Приступая к описанию дичи, я считаю за лучшее начать с лучшей, то есть с болотной, о чем я уже и говорил, и притом именно с бекаса, или, правильнее сказать, со всех трех видов этой благородной породы, резко отличающейся и первенствующей между всеми остальными. Я разумею бекаса, дупельшнепа и гаршнепа, сходных между собою перьями, складом, вообще наружным видом, нравами и особенным способом доставания пищи. К ним принадлежит и даже превосходит их вальдшнеп, но он займет свое место в разряде лесной дичи. Досадно, что мы не имеем для этих куликов своих русских названий и употребляем одно французское и три немецкие. Впрочем, народ зовет бекаса диким барашком, о чем было сейчас сказано, а вальдшнепа лесным куликом и красным куликом. Печатно называют последнего — слука и говорят, что это название древнее и доныне живущее в народной речи на юге России. Я этого не знаю, но смело утверждаю, что в средней и восточной полосе России народ не знает слова слука. Дупельшнепа и гаршнепа народ никак не называет, а просто говорит: «Серые кулички, что по болотам в кочках живут». Лет сорок тому назад я читал в одной охотничьей книжке, что дупельшнепа по-русски называют лежанка; в другой, позднейшей книге напечатано, что дупельшнепа называют стучиком, а гаршнепа лежанкой; но все это неправда. Русский народ называет лежанкой какую-то мифическую перепелку, с красными ногами, столь жирную будто бы, что она и летать не может. Жиру этой перепелки приписывает он странное свойство: производить на несколько часов, или даже на сутки, ломоту и легкие судороги в руках, ногах и во всем теле того человека, который ее усердно покушал. Я затравил ястребами не одну тысячу перепелок, несчетное количество пересмотрел их затравленных и пойманных сетками, множество перестрелял, но баснословной лежанки с красными ногами не видал. Перепелки точно бывают так жирны осенью, что с трудом могут подняться, и многих брал я руками из-под ястреба; свежий жир таких перепелок, употребленных немедленно в пищу, точно производит ломоту в теле человеческом; я испытал это на себе и видал на других, но дело в том, что это были перепелки обыкновенные, только необыкновенно жирные. Дав им полежать суток двое на погребу или посоля, можно употреблять их в пищу безвредно. В той же старинной книжке гаршнепа называют волосяным куличком, но это перевод немецкого названия, которое на Руси никому не известно. Можно догадаться, почему русский народ не удостоил особенным названием дупельшнепа и гаршнепа, а бекасу и вальдшнепу дал характерные имена. Первые два рода таятся в болотах и топях, по которым шататься без надобности крестьянин не охотник; а бекасы, иногда по нескольку вдруг, кружась во всякое время дня над болотом, где находятся их гнезда, и производя крыльями резкий, далеко слышный звук, необходимо должны были привлечь его внимание и получить имя. Вальдшнеп, по утрам и вечерам летая над лесом, во время тяги,[8] издавая известные звуки, похожие на хрюканье или хрипенье, часто вскакивая с большим шумом из-под ног крестьянина, приезжающего в лес за дровами, также был им замечен по своей величине и отличному от других птиц красноватому цвету и получил верное название.

Говоря о болотной дичи, я часто буду упоминать о месте ее жительства, то есть о болотах. Я стану придавать им разные названия: чистых, сухих, мокрых и проч., но людям, не знакомым с ними в действительности, такие эпитеты не объяснят дела, и потому я хочу поговорить предварительно о качествах болот, весьма разнообразных.

Болота бывают чистые луговые. Этим именем называются все влажные, потные места, не кочковатые, а поросшие чемерицей и небольшими редкими кустами, мокрые только весной и осенью или во время продолжительного ненастья. Покрытые сочною и густою травою, они представляют изобильные сенокосы и вообще называются лугами; они составляют иногда, так сказать, окрестность, опушку настоящих мокрых болот и почти всегда сопровождают течение рек по черноземной почве, особенно по низменным местам, заливаемым полою водою.

Сухими болотами называются места, носящие на себе все признаки некогда существовавших топких болот, как-то: кочки, достигающие иногда огромной величины, следы иссохших паточин, родниковых ям и разные породы болотных трав, уже перемешанных с полевыми. Такие места по большей части зарастают кустами и отбиваются от сенокоса. Весьма обыкновенное дело, что болота мокрые и топкие превращаются в сухие оттого, что поникают ключи или высыхают головы родников; но я видал на своем веку и противоположные примеры: болота сухие, в продолжение нескольких десятков лет всегда представлявшие какой-то печальный вид, превращались опять в мокрые и топкие. Это по большей части случается в такие годы, когда дождливая, продолжительная осень до того насытит землю, что она уже не принимает в себя влаги, когда внезапно последуют затем зимние морозы, выпадут необыкновенно глубокие снега, и все это повертится дождливою, дружною весною. Тогда-то вновь открываются давно иссякшие жилы родников, вся окрестность просачивается подступившею из-под земли влагою, и оживает мертвое болото; в один год пропадут полевые травы, и в несколько лет посохнут кусты и деревья. В такие мочливые года, как говорят крестьяне, не только иссякшие ключи получают прежнее течение, но нередко открываются родники и образуются около них болота, там, где их никогда не бывало.

Болота мокрые и кочковатые, всегда поддерживаемые подземными ключами, изредка поросшие таловыми кустиками, постоянно сохраняя влажность почвы, уже не представляют богатых сенокосов, потому что изобилие болотных трав и излишняя мокрота мешают произрастанию обыкновенных луговых трав. Везде видно преобладание чемерики, или чемерицы, пупавок и трилистника. Мягкая поверхность земли, уступая ноге человека, не глубоко тонет под ней: сейчас слышен твердый грунт. Ходить по таким болотам не вязко, не топко и не тяжело. Это самые обширные и лучшие болота для охоты; они нередко пересекаются текучими, а не стоячими в ямках родниками.

Болота топкие с грязями, паточинами или ржавчинами и стоячими родниками имеют уже совсем другой характер: трав луговых там нет, да и болотная растительность скудна. Местами виднеются круглые пятна или длинные косы жидкой грязи и довольно большие лужи, иногда красноватые: в последнем случае болота называются ржавыми или просто ржавчинами. Красноватый цвет воды и грязи показывает несомненное присутствие железной руды. Кочек на них бывает мало, а на грязях и ржавчинах не растет почти и трава; зато нередко обрастают они кругом гривами густого, мелкого камыша, хвоща и необыкновенно высокой осоки. Поверхность воды на ржавых лужах подернута тонкою пленою, которая отражается на солнце железно-синеватым блеском. Водяные пауки любят бегать по ней взад и вперед на своих длинных, дугообразных ногах. Вода в родниковых ямках, которые иногда бывают довольно глубоки, хотя не имеет видимого течения, а только сочится, остается и летом свежею и холодною, особенно если зачерпнуть ее поглубже. Истомленный зноем охотник, распахнув насоренную поверхность воды кожаным картузом своим, может утолить жажду и прохладить раскаленную солнцем голову… беды никакой не будет: он пойдет опять ходить по болотам и разгорится пуще прежнего. Но ходьба эта очень трудна, особенно около грязей и паточин: там иногда можно увязнуть по пояс и не скоро выбиться на более твердое место. Причина, отчего происходят в болотах топкие грязи и паточины, состоит в следующем: сквозь тину и верхний слой почвы протачивается, неприметно для человеческого глаза, тонкая струйка родниковой воды. Струйка эта так мала, что не может составить никакого течения и только образует около себя маленькие лужицы мутной, иногда красноватой воды, от которой, однако, вымокают даже и болотные растения: торф обнажается и превращается в топкую, глубокую грязь. Она засыхает сверху, во время сильных жаров и засух даже трескается и может жестоко обмануть еще неопытного охотника: если он, обрадовавшись, по-видимому, сухому месту, прыгнет на него с кочки, то выкарабкается не скоро.

Хотя камыш и тростник растут иногда в обыкновенных мокрых болотах и даже в топких, на местах, которые потверже, как я уже говорил, но есть собственно камышистые, или тростниковые, болота, принадлежащие только по почве к роду болот мокрых. Они покрыты мелкими кочками и отдельными кустиками камыша, именно на них или около них растущими. Травы на таких болотах бывает очень мало, и хотя они грязноваты, но не топки, и мелкий скот может бродить по ним без всякого затруднения и опасности завязнуть, что часто случается в болотах топких.

Вообще в болотах, больше или меньше, растут разные породы мхов, но есть собственно моховые болота, непременно поросшие лесом и преимущественно еловым; они же называются и глухими. На черноземной почве болота такого рода — редкость, почему и в Оренбургской губернии их очень мало, но зато Московская губерния, кроме южной стороны, изобилует ими. Они не топки, но мягки и пухлы. В дождливую погоду бывают очень мокры, а в засуху на полянах или там, где лес редок, иногда совершенно высыхают, ибо не поддерживаются ни подземными ключами, ни открытыми родниками, ни паточинами. Лесные, моховые болота обязаны своим происхождением близости глиняного грунта, не пропускающего сквозь себя дождевую воду: она стоит на нем, как на глиняном блюде, и верхний пласт земли, плотно лежащий на глине, постоянно размокая, разбухая, лишенный солнечных лучей от навеса древесных ветвей, производит мох. В таких болотах родится, иногда в великом изобилии, клюква и брусника; красивая зелень последней известна всем, ягоды же служат лакомою и питательною пищею для некоторых пород лесной дичи, равно как и для людей.

Наконец, есть болота зыбкие, которые народ не совсем верно называет трясинами, ибо они не трясутся, а зыблются, волнуются под ногами человека, ходенем ходят, как говорит тот же народ. Это не что иное, как целые озера, по большей части мелкие, но иногда и глубокие, покрытые толстою и очень крепкою пленою, сотканною из корней болотных растений, кустов и деревьев, растущих в торфяном грунте. Иногда посреди таких болот остаются незаросшие более глубокие места прежнего озера. Природа медленно производит эту работу, и я имел случай наблюдать ее: первоначальная основа составляется собственно из водяных растений, которые, как известно, растут на всякой глубине и расстилают свои листья и цветы на поверхности воды; ежегодно согнивая, они превращаются в какой-то кисель — начало черноземного торфа, который, слипаясь, соединяется в большие пласты: разумеется, все это может происходить только на водах стоячих и предпочтительно в тех местах, где мало берет ветер. Водяной цвет, называемый зеленью около Москвы и шмарою в Оренбургской губернии, которым ежегодно во время лета покрываются непроточные пруды, озера и болота, который появляется и на реках, но разбивается и уносится быстрым их течением, — водяной цвет, соединяясь с перегнивающими водяными растениями, древесными иглами и листьями, составляет уже довольно густую массу, плавающую на воде. Погоныши и даже болотные курочки бегают по ней, не проваливаясь, оставляя только дорожки следов, которыми искрещивается вдоль и поперек разными узорами это зеленое покрывало. Прибиваемая ветром к берегу липкая масса пристает к нему плотно и осеменяется разными болотными береговыми травами, которые охотно растут по ней и которые сейчас скрепляют ее длинными нитями своих корней. Год от году толстеет и твердеет эта пловучая почва, и год от году усиливается растительность трав, ежегодное согнивание которых производит торфяную землю. Наконец, появляются на ней тальник, ива, даже ольха и береза: они окончательно скрепляют почву своими корнями, и скоро по наружности она сделается совершенно похожею на берега и будет казаться их продолжением. Впоследствии времени порастает она даже кочками. Иногда большие куски этой плены отрываются от берега и пловучими островами, со всею зеленью, деревьями и живущею на них птицей, гуляют по озеру и пристают то к тому, то к другому берегу, повинуясь направлению ветра; иногда опять прирастают к берегам. Это случается только на озерах больших и глубоких; на водах же средней величины и мелких процесс зарастания обыкновенно оканчивается тем, что сплошной слой от края до края, во всех направлениях, заволочет поверхность воды, и через несколько лет наружность его представит вид обыкновенного болота, но обманчива эта наружность… Как только отойдешь несколько шагов от настоящего края, земля начнет в буквальном смысле волноваться, опускаться и подниматься под ногами человека и даже около него, со всеми растущими по ее поверхности травами, цветами, кочками, кустиками и даже деревьями. С непривычки может закружиться голова и ходить покажется страшно, хотя и не опасно, если болота не имеют так называемых окошек, то есть мест, не заросших крепкими корнями трав и растений. Такие места очень верно называют крестьяне «прососами» и «просовами». Окошки чистые, не малые, в которых стоит жидкая тина или вода, бросаются в глаза всякому, и никто не попадет в них; но есть прососы или окошки скрытные, так сказать потаенные, небольшие, наполненные зеленоватою, какою-то кисельною массою, засоренные сверху старою, сухою травою и прикрытые новыми, молодыми всходами и побегами мелких, некорнистых трав; такие окошки очень опасны; нередко охотники попадают в них по неосторожности и горячности, побежав к пересевшей или подстреленной птице, что делается обыкновенно уже не глядя себе под ноги и не спуская глаз с того места, где села или упала птица. Бывали примеры, что такая неосторожность стоила жизни охотнику. Жидкая, тинистая, липкая масса, на дне которой стоит вода, засосет туда человека, если он не успеет или ему будет не за что схватиться. Во всяком случае без товарища по таким болотам ходить не должно. Утвердительно могу сказать, что зыбкие болота иногда превращаются в обыкновенные: вероятно, верхний пласт, год от году делаясь толще и тяжеле, наконец сядет на дно, а вода просочится наружу и испарится.

Таковы виды болот, мне известных. Самое лучшее из них — болото чистое, луговое, заливаемое весенними потоками, поросшее кустиками и редкими деревьями. Как хорошо оно в теплое весеннее утро! Вода сбыла, оставя кое-где мокрые следы и небольшие гривы наносной земли с черноземных полей. Нигде растительность не является с такою силой. Солнце палит влажную, тучную почву и тянет из нее травы и цветы: чуть не видишь, как растут они! Кусты и деревья только что распустились или распускаются, блестящим ароматным лаком покрыты их листья. Каждый куст и дерево окружено собственною благоуханною атмосферой…

Перехожу к описанию болотной дичи.

Начинаю с бекаса, отдавая ему преимущество над дупельшнепом и гаршнепом по быстроте его полета и трудности добыванья. Всякий истинный охотник согласится признать за ним это первенство. Телом бекас невелик, с трехнедельного цыпленка, но имеет очень длинные нос и ноги. Спина, крылья и короткий хвостик покрыты пестрыми перьями, темно-коричневый, сероватый цвет которых определить трудно. Брюхо у него и часть зоба или груди — белые; глаза темные, немного навыкате, довольно большие и веселые, ножки темноватые, почти черненькие, три передние пальца очень длинны и снабжены острыми и довольно долгими ногтями. Подбой или изнанка крыльев сероватая или сизовато-пепельная, под плечными суставами — очень красивые серые пятнышки; на спине у бекаса перья коричневее и длиннее; каждое перо с одного бока имеет светло-желтую оторочку; конец носа как будто немного расплюснут, и обе носовые половинки покрыты мелкими поперечными рубчиками, похожими на терпужок. Вообще бекас, не отличаясь яркими цветами перьев, имеет вид красивый и живой. Нос его, относительно к величине тела, несоразмерно длинен; у крупного старого бекаса он бывает длиною вершок с четвертью; он запускает его в мягкую болотную почву или хотя не болотную, но случайно от воды размокшую и достает беловатые корешки трав и растений, что и составляет его преимущественную пищу; именно ей приписывают изящный вкус бекасиного мяса. Всегдашнее местопребывание бекаса — мокрые болота. Он плотно таится в них между кочками: исключения очень редки. В случае опасности бекас сейчас ляжет и вытянется по земле. Редко увидишь его и еще реже убьешь сидячего. Обыкновенно бекасы прилетают в начале апреля, всегда ранее дупельшнепов и гаршнепов, и оказываются сначала по растаявшим болотам, около весенних луж: иногда вдруг в большом количестве, иногда понемногу. Случается, что после прилета бекасов наступают морозы, выпадает снег, лужи и болота замерзают; бекасы бросаются тогда к родникам, берегам ручьев и речек и даже к навозным кучам — лишь бы только найти талую землю. Если в болотах стоит слишком много воды или когда болот очень мало, бекасы высыпают на лужи, стоящие по жнивью хлебных полей и на луговые весенние ручьи, о чем я уже и говорил. С прилета бекасы дики и далеко вскакивают, не подпуская в меру ни охотника, ни собаки, вероятно потому, что болота и берега луж очень голы и бекасам притаиться негде; на размокших же луговинах, где прошлогодняя отава больше и гуще, они гораздо смирнее. Я редко встречал охотников, которые бы видали пролетных бекасов, и я сам один раз только в жизни видел весною, рано поутру, бекасиную стаю, пролетевшую очень высоко. Вероятно, они летят ночью, как и многие другие породы прилетной птицы. Это мнение подтверждается тем, что очень часто по утрам находят бекасов в тех местах, где их накануне вечером не было. — Весенняя стрельба бекасов с прилета несравненно труднее осенней и для меня приятнее, хотя она не так добычлива: во-первых, потому что с прилета всякая птица дорога, а бекасы еще дороже, и, во-вторых, потому, что чем более трудности, тем более требуется искусства от охотника и тем драгоценнее делается добыча. Впрочем, всякий хороший стрелок, если не поленится, может убить много бекасов. Их всегда стреляют дробью, известною под именем бекасиной, то есть 9-м, и редко 10-м нумером, но с прилета надобно употреблять дробь несколько покрупнее, а именно 8-го нумера. — Бекас не жирен с весны, как бывает осенью, а только сыт, вскакивает далеко и с криком бросается то в ту, то в другую сторону. Быстро несясь в наклонном положении, повертываясь с боку на бок, и мелькая то справа, то слева белизной своего брюшка, бекас в несколько секунд вылетает из меры ружейного выстрела. Очевидно, что быстрота меткого прицела — единственное средство догнать свинцовым дождем эту быстролетную птичку. Тут некогда потянуть, приложиться половчее и взять вернее на цель особенно потому, что весенний, прилетный бекас вылетает неожиданно, не допуская собаку сделать стойку, а охотника приготовиться; осенью будет совсем другое дело. К тому же с прилета нет молодых, летних, смирных бекасов, летающих тише и прямее, а все старые, годовалые, владеющие полною быстротой своего чудного полета. Здесь торжествует проворство охотника и доброта его ружья.

В мае бекасы садятся на гнезда, которые вьют из сухой травы на кочках, в болотах, поросших кустами. Бекасиная самка обыкновенно кладет четыре яйца, величиною не меньше голубиных, цветом зеленоватые, испещренные темно-коричневыми крапинами. Фигура яиц, общая всем куличьим яйцам, имеет ту особенность, что нижний конец их представляет острый угол и большая ширина яйца находится только в самом верху тупого конца, а не в середине. Не могу утвердительно сказать, но, кажется, самец помогает самке сидеть на яйцах и выхаживать молодых: по крайней мере он всегда играет вверху, недалеко от гнезда. Токов[9] бекасиных я никогда не замечал и ни от кого о них не слыхал, почему и полагаю, что бекасы разбиваются на пары, как и другие куличьи породы. Правда, про бекаса говорят, что он токует, но это потому, что он, наигравшись в вышине под облаками, обыкновенно спускается на землю с криком, похожим на слоги: «таку-таку, таку-таку». С этим же криком бегает он иногда по болоту, а всего чаще издает эти звуки, сидя на сучке сухого дерева, или на высоком пне, или даже на кусту; последнее, впрочем, бывает очень редко; знаю я также, что токующих бекасов, разумеется самцов, охотники-промышленники приманивают на голос самки и бьют сидячих. Все это вместе, однако, не объясняет дела. К сожалению, мои наблюдения не простираются далее; хотя я много нахаживал бекасиных гнезд, часто замечал их особою приметой и подглядывал из скрытного места, но ничего, объясняющего этот вопрос, мне видеть не удалось.

В исходе мая бекасы выводятся и держатся сначала в крепких болотных местах: в кустах, топях и молодых камышах; как же скоро бекасята подрастут, то мать переводит их в луговые части болот, где суше и растет высокая, густая трава, и остается с ними там, пока они совершенно вырастут. К концу июня (иногда в половине и даже в начале) молодые бекасы поднимаются, но летают прямо, тихо и недалеко; лежат крепко и выдерживают близкую стойку собаки. Мне случалось убивать при выводке двух старых бекасов, из чего я заключаю, что и самцы держатся при детях. Горячности к спасению молодых, какая примечается в утках и тетеревиных курочках, бекасиная самка не оказывает: от гнезда не отводит и собою не жертвует. По-настоящему, до начала августа не должно стрелять молодых: стрельба слишком проста и легка, а мясо бекасят слишком мягко, как-то слизко и особенного вкуса не имеет; но не так поступал я в молодости, как и все горячие охотники!

С того времени, как бекасиные самки сядут на гнезда, около которых остаются и самцы, все холостые бекасы разбиваются врозь по обыкновенным кочковатым болотам, и начинается летняя, мало добычливая стрельба бекасов. В июле они прячутся в места более крепкие и в это время линяют. Впрочем, у них перебирается перо за пером, и линька не мешает им летать быстро; но находить их тогда очень трудно, да и бить бекасов, поднимающихся в кустах, очень нелегко. В конце июля они опять выбираются в открытые болота и остаются в них до отлета, но перед отлетом никогда не сбираются в большие стаи, как весною во время прилета. С начала августа до половины сентября — самая лучшая охота за бекасами. Чем позднее осень, тем они становятся жирнее, но жирных до такой степени бекасов, как иногда бывают дупели и гаршнепы, я не видывал. На обширных болотах, не слишком топких или по крайней мере не везде топких, не зыблющихся под ногами, но довольно твердых и способных для ходьбы, покрытых небольшими и частыми кочками, поросших маленькими кустиками, не мешающими стрельбе, можно производить охоту целым обществом: охотники идут каждый с своею собакой, непременно хорошо дрессированною, в известном друг от друга расстоянии, равняясь в одну линию. Если общество не многочисленно и все стрелки настоящие охотники, то такая охота может быть чрезвычайно приятна и удачна. Напротив, если замешается хоть один плохой, неопытный или слишком горячий стрелок, да еще с невыдержанною, невежливою собакой, то пропало все поле. Я должен признаться, что никогда не любил охоты большим обществом и предпочитал охоту в одиночку, вдвоем или много втроем, ибо как скоро будет охотников и собак много, то трудно соблюсти те условия, при которых охота может быть удачна и весела. Я нигде не встречал таких обширных и отлично удобных болот, как в Симбирской и Пензенской губерниях, особенно на границе и той и другой, по реке Инзе. Охотники сбирались тоже отличные, и охоты бывали баснословно удачные. В одно поле, на двухствольное ружье, лучшие охотники убивали каждый до шестидесяти штук бекасов, дупелей и вальдшнепов: ибо осенью и последние сваливаются из лесов в болота и держатся в больших кустах с мочажиной около реки Инзы. Гаршнепов попадалось не так много, потому что они любят болота другого рода.

Бекасы начинают пропадать не в одно время: иногда в половине, иногда в конце сентября, а иногда остаются в небольшом числе до половины октября. Я не умею определить настоящей причины такой значительной разницы. Близость или отдаленность зимы, вопреки мнению некоторых охотников, не имеют в этом случае никакого влияния. Но вообще можно сказать, что если мокрота болот поддерживается умеренными дождями и стоит теплая погода, то болотная птица держится долее; засуха как раз ее выгонит. Впрочем, не всегда бекасы пропадают все вдруг; чаще случается, что большая их часть пропадет, а некоторые останутся и держатся иногда до сильных морозов, так что и болота начнут замерзать. Я полагаю, что остаются те бекасы, которые позднее других вывелись, или слабые, не совсем здоровые. Это подтверждается тем, что из поздних бекасов редко убьешь сытого. Самого позднего бекаса, и не худого, я убил 18 октября, в степи, около небольшой осенней лужи, когда уже лежал мелкий снежок, а самого раннего — 23 марта, когда еще в неприкосновенной целости лежала белая, блестящая громада снегов и таяло только в деревнях по улицам. Я шел на лыжах (в Оренбургской губернии) по берегу реки Бугуруслана, который уже давно очистился от льда, ибо и в жестокую зимнюю стужу мало замерзал. Я искал нырков, которые с прудового материка полетели вверх по реке. Вдруг из-под крутого берега, где впадал ручеек из ближнего родника, с криком вырвался бекас. У меня от такой неожиданности, как говорится, сердце оторвалось; я выпустил было драгоценную добычу из меры, но, опомнившись, выстрелил… Ствол был заряжен рябчиковою дробью: одна дробинка повредила правое крыло у корня двух последних перьев; бекас пошел книзу и упал на отлет, сажен за сто на противоположном берегу реки, и быстро побежал по стеклянному насту, подпрыгивая и подлетывая… Собака не решалась броситься с крутого, высокого, снежного берега в речку; я приходил в отчаяние, но умное животное обежало на мост за полверсты, поймало и принесло мне бекаса, не помяв ни одного пера… Радость была неописанная.

Я несколько раз употреблял выражение: «выпустить из меры», выражение, понятное и не охотникам; но как определить меру стрельбы в лет бекаса и других резвых птиц? Я слыхал от старых охотников, что если глаз не различает пестрых перьев на бекасе, то стрелять не должно: это значит, что бекас вылетел из меры. Такое определение никуда не годится уже потому, что близорукий охотник и в пятнадцати шагах не видит пестрин; стало, ему никогда не придется стрелять, а между тем он бьет бекасов иногда лучше зоркого охотника. Приблизительно и довольно верно можно сказать, что сорок шагов самая лучшая, а пятьдесят — самая дальняя мера для успешного стреляния бекасов; это расстояние охотник привыкнет узнавать глазомером. Конечно, бывают удачные выстрелы, но их нельзя принимать в расчет. Иногда убьешь бекаса и на шестьдесят шагов и даже на семьдесят; но зато и стреляешь на авось, почти с уверенностью, что дашь промах.

Самые блистательные охотничьи выстрелы, по-моему, бывают в бекаса, когда он играет вверху, не боясь присутствия охотника, потому что, завидя его, сейчас поднимется высоко. Бекасиной дробью редкое ружье может достать его. Это были мои любимые выстрелы, и в этом случае я употреблял с успехом дробь 7-го нумера, которая, будучи покрупнее, летит дальше и бьет крепче. Мера всегда бывает более шестидесяти шагов. Стрелять можно только в ту минуту, когда бекас летит прямо над головой, следовательно должно поставить ружье совершенно перпендикулярно. Положение очень неловкое, да и дробь, идучи вверх, скорее слабеет. Много зарядов улетало понапрасну в синее небо, и дробь, возвращаясь назад, сеялась, как мелкий дождь, около стрелка. В случае удачного выстрела бекас падает из-под небес медленно и винтообразно. Охотники понимают, как живописно такое падение и как неравнодушно смотрит на него победитель.

На охоте за бекасами были со мной два странные случая. Один раз ударил я бекаса вверху, и он, тихо кружась, упал в десяти шагах от меня с распростертыми крыльями на большую кочку; он был весь в виду, и я, зарядив ружье, не торопясь подошел взять свою добычу; я протянул уже руку, но бекас вспорхнул и улетел, как здоровый, прежде чем я опомнился. В это время бекасы были редки, выстрел был отличный, и мне была очень досадна эта потеря. В другой раз собака подала мне застреленного бекаса; я взял его и, считая убитым наповал, бросил возле себя, потому что заряжал в это время ружье; бекас, полежав с минуту, также улетел и даже закричал, а раненая птица не кричит. Для предупреждения таких досадных потерь я принял за правило всегда прикалывать живую птицу. Советую и всем охотникам делать то же, и делать аккуратно, потому что птица, приколотая вскользь, то есть так, что перо не попадет в мозг, а угодит как-нибудь мимо, также может улететь, что со мной случалось не один раз, особенно на охоте за осенними тетеревами.

Его всегда называют дупелем, чему и я последую: хотя это последнее название и неправильно, но короче и удобнее для произношения. Я отдал первое место бекасу, но не все охотники со мною согласятся. Обыкновенно предпочитают дупеля, который чуть не вдвое больше (что показывает и немецкое его название), а это не безделица в охоте. Дупель гораздо жирнее бекаса, следовательно вкуснее, подпускает охотника и собаку ближе, выносит стойку дольше, летит тише и прямее. Вот причины, почему охотники считают его первою, лучшею болотною дичью. Не оспаривая этих справедливых причин, я повторяю, что даю первое место бекасу за быстроту полета и за то, что убить его несравненно труднее. Дупель так сходен перьями и складом с бекасом, что их не вдруг даже различишь, если не обратишь внимания на разность в величине и не увидишь хлупи или брюшка, которое у дупеля не белое, а серо-пестрое. При внимательном рассмотрении окажется, что шея его и ножки не так длинны, нос тоже покороче и потолще бекасиного, цвет ножек зеленоватее и нижняя сторона крыльев гораздо пестрее. Конец дупелиного носа снаружи покрыт такими же мелкими рубчиками, как у бекаса.

Дупели прилетают или оказываются на мокрых местах иногда одною, а иногда двумя неделями позднее бекасов, когда погода сделается уже теплее, что я могу доказать двенадцатилетними, обстоятельными записками о прилете дичи в Оренбургской губернии. Они появляются на местах не столько мокрых и голых, как бекасы, а непременно в кочковатых, не топких болотах, также на размокших луговинах, на залежах, поросших высоким бастыльником или полынью, и даже на загонах с высокою прошлогоднею жнивою. — Дупель, взлетывая, производит крыльями шум или шорох, по которому опытное ухо охотника сейчас отличит его от бекаса, хотя бы он вылетел сзади; но потом летит тихо, так что его глухого покрякиванья не слыхать, и садится гораздо скорее, чем бекас. По прошествии времени весенних высыпок, на которых смешиваются все эти три лучшие породы дичи (дупель, бекас и гаршнеп), о превосходстве которых я уже довольно говорил, дупели занимают обыкновенные свои болота с кочками, кустиками, а иногда большими кустами не мокрые, а только потные — и начинают слетаться по вечерам на тока, где и остаются во всю ночь, так что рано поутру всегда можно их найти еще в сборище на избранных ими местах. Токованье происходит у них ночью, и потому при всем моем старании не мог я подсмотреть и получить о нем полного и точного понятия. Знаю только, что как скоро начнет заходить солнце, дупели слетаются на известное место, всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни одного дупеля не бывает. Вероятно, туда же слетаются и самки, хотя собрания на токах продолжаются и тогда, когда они давно сели на гнезда и даже начинают выводить молодых. Я видал по вечерним зарям, что дупели гоняются друг за другом, припрыгивают, распустив крылья и подняв веером свои хвостики, подобно токующим косачам или надувающимся индейским петухам. Белый подбой под их хвостиками, состоящий из мелких перышек, часто мелькает в темноте, но ясно разглядеть ничего нельзя. Можно только с достоверностию предположить, что самцы совокупляются в это время с самками и горячо дерутся за них между собою: измятая трава и выщипанные перья, по ней разбросанные, подтверждают такое предположение. Тока продолжаются с начала мая до половины июня. Разумеется, все положительно назначаемые мною сроки изменяются иногда несколькими днями, смотря по состоянию погоды. — Охотники, кончив весеннюю стрельбу на высыпках, пользуются токами и бьют дупелей из-под собаки: по вечерам — до глубоких сумерек, по утренним зарям — до солнечного восхода; но по утрам дупели скоро от выстрелов разлетаются в глухие места болот, иногда не в близком расстоянии, где и остаются до вечера. Часа за полтора до заката солнца уже везде около тока есть подбежавшие дупели, а при самом захождении солнца они уже летят на ток со всех сторон. В это время, если вы поднимете дупеля, дадите по нем промах и он улетит из глаз вон… не беспокойтесь: через несколько минут он прилетит опять на прежнее место, если только не подбит. Добычливые охотники, притаясь в каком-нибудь кустике или кусте, не в дальнем расстоянии от тока, остаются там на всю ночь и стреляют дупелей, целя в мелькающую белизну под их распущенными хвостиками. Впрочем, в это время года ночей почти нет, заря сходится с зарей и присутствие света не прекращается. Драка между самцами продолжается не только во всю ночь, но почти до восхода солнца; тут они утихают и разбегаются во все стороны; но тут уже опять можно стрелять их из-под собаки. Я просидел одну ночь, подкарауливая дупелей на току, и убил их несколько штук, но мне не понравилась эта охота, хотя она заманчива тем, что требует от стрелка много ловкости и проворства. Главное в ней условие — острота зрения, а я никогда не мог им похвалиться. Притом гораздо более дупелей поранишь, чем убьешь наповал, да часто не найдешь и убитых, потому что охотник не выходит из скрытного места до окончания охоты и тогда только собирает свою добычу. Очевидно, что во время стрельбы собака не нужна, но поутру необходимо употреблять ее для отыскания убитых и подбитых дупелей, которые иногда имеют еще силы отойти довольно далеко. В заключение скажу, что мне показалось как-то совестно убивать птицу пьяную, безумную, вследствие непреложного закона природы, птицу, которая в это время не видит огня и не слышит ружейного выстрела!

На многочисленных токах, куда собираются дупели сотнями, куда никогда не заходила нога охотника, — что не редкость в обширной Оренбургской губернии, — поселяне, как русские, так равно и мордва, чуваши и даже татары, очень много ловят дупелей (как и тетеревов) поножами, то есть сильями, вплетенными, на расстоянии полуаршина друг от друга, в длинную тонкую веревку, привязанную к нескольким колышкам, которые плотно втыкаются в землю на тех местах тока, где нужно их расставить. Когда попадет в сило один дупель, начнет биться и трепетаться, другие кинутся его бить и попадают в силья сами: большая часть из них удавливается.

По прекращении токов исхудалые самцы-дупели скрываются в самые крепкие болота, поросшие кустами и деревьями, и там линяют, не теряя способности летать, как и бекасы. Между тем дупелиные самки в исходе мая, следовательно в первой половине токов, вьют гнезда, по большей части на кочках, в предохранение от сырости, в болотах не очень мокрых, но непременно поросших кустами, и кладут по четыре яйца точно такого же цвета и формы, как бекасиные, только несколько побольше. Высиживанье детей, укрыванье их сначала в самых крепких и глухих болотных местах, а потом в лугах и, наконец, перемещенье в чистые болота на всю осень — у дупелей совершенно одинаковы с бекасами. Вся разница состоит в следующем: при выводках я никогда не нахаживал двух старых дупелей. После линьки, или линянья, особенно если болота очень мокры от многих дождей, чего дупели не любят, они иногда перемещаются в залежи, в пар, то есть в паровое поле, и лежащие около болот некошеные луговины, поросшие чилизником и бобовником. Вот, по-моему, лучшая охота за дупелями. Это бывает в исходе июля и в августе; тогда они делаются так жирны, что, не видевши, трудно поверить: летают очень тяжело и скоро опять садятся. Мне случалось бить столь жирных дупелей, что, когда убьешь его и он ударится о землю, как мокрая глина, то кожа трескалась на его хлупи. Впрочем, в таких местах они бывают редко и ненадолго, особенно в пару, где молодая трава, несмотря на сильную растительность черноземной оренбургской почвы, довольно мала и прятаться в ней птице неудобно. Во всю мою жизнь я один раз только нашел множество дупелей в паровом поле: они были необыкновенно жирны и сначала смирны, потом сделались сторожки, но держались упорно около двух недель. Вероятно, взрыхленная сохою земля и сочные корешки молодой травы очень им нравились; даже когда начали засевать пар, дупели держались несколько дней кругом, по ковылистым луговинам. Я убил тогда более сотни чудесных дупелей. — К половине августа они переселяются опять в большие болота и там, вместе с бекасами, остаются до отлета, который, впрочем, всегда бывает ранее бекасиного также неделями двумя. И тогда-то производятся те славные охоты целым обществом, о которых я недавно говорил. Дупелей бьют по большей части тою же дробью (то есть 9-м нумером), как и бекасов, но лучше употреблять дробь 8-го нумера; для дупелей же, напуганных стрельбою, — как то бывает всегда на токах, куда они, разлетаясь от выстрелов, постоянно возвращаются и где они делаются, наконец, так сторожки, что поднимаются шагах в пятидесяти или более, — я употреблял с успехом дробь 7-го нумера. На расстоянии шестидесяти шагов дупеля не убьешь наповал бекасиною дробью даже 8-м нумером или по крайней мере редко, а только поранишь: он унесет дробь очень далеко и если не умрет скоро, то долго будет хворать и скрываться в самых глухих болотных местах. Мне случалось нахаживать и убивать таких дупелей в позднюю осень, когда все другие давно уже пропали. Я находил на них зажившие раны и даже старую, заросшую в теле дробь, которую нетрудно было отличить от новой, потому что последняя всегда была крупнее.

Жирных и непуганных стрельбою дупелей, допускающих самую близкую стойку собаки, можно травить ястребами-перепелятниками. Если дупель вскочит не далее шести или семи шагов, то ястреб его догонит. Разумеется, что никакой ружейный охотник не станет травить дупелей ястребом, если будет иметь возможность стрелять их.

Этот маленький куличок, без всякого сомнения, принадлежит к славной породе бекасов. Господа немцы назвали его гаршнепом, то есть волосяным куликом, вследствие того, что он имеет длинные перышки, растущие по верхней части его шеи и лежащие вдоль спины. Впрочем, эти перышки нисколько не похожи на волосы, и скорее можно их назвать косичками, но другого имени гаршнеп у нас не имеет, а потому должен остаться при своей немецкой кличке, не вовсе удачной, но всем известной. О названии «лежанка», которого никто не знает на Руси, придаваемом гаршнепу в «Книге для охотников», изданной в 1813 году в Москве, я уже говорил. — Гаршнеп вдвое меньше бекаса; складом, носом, ногами и пестрым брюшком совершенно сходен с дупелем, а перьями — и с бекасом и с дупелем; только пестрины у него на спине несколько темнее и красноватее, имеют сизо-зеленоватый, как будто металлический, отлив; кожа на шее толста и мясиста, очевидно для того, чтоб могли расти из нее длинные перышки и косички. Гаршнеп — постоянный обитатель топких болот, преимущественно поросших кустиками камыша. Корешки болотных трав, особенно сладкие корешки молодого камыша (которого и первые побеги также на вкус очень сладки), и разные червячки и козявочки составляют его обыкновенную пищу. Весною он прилетает всегда вместе с дупелями и вместе с ними показывается на первых высыпках, но улетает гораздо позднее, даже после бекаса. Как скоро минуется срочное и короткое время высыпок пролетной птицы, гаршнеп немедленно переселяется в топкие, грязные и камышистые болота. Камыш его стихия: я имел этому поразительное доказательство. Однажды весною, когда вся птица уже прилетела и везде по удобным местам появились гаршнепы, ушел у меня в деревне огромный пруд, заросший почти весь сплошным камышом, который зимою был гладко скошен на разные деревенские потребности. Гаршнепы пропали не только на болотах около самого пруда, но и на местах довольно отдаленных: дупели и бекасы остались, гаршнепа — ни одного. Я, ничего не подозревая, продолжаю охотиться, удивляясь только, отчего так внезапно пропали гаршнепы. Вдруг узнаю, что крестьяне, ловившие рыбу, оставшуюся в лужах по обмелевшим камышам пруда, поднимали там много гаршнепов. Я сейчас туда отправился — и что же нашел? Гаршнепы со всего околотка слетелись на грязное, топкое дно сбежавшего пруда, покрытое густыми корнями камыша. Грязь была так жидка, что гаршнепы могли только сидеть на оголившихся камышовых корнях. Ходьба была адская: ноги вязли по колена, даже выше; собака вязла по брюхо и далеко отставала от меня, да в ней и не было надобности: гаршнепы вскакивали сами. Три дня с неимоверными усилиями, к которым бывает способна только молодость и страстная охота, бродил я по этой непроходимой топи. Я убил восемьдесят три гаршнепа, чего, конечно, не убил бы в обыкновенных болотах и даже на высыпках, ибо гаршнепов, относительно к числу бекасов и дупелей, бывает в Оренбургской губернии несравненно менее и редко убьешь их десятка полтора в одно поле.[10]

Я убил бы их гораздо более, потому что они не убывали, а прибывали с каждым днем, но воду запрудили, пруд стал наливаться и подтопил гаршнепов, которые слетели и вновь показались на прежних своих местах уже гораздо в меньшем количестве. — Гаршнеп обыкновенно очень смирен, вылетает из-под ног у охотника или из-под носа у собаки после долгой стойки без малейшего шума и летит, если хотите, довольно прямо, то есть не бросается то в ту, то в другую сторону, как бекас; но полет его как-то неверен, неровен, похож на порханье бабочки, что, вместе с малым объемом его тела, придает стрельбе гаршнепов гораздо более трудности, чем стрельбе дупелей, особенно в ветреное время. Гаршнеп, взлетев, сейчас бросается против ветра, но, не имея сил долго бороться с ним, вдруг сдает направо или налево, то есть делает боковое движение, и опять устремляется против ветра. В это время без сноровки бить его очень трудно. Вся хитрость состоит в том, чтоб уловить гаршнепа в ту минуту, когда он, сделав уступку ветру и будучи отнесен им в сторону, начнет опять лететь прямо; тут выходят такие мгновения от противоборства ветра и усилий птицы, что она стоит в воздухе неподвижно; опытные стрелки знают это и редко дают промахи по гаршнепам. Когда ветер сносит их в сторону, особенно если как-нибудь захватит сзади, то длинные шейные и спинные перья заворачиваются, и гаршнеп представляет странную фигуру, непохожую на птицу: точно летит хлопок льна или клочок шерсти. В начале июня гаршнепы пропадают, и до второй половины августа нигде отыскать их нельзя: по крайней мере я никогда не нахаживал и от других охотников не слыхал. Предположение, что они прячутся в глухие, неудобопроходимые болота, поросшие деревьями, кустами и высоким камышом, где выводят детей, держатся до совершенного их возраста и оттуда потом перемещаются снова в свои обыкновенные болота, — такое предположение меня не удовлетворяет. Очень странно, что я, будучи всегда неутомимым и страстным до безумия охотником, таскаясь по самым глухим и топким болотным местам, несмотря на жаркое летнее время, не нашел не только гнезда или выводки гаршнепа, но даже ни одного не поднял. Сколько мне известно, другие охотники также не нахаживали гаршнеповых гнезд и выводков.[11]

Это обстоятельство наводит на мысль, что гаршнепы далеко отлетают для вывода детей, в такие непроходимые лесные болота, куда в это время года не заходит нога человеческая, потому, что такие болота, как я слыхал, в буквальном смысле недоступны до тех пор, пока не замерзнут. Как бы то ни было, из всего мною сказанного следует, что я ничего не знаю, как, где выводятся гаршнепы, и ничего не могу сказать об этом.

В исходе августа, следовательно к осени, начинают кое-где проскакивать гаршнепы. Молодых уже трудно различить со старыми, разве только по тому, что старые крупнее и скорее начинают жиреть. Если в это время вы убьете сытого гаршнепа, то, наверно, это старый: по жестким правильным перьям вы в том удостоверитесь, ибо у молодых они не только мягки, но даже несколько кровянисты, как у всякой молодой птицы. К концу осени сравняются все: и старые и молодые. Я никогда не находил много гаршнепов вдруг в одном болоте (говоря о стрельбе уже осенней), никогда двух вместе; но я слыхал от охотников, что в других губерниях, именно в Симбирской и Пензенской, осенью бывает гаршнепов очень много, что весьма часто поднимаются они из-под собаки по два и по три вдруг и что нередко случается убивать по два гаршнепа одним зарядом. Впрочем, они так плотно таятся и крепко лежат, что и добрая собака проходит иногда мимо их. Сам же собою гаршнеп только тогда взлетит, когда на него почти наступишь. Бить их очень хорошо дробью 10-го нумера, потому что стрелять далеко не приходится, а мелкая, севкая дробь летит, как широкое решето, и хотя бы задела одним только краем, так и сварит эту порхающую птичку.

Чем глубже становится осень, тем более жиреет гаршнеп и, наконец, весь заплывает салом. Вот уже пропадают дупели — гаршнеп держится; пропадают и бекасы — гаршнеп все еще держится… Погода становится суровее: стынут болота; тонким, как стекло, льдом покрывается между кочками вода с белыми пузырями запертого под ней воздуха; некуда приютиться гаршнепу, как он ни мал, нет нигде куска талой грязи — гаршнеп и тут еще держится, но уже бросается к родничкам и к паточинам. Здесь находит он себе убежище и не расстается с ним до последней крайности, до сильных морозов, которые закуют все без исключения. Даже во время замерзков, когда земля начинает покрываться первым пушистым снегом, вовсе неожиданно случалось мне находить в самой голове родника гаршнепа, притаившегося на мерзлой земле; изумляла меня крепкая стойка собаки на таком голом месте, где, казалось, ничто спрятаться не могло. После многих и, наконец, грозно сказанных: «пиль!» собака бросалась, и — вспархивал гаршнеп.[12]

Не всегда удавалось убить его, потому что ружье бывало заряжено немелкою дробью; но когда удавалось — радость была большая. Охотники могут себе вообразить, как я, на шесть скучных месяцев уже давно простившись с лучшею породою дичи, дорожил ее последним запоздавшим представителем.

Должно заметить общую особенность дупелей, бекасов, гаршнепов и особенно вальдшнепов: они никогда не выпрямляются на ногах и не вытягивают своих шей, как обыкновенные береговые кулики; ножки и шейки их всегда как-то согнуты или скорчены, что и дает им особенную посадку. Самцов от самок различить по перьям очень трудно.

О ВКУСЕ МЯСА И ПРИГОТОВЛЕНИИ БЕКАСИНЫХ ПОРОД

Описанные теперь мною три вида одной породы, то есть бекас, дупель и гаршнеп, вместе с вальдшнепом, известны всем гастрономам необыкновенною деликатностью своего вкуса. Слава их так повсеместна и прочна, что не нужно распространяться об ней; но должно сказать правду, что когда они бывают худы и сухи, то мясо их мало разнится от мяса обыкновенных куличков. Многие кушают их и похваливают, увлекаясь громкою репутацией. Впрочем, когда они разжиреют, то бесспорно превосходят вкусом все другие породы куликов, как бы последние ни были жирны. — Основываясь на том, что они питаются единственно корешками растений, их готовят непотрошенными: честь, которой не удостаивается никакая другая дичь, кроме дроздов, из уважения к ягодной пище, которую употребляют они в известное время года. Хотя мне и жаль, но я должен разрушить положительность этого мнения: вальдшнеп, дупельшнеп, бекас и гаршнеп питаются не одними корешками, особенно два первых вида, которые не всегда постоянно живут в мокрых болотах и не могут свободно доставать себе в пищу корешков в достаточном количестве; они кушают червячков, разных козявок, мух и мушек или мошек. Что же касается до способа приготовления их непотрошенными, то я советую употреблять его со всеми породами куличков: они будут от того гораздо вкуснее; в этом я убедился по опыту. Для людей, слишком разборчивых и брезгливых, я предлагаю особенный способ приготовления как знаменитой бекасиной породы, так и всех других пород дичи без исключения. Нет никакого сомнения, что, выкидывая внутренность из птицы, мы выкидываем самые жирные и вкусные части. Итак, надобно внутренность птицы осторожно вынуть, все нечистое из кишок отделить, остальное промыть легонько в холодной воде, положить опять в птицу, зашить отверстие и готовить кушанья какие угодно; можно даже, смотря по вкусу, изрубить внутренность птицы и смешать с поджаренным мелко истертым хлебом, с зеленью или какими-нибудь пряностями. Я осмелюсь предположить, что мясо бекасиных пород много обязано своею славой тому, что их жарят всегда непотрошенных, всегда в кастрюлях, завернутых в ветчинное сало или в напитанную им бумагу. Бекас нежнее вальдшнепа и дупеля, а гаршнеп нежнее бекаса, следовательно вкуснее. Там, где этой превосходной птицы слишком много, можно готовить их впрок, мариновать под желе с уксусом или слегка посоля, заливать свежим коровьим растопленным маслом, как перепелок. Посуду должно поставить на лед, и, когда наступят морозы, можно перевозить ее куда угодно.

Недавно узнал я от одного почтенного охотника, П. В. Б—ва, что дупелей, бекасов и, пожалуй, всякую другую дичь, стрелянную даже в июле, сохраняют у него совершенно свежею хоть до будущей весны. Птицу кладут в большую форму, точно такую, в какой приготовляют мороженое, вертят ее и крепко замораживают; потом форму зарубают в лед, и, покуда он не пропадет в леднике, птица сохраняется так свежа, как будто сейчас застрелена.

Под этим именем он известен всего более, но охотники зовут его иногда улиткою, или неттигелем: откуда произошли оба эти названья, и русское и немецкое, — не знаю. Крестьяне в Оренбургской губернии называют его веретенник, основываясь на том, что будто крик его, которым обыкновенно оглашаются болота, иногда в большом множестве им населяемые, похож на слова: «веретён, веретён!» Сходство это, впрочем, совершенно произвольно, да и крик болотного кулика весьма разнообразен: он очень короток и жив, когда кулик гонит какую-нибудь хищную или недобрую птицу прочь от своего жилища, как, например, сороку или ворону, на которую он то налетает, как ястреб, в угон, то черкает сверху, как сокол; он протяжен и чист, когда болотный кулик летит спокойно и высоко, и превращается в хриплый стон, когда охотник или собака приближаются к его гнезду или детям. Болотный кулик телом не больше русского голубя, но имеет очень длинные ноги, шею и нос, отчего и кажется довольно большою птицей. Верхняя половинка его носа на конце несколько овальна и похожа на уховертку. Цвет его перьев желтовато-красноватый. Самец меньше самки и пером светлее, а шея у него гораздо краснее. Болотные кулики прилетают около половины апреля. Хотя я видал их пролетающих огромными стаями, но около прудов, болот и полевых луж попадаются они по большей части врозь или парами и редко маленькими станичками. С прилета они бывают довольно сыты, но потом до самого отлета очень худы и тощи. С прилета, когда они шатаются везде по мокрым местам, охотники стреляют их сидячих, с подъезда и даже с подхода, потому что они скоро делаются довольно смирны. Как только сольет полая вода, болотные кулики занимают свои родимые болота, в которых живут постоянно каждый год, если какая-нибудь особенная причина не заставит их переменить места своего жительства. Причины бывают разные: иногда болото высыхает от того, что пропадают в нем родники или паточины; иногда от того, что их затопчет скот; иногда от того, что болото высушивается искусственно людьми и превращается в сенокосные луга или пашню. Впрочем, болотные кулики неразборчивы; они живут во всяких болотах: в топких, грязных, кочковатых, мокрых и сухих, даже в открытой ковылистой степи, около какой-нибудь потной низменности или долины, обросшей кустами, только бы не мешали им люди. Вместе с занятием постоянных жилищ они сейчас разбираются парами; самец помогает самке вить гнездо на кочке или сухом месте. Самка кладет четыре довольно большие яйца, немного поменьше куриных, цветом похожие на дупелиные и одинаковой фигуры со всеми куличьими яйцами. Самец разделяет все труды и попечения с самкою; он настоящий отец своим детям; сидит на яйцах, когда сходит самка, и, летая кругом, отгоняет всякую опасность, когда мать сидит на гнезде. Увы! он часто губит себя и все свое потомство своим бдительным надзором, открывая безжалостному охотнику криком и летаньем место своего жилища и самое гнездо. После трехнедельного сиденья вылупляются куличата, покрытые желтовато-серым пухом; они сейчас получают способность бегать и доставать себе пищу; на другой день их уже нет в гнезде. Пища их, как и всех куликов, кроме пород бекасиных, состоит из разных насекомых. Отец с матерью держатся с ними сначала в болоте и потом выводят их в чистые места, луга и хлебные поля, где они, по достижении уже полного возраста, начинают летать.

Грустно мне вспомнить, какое истребление производил я, как и все охотники, в оренбургских обширных болотах, битком набитых всякою дичью и преимущественно болотными куликами, отличающимися от многих куличьих пород необыкновенною горячностью к детям. Это опустошение еще гибельнее, если производится в то время, когда кулики сидят на яйцах: тут пропадают вдруг целые поколения; если же куличата вывелись хотя за несколько дней, то они вырастут и выкормятся без помощи отца и матери. — Едва только приближается охотник или проходит мимо места, занимаемого болотными куликами, как один или двое из них вылетают навстречу опасности, иногда за полверсты и более. Мы называли их в шутку «посланниками». Вылетев навстречу человеку или собаке, даже лошади, корове и всякому животному, — ибо слепой инстинкт не умеет различать, чье приближение опасно и чье безвредно, — болотный кулик бросается прямо на охотника, подлетает вплоть, трясется над его головой, вытянув ноги вперед, как будто упираясь ими в воздух, беспрестанно садится и бежит прочь, все стараясь отвести в противоположную сторону от гнезда. С собакой ему иногда удается эта хитрость, но охотник видел, откуда прилетел он; убивает посланника и прямо идет к его жилищу. Чем ближе подходит он к болоту, тем чаще вылетают встречные кулики. Когда же у самого их жилища раздается выстрел — поднимается все летучее население болота и окружает охотника, наполняя воздух различным криком и писком своих голосов и шумом своих полетов; только одни самки или самцы, сидящие на яйцах, не слетают с них до тех пор, пока опасность не дойдет до крайности. Это летучее население преимущественно состоит из болотных куликов и частью только из чибисов, или пиголиц, травников и поручейников. Охотник вступает в болото, и, по мере того как он нечаянно приближается к какому-нибудь гнезду или притаившимся в траве детям, отец и мать с жалобным криком бросаются к нему ближе и ближе, вертятся над головой, как будто падают на него, и едва не задевают за дуло ружья… Но недолго тянется дело у охотника опытного и хорошего стрелка; только новичок, недавно взявшийся за ружье, может до того разгорячиться, что задрожат у него и руки и ноги, и будет он давать беспрестанные промахи, чему способствует близость расстояния, ибо дробь летит сначала кучей. Стрелять болотных куликов в лет в это время, при некоторой сноровке и хладнокровии, ловчее, чем сидячих: надо выпускать их в меру и не стрелять в минуту быстрых поворотов. По большей части история оканчивается тем, что через несколько часов шумное, звучное, весело населенное болото превращается в безмолвное и опустелое место… только легко раненные или прежде пуганные кулики, отлетев на некоторое расстояние, молча сидят и дожидаются ухода истребителя, чтоб заглянуть в свое родное гнездо… Но не входят такие мысли в голову охотника: он весело собирает и пересчитывает свою добычу и отправляется в другое болото…

Но не всегда и не все болота, посещаемые охотниками, подвергаются такому опустошению: это случается только с местами новыми, нетронутыми, никогда не стрелянными. Если болотные кулики не будут истреблены в первый раз или по неуменью стрелять, или по излишней горячности охотника, то в другой раз сделаются гораздо осторожнее: налетают близко только сначала, а потом возьмут такой верх, что их не достанешь и утиною дробью; да и летают над охотником лишь несколько куликов, а остальные все посядут кругом в безопасном расстоянии. От времени до времени летающие и сидящие кулики меняются между собою своими должностями. Таких ученых куликов (в смысле проученных), как выражаются охотники, бить уже очень трудно, и нужно употреблять дробь покрупнее, даже 6-го нумера; обыкновенно же употребляют 7-го и 8-го нумера.

В то время, когда старые кулики держатся с молодыми выводками в большой траве или хлебе, молодых можно стрелять из-под собаки, точно как дупельшнепов, ибо они не поднимаются высоко и не улетают очень далеко, а, пересев, сидят смирно, спрятавшись в траве, и подпускают собаку близко, даже выдерживают стойку. Это бывает в последних числах июня и в самом начале июля. В половине этого месяца они появляются уже отдельными выводками по отлогим берегам прудов и озер, потом собираются к отлету большими стаями по большим рекам и огромным степным озерам и в начале августа совершенно пропадают, по крайней мере в тех местах Оренбургского края, где я жил и охотился; вероятно, где-нибудь поюжнее они держатся долее.

Болотные кулики, несчастные жертвы всякого стрелка, так беспощадно истребляемые, мало уважаются охотниками, без сомнения потому, что их везде много и что во время сиденья на яйцах и вывода детей только ленивый не бьет их, ибо не умеющий вовсе стрелять в лет может стрелять их сидячих; но с прилета или на отлете никакой охотник ими не пренебрегает. Мясо болотных куликов совершенно сходно вкусом с мясом всех куличьих пород: оно сухо и черство, когда они тощи и худы, и очень мягко, сочно и вкусно, когда они жирны; молодые же болотные кулики, хотя несколько разжиревшие, имеют вкус превосходный. В Оренбургской губернии они так рано пропадают, что не успевают вполне разжиреть, но изредка и мне случалось убивать старого, запоздалого, вероятно пролетного, болотного кулика, облитого салом.

И то и другое имя носит он недаром: длинные его ноги точно выкрашены яркою киноварью, а сам он так складен, так красив и чист пером, что вполне заслуживает и второе свое название. Он телом поменьше болотного кулика, но его ноги и шея, относительно величины, очень длинны, и красноножка с первого взгляда покажется больше, нежели он есть в самом деле. Нос его, однако, много короче, чем у болотного кулика. Сам он весь пестрый, темно-серый, как будто дымчатый или пепельный; такого же темного цвета и такими же поперечными мелкими крапинками и полосками, очень правильными, покрыты его беловатое брюшко и шея; хвост коротенький, как обыкновенно у куликов; по-моему, красноножка всех их красивее. Этот кулик в Оренбургской губернии пролетный: гнезд не вьет и детей не выводит. Я потому говорю об этом утвердительно, что ни я, ни другие охотники никогда не видали молодых красноножек. Они появляются только с весны и потом с половины августа держатся до исхода сентября. Щеголя находишь почти всегда в одиночку, редко вдвоем, по большей части вместе с другими куличками и болотными курухтанами, собирающимися в стайки для отлета. Красноножка имеет приятный, звонкий и особенный свист или голос; даже не видя его, знаешь издалека, по его крику, что он бродит где-нибудь по берегу пруда, озера или речного залива. Чистота и гладкость его перьев, без сомнения, происходят от того, что он попадается охотникам всегда довольно сытый, а в сентябре и довольно жирный. По той же причине и мясо его вкуснее, чем у других куликов. По редкости своей, кратковременному появлению и красивости красноножка обращает на себя особенное внимание охотника. По крайней мере я ценил его всегда очень высоко и гонялся за ним без устали до тех пор, пока не убивал или не терял совсем из виду, пренебрегая уже куличьим обществом, обыкновенно его окружающим. Он не очень смирен, или по крайней мере его не скоро добудешь, может быть от того, что, подкрадываясь или подъезжая к нему, всегда пугаешь наперед других куликов, вместе с которыми гуляет он по отлогим берегам прудов, беспрестанно опуская нос в жидкую грязь. Пища его состоит из обыкновенной куличьей пищи, то есть из червячков, козявок, корешков, семян береговых трав, даже из илу и тины, которая всегда находится в зобах всех болотных и водяных птиц.

Этот кулик имеет много имен. Его зовут волжским куликом, очевидно потому, что он водится во множестве около реки Волги; впрочем, и по песчаным берегам других немалых рек кулика-сороки бывает много. Называют его также жеребцом, а в какой-то охотничьей книжке, как мне помнится, придавали ему имя огарь. Обоих последних названий объяснить не умею, имя же сороки ему прилично потому, что он пестринами, или пежинами, даже складом несколько похож на обыкновенную сороку, хотя он имеет хвост короткий, а ноги, шею и нос гораздо длиннее, чем у простой сороки, телом же несравненно ее больше, даже мясистее болотного кулика. Вообще кулик-сорока здоровая и крепкая к ружью птица. Нос у него почти в вершок, довольно толстый, ярко-красный, как киноварь; ноги бледно-малиновые, невысокие, толстые, похожие на утиные, но без перепонок между пальцами; около глаз красный узенький ободочек, да и самые глаза, кроме черных зрачков, также красные. Голова, шея до самого зоба, спина, крылья и конец хвоста темно- или черно-бурого цвета с каким-то едва приметным, зеленовато-сизым отливом, а зоб, хлупь, подбой крыльев и хвоста — блестяще белые, как снег; по краям крыльев лежит белая же полоса.

В тех местах, где я обыкновенно охотился, то есть около рек Бугуруслана, Большой Савруши, Боклы и Насягая, или Мочегая (последнее имя более употребительно между простонародными туземцами), кулик-сорока гнезд не вьет и детей не выводит, но около рек Большого Кинеля и Демы я нахаживал сорок с молодыми, и тогда они хотя не очень горячо, но вились надо мной и собакой; вероятно, от гнезд с яйцами вьются они горячее. Впрочем, я изредка встречал их и на соседних прудах и на своем собственном как с весны, в исходе апреля, так и в августе месяце, но всегда понемногу; крик их также совершенно особенный и далеко слышный. Может быть, кулика-сороку и не следовало бы помещать в разряд болотной дичи, потому что он выводит детей не в болотах, а на голых, песчаных берегах рек; но еще менее можно причислять его к разрядам другой дичи. Говоря в строгом смысле, можно составить особенный отдел речной дичи, но он бы состоял не более как из трех куличьих пород, и потому не из чего хлопотать об их отделении. — Кулики-сороки мало уважаются охотниками; я сам никогда за ними не гонялся и во всю мою жизнь убил не более двух десятков. Мясо их сухо, черство, когда они худы, но с прилета и на отлете они бывают чрезвычайно жирны и довольно сочны. Жир их в это время, особенно весною, отзывается чем-то похожим на рыбу; должно предположить, что они питаются ею, бегая по береговым разливам рек и ловя мелкую рыбешку. Есть еще замечательная особенность в куликах-сороках; красный цвет, которым окрашены их глаза, носы и ноги, проявляется в самом цвете кожи, мяса и преимущественно жира: когда кулик будет изжарен, жир имеет ярко-оранжевый цвет. Вкус их неприятен даже тогда, когда они жирны. Наружность кулика-сороки как-то нестатна и неловка: она представляет нечто среднее между статью кулика и складом обыкновенной сороки или галки, а пегие перья, несмотря на яркую пестроту цветов, красный нос, глаза и ноги, совсем некрасивы и даже неприятны. По крайней мере такое впечатление всегда производили на меня кулики-сороки.

Этот кулик немного поменьше красноножки, но относительно во всем его потолще. Перья речного кулика не имеют никаких особенных цветов; он не пегий и не пестрый, он серовато-белесоватый с какими-то неопределенными оттенками, мягкими и приятными для глаз; брюшко, нижняя половина шеи и подхвостные перья — белые, нос обыкновенного рогового цвета, а ноги светло-зеленоватые. Вообще он пониже и как-то поувесистее красноножки, но в то же время довольно строен и красив. Имя речного кулика носит он по всей справедливости: не только по ручьям, даже по маленьким речкам его не встретишь, а живет он по средним и большим рекам, обыкновенно ведущим за собой песчаные берега; бывает также и на озерах. Разумеется, он залетает иногда на маленькие пруды и речки, но это исключение. Звонкий и приятный его голос слышен весьма издалека. Весной появляется он довольно поздно, после прилета многих куличьих пород. Я никогда не видал стаи речных куликов, но весною находил их парами, а в июле и августе с выводками молодых. В обыкновенных болотах речные кулики не водятся. По крайней мере я нигде не нахаживал их гнезд, но, вероятно, они выводят детей где-нибудь недалеко, по уремам и займищам (нередко болотистым) средних рек и даже рек меньшей величины, потому что я находил их с молодыми на прудах именно таких рек.[13]

Речные кулики держатся в Оренбургской губернии до начала сентября и в это время бывают довольно жирны, с прилета также они не худы, как и вся прилетная птица. Мясо их сочнее и вкуснее других куликов, и в этом отношении они не уступают красноножке, но как они попадаются охотнику гораздо чаще, то уважаются несколько менее редкого и красивого щеголя; впрочем, всякий охотник предпочитает речного кулика всем остальным породам куличков, с которыми он совершенно сходен в пище и во всей куличьей характеристике.

Речных куликов никогда не убьешь много. Во-первых, потому, что их мало, а во-вторых, потому, что они, особенно старые, довольно сторожки. Я всегда дорожил ими, и мне нередко удавалось убивать их в лет; по особенному счастью, они как-то нечаянно и часто на меня налетали.[14]

Не знаю, почему носит он это имя. Если потому, что охотно держится с молодыми в траве, растущей по берегам прудов и заливов, то это не составляет его исключительной особенности; пища его также не состоит преимущественно из молодых побегов мелкой береговой травы, он кормится точно тем же, чем и все куличьи породы. Травник с первого взгляда похож на красноножку: он также серо-пестрый, хотя светлее пером, и также имеет красные ноги и нос; но он гораздо меньше щеголя, особенно телом; ноги его бледно-красноваты; пестрины не так ярки и определенны, и вообще он не так крепок, складен и красив. Травник — куличок очень обыкновенный и встречается весьма часто. Вот описание с натуры молодого травника, — старые же несравненно светлее или белее пером: длина от носа до хвоста шесть вершков, длина носа без малого вершок, половина носа к корню красноватого цвета с маленькою чернотой на верхней половинке, а концы обеих половинок носа черноваты, голова, шея и спина серо-каштанового цвета, такого же цвета и крылья; правильные перья темно-каштановые; хвост средней величины, беловатый с поперечными коричневыми полосками, брюхо беловатое с коричневыми крапинами; длина ног два с четвертью вершка, цвет их красноватый. Должно заметить, что каштанового цвета в старых травниках не заметно.

Травники оказываются весною в половине апреля: сначала пролетают довольно большими стаями и очень высоко, не опускаясь на землю, а потом, когда время сделается потеплее, травники появляются парами по берегам разлившихся рек, прудов и болотных луж. Они довольно смирны, и в это время можно их стрелять с подъезда и с подхода. В одну пору с болотными куликами занимают они болота для вывода детей и живут всегда вместе с ними. Мне редко случалось встретить травников в болотах без болотных куликов, и наоборот. Нравами также они совершенно сходны; так же вьют гнезда на кочках, так же самка кладет четыре яйца, так же самец разделяет с нею заботы о высиживании яиц и сохранении детей, к которым оказывают травники такую же, если не большую, горячность. Разница состоит в следующем: яйца травников не только вдвое меньше, но и цветом гораздо светлее и зеленее; пестрины на них не темно-коричневые, а зеленовато-темно-серые; молодых они не выводят в густые луга и хлеба, а держатся с ними в болотах и потом в осоке и траве по берегам прудов. Еще должно заметить, что молодые травники поднимаются, то есть начинают летать, неделями двумя ранее молодых болотных куликов, ранее всей куличьей породы, кроме бекасов: в моих записках замечено, что в 1815 году травники поднялись 8 июня!..[15]

Впрочем, это единственный случай; в продолжение двенадцати лет он не повторился. Обыкновенно же молодые травники поднимаются около 20 июня. Постоянно раннему их подъему могут быть три причины: 1) или старые кулики садятся ранее на гнезда; 2) или сидят на яйцах менее трех недель; 3) или перья, собственно в крыльях, у молодых вырастают скорее. Ни одной из этих причин я не могу вполне ни подтвердить, ни опровергнуть. Всех вероятнее последняя, и всего более имею я доказательств к опровержению второй, потому что, по моим наблюдениям, все куличьи породы без исключения сидят на яйцах один и тот же срок. Когда молодые достигнут полного возраста, что бывает в исходе июля, то старые травники держатся с выводками по открытым, голым берегам прудов, озер и речных заливов; любят также шататься около грязей. Голос у них довольно громкий и в то же время мелодический; когда взлетают с места, то крик их похож на звон маленького серебряного колокольчика. Они пропадают в одно время с болотными куликами. Все, что я писал о избиении сих последних во время вывода детей, совершается и над травниками; от большей глупости (так нецеремонно и жестко выражаются охотники) или горячности к детям они еще смелее и ближе, с беспрестанным, часто прерывающимся, коротким, звенящим криком или писком, похожим на слоги тень, тень, подлетают к охотнику и погибают все без исключения, потому что во время своего летания около собаки или стрелка часто останавливаются неподвижно в воздухе, вытянув ноги и трясясь на одном месте. Мясо травников по большей части сухо, потому что они всегда худы, но не черство. С прилета и перед отлетом бывают они несколько сытее, но жирны никогда не бывают. Разумеется, охотники не слишком ими дорожат, но все более, чем поручейниками и другими куличками. Я не разделяю этого мнения, и для меня некоторые, самые мелкие куличьи породы всегда были дороже травников и других средних куличков.

Хотя имя его очень ясно и определительно, но не совсем верно ему дано. Собственно по ручьям никакие кулики не живут, кроме зуйков, если не называть ручьями небольших речек, по берегам которых бывают иногда и поручейники. Поручейник и по наружности гораздо меньше травника, но телом несравненно его скуднее, хотя так же высок на ногах и такую же длинную имеет шею: весь он какой-то не мясистый, хлипкий, хилый. Цветом серо-пестрый, но гораздо светлее травника; брюшко и подхвостные перья у него белые, а ноги зеленоватого цвета. Прилетает также в половине апреля и пропадает в начале августа. В образе жизни и нравах совершенно сходен с травником, вместе с ним живет в болотах, только гораздо в меньшем числе, отличается такою же горячностью к детям и так же бросается на охотников с криком, чрезвычайно похожим на стон или хныканье, но охотники стреляют их неохотно; перебив прежде куликов болотных и травников, потом уже охотники удостоивают выстрелами поручейников, отчего они иногда менее истребляются. Яйца их поменьше травниковых и не так зелены, а отвечают цвету перьев самих поручейников, то есть серо-пестрые. Крик не звонкий и короткий. Поручейник всегда худ, даже с прилета и перед отлетом, и потому мясо его всегда довольно сухо, но не черство и не грубо. Из всех средних куличков считается самым последним. Станичками поручейников я никогда не видал.

Черныш, или черный куличок, — имена совершенно местные; они в употреблении только между оренбургскими охотниками. Я не мог добиться, как зовут этого куличка в других губерниях. Народ смешивает его с другими породами мелких куличков и всех их называет зуями, или зуйками. Впрочем, черныш принадлежит к числу не мелких, а средних куличков; телом он будет даже помясистее поручейника, но пониже его на ногах. Это куличок очень живой, складный, круглый и проворный. Начиная с зоба и до хвостика брюшко у него ярко-белое, шейка серо-пестрая, спина до хвоста темного цвета с мелкими беленькими крапинками, крылья еще темнее, и крайние их половинки уже без крапинок, которые, впрочем, не заметны издали, и куличок кажется почти черным, когда летит мимо или бежит по берегу. Перья в хвосте очень белы, но на концах их есть темные пятнышки, что вместе составляет как будто полоску или кайму; носик черный, и такого же цвета глаза, а ножки зеленоватые. Хотя все кулики и кулички без исключения бегают очень проворно, но черныш бегун самый бойкий, кроме зуйка, или перевозчика; при взлете с места и в продолжение быстрого своего полета он издает звонкий и приятный крик, похожий на слоги тилли, тилли. Он не так смирен, как другие, или, может быть, так кажется оттого, что не стоит на одном месте, а все бежит вперед, летает очень быстро, и убить его в лет, в угон или в долки довольно трудно, а гораздо легче срезать его впоперек, когда он случайно налетит на охотника, ибо, повторяю, полет его быстрее полета всех других куличков, после бекаса. Довольно часто случается бить его в бег. Весной он прилетает в одно время с другими средними куличками, даже несколько ранее. Черныши появляются всегда парами или в одиночку, но стайками я никогда их не видал. Когда вся птица садится на гнезда, они не пропадают, а только уменьшаются в числе, так что в продолжение всего лета их изредка встречаешь, из чего должно заключить что-нибудь одно: или самцы не сидят на гнездах и не разделяют с самкою попечения о детях, или чернышей всегда много остается холостых. Где выводят они детей — не знаю;[16] но в июле появляются с выводками молодых: доказательство, что вьют гнезда где-нибудь недалеко. С прилета и перед отлетом бывают они довольно сыты, но жирных мне никогда убивать не случалось. По берегам озер, прудов, рек и речек шатаются они иногда до исхода августа. Разумеется, в это время бывают жирнее и гораздо вкуснее; впрочем, мясо черныша всегда недурно.

Небольшой, пестрый, каштаново-серенький куличок, названный охотниками таким именем именно потому, что крик его похож на повторение слога фи, фи. Это название также местное, заимствованное мною от петербургских охотников. Он издали похож на поручейника, но как-то зеленовато-сер, на ногах несколько его пониже и вообще поменьше, только складнее и подбористее. Впрочем, светло-зеленые ноги фифи слишком длинны относительно величины тела, хотя это его не безобразит: брюшко, также нижняя сторона шеи под горлышком очень белы; он весь пестрый, серо-каштановый и в то же время зеленоватый; глаза маленькие, черные, и такого же цвета нос, длиною с лишком с полвершка; хвост маленький, состоящий из белых перышек с темными поперечными косыми полосками в виде елки; подбой крыльев дымчатый. Появляется в Оренбургской губернии только весною в исходе апреля и к осени в августе месяце, в половине которого и пропадает. Фифи всегда оказываются стайками, которые перед отлетом бывают довольно многочисленны. Это куличок совершенно пролетный в Оренбургской губернии. Любит держаться по отлогим, грязным берегам прудов и озер, особенно по иловатым и тинистым местам, с которых по какому-нибудь случаю сбыла вода, или по лугам, слегка затопленным водою. Никто из охотников не нахаживал его гнезд, но все знают, что в осенний пролет (то есть в августе) фифи появляются несравненно в большем числе; очевидно, что они возвращаются с молодыми. Их можно убивать иногда по нескольку вдруг. Мясо их нежно и вкусно, хотя никогда не бывает очень жирно; впрочем, они так рано пропадают, что им некогда разжиреть.

Этот куличок принадлежит уже к разряду мелких куличков. Хотя он на ногах не ниже черныша и шея у него не короче, чем у этой птицы, но телом он гораздо меньше. Имя вполне выражает особенность его характера: между тремя передними пальцами своих ног он имеет тонкую перепонку и плавает по воде, как утка, даже ныряет. Можно бы предположить, что он владеет способностью ловить мелкую рыбешку, но поплавки никогда не пахнут ею, и, при всех моих анатомических наблюдениях, я никогда не находил в их зобах признаков питания рыбой. Поплавок довольно складен, пропорционален в своих частях и красив; ножки у него светло-бланжевого цвета, брюшко и нижняя часть шеи белесоватые; прочие перья голубовато-сизые; маковка головы темная, и под глазами имеет он по темноватому же пятну. В Оренбургском крае он также куличок пролетный и нигде, сколько мне известно, детей не выводит. Весною я встречал поплавков очень не рано и всегда небольшими стайками. В августе они вторично показываются, как будто возвращаются назад, но также в небольшом числе, почему и не могу утвердительно сказать: с молодыми ли пролетают они в августе, или это стайки холостые. Первое предположение, мне кажется, должно быть вероятнее. Впрочем, в Оренбургской губернии вообще их очень мало, но я слыхал, что в губерниях более южных видят их большими стаями. Перепонки между пальцами не мешают поплавкам очень проворно бегать по берегам прудов; плаванье же их не похоже на спокойное плаванье уток: оно как-то порывисто и торопливо. На воде они держатся друг от друга не в далеком расстоянии, и потому мне случалось убивать поплавков одним зарядом по три и по четыре штуки. Мясо их сочно и вкусно, хотя никогда не бывает жирно.

Говоря о средних и мелких куличках, я не упоминал о том, какую дробь надо употреблять для их стрельбы, и потому скажу единожды навсегда, что при расстоянии близком всего лучше бекасиная дробь нумер 9-й, для самых мелких куличков — нумер 10-й; на расстоянии дальнем я предпочитаю 8-й нумер. Впрочем, средние и мелкие кулички к ружью не крепки, что нужно принимать к соображению.

Вероятно, эти имена даны ему по черновато- или красновато-пестрому зобу. Чернозобики бесчисленными стаями покрывают берега и острова Финского залива в продолжение двухнедельного весеннего пролета птицы; эти имена даны этому куличку там, а в Оренбургскую губернию завезены охотниками, стрелявшими около Петербурга. Туземные стрелки называют их общим именем: серыми куличками. Чернозобик — куличок средней величины, круглый, мясистый и складный; ноги и шея его не так длинны; нос прямой и короткий; он весь испещрен темно-желтоватыми пятнами, похожими на пестрины дрозда-рябинника. На зобу перья или черные, или глинистые. Чернозобики в Оренбургской губернии бывают только пролетом весною, с половины до конца апреля; в продолжение же лета и даже осенью я никогда чернозобиков не встречал, но слыхал, что в Пензенской губернии появляются они на короткое время в августе; разумеется, это обратный пролет; может быть, то же бывает в других уездах и Оренбургской губернии. Весною чернозобики всегда появляются довольно большими стайками, рассыпаясь по берегам прудов, озер и заливов. Они довольно смирны. Мне случалось убивать их одним зарядом штук по восьми. Они бывают очень сыты всегда; мясо их вкусно и сочно. Вообще чернозобик весьма красивый и приятный куличок; издали похож на среднего болотного курахтанчика, хотя гораздо его меньше. Появляясь только один раз в год и то на короткое время, чернозобики всегда возбуждали во мне горячее преследование. Я помню года, в которые они совсем не появлялись, и я тщетно отыскивал их на обыкновенных любимых ими местах в целом околотке.

Я слышал, что около Петербурга чернозобики летят весной в баснословном множестве (как и болотные кулики) и что один известный охотник убил одним зарядом восемьдесят пять куличков. Хотя мне сказывали это люди самые достоверные, но, признаюсь, не умею себе представить возможности убить одним зарядом такое множество чернозобиков. В Оренбургской губернии многие охотники их совсем не знают.

Этот куличок еще реже попадается и еще менее известен в Оренбургской губернии. Мне самому иногда случалось не встречать его по нескольку лет сряду. Имя морского куличка существует только между охотниками высшего разряда: простые стрелки и народ его не знают. Я думаю, что это имя также занесено теми охотниками, которые стреливали этих куличков по морским берегам, где они бывают во время весеннего пролета в невероятном множестве. Морской куличок гораздо менее чернозобика и на ногах невысок, но все остается куличком круглым и складным. Он не имеет особенных пятен на зобу, весь покрыт бледно-коричневыми мелкими пестринками и похож издали на маленького курахтанчика. Он имеет замечательную особенность: носик его, довольно длинный относительно тела, загнут кверху и с половины до конца как будто несколько расплюснут; цвет его светло-роговой, а расплюснутая часть — белесовата. Морской куличок отличается также и особенностью своего свиста или писка, который передать трудно; появляется на самое короткое время в исходе апреля небольшими станичками, иногда вместе с мелкими курахтанчиками или чернозобиками, по берегам прудов, речных разливов и луж. Мясо его сочно и вкусно. Питается обыкновенным куличьим кормом.

Это самый маленький куличок (кроме куличка «воробья»). Объемом тела он немного больше обыкновенного воробья, но на вид кажется крупнее его; все части в нем пропорциональны, и он очень строен во всех своих куличьих статях; спина, верхняя сторона крыльев, хвостик, шейка и головка серовато-коричневого цвета, с разными неопределенными крапинками или узорами, перышки же на брюшке, под хвостиком и крыльями ярко-белые. Глаза темные, нос и ноги светло-рогового цвета. Стоя на одном месте, он беспрестанно поднимает и опускает хвост. Зуйком, вероятно, назвал его народ по юркости и проворству, а может быть, и по крику, с которым он всегда летает над водою и который похож, если хотите, на учащенное произношение слова зуй-зуй-зуй. Имя же перевозчика дано ему охотниками вследствие того, что он очень часто перелетает с одного берега на другой — речки, реки, пруда или озера. Если двое охотников идут по обоим берегам и своим приближением спугивают зуйка, то он будет повторять этот маневр, то есть перелет с одного берега на другой, противоположный, всегда с обычным криком, пожалуй сто раз сряду, точно переправляется или перевозится с одной стороны на другую. Впрочем он и плавает очень хорошо, даже ныряет довольно далеко, когда бывает ранен в крыло, хотя пальцы его ног без перепонок. Зуек прилетает ранее всех куличков; всегда появляется парами. Он самый неутомимый бегун и, завидя приближающегося охотника, пускается так проворно бежать, что его не догонишь; вьет гнездо не в болотах, а на берегах речек и рек, на местах совершенно сухих и даже высоких. Самец помогает самке сидеть на яйцах, которых всегда бывает четыре, и вместе с ней не отлучается от детей, когда выведутся молодые. Яички у них маленькие, но побольше воробьиных, очень красивые, зеленовато-пестрого цвета. От яиц и от детей они не вьются, как другие кулички, над охотником и собакою, потому что высоко не летают, а всегда как будто стелются над водой или землею. Тем не менее, однако, они, хотя и низко, летают кругом охотника или собаки с обыкновенным своим криком, а всего чаще садятся на какую-нибудь плаху или колышек, торчащие из воды, или на берег у самой воды и бегают беспрестанно взад и вперед, испуская особенный писк, протяжный и звонкий, который никогда не услышишь от летающего зуйка, а всегда от бегающего, и то в те мгновения, когда он останавливается. Как скоро дети подрастут, то старые держатся с ними по берегам речек, особенно около земляных и песчаных отмелей и кос. Мне часто случалось видеть из-за крутого берега всю выводку с отцом и матерью, бегающую по песку. При первой опасности молодые прячутся куда случится, а старики начнут летать и бегать взад и вперед, стараясь отманить охотника в противоположную сторону; но должно сказать правду, что горячность старых зуйков к детям не простирается так далеко, как у куликов болотных, травников и поручейников. Потом, когда молодые совершенно вырастут и начнут свободно летать, что бывает около половины июля, они перемещаются на открытые берега прудов и в августе пропадают. Я никогда не видывал стаи зуйков; даже выводки молодых скоро разбиваются врозь, но другие охотники встречали их станичками. Хотя этот куличок, по своей малости и неудобству стрельбы, решительно не обращает на себя внимания охотников, но я всегда любил гоняться за зуйками и стрелять их в лет или в бег; ходя по высокому берегу реки, под которым они бегали, я мог, забегая вперед, появляться нечаянно и тем заставлять их взлетывать. Дробь я употреблял 10-го нумера. Полет зуйка весьма неровный, с порывами и особенный; он как будто то наддает быстро вперед, то приостанавливается. Вообще стрельба перевозчиков нелегкая и не изобильная, но, по мне, очень веселая: больше пяти пар зуйков в одно поле я никогда не убивал, и то походя за ними несколько часов. Мясо их очень нежно и вкусно, жаль только, что слишком его маловато. Всего лучше готовить их в паштете или соусе.

Отчего зовут его этим именем, отгадать нетрудно; но отчего зовут его песчаным корольком — догадаться мудрено. В строгом смысле песчаника куличком называть не должно, ибо он не имеет длинных ног, шеи и длинного куличьего носа. Складом своим, особенно носом, он совершенно похож на пиголицу, или озимую курочку, о которой будет говорено в отделении полевой, или степной дичи. Но песочник нигде больше не живет, как по песчаным берегам озер, прудов и предпочитательно по берегам больших и средних рек; около них, на голом песке, выводит своих детей и держится с молодыми до отлета; итак, мудрено его причислить к полевой дичи. Телом песчаник побольше воробья; на ногах не высок; он щекаст, голова у него, несоразмерно телу, велика и особенно кажется такою от торчащих прямо перышек, представляющих нечто вроде хохолка; брюшко у него беловато, грудь и голова темно-коричневые, а шейка белая, точно он повязан белым галстучком, отчего и называется многими охотниками галстучником. Вообще он скорее пегий, чем пестрый; около глаз имеет желтый ободочек, почему и зовут его также желтоглазкой. Прилетают песочники весною довольно поздно. Я сам не нахаживал их гнезд, но охотники уверяли меня, что песочники кладут свои яйца на голом песке, вырыв для того небольшую ямочку. Так же как и зуйки, песочники летают низко и никогда не вьются над охотником от детей, а кружатся около него или перелетывают с места на место; всего чаще бегают кругом, стараясь отвесть в сторону собаку или человека. Они имеют свой особенный писк, тихий и как будто заунывный. Бывало, слышишь его где-то около себя, долго всматриваешься и насилу разглядишь песочника, стоящего на песчаном бугорке и беспрестанно делающего поклоны, то есть опускающего и поднимающего голову. Мясо его нежно и вкусно, но жирно никогда не бывает. Пропадает он довольно рано, в начале августа. Охотник редко удостоивает песчаников своим выстрелом, особенно потому, что в стайки они никогда не собираются, а стрелять в одного — не стоит тратить заряда.

Есть другой род песочников, вдвое крупнее и с черными большими глазами, без желтых около них ободочков; но я так мало их видел, что ничего более сообщить не могу.

Это бесспорно самый крошечный куличок, и хотя называется воробьем по некоторому сходству с ним в перьях и малости своей, но в сущности он меньше обыкновенного дворового воробья. При всей своей миниатюрности он имеет все стати куличка и так соразмерен в своих частях, перышки его, которыми он совершенно сходен (в уменьшенном виде) с осенним курахтанчиком, так красивы, что я не знаю птички его миловиднее. Я полагал прежде, что куличков-воробьев можно считать третьим, самым меньшим видом болотного курахтана (о котором сейчас буду говорить), основываясь на том, что они чрезвычайно похожи на осенних курахтанов пером и статями, и также на том, что к осени кулички-воробьи почти всегда смешиваются в одну стаю с курахтанами; но, несмотря на видимую основательность этих причин, я решительно не могу назвать куличка-воробья курахтанчиком третьего вида, потому что он не разделяет главной особенности болотных курахтанов, то есть самец куличка-воробья не имеет весною гривы и не переменяет своего пера осенью. По крайней мере я и никто из охотников ничего подобного не замечал. Кулички-воробьи прилетают довольно поздно, во второй половине апреля, и оказываются предпочтительно по голым, плоским, не заросшим травою грязным берегам прудов; впрочем, попадаются иногда по краям весенних луж. Они всегда появляются небольшими стайками и бегают довольно кучно, держатся весною не долее двух недель и потом пропадают до исхода июля или начала августа. Кулички-воробьи возвращаются к осени в большем числе, вероятно с выводками молодых, но где и как их выводят, ничего сказать не умею. В конце августа или в начале сентября они исчезают вместе с курахтанами. В Оренбургской губернии это, очевидно, кулички пролетные. Они очень смирны, и бить их не трудно; для стрелянья собственно куличков-воробьев надобно употреблять дробь самую мелкую, 10-го и даже 11-го нумера. С весны они всегда сыты, а перед отлетом жирны; мясо их отлично вкусно, но его уже чересчур мало; их употребляют для соусов и паштетов.

Я так всегда любил этих крошечных куличков, что мне даже жалко бывало их стрелять. Если мне случалось как-нибудь нечаянно подойти к их станичке близко, так, что они меня не видели и продолжали беззаботно бегать, доставать из грязи корм, а иногда отдыхать, стоя на одном месте, то я подолгу любовался ими, даже не один раз уходил прочь, не выстрелив из ружья… Для горячего охотника это не безделица! Когда кулички-воробьи целою стаей перелетают с места на место, полетом резвым, но без всякого шума, то бывает слышен слабый, короткий и хриповатый, но в то же время необыкновенно мелодический и приятный писк. Я пробовал легко пораненных в крылышко держать живых в большой клетке, дно которой состояло из грязи и небольшой водяной лужи; я изобильно бросал туда разных семян и насекомых, но успеха не было: кулички скоро умирали.

Самец в весеннем пере.

Самка болотного курахтана

Имя курахтан, или курухтан, даже иногда турухтан, должно принадлежать птице, похожей своим наружным образованием на курицу. Полевые курахтаны имеют на это полное право, но есть и кулички, которых называют курахтанами (о них теперь идет речь), потому что при всем своем куличьем образовании самцы имеют на толстокожих шейках своих длинные перья, которые весной поднимаются и висят или почти торчат, как гривы. Одним словом, в то время они бывают похожи на обыкновенных петухов. Я счел за лучшее разделить курахтанов на две породы: болотную и полевую, ибо они между собою никогда не смешиваются и держатся совершенно в различных местах. Болотный курахтан подразделяется на два вида, различающиеся между собою только величиною: большой курахтан вдвое больше малого; он телом будет почти с молодого голубя. Длинные ноги светло-бланжевого цвета у петушков и бледно-зеленоватого у курочек, длинная шея и нос, который, впрочем, не так длинен, как у других куликов, обличают в них настоящую куличью породу. Курахтаны весьма стройны и красивы: большой очень похож величиной и стройностью на речного кулика, а малый похож на него только одною статностью, но величиной гораздо меньше. Самцы курахтаны обоих видов прилетают весною в половине апреля, испещренные разными яркими цветами в виде крупных пятен, или пежин, с большими гривами и едва заметными маленькими хохолками. Курахтаны имеют особенность, которой не разделяют ни с одною породой птиц: их весенние петушки по большей части бывают не похожи друг на друга ни цветом перьев, ни фигурою пестрин. Вот точное описание с натуры петушка курахтана; хотя описываемый далеко не так красив, как другие, но зато довольно редок по белизне своей гривы: нос длиною в полвершка, обыкновенного рогового цвета; глаза небольшие, темные; головка желтовато-серо-пестрая; с самого затылка начинается уже грива из белых, длинных и довольно твердых в основании перьев, которые лежат по бокам и по всей нижней части шеи до самой хлупи; на верхней же стороне шеи, отступя пальца на два от головы, уже идут обыкновенные, серенькие, коротенькие перья; вся хлупь по светло-желтоватому полю покрыта черными крупными пятнами и крапинами; спина серая с темно-коричневыми продольными пестринами, крылья сверху темные, а подбой их белый по краям и пепельный под плечными суставами; в коротеньком хвосте перышки разных цветов: белые с пятнышками, серые и светло-коричневые; ножки светло-бланжевые.

Недели через три после своего появления огромными стаями курахтаны улетают вместе со всею пролетною птицей, и к осени, то есть в августе, петушки возвращаются пепельно-серыми, пестрыми куличками без грив и хохолков, почти совершенно сходными с своими самками, которые и весной и осенью сохраняют один и тот же вид и цвет, постоянно имея хлупь и брюшко белые. Это изменение самцов составляет их особенность, не сходную с выцветанием селезней, о чем я стану говорить в своем месте. Впрочем, курахтаны и в осеннем виде своем остаются стройными, плотными, красивыми куличками, хотя не отличаются разноцветностью перьев. Весною они появляются большими и даже огромными стаями по краям болотных луж, по берегам озер, разлившихся рек и прудов, отдаленных от жилья. Весело, бывало, смотреть на них, проворно бегающих по начинающим зеленеть лужайкам, сверкающих на солнце яркостью своих перьев с их разноцветными золотистыми отливами. Точно широкая радуга легла на землю и бежит по ней, волнуясь и изгибаясь. В это время надобно стрелять их с подъезда. Несмотря на то, что они не дики и не сторожки, много их не убьешь, потому что они не стоят на одном месте, а все рассыпаются врозь и бегут, не останавливаясь, как ручьи воды, по всем направлениям. Видя перед собой целые сотни этих красивых птичек, не захочешь от жадности стрелять по одному курахтану, а вместе они сбегаются редко, и поэтому часто пропускаешь удобное время. Разумеется, всегда предпочитаешь петушка с гривой. Мне случалось, однако, убивать их по десятку одним зарядом, но только в лет, когда вся стая как-нибудь нечаянно на меня налетала и свертывалась в плотную кучу. Курахтаны, большие и малые, всегда смешиваются в одну станицу и с весны и осенью. В Оренбургской губернии они гостят с прилета недолго, около трех недель. Куда они пропадают и где выводят детей — сказать не могу. Три раза в моей жизни случилось мне убить в разных обыкновенных болотах трех самок курахтанов меньшего вида, которые, видимо, вились от яиц или детей, но гнезд их я нигде никогда не нахаживал. Эти случаи, противоречащие общим их нравам, остались для меня неразрешенною загадкою. Вот еще другая странность: в начале августа нахаживал я изредка, всегда в выкошенных, вытолоченных или мелко-травных болотах, малого и большого рода курахтанов, которые прятались в траве в одиночку и, выдержав стойку, поднимались из-под собаки, как дупели: они пропадали очень скоро. Как и откуда они залетали на короткое время в болото — также вопрос для меня неразрешенный, но многие охотники замечали такое странное появление курахтанов. Потом уже, обыкновенным порядком пролетных птиц, появлялись с выводками молодых всегда немногочисленные стаи больших и малых курахтанов по берегам прудов и речным отмелям: обстоятельство очень странное, противоречащее возвращению к осени других пролетных куликов, всегда появляющихся гораздо в большем количестве, чем в пролет с весны. Осенью у самца шея толще, а грудь темнее и пестрее, почему и нетрудно отличить его от самки; притом петушок всегда крупнее. Осеннее пребывание курахтанов продолжается более месяца, и пред самым отлетом они бывают очень жирны, да и весной они жирнее других пролетных птиц.

Я всегда имел особенное, так сказать, пристрастие к курахтанам, не только к весеннему красивому петушку, но и к осенним, сереньким куличкам; я преследовал их сколько мог. Мясо их всегда очень сочно и вкусно, в осенний же пролет — превосходно. Притом надобно признаться, что красивая, бесконечно разнообразная, всегда неправильная пестрота перьев весенних петушков, с их чудными гривами, блестящими на солнце золотистым глянцем всех цветов: желтого, красноватого, вишневого и всего чаще зеленого, также привлекали мое внимание и даже возбуждали любопытство, не попадется ли курахтан, еще не виданный мною? Нередко любопытство мое удовлетворялось положительно.

Вот все породы куликов, мне известных, кроме кроншнепов и вальдшнепов, которые займут свои почетные места в отделах степной и лесной дичи. Один раз в моей жизни видел я в Оренбургской губернии пару куликов величиною с болотного кулика, похожих на него и статями, но почти белых пером. Другой молодой охотник, мой товарищ, выстрелил в них, но, к сожалению, не убил. Была ли это особая куличья порода, или это были выродки из породы болотных куликов, называемые в народе князьками — утвердительно сказать не могу. В другой раз случилось мне застрелить среднего куличка, похожего статью на черныша; он был весь белый, ножки имел бледно-зеленоватого цвета, а носик загнутый не книзу, а кверху, как у морского куличка. Последнее обстоятельство уже показывает особенность породы, ибо слишком невероятно будет предположение, чтоб редкая уродливость в цвете перьев соединялась с редкою случайною уродливостью носа в одном и том же куличке. Что касается до выродков, или князьков, то этим последним именем называют всегда птицу, которая вместо своего обыкновенного цвета имеет перья белые. Так, например, бывают белые или глинистые галки, вороны, скворцы, воробьи и тетерева, даже вальдшнепы и гаршнепы; но из последних двух пород я князьков не видывал. Вероятно, есть такие выродки между всеми породами птиц; из поименованных же выше мною первых пяти пород я некоторых не только видел, но и бивал.

Ее называют курицей, а не курочкой в отличие от болотного коростелька, или погоныша, которого также иногда зовут болотною курочкой. — Болотная курица величиной будет с молодого русского голубя. Она вполне заслуживает название курицы, потому что всем своим складом совершенно на нее похожа, особенно носом; цветом она вся темно-зеленая, с весьма красивыми сизоватыми оттенками, испещрена мелкими белыми крапинками, особенно по нижней части шеи, по зобу и брюшку; спина и вообще верх гораздо темнее, а низ светлее. Петушок ее красив необыкновенно; будучи совершенно сходен с своею курицей перьями, он имеет, сверх того, на голове мясистый гребешок яркого пунцового цвета и такого же цвета перевязки шириною в палец на ногах у самого коленного сгиба; остальная часть ног зеленоватая. Этот гребешок и перевязки бывают видны только весною: к осени нельзя отличить самца от самки. У одного известного охотника (Н. Т. Аксакова) жила два года пара болотных кур в нарочно устроенной для того комнате с болотным полом. Кормили их мухами, червячками и тараканами. Петушок терял осенью свой гребешок и перевязки. Впрочем, и курочка без гребня и перевязок, без всякой разноцветности перьев, очень хороша и миловидна. Прекрасная эта птица водится весьма в небольшом количестве в самых топких болотах, предпочтительно около болотных луж, озерков и озер, обросших камышом, аиром и осокой и покрытых в летнее время густою шмарою, или водяным цветом. Болотные куры любят бегать по этому зеленому ковру, когда он загустеет; бегают так легко и проворно, что оставляют только узоры следов на мягкой его поверхности, по водяным же лопухам они скользят, как по паркету. Впрочем, очень хорошо умеют и плавать, хотя не имеют перепонок между пальцами. Если шмара очень жидка, то болотная курица преспокойно плавает в ней, беспрестанно шевыряя своим носиком и глотая водяных насекомых, всегда гнездящихся в гниющем водяном цвете, который также она кушает охотно, пока он еще молод и зелен. С необыкновенным проворством шныряет она между густыми камышами, растущими иногда в воде глубиною на четверть и больше. — Когда и как прилетают болотные куры — решительно ничего не знаю и даже сомневаюсь, судя по их тихому, низкому и трудному полету, чтоб они могли выдержать дальнее путешествие. Болотные куры весною оказываются очень поздно, когда болота и заливы прудов уже обрастут густою зеленью трав. Точно так же ничего положительного не знаю, как, когда и где выводят они детей. Вероятно, в обыкновенных, не дальних, но топких, неудобопроходимых и весьма крепких болотах, ибо хотя я никогда не находил их гнезд, но молодых видал, только не выводками, а в одиночку; к тому же во все продолжение лета мне случалось находить старых маток и даже иногда застреливать. Из этого я заключаю, что болотные куры не слишком удаляются для вывода детей от обыкновенных мест своего пребывания, как то делают некоторые породы куличков. В последствии времени заключение мое подтвердил мне тот же достоверный охотник: у него в деревне, в Симбирской губернии, болотные куры водили детей несколько лет сряду около одних и тех же озерков, обросших вокруг камышом и поросших лопухами и водяными кувшинчиками.

Болотные куры — дорогая, завидная, редкая дичь! Добывать их очень трудно: они почти всегда держатся в таких местах, где ни охотнику ходить, ни собаке отыскивать дичь невозможно; собаке приходится не только вязнуть по горло, но даже плавать. Если случится застать болотную курицу на месте проходимом, то она сейчас уйдет в непроходимое; застрелить ее, как дупеля или коростеля из-под собаки, — величайшая редкость; скорее можно убить, увидев случайно, когда она выплывет из камыша или осоки, чтоб перебраться на другую сторону болотного озерка, прудового материка или залива, к чему иногда можно ее принудить посредством собаки, а самому с ружьем подстеречь на переправе. Но для этого надобно знать, что болотная курица именно тут скрывается. — Ничего не могу сказать положительного об ее голосе. Мне случилось однажды, сидя в камыше на лодке с удочкой, услышать свист, похожий на отрывистый свист или крик погоныша, только не чистый, а сиповатый; вскоре за тем выплыла из осоки болотная курица, и я подумал, что этот сиповатый крик принадлежит ей; потом, чрез несколько лет, я услышал точно такой же сиповатый свист в камыше отдельного озерка; я послал туда собаку, наверное, ожидая болотной курицы, но собака выгнала мне погоныша, которого я и убил. Это обстоятельство навело на меня сомнение: может быть, и прежде я слышал свист погоныша, а болотная курица, находившаяся на ту пору в той же самой осоке (ибо ничто не мешает им жить вместе), случайно выплыла мне на глаза. Болотные куры к осени делаются чрезвычайно жирны и вкусны. Впрочем, и всегда они бывают довольно сыты, а мясо их мягко и сочно; пропадают они в первой половине сентября; по крайней мере позднее этого времени я их не нахаживал.

Во всю мою жизнь я убил не более десяти болотных кур и то единственно потому, что отыскивал их весьма прилежно. Многие охотники не только не бивали — не видывали их! Из числа десятка убитых мною три были застрелены плавающие, две — бегающие по густой шмаре и одна — стоявшая на деревянной плахе, которая лежала в болотной воде; четыре убиты в лет из-под собаки, и в том числе две необыкновенным образом. В исходе мая я возвращался с охоты домой; идучи по берегу пруда и не находя птицы, по которой мог бы разрядить ружье, — а ствол его надобно было вымыть, — я хотел уже выстрелить на воздух. Вдруг от собаки, прыгавшей по воде около берега по мелкому камышу и осоке, из отдельного куста камыша, очень не близко, поднялись какие-то две птицы; между ними находилось расстояние не менее сажени; ружье было заряжено мелкою утиною дробью. Я подумал, что это поднялись два чирка, и выстрелил в одного из них наудачу. Ружье сильно потянуло, следовательно выстрел не мог быть верен; но обе птицы упали;[17] собака бросилась и вынесла мне болотную курицу. Обрадованный, я послал ее за другою, и она принесла мне петушка болотной курицы с гребнем и перевязками. Конечно, только охотник, принявший в соображение дальность меры, расстояние между летевшими птицами, несоразмерную с их величиною крупноту дроби, неверность выстрела, невероятно счастливый разнос дроби и редкость добычи, — может вообразить мою тогдашнюю безумную радость. Желаю каждому страстному охотнику, возвращаясь домой, так удачно разрядить свое ружье!

Его называют также погонышем и пастухом. Оба названия весьма удачны: чистый, отрывистый, короткий и частый его свист очень похож на посвистывание пастуха, погоняющего стадо. Погоныш во всем совершенно сходен с болотною курицей, или, правильнее сказать: он есть не что иное, как уменьшенная втрое или вчетверо болотная курица, но самец болотного коростелька не имеет пунцового гребешка на голове и перевязок на ногах, отчего и трудно различить петушка от курочки. По миниатюрности своей погоныш кажется еще стройнее, пропорциональнее и миловиднее болотной курочки. Имя болотного коростеля дано ему недаром: он точно так же скоро и часто подсвистывает, как обыкновенный луговой коростель покрикивает или подергивает хриплым своим голосом. Хотя погоныши живут и выводят детей также в болотах, довольно топких, где особенно любят держаться в осоке и камыше, по краям болотных луж, озерков и заливов в верховьях прудов, но обыкновенные места их пребывания гораздо доступнее охотнику и собаке, чем места жительства болотных кур. Погоныша нередко найдешь в болоте обыкновенном. Только в позднюю осень позволяет он собаке делать над собой стойку, вероятно оттого, что бывает необычайно жирен и утомляется от скорого и многого беганья, во всякое же другое время он, так же как болотная курица и луговой коростель, бежит, не останавливаясь, и нередко уходит в такие места, что собака отыскать и поднять его не может. При сем должно заметить, что все эти три породы дичи, то есть болотные куры, погоныши и особенно коростели луговые, чрезвычайно портят поиск легавых собак, ибо дух от них очень силен; собака горячится и, видя, что птица после каждой стойки все уходит дальше, бросается догонять ее, теряет след, сбивается и получает самые дурные привычки.

Я никогда не нахаживал погоныша с детьми, но один раз моя собака поймала его, сидящего на гнезде, и нисколько не измяла. Он даже жил у меня недели две. Видя, что он мало ест и худеет, я выпустил его опять в то же болото. В гнезде находилось шестнадцать яичек, каждое величиною в полтора воробьиного яйца, неопределенного и в то же время прекрасного зеленоватого цвета, с самыми крошечными палевыми крапинками. Если бы я не сам взял этого погоныша на гнезде, изо рта собаки, то никогда бы не поверил, чтобы такая маленькая и узенькая птичка могла нести такое количество яичек и имела бы возможность их высиживать. Яички лежали в один ряд, как всегда бывает и иначе быть не может; они никак не могли умещаться все под узкою хлупью, или брюшком, наседки и как будто стенкою окружали ее бока, хвостик и зоб. Я и теперь не понимаю, как могла сообщиться им та степень теплоты, без которой яйцо не может окончательно быть высижено, а между тем все яички погоныша были уже довольно насижены. Болотный коростелек, как и болотная курица, питается разными насекомыми, шмарою, или водяным цветом, и семенами трав; так же тихо, низко, прямо и трудно летит, и так же иногда очень далеко пересаживается; так же, или еще более, весь заплывает жиром во время осени, но остается позднее и пропадает в конце сентября, когда морозы начнутся посильнее. Крестьяне, окашивая осоку около прудовых заливов или болотных озерков, нередко подсекают косами молодых погонышей и даже старых. — Я видел молодых, уже почти оперившихся, но и тогда находил на них остатки пуха совершенно темного цвета. Не подвержено сомнению, что они выводятся такими же черненькими цыплятами, как и луговые коростели. Погонышей вообще несравненно больше, чем болотных кур; посвистыванье их слышно во всех болотах, но доставать их тяжело и для многих скучно; мне случалось, однако, убивать их до тридцати штук в одно лето. Один раз, в 1815 году, 29 апреля, я убил погоныша не темно-зеленого, а темно-кофейного цвета: он был очень красив; к сожалению, листок, на котором он был описан подробно в моих записках, вырван и потерян и я не помню его особенностей. В записке убитой дичи сказано: «Убил болотного коростелька особливого, неизвестного рода и вида», и сделана выноска на такую-то страницу, которой именно недостает. Без сомнения, это был выродок, ибо ни прежде, ни после я ничего подобного не видал.[18]

Чистый и мелодический свист болотного коростелька вместе с токованьем бекаса и задорным криком полевого коростеля, живущего часто неподалеку от них в поемных лугах, придает такую жизнь весенней майской ночи, которую гораздо легче чувствовать, чем описать.

Болотная курица и погоныш, равно как и луговой коростель, имеют совершенно особенный свой полет, медленный, тяжелый и неуклюжий. Зад перетягивает все тело, и они точно идут по воздуху почти перпендикулярно или летят, как будто подстреленные.

Вот уже подлинно по пословице: последняя спица в колеснице, во всей болотной птице. А за что? По совести, не знаю: вкусом своего мяса пиголица никакого обыкновенного кулика не хуже, а пером красивее многих. Нельзя также сказать, чтобы и водилась она в чрезвычайном изобилии, но охотники смотрят на нее с презрением и, вероятно, за то, что она попадается везде и смирнее всякой другой дичи. — Пиголица составляет нечто среднее между куликом и полевым курахтаном; с последним она сходна величиною тела и станом; ноги и шея у ней довольно длинны, но далеко не так, как у настоящих куличьих пород; нос хотя не куриного устройства, но все вдвое короче, чем у кулика, равного с ней величиною: он не больше четверти вершка, темного цвета; длина пиголицы от носа до хвоста семь вершков. Пониже глаз, по обеим сторонам, находится по белой полоске, и между ними, под горлом, идет темная полоса; такого же цвета, с зеленоватым отливом, и зоб, брюхо белое; ноги длиною три вершка, красно-свинцового цвета; головка и спина зеленоватые, с бронзово-золотистым отливом; крылья темно-коричневые, почти черные, с белым подбоем до половины; концы двух правильных перьев белые; хвост довольно длинный; конец его почти на вершок темно-коричневый, а к репице на вершок белый, прикрытый у самого тела несколькими пушистыми перьями рыжего цвета; и самец и самка имеют хохолки, состоящие из четырех темно-зеленых перышек. Пиголица имеет особенные, кругловатые крылья и машет ими довольно редко, производя необыкновенный, глухой шум; летает, поворачиваясь с боку на бок, а иногда и в самом деле совсем перевертывается на воздухе: этот полет принадлежит исключительно пиголицам. Весною прилетают они очень рано и прежде всей дичи появляются на прудовых токах и на первых проталинах. Как в это время, бывало, обрадуешься пиголице и как стараешься застрелить первую прилетную весеннюю птицу, а тогда она бывает довольно сторожка! В Малороссии зовут ее луговка, потому что она живет в сенокосных лугах;[19] имена же чибиса и пиголицы, вероятно, получила она от своего крика или писка, который, впрочем, придется к каждому слову и который, конечно, известен всем. Народ говорит, что пиголица кричит: «чьи вы, чьи вы?» — Весною чибисы появляются по большей части порознь или самыми небольшими станичками, около десятка, а осенью к отлету собираются в огромные станицы. По наступлении теплой погоды они разбиваются на пары и немедленно, ранее куликов, занимают всякого рода болота, потные места и поемные луга. По большей части они живут вместе с болотными куликами, травниками и поручейниками, но иногда живут одни. Они водятся во всех губерниях и даже около Москвы, тогда как о выводе болотных и некоторых других куликов там никто и не слыхивал. Пиголица вьет гнездо из прошлогодней травы, на кочке или на сухом возвышенном месте, кладет четыре яйца общей куличьей формы, цветом, величиною и пестринами весьма похожие на дупелиные яйца, только несколько потемнее. Самец и самка сидят попеременно на гнезде и потом вместе заботятся о молодых, которых, точно так же, как болотные кулики, довольно скоро уводят в луга и потом в хлебные поля. В июле они появляются отдельными выводками по берегам прудов, рек и нередко по скошенным лугам. В августе собираются большими стаями по большим рекам и озерам, а в начале сентября пропадают. Питаются совершенно одинаким кормом со всеми куличьими породами. Чибисы, или пиголицы, очень горячо привязаны к своим детям и не уступают в этом качестве и болотным куликам: так же бросаются навстречу опасности, так же отгоняют всякую недобрую птицу и так же смело вьются над охотником и собакою, но гибнут менее, чем другие кулики, потому что охотники мало их стреляют. Разве иногда, при неудачной охоте, возвращаясь домой с далеко не полным ягдташем, захватишь дорогой пары две чибисов, чтобы счет был побольше, а ягдташ пополнее. Впрочем, весною первые прилетные пиголицы бывают довольно сыты и вкусны, но потом, до самого отлета, худы, черствы и сухи (как и все немаленькие кулики), сохраняя, всегда приятный вкус дичины; мясо же молодых чибисов перед отлетом их, когда они начнут немного жиреть, бывает мягко, сочно и очень вкусно. Старых, очень жирных пиголиц редко удается застрелить, потому что они, собравшись в большие стаи к отлету, делаются довольно сторожки и сейчас сваливаются на большие реки, да и охотники за ними не гоняются; а именно в это-то время они и бывают жирны. Мне удалось один раз, уже довольно поздно для чибисов, кажется в половине сентября, вышибить крупною дробью одного чибиса из стаи, пролетевшей очень высоко надо мной, вероятно в дальний поход. Чибис был облит салом и так вкусен, что уступал в этом только бекасиной породе.

Я застрелил однажды пиголицу, кажется в августе, с белыми, как снег, крыльями. Она находилась в большой стае, и мне стоило немало хлопот, чтоб убить именно ее, — она была очень красива.

Примечания:

Note1

За основание должно принять вес заряда мелкой дроби.

Note8

Вальдшнепы около утренней и вечерней зари летают по одному направлению, над самыми вершинами дерев, — или тянут. Этот лет по одним и тем же местам называется охотниками «тяга».

Note9

Током называется место, куда весною постоянно слетаются самцы и самки некоторых пород дичи для совокупления и где между самцами, которых всегда бывает несравненно более, происходит драка.

Note10

Я слышал от охотников Пензенской и Симбирской губерний, что там гаршнепов бывает чрезвычайно много и что случается одному охотнику убивать в одно поле до сорока штук и более.

Note11

Один охотник, впрочем, сказывал мне, что убил очень молодого, едва летающего гаршнепа около Петербурга, под Стрельною, в самом топком болоте.

Note12

Знакомый мне охотник убил четырех гаршнепов 6 ноября около родников, когда уже порядочный снег покрывал землю.

Note13

Один настоящий охотник и образованный наблюдатель, Н. Т. Аксаков, которому я обязан за многие сведения, сказывал мне, что нахаживал куличат и гнезда речных куликов в моховых болотах сосновых больших лесов.

Note14

К сожалению, политипаж этого кулика по стечению обстоятельств не мог быть изготовлен.

Note15

Один охотник сказывал мне, что стрелял молодых бекасов 4 июня; но это исключительная редкость.

Note16

Тот же охотник сказывал мне, что черные кулички выводят детей в больших лесах по небольшим болотцам.

Note17

К удивлению моему, это случалось со мной несколько раз, равно как и с другими охотниками. Ружье потянуло: значит, порох в затравке отсырел, зашипел и выстрел последовал не скоро. Нет никакого сомнения, что дуло ружья потеряет цель и по большей части обнизит. Как же тут убить птицу, в которую целил охотник, да еще летящую? — Все подобные случаи доказывают только, как широко раскидывается заряд.

Note18

Сказывали мне охотники, что есть погоныши, менее обыкновенных, пером почти глинистые, но мне такие никогда не попадались.

Note19

Называют также и чайкою.