Глава 6. Мексиканские родственники ЛСД

В конце 1956 моё внимание привлекла газетная заметка. Американские учёные обнаружили грибы, используемые некоторыми индейскими племенами на юге Мексики, которые они поедали во время религиозных церемоний для получения опьянения, сопровождающегося галлюцинациями.

Поскольку, помимо мескалинового кактуса, опять-таки, родом из Мексики, в то время не было известно ни одного другого вещества, которое, как и ЛСД, вызывало бы галлюцинации, мне захотелось связаться с этими исследователями, чтобы узнать подробнее об этих галлюциногенных грибах. Но в короткой газетной статье не было ни имён, ни адресов, поэтому получить дальнейшую информацию было невозможно. Тем не менее, с тех пор я помнил об этих загадочных грибах, химическое исследование которых было весьма заманчивой проблемой.

Как выяснилось позже, ЛСД был причиной того, что в начале следующего года эти грибы и без моей помощи нашли дорогу в мою лабораторию.

При посредничестве доктора Ива Дюно, в то время директора парижского филиала Сандоз, в управление фармацевтических исследований в Базеле пришёл запрос от профессора Роже Хайма, директора Лаборатории Криптогамии при Национальном Музее Естественной Истории в Париже, спрашивавшего, заинтересованы ли мы в проведении исследований мексиканских галлюциногенных грибов. С огромной радостью я объявил о своей готовности начать работу в своём отделе, в лаборатории исследования натуральных продуктов. Это стало бы моим вкладом в увлекательные исследования мексиканских священных грибов, которые уже далеко продвинулись в плане этномикологии и ботаники.

В течение долгого времени существование этих грибов оставалось загадкой. История их открытия заново представлена из первых рук в замечательном двухтомном труде по этномикологии «Грибы, Россия и История» (Pantheon Books, New York, 1957), его авторами, американскими исследователями Валентиной Павловной Уоссон и её мужем Р. Гордоном Уоссоном, сыгравшим решающую роль в их открытии. Следующие описания удивительной истории этих грибов взяты из книги Уоссона.

Первые письменные свидетельства об использовании этих грибов во время праздников, религиозных церемоний и магических целительских практик, встречаются у испанских летописцев и естествоиспытателей шестнадцатого века, которые прибыли в Мексику вскоре, после её завоевания Эрнаном Кортесом. Наиболее важным из этих свидетелей является монах ордена Св. Франциска Бернардино де Саагун, который упоминает волшебные грибы и описывает их действие и использование в нескольких местах своего знаменитого исторического труда «Общая История Событий Новой Испании», написанного с 1529 по 1590. Так, например, он описывает, как торговцы празднуют возвращение домой из успешного торгового путешествия: В самом начале празднества они ели грибы, когда, как они говорили, наступал час игры на флейте. До этого они не принимали пищу; они пили только шоколад на протяжении ночи. И они ели грибы с мёдом. Когда грибы начинали действовать, они танцевали, они плакали… Некоторые видели, что умрут на войне. Некоторые видели, что их сожрут дикие звери… Некоторые видели, что станут богатыми и знатными. Некоторые видели, что купят рабов и станут рабовладельцами. Некоторые видели, что совершат прелюбодеяние, и им отрубят голову; что они обречены на смерть… Некоторые видели, что утонут. Некоторые видели, что обретут покой со смертью. Некоторые видели, что свалятся с крыши дома, упав навстречу своей смерти… Все это они видели… А после того как действие грибов кончалось, они беседовали друг с другом, говорили о своих видениях. В книге того же времени монах ордена Св Доминика Диего Дуран сообщает, что опьяняющие грибы ели на большом празднике по поводу восхождения на трон в 1502 Монтесумы II, знаменитого императора ацтеков. Отрывок из хроники семнадцатого века, написанной Доном Хасинто де ля Серна, относится к употреблению этих грибов в религиозных целях:

Случилось так, что (в деревню) пришёл индеец… звали его Хуан Чичитон… и принёс он рыжего цвета грибы, которые собрал в горах, и с ними совершил он великое идолопоклонство… В доме, где все собрались по поводу праздника святого… играл тепонастли (ударный инструмент ацтеков) и пение продолжалось всю ночь. После того, как ночь почти миновала, Хуан Чичитон, который был жрецом этого торжественного ритуала, всем присутствовавшим на фиесте раздал грибы, чтобы они их ели, и после такого Причастия, дал им выпить «пульке»… и все они лишились рассудка, и стыдно было видеть это. На языке ацтеков науатль эти грибы называются теонанакатль, что можно перевести как «священный гриб». (Здесь автор допускает неточность, в действительности теонанакатль означает «плоть богов»)

Есть сведения, что церемониальное употребление этих грибов уходит далеко доколумбовые времена. Так называемые каменные грибы найдены в Сальвадоре, Гватемале и прилегающих горных районах Мексики. Они представляют собой каменные скульптуры в форме гриба, на ножке которых высечено лицо, или образ божества, или демон-животное. Большинство из них высотой около 30 см. Самые старые экземпляры датируются археологами более 500 годами до нашей эры.

Р. Г. Уоссон весьма убедительно доказывает, что существует связь между этими каменными грибами и теонанакатлем. Если это так, то это означает, что использованию волшебных грибов в целительстве и религиозных церемониях уже больше двух тысяч лет.

Для христианских миссионеров опьяняющее и вызывающее видения и галлюцинации действие этих грибов казалось делом рук Дьявола. И они пытались, всеми доступными средствами, искоренить их употребление. Но это удалось им лишь отчасти, поскольку индейцы вплоть до наших дней продолжали тайно использовать теонанакатль, который они считали священным.

Очень странно, но сообщения старых хроник об употреблении волшебных грибов оставались незамеченными на протяжении последующих столетий, возможно потому, что они считались выдумкой тех суеверных времён.

Все следы существования «волшебных грибов» оказались под угрозой вечного исчезновения, когда в 1915 известный американский ботаник доктор У. Е. Саффорд в обращении к Ботаническому Обществу в Вашингтоне и в своих научных публикациях выдвинул тезис, что никаких волшебных грибов никогда не существовало: испанские летописцы приняли мескалиновый кактус за гриб! Это утверждение Саффорда, хотя оно и было неверным, способствовало привлечению внимания учёных со всего мира к загадке таинственных грибов.

Мексиканский врач доктор Блас Пабло Реко стал первым, кто открыто не согласился с объяснением Саффорда и кто обнаружил свидетельства тому, что грибы все ещё используются в наше время в медицинских и религиозных церемониях в отдалённых горных районах Мексики. Только в 1938 году антрополог Роберт Дж. Вайтланер и доктор Ричард Эванс Шултс, ботаник из Гарвардского Университета, действительно нашли в этой местности грибы, которые употреблялись в церемониальных целях; и только в 1938 группа молодых американских антропологов под руководством Джина Бассета Джонсона, впервые смогла присутствовать на тайной ночной церемонии с использованием грибов. Это произошло в Уаутла де Хименес, столице племени масатеков в штате Оахака. Но эти исследователи были лишь наблюдателями, им не разрешили принимать грибы. Джонсон описал это событие в одном шведском журнале (Этнологические Исследования №9, 1938).

Потом исследования волшебных грибов прервались. Началась Вторая Мировая Война. Шултсу, по приказу американского правительства, пришлось заняться производством каучука в районе Амазонки, а Джонсон был убит во время высадки союзнических войск в Северной Африке.

Американские учёные, супруги Валентина Павловна Уоссон и её муж Р. Г. Уоссон, продолжили эти исследования в сфере этнографии. Р. Г. Уоссон был банкиром, вице-президентом нью-йоркской Дж. П. Морган Компани. Его жена, которая умерла в 1958, была детским врачом. Супруги Уоссон начали свою работу в масатекской деревне Уаутла де Хименес, где пятнадцать лет назад Дж. Б. Джонсон с коллегами обнаружили существующий поныне древний индейский культ гриба. Они получили особенно ценную информацию от Юнис В. Пайк, американской миссионерки, работавшей там на протяжении многих лет. Благодаря её знанию языка индейцев и её связями с местным населением, Пайк владела никому другому не доступной информацией об использовании волшебных грибов. Во время неоднократного длительного пребывания в Уаутла и её окрестностях супруги Уоссон смогли подробно изучить теперешнее использование грибов и сравнить его с описаниями старых хроник. Это показало, что вера в «священные грибы» все ещё была широко распространена в этой местности. Однако индейцы держали свои верования в тайне от чужаков. Поэтому, понадобились большая тактичность и искусство, чтобы заработать доверие местного населения и получить возможность заглянуть в их тайны.

В современной форме грибного культа старые религиозные представления и обычаи смешались с понятиями христианства и христианской терминологией. Так, о грибах часто говорят как о крови Христа, поскольку они растут там, куда кровь Христа упала на землю. Согласно другому представлению, грибы вырастают, где капля слюны изо рта Христа смочила землю, и поэтому Иисус Христос сам говорит посредством этих грибов.

Грибная церемония придерживается формы консультации. Ищущий совета или больной, или его семья за скромную плату обращаются с вопросом к «знающему мужчине» или «знающей женщине», к асабио или асабии, или же иначе, к курандеро или курандере. Курандеро можно перевести как шаман-целитель, поскольку его действия подобны как действиям врача, так и священника, которых редко можно встретить в этих отдалённых краях. На языке племени масатек знахарь называется «котакине», что означает «тот, кто знает». Он ест грибы во время церемонии, которая всегда происходит ночью. Другие присутствующие на церемонии также могут получить грибы, но большая доза всегда принадлежит курандеро. Ритуал выполняется под аккомпанимет молитв и взываний, в то время как грибы быстро окуриваются над чашей, где варится копал (благовонная смола). В полной темноте, иногда при свечах, в то время как все присутствующие тихо лежат на циновках, курандеро, сидя или на коленях, молится и поёт перед своего рода алтарём с распятием, образом святого, или другим предметом поклонения. Под воздействием священного гриба курандеро даёт советы, находясь в состоянии провидения, в котором, в той или иной степени, могут находиться и пассивные наблюдатели. В монотонной песне курандеро, гриб теонанакатль даёт ответы на поставленные вопросы. Он рассказывает, будет ли больной жить или умрёт, какие травы следует употреблять при лечении; он раскрывает, кто убил какого-либо человека, или кто украл лошадь; или позволяет узнать, что происходит у далеко живущих родственников и так далее.

Грибная церемония не только является консультацией, подобной только что описанной, для индейцев она имеет значение, подобной Святому Причастию для верующих христиан. Из многих высказываний индейцев можно заключить, что они верят в то, что Бог дал им священный гриб, поскольку они бедны и не имеют врачей и лекарств; и, поскольку они не умеют читать, в данном случае Библию, Бог может напрямую разговаривать с ними через гриб. Миссионерка Юнис В. Пайк упоминает о сложностях, которые возникают при объяснении христианского учения, написанного в книгах, людям, которые верят, что обладают средством – конечно же, священным грибом – узнавать волю Бога непосредственно: да, гриб позволяет им видеть небеса и общаться с самим Богом.

О почтении индейцев к священному грибу свидетельствует также их вера в то, что грибы может есть только «чистый» человек. «Чистый» – означает здесь готовый для церемонии, и это подразумевает, среди прочего, сексуальное воздержание по крайней мере в течение двух дней до и после употребления грибов. Определённые правила следует также соблюдать при сборе грибов. При несоблюдении этих заповедей, гриб может свести с ума человека, который его ест, или даже убить его.

Супруги Уоссон предприняли свою первую экспедицию к масатекам в 1953 году, но до 1955 им не удавалось преодолеть осторожность и скрытность масатеков, с которыми они сдружились, до такой степени, чтобы им позволили быть активными участниками грибной церемонии. В конце июня 1955 Р. Г. Уоссон и его компаньон, фотограф Аллан Ричардсон приняли грибы во время ночной грибной церемонии. Таким образом, они стали первыми посторонними, первыми белыми людьми, которым довелось принимать теонанакатль.

Во второй части книги «Грибы, Россия и История» Уоссон с восторгом описывает, как гриб полностью овладел им, несмотря на то, что он пытался сопротивляться его действию, пытаясь оставаться объективным наблюдателем. Сначала он видел геометрические цветные узоры, которые затем приняли архитектурные очертания. Затем последовали видения великолепных колоннад, дворцов сверхъестественной красоты и величия, украшенных драгоценными камнями; триумфальных колесниц, запряжённых сказочными существами, известными только из мифов; фантастических пейзажей. Отделённый от тела, его дух парил в безвременных фантазиях среди образов высшей реальности, наделённой более глубоким смыслом, чем обычный повседневный мир. Необъяснимый смысл жизни, казалось, был на грани раскрытия, но последнюю дверь так и не удалось открыть.

Этот опыт стал для Уоссона окончательным доказательством того, что волшебные свойства, приписываемые грибам, действительно существовали и не были пустыми предрассудками.

Чтобы предоставить грибы для научных исследований, Уоссон до этого установил контакт с микологом из Парижа профессором Роже Хаймом. Сопровождая Уоссона в следующих экспедициях к масатекам, Хайму удалось определить ботаническую принадлежность священных грибов. Он показал, что это были пластинчатые грибы из семейства Strophariaceae, и среди двенадцати видов, до этого не известных науке, большинство принадлежало к роду Psilocybe. Профессору Хайму также удалось вырастить эти виды в лаборатории. Гриб Psilocybe mexicana оказался наиболее пригодным для искусственного разведения.

Химические исследования волшебных грибов шли параллельно с ботаническими, их целью было выделение активных галлюциногенных веществ из тканей грибов и приготовления их в химически чистой форме. Эти исследования проводились по просьбе профессора Хайма в химической лаборатории при Национальном Музее Естественной Истории в Париже, а также этой проблемой занимались в США команды исследователей в лабораториях двух крупных фармацевтических компаниях: «Мерк» и «Смит, Кляйн энд Френч». Часть грибов американские лаборатории получили от Р. Г. Уоссона, другую часть собрали сами в горах Сьерра Масатека.

Поскольку химические исследования в Париже и Соединённых Штатах оказались безуспешными, профессор Хайм отправил этот материал в нашу фирму, как упоминалось в начале этой главы, потому что он чувствовал, что наш опыт относительно ЛСД, родственного грибами по своему действию, может оказаться полезным при попытках изоляции. Таким образом, именно ЛСД показал теонанакатлю дорогу в нашу лабораторию.

Будучи в то время директором отдела естественных продуктов химико-фармацевтических лабораторий Сандоз, я хотел поручить исследование волшебных грибов одному из своих сотрудников. Однако никто не изъявил большого желания взяться за эту проблему, поскольку было известно, что ЛСД и все с ним связанное, едва ли были популярной темой для высшего руководства. Поскольку энтузиазм, необходимый для успешных опытов, нельзя вызвать по приказу, и поскольку энтузиазм, относящийся к этой проблеме, у меня присутствовал, я решил провести эти исследования самостоятельно.

Для начала химического анализа я располагал около 100 г сушёных грибов вида Psilocybe mexicana, выращенных в лаборатории профессора Хайма. Мой лабораторный ассистент, Ханс Чертер, который на протяжении десятилетнего сотрудничества стал очень умелым помощником, в совершенстве знакомый с моей манерой работать, помог мне в опытах по экстракции и изоляции. Поскольку не существовало никаких сведений относительно действующего вещества, которое мы искали, опыты по изоляции следовало проводить, основываясь на свойствах фракций экстракта. Но не один из различных экстрактов не проявил чётких эффектов, которые могли бы указать на присутствие галлюциногенных веществ, ни у мышей, ни у собак. Поэтому возникло сомнение, что грибы, выращенные и высушенные в Париже, все ещё действовали. Это можно было установить только путём испытания грибов на человеке. Как и в случае с ЛСД, я самостоятельно осуществил главный эксперимент, так как для исследователя неприемлемо просить кого-то другого провести эксперимент на себе, необходимый для его собственных исследований, особенно, если он влечёт за собой, как в данном случае, определённый риск.

В этом эксперименте я съел 32 сушёных гриба Psilocybe mexicana, что составило 2.4 г. Это количество считалось средней дозой, используемой курандеро, согласно сообщениям Уоссона и Хайма. Как показывает следующий отрывок из отчёта об эксперименте, грибы проявили сильное психотропное действие:

Спустя 30 минут после того, как я принял грибы, внешний мир претерпел странную трансформацию. Все приняло мексиканские черты. Поскольку я совершенно чётко осознавал, что именно моё знание о мексиканском происхождении гриба привело меня к мексиканским сюжетам в моем воображении, я умышленно пытался увидеть окружавшее меня таким, каким я знал его в нормальном состоянии. Но все сознательные усилия увидеть вещи в их привычных формах и цветах оказались напрасными. С закрытыми или открытыми глазами я видел только мексиканские мотивы и цвета. Когда врач, наблюдавший за экспериментом, наклонился надо мной, чтобы измерить давление, он превратился в ацтекского жреца, и я не удивился, если бы он вытащил обсидиановый нож. Несмотря на серьёзность ситуации, мне было смешно видеть, как германское лицо моего коллеги приобрело чисто индейское выражение. На самом пике интоксикации, примерно спустя 1.5 часа после приёма грибов, натиск внутренних картин, состоявших в основном из абстрактных узоров, быстро менявших форму и цвет, достиг такой угрожающей степени, что я боялся, что меня засосёт в этот водоворот цветов и форм, и я растворюсь в нем. После примерно шести часов этот сон закончился. Субъективно, я не имел понятия, сколько длилось это состояние. Я чувствовал, что моё возвращение к повседневной реальности было возвращением домой из странного фантастического, но в то же время реального, мира, в старый и знакомый мир. Этот эксперимент показал, что человек реагирует более чувствительно на психоактивные вещества, чем животные. Мы уже пришли к такому выводу после экспериментов с ЛСД над животными, как описывается в одной из предыдущих глав этой книги. То, что наши экстракты не действовали на мышей и собак, объяснялось не неактивностью грибов, а недостаточной реакцией лабораторных животных на этот вид активных соединений.

Поскольку испытание на людях было единственным методом, которым мы располагали, чтобы определить активные фракции экстракта, у нас не осталось другого выбора, как провести эти испытания на самих себе, чтобы продолжить нашу работу и довести её до успешного завершения. В только что описанном эксперименте сильная реакция, длящаяся несколько часов, вызывалась 2.4 г сухих грибов. Поэтому, впоследствии мы использовали образцы, соответствующие только одной трети этого количества, а именно 0.8 г сушёных грибов. Если эти образцы содержали активное вещество, они производили только слабый эффект, который прерывал работу на небольшое время, но этот эффект был достаточно определённым, чтобы недвусмысленно отличать друг от друга фракции, содержащие активные вещества и неактивные фракции. Несколько сотрудников и коллег добровольно стали подопытными кроликами для этой серии тестов.

Псилоцибин и псилоцин Благодаря этим достоверным испытаниям на людях мы смогли изолировать активные вещества, сконцентрировать их и превратить в химически чистую форму при помощи новейших методов сепарации. Два новых вещества, которые я назвал псилоцибин и псилоцин, были получены в форме бесцветных кристаллов.

Эти результаты были опубликованы в марте 1958 в журнале Experientia, в сотрудничестве с профессором Хаймом и моими коллегами доктором А. Браком и доктором Х. Кобелём, которые предоставили большое количество грибов для этих исследований после того, как они существенно улучшили методику выращивания грибов в лаборатории.

Некоторые из моих сотрудников – А. Й. Фрей, Х. Отт, Т. Петржилка и Ф. Трокслер – в дальнейшем участвовали в следующем этапе этих исследований, определении химического строения псилоцибина и псилоцина и последующем синтезе этих соединений, результаты которого были опубликованы в 1958 году в ноябрьском выпуске журнала Experientia. Химическое строение этих соединений заслуживает особого внимания в нескольких отношениях. Псилоцибин и псилоцин, как и ЛСД, принадлежат к индольным соединениям, биологически важному классу веществ, встречающихся в растительном и животном мире. Отдельные химические свойства, общие как для веществ, содержащихся в грибах, так и для ЛСД, указывают на то, что псилоцибин и псилоцин находятся в близком родстве с ЛСД, не только по своему психическому действию, но и по своей химической структуре. Псилоцибин является сложным эфиром фосфорной кислоты от псилоцибина; таким образом, это первое и до сих пор единственное найденное в природе индольное соединение, содержащее фосфорную кислоту. Остаток фосфорной кислоты никак не влияет на его активность, поскольку не содержащий фосфорной кислоты псилоцин проявляет такую же активность, как и псилоцибин, но этот остаток делает молекулу более стабильной. В то время как псилоцин легко разрушается кислородом воздуха, псилоцибин достаточно устойчив.

Псилоцибин и псилоцин обладают химическим строением, очень сходным с нейромедиатором серотонином. Как уже упоминалось в главе об опытах над животными и биологических исследованиях, серотонин играет важную роль в химическом регулировании функций мозга. Оба вещества, содержащиеся в грибах, так же как и ЛСД, в фармакологических экспериментах с различными органами блокируют эффекты серотонина. Другие фармакологические свойства псилоцибина и псилоцина тоже сходны с ЛСД. Основное различие состоит в количественной активности в экспериментах с человеком и животными. Средняя действующая доза псилоцибина или псилоцина для человека составляет 10 мг (0.01 г); соответственно эти вещества в 100 с лишним раз менее активны, чем ЛСД, для которого 0.1 мг считается высокой дозой. Более того, эффекты этих веществ длятся лишь от четырех до шести часов, что намного короче, чем эффекты ЛСД (восемь-двенадцать часов).

Полный синтез псилоцибина и псилоцина, без использования грибов, мог бы стать методом, позволяющим производить эти вещества в больших количествах. Синтетическое производство дешевле и целесообразнее, чем экстракция из грибов.

Поэтому и были осуществлены изоляция и синтез этих веществ, а с ними и разоблачение волшебных грибов. Было выяснено химическое строение и стало возможным синтетическое производство в пробирке тех соединений, чьи удивительные эффекты заставляли индейцев на протяжении тысячелетий верить, что в этих грибах пребывал бог.

Какой же прогресс в научных знаниях был достигнут этими исследованиями? По существу, когда все, что можно, уже сказано и сделано, мы лишь можем утверждать, что тайна удивительных эффектов теонанакатля была сведена к тайне эффектов двух кристаллических веществ – поскольку эти эффекты наука не в силах объяснить, она может только их описывать.

Взаимосвязь между психическими эффектами псилоцибина и ЛСД, их способность вызывать визуальные галлюцинации, становиться очевидной в следующем отчёте об эксперименте с псилоцибином из книги «Антайос» доктора Рудольфа Гелпке. Он называл пережитое под ЛСД и псилоцибином, как уже упомянуто в предыдущей главе, «путешествиями во вселенной души».

Там, где время остановилось (10 мг псилоцибина, 6 апреля 1961, 10:20)

Эффекты начались после примерно 20 минут: безмятежность, безмолвие, лёгкое приятное головокружение, и «приятно глубокое дыхание».

10:50 Сильное головокружение, не могу сконцентрироваться.

10:55 Возбуждение, интенсивные цвета: все розовое и красное.

11:05 Мир сконцентрировался посередине стола. Очень яркие цвета.

11:10 Беспрецедентное разделение существа, – как я могу описать ощущения от подобного состояния? Меня контролируют волны других «Я».

Сразу же после этой записи я вышел из-за стола, где я, доктор Х. и наши жены завтракали, на улицу, и прилёг на газоне. Опьянение быстро достигло высшей точки. Хотя я твёрдо решил постоянно записывать, теперь бесконечно медленные движения записывания казались мне пустой тратой времени, а возможность словесного выражения ничтожно жалкой по сравнению с наплывом внутренних восприятий, которыми я был переполнен, и которые угрожали взорвать меня. Мне казалось, что полноту восприятия одной минуты следует приравнять к 100 годам. Вначале преобладали визуальные образы: я с восторгом наблюдал бесконечные последовательные ряды деревьев в соседнем лесу. Затем рваные облака быстро заполонили солнечное небо, безмолвно, с захватывающи дух величием, наложились друг на друга тысячами слоёв – небо на небе – и я замер, ожидая, что вот-вот, в следующий миг нечто великое, неслыханное, доселе не существующее должно появиться или произойти – может я увижу бога? Но осталось лишь ожидание, нависшее предчувствие, «на пороге предельного ощущения»… Потом я ушёл подальше (близость других тревожила меня) и лёг в укромном уголке сада на нагретую солнцем колоду дров – мои пальцы поглаживали дерево с переполнившей меня животной чувственной привязанностью. В то же время это был апогей: меня охватило чувство блаженства, полного счастья – с закрытыми глазами я оказался в неком углублении с узором из красного кирпича, и, в то же время, в «центре вселенной, полной тишины». Я знал, что все было добро – причиной и началом всего было добро. Но в тот же миг я осознал страдание и отвращение, подавленность и непонимание обычной жизни: той, что никогда не бывает «целостной», а всегда разрезанной на кусочки, разбитой на крошечные фрагменты секунд, минут, часов, дней, недель: в той, где мы находимся в рабстве у времени Молоха, который постепенно пожирает нас; мы обречены на запинание, ошибки и обрывочность; каждый из нас должен нести с собой совершенство и абсолют, единство всех вещей; неизменный момент золотой эры, этой первоначальной основы бытия – который, несмотря ни на что, длился и будет длиться вечно – нести в наше повседневное существование, как болезненную рану в глубине нашей души, как напоминание о никогда не выполненном обещании, как Фата Моргану потерянного и завещанного рая; сквозь лихорадочный сон «сегодня», сквозь приговорённое «вчера» в заоблачное «завтра». Я понял это. Это стало космическим полётом, но не обычного, а внутреннего человека, и на мгновение я воспринял реальность из места, которое находиться за пределами гравитации и времени.

И когда я снова почувствовал силу притяжения, я достаточно наивно попытался оттянуть возвращение, приняв новую дозу, 6 мг псилоцибина в 11:45, и 4 мг в 14:30. Эффект был ничтожным и в любом случае не стоит упоминания.

Г-жа Ли Гелпке, художница, также участвовала в этой серии экспериментов, три раза принимав ЛСД и псилоцибин. Вот, что она написала о рисунке, который она сделала во время эксперимента:

Ничто в этом рисунке не выдумано нарочно. Когда я работала над ним, воспоминания (о пережитом под псилоцибином) снова стали реальностью, и направляли каждый мои штрих. Поэтому эта картина также многослойна, как и это воспоминание, и тот образ в нижнем правом углу действительно взят из этого сна… Когда, тремя неделями позже, в мои руки попали книги по мексиканскому искусству, я с испугом увидела там мотивы из моих видений…

Я также упоминал о присутствии мексиканских мотивов во время воздействия псилоцибина в моем первом эксперименте с сушёными грибами Psilocybe mexicana, как было описано в разделе о химических исследованиях этих грибов. Точно такой же феномен произошёл с Р. Гордоном Уоссоном. Исходя из этих наблюдений, он выдвинул предположение, что искусство древней Мексики находилось под влиянием образов из видений, вызываемых грибами.

После того, как нам удалось за относительно короткое время разгадать загадку священного гриба теонанакатля, я заинтересовался проблемой другого мексиканского снадобья неустановленного химического сотава, ололиуки. Ололиуки – это ацтекское название семян одного вьющегося растения (семейства Convolvulaceae), которые, как мескалиновый кактус пейотль и гриб теонанакатль, использовались в доколумбовые времена ацтеками и соседними народами в религиозных церемониях и магических целительских практиках. Ололиуки до сих пор используется некоторыми индейскими племенами, такими как сапотеки, чинантеки, масатеки и миштеки, которые до самого недавнего времени жили в отдалённых горах южной Мексики в настоящей изоляции, почти не подвергшиеся христианскому влиянию.

В 1941 Ричардом Эвансом Шултсом, директором Гарвардского Ботанического Музея в Кембридже, штат Массачусетс, была опубликована великолепная работа, касающаяся исторических, этнологических и ботанических аспектов ололиуки. Она называется «Вклад в наши знания о Rivea corymbosa, ацтекском снотворном снадобье ололиуки». Следующие факты из истории ололиуки взяты в основном из монографии Шултса. (Примечание переводчика: Как указывал Р. Гордон Уоссон, «ололиуки» более точное написание, чем более распространённое написание, которое использует Шултс. См. Botanical Museum Leaflets Harvard University 20: 161—212, 1963.)

Первые записи об этом снадобье написаны испанскими летописцами шестнадцатого века, которые также упоминают пейотль и теонанакатль. Так, монах ордена Св Франциска Бернандино де Саагун, в его уже цитировавшейся хронике Общая История Событий Новой Испании, пишет о чудесном действии ололиуки:

«Есть трава, которая называется коатль шошоуки (зелёный змей), которая приносит семена, называемые ололиуки. Эти семена притупляют чувства и лишают рассудка: его принимают как зелье».

Дальнейшие сведения об этих семенах мы получаем от Франсиско Эрнандеса, врача, которого с 1570 по 1575 Филипп II послал из Испании в Мексику, чтобы изучать местные лекарства. В главе «Об Ололиуки» его монументального труда Rerum Medicarum Novae Hispaniae Thesaurus seu Plantarum, Animalium Mineralium Mexicanorum Historia, опубликованного в Риме в 1651, он даёт подробное описание и первую иллюстрацию ололиуки. Вот перевод отрывка из латинского текста, сопровождавшего иллюстрацию: «Ололиуки, которое другие зовут коашиуитль, или трава змея, вьющееся растение с зелёными листочками в форме сердца… Цветы белые, довольно большие… Семена округлые… Когда индейские жрецы хотят посетить богов, чтобы получить от них знания, они едят это растение, чтобы опьянеть. Тысячи сказочных образов и демонов предстают перед ними…» Несмотря на это, относительно хорошее описание, ботаническая принадлежность ололиуки как семян растения Rivea corymbosa (L.) Hall. f. вызывала много споров в кругах специалистов. Недавно предпочтение было отдано синониму Turbina corymbosa (L.) Raf.

Когда в 1959 я решил попытаться выделить действующие вещества ололиуки, был доступен только единственный отчёт по химии семян Turbina corymbosa. Это была работа 1937 года фармаколога из Стокгольма С. Г. Сантессона. Однако Сантессону не удалось выделить действующее вещество в чистом виде.

Об активности семян ололиуки были опубликованы противоречивые сведения. Психиатр Х. Осмонд в 1955 провёл личный эксперимент с семенами Turbina corymbosa. После приёма 60-100 семян у него появилось чувство апатии и пустоты, сопровождавшееся увеличением зрительной чувствительности. После четырех часов последовал период расслабления и чувства благополучия, который продлился долгое время. Противоположный отчёт опубликован в Англии в 1958 В. Дж. Кинросс-Райтом, в котором восемь добровольцев, которые принимали до 125 семян, не ощутили вообще никакого действия.

При посредничестве Р. Гордона Уоссона, я получил два образца семян ололиуки. В приложенном письме из Мехико, от 6 августа 1959, он писал:… Посылка для вас содержит следующее…

Небольшой пакет семян, которые я определил как Rivea corymbosa, так же известные как ололиуки, известный наркотик ацтеков, который в Уаутла зовут «семена Св. Девы». Этот пакет, как вы найдёте, состоит из двух бутылочек, которые содержат семена, полученные нами в Уаутла, и из большого свёртка семян, полученных нами от Франциско Ортего «Чико», сапотекского проводника, который сам собрал эти семена с растений в сапотекском городке Сан Бартоло Яутепек… Первые из упомянутых, округлые, светло-коричневые семена из деревни Уаутла в ботаническом отношении оказались действительно Rivea (Turbina) corymbosa, чёрные же, угловатые семена из Сан Бартало Яутепек были определены как Ipomoea violacea L.

Turbina corymbosa растёт только в тропическом и субтропическом климате, Ipomoea violacea встречается как декоративное растение по всему свету в умеренных зонах. Именно «утреннее сияние» в различных своих разновидностях радует взгляд в наших садах голубыми или сине-красными полосатыми цветами.

Сапотеки, помимо подлинного ололиуки (то есть семян Turbina corymbosa, которые они называют бадо), также используют бадо негро, семена Ipomoea violacea. Это наблюдение сделал Т. МакДугалл, который отправил нам вторую, ещё большую посылку, этих семян.

Мой одарённый лабораторный ассистент Ханс Чертер, с которым я уже осуществил изоляцию действующих веществ грибов, принял участие в химическом исследовании снадобья ололиуки. Мы выдвинули рабочую гипотезу, что активные вещества семян ололиуки могли представлять тот же самый класс химических веществ – индольные соединения – к которому относятся ЛСД, псилоцибин и псилоцин. Учитывая очень большое число других групп веществ, которые, как и индолы, могли быть действующими веществами ололиуки, было бы действительно невероятно, если бы это предположение подтвердилось. Это можно было легко проверить. Наличие индольных соединений, разумеется, можно просто и быстро установить колориметрическими реакциями. В этом случае с помощью определённого реактива даже следы индольных соединений дают интенсивную синюю окраску раствора.

Нам повезло с нашей гипотезой. Экстракты семян ололиуки дали характерную для индольных соединений синюю окраску с нужным реактивом. С помощью этого колориметрического теста нам удалось в короткие сроки выделить индольные вещества из семян и получить их в химически чистой форме. Их определение привело к удивительному результату. То, что мы обнаружили вначале, казалось просто невероятным. Только после повторного опыта и самой тщательной проверки исчезло наше подозрение относительно этого открытия: действующие вещества древнего мексиканского снадобья ололиуки оказались идентичны веществам, ранее полученным в моей лаборатории. Они оказались идентичны алкалоидам, полученным в ходе многолетних исследований спорыньи, частично изолированным в чистом виде из спорыньи, частично полученным путём химического преобразования веществ спорыньи.

Основными действующими веществами ололиуки оказались амид лизергиновой кислоты, гидроксиэтиламид лизергиновой кислоты, и химически родственные им алкалоиды. Также присутствовал алкалоид эргобазин, синтез которого послужил отправной точкой моих исследований алкалоидов спорыньи. Амид лизергиновой кислоты и гидроксиэтиламид лизергиновой кислоты, действующие вещества ололиуки, находятся в близком родстве с диэтиламидом лизергиновой кислоты, что ясно из их названий даже для не химика.

Амид лизергиновой кислоты был описан впервые английскими химиками С. Смитом и Г. М. Тиммисом, как продукты распада алкалоидов спорыньи, и я также получил это вещество синтетически, в ходе исследований, в которых родился ЛСД. Определённо, никто тогда не мог предположить, что это синтезированное в пробирке вещество будет двадцать лет спустя найдено в естественной форме, как действующее начало древнего мексиканского снадобья.

После открытия психических эффектов ЛСД, я испытал амид лизергиновой кислоты в эксперименте над собой и установил, что он также вызывает похожее на сон состояние, но только в десяти-, двадцатикратных дозах по сравнению с ЛСД. Его действие отличалось чувством внутренней пустоты и нереальности, бессмысленности внешнего мира, возросшей чувствительностью слуха, и довольно приятным чувством физической усталости, которая, в конце концов, приводила ко сну. Эта картина действия LA-111, как амид лизергиновой кислоты назывался в программе исследований, была подтверждена систематическими исследованиями психиатра доктора Х. Солмса.

Когда я представил открытия, сделанные в ходе наших исследований ололиуки, на Конгрессе по Натуральным Продуктам Международного Союза Теоретической и Прикладной Химии (IUPAC) в Сиднее, Австралия, осенью 1960, мои коллеги приняли мои слова со скептицизмом. В дискуссии, последовавшей за моей лекцией, некоторые высказали подозрение, что в экстракты ололиуки могли попасть следы производных лизергиновой кислоты, с которыми проводилось так много работ в моей лаборатории.

В кругах специалистов существовала и другая причина сомнений относительно наших открытий. Присутствие в высших растениях (т е. в семействе «утреннего сияния») алкалоидов спорыньи, до сих пор найденных только в низших грибах, противоречило знанию о том, что определённые вещества типичны и исключительны для соответствующих растительных семейств. Действительно, считается очень редким исключением, когда характерные группы веществ, в данном случае алкалоиды спорыньи, встречаются в двух классах растительного мира, давно разделённых в ходе эволюционной истории.

Тем не менее, наши результаты подтвердились, когда различные лаборатории в США, Германии и Голландии в последствии перепроверили наши исследования семян ололиуки. Но скептицизм зашёл так далеко, что некоторые предполагали возможность того, что семена были заражены производящими алкалоиды грибами. Однако, и это подозрение было исключено экспериментально.

Несмотря на то, что результаты исследования активных веществ семян ололиуки, были опубликованы только в профессиональных журналах, это имело неожиданные последствия. Мы узнали от двух голландских компаний, торгующих семенами, что их продажи семян Ipomoea violacea, декоративного голубого цветка «утреннее сияние», достигли в последнее время необычайных масштабов. Они слышали, что высокий спрос был связан с исследованиями этих семян в нашей лаборатории, и хотели узнать подробности. Оказалось, что новый спрос возник в кругах хиппи и других слоях общества, заинтересованных в галлюциногенах. Они считали, что нашли в семенах ололиуки заменитель ЛСД, который становился все менее и менее доступным.

Бум на семена утреннего сияния продолжался лишь относительно недолгое время, очевидно из-за нежелательных ощущений, которые возникали у желающих экспериментировать с этим «новым» древним наркотиком. Семена ололиуки, которые принимают перемолотыми с водой или другим лёгким напитком, обладают неприятным вкусом и тяжело перевариваются желудком. Более того, психические эффекты ололиуки, по сути, отличаются от ЛСД тем, что эйфорические и галлюциногенные составляющие проявляются в меньшей степени, тогда как преобладают ощущение внутренней пустоты, а зачастую тревога и депрессия. Кроме того, усталость и апатия навряд ли могут быть желаемыми чертами для наркотика. Возможно, это стало причиной того, что интерес к семенам утреннего сияния в наркотической субкультуре снизился.

Только несколько исследований касались вопроса о том, могут ли действующие вещества ололиуки найти какое-либо полезное применение в медицине. По-моему, стоило бы прежде всего выяснить, может ли применяться в медицине сильный снотворный, седативный эффект некоторых компонентов ололиуки, или их химических производных.

Мои исследования в области галлюциногенных веществ достигли в исследованиях ололиуки своего рода логического завершения. Теперь они сделали круг, можно даже сказать магический круг: начальной точкой был синтез амидов лизергиновой кислоты, и среди них, синтез встречающегося в природе алкалоида спорыньи эргобазина. Это привело к синтезу диэтиламида лизергиновой кислоты, ЛСД. Галлюциногенные свойства ЛСД стали причиной того, что галлюциногенный волшебный гриб теонанакатль нашёл дорогу в мою лабораторию. За работой с теонанакатлем, из которого были выделены псилоцибин и псилоцин, последовали исследования другого мексиканского волшебного снадобья, ололиуки, в котором снова были обнаружены галлюциногенные вещества в форме амидов лизергиновой кислоты, включая и эргобазин, которым и закрывается магический круг.

В поисках волшебного растения «Ска Мария Пастора» на землях масатеков Р. Гордон Уоссон, с которым я установил дружеские отношения во время исследований мексиканских волшебных грибов, пригласил меня и мою жену принять участие в экспедиции в Мексику осенью 1962 года. Целью этого путешествия были поиски ещё одного мексиканского волшебного растения. Уоссон узнал во время своих путешествий в горах южной Мексики, что выжатый сок листьев некого растения, которое называлось hojas de la Pastora или hojas de Maria Pastora, на языке масатек ска Пастора или ска Мария Пастора (листья пастушки или листья пастушки Марии), использовался среди масатеков в медицинских и религиозных целях, точно так же, как и гриб теонанакатль и семена ололиуки.

Проблема заключалась в том, чтобы установить из какого же растения получают «листья пастушки Марии», и определить его ботаническую принадлежность. Мы также надеялись, если повезёт, набрать достаточно растительного сырья, чтобы провести химическое исследование галлюциногенных веществ, содержащихся в нем.

Поездка по горам Сьерра Масатека 26 сентября 1962, моя жена и я прилетели в Мехико, где нас встречал Гордон Уоссон. Он сделал все необходимые приготовления к экспедиции, и через два дня мы уже отправились в путешествие на юг. К нам присоединилась миссис Ирмгард Вайтланер Джонсон (вдова Джина Б. Джонсона, первопроходца этнографических исследований мексиканских волшебных грибов, убитого при высадке союзников в Северной Африке). Её отец, Роберт Й. Вайтланер, эмигрировал в Мексику из Австрии и, в неком смысле, поспособствовал открытию заново культа грибов. Миссис Джонсон работала в Национальном Музее Антропологии в Мехико экспертом по индейским тканям.

После двухдневной поездки в просторном Лэндровере, который перевёз нас через плато перед покрытой снегом вершиной Попокатепетль, мимо Пуеблы, в долину Орисаба, с её великолепной тропической растительностью, мы пересекли на пароме Пополоапан (реку-бабочку), и, минуя бывшую ацтекскую крепость Туштепек, прибыли к начальной точке нашей экспедиции – лежащей на склоне горы масатекской деревне Халапа де Диас.

И вот мы оказались в той местности и среди тех людей, с которыми нам предстояло познакомиться в течение следующих 2.5 недель.

Когда мы приехали, на рынке, центре деревни лежащей посреди джунглей, стоял шум. Старые и молодые мужчины стоявшие и сидевшие на корточках вокруг полуоткрытых прилавков, подозрительно, и, в тоже время, с любопытством, столпились вокруг нашего Лендровера, почти все они были босые, но все носили сомбреро. Женщин и девочек нигде не было видно. Один из мужчин дал нам понять, что мы должны следовать за ним. Он привёл нас к местному начальнику, толстому метису, чей офис располагался в одноэтажном доме с крышей из рифлёного железа. Гордон показал ему доверительные письма гражданских властей и военного губернатора Оахаки, в которых разъяснялось, что мы прибыли сюда для проведения научных исследований. Председатель, который, возможно, вовсе не умел читать, был заметно впечатлен большими документами с официальными печатями. Он выделил нам помещение под просторным навесом, где мы могли расположить свои надувные матрасы и спальные мешки.

Я оглядел окрестности. Руины большой церкви колониальных времён, которая когда-то, наверное, была красивой, почти призрачно возвышались на крутом склоне в стороне от деревенской пощади. Теперь я увидел и женщин, выглядывавших из своих хижин, решившихся взглянуть на чужаков. В своих длинных, белых одеждах, украшенных красной каймой, со своими длинными косами иссиня-чёрных волос, они выглядели весьма колоритно.

Нас накормила старая масатекская женщина, которая руководила молодым поваром и двумя помощниками. Она жила в типичной масатекской хижине. Это простые прямоугольные строения с соломенной двускатной крышей и стенами из деревянных столбов, соединённых вместе, без окон, так как щелей между деревянными шестами достаточно, чтобы смотреть наружу. Посередине хижины, на глиняном полу, возвышался открытый очаг, сделанный из высушенной глины или из камней. Дым выходил через два больших отверстия в стенах под двумя концами крыши. Постелью служили циновки из рогожи, лежавшие в углу вдоль стены. В хижинах жили и домашние животные, чёрные свиньи, индейки и куры. На обед была жареная курица, чёрные бобы, и, вместо хлеба, тортильи, что-то вроде оладий из кукурузной муки, которые пекутся на каменной плите очага. Подали пиво и текилу – водку из агавы.

На следующее утро наша группа была готова к поездке по горам Сьерра Масатека. В деревне наняли лошадей и проводников. Гуаделупе, масатек, знавший дорогу, взялся вести первое животное. Гордон, Ирмгард, моя жена и я, на своих мулах, заняли место в середине. Теодосьо и Педро, по прозвищу Чико, двое молодых парней, которые босиком шагали рядом с двумя нагруженными багажом мулами, замыкали колонну.

Прошло некоторое время, прежде чем мы привыкли к жёстким деревянным сёдлам. И, тем не менее, этот средство передвижения оказалось самым идеальным из тех, что я знал. Мулы строем следовали за ведущим ровным шагом. Они не требуют никакого управления наездником. С удивительной ловкостью они находили наилучшую дорогу по почти непроходимой, местами скалистой, местами болотистой местности, проходили через чащи и ручьи, или по отвесным склонам. Освобождённые от дорожных забот, мы могли посвятить все своё внимание красотам ландшафта и тропической растительности. Попадались тропические леса с гигантскими деревьями, заросшими лианами, за ними банановые рощи или кофейные плантации, где посреди негустых насаждений по краям дороги цвели цветы, над которыми порхали удивительные бабочки… Мы продвигались вверх вдоль широкого русла реки Рио Санто-Доминго, среди тягостной жары и влажных испарений, то усиливавшихся, то ослабевавших. Во время короткого, жестокого тропического ливня весьма пригодились длинные и широкие клеёнчатые пончо, которыми нас снабдил Гордон. Наши проводники-индейцы укрылись от дождя гигантскими листьями в форме сердца, которые они ловко нарвали по краям дороги. Теодосьо и Чико производили впечатление высоких зелёных стогов сена, когда они, прикрывшись этими листьями, бежали вслед за мулами.

Незадолго до наступления ночи мы прибыли на место первой стоянки, ранчо Ла Провиденсиа. Хозяин, Дон Хоакин Гарсиа, глава большой семьи, радушно и с достоинством поприветствовал нас. Трудно было определить, сколько детей, а также взрослых и домашних животных, присутствовало в большой комнате, слабо освещённой лишь светом очага.

Гордон и я расположили свои спальные мешки на улице под навесом. Утром я проснулся от свиньи, хрюкавшей у меня над лицом.

После ещё одного дня путешествия на спинах выносливых мулов, мы прибыли в Аяутла, масатекское селение на склоне горы. По дороге, среди кустов, я обнаружил голубые чашечки волшебного утреннего сияния Ipomoea violacea, растения, чьи семена называют ололиуки. Оно росло там в диком виде, тогда как у нас оно встречается только в садах, как декоративное растение.

Мы остались в Аяутла на несколько дней. Мы жили в доме Доньи Донаты Соса де Гарсиа. Донья Доната заботилась о большой семье, включая своего больного супруга. Кроме этого, она руководила выращиванием кофе в этой местности. Склад свежесобранных кофейных бобов находился в соседнем строении. Было приятно наблюдать, как молодая индейская женщина и девочки ближе к вечеру возвращались с собранным урожаем домой, в своих ярких одеждах, украшенных цветными лентами, неся на спине мешки с кофе при помощи головной повязки. Донья Доната также управляла бакалейной лавкой, где её муж, Дон Эдуардо, стоял за прилавком.

Вечером, при свечах, Донья Доната, которая помимо масатекского говорила по-испански, рассказывала нам о жизни в деревне; то или иное несчастье случилось когда-либо почти с каждым из обитателей мирных на вид хижин, расположенных в этой райской местности. В соседней хижине, которая теперь пустовала, жил мужчина, убивший свою жену, который сейчас пожизненно сидел в тюрьме. Муж дочери Доньи Донаты был убит из ревности после романа с другой женщиной. Председатель Аяутлы, молодой метис, к которому в полдень мы нанесли формальный визит, никогда не делал шагу из своей хижины в свой «офис» (в доме с крышей из рифлёного железа) без сопровождения двух вооружённых мужчин. Поскольку он вымогал нелегальные налоги, он боялся, что его застрелят. В этой отдалённой местности нет высших властей, чтобы осуществлять правосудие, и поэтому люди прибегают к таким методам самозащиты.

Благодаря хорошим связям Доньи Донаты, мы получили от одной старухи первый образец растения, которое мы искали, несколько «листьев пастушки». Поскольку отсутствовали цветы и корень, нельзя было определить ботаническую принадлежность этого растения. Наши усилия получить более точную информацию о местах, где оно растёт, и как используется, оказались безрезультатны.

Продолжение нашего путешествия дальше, из Аяутлы, откладывалось: нам пришлось подождать, пока наши ребята приведут обратно мулов, которых они отвели пастись на другую сторону реки Рио Санто-Доминго, разлившуюся после сильных ливней.

После двухдневной поездки, во время которой мы провели ночь в высокогорной деревушке Сан Мигель Уаутла, мы прибыли в Рио Сантьяго. Там к нам присоединилась Донья Эрлинда Мартинес Сид, учительница из Уаутла де Хименес. Она поехала с нами в качестве нашего переводчика с масатекского и испанского по приглашению Гордона Уоссона, которого она знала со времён его экспедиций в поисках грибов. Кроме того, она могла помочь нам наладить контакты с курандеро и курандерами, которые использовали листья пастушки в своей практике, благодаря её многочисленным родственникам, проживавшим повсюду в этой местности. Из-за задержки нашего приезда в Рио Сантьяго Донья Эрлинда, знакомая с опасностями этих мест, очень волновалась за нас, она боялась, что мы могли свалиться с горной дороги, или на нас могли напасть грабители.

Нашей следующей остановкой было Сан Хосе Тенанго, селение, лежавшее на дне долины, посреди тропической растительности, апельсиновых и лимонных деревьев и банановых плантаций. Здесь снова была типичная картина деревни: в центре – рыночная площадь с полуразрушенной церковью колониальных времён, два-три ларька, магазин, и навесы для лошадей и мулов. Мы нашли пристанище в сарае с железной крышей, с особой роскошью в виде бетонного пола, на котором мы расстелили свои спальные мешки.

В густых джунглях на склоне горы мы обнаружили источник, чья великолепная свежая вода в естественном водоёме из скал, так и манила нас искупаться. После нескольких дней без возможности как следует помыться, это стало незабываемым удовольствием. В этом гроте я впервые увидел колибри, которая порхала над большими цветками лиан – переливающуюся, словно драгоценный камень, синим и зелёным с металлическим оттенком.

Первым, случившимся благодаря родственным связям Доньи Эрлинды, желанным знакомством с человеком, разбирающимся в целительстве, стал курандеро Дон Сабино. Но он отказался, по каким-то причинам, проконсультировать нас по поводу листьев. Мы получили целую связку цветущих образцов растения, которое искали, от старой курандеры, почтённой женщины в великолепном масатекском одеянии, с красивым именем Нативидад Роса; но и её не удалось уговорить совершить для нас церемонию с листьями. Она извинилась, что была слишком стара для трудностей волшебного путешествия; она говорила, что не сможет преодолеть путь к нужным местам: к источнику, где знающие женщины черпают свою силу, к озеру, где поёт воробей, и где предметы получают свои имена. Также Нативидад Роса не захотела сказать нам, где она собрала эти листья. Они росли в далёкой, далёкой лесной долине. Каждый раз, когда она выкапывала растение, она клала в землю кофейное зёрнышко, чтобы поблагодарить богов.

Теперь у нас было достаточно растений с цветами и корнями, чтобы определить их ботаническую принадлежность. Они, очевидно, принадлежали к роду Salvia, родственному известному шалфею. У растений были синие цветки, с белым венчиком, собранные метёлкой 20-30 см длинной, с синеватым стеблем.

Через несколько дней Нативидад Роса принесла нам целую корзину листьев, за которые получила пятьдесят песо. Об этом бизнесе, видимо, узнали, потому что две другие женщины принесли нам ещё листьев. Поскольку было известно, что во время церемонии пьют выжатый сок из листьев, и, следовательно, он должен содержать действующие вещества, свежие листья растёрли на каменной плите, выжали через ткань сок, и разлили его, разведя спиртом в качестве консерванта, по флаконам для дальнейшего исследования в лаборатории в Базеле. В этой работе мне помогала индейская девочка, которая была знакома с каменной плитой, на которой индейцы с древних времён вручную перемалывали зерно.

За день до того, как мы хотели продолжить путешествие, оставив последнюю надежду посетить церемонию, мы неожиданно познакомились с курандерой, которая была готова «услужить нам». Наперсница Эрлинды, которая устроила это знакомство, отвела нас после захода солнца по тайной тропинке к хижине курандеры, стоявшей в одиночестве на слоне горы, над посёлком. Никто из деревни не должен был видеть нас или узнать, что мы идём туда. Разрешить чужакам, белым, участвовать в этом – явно считалось изменой священным обычаям, достойной наказания. Это, в действительности, и было той причиной, по которой другие целители, которых мы просили, отказали нам в присутствии на церемонии. Во время подъёма нас сопровождали странные крики птиц из темноты, и лай собак слышался отовсюду. Собаки учуяли чужих. Курандера Консуэла Гарсиа, женщина лет сорока, босая, как и все индейские женщины в этих местах, застенчиво впустила нас в свою хижину и сразу же закрыла дверь на тяжёлый засов. Она попросила нас лечь на циновках, на грязном затоптанном полу. Консуэла говорила только по-масатекски, и Эрлинда переводила нам её указания на испанский. Курандера зажгла свечу на столе, где стояли иконки со святыми, и валялся какой-то хлам. Потом она молча деловито засуетилась. Мы слышали странные звуки и копошение в комнате – не скрывался ли в хижине кто-то, чьи очертания нельзя было увидеть при свечах? Явно обеспокоенная, Консуэла искала что-то в комнате с зажжённой свечей. Скорее всего, проказниками были крысы. Теперь курандера зажгла в чаше копал, ароматическую смолу, чей аромат вскоре заполнил всю хижину. Затем по всем правилам было приготовлено волшебное зелье. Консуэла спросила, кто из нас хотел бы выпить его вместе с ней. Гордон сказал, что он. Поскольку у меня тогда было сильное расстройство желудка, я не смог присоединиться. За меня была моя жена. Курандера отложила шесть пар листьев для себя. Она определила такое же количество для Гордона. Анита получила три пары. Как и грибы, листья всегда отсчитываются парами, такое правило, разумеется, имеет магический смысл. Консуэла растёрла листья пестиком, потом выжала через тонкое сито в чашку, и сполоснула пестик и содержимое сита водой. В конце концов, наполненные чашки были окурены согласно традиции над сосудом с копалом. Перед тем как передать чашки Аните и Гордону, Консуэла спросила их, верят ли они в истинность и святость церемонии. После того, как они ответили утвердительно и торжественно выпили очень горькое зелье, свечи погасили, и, лёжа на циновках, мы стали ждать эффекта.

Минут через двадцать, Анита прошептала мне, что видит поразительные, с яркими границами образы. Гордон тоже ощущал действие зелья. Голос курандеры звучал из темноты наполовину говорящий, наполовину поющий. Эрлинда перевела: «Верите ли вы в кровь Христа и святость обрядов?» После нашего «creemos» (верим), церемония продолжилась. Курандера зажгла свечи, переставив их с «алтаря» на пол, а потом, напевая и приговаривая молитвы или магические заклинания, поставила свечи обратно под образа святых – снова стало темно и тихо. После этого началась сама консультация. Консуэла попросила нас задавать вопросы. Гордон спросил о здоровье его дочери, которая непосредственно перед его отъездом из Нью-Йорка вынуждена была раньше срока лечь в больницу, ожидая рождения ребёнка. Он получил успокаивающий ответ, что мать и дитя здоровы. Потом снова были пение, молитвы и манипуляции со свечой над «алтарём», на полу и над курительной чашей.

Когда церемония заканчивалась, курандера попросила нас немного полежать на циновках и помолиться. Вдруг началась гроза. Через щели в стенных шестах, молния озаряла темноту хижины, сопровождаясь яростными раскатами грома; тропический ливень неистовствовал, стуча по крыше. Консуэла опасалась, что нам не удастся уйти из её дома незамеченными в темноте. Но гроза ослабла до рассвета, и мы пошли по склону горы к нашему сараю с железной крышей, настолько тихо, насколько могли при свете зарниц, незамеченные жителями, однако собаки опять лаяли со всех сторон.

Участие в этой церемонии было высшей точкой нашей экспедиции. Это дало подтверждение тому, что листья пастушки используются индейцами в тех же целях и в тех же церемониальных действиях, что и священный гриб теонанакатль. Теперь у нас были настоящие растения, достаточные не только для ботанического определения, но и для запланированного химического анализа. Состояние опьянения, которое Гордон Уоссон и моя жена испытали при помощи листьев, было неглубоким и длилось недолго, однако оно проявило явный галлюциногенный характер.

После этой богатой событиями ночи, утром мы отбыли из Сан Хосе Тенанго. Проводник, Гуаделупе, и двое парней, Теодосьо и Педро, появились перед нашим сараем с мулами в назначенное время. Быстро собравшись и уложившись, наша маленькая группа снова двигалась в гору, по заросшей местности, блестевшей на солнце после ночной бури. Возвращаясь вдоль Сантьяго, к вечеру мы добрались к месту нашей последней стоянки на земле масатеков, их столице Уаутла де Хименес.

Отсюда мы возвращались в Мехико на автомобиле. Последний раз, поужинав в Посада Росаура, в то время единственной гостинице в Уаутла, мы попрощались с нашими индейскими проводниками и мулами, которые доставили нам немало удовольствий, уверенно пронеся нас на своих ногах через горы Сьерра Масатек. Индейцам заплатили, а Теодосьо, которые брал оплату для своего начальника в Халапа де Диас (куда нужно было вернуть животных) дал расписку с отпечатком его большого пальца, окрашенного шариковой ручкой. Мы остановились в доме Доньи Эрлинды.

На следующий день мы сделали официальный визит к курандере Марии Сабине, женщине, известной по публикациям Гордона. Я побывал в той хижине, где Гордон Уоссон стал первым белым человеком, которому довелось попробовать священные грибы во время ночной церемонии летом 1955. Гордон и Мария Сабина сердечно поприветствовали друг друга, как старые друзья. Курандера жила в отдалении, на склоне горы над Уаутла. Дом, в котором произошёл исторический сеанс с Гордоном Уоссоном, сожгли, предположительно разгневанные местные жители или завистливый шаман, из-за того, что она разгласила секреты теонанакатля чужакам. В новой хижине, где мы теперь были, царил невероятный беспорядок, наверное, такой же, как и в старой, посреди которого вертелись полуголые дети, куры и свиньи. У старой курандеры было умное, необычайно выразительное, лицо. Она была явно удивлена, когда мы рассказали, что нам удалось заключить дух грибов в капсулы таблеток, и она сразу заявила о своей готовности «услужить нам», то есть, дать нам консультацию. Мы договорились, что это должно произойти этой ночью в доме Доньи Эрлинды.

Днём я прогулялся по Уаутла де Хименес, которая вытянулась вдоль главной улице на горном склоне. Потом я сопровождал Гордона во время его посещения Национального Института Аборигенов. Эта правительственная организация занималась исследованиями и помогала решать проблемы аборигенного населения, то есть индейцев. Её глава рассказал нам о сложностях, которые вызвала «кофейная политика» в те времена в этой местности. Председатель Уаутлы, в сотрудничестве с Национальным Институтом Аборигенов, пытались исключить посредников, чтобы формировать цены на кофе так, как удобно производящим его индейцам. Его искалеченное тело обнаружили прошлым июнем.

Наша прогулка привела нас к собору, из которого доносились григорианские песнопения. Пожилой Отец Арагон, которого Гордон хорошо знал по своим прошлым визитам, пригласил нас в ризницу на стаканчик текилы.

Когда мы вечером вернулись в дом Эрлинды, Мария Сабина уже была там с большой компанией, состоявшей из её двух очаровательных дочерей, Аполонии и Ауроры (двух будущих курандер), и её племянницы, каждая из женщин привела с собой детей. Как только её ребёнок начинал плакать, Аполония предлагала ему свою грудь. Присутствовал также старый курандеро Дон Аурелио, громадный одноглазый мужчина, в украшенном черно-белым орнаментом серапе (одежда вроде плаща). На веранде подали какао и пирожные. Это напомнило мне отрывок из старой хроники, где описывалось, как пили чоколатль перед употреблением теонанакатля.

После наступления темноты мы все отправились в комнату, где должна была произойти церемония. Её закрыли: загородили дверь единственной кроватью. Только запасной выход в сад позади дома остался открытым на случай крайней необходимости. Когда церемония началась, было около полуночи. До этого вся компания лежала в темноте на полу на циновках, кто спал, кто дожидался ночной церемонии. Время от времени Мария Сабина подбрасывала кусочки копала на угольки очага, и душный воздух переполненной комнаты становился чуть более терпимым. Я объяснил курандере через Эрлинду, которая опять была переводчиком, что одна таблетка содержала дух двух пар грибов. (Таблетки содержали по 5.0 мг синтетического псилоцибина).

Когда все были готовы, Мария Сабина распределила таблетки попарно среди всех присутствующих взрослых. После окуривания, согласно правилам, она приняла две пары (соответственно 20 мг псилоцибина). Она дала такую же дозу Дону Аурелио и своей дочери Аполонии, которая также была этой ночью курандерой. Аурора получила одну пару, как и Гордон, тогда как моя жена и Ирмгард получили только по одной.

Одна из девочек, лет десяти, под руководством Марии Сабины, приготовила для меня сок из пяти пар листьев пастушки. Я хотел попробовать это снадобье, который мне не удалось принять в Сан Хосе Тенанго. Говорили, что зелье становиться особенно сильным, когда его готовит невинный ребёнок. Перед тем как передать мне чашку с выжатым соком, Мария Сабина и Дон Аурелио так же окурили её и произнесли заклинания.

Все приготовления и последующая церемония происходили в основном так же, как и консультация курандеры Консуэлы в Сан Хосе Тенанго.

После того, как таблетки распределили и погасили свечу на «алтаре», мы стали ждать в темноте, когда они подействуют.

Не прошло и получаса, как курандера что-то пробормотала; её дочь, и Дон Аурелио тоже забеспокоились. Эрлинда перевела и объяснила, что же было не так. Мария Сабина сказала, что в таблетках не было духа грибов. Я обсудил положение с Гордоном, который лежал рядом со мной. Нам было ясно, что поглощение действующих веществ из таблеток, которые сначала должны раствориться в желудке, происходит медленнее, в случае грибов, во время пережёвывания которых, часть активных веществ поглощается через слизистую оболочку. Но как мы могли дать научное объяснение в подобных условиях? Вместо того чтобы объяснять, мы решили действовать. Мы раздали ещё немного таблеток. Обе курандеры и курандеро получили ещё по одной паре. Теперь, каждый из них принял в совокупности по 30 мг псилоцибина.

После ещё четверти часа дух таблеток начал таки проявлять своё действие, которое продлилось до наступления рассвета. Дочери, и Дон Аурелио, с его глубоким басом, в пылу отвечали на молитвы и пение курандеры. Блаженные, томные стоны Аполонии и Ауроры, в перерывах между пением и молитвами, создавали впечатление, что религиозные переживания девушек сочетались с чувственно-сексуальными ощущениями.

В середине церемонии Мария Сабина спросила о нашей просьбе. Гордон снова спросил о здоровье его дочери и её ребёнка. Он получил такие же хорошие сведения, как и от курандеры Консуэлы. Мать и ребёнок действительно были здоровы, когда он вернулся домой в Нью-Йорк. Однако, разумеется, это не доказывает пророческих способностей обеих курандер.

Как следствие действия листьев, я ощутил себя на некоторое время в состоянии повышенной умственной чувствительности и расширенного восприятия, которое, правда, не сопровождалось галлюцинациями. Анита, Ирмгард и Гордон переживали эйфорическое опьянение, которое находилось под влиянием странной мистической атмосферы. Мою жену поразило видение странных отдалённых узоров из линий.

Она была удивлена и сбита с толку, когда позже, обнаружила в точности те же образы в богатом оформлении алтаря в старой церкви недалеко от Пуэблы. Это произошло по дороге назад в Мехико, когда мы посещали церкви колониальных времён. Эти замечательные церкви представляют собой большой культурный и исторический интерес, поскольку индейские художники и рабочие, которые участвовали в их строительстве, тайно привнесли в них элементы индейского стиля. Клаус Томас, в своей книге Die kunstlich gesteuerte Seele (Искусственно управляемая душа) (Ferdinand Enke Verlag, Stuttgart, 1970), пишет о возможном влиянии видений под воздействием псилоцибина на мезо-американское индейское искусство: «Конечно, культурно-историческое сравнение старых и новых творений индейского искусства… убеждает беспристрастного наблюдателя в их созвучности в образах, формах и цветах с псилоцибиновым опьянением». Мексиканский характер видений моего первого опыта с сушёными грибами Psilocybe mexicana и зарисовки Ли Гелпке, после принятия псилоцибина, также могут указывать на такую связь.

Когда мы прощались с Марией Сабиной и её роднёй на рассвете, курандера сказала, что таблетки обладают той же силой, что и грибы, что между ними не было разницы. Это было подтверждением от самого компетентного авторитета, что синтетический псилоцибин идентичен с естественным продуктом. В качестве подарка на прощание я оставил Марии Сабине пузырёк с таблетками псилоцибина. Она лучезарно заметила нашей переводчице Эрлинде, что теперь она могла давать консультации даже в сезон, когда грибы не растут.

Как же мы должны судить о поступке Марии Сабины; о том, что она позволила чужакам, белым людям, присутствовать на грибной церемонии и дала им попробовать священные грибы?

В её честь можно сказать, что этим она открыла дверь для исследования мексиканского культа грибов в его нынешней форме, а также для научных, ботанических и химических исследований священных грибов. Результатом этого стали два ценных действующих вещества: псилоцибин и псилоцин. Без её помощи, древнее знание и опыт, хранящиеся в этих тайных практиках, возможно, и даже наверняка, исчезли бы без следа, без какого-либо вклада в развитие Западной цивилизации.

С другой точки зрения, поступок этой курандеры можно рассматривать как профанацию священных обрядов и даже как предательство. Некоторые её соплеменники придерживались этого мнения, что нашло выражение в акте мести, поджоге её дома.

Профанация культа грибов не остановилась на научных исследованиях. Публикации о волшебных грибах открыли дорогу вторжению хиппи и искателей наркотиков на земли масатеков, многие из которых вели себя не лучшим образом, некоторые просто были преступниками. Другим нежелательным последствием стал настоящий туризм в Уаутла де Хименес, уничтоживший самобытность этого места.

Такие утверждения и соображения представляют, по большей части, интерес для этнографических исследований. Когда учёные и исследователи находят и объясняют остатки древних исчезающих обычаев, их первозданность теряется. Эта потеря несколько уравновешивается, если результаты этих исследований дают определённую культурную отдачу.

Из Уаутла де Хименес мы отправились на грузовике, нёсшимся сломя голову по наполовину заасфальтированной дороге, сначала в Теотитлан, а оттуда, в удобном автомобиле в Мехико, исходную точку нашей экспедиции. Хотя я и потерял несколько килограммов веса, это с излишком компенсировалось удивительными воспоминаниями.

Гербарий образцов листьев пастушки, который мы привезли с собой, был передан для ботанического определения Карлу Эплингу и Карлосу Д. Хатива в Ботанический Институт Гарвардского Университета в Кембридже. Они установили, что это растение является до сих пор неописанных видом рода Salvia, который они назвали Salvia divinorum. Химические исследования сока этого волшебного шалфея в лаборатории в Базеле были безуспешны. Психоактивное вещество этого снадобья оказалось весьма неустойчивым, поскольку сок, приготовленный в Мексике и консервированный спиртом, в моих личных экспериментах больше не действовал. Что же касается химической природы активных веществ, то эта проблема волшебного растения ска Мария Пастора все ещё ждёт решения. (Альфредо Ортега впервые выделил «сальвинорин А» в 1982 году. Это вещество уникально тем, что на сегодня оно является самым сильным психоактивным веществом, встречающимся в естественном виде. Его пороговая доза составляет около 250 микрограмм; полностью, он проявляет свои эффекты при дозе около 1 миллиграмма.)

До сих пор в этой книге я, в основном, описывал свою научную работу и факты, относящиеся к моей профессиональной деятельности. Но моя работа, по самой своей природе, отразилась на моей жизни и личности, не в последнюю очередь и потому, что познакомила меня с интересными и важными современниками. Я уже упоминал некоторых из них – Тимоти Лири, Рудольф Гелпке, Гордон Уоссон. Теперь, на следующих страницах, я хотел бы выйти за рамки науки, чтобы описать встречи, которые стали значительными для меня лично и, которые помогли мне решить проблемы, возникшие в связи с открытыми мной веществами.