крыто.

А литовская земля по-прежнему хранит приметы событий далекого июня. Лишь в конце 80-х годов на тех местах, где горели танки 5-й дивизии и были проплешины, стала расти трава: сорок лет понадобилось природе, чтобы почва, обожженная огнем войны, восстановилась и снова начала родить. В марте 2002 г. в Вильнюсе при строительстве моста были обнаружены останки пяти солдат Красной Армии. Вильнюсская мэрия сообщала, что останки были найдены на глубине 1,1–1,3 м; судя по найденным рядом с останками предметам, как минимум трое военных могли служить в танковой части. Все находки, в том числе знаки отличия, были переданы посольству России в Литве. Но на сегодняшний день в Литве не осталось ни одного советского танка-памятника. Единственный оставшийся (тяжелый ИС-2) находится рядом с музеем камней недалеко от местечка Салантай, около 40 км к северо-востоку от Паланги. После рассмотрения присланного мне фото назвать его военным памятником не поворачивается язык. Увы, в современной Литовской Республике у «власть имущих» оказалась слишком короткая память. Можно, конечно, счесть события 1940 г. в Литве «экспортом революции» или военной оккупацией, но июнь 41-го, как им должно быть известно, освобождением для нее не стал. Для тех, кто не знает или забыл, напомню чуть позже.

Стремительный прорыв немецких войск через Литву в направлениях на Ленинград и Минск, как мне кажется, нельзя объяснить только внезапностью удара и ненадежностью территориальных литовских, латышских и эстонских частей. Все тогда было: и с фронта ударили внезапно, и с тыла в спину стреляли. 5-й стрелковая Краснознаменная имени Чехословацкого пролетариата дивизия, отступая от границы, пробивалась через Каунас вообще с артиллерийским огнем, а немцев в Каунасе вовсе еще не было. Но было, возможно, еще одно обстоятельство. Есть на этот счет интересное свидетельство бывшего ЗПЧ командира 5-й СД генерал-майора П. В. Севастьянова (в то время полкового комиссара). Суть его в том, что 21 июня в штаб 16-го стрелкового корпуса 11-й армии прибыл член Военного совета округа корпусной комиссар П. А. Диброва, стал оттуда обзванивать командиров дивизий и передавать им приказ: сдать на склады боеприпасы.

«— Кто? — спросил я.

— Диброва звонит. Звонят уже второй раз. Сперва передавали приказание штаба корпуса отвести дежурные подразделения в тыл. Теперь говорит: подразделения оставить на первой линии, но отобрать у них боеприпасы. Чтоб не отвечали на провокацию»[281]. Позже, когда агрессия стала фактом, звонки не прекратились, даже наоборот: «… тут меня снова разыскал адъютант Озерова (командира дивизии, полковника. — Д. Е.). Усталыми каким-то безразличным голосом он прокричал мне в ухо все тот же приказ штаба корпуса: не отвечать, не ввязываться, не дать втянуть себя в провокацию. Это уже выглядело издевательством. Война началась — объявленная или необъявленная, теперь это не имело значения, — в бой втянулись все наши наличные силы, первая линия стояла насмерть, неся жестокие потери, а кто-то на другом конце телефонного провода продолжал повторять одно и то же»[282].

Можно ли гарантировать, что никто из командования дивизий прикрытия не поддался нажиму ЧВС, вышедшего в своем рвении за рамки здравого смысла? Мне кажется, что нельзя. Приказы в армии обсуждению не подлежат. Тем более что есть данные о мероприятиях подобного рода не только в Литве, но и по всей западной границе. В 1-м стрелковом корпусе 10-й армии был отдан приказ о глубокой консервации вооружения. К началу войны значительное количество стрелкового и артиллерийского оружия находилось на крепостных складах Осовца в частично разобранном состоянии[283].

«Танки у нас стояли на территории городка, „на катушках“, и были законсервированы — гусеницы смазаны солидолом и уложены на крыло, а пулеметы вынуты из шаровых установок, разобраны и перенесены в казармы и тоже для предохранения покрыты густой смазкой»[284]. Так было на Украине. Но разве так не могло быть и на берегах Балтики?

После поражения войск Северо-Западного фронта все его командование было снято со своих должностей: командующий Ф. И. Кузнецов был назначен с понижением, начальник штаба П. С. Кленов и командующий ВВС А. П. Ионов были арестованы и впоследствии расстреляны. Корпусной комиссар Диброва был назначен комиссаром 30-й горнострелковой дивизии Южного фронта. Но, как оказалось, в этой печальной истории был замешан еще один «товарищ». Незадолго до войны начальник УПП РККА Запорожец направил в Прибалтийский округ своего заместителя армейского комиссара 2 ранга В. Н. Борисова. Вот кто лез вон из кожи, своими указаниями о «бдительности» и «недопущении провокаций», обрекая находящиеся здесь войска на беспощадный разгром! Видимо, именно присутствием такой важной «птицы» из Москвы в округе можно и объяснить ту непонятную чехарду 21 июня, когда одни приказы штаба тут же менялись на противоположные, важные мероприятия по повышению боеспособности запрещались, разрешались и снова запрещались. Теоретически можно предположить, что командующий округом Ф. И. Кузнецов мог бы игнорировать указания Борисова. Но Кузнецов вполне мог знать, что его предшественник на этом посту генерал-полковник А. Д. Локтионов 19 июня арестован органами госбезопасности и живым вряд ли выйдет. Когда Борисов, ввергнутый в шок разразившейся катастрофой, в которой во многом и сам был повинен, вернулся в Москву, Запорожца уже сменил нарком госконтроля армейский комиссар 1 ранга Л. З. Мехлис, сменилась и вывеска — Управление политической пропаганды стало Главным политическим управлением. Доклад об увиденном в Прибалтике был по духу столь паническим и пораженческим, что Мехлис «вынужден был крепко призвать его [Борисова] к порядку». Это «крепко» вылилось в арест с санкции Мехлиса (Борисову припомнили все, в том числе и службу в Белой армии), лишение воинского звания и срок в 5 лет лагерей.

Значительно хуже, чем в 3-й и 10-й армиях, складывалась обстановка на участке левого соседа белостокской группировки. На брестском направлении сосредоточились силы вермахта, превосходящие 4-ю советскую армию (командующий — генерал-майор А. А. Коробков) только по личному составу почти в пять раз. На семь советских дивизий обрушился чудовищный молот — кроме правого крыла 4-й полевой армии, они были атакованы частями всей 2-й танковой группы Г. Гудериана в составе трех моторизованных и одного армейского корпусов, а также отдельной пехотной дивизии. В составе 46-го МК находились элитные части СС: мотодивизия «Райх» (командир — группенфюрер СС П. Хауссер) и лейбштандарт «Великая Германия». Одна только 3-я танковая дивизия 24-го МК имела 209 танков, из них 140 средних; в приданном 521-м дивизионе легких истребителей танков насчитывалось 12 чешских 47-мм ПТО на гусеничных шасси. Несмотря на упорное, хоть и плохо организованное, сопротивление, они просто размололи противостоящие им войска.

За 5–10 минут до начала артподготовки немецкие штурмовые группы захватили все шесть мостов через Западный Буг в районе Бреста: железнодорожные в Бресте и Семятичах и шоссейно-дорожные западнее Мотыкал, у Коденя, Домачево и Влодавы. Железнодорожный мост у Бреста был захвачен группой, высаженной с бронепоезда, сам бронепоезд был на мосту подбит артогнем из дота «Светлана» 1-й роты 17-го ОПАБ 62-го УРа. Как сообщал командир дота младший лейтенант В. И. Колочаров, огонь вел красноармеец казах Хазамбеков[285]. При захвате моста у Коденя неприятель прибег к более оригинальному приему. С западного берега стали кричать, что по мосту к начальнику советской погранзаставы должны перейти немецкие пограничники для переговоров по важному и не терпящему отлагательств делу. Охранявшие мост военнослужащие 17-го погранотряда и гарнизона 60-го ЖДП НКВД ответили отказом. Тогда с немецкой стороны был открыт огонь из нескольких пулеметов и орудий; под прикрытием огня на мост ворвалась штурмовая группа 3-й танковой дивизии под командой лейтенанта Моллхоффа и унтер-офицера Ханфельда. В завязавшейся схватке вся охрана погибла, фельдфебель Хаслер проверил мост на предмет минирования: подрывных зарядов не оказалось. В 04:15 (по Москве) артиллерия открыла огонь по советской территории, с особым рвением обрабатывалось м. Страдичи. В 04:45 на восточный берег Буга по мосту и с использованием лодок начали переправляться части 3-й ТД. Ответный ружейно-пулеметный огонь был редок, но сразу же принес первые потери: выбыл из строя командир 1-й батареи 543-го дивизиона ПТО обер-лейтенант Йопп.

Наибольшие потери в частях 1-го эшелона армии понесли входившие в 28-й стрелковый корпус (командир — генерал-майор В. С. Попов) 6-я и 42-я стрелковые дивизии. Они скученно размещались в Брестской крепости, которая сразу же подверглась сильному артобстрелу и атакам авиации. К началу войны в крепости находились почти целиком 6-я дивизия (за исключением 202-го гаубичного артполка) и 44-й и 455-й стрелковые полки 42-й дивизии. В результате обе дивизии с первых часов боевых действий утратили целостность и действовали отдельными отрядами. То же произошло с их батальонами, откомандированными на строительство полевых укреплений. В частности, 3-й батальон 125-го стрелкового полка 6-й СД, находившийся в 12–15 км к северу от Бреста, сорвал несколько попыток форсировать Буг на своем участке, но уже к 09:30 был обойден с обоих флангов и перешел к круговой обороне. После нескольких попыток прорвать кольцо окружения в строю осталось несколько десятков человек. Как вспоминал бывший командир батальона капитан М. Е. Колесников, утром 4 июля в ожесточенном бою в 5 км севернее Кобрина остатки 3-го СБ были уничтожены, все оставшиеся в живых попали в плен[286].

В отчете о действиях 6-й стрелковой дивизии сообщалось, что утром был открыт огонь по казармам и по выходам из казарм в центральной части крепости, а также по мостам и входным воротам крепости и домам начсостава. Обстрел вызвал замешательство среди рядовых и младших командиров, в то время как комсостав, подвергшийся нападению в своих квартирах, был частично уничтожен. Уцелевшие командиры не смогли проникнуть в казармы из-за сильного заградительного огня. В результате красноармейцы, лишенные руководства и управления, группами и поодиночке выходили из крепости, преодолевая под артминометным и ружейно-пулеметным огнем обводный канал, реку Мухавец и вал крепости. Потери учесть было невозможно, так как личный состав обеих дивизий корпуса перемешался. Некоторым командирам (в частности, командиру 44-го стрелкового полка майору П. М. Гаврилову) все же удалось пробраться к своим частям и подразделениям в крепость, однако вывести подразделения они не смогли и сами остались там. В результате личный состав частей 6-й и 42-й дивизий, а также других частей остался в крепости. Матчасть артиллерии находилась в открытых артпарках, большая часть орудий была уничтожена. Конная тяга всех артиллерийских и минометных частей находилась во дворе крепости, у коновязей, и почти вся она также была уничтожена. Машины обоих дивизионных автобатальонов и других частей стояли в объединенных открытых автопарках и сгорели при налете авиации противника.

Бывший зам. командира 6-й дивизии, Герой Советского Союза генерал-лейтенант Ф. А. Осташенко вспоминал, что война застала его за пределами Бреста. В начале июня он был назначен руководителем группы, которая должна была провести рекогносцировку 2-й линии обороны в полосе 4-й армии. Вместе с полковником находились помощник начштаба артиллерии дивизии капитан В. Я. Чертковский, взвод топографов артполка и подразделения стрелков, пулеметчиков и саперов. Утро 22 июня группа Осташенко встретила в деревне Турна к северо-востоку от Бреста. Выехав с личным составом в сторону Бреста, к 7 часам утра он добрался до пересечения шоссейных дорог (Брест — Каменец и Жабинка — Мотыкалы) южнее д. Чернавчицы. Здесь уже находились отошедшие от Бреста разрозненные подразделения из состава обеих дивизий 28-го корпуса, несколько командиров и грузовик с ранеными. Ф. А. Осташенко отправил раненых в Кобринский госпиталь и взял на себя командование этими остаточными группами. Вскоре через посевы ржи вышла еще одна группа — около 30 курсантов полковой школы и 50 бойцов 9-й роты 125-го стрелкового полка во главе с командиром полка майором А. Э. Дулькейтом. Он доложил обстановку в Бресте. Крепость была блокирована, положение штаба дивизии неизвестно, все связные не вернулись. Люди продолжали подходить, и Осташенко приказал майору начать формирование рот и батальонов. Вскоре прибыл зам. командира 42-й СД полковник М. Е. Козырь, под командой которого начали собираться военнослужащие его дивизии. Совместно наметив рубеж обороны, начали окапываться; попытались установить связь со штабом корпуса, но безуспешно. Капитан Чертковский не вернулся, второй командир на месте прежнего корпусного КП никого не обнаружил. Около 10 часов утра в расположение отрядов, удерживавших участок шоссе Брест — Жабинка, вышли два орудия на мехтяге, принадлежавшие корпусному артполку, и грузовик 125-го полка с патронами и гранатами. К сожалению, боеприпасов артиллерии не было ни одного, и артиллеристы убыли на Кобрин. Зато через какое-то время появились две бронемашины из состава 84-го разведбатальона 42-й дивизии, с боем вырвавшиеся из Бреста. В одной из БА оказался зам. командира батальона батальонный комиссар А. Ф. Мухин. Он рассказал, что вел бой с танками противника на северо-западной окраине Бреста, два из них подбил, но и сам потерял одну машину.

Начав формирование боеспособного отряда из остатков частей 6-й дивизии, полковник Ф. А. Осташенко назначил начальником своего штаба бывшего командира 125-го СП подполковника Ф. Ф. Беркова, получившего новое назначение и сдавшего полк майору Дулькейту, но не успевшего до начала войны выехать из Бреста. Почти в одно время с броневиками 84-го ОРБ к уже весьма солидной группе (только у Осташенко было около тысячи бойцов и командиров) присоединился зам. начальника политотдела 6-й СД полковой комиссар Г. С. Пименов. Так у командира сводного отряда появился и заместитель по политчасти. Вооружившись винтовкой, он все время находился среди бойцов и впоследствии неоднократно водил их в контратаки.

Чтобы избежать охвата с левого фланга и прорыва противника в тыл, отряд полковника Козыря переместился в район Жабинки, одна рота заняла оборону в Чернавчицах. Воздействия наземного противника не было, лишь авиация не давала покоя. После полудня, примерно в 14 часов, на шоссе со стороны границы показалось более десятка мотоциклов. Получив отпор, они отпрянули назад, и через час последовала танковая атака десятью машинами. Нацисты были встречены огнем бронеавтомобилей, два легких танка подожгли, остальные вернулись на исходные. В ходе второй атаки подбили еще один танк, но был выведен из строя и один броневик, находившийся в нем батальонный комиссар был тяжело ранен в плечо. После перевязки он пересел во второй БА, который огнем и грамотным маневрированием сумел отогнать противника. Когда и в него попал снаряд, комиссар с экипажем покинул горящую машину.

К концу дня 22 июня отряд полковника Ф. А. Осташенко начал отход к Жабинке вдоль шоссе. Обстановка так и не прояснилась, местонахождение штабов было не известно; со стороны Жабинки доносился шум боя. К тому же немцы выбили стрелковую роту из деревни Чернавчицы. Когда подошли к Жабинке, оказалось, что там уже немцы, и неизвестно, где люди М. Е. Козыря.

22-й танковой дивизии, которая располагалась за рекой Мухавец, южнее Бреста, в трех-четырех километрах от границы, повезло менее всех бронетанковых соединений Красной Армии. Когда вражеская артиллерия открыла огонь, командир дивизии генерал-майор танковых войск В. П. Пуганов находился дома. Прибыв в Южный военный городок, он самостоятельно объявил боевую тревогу, не дожидаясь распоряжений штабов корпуса и армии, и направил к реке Буг дежурные танковые подразделения. При первом же огневом налете дивизия потеряла значительную часть своей техники. Танки и артиллерия, не выведенные из парков, в результате комбинированного удара с земли и воздуха оказались засыпанными под развалинами ангаров и хранилищ. Автомобили и автоцистерны, сосредоточенные на открытых площадках, были уничтожены артогнем. Загорелись, а затем взорвались склады ГСМ и боеприпасов. Попытки вывести технику из-под обстрела стоили жизни многим командирам и красноармейцам, погибли зам. командира дивизии по политчасти полковой комиссар А. А. Илларионов и зам. по тех. части военинженер 2 ранга Е. Г. Чертов. Бывший командир транспортной роты 44-го танкового полка И. И. Воронец вспоминал: «В полку увидел страшную картину: сотни людей лежали в разных позах убитые и раненые, многие из них, истекая кровью, просили о помощи. Собрав всех в местах, где можно было скрыться от огня, приступили к эвакуации раненых и стали выводить материальную часть. Все производилось под непрекращающимся обстрелом. Транспортные машины моей роты выводить не понадобилось. Они догорали, стоя на подпорках»[287]. Вследствие того, что части дивизии выводились из-под обстрела очень поспешно, произошло их перемешивание, в результате чего первоначальный состав нарушился. 1-й батальон 44-го танкового полка оказался в составе 43-го ТП, 1-й и 4-й батальоны 43-го полка, наоборот, в 44-м. Это был именно тот случай, когда можно было избежать потерь и даже было предложение это сделать, но мнение предложившего не нашло понимания. Начопер штаба капитан В. А. Рожнятовский попытался довести до командира соединения мысль: а неплохо было бы разбить палаточный лагерь подальше от границы и вывести туда всю 22-ю вместе с техникой[288].

А. П. Литвяков служил рядовым бойцом в 22-м мотострелковом полку (в/ч 5451) 22-й ТД. Казармы его находились также в Южном военном городке (старое название Траугугово или Травогутово). Он вспоминал: «Когда началась Великая Отечественная война, нас сразу обстреляли прямой наводкой. Были в казарме убитые и раненые, но каким-то чудом я остался [в живых], и кто выскочил живым, пошли. Бежали до станции Жабинка, это 15–20 км от городка. Нам там всем, кто остался жив, выдали обмундирование, автоматы, противогазы, гранаты, ну и все остальное, и мы продержались 4–5 дней. Отбивали атаки, но потом [поступило] распоряжение оставить эту станцию. Какие это были деревни, я их не запомнил. После чего уже ничего не знаю… Очнулся в городе Курске, где меня приняли в госпиталь. Потом меня комиссовали и [определили] место [дальнейшего] лечения (так как были сильные налеты на Курск и Орел). Был со мной сопровождающий из госпиталя до [места] последнего назначения. Это наш город Армавир. Меня поместили на вокзале в медпункт, потом позвонили в райвоенкомат, и меня с вокзала привезли в райвоенкомат, потом в госпиталь… И сколько я ни пытался, куда ни писал, везде один и тот же ответ: за 1941 г. ничего не сохранилось. И здесь в станице все сожгли. Дали врачебную справку — подтверждение, что действительно привезли с фронта контуженного. И на этом все кончилось. А мне очень обидно, что я сейчас не являюсь участником Великой Отечественной войны. Вот такая моя судьба сложилась. Что запомнил, а что уже и позабыл…»[289].

По сравнению с соединениями 28-го стрелкового корпуса потери в личном составе у танкистов были все же гораздо менее значительны. Подразделения, не имевшие техники, и новобранцы, не научившиеся обращаться с ней, а также члены семей командного состава, укрылись за каменными строениями и за фортом внешнего обвода крепости, находившимся в черте городка. На берег Буга был выдвинут 22-й мотострелковый полк (командир — майор И. И. Елистратов), который вместе с дежурным танковым батальоном успешно противодействовал переправлявшимся через реку войскам противника.

Южнее Траугутово, на артиллерийском полигоне, отдыхали в палаточном лагере подразделения 28-го корпуса, которым предстояло принять участие в учениях 22 июня. Там же располагались закончившие стрельбы 204-й ГАП 6-й СД и 455-й КАП. По воспоминаниям командиров штарма, находившихся вместе с ними в момент начала боевых действий, они решили, что произошла неувязка с началом учений. Предпринимались даже попытки с помощью ракет и звуковых сигналов приостановить артобстрел полигона. Но когда они увидели, что сигналы не воспринимаются и огонь по полигону не прекращается, до них дошло наконец, что произошло. Позже эти части действовали на стыке между 22-й танковой и 75-й стрелковой дивизиями, а потом соединились со своими дивизиями.

После захвата моста у Коденя передовые отряды 3-й ТД (командир — генерал-лейтенант Вальтер Модель) вступили в бой за Страдичи, подавили сопротивление опорного пункта в северной части местечка, но завязли у ж.-д. станции, где их встретил огонь из дота (или закопанного танка); действия красноармейцев поддерживались огнем артиллерии из района Колпина. Перекрестным огнем советская оборона была разрушена, после чего Страдичи были заняты, было захвачено в плен до двадцати военнослужащих РККА. По логике, теперь Модель, выйдя на шоссе Домачево — Брест, получал хорошую возможность продвижения на север; реально же произошло совсем иное. К северо-востоку от Страдичей находится гряда господствующих высот с отметками 155.6, 155.5 и 153.2, на севере шоссе проходит вплотную к ней. «Нормальные герои всегда идут в обход». Продвинувшись от Страдичей к этим самым высотам, боевая группа подполковника Лудорша (394-й моторизованный полк с батареей 543-го дивизиона ПТО, батареей 503-го дивизиона штурмовых орудий, саперами, полицейским батальоном СС «Райх» и т. д.) попала в сильно заболоченную местность, обозначенную, между прочим, на картах, где с трудом могли пройти даже пешие солдаты. Причины, по которым болото оказалось предпочтительнее шоссе с твердым покрытием, немцами никак не объясняются и не комментируются. Либо планы планами, но географию ТВД надо изучать получше и карты издавать более точные, либо попытка воспользоваться шоссе сразу же встретила серьезное сопротивление. После совещания генералы В. Модель и Г. фон Швеппенбург приняли решение: отказаться от плана овладеть высотами, к 16 часам, вытащив из болот всю застрявшую технику, повернуть 3-ю танковую дивизию на север, двигаясь вдоль шоссе Домачево — Брест. Был сформирован еще один передовой отряд (3-й батальон 6-го танкового полка, подразделения мотоциклистов и саперов), который спешно направился из захваченных Страдичей на Прилуки, но сразу же получил хорошую оплеуху у Прилук. На преодоление советской обороны в этом месте потребовалось около двух часов. В описании боевого пути 3-й ТД (Richter G. Geschichte der 3. Panzer-Division Berlin-Brandenburg 1935–1945. Berlin, 1967) указывалось, что огонь велся не только от Прилук, но и из леса между шоссе и рекой. Сопротивление оказали также три из шестнадцати дотов (2-й роты 18-го батальона) Брестского УРа, находившиеся в районе Митьки, Бернады — у форта литера «3». Остальные сооружения были полностью забетонированы, кое-где были установлены амбразурные короба, но отсутствовали гарнизоны. Бывший военфельдшер В. А. Якушев вспоминал, что в составе гарнизонов трех сражавшихся дотов едва было более чем по 10 человек. Один взвод убыл в гарнизонный караул в Брест, часть красноармейцев была на курсах младших командиров, некоторые офицеры находились в отпусках; непосредственно в дотах оставались младшие лейтенанты И. М. Борисов, В. И. Одегов, И. П. Фролов, И. Ф. Бобков и сам В. А. Якушев. Помощь раненым оказывала жена младшего лейтенанта И. Ф. Бобкова. Из воспоминаний В. А. Якушева: «23.6.1941 г. кончились боеприпасы. ДС блокирован немцами. Взорваны двери. Через перископные отверстия [гранатами] уничтожена обслуга перископа и кто был в этом каземате. Немцами был пущен газ в ДОТ в виде шашек. Кто был ранен, все задохнулись. Оставшиеся в живых, человек шесть, выползли ночью в близлежащий форт»[290].

Лишь около 20 часов 22 июня авангард 3-й танковой дивизии подошел к юго-восточной окраине Бреста, где ему пришлось снова вступить в бой, на этот раз уже с танками. Только через два часа 3-й батальон (командир — гауптман Шнайдер-Костальски) по шоссе Брест — Кобрин пробился к Мухавцу северо-восточнее Булково, но мост через реку оказался уничтоженным. На то, чтобы пройти 15 км от Коденя до Бреста, было потрачено 15 часов, следовательно, задачу по прикрытию госграницы на левом фланге 4-й армии можно было считать вполне успешно выполненной.

Столь длительное сопротивление за южной окраиной Бреста было обусловлено не только ошибкой германского командования, загнавшего свои передовые части в непролазные трясины. Оборонительные действия находившихся на границе разрозненных подразделений поддерживались организованным огнем крупнокалиберной артиллерии, в частности 204-го гаубичного артполка 6-й дивизии. По словам командира взвода управления 2-го дивизиона П. В. Владимирова, полк находился на месте постоянной дислокации во внешнем форту «Е» у Ковалево, командир был в отпуске. Не имея связи со штабом дивизии, и.о. командира капитан И. А. Лукьянчиков принял решение развернуть орудия прямо в артпарке. Ответным огнем гаубичники привели к молчанию часть батарей противника за Бугом, а затем уничтожили наведенную вражескими саперами понтонную переправу. После этого полк покинул гарнизонный городок и к 9 часам развернулся у д. Каменица Жировицкая. Вскоре разведка доложила о выдвижении от Коденя моторизованных частей противника. В завязавшемся бою было выведено из строя 18 танков и бронемашин и рассеяно до батальона мотопехоты[291].

Затем командир полка попытался перебросить свою часть за р. Мухавец, чтобы, согласно плану прикрытия, оборонять Брест вместе с 84-м стрелковым полком, но все мосты были заняты переправляющимися подразделениями 22-й танковой дивизии. В ожидании своей очереди 204-й ГАП был атакован авиацией и понес тяжелые потери. С. С. Шиканов из 125-го стрелкового полка вспоминал: «Перед вечером майор Дородных приказал: — По Московскому шоссе беспрерывно идут войска. Будем отходить через Шебринский лес. — Снялись с позиций. В это время к нам подошла группа пограничников. Они рассказали, что немцы уже в Бресте. А из крепости все время доносился гул канонады. Подходим к деревне Франополь. По обочинам дороги лежат разбитые орудия, тягачи. Так вот почему молчали пушки!»[292]. Не дождавшись прохождения танкистов, 204-й полк переместился к Малым Радваничам, где вел бой до последнего снаряда. Оказавшись в окружении, артиллеристы вывели из строя матчасть, организованно вышли к своим и вынесли Знамя полка. 204-й ГАП был сохранен и закончил войну в Берлине.

Самые меньшие потери в соединениях 1-го эшелона 4-й армии понесла обеспечивавшая стык с Киевским военным округом 75-я стрелковая дивизия (командир — генерал-майор С. И. Недвигин), части которой оказались на наибольшем удалении от границы. Обеспечение было откровенно слабым, ибо фронт обороны превышал 50 км. 28-й и 34-й стрелковые полки, а также 68-й легкоартиллерийский полк и 82-й дивизион ПТО находились в районе Домачево и Медна, штаб дивизии вместе со 115-м СП — в Малорите. Вследствие этого между находившимися на границе частями имелись большие разрывы и были открыты фланги. Лагерь 235-го ГАП находился в роще севернее Малориты, огневые же находились на позиции укрепрайона, между недостроенными дотами. Тем не менее войска 75-й СД продемонстрировали высокую стойкость, противостоя 255-й и 26-й пехотным, 3-й (частично) и 4-й танковым и 1-й кавалерийской дивизиям противника. По словам бывшего зам. командира дивизии по полит. части бригадного комиссара И. С. Ткаченко, в решающий момент в 28-м СП (командир — майор А. С. Бондаренко), возможно, впервые в эту войну была предпринята контратака с развернутым Знаменем[293]. 235-й ГАП открыл огонь по войскам противника, двигавшимся по шоссе Влодава — Малорита и Влодава — Брест, но вскоре командиры дивизионов доложили на НП комполка майору З. Т. Бабаскину, что кончились боеприпасы. Воспользовавшись очаговостью советской обороны, по дорогам от Влодавы, Домачево и Знаменки немцы вышли к Малорите, где были встречены 115-й стрелковым полком (командир — майор А. Н. Лобанов). 115-й СП занимал позиции в д. Гвозница и на высотах у д. Збураж. Вечером противник попытался охватить полк с обоих флангов с одновременным фронтальным ударом. Контратакой 2-го, а затем и остальных батальонов немцы были отброшены, при этом 68 солдат и офицеров были взяты в плен. Из их допросов выяснили, что против них действует два пехотных полка (возможно, мотопехотные полки 4-й танковой дивизии. — Д. Е.), усиленные танками и артиллерией. За день боев на этом участке противник потерял 21 единицу бронетехники и до 600 солдат. В 235-м полку было уничтожено много орудий и расчетов, погибли командир дивизиона капитан Макаренко, командир штабной батареи старший лейтенант Цимбал и другие. К исходу дня остатки полка отступили на восток в направлении Домачево и к утру 23 июня вышли к д. Збураж. В ночь на 23 июня 115-й полк отошел и занял оборону по реке Безымянной и у западной окраины д. Ласки[294]. Через Медну и Бродятин боевая группа 4-й танковой дивизии противника вышла к перекрестку шоссе Брест — Ковель и Малорита — Кобрин (отметка 152.4), получив возможность удара на Кобрин с юга.

Кроме собственно боевых действий против войск противника, командование 75-й дивизии занималось организацией завалов на лесных дорогах и уничтожением мостов, что в главной полосе 4-й армии начали делать только под Слуцком. Не имея никакой информации о положении в районе Бреста, командир 41-й танковой дивизии из состава 22-го МК 5-й армии Киевского округа полковник П. П. Павлов выслал разведгруппу из Ковеля на Брест. Бывший начальник штаба дивизии К. А. Малыгин вспоминал, что через некоторое время было получено следующее донесение: «Дозор № 1 достиг Ратно. Мост севернее взорван. На дороге лесной завал. Пытался обойти, но был обстрелян. Потерь нет. Отошел на Ратно. Веду наблюдение»[295]. Взорванный мост через Турский канал находился на территории Украины, но, возможно, его также по указанию генерала Недвигина уничтожили отошедшие с границы саперы.

Вплоть до 7 часов утра частям 4-й армии удалось сдерживать германские войска на плацдармах вокруг переправ через Западный Буг. К 7 часам войска вермахта с юга ворвались в Брест, но крепость, железнодорожный вокзал и северная часть города оставались в руках Красной Армии. Находившиеся в Бресте артиллерийские части, в частности 447-й корпусной полк (командир — полковник А. А. Маврин) и 131-й легкоартиллерийский полк (командир — майор Б. С. Губанов), активно противостояли войскам противника, переправлявшимся через Буг, и нанесли им ощутимый урон.

Одновременно добились успеха 1-й батальон 43-го танкового полка 22-й ТД (командир полка — майор И. Д. Квасс) и дивизионный разведбатальон. Комбат капитан Е. Ф. Анищенков был убит при первом обстреле, вместо него батальон повел в бой старший лейтенант И. Р. Рязанов, командир 22-го автобатальона. Выдвинувшись к Бугу между крепостью и Коденем, они оказали поддержку мотострелковому полку своей дивизии. Взаимодействуя друг с другом, танкисты и мотострелки смяли переправившиеся через реку немецкие части и отбросили их за реку. Особенно отличился танковый батальон капитана С. И. Кудрявцева: он расстрелял и потопил двенадцать надувных лодок с солдатами противника, шедших по Мухавцу с юга, в обход Бреста. Приостановив продвижение противника на этом участке, они способствовали тем самым выходу дивизии в район сосредоточения. К 10 часам танковые части ГА «Центр» продвинулись лишь на 2–3 км в глубь советской территории, но значительная часть Бреста и вся крепость все еще находились в руках советских частей. К полудню 130-й полк 45-й пехотной дивизии из состава 12-го армейского корпуса взял неповрежденными четыре моста через Мухавец к юго-западу и юго-востоку от Бреста (два шоссейных и два железнодорожных), обеспечив тем самым возможность продвижения танковых частей. Штурмовые группы 81-го саперного батальона, пробившиеся на лодках вверх по течению реки Мухавец, преодолели сопротивление советских подразделений; мосты были удержаны, несмотря на контратаки советских танков, 12 из которых были подбиты.

Из 49-й дивизии поступали отрывочные и противоречивые сведения; информацию дополнил офицер связи, возвратившийся из Высокого. По его словам, от вражеского артогня там пострадали главным образом стрелковый полк и некоторые спецподразделения, дислоцированные в районе Немирува (не путать с украинским местечком Немиров). Командир 49-й СД полковник К. Ф. Васильев был занят тем, что собирал части дивизии под артиллерийским огнем и должен был выступить к границе для занятия предполья 62-го укрепленного района. Комендант укрепрайона генерал Пузырев заверил его, что все доты приведены в боевую готовность. Делегат связи из Малориты доложил, что два полка 75-й дивизии выдвигаются на позиции к Бугу.

Силами находившихся в Жабинке 459-го стрелкового и 472-го артиллерийского полков 42-й СД началось оборудование тылового оборонительного рубежа. В поднятой по тревоге 30-й танковой дивизии (командир — полковник С. И. Богданов) к 6 часам в район сбора в рощу северо-восточнее Жабинки Поддубне вышли 60-й танковый полк (командир — майор Т. И. Танасчишин) и 30-й мотострелковый полк (командир — полковник П. А. Чернядьев) с имеющей средства тяги артиллерией. Проводивший ночные стрельбы 61-й ТП майора П. И. Иванюка подошел на час позже. К 9 часам передовые отряды 30-й ТД двумя колоннами достигли Поддубне.

С получением информации, что противник, прорвавшись между Высоким и Брестом, распространяется на Видомль, командующий 4-й армией А. А Коробков направил в 49-ю стрелковую дивизию начальника штарма полковника Л. М. Сандалова. По прибытии на командный пункт командира дивизии было установлено, что 49-я продолжает удерживать рубеж по линии укрепрайона, но за ее левым флангом, где оборонялись разрозненные батальоны дивизии 28-го корпуса, противник значительными силами прорвался на Мотыкалы. Ознакомив К. Ф. Васильева с обстановкой и дав координаты 30-й ТД, начальник штаба направился в левофланговый 15-й стрелковый полк. Полк держал оборону на рубеже Немирув — Волчин — Мотыкалы (иск.) и понес уже серьезные потери. Командир полка майор К. Б. Нищенков доложил, что его безуспешно атакуют части двух вражеских дивизий. Как вспоминал лейтенант Н. З. Хайруллин, для поддержки подразделений 15-го СП командир 121-го противотанкового дивизиона капитан С. А. Никифоров направил 1-ю и 2-ю батареи старших лейтенантов Сиповича и Карандашова. Также майор Нищенков подтвердил, что час тому назад в двух пунктах между Волчином и Брестом немцам удалось прорвать оборону соседей, захватить Мотыкалы и продвинуться на восток. Главные силы дивизии продолжали выдвигаться на северо-запад, в южную оконечность белостокского выступа. Как вспоминал бывший начальник штаба дивизии майор С. И. Гуров, в ходе следования по маршруту Нужец, Семятиче 212-й стрелковый (командир — майор Н. И. Коваленко) и 166-й гаубично-артиллерийский полки вошли в соприкосновение с противником в 25–30 км западнее Нужец и приняли бой, не имея связи с соседями и штабом дивизии. 222-й СП (командир — полковник И. М. Яшин) подходил к лесам севернее Семятичей.

По прибытии двух батарей ПТО положение 15-го стрелкового полка стабилизировалось, и артиллерия переместилась на рубеж Волчин — Видомль, чтобы закрыть разрыв между 30-й танковой дивизией и стрелковыми подразделениями и поддержать контратаки на прорвавшиеся войска противника. Прорыв был временно локализован, противотанкисты вывели из строя пять танков и до десятка автомашин и артиллерийских тягачей. Кроме артиллерии, в бою принимали активное участие арт. тягачи Т-18 «Комсомолец», вооруженные танковыми пулеметами.

Возвращаясь из полка, Л. М. Сандалов вновь заехал на КП полковника Васильева; там уже был офицер связи из 30-й танковой дивизии. Последний сообщил, что около 11 часов танки противника прорвались от Мотыкал к Видомлю и вступили в бой с передовыми частями 30-й ТД. Сандалов посоветовал командиру 49-й дивизии направить несколько подразделений с противотанковой артиллерией на рубеж Волчин — Видомль, закрыть разрыв между его и танковой дивизиями и поддержать последнюю при контратаке прорвавшихся войск противника.

В ходе завязавшегося встречного боя противник занял Видомль, бои шли на подступах к д. Пилищи. Передний край отчетливо обозначался немецкими пикирующими бомбардировщиками: они кружили над полем боя и пикированием показывали, где находятся танки 30-й дивизии. После полудня 30-я танковая дивизия развернулась западнее Пелищей для атаки против передовых частей 17-й и 18-й танковых дивизий 47-го моторизованного корпуса противника и отбросила их к Видомле, потеряв, правда, до 50 танков. Начальник штаба дивизии Н. Н. Болотов особо отметил действия 1-го батальона (командир — майор М. А. Бандурко) 60-го танкового полка и 4-го батальона (командир — капитан Ф. И. Лысенко) 61-го ТП. Когда машина Бандурко была подожжена, раненый майор пересел в другой танк и снова повел свой батальон в бой.

Как вспоминал генерал-полковник Л. М. Сандалов, Жабинка после нескольких воздушных налетов была охвачена огнем, на железнодорожной станции были сожжены все составы, было разрушено здание вокзала. От Бреста доносился гул артиллерийской стрельбы. Авиация противника бомбила войска, оборудовавшие у Жабинки тыловой оборонительный рубеж; дороги были заполнены вереницами уходящих на восток беженцев. Когда на дорогах появлялись разрозненные группы военнослужащих, их останавливали импровизированные заградительные отряды (о Резун, Резун, где вы?) и направляли в ближайшие части 28-го стрелкового корпуса. Но в целом проку от этих отрядов было не слишком много. В оперсводке штаба армии к 24 июня констатировалось: «От постоянной и жестокой бомбардировки пехота деморализована и упорства в обороне не проявляет. Отходящие беспорядочно подразделения, а иногда и части, приходится останавливать и поворачивать на фронт командирам всех соединений, хотя эти меры, несмотря даже на применение оружия, должного эффекта не дали»[296].

На командном пункте 28-го СК телефонная связь поддерживалась только с 42-й дивизией и со штабом армии. Начштаба полковник Г. С. Лукин сообщил, что сводные части 6-й и 42-й дивизий и 22-я танковая дивизия под натиском пехотных дивизий вермахта при массированной поддержке танков оттеснены на 5–7 км от границы. В 14 часов полковник Сандалов вернулся на командный пункт армии в Буховичах. Со штабом округа и с 10-й армией связи по-прежнему не было. А. А. Коробков сообщил, два часа назад немецкая авиация разбомбила 843-й и 847-й окружные артиллерийские склады в Бронной Гуре и в Пинске.

По возвращении из войск начальников различных служб и отделов армейского управления командарм провел с ними краткое совещание — речь шла о том, что предпринять. На случай прорыва противника к Жабинке наметили оборудовать в тылу несколько новых оборонительных рубежей; в районе Кобрина эта задача возлагалась на сводный полк, сформированный из потерявших свои части военнослужащих, в том числе из тех, кто спасся при артобстреле Южного военного городка. По Мухавцу, от Буховичей до Пружан, предполагалось создать рубеж силам и 721-го полка 205-й моторизованной дивизии и не имеющими боевых машин подразделениями 30-й танковой дивизии. В районе Березы на строительстве оборонительного рубежа решено было использовать главные силы 205-й дивизии.

Поредевшие и уставшие части 28-го стрелкового корпуса, с трудом сдерживая натиск превосходящих сил врага, группировались в районе Жабинки; к ней же отходила понесшая большие потери 22-я танковая дивизия. К танкистам присоединились команды новобранцев, семьи командиров, жители Бреста и даже артисты московской эстрады, которые накануне развлекали их в брестском театре. К 15 часам командир 22-й дивизии В. П. Пуганов доложил, что все силы, которыми он располагает, сосредоточились в восьми километрах юго-западнее Жабинки. Потом от него поступило сообщение о тяжелом ранении начальника штаба подполковника А. С. Кислицына. Во второй половине дня КП 4-й армии переместился в Запруды. Оттуда удалось установить телефонную связь со штабами 14-го и 28-го корпусов, а также с гарнизонами в Пружанах и Пинске.

Решение командования фронта о нанесении контрудара на рассвете 23 июня не сняло вопрос о возведении тыловых оборонительных рубежей. Около 19 часов Л. М. Сандалов выехал в Кобрин проверить сводный полк, которым командовал начальник отдела боевой подготовки армии подполковник А. В. Маневич. В его распоряжении было два батальона пехоты, артдивизион и две роты танков. Когда полковник возвратился в Запруды, он неожиданно встретил там своего однокурсника по Академии Генштаба полковника Л. А. Пэрна. Пэрн разочаровал Сандалова: «Я всего-навсего делегат связи от 10-й армии. Война застала командование нашего корпуса на полевой поездке под Белостоком, и командующий армией Константин Дмитриевич Голубев приказал ехать к вам в качестве его представителя». От Пэрна Сандалов узнал, что в середине дня войска 10-й армии прочно занимали оборону у границы и лишь на левом фланге отошли на несколько километров к востоку. Штаб 10-й армии находился в лесу западнее Белостока, связи со штабом фронта не имел. 9-я авиационная дивизия, так же как и 10-я, в первые же часы потеряла большую часть своих самолетов[297].

Вслед за полковником Пэрном в Запруды прибыл представитель штаба фронта генерал-майор И. Н. Хабаров. Он сообщил о выдвижении в район Слоним — Барановичи резервного 47-го стрелкового корпуса. Хабаров заверил, что видел первые эшелоны управления корпуса и 155-й стрелковой дивизии, следовавшей из Бобруйска. 143-я дивизия из Гомеля уже выгружалась в Барановичах; 55-ю СД, расположенную в Слуцке, вечером начнут перевозить фронтовым автотранспортом по Варшавскому шоссе к Березе.

К исходу дня командование 4-й армии окончательно утратило связь с правофланговой 49-й стрелковой дивизией и 62-м УРом; о том, что происходило в районе Дрогичин, Семятиче, Волчин, никаких сведений не имелось. В этом районе, кроме гарнизонов 17-го и 18-го батальонов спецвойск УРа, находились 212-й и 222-й СП и 166-й ГАП, не дававшие немцам возможности продвинуться в глубь советской территории и занять станцию Черемха. Железнодорожный мост у Семятичей находился под постоянным обстрелом, что не давало противнику возможности использовать его. Вечером в район Семятичей по приказу начальника штаба 121-го ОПТД капитана Метелицы прибыли 1-я и 2-я батареи ПТО, в Семятичах они пополнили свои запасы боеприпасов, ГСМ и продовольствия. 15-й СП и остатки 41-го артполка сдерживали продвижение противника на рубеже Верполь — Токары.

Ночью у начальника штаба 4-й армии состоялся телефонный разговор с командармом. Тот сообщил, что в 22-й танковой дивизии осталось около ста боевых машин с незначительным запасом боеприпасов и горючего, для пополнения этих запасов, а также обеспечения танкистов и частей 6-й стрелковой дивизии продовольствием приходится использовать транспортные средства 205-й мотодивизии. В течение ночи с 22 на 23 июня в 28-м стрелковом корпусе и 22-й танковой дивизии собирались и приводились в порядок отставшие или рассеянные при отступлении подразделения. Вечером в 2–3 км северо-западнее Жабинки к 22-й танковой дивизии присоединился отряд полковника Осташенко, также не имевший связи со штабом армии. Генерал В. П. Пуганов решил отойти на восток на 15 км и занять оборону северо-западнее Кобрина. Пользуясь наступившей темнотой, объединенная группа успешно завершила этот марш. В новом месте к ним присоединились 30 бойцов 459-го СП 42-й дивизии во главе с зам. командира полка майором А. М. Дмитришиным. Около полуночи из штаба 28-го стрелкового корпуса, который, как оказалось, находился в Кобрине, прибыл офицер связи с устным приказом комкора — совместно с танкистами утром 23 июня начать наступление на Брест. На вопрос полковника о местонахождении штаба дивизии он ничего ответить не мог (вероятно, в штабе корпуса считали отряд Осташенко основными силами дивизии). Письменный приказ в течение ночи не поступил, вследствие чего ни 22-я ТД, ни воины 6-й дивизии участия в армейском контрударе не принимали.

Попытка контрудара, предпринятая 23 июня силами 30-й дивизии 14-го мехкорпуса и остатков подразделений 28-го стрелкового корпуса, окончилась для армии полной катастрофой. «Танки нашего корпуса 17-й и 18-й танковых дивизий справились уже более чем с 500 танками противника. На плохих пыльных дорогах мы беспрерывно продвигаемся вперед… Поздно днем мы достигли Пружан и Ружан. В пути мы видели много русских танков, расстрелянных и сожженных. Но также и много наших товарищей пало», — записал в дневнике неизвестный немецкий офицер о боях под Брестом и Кобрином. Немец, конечно, поднаврал, ибо во всем 14-м МК было 510 танков, и к моменту написания еще не все они были выведены из строя. К тому же не менее 30–40 % их следует записать на счет Люфтваффе, а часть танков 22-й дивизии, сожженных на стоянках в парке Южного военного городка Бреста, — на счет артиллеристов.

Общий итог удручал: за два дня боев мехкорпус лишился большей части танков и другой техники, 6-я и 42-я дивизии 28-го корпуса организационно прекратили существование еще 22 июня. В политдонесении политотдела 6-й стрелковой дивизии от 5 июля 1941 г. указывалось: «К вечеру 22.6.41 г. под действием превосходящих сил противника большая часть личного состава была выведена из строя. Командиры [полков] полковник Матвеев и майор Дородных, были убиты».

Раздробленная на части 4-я армия откатывалась от границы, открыв немецким войскам путь на Слоним и Барановичи — в глубокий тыл 10-й армии. Но во вражеском тылу не прекращалось сопротивление ее окруженных частей. Дрались насмерть защитники цитадели Брестской крепости, южнее Бреста против втрое превосходящих сил сражалась 75-я стрелковая дивизия. Огрызались огнем доты 62-го Брестского укрепрайона. Его управление во главе с комендантом генерал-майором М. И. Пузыревым в первый же день войны, выполняя малопонятное распоряжение окружного руководства, вместе с командованием 74-го УНС отошло через станцию Черемха на Бельск и далее — на восток. Гарнизоны дотов остались. Но один за другим замолкали разбитые пулеметы, из пушечных казенников выскакивали дымящиеся гильзы последних выстрелов. Бывший командир взвода 3-й роты 17-го ОПАБ И. Н. Шибаков (проходит по ОБД как пропавший без вести) вспоминал: «25 июня во второй половине дня левый каземат был пробит снарядом, материальная часть вышла из строя… Дот блокирован. Мы отбиваемся гранатами. Подорван запасной выход, враги затопили нижний этаж, стреляли в отверстия казематов, в пробоины кидали гранаты. Отверстия мы заткнули шинелями и одеялами. Вода словно кипела от взрывов, брызги долетали на верхний этаж. Мы сели, обнявшись, на пол. Думали — вот-вот обрушится пол»[298]. Состояние, когда боевые возможности избитого снарядами и бомбами дота исчерпаны, называется «приведен к молчанию». Уже не припадая к земле, не прячась, подходили к умолкшим бетонным многогранникам, которым так и не успели сделать обваловку, немецкие саперы-подрывники. Привычно делали свою саперскую работу, потом писали подробные отчеты. «Защитная труба перископа имеет на верхнем конце запорную крышку, которая закрывается при помощи вспомогательной штанги изнутри сооружения. Если разбить крышки одиночной ручной гранатой, то труба остается незащищенной. Через трубу внутрь сооружения вливался бензин, во всех случаях уничтожавший гарнизоны». Уровцы (так их называли) несли за свои участки границы ПОИМЕННУЮ ответственность, поэтому они не покинули ее, даже когда граница стала немецким тылом. «150-килограммовый заряд, опушенный через перископное отверстие, разворачивал стены сооружения. Бетон растрескивался по слоям трамбования. Междуэтажные перекрытия разрушались во всех случаях и погребали находящийся в нижних казематах гарнизон»[299]. Но и взрывчатка не могла уничтожить бессмертных, казалось, людей. Об этом почему-то не часто пишут, но именно 22 июня стало тем днем, когда германские нацисты впервые во Второй мировой войне применили против своего противника (гарнизоны советских дотов) боевые отравляющие вещества. О варварстве немецких войск поведали после войны выжившие защитники укреплений: для них противогазы не оказались ненужной обузой. «Уцелевшие бойцы спускались в подземный этаж, закрывая люки. Но газ проходил по переговорным трубам, в которые не успели вставить газонепроницаемые мембраны»[300]. «Слышим легкое шипение. Потянуло лекарственным запахом. Газы! Все одели противогазы. Гитлеровцы забрасывают гранатами. От взрыва одной из них, которую я не успел выбросить, меня ранило в левую руку и в грудь… Казалось, что качается пол. И опять, теперь уже знакомое шипение. Стало тошнить, начался кашель. В противогазе пробита трубка. Попытался зажать дырку, но одной рукой не сумел. Тогда я снял противогазный шлем с убитого товарища и надел. В шлеме оказалась кровь, я захлебнулся. Когда зажал дыхательный клапан, кровь вышла из шлема. Так я и пролежал до утра. 26 июня гарнизоны дотов Шевлюкова, Локтева и Еськова отбросили противника и деблокировали наш дот. Шевлюков забрал меня к себе в „Горки“…»[301]. Да, такое написано не для слабонервных или слишком впечатлительных. Когда в 44-м советские войска вернулись в эти места, они увидели немых свидетелей героизма русских солдат во всем их мрачном величии: торчащая во все стороны стальная арматура, сквозные пробоины после многократных попаданий снарядов в одно и то же место, сорванные взрывами броневые двери. А внутри сооружений — хаос изломанного внутренними взрывами железобетона, россыпи позеленевших патронных гильз, исковерканные орудия и пулеметы. И обглоданные крысами кости защитников, большинство из которых навсегда остались неизвестными.

Быстрому продвижению противника на стыке 4-й и 10-й армий также способствовало то обстоятельство, что севернее Бреста имелся весьма протяженный участок границы, вовсе не прикрытый полевыми войсками. Там планировалось создание района прикрытия № 3 (РП-3) из войск 13-й армии. Она должна была включить в себя управление 2-го стрелкового корпуса (командир — генерал-майор А. Н. Ермаков), чтобы объединить под своим началом 49-ю и 113-ю дивизии из соседних армий, и 13-й механизированный корпус[302]. Бывший начштаба 10-й армии генерал-майор П. И. Ляпин после войны вспоминал: «Никакой ориентировки о соседях и их задачах в директиве не указывалось (имеется в виду январская директива округа по обороне госграницы. — Д. Е.)… [Мы видели] несоответствие дислокации 86-й и частично 13-й сд; [оставалась] неизвестность на левом фланге, где должна была перейти к обороне какая-то соседняя армия…» Ни одно из вышеназванных решений не было выполнено. Управление 13-й армии под Бельск не прибыло, управление 2-го корпуса с началом войны эвакуировалось к Минску — получив 100-ю и 161-ю стрелковые дивизии, оно приняло участие в обороне белорусской столицы. 13-й мехкорпус подчинил себе и поставил в оборону командующий 10-й армией Голубев. Что касается 49-й и 113-й дивизий, то они под непрерывными ударами авиации и наземных войск попытались согласно своим планам прикрытия закрыть разрыв, но были смяты и оттеснены от границы в сторону Беловежской пущи.

Примечания:

2

Коновалов Г. Истоки. М., 1983.

3

Советская авиация в Великой Отечественной войне в цифрах. 1962. ЦАМО, ф. 35, оп. 107559 сс, д.5.

23

Так было. М.: Вагриус, 1999.

24

В небе Ленинграда. М.: Наука, 1970. с. 44.

25

Петров В. С. Прошлое с нами. Киев, 1968, с. 24.

26

Родина, 1993, № 5, с. 35.

27

Захаров Г. Н. Повесть об истребителях. М., 1977, с. 43.

28

Записки пленного офицера, сайт «Военная литература».

29

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

30

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

233

ВИЖ, 1989, № 5, с. 50.

234

Там же, с. 24.

235

СБД № 34, с. 33–34.

236

ЦAMO, ф.5 ТД, оп.1, д. 53, л.60.

237

ЦAMO, ф. 9 тп 5 ТД, оп. 49982сс, д. 6, л. 81–82.

238

Яковлев Н. Д. Об артиллерии и немного о себе. М.: ВШ, 1984. С. 57.

239

Шинкаренко Г. Н. Несущие факел. М., 1984, с. 5.

240

Новожилов И. В. Год рождения 21. М., 2004.

241

Там же, с. 6.

242

Борьба за Советскую Прибалтику в Великую Отечественную войну 1941–1945 (в трех книгах). Кн. 1. Рига, 1966, с. 56.

243

Хаупт В. Сражения группы армий «Центр». М.: Яуза, Эксмо, 2006. С. 19.

244

С сайта «Lexikon-Der-Wehrmacht» — http://www.lexikon-der-wehrmacht.de.

245

Агафонов В. П. Неман! Неман! Я — Дунай! М.: ВИ, 1967, с. 29.

246

ВИЖ, 1989, № 5, с. 26.

247

Там же, с. 28.

248

А. Петрушин. Окружение. Тюменский курьер, 2006, № 6–12.

249

Не сломленные бурей. М.: ВИ, 1975. с 11–12.

250

СБД № 34, с. 39.

251

ВИЖ, 1993, № 5, с. 57.

252

Севастьянов П. В. Неман-Волга-Дунай. М., 1961, с. 15.

253

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо личной переписки.

254

Севастьянов П. В. Неман-Волга-Дунай. М., 1961, с. 23.

255

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо личной переписки.

256

Шинкаренко Г. Н. Несущие факел. М., 1984, с. 7.

257

История Прибалтийского военного округа 1940–1967. Рига, 1968, с. 92.

258

С сайта группы военной археологии «Искатель» — http://iskatel.narod.ru.

259

Чернов И. Е. Саперы: записки солдата. M..1988, с. 6.

260

З. Грузин. Judenfrei. Интернет-журнал «Спектр» — http://www.spectr.org.

261

Интернет-газета «Тиква» — http://tikva.odessa.ua/newspaper.

262

С сайта КГУ — http://cyber.albertina.ru.

263

М. В. Ежов. Танковый бой первого дня войны, сайт «РККА».

264

Крылов А. И. По приказу Ставки. М.: ВИ, 1977. С. 67.

266

Анфилов В. А. Провал «блицкрига». М.: 1974, с. 234.

267

Тыл советских вооруженных сил в Великой Отечественной войне 1941–1945 г.г. М., ВИ, 1977, с. 453.

268

ВИЖ, 1989, № 6, с. 34.

269

ВИЖ, 1989, № 7, с. 34.

270

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо.

271

Освобождение Белоруссии 1944. М.: 1974. С. 705.

272

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, справка из Архива военно-медицинских документов в Санкт-Петербурге, оригинал.

273

Городом Милосердия Вильно-Вильнюс называют из-за находящейся в нем, в часовне Острая Брама, чудотворной иконы Матери Милосердия — Матери Божьей Остробрамской, покровительницы Литвы и всей Балтии

274

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

275

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, копия.

276

Там же.

277

Там же.

278

Солдат трех армий. М.: Прогресс, 1971. С. 193.

279

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, письмо личной переписки.

280

Иванов С. П. Штаб армейский, штаб фронтовой. М.: ВИ, 1990. с. 48.

281

Севастьянов П. В. Неман-Волга-Дунай. М., 1961, с. 10.

282

Там же, с. 15.

283

Личный архив Д. Н. Егорова — И. И. Шапиро, записанный устный рассказ.

284

Субботин В. Жизнь поэта. М., 1970, с. 20.

285

Буг в Огне. Минск, 1965, с. 84.

286

Буг в Огне. Минск, 1965, с. 161.

287

Буг в Огне. Минск, 1965, с. 202.

288

Там же, с. 188.

289

Комсомольская правда, 1995, 11 апреля, письмо.

290

Фонды МК БКГ, оп. 62 УР, д. 97.

291

Буг в Огне. Минск, 1965, с. 163.

292

Там же, с. 332.

293

Андрющенко Н. К. На земле Белоруссии летом 1941 года. Минск, 1985, с. 11.

294

Буг в Огне. Минск, 1965, с. 133.

295

В центре боевого порядка. М.: ВИ, 1986 с. 13.

296

СБД № 35, с. 148–149.

297

Сандалов Л. М. Пережитое. М., 1966, с. 116.

298

Буг в Огне. Минск, 1965, с. 78.

299

В солдатской шинели. М., 1985, с. 20–21.

300

Там же.

301

Буг в Огне. Минск, 1965, с.78.

302

Сандалов Л. М. Первые дни войны. М., 1989, с. 27, 34.