Была полночь 11 октября 1492 года. Еще каких-нибудь два часа — и свершится событие, которому суждено изменить весь ход мировой истории. На кораблях никто полностью не осознавал этого, но буквально все, от адмирала до самого молодого юнги, пребывали в напряженном ожидании. Тому, кто первым увидит землю, обещана награда в десять тысяч мараведи, а теперь уже всем было ясно, что долгое плавание близится к концу… Сутки были на исходе, и в светлой звездной ночи три суденышка, подгоняемые попутным ветром, стремительно скользили вперед…"^[1].

В таком торжественно-приподнятом тоне американский историк Дж. Бейклесс описывает волнующий миг, предшествовавший открытию Америки Колумбом.

Три небольших деревянных корабля — "Санта-Мария", "Пинта" и "Нинья"— отправились в путь из порта Палое (Атлантическое побережье Испании) 3 августа 1492 года. Около 100 человек команды, самый минимум продовольствия и снаряжения. Во главе этой экспедиции стоял незаурядный человек, одержимый смелой мечтой — пересечь с востока на запад Атлантический океан и добраться до сказочно богатых царств Индии и Китая. Его звали Кристобаль Колон (испанский вариант имени Христофор Колумб). Он был уроженцем Генуи и находился в то время на испанской службе.

Два месяца тяжелейшего плавания по океанским просторам. Последний клочок суши — Канарские острова — остался за кормой ровно 33 дня назад. Казалось, морской пустыне не будет конца. На исходе были запасы продовольствия и пресной воды. Люди устали. Часами не сходивший с палубы адмирал все чаще слышал возгласы недовольства и угрозы со стороны матросов.

Но теперь самое трудное позади. Все признаки говорили о близости желанной земли: птицы, проплывающие зеленые ветки деревьев и палочки, явно оструганные рукой человека.

В ту ночь капитан Мартин Пинсон на "Пинте" шел впереди маленькой флотилии, а вахтенным на носу судна был матрос Родриго де Триана. Именно он и увидел первым землю, вернее, отблески призрачного лунного света на белых песчаных холмах. "Земля! Земля!" — закричал Родриго. И через минуту гром орудийного выстрела возвестил о том, что Америка открыта.

На всех кораблях убрали паруса и стали с нетерпением ждать рассвета. Наконец он наступил, ясный и прохладный рассвет пятницы, 12 октября 1492 года. Первые лучи солнца осветили загадочно темневшую впереди землю. "Этот остров, — напишет потом Колумб в своем дневнике, — очень большой и очень ровный, здесь много зеленых деревьев и воды, а посредине расположено большое озеро. Гор же никаких нет".

С кораблей спустили шлюпки. Ступив на берег, адмирал водрузил там королевское знамя и объявил открытую землю владением Испании.

Остров оказался обитаемым. Его населяли веселые и добродушные люди со смуглой, красноватого оттенка кожей.

"Все они, — пишет Колумб, — ходят нагие, в чем мать родила, и женщины тоже… И люди, которых я видел, были еще молоды, всем им было не более 30 лет, и сложены они были хорошо, и тела и лица у них были очень красивые, а волосы грубые, совсем как конские, и короткие… Черты лица у них правильные, выражение приветливое… Цветом же эти люди были не черные, а такие, как жители Канарских островов…"^[2]Первая встреча европейцев с американскими аборигенами. Первые, самые яркие впечатления о Новом Свете. Здесь все казалось необычным и новым: природа, растения, птицы, животные и даже люди.

Сами индейцы, если их правильно поняли, называли свой остров Гуанахани. Колумб же окрестил вновь открытую землю именем Сан-Сальвадор (Святой Спаситель). Не подлежит сомнению, что это был один из Багамских островов^[3]. Отсюда рукой подать и до Флориды, и до внушительных массивов суши Больших Антильских островов.

Открытие "Западных Индий" началось. И хотя в то знаменательное утро 12 октября 1492 года жизнь огромного Американского континента внешне ничем не была нарушена, появление трех каравелл в теплых водах у берегов Гуанахани (Сан-Сальвадора) означало, что история Америки вступила в новую, полную драматических событий эру.

Возвращение Колумба в Испанию в марте 1493 года на двух уцелевших, но сильно потрепанных кораблях превратилось в подлинный триумф великого мореплавателя. Он был осыпан многочисленными почестями и наградами королевской четы и получил твердое обещание помощи в осуществлении будущих экспедиций в "Индию".

Конечно, реальные приобретения от первого плавания были невелики: горсть жалких побрякушек из низкопробного золота, несколько полуголых туземцев, яркие перья диковинных птиц. Но было сделано главное: этот генуэзец нашел на западе, далеко за океаном, новые земли. В предвкушении будущих баснословных прибылей королевский двор и испанские толстосумы открыли адмиралу щедрый кредит.

Во втором плавании Колумба через Атлантику участвовало уже 17 кораблей и более чем 1500 человек. Были открыты новые крупные острова — Ямайка и Гаити, населенные многочисленными индейскими племенами. Однако золота, пряностей, драгоценных камней — всего, к чему так алчно стремились участники экспедиций и те, кто их финансировал, — добыть не удалось. Звезда Колумба стремительно покатилась вниз. Правда, он сумел организовать еще два похода в Западное полушарие, открыл часть Центральной Америки (Никарагуа, Коста-Рика, Панама), где (в основном у панамских индейцев) наменял значительное количество золота. Но королевский двор и спесивая испанская знать не получили главного — сокровищ китайских и индийских владык.

Великий мореплаватель умер в Испании 20 мая 1506 года в полном забвении и нищете. Современники, что нередко случается в истории, не сумели по достоинству оценить истинное значение сделанных им открытий. Да и сам он так и не понял, что обнаружил новый континент, считая до конца жизни открытые им земли Индией, а обитателей их — индийцами.

Лишь после экспедиций Бальбоа, Магеллана и Веспуччи стало очевидно, что за голубыми просторами океана лежит совершенно новая, неведомая земля. Но назовут ее Америкой (по имени Америго Веспуччи), а не Колумбией, как того требовала справедливость. Более благодарными к памяти Колумба оказались последующие поколения соотечественников. Значимость его открытий была подтверждена уже в 20—30-е годы XVI века, когда после завоевания богатых царств ацтеков и инков в Европу хлынул широкий поток американского золота и серебра. То, к чему великий мореплаватель стремился всю свою жизнь, и то, что он так упорно искал в "Западных Индиях", оказалось не утопией, не бредом безумца, а самой настоящей реальностью.

Чтут Колумба в Испании и в наши дни. Не меньшей славой окружено его имя в Латинской Америке, где одна, самая северная страна Южноамериканского континента названа в его честь Колумбией. Однако лишь в США день 12 октября отмечается как национальный праздник — день Колумба. Именем великого генуэзца здесь названы многие города, округ, гора, река, университет и бесчисленное множество улиц, кинотеатров и аптек. Итак, хотя и с некоторым опозданием, справедливость восторжествовала. Колумб получил свою долю славы и признательности от благодарного человечества, и на этом можно было бы поставить точку.

Но почти сразу же после эпохальных плаваний адмирала появились люди, оспаривавшие его право на лавровый венок первооткрывателя Америки. И с годами их число отнюдь не сокращалось, а росло. Кого только не называли предшественниками великого мореплавателя: и финикийцев, и израильтян, и греков, и римлян, и ирландцев, и арабов, и, наконец, викингов. В США споры на этой почве приобрели особо острый характер, так как там было много выходцев из Италии и Скандинавии.

В 60-х годах, после того как норвежец X. Ингстад обнаружил остатки норманнского поселения X–XI веков на северной оконечности Ньюфаундленда, широкое признание получил тот факт, что европейцы (в данном случае викинги) за 500 лет до Колумба добрались до северо-восточного побережья Америки и даже попытались там обосноваться. Аргументы были весомые, и осенью 1964 года президент США Линдон Джонсон подписал по рекомендации конгресса законопроект о ежегодном праздновании 9 октября Дня Лейфа Эйриксона. Тем самым норманн был официально признан первооткрывателем Нового Света.

Правда, сохранился и прежний праздник — День Колумба. Но случилось так, что "норманнский законопроект" был подписан 9 октября, и, значит, вопреки негодованию американцев итальянского происхождения праздник викинга Лейфа на три дня опережал праздник генуэзца Колумба. Страсти накалились до предела. 12 октября 1965 года во многих местах начались бурные демонстрации сторонников Колумба. В них участвовали американцы итальянского происхождения, протестовавшие против притязаний потомков норманнов, которые считали, что Америка была открыта именно их предком.

А все началось с того, что за два дня до праздника (Дня Колумба) в газете "Нью-Йорк тайме" не без умысла была опубликована статья о находке карты XV века с изображением части территории Северной Америки (области, названной норманнами Винланд), взбудоражившая умы итало-американцев, которые никак не хотели уступать приоритет своего Колумба.

"Ученые Йельского университета, — говорилось в статье, — сообщили сегодня утром (т. е. 10 октября 1965 года. — В. Г.) о самом поразительном картографическом открытии века — находке единственной доколумбовой географической карты тех стран Нового Света, которые были открыты в XI веке Лейфом Эйриксоном"^[4].

Рядом со статьей была помещена и сама карта. В левом верхнем углу отчетливо выделялась надпись "Винланд". Специалисты определили время создания карты — примерно 1440 год, то есть более чем за 50 лет до первого плавания Колумба к берегам Америки.

То, что для публикации этого сенсационного материала был выбран самый канун Дня Колумба, особенно возмутило итало-американцев, увидевших в этом не только открытый вызов, но и бестактность. Правда, некоторое время спустя появились серьезные сомнения в подлинности карты Винланда. Но дело было сделано, и норманнский приоритет в открытии Америки получил солидную поддержку.

Во всей этой истории, конечно, много нелепого и надуманного. Парадокс состоит в том, что сначала граждане США на школьной скамье прилежно заучивают постулат: Северную Америку открыли викинги за 500 лет до Колумба. А затем 10–15 миллионов американцев итальянского происхождения как бы забывают о смелых походах викингов в Винланд и, объявляя их всего лишь легендами, продолжают усердно чествовать своего великого соотечественника как единственного первооткрывателя Нового Света.

Но сам Колумб никогда не ступал на землю Северной Америки и даже издали не видел ее. Он открыл лишь острова в Карибском море и часть восточного побережья Центральной Америки (Гондурас, Никарагуа, Коста-Рика, Панама), да и то во время своего последнего, четвертого плавания в 1502 году.

Поэтому есть все основания считать первооткрывателем Северной Америки другого европейца— Джона Кабота из Англии. 24 июня 1497 года он высадился на мысе Болд острова Ньюфаундленд, а затем обследовал мыс Рейс того же острова. В честь этого события его именем назван пролив между полуостровом Новая Шотландия и островом Ньюфаундленд. Но пальму первенства опять получили итальянцы: Джона Кабота в действительности звали Джованни Кабото — он был итальянским моряком на английской службе.

И все же Колумб заслужил свою славу.

"Хотя Колумб никогда не видел Североамериканского континента и до конца своих дней полагал, что открыл Индию, он вместе с тем остается главной фигурой эпохи Великих географических открытий. Его заслуги перед человечеством намного выше, чем деяния викингов"^[5].

Великий генуэзец не только открыл новые, неизвестные "культурному человечеству" земли на западе, но и положил начало прочным и регулярным связям Старого и Нового Света.

Не умаляется при этом и роль викингов.

"Сегодня, — пишет известный немецкий писатель К. В. Керам, — мы можем сказать только одно: высадки викингов в Америке интересны со многих точек зрения, но они не изменили ни мировоззрения, ни экономических условий жизни как европейцев, так и коренных жителей Американского континента. Это сделал Колумб"^[6].

Мне представляется, что к самому мудрому рещению пришли отцы-попечители старинного американского города Бостона: они еще в прошлом веке установили у себя бронзовые памятники и Колумбу, и Лейфу Эйриксону.

Важно разобраться и в соотношении всех известных случаев доколумбовых плаваний в Америку с открытиями великого мореплавателя. На мой взгляд, наиболее объективно изложил эту сложнейшую проблему известный американский историк Дж. Фиске — автор фундаментальной двухтомной работы об открытии Америки. Он пишет:

"Соприкосновение между двумя мирами началось, в сущности, только в 1492 году. При этом я совсем не намерен отрицать, что случайные посетители из Старого Света могли появляться и действительно появлялись и раньше этого времени. Напротив, я склонен думать, что таких случайных посещений было больше, чем мы вообще предполагаем"^[7].

Говоря о роли открытий викингов, ходивших из своих колоний в Гренландии и Исландии к берегам Северной Америки, он отмечает:

"…Все эти древние путешествия до Колумба не имели никаких важных исторических последствий. В деле колонизации они привели только к устройству двух несчастных колоний на гренландском берегу, в других отношениях они не внесли никакого реального вклада в сокровищницу географических знаний. Они не произвели никакого влияния на умы европейцев вне Скандинавии… путешествия в Винланд были забыты к концу XIV века… Между восточной и западной половинами нашей планеты не существовало действительных сношений до великого путешествия Колумба в 1492 году"^[8].

В целом с такой оценкой можно было бы согласиться. Но не будем спешить. Позволим высказаться и одному из оппонентов Фиске — защитнику приоритета полинезийских мореплавателей в открытии Америки Ф.Куиличи. Он итальянец по происхождению, а значит, является земляком великого генуэзца.

"В Средиземном море, — пишет он в своей книге "Океан", — потомки гордых финикийцев плавали вблизи хорошо известных им берегов, и лишь изредка наиболее смелые из них пересекали все замкнутое море, совершая переход не более чем в 200 миль. Впрочем, финикийцы не часто решались уплывать далеко от берега.

Португальские мореплаватели собрали много сведений об Атлантическом океане. Но понадобилось целых 600 лет, прежде чем были открыты расположенные относительно недалеко от берегов Европы Азорские острова и остров Мадейра. Некоторые корабли добирались до африканского побережья. Однако дальше плыть они не решались — знали, что после пересечения экватора потеряют из виду Полярную звезду, а это означало бы верную гибель: безумцы-путешественники, по представлениям их современников, либо сварились бы живыми в кипящей воде океана, либо рухнули бы в пропасть, сорвавшись с края Земли.

На противоположном конце Земли китайские джонки плавали от одного острова к другому, но они никогда не упускали из поля зрения берег материка. Торговцы из Аравии и Индии совершали довольно смелые плавания, однако и они не уходили далеко в открытое море. Лишь на севере Европы викинги отваживались на походы, которые можно сравнить с походами полинезийцев…

На долю последних выпала трудная задача — вступить в борьбу один на один с Тихим океаном и одолеть его. Без карт, без более или менее совершенных приборов, ориентируясь только по звездам и уповая лишь на милость богов, они творили подлинные чудеса. Прошло добрых семь веков, прежде чем уроженец Генуи, испанский подданный по имени Христофор Колумб, на трех больших устойчивых кораблях совершил свое знаменитое путешествие, куда менее длинное и опасное, чем походы полинезийцев на утлых каноэ"^[9].

Примеров такого противоборства взглядов и мнений великое множество. Истоки всех этих споров уходят в туманную дымку веков, к тому историческому моменту, когда Колумб ступил на песчаный берег острова Гуанахани. И специалистов, и широкую публику всегда волновали два вопроса, от решения которых в ту или иную сторону существенно менялся и взгляд на историю доколумбовой Америки: откуда берет свои истоки культура местных индейцев и были ли у Колумба предшественники?

Одни авторитеты яростно отрицали любую возможность каких-либо трансокеанских контактов обитателей Американского континента с внешним миром в древности. Другие, напротив, пытались доказать, что пересечь океан для человека прошлых эпох не представляло никакого труда и поэтому все культурные достижения индейцев уходят своими корнями в цивилизации Старого Света.

С годами в этот спор оказались втянутыми не только ученые, но и дипломаты, чиновники, писатели, религиозные деятели и даже целые государства. Отстаивание национального престижа и незыблемости догматов веры, тщеславие и жажда богатства, погоня за сенсацией временами придавали полемике слишком острый характер. Однако этот полемический накал, не ослабевший вплоть до сегодняшнего дня, и служит, на мой взгляд, прекрасным доказательством большого научного и общечеловеческого значения этой темы.

Литература по доколумбовым связям, накопившаяся за прошедшие четыре столетия, огромна. Аргументация сторон зачастую весьма запутанна и малопонятна. Нередко старые, давно разоблаченные и отвергнутые наукой гипотезы приобретают благодаря усилиям заинтересованных лиц новые блестящие одежды и вновь спешат занять место в дискуссиях. Разобраться в этом море фактов без специальных навыков и подготовки далеко не просто^[10].

Поэтому автор выражает надежду, что данная книга послужит некоторым ориентиром для читателя, интересующегося доколумбовыми контактами Старого и Нового Света.

Первое время открытые Христофором Колумбом земли называли островами. Однако уже в 1505 году, после двух путешествий к берегам Бразилии, итальянец Америго Веспуччи с уверенностью заявил:

"Мы можем справедливо называть Новым Светом… континент (курсив мой. — В. Г.), более густо населенный людьми и обильный животными, нежели наша Европа, Азия или Африка…"^[11].

Усилия Веспуччи были по достоинству оценены лишь одним из его современников — немецким картографом М. Вальдзеемюллером. В своем фундаментальном труде "Введение в космографию", вышедшем в свет в 1507 году, он назвал открытые в Западном полушарии земли Америкой— в честь Америго Веспуччи, поскольку именно карты, составленные Веспуччи, подсказали ему идею о существовании нового континента.

Правда (традиция — великая вещь!), испанцы еще долго называли свои заморские владения Индиями (или Западными Индиями), а коренных их жителей — индийцами, хотя историческое заблуждение великого мореплавателя, считавшего, что он открыл часть Восточной Азии (Индию, Китай, Японию), было рассеяно довольно быстро.

В 1513 году Васко Нуньес де Бальбоа открывает Тихий океан, а в 1519 году Фернан Магеллан совершает первое кругосветное плавание. Выяснилось, что на западе, так же как и на востоке, Америку отделяет от остальных частей света огромное водное пространство. Это открытие сразу же вызвало множество догадок относительно происхождения американских индейцев. Были ли они исконными обитателями континента? Если нет, то откуда они пришли? Каким образом пересекли океаны?

"Когда посланцы Европы, — писал американский историк У. Прескотт, — добрались до берегов Нового Света, то это было так, словно они ступили на другую планету… Все здесь было непохоже на привычные им картины… Незнакомые растения и животные. Да и местный человек, повелитель природы, был также необычен по внешнему виду, языку и общественному устройству. И пораженные увиденным европейцы нарекли только что открытые земли Новым Светом"^[12].

К тому времени, когда европейские мореплаватели впервые появились у берегов Америки в конце XV века, этот огромный континент, включая острова Вест-Индии, был населен множеством индейских племен и народов. По оценкам современных ученых, общая их численность составляла несколько десятков миллионов человек. Индейцы либо вели жизнь бродячих охотников, либо занимались рыболовством, собирательством, примитивным земледелием. Лишь в Мексике и Перу испанские конкистадоры обнаружили высокоразвитые цивилизации, увидели многолюдные города с великолепными дворцами и храмами, сложившиеся государственные структуры, представленные судьями, чиновничеством, профессиональными воинами. Порядки, верования, обычаи индейцев были непонятны испанским завоевателям. Все это требовало соответствующего философского объяснения.

Во многом правильно понять и оценить американскую действительность представителям Старого Света мешали ошибочные стереотипы и предрассудки, существовавшие тогда в Европе. Каких только нелепых измышлений об аборигенах Нового Света не встречаем мы в европейской литературе и искусстве XVI века: от отголосков классических мифов о "беспечном и веселом дикаре", живущем в праздности и довольстве на лоне пышной и благосклонной тропической природы, до прямого отождествления индейцев со "слугами дьявола", "недочеловеками, лишенными души"^[13].

Сторонники этой последней точки зрения (особенно много было их среди конкистадоров) обрекали американских аборигенов либо на полное уничтожение, либо на пожизненное рабство. Достаточно хотя бы бегло ознакомиться с личными свидетельствами этих рыцарей конкисты (письма Кортеса и Альварадо, записки солдата Берналя Диаса дель Кастильо), чтобы понять: для них индеец был всего лишь охотничьей добычей, своеобразным дополнением к местному пейзажу или же досадным препятствием на пути к желанному золоту индейских царей. Негативное отношение существовало первоначально у конкистадоров и ко всему тому, что было создано индейцами в материальной и духовной сферах.

Так, долгое время никто не пытался опровергнуть утверждения шотландского историка У. Робертсона, который, ссылаясь на испанские документы, высокомерно заявил в 1777 году:

"Обитатели Нового Света жили на уровне такой дикости, что им были неизвестны те искусства, которые суть первые попытки человеческого творчества на пути к совершенству… Во всей огромной империи Новой Испании (имеются в виду испанские колониальные владения на территории Мексики и Гватемалы. — В. Г.) нет ни одного памятника или руин здания древнее, чем колониальные"^[14].

Когда конкистадоры обнаруживали явные свидетельства высокой цивилизации — города, каменную архитектуру, скульптуру и фресковую живопись, своеобразные иероглифические книги, солнечный календарь, — они без колебаний решали: полуголые язычники-индейцы не могли создать это сами, и, значит, корни индейских культур нужно искать в Старом Свете.

Поскольку знания европейцев XVI–XVII веков о древних культурах земного шара были весьма ограничены, для объяснения американского феномена были привлечены все имеющиеся под рукой источники и, конечно, в первую очередь Библия. Но в этой почтенной книге относительно краснокожих обитателей Нового Света не говорилось ничего. Стоит ли поэтому удивляться, что вначале многие испанские завоеватели вообще не считали индейцев за людей, называя их "порождением дьявола".

К тому же такая точка зрения оправдывала порабощение и чудовищную эксплуатацию коренного индейского населения и смягчала угрызения совести у ревностных защитников святой христианской веры. Один испанский дворянин, Хикес де Сепульведа, так говорит об индейцах: они "настолько ниже испанцев по благоразумию, изобретательности и добродетели, насколько дети ниже взрослых, а женщины — мужчин. Различие между ними столь же велико, как между… обезьянами и людьми"^[15].

Позднее католическая церковь и испанский король, обеспокоенные быстрым сокращением числа своих новых подданных, отвергли эту идею. Большую роль сыграла здесь и специальная булла папы Павла III от 9 июня 1537 года, объявившая всех индейцев людьми, достойными принять свет христианской веры. В это же время доминиканский монах Бартоломео де Лас Касас с негодованием выступил против зверств и насилий европейских завоевателей, призвав уважать человеческое достоинство аборигенов Америки.

"Для него, — писал американский исследователь Л. Ханке, — индейцы Нового Света… были не зверями, не рабами по природе, не инфантильными созданиями с ограниченным или застывшим умом, а подлинными людьми со всеми их достоинствами и способностями"^[16].

В конце концов индейцев тоже стали считать частью рода человеческого. Но это еще более обострило вопрос об их происхождении. Ученым мужам того времени было над чем поломать голову.

Авторы первых гипотез о происхождении индейцев и не подозревали о том, что сходные обычаи или черты культуры могут появиться у разных народов независимо друг от друга. Для них каждый такой случай сразу же становился бесспорным доказательством конкретных исторических связей. Ранние историки и богословы благодаря Библии лучше всего знали культуру древних иудеев. И когда некоторые их обычаи и верования, считавшиеся до того уникальными, удалось якобы обнаружить у индейцев, разразилась настоящая буря. Одна догадка сменяла другую.

Наконец, в XVI веке тот же Бартоломео де Лас Касас выдвинул идею о переселении в Новый Свет исчезнувших десяти колен Израилевых. В Ветхом Завете сказано, что после разгрома Израильского царства ассирийцами в VIII веке до н. э. некоторые израильские племена куда-то исчезли и с тех пор не упоминались в анналах истории. Казалось бы, что здесь примечательного: разве мало мы знаем примеров гибели целых народов и цивилизаций под ударами беспощадных завоевателей. Но дело, оказывается, вовсе не в этом: по глубокому убеждению некоторых авторов, племена Израилевы вовсе не исчезли, а каким-то таинственным образом добрались до Нового Света. И, конечно же, именно им было приписано создание тех высоких цивилизаций, с которыми столкнулись в XVI веке завоеватели. Более того, исчезнувшие племена Израилевы вполне серьезно рассматривались как непосредственные родоначальники коренного населения Америки — индейцев:

Приверженцы этой абсурдной гипотезы утверждали, что в ранних испанских хрониках сохранились убедительные доказательства влияния Библии на религию доколумбовой Мексики. Стоило, например, католическим монахам узнать, что у древних майя существовало предание о потопе, как его тотчас же сопоставили с известной библейской легендой. В храмах майя были найдены изображения крестов, которым поклонялись индейцы. Жрецы мексиканского бога Кецалькоатля вроде бы проповедовали христианские догмы. А индейцы-миштеки знали, оказывается, и о распятии Христа. Изображение этой сцены, правда, на свой лад, встречается в некоторых доиспанских манускриптах. Ну разве все это не яркое доказательство благотворного влияния "священной земли" Востока?^[17]

Легенды о великом потопе распространены повсеместно (кроме, может быть, Африки). Однако общее в них — сама идея потопа. Все остальное различно, и не только в деталях, но и по существу. В одной легенде потоп возникает случайно. В другой — как следствие Божьего гнева. В третьей он оказывается результатом столкновения двух небесных сил. Спасались от потопа тоже по-разному: на лодке, на высоком дереве или на горе. Этот сюжет и по сей день служит основой для разного рода фантастических теорий.

Таким образом, в первые годы после начала конкисты предков индейцев чаще всего искали среди различных семитских народов Старого Света. Католические авторы, выполняя волю папы римского и короля Испании, стремились доказать, что аборигены Америки — прямые потомки сыновей Ноя. И не беда, если порой не хватало убедительных доказательств, — достаточно было отождествить Перу с легендарной страной Офир и объявить о том, что флот царя Соломона побывал в Америке чуть ли не за 2000 лет до Колумба. Иудейское происхождение американских индейцев еще в XVIII веке считалось в США чуть ли не общепринятой версией.

В XIX веке английский вельможа лорд Кингсборо вновь обратился к этой идее. Он собрал и опубликовал в девяти томах "Мексиканских древностей" множество бесценных индейских рукописей. Но все его старания найти сколь-ко-нибудь убедительные доказательства связей между культурами Центральной Америки и Иудеи ни к чему не привели. Истратив на эти бесплодные изыскания все свое огромное состояние, Кингсборо очутился в долговой тюрьме Дублина, где и умер от разрыва сердца. Однако отстаиваемая им теория иудейского происхождения индейцев после его смерти не была забыта. К ней обращаются и в наши дни, например, влиятельная религиозная секта "Святые последнего дня" — мормоны в США.

В "Книге Мормона" (первый печатный вариант ее появился в США в 1830 году) сказано, что создателями доколумбовых цивилизаций Америки были различные мифические семитские племена — кредиты, нефиты, ламаниты, переплывшие в разное время Атлантику. Первые из них собрались в путь после неудачи с постройкой Вавилонской башни и вскоре очутились в Западном полушарии, а во II веке до н. э. они внезапно вымерли.

Другие группы иудеев во главе с неким Лехи отправились в Новый Свет около 600 года до н. э. Племя нефитов, придя на американскую землю, стало основателем главных цивилизаций в Мексике и Перу. Но в 324 году до н. э. и оно бесследно исчезло, оставив после себя несколько "окультуренных" местных индейцев. Другие, более примитивные по уровню развития племена из Иудеи стали прародителями североамериканских индейцев^[18]. Стоит ли говорить, что этим фантастическим утверждениям нет никаких научных доказательств.

Духовные пастыри мормонов, будучи людьми, отнюдь не лишенными практической сметки, не ограничиваются голыми ссылками на свою священную книгу. На деньги секты в США был создан университет Брингхэм-Янг, ставший основным источником распространения взглядов этой секты. Прикрываясь маской учености, некоторые работники университета вновь пытаются вытащить на свет самые фантастические и нелепые гипотезы прошлых веков. В 1953 году в "Бюллетене" Брингхэм-Янга были опубликованы две статьи, посвященные изображению креста в искусстве древних майя. Авторы статей утверждали, что крест — неоспоримое доказательство проникновения христианства в Америку задолго до Колумба. Приводилась старая версия о том, что древние майя знали библейский миф о потопе, а их бог Кецалькоатль — не кто иной, как сам Иисус Христос.

В 1970 году в прессе США несколько раз сообщалось о находке, которая якобы являлась убедительным доказательством того, что группы беженцев-иудеев после поражений, нанесенных восставшей Иудее римлянами в 70 и 135 годах н. э… добрались до берегов Северной Америки. Особенно активно отстаивал эту версию профессор-филолог С. Гордон из Брандейского университета. Он ссылался на некую загадочную табличку с письменами, найденную в 1885 год> в древнем погребении при раскопках кургана в штате Теннесси. По мнению Гордона, текст совершенно отчетливо читается и гласит: "Для страны Иудеи". А чтобы придать большую правдоподобность своим рассуждениям, он указывает на странное племя мелунгеонов в Восточном Теннесси, которые, "не являясь ни индейцами, ни африканцами, относятся к кавказоидной антропологической группе".

Подавляющее большинство специалистов, однако, не принимают всерьез "доказательства" С. Гордона и абсолютно отрицают присутствие выходцев из Иудеи на американской земле в доколумбову эпоху.

Вряд ли стоило так подробно останавливаться на всех этих абсурдных домыслах, если бы, к величайшему сожалению, они не появлялись время от времени и на страницах нашей популярной литературы. Теперь уже ни для кого не секрет, что изображение креста имелось у многих древних племен и народов и связано обычно с культом огня, солнца. Христианство заимствовало этот символ из древних языческих религий. Поэтому крест нельзя считать исключительной принадлежностью одного народа, одной религии, а тем более христианской. Интересно, что в Мексике изображение креста встречается на глиняных сосудах начала I тысячелетия до н. э. то есть задолго до появления официального христианского учения. А легенды о потопе — это отражение реальных стихийных бедствий и катастроф, постигавших разные народы в разные времена. Как и у других народов древности, у майя существовало предание о великом потопе. По этому преданию, мир четыре раза уничтожался потоками воды, падающей с неба.

Не меньшей популярностью пользовалась у многих ранних историков и летописцев и так называемая атлантическая теория, согласно которой истоки всех высоких цивилизаций древности следует искать на Атлантиде — огромном острове, исчезнувшем в океанской пучине после какой-то таинственной катастрофы. Эта теория основывается на свидетельствах греческого философа Платона. Но, создавая в IV веке до н. э. эту красивую легенду, Платон вряд ли предполагал, что столетия спустя ею воспользуются для решения многих загадок древней истории. И когда была открыта Америка и обнаружены богатства поверженных индейских цивилизаций, миф об Атлантиде тотчас же вновь появился на свет. Атлантида была объявлена родиной всех высоких культур доколумбовой Америки.

И первыми с пропагандой этой идеи выступили в XVI веке испанский историк Ф. де Овьедо и итальянский поэт Дж. Фракасторо. В XVIII веке известный английский философ Ф. Бэкон в своем трактате "Новая Атлантида" вновь отождествил этот сказочный остров с Америкой. Верили в Атлантиду и такие великие умы своего времени, как Вольтер и Монтень. В 1882 году никому не известный американский юрист И.Донелли выпустил книгу под названием "Атлантида — допотопный мир". Написанная в духе лучших бестселлеров того времени, она изобиловала довольно смелыми утверждениями, к сожалению, совершенно лишенными научной основы. Целиком уверовав в реальность исчезнувшего острова, Донелли утверждал, что переход от варварства к цивилизации совершился именно на Атлантиде. А затем могучий народ — атланты — принесли плоды высокой культуры во все уголки земного шара: на берега Мексиканского залива и в Скандинавию, в долину реки Миссисипи и в Средиземноморье.

Книга имела огромный успех. К 1890 году она выдержала 23 издания в США и 26 в Англии, а у Донелли появилось множество последователей. Еще бы, ведь гораздо проще отгадать любую загадку древней истории, сославшись на исчезнувший континент с невероятно ранними цивилизациями, нежели ломать себе голову над подлинными причинами тех или иных событий. Вскоре легенда греческого философа превратилась для многих в своего рода религию. Здесь было где развернуться любителям таинственных, потусторонних явлений — целый мифический континент, да к тому же еще и затонувший в океанской пучине. Тема Атлантиды стала модной.

Русский поэт К.Д.Бальмонт, стоя перед величественными руинами древнего майяского города Ушмаля, написал в своем дневнике:

"Я не решаюсь говорить об этих развалинах. Их тайна слишком велика. Их красота, как ни уменьшена она людьми и временем, уводит мысль к тайне, которая связывает уловимой, но зыбкой связью в одной мистерии такие различные страны, как Египет, Вавилон, Индия, и этих неразгаданных майя. Думаешь о погибшей Атлантиде, бывшей очагом и колыбелью совсем различных мировых цивилизаций. Чувствуешь, что без Атлантиды невозможно понять и объяснить огромного числа явлений из области космогонических помыслов и созданий ваяния, живописи и строительного искусства. Слишком красноречивы сходства и тождества"^[19].

Ученые, вместо того чтобы решать назревшие проблемы истории Нового Света, вынуждены были тратить время и силы на бесконечные и бесплодные дебаты о достоверности существования Атлантиды. В то же время последователи Донелли продолжали развивать идеи своего патрона и создавали все новые и новые труды. Они утверждали, что на Атлантиде была высокая цивилизация, а населявшие ее довольно странные существа — атланты — уже тогда выплавляли чудесные металлы, строили воздушные корабли, подводные лодки и пользовались атомной энергией. Когда же великий континент затонул, уцелевшие атланты добрались до диких берегов Америки и стали первыми ее обитателями.

В 1893 году американский археолог Блэкет заявил, что храм гватемальских индейцев в Утатлане и есть тот грандиозный храм атлантов, который был описан Платоном. 64 года спустя археологическая экспедиция Тулэйнского университета (США) начала в Утатлане исследование древних руин. В ходе раскопок выяснилось, что и храм, на который ссылался Блэкет, и весь город в целом были построены в XV веке, то есть 1900 лет спустя после смерти Платона и 10000 лет спустя после предполагаемой гибели Атлантиды!

Логическим завершением первого этапа многовековых дебатов о сказочном острове явились труды англичанина Л.Спенса "Атланты в Америке" (1924 год) и "Проблема Атлантиды" (1925 год). Шел XX век. Время небылиц давно прошло. Спенс не утверждал, что Атлантида — колыбель всех древних цивилизаций человечества, но вновь попытался доказать, что все крупнейшие достижения американских индейцев — металлообработку, письменность, архитектуру и астрономию — принесли пришельцы с Атлантиды. Пытаясь найти след их пребывания в Новом Свете, Спенс обратил внимание на то, что в одной из древних индейских рукописей есть изображение мексиканского бога ветра Кецалькоатля, который поддерживал руками небесный свод. Для Спенса этого оказалось вполне достаточно, чтобы объявить, что Кецалькоатль — это мексиканский Атлас.

Всевозможные общества атлантологов и поныне продолжают процветать в США и некоторых странах Западной Европы. Они устраивают ежегодные встречи, выпускают специальные марки, посвященные Атлантиде, публикуют массу журналов и книг. Зачастую между такими обществами ведется ожесточенная борьба, принимающая в ряде случаев отнюдь не академические формы.

Поиски Атлантиды до сих пор не увенчались успехом. Высказывались предположения, что она находилась неподалеку от Атлантического побережья Испании, на Канарских островах, напротив устья реки Нигер в Африке, у Скандинавии, в Эгейском море. Оживленные споры вызвали и выступления в широкой печати пастора Ю.Спанута из ФРГ. В 1947–1952 годах он, облачившись в акваланг, сам попытался найти легендарный остров на дне Северного моря, возле острова Гельголанд^[20]. Но, как и его многочисленные предшественники, пастор остался ни с чем, удача не улыбнулась ему.

еще раньше, в 1918 году, другой немец, Р.Штейнер, выпустил в Берлине книгу под интригующим названием "Наши атлантические предки". Среди прочих смелых высказываний автора в ней есть и такие строки:

"Наподобие того, как сейчас получают из каменного угля энергию для нужд транспорта, так и атланты умели использовать силу произрастающих семян. В те времена растения сажали не только для того, чтобы ими питаться, но и для употребления дремлющих в них сил в промышленности и на транспорте; атланты могли преобразовывать силы произрастающих семян растений в энергию, необходимую технике. Используя эту силу, летательные аппараты атлантов парили над землей на незначительной высоте"^[21].

После подобных утверждений уже не удивляет и заключительный вывод Штейнера о бесспорном атлантическом происхождении всех культур индейцев доколумбовой Америки.

Стоит ли говорить, что до сих пор не было и нет никаких геологических, исторических или археологических данных, доказывающих существование в Атлантическом океане большого острова или материка напротив Геркулесовых Столбов (Гибралтара). Тем не менее легенда об Атлантиде — родине цивилизации не только древнеамериканской, но и всего человечества — жива и сейчас. И здесь по-прежнему возникает разноголосица мнений, и по-прежнему создаются пространные научные труды, призванные доказать недоказуемое.

"И вот с этой Атлантидой, — пишет американский археолог Р.Уокоп, — чаще всего связывают историю древних культур Америки. Но поддается ли эта теория проверке? Ведь Атлантида — не континент, существующий ныне. И о ее культуре ничего не могут сказать археологи. Речь идет о суше, погрузившейся в морскую пучину. Вещественных свидетельств ее истории, конечно, не существует в природе, да и источники (если к этой категории можно отнести диалоги Платона) очень скудны. Неудивительно, что описания Атлантиды и другого затонувшего материка — Му, прочих чудес древности так фантастичны, а судьба этих мифических земель так привлекает внимание художников, беллетристов и поэтов"^[22].

Не успели утихнуть споры об Атлантиде, как из глубин Тихого океана по воле англичанина Д. Черчварда "всплыл" еще один мифический континент — Му. Этот огромный кусок суши существовал будто бы в центральной части океана между Америкой и Азией и имел очертания треугольника. Одним углом он "упирался" в Гавайские острова, а другим, южным, — в остров Пасхи.

Книга Черчварда "Погибший континент Му", вышедшая в Англии в 1929 году, — классический образец самой дещевой сенсации. Главным источником информации для автора послужили так называемые наакальские таблички, переданные Черчварду индусским жрецом. Этот жрец, которого никто никогда не видел, перевел якобы тексты этих табличек, а также сообщил автору дополнительные факты о жителях Му.

По словам Черчварда, континент держался на поверхности беспокойных вод Тихого океана лишь благодаря "газовым поясам". Как только эти "пояса" лопнули, Му, словно торпедированный дредноут, медленно погрузился в океанские глубины. Но прежде чем это случилось, люди и животные (даже динозавры?!) успели переселиться в Мексику и Египет. Там выросли многочисленные колонии. Произошло это в XII тысячелетии до н. э. Не утруждая себя доказательствами, Черчвард заявил, что континент Му — родина всех древних цивилизаций нашей планеты. И в эпоху расцвета на Му проживало 60 миллионов жителей. Но поскольку континента Му сейчас нет, то и гипотезу о былом его существовании ничем опровергнуть нельзя!^[23] По иронии судьбы, незадачливый создатель новых континентов вскоре попал в крайне неловкое положение. Когда он писал свою книгу, древнейшие памятники на территории Мексики были науке почти неизвестны. Но уже через каких-нибудь 15–20 лет стало ясно, что в XII тысячелетии до н. э. здесь обитали лишь первобытные охотники на мамонтов, царила культура каменного века. Хороши же были "цивилизованные" пришельцы с континента Му!

Однако даже последние данные археологических раскопок и подводной геологии отнюдь не уменьшают энтузиазма приверженцев Му и Атлантиды. Не так давно сторонники существования двух континентов объединились. Было сделано новое "открытие". Оказывается, муанцы прорыли через горные хребты Анд специальный канал в бассейн реки Амазонки, связав тем самым Тихий океан с Атлантическим.

По этому каналу муанские корабли плавали якобы к берегам Атлантиды. Любому здравомыслящему человеку ясно, что строительство канала в данном месте — безумная, неосуществимая затея.

Сторонники идей исчезнувших племен и затонувших материков до сих пор пытаются использовать свои гипотезы для объяснения общего хода человеческой истории. Для них, как правило, характерен самый необузданный полет фантазии при полном отсутствии каких-либо серьезных аргументов. Ниже я кратко остановлюсь на разборе двух работ подобного рода.

В одной из них (наиболее одиозной) американский автор X. Берилл высказывает предположение о шумерском влиянии на древнюю Мексику. В книге рассказывается, в частности, о месопотамском царе Нарамсине (он же, согласно Бериллу, Нармер — сын фараона Менеса и внук Саргона Аккадского).

Мало того что автор абсолютно произвольно связывает родственными узами правителей двух разных государств — Шумера (Саргон Аккадский) и Египта (фараон Менес), он смешивает разные исторические эпохи (Менес правил около 3000 года до н. э… а Саргон Аккадский — в XXIV веке до н. э..). Берилл заявляет, что аккадский правитель Нарамсин и есть мексиканский бородатый бог Кецалькоатль и после того, как он побывал на берегах Мексики, родилась красивая легенда о "Пернатом Змее". Доказательства? Они, безусловно, есть: ведь на древних месопотамских скульптурах Нарамсин тоже изображен с бородой!

Далее автор гипотезы ссылается на никому не известные (якобы самые последние) находки шумерских предметов и надписей: амулет из твердого зеленого камня с какими-то таинственными резными знаками ("случайно" найден в 1936 году в штате Нью-Мексико, США), которые передают, по словам Берилла, имя Нарамсина; "зашифрованные" шумерские надписи на стенах храма майя в Санта-Рите (Гондурас) и т. д.^[24] Правда, ни в одном солидном научном издании нет даже упоминания об этих вещах. Их просто не существует.

В 1947 году на прилавках книжных магазинов США появилась небольшая книга в яркой суперобложке с лаконичным названием "Человек пришел из Азии". Автор Г.Гладвин был известен лишь сравнительно узкому кругу специалистов-археологов и антропологов.

В свое время Гладвин, человек весьма состоятельный, неожиданно увлекся археологией. Он финансировал раскопки древнего городища индейцев на юго-западе США и построил музей в штате Аризона. Но роль мецената ему быстро наскучила, и он сам решил заняться наукой. Пользуясь тем же методом, с помощью которого ранее пытались приплести к истории древней Америки колена Израилевы, Гладвин легко решил все сложнейшие проблемы американистики. Его рецепт был довольно прост: объяснение любому загадочному или спорному явлению на территории Нового Света нужно искать в Азии.

"Вместо того чтобы считать индейцев суперменами, — писал он, — которые в течение нескольких веков добились таких же достижений, какие остальное человечество приобрело после целых тысячелетий мучительных поисков, нужно посмотреть правде в глаза. Гораздо логичнее предположить, что… сложные черты их цивилизаций были принесены белыми бородатыми людьми…"^[25]

Ведь наиболее почитаемые божества индейцев Кецалькоатль и Виракоча изображались в индейских преданиях в виде бородатых людей — покровителей культуры и знаний. А скульптуры бородатых людей, найденные среди развалин древних мексиканских городов? Чьи они? Не могли же бронзовокожие индейцы, почти лишенные растительности на лице, выдумать такие странные образы!

И Гладвин решает, что цивилизацию на Американский континент принесли "белые бородатые люди". Но при чем здесь европейцы? По Гладвину, все американское происходит из Азии. Пытаясь устранить это явное несоответствие, он переносит нас в Восточное Средиземноморье эпохи Александра Македонского. После смерти великого полководца (323 год до н. э.) его огромная империя, созданная силой оружия, разваливается на части. Между наследниками Александра начинается ожесточенная борьба за власть. И лишь Неарх, адмирал огромного греческого флота, подготовленного для далекого похода на восток, не принимает в ней никакого участия. Он попросту "исчезает" вместе со всеми своими кораблями.

По воле Гладвина, "исчезнувший" флот Александра Македонского совершает переход от Средиземноморья к западным берегам Америки. Около 300 года до н. э. цивилизованные греки, "впитав" в себя по пути многие достижения восточной культуры, добираются до Американского континента. И там, где останавливались пришельцы, расцветали впоследствии индейские цивилизации. Но уцелели ли какие-либо следы их пребывания в Новом Свете?

"Конечно, — говорит Гладвин, — А изображения воинов в греческих шлемах с гребнями на перуанских вазах, скульптуры бородатых людей из Мексики и, наконец, индейские легенды?"^[26]Подобные доводы были рассчитаны на самых наивных людей. Вряд ли они казались убедительными и самому Гладвину, но слабые стороны своей гипотезы он попытался подкрепить яростными нападками на профессиональных ученых — "твердолобых" академиков, догматиков от науки, обвиняя их в нетерпимости к смелым взглядам и оригинальным теориям. Старался он не зря. За редким исключением отзывы специалистов о его книге были самые отрицательные. Это и понятно: все выводы автора были абсолютно беспочвенными.

Перуанские сосуды с изображениями воинов в шлемах, на которые ссылается Гладвин, относятся к культуре Потока (400–800 годы н. э.). Скульптуры бородатых людей из Мексики, по его словам, имеют ярко выраженные азиатские черты. Но одна из них, найденная в штате Веракрус, датирована не ранее чем 300 годом, то есть на 600 лет позднее предполагаемого появления у берегов Америки греческого флота. Другая вообще изображает не человека, а ягуара. Остаются, правда, легенды индейцев о белых бородатых богах. Но у науки пока нет никаких доказательств древнего происхождения этих преданий. Они известны нам только в пересказе испанских авторов XVI века. Вполне вероятно, что упомянутые легенды были изобретены самими католическими миссионерами уже после испанского завоевания, дабы облегчить христианизацию и порабощение индейцев.

К сожалению, у такого рода литературы, как книга Гладвина, всегда находился свой читатель и в нашей стране, и за рубежом^[27]. Конечно, ни один ученый не обходится без эмоций. Нельзя представить научное исследование без вдохновения, предчувствий, "блужданий" наугад, злоключений и ошибок. Прописная истина состоит в том, что археолог именно тогда оправдывает свое звание, когда с помощью воображения из мертвого материала ("Воображение — это огонь открытия", — сказал выдающийся английский археолог Ф. Петри) воскрешает прошлое к новой жизни.

Тем не менее необходимо помнить, что в научном исследовании воображение должно быть под контролем, что критерием науки является доказуемый факт и что гипотезы как ее составная часть никогда не становятся аксиомами, пока они не доказаны. Все это расходится с методами лженауки, которой занимаются фанатики и дилетанты. Нередко интеллигентные, хорошо образованные и чрезвычайно работоспособные, они большей частью безобидны, но в отдельных случаях могут натворить величайших бед.

Археолог Р.Уокоп посвятил дилетантам от американской археологии специальную книгу, где в едко-сатирической манере описал и их основополагающие концепции, и манеру вести полемику с профессиональными учеными.

"Нельзя не заметить, — указывает он, — известной последовательности в их поведении. Типичный приверженец бредовых теорий по поводу происхождения американских индейцев, как правило, начинает свою книгу с протеста. Он сетует, что ученые его презирают, высмеивают или в лучшем случае не признают. Затем он предсказывает, что к его труду отнесутся отрицательно или вовсе не обратят на него внимания, и клеймит позором "твердолобых ханжей в университетах и музеях". Нередко между строк книги читается намек на то, что его противники не только безнадежно консервативны и ревниво относятся к достижениям любителей, но даже не честны, и когда они сталкиваются с опровергающими их взгляды доказательствами, то скрывают их, а при необходимости и уничтожают"^[28].

И далее, говоря о полной абсурдности выдвигаемых дилетантами идей относительно происхождения американских индейцев, Р.Уокоп пишет:

"…Особенно "везет" в этом отношении майя, ацтекам и инкам. Они-то и привлекают любителей всего таинственного, как мед — мух. Такие любители готовы с головой погрузиться в мир непонятных символов; их влекут к себе таинственные священные обряды, экзотические руины в девственных лесах; они охотно играют в "лингвистические жмурки", тасуя наугад слоги непонятных языков (кстати говоря, ничего общего не имеющих с индоевропейскими)… Подобные увлечения переходят в манию… Отстаивая свои взгляды и наталкиваясь на резкую критику со стороны ученых-профессионалов, эти фанатики провозглашают себя жертвами жестоких преследований, мучениками идеи и, несмотря ни на что, ведут борьбу за свои теории, в которых мистические озарения сочетаются с низкопробными домыслами"^[29].

Обычно авторов-любителей привлекают черты сходства различных культур (пирамиды, мумификация, календарь с 365-дневным циклом в Старом Свете и в Америке). Исходя из того, что одинаковые элементы культур не могут появиться независимо друг от друга, эти авторы считают, что существование их неопровержимо доказывает родство древних цивилизаций. Конструируются всевозможные гипотезы, при этом либо древнемексиканская культура называется отпрыском древнеегипетской, либо все древние культуры Старого и Нового Света объявляются наследницами еще более ранней, погибшей цивилизации (в духе Атлантиды или Му). Дилетанты утверждают, что ученые обычно не замечают такого сходства культур или же замалчивают этот факт.

В действительности же черты сходства различных культур всегда внимательно и всесторонне исследуются наукой.

Давным-давно установлено, что сходные элементы материальной и духовной культуры, равно как и социального строя, неизбежно появляются на одинаковых стадиях развития разных обществ, а в одинаковых ландшафтно-климатических условиях возникают специфические для них сходные элементы культуры. Разумеется, никто не отрицает, что многие из них распространялись путем заимствования или в результате переселений. Но в каждом конкретном случае прежде всего необходимо выяснить, появилось ли сходство в результате независимого развития (конвергенции) или заимствования. К сожалению, до такого уровня анализа дилетанты и мистики, как правило, никогда не доходят.

Глава II Египетские пирамиды и мексиканские теокалли[30]

В конце XIX — начале XX века, после ряда крупнейших археологических открытий, перед миром предстала во всем своем блеске одна из наиболее ярких страниц древней истории человечества — египетская цивилизация.

У большинства людей тогда само слово "археология" вызывало в воображении гигантские каменные пирамиды в Гизе, загадочную улыбку Сфинкса, набитую золотом гробницу Тутанхамона и зеленую долину могучего Нила в окружении желтых песков бескрайней пустыни. Естественно, что, когда ученые открывали где-нибудь памятники старины, имевшие хотя бы отдаленное сходство с египетскими, их, даже если они находились по ту сторону океана, все равно связывали с благотворным влиянием Египта.

Основания для подобных выводов, конечно, были. И в Америке, и в долине Нила существовал обычай строить пирамиды и мумифицировать умерших; были распространены культ солнца, иероглифическая письменность, сложный солнечный календарь; найдены богатые царские гробницы. Все это вроде бы служило доказательством того, что древнеамериканские цивилизации произошли из Египта. И первыми наиболее рьяными приверженцами этой идеи были французы O.Лe Плонжон и Б. де Бурбур, а позднее англичанин Э.Г.Смит.

Концепция Ле Плонжона была довольно путаной и эклектичной, она напоминала уже хорошо знакомые нам теории и гипотезы. Ле Плонжон считал, что основы цивилизации принесли в долину Нила колонисты из Нового Света, а высокие американские культуры происходят, в свою очередь, из затонувшей Атлантиды. По его словам, Америка и Египет поддерживали между собой контакты по меньшей мере с X тысячелетия до н. э.

Английский медик Смит и его сторонники выдвинули так называемую гелиолитическую[31] теорию, согласно которой все высокие культуры земного шара происходят из одного источника — Египта. Здесь родились важнейшие достижения человеческого разума, а затем их понесли по морям и океанам во все уголки нашей планеты "дети Солнца" — высокоцивилизованные обитатели долины Нила. Главной целью их путешествий были поиски золота, серебра и жемчуга. Согласно теории Смита, распространение египетской культуры (культ солнца, мегалитические постройки и мумификация) в другие части света происходило около X века до н. э. и шло довольно быстро через Азию в Полинезию, Австралию, а затем и в Америку^[32]. О египетском влиянии, по мнению Смита, говорили также следующие факты: использование бумеранга, ирригация, существование земледелия на террасах, предание о потопе, татуировка, обрезание, массаж, искусственная деформация черепа, культ змеи, вера в божественное происхождение царей и т. д.

Что касается мегалитических сооружений, то здесь главное — происхождение и последующее распространение дольменов (менгиров), или погребальных сооружений, сложенных из гигантских глыб и плит камня. Их постройки относятся к периоду неолита и началу эпохи бронзы. Они известны на западном побережье Европы, много их на Кавказе, в Южной Индии, Китае и Японии. По словам сторонников гелиолитической теории, все эти мегалитические памятники происходят от египетской гробницы — мастабы, исчезнувшей в самом Египте где-то в середине III тысячелетия до н. э. Любой мегалит — дольмен или менгир — рассматривался просто как определенная форма мастабы.

"Если носители гелиолитической культуры, — возражает Смиту американский археолог Р. Диксон, — покинули Египет только в IX–VIII веках до н. э., то вряд ли приходится говорить о том, что именно они распространили повсюду мастабу, не сооружавшуюся в самом Египте по меньшей мере в течение 1500 лет. К тому же наиболее ранние дольмены в Европе относятся к середине III тысячелетия до н. э., но там до сих пор не было найдено ни одной типично египетской мастабы"^[33].

Поскольку мегалитических сооружений азиатского и европейского типа обнаружить в Новом Свете так и не удалось, Смит решил привести в качестве доказательства своей теории ступенчатые каменные пирамиды, одинаковые, по его мнению, в Америке и в долине Нила.

Но дело в том, что пирамиды Теотиуакана и Чолулы (Мексика) построены приблизительно в конце I тысячелетия до н. э. — начале н. э., тогда как сооружение большинства пирамид египетских фараонов приходится на III тысячелетие до н. э. Кроме того, мексиканские пирамиды имеют особенность, отличающую их от пирамид Египта, — плоские вершины, на которых, как правило, строился храм. Существуют также различия в конструкции и внешнем оформлении пирамид. А простейшая форма этих сооружений, обеспечивавшая надежность высокой постройки, всегда привлекала древних строителей многих стран.

Не выдерживает критики и еще один аргумент сторонников гелиолитической теории — существование обычая мумификации. Когда ученые тщательно изучили все известные ее виды, то выяснилось, что основные приемы мумификации, применявшиеся в Египте, в других странах отсутствовали. Но основным фактором, опровергающим эту теорию, является фактор времени. Древнейшая цивилизация Египта достигает своих высот уже в III тысячелетии до н. э., тогда как в Мексике и Перу этот расцвет приходится в лучшем случае на рубеж нашей эры.

Длительная полемика Смита с его многочисленными оппонентами закончилась поистине анекдотическим случаем. В 1924 году он выпустил в свет книгу под интригующим названием "Слоны и этнологи", в которой попытался доказать, что в Новый Свет проникали влияния из Юго-Восточной Азии. Одним из главных аргументов родоначальника гелиолитической теории послужили на этот раз изображения слонов на рельефах и стелах некоторых городов древних майя (Копан, Паленке).

"Майя не могли знать, — утверждал Смит, — как выглядит слон, если бы им не рассказали об этом полинезийцы, пересекшие Тихий океан".

Правда, более осторожные исследователи, и в их числе весьма известные археологи и искусствоведы, после тщательного анализа и разбора мельчайших деталей рисунков заявили, что это — либо американский тапир, либо стилизованный попугай. Ученые наглядно показали, как происходила стилизация изображений. И тогда у профессора Смита не выдержали нервы. Он публично обвинил своих американских коллег в том, что они умышленно повредили и подделали злополучные скульптуры из городов майя, чтобы решить спор в свою пользу^[34].

Последним отголоском этих шумных выступлений 20-х годов явилась статья некоего А. Паредеса из Перу, который заявил, возможно, из чисто патриотических побуждений, что перуанские инки являются потомками древних египтян, поскольку они, подобно фараонам, женились на своих сестрах. Современные этнографы хорошо знают, что такой обычай встречается у многих народов земного шара. А если согласиться с утверждением А.Паредеса, то получится, что весь род человеческий произошел от древних египтян.

Профессор С.Гордон из США утверждает, например, что египтяне во II тысячелетии до н. э. неоднократно совершали через Атлантику плавания к берегам Центральной

Америки, и в качестве доказательства приводит нефритовую статуэтку (фигура сидящего писца) с иероглифической надписью из штата Оахака (Мексика, III–IX века), имеющую некоторое сходство с египетской скульптурой^[35]. Я мог бы привести еще более поразительные примеры такого сходства. Например, изображения правителей майя на стелах из древнего города Киригуа (Гватемала) как две капли воды похожи на изваяния фараонов. Но огромный разрыв во времени исключает возможность прямого влияния древнейших культур Старого Света на процесс становления и развития первых цивилизаций доколумбовой Америки.

В 1969 году мировую печать облетело сенсационное сообщение: 55-летний герой "Кон-Тики", потомок викингов, знаменитый норвежский путешественник Тур Хейердал вновь решил отправиться в далекое плавание, но на этот раз не на бальзовом плоту инков, а на папирусной ладье "Ра" — точной копии древнеегипетского судна. Вместе с интернациональным экипажем из семи человек он решил пересечь всю Атлантику с востока на запад, чтобы доказать надежность кораблей эпохи фараонов. Хейердал достиг своей цели. Правда, во время первого путешествия в 1969 году судно не дошло до намеченной точки на побережье Мексики несколько сотен миль, но повторное плавание нового варианта "Ра" в 1970 году увенчалось успехом.

Это полное опасностей путешествие через океан к берегам острова Барбадос впоследствии было использовано Хейердалом как решающий аргумент для обоснования своих "нетрафаретных" взглядов на происхождение доколумбовых цивилизаций Нового Света.

Изложить кратко и ясно точку зрения норвежского исследователя на этот счет далеко не просто. Нередко в своих популярных книгах и статьях он высыпает целый ворох довольно смелых утверждений и гипотез, мало подкрепленных фактами^[36].

В 1969 году в журнале "Пари-матч" появилась статья, озаглавленная "Я отправляюсь в Америку на корабле из папируса". В ней Хейердал вполне определенно высказал свою точку зрения: "И внезапно моему взору представились многие общие черты древних цивилизаций Америки и Африки: культ солнца и астрономические познания, позволявшие высекать на скалах календари и рассчитывать восход замечательных звезд; господствующая каста, в которой братья женятся на своих сестрах… архитектура, основанная на высоком искусстве каменотесов, точно подгонявших камни друг к другу, не скрепляя их цементом, орошение террасами, захоронение царей в пирамидах, развитое судоходство при помощи судов из тростника"^[37].

В другой статье, "По следам бога Солнца", Хейердал вновь говорит о большом сходстве древних культур Мексики и Египта:

"Сходство между ранними цивилизациями Египта и Мексики не ограничивается лишь пирамидами… И в Мексике, и в Египте существовала высокоразвитая система иероглифической письменности… Ученые отмечают сходство фресковой живописи в храмах и усыпальницах, схожие конструкции храмов с искусными мегалитическими колоннадами… При сооружении сводов из плит архитекторы по обе стороны Атлантики не знали искусства возведения настоящей арки. Обращают на себя внимание наличие циклопических по размеру каменных человеческих фигур, удивительные астрономические познания и высокоразвитая календарная система в Мексике. Ученые сопоставляют удивительную по совершенству практику трепанации человеческого черепа, характерную для культур древнего Средиземноморья, Мексики и Перу, а также указывают на схожий египетско-перуанский обычай мумификации… Эти и другие многочисленные свидетельства сходности культур, взятые вместе, могли бы подтвердить теорию о том, что однажды или неоднократно суда с берегов Средиземного моря пересекали Атлантический океан и принесли основы цивилизации аборигенам Мексики"^[38].

Таким образом, по мнению норвежского путешественника, многие важнейшие достижения индейцев доколумбовой Америки (в частности, в Мексике и Перу) были связаны с влияниями древнейших очагов культуры Старого Света (Средиземноморья и Египта). Нигде — ни в Мексике, ни в другой части Америки, — пишет он, археологи не обнаружили признаков эволюции культуры. Везде, как показали раскопки, цивилизация расцвела сразу. Повсюду мы находим следы пришельцев, принесших с собой зрелую и утонченную цивилизацию, а центра, откуда начиналась бы эволюция ранних американских культур, пока отыскать не удалось. И что еще более поразительно, территория распространения ранней цивилизации Америки (культура ольмеков, мексиканские штаты Веракрус и Табаско, с 1200 или 800 года до н. э.по 400 год до н. э.) была ограничена весьма неудобным районом тропических джунглей Центральной Америки. Но именно здесь большое океанское течение, идущее от Гибралтара и Канарских островов, впадает в Мексиканский залив^[39].

Не приходится спорить с тем, что смелый эксперимент норвежского путешественника с папирусной ладьей имеет большое познавательное значение, помогает лучше представить технические достижения древнего человека. Не следует возражать и против того, что Хейердал доказал теоретическую возможность осуществления через океан связей между Древним Египтом и доколумбовой Мексикой. Но это всего лишь возможность, а не действительность.

А для того чтобы читателям было легче распутать целый клубок археологических доказательств осуществления контактов между двумя очагами древней культуры, я хочу напомнить, что важнейшим и наиболее надежным доводом в пользу торговых или культурных связей служат находки привозных изделий, то есть предметов, найденных далеко от места их изготовления.

Например, когда в Новгороде археологи находят самшитовый гребень, то это означает, что либо сама эта вещь, либо древесина, использованная для ее изготовления, были привезены откуда-то с юга, где произрастают самшитовые деревья. Благодаря торговым и культурным связям египетские товары проникали в самые глухие и отдаленные уголки Старого Света: Северное Причерноморье, Средний Дон, леса Прикамья, Горный Алтай, Тибет и Китай. Изделия египетских мастеров (печати-скарабеи, амулеты, статуэтки богов, резные каменные сосуды и т. д.) пользовались в древности спросом далеко за пределами долины Нила. То же самое происходило и с изделиями античных мастеров, ремесленников Китая, Индии, Месопотамии. Самобытный облик привозных вещей позволяет легко отличить их от продукции местного производства.

Иногда создается впечатление, что для торговцев древнего мира вообще не существовало никаких преград. Их не могли остановить ни моря, ни высочайшие горные хребты, ни бесконечные лесные дебри, ни воинственные варварские племена. Римские монеты первых веков нашей эры обнаружены на Камчатке. Греки-торговцы из Ольвии и Пантикапея (Керчи) проникали на Урал и Алтай. Неутомимые караваны регулярно доставляли драгоценные китайские шелка к берегам Средиземноморья.

Когда сам факт наличия привнесенных извне черт культуры, то есть наличия каких-либо привозных предметов, установлен, наступает второй этап научного исследования: необходимо решить, каким образом сюда попали эти предметы, как осуществлялись контакты. В этом случае важную роль может сыграть такой эксперимент (историческое моделирование), как плавание на "Кон-Тики" или "Ра".

Но дело в том, что на Американском континенте до сих пор не было найдено ни одного подлинного предмета (я не говорю здесь о случаях намеренного подлога и фальсификаций), привезенного из очагов древних цивилизаций Старого Света, если не считать сравнительно поздних находок отдельных римских вещей в Мексике и Венесуэле. Не были пока обнаружены и какие-либо следы пребывания древних египтян в Западном полушарии.

Еще в XIX веке некоторые ученые, пытаясь обосновать свои выводы о существовании в древности регулярных трансокеанских связей и о большой их роли в происхождении и развитии цивилизаций американских индейцев, обратили внимание на сходство определенных черт культуры в Старом и Новом Свете, появившихся задолго до открытий Колумба. Тогда уже перед учеными стоял вопрос, могут ли на разных континентах независимо друг от друга появиться земледелие на террасах, каменные пирамиды, поклонение солнцу, иероглифическое письмо, мумификация умерших и т. д.

Диффузионисты — так стали называть сторонников давних трансокеанских связей — решительно отвергают эту возможность. По их мнению, каждое сложное изобретение или открытие может быть сделано только один раз. И если оно встречается у различных народов, живших даже в разные эпохи, это служит надежным доказательством каких-либо связей. Таким образом, все основные изобретения древности могли появиться лишь один раз, в одном определенном месте, а потом постепенно распространиться (благодаря переселению племен, торговле, войнам и т. д.) в другие области. Крайние представители этого научного направления, такие как Э.Смит и У.Перри, для всех высоких цивилизаций древности определили один источник — Египет.

Им возражали сторонники независимого происхождения всех основных древних культур — изоляционисты, часто вообще не признающие роли контактов и переселений в развитии цивилизации.

Считается, что Хейердал занимает срединную позицию. Он не принадлежит ни к одному лагерю ученых, борющихся не на жизнь, а на смерть за свои взгляды. Очень часто во всех бедах и путанице, существующих сейчас в исторической науке, обвиняют как раз этих кабинетных ученых мужей, которые нагромождают один абсурд на другой и которых тактично и мягко "поправляет" своими сенсационными плаваниями по всем океанам и морям отважный потомок викингов.

"Хейердал, — считает этнограф Г.И.Анохин, — не присоединяется ни к диффузионистам, ни к изоляционистам. Тем самым он отказался от союзников из той или другой школы и наверняка получит оппонентов из обеих этих школ! Как всегда, он считает, что нужно иметь в руках факты, чтобы делать какие бы то ни было выводы. Если налицо видны параллели в достижениях древней культуры, надо найти, чем могли осуществляться контакты, и осуществить древнейшими средствами такой контакт"^[40].

Подобный способ решения сложнейших загадок истории можно было бы только приветствовать. Но в действительности все выглядит совсем иначе. У Хейердала, перед тем как он отправился через Атлантику на папирусной лодке, не было прямых доказательств, подтверждавших пребывание древних египтян в Новом Свете. И норвежский путешественник поневоле вынужден был обратиться к старым доводам ученых-диффузионистов.

Драматическое плавание "Ра", может быть, помимо желания его капитана, укрепило ветхую оболочку прежней, давно раскритикованной специалистами "египетской теории" диффузионистов о переселении "сынов Солнца" (египтян) из Нильской долины в неведомые земли за океаном. И если Тур Хейердал пытается найти истоки ольмекской цивилизации где-то за пределами Нового Света, используя при этом аргументацию диффузионистов, то вряд ли можно назвать его позицию в данном вопросе иначе, чем диффузионистской. Сам же факт плавания папирусной ладьи от берегов Африки к берегам Мексики ничего не доказывает и не меняет. Тем более что несомненную пользу из него извлекли именно диффузионисты. Поэтому приходится еще раз возвращаться к сущности их аргументации в вопросе о связях доколумбовой Мексики и фараоновского Египта.

Во-первых, современной наукой твердо установлено, что сходные элементы культуры, в том числе и довольно сложные, могут появляться совершенно независимо друг от друга в различных областях земного шара. Развитие разных обществ в одинаковых природных и исторических условиях, находящихся на одном экономическом и социальном уровне, приводит к самостоятельному возникновению в этих обществах похожих черт культуры. И при решении вопроса о наличии торговых или культурных связей между двумя удаленными друг от друга областями об этом всегда следует помнить.

Во-вторых, сказать, что в Мексике и Египте строили пирамиды, поклонялись солнцу и пользовались иероглифическим письмом, значит не сказать ничего. Солнцу поклонялись все древние народы. Пирамиды в разное время строили в Месопотамии, Египте, Камбодже, Европе и по всей Америке. Иероглифическое письмо было распространено в древности от Средиземноморья до Китая. Лишь специфические детали позволяют безошибочно различать похожие предметы и явления культуры. Например, культ солнца существовал на нашей планете почти повсеместно, но в каждой области он имел своеобразные черты. И если такие специфические детали встречаются в двух разных областях, то лишь тогда можно ставить вопрос о возможности каких-либо контактов.

Иероглифы майя, клинопись египтян и вычурные китайские письмена настолько различны, что не может быть и речи об их общем происхождении, хотя все они отражают примерно одну и ту же ступень в развитии письменности.

Что касается пирамид, то в стране ольмеков вообще нет каменных колоссов, похожих на египетские. А пирамиды Теотиуакана и Чолулы, на которые так любят ссылаться сторонники трансатлантических контактов, построены приблизительно в конце I тысячелетия до н. э. — в начале н. э., тогда как сооружение знаменитых пирамид фараонов прекратилось уже ко II тысячелетию до н. э. Единственная ступенчатая пирамида Египта, похожая на мексиканские (пирамида царя Джосера), возведена в начале III тысячелетия до н. э..

Велики различия и в стилях орнаментации, методах строительства, материалах, конструкции и даже в назначении. Если египетские пирамиды хранили в своих подземных галереях лишь массивный саркофаг с мумией обожествленного фараона, то есть были лишь погребальными сооружениями, то на плоских вершинах мексиканских теокалли всегда сооружались храмы, а захоронение царей или других знатных лиц внутри пирамид (или под ними) происходило в Мексике не так часто.

В-третьих, при рассмотрении проблемы контактов очень большое значение имеет фактор времени. Если какой-либо элемент культуры исчез в Египте в III тысячелетии до н. э., а у древних народов Мексики мы встречаем его лишь в I тысячелетии до н. э., то ни о каком египетском влиянии говорить здесь, естественно, не приходится^[41]. Именно так обстояло дело, например, с пирамидами.

Мексика и Перу благодаря высокоразвитому земледелию достигли к концу I тысячелетия до н. э. примерно тех же рубежей в экономике, политике и культуре, которые были пройдены Египтом и Шумером еще в IV–III тысячелетиях до н. э. Значительное сходство хозяйственных и социально-политических структур первых индейских государств с древневосточными, а также тот факт, что искусство выполняет вполне определенный социальный заказ (прославление царя и его власти, служение богам), и породили в конечном счете ряд совпадений и близких черт культуры по обе стороны океана.

Несколько слов следует сказать о роли папируса в судостроении Древнего Египта и общем уровне мореходства в эпоху фараонов. Большинство специалистов считают, что египтяне были в древности прекрасными мореплавателями, они строили вместительные и прочные корабли, но в море выходили на деревянных, а не папирусных судах. Однако у истоков египетского кораблестроения действительно стоял "его величество Папирус". Из этого материала сооружались плоты, плававшие в основном по Нилу. Позднее при строительстве лодок и судов из дерева египтяне все равно стремились придать им внешнее сходство с папирусными.

"…Самым распространенным материалом для строительства судов на Ниле в древности, — пишет шведский ученый Б.Ландстрём, — был папирус — травянистое растение, достигающее в высоту более 5 метров, а в толщину у основания 15 сантиметров. Сечение стебля треугольное с закругленными углами. Теперь в Египте не растет дикий папирус… Но во времена Древнего и Среднего царств папирус, наверное, рос почти вдоль всей египетской части Нила; во времена Нового царства — преимущественно в дельте. Это легкий и гибкий материал для плотов, хотя и не очень долговечный. В отличие от других авторов я не стал бы говорить о папирусных лодках. Судно из папируса — это плот. Оно держится на воде только за счет легкости материала, а не за счет полого корпуса, как у настоящей лодки"^[42].

Египтяне, продолжает Б.Ландстрём, не были мореплавателями от природы, как и любой другой народ. Не естественное предрасположение, а необходимость прежде всего побуждала человека выходить в море. Пусть даже большая часть населения страны довольствовалась плаваниями по Нилу, были люди, которые ходили по морю в Библ (побережье Ливана) за кедром. В III тысячелетии до н. э. Египет вывозил кедр из Ливана, и нет оснований сомневаться, что перевозили его не на египетских судах. Возможно, первые плавания в Библ совершались на папирусных плотах, хотя положительных данных о выходе египтян в море на папирусе нет. Если не считать сообщения о 40 судах с кедром, прибывших во время правления Снофру, то все сведения о морских плаваниях относятся лишь к правлению V династии^[43].

Есть и другие, вполне надежные свидетельства использования египтянами морских судов из дерева (в том числе и из ливанского кедра). Это прежде всего ладья фараона Хеопса (середина III тыс. до н. э.), найденная у основания гигантской каменной пирамиды.

"Это была, — пишет английская исследовательница Д.Ненси, — не просто самая древняя ладья в мире, а самая большая и лучше всех сохранившаяся из старинных лодок, известных археологам: изящное, элегантное судно длиной более 43 метров от носа до кормы, построенное из прочнейшего кедра с далеких Ливанских гор… Изящные очертания ладьи поражали необычайной красотой, ее высоко поднятый нос и плавные линии явно восходят к древним папирусным челнам, должно быть, первым суденышкам Египта"^[44].

Ладья фараона Хеопса была 43,4 метра в длину и 5,9 метра в ширину в самой широкой части корпуса. Ее глубина от палубного настила до днища составляла 1,78 метра. Максимальная осадка судна—1,48 метра; водоизмещение — около 45 тонн. На корме — просторная и удобная каюта, на носу — навес от солнца, держащийся на тонких деревянных столбах. Ладья имела пять пар гребных весел длиной примерно от 6,5 до 8,5 метра и два рулевых весла на корме длиной свыше 6,5 метра. На воде доски корпуса разбухали, веревочные связки туго натягивались, и ладья превращалась в прочное, гибкое и водонепроницаемое судно^[45].

Знали древние египтяне и парус: на стенах храма фараона Сахура — одного из первых правителей V династии — изображено парусное морское судно^[46].

Из дошедших до нас источников известно о регулярных плаваниях древнеегипетских судов по Красному морю в легендарную страну Пунт по Восточному Средиземноморью и позднее — вокруг западного побережья Африки. В XV веке до н. э. египетская царица Хатшепсут отправила в Пунт целую морскую экспедицию за благовониями, золотом и слоновой костью. Пунтом, считает известный немецкий географ Р.Хенниг, древние египтяне называли современное Сомали, самую восточную оконечность Африки, то есть полосу земли на южном побережье Красного моря и Аденского залива^[47].

Об этом важном событии в истории мировой географии весьма пространно и торжественно рассказывает длинная иероглифическая надпись на стенах храма Дейр-эль-Бахари в Египте, а выбитые рядом рельефные изображения кораблей египтян и богатств далекой страны Пунт "иллюстрируют" повествование. Вот эта надпись:

"Благополучное прибытие воинов владыки обеих земель [Верхнего и Нижнего Египта] в страну Пунт, согласно повелению владыки богов Амона… чтобы доставить чудесные вещи… чужеземной страны ради великой любви его [Амона] к своей дочери Макара [тронное имя царицы Хатшепсут], больше чем к прежним царям. Не случалось этого при других царях, бывших в стране этой [Египте] издавна, но только при ее величестве совершилось это… Обширная область, которую египтяне знали только понаслышке. Прибытие к горным террасам мирры. Взяли они мирры, сколько захотели. Нагружают они корабли, пока не удовлетворится сердце их, живыми мирровыми деревцами и всякими прекрасными произведениями этой чужеземной страны. Жители Пунта ничего не знали о египтянах…"^[48]Для плавания в Пунт снарядили пять больших 30-весельных кораблей — "самый большой караван в эту страну, о котором мы имеем сведения"^[49]. Путешествие оказалось весьма успешным. Обменяв свои товары на богатства страны Пунт, египтяне благополучно вернулись домой.

Р.Хенниг предполагает, что во время экспедиции был хотя бы частично использован древний опыт трудных плаваний под парусами по Красному морю, о чем свидетельствует исключительно удачное завершение путешествия. Он считает, что плавание могло состояться летом 1493 года до н. э. В июне на Красном море начинают дуть ветры, самые благоприятные для кораблей, плывущих на юг. До сентября, во всяком случае, путешествие должно было закончиться.

При хорошей погоде до Сомали можно было доплыть за два-три месяца. Все расстояние составляло примерно 2000 км. Точно определить место высадки в Пунте и гавань, из которой вышли египетские корабли, невозможно^[50].

Таким образом, совершенно очевидно, что уже с III тысячелетия до н. э. в Египте были достаточно мощные суда и опытные моряки, способные на веслах и под парусами проходить огромные расстояния. Помимо восточной части Средиземного моря египетские корабли уверенно бороздили капризные воды Красного моря и даже Индийского океана вдоль африканского побережья. Никаких сведений о выходе египтян в Атлантику до VI века до н. э.(да и то это были финикийские моряки, совершившие плавание вокруг Африки по приказу фараона Нехо в 596–594 годах до н. э.) у нас нет.

Тем не менее можно предположить, что египетское судно или плот, унесенные ветрами и течениями из Средиземного моря на запад, в просторы океана, могли при благоприятном стечении обстоятельств попасть на побережье Мексики или Центральной Америки. Но это еще не значит, что древнемексиканская (ольмекская) цивилизация имеет египетские корни, на чем настаивают Т.Хейердал и его предшественники-диффузионисты. Ведь так же определенно можно сказать, что на Американском континенте до сих пор не было найдено никаких следов пребывания египтян или каких-либо других древних цивилизованных народов Средиземноморья.

Кроме того, основы цивилизации — не эстафетная палочка. Их нельзя просто перенести с одного континента на другой. Общество должно находиться на определенном уровне развития, чтобы быть способным воспринять плоды других цивилизаций. Поэтому теории относительно того, что случайно попавшие на американское побережье чужеземные корабли могли привезти на этот континент более высокую цивилизацию, являются крайне неубедительными. В старых документах и хрониках можно найти десятки примеров того, что мореплаватели Старого Света, заброшенные по воле судьбы в Новый Свет, бесследно исчезали там, не оставляя почти никакого следа в культуре местных племен — эскимосов и индейцев (колонии викингов в Северной Америке и на Ньюфаундленде; испанские моряки, потерпевшие крушение у берегов полуострова Юкатан в 1511 году и попавшие в плен к индейцам майя; одиссея испанца Кабесы де Ваки и его спутников, прошедших пешком от Флориды до Мексики в 30-е годы XVI века, и др.)^[51].

В 1827 году Д.Ранкинг в "Историческом исследовании покорения Перу и Мексики" высказал предположение, что государство инков в Южной Америке было основано командами нескольких кораблей из флотилии Кублай-хана, унесенных к Тихоокеанскому побережью Перу. Корабли эти пригнал в Новый Свет сильнейший ураган, во время которого пошла ко дну большая часть эскадры, посланной монгольским императором для покорения Японии. Историк X.Бенкрофт из США в 1886 году подверг эту версию самой уничтожающей критике.

"Автор данной теории, — писал он, — забывает о разнице между привнесением элементов чуждой культуры и действительным происхождением народа. Абсурдно было бы предполагать, что команды нескольких судов, почти или совершенно без женщин, случайно пристав к берегам Перу в XIII веке, уже в XV веке настолько возросли численно, что создали могущественное государство. Высокоразвитая цивилизация его, однако, так слабо напоминала цивилизацию их прежней родины, что любые аналогии представляются здесь крайне неубедительными и искусственными"^[52].

Этот вывод, как мне кажется, вполне применим и к трансатлантическим плаваниям древних египтян, о которых шла речь в данной главе.

Однако точку здесь ставить еще рано. Относительно недавно некто Р. Джейразбхой из США опять выступил с утверждением о том, что ольмекская культура Мексики, якобы давшая жизнь всем другим цивилизациям Нового Света, происходит непосредственно из Египта. По его словам, около 1200 года до н. э. посланцы фараонов принесли в болотистые джунгли мексиканского побережья знания о строительстве ритуальных центров с пирамидами, о гигантских каменных скульптурах, настенных росписях, а также иероглифическую письменность.

В эпосе майя-киче "Пополь-Вух" этот же автор находит упоминание о том, будто предки майя прибыли в Америку откуда-то с востока, из-за моря, то есть, как решает он, из Египта. Опять проводятся параллели: в обоих регионах для выращивания урожаев зерновых использовали периодические разливы рек; не отличались по существу и религиозные ритуалы двух названных народов^[53].

Мои аргументы против подобного рода гипотез были изложены выше. Поэтому я хочу закончить эту главу словами известного американского археолога Роберта Уокопа:

"Теориям Египта в Америке (или Америки в Египте), Атлантиды и пропавших колен Израилевых суждена еще долгая жизнь. По непостижимой причине люди испытывают к ним нежную привязанность и не верят самым убедительным контраргументам ученых. Вернее, не желают верить, а убеждать человека против его воли — дело безнадежное"^[54].

Ни одному морю не было предначертано такой величественной и благородной судьбы, как Средиземному. Оно заворожило двадцать народов, обитавших на диких землях, которые, придя на его очарованные берега, сложили к его стопам свое оружие и веру, подчинившись необъяснимой власти. Двадцать цивилизаций расцвели в сиянии моря и погибли, достигнув вершины могущества и великолепия. Море вплело их руины в свой гармоничный ландшафт солнечных бухт, бронзовых мысов и созданных волнами островов, изваянных по их прихоти в виде оснований будущих храмов-оснований, нередко зияющих гротами, в которых звучат аккорды морского органа. В истории многообразных берегов этого моря есть страницы с ответом на любой вопрос, поставленный человеком: там размышляли над судьбами людей и философы, и жрецы, и поэты, и ученые, и завоеватели"^[54].

Подавляющее большинство ученых утверждают, что именно это море с самой глубокой древности служило человеку своего рода полигоном для испытания все более усложнявшихся лодок и кораблей.

Прибрежные воды Средиземноморья, кристально прозрачные и теплые, хранят в своих глубинах целое кладбище кораблей всех народов и цивилизаций, существовавших здесь на протяжении нескольких последних тысячелетий. Где и когда родилась впервые идея выстроить парусно-весельное судно? Может быть, в Месопотамии, на великих реках Тигр и Евфрат? Или в долине Нила? Среди археологических находок Месопотамии известны глиняные модели лодок, в том числе и парусных, относящиеся к IV тысячелетию до н. э. Плоты и ладьи, предназначенные для плавания по Нилу, строили из папируса египтяне — современники первых пирамид и первых фараонов.

Но наибольших успехов в развитии мореплавания добились в III тысячелетии до н. э. создатели минойской цивилизации Крита, а во II тысячелетии — жители восточного побережья Средиземного моря. Последние изобрели и построили из прочного ливанского кедра первое морское судно с килем и шпангоутами. Как и у египетских кораблей, приземистых и устойчивых, у этих "пенителей моря" наряду с парусным вооружением были весла.

Люди научились составлять карты, измерять глубины, определять координаты приморских городов и селений, точно вычислять по звездам пройденные расстояния, использовать силу ветров, приливов и морских течений. Но самое главное — человек научился строить прочные корабли для далеких походов. "Корабль, — говорится в морской энциклопедии, — вошел в историю искусств как ковчег, нагруженный надеждами и мечтами о будущем"^[55].

Народы, населявшие морское побережье, в старых летописях называли "народами моря". Среди них были и финикийцы — древний семитский народ, с незапамятных времен обосновавшийся на восточном побережье Средиземного моря, на территории Финикии (современные Сирия и Ливан). Здесь, у лазурных морских вод, у подножия поросших густым кедровым лесом Ливанских гор, возникли и процветали знаменитые финикийские города — Библ, Тир и Сидон, упоминание о которых встречается еще в Ветхом Завете. Земля эта никогда не славилась обилием полезных ископаемых, но зато ее почвы были плодородны, а небольшие горные реки, естественные источники и колодцы щедро снабжали людей водой.

Никто точно не знает, когда именно возникли финикийские города. На положение древнейшего долго претендовал Сидон, который, видимо, недаром назван в Библии "первородным сыном" Ханаана — так в древности называли территорию Финикии, Палестины и Сирии. Вырос этот город из маленькой рыбацкой деревушки ("сидон" в переводе на русский язык означает "рыба"). История Тира восходит к концу III тысячелетия до н. э., а Библа (по-финикийски Губл, а в Библии — Гебал) — даже к V тысячелетию до н. э. Во всяком случае, на рубеже IV и III тысячелетий до н. э. Библ был крупным торгово-ремесленным центром.

Пока в середине XIX века на помощь не пришла археология, наши знания о финикийцах целиком зависели от письменных свидетельств других народов — иудеев, греков и римлян. эти народы время от времени вступали с финикийцами в контакты, и притом далеко не всегда дружеские. Собственно финикийская литература почти полностью погибла, а известные письменные источники не всегда рисовали объективную и достоверную картину.

Вот, например, как писал о финикийцах греческий автор Плутарх в I веке н. э. много лет спустя после падения Карфагена:

"Они являются людьми, полными горечи и угрюмости, покорными правителям, тираническими к тем, кем они управляют, жалкими в страхе, свирепыми, когда их затрагивают, непоколебимыми в решениях и столь ограниченными, что они с антипатией относятся ко всякому юмору и доброте"^[56].

Похожую характеристику дает финикийцам и Аппиан — грек из Александрии, живший во II веке: "В пору процветания карфагеняне грубы и высокомерны ко всем людям, но они очень жалки в беде"^[57].

Однако было бы несправедливо придавать таким суждениям слишком большое значение. Известны и другие высказывания древних авторов. Помпоний Мела, испанец, писал: "Финикийцы были мудрым народом, который процветал и в войне, и в мире. Они преуспевали в письменности и литературе и в других искусствах, в морском деле, в военном деле и в управлении империей"^[58].

Позднее благодаря археологическим исследованиям сформировался более объективный взгляд на проблему.

В древние времена финикийцы как исследователи и как основатели колоний были вторыми после греков. В Финикии была хорошо развита торговля: финикийские купцы доставали и перевозили сырье и произведенные в их городах товары по всему известному тогда миру. Финикийцы были мужественными бойцами. Об их доблести свидетельствуют и длительная борьба Карфагена с Римом, и то сопротивление, которое Тир и Сидон оказали месопотамцам и другим завоевателям. Финикийские моряки находились на службе у персов. Но все это бледнеет перед высочайшим культурным достижением финикийцев, памятником на все времена — буквенным алфавитом.

Этот народ издавна занимал узкую полосу левантийского побережья от Тартуса на севере до горы Кармел на юге. В Библии эта территория известна как "земля Хананеев", а ее обитатели — "хананеи". Греки, предположительно микенцы, торговавшие с ними в конце II тысячелетия до н. э. назвали их финикийцами от греческого "феникс" — темно-красный, пурпурный или коричневый.

Финикия жила морем и целиком зависела от моря. Море давало пищу, сырье для разных ремесел (например, раковины моллюска мурекс использовались для производства знаменитого пурпура — стойкой красной краски) и служило удобной дорогой для связей с ближними и дальними соседями. Стоит ли удивляться, что уже с очень ранней поры жители Финикии стали известны по всему Средиземноморью как искуснейшие кораблестроители и мореплаватели.

Высоко оценивает роль "сынов Ханаана" в развитии древнего мореплавания и современная наука.

"В освоении морских путей в районе Средиземноморья, — пишет историк И.Шифман, — немалую роль сыграли отважные финикийские мореходы. Не было такого уголка в бассейне Средиземного моря, куда бы они не плавали. Балканы и Крит, Сицилия и Пиренеи. Причерноморье видели тяжело нагруженные "чернобокие" финикийские корабли, слышали гортанную финикийскую речь, иногда с нетерпением, иногда со страхом ожидали появления на горизонте хорошо знакомых узорчатых парусов.

Однако финикийцы не ограничивались только средиземноморским миром. Преодолев естественную для своего времени боязнь, они вышли за Гибралтарский пролив и проложили морскую дорогу на север — к Британским островам. Плавали они и на юг — вдоль Атлантического побережья Африки. Впервые в истории человечества финикийцы совершили путешествие вокруг Африки — от Красного моря до Гибралтара. Они осмеливались заплывать даже в глубь Атлантического океана, далеко от берегов.

Сами финикийцы отнюдь не искали славы первооткрывателей морских путей, да и в действительности они, по-видимому, не всегда были ими. Есть основания думать, что, плывя, например, в Британию, они пользовались данными, полученными от местных и британских моряков в Южной Испании. И более того, финикийцы вообще не ставили перед собой исследовательских задач. То, что они знали или узнавали об отдаленных районах известного в древности мира, не выходило за пределы насущно необходимого для ведения морской торговли. Финикийцы искали такие места, где добывали редкие по тому времени и драгоценные металлы, где можно было, не подвергаясь чрезмерному риску, добывать рабов и продавать свои товары.

Они стремились к наживе и поэтому всячески старались скрыть от соперников известные им морские дороги, а если это не удавалось, сообщали неверные сведения, старались рассказами о таинственных явлениях природы и фантастических животных отпугнуть всех, кто мог бы плыть за ними следом… Может быть, именно поэтому мы так мало знаем о финикийских мореплавателях и до нас не дошли, за редкими исключениями, их имена. А кто знает, не совершали ли финикийцы еще более далекие плавания, о которых не сохранилось никаких упоминаний в произведениях древних авторов?"^[59].

Теперь точно известно, что "сыны Ханаана" доходили в Атлантическом океане до Азорских островов. Но это и был тот географический предел на западе, которого они смогли достичь. И тем не менее как в прошлом, так и сейчас находятся люди, стремящиеся без каких-либо реальных доказательств пойти в своих выводах еще дальше: они уверены, что финикийские корабли неоднократно посещали Атлантическое побережье "всех Америк" (Северной, Центральной и Южной), а их экипажи даже основали в ряде мест свои колонии. Эти утверждения основываются обычно на признании высокого уровня финикийского мореходства и кораблестроения (о чем говорят многие древние исторические документы) в конце II–I тысячелетии до н. э. и на свидетельствах античных авторов о плаваниях "сынов Ханаана" на запад, за Геркулесовы Столбы, в голубые просторы Атлантики и об открытии там новых островов и земель.

Действительно, потребности морской торговли (особенно интенсивной с Египтом) очень рано превратили финикийские города Тир, Библ и Сидон в крупнейшие центры кораблестроения. Корабли, предназначавшиеся для перевозки грузов на сравнительно небольшие расстояния, в пределах восточной части Средиземноморского бассейна, строились, видимо, по образцу рыбачьих лодок. Древнейшее изображение таких судов найдено в египетской гробнице середины II тысячелетия до н. э.

Это одномачтовые суда с небольшой осадкой, высоко поднятыми носом и кормой. Огромный четырехугольный парус закреплялся на двух реях; нижняя рея была подвешена на нескольких тросах и, когда парус свертывался, поднималась наверх. Такому парусу можно было придать любое положение по отношению к корпусу судна, что позволяло маневрировать. На корме находилось рулевое весло. Используя попутные течения, на таком судне несложно проделать путь от устья Нила до мыса Кармел (Палестина) за одни сутки; на обратную дорогу требовалось от восьми до десяти суток.

Свой груз — шерсть, древесину и оливковое масло в больших глиняных кувшинах — купцы хранили на палубах.

Видимо, уже во второй половине II тысячелетия до н. э. финикийцы создали корабли, пригодные для дальних плаваний, — так называемые таршишские суда. Это название возникло потому, что страна Таршиш (или Тартесс, Южная Испания) считалась на Ближнем Востоке краем света. Однако мы не знаем, что представляли собой таршишские корабли в этот период и каким было их устройство^[60].

Со временем ситуация заметно меняется. Финикийские моряки бороздят Средиземное море из конца в конец. Плавания в Тартесс, к берегам бескрайнего и манящего океана, становятся более регулярными, выгоды от таких плаваний с каждым годом растут.

Но путь от восточной кромки Средиземного моря до его западной границы был нелегок и опасен, не говоря уж о значительности расстояния, отделявшего Тартесс от Финикии. "Лазурное" Средиземное море никогда не отличалось кротостью нрава. "Бури на нем быстролетны, губительны и по-женски коварны. Как только угроза образовавшихся на экваторе ветров начинает его беспокоить, оно приходит в мятежное волнение. Но прежде чем взбунтоваться, воды его принимают странную окраску — будто их грозная синева источает кроваво-золотистые искры…"^[61]Античные авторы часто рассказывали о бурях и штормах, уносивших утлые суденышки далеко от цели путешествия. Теряя управление судном и ориентировку, моряки нередко попадали в неведомые им прежде страны и края. Так случилось, например, с греком Колеем с острова Самос, отправившимся около 640 года до н. э. в Египет. По пути его корабль был отнесен сильным ветром к острову Бамба у берегов Северной Африки. Переждав там некоторое время, Колей снова отправился в Египет, но ветер неумолимо повлек его судно на запад. И вместо долины Нила греческий мореплаватель неожиданно оказался на юге Пиренейского полуострова, в государстве Тартесс^[62].

Однако выгоды от дальней морской торговли перевешивали все связанные с ней опасности. Финикийцы не только искали новые богатые земли и возможных торговых партнеров в них, но и основывали там свои колонии. Так возникли финикийские колонии в Сицилии, на берегах Северной Африки и в Испании. И, наконец, в 825 году до н. э. в глубине Тунисского залива был основан новый важнейший финикийский город-порт Карфаген (по-финикийски Картхадашт, на латыни — Картаго). Слово "Карфаген" и означает в переводе на русский "новый город". Город рос с невиданной быстротой. Удобное расположение привлекало к нему массу переселенцев, причем не только финикийцев, но и греков, италиков и этрусков. Важнейшей достопримечательностью города стали многочисленные верфи и судоремонтные мастерские, где работали государственные и частные рабы.

Долго строили карфагеняне искусственный порт — котон. Там корабли могли укрыться от непогоды более надежно, чем в естественной гавани. Порт состоял из двух частей, соединенных между собой небольшим узким протоком: военного порта, имевшего форму почти правильного круга, и прямоугольного гражданского^[63].

Два года бороздила моря эскадра финикийских кораблей, отправленных в VII веке до н. э. египетским фараоном Нехо вокруг Африки. Карфагенянин Ганнон в VI веке до н. э.(около 525 года) выходит на нескольких судах за Геркулесовы Столбы и, плывя строго на юг, открывает западное побережье Африки, где-то южнее островов Зеленого Мыса.

Море уже не вызывало в сердцах людей ужас, когда они теряли из виду землю. И тем не менее океанские плавания были сопряжены в то время с большим риском.

Финикийские корабли претерпели к этому времени некоторые конструктивные изменения. Они приобрели более округлую форму, корпус стал выше, что увеличило осадку. Благодаря этому грузоподъемность судна возросла, а его мореходные качества, прежде всего остойчивость, улучшились.

Мы имеем возможность познакомиться и с таршишскими судами первой половины I тысячелетия до н. э. На носу корабля, проектировавшемся строго отвесно, под ватерлинией помещался таран, которым в бою проламывали борт вражеского судна. Корма была закруглена и, высоко поднимаясь над палубой и частично прикрывая ее, надежно защищала от нападения с тыла. Чтобы предохранить бойницы, финикийцы прибивали вдоль фальшборта воинские щиты.

На судне было две мачты: вертикальная в центре палубы (грот-мачта) с большим четырехугольным парусом и наклонная, расположенная ближе к носу, также с четырехугольным парусом, который использовался для маневрирования. Известны датируемые VII веком до н. э. ассирийские изображения одномачтовых таршишских судов со свернутыми парусами. Рулевое устройство состояло из двух длинных кормовых весел.

Разумеется, далеко не всегда можно было рассчитывать на благоприятную погоду и попутный ветер, поэтому все суда — и таршишские, и предназначенные для переходов на близкие расстояния — были гребными. Вдоль каждого борта в два ряда размещались девять-десять весел, за которыми сидело по несколько гребцов — наемных работников и рабов. Равномерные удары барабана устанавливали ритм работы, а плеть надсмотрщика подгоняла недостаточно проворных.

Характерной особенностью финикийских кораблей того времени было отсутствие сооружений на палубе. Все помещения для команды, пассажиров, а также кладовые для груза и снаряжения находились внутри корабля. Вот какое описание этих кораблей мы находим в книге библейского пророка Иезекииля:

"Из кипарисов сенирских делали тебе (Тиру) доски; кедры Ливана брали, чтобы сделать мачту над тобою. Из дубов башанских делали твои весла; сиденья для твоих гребцов делали из слоновой кости и бука, что с острова Кипра. Узорчатое полотно из Египта было парусом твоим, чтобы быть для тебя знаменем; яхонтовым и пурпурным цветом с островов Элиша покрыта была твоя палуба…"^[64]Следовательно, уже в 1 тысячелетии до н. э. у жителей Средиземноморья были суда, способные совершать дальние морские путешествия, а значит, была, хотя бы и чисто теоретическая, возможность трансокеанских плаваний к берегам Нового Света. Благоприятствовали этому и природные факторы. Африка и Америка отделены друг от друга в самой широкой части 3500 милями водного пространства. Однако расстояние между городом Натал в Бразилии и Фритауном в Сьерра-Леоне (Африка) составляет всего 1600 миль. В этой же зоне, то есть в средней части Атлантики, с востока на запад дуют большую часть года постоянные ветры (северо-восточные пассаты), примерно в том же направлении пробивают себе путь и два мощных океанских течения — Канарское и Северное Пассатное. Средняя скорость их составляет от 15 до 30 миль в день. Из Экваториальной Африки океанские плавания к берегам Нового Света облегчены попутным юго-восточным пассатом и Южным Пассатным течением.

Таким образом, древние мореходы могли следовать в Америку несколькими маршрутами как из Европы, так и из Африки.

Здесь-то и наступает самый сложный момент. Теоретическая возможность для трансатлантических плаваний, безусловно, существовала, но была ли она реализована на практике? Что знали древние об окружающем их беспредельном и таинственном мире? Какой бы народ мы здесь ни взяли, говорится в морской энциклопедии, границы плаваний определялись знаниями и легендами его времени. В греко-римскую эпоху этой границей были Геркулесовы Столбы, выход из "моря тьмы" (Атлантического океана); в средние века — непреодолимый "черный котел" (на экваторе); в начале эпохи Возрождения — мыс Бурь (Доброй Надежды) и Магелланов пролив.

Уже в XVIII–XIX веках некоторые ученые упорно искали истоки американских цивилизаций в культурах Европы, Древнего Востока и Средиземноморья. Так родилась гипотеза о проникновении в Западное полушарие финикийских (карфагенских), а позднее — греческих и римских мореплавателей, основанная на свидетельствах современников о высоком мореходном искусстве этих народов, а также на туманных сообщениях древних авторов о далеких морских путешествиях на запад, за пределы Геркулесовых Столбов.

Финикийцы действительно были довольно искусными и отважными мореходами. Доказательством этому служат их плавания вокруг Африки и, возможно, в Индию (страна Офир), о которых рассказывают письменные источники. еще более поразительными следует считать их успехи в освоении прибрежных вод Атлантики. В 1749 году на острове Корву (Азорские острова) был найден кувшин с карфагенскими монетами 330–320 годов до н. э. — явное доказательство пребывания там карфагенских мореходов.

Сообщение об этом важнейшем открытии впервые появилось в 1761 году в трактате шведского ученого И.Подолина. В ноябре 1749 года после нескольких дней шторма морем была размыта часть фундамента одного разрушенного каменного строения на берегу острова Корву. Там был обнаружен глиняный сосуд, полный монет. Сосуд был принесен в монастырь, где монеты были розданы собравшимся жителям острова. Часть этих монет послали в Лиссабон; а оттуда позднее — к священнику Флоресу в Мадрид. Сколько было монет в сосуде и сколько послано в Лиссабон — неизвестно. В Мадрид попало 9 штук: 2 карфагенские золотые монеты, 5 карфагенских медных монет и 2 киренские монеты из того же металла. Священник Флорес был известный мадридский нумизмат. Он-то и рассказал в 1761 году И. Подолину о находке и подарил ему эти монеты. В трактате Подолина приведены даже рисунки подаренных монет. То, что монеты частично карфагенского происхождения, частично из Киренаики (Северная Африка), не вызывает сомнения. Они не являются особо редкими, за исключением двух золотых. Удивительно, однако, в каком месте они были найдены.

Известно, что Азорские острова были впервые открыты португальцами во времена Альфонса V (1432–1481). Маловероятно, что кто-либо закопал там эти монеты в более позднее время. Возможно, они попали туда с финикийских судов, и скорее всего случайно. Корабли могло отнести туда бурей. Карфаген и некоторые другие города посылали свои корабли через Гибралтарский пролив^[65].

"Нет никаких оснований сомневаться в факте находки монет на острове Корву, — пишет немецкий историк Р.Хенниг. — Энрике Флорес (1701–1773) считается выдающимся испанским ученым, труды которого высоко оцениваются в современных энциклопедиях. К тому же нет никаких сомнений в подлинности самих монет"^[66].

И тем не менее все же нашлись скептики, отрицавшие достоверность находки на острове Корву. Однако эти сомнения рассеялись после квалифицированного заключения профессора Бернхардта — нумизмата из Мюнхена, доказавшего, что "в то время (около 1760 года) даже самый искусный мошенник не был бы в состоянии правильно подобрать столь прекрасную серию карфагенских монет, относящихся к такому ограниченному периоду (330–320 годы до н. э..)"^[67]

Таким образом, подлинность находки на острове Корву доказана, значит, можно сделать вывод, что карфагеняне достигли Азорских островов в конце IV века до н. э..

Исключается также гипотеза, что сосуд с монетами попал на остров Корву вместе с остатками разрушенного и покинутого командой корабля. Морское течение проходит от Азорских островов прямо в воды около Гибралтарского пролива, по которым регулярно плавали карфагеняне. Следовательно, дрейф обломков затонувшего корабля против течения исключается. Остается лишь предположить, что до острова добрался корабль с командой. Карфагенский корабль могло отнести от испанского берега в океан. Хорошо известны многие аналогичные случаи. В частности, в области пассатов и экваториальных течений наблюдались дрейфы кораблей на значительно большие расстояния. Например, в 1731 году к берегам острова Тринидад было прибито небольшое судно с командой из шести человек, перевозившее вино с острова Тенерифе на близлежащий остров Гомера. Около 1760 года баржа с зерном, направлявшаяся с острова Лансароте к Тенерифе (группа Канарских островов), была вынесена штормом в открытый океан и спасена английским судном лишь на расстоянии двух дней пути от берегов Венесуэлы. Поэтому можно считать вполне вероятным предположение, что карфагенский корабль был заброшен штормом на остров Корву^[68]. Но дальше Азорских островов карфагеняне вряд ли заплывали.

"Если тем не менее часто высказывалось мнение, что финикийцы, карфагеняне или другие народы-мореплаватели достигали Америки, — пишет Р.Хенниг, — то это следует считать плодом чистейшей фантазии. Впрочем, нельзя в принципе отрицать возможность того, что случайно, а не по доброй воле некоторые жители Средиземноморья могли в древности добраться до Америки и оказать культурное влияние на Новый Свет.

Но столь же определенно можно утверждать, что до настоящего времени нет никаких литературных источников или археологических данных, подтверждающих столь смелое предположение"^[69].

Неоднократно делались попытки представить материальные доказательства ранних связей Старого и Нового Света. Я имею в виду многочисленные находки "финикийских" вещей на Американском континенте.

"Все эти сообщения, — подчеркивает Р.Хенниг, — в результате тщательной проверки оказывались, однако, совершенно несостоятельными. Более или менее удачные подделки таких "доказательств" имели, к сожалению, широкое хождение в США…"^[70].

Так, например, в 1869 году на берегу реки Онондоги (штат Нью-Йорк) была обнаружена в земле огромная каменная статуя с плохо сохранившейся финикийской надписью. Настоящую сенсацию вызвала и находка плиты с финикийскими письменами в штате Параиба (Бразилия) в 1874 году. Специалистам удалось быстро распознать в них подделки.

Но уже через год появилось сообщение об открытии в районе Параибы еще одной финикийской надписи, за подлинность которой ручался доктор В. Нетто — директор Национального музея в Рио-де-Жанейро. По сообщению Нетто, надпись гласила, что несколько человек спаслись во время гибели Карфагена в 146 году до н. э. Они переправились через океан и 10 лет спустя после смерти некоторых своих товарищей и вождя оказались в крайне тяжелом положении из-за "невыносимой жары". Через несколько лет факсимиле этой надписи попало в руки одного из лучших знатоков финикийской письменности — профессора М.Литтмана (Тюбинген, Германия).

Каково же было его удивление, когда он без особого труда установил, что перед ним — новый, слегка измененный вариант первой, давно раскрытой фальшивки из Параибы. Стоит ли говорить, что приведенные примеры могут только усилить недоверие к подобного рода "открытиям" и "находкам". Продолжение этой истории с надписью из Параибы относится уже к XX веку. 29 декабря 1968 года газета "Комсомольская правда" в статье под многообещающим заголовком "И не Колумб, и не Эрик Рыжий" познакомила своих читателей с новым вариантом надписи из Параибы, копия которой была найдена в старых бумагах давно почившего американского репортера У.Имса.

Профессор С.Гордон из США, прочитав финикийскую надпись в блокноте Имса, подтвердил ее подлинность и дал следующий перевод текста:

"Мы — сыны Ханаана из Сидона, города царя. Торговые дела завели нас на этот далекий берег, в край гор. На 19-м году (правления) Хирама, нашего могущественного царя, мы принесли в жертву великим богам и богиням юношу. Мы отплыли из Эзион-Гебера в Красное море и отправились в путешествие на 10 судах. Два года все вместе мы плыли по морю вокруг земли Хам (Африка), но были разлучены рукой Ваала (штормом) — и уже не стало с нами наших товарищей. И так мы попали сюда, 12 мужчин и три женщины, на… берег, который покорился мне, адмиралу. Да благоприятствуют нам великие боги и богини!"

Правда, дата надписи здесь уже другая. С. Гордон относит ее к VI веку до н. э..^[71] 

Однако большинство специалистов-филологов не согласились с доводами С.Гордона. Профессор Фрэнк М.Кросс из Гарвардского университета доказал, что новый вариант надписи из Параибы — подделка. По его словам, это — "мешанина" из букв, существовавших в различные периоды истории Финикии и поэтому абсолютно несовместимых в рамках одного текста.

Чтобы тезис о финикийских колониях в Америке звучал более убедительно, С. Гордон проводит параллели между культурами Среднего Востока и Нового Света в доколумбову эпоху:

"Ацтеки знали математику и умели вычислять движение Солнца, Земли и Венеры. У них был также календарь из 360 дней и пяти дополнительных, как и у египтян… Трудно объяснить происхождение этой архитектуры (пирамид неподалеку от Мехико и от Каира) и науки. Нет никаких признаков естественной эволюции от предыдущих ступеней культуры"^[72].

У С.Гордона нашлось немало сторонников. Ч.Боланд обнаружил в заброшенном селении в Нью-Гэмпшире (США) каменные постройки, жертвенные камни и следы железоделательного производства, принадлежащие якобы карфагенским колонистам V–II веков до н. э. Есть такие же следы финикийской колонизации и в штате Пенсильвания (долина реки Саскуэханны). Что же заставляло этих отважных покорителей морей бросать милую их сердцу родину и "бежать" через океан к суровым берегам Северной Америки?

По мнению Ч.Боланда, объяснение может быть только одно — стремление свободно отправлять свою фанатичную и изуверскую религию. После нескольких поражений, понесенных Карфагеном от греческих и римских армий, в городе начались преследования сторонников мрачной религии, требующей постоянных человеческих жертвоприношений. И чтобы иметь возможность спокойно отправлять кровавые обряды предков, наиболее ревностные последователи старой веры решили бежать в Новый Свет. А в 146 году до н. э… когда Карфаген был окончательно разгромлен победоносными римскими легионами, остатки его жителей на уцелевших кораблях благополучно спаслись, уплыв через Атлантику на запад. И, конечно же, следы их отыскались не где-нибудь, а в США: несколько сотен камней с псевдопуническими надписями; аморфные куски железа неизвестного возраста и происхождения и т. д. Это все, что составляет пока арсенал доказательств наиболее ревностных приверженцев "финикийской гипотезы"^[73].

В 1940 году в некоторых американских газетах появилось сообщение, что в долине реки Саскуэханны были обнаружены финикийские надписи, которые якобы свидетельствовали об интенсивной деятельности финикийских горняков в районе современного города Балтимора. Некий У. Стронг нашел здесь 400 камней с "ханаанскими письменами" и на основании этого сделал вывод, что финикийцы плавали в Северную Америку начиная с 371 года до н. э..^[74] Как бы то ни было, до настоящего времени ни один подобный "факт" не поставил под сомнение выводы известного немецкого историка Р.Кронау, который все финикийско-карфагенские находки в Новом Свете назвал "бессовестными фальшивками"^[75].

"Время от времени, — пишет И.Ш.Шифман, — в газетах и научно-популярных изданиях появляются сообщения о том, что где-то в Америке найдены финикийские надписи. Чрезмерно доверчивые журналисты спешат поразить мир сенсацией: оказывается, что финикийцы, вероятнее всего карфагенские, первыми посетили Америку. Мы вынуждены разочаровать читателей: при ближайшем рассмотрении эти надписи обычно оказывались очень примитивно сработанной подделкой. Не стоит приписывать финикийцам того, что они не делали. Они внесли большой вклад в освоение морских путей Старого Света. И этого вполне достаточно"^[76].

Стоит прислушаться и к оценкам другого крупного специалиста-историка — Р. Хеннига.

"В настоящее время, — пишет он, — можно утверждать, что в Атлантический океан финикийцы проникали недалеко за Гибралтарский пролив… Посещение восточных и центральных Канарских островов и группы островов Мадейра — это, видимо, единственное (курсив мой, — В.Г.) географическое открытие, которое довольно достоверно можно приписать финикийцам…" [77].

Финикийская морская держава находилась еще в зените славы, когда на каменистых берегах Балканского полуострова выросли молодые греческие города-государства — полисы. Географическое положение Греции обусловило раннее появление там морского флота. Ни один город Греции не удален от моря более чем на 90 км. Большинство селений расположено еще ближе к берегу. Греции принадлежало множество мелких островов, которые заселялись и снабжались тоже только по морю.

Для того чтобы наладить регулярные связи между своими многочисленными владениями на суше и на море, грекам был необходим большой и сильный флот. И они его создали. Греческие триремы (парусно-гребные суда с тремя рядами весел) наголову разгромили в битве при Сала-мине (480 год до н. э..) огромную эскадру персидского царя Ксеркса, состоявшую в основном из финикийских кораблей.

Греки не только превзошли финикийцев в области судостроения, но и соперничали с ними в колонизации Средиземноморья и Причерноморья. Ими основаны такие города-колонии, как Тарент, Сиракузы, Марсель, Трапезунд, Херсонес Таврический и многие другие.

Еще больший вклад внесли греческие мыслители, ученые и моряки в развитие науки об окружающем мире — географии. Пределы ойкумены значительно раздвинулись. Тогда же появились в античной литературе и первые смутные упоминания о сказочных островах, затерянных в голубых водах океана.

Гесиод, живший в VIII веке до н. э. был первым, кто дал этим островам название Блаженные. Говоря о "божественной расе людей-героев", которые жили до нас на Земле, он сообщает, что часть из них погибла в ходе сражений, таких как осада Трои, но другим "отец Зевс предоставил на краю Земли место для жизни, вдали от людей и бессмертных богов. На этих "островах Блаженных", окруженных кипящим водоворотами Океаном, они живут без забот и печали. И плодородная земля трижды в год приносит им урожай плодов сладких, как мед"^[78].

Эти острова, известные также как "острова Счастливых", "Геспериды" и "Елисейские Поля", упоминаются в эпоху классической древности и средневековья почти во всех трудах по географии.

Много сведений о землях, лежащих к западу от Гибралтара, почерпнули греки от финикийских мореплавателей. В IV веке до н. э. неизвестный греческий автор писал в своем сочинении "О чудесных слухах": "Говорят, будто по ту сторону столбов Геракла карфагеняне обнаружили в океане необитаемый остров, богатый лесами и судоходными реками и изобилующий плодами. Он находится на расстоянии нескольких дней пути от материка (курсив мой. — В. Г.). Но когда карфагеняне стали часто посещать его и некоторые из них из-за плодородия почвы поселились там, то правители Карфагена запретили под страхом смерти ездить к этому острову". Это было сделано для того, чтобы остановить отток населения из Карфагена и держать открытие новых земель в тайне. Какой же это кусок суши? Может быть, Америка?

Диодор Сицилийский — историк, живший в I веке до н. э… — говорит на этот счет вполне определенно:

"В середине океана, против Африки, лежит остров, выделяющийся своей величиной. Он находится от Африки лишь на расстоянии нескольких дней пути (курсив мой. — В. Г.)… Финикийцы, обследовавшие… побережье по ту сторону Столбов и плывшие на парусах вдоль побережья Африки, были сильными ветрами отнесены далеко в океан. После многих дней блужданий они достигли наконец названного острова" [79].

Таким образом, речь идет о землях, расположенных в непосредственной близости от африканских берегов. Что здесь имелось в виду? Мадейра? Острова Канарской группы? Азоры? Для нас не это главное. Важно другое: острова, лежащие на расстоянии "нескольких дней пути" от Африки, никак нельзя связывать с какими-либо землями по ту сторону Атлантики, будь то Антильский, Багамский или Бермудский архипелаги.

Правда, некоторые современные исследователи, ссылаясь на то, что на найденных финикийцами и известных грекам островах в океане были "горы" и "судоходные реки", пытаются доказать, будто в этих сообщениях речь идет по крайней мере о крупнейших островах Вест-Индии— Кубе, Гаити, Ямайке и др. Но есть все основания считать, что в данном случае речь идет всего лишь о Мадейре. "Лесистость, плодородие, реки, — пишет Р. Хенниг, — все это описание прекрасно подходит теперь, как и подходило в древности, к вновь открытому в XIV веке итальянцами, а в 1419 году португальцами острову Мадейре, и только к нему одному"^[80].

Конечно, эллинская цивилизация была прежде всего цивилизацией средиземноморской. Но вместе с тем греки довольно рано начинают плавать и по Атлантическому океану. Первое путешествие такого рода, судя по сообщению Геродота, совершил самосец Колей около 640 года до н. э… когда его корабль бурей вынесло в океан и он попал в город Тартесс, расположенный на Атлантическом побережье Испании в устье реки Гвадалквивир (древний Бетис). В VI веке до н. э. Эвтимен из Массилии (Марселя) исследовал атлантическое побережье Северной Африки.

"Греки… не ограничивались плаваниями в преддверие океана, они смело проникали на океанские просторы и предпринимали путешествия как на север, вдоль Атлантического побережья Европы, так и на юг, вдоль берегов Африки"^[81].

Дальше всех на север прошел в IV веке до н. э. грек Пифей из Массилии, побывавший "в странах олова и янтаря" и "у пределов видимых земли" — близ острова Туле. Вот что сообщает об этом древний историк Диодор Сицилийский: "Жители Британии, обитающие около мыса Белерион (совр. Лендс-Энд. — В. Г.), весьма гостеприимны и, занимаясь торговлей с иноземными купцами, стали более цивилизованными. Они добывают олово, искусно выплавляя его из руды. Из олова они изготовляют слитки в виде кубиков и переправляют их на близлежащий остров Иктис (Сент-Майклс-Маунт, Корнуэлл. — В. Г.)… Там олово скупают у жителей купцы и переправляют его в Галлию…"^[82] Обогнув Англию, Пифей отправился к берегам Скандинавии. Оттуда он привез рассказы о таинственной Ультима-Туле— неведомой земле где-то на западе, в океане:

"Самой далекой из всех известных земель является Туле, где во время солнцеворота, когда солнце проходит знак Рака… нет ночей, но очень мало дневного света в зимнее время. Некоторые думают, что это продолжается без перерыва 6 месяцев подряд… Некоторые упоминают еще другие острова (севернее Британии, — В. Г.): Скандию, Думну, Берги и величайший из всех Беррике, с которого обычно плавают на Туле. На расстоянии одного дня морского пути от Туле находится якобы застывшее море, называемое некоторыми Кронийским"^[83].

Между тем путешествие Пифея было явлением настолько исключительным, что позднейшие греческие авторы попросту отказывались верить в правдивость его отчета и в течение многих веков необоснованно называли величайшего ученого древности лжецом.

В настоящее время можно считать, что Пифей полностью реабилитирован, и приходится только сожалеть, что наши сведения о жизни и исследованиях этого великого человека столь ничтожны. За весь древний период Пифей был единственным жителем Средиземноморья, проникшим далеко за 60° северной широты.

Мы можем только предполагать, что свое эпохальное путешествие он совершил на средства и по поручению состоятельных купцов родного города, жаждавших получить надежные сведения о далеких северных землях, богатых оловом и янтарем. Пифей первым установил, что Британия — остров, вокруг которого можно проплыть за 40 дней. Почти неделю отважный грек плыл в открытом море к загадочной земле Туле. Еще Ф.Нансен убедительно доказал, что Туле — это Норвегия в районе Тронхеймс-фьорда. Ведь до XI века н. э. и даже позже Скандинавию считали островом^[84].

Однако о плаваниях к берегам Нового Света в античных текстах нет ни единого слова. В этой связи уместно привести слова крупнейшего специалиста в области древних морских контактов между Америкой и Старым Светом С.Э.Морисона (США): "Ни одно из сообщений не подтверждает высказывания о том, что древние были связаны с Америкой".

Уцелевшие до наших дней античные рукописи действительно не дают никаких оснований считать, что финикийцы и греки сумели хотя бы раз добраться до берегов Нового Света и благополучно вернуться назад.

Правда, современные знания об античной культуре — лишь ничтожная часть того, что когда-то существовало. Многие выдающиеся достижения древних философов, путешественников и ученых были безвозвратно утрачены на протяжении последующих веков. Бесценные рукописи, хранители знаний, безжалостно сжигались религиозными фанатиками, втаптывались в грязь копытами варварской конницы, гибли от наводнений и пожаров. Кто знает, возможно, там были сведения и о далеких морских походах в западную часть Атлантики?

И тем не менее наука не может строить свои доводы на песке, основываться на беспочвенных догадках. Для создания любой научной гипотезы нужны обоснованные факты. Но есть ли они у нас, когда речь идет о плаваниях античных мореходов в Америку? Современные авторы-дилетанты считают, что есть и очень много, но эти факты не попадают почему-то в поле зрения ученых-профессионалов. А между тем стоит лишь повнимательнее посмотреть на них — и… прошлое Старого и Нового Света предстанет совсем иначе!

Не будем же уподобляться твердолобым хранителям академических догм и обратимся к рассмотрению аргументации дилетантов.

Так, в 1966 году Г.Мертц предложила XXXVI Международному конгрессу американистов в Севилье (Испания) свой доклад под интригующим названием "Одиссей в Америке". Ссылаясь на упоминание в бессмертной гомеровской поэме о "движущейся по кругу реке в океане" за столбами Геракла, она утверждала, что речь идет здесь о течении Гольфстрим и о том, что знаменитый герой Троянской войны Одиссей попал через Северную Атлантику в Новый Свет^[85]. Надо ли говорить, что в связи с полным отсутствием каких-либо доказательств эта версия не может быть принята ни одним серьезным ученым.

С. Гордон для подтверждения своих гипотез также прибегает к древним преданиям. Логика его рассуждений проста. У ацтеков якобы есть легенда о том, что все навыки цивилизованного образа жизни были принесены в Новый Свет одним бородатым и белокожим человеком по имени Кецалькоатль. В переводе с языка науа это имя означает "Пернатый Змей". Он приплыл к ацтекам на лодке с востока и туда же на восток потом скрылся, обещав когда-нибудь вернуться. Аналогичное предание есть и у майя. Там, правда, бородатого человека зовут Кукулькан, что в переводе с майяского тоже означает "Пернатый Змей".

"Все вариации данного мифа, — утверждает С.Гордон, — говорят о белых бородатых людях, которые пересекли Атлантику и сделали фундаментальный вклад по передаче высокой культуры из Средиземноморья и Европы в Мезоамерику…"^[86]

Далее С.Гордон высказывает совершенно фантастическую мысль. Оказывается, в знаменитом афинском Акрополе есть скульптура пернатых змей с головами бородатых людей. Это, по мнению С.Гордона, является решающим доказательством осуществления плаваний греков за океан. Правда, это произошло не в античные времена, когда Афины переживали эпоху расцвета, а значительно позднее — на рубеже нашей эры.

Есть и более серьезные попытки доказать возможность трансатлантических плаваний греческих кораблей из Средиземноморья в Америку. Одна из них связана с проблемой Саргассова моря. Дело в том, что очень часто на основе отдельных свидетельств античных авторов о крупных скоплениях водорослей по ту сторону Геркуловых столбов делались выводы, что греки и финикийцы знали о существовании Саргассова моря. Однако сейчас можно с уверенностью утверждать, что данное заключение ошибочно. Значительные скопления водорослей есть и в европейских водах, в чем убедился, например, Гамилькон во время своего плавания в "страну олова" — Англию.

Аристотель и Тимей упоминают о таком море, расположенном на расстоянии всего четырех дней пути от Гадеса (совр. Кадис, Испания). Совершенно исключено, что в данном случае подразумевалось Саргассово море. Очевидно, 2000 лет назад крупные скопления водорослей вблизи берегов Европы и Африки встречались чаще, чем теперь.

По Псевдо-Скилаку, такие скопления можно было видеть непосредственно за Керной, то есть у побережья Марокко. В районы скопления водорослей заплывали карфагеняне и жители Гадеса, поскольку здесь в изобилии водился особенно ценившийся ими тунец.

"Учитывая все эти факты, не может быть и речи о том, чтобы в древности знали о существовании Саргассова моря. Нет никаких достоверных данных и о плаваниях древних народов западнее Азорских островов. Если тем не менее часто высказывалось мнение, что финикийцы, карфагеняне, греки или другие народы-мореплаватели достигали Америки, то это следует считать плодом чистой фантазии. Правда, в древности, как и теперь, каботажные и океанские суда относились штормами далеко на запад. Но жертвы кораблекрушений ни в коем случае не могли сами найти обратную дорогу или подать весточку о своей судьбе на родину"^[87].

До сих пор все наши рассуждения о плаваниях греков в Средиземном море и Атлантическом океане носили довольно общий характер, когда "за" и "против" их путешествий в Новый Свет разбирались главным образом на основе письменных источников. Между тем далеко не лишним было бы сказать об эллинских кораблях и эллинском море-плавании.

Видимо, первое дошедшее до нас описание типичного греческого судна принадлежит бессмертному Гомеру, когда он ведет рассказ о приключениях Одиссея.

К морю и к ждавшему их кораблю подошедши, они там
Спутников густокудрявых нашли у песчаного брега…
Взявши запасы, они их на прочно устроенном судне
Склали, как то повелел им возлюбленный сын Одиссеев.
Скоро и сам он вступил на корабль за богиней Афиной;
Подле кормы корабельной она поместилась; с ней рядом
Сел Телемах, и гребцы, отвязавши поспешно канаты,
Также взошли на корабль и сели на лавках у весел.
Тут светлоокая Зевсова дочь даровала им ветер попутный,
Свежий повеял зефир, сшумляющий темное море.
Бодрых гребцов возбуждая, велел Телемах им скорее
Снасти устроить; ему повинуясь, сосновую мачту
Подняли разом они и, глубоко в гнездо водрузивши,
В нем утвердили ее, а с боков натянули веревки;
Белый потом привязали ремнями плетеными парус;
Ветром наполнившись, он поднялся, и пурпурные волны
Звучно под килем потекшего в них корабля зашумели;
Он же бежал по волнам, разгребая себе в них дорогу…^[88].

Судя по всему, знаменитый "Арго" и безымянные корабли гомеровских героев были лишь первыми ласточками грядущего господства эллинов в Средиземноморье. К середине VIII века до н. э. греки располагали уже, по-видимому, немалыми торговым и военным флотами, без которых невозможной была бы вся их колонизаторская политика, распространившаяся от Марселя до северного побережья Черного моря. Уже тогда существовало несколько основных типов кораблей: наименьшим из упомянутых в источниках было 20-весельное судно, использовавшееся как для разведочных экспедиций, так и в качестве транспортного средства.

Для военных целей строились более крупные корабли с 50 парами весел и даже со 100 парами. Все они, независимо от размеров, были длинными и узкими, с очень низкими бортами. Их вес был не особенно велик, поскольку экипаж, как это описано в "Одиссее", мог на руках переносить свое судно с места на место. Корпус красился в черный цвет. На изготовление обшивки и основных деталей корпуса корабля шли дуб, сосна, ель. Мачты и весла делались обычно из пихты. Весла крепились в специальных кожаных петлях, приделанных к гвоздю или шпильке. Единственный квадратный парус крепился к съемной мачте. Якоря изготовляли из тяжелых камней. Воду, масло и вино, а также некоторые виды пищи хранили в глиняных амфорах и в мешках из кожи (мехах).

В VIII–VII веках до н. э. на носу эллинского корабля стали устанавливать таран — тяжелое бревно с металлическим наконечником. Это произвело подлинную революцию в ведении войн на море.

Торговые корабли отличались от военных тем, что были более тяжелыми и вместительными. Сначала они были весельными, но с увеличением размеров и грузоподъемности таких судов на них поставили паруса.

В греческом флоте были специальные крупные транспорты-триремы (т. е. с тремя рядами весел) для перевозки лошадей, называвшиеся гиппагогосами и гиппегосами. В документах IV века до н. э. упоминаются суда такого типа с 60 гребцами, перевозившие до 30 лошадей^[89].

В 146 году до н. э. рухнули стены неприступного прежде Карфагена, и Рим стал единственным властелином всего Средиземноморья. Средиземное море на протяжении целых столетий называли Римским. Гигантские потоки грузов вливались на Апеннинский полуостров из Северной Африки, Передней Азии и Причерноморья. Легионы Цезаря с помощью флота захватили Галлию и высадились в Британии. Римские суда бороздили просторы Атлантики и в районе западноафриканского побережья, и к северу от Гибралтара.

К рубежу нашей эры римляне добились поразительных успехов в искусстве кораблестроения, воспользовавшись достижениями своих именитых предшественников — минойцев, египтян, финикийцев, греков и карфагенян. Рим имел гигантский торговый флот. В среднем торговый корабль вмещал до 340 тонн груза. Корабли, предназначенные для перевозки зерна, вмещали до 1200 тонн. В 40 году н. э. когда Калигула решил вывезти из Египта каменный обелиск, который сейчас стоит в цирке Нерона в Риме, он построил для этого судно грузоподъемностью 1300 тонн и достаточно длинное, чтобы транспортировать монумент длиной 39 метров. В 64 году иудейский историк Иосиф Флавий отплыл из Александрии в Рим на корабле, вмешавшем 600 пассажиров. Греческий автор Лукиан описывает римское судно для перевозки зерна, выброшенное штормом на берег близ Афин. Этот корабль имел 54 метра в длину и борта высотой более 13 метров^[90].

Римляне строили свои суда из сосны, ели и кедра. Паруса изготовляли из льняной ткани, тростника и даже из кожи. Высоко поднятый форштевень украшали по верхнему краю резной головой гуся или лебедя. Часто днище покрывали медным листом для защиты дерева от коррозии и для придания ему особой прочности.

Оснащенный квадратным финикийским парусом корабль мог при попутном ветре развить скорость до 5–6 узлов в час. Но для маневрирования, а также для плаваний в безветренную погоду почти на каждом корабле было по несколько рядов весел. Компаса античные мореходы не знали. Они ориентировались днем по характерным особенностям прибрежного рельефа, а ночью — по звездам^[91].

Вплоть до недавнего времени в научных кругах считалось, что римляне были плохими мореплавателями. Все их интересы ограничивались окруженным римскими владениями Средиземным морем, а в океан они выходить просто боялись. После победы сухопутного Рима над властелином морей Карфагеном во II веке до н. э. в изучении океана будто бы наступил застой.

"Исследовательский порыв был заглушен. Прошло 15 столетий, прежде чем возобновилось покорение Атлантики"^[92]. Даже такой известный специалист по истории географии, как Р.Хенниг, довольно низко оценивал мореходные способности римлян.

"Окончательный захват Испании римлянами в 206 году до н. э. — пишет он, — положил конец карфагенской блокаде Гибралтарского пролива, длившейся 300 лет. Однако на протяжении последующих 60 лет завоевателям не приходило в голову извлечь из этого пользу для судоходства и торговли… Интерес римлян к географии, если ее нельзя было использовать в политических целях, был всегда весьма умеренным. А неспокойный океан, с его неприятными приливами и отливами, неизменно внушал известный страх римлянам, привыкшим предпринимать плавания только для утверждения своего политического господства"^[93].

На мой взгляд, эти выводы грешат односторонностью. Римский след в географии и мореплавании никак не назовешь слабым или ничтожным. Для подтверждения этого вывода достаточно привести краткий перечень наиболее выдающихся походов римских флотов в разведочные экспедиции в Атлантический океан. Первый из таких походов относится к 145 году до н. э..

"Когда Сципион Эмилиан, — пишет римский историк Плиний, — стоял в Африке во главе войска, автор анналов Полибий получил от него флот для того, чтобы, проплыв вокруг, исследовать эту часть света…"^[94]

Нет никаких сомнений в том, что к середине II века до н. э. римляне знали об Атлантическом побережье Африки гораздо меньше, чем финикийцы, греки и карфагеняне за несколько столетий до них. Только когда Сципион нанес смертельный удар главному сопернику Рима — Карфагену, римляне заинтересовались странами, с которыми их враг вел торговлю. Греческий историк Полибий, близкий друг Сципиона, осуществил исследовательскую экспедицию вдоль северо-западного побережья Африки, получив корабли и снаряжение от римского полководца.

Единственное сообщение об этом необычном плавании записано Плинием коротко и довольно туманно. В нем приведены названия многих мест и племен в Африке, но нет никаких подробностей о маршруте экспедиции и ее результатах. Мы не знаем, как далеко прошли на юг корабли Полибия. Возможно, конечный пункт путешествия находило близ устья реки Сенегал или даже у мыса Зеленого.

"Экспедиция, — подчеркивает Р.Хенниг, — безусловно, была выдающимся событием. Чуть ли не до 1443 года н. э. ни один корабль цивилизованных народов не заходил так далеко на юг!"^[95]

Из других античных источников известно, что в 95 году до н. э. римский наместник в Испании Лициний Красс совершил морской поход в Атлантику для посещения "Оловянных островов", находившихся, судя по описанию, совсем рядом с побережьем Иберийского полуострова^[96].

Более грандиозным морским предприятием оказалась высадка войск Юлия Цезаря в Британии в 55–54 годах до н. э. потребовавшая предельной мобилизации всех сил римского флота. Но плохое знание римлянами местных условий привело к тому, что даже форсирование неширокого пролива Ла-Манш, отделявшего покоренную Галлию от еще не покоренной страны бриттов, превратилось в серьезное предприятие.

"В ту же ночь, — вспоминает Цезарь, — случилось полнолуние, а этот день обыкновенно вызывает в Океане сильнейшие приливы, что нашим не было известно. Таким образом единовременно и военные корабли, на которых я организовал переправу войска и теперь приказал вытащить их на берег, заливало волнами, и стоявшие на якоре грузовые бросало в разные стороны бурей, так что у нас не было возможности ни управлять ими, ни подавать, где нужно, помощь. Значительное число кораблей разбилось…"^[97]

Часть судов унесло ветром в открытое море, и далеко не все они смогли вернуться впоследствии к европейским берегам.

Шесть десятилетий спустя римляне, уже прочно освоив каботажные океанские плавания вдоль своих владений от Гибралтара до Британии, рискнули проникнуть и дальше на север — к побережью Скандинавии.

"От Гадеса и Геркулесовых Столбов, вдоль берегов Испании и Галлии, — пишет Плиний, — совершаются плавания по всему Западу. Во время правления божественного Августа обошли большую часть Северного океана. Тогда флот, обогнув Германию, достиг Кимврского мыса [мыс Скаген], и оттуда увидели или услышали о скифской стране и чрезмерно влажных и обледеневших пространствах. Но малоправдоподобно, чтобы моря замерзали там, где в избытке влага… В морском заливе Кодан множество островов, среди которых самым известным является Скатинавия, размеры которой еще неведомы"^[98].

Речь идет о плавании римского флота от устья Рейна в северном направлении до мыса Скаген (Дания) и еще дальше — до какой-то точки на южном побережье Скандинавии в проливе Скагеррак. О причинах, побудивших римлян к такому дальнему и рискованному плаванию у опасного западного побережья Ютландии, ничего не сообщается. О том, что Скандинавия не остров, видимо, не знали до XI и даже до XIII века^[99].

Наконец, следует упомянуть здесь и о плавании римской эскадры на север Атлантики, за Оркнейские острова в 84 году н. э. Римский историк Корнелий Тацит писал:

"Римский флот, объехавший тогда этот берег самого крайнего моря, удостоверил, что Британия есть остров, и вместе с тем открыл и покорил неизвестные до того острова, называющиеся Оркадами. Была усмотрена издали и Туле, но приказ был ехать лишь до этих мест, да и зима приближалась. Море же там, говорят, малоподвижно и тяжело для гребцов; оно даже и ветрами не поднимается значительно"^[100].

Этот военно-морской поход с некоторыми исследовательскими целями был предпринят на север Британии римским наместником Юлием Агриколой. Туле римляне, конечно, не видели. То, что они называли Туле, был, по-видимому, маленький островок Файр, лежащий на полпути между Оркнейскими и Шетландскими островами.

Уместно напомнить, что само по себе плавание римского флота вокруг Британии в 84 году н. э. и все географические достижения Агриколы были, в сущности, лишь частичным повторением подвига грека Пифея в IV веке до н. э. Если бы Пифею так долго не оказывали обидного недоверия, то не понадобилось бы и специальной экспедиции римского флота вокруг северной оконечности Британии. Она ведь только подтвердила те данные, которые за 400 лет до этого, но в гораздо большем объеме и с большей точностью сообщил отважный грек из Массилии. Правда, важно другое: с 84 года н. э. островная природа Британии уже никогда более не оспаривалась^[101].

Таким образом, не подлежит сомнению, что уже с I века до н. э. римские корабли бороздили прибрежные воды Атлантики — от Гибралтара до северной оконечности Англии — достаточно часто. А это предполагает, в свою очередь, куда большее знакомство римлян с океаном, нежели признавали до недавнего времени специалисты по истории географии. Более того, по всей вероятности, некоторые из этих кораблей (военных или торговых) при неблагоприятном стечении обстоятельств уносились бурями и морскими течениями далеко на запад, в просторы океана, и, возможно, попадали на острова Антильского и Багамского архипелагов или восточного побережья Американского континента. Это предположение, кстати, не раз высказывали в печати многие серьезные ученые.

"…В античное время в Атлантическом океане, — пишет известный этнограф Ю.В.Кнорозов, — плавали тартесские, финикийские, этрусские, греческие и римские корабли. Несомненно, довольно часто ураганные ветры уносили их в открытый океан. Прибрежные жители Мезоамерики, вероятно, много раз имели возможность видеть обломки этих кораблей, кое-какие вещи и утопленников, а иногда, может быть, даже и живых моряков"^[102].

О большой вероятности таких вынужденных трансатлантических плаваний свидетельствуют и факты обратного порядка: документально зафиксированы случаи пересечения Атлантики жителями Нового Света в доколумбову эпоху. И таких случаев известно сейчас по меньшей мере три.

"В 62 году до н. э. к побережью Германии причалила лодка с двумя людьми неизвестной расы. Они были взяты в плен, и вождь свезов (по Плинию) или бойев (по Помпонию Меле) прислал их в дар римскому проконсулу Галлии Метеллу Целеру. Античные авторы считали их жителями Индии, проплывшими с востока на запад по океану, окружающему землю. Пленники были, по-видимому, рыбаками и питались в дороге рыбой, заменяя воду рыбьим соком. При императоре Фридрихе Барбароссе в 1162 году на побережье Германии попала лодка с неизвестными людьми. Хронист Гальвано считал их жителями легендарного острова Бак-калаос. В 1508 году французский корабль встретил недалеко от Англии лодку с семью людьми небольшого роста, с кожей бронзового цвета. Из них шесть умерли, в живых остался юноша, говоривший на незнакомом языке. Он был доставлен к королю Людовику XII, бывшему тогда в Мэне"^[103].

Между тем сравнительно недавно появились вполне реальные доказательства того, что римляне не только бывали на островах, затерянных в просторах Атлантики, но и достигали (скорее всего случайно) берегов Мексики в районе Веракруса.

Как это случилось? При каких обстоятельствах?

Во II веке до н. э. после гибели Карфагена, Рим стал единственным и абсолютным властелином всего Средиземноморья. Именно к этому времени и появляются в трудах римских историков туманные сообщения об островах, затерянных в океане западнее Геркулесовых столбов. Правда, римляне могли узнать о них из каких-либо греческих или финикийских источников. Поэтому для нас важно установить, ходили ли римские корабли хотя бы до ближайших к Африке островов — Мадейры, Канарских и т. д.

Как было показано в предыдущей главе, посещение восточных и центральных Канарских островов, группы островов Мадейра и, видимо, Азорских (о. Корву) финикийскими мореходами представляется вполне достоверным. Примечателен и такой факт. До сих пор не раскрыты секреты приготовления знаменитой пурпурной краски финикийцев, торговля которой приносила им баснословные прибыли. Между тем именно на Канарских островах растет лишайник "орсель", содержащий в себе высококачественный краситель. Древние народы Средиземноморья, видимо, хорошо знали о богатствах островов, затерянных в океане, и время от времени совершали туда походы. Незадолго до нашей эры мавританский царь Юба II, находившийся в вассальной зависимости от Рима, побывал на Канарских островах и построил там собственную пурпурокрасильню. Он не нашел там никаких жителей, но видел руины древних каменных построек, скорее всего финикийских (карфагенских)^[104].

В 1964 году на прибрежном мелководье, близ островка Грасьоса (группа Азорских островов), была обнаружена хорошо сохранившаяся античная амфора так называемого финикийского типа, которой пользовались только на римских судах во II–III веках н. э. Известно также, что подобных амфор на торговых кораблях не было, значит, речь идет скорее всего о визите на Грасьосу военного корабля^[105].

Сопоставив изложенные выше факты, можно предположить, что Азорские острова были, по всей вероятности, известны римским мореплавателям и иногда посещались ими, но, видимо, чаще всего это происходило при случайных или вынужденных обстоятельствах. То, что на острове Грасьоса побывал когда-то военный, а не торговый корабль, который гораздо хуже приспособлен к далеким морским путешествиям, указывает как раз именно на такого рода возможность.

В 1933 году мексиканский археолог X. Гарсия Пайон производил раскопки древнего индейского поселения Калиштлахуака в долине Толука (Мексика). Здесь, под тремя непотревоженными слоями глинобитных полов одного из исследуемых зданий, удалось обнаружить несколько погребений ацтекского времени (XIII–XV веков). Там были найдены глиняные расписные кувшины и чаши, украшения из раковин и горного хрусталя, золотые пластины, фигурка оцелота и т. д. Среди всей этой роскоши внимание археолога привлек один необычный предмет: из угла гробницы на него глядели широко раскрытые глаза какого-то бородатого существа в шутовской конической шапочке. Это была голова небольшой терракотовой статуэтки диаметром 2,5 см. Весь ее облик резко отличался от древних скульптур индейцев. "В течение многих лет, — вспоминает Пайон, — головка хранилась у меня, и я иногда показывал ее знакомым как некий курьез". И только в 1959 году о находке случайно узнали европейские ученые. Они и помогли установить, что терракотовая головка из Калиштлахуаки относится к хорошо известному типу римских статуэток II века^[106].

Но как же столь ранняя вещь оказалась в довольно позднем погребении? Видимо, еще в древности индейцы обратили внимание на необычный предмет. Не исключено, что первые его владельцы знали кое-что и относительно обстоятельств появления статуэтки на берегах Мексики. Во всяком случае, ясно одно: римскую головку как особо почитаемую реликвию бережно передавали из поколения в поколение, пока она не очутилась в конце концов в гробнице грозного индейского вождя.

Открытие в Калиштлахуаке знаменательно тем, что впервые в Центральной Америке было найдено привозное изделие доколумбовой эпохи. Это открытие придает большую достоверность и другим сообщениям о случайных находках античных вещей в различных районах Мексики: головки эллинистической статуэтки из Керетаро, позднеримской терракоты (изображения Венеры) из области Хуастека и римской же фигурки из Северной Мексики (хранится сейчас в музее Чикаго, США)^[107].

Итак, скупые, но достоверные факты позволяют утверждать, что по крайней мере один раз предмет римского производства II века н. э. пересек (разумеется, на судне с живым или мертвым экипажем) просторы Атлантики и очутился на берегах Нового Света, в Мексике.

Несколько лет назад на восточном (атлантическом) побережье Венесуэлы обнаружили клад римских монет IV века. Золотые, серебряные и медные монеты, среди которых было много дублетов, находились в глиняном кувшине, глубоко зарытом на песчаном берегу океана, недалеко от кромки прибоя ^[108]. Видимо, клад спрятал человек, знавший цену деньгам. Скорее всего они принадлежали одному из пассажиров римского торгового судна, потерпевшего крушение у пустынного венесуэльского побережья. Беспощадное время уничтожило все следы трагедии, разыгравшейся здесь свыше 15 веков назад, оставив в память о неизвестных мореплавателях древности только этот глиняный кувшин.

От западного побережья Африки к берегам Мексиканского залива идут мощные Канарское и Северное Пассатное течения и дуют попутные ветры (северо-восточные пассаты). И если римляне выходили за Геркулесовы столбы в океан и бывали на Канарских островах, то нет ничего удивительного в том, что отдельные их корабли во время бурь или силой могучих ветров и течений заносились далеко на запад, до американского побережья. Но ни одного доказательства того, что эти "путешественники поневоле" когда-либо возвращались назад, у нас пока не было.

Впрочем, одно, мне кажется, все же есть. В 1968 году я опубликовал в издательстве "Наука" монографию "Америка и Старый Свет в доколумбову эпоху", где впервые рассказал нашим читателям о находке головки римской статуэтки II века в Мексике. И каково же было мое удивление, когда в конце того же года я получил короткое письмо-отклик на свою публикацию от известнейшего ботаника, соратника Н.И.Вавилова, профессора П.М.Жуковского. Ввиду важности этого письма привожу его текст полностью.

Глубокоуважаемый Валерий Иванович!

Я прочитал Вашу интересную и деловую книгу "Америка и Старый Свет в доколумбову эпоху". Эта проблема меня занимает уже 40 лет, с тех пор как я работал рядом с академиком Н. И. Вавиловым. В своей книге Вы сообщаете о находке в Новом Свете предметов римской культуры. В 1960 году я был в Италии, где встретился в Неаполе с профессором Каселлой. Он в течение ряда лет изучал фрески Помпеи и Геркуланума и обнаружил на них американские по происхождению культурные растения: аннону, ананас и др. Откуда римляне в I веке н. э. знали эти растения? У меня есть фотоснимки и диапозитивы многих фресок. Аннона не вызывает никаких сомнений (настолько отчетливо изображение); ананас немного неясен, но все же это — он. Извержение Везувия было в 63 (нетвердо помню) году н. э. Есть отличная фреска, изображающая лимон. Римляне могли его знать только из Индии… Профессор Каселла опубликовал ряд работ о своих находках на итальянском языке. Я об этом писал в своей монографии "Культурные растения и их сородичи", изд. 2-е, 1964 г. Написал, как скептик.

С приветом, П.Жуковский, профессор, доктор биологических наук, доктор сельскохозяйственных наук.

15/XI — 1968 г., г. Ленинград.

Вот такое интересное послание из Ленинграда прислал мне профессор П. М.Жуковский. Здесь было над чем поломать голову. О работах итальянца Д.Каселлы я знал и раньше^[109], но не придавал им большого значения, расценив как очередную сенсацию. И кроме того, будучи археологом, я, откровенно говоря, не очень-то вникал в суть ботанических изысканий неизвестного мне доселе итальянца. И вдруг как гром среди ясного неба! Авторитетнейший ботаник, работавший бок о бок с великим Вавиловым, без колебаний утверждает: профессор Каселла прав; на фресках римских городов Геркуланума и Помпеи, уничтоженных в I веке одним мощным извержением вулкана Везувий, изображены исконно американские растения — аннона и ананас!

Следовательно, на рубеже нашей эры или ранее римляне не только побывали где-то в Центральной или Южной Америке, но и благополучно вернулись назад, в Италию, поскольку именно с их рисунков и описаний античные мастера смогли точно воспроизвести в росписях вилл римских аристократов далекую заокеанскую экзотику.

Несколько лет спустя именно к такому заключению пришла большая группа экспертов-историков, археологов, этнографов, ботаников и географов, собравшихся для обсуждения проблемы трансокеанских связей Старого и Нового Света в доколумбову эпоху^[110]. Таким образом, судя по данным ботаники, в I веке римляне знали американские растения и изображали их на стенах своих жилищ. Неясным остается лишь то, почему столь незаурядное событие не нашло своего отражения в трудах античных историков и географов того времени.

Признание возможности трансокеанских плаваний римлян в Америку в период между падением Карфагена (146 год до н. э..) и IV веком отнюдь не устраняет необходимости давать решительный отпор всякого рода спекуляциям дилетантов на эту тему.

Особенно богата фантазиями книга американского автора Ч.Боланда, где целая глава посвящена плаваниям римлян в Новый Свет и основанию там римских колоний. Все дело, оказывается, было в том, что в I веке в Риме начались гонения на христиан. В 64 году там в течение шести дней и семи ночей бушевали неистовые пожары. Начисто выгорели целые кварталы, погибло множество людей, безвозвратно исчезли колоссальные материальные ценности. И у озлобленных погорельцев, в одно мгновение лишившихся крыши над головой и всего имущества, стало рождаться подозрение, что они — жертвы не стихийного бедствия, а намеренного поджога. По городу поползли слухи, что главным виновником постигших римлян несчастий был не кто иной, как император Нерон. И тогда, пытаясь отвести от себя гнев толпы, перепуганный император обвинил в поджогах секту христиан, собравшихся в Риме со всего Средиземноморья и тайно отправлявших какую-то новую и непонятную религию. Начались массовые аресты и избиение христиан. Их пытали и казнили сотнями, травили хищниками, сажали в тюрьмы. В этой бойне погибли предводители христианской общины — апостолы Петр и Павел. И вот тогда, спасаясь от неминуемой гибели, уцелевшие христиане добыли правдами и неправдами несколько кораблей и отправились через Атлантический океан на запад в поисках новой родины. Видимо, покровительство Божье избавило их от всех бед и напастей, и они благополучно пересекли морские просторы, сказавшись у восточного побережья штата Виргиния (США).

Вы сомневаетесь? И напрасно: у Ч.Боланда есть неотразимые аргументы в пользу своей необычайной и полной драматизма истории. В 1943 году некий инженер Д.В.Хауи купил ферму площадью около 90 гектаров на берегу красивой реки Роанок близ городка Джеффрис в штате Виргиния. При осмотре новых владений он обнаружил куски старого железа и даже какие-то изделия из этого металла. Дальше — больше. Находки на поверхности земли новоявленного фермера уже не удовлетворяли, и вскоре инженер превратился в археолога. Хауи перекопал вдоль и поперек не только свой участок, но и его окрестности. В итоге он нашел почти целую бронзовую чашу, бронзовое пряслице и несколько железных ножей и кинжалов. Железные гвозди и долота в счет уже не шли. Было ясно, что ничего не подозревающий мир стоит на пороге новой археологической сенсации. По подсчетам инженера-"археолога", на живописных берегах реки Роанок в I–II веках находилась колония римских христиан, и, следовательно, Америка была открыта европейцами задолго до Колумба^[111]. Увы, ученые и естественного, и гуманитарного профиля, к которым обращался Хауи, не сообщили ему ничего утешительного. Металл был сравнительно позднего происхождения, а раскопки профессиональных археологов в долине реки Роанок не обнаружили никаких следов римских поселений.

В заключение можно рассказать еще об одной сенсации, связанной с находками римских вещей на территории Нового Света. В 1983 году на дне бухты Гуанабара в Бразилии были найдены римские керамические якоря, амфоры и блюда"^[112]. По определению экспертов, керамические сосуды для масла или вина действительно были древнеримскими. А это значит, что у берегов Бразилии появлялись когда-то римские корабли. Но подводные археологи нашли вскоре корпус корабля— португальский фрегат XVIII века. А когда ученые подняли старые документы в архивах, они узнали следующую историю. В конце XVIII века Европа переживала период увлечения классицизмом и античностью. Знатные люди, военачальники, епископы пытались найти и заполучить для своих коллекций предметы античной культуры. Не отставали от этой моды и высшие сановники колоний европейских держав в Новом Свете. Корабль вез из Португалии римские древности для вице-короля Бразилии. Судно благополучно миновало океанские просторы, но внезапно налетевший тропический ураган потопил фрегат прямо на стоянке, в бухте Гуанабара. И если бы не уцелевшие остатки корпуса португальского фрегата, то эти изящные римские вазы еще долго волновали бы воображение наиболее горячих сторонников регулярных трансатлантических плаваний из Средиземноморья в Америку.

История, дополняя природу, наделяет нас еще тремя чувствами: чувством относительности, чувством эволюции и критическим чувством. Таковы помимо чар три значительных дара Клио — музы истории. Возможно, наиболее щедрой в этом отношении является история Африки. Она открывает нам неизвестные народы и непривычный склад ума; она предлагает ни с чем не сравнимую панораму человеческих общностей, цивилизаций, потрясений и контрастов; она требует труда (при отсутствии установленной хронологии) для извлечения истины из хаоса мифов и удивительных предрассудков. Эта работа находится еще в самой начальной стадии…"^[113]С таким выводом известных французских исследователей-африканистов трудно не согласиться. Настоящее изучение прошлого Черного континента еще только начинается.

До недавнего времени все наши сведения о древней истории Африки касались лишь северной ее части, лежащей вдоль Средиземноморского побережья, и прежде всего Египта. Но к юго-западу и к югу от долины Нила находился удивительный и таинственный мир неведомых племен и народов, могучих царств и забытых цивилизаций. Более или менее полное представление о глубинных районах Африки к югу от Сахары европейцы получили лишь к концу XIX века. Стоит ли удивляться, что и наши сведения о происхождении, хронологии и внешних связях древнеафриканских культур остаются довольно ограниченными, а труды по этой теме появились сравнительно недавно. Вместе с тем богатейший археологический и этнографический материал Черного континента с самого начала открывал широкие возможности для создания всякого рода гипотез и теоретических построений.

В поисках сходных элементов культур африканских племен доколониальной эпохи ученые обратились к данным с других материков. И постепенно, к 20—30-м годам XX века, у отдельных исследователей-африканистов стало формироваться убеждение в том, что жители Черной Африки побывали в Новом Свете за много веков до Колумба.

Сторонники давних доколумбовых контактов чернокожих обитателей Африканского континента с Америкой в своих гипотетических построениях особенно часто обращаются к Мексике. Правда, число ученых, отстаивающих идею о подобного рода контактах, остается до сего дня незначительным. Объяснить это можно следующим образом. Во-первых, как уже говорилось, исследование доколониального прошлого африканских народов по-настоящему еще только начинается; весьма далекими от окончательного решения остаются многие, даже кардинальные проблемы. Во-вторых, в ученых кругах широко распространено мнение о том, что жители Черного континента, обитавшие к югу от Сахары, всегда были сухопутными людьми, неспособными совершать далекие океанские плавания. И наконец, в-третьих, не приходится сбрасывать со счетов и популярные до сих пор в исторической науке стран Запада европоцентрические взгляды, согласно которым негритянским племенам и народам от природы не дано быть искусными мореходами и строителями процветающих государств.

Ученые приводят различные доказательства существования давних трансатлантических связей двух континентов.

Это и данные ботанической науки — растения, характерные для одного региона и найденные на территории другого (хлопок, тыква-горлянка, табак, маис и др.), и материалы физической антропологии, из которых следует, что у скелетов американских индейцев доиспанской эпохи были обнаружены негроидные черты. Говорится также о произведениях древнемексиканского искусства, изображающих людей с явно негроидным типом лица. Наконец, последнее, что оправдывает появление гипотез о проникновении африканцев в Новый Свет в доколумбовы времена, — это свидетельства письменных источников о далеких походах негритянских флотилий в голубые просторы Атлантики. Причем считается, что интенсивные мексикано-африканские контакты начались в эпоху ольмекской культуры (1500–1000 годы до н. э.) и продолжались до XIV столетия.

Не имея возможности подробно разбирать все существующие в науке гипотезы подобного рода, я остановлюсь лишь на некоторых из них, наиболее значительных и оригинальных.

Первым, кто в полном объеме открыл африканскую тему при рассмотрении проблемы доколумбовых связей Старого и Нового Света, был профессор-филолог из Гарвардского университета (США) Л.Винер. В 1920–1923 годах он выпустил солидный трехтомник "Африка и открытие Америки", где попытался на основе свидетельств древних письменных источников доказать существование непрерывного и длительного воздействия Черного континента на происхождение и развитие доколумбовых культур американских индейцев ^[114].

Позднее, в 1930 году, француз Ж.Кювье утверждал в своей книге "Берберы в Америке", что обитатели этой североафриканской области не раз пересекали Атлантику и оказали заметное влияние на аборигенов Нового Света. Доказательством этому служили "совпадения" в названиях народов и местностей: например, племена липи из Боливии и древние ливийцы; мозгу из Сахары и американские мускоги, моки, москито, мохо, мошка и т. д.

Со своей стороны, американец Р.Харрис (1936 год) утверждал, что географические названия в районе побережья Мексиканского залива и на Антильских островах полностью совпадают с североафриканскими. Однако эти лингвистические манипуляции лишены научности. Языки древних индейцев по грамматическому строю и лексике абсолютно не похожи ни на индоевропейские, ни на африканские. Это совершенно разные языковые группы, и, выхватывая случайные звуковые эквиваленты, горе-теоретики совершают грубейшую методическую ошибку, которая, естественно, влечет за собой и ложные выводы.

В настоящее время наиболее активным проповедником несколько скорректированных взглядов Л.Винера выступает некий Л.Клегг. Приводя безупречные, по его словам, факты из антропологии, археологии, фольклора и истории искусства, он утверждает, что негроидные группы переселенцев пришли в Новый Свет еще в незапамятные времена: не только раньше европейцев, но и задолго до монголоидов — признанных праотцов индейского населения Америки. Для Клегга даже австралоиды — темнокожие с густыми волосами люди — всего лишь вариант африканских негроидов. Далее он заявляет, что цивилизация ольмеков — первая яркая и высокоразвитая культура доколумбовой Мексики — создана исключительно пришельцами из Черной Африки^[115].

Особенно часто используются для доказательства трансокеанских контактов Америки и Африки некоторые древнемексиканские скульптуры, изображающие людей с явно африканскими чертами (гигантские каменные головы, принадлежащие культуре ольмеков на побережье Мексиканского залива; глиняные фигурки и каменные изваяния индейцев науа, сапотеков, тотонаков, майя и др. в Центральной и Южной Мексике).

В 1869 году в "Бюллетене Мексиканского общества географии и статистики" появилась небольшая заметка за подписью X. М. Мельгара. Ее автор, инженер по профессии, утверждал, что в 1862 году ему посчастливилось обнаружить близ деревушки Трес-Сапотес (штат Веракрус) на плантации сахарного тростника удивительную каменную скульптуру, не похожую на все известные до сих пор, — голову африканца. Заметка сопровождалась довольно точным рисунком самого изваяния. А уже в 1871 году Мельгар объявил, ссылаясь на "явно эфиопский" облик обнаруженной им скульптуры: "Я абсолютно убежден, что негры не раз бывали в этих краях и это случилось еще в первую эпоху от сотворения мира". Надо сказать, что подобное высказывание было абсолютно беспочвенным, но вполне отвечало общему духу господствовавших тогда в науке теорий, объяснявших любое достижение американских индейцев культурными влияниями из Старого Света.

Гигантские каменные головы в шлемах, высеченные из глыб базальта, неоднократно находили после этого в различных районах южномексиканских штатов Веракрус и Табаско (побережье Мексиканского залива). Как выяснилось, все они (сейчас известно 11 штук) принадлежат древней культуре ольмеков, расцвет которой приходится, по мнению одних ученых, на I тысячелетие до н. э.(800–400 годы до н. э.), по мнению других — на XIII–X века до н. э. После внимательного их изучения было установлено, что эти каменные изваяния изображают головы людей монголоидной расы. Африканцы — это, как правило, длинноголовые люди с сильно выступающей нижней частью лица, а ольмекские скульптуры представляют собой круглые головы монголоидного типа^[116].

В болотистых джунглях Южной Мексики до сих пор можно встретить чистокровных индейцев, как две капли воды похожих на древние скульптурные изображения ольмеков.

Другой часто встречающийся аргумент в пользу существования доколумбовых плаваний африканцев в Центральную Америку — фигурки темнокожих людей, нарисованные на глиняных сосудах древних майя. Но на рисунках хорошо видно, что люди изображены во время исполнения каких-то религиозных ритуалов и раскрашены у них только лица и некоторые части тела.

Черный цвет считался у майя священным и зловещим цветом. Жрецы обычно раскрашивали себя для участия в человеческих жертвоприношениях. Такой же краской майяские художники изображали богов грозы, войны и смерти.

В 1961 году два спелеолога из США обнаружили в глубине пещеры Лольтун на полуострове Юкатан (Мексика) странную каменную скульптуру человека негроидного облика. Некоторые досужие головы тут же объявили это надежным доказательством пребывания негров в стране древних майя. Были вытащены на свет и давно забытые строки из майяских манускриптов о приходе с востока, со стороны моря, свирепых чернокожих людей — пожирателей человеческого мяса. Однако специалисты сразу же отвергли эти нелепые домыслы, убедительно доказав, что в летописях майя речь шла об одном из набегов на Юкатан каннибалов-карибов — воинственных обитателей Антильских островов^[117].

Иногда, руководствуясь стремлением доказать наличие значительных культурных достижений у древнего населения Тропической Африки, современные авторы допускают явные преувеличения в выводах. Так, Г.Лоуренс в статье "Африканские первооткрыватели Нового Света" утверждает, что негроидные племена открыли и колонизовали Америку задолго до плаваний Колумба и Веспуччи. В поддержку своих взглядов он ссылается на древнемексиканские изображения антропоморфных существ с негроидными чертами, а также на захоронения в Новом Свете людей явно негроидного облика (в долине реки Пекос, в Техасе и на Виргинских островах). Увы, последние исследования в этой области полностью опровергли его гипотезы. Изучая группы крови американских индейцев, антрополог Э.Матсон (США) и его коллеги убедительно доказали: америнды (коренные жители Америки) не были потомками древнеафриканских пришельцев, поскольку в их крови нет никаких характерных для негроидных групп элементов^[118].

Внесли свою лепту в этот "панафриканский бум" и некоторые советские авторы. Так, Э.Львова, известная своими трудами по истории и этнографии Африки, тоже попыталась найти "негроидные корни" древнеамериканских цивилизаций. При этом она использована аргументацию многих упоминавшихся выше авторов, в том числе и Г.Лоуренса.

"Испанцы, — утверждает Э.Львова, — встретили в Америке незнакомых им животных — нелающих собак. По позднейшим сообщениям, европейцы встречали таких животных только в одном месте мира — Западной Африке… Нельзя не упомянуть и об "африканских" мотивах, запечатлевшихся в изобразительном искусстве Америки. Это скульптурные изображения в Чичен-Ице "высоких фигур с узкими головами, толстыми губами и курчавыми короткими волосами, производящими впечатление шерсти…""^[119]

Однако приведенные здесь доказательства существования в древности афро-американских связей через Атлантику не выдерживают никакой критики. Сначала о нелающей собаке. Такие животные были распространены по всему свету и в Америке тоже (они есть и на севере, и на юге этой части света). Вряд ли они происходят из одного и обязательно мексиканского источника. Скорее всего в разных регионах нашей планеты их выводили совершенно независимо.

Упоминание Э.Львовой о скульптурах людей с негроидными чертами скорее следует рассматривать как курьез, а не как серьезное доказательство в научном споре. Дело в том, что люди, которые запечатлены на рельефах и меднозолотых дисках из Чичен-Ицы, вовсе не имеют ни "африканских" волос, ни негроидных черт лица. Оки изображены в круглых мохнатых (возможно, меховых) шапках или шлемах — обычная деталь одежды тольтекского воина. Легионы завоевателей-тольтеков вторглись в X веке из Центральной Мексики на земли майя и обосновались там на севере полуострова Юкатан, превратив майяский город Чичен-Ицу в свою столицу^[120].

Как появляются на свет некоторые доказательства афроамериканских связей, можно увидеть на примере находки "древнеафриканского предмета" в Сальвадоре, "на глубине свыше двух метров от поверхности земли"^[121].

Местный археолог-профессионал С.Боггс решил проверить достоверность этого факта и отправился в городок Колон (Сальвадор). Выяснилось, что предмет был обнаружен в непотревоженном слое земли на глубине более 2 метров, что явно указывало на его древность. Он сделан из изогнутого клыка гиппопотама около 19 сантиметров длиной и является стилизованным изображением чудовища (крокодил или змея), заглатывающего обнаженную женскую фигурку. По заключению авторитетных специалистов, эта вещь действительно африканского происхождения и изготовлена скорее всего в Восточном Конго, но… не ранее конца XIX века. Предмет был обнаружен около дороги в слое вулканического пепла, выброшенного при земляных работах из близлежащего рва, что и дало такую глубину — 2 метра. Неподалеку ото рва в XIX веке стоял дом одного полковника — коллекционера старинного оружия и прочих редких вещей, и нет никакого сомнения, что вещь принадлежала именно ему^[122]. Таков финал этой истории. Но дело было сделано. Слухи о находке разошлись достаточно широко, проникли в местные газеты, и "сальвадорский шедевр" для наиболее рьяных диффузионистов стал еще одним доводом в пользу африканских влияний на доколумбову Америку.

В спорах о доколумбовых связях Африки и Америки очень часто используется и такой аргумент, как наличие негроидных черт у древнемексиканских скульптур, изображающих антропоморфные существа (например, терракотовые фигурки из могил ольмеков, науа, тотонаков, сапотеков, миштеков и майя). Западногерманский искусствовед и дипломат Александр фон Вутенау собрал обширную коллекцию подобных раритетов и изложил свои взгляды на интересующую нас проблему в двух красочно оформленных книгах: "Искусство терракоты в доколумбовой Центральной и Южной Америке"^[123]и "Неожиданные лики в древней Америке, 1500 г. до н. э. — 1500 г. н. э.."^[124]. Главный постулат дипломата-археолога прост: индейские мастера не смогли бы изобразить типично африканские лица и детали африканских украшений и костюма, не увидев самих африканцев^[125].

Но разве не демонстрирует коренное население Нового Света огромное разнообразие физического типа, волосяного покрова, цвета кожи и прочих признаков на протяжении всей территории этой части света — от Аляски до Огненной Земли? И кто, как не сами антропологи после долгих дебатов и тщательного изучения фактов единодушно решили, что многие генетические черты американских аборигенов были принесены в Америку через Берингов пролив и Аляску первыми переселенцами из Северо-Восточной Азии. Среди этих первобытных охотников и собирателей были люди и с монголоидными, и с негроидными, и с европеоидными чертами. "Поэтому негроидные скелеты (а также изображения людей с негроидными чертами. — В. Г.) не являются доказательством того, что какая-либо флотилия или отдельные корабли пересекали в доколумбовы времена Южную Атлантику"^[126].

Наиболее серьезными аргументами в пользу древних афро-американских связей являются биологические, вернее, ботанические данные — находки растений, характерных для одного региона и обнаруженных на территории другого. Безусловно, главную роль играет среди них маис (кукуруза) — культура, как известно, исконно американская и возделываемая индейцами Мексики и Перу чуть ли не с V тысячелетия до н. э. В почве, которую специалисты достали из глубокой скважины, вырытой на территории города Мехико, была обнаружена пыльца дикого маиса. Ученые определили, что в почву пыльца попала около 80 тысяч лет назад, то есть задолго до появления человека в Новом Свете^[127].

До сих пор считалось, что маис принесли в Африку португальцы после своих открытий в Южной Америке (Бразилия), не ранее первой половины XVI века. Но вот археолог А.Гудвин в ходе раскопок города Ифе (Нигерия) — столицы древнего государства йорубов — обнаружил несколько обломков керамических сосудов, украшенных отпечатками початков кукурузы. Другой археолог-энтузиаст, М. Д. Джеффрис, поспешил определить возраст этих орнаментированных черепков— 1000–1100 годы. Таким образом, получалось, что племена йорубов из Западной Африки знали кукурузу за 400–500 лет до плаваний Колумба^[128]. Как же она могла попасть на Черный континент? Кто привез ее туда? Наконец, достаточно ли точно определен возраст столь важной находки?

Последний вопрос — отнюдь не дань современной археологической моде. От его решения зависит окончательный ответ: поддерживали ли трансокеанские контакты с индейцами жители Черной Африки. Тем более что проблемы хронологии и периодизации в истории доколониальной Африки еще далеки от своего окончательного решения. Не были исключением в этом плане и находки в городе Ифе. Черепки с отпечатками маиса вместе с другими тысячами обломков керамики образовывали вымостку в одном из городских кварталов. При каком царе появилась керамическая вымостка? Точно ответить на этот вопрос пока невозможно. Как же возникла тогда дата 1000–1100 годы?

М.Д.Джеффрис вывел ее чисто умозрительно, на основе следующих рассуждений. Некоторые старые предания йорубов гласят, что первая столица этого африканского государства находилась в Иле-Ифе (т. е. в Ифе). Но во времена правления четвертого царя местной династии столицу перенесли в город Ойо. По другим источникам известно, что между 600 и 1000 годами страну наводнили какие-то пришельцы с востока, которые и основали Иле-Ифе. Далее следует нехитрый прием: оба полумистических предания соединяются, и время функционирования Иле-Ифе как столицы ограничивается 1000 годом. Есть также сведения, что город Ойо был основан около 1100 года. Маис найден в Ифе, и, значит, археологический слой с черепками относится не позднее чем к 1000–1100 годам^[129].

Между тем, даже не принимая в расчет приведенных выше сомнительных хронологических выкладок М.Д.Джеффриса, можно сослаться здесь на критические выступления против идеи о произрастании маиса на африканской земле в доколумбову эпоху целого ряда ученых, в том числе Ф.Уиллета, доказавшего с помощью фактов явное португальское участие в распространении этой ценной сельскохозяйственной культуры на западе Черного континента^[130]. Другие авторы высказали предположение, что по влажной глине "прокатили" не початок маиса, а какой-то другой похожий злак — например, сорго. Но, несмотря на возражения специалистов, сенсационная новость о том, что кукурузные початки попали в Африку из-за океана за 400–500 лет до Колумба, моментально разошлась по всему свету и до сих пор успешно продолжает переходить из книги в книгу.

Другое растение, используемое обычно для доказательства афро-американских связей в древности, — тыква-горлянка. Она всегда считалась только африканской культурой. Но уже первые европейцы, прибывшие в Новый Свет в XVI веке, с изумлением увидели это же растение у индейцев. Значит, все-таки были трансокеанские связи? Не спешите с выводами. Дело в том, что остатки семян тыквы-горлянки найдены сейчас в горных пещерах Мексики в слоях, относящихся к 7000–5000 годам до н. э..^[131] Но еще ни один, даже самый фанатичный сторонник доколумбовых контактов не утверждал, что в то время первобытные жители Африки могли пересечь океан. Более того, длительные опыты ученых Т.Уитакера и Дж. Картера с семенами тыквы-горлянки доказали, что эти семена могут находиться в соленой морской воде без изменения свойств свыше 225 дней, то есть времени, вполне достаточного для естественного их дрейфа от Африки до американских берегов^[132].

Единственный более или менее достоверный случай, касающийся попытки африканцев переплыть Атлантику и посмотреть, что находится "на другом краю океана", дошел до нас в пересказе арабских авторов XIV века. Речь идет о плавании флота султана Мали от устья Нигера на запад и его исчезновении. Впрочем, событие это для нашей темы столь значительно, что лучше обратиться непосредственно к первоисточникам.

"Мы происходим из семьи, в которой монарший сан передается по наследству. И вот предшествовавший мне правитель решил, что нет ничего невозможного в том, чтобы убедиться в наличии противоположного берега у моря ал-Мухит [Атлантический океан]. Одержимый этой мыслью и воодушевленный желанием доказать свою правоту, он приказал снарядить несколько сот судов, набрал для них команды и присоединил к ним много других судов, снабженных золотом, съестными припасами и водой в таком изобилии, что все это могло удовлетворить потребности команды в течение многих лет.

При отплытии он обратился к командирам со следующей речью: "Не возвращайтесь, прежде чем не достигнете самой крайней границы океана или прежде чем не будут исчерпаны ваши съестные припасы или питьевая вода".

Они отплыли и долго отсутствовали; прошло много времени, но никто не возвращался. Наконец вернулось одно судно. Мы спросили кормчего этого судна, что же случилось. Он ответил:

"Государь, мы долго плыли, пока не встретили мощное течение, подобное реке. Я шел последним за другими судами. Все суда, шедшие впереди, продолжали плавание, но едва подошли к этому месту, как начали исчезать одно за другим, и мы так и не узнали, что же с ними случилось. Я же не захотел оказаться во власти этого водоворота и поэтому вернулся".

Султан не поверил этому сообщению и не одобрил поведения командира. Затем он приказал снарядить две тысячи судов, из которых одна половина была предназначена для него самого и его спутников, а другая — для припасов и питьевой воды. Он доверил мне правление и со своими спутниками вышел в море ал-Мухит.

При таких обстоятельствах мы видели его и других в последний раз. Я остался неограниченным властелином государства"^[133].

Но оказывается, и первоисточники можно истолковывать по-разному. Вот что пишет, например, Э.Львова:

"…Большинство ученых полагают, что, возможно, здесь отражены действительные события. В таком случае флот должен был выйти из устья реки Сенегал или из Гвинеи. Было высказано предположение, что "течение в открытом море", о котором рассказывал капитан уцелевшего корабля, — это река Амазонка, которая выносит свои воды далеко в открытый океан"^[134].

Государство Мали, считает Э.Львова, было в то время самым богатым и могущественным в Африке, оно могло тягаться и с арабским халифатом. Его правители держали в руках ключи от золотых приисков и соляных копей; они получали баснословные прибыли от торговли.

"Во время путешествия правитель Муса вез с собой 100 вьюков золота по 3 китары каждый (китара — весовая единица, равная 42,33 кг). Он раздавал такие богатые подарки и платил такие цены, что золото на каирском рынке резко упало в цене. Государство Мали занимало большую часть Западной Африки, выходя на побережье Атлантического океана между Салумом и Рио-Гранде…

Течения и ветры-пассаты благоприятствуют такому трансатлантическому путешествию, причем из Западной Африки, не противоборствуя стихиям, можно прибыть к северо-восточным берегам Южной Америки в районе впадения Амазонки в Атлантический океан… Но вот что интересно: государство Мали расположено в глубине Африканского материка. Только после многочисленных завоевательных войн… западной границей его стало море. Откуда же у султана Мухамеда (а именно он был предшественником Канку Мусы) была такая твердая уверенность в том, что вполне возможно достичь невидимого и неведомого берега океана?

Здесь надо вспомнить о северных соседях Мали, арабских государствах. В Мали к тому времени уже властвовало мусульманство; при дворе правителя жили ученые; города Тимбукту, Дженке, Гао становились центрами мусульманской культуры и образования. Это время — золотой век арабской географии. Хорошо известно, что арабские мудрецы тогда уже знали и Азорские, и Канарские острова… Может быть, сами арабы бывали в Америке и сведения об этом достигли ушей султана Мухамеда?"^[135]

Об арабском мореходстве и плаваниях кораблей арабских купцов из Северной Африки на запад, в просторы Атлантики, мы поговорим позже, здесь же уместно отметить смелую попытку Э. Львовой решить одну трудную загадку (исчезновение флота малийского султана) с помощью совмещения ее с другой, не менее сложной (пребывание арабов в Америке до Колумба).

Еще большую смелость проявляет в трактовке истории пропавшего султанского флота английский историк И.Ван Сертима в книге "Они пришли до Колумба". Он, правда, называет исчезнувшего малийского правителя не Мухамедом, а Абубакаром Вторым и уверенно пишет о том, что деревянные лодки-долбленки африканцев благополучно пересекли океан и причалили к берегам Мексики и что прибывшие африканцы оказали заметное влияние на развитие местной культуры. Есть у автора и доказательства: и мексиканский бог Кецалькоатль, и миштекский глиняный сосуд в виде головы негра (штат Оахака, Мексика), и прочие "негроидные" сюжеты и изображения, о которых уже говорилось.

Стоит ли удивляться после этого и такому выводу автора: "Атлантика была открытым и доступным морем задолго до плаваний Колумба"^[136]. Напомню, что речь идет здесь об открытости и доступности океана для мореходов из Черной Африки, а не из Средиземноморья.

Вполне уместно привести здесь комментарий к истории о пропавшем флоте малийского султана крупнейшего знатока исторической географии Р.Хеннига.

Это событие, пишет он, происшедшее в африканском мире в начале XIV века, хорошо засвидетельствовано и вполне правдоподобно.

"Мы узнаем об этой странной истории из труда каирского ученого Ибн-Фадлаллаха ал-Омари (1301–1348), составившего обширную энциклопедию с длинным и цветистым названием, переводимым с арабского как "Пути взоров по государствам крупных центров".

В ней содержится и сообщение тогдашнего вали (судьи) Каира египтянина Ибн-Амир Хаджиба о его приключениях в год 724-й хиджры (1324 год). В этом году ему довелось встретиться с султаном Мусой, правителем большого и богатого негритянского государства Мали в бассейне Нигера. Муса, как благочестивый мусульманин, предпринял предписываемое исламом паломничество в Мекку, во время которого посетил также и Каир.

Государство Мали и его главные центры находились в 1000 километров от моря. Ко времени достижения зенита своего могущества оно простиралось от долины Бани до долины Фалеме и от пустыни (Сахары. — В.Г.) до границы тропического леса. Итак, до Гвинейского залива это государство не доходило; ислам тоже не проникал на юг дальше Сьерра-Леоне. С учетом этих обстоятельств многое остается не совсем понятным в истории, сообщенной ал-Омари.

Всем народам Тропической Африки мореплавание было почти чуждо. У них не было стимула для дальних морских плаваний, и, насколько нам известно, они ограничивались каботажным рыболовным промыслом. Тем непостижимее для нас, что африканский султан послал сразу 2 тысячи судов в океанское плавание. Прежде всего совершенно непонятно, как правитель удаленной от моря страны мог создать такой мощный океанский флот и где ему удалось набрать такое количество опытных моряков, необходимых для предполагавшегося разведывательного плавания по "глубокотекущим водам Океана".

В сообщении говорится, однако, только о посланных "судах"… без их характеристик. Двух тысяч морских судов у султана Мали, видимо, никогда не было; гораздо вероятнее, что он не располагал ни одним таким судном. Его две тысячи судов на самом деле были, очевидно, простыми речными лодками для сообщения по Нигеру. Если экспедиция "для определения протяженности океана" действительно предпринималась на такого рода судах, то нас не должны удивлять ее трагический исход и гибель самого султана, одержимого страстью к исследованиям. Между имевшейся в его распоряжении флотилией и масштабами поставленной задачи было такое баснословное несоответствие, что только при полном незнании океана и таящихся в нем опасностей могла возникнуть мысль об этом самоубийственном предприятии…

В этом отношении автор (Р. Хенниг. — В.Г.) согласен с А.Гумбольдтом, и он поэтому выступал против утверждения, что африканские мореплаватели могли добраться до Америки, либо занимаясь пиратством, либо отнесенные туда штормом. Вскоре после открытий Колумба такую гипотезу выдвинул Педро Мартир, и, когда Бальбоа на Дарьенском перещейке обнаружил аборигенов с почти черным цветом кожи, к этому предположению присоединился Франсиско Лопес Гомара. В противоположность этому Гумбольдт указывал, что "африканские негры никогда не занимались пиратством в открытом море и пользовались только маленькими челноками для рыбной ловли у берегов"^[137].

Поэтому просто непостижимо, как может говорить Ахмед Зеки-паша (комментатор ал-Омари) о "попытке достигнуть Америки" или даже поставить следующий несколько наивный вопрос: "Нельзя ли отважиться на очень рискованное предположение, что некоторые из этих храбрых исследователей, унесенные волнами, могли достигнуть Америки, а затем или слились с аборигенами, или основали первую черную колонию в Новом Свете?"^[138]

На этот вопрос возможен только один ответ: да, это предположение рискованное и даже слишком рискованное! Как бы то ни было, плавание султана было интересно задуманным, но из-за незнания условий просто отчаянным предприятием, которое и не могло закончиться иначе, чем оно закончилось. И все же, несмотря на все эти соображения, путешествие султана достойно похвалы и весьма интересно с культурно-исторической точки зрения.

В каких водах плавали его суда, точно сказать нельзя. Если это в самом деле были лодки, то они, по всей вероятности, нашли гибель еще у устья Нигера.

Имя предприимчивого африканского султана не названо в труде ал-Омари, да и дату похода можно определить только приблизительно. Сообщил об этом событии Муса, великий султан Мали, которого Лa-Ронсьер очень метко называет Наполеоном пустыни. Правил он с 1307 по 1332 год. Предшественником Мусы был его отец — султан Абу Бакари, который правил очень недолго. Но султан Муса едва ли мог говорить о своем отце, не упомянув при этом родства. Вероятно, в сообщение ал-Омари вкралась незначительная ошибка. Предшественником Абу Бакари был некий Мамаду, о котором мы больше ничего не знаем. Может быть, именно он и отправился со своим флотом в океанские просторы? Во всяком случае, можно считать, что единственное плавание, предпринятое африканцами с исследовательскими целями, о котором знает история, состоялось незадолго до 1307 года, вероятно, между 1300-м и 1307 годами^[139].

Мне думается, что это исчерпывающее разъяснение первоклассного специалиста и знатока, каким был Р.Хенниг, не требует особых комментариев. На сегодняшний день мы можем сказать об афро-американских связях в доколумбову эпоху только одно: у нас нет пока никаких надежных доказательств того, что эти контакты через океан осуществлялись в действительности. И здесь не помогут ни ссылки на благоприятные ветры и течения, ни указания на географическую близость Западной Африки и Южной Америки. Океан, с его капризным и непредсказуемым нравом и тысячемильными расстояниями, не прощал человеку ни малейшего просчета или ошибки.

Конечно, случайные или вынужденные дрейфы лодок, плотов или судов через Южную Атлантику в принципе отрицать нельзя. Именно таким образом жители Черного континента могли попасть на американские берега. Но в распоряжении ученых нет пока ни одного твердого факта, ни одного подтверждения на этот счет.

При словах "арабы", "Аравия" прежде всего приходят на память бескрайние пески пустыни Руб-эль-Хали, жесткие листья финиковых пальм в редких оазисах, караваны неторопливых верблюдов и, конечно, "царь" местной природы — кочевник-бедуин в развевающемся белом бурнусе на горячем тонконогом скакуне. Какие тут морские картины? Какие корабли? Арабы — сухопутная нация, привязанная к земле тысячами неразрывных нитей.

А как же Синдбад-Мореход из сказок "Тысячи и одной ночи?" Это что — действительно сказка, чистой воды вымысел, родившийся в изощренных умах средневековых багдадских острословов и никак не соотносящийся с реальной жизнью?

К счастью, у нас нет серьезных оснований сомневаться в том, что арабы были с давних пор искусными мореходами, отважными путешественниками и расчетливыми купцами, ведущими прибыльную морскую торговлю с соседними и дальними странами.

"Знайте, о братья, — вспоминает Синдбад-Мореход, — что жил я сладостнейшей жизнью и испытывал безоблачную радость… пока не пришло мне однажды на ум поехать в чужие страны, и захотелось мне поторговать и поглядеть на земли и острова…

И я решился на это дело, и выложил много денег, и купил на них товаров и вещей, подходящих для путешествий, и связал их, и увидел прекрасный новый корабль с парусами из красивой ткани, где было много людей и отличное снаряжение. И вместе со множеством купцов я сложил на него свои тюки, и мы отправились в тот же день, и путешествие наше шло хорошо, и мы переезжали из моря в море и от острова к острову. И во всяком месте, к которому мы приставали, мы встречались с купцами, вельможами царства, продавцами и покупателями и продавали, и покупали, и выменивали товары…"^[140]

Во время путешествий Синдбад (это обобщенный образ багдадского купца) с интересом наблюдает обычаи жителей далеких заморских стран, ходит по улицам незнакомых городов, с удивлением разглядывает диковинных рыб, морских животных, экзотические драгоценные растения — камфорное и сандаловое деревья, перец, корицу, алоэ, — словом, все то, что интересовало мусульманского торговца за пределами границ халифата.

Но так было не всегда. На пути к богатству и заморским чудесам арабских купцов ожидало немало серьезных опасностей и неожиданных препятствий. И главное из них — океан с его штормами, течениями, чудищами. Часто финалом таких дальних путешествий была гибель корабля в морской пучине.

"И корабль понес нас, с благословения Аллаха великого, по ревущему морю, где бились волны, — вспоминает тот же Синдбад-Мореход, — и путешествие было для нас благоприятным, и ехали мы таким образом дни и ночи, переезжая от острова к острову и из моря в море. Но в один из дней напали на нас ветры, дувшие с разных сторон, и капитан бросил корабельные якоря и остановил корабль посреди моря, боясь, что он потонет в пучине… И когда мы были в таком положении и взывали к Аллаху великому… вдруг напал на нас порывистый и сильный ветер, который порвал паруса… и потонули люди со всеми тюками и теми товарами и имуществом, которое у них было"^[141].

Однако в целом дела у арабских мореходов и купцов шли совсем не плохо. Успешно освоив еще в глубокой древности Персидский залив, Красное море и прилегающие к ним части Индийского океана, они уже к середине VII века н. э. добрались до юга Китая (первое официальное посольство — в 651 году). Арабские корабелы научились строить крепкие и быстроходные суда, вмещавшие много грузов. Один такой корабль привез в подарок китайскому императору африканского слона. Арабские порты и фактории к X веку н. э. усеяли берега Индии, Цейлона, Индонезии и Китая (Гуанчжоу, Цейтонг, Ганьпу — наиболее крупные из них).

"Сюда ввозились благовония и слоновая кость, медь и ткани, подчас даже рабы с африканского берега; в обмен арабские купцы пользовались традиционными статьями китайского вывоза — мускусом, фарфором и шелком"^[142].

Таким образом, "арабы издавна были связаны с морем, их дальние путешествия под парусами еще до эпохи Великих географических открытий значительно раздвинули географические горизонты человечества. Первое и самое авторитетное произведение арабской литературы — Коран— удостоверило это щедрым упоминанием разных частей океана, омывающих Аравию"^[143]. Да и дальние регулярные плавания в Индию и Китай говорят сами за себя. "Способность проходить этот путь, равный четверти земного экватора, на несовершенных судах, причем еще в сравнительно раннюю историческую эпоху, ясно говорит об арабских кормчих как о мастерах самого высокого класса"^[144].

Совершенно по-иному развивались дела арабов на западе — в Средиземном море. "Сразу же после смерти в 632 году основателя ислама Мухаммеда мусульманские армии вышли за пределы Аравийского полуострова; их продвижение в Сирии и Северной Африке вызвало столкновение с Византией; противоборство с мошной морской державой требовало овладения искусством боя на воде, причем в такой степени, чтобы сокрушить превосходство врага в этой малознакомой арабам области"^[145].

Без победы на море не могло быть и прочной победы на суше. Не знающая поражений легкая арабская конница, словно морской прилив, накатывалась на цветущие провинции Северной Африки и упорно продвигалась все дальше и дальше на запад, к легендарным столбам Геракла — к Гибралтару. Но в тылу у победоносных бедуинских армий то и дело появлялись флотилии византийцев. Они высаживали десанты, перерезали жизненно важные коммуникации, помогали осажденным городам. И арабам пришлось срочно учиться умению вести успешные войны на море с сильным и опытным противником. После первых поражений и неудач арабы уже в 653 году наголову разгромили на рейде Александрии доселе непобедимый византийский флот.

"Вот когда на берегах Босфора почувствовали настоящую силу загадочных кочевников, хлынувших с пустынного полуострова на города и веси ойкумены оседлых народов, вот где звездный час арабов на средиземноморских просторах, та узловая точка, от которой разворачивается пружина арабского наступления на Запад…"^[146]

Вскоре был завоеван и весь Пиренейский полуостров, на землях которого возникло могущественное государство кордовских Омейядов. Арабы получили в Средиземноморье богатое культурное наследие многих своих предшественников — карфагенян, греков, римлян и византийцев. В Испании их порты разместились на хорошо освоенных местах, в том числе и на Атлантическом побережье. Аликанте, Картахена, Малага, Альхесирас, Гадис — вот названия лишь некоторых важнейших из них. Но особое значение получила у арабов военно-морская база Атьмерия, флот которой держал под контролем все Западное Средиземноморье — от Гибралтара до Сицилии. Итак, арабы твердой ногой стали на берегах Атлантики — от Марокко до севера Пиренеев — и в течение многих столетий, вплоть до испанской реконкисты, владели всеми этими землями. Казалось, вот он, удобный момент для дальнейшего продвижения на запад, чтобы закрепить за мусульманской державой все острова и территории, встретившиеся на пути. Или хотя бы из любопытства увидеть, узнать, понять — что же лежит там вдали, за голубой дымкой океанского горизонта?

Но происходит непонятное. Арабы — эти отчаянные воины и не знающие страха искусные моряки — вдруг останавливаются и, словно повинуясь таинственному заклятью, так и не переступают последней черты. Атлантический океан, по сути дела, остался для них "терра инкогнита". Существует целый ряд объяснений этому историческому парадоксу. Однако, на мой взгляд, гораздо полезнее будет ознакомить читателей со всеми подлинными случаями плаваний арабских моряков в Атлантическом океане, тем более что в этих старинных текстах есть и частичный ответ на интересующий нас вопрос.

В нашем распоряжении имеются три текста из сочинений арабских средневековых авторов Идриси (XII век) и Бируни (XI век). Вот их содержание.

"Именно из Лиссабона, — пишет Идриси, — смельчаки (арабы. — В.Г.) отправились в экспедицию, имевшую целью исследование океана и установление его границ… Вот как происходило это событие. Восемь близких родичей объединились, построили торговое судно и нагрузили его водой и провиантом в количестве, достаточном для многомесячного плавания. При первом же восточном ветре они вышли в море. Через 11 дней плавания они подошли к морю, волны которого испускали ужасающее зловоние и таили в себе многочисленные трудноразличимые рифы. Испугавшись возможной катастрофы, они изменили курс и в течение 12 дней плыли на юг, пока не достигли Овечьего острова, где неисчислимые стада паслись без присмотра.

Ступив на остров, они нашли бьющий из-под земли источник и невдалеке дикую смоковницу. Они поймали несколько овец и закололи их, но мясо оказалось таким горьким, что есть его было нельзя. Поэтому они, оставив себе только шкуры убитых овец, плыли еще 12 дней на юг и наконец увидели остров, который казался обитаемым и обрабатываемым. Они приблизились к этому острову, чтобы выяснить, кто его населяет. Их судно тотчас же окружило множество лодок, а самих мореходов забрали в плен и доставили в город, расположенный на берегу. Войдя в дом, они увидели высоких краснокожих мужчин, длинноволосых и почти безбородых, и женщин поразительной красоты. В течение трех дней их держали взаперти в одном из покоев этого дома. На четвертый же день к ним пришел человек, умевший говорить по-арабски, и спросил их, кто они такие, зачем прибыли и откуда родом. Они рассказали о всех своих приключениях, тот человек ободрил их и сообщил, что он — переводчик короля.

На следующий день их доставили к королю, который задал им те же вопросы, на которые они дали те же ответы, что и переводчику накануне: они рискнули пуститься в плавание по морю, чтобы узнать, в чем его своеобразие и каковы его дальние границы. Услышав их речь, король разразился хохотом и сказал переводчику: "Скажи этим людям, что еще мой отец приказал нескольким рабам отправиться в плавание по этому морю и что они месяц спустя, проблуждав по его просторам, вынуждены были вернуться и отказаться от невыполнимого намерения, так как полностью исчезла видимость".

Затем король приказал переводчику заверить путешественников в его благосклонности, чтобы они составили себе о нем хорошее мнение, и преуспел в этом. Итак, они вернулись к месту своего заключения и оставались там до тех пор, пока не поднялся западный ветер. Тогда им завязали глаза, отвели на корабль и пустили блуждать по морю.

"Мы плыли примерно три дня и три ночи, — рассказывали они, — потом мы пристали к какой-то земле, где нас высадили на берег реки со связанными за спиной руками и предоставили нашей судьбе. Там мы и оставались до захода солнца в очень жалком состоянии, так как веревки резали нам руки и затрудняли движения. Наконец, услышав человеческие голоса, мы принялись кричать и звать на помощь. Вскоре к нам приблизились несколько местных жителей, которые нашли нас в жалком состоянии, развязали нам руки и обратились с вопросами, на которые мы отвечали рассказом о своих злоключениях. Это были берберы. Один из них спросил: "Знаете ли вы, какое расстояние отделяет вас от родины?"

Получив отрицательный ответ, добавил: "Между тем местом, где вы сейчас находитесь, и вашей родиной два месяца пути". Тогда глава мореплавателей сказал: "Ах!" (по-арабски это звучит "Ва аса-фи"). Вот почему место это и поныне называется Асафи (Са-фи в Марокко)"^[147].

И еще один отрывок из сообщения Идриси:

"Ни один моряк не отважился плавать по Атлантическому океану и выйти в открытое море. Все мореходы ограничиваются плаванием вдоль берегов… Никто не знает, что лежит за ним. До сих пор никому не удавалось получить хотя сколь-ко-нибудь достоверные сведения об океане из-за трудностей плавания по нему, слабого освещения и частых бурь"^[148].

А вот фрагмент из рукописи Бируни:

"По этому морю (Атлантический океан) нет судоходства из-за мрака, застывшей воды, сложности фарватера и множества возможностей потерять ориентировку, не говоря уже о скудности приобретений, ждущих в конце столь длительного пути. Поэтому древние воздвигали на берегах моря и посреди него сооружения, предостерегающие смельчаков от совершения ложного шага"^[149].

Первый текст — единственное прямое свидетельство попытки арабских мореходов проникнуть в просторы Атлантики.

Хотя арабы, пишет Р.Хенниг, были страстными мореплавателями и стремились к исследованию новых земель в теории и на практике, они тем не менее всегда испытывали необъяснимое отвращение к плаванию в Атлантическом океане. За исключением вод к северу и югу от Гибралтарского пролива, Атлантический океан был им, в сущности, неизвестен. Все сообщения их выдающихся географов об Атлантике заимствованы либо у Птолемея и Плиния, либо у христианских авторов. Немало в них также и вымыслов, вроде, например, утверждения великого Идриси, что в Атлантическом океане насчитывается 27 тысяч островов.

Создается впечатление, что арабы испытывали страх перед неведомыми опасностями, подстерегавшими их в этих водах. Скорее всего это объясняется зловещими летними туманами у побережья Марокко, которые зачастую держались в течение нескольких суток. "Море тьмы", "океан мрака", над которым не видно солнца даже в разгар лета, постоянно упоминается в литературных памятниках. Это, очевидно, один из морских ужасов вроде "магнитной горы".

К прочим преданиям об Атлантике прибавляются таинственные колонны на краю океана, которые, если верить легенде, предостерегают моряков от выхода за некий крайний предел. Об этом говорится в отрывке из рукописи Бируни.

Арабы искренне верили в то, что само небо запрещает людям плавать по Атлантическому океану. Если не знать об этом религиозном запрете, то нельзя понять, почему арабы — отважные мореходы, в бесчисленных плаваниях избороздившие Индийский океан и даже познакомившиеся с ближайшими морями Тихого океана, — почти ничего не знали об Атлантике, на берегах которой они жили в течение ряда столетий.

Действительно, нам известно лишь об одном плавании в открытом море, предпринятом с побережья Атлантики и определенно носившем исследовательский характер. Идриси описывает поход восьми любителей приключений, смельчаков магометанского вероисповедания. Они вышли из Лиссабона и поплыли на запад, однако вскоре наткнулись на скопление водорослей и повернули на юг.

Эта ничем не примечательная история не стоила бы нашего внимания, поскольку поход не увенчался успехом, если бы мы не имели дела с единственной засвидетельствованной в источниках попыткой арабов пересечь Атлантику. Точно датировать это плавание нельзя. А. Гумбольдт отмечает, что в 1147 году арабы вынуждены были уйти из Лиссабона. Следовательно, плавание было предпринято раньше этой даты.

Некоторые историки в погоне за сенсацией объявили этот поход открытием Америки! С таким заявлением выступил впервые в 1761 году де Гинь. "Застывшее вонючее море" было принято за Саргассово, а далекие страны, до которых добрались мореходы, — за Центральную или Южную Америку. Все это, конечно, беспочвенные фантазии, и вряд ли стоит о них говорить.

Если мореплаватели рассказывали, что видели краснокожих людей, то это не означает, что они встретились с американскими индейцами. Здесь уместно напомнить, что и в наши дни люди, обладающие не совсем черной кожей, например в районах со смешанным населением в Эфиопии и в других местностях, называют белых людей краснокожими, а себя — белокожими. Арабы средневековья также называли людей белой расы краснокожими. Те арабские смельчаки, которые пустились в плавание в 1124 году, могли повстречать белокожих людей. Конечная цель их путешествия неизвестна, вероятнее всего, они высадились на Канарских островах. А здесь в те времена жили светлокожие гуанчи — выходцы из какого-то северного племени, неизвестно когда попавшие на острова.

Трудно предположить, что восемь арабских мореходов вышли из района Атлантики, прилегающего к Северо-Западной Африке. Ведь в самой отдаленной из посещенных ими стран мореходы нашли переводчика, говорившего по-арабски, а потом через три дня на одном из берегов наткнулись на берберов, знавших, сколько продолжается плавание до Португалии. Итак, нет никакого сомнения в том, что весь поход был смехотворно ничтожен по пройденному расстоянию. Думается, не стоит даже говорить о "попытке открыть Америку". Все сведения об островах Атлантики у Идриси и других арабских авторов вплоть до XIV века, видимо, заимствованы из античных источников. Особое предпочтение они оказывали Птолемею, который вообще сильно повлиял на арабских географов. Впрочем, не обязательно ссылаться на поход восьми мореплавателей, чтобы стало ясно, какими скудными сведениями об Атлантике располагали арабы. Насколько мне известно, это плавание арабов до Канарских островов было единственным в своем роде со II по XIII век. По крайней мере только оно засвидетельствовано источниками.

Упоминание о "застывшем вонючем море" в рассказе о походе смельчаков свидетельствует о достоверности источника. Однако никоим образом нельзя считать, что речь здесь идет об огромном Саргассовом море. Скорее всего мореплаватели встретились со скоплением водорослей, какие часто попадаются недалеко от Гибралтарского пролива. Арабы плыли, очевидно, из Лиссабона в юго-западном направлении и достигли Канарских островов, откуда их, однако, вскоре заставили убраться. Португальцы, стремящиеся утвердить свой приоритет в частичном открытии Канарских островов в 1341 году, оспаривают факт посещения их арабами. Но у нас нет никаких оснований отрицать его.

Идриси было кое-что известно о Канарских островах, причем не только из сообщений Птолемея. Это можно утверждать с уверенностью, поскольку у арабского географа встречается краткое сообщение о том, что флотоводцу Ахмеду Ибн-Омара было поручено выйти с эскадрой в море на поиски острова, о существовании которого догадывались по клубам дыма, иногда появлявшимся к западу от Сафи. Вероятнее всего, то были извержения вулкана на острове Тенерифе. К сожалению, у нас нет сведений о результатах похода эскадры. Но о том, что арабы доходили до Канарских островов, свидетельствует еще один факт — в рассказе Идриси упоминается Асафи: "Это самая отдаленная гавань, какой удавалось достигнуть кораблям древних; в наше время (т. е. в 1150 году) суда заходят и на четыре дня плавания дальше".

Значение Сафи для арабских купцов в конце средневековья заключалось в том, что отсюда часто отходили караваны, направлявшиеся через долину Золотой реки (Уэд-Дра) в золотоносные земли негритянского царства Мали. Маргурим — так называли смельчаков, что в переводе означает "обманутые в своих надеждах". Нельзя не отметить сходства между экспедицией арабов и путешествием малийского султана в начале XIV века. В обоих случаях наблюдается разительный контраст между грандиозными планами ("исследование протяженности океана", "достижение противоположного берега океана") и более чем скромными результатами^[150].

Таким образом, если оценивать деятельность арабских мореплавателей по изучению Атлантики, то результаты следует считать более чем скромными: один-единственный отраженный в письменных источниках поход на Канарские острова и каботажные плавания в районе Пиренейского полуострова и Северной Африки (Марокко). Здесь и речи не может идти о каком-либо проникновении арабов в Америку!

И все же не будем забывать, что нашу планету люди открывали сообща. Почти все культурные народы древности и раннего средневековья внесли свою лепту в подготовку и конечный успех Великих географических открытий европейцев. Истина состоит в том, что португальские и испанские мореплаватели еще в XV веке получили от арабов многие ценные познания, карты, лоции и технические приспособления, обеспечившие португальцам успешное открытие морской дороги в Индию вокруг Африки, а испанцам — "прорыв" через Атлантику в Новый Свет.

Так, косой парус для маневрирования, известный как "латинский", был изобретен именно арабами.

"Впервые установив закон обратной пропорциональной силы встречного ветра относительно площади паруса на океанских просторах, впервые применив и усовершенствовав косой парус в условиях широкой акватории, впервые поставив в своих океанских плаваниях между носовыми и кормовыми косыми парусами прямоугольный (для наращения инерции при попутном ветре), впервые отладив сложную систему лавирования по оси фарватера, арабы предрекли высокую маневренность своих грозных кораблей в средиземноморских водах, но более того — технически подготовили возможность осуществить великие плавания Колумба и Васко да Гамы, Магеллана и Кука"^[151].

Вопросу арабского влияния на европейскую культуру — от астрономии до поэзии — можно посвятить целую книгу, и даже не одну. Для нас же здесь важно еще раз подчеркнуть огромную роль арабов в развитии географических знаний и мореходства в странах Европы, особенно Испании и Португалии. Кроме общеизвестных зенита и надира, европейцы усвоили 210 арабских наименований звезд, в том числе таких, как Альдебаран, Альтаир, Вега, Ригель. Поныне пестрит арабскими терминами и морской словарь горделивой Европы.

"Здесь роль сынов дальних пустынь и вод, — писал известный арабист Т.А.Шумовский, — настолько позабыта, что до сих пор и специалистов удивляет арабское происхождение таких всемирно известных слов, как адмирал, арсенал, баржа, бизань, галера, кабель, муссон… Все это дает средневековой арабской культуре мореходства право на благодарную память нашего века…"^[152].

В старых англосаксонских хрониках VII–IX веков есть немало сообщений о набегах неведомых до того морских разбойников на побережье Англии. Разгрому и опустошению подвергались многие прибрежные районы Шотландии, Ирландии, Уэльса, Франции и Германии^[153]. Некоторые мудрецы объясняли причину несчастий Божьей карой за прошлые прегрешения и ссылались на прорицание библейского пророка Иеремии: "От севера откроется бедствие на всех обитателей сей земли"^[154].

Действительно, пираты, нападавшие на мирные европейские города и селения, были выходцами с севера — из Скандинавии, поэтому их и стали называть норманнами — северными людьми. От их стремительных набегов долгое время не было никакой зашиты.

"Завидев корабли под полосатыми или красными парусами с головами драконов… на высоко вздымавшихся форштевнях, жители приморских районов… бросали дома и поля и спешили укрыться в лесах вместе со своим домашним скарбом и скотом. Замешкавшиеся погибали под ударами боевых топоров пришельцев или становились их пленниками.

Вместе с награбленным имуществом их грузили на корабли и увозили на север.

Все, что пираты не могли захватить с собой, уничтожалось: скот убивали, дома сжигали. Попытки оказать им сопротивление поначалу были безуспешны. Хорошо вооруженные, бесстрашные северные воины, охваченные жаждой добычи и возглавляемые прославленными вождями, легко рассеивали неорганизованные толпы крестьян, отвыкших от военного дела и приученных скорее обращаться с плугом и граблями, чем с мечом и копьем. Постоянно враждовавшие между собой феодалы Западной Европы не могли объединиться для того, чтобы дать отпор дерзким грабителям"^[155].

На великолепных кораблях и с превосходным оружием норманны плыли от угрюмых скал своей родной Скандинавии в богатые страны: на юг — до Сицилии, на юго-запад — в Англию и Ирландию, на восток — по всей Волге до Каспия.

И это нашествие свирепых северян-язычников длилось почти три столетия — с конца VIII до второй половины XI века. Во Франции их называли норманнами; в Англии — датчанами, независимо от того, из Дании или Норвегии они приплывали; в Ирландии — финнгалл ("светлые чужеземцы" — норвежцы) и дубгалл ("темные чужеземцы"— датчане); в Германии — аскеманнами; в Византии — варангами, а на Руси — варягами. В самой же Скандинавии воинов, совершавших походы в другие страны, именовали викингами. Правда, многие ученые считают, что этот термин придумали не сами скандинавы, а жертвы их нападений[156]. И действительно, жители стран, испытавших на себе все ужасы набегов викингов, видели их обычно в железных кольчугах и шлемах, с мечами или боевыми топорами в руках, грабящими и убивающими, жестокими и алчными людьми. Именно такими описаны они в западноевропейских средневековых хрониках. Такими и вошли они в историю.

Однако это была далеко не вся правда о жителях суровой Скандинавии. Только сейчас благодаря успехам науки современные исследователи смогли увидеть тех, кто пахал землю, косил сено, ловил рыбу, пас скот, занимался ремеслом-словом, народ Скандинавии, создававший своим трудом экономическую основу, на которой строилась вся культура эпохи викингов^[157].

Каждое племя викингов имело свой маршрут походов и завоеваний. Шведы обычно шли на восток, на земли Руси. Датчане предпочитали побережье Англии и Франции. Один морской маршрут в силу географического положения Норвегии был почти исключительно норвежским — путь на запад через северную часть Атлантики. Сначала они ходили на Шетландские и Гебридские острова, на Мэн, потом на Фарерские острова, а в середине IX века достигли Исландии. Самый опасный и длинный переход был в Гренландию. Первым проложил туда дорогу Эйрик Рыжий. Затем Лейф Эйриксон одолел последний короткий отрезок и ступил на побережье Северной Америки^[158]. Об этой долгой и трудной эпопее рассказывают старинные скандинавские саги. Но можно ли верить сагам, этим средневековым сказкам, где быль переплетена с вымыслом? Позже мы еще вернемся к этому вопросу, а сейчас самое время рассказать о главном богатстве и главном оружии викингов — их кораблях.

Корабль — жилище скандинава". Это выражение франкского поэта очень точно передает отношение викингов к своим кораблям. Необычайное богатство морской терминологии скандинавов, бесчисленные изображения кораблей, дошедшие до наших дней, и, наконец, погребения в ладьях — все говорит о том, какое большое место в жизни и сознании викинга занимали корабль и мореплавание в целом.

С конца VIII по XII век скандинавы, бесспорно, были лучшими европейскими мореходами. В эпоху, когда англичане, французы и жители южноевропейских стран почти не отваживались в своих плаваниях удаляться от спасительной земли, северные люди из Норвегии, Дании и Швеции смело устремлялись в открытый океан.

Морские традиции скандинавов уходят корнями в глубокую древность. На наскальных рисунках эпохи неолита, бронзы и раннего железного века, найденных в Норвегии и Швеции, лодки, ладьи и корабли — один из самых частых сюжетов. Образцы первых скандинавских кораблей были обнаружены в Нидаме (Южная Дания) и Квальзунде (Норвегия). Их возраст около 1600 лет. Нидамская ладья имела округлый дубовый корпус со слабо выраженным килем. Но мачты у нее еще не было^[159]. Появлению классической формы корабля викингов предшествовало несколько важных технических изобретений. Это прежде всего железная уключина для весла, позволившая изменить характер гребли и тем самым увеличить скорость судна. Затем был изобретен киль (он уже есть на ладье из Квальзунда). Корабли стали более устойчивыми и прочными, что дало возможность установить мачту с парусом. Первые парусные суда появляются у жителей Скандинавии еще в VI–VII веках. И наконец, последняя важная находка скандинавских кораблестроителей — прочно закрепленный близ кормы руль, рукоять которого находилась внутри судна, где сидел рулевой^[160].

Конечным итогом всех этих изменений и улучшений стало рождение первых кораблей, типичных для эпохи викингов. На них суровые варяжские воины совершали свои походы далеко за пределы Скандинавии. К счастью, мы можем судить об этих кораблях не только по немногочисленным уцелевшим историческим документам или по рисункам старинных миниатюр. У древних скандинавов был странный, на первый взгляд, обычай хоронить своих вождей и знатных воинов в курганах вместе со всеми их богатствами и кораблем. В наши дни ученые получили целую коллекцию хорошо сохранившихся в глинистой почве кораблей. Наиболее известны три: два из Норвегии и один из Дании. Самый популярный из них — корабль из Гокстада (юг Норвегии), найденный в 1880 году. Он относится к IX веку. "Острый, рвущийся вверх форштевень, легкий элегантный корпус; длина корабля 23,33 метра, наибольшая ширина 5,25 метра, материал — дуб. Высота от нижней грани киля до борта в средней части судна 1,95 метра. Осадка —85 сантиметров — корабль мог проходить и по мелководью. Он был оснащен веслами (16 пар. — В. Г.) и прямым парусом"^[161].

В 1893 году в Санде-фьорде (Норвегия) был построен двойник корабля из Гокстада, получивший название "Викинг". Тринадцать норвежских моряков под командованием капитана Андерсена за 40 дней пересекли на нем Атлантический океан. Во время путешествия корабль продемонстрировал великолепные мореходные качества.

"Мы шли замечательно, — вспоминает М.Андерсен. — Северное сияние озаряло океан волшебным бледным светом; сквозь ночной сумрак чайкой скользил по гребням волн "Викинг". С восхищением смотрели мы, как изящно идет корабль, и с гордостью отмечали его ход, который порой достигал одиннадцати узлов"^[162].

Но это была копия боевого корабля, от которого и произошел впоследствии грозный драккар — "длинный корабль" с узким корпусом, украшенный резной головой дракона. А далекие плавания в Северную Атлантику викинги совершали на торговых судах — кнаррах. Они не развивали скорости военных кораблей, но были вместительнее, крепче, имели более округлый корпус, один большой квадратный парус из грубой шерстяной ткани и весла.

Потерпевший крушение кнарр был найден в Роскиль-де (Дания). Он достигает 16,2 метра в длину и 4,15 метра в ширину. Радиоуглеродный анализ древесины корпуса корабля позволил определить время его постройки — примерно 1000 год. По этой находке можно судить о сложнейшей технике кораблестроения викингов. Киль и шпангоуты сделаны из дуба, доски обшивки — из сосны. Все деревянные части скреплены железными скобами и заклепками. На носу судна нет резной фигуры морского чудища-дракона, как на военных кораблях, но есть такой же удобный и прочный руль справа от кормы. Судно могло перевозить несколько голов крупного скота, какой-либо груз и более 30 человек команды и пассажиров^[163].

Во многих отношениях кнарр был самым выдающимся из всех судов викингов и даже более знаменитым, чем их длинные боевые корабли. Именно на таких удобных и надежных парусниках викинги плавали до берегов Исландии, Гренландии и Северной Америки. В 1932 году была построена точная копия одного их этих старинных судов. Кнарр отправился в плавание через Атлантику от берегов Скандинавии в Новый Свет по маршруту Христофора Колумба. К удивлению специалистов, путь этот был проделан на одну треть быстрее, чем в свое время прошел его Колумб. На родину корабль вернулся уже по северному пути — через Ньюфаундленд и Гренландию^[164].

В своих плаваниях викинги ориентировались главным образом по солнцу и звездам. Долготу определять они скорее всего не умели, но приблизительно установить широту не составляло особого труда. Для этого они пользовались специальным деревянным прибором. Один такой прибор был найден в 1948 году при раскопках поселения викингов в Гренландии. Это деревянный диск с 32 делениями, вращавшийся на ручке. В исландских сагах упоминаются и другие способы ориентирования (но ими пользовались только на суше) — с помощью так называемых солнечных камней и камней-водителей^[165]. Научившись определять широту, викинги в совершенстве освоили искусство "широтного плавания". Последовательно открывая Фарерские острова, Исландию и южную оконечность Гренландии (мыс Фарвель), скандинавские мореходы каждый раз определяли широту вновь найденных земель.

В скандинавских сагах говорится и о продолжительности плаваний. Единицей измерения служил дёгр — полные сутки непрерывного пути. Плавания на судах — копиях древнескандинавских показали, что, например, путь из Норвегии (Стад) до юго-восточного побережья Исландии (Хорн) занимал семь дёгров. От запада Исландии до юга Гренландии требовалось плыть в течение четырех дёгров^[166]. Недолго, как говорят саги, длилось и плавание от Гренландии до Винланда (северо-восточное побережье Северной Америки).

Но, несмотря на мореходное искусство скандинавов и остойчивость их кораблей, нередко путешествие заканчивалось трагически. Штормовые ветры, течения, кочующие льды, скрытые в тумане айсберги, свирепый холод… Да мало ли было серьезных причин гибели судов? На камне, воздвигнутом в XI веке в Западной Норвегии в память о погибших моряках, сохранилась руническая надпись, повествующая о команде корабля, затертого льдами близ Гренландии; люди покинули судно и по движущемуся льду пошли к берегу острова, страдая от мороза и голода.

"Жестокая судьба погибнуть так рано, — гласит надпись, — ибо удача их оставила"^[167].

Важно отметить, что открытие Америки (Винланда) было сделано викингами не сразу — сначала были открыты Фарерские острова и Исландия. Примерно в 985 году Эйрик Рыжий, уроженец Норвегии, обнаружил Гренландию. Произошло это так. За многочисленные убийства в ходе межродовых распрей Эйрик был изгнан из Исландии. От викинга по имени Гуннбьерн он узнал, что к западу от Исландии лежит большая земля, покрытая льдом, и решил поискать удачи именно там. После нескольких разведочных плаваний к берегам острова Эйрик Рыжий нашел его вполне пригодным для жизни, по крайней мере в южной части, и назвал его Грюнеланд — Зеленая страна. Полтора десятка исландских кораблей с переселенцами положили начало знаменитой гренландской колонии викингов^[168]. Сам Эйрик Рыжий поселился в бухте Эйрик-фьорд, где построил усадьбу Братталид.

Сейчас достоверно известно о существовании на юге Гренландии двух норманнских поселений — Аустербюгден, или Восточное поселение (совр. Годтхааб), и Вестербюгден, или Западное поселение (близ совр. Юлианехоба).

После того как викинги прочно утвердились на гренландской земле, Северная Америка стала для них буквально сопредельной страной. Норманнскую колонию отделял от гигантского континента лишь пролив Дейвиса, ширина которого в самом узком месте не превышала 200 миль. Пересечь его не составляло никакого труда для тех, кто ходил на своих ладьях по бурному океану в Норвегию и Исландию. Во время промысловых экспедиций вдоль западного побережья Гренландии колонисты в ясные дни вполне могли видеть вдали высокие горы Баффиновой Земли.

Викинги жили в Гренландии около 500 лет и, конечно, не могли не открыть Северную Америку.

"Мы, — пишет норвежец X.Ингстад, — были бы вправе это утверждать, даже если бы не располагали письменными источниками. Но нам повезло, у нас есть источники, повествующие о плаваниях норманнов из Гренландии в неведомую страну на западе… Эти источники — исландские саги, которые записаны лет через двести после самого события, в них достаточно подробно рассказывается о походах в новые земли"^[169].

Что же такое норманнская сага и насколько можно ей верить как историческому источнику?

"Сага, — пишет известный историк А.Я.Гуревич, — жанр повествования, встречающийся только в Скандинавии и преимущественно у исландцев. Особенности саги (мы имеем пока в виду сагу об исландцах, или сагу родовую) обусловлены специфическим местом, которое она занимает на грани между фольклором и литературой. С фольклором сагу сближает наличие в ней несомненных следов устной народной традиции, в частности разговорной речи, и то, что в саге совершенно не виден ее автор…"^[170]

Из всех исландских саг для нас особенно важны "Рассказ о гренландцах" (или "Гренландская сага") и "Сага об Эйрике Рыжем" (ее называют также "Сагой Торфинна Карлсевни"), поскольку именно в них идет речь об открытии Америки и о первой встрече викингов с коренным населением континента. Как повествуют саги, это было открытие Винланда — "страны винограда".

По мнению большинства ученых, ни "Рассказ о гренландцах", ни "Сага об Эйрике Рыжем" не могут считаться абсолютно достоверными историческими источниками. Ведь в скандинавских сагах очень много вымышленного. При создании саги всегда важно было поддержать престиж семьи или рода. Часто описываемые реальные события вольно или невольно искажались в угоду "своему" человеку — герою, выходцу из данного рода.

"Каждая исландская сага — это смещение достоверного и вымышленного. При оценке их главное — выяснить, в какой семье создавалась та или иная часть саги"^[171]. Наиболее реально, по мнению ученых, события, связанные с открытием Винланда, описаны в саге "Рассказ о гренландцах".

В сагах сообщается в обшей сложности о шести плаваниях викингов в Америку. Первое совершил Бьярни, сын Херьюлфа, в 985 году. Правда, его поход оказался неудачным. После многодневных блужданий в океане он увидел к западу от Гренландии незнакомый низкий берег, поросший лесом. Не решившись высадиться и осмотреть новую землю, Бьярни навсегда лишил себя славы первооткрывателя Америки. Им, как известно, стал в 1000 году Лейф, сын Эйрика Рыжего. Расспросив Бьярни о виденной им земле, купив его видавший виды, но крепкий корабль, он отправился на запад. Счастье улыбнулось ему. Недаром Лейф известен в истории как Лейф Счастливый или Удачливый.

Описание волнующего момента открытия Нового Света посланцами далекой Европы за пять веков до Колумба, содержащееся в "Рассказе о гренландцах", настолько важно для всех последующих рассуждений о Винланде и об Америке в целом, что я приведу его здесь почти целиком:

"Лейф и его спутники взошли на корабль, всего их было 35 человек. Среди них был один немец, которого звали Тюркир. Они снарядили свой корабль и, когда все было готово, вышли в море и сначала достигли земли, которую видел Бьярни. Они приблизились к этой земле, бросили якорь, спустили лодки и высадились на берег. Вся земля от берега до самых ледников напоминала сплошной плоский камень и показалась им совсем непривлекательной.

Тут Лейф сказал: "С этой землей у нас получилось не так, как у Бьярни, ибо мы вступили на нее. Теперь я дам ей имя и назову ее Валунной Землей (Хеллуланд)". После этого они вернулись на корабль, поплыли дальше и нашли другую землю. Они приблизились к ней, бросили якорь, спустили лодку и высадились на берег. Страна эта была плоской и лесистой. Повсюду простирались белые песчаные отмели, а берег полого спускался к морю.

Тогда Лейф сказал: "Этой земле мы дадим подходящее имя и назовем ее Лесной Землей (Маркланд)". Они тут же вернулись на свой корабль. Затем они два дня плыли на юго-запад при северо-восточном ветре и снова приблизились… к острову, расположенному севернее той земли, на которую они высадились. Вернувшись на корабль, они прошли проливом между островом и мысом, выдающимся к северу. Они стали обходить этот мыс с запада. Во время отлива морское дно обнажилось, их корабль сел на мель, а вода ушла далеко. Но им так не терпелось высадиться на берег, что они не стали ждать, пока море опять поднимет их корабль, а сразу же отправились на сушу.

Там была река, вытекавшая из озера. Когда прилив снова поднял их корабль, они сели в лодку, отправились к кораблю и отвели его вверх по реке в озеро. Там они бросили якорь, вынесли свои спальные мешки и разбили палатки. Они решили обосноваться там на зиму и соорудили большие дома. И в реке, и в озере было много такой крупной красной рыбы, какой они никогда прежде не видывали. В этой благословенной стране, по их мнению, не надо заготавливать на зиму корм для скота. Зимой там не бывает морозов, и трава остается почти такой же зеленой, как летом. День и ночь не так различаются своей продолжительностью, как в Гренландии или Исландии…

Когда дома их были готовы, Лейф обратился к своим товарищам: "Теперь я хочу всех вас разделить на две группы, чтобы обследовать эту землю. Одна половина останется у домов, другая же отправится в глубь страны на такое расстояние, чтобы к вечеру вернуться обратно; им следует держаться вместе". Так и поступали некоторое время…

Однажды вечером один из них не возвратился домой; это был немец Тюркир. Лейф был весьма обеспокоен этим, ибо Тюркир долгое время жил с ним и с его отцом и он очень любил его еще ребенком. Лейф выбранил спутников Тюркира и отправился на поиски. С ним пошли 12 человек.

Они прошли лишь небольшое расстояние, как навстречу им попался Тюркир. Они радостно приветствовали его.

Лейф вскоре заметил, что его бывший воспитатель вел себя как-то странно… Он спросил его: "Почему ты так поздно возвратился, отец мой? И зачем ты отделился от остальных?" В ответ Тюркир долго говорил по-немецки, вращал глазами и гримасничал. Никто не понимал его слов. Через некоторое время он стал говорить по-скандинавски и рассказал: "Я ненамного опередил своих спутников, но мне удалось сделать одно новое открытие: я обнаружил лозы и гроздья винограда". "Правда ли это, отец мой?" — спросил Лейф. "Конечно, правда, — ответил тот. — Ведь я вырос в местности, изобилующей виноградниками".

Прошла ночь. Наутро Лейф сказал своим людям: "Займемся двумя делами: один день будем собирать виноград, а на другой — рубить виноградные лозы и валить деревья, чтобы погрузить их на наш корабль". Так и порешили… Когда пришла весна, они приготовились к отплытию. Лейф дал этой стране имя, соответствующее ее особенностям, и назвал ее Виноградной Землей (Винланд)…"^[172]Независимо от того, рос там виноград или нет, Тюркир, вероятно, был большим шутником, поскольку никому еще не удавалось опьянеть, просто поев винограда. После Лейфа в Винланде побывали его брат Торвальд примерно в 1001–1003 годах; затем другой брат, Торстейн; пятое путешествие осуществил богатый и знатный викинг Торфинн Карлсевни — в 1005–1007 годах, а последнее — исландцы Хельги и Финнбоги, с которыми отправилась в далекий путь и сестра Лейфа — Фрейдис (примерно 1010–1020 годы). Однако все попытки викингов основать на вновь открытых, богатых природными ресурсами землях колонию потерпели неудачу. Вмешалась неожиданная и весьма могучая сила — коренные жители Винланда, которых норманны прозвали скрелингами[173]. Причем, вероятнее всего, викинги не делали различия между индейцами и эскимосами, называя так и тех, и других^[174].

Торвальд отплыл на корабле Лейфа в Винланд, где перезимовал в доме, построенном братом, а затем предпринял несколько разведывательных экспедиций. Однажды на морском берегу один из норманнских отрядов наткнулся на три перевернутые лодки, под которыми скрывались девять аборигенов. Викинги напали на них и перебили всех, за исключением одного, сумевшего убежать. Расплата за это безрассудство последовала незамедлительно. На горизонте появилось множество сделанных из шкур лодок, каждая из которых была битком набита туземными воинами. Не успели викинги взяться за свои мечи и топоры, как на них градом посыпались стрелы скрелингов. Одна из них вонзилась в грудь Торвальда. Он выдернул стрелу, приказал спутникам отступить и умер. Перед смертью он произнес пророческие слова: "Мы открыли плодородную страну, но она не принесет нам счастья". Так рассказывают исландские саги о первой встрече посланцев далекой Европы и коренных жителей Америки.

Наиболее подробно описана в сагах самая крупная экспедиция викингов в Винланд, во главе которой стоял Торфинн Карлсевни. С ним были 60 мужчин и 5 женщин. С собой они взяли домашний скот. Вероятно, норманны собирались основать в Винланде большое поселение. Они перезимовали в доме Лейфа Эйриксона. Летом пришельцы встретились со скрелингами. Сначала отношения представителей двух миров складывались достаточно дружелюбно. Завязалась меновая торговля. Туземцы предлагали звериные шкуры и просили взамен чудесное стальное оружие викингов. Но после решительного отказа довольствовались коровьим молоком, которое им очень понравилось.

В дальнейшем, однако, ситуация обострилась, и дело дошло до открытого сражения. Победителями оказались викинги. Но Винланд пришлось оставить. Согласно "Рассказу о гренландцах", Карлсевни пробыл там два, а судя по тексту "Саги об Эйрике Рыжем" — три года.

Последняя экспедиция была, без сомнения, самой неудачной. Сестра Лейфа Счастливого Фрейдис развязала кровавую усобицу внутри небольшого отряда норманнских колонистов. Она своими руками зарубила топором пять женщин из числа соперниц. Таков был драматический финал первой волны норманнской колонизации в Северной Америке.

О том, что за 500 лет до Колумба викинги открыли северо-восточное побережье Америки и даже пробовали основать там свою колонию, впервые заявил еще в начале XVIII века датский историк Т.Торфеус. А в 1837 году его соотечественник К.Рафн, опубликовавший в Копенгагене четырехтомный труд о плаваниях норманнов в Винланд, обратился к своим коллегам — историкам США с просьбой поискать на Атлантическом побережье страны следы пребывания викингов.

Вездесущие газетчики и журналисты оповестили об этом чуть ли не каждый уголок Соединенных Штатов. Поиски следов викингов стали повальным увлечением, своего рода модой. И результаты не замедлили сказаться. Прибрежная территория штатов Род-Айленд и Массачусетс, где, по словам К. Рафна, вероятнее всего, располагались стоянки кораблей викингов, оказалась буквально нашпигованной всевозможными сенсационными находками. На скалах в Дайтоне были обнаружены скандинавские рунические надписи, в Ньюпорте— древняя каменная башня, а затем где-то по соседству и бренные останки одного из викингов-первопроходцев. Правда, рунические надписи при ближайшем рассмотрении оказались индейскими наскальными рисунками магического назначения; башню в Ньюпорте, как свидетельствуют документы, выстроил в 1675 году английский губернатор Род-Айленда, а погребение, судя по набору вещей, было явно индейским, но это уже никак не могло повлиять на общее настроение умов. Знаменитый создатель "Песни о Гайавате" поэт Г.Лонгфелло откликнулся на все происходящее сочинением баллады "Скелет в доспехах", где жалкая могила индейца фантазией поэта превратилась в захоронение закованного в стальную броню воина-викинга, а Ньюпортская башня стала памятником вечной любви этого рано почившего средневекового рыцаря к своей прекрасной даме:

Три недели длилось плавание на запад,
И когда прекратилась буря.
Мы увидели берег, похожий на облако,
Простирающийся с подветренной стороны.
Здесь я построил с любовью
Жилище моей госпожи,
Гордую башню, которая поныне
Смотрит на море^[175].

В предисловии к балладе сам Лонгфелло подчеркнул, что сюжет ее вымышленный, но в сознании многих американцев обе упомянутые находки до сих пор связаны с наследием отважных викингов.

В 1898 году американский фермер Олаф Оман нашел в Кенсингтоне (штат Миннесота) под корнями большой осины тяжелую глыбу серого камня, испещренную странными знаками, похожими на скандинавские руны. Находку немедленно доставили профессору-филологу Миннеаполисского университета О.Дж. Бреда, который подтвердил, что письмена действительно рунические. Текст древней надписи гласил:

"[Нас] 8 готов [то есть шведов] и 22 норвежца [участников] разведывательного плавания из Винланда на запад. Мы остановились у двух шхер в одном дне пути к северу от этого камня. Мы [ушли] на один день и ловили рыбу. Потом вернулись, нашли 10 [наших] людей окровавленными и мертвыми. [Благоденствуй, Дева Мария], избавь нас от зла! Десять человек из нашего отряда остались у моря, чтобы присматривать за нашими кораблями [или за нашим кораблем], в 14 днях пути от этого острова. Год 1362"^[176].

После опубликования сообщения об этой находке появилось немало трудов, подвергающих серьезному сомнению ее подлинность. Борьба вокруг Кенсингтонского камня продолжается и в наши дни, но решающего успеха пока не добилась ни одна из противоборствующих сторон.

Сейчас достоверно известно, что камень с рунической надписью уже в 20-х годах XIX века был покрыт земляными наносами. Был определен примерный возраст надписи — 600 лет. Такого мнения придерживается и Р.Хенниг.

"…Руническую надпись, — пишет он, — разумеется, еще можно подделать, но степень выветрелости знаков на камне — никогда. Далеко зашедший процесс выветривания, несомненно, подтверждает, что надпись была нанесена уже несколько столетий назад"^[177].

Если это так, то Кенсингтонский камень имеет огромную историческую ценность. Это значит, что в 1362 году, то есть за 130 лет до Колумба, в глубинной части Северной Америки, в верховьях реки Миссисипи, побывала разведывательная экспедиция из 30 скандинавов. Х.Холанд (скандинав по происхождению), посвятивший всю свою жизнь изучению Кенсингтонского камня, связывает надпись на нем с экспедицией Пауля Кнутсона. Она была отправлена в Гренландию в 1355 году норвежским королем Магнусом Эйриксоном с целью укрепления в колонии пошатнувшейся христианской религии. По мнению этого ученого, Кнутсон, узнав об исчезновении жителей Западного поселения Гренландии и вероятном их переселении в Винланд, последовал за ними к берегам Северной Америки. Пропавших в Винланде так и не нашли, и после нескольких лет пребывания в Новом Свете, потеряв в стычках с индейцами часть людей, экспедиция вернулась в Норвегию.

Находки средневекового скандинавского оружия в районе Великих озер, а также загадка происхождения белокожих и голубоглазых индейцев-манданов, по мнению Х.Холанда, подкрепляют достоверность сведений кенсингтонской надписи^[178].

Однако решительным оппонентом Х.Холанда выступил другой потомок викингов — известный американский ученый, специалист по скандинавским и германским языкам, профессор Калифорнийского университета Э. Вальгрен.

После тщательного текстологического анализа этой рунической надписи он пришел к выводу: это фальшивка, сделанная в XIX веке^[179]. Можно только представить себе, какую жестокую душевную борьбу пришлось выдержать профессору. Верх взяли не патриотические амбиции потомка викингов, а научная добросовестность и любовь к истине. И надо сказать, что Э. Вальгрена поддерживают большинство ученых Европы и Северной Америки^[180].

Не успели утихнуть споры вокруг Кенсингтонского камня, как фанатичные сторонники длительного норманнского пребывания в Новом Свете вытащили на свет целый ряд новых "доказательств".

На этот раз речь шла о погребении викинга, обнаруженном близ озера Нипигон в Беардморе (провинция Онтарио, Канада) в 1931 году, и о дюжине норманнских алебард, найденных в разных районах штата Миннесота. В первом случае под корнями березы на глубине более метра лежали сильно проржавевшие, но вполне сохранившие форму скандинавский меч, боевой топор и остатки железного умбона — бляхи от шита. Однако никаких костей рядом не было. А главный "первооткрыватель" могилы викинга оказался ближайшим другом одного коллекционера норманнских древностей. К тому же нашлись и свидетели, видевшие прежде эти предметы в доме антиквара.

Еще проще обстояло дело с алебардами. Когда реликвии попали в руки экспертов, то ученые без труда установили, что это резаки для табака, изготовленные фирмой "Роджерс" из Спрингфилда (штат Огайо) в XIX веке^[181]. Вновь вспомнили о Ньюпортской башне. Наиболее горячие головы требовали во что бы то ни стало официально признать за ней статус "сооружения эпохи викингов", не важно, будь то сторожевая вышка или первый христианский храм на американской земле. Да и возраст теперь не имел особого значения: пусть это не дело рук Лейфа Счастливого и его ближайших потомков, но уж XIV или XV век за башней признать необходимо. Пришлось провести вокруг башни и у ее фундамента настоящие раскопки. И вскоре археологи вынесли свой вердикт: все найденные вещи относятся только к колониальному периоду — XVII веку и позже^[182].

Хельге Ингстад долгие годы занимался историей Гренландии. Изучив все имевшиеся письменные источники, он выдвинул гипотезу о точном местонахождении Винланда. Когда в 1960 году норвежский исследователь отправился в свою первую экспедицию, чтобы найти остатки поселения викингов в Америке, большинство специалистов скептически отнеслись к этому. Поиски поселения, которое, судя по всему, было единственным на всем Атлантическом побережье протяженностью 1500 километров, сравнивали с поисками иголки в стоге сена. Однако Ингстад был уверен, что Винланд нужно искать в северной части Ньюфаундленда.

Он установил, что "вин" у древних скандинавов переводилось как "богатая страна", "плодородная страна", "земля лугов и пастбищ". В плодородных районах Норвегии и Дании названия многих местностей начинаются со слога "вин", хотя там вообще никогда не рос виноград. Что же касается вина, о котором упоминается в сагах, то его могли изготовлять из диких ягод, которые в изобилии водятся в Гренландии, но особенно много их как раз на Ньюфаундленде: красный крыжовник, калина, красная смородина и др.^[183]

Вместе с женой Анной Стайн и дочерью Бенедиктой Ингстад обследовал весь северо-восток США и часть Канады, но так и не нашел местности, похожей на ту, что описывалась в сагах. Только на Ньюфаундленде, близ небольшой рыбацкой деревушки со странным названием Ланс-о-Мидоуз, он обнаружил остатки каких-то древних построек, не принадлежавших, судя по некоторым признакам, ни индейцам, ни эскимосам. Полуфранцузское-полуанглийское название деревни означает в переводе "Бухта среди лугов". Ну как тут не вспомнить, что и старонорманнское "вин" означало прежде всего "луг", "пастбище". Но главное — местность полностью подходила под описание места высадки первых экспедиций викингов в Винланде.

Пять лет, с 1960 по 1964 год, длились археологические раскопки в Ланс-о-Мидоузе. Они показали, что постройки принадлежали норманнам и были возведены примерно в 1000 году, то есть когда Лейф Счастливый, а за ним и другие ходили из Гренландии к берегам Америки. Не имея возможности подробно рассказать об этом многолетнем и успешном научном изыскании, я ограничусь здесь только самыми важным и его результатами^[184].

С помощью профессиональных археологов Ингстад раскопал остатки фундаментов восьми больших и малых домов. Были обнаружены также остатки кузницы, бани и ямы для сжигания древесного угля. В центре всего этого комплекса находился так называемый длинный дом с пятью помещениями общей площадью 320 квадратных метров, из которых 32 квадратных метра занимал зал с большим очагом.

В общей сложности находок оказалось не так уж и много, но главное — они бесспорно доказывали, что поселение принадлежало викингам. Удалось обнаружить, например, обработанное железо, полученное из болотной руды путем сыродутного металлургического процесса, хорошо знакомого норманнам, но неизвестного аборигенам Нового Света до прихода европейцев. Кроме того, была найдена бронзовая булавка явно норманнского происхождения. А когда жена Ингстада Анна Стайн извлекла из земли маленькое круглое пряслице из мыльного камня (стеатита), то восторгу участников экспедиции не было границ. Именно такими пряслицами пользовались жители Норвегии и Гренландии в эпоху викингов.

Итак, впервые в истории научных изысканий, связанных с пребыванием норманнских мореходов в Северной Америке, удалось найти их реальные следы. Значит, в главном средневековые саги оказались верны, и Винланд действительно находился на северо-востоке Американского континента. Однако обший вывод X.Ингстада по завершении работ в Ланс-о-Мидоузе достаточно осторожен:

"Как и в других подобных случаях, здесь трудно доказать строго научно, что жилье принадлежало определенным, исторически известным лицам. Правда, ряд признаков свидетельствует о том, что Лейв Эйрикссон построил свои большие дома именно в Ланс-о-Мидоузе и что северная часть Ньюфаундленда тождественна Винланду саг. Но не это существенно. Главное то, что археологический и радиоуглеродный анализы показывают: дома… принадлежали норманнам и были построены в доколумбовы времена, около 1000 года"^[185].

Следовательно, "добрый Винланд" находился не на материке, а на острове? А найденная в Ланс-о-Мидоузе усадьба принадлежала Лейфу Счастливому — "первооткрывателю Нового Света"? Многих ученых доводы X.Ингстада убедили, и они согласились с его выводами.

"Больше нет сомнений, — писал, например, К.В.Керам, — что "длинный дом" — это дом Лейфа Эйрикссона. Оттуда он уходил на рыбную ловлю и охоту. У этого очага он ужинал в кругу своей дружины. Здесь рассказывали о подвигах, и эти сведения, переходя из уст в уста, попадали в Гренландию и Исландию, в Норвегию, где в конце концов становились сагами. Этот дом он оставил родственникам, когда возвратился в Гренландию, чтобы умереть на родине…"^[186]

Но, во-первых, Лейф пробыл в Винланде сравнительно недолго. Постоянно он жил в отцовской усадьбе Братталид, в гренландской колонии викингов.

Во-вторых, некоторые ученые, ссылаясь на то, что самой многочисленной экспедицией викингов на запад была, как рассказывают саги, экспедиция исландца Торфин-на Карлсевни (70–80 человек), приписывают основание поселения в Ланс-о-Мидоузе именно ему. Действительно, у Лейфа было всего 35 человек, а ньюфаундлендские дома могли вместить 75–90 обитателей.

Кроме того, уже упоминавшийся нами профессор Э.Вальгрен из Калифорнийского университета, признав большое научное значение открытий X.Ингстада в Ланс-о-Мидоузе, категорически отверг идею норвежца о том, что Винланд находился на Ньюфаундленде. По его словам, Винланд надо было искать южнее — на Атлантическом побережье континента, на стыке штатов Мэн (США) и Нью-Брансуик (Канада), в районе залива Фанди. И как доказательство он вновь привел тот факт, что виноград, о котором говорилось в сагах, не мог расти севернее указанных им территорий^[187]. А это значит, что дома в Ланс-о-Мидоузе принадлежали не Лейфу и не Карлсевни, а другому викингу, о котором, возможно, вообще не упомянуто в дошедших до нас сагах.

Итак, поиски местонахождения Винланда продолжаются. И кто знает, может, уже очень скоро мы услышим наконец о находке следов колонии викингов где-то на побережье Новой Англии.

Ученый мир так много внимания уделял теме Винланда и пребывания викингов на Американском континенте, что со временем как-то отошла на задний план проблема гренландской колонии, основанной в 985 году Эйриком Рыжим. Между тем все походы к западным землям — Хеллуланду, Маркланду и Винланду — совершались именно из Гренландии.

Более того, сама Гренландия находится в Западном полушарии и, следовательно, является неотъемлемой частью Нового Света. Поэтому ее открытие и освоение европейцами за 500 лет до Колумба — событие незаурядное как с географической, так и с исторической точки зрения. К сожалению, красоты увитого виноградными лозами Винланда надолго затмили скромную жизнь норманнских колонистов, немногочисленные селения которых приткнулись к самой южной, свободной ото льда оконечности сурового и безлюдного острова.

Сначала для воссоздания истории гренландцев приходилось опираться лишь на тексты саг, в которых об этом говорилось достаточно скупо и не всегда ясно. Археологические раскопки колонии викингов в Гренландии начались лишь в 20-х годах XX века, когда при содействии Датского Национального музея в Копенгагене была организована целая серия экспедиций, продолжавшихся до начала Второй мировой войны и после нее и принесших интереснейшие результаты. Лишь на основе всей информации, собранной наукой, мы можем сейчас приблизительно восстановить важнейшие страницы в истории этой дальней колонии викингов, которой сама судьба предначертала стать связующим звеном между Европой и Северной Америкой.

С тех пор как Эйрик Рыжий и его спутники впервые ступили на гренландскую землю и освоились там, число жителей острова стало быстро расти за счет новых переселенцев из Исландии и Норвегии. Но даже в период наивысшего расцвета колонии — в XIII веке — население ее составляло не более 3–5 тысяч человек^[188].

В пределах освоенной викингами территории в ходе археологических работ удалось обнаружить остатки примерно 300 хуторов, 17 церквей, усадьбы епископа и двух монастырей— мужского и женского^[189].

Как и у себя на родине, викинги ходили в море, строили дома из камня и дерева, возделывали скудные клочки земли, содержали скот, охотились на китов, тюленей, оленей-карибу, ловили рыбу. Зерновые на острове почти не вызревали, но травы и кустарников для заготовки кормов было достаточно, чтобы держать овец, коров и лошадей. Развалины кузницы свидетельствуют о том, что норманны освоили выплавку железа из болотной руды. Густые заросли карликовой березы и горы плавника на морском берегу были источниками древесины для строительства, бытовых поделок и топлива.

Археологи раскопали усадьбы некоторых участников винландской эпопеи: в Братталиде (близ Юлианехоба) — длинный дом с пристройками Эйрика Рыжего и его сына Лейфа, усадьбу Торфинна Карлсевни и т. д. Возглавлял археологические работы в 20-х годах П.Нёрлунд (1888–1951) — археолог, историк, а впоследствии— директор Национального музея в Копенгагене.

Нёрлунд оказался весьма удачливым исследователем. В первый же полевой сезон, летом 1921 года, он раскопал сельскую усадьбу в Херьолфснесе и обнаружил там великолепно сохранившиеся вещи. Эти находки много рассказали не только о жизни далекой норманнской колонии, затерявшейся в северной глуши, но и о повседневном быте простого народа средневековой Европы в целом. В условиях арктической мерзлоты хорошо сохранилась шерстяная одежда — прекрасные образцы европейского костюма эпохи Данте и его современников (XIV–XV века): длинные платья, мантии с капюшонами, "бургундские колпаки" и т. д.^[190] На территории самой Европы не осталось ни одного образца одежды этого периода, поэтому дошедшие до нас гренландские находки представляют особую ценность.

Однако особенно интересные открытия были сделаны Нёрлундом и его коллегами в 1926 году, когда удалось установить точное местонахождение резиденции епископа в Гардаре — на узком мысу между двумя фьордами, напротив усадьбы Братталид. Гардар был основан, вероятно, в первой половине XII века. Из письменных источников известно, что епископат там был учрежден лишь в 1124 году, после того как норвежский король Сигюрд Ёрсалфар, получив в дар белого медведя из гренландской колонии, разрешил сделать это. Тогда, видимо, и появилась в Гардаре епископская резиденция.

Датские археологи установили, что в здании резиденции епископа был громадный высокий зал, который мог вместить несколько сотен человек. Вполне возможно, что именно здесь проходили заседания местного альтинга — народной ассамблеи, органа самоуправления всей гренландской общины. Рядом с резиденцией находились руины изящного каменного собора св. Николая — покровителя моряков.

Кульминационным моментом археологических работ 1926 года стало открытие захоронения одного из епископов Гренландии в восточном приделе собора. Рядом с останками епископа лежал его посох, украшенный резной костью, — великолепный образец средневекового ювелирного искусства. Предмет был изготовлен около 1200 года в Исландии^[191].

Во время раскопок некоторых жилищ, особенно в Западном поселении, было обнаружено, что часть древесины, использованной при строительстве, привезена из Северной Америки. Были там и другие предметы явно американского происхождения: наконечник стрелы из кварцита, которым пользовались индейцы, а не эскимосы, прихваченный, вероятно, в качестве "сувенира" (или вытащенный из раны?) одним из участников очередной экспедиции в Винланд; кусок угля-антрацита из руин дома Карлсевни (ближайшее месторождение такого угля находится лишь в Род-Айленде, на северо-восточном побережье США), и т. д.^[192]

Из гренландской колонии вывозились на материк, в Норвегию, самые разные товары: моржовая кость, кожи, оленьи шкуры, мех белых медведей и песцов, вяленая рыба, гагачий пух, белые полярные соколы (для охоты) и т. д. До XIII века местные викинги были абсолютно самостоятельной общиной, со своими законами и судом. Но в 1261 году они добровольно подчинились королю Хокону IV, и колония стала частью норвежского государства. С тех пор, согласно королевскому указу, на остров из Бергена стал регулярно (не менее чем раз в два года) ходить специальный торговый корабль — для снабжения колонии всем необходимым (солью, солодом, хлебом, железом и т. д.), торговли и вывоза налоговых сборов.

А что же Винланд? Неужели после первых шести походов, описанных столь красочно в двух упомянутых исландских сагах, гренландские викинги больше не пытались проникнуть на манящий своими богатствами и столь близкий западный континент? Около 1074 года немецкий хронист Адам Бременский упомянул в своем историко-географическом трактате о "стране, найденной многими (курсив мой. — В. Г.) в этом океане и названной Винландом по той причине, что там зреют дикие лозы, дающие прекрасный виноград"^[193].

Исландские летописцы XII–XIII веков тоже нередко вспоминали Винланд в своих работах. Поэтому можно предположить, что "славная страна" по ту сторону океана не была предана забвению и норманны, по-видимому, продолжали посещать ее.

Исландский источник, датированный 1347 годом, убедительно доказывает, что и через 347 лет после открытия викингами Северной Америки плавания на этот континент из Гренландии были довольно обычным делом.

"И пришел также корабль из Гренландии, еще меньший по размерам, чем небольшие суда исландцев. Он вошел во внешнюю часть Страумфьорда и стал на якорь. На нем находились 17 человек, они направлялись в Маркланд, но были занесены сюда течением…"^[194]

Исландскому хронисту кажется примечательным не сам факт плавания к берегам богатого лесом Маркланда (Ньюфаундленда?), а то обстоятельство, что их корабль, вышедший из Гренландии в Маркланд за лесом, оказался заброшенным бурей в Страумфьорд (Исландия). Это последнее документальное упоминание о землях, открытых Бьярни и Лейфом.

Епископ Альф — последний епископ Гренландии — умер в 1377 году. Королевский корабль, периодически приходивший на остров из Бергена, затонул в 1369 году, и, хотя команду удалось спасти, замены судна новым так и не последовало^[195]. Рвалась последняя тонкая нить, связывающая далекую норманнскую колонию с родиной. К тому же Норвегия и Исландия сильно пострадали в 1350 году от эпидемии чумы.

Эскимосы-туле, пришедшие на север Гренландии еще в XII — ХШ веках, постепенно начали продвигаться на юг, вытесняя викингов из их дальних охотничьих угодий.

Похолодание, начавшееся в конце XIII — начале XIVвека, усиливалось. Держать скот из-за холодов колонистам становилось все труднее, скудные посевы ячменя были заброшены^[196]. Колония медленно умирала. Когда между 1406-м и 1410 годами в Гренландию пришел наконец норвежский корабль, он вынужден был перезимовать у Западного поселения. Никого из местных жителей там уже не было, и только одичавший домашний скот бродил по окрестным холмам^[197]. По некоторым данным, Западное поселение (Вестербюгден) было оставлено жителями еще в 1364 году. В то же время очевидец из Исландии, побывавший в гренландской колонии в 1409 году, сообщает, что Восточное поселение еще существует и там даже празднуются свадьбы с соблюдением всех обрядов и правил^[198].

Есть множество самых разных предположений относительно судьбы обитателей гренландской колонии. Одни полагают, что норманнов истребили пришедшие с севера эскимосы-туле. Кровавые столкновения между ними действительно время от времени происходили, а к концу XIV века они даже участились из-за борьбы за охотничьи угодья и морские промыслы, но вряд ли это было решающим фактором. Существуют надежные археологические свидетельства о торговле норманнов с эскимосами вплоть до конца XIV века. Может быть, викинги слились с аборигенами? Но, по многочисленным наблюдениям антропологов, норманнская линия сохранила свою чистоту (скелеты из могильников Восточного и Западного поселений). Существовала версия, что викинги постепенно выродились от постоянного недоедания и болезней. Однако позднее она была отклонена^[199].

Некоторые ученые утверждают, что викинги после резкого ухудшения климатических условий перебрались из Гренландии на Американский континент — на территорию нынешних Канады или США (Новая Англия, Миннесота), где впоследствии смешались с туземцами или вымерли. Есть вроде бы этому и документальные подтверждения. Так, в основанной на древних источниках летописи епископа Гисле Оддсона (1637 год) о 1342 годе сообщается:

"Жители Гренландии по своей воле отказались от христианства и обратились к американскому племени"^[200].

Вероятнее всего, исчезновение гренландцев связано с длительным воздействием сразу нескольких факторов: общего похолодания климата, повлекшего за собой упадок земледелия и скотоводства; сокращения торгового обмена с метрополией из-за падения цен на моржовый зуб; постепенного сокращения рождаемости; внутренней нестабильности метрополии; набегов на Гренландию пиратов из Англии и с Пиренеев. В XV–XVI веках пираты были настоящим бичом многих северных стран. От их набегов сильно страдали Фарерские острова, Исландия и даже Гренландия. Есть сведения, что "романтики с большой дороги" не раз грабили и жгли усадьбы гренландских норманнов, разрушали церкви. Возможно, именно эти неожиданные удары с моря и довершили распад и гибель маленькой колонии^[201]. Это случилось примерно в 1500 году.

Итак, отважные скандинавские мореходы еще за пять веков до Колумба открыли Северную Америку и даже сделали попытку обосноваться на ее побережье. Но все их усилия были обречены на неудачу. Довольно часто высказывается мнение, что викинги — единственные законные соперники Колумба и значимость их открытий намного превосходит плавания великого генуэзца. Но дело в том, что все путешествия в Америку до Колумба не имели для человечества никаких важных исторических последствий.

"Память о норманнских открытиях в западной части океана, — отмечает Р.Хенниг, — сохранилась только на севере Европы. В романских странах о них, видимо, вообще никогда ничего не знали. Даже в архивах Ватикана до сих пор, несмотря на многократные поиски, не удалось найти достоверное свидетельство, подтверждающее, что в средние века здесь когда-либо получали сведения о странах, расположенных западнее Гренландии"^[202].

Проблеме азиатско-американских связей в доколумбову эпоху исследователи всегда уделяли много внимания. И для этого были свои достаточно веские причины. Берега Аляски и Сибири разделяет не более 85 км водного пространства. Здесь, в районе Берингова пролива, и проходила в древности дорога, по которой племена азиатских охотников могли попасть на американское побережье и далее, в глубь материка. Гипотезы об азиатском происхождении индейцев стали появляться чуть ли не с первого дня открытия Нового Света европейцами.

Еще в 1590 году испанский монах Хосе де Акоста, отвергнув все рассуждения своих современников об Атлантиде и мифических коленах Израилевых, утверждал, что в Америку древние азиатские охотники попали по северному сухопутному мосту. По его словам, Новый Свет был заселен всего лишь за одну-две тысячи лет до Колумба. В 1642 году немецкий ученый Г.Гротиус предположил, что перуанские индейцы происходят от китайцев, каким-то образом проникших в древности на Южноамериканский континент. В 1650 году англичанин Т.Гейдж впервые указал на Берингов пролив как на наиболее вероятный путь заселения Америки. В том же XVII веке с аналогичным заявлением выступил голландский ученый И. де Лает, считавший, правда, что первыми обитателями Нового Света были скифы, от которых и произошли впоследствии индейцы.

С тех пор появлялось еще немало различных и подчас довольно нелепых гипотез, объяснявших происхождение аборигенов Америки и их культур азиатским влиянием.

Особенно много споров вызывала теория китайско-японского воздействия на древние цивилизации индейцев. Для подтверждения этой теории приводились следующие аргументы: монголоидный тип коренного населения Нового Света, сходные элементы в искусстве и религии народов, живших по обе стороны Тихого океана, и, наконец, благоприятные условия для плавания с запада на восток — к американскому побережью (ветры и течения). Причем эти трансокеанские контакты начались, по мнению наиболее смелых авторов, еще в III или II тысячелетии до н. э. и наиболее активно развивались в I тысячелетии н. э..^[203].

Каких только фантастических догадок и скороспелых гипотез не родилось за истекшие столетия в связи с проблемой прямых транстихоокеанских плаваний японских и китайских мореходов к берегам Нового Света! Типичным примером такой гипотезы является легенда о стране Фусан. Вот сообщение китайского монаха Хуай Шеня, побывавшего в этой стране в 499 году:

"Царство Фусан расположено более чем в 20000 ли к востоку от Таханя[204]. Оно лежит также на восток от Китая. В той стране растет много деревьев фусан, и по ним она получила название. Своими листьями фусан походит на тунговое дерево. Выходит оно из земли наподобие побегов, которые туземцы определяют в пищу. Плоды этого дерева красного цвета и похожи на груши. Из его коры изготовляют ткань для одежды и вату. Люди строят свои жилища из досок. Города не обнесены валами. Там пользуются письменами, а бумагу изготовляют из коры дерева фусан. Войска у них нет никакого, и поэтому им вовсе не ведома война… У тамошних быков необычайно длинные рога… В повозки впрягают лошадей, быков и оленей… Из молока этих животных изготовляют масло. Там растут тутовые и грушевые деревья, которые сохраняют листву в течение всего года. Кроме того, имеется в изобилии виноград. В этой стране нет железа, но зато есть медь. Золото и серебро там совсем не ценятся. На рынках не знают ни налогов, ни твердых цен…

Когда на престол вступает новый правитель, он в течение трех лет не занимается никакими государственными делами. Раньше учения Будды в этой стране не знали. Во 2-й год эры правления Да-мин династии Сун [458] в Фусан пришли из царства Кипин (Кабулистан) пять странствующих нищих монахов и принесли туда идолов и священные буддийские рукописи. Монахи распространили их среди жителей, которые впоследствии изменили свои обычаи"^[205].

Вот уже почти 200 лет в науке идет спор о том, что же это за страна Фусан и где искать ее на современной географической карте. Существует предположение, что в рассказе буддийского монаха есть даже намек на открытие Америки китайцами за 1000 лет до Колумба! И первым, кто стал распространять эту довольно смелую идею еще в 1761 году, был француз Ж. де Гинь^[206]. К сожалению, "буддийская гипотеза" оказалась очень привлекательной, и у де Гиня появилось много сторонников из разных стран. Отчет Хуай Шеня стали использовать как решающий аргумент для доказательства совершенно абсурдной идеи, будто в V веке трансокеанские экспедиции из Китая в Америку и обратно были "привычным делом".

Между тем в прошлом веке весьма компетентные специалисты после тщательного анализа записей монаха доказали, что страна Фусан — это Япония (Э.Бретшнейдер, X.Клапрот)^[207].

Уже неоднократно упоминавшийся немецкий географ Р.Хенниг также считал, что теория о местонахождении Фусан в Америке ошибочна. Дело в том, что, плывя в Северную Америку, можно было воспользоваться Черным течением (Куросио), но возвращаться, плывя против течения, в то время, несомненно, было делом почти неосуществимым^[208]. К тому же в доколумбову эпоху в Новом Свете не было ни лошадей, ни быков, ни повозок. Растение фусан, давшее название всей стране, судя по описаниям, — это не что иное, как бумажная шелковица, произрастающая на островах Восточной Азии и неизвестная в Америке. И наконец, выражение "20000 ли" — обычный оборот цветистой китайской речи, означающий просто "далекий", "очень далеко". Но даже если проплыть это расстояние к востоку от побережья Китая, то достигнуть можно лишь района Гавайских островов.

"Следовательно, — заключает Р.Хенниг, — не остается ничего другого, как искать Фусан в Японии, то есть согласиться с точкой зрения X. Клапрота и Э. Бретшнейдера"^[209].

Столь же популярной была когда-то и "теория китайских джонок", защитники которой считали американских индейцев потомками китайских мореплавателей, занесенных ветрами и течениями к берегам Нового Света в разные исторические эпохи, но задолго до появления там европейцев.

Одно время казалось, что эта идея опирается на научные факты. Американские индейцы относятся к монголоидному расовому типу, как и народы, населяющие Восточную Азию. От азиатских берегов на северо-восток, к побережью Америки, проходит Японское течение (Куросио). Японские рыбаки знают, что круглые стеклянные поплавки, оторванные штормами от их сетей, часто находят на Алеутских островах и северо-западном побережье США. Известны там и отдельные случаи находок предметов китайского и японского производства-монет, статуэток и даже оружия. Когда Джеймс Кук в числе первых европейцев появился в 1778 году у северо-западного побережья Американского континента, он, к своему величайшему удивлению, увидел у местных индейцев немало древних вещей восточноазиатского происхождения^[210].

Позднее, уже в нашем столетии, ученые-этнографы обнаружили у индейцев айда и квакиутль на северо-западном побережье США и Канады нагрудные украшения, изготовленные из бронзовых китайских монет. Исследователи обратили также внимание на то, что на некоторых ритуальных масках индейцев Северо-Западной Америки изображены лица с большими усами. Американские аборигены не имели (или почти не имели) ни бороды, ни усов, а айны с северного японского острова Хоккайдо носили длиннющие усы. Обнаружены совпадения в деталях ритуальной одежды, головных уборов и в их орнаментации у жителей азиатского и американского берегов Тихого океана. Общие черты отмечены и в верованиях: поклонение медведю у айнов и северо-западных индейцев, миф о вороне и т. д.^[211]

Очень часто в числе участников трансокеанских плаваний из Азии в Америку в эпоху древности и раннего средневековья называют также и японцев. Японию отделяет от Калифорнии всего несколько тысяч морских миль. И при попутном ветре, при помощи мощного течения Куросио японские (так же как и китайские) мореходы намеренно или вынужденно вполне могли достигать американских берегов. Из 60 отмеченных в документах (данные XIX века) случаев вынужденного плавания японских джонок по меньшей мере шесть судов доплыли до Америки (между Ситкой и устьем реки Колумбия), а другие шесть потерпели крушение на рифах вблизи мексиканского побережья.

Американский исследователь Э.Доран также считает, что "ненамеренные плавания между Азией и Америкой не только вполне возможны, но и неоднократно имели место в действительности на протяжении исторического периода"^[212]. Для подтверждения своих взглядов Э.Доран приводит один интересный эпизод из сообщений древнекитайских летописей. В начале III века, говорится в летописи, некий Сю Фу получил от китайского императора огромную сумму денег и милостивое разрешение отправиться в "Восточный океан", чтобы поискать на новых землях и островах чудесные лекарства для лечения всех болезней. Для Сю Фу собрали флот из джонок и плотов и предоставили около "трех тысяч юношей и девушек с хорошим характером" для участия в экспедиции. В 219 году Сю Фу и его спутники отплыли в восточном направлении, и больше их никогда не видели.

Позднее было обнаружено, что примерно в это же время в культуре индейцев, населявших побережье Эквадора, появляется целый комплекс элементов "явно китайского происхождения".

"Это совпадение, — пишет Доран, — вряд ли случайно. Ведь не вернувшийся флот Сю Фу мог найти пристанище именно в Южной Америке. Во всяком случае, такая идея выглядит весьма привлекательной".

И тут же, словно понимая шаткость своих позиций, добавляет:

"Но я думаю, что этого будет недостаточно для закоренелого академического ученого, который не удовлетворится до тех пор, пока не найдет на месте предполагаемой стоянки флота иероглифическую надпись "Здесь был Сю Фу"^[213].

Однако до сих пор речь шла о дрейфе и вынужденных плаваниях судов японцев и китайцев только в северной части Тихого океана, где ветры и течения явно благоприятствуют этому. Э.Доран почему-то проводит пропавший флот Сю Фу через самую широкую, срединную часть величайшего океана планеты. И потом, можно ли объяснить одну сложнейшую историческую загадку с помощью другой: тайну исчезновения "искателей эликсира жизни" — тайной возникновения специфических черт культуры у индейцев далекого Эквадора?

Весьма существенным представляется вопрос о природных факторах в трансокеанских плаваниях — о роли ветров и течений. Большинство исследователей сходятся на том, что Японское течение, проходящее широкой дугой с запада на восток, вдоль азиатского побережья к северо-востоку Сибири и Аляске, а потом поворачивающее на юг, вдоль побережья Калифорнии к Мексике, — фактор, благоприятствующий плаваниям из Азии в Америку. Кстати, об этом хорошо знали древние китайцы. Они считали, что океан как бы течет с юга на север, ниспадая там, в приполярных краях, в глубокую пропасть. Но после довольно легкого пути в Америку люди сталкивались с проблемой возвращения домой, в Азию. Для этого им нужно было проплыть вдоль американского побережья далеко на юг, в тропические широты, и "поймать" там Северное Экваториальное течение и дующие на запад пассаты. Те же, кто попытался бы вернуться по более короткому пути — через северную часть Тихого океана, неизбежно столкнулись бы с теми же трудностями, что и европейцы, плывущие в Америку напрямую через север Атлантики. В обоих случаях почти непреодолимой преградой на пути мореплавателей встали бы господствующие там ветры и течения^[214].

Защитники независимого развития древних культур Америки (изоляционисты) признают вероятность вынужденных и намеренных плаваний в Новый Свет на протяжении последних двух тысячелетий, но не допускают существования регулярных двусторонних торговых контактов между ними. У ученых-диффузионистов таких сомнений нет. Они считают, ссылаясь на очевидное превосходство китайского и японского судостроения и мореходства, что эти связи с глубокой древности осуществляли только азиаты, свободно ходившие по широкой дуге океанских течений из Азии в Америку и обратно^[215].

Но несмотря на все эти доводы, "теория китайских джонок" не выдерживает критики. Дело в том, что на ее основе бесполезно искать ответ на вопрос о происхождении первых обитателей Нового Света. Корабли, более или менее пригодные для дальних путешествий, появились в Китае и сопредельных районах Азии лишь несколько веков спустя после начала нашей эры, а самые ранние следы пребывания человека на территории Америки имеют возраст 30–25 тысяч лет. К тому времени, когда китайские мореходы могли появиться в прибрежных водах Нового Света, этот континент был уже довольно плотно населен множеством различных племен и народов, прошедших длительный и сложный путь развития.

Тем не менее и по сей день среди ученых Запада существует большая группа специалистов — историков, этнографов, археологов, географов и лингвистов, которые продолжают пропагандировать идею о том, что китайские путешественники могли неоднократно посещать побережье Северной Америки еще с первых веков нашей эры и оказать заметное влияние на жизнь не только местных племен, но и древних мексиканцев и даже более южных народов.

До недавнего времени все эти рассуждения подкреплялись лишь одним фактом— свидетельством о путешествии буддийского монаха Хуай Шеня в страну Фусан. Потом некоторые ученые стали ссылаться на высокий уровень кораблестроения в древнем и средневековом Китае и на прекрасные мореходные качества китайских судов — джонок и сампанов. А успешное путешествие Т.Хейердала на бальзовом плоту "Кон-Тики" из Перу в Полинезию послужило еще одним подтверждением этой теории. Плавания через океан из Азии в Америку в доколумбову эпоху стали представляться совсем простым и обыденным делом. Однако недавняя попытка совершить такое плавание на точной копии традиционной китайской джонки чуть не окончилась для участников эксперимента трагедией. Судно, пройдя лишь малую часть пути по Тихому океану, вдруг дало сильную течь и затонуло. Снять людей с джонки удалось буквально за несколько минут до того, как она пошла ко дну. Оказалось, что за три месяца плавания судно прошло всего 1800 миль, то есть двигалось со средней скоростью 20 миль в день — меньше, чем скорость течения Куросио^[216].

Несколько лет назад сторонники частых походов китайских судов к берегам Америки в доколумбову эпоху вроде бы получили новый веский аргумент. Речь идет о находке каменных якорей у калифорнийского побережья США. Эти довольно примитивные камни-грузила с отверстием для продевания каната хорошо известны специалистам по материалам Средиземноморья. В 1973 году сотрудники геологической службы США, проводившие исследования морского дна у побережья Южной Калифорнии, вытащили сетью большой овальный камень с отверстием, явно обработанный рукой человека. Он очень напоминал древние каменные якоря жителей Средиземноморья. В то же время наросты, образовавшиеся на поверхности камня, свидетельствовали о том, что он долго пролежал на морском дне.

А еще через два года вблизи полуострова Палое-Вердес, к югу от Лос-Анджелеса, два профессиональных под-водника-аквалангиста нашли на дне, на глубине 5 метров от поверхности, не менее двадцати обработанных человеком камней округлой и овальной формы. Часть из них подняли наверх. О находке узнали репортеры местных журналов и газет. А после ряда публикаций интерес к каменным якорям проявили и ученые. У. Клевлоу, сотрудник лаборатории естественных методов Калифорнийского университета, и антрополог Дж. Мориарти из университета Сан-Диего особенно заинтересовались находками. Клевлоу сообщил в редакцию "Лос-Анджелес тайме", что, судя по стилистическим особенностям, находку можно отнести к X веку. Он заявил также, что многие археологи верят в существование в прошлом контактов между Азией и Америкой.

В свою очередь, Мориарти, абсолютно убежденный в том, что камни эти — доказательство древнекитайского кораблекрушения у Палос-Вердеса, призвал на помощь экспертов-геологов и знатоков древнекитайского мореплавания. Образцы камня он послал для анализа в Миннесотский университет, а фотографии и рисунки — в Китай. Вскоре один из китайских историков, Фан Чжон-пу, выступил в очередном выпуске журнала "Чайна реконстрактс" (1980 год) со статьей о находке в Палос-Вердесе. Он вспомнил легенду о стране Фусан, указал на большие возможности древнекитайских кораблей и, наконец, заявил, что камни с просверленными отверстиями на протяжении тысячелетий использовались в Китае как якоря.

В том же году Дж. Мориарти в интервью для одного журнала заявил, что китайские мореплаватели повлияли на развитие древнеамериканской цивилизации. Они принесли в Новый Свет элементы своей культуры: азиатское искусство, письмо, религию. Мориарти утверждал, что стилистический анализ якорей доказывал их глубокую древность, а геологический — то, что "породы, из которых сделаны "якоря", в Калифорнии не встречаются…"^[217].

Но вскоре несколько образцов камней из Палос-Вердеса попало в руки специалистов из отдела геологии Калифорнийского университета, и ученые обнаружили, что камни относятся к монтерийским сланцам — одной из самых распространенных пород в Южной Калифорнии. Значит, эти камни были обработаны в Калифорнии, а не в Китае. Было установлено, что такие якоря (свыше 20) лежали на морском дне на площади более 0,5 гектаров, и это не могло быть следствием одного кораблекрушения. Появилось более логичное предположение: когда-то здесь часто останавливались лодки или небольшие суденышки и при этом, наверное, время от времени теряли свои каменные якоря.

Но кто же они, эти неведомые гости, приплывавшие к солнечным берегам Калифорнии из морской дали? Ведь якоря сделаны из камня местной породы. Впрочем, долго ломать голову над загадкой камней из Палос-Вердеса не пришлось.

В середине XIX века Калифорния переживала подлинный бум в связи с "золотой лихорадкой". Как на дрожжах росли новые города и поселки, прокладывались железные дороги, строились порты, фабрики и заводы. Для всего этого требовались рабочие руки. Сотни тысяч китайских кули хлынули на калифорнийскую землю в поисках лучшей доли. Иммиграция на восток шла в основном из района Кантона, где большинство населения издавна было связано с морем и рыболовством. Недавние исследования этнографов и социологов Калифорнийского университета убедительно доказали, что именно китайские переселенцы были первыми, кто широко занимался добычей рыбы у берегов Калифорнии. Они строили из дерева традиционные джонки и сампаны и использовали самые дешевые и примитивные снасти и якоря. У них было множество постоянных и временных лагерей и поселков вокруг залива Сан-Франциско, в Монтерее и Сан-Диего. Один такой рыбацкий лагерь, судя по документам, находился неподалеку от Палос-Вердеса.

"Поэтому, — заключает археолог Ф. Фрост (США), — можно с полным основанием утверждать, что камни из Палос-Вердеса представляют собой неоспоримое свидетельство присутствия там живших в Калифорнии китайских рыбаков, которые часто посещали этот богатый морской живностью риф"^[218].

Тезис о высоком уровне кораблестроения и мореходства в древнем и средневековом Китае очень часто приводится для доказательства существования "китайских Колумбов" задолго до 1492 года. Конечно, история географических исследований не принадлежит одним лишь европейцам. Вклад китайских ученых, строителей и моряков в развитие мировой географической науки был велик.

"Изучение лика Земли, — пишет географ Я.М.Свет, — ни в древности, ни на протяжении средних веков, ни в новое время не было и не могло быть исключительной привилегией европейцев"^[219].

Когда же в Китае были построены первые мореходные парусные корабли?

Хотя иероглиф "фан", означающий "парус", появился еще до 1000 года до н. э… а плетенные из тростника паруса описаны в текстах начала эпохи Хань (около III–II века до н. э..), у нас нет документов, подтверждающих, что китайцы использовали паруса до 200 года. Знаменитые китайские джонки с плоским дном и почти вертикальными носом и кормой (модели из гробниц династии Хань) появились в начале нашей эры^[220]. Но особенно много сведений о китайском кораблестроении и мореплавании дошло до нас из эпохи средневековья.

Известно, что с конца X века завязались тесные сношения с жителями острова Борнео. Китайцы проникли на Филиппины, на Малые Зондские острова, откуда открывался прямой путь к Молуккским островам (Индонезия) — "стране пряностей". Они установили прочные контакты с Явой, Суматрой, Цейлоном и Индией. Встретились там и сумели поладить с энергичными арабскими купцами — "да-ши". Это было время бурного развития кораблестроения, навигации и географии в Поднебесной. Уже с конца XI века на китайских кораблях стала применяться "югоуказующая игла" ("чжи-нань-чжэнь") — магнитный компас, которым арабы начали пользоваться лишь в середине XII века, а европейцы освоили не ранее чем в конце XII — начале XIII века.

Вот как описывает китайские корабли и китайскую торговую и навигационную практику средневековый историк Чу Ю в своем трактате "Бин чжоу го тань" (1119 год):

"Корабли имеют почти квадратную форму, подобно меркам для зерна. Если нет ветра, мачты не снимают — они закреплены намертво; паруса свисают по одну сторону мачт, и их поворачивают относительно мачт, подобно двери. Корабли эти имеют паруса из тростникового плетения и называются цзя ду, а слово это чужеземное.

В море они ходят не только при ветре с кормы, но и при ветрах, дующих от берега или к берегу. Только при лобовых ветрах они не могут продвигаться вперед; (моряки) называют это (т. е. использование ветров, дующих с кормы и с бортов) курсом на ветрах трех направлений. Когда же ветер дует прямо в лоб, бросают якорь и останавливаются.

На больших морских кораблях выходит в путь несколько сот человек (торговых гостей), на малых — сто и более, и они выбирают наиболее достойного купца, и тот со своим помощником вершит разные дела…

В море не опасаются ни ветра, ни волн. Страшны мели, ибо говорят, что если корабль прочно сядет на мель, то сдвинуть его оттуда нельзя никаким способом…

Кормчим ведомы очертания берегов, и ночью они определяют путь по звездам, днем — по солнцу. Если же солнце скрыто за тучами, то пользуются они югоуказуюшей иглой"^[221].

Ибн-Баттута, великий арабский путешественник, в 40-х годах XIV века посетивший Китай, описывает колоссальные корабли, которые строят на верфях Зайтона (Цюнчжоу) для дальних плаваний в открытых океанских водах.

"Каждый из них, — говорит Ибн-Баттута, — имеет на борту 1000 человек—600 моряков и 400 солдат, и сопровождают его три посыльных судна. На больших кораблях четыре палубы и от трех до двенадцати парусов из тростниковых циновок, и там имеется множество отдельных помещений для торговых людей, ретирады и все прочие удобства…"^[222].

Плавания флота Чжэн Хэ к берегам Африки в XV веке показали всему миру, в том числе и гордой Европе, что накануне Великих географических открытий китайским мореплавателям не было равных. В семи экспедициях участвовало 62 корабля. Крупнейшие из них достигали 142 метра в длину и 57 метров в ширину. На их борту находились 27 800 человек^[223].

"Китайские экспедиции XV века не были исторической случайностью. Семикратный поход в далекие западные моря флотоводца Чжэн Хэ увенчался успехом потому, что к этому времени китайские мореплаватели накопили огромный опыт. Это был не только китайский опыт; история великого азиатского морского пути неразрывно связана с историей народов Юго-Восточной Азии, Индии, Ближнего Востока, и итоги многовековой навигационной практики мореходов этих стран во многом определили возможности осуществления грандиозных экспедиций Чжэн Хэ"^[224].

Таковы были блестящие достижения тысячелетней китайской цивилизации уже к концу XV века. Теоретически почти все типы мореходных кораблей Поднебесной могли пересечь с запада на восток Тихий океан в его северной части и достигнуть берегов Америки. Благоприятствовали этим плаваниям и господствующие там ветры и течения. Тем не менее ученые крайне редко встречают следы таких посещений в культурах доколумбовой Америки.

Ю. В. Кнорозов объясняет это так:

"Морская торговля в северной части Тихого океана практически не велась в связи с трудными условиями мореплавания. Японские и китайские суда, особенно рыбачьи лодки, унесенные бурей в открытый океан, могли быть отнесены течением Ойя-Сиво и ветрами на побережье Америки. Таких примеров немало. Индейские рыбаки имели полную возможность ознакомиться с обломками судов, потерпевших кораблекрушение, а в отдельных случаях к берегу могло прибить и целое судно (с мертвой или даже живой командой). Так, очевидно, попали к индейцам различные японские и китайские изделия (монеты, статуэтки, оружие)…

Китайцы, ведя оживленную морскую торговлю, по-видимому, уже в первые века н. э. посылали разведывательные экспедиции на север. Некоторые из них добирались до берегов Северной Америки и возвращались обратно. Однако тяжелые условия плавания и отсутствие перспектив для торговли привели к прекращению таких экспедиций. Китайцы и японцы стали развивать морскую торговлю в южном направлении"^[225].

Что касается прямых контактов Америки и Азии через центральную часть Тихого океана в древности, то современная наука располагает данными о двух сомнительных случаях таких связей и одном бесспорном (полинезийцы)[226].

В 1956 году эквадорский археолог Э.Эстрада и его коллеги из США Б.Меггере и К.Эванс начали раскопки древней стоянки Вальдивия на южном побережье Эквадора. Цель их работы состояла в максимально полном изучении совершенно неизвестной до того культуры, отражавшей период перехода от охотничье-собирательского хозяйства к земледелию.

Оказалось, что жители Вальдивии уже на рубеже IV–III тысячелетий до н. э. изготовляли прекрасную глиняную посуду. В то же время другие культуры американских индейцев, существовавшие одновременно с Вальдивией, были еще докерамическими. Вполне понятно, что вопрос о происхождении местной керамики очень интересовал исследователей. И вот в 1960 году во время раскопок был найден красный глиняный сосуд с высокой угловатой ручкой, украшенный замысловатым орнаментом. Сосуд имел поразительное сходство с японскими кувшинами культуры Среднего Дзёмона. Потом последовали другие находки подобного рода.

Однако детальное сопоставление японских и эквадорских образцов глиняной посуды было затруднено тем, что археологи Нового Света слишком плохо знали культуру Дзёмон. Б. Меггере и К. Эванс отправились за океан, в Страну восходящего солнца, для изучения коллекции древностей. Результаты поездки превзошли все ожидания. Удалось не только выявить сходные элементы в керамике двух культур, находившихся на расстоянии 15 тысяч километров друг от друга, но и найти тот район в Японии, где общих черт было особенно много. Это был остров Кюсю. Сходство некоторых типов глиняной эквадорской посуды с изделиями из Японии было настолько близким, что вывод мог быть лишь один: древнейший керамический комплекс Вальдивии имеет азиатское происхождение^[227].

Но каким образом японская керамика могла попасть на берега Эквадора? Собрав всю доступную информацию, американские ученые объяснили это так. Около 5 тысяч лет назад побережье Японии и Южной Америки населяли небольшие группы рыболовов и собирателей моллюсков, которые дополняли свой рацион охотой и сбором диких плодов и растений. Их орудия и утварь, хотя и отличались по некоторым конструктивным деталям, были в целом очень похожи: рыболовные крючки из раковин, костяные шилья, каменные рубила, отщепы, грузила, молотки и т. д., — что говорит об одинаковом уровне развития японских и американских племен. Множество костей морских рыб, найденных при раскопках поселений эпохи Дзёмон, свидетельствует о том, что рыболовство давало значительную часть продуктов питания местным жителям. Вероятнее всего, для этого опасного промысла использовались челны, выдолбленные из целого ствола дерева.

Если бы в древности такую лодку с рыбаками унесло тайфуном от побережья острова Кюсю в открытое море в октябре или ноябре, то она попала бы в зону сильнейших течений северной части Тихого океана и двигалась бы со скоростью 24–32 мили в день в направлении на северо-восток. Время, необходимое для того, чтобы пройти путь от Японии до Эквадора протяженностью 9450 миль, вычислить с абсолютной точностью, конечно, нельзя. Однако можно с уверенностью сказать, что плавание длилось много месяцев и что часть экипажа рыбачьей лодки вполне могла выдержать все тяготы подобного путешествия.

Попав на эквадорское побережье, они были дружески встречены индейцами. Азиатские пришельцы и научили местных жителей искусству изготовления керамики. Очень скоро вальдивийцы сами стали отличными гончарами и превзошли своих учителей и в оформлении, и в качестве изделий^[228].

"Если основные положения гипотезы Эстрады и его коллег справедливы, — пишет этнограф С.А.Арутюнов, — то каково же принципиальное научное значение их открытия? Сам по себе эпизод с появлением древних жителей Японии в Южной Америке сыграл сравнительно небольшую роль в ее этнической и культурной истории, хотя, возможно, именно он дал первый толчок распространению керамики на побережье Эквадора"^[229].

Но не будем спешить с окончательными выводами.

Напомним, что в основе гипотезы Б.Меггере, К.Эванса и Э.Эстрады лежат рассуждения о большом стилистическом сходстве самой ранней керамики Вальдивии с глиняной посудой японской неолитической культуры Дзёмон. По их мнению, происхождение керамики Эквадора и доколумбовой Америки восходит к гончарным традициям Дзёмона. Однако вопрос о появлении и распространении керамики в других районах Нового Света еще далек от полной ясности. Во-первых, вполне возможно, что в ряде мест искусство керамики появилось совершенно самостоятельно. Во-вторых, на зарождение и распространение керамики в Северной Америке известное влияние оказали никогда не прерывавшиеся культурные контакты с Азией в области Берингова пролива.

Недавно археологи X.Бишоф и X.В.Гамбоа убедительно доказали, что на побережье Эквадора есть еще более ранняя керамика. Она совсем не похожа на японскую, но связана с начальными этапами изготовления керамики в Вальдивии^[230]. Позднее выяснилось, что производство этой керамики уходит своими корнями в местные культуры докерамической эпохи.

Ученые из США Г.Ф.Макэван и Д.Б.Диксон усомнились в самой возможности плавания-дрейфа рыбацкой лодки через центральную часть Тихого океана из Японии в Эквадор. Дело в том, что господствующие ветры и течения несут все лодки и суда от Японских островов на северо-восток по большой дуге. И в этом случае лодка с рыбаками прежде всего должна была пройти мимо Аляски, миновать Мексику и Центральную Америку и только тогда достичь эквадорского побережья. Но зачем же рыбакам нужно было так упорно стремиться на юг, когда долгожданная земля уже давно была перед ними?^[231]

И наконец, о стилистическом сходстве японской и эквадорской керамики. Американский археолог Дж. Мюллер, обратившись к исходным материалам, заметил, что черепки посуды из Вальдивии и Японии сравнивались лишь с точки зрения внешнего сходства, без учета глубины залегания в слое и датировки. Таким образом, брались, например, эквадорский образец из самого раннего слоя и японский позднего или среднего слоев. И наоборот, с японской коллекцией, собранной из образцов всех периодов дзёмонской культуры, сопоставлялись материалы Вальдивии, встречавшиеся только в поздних слоях. Более того, самый распространенный тип вальдивийской глиняной посуды (так называемый вальдивийский резной широколинейный) вообще был исключен авторами раскопок из общего анализа, поскольку эта посуда не была похожа на японские изделия.

Сходство в стиле орнаментов на эквадорской и японской глиняной посуде, по словам Дж. Мюллера, носит чисто внешний характер и не может служить серьезным доказательством взаимных контактов и влияний^[232].

В 50-х годах XX века эквадорский исследователь Э. Эстрада развернул широкие археологические работы на побережье Эквадора. Изучая памятники древней индейской культуры в Баия-де-Каракесе (провинция Манаби), он обнаружил глиняные изделия, отличающиеся от остальных находок. Это были модели домов, статуэтки и уменьшенные копии подставок для шеи^[233]. У домов были вогнутые посредине наподобие седла крыши с загнутыми вверх углами. Дома напоминали азиатские пагоды. Некоторые глиняные фигурки изображали бородатых людей, сидящих со скрещенными ногами. На головах у них были шапки, похожие на конические шлемы. Некоторые глиняные поделки были украшены рельефными рисунками, изображавшими человечков, несущих на плечах длинные шесты с грузами. Все эти детали не характерны для культуры коренных жителей древней Америки. Изучив все имеющиеся материалы, эквадорский археолог нашел сходные элементы в культурах Японии и Кореи, датированных первыми веками нашей эры^[234].

Что это — случайное совпадение или следы пребывания японских и корейских мореплавателей на побережье Американского континента около двух тысяч лет назад?

И в данном случае, к сожалению, есть все основания для серьезных сомнений. Оказывается, эти так называемые азиатские черты прослеживаются во многих культурах древней Америки. Глиняные модели домов, весьма близкие эквадорским образцам, неоднократно находили в знаменитых "шахтных" гробницах Западной Мексики (V век до н. э. — V век н. э..). Подставки для шеи (из дерева, камня или глины) были широко распространены в древности у индейцев Центральной Америки (Коста-Рика, Никарагуа, Гондурас) и карибо-аравакских племен Антильских островов. Наконец, борода — естественная или искусственная (как культовый атрибут — показатель мудрости) — неоднократно изображалась на рисунках майя (I–XV века) и ольмеков (I тысячелетие до н. э..).

К тому же Э.Эстрада допускал большие неточности в хронологии при сравнении эквадорских и азиатских предметов. Следовательно, и этот пример доколумбовых связей Азии и Америки через Тихий океан не может считаться убедительным.

И все же можно утверждать, что азиатские мореходы наверняка пересекали в древности величайший океан нашей планеты и притом в самой широкой его части, побывав на побережье Южной Америки задолго до прихода туда европейцев. Я имею в виду полинезийцев, или, как их часто называют в научно-популярной литературе, "викингов Тихого океана".

Великий, или Тихий, океан занимает почти третью часть нашей планеты. Его общая площадь с морями составляет 179,7 млн квадратных километров, а максимальная глубина— 11 022 метра^[235].

"Тихий океан, — пишет известный этнограф М.В.Крюков, — никого не оставляет равнодушным. Он поражает воображение каждого, кто впервые сталкивается с ним лицом к лицу, и, устрашив слабого, внушает сильному духом неистребимое желание дерзать в поисках ответа на его загадки. Тайны океана скрыты не только в его глубинах… Большие и малые острова, разделенные многими сотнями и тысячами морских миль, тоже ставят перед учеными немало вопросов. Например, как попали на них люди, не владевшие современной навигационной техникой и решившие бросить вызов стихии, отправившись в неведомые дали на свой страх и риск?

Известный полинезийский этнограф Те Ранги Хироа называл этих людей, своих предков, "мореплавателями солнечного восхода". Их история складывалась во многом иначе, чем история народов, населявших другие земли, и опять-таки прежде всего потому, что обжитые ими острова были совершенно не похожи на иные земли. Объективные условия существования людей позволили истории произвести здесь гигантский по своим масштабам и совершенно уникальный эксперимент, которому можно присвоить кодовое название "Человек в океане"…"^[236].

В центральной и юго-западной частях Тихого океана расположено созвездие больших и малых островов — Океания. Исходя из культурно-географических особенностей того или иного региона, Океанию разделяют на три группы: Меланезию (юго-запад), Микронезию (северо-запад) и, наконец, Полинезию (центр и восток региона). Острова Полинезии раскинулись на огромных пространствах океана, на территории почти 8 тысяч километров с севера на юг и 6 тысяч километров с запада на восток, образуя как бы гигантский треугольник, восточной вершиной которого является остров Пасхи, а северной и южной — соответственно Гавайские острова и Новая Зеландия. Остров Пасхи расположен в 4 тысячах километров от побережья Перу и 2,5 тысячи километров от острова Питкерн.

В дальнейшем речь пойдет в основном только о Полинезии, поскольку ученые считают, что именно из этого района Океании осуществлялись трансокеанские связи с Южной Америкой за много веков до эпохальных открытий Колумба.

Наша земля — это море"^[237], — говорят полинезийцы. Каково же происхождение полинезийцев — носителей самой "морской" культуры во всей Океании? Откуда они пришли? Из Индокитая, двигаясь на восток? А может быть, с мифического континента Пацифида, который находился, как предполагают, в северной части Тихого океана, а затем затонул в результате ужасной природной катастрофы? И не потомки ли они белокурых и рыжих викингов, пришедших сначала в Америку, а уже оттуда добравшихся до западной части Великого океана?

Прежде всего некоторую информацию дают сами полинезийцы. "Своеобразие их физического типа заключается не в какой-то резко выраженной черте внешнего облика, а в оригинальном сочетании признаков, свойственных другим расовым группам. От негроидов их отличают более светлый цвет кожи, значительно выступающий нос, крупные размеры лица; от европеоидов — более темный цвет кожи и волос, слабое развитие волосяного покрова; от монголоидов — сравнительно сильное выступание носа"^[238].

Антрополог В.П.Алексеев считает, что полинезийцы появились в результате смещения ранних вариантов австралоидов и монголоидов. Это не только объясняет промежуточное положение полинезийцев по многим важным признакам, но и направляет поиск исходного комплекса полинезийского населения в сторону Юго-Восточной Азии. Следовательно, антропологические данные указывают на юго-восточноазиатские корни обитателей Полинезии^[239].

Полинезийцы отличаются довольно высоким ростом: у мужчин он в среднем равен 169–173 сантиметрам. Европейские первооткрыватели Полинезии часто отмечали в своих трудах, что на этих островах много людей со светлой кожей и рыжими волосами. В то время и родилась версия о европеоидных (кавказских) элементах в океанийском расовом типе, хотя она никогда не была научно обоснована. Сейчас антропологи установили, что светлая кожа и рыжие (или светлые) волосы нередко встречаются не только у коренных жителей Полинезии, но и у австралоидов Австралии и Новой Гвинеи.

"В конце XVIII столетия — золотого века полинезийских исследований, — пишет П.Беллвуд, — преобладало мнение, что полинезийцы пришли с запада и были родственны народам Микронезии, Индонезии, Филиппин и Мадагаскара, то есть тем народам, которых мы теперь объединяем как носителей австронезийских языков. Серьезных отступлений от этой точки зрения за долгие годы было немного, и не случайно в конце концов она оказалась правильной. У первых исследователей не было предубеждений, и они имели счастье видеть Южные Моря во всей их первозданности до губительного воздействия колониализма"^[240].

Этому выводу полностью соответствуют и все имеющиеся на сегодняшний день археологические данные. Судя по ним, первые обитатели Полинезии появились там (на архипелаге Тонга) в середине I тысячелетия до н. э..^[241]. Это были носители так называемой культуры Лапита, обладающие навыками земледелия и умеющие изготовлять керамику^[242]. За последующие две тысячи лет их потомки постепенно заселили остальные острова и обследовали буквально каждую пядь суши в огромном "полинезийском треугольнике".

Археологические раскопки показывают, что прародиной современных жителей Океании была Юго-Восточная Азия. Оттуда же происходят почти все их культурные растения (исключение — южноамериканский батат) и домашние животные. "С глубокой древности южная часть Индокитайского полуострова и Индонезия были населены негро-австралоидными племенами. Под давлением монголоидов, нахлынувших с севера, часть негро-австралоидов двинулась в Океанию и заселила острова Меланезии… За негро-австралоидами в Меланезию последовали и монголоиды… Из смещения этих элементов и образовался полинезийский антропологический тип. Расстояние между архипелагами Меланезии невелико. Поэтому заселение их выходцами из Индонезии не требовало совершенных судов и высокого навигационного искусства…

Итак, меланезийцы родственны жителям Полинезии и Микронезии по языку. Велико сходство (при всем различии уровней) и материальной культуры трех частей Океании… Советские ученые считают, что именно Меланезия была тем тиглем, где в результате смещения монголоидов и негро-австралоидов возник новый антропологический тип — полинезийцы"^[243].

Но дальнейший путь в просторы безбрежного океана требовал особых навыков и подготовки. О том, как медленно и трудно шло первоначальное заселение Полинезии, наглядно свидетельствуют хронологические даты, полученные с помощью радиокарбонных анализов. Маркизские острова были освоены человеком около 130 года до н. э., Гавайи — с 300 года н. э.,а на острове Пасхи — восточном форпосте Полинезии и всей Океании — древнейшие следы обитания относятся к 400 году н. э. На острове Таити, расположенном в самом центре Полинезии, самый ранний памятник датирован только 1010 годом н. э..^[244]

Так постепенно, по мере освоения все более дальних островов в океане, полинезийцы превратились в народ истинных мореплавателей.

"Медленно, но верно Великий океан входил в их плоть и кровь. Плавая как рыбы, эти люди перестали бояться воды. Повседневное общение с морем выработало у них способность ориентироваться даже вдали от берегов. Это не мистическое "шестое чувство", якобы свойственное одним людям и народам и отсутствующее у других, а сумма наблюдений и навыков, которые передаются из поколения в поколение…"^[245]

Плавания древних полинезийцев были столь рискованными, что некоторые ученые даже сомневались в их достоверности. Чтобы как-то объяснить расселение полинезийцев на островах, удаленных друг от друга на многие сотни и даже тысячи миль, появилась легенда об обжитых землях посреди Тихого океана, якобы существовавших с незапамятной древности (Пацифида, Му и т. д.). Но легенда осталась легендой, а за полинезийцами закрепилась слава первооткрывателей и несравненных мореплавателей. На своих быстроходных ладьях они открыли все большие и малые острова в огромном треугольнике между Новой Зеландией, Гавайями и островом Пасхи.

Известный новозеландский ученый и мореплаватель Э.Бишоп выделял три различные цели, которые ставили перед собой полинезийцы, выходя в море:

1) плавания с целью разведки и открытия новых земель;

2) плавания с целью колонизации новых земель при добровольной миграции;

3) плавания с целью колонизации новых земель при вынужденной миграции.

Причин для таких плаваний было у островитян всегда более чем достаточно. Недостаток пресной воды, засуха, перенаселенность, войны (побежденные племена вынуждены были вместе со своими вождями искать убежища на других землях), кровная месть и т. д. Наилучшей иллюстрацией к вышесказанному служит история острова Мангарева.

Одной из главных причин эмиграции отсюда было поражение в войне. Побежденных преследовали и уничтожали, словно диких зверей. У смельчаков, выходивших в открытое море, был один шанс из ста на спасение, но на острове их ждала верная смерть, и они всегда предпочитали рискнуть и попытать счастья^[246].

Расселение полинезийцев по многочисленным островам Тихого океана было явлением настолько необычным, что его трудно объяснить, ведь отважным мореходам приходилось зачастую преодолевать огромные расстояния. Имелись ли у полинезийцев соответствующие суда и необходимые навыки навигации?

Различие между мореходами и мореплавателями применительно к эпохе древности Э.Бишоп проводит такое: "Я называю мореходом того, кто пользуется лодкой, чтобы добраться по воде до хорошо известного ему и вполне достижимого места. Ему недостает главного качества истинного моряка — стремления уйти в открытое море навстречу опасностям и манящей неизвестности. Народом мореходов я бы назвал египтян, а народом мореплавателей — полинезийцев"^[247].

Полинезийцы — единственный в мире народ, который сумел создать ладью, пригодную для длительных океанских плаваний.

Истоки кораблестроения полинезийцев нужно искать в островной части Юго-Восточной Азии и в Меланезии, где еще в глубокой древности был изобретен балансир (аутриггер), в результате чего узкие, выдолбленные из целых древесных стволов рыбацкие челны приобрели необходимую остойчивость и стали пригодны для выхода в открытое море.

У нас нет никаких сведений о типах судов, которыми пользовались в начале эпохи расселения по островам Океании предки полинезийцев. Однако вряд ли можно сомневаться в том, что известные нам из источников XVIII–XIX веков ладьи строились по наиболее совершенным и удачным образцам предшествующего времени, заимствованным из разных районов Океании.

Мы знаем, например, что самые совершенные лодки с балансиром строились жителями Микронезии. "Высокий асимметричный клиновидный корпус ослаблял дрейф в подветренную сторону. Треугольный парус наклоняли то в одну сторону лодки, то в другую в зависимости от курса. У этих микронезийских лодок нос не отличался от кормы. Суда можно было направить вперед или назад, повернув парус вокруг мачты. В середине лодки и у подветренного борта находились места для пассажиров и груза. По скорости и маневренности микронезийские лодки не имели себе равных"^[248].

Крупнейшим достижением океанийских корабелов было создание на острове Фиджи судна типа друа: это модификация двойной лодки, в которой второй сигарообразный корпус играет роль балансира^[249].

Надо сказать, что полинезийцы быстро восприняли и творчески применили все лучшее, что было накоплено в области кораблестроения их ближними и дальними соседями. Для защиты от ударов морских волн на борта лодок нашивалось несколько ярусов досок. Большой вклад в искусство мореплавания внесли полинезийцы изобретением ладьи с двойным корпусом. Такие суда, состоящие из двух больших лодок, соединенных дощатым настилом (на нем обычно устраивали каюту), несколько уступали ладьям с балансиром в скорости, но значительно превосходили их в грузоподъемности. На островах Общества они достигали 30 метров в длину и имели резную корму до 8 метров высотой. В одной такой ладье помещалось до 114 гребцов. В 1774 году капитан Джеймс Кук видел полинезийский флот, состоявший из 160 двойных гребных военных судов и сопровождавших их 170 небольших грузовых лодок под парусами. Всего, по его подсчетам, на них находилось 7760 человек. Этот флот готовился к нападению на остров Муреа^[250].

Русский мореплаватель Ф.П.Литке во время пребывания на островах Океании отмечал, что местные ладьи "лавируют с удивительной выгодой", то есть легкостью.

Еще в XVIII веке корабли полинезийцев по основным показателям мало в чем уступали европейским. Английский фрегат "Индевор", на котором Джеймс Кук совершил свое первое плавание в Океанию, был около 32 метров в длину, а на острове Таити те же англичане видели двойные ладьи полинезийцев даже большей величины. На борту фрегата находились 98 человек команды и пассажиров, а некоторые суда океанийцев вмещали до 300 человек и до 50 тонн груза^[251].

Полинезийские ладьи приводились в движение и силой ветра, и силой мускулов (специально натренированные гребцы). На лодках не было уключин, а гребцы сидели лицом вперед, как на байдарке. Парус всегда ставился один. Его сшивали из плетеных циновок. В Центральной Полинезии применяли шпринтовый парус, закрепленный на вертикальной мачте, в Западной — "латинский", который растягивался между двумя реями, подвижно соединенными под острым углом и подвешенными к мачте так, что вершина острого угла находилась у носа лодки. Высота мачты порой превышала 20 метров. На некоторых типах судов мачта ставилась таким образом, что судно могло идти вперед под парусом даже против ветра.

Скорость судов полинезийцев всегда поражала первых европейских мореплавателей. Так, капитан Кук отмечал, что все без исключения лодки жителей островов Тонга обгоняли его корабль. Американец Уилки даже в первой половине XIX века говорил о том, что ладьи туземцев ходят с невероятной скоростью — до 12–14 узлов. Отдельные же типы наиболее скоростных и маневренных лодок делали по 18 и даже по 22 мили в час^[252].

Первые достоверные сообщения о полинезийском мореходстве появились лишь в конце XVIII века. Вот что писал об искусстве мореплавания этого народа испанец Андиа-и-Варела, который побывал на Таити в 1774–1775 годах:

"Он (мореход. — В.Г.) выходит из гавани, обладая запасом знаний об условиях плавания; он ведет судно в соответствии с собственными расчетами, учитывая состояние моря и направление ветра и делая все, чтобы не сбиться с курса. В облачный день он не может установить стороны света по солнцу. Если и ночь оказывается облачной, он определяет курс по тем же признакам.

Так как ветер меняет направление чаше, чем волны, мореход наблюдает за его изменениями с помощью вымпелов из перьев и пальмовой коры и управляет парусом, держа курс в соответствии с данными, полученными при наблюдении за морем. В ясную ночь он правит судном по звездам, и это для него гораздо проще, так как благодаря многочисленности звезд он определяет по ним местоположение не только нужных островов, но и бухт этих островов, куда он может направить лодку, ориентируясь на звезду, которая поднимается или заходит над бухтой. И приводит судно туда так же точно, как самый искусный штурман цивилизованных народов"^[253].

Кроме того, при каботажном плавании океанийцы ориентировались по запахам, цвету воды, отблескам на небе, облакам над островами, лежащими еще за горизонтом, и т. д. Сроднившиеся с безбрежным океаном полинезийцы были опытными метеорологами и поистине обладали морским нюхом^[254].

В доколониальную эпоху у полинезийцев были и различные навигационные приборы. К сожалению, в источниках сохранилось упоминание лишь об одном из них — "священной тыкве".

"Это была обыкновенная тыква, край которой обрезали. На образовавшейся полукруглой поверхности на точном расстоянии одно от другого проделывали отверстия. Затем из тыквы вынимали мякоть и вливали в нее до уровня отверстий воду. Как же полинезийцы пользовались этим прибором? Весьма просто. Они брали курс на север. Пройдя экватор, отыскивали Полярную звезду, которая с каждым днем поднималась все выше над горизонтом. Жрецы знали, что, когда Полярная звезда достигнет определенной высоты, лодки будут находиться на траверзе Гавайских островов. Плывя дальше с попутным ветром, они безошибочно отыскивали Гавайский архипелаг. В этот момент священная тыква принимала строго горизонтальное положение, что позволяло ориентироваться по Полярной звезде (наблюдение за Полярной звездой велось через одно из отверстий в тыкве)"^[255].

В июле 1769 года в бухте Матаваи (о. Таити) произошла знаменательная встреча Дж. Кука с неким Тупиа, потомком прославленных полинезийских мореплавателей с острова Раиатеа. Ему еще в очень юном возрасте пришлось из-за вторжения врагов покинуть свою родину и обосноваться на таитянской земле. После первого же знакомства Тупиа попросил капитана взять его с собой в Англию. Кук согласился и никогда не жалел об этом.

Тупиа составил для Кука специальную карту Океании, на которую нанес 74 острова с указанием румбов и расстояний по отношению к острову Таити. О точности ее можно судить лишь по одному факту: буквально через пару дней после выхода "Индевора" с Таити англичане, руководствуясь картой Тупиа, нашли в архипелаге Общества четыре неизвестных им острова^[256]. Затем Тупиа привел корабль Кука к острову Ру-руту (Хитироа), лежащему в 350 милях к юго-западу от Таити.

Из европейских источников XVIII–XIX веков известны имена и других мореплавателей Полинезии — Тумаи, Калу и Рома-Тане. Известно также, что около 1000 года целый флот больших мореходных лодок вышел из Восточной Полинезии, благополучно преодолел 2000 миль океана и достиг берегов Новой Зеландии. Это было началом колонизации острова полинезийцами.

И все же многие не верят в большие потенциальные возможности древнего мореплавания жителей Океании. Делая упор на преобладание "случайных открытий" в процессе освоения древними полинезийцами островов в южной части Тихого океана, некоторые ученые усомнились в способности местных моряков совершать длительные плавания в океанских просторах. Наиболее полно эти взгляды были представлены в книге новозеландского ученого Э.Шарпа "Древние путешественники в Тихом океане"^[257].

По мнению этого автора, Полинезия заселялась в основном путем так называемых безвозвратных плаваний, то есть теми, кто не смог определить пройденный путь и вернуться назад. А уж намеренно или нет пускались они в дальнюю дорогу, не имеет особого значения. Изгнанники, мореплаватели, вынужденные дрейфовать, или добровольные эмигранты — все они могли совершать плавания только в одном направлении. Двусторонние плавания, конечно, тоже осуществлялись, но лишь между близлежащими островами, отстоящими друг от друга на расстоянии около 150 миль (позже Э. Шарп увеличил это расстояние до 350 миль). Э. Шарп утверждал также, что полинезийцы не умели определять долготу и высчитывать смещения, происходившие из-за подводных течений или ветров. Иными словами, ни один полинезийский моряк не мог сориентироваться после нескольких дней плавания в незнакомых водах^[258]. Новозеландца поддержал археолог Ч.Акерблом.

Следует добавить, что и Т.Хейердал, отстаивая гипотезу о заселении Полинезии не с запада, а с востока — из Америки, доказывал невозможность дальних плаваний в Полинезию с запада на восток из-за встречных ветров и течений^[259].

Однако с этими взглядами никак нельзя согласиться. Во-первых, сам Тупиа рассказывал Дж. Куку, что местные жители хорошо знали, как использовать западные ветры, дующие иногда с ноября по декабрь. Во-вторых, следует помнить, что есть противотечение, идущее с запада на восток, хотя и в очень узкой полосе — между 4° и 10° северной широты. Таким образом, хотя природа и ставила свои невидимые барьеры на пути плаваний с запада на восток, Полинезию заселяли именно с запада, а не с востока. Дрейф в любую точку "полинезийского треугольника" с какого-либо острова, лежащего вне его, абсолютно исключен. Следовательно, отважные предки полинезийцев шли к своей будущей родине осознанно, плыли против течений и под углом 90° к преобладающим ветрам.

В песне полинезийского мореплавателя Каху-Кора говорится:

Я направляю нос моего каноэ
К воротам, в которых покажется бог солнца.
Тама-нуи-те-ра, великий сын солнца,
Сделай так, чтобы я не сбился с пути,
Направь мой парус к родной земле.
Дуй, крепче дуй, о Тавхири-матеа, бог ветров!
Подними западный ветер, чтобы он понес нас прямо
По морской дороге к родине нашей — Гавайке.
Закрой, закрой свой глаз, глядящий на юг,
Чтобы твой южный ветер мог уснуть^[260].

Именно так происходило и в реальной жизни: моряк-полинезиец, направляя нос своего каноэ к новым манящим землям, уповал не только на милость могущественных богов, но и на свои познания жизни моря и законов мореплавания. И вот однажды нос полинезийской лодки был направлен так далеко на восток от родины, что произошло непредвиденное: впервые на широте теплых южных краев встретились представители Старого и Нового Света.

В настоящее время ни один серьезный ученый не будет отрицать, что задолго до Колумба между жителями Полинезии и Южной Америки, несмотря на разделяющие их невообразимые океанские просторы, существовали реальные связи. Вывод этот основан, однако, лишь на одном-един-ственном факте: произрастании в Полинезии южноамериканского растения — сладкого картофеля, или батата, в I — начале II тысячелетия^[261]. Известно, что родиной батата были горные районы Анд, точнее — Боливия и Перу. Держаться сколько-нибудь долго на поверхности воды клубни сладкого картофеля не могут, они просто тонут. Следовательно, батат занесен в Полинезию людьми, которые пересекли Тихий океан в самой широкой и пустынной его части, чуть южнее экватора. Но кто же были эти отважные мореплаватели? Полинезийцы или жители прибрежных районов Южной Америки?

Учитывая высокое мореходное искусство полинезийцев, большинство ученых считают, что именно они пересекли Тихий океан.

"О многих полинезийских мореплавателях, — пишет историк В. Голант, — сложены сказания и легенды, память о них жила и живет в веках. Однако самый выдающийся из них остался неизвестным. Мы не знаем, как его звали, когда он жил. Но великий подвиг полинезийского Колумба нельзя подвергнуть сомнению. Чтобы убедиться в этом, не надо изучать фольклор, исследовать метеорологические и гидрологические условия: достаточно на одном из островов Полинезии отведать вкусного питательного батата, за которым, по преданию, отправлялись на старую родину потомки мореходов, переселившихся на Гавайи и в Новую Зеландию"^[262].

Поддерживает эту точку зрения и Ю.В.Кнорозов.

"Полинезийские экспедиции, — пишет он, — должны были, конечно, попасть и на побережье Америки, базируясь скорее всего на островах Маркизского архипелага. В Полинезии бывают сезоны, когда дуют достаточно сильные западные ветры. Кроме того, экспедиции и следовало предпочесть идти против обычно господствующих восточных пассатов, чтобы в случае истощения съестных припасов можно было с попутным ветром быстро вернуться назад.

Берега Америки, сравнительно густонаселенные, вряд ли подходили для основания там колоний. Возможно, контакты ограничивались только разведочными экспедициями. Запасаясь на американском берегу съестными припасами, полинезийцы вывезли оттуда местные культурные растения. Перуанский сладкий картофель — кумар — попал в Полинезию под тем же названием, что свидетельствует о прямых контактах полинезийцев с местными жителями…

Наиболее благоприятный маршрут на восток для полинезийцев пролегал в непосредственной близости к экватору, между встречными Северным и Южным Экваториальными течениями, где возникает восточное противоэкваториальное течение, хотя и ненадежное. Однако, возвращаясь на свои острова, полинезийцы могли проплыть на юг вдоль американского берега примерно до широты города Лимы, чтобы воспользоваться попутным Южным Экваториальным течением, хорошо им известным"^[263].

Те Ранги Хироа (Питер Бак) — прямой потомок полинезийских мореплавателей — предполагает, что морская экспедиция (за бататом) скорее всего отправилась к берегам Америки с Маркизских островов. Расстояние от этого архипелага до северного побережья Перу составляет около 4000 миль. Ладья полинезийцев при попутном ветре развивала скорость в среднем до 7 миль в час. В этом случае, чтобы достичь перуанского берега, ей потребовалось бы около трех недель или чуть больше.

Как пишет Т.Р.Хироа, на перуанском берегу полинезийцы встретили очень странных, во многом не похожих на них

людей. Пришельцы уступали аборигенам и в вооружении, и в численности. Поэтому, не вступая в открытую схватку, полинезийцы очень скоро сели на свои корабли и отплыли на запад, на родину. Откуда бы ни отправилась эта экспедиция, возвратилась она наверняка на Маркизские острова, привезя с собой как приз за предприимчивость и отвагу южноамериканский батат. Некоторое время спустя сладкий картофель распространился по всей Полинезии, в том числе и на острове Пасхи^[264].

Даже Т.Хейердал, отстаивающий совершенно иную версию о заселении Полинезии, признает возможность того, что островитяне побывали на побережье Перу в эпоху наивысшего расцвета своего навигационного искусства — примерно в XIII веке. Ведь их суда, как уже отмечалось, покрывали расстояния свыше 2000 миль (Гавайи — Таити и обратно, Восточная Полинезия — Новая Зеландия и т. д.). Правда, норвежский путешественник считает, что полинезийский Колумб отправился в Америку с острова Пасхи, от которого до берегов Нового Света самое короткое расстояние — около 2030 миль. "Не только возможно, но и весьма вероятно, — говорит он, — что отдельные парусные суда полинезийцев смогли пробиться к берегам Южной Америки"^[265].

Кстати, один новозеландский ученый попытался вычислить примерную дату этого путешествия. Он выяснил, что в районе Пунта-Гранде (Перу) батат возделывался около 2500 года до н. э. Примерно в начале II тысячелетия до н. э. здесь уже появилась малоурожайная и примитивная разновидность кукурузы. В середине VIII века древние перуанцы стали выращивать новые, высокоурожайные сорта гибридной кукурузы. Логически рассуждая, трудно допустить, чтобы полинезийцы, прибыв к перуанским берегам, заимствовали у местных индейцев только картофель и не обратили никакого внимания на крупные золотые початки "американского хлеба" — маиса. Значит, их плавание осуществилось еще до VIII века и уж никак не в XIII веке. Этот новозеландец утверждает также, что экспедиция в Америку отправлялась не с Маркизских островов, а из Западной Полинезии, поскольку заселение Восточной началось лишь в 950 году^[266].

Французский ученый и путешественник Э.Бишоп многие годы своей жизни посвятил изучению тайн Тихого океана с помощью разного рода смелых экспериментов. Он даже умер в открытом море на плоту "Таити-Нуи II" на обратном пути из Перу. Ему было тогда без малого 70 лет.

Начиная с 1932 года он неоднократно выходил в океан на своих необычных судах — самодельных джонках, пирогах, катамаранах. После каждого нового кораблекрушения — а отважный мореплаватель перенес их немало — Бишоп неизменно чинил и латал свои потрепанные ладьи, готовя их в очередной поход. За эти годы он и его соратники наслушались стольких советов и критических замечаний, что на своих импровизированных верфях они обычно прибивали плакат: "Знаем, что нас считают безумцами. Просим не пытаться нам это доказать"^[267].

Э.Бишоп поставил перед собой задачу исследовать малоизученные прежде экваториальные течения в Тихом океане, чтобы воссоздать условия плаваний древних полинезийцев. Его эксперименты, хотя о них и мало писали, по смелости замысла и научной значимости ни в чем не уступают путешествию Т.Хейердала на плоту "Кон-Тики". В своей последней книге "К Нусантаре" Бишоп еще раз изложил и всесторонне обосновал гипотезу о том, что полинезийцы в процессе освоения Тихого океана добирались и до берегов Америки.

"Полинезийцы, — писал он, — превратились в своего рода людей-амфибий, и это явление — уникальное во всей истории человечества. Достаточно прочесть несколько легенд и мифов Полинезии, как сразу становится понятным, что их герои действуют в необычной географической среде. Они ведут борьбу не со сказочными земными чудовищами, а с гигантскими акулами и морскими черепахами, с кровожадными угрями и огромной тридакной, которая проглатывала целые суда со всем экипажем"^[268].

Э.Бишоп завершил свои многолетние эксперименты в Тихом океане смелым и удачным плаванием на бамбуковом плоту с острова Таити до берегов Чили. Отплыв с Таити, плот Бишопа, увлекаемый попутным течением, двинулся вдоль 35° южной широты к востоку. путешественник намеревался воспользоваться течением Гумбольдта и добраться до берегов Перу. На обратном пути ему должно было помочь субэкваториальное течение.

Одиссея Эрика Бишопа длилась более года, и за это время он дважды терпел кораблекрушения. На пути к побережью Америки его бамбуковый плот так пропитался водой, что начал тонуть, и Бишопа с его товарищами удалось спасти в 600 милях от побережья Чили. То же самое произошло с плотом из бальзового дерева при возвращении из Америки, но Бишоп все же смог доплыть до островов Полинезии.

Несмотря на все свои приключения и неудачи, Бишоп не только продемонстрировал возможности судна, на котором древние полинезийцы совершали дальние морские походы, но и обозначил наиболее вероятные маршруты их плаваний.

"Они спускались к югу примерно на 40°, в район, где обычно дуют сильные западные ветры, и когда они находились уже в непосредственной близости от Южной Америки, их подхватывало течение Гумбольдта и несло прямо к берегам Перу. Отсюда они легко могли вернуться морем в Полинезию. Их верными помощниками были пассаты и быстрые восточные течения"^[269].

Можно привести и другие интересные сведения о контактах полинезийцев с жителями Южной Америки. Сведения эти двух типов: мифологические (устные народные предания) и археологические.

Так, на Маркизских островах есть легенда об огромной двойной лодке "Кахуа", которую построили люди племени наики с острова Хива-Оа. Лодка была гак велика, что вычерпывающие воду моряки не могли дотянуться со своими черпаками даже до прорезей в бортах. Две секции ладьи (в виде отдельных лодок) соединялись дощатой платформой, на которой стоял навес из пальмовых листьев. Под ним хранились запасы пиши (кислое тесто из плодов хлебного дерева). Согласно преданию, этот большой корабль отплыл сначала на северо-запад, чтобы посетить остров Нуку-Хива, а затем судно поплыло строго на восток, пока не пристало к берегу страны, названной полинезийцами Те-Фити. Поскольку единственной сушей к востоку от Маркизских островов могут быть только Эквадор или Перу, то, следовательно, речь идет здесь о посещении полинезийцами Южной Америки.

Какое-то время полинезийские моряки пробыли на новой земле, а потом, оставив часть своих людей у туземцев, вернулись на остров Хива-Оа^[270].

Есть похожее предание у жителей острова Раротонга, которое гласит, что с острова Раиатеа (о-ва Общества) отправилась на восток большая морская экспедиция во главе с вождем Мауи Марумамао. Ладьи полинезийцев прошли мимо острова Пасхи и долго плыли в восточном направлении, пока не добрались до "страны горных хребтов". Вероятно, речь идет здесь об Андах, тянущихся вдоль побережья Перу. Вскоре Мауи умер, и тогда его сын Киу, возглавив экспедицию, смело устремился в просторы Великого океана на запад, к родным островам Полинезии. Можно предположить, что кому-то из путешественников удалось вернуться домой и они рассказали о своих приключениях соплеменникам^[271].

Существуют археологические (хотя и сомнительные) материалы, подтверждающие существование связей полинезийцев с населением Южной Америки в доколумбову эпоху. Например, когда в Перу были разрушены две древние могилы, в них среди перуанских вещей были обнаружены две боевые палицы-пату явно океанийского происхождения^[272].

Найденные на южноамериканском побережье полинезийские предметы также требуют к себе пристального внимания исследователей. Наиболее интересны здесь обсидиановые наконечники копий. Правда, по поводу надежности такого рода находок ученые высказывают большие сомнения. Дело в том, что за последние полвека многие люди, посещавшие остров Пасхи, привозили оттуда обсидиановые наконечники-мата в качестве сувениров. Поразительное сходство имеют каменные тесла, найденные в Полинезии, Чили и Аргентине. Известный аргентинский этнограф X.Имбельони пишет, что у аборигенов Южной Америки такие тесла используются во время ритуалов и называются "токи". Но ведь и в Океании каменные тесла имеют сходные названия: токи — на Маркизских островах, то-и — на Таити и ко-и — на Гавайях^[273].

Таким образом, вряд ли приходится сомневаться в том, что задолго до открытий Колумба отважные полинезийские мореплаватели неоднократно пересекали восточную часть величайшего океана планеты и высаживались на южноамериканском побережье. О результатах подобных "визитов" можно только гадать, хотя маловероятно, что они оказали сколько-нибудь заметное влияние на развитие культуры как индейцев, так и жителей Полинезии.

За последние десятилетия, к удивлению многих экспертов, выяснилось, что жители прибрежных районов Эквадора, Чили и Перу тоже были достаточно искусными мореплавателями. В архивах нашли свидетельства первых испанских завоевателей, видевших у местных индейцев огромные бальзовые плоты, предназначенные для далеких океанских путешествий, с парусами и сложной рулевой системой — гуар. Есть и прямые указания на то, что древние перуанцы неоднократно предпринимали разведывательные плавания в поисках новых земель как вдоль американского побережья, так и в западном направлении — в открытый океан^[274]. Испанский летописец X. де Акоста, ссылаясь на информацию, полученную от индейцев города Арики, сообщает о плавании "на западные острова". Но из рассказов неясно, кто плавал, когда и с какими целями. Речь, видимо, идет об одном из разведывательных плаваний эпохи инков. Тем не менее некоторые специалисты предполагают, что здесь имеются в виду вполне конкретные острова в Тихом океане — Сала-и-Гомес, Пасхи и Мангарева^[275].

В конце XV века инка Тупак Юпанки организовал небывалую по масштабам поисковую экспедицию в районы океана к западу от Перу. Он отправился в плавание из Манты (Эквадор) на морских плотах с 20 тысячами моряков и солдат. Флотом командовал брат верховного инки — Тилька Юпанки. Экспедиция продолжалась целый год. Судя по сведениям испанских хроник, мореплаватели добрались до островов, названных инками Ава-чумби, Хагуа-чумби и Нина-чумбе. Острова оказались обитаемыми, но ничего интересного для себя пришельцы там не нашли. Захватив с собой несколько "чернокожих" местных жителей, перуанцы вернулись к родным берегам. П. Риве и Т.Хейердал считают, что Ава-чумби — это остров Мангарева, а Нина-чумбе — остров Пасхи^[276].

После этого случая экспедиций в Полинезию больше, по-видимому, не предпринималось.

Существуют и материальные доказательства таких океанских плаваний. Они были получены норвежской археологической экспедицией во главе с Т.Хейердалом на Галапагосских островах, расположенных почти в 1000 км к западу от побережья Эквадора. Выяснилось, что эти острова — дикие и необитаемые — неоднократно посещались индейскими мореплавателями, начиная с VIII–IX веков и вплоть до европейской колонизации. Среди найденных там черепков древней керамики представлены почти все основные типы эквадорских и перуанских сосудов, изготовлявшихся в течение указанного (800—1530 годы) периода. В то же время здесь не оказалось ни одной вещи, свидетельствующей о присутствии на островах пришельцев с запада — из Полинезии^[277].

Еще 180 лет назад испанский священник X. М. де Суньига выпустил в свет книгу о филиппинцах, где высказал идею о том, что и филиппинцы, и жители всей Полинезии происходят не из Азии, а из Америки. В качестве доказательства священник привел несколько похожих слов из лексикона полинезийцев и американских индейцев. Однако главным доводом Суньиги явились все же "силы небесные и морские": он подчеркивал тот факт, что плыть из Америки на запад, к островам Океании, необычайно легко благодаря мощному экваториальному течению и постоянным пассатам. В то же время плыть из Азии прямо на восток через середину Тихого океана по этой причине практически невозможно. В 1827 году испанца поддержал английский миссионер У. Эллис^[278].

Были и другие выступления в поддержку взглядов о южноамериканском происхождении полинезийцев. Но уже к концу XIX века от данной версии отказалось большинство ученых. По мере накопления фактов по археологии, этнографии и лингвистике было неопровержимо доказано, что заселение Океании шло не из Америки, а из Юго-Восточной Азии.

"Параллели между островом Пасхи и цивилизацией Южной Америки так фантастичны и наивны… что они не заслуживают внимания…"^[279], — писал в 1940 году французский исследователь А. Метро.

Но спустя два десятилетия эту проблему пришлось вновь обсуждать в научных кругах. Возмутителем спокойствия выступил на этот раз молодой и никому тогда не известный норвежец Тур Хейердал. Он осаждал научные издательства и редакции с просьбой опубликовать его труд, посвященный проблеме южноамериканского происхождения полинезийцев. Норвежца никто не хотел слушать. Тогда этот потомок викингов решил совершить на плоту из бальзового дерева 2000-мильный переход от берегов Перу до островов Восточной Полинезии и доказать тем самым правоту своих идей.

Эта безумная затея была осуждена буквально всеми специалистами, так как опыты показали, что сухая и легкая древесина бальзового дерева быстро впитывает морскую воду и разбухает. По всем расчетам, бальзовый плот должен был развалиться после нескольких дней плавания.

Все, что произошло затем, похоже на чудо. 8 апреля 1947 года портовый буксир вытянул бальзовый плот из девяти бревен из бухты Кальяо в открытый океан, и путешествие началось. Три месяца и девять дней носило по крутым океанским волнам хрупкий плот с горсткой храбрецов, пока не прибило наконец к коралловым рифам одного из островков архипелага Туамоту. Перед началом этого беспримерного плавания Хейердал говорил:

"Мы надеялись испытать возможности и свойства плота инков, его пригодность к плаванию в море и грузоподъемность и выяснить, удастся ли ему — с нами на борту — благополучно переплыть по воле стихий океан и добраться до Полинезии"^[280].

Теперь цель путешествия можно было считать достигнутой. Получили реабилитацию не только бальзовые плоты древних перуанцев, но и океанский маршрут от южноамериканского побережья на запад, к островам Океании. Это был триумф молодого этнографа-дилетанта, а также еще одно подтверждение осуществления далеких морских плаваний индейцами Эквадора и Перу на бальзовых плотах и о возможном их контакте с жителями Полинезийских островов.

Однако специалисты не спешили соглашаться с норвежским путешественником. В печати появились критические статьи, в которых говорилось, что эксперимент на плоту "Кон-Тики" показал лишь то, каким образом могли осуществляться культурные контакты в древности, но отнюдь не доказал, что подобные связи имели место на самом деле. Здесь нужны более веские аргументы. Но Хейердал не сдавался.

В 1952 году на прилавках книжных магазинов сразу нескольких стран появилась его монография "Американские индейцы в Тихом океане"^[281]. По мнению Хейердала, впервые Полинезия была заселена белокожими европеоидами, пришедшими из Южной Америки, где-то около 800 года. Эти пришельцы, происходившие, вероятно, из Северной Африки, переселились позднее в Америку и основали несколько высоких цивилизаций в Мексике и Перу. Затем они осели в Боливии, в районе Тиауанако — родине одной из городских культур I тысячелетия н. э. Но оттуда их вытеснили враждебные племена, и они со своим легендарным вождем Кон-Тики Виракочей ушли на плотах в Тихий океан. Именно эти европеоиды, по словам норвежского ученого, заселили большинство островов Полинезии.

Вторая, более поздняя волна колонистов пришла в Полинезию (точнее, на Гавайские острова) в XII–XIII веках из Северной Америки, с северо-западного побережья, и состояла из индейцев-квакиутлей.

Для обоснования своих взглядов Хейердал ссылается на данные ботаники, подтверждающие произрастание и в Полинезии, и в Новом Свете помимо батата таких растений, как хлопчатник, тыква-горлянка, ямсовые бобы, кокосовая пальма и др. Он собрал также огромное число сходных элементов культуры, присущих как древним полинезийцам, так и обитателям доколумбовой Америки. Наиболее важные из них — сооружения с каменной циклопической кладкой и каменные статуи. Хейердал заявил далее, что язык европеоидов Тиауанако исчез, а инки, жившие в более позднее время (язык которых был абсолютно не похож на полинезийский), в Полинезию большими группами не переселялись.

Особое место в теоретических построениях норвежского ученого занимают материалы острова Пасхи. Будучи человеком весьма решительным и упорным, он сумел организовать в 50-х годах археологическую экспедицию на этот крохотный клочок суши, затерявшийся в безбрежных просторах океана. Результаты исследований оказались очень интересными. Прежде всего удалось составить первую более или менее достоверную периодизацию истории острова, состоявшую из трех периодов: раннего (IV–XI века), среднего (XII–XVII века) и позднего (1680–1868 годы). Знаменитые каменные колоссы острова Пасхи возводились, как оказалось, лишь в течение среднего периода^[282]. Были найдены совершенно неизвестные ранее каменные сооружения — платформы, дома, а также новые типы каменных статуй. В кратере потухшего вулкана, в образовавшемся там озере, удалось обнаружить тростник тотора, родиной которого считается Южная Америка. И, конечно, здесь рос батат.

На острове было найдено до 600 больших каменных статуй, 150 из которых остались незаконченными. Самая большая из них имеет 11,5 метра в высоту и весит около 100 тонн. По расчетам ученых, 30 человек в течение года трудились над ее созданием, 90 человек два месяца перемещали колосс на расстояние 6 километров от карьера на склоне вулкана и еще 90 человек в течение трех месяцев приводили статую в вертикальное положение.

Каменные изваяния изображают, как правило, длинноухих людей, и лишь у нескольких уши нормальной величины. По мнению ученых, великаны острова Пасхи — это "портреты" умерших обожествленных вождей^[283].

После исследований на острове Пасхи Т. Хейердал несколько изменил свою точку зрения. Теперь он утверждал, что остров был заселен впервые в раннем периоде (IV–XI века) кавказоидами (европеоидами) из Тиауанако, поклонявшимися солнцу и богу Маке-маке. В конце этого периода жизнь на острове замерла, и он был, по-видимому, покинут жителями. Затем, в начале среднего периода, сюда прибыли новые переселенцы из Перу, принесшие с собой культ человека-птицы и культ предков (отсюда возведение гигантских статуй вождей на каменных платформах). Чуть позже, но в том же среднем периоде, на острове Пасхи появились и собственно полинезийцы, вероятнее всего, с Маркизских островов. Обе группы долго сосуществовали друг с другом, пока наконец в позднем периоде полинезийцам не удалось уничтожить всех потомков южноамериканских индейцев.

Однако даже замечательные итоги первых крупных научных исследований на острове Пасхи не смогли сдержать волну критики, поднявшуюся против гипотезы норвежского ученого^[284]. Вкратце я хочу изложить основные доводы оппонентов капитана "Кон-Тики".

"В 40-х годах Хейердал, — пишет этнограф Д.Д.Тумаркин, — мог с известным основанием противопоставлять себя "кабинетным" ученым. Но в дальнейшем он утратил свое "особое" положение. На острова Океании отправились десятки археологических, этнографических и других экспедиций, проведено множество экспериментальных плаваний на судах, построенных по полинезийским образцам, значительно развилось математическое моделирование различных аспектов процесса заселения Полинезии. Результаты этих исследований опровергают основные положения концепции Хейердала"^[285].

Особенно резко выступают наши специалисты против хейердаловской "теории белой расы". В книге "Аку-аку" Хейердал говорит о белых, рыжеволосых и голубоглазых людях с острова Пасхи. Но здесь и речи не может быть о каком-то массовом переселении кавказоидов-европеоидов.

"Светлая пигментация кожи, если она попадается среди полинезийцев, должна быть отнесена за счет альбинизма и ни в коем случае не свидетельствует о наличии признаков европеоидности", — отмечает антрополог В.В.Бунак. И далее подчеркивает: "В типе несмешанных полинезийцев нет никаких специфических признаков европеоидности"^[286].

В более мягкой форме, но столь же решительно по сути возражает против концепции норвежского ученого и новозеландец П.Беллвуд.

"У Т.Хейердала, — отмечает он, — несомненно, есть ценные наблюдения. И все же, отправляясь на остров Пасхи, он, кажется, был заранее настроен на то, чтобы доказать существование европеоидного субстрата в Полинезии, — и, к своей радости, доказал. Дело в том, что археология и этнография Южной Америки и Восточной Полинезии располагают таким количеством фактов (нередко противоречивых, различных по значимости и достоверности), что любой мало-мальски начитанный человек может довольно убедительно доказать наличие американо-рапануйских[287] связей и полностью опровергнуть его аргументы никому не удастся. Едва ли следует считать, что Хейердал ошибается во всем, но то, что удалось выяснить после 1956 года, делает его гипотезу все менее и менее вероятной…

Мы коснемся лишь нескольких аспектов проблем, представляющих наибольший интерес.

• Во-первых, жители о. Пасхи говорят на полинезийском языке и говорят, по-видимому, давно — по крайней мере с 500 года н. э. Ни одного слова южноамериканского происхождения в рапануйском языке нет.

• Во-вторых, анализ скелетов, обнаруженных в погребениях острова (все они, правда, относятся к позднему периоду), однозначно указывает на их полинезийское, но никак не перуанское происхождение.

• В-третьих, все изделия острова Пасхи либо типично полинезийские, либо могут быть отнесены к последним и представляют собой их логическое развитие… На острове нет и не было орудий южноамериканского типа.

• В-четвертых, гипотеза Хейердала о культе солнца, якобы практиковавшемся в ранний период, основана, видимо, на неоправданно романтической интерпретации каких-то не слишком надежных археологических данных.

Далее, статуи острова Пасхи не больше похожи на произведения из Тиауанако, чем на полинезийские статуи. Примитивная техника изготовления монолитных скульптур ограничивает вариации форм. Что же касается положений, в которых изображены каменные люди, то одни и те же позы повторяются повсеместно в скульптуре Юго-Восточной Азии, Океании и Америки.

Некоторые черты рапануйской культуры (двухлопастные весла, изображения плачущих глаз, типы каменных жилищ, символические изображения "человека-птицы", обсидиановые наконечники мата) являются скорее всего результатом местного внутреннего развития. Какие-то случайные совпадения с южноамериканской культурой вполне возможны, но столь же легко обнаруживаются совпадения с полинезийской культурой"^[288].

Безусловно, это не означает, что буквально все положения гипотезы Т. Хейердала неверны. Я полагаю, что если учесть наличие на острове Пасхи батата, тростника тотора и ряда других южноамериканских растений, то можно вполне допустить посещение острова какой-то одной или несколькими разведывательными экспедициями перуанских индейцев на парусных плотах. Происходить такие визиты, вероятнее всего, могли в XIII–XV веках.

И завершая эту главу, мне бы хотелось в виде своеобразного итога всему вышесказанному вновь привести слова ученого-океаниста П.Беллвуда:

"Конечно… история о. Пасхи может показаться довольно тривиальной — никаких флотилий Виракочи или инков, никаких затонувших континентов… Но, может быть, поиски подобной экзотики — следствие современных заблуждений и превратного представления о древности как таковой?

Почему вызывают интерес только одни миграции? Разве не менее удивительно, что кучке полинезийцев удалось добиться столь многого своими собственными силами, что, отрезанные от всего мира и вооруженные только собственным умом и энергией, отвагой и жаждой созидания, они создали такую замечательную культуру? Немало ученых прошлого придерживались мнения, что все хорошее и заслуживающее внимания может происходить лишь из нескольких культурных ареалов, причем большинство этих предполагаемых ареалов было населено европеоидами. Археологов никогда не увлекали подобные предвзятые идеи, но теперь, видимо, настало время широко заявить об этом. Культура Океании — достижение самих океанийцев, а не продукт трансплантации на острова какой-нибудь высокоразвитой средиземноморской цивилизации"^[289].

Прежде чем поставить последнюю точку, необходимо подвести итоги обсуждения темы: совершались ли плавания в Америку до Колумба и если да, то какова степень их влияния на происхождение и развитие древних культур индейцев.

В историко-географической литературе, посвященной этой проблеме, существуют три основных научных направления.

Ученые, придерживающиеся первого направления, вообще отрицают реальность доколумбовых трансокеанских контактов Старого и Нового Света и считают, что, кроме норманнов, посетивших побережье Северной Америки в X–XV веках, больше никто на эту землю до Колумба не высаживался.

Вторая группа исследователей в принципе поддерживает версию о том, что по воле случая (бури, ветры, течения) отдельные корабли из Старого Света могли время от времени добираться до американского побережья, но никакого влияния на индейцев эти случайные контакты не оказали.

И наконец, ученые, отстаивающие третье направление, утверждают, что в Америке побывали до великого генуэзца многие мореплаватели Европы, Азии и Африки и их влияние на жизнь аборигенов было весьма значительным.

Собственно говоря, первые две группы ученых вполне можно объединить, поскольку они представляют разные течения одного научного направления — изоляционизма — независимого развития доколумбовой Америки.

Сложнее обстоит дело с третьей группой — диффузионистами. Конечно, мы должны сразу же отвергнуть взгляды в духе "пропавших колен Израилевых", "Книги Мормона", погибших континентов Атлантиды и Му, писаний Эриха фон Деникена и других, отнесенные вполне справедливо к разряду "диких" теорий.

Не выдерживают научной критики и высказывания крайних представителей диффузионистской школы — Э.Г.Смита, У.Перри, Б.Фелла, С.Гордона, Ч.Боланда и др.

Вместе с тем взгляды многих современных диффузионистов заслуживают самого пристального внимания специалистов и нуждаются в тщательном и строгом научном рассмотрении. Я расскажу в самой сжатой форме о наиболее известных представителях этого направления научной мысли.

В 1949 году в просторных залах нью-йоркского Музея естественной истории открылась необычная выставка, которая называлась "Транстихоокеанские контакты: влияли ли древние цивилизации Дальнего Востока на культуру американских индейцев?". Многочисленные вещи, макеты и фотографии, выставленные на стендах и в витринах музея, наглядно свидетельствовали о том, что Азия и Америка поддерживали друг с другом связи задолго до появления европейцев.

Позднее с докладами на ту же тему выступили австрийский этнограф Р.Хейне-Гельдерн и археолог из США Г. Экхольм. Выставка и доклады привлекли всеобщее внимание, и вокруг поднятой проблемы разгорелись ожесточенные споры. Многие выставочные экспонаты были представлены как примеры азиатско-американских параллелей в искусстве, и это значительно поколебало позиции тех ученых, которые всегда считали сходные элементы в культурах древних народов случайными совпадениями. Проблема существования одинаковых черт культуры у разных народов волнует специалистов всего мира на протяжении многих десятилетий.

По мнению диффузионистов, любое изобретение человечество способно сделать только один раз. Если же мы встречаем его у разных народов и даже в разные исторические эпохи, это служит несомненным доказательством каких-либо взаимных связей. Эти ученые считают, что все основные культурные достижения древности — способы обработки земли, выплавка металлов, гончарный круг, колесные повозки, каменная архитектура, письменность и календарь — были изобретены лишь однажды в одном очаге культуры и уже оттуда распространились в другие районы земного шара.

Иными словами, "дающий" Восток (Египет и Месопотамия) и "воспринимающая" периферия, в которую входила без малого почти вся наша планета. Значительную роль в развитии этой теории сыграли работы немецких и австрийских этнографов конца XIX — начала XX века, создателей теории "культурных кругов" — Ф.Гребнера, В.Шмидта, Б.Аккермана, В.Копперса и других. Эти ученые пытались доказать, что культуры всех народов мира происходят от семи или восьми волн последовательных миграций из одного гигантского центра в Юго-Восточной Азии. Каждая волна переселенцев несла с собой новый, более высокий комплекс культуры. А все разнообразие культурных традиций населения Земли объяснялось взаимодействием этих миграционных волн.

Сколько-нибудь серьезные научные теории по данной проблеме появляются только в XX веке. Над ними работали такие известные ученые, как Л.Адам, К.Гентце, П.Риве и другие. Основное их внимание было направлено на поиски азиатско-американских параллелей в искусстве и материальной культуре. В трудах Гентце и Адама приводятся любопытные примеры таких параллелей. Они прослеживаются в мотивах, орнаментике и приемах стилизации изображений (например, совпадение художественных стилей на мраморных сосудах доколумбовой эпохи из долины реки Улуа в Гондурасе и на бронзовых изделиях эпохи Чжоу из Китая)^[290].

В 40—50-х годах XX века эти взгляды нашли дальнейшее развитие в трудах австрийского этнографа Р.Хейне-Гельдерна и американского археолога Г.Экхольма — признанных лидеров неодиффузионизма в американистике. Используя методы и аргументацию своих предшественников, они пошли в своих выводах гораздо дальше. По сути дела, все важнейшие достижения американских индейцев эти ученые связывают с влияниями из Восточной и Юго-Восточной Азии. Особенно "повезло" в этом смысле индо-буддийскому искусству I тысячелетия н. э. В длинный список американо-азиатских параллелей неодиффузионисты включают каменные храмы на ступенчатых пирамидах с плоской вершиной (Камбоджа и Мексика), изображение дракона, поклонение солнцу, полуколонны на фасадах зданий, орнамент в виде полос со спиральными завитками на концах, рельефные изображения правителей или жрецов, жезлы, носилки, зонтики и балдахины, фигуры атлантов, балюстрады храмовых лестниц в виде змей с раскрытой пастью и многое другое^[291].

Но особенно ярко, считают эти ученые, такое сходство проявляется в изображении лотоса. Интересно, что и на каменных рельефах из Чичен-Ицы (Мексика), и на панелях из Амаравати (Индия) в изображении лотоса есть весьма специфическая деталь — горизонтальный отросток корня, который растет глубоко под водой. Как в Мексике, так и в Индии побеги лотоса часто изображены в сочетании с полулежащей человеческой фигурой или с морскими чудищами и рыбами^[292].

Но это только внешнее сходство. Похожие на первый взгляд элементы культуры доколумбовой Америки и Юго-Восточной Азии появились в разные эпохи. Если рельефные изображения лотоса из Индии относятся ко II веку н. э… то их мексиканские "двойники" из Чичен-Ицы созданы не ранее XI–XII веков. Пирамиды в Камбодже впервые появляются в VIII–X веках, тогда как древнейшие пирамидальные сооружения Мексики относят к началу I тысячелетия до н. э. Что же касается колонн и балюстрад в виде змей с раскрытой пастью из Борободура (о. Ява, VIII век), то, по словам Г. Экхольма, они поразительно похожи на аналогичные колонны в Чичен-Ице (Мексика, XI–XII века). Но, как выяснилось впоследствии, на борободурском рельефе изображены совсем не змеи, а фантастические чудовища (макарас) в виде рыбы с головой слона из индонезийских мифов.

Однако это не помешало диффузионистам сделать самые решительные выводы о характере азиатско-американских связей. "Большое число очень специфических параллелей, — пишет Экхольм, — предотвращает любую возможность случайного совпадения. Очень существенно, что как в Мексике, так и у майя черты явно буддийского происхождения ясно прослеживаются в религиозной архитектуре, космологии, мифологии и иконографии, но их почти нет в материальной культуре". Это не позволяет, считает автор, свести индо-буддийское влияние на Центральную Америку к случайным контактам, которые могли происходить с командами кораблей, пригнанных штормами и течениями к американскому побережью. На таких кораблях были моряки и купцы, а не те, от кого можно было перенять познания в области культовой архитектуры и религии^[293].

Следовательно, главную роль в осуществлении азиатско-американских связей играли буддийские миссионеры и жрецы. Но что же побуждало их идти на такой большой риск? Каким образом преодолевали они огромные пространства Тихого океана? В рассматриваемый период (XI–XII века), утверждают диффузионисты, кораблестроение и мореходство в Юго-Восточной Азии были достаточно развиты для того, чтобы совершать транстихоокеанские плавания. Еще во времена Птолемея индийские корабли плавали в Малайю и Индонезию не вдоль побережья, а прямо через Бенгальский залив. В IV веке н. э. в Индии строились морские суда, вмещавшие до 200 матросов и пассажиров и значительно превосходившие по размерам каравеллы Колумба и других испанских мореплавателей.

У Р.Хейне-Гельдерна и Г.Экхольма появилось немало последователей как в Америке, так и в Европе. Эти ученые ставили под сомнение тот факт, что все основные культурные достижения аборигенов Нового Света возникли самостоятельно. Одни пытались объяснить происхождение керамики Вудленд (США) влияниями из Сибири, другие настойчиво доказывали, будто фундамент блестящих цивилизаций ацтеков, майя и инков заложен лишь благодаря "культуртрегерам" из Азии.

"Невозможно поверить, — пишет мексиканец М.Коваррубиас, — что американские индейцы добились за две тысячи лет таких же успехов, какие были сделаны жителями Старого Света лишь за шесть тысячелетий"^[294]. Ему вторит и Г.Экхольм:

"…Все цивилизации Старого Света возникли и развивались, поддерживая постоянные контакты друг с другом. Почему же Америка должна быть исключением?"

Р.Хейне-Гельдерн, пожалуй, единственный, кто сделал попытку теоретически обосновать свои взгляды. Обладая завидным запасом знаний почти во всех областях исторической науки, он сумел показать слабые стороны позиций некоторых своих противников. Дело в том, что в XIX веке, когда в европейской науке господствовала так называемая эволюционистская школа, большинство ученых считали, будто общность психического склада у всех людей на Земле ведет почти автоматически к параллелизму в развитии их культур, а отмеченные различия объясняются лишь влиянием разнообразных природных условий.

"Эта концепция многочисленных параллельных путей развития, — пишет Хейне-Гельдерн, — давно уже устарела и похоронена в могиле отживших теорий. Но многие исследователи, даже сознавая правоту новых гипотез и взглядов (т. е. гипотез неодиффузионистов. — В.Г.), не желают признавать это. Подобное несоответствие создает парадоксальную ситуацию. Любой археолог, который сегодня станет утверждать, что изобретение способов обработки земли, выплавки железа, бронзы, создание колеса, календаря и письменности принадлежат… народам Европы, а не Древнему Востоку, рискует сделать себя посмешищем в глазах ученого мира. Так почему же это считается неверным в отношении американских индейцев, которые, как предполагают, самостоятельно повторили самые сложные изобретения, сделанные уже в другом месте?"^[295]Наиболее распространенный довод последователей Хей-не-Гельдерна состоит в том, чтобы всячески подчеркнуть неожиданность, внезапность появления тех или иных культур доколумбовой Америки, отсутствие предшествующих этапов развития у этих культур. Немецкий ученый В. Крикеберг вполне серьезно утверждает, что все мексиканские цивилизации доиспанской эпохи появились внезапно. Особенно часто среди таких "внезапно рожденных" культур называют культуру ольмеков на южном побережье Мексиканского залива. Ольмекская культура, пишет уже известный нам Г.Экхольм, представляется сейчас древнейшей из высоких культур Мезоамерики. Она демонстрирует некоторые чрезвычайно сложные черты, для которых нельзя найти предшествующие этапы развития. Судя по всему, ольмекская культура была связана с Китаем эпохи ранней бронзы, особенно с культурами Шаньской династии (XVI–XI века до н. э..)^[296]. Доказательством этому должны были служить такие совпадения в искусстве обеих цивилизаций, как частое изображение тигра, использование нефрита в качестве основного сырья для изготовления ювелирных изделий и т. д.

К культурам, не имеющим корней на своей территории, причисляли также древние цивилизации майя и перуанских инков. Все они якобы явились из пустоты, из ничего, уже в готовом виде, и, следовательно, корни их нужно искать в любом другом месте, но только не в самой Америке.

Не соглашается с такой точкой зрения известный американский антрополог А.Кребер. Он в свое время справедливо заметил, что если древние майя были способны создать независимо от индусов и на несколько веков раньше них математическое понятие нуля, то почему они не могли самостоятельно создать и развить другие стороны своей культуры (религию, искусство, письменность), а обязательно должны были заимствовать их из Старого Света?^[297] Однако ответить на этот вопрос однозначно нельзя. Есть аргументы как "за", так и "против".

Проблема роли растений в доколумбовых связях Старого и Нового Света тоже вызывает много споров. До сих пор считалось, что Старый и Новый Свет, разделенные океанами, имели совершенно различный набор культурных растений, и этот факт долгое время был веским аргументом в пользу самостоятельного развития американского земледелия. Однако в последние годы диффузионисты, ссылаясь на реальные и сомнительные случаи обмена культурными растениями между двумя континентами в доколумбову эпоху, стали отрицать возможность независимого происхождения американского земледелия. К числу культурных растений, встречающихся в обоих полушариях с глубокой древности, американский ботаник Д.Картер относит тыкву-горлянку, хлопок, кокосовый орех, сладкий картофель и кукурузу, или маис. По его словам, эти растения и плоды могли попасть на тот или другой континент только при помощи человека^[298].

Много споров вызвало в свое время сообщение о находке разновидности примитивного маиса у отсталых горных племен Ассама. Американский ботаник Э. Андерсон тут же заявил, что вновь найденный вид маиса находится в ближайшем родстве с образцами примитивного маиса из Рио-Лоа в Чили и это служит вполне веским доказательством азиатского происхождения данного растения^[299].

Правда, это мнение не разделяется подавляющим большинством американских ботаников и археологов. Сейчас уже окончательно установлено, что до 1492 года упомянутое растение не было известно (если не считать одного сомнительного случая в Африке) ни в одном из уголков Старого Света. В то же время в доколумбовой Америке маис являлся основным продуктом питания. Как показали раскопки археолога Р. Макнейша из США, маис с первыми признаками доместикации появляется в Мексике (Техуакан, штат Пуэбла) около 5000 года до н. э. А уже в IV тысячелетии до н. э. здесь выращивают маис, фасоль, тыкву и некоторые другие растения^[300].

Тыква-горлянка — одно из самых распространенных культурных растений в мире. Родиной его считается Африка. Оно несъедобно и выращивалось только ради бутылеобразных плодов, использовавшихся в качестве сосудов для жидкости. Такая тыква появилась в Америке очень рано: в Мексике (Тамаулипас) — между 7000-м и 5000 годами до н. э., а в слоях докерамического поселения Хуака-Приета (Перу) она датируется приблизительно 2500 годом до н. э.; на юго-востоке Северной Америки тыква появилась около 400 года н. э. Существует предположение, что в Америке представлены и азиатская, и африканская разновидности, хотя африканский тип появился там раньше. Академик П.М.Жуковский отмечает, что плоды этой тыквы, когда высыхают, свободно плавают в океане, а семена (доказано экспериментально) сохраняют всхожесть в течение 200 дней. Такие плоды могли доплыть из Африки в Новый Свет. Так что вопрос о том, как данное растение проникло в Америку, остается открытым^[301].

О родине кокосового ореха до сих пор ведется много споров. Испанские хроники XVI века сообщают, что к моменту появления конкистадоров в Америке кокосовые пальмы уже произрастали на западном побережье Центральной Америки и в Панаме. Как считают некоторые ученые, естественным путем они через океан попасть не могли (Т.Хейердал во время плавания на "Кон-Тики" провел специальные опыты). Остается предположить, что кокосовый орех в Америку (или из нее) перенес с собой человек. Вместе с тем повторные опыты с кокосовым орехом, брошенным в морскую воду, в условиях, приближенных к естественным, показали, что такие плоды могут дрейфовать в океане, не теряя своих свойств, до 200 дней и даже больше.

Сладкий картофель появился в Полинезии довольно рано. Естественное распространение его абсолютно исключено. Между тем батат, несомненно, американское растение. Родина его — горные районы Боливии и Перу. И тот факт, что он встречается в Полинезии и в Южной Америке, свидетельствует о наличии связей между двумя областями, о чем шла речь в главе VIII.

Таким образом, даже если признать факт, что и тыква-горлянка, и хлопок, и кокосовые орехи были привнесены на Американский континент из Старого Света, это отнюдь не может исключить возможность независимого развития американского земледелия. И тыква-горлянка, и хлопок — несъедобные растения и, следовательно, не могли сыграть решающую роль в формировании земледельческого хозяйства индейских племен. Кокосовые пальмы появились в Новом Свете очень поздно, накануне европейского завоевания, и были представлены только в двух-трех сравнительно небольших районах в южной части континента.

Таковы основные аргументы одной из спорящих сторон.

Основными оппонентами диффузионистов выступают в американистике изоляционисты. К их числу относится большинство антропологов, этнографов и археологов, то есть именно тех специалистов, которые непосредственно сталкиваются с конкретными историческими материалами. По их глубокому убеждению, древние цивилизации Мексики и Перу развились вполне самостоятельно, без каких-либо влияний извне. Причем своеобразным философским обоснованием возможности повторного, независимого изобретения каких-либо предметов является тезис о некоей духовной общности всего человечества.

Реальной же основой взглядов изоляционистов служат, во-первых, обособленное географическое положение Америки, во-вторых, отсутствие прямых и убедительных доказательств американо-азиатских связей в доколумбову эпоху. Правда, наиболее ревностные защитники независимого пути развития американских индейцев, например аргентинец Амехино, приходят в своих работах к другой крайности, объявляя Америку родиной первобытного человека, хотя никаких следов антропоидов и неандертальцев там до сих пор не найдено. Однако большинство изоляционистов признают одну или несколько миграций из Азии в Новый Свет в очень отдаленный период (около 30–20 тысяч лет назад). В дальнейшем, по их мнению, связи между континентами прекращаются, и культуры американских индейцев развиваются более или менее самостоятельно.

Для последних работ неодиффузионистов характерным является сходство их теорий с "дикими" концепциями, которые господствовали в науке на протяжении XIV–XIX веков. При этом предпочтение отдается религиозной символике, культовой архитектуре, иконографии, различным мистическим обрядам и ритуалам, то есть таким сторонам духовной и материальной культуры, которые четко истолковать довольно трудно.

Другая характерная черта всех работ современных диффузионистов состоит в почти полном игнорировании хронологических рамок рассматриваемых явлений. А между тем это, пожалуй, самый принципиальный вопрос. При попытке продемонстрировать наличие связей между Старым и Новым Светом, пишет видный мексиканский археолог А.Касо, первый и основной шаг — рассмотреть хронологию изучаемых черт культуры. Очевидно, что если данная черта появляется впервые в Новом Свете, а затем — в Старом, то она не может возникнуть в Новом Свете как результат влияний Старого Света. Поэтому, считает Касо, вопрос о хронологии настолько важен, что до тех пор, пока он не будет полностью решен, все другие аргументы "за" или "против" доколумбовых связей теряют свою силу^[302].

Кроме того, не выдерживает серьезной критики и основной метод, применяемый диффузионистами для доказательства древних азиатско-американских связей, — определение внешнего сходства изображений или предметов. Формальному или стилистическому сходству изучаемых объектов, подчеркивает А.Касо, даже когда оно очевидно, не следует придавать большого значения. Часто совпадения встречаются в культурах, явно не имевших между собой никаких контактов. В качестве примера таких совпадений мексиканский ученый приводит знак в виде двух горизонтальных черточек и двух точек: у древних майя — это цифра 12, а во Франции — метка знаменитых изделий из севрского фарфора и т. д.^[303]

Диффузионисты, несомненно, преувеличивают и роль любых, даже случайных, контактов в развитии культуры. Если допустить, что отдельные корабли из Старого Света доплывали до берегов Америки, а их экипажи благополучно высаживались на американскую землю, то их культурное влияние на аборигенов вряд ли следует переоценивать.

Наука накопила немало фактов, свидетельствующих скорее об обратном: незваные пришельцы не оставили после себя никаких ощутимых следов. Так было, к примеру, с колониями викингов в Гренландии, на Ньюфаундленде и в Северной Америке. В 1511 году у берегов Юкатана потерпел крушение испанский корабль, часть экипажа спаслась, а двое — Г.Герреро и X.Агиляр — даже дождались прихода армии Кортеса в 1519 году, но к тому времени Герреро полностью утратил все свои европейские привычки и превратился в настоящего индейца.

Отечественная историческая наука всегда выступала против крайностей теории диффузионизма и его разновидности — миграционизма. Значит ли это, что российские исследователи полностью разделяют точку зрения изоляционистов? Конечно, нет. Они согласны с ними лишь в том, что в основе происхождения и развития цивилизаций доколумбовой Америки лежит преимущественно местное начало. А внешнее сходство некоторых черт культуры обусловлено единством путей развития человеческого общества. Но чем объяснить само это единство? Не "единообразием человеческой психологии", как думают изоляционисты, а единством законов материальной жизни общества, единством законов общественного производства. Доказано, что человеческие коллективы, находившиеся на одинаковой стадии развития, со сходным хозяйством и в сходных природных условиях совершенно самостоятельно, независимо друг от друга создавали похожие социальные институты, элементы культуры и духовные ценности.

Следовательно, внешнее сходство некоторых мотивов искусства цивилизаций по обе стороны Атлантики или Тихого океана не является бесспорным доказательством наличия связей между обитателями обоих полушарий в древности. Ставя на первое место внутреннее развитие общества, российские ученые в то же время отнюдь не отрицают большой роли контактов и влияний в формировании любой известной нам культуры. Эти контакты — диффузия — играли роль могучего ускорителя, своего рода катализатора, заметно влиявшего на темпы развития отдельных человеческих групп. Не отрицают наши специалисты и наличия доколумбовых трансокеанских контактов между Америкой и Старым Светом. Весь вопрос в том, чтобы в каждом конкретном случае тщательно рассмотреть реальные доказательства таких связей и определить степень их влияния на аборигенов.

Да, картина взаимоотношений обитателей двух полушарий не была столь однобокой, как рисует ее воображение наиболее непримиримых изоляционистов: одна большая миграция монголоидов из Азии в конце палеолита через сухопутный "мост" Берингию, а затем полная изоляция от внешнего мира и утробное, автономное развитие индейских культур.

Жители Азиатского материка в любое время могли попасть на побережье Америки через узкий Берингов пролив (часто замерзающий). Тесные связи населения двух соприкасающихся частей света, начавшиеся еще в палеолите, продолжались вплоть до прихода европейцев. Именно этим объясняется заметное сходство культур и религиозных верований населения Апяски, индейцев северо-западного побережья Америки и эскимосов, с одной стороны, и жителей Восточной Азии — с другой. Этим древним путем (вдоль побережья, а не прямо через океан) попали в Северную Америку многие изделия азиатских мастеров, в том числе и железные орудия, найденные в некоторых индейских поселениях с X века н. э.

Гораздо сложнее решается пока проблема прямых трансокеанских контактов Старого и Нового Света. Однако и здесь дело далеко не безнадежно (викинги, полинезийцы, римляне).

Тонкие ниточки доколумбовых связей, протянувшиеся через необозримую даль океанов, установлены в настоящее время в ряде областей Нового Света: колонии викингов на восточном побережье Северной Америки; находки римских вещей в Мексике; китайские и японские изделия на северо-западном побережье Канады и США и, наконец, контакты полинезийцев с некоторыми индейскими народами Южной Америки. Показательно, что воздействие культур Старого Света носит нерегулярный, случайный характер. Хронологические рамки этих контактов тоже сравнительно ограничены, речь идет главным образом о плаваниях, осуществлявшихся не ранее чем на рубеже нашей эры и позднее. Судя по имеющимся сейчас данным, влияние этих спорадических контактов на происхождение и развитие древних цивилизаций Нового Света было ничтожным. Последние работы археологов позволяют проследить непрерывное развитие древних культур в одной из наиболее передовых областей доколумбовой Америки — Мезоамерике, начиная от первого появления человека в тех местах и вплоть до испанского завоевания. Этот факт и служит, по-моему, наиболее убедительным доказательством того, что все великие цивилизации американских индейцев возникли вполне самостоятельно, без сколько-нибудь заметного влияния извне.

"Есть нечто торжественное и поучительное, — пишет американский исследователь Дж. Фиске, — в зрелище жизни двух половин человеческого рода, обитавших в течение бесчисленных веков в Восточном и Западном полушариях, совершенно не зная друг о друге, причем каждая из них осталась вне влияния другой. Соприкосновение между двумя мирами началось, в сущности, только в 1492 году.

При этом я совсем не намерен отрицать, что случайные посетители из Старого Света могли появляться и действительно появлялись и раньше этого времени; напротив, я склонен думать, что таких случайных посещений было больше, чем мы вообще предполагаем. Но рассказ о них по большей части окутывается туманом таинственных преданий и фантастических догадок"^[304].

Эти слова были сказаны еще в конце прошлого века и, конечно, требуют сейчас некоторого уточнения. То, что еще вчера казалось фантазией, беспочвенной догадкой, сегодня на основе строго отобранных фактов приобретает все права полновесной научной гипотезы. Окончательное рещение проблемы доколумбовых связей — дело будущего, и только от совместных усилий ученых разных стран зависит теперь, как скоро оно наступит.

Примечания:

1

Беиклесс Дж. Америка глазами первооткрывателей. — М., 1969. — С. 17.

2

путешествия Христофора Колумба. Дневники. Письма. Документы,-М., 1956.-С. 89.

3

После публикации историка Э. Моррисона (США) в 40-х годах XX века большинство исследователей считали, что Гуанахани на современной карте соответствует острову Уотлинг. И лишь совсем недавно, в 1986 году, группа специалистов из Национального географического общества (США) при помощи компьютера отождествила Гуанахани с островком Самана-Кей. См. El Univer-so. — Quito, Ecuador, 1986. —9 oct.

4

Цит. no Skelton R.A., Marston T.E., Painter G.D. The Vinland Map and the Tartar Relation. — New Haven and London, 1965. — P. 17.

5

Ceram C. W. The First American. A Story of North American Archaeology.-N.Y., 1971.-P. 15.

6

Ceram C. W. Op. cit. - P. 28.

7

Фиске Дж. Открытие Америки с кратким очерком древней Америки и испанского завоевания. —М., 1892. —С. 105.

8

Там же.-С. 173–174.

9

См. Куиличи Ф. Океан. —М., 1976.— С. 72.

10

Проблема доколумбовых связей между Старым и Новым Светом по-разному освещена в бесчисленном количестве книг, брошюр и статей как популярного, так и чисто научного характера. Важнейшими работами считаются труды О. Кендалла (Kendall А. The Art and Archaeology of pre-Columbian Middle America: an annotated bibliography of works in English. — Boston, 1977); С. Джетта (Jett S. Diffusion versus independent development: the bases of controversy/C. L. Riley et al. (eds.) Man Across the Sea: Problems of pre-

Columbian Contacts. — Austin, 1971. —P. 5—53); pre-Columbian Transoceanic Contacts/Jessee D. Jennings (ed.). Ancient Native Americans. — San Francisco, 1978, — P. 593–650; а также Предметный каталог Музея Пибоди Гарвардского университета, США (27 томов и приложения) (Memoirs of the Peabody Museum. — Cambr., 1957.—Vol. 11–12); книга Э.Фингерхата (Finger-hut E. R. Who first discovered America? A Critique of pre-Columbi-an Voyages. — Claremont, California, 1986). Основная литература по этой теме написана в 50—60-е годы XX века, то есть в период, когда дискуссия о возможности доколумбовых связей населения двух полушарий земли достигла в ученых кругах своего апогея. Конечно, отдельные важные публикации появлялись и позднее, но принципиально новых фактов и положений по данной проблеме они не содержали. В последние годы, в связи с приближающимся юбилеем 500-летия открытия Америки Колумбом, ученые вновь заинтересовались этой темой.

11

Цит. по Honour Н. The New Golden Land. European Images of America from the Discoveries to the Present Time. —N.Y., 1975. —P. 12.

12

Цит. no Hallowell J. A. The Beginnings of Anthropology in America. Selected Papers from the American Anthropologist, 1888–1920.— N.Y., 1960.-P. 3.

13

GrosbyJ.A. Ж The Columbian Exchange. Biological and Cultural Consequences of 1492.—Westport, Connecticut, 1972. —P. 10.

14

Цит. по Фрид H. Улыбающаяся Гватемала, —М., 1958, —С. 48.

15

Цит. по Zavala S. New Viewpoints on the Spanish Colonization of America. — Philadelphia, 1943, —P. 33.

16

Hanke L. Bartolomeo de Las Casas. — Philadelphia, 1952.— P. 97.

17

См. Wauchope R. Lost Tribes and Sunken Continents. — Chic, 1962. — P. 4.

18

Гуляев В. Америка и Старый Свет в доколумбову эпоху. — М., 1968. —С. 170.

19

Бальмонт К.Д. Змеиные цветы.—М., 1910. —С. 123.

20

См. Spanuth J. Atlantis. — Tubingen, 1965.

21

Цит. по Ceram С. W. Op. cit. — P. 207–208.

22

Wauchope R. Op. cit. — P. 28–29. Следует подчеркнуть, что автор негативно относится лишь к крайним, антинаучным взглядам по поводу Атлантиды. Вся совокупность современных данных (океанографических, археологических и исторических) убедительно доказывает, что в Атлантическом океане нет сколько-нибудь значительных массивов суши, опустившихся на дно в последние 20–10 тысяч лет. Вместе с тем следует учитывать, что в основе платоновской легенды об Атлантиде лежат реальные события, происходившие во II тысячелетии до н. э. в Восточном Средиземноморье, когда от разгула природных стихий (извержение и взрыв вулкана Санторин, цунами, камнепады и т. д.) частично погибла минойская цивилизация. Подробнее об этом см. Резанов И. А. Атлантида: фантазия или реальность? — М., 1975; Кусто Ж., Паккале И. В поисках Атлантиды, —М., 1986.

23

См. Churchward J. The Lost Continent of Mu. —N.Y., 1931.

24

См. Verrill H.A. and Verrill R. America’s Ancient Civilizations. —N.Y.,1953.

25

Gladwin H.S. Men out of Asia. — N. Y., 1947.— P. 224–291.

26

Gladwin H.S. Op. cit.-P. 281–291.

27

В советской печати популяризатором всевозможных домыслов о прямых трансокеанских связях древних цивилизаций Старого и Нового Света (на основе трудов западных авторов) выступил в 60-е годы А. Горбовский (см. его книгу "Загадки древнейшей истории", — М., 1966); в зарубежных изданиях особой известностью пользуются до сих пор труды Б.Фелла и Ч.Берлитца (Fell В. America B.C. Ancient Settlers in the New World. — N. Y., 1977; Berlitz Ch. Mysteries from Forgotten Worlds. — N.Y., 1972).

28

Wauchope R. Op. cit. — P. 81–82.

29

См. Уокоп P. Затонувшие материки и тайны исчезнувших племен, —М., 1966. — С. 17–18.

30

Теокалли (ацтекск.) — ступенчатая пирамида с плоской вершиной, на которой обычно стоял храм божества.

31

Гелиос — солнце, литое — камень (греч.); теория названа гелиолитической, исходя из того, какое огромное значение ее приверженцы придавали распространению таких черт культуры, как поклонение солнцу и постройки из больших глыб или плит камня (мегалитические).

32

См. Smith Е.G.Migration of Early Centuries. — Manchester, 1929; The Diffusion of Cultures. — L., 1933.— P. 121.

33

Dixon R. The Building of Cultures. — N.Y., 1928. —P. 212–221.

34

См… Smith E. G. Op. cit. — P. 136.

35

Gordon C. Before Columbus. — N.Y., 1971, —P. 52.

36

Хейердал Т. Приключения одной теории,—Л., 1969; Heyerdahl Т. American Indians in the Pacific. — Stockholm, 1952; Heyerdahl T. and Ferdon E. N. (eds.). Reports of the Norvegian Archaeological Expedition to Easter Island and the East Pacific. — Stockholm, 1961 (vol. 1), 1965 (vol. 2); Хейердал Т. От "Кон-Тики" до "Ра". — М., 1971.

37

Цит. по Неделя. — 1969. —15 июня.

38

Цит. по За рубежом. — 1969. —№ 21, —23–29 мая.

39

Там же.

40

Анохин Г.И. Предисловие к книге Якоби А. "Сеньор Кон-Тики", — М., 1971.-С. 7.

41

См. Caso A. Relations between the Old and New Worlds // Actas у Memo — rias del 35 Congreso Internacional de Americanistas. — Mexico, 1964.-Vol. l.-P. 55–56.

42

См. Ландстрём Б. Корабли фараонов // Древнее мореплавание. — 1979. —№ 12. —С. 4–5.

43

См. Ландстрём Б. Указ. соч. —С. 5–6.

44

Ненси Д. Ладья под пирамидой. — М., 1986. —С. 4, 8.

45

Там же.-С. 72.

46

Там же. — С. 88.

47

Хенниг Р. Неведомые земли.—Т. 1, —М., 1961. —С. 23.

48

Там же.-С. 21.

49

Брэстед Дж. Г. История Египта с древнейших времен до персидского завоевания. — М., 1915.— Т. 1. —С. 288.

50

См. Хенниг Р. Указ. соч. —С. 27–28.

51

Dixon R. Op. cit. - P. 136.

52

Цит. no Wauchope R. Op. dt. —P. 82.

53

См… Jairazbhoy R.A. Andent Egyptians and Chinese in America. — L., 1974.-P. 7-99.

54

Романовский В., Франсис— Бёср К., Буркар Ж. и др. (составители). Море. — М., 1960.— С. 12–14.

55

Там же. —С. 40.

56

Цит. по Harden D. The Phoenicians, — N.Y., 1962. —P. 19.

57

Цит. no Harden D. Op. dt. — P. 19.

58

Ibid

59

Шифман И.Ш. Финикийские мореходы, —М., 1965. —С. 3–4.

60

Там же.-С. 18–19.

61

Романовский В. и др. Указ. соч. —С. 12.

62

См. Шифман И. Ш. Указ. соч.-С. 17.

63

Там же, —С. 34.

64

Цит. по Шифман И. Ш. Указ. соч. —С. 43–44.

65

См. Хенниг Р. Неведомые земли. — М., 1961. —Т. 1. —С. 159–160.

66

Там же, —С. 164.

67

Там же. — С. 165.

68

Там же. — С. 166.

69

Там же. —С. 173.

70

Там же.

71

Комсомольская правда. — 1968. — 29 дек.; Gordon С.Н. Before Columbus. — N.Y., 1971. —P. 122–124.

72

Комсомольская правда. — 1968. — 29 дек.

73

См. Boland Ch. They All Discovered America. —N.Y., 1961.

74

См. Хенниг Р. Указ. соч. —Т. 1. —С. 464.

75

Cronau R. America. — Leipzig, 1892, — Bd. 1, —S. 102

76

Шифман И. Ш. Указ. соч. —С. 67–68.

77

Хенниг Р. Указ. соч.—Т. 1. —С. 64–66

78

Цит. по Хенниг Р. Указ. соч. —Т. 1. —С. 67.

79

Там же, —С. 62.

80

Там же. —С. 65.

81

Циркин Ю. Б. Первые греческие плавания в Атлантическом океане // Вестник древней истории. — 1966. — № 4. — С. 119.

82

Цит. по Хенниг Р. Указ. соч. —Т. 1. —С. 175.

83

Там же, —С. 175–176. К сожалению, оригинал сообщения Пифея из Массилии о его путешествии в "страну олова" — Британию, в "страну янтаря" на берегах Гельголандской бухты и к знаменитому острову Туле был утерян.

84

Там же, —С. 179

85

См. Mertz Н. Odysseus in America. Summary // Actas у Memories del XXXVI CIA.-Sevilla, 1966.-Т. l.-P. 111.

86

Gordon С. H. Op. cit. — P. 51–53.

87

Хенниг P. Указ. соч. — T I. —С. 172–173.

88

Гомер. Одиссея (пер. В. А. Жуковского). —М., 1983. —С. 33–34.

89

См. Casson L. Ships and Seamanship in the Ancient World. — Princeton, N.J., 1971.-P. 44–47

90

Ibid-P. 93.

91

См. Boland Ch. M. Op. cit. —P. 55.

92

Романовский P. и др. Указ. соч. — С. 26–28

93

Хенниг Р. Указ. соч. — Т. —С. 261.

94

Там же. — С. 260.

95

Там же.-С. 262

96

Там же.-С. 290–292.

97

Там же. — С. 302; Цезарь Г.Ю. Записки о войне с галлами. —М., 1946.-Т. IV.-С. 20–36; Т. V.-C. 2-23.

98

Цит. по Боднарский М. С. Античная география. — М., 1953.—С. 241.

99

Хенниг Р. Указ. соч. —Т. 1. —С. 336–337.

100

Тацит К. Жизнь и нравы Юлия Агриколы, — СПб., 1886. —Т. 1.— С. 11.

101

Хенниг Р. Указ. соч.—Т. 1. —С. 382–383.

102

Кнорозов Ю. В. К вопросу о связях доколониальной Америки со Старым Светом //Латинская Америка. — 1986, —№ 1. —С. 92.

103

Там же.-С. 95–96.

104

Хенниг Р. Указ. соч. —Т. 1, —С. 63–67.

105

См. Franch J.A. Origen Transatlantico de la Cultura Indigena de America // Revista Espanola de Antropologia Americana, Separata del vol. IV.-Madrid, 1969.-P. 17.

106

См. Garcia Payon J. Una cabecita de barro, de extrana fisionomia // Boletin del Institute Nacional de Antropologia e Historia. — Mexico, 1961.-№ 6.-P. 1–2.

107

См. Romans in the Americas//Katunob. — Vol. II. — № 2. —Carbon-dale, Illinois, 1961. —P. 12; Gaddis V. H. American Indian Myths and Mysteries. — Pennsylvania, 1977,—P. 102.

108

Ibid.-P. 102.

109

Casella D. La frutta nelle pinture Fompeiane // Pompeiane: racolta di scavii di Pompei. — Naples, 1950. — P. 355–386

110

См. Riley C.L. et al (eds.) Man Across the Sea. — Austin — London, 1971.-P. 26.

111

См. Boland Ch.M. Op. cit.-P. 49–54, 56–61.

112

См. Придется ли переписывать историю Бразилии? // За рубежом, — 1983,-№ 7.-С. 23.

113

История Тропической Африки, —М., 1984, —С. 12.

114

См. Wiener L. Africa and the Discovery of America. — Philadelphia, 1920–1923.

115

См. Fingerhut E. R. Op. cit. — P. 82.

116

См. Clewlow W. C. et al. Colossal Heads of the Olmec Culture // Contributions of the University of California Archaeological Research Facility. — Berkeley, 1967.— Vol. 4. — P. 17.

117

См. Ramos C. L. Extrana Escultura Negroide en unas Grutas de Yucatan // Katunob. — Oshkosh, 1965. — Vol. V. — № 1. — March. — P. 22–23.

118

См. West Africa: Something Different in American Indian Origin Theories // Katunob. — Oshkosh, 1965, — Vol. V. — № 1. — March. — P. 67–68.

119

Львова Э. Кто открыл Америку? //Техника — молодежи. — 1972.— № 1.-С. 60.

120

См. TozzerA. М. Chichen Itza and Its Cenote of Sacrifice: A Comparative Study of Contemporaneous Maya and Toltec 11 Memoirs of the Peabody Museum. — Cambr., 1957. —Vol. 11–12.

121

Sertima I. V They Came Before Columbus. — N.Y., 1976.— P. 149.

122

См. Andrews E. W. and Boggs S. H. An African Object in Apparently Early Archaeological Context in El Salvador. // Ethnos. — Stockholm, 1968.-Vol. 32.-Nos. 1–4.-P. 18–25.

123

Wuthenau A. von The Art of Terracotta Pottery in pre-Columbian Central and South America. — N.Y., 1969 (далее: The Art of Terracotta…).

124

Wuthenau A. von Unexpected Faces in Ancient America. 1500 B.C — A. D. 1500.— N.Y., 1975.

125

См. Wuthenau A. von The Art of Terracotta… — P. 167.

126

Fingerhut E. R. Op. cit. — P. 86.

127

См. Mangelsdorf P., Mac Neish R. and Galinat W. Domestication of Corn//Science. — Wash, 1964.—Vol. 143. — № 3606. — P. 539.

128

См. Jeffreys M. D. W. Pre-Columbian Maize in Africa // Nature. — N.Y., 1953.-Nov. 21.-No. 4386.-P. 965–966.

129

Ibid.

130

См. Willett F. The Introduction of Maize in to West Africa // Africa. — Durban, 1962.-Vol. 32.-P. 1-13.

131

См. Whitaker T. W. Endemism and pre-Columbian Migration of the Bottle Gourd Lagenaria siceraria // Riley C. L. et al (eds.) Man Across the Sea. — Austin, 1971.—P. 320–327.

132

См. Fingerhut E. R. Op. cit. — P. 84.

133

Цит. по Хенниг P. Указ. соч. — Т. 3. —С. 157.

134

Львова Э. Указ. соч. —С. 58–59.

135

Там же.

136

Sertima I. V. Op. cit. — P. 26–29.

137

Humboldt A. von. Kritische Untersuchungen. — Berlin, 1852. — В. I. — S. 344.

138

Pascha A.Z. Une seconde tentative des Musulmans pour d6couvrir rAn^rique//Bulletin de l’Institut d’Egypte. — P., 1919–1920.— Т. II.-P. 57.

139

См. Хенниг P. Указ. соч. —T. 3. —С. 158—61.

140

Синдбад-Мореход. Избранные сказки, рассказы н повести из "Тысячи и одной ночи". —М., 1988. —С. 37.

141

Там же.-С. 58–59.

142

Шумовский Т. А. Арабское мореплавание // Очерки истории арабской культуры V–XV вв. —М., 1982. —С. 367.

143

Там же. —С. 368

144

Там же.-С. 366.

145

Там же.-С. 368

146

Там же. —С. 372.

147

Цит. по Хенниг Р. Указ. соч. —Т. 2, —С. 427–428.

148

Там же.-С. 428.

149

Там же.-С. 429.

150

Там же. — С. 430–434.

151

Шумовскии Т.А. Указ. соч. —С. 377–378.

152

Там же.-С. 410–411.

153

См. Гуревич А. Я. Походы викингов. — М., 1966.— С. 3–4 (далее: Походы…).

154

Цит. по Wahlgren Е. The Vikings and America. — L., 1986. — P. 29–30.

155

Гуревич А. Я. Походы… —C. 4–5.

156

Викинг (от старонорвежского wikingas) — пират, морской разбойник.

157

См. Ингстад X. По следам Лейва Счастливого.—Л., 1969.— С. 28–29

158

Там же.-С. 29.

159

Там же.-С. 8–9.

160

См. Golding М. J. Op. cit. — Р. 42–43.

161

Ингстад X. Указ. соч. —С. 37.

162

Там же.

163

См. Morison S. Е. The European discovery of America. The Northern Voyages. A.D. 500-1600.-N.Y., 1971.-Vol. l.-P. 35.

164

См. Golding M. J. Op. cit. - P. 53.

165

Ингстад X. Указ. соч. —С. 11.

166

Wahlgren Е. Op. cit. - P. 150.

167

См. Гуревич А. Я. Походы… —С. 44–45.

168

См. Morison S. E. Op. cit. — P. 39.

169

Ингстад X. Указ. соч. —С. 30.

170

Гуревич А. Я. История и сага. — М., 1972, —С. 14–16.

171

Керам К.В. Первый американец. — М… 1979. —С. 31.

172

Цит. по Хенниг Р. Указ. соч. —Т. 2, —С. 305, 320–321.

173

Слово "скрелинг" само по себе ничего не означает, хотя в старонорвежском языке можно найти его примерные эквиваленты: scrae-la — крик или scraelna — сморщить

174

См. Керам К. В. Указ. соч. — С. 39.

175

Цит. по Morison S. Е. Op. cit. — Р. 37.

176

Цит. по Wahlgren Е. Op. cit. — Р. 100–102.

177

Хенниг Р. Указ. соч. — Т. 3.

178

Holand H. R. America, 1355–1364: A New Chapter in pre-Columbian History.—N.Y., 1946; Pre-Columbian Crusade to America.—N.Y., 1962.

179

См. Wahlgren E. Op. cit.-P. 101–105.

180

См. Fingerhut Е. R. Op. cit. — P. 47.

181

См. Morison S. E. Op. cit. — P. 77–78.

182

Godfrey W. S. Vikings in America: Theories and Evidence// American Anthropologist. — Menasha, 1955.—Vol. 57.— No. 1, —Pt. 1,— P. 36–37

183

См. Ингстад X. Указ. соч. —С. 76.

184

Подробнее о работах на поселении викингов в Ланс-о-Мидо-узе можно прочитать в: Ингстад X. По следам Лейва Счастливого.—Л., 1969; Ingstad Н. Vinland Ruins Prove Vikings Found the New World//National Geographic. — Wash., 1964.—Vol. 126.— P. 708–734; Ingstad A. S. The Discovery of a Norse Settlement in America. — N.Y., 1977.

185

Ингстад X. Указ. соч. —С. 228.

186

Керам К. В. Указ. соч. —С. 35.

187

См. Wahlgren Е. Op. cit. — Р. 139, 157, fig. 90.

188

См. Morison S. Е. Op. cit. — Р. 60; ИнгстадX. Указ. соч. — С. 26; Хенниг R Указ. соч. —Т. 2. —С. 390.

189

См. Ингстад X. Указ. соч. —С. 26.

190

См. Wahlgren Е. Op. cit. —Р. 173; Deuel L. Conguistadors without swords.-N.Y., 1967.-P. 572–573.

191

См. Deuel L. Op. cit. — P. 573–574.

192

Ингстад X. Указ. соч. —С. 99

193

Цит. по Хенниг Р. Указ. соч. —Т. 2.— С. 351.

194

Там же.-С. 389.

195

Wahlgren Е. Op. cit. — Р. 174.

196

Ibid.-Р. 24–25. fig. 23.

197

Morison S.Е. Op. cit. — P. 60.

198

Wahlgren E. Op. cit. — P. 174.

199

Ibid.-P. 174–175.

200

Цит. по Ингстад X. Указ. соч. —С. 101.

201

Там же.-С. 28.

202

Хенниг Р. Указ. соч.—Т. 2, —С. 353.

203

См. Covarrubias М. The Eagle, the Jaguar and the Serpent. — N.Y.,

1954.-P. 3-72.

204

Остров Сахалин (по X. Клапроту).

205

Цит. по Хенниг P. Указ. соч. — Т. 2. —С. 51.

206

См. Guignes J. de Recherches sur les navigations des Chinois du cote de TAm6rique 11 Recueil de ГAcadёmie des Inscriptions. — P., 1761. — Т. XXVIII.-P. 505.

207

Литература на эту тему очень обширна, поэтому я укажу здесь лишь одну работу: Leland Ch. G. Fusang or the Discovery of America by Chinese Buddhist in the 5^,h Century. — L"1875.

208

См. Хенниг P. Указ. соч. — Т. 2. — С. 53.

209

Там же, —С. 56.

210

Hibben F. Digging up America. — N. Y., 1960. — P. 52–53.

211

bid. - P. 53.

212

Doran E. Jr. The sailing raft as a great tradition //C. L. Riley et al. (eds.) Man across the sea. —L., 1971. —P. 133–135.

213

Ibid.-P. 135.

214

Ibid.

215

Fingerhut E. R. Op. cit. — P. 55

216

См. Frost F.J. The Palos Verdes Chinese Anchor Mystery// Archaeol-ogy.-N.Y., 1982.-Vol. 35.—Nb 1 — P 24.

217

Ibid.-P. 25–28.

218

Ibid.-P. 28.

219

Свет Я.М. По следам путешественников и мореплавателей Восто-ка. — М., 1955. —С. 4.

220

Doran E.Jr. Op. cit. - P. 117.

221

Цит. по Свет Я.М. Указ. соч. —С. 110.

222

Там же.-С. 113.

223

Там же. —С. 110.

224

Там же. — С 100–103.

225

Кнорозов Ю.В. К вопросу о связях доколониальной Америки со Старым Светом //Латинская Америка. — М., 1986, —№ 1.— С. 84–85.

226

Подробнее об этом см. главу VIII

227

Meggers В., Evans С. and Estrada Е. Early Formative Period of Coastal Ecuador: the Valdivia and Machalilla Phases // Smithsonian Contributions to Anthropology. — Wash., 1965.—Vol. I. —P. 157–167 (далее: Early Formative…).

228

Ibid.-P. 167–168.

229

Арутюнов С.А. Древние транстихоокеанские связи: миф или реальность? // Советская этнография. — 1967. — № 4. — С. 150–151.

230

См. Bischof Н. and Vi tori Gamboa J.Pre-Valdivian Occupations on the Southwest of Ecuador // American Antiquity. — Wash., 1972. — Vol. 37.-P. 548–551.

231

См. Fingerhut E.R. Op. cit. — P. 75.

232

См. Muller J. Style and Culture Contact // C. L. Riley et al. (eds.). Man across the sea. — L., 1971. — P. 70–71.

233

Estrada E. and Meggers B.J. A complex of traits of probable Transpacific origin on the coast of Ecuador // American Anthropologist. — Menasha, 1961.—Vol. 63.—№.5. —Pt. 1.—P. 913–935 (далее: Acomplexoftraits…).

234

Ibid. - P. 935

235

Советский энциклопедический словарь. — М., 1979. —С. 1344.

236

Крюков М.В. Океан и его аргонавты // П.Беллвуд. Покорение человеком Тихого океана. Юго-Восточная Азия и Океания в доисторическую эпоху. — М., 1986, —С. 3.

237

Куиличи Ф. Океан,—М., 1976, —С. 15.

238

Крюков М.В. Указ. соч. — С. 6.

239

См. Алексеев В.П. Географические очаги формирования человеческих рас,—М., 1985. —С. 137, 148–149.

240

Беллвуд П. Покорение человеком Тихого океана. Юго-Восточная Азия и Океания в доисторическую эпоху. — М., 1986, —С. 334.

241

Там же. — С. 324.

242

См. Sherrat A. (ed.). The Cambridge Encyclopedia of Archaeology. — Cambr., 1980.-P. 325–327.

243

Голаит В. Планету открывали сообща. —М., 1971, —С. 31.

244

Там же. — С. 32.

245

Там же. — С. 35.

246

См. Куиличи Ф. Указ. соч. —С. 56.

247

Цит. по Куиличи Ф. Указ. соч. —С. 62.

248

Беллвуд П. Указ. соч. —С. 324–325.

249

См. Голант В. Указ. соч. —С. 38.

250

См. Бемвуд П. Указ. соч. —С. 326.

251

См. Голаит В. Указ. соч.—С. 39–40.

252

Там же. —С. 41.

253

Цит. по Согпеу В. G. (ed.). The quest and occupation of Tahiti by emissaries of Spain during the years 1772–1776. —L., 1913–1919. — Vol. 2.-P. 285–286.

254

Цит. по Куиличи Ф. Указ. соч. —С. 59–60.

255

Куиличи Ф. Указ. соч. —С. 60.

256

Там же, —С. 61.

257

Sharp С. A. Ancient voyagers in the Pacific. — Wellington. 1956.

258

Цит. по Беллвуд П. Указ. соч. —С. 330.

259

Хейердал Т. Приключения одной теории,—Л., 1969, —С. 16 (далее: Приключения…).

260

Цит. по Куиличи Ф. Указ. соч. —С. 127.

261

O’Brien P.J. The Sweet Potato: its origin and dispersal // American Antiquity. — Wash., 1972. —Vol. 74.— P. 342–365; Yen D. E. Sweet — potato variation and its relation to human migration in the Pacific // Barrau (ed.). Plants and the Migration of Pacific Peoples. — Honolulu,

1963.-P. 93-7.

262

Голант В. Указ. соч. —С. 87.

263

Кнорозов Ю. В. Указ. соч. — С. 86.

264

Хироа Т. Р. Мореплаватели солнечного восхода. — М., 1950. — С. 262–265.

265

Цит. по Голант В. Указ. соч. —С. 87.

266

Там же. —С. 87.

267

Цит. по Хироа Т. Р. Указ. соч. —С. 25–27.

268

Цит. по Куиличи Ф. Указ. соч. —С. 25–26.

269

Там же.-С. 26–27.

270

См. Suggs R. С. The Island Civilization of Polynesia. — N.Y., 1960.— P. 207–208.

271

Ibid.-P. 208.

272

Hibben F. C. Op. cit. - P. 56.

273

Suggs R. C. Op. cit. - P. 208–209.

274

Хейердал Т. Приключения… —C. 23–24.

275

Там же.-С. 87.

276

Там же. —С. 73.

277

Heyerdahl Т. and Skjolsvold A. Archaeological evidence of pre— hispanic visits to the Galapagos Islands // Memoirs of the Society for American Archeology. — Salt Lake City, 1956.—Vol. 12.

278

Heine-Geldern R. Some problems of migration in the Pacific // Kultur und Sprache, Wiener Beitrage zur kultur geschichte und linguistic, Jahrgang IX.-Wien, 1952.-P. 313.

279

Metraux A. Ethnology of Easter Island. — Honolulu, 1940.

280

Хейердал Т. путешествие на "Кон-Тики". — Алма-Ата, 1960.— С. 37

281

Heyerdahl Т. American Indians in the Pacific. —L., 1952.

282

Heyerdahl T. and Ferdon E. N. (eds.). Archaeology of Easter Island. — Stockholm. 1961.-Vol. l.-P. 527–533.

283

Беллвуд П. Указ. соч. —С. 396–397.

284

Советская этнография. — М., 1959. —№ 1. —С. 144–153; Кнорозов Ю. В. Легенды о заселении о. Пасхи // Советская этнография,—М., 1963,—№ 4. —С. 145–155; Тумаркин Д. Д. Тур Хейердал и проблемы заселения Полинезии// Австралия и Океания (история и современность). — М., 1970; Heine-Geldern R. Heyerdahl’s hypothesis of Polynesian origins: a criticism // The Geographical Journal. —L., 1950.-Vol. 116.-No. 4–6.-P. 182–190; Suggs R. C. Op. cit. —P. 212–224. etc.

285

Тумаркин Д. Д. Ошибки, на которых мы учимся //Латинская Америка, — 1974. — № 6, —С. 166.

286

Бунак В. В… Токарев С. А. Проблемы заселения Австралии и Океании // Происхождение человека и древнее расселение человечества. Труды Института этнографии АН СССР. — М., 1951.— Т. XV1.-C. 517.

287

Рапануйцы — коренное население острова Пасхи.

288

Бемвуд П. Указ. соч. —С. 410.

289

Там же.-С. 413.

290

См. Hentze С. Objets rituels, croyances et dieux de la Chine antique et de rAm6rique. — Antwerpen, 1936; Adam L. Das Problem der Asiatisch // Altamerikanischen Kulturbeziehungen mit besonderer Berucksichtigung der Kunst. — Wien, 1931; North-West American Indian Art and its Early Chinese Parallels // Man. — L., 1936. — Vol. 36.-No. 2–3.

291

См. Heine-Geldern R., Ekholm G. Significant parallels in the symbolic arts of Southern Asia and Middle America // Selected Papers of the XXIX^th International Congress of Americanists. — Chic, 1951. — Vol. l.-P. 299–309.

292

Ibid. —P.301.

293

Ibid.-P. 308–309.

294

Covarrubias M. El Aguila, el Jaguar у la Serpiente. — Mexico, 1961. — P. 12.

295

Heine-Geldern R. Theoretical considerations of the problem of pre-Columbian contacts between the Old World and the New // Men and Cultures. Selected Papers of the 5'^h International Congress of the Anthropological and Ethnological Sciences. — Philadelphia, 1960. — P. 277.

296

См. Ekholm G. F. Transpacific contacts // Prehistoric Man in the New World.-Chic, 1964.-P. 504.

297

Цит. no Wauchope R. Op. cit. — P. 89.

298

Carter G. F. Plants across the Pacific // Asia and North America Transpacific Contacts. Memoirs of the Society for American Archaeology. — Salt Lake City, 1953. —No. 9. —P. 62–71.

299

См. StonorC. and Anderson E. Maize among the Hill Peoples of Assam// Annals of Missiuri Botanical Gardens. — St. Louis, 1949. —Vol. 35.— № 3.

300

См. Wffley G. R. Recent Researches and Perspectives in Mesoamerican Archeology: an introductory commentary // Supplement to the Handbook of Middle American Indians. Vol. 1 "Archaeology". — Austin, 1981. — P. 5–6; Mangelsdoif P. C., Macneish R. S. and Galinat W. C. Prehistoric Wild and Cultivated Maize // The Prehistory of the Tehuacan Valley. Vol. 1 "Environment and Subsistence". — Austin — London, 1967,-P. 178–200.

301

Жуковский П.М. Культурные растения и их сородичи. — Л., 1964.-С. 166.

302

См. Caso A. Relations between the Old and New Worlds // Actas у Memories del XXXV Congreso Internacional de Americanistas. — M6xico, 1964.-Vol. l.-P. 55–58.

303

Ibid.-P. 55–58.

304

Фиске Дж. Указ. соч. — С. 105.