Глава VIII

ЧЕЛОВЕК

Одной из важнейших философских проблем, связанных с человеком, является проблема соотношения природного и социального в его историческом и индивидуальном развитии. Кроме учения Ч. Дарвина и его последователей о происхождении человека естественным путем, религиозных концепций о божественном акте сотворения человека, существуют гипотезы о внеземном происхождении жизни, хотя пока нет достоверных научных данных, подтверждающих это предположение (как нет, между прочим, и достоверных данных о возникновении жизни на Земле). Несомненно, однако, что социоантропогенез связан с тем, что предчеловек в процессе трудовой деятельности (и это уже отмечалось выше) естественным образом изменял свои руки, приспосабливая их к примитивным орудиям труда, формировал свои язык и речь, предназначенные, прежде всего для общения; язык стал также средством проникновения в сущность вещей и процессов, он фиксировал в себе существенные связи и отношения, знание которых позволило ему не только лучше, чем животным, приспосабливаться к среде, но и в известной мере приспосабливать окружающий мир к своим нуждам и интересам. К важным этапам на пути становления человека явились приобщение его к огню, возникновение навыков вызывания огня, а также приручение некоторых видов животных, увеличившее его силы в отношениях с природой. Окончательно сформировавшийся человек (человек разумный – homo sapiens) уже обладал всеми биологическими и социальными качествами, необходимыми для осуществления своего общественно-исторического развития.

В вопросе о природе человека сложились две позиции: биологизаторская и социологизаторская. Социологизаторские трактовки распространились особенно широко среди сторонников марксистской философии на основе своеобразной интерпретации тезиса К. Маркса о человеке как совокупности общественных отношений. Правда, среди приверженцев марксизма немало и таких философов и социологов, которые считают, что в данном случае К. Маркс имел в виду понятие «человек» как «общество», а личность человека считал особым продуктом социальных, общественных отношений. Однако первая трактовка стала преобладающей. Считалось, что никаких особых биолого-генетических задатков индивидуум не имеет, что не только личность социальна, но социальна также вся биолого-физиологическая структура человека. На основании того, что имеется множество факторов социального порядка (техногенных, социогенных, семейно-бытовых и др.), порождающих заболевания, особенно на основе наличия инфекционных, травматических, венерологических и других болезней, утверждалось, будто внутренняя природа этих и всех других болезней социальна. Оппоненты такого социологизаторства справедливо указывали на несводимость всех этиологических факторов к социальным (есть и непосредственно воздействующие факторы чисто химического, физического и биологического характера), а главное – что все патофизиологические процессы не социальны, а сугубо биологичны (между тем, при развертывании туберкулезного процесса в легких человека значительная часть этиологических факторов оказывается социальной).

Общей чертой биологизаторских концепций является толкование сущности человека преимущественно с позиций биологии. Так, социал-дарвинисты полагают, что главным двигателем общественного развития являются борьба за существование и естественный отбор. Выживают только сильнейшие (иногда при этом употребляется понятие "сверхчеловеки"), погибают, или должны погибать, якобы по Дарвину, все слабые и не приспособленные к среде. Расистские теории сводят сущность человека к их расовым признакам, разделяя все расы на «высшие» и «низшие»; аристократические расы якобы должны господствовать над низшими и управлять ими. Значительно влияние на Западе так называемой социобиологии (одним из ее основоположников является американский энтомолог Э. О. Уилсон). Ее представители стремятся объяснить социальные действия человека его биологическими и генетическими характеристиками, и видят ключ к пониманию человека в молекулярной генетике (они провозглашают генетический детерминизм). Изучая физический базис личности, американский биолог В. Моттрем абсолютизировал этот базис. В соответствии с данными генетики он указывал, что пол человека формируется хромосомами. Половые железы, в свою очередь, оказывают существенное влияние на характер человека. Более того, смысл бытия человека он видит в половой деятельности; его формула: "Пол определяет личность". Особенности физического строения отдельных личностей, по Моттрему, детерминируют также ход человеческой истории. Он заявлял некоторое время тому назад буквально следующее: мы не знаем, как личность царевича Алексея была обусловлена гемофилией, но знаем, что это обстоятельство привело к потерям русских в Первой мировой войне, падению династии Романовых и возникновению СССР. Английский биолог Р. Докинс провозглашает универсальность эгоизма. Организм он рассматривает как колонию генов, а основным свойством организма (или колонии генов) он считает эгоизм, выводимый из эгоизма генов. Все, что эволюционировало, утверждает он, должно быть эгоистичным. Если мы и встречаем среди организмов проявления альтруизма, то альтруизм все равно оказывается подчиненным эгоизму. Хотя человек и уникален среди живого (в данном отношении), тем не менее и его эволюция, как и развитие всей цивилизации, направляема "эгоистичным геном". В известной концепции «социоэтола» К. Лоренца на первый план выдвигается агрессивность человека. С его точки зрения, в генах человека, как и в генах животных, запрограммирована агрессивность. Эволюция видов выработала различные механизмы запрета, сдерживающие у животных проявление агрессивности в отношении особей одного и того же вида. Но у человека с развитием техники ликвидировано функциональное равновесие между агрессивным инстинктом и его запретительным ограничением. Современное военное дело с его безличными методами умерщвления, ведущегося с возрастающих дистанций, искореняет наше инстинктивное нежелание умерщвлять, поскольку устраняет факторы, стимулирующие запрет на убийство. Тот, кто сбрасывает бомбы с самолета, нажимая на соответствующие кнопки, не получает ровным счетом никакого сигнала, который бы позволил прочувствовать последствия своих действий. Возможность проявления агрессивности человека таким образом возрастает. Но К. Лоренц не склонен к пессимизму. Он полагает, что агрессивность можно свести к минимуму, противопоставив ей искусственные, культурные факторы; одним из таких факторов он считает международный спорт. (В концепции К. Лоренца имеется, безусловно, немало заслуживающих внимания наблюдений. Однако в целом его концепция сущности человека, как у В. Моттрема и Р. Докинса, остается биологизаторской.)

Итак, мы видим, что в трактовке природы человека социологизаторская концепция абсолютизирует его социальную сторону (аспект), а биологизаторские концепции сводят его сущность к биологии, к инстинктам, к тем или иным свойствам генов. Человек – социобиологическое существо. Как личность, он является, конечно, социологическим по самой своей сути. Только что родившийся ребенок представляет собой, конечно, биологическую материальную живую систему. Он не обладает еще мышлением и речью. Его физиологическая организация (и особенно его генетическая организация) лишь располагает возможностями при определенных условиях реализовать эту способность к мышлению и речи. К таким условиям относится ближайшая социальная среда, в качестве которой выступают его родители, близкие родственники, общение с ними и другими людьми и т. п. Без социальных факторов, как мы уже отмечали выше, не может быть человека, во всяком случае, полноценного человека. На всем протяжении своей дальнейшей жизни в человеке оказываются взаимопроникающими эти две его стороны – биологическая и социальная.

Рассмотрим взаимоотношение этих сторон на примере такой его важной способности, как творчество.

Творчество есть процесс человеческой деятельности, создающий качественно новые материальные и духовные ценности. Оно характеризует человеческую личность в высшем ее проявлении; в творчестве человек выражает себя, находит в нем удовлетворение и смысл бытия. Творение идей или предметов происходит часто под влиянием социальной необходимости и для других людей, а не только для данной личности. Но творчество немыслимо без личности, его физиолого-биологической и генетической организации индивидуума. Оно невозможно без органов чувств, без рассудочного мышления, развертывающегося в материальном биологическом субстрате – головном мозге. У значительной части гениальных, талантливых людей действует ген шизофрении, стимулирующий мозговую активность; он способен передаваться по наследству. Специалисты по творчеству полагают, что не у всех людей, обладающих этим геном, проявляются гениальные способности, и при его отсутствии возможен талант. Так или иначе, а его наличие увеличивает вероятность появления гениальных ученых или художников. Исследователи установили, например, что А. Эйнштейн был носителем гена шизофрении, который воздействовал положительно на его умственные способности; сам же он не страдал душевным заболеванием. В то же время у его сына врачи диагностировали шизофрению; здесь ген шизофрении проявил себя негативно. Считается, что в общей массе населения ген шизофрении имеется у 5–6 %; и если многие из них заболевают, то это надо признать за цену, уплачиваемую человечеством за высокую одаренность отдельных своих представителей^[175]. К биологическим факторам научного творчества относятся также ген алкоголизма, ген миопии (близорукости), склонность к подагре и другие, способные проявиться при определенных социальных условиях.

Биологическую основу творчество имеет и тогда, когда завершается интуитивный процесс и на выходе результат оказывается лишь вероятностным. Без интуиции, как известно, нельзя обойтись в творческом процессе. Сама она происходит в бессознательной сфере человеческой психики, на базе особого вещественного субстрата. Она далеко не всегда дает истину, а чаще всего вероятностный (проблематичный) вывод. Но откуда появилась эта способность личности человека к вероятностным заключениям? Как полагают исследователи, она унаследована биологическим механизмом организма от предков человека, от животных, от их способности реагировать вероятностным образом на вероятностные (а не на однозначные и полные) факторы жизненной обстановки. В условиях социальной среды вероятностный характер интуиции снимается дискурсивным мышлением и практикой. А они, как мы видели выше, по существу своему социальны.

Социальными являются по своей сути и открытия в науке, несмотря на свою детерминированность биологическими и генетическими факторами, видимую случайность и неповторимость. Так, личность и открытие Г. Менделя неповторимы, уникальны, но вместе с тем известно, что точно такое же открытие совершили спустя несколько десятилетий Чермак, Корренс и де Фриз. Истории известны совпадения открытий Ч. Дарвина и Уоллеса, А. Пуанкаре и А. Эйнштейна и др. Эти факты указывают на то, что случайность и биологическая обусловленность открытий перекрываются в обществе определенной социальной необходимостью, формированием реальных социальных предпосылок научного творчества.

Итак, рассмотрение творчества отдельной личности приводит к выводу, что хотя в личности ведущую роль играет социальный фактор, она в своем генезисе и в детерминированности своих проявлений выступает как социально-природное образование. В то же время организм человека (индивидуума) в целом биологичен, хотя и находится под постоянным социальным воздействием. Как справедливо отмечает Л. П. Буева^[176], человек – особое биологическое существо, способное выжить, сохранить и защитить свою жизнь, обеспечить физическое здоровье и нормальное функционирование за счет того, что его жизнь протекает в специфической среде, имеющей как бы три формы, три измерения. Этими составляющими специфическую «экологию человека» являются природа, социум и культура. Более того, вне социокультурных форм бытия невозможны не только человеческий образ жизни, но и само выживание и функционирование человеческого организма. В силу этого все связи человека с миром его обитания и развития – структурные, функциональные, энергетические, информационные и возможные другие – предполагают изучение взаимодействия различных систем и законов, их регулирующих, – природных, социальных и культурных, причем все они историчны, изменяют свои формы и, следовательно, типы взаимодействия. Социальная среда, как и природная, задавала функциональную парадигму действия человека. Развитие социальных и технических систем деятельности побуждало организм к формированию специфических способностей, потребностей, мотиваций и стимулов, для реализации которых использовался и тренировался потенциал биологических возможностей.

Рассмотрим теперь вопрос об атрибутах, т. е. главнейших всеобщих свойствах человеческого бытия. К таковым относятся труд (что уже было освещено в начале данного учебного пособия), творчество (см. подробнее в нашем учебнике "Философия"), любовь, свобода, ответственность.

Сначала коснемся проблемы "свобода".

Упрощенчески-материалистическое понимание свободы воли человека, связывающее его только с необходимостью, даже познанной, фактически лишает человека этой свободы. Французский философ П. Гольбах отмечал: "Во всех своих поступках человек подчиняется необходимости… его свобода воли есть химера"^[177]. По Бюхнеру, свобода – это свобода человека со связанными руками, свобода птицы в клетке. Действительно, если все однозначно необходимо, если нет случайностей, возможностей, если человек действует как автомат, то не останется места для свободы. Даже если человек познает необходимость чего-либо, то это познание тоже не меняет положения. Преступник, находящийся в тюрьме и познавший эту необходимость, не становится от этого свободным.

Имеется и другая трактовка свободы, противоположная первой. Свобода, считают, – это "возможность поступать так, как хочется. Свобода – это свобода воли. Воля по своей сущности – всегда свободная воля"^[178]. Екатерина Великая говорила: «Свобода – это когда никто не может меня заставить делать то, чего я не хочу». В ее устах это звучит привлекательно, она уловила противоположность свободы не столько необходимости (с ней-то справиться легче!), сколько принуждению.

Но как быть с абсолютной свободой, провозглашаемой некоторыми теоретиками-философами? Наличие такой свободы сомнительно.

В одной французской легенде рассказывается о суде над человеком, который, размахивая руками, нечаянно разбил нос другому человеку. Обвиняемый оправдывался тем, что его никто не может лишить свободы размахивать своими собственными руками. Судебное решение по этому поводу гласило: обвиняемый виновен, так как свобода размахивать руками одного человека кончается там, где начинается нос другого человека.

Свобода, как видим, может и не знать грани, отделяющей ее от ошибочных, а то и явно преступных действий человека. Свобода нередко вступает в конфликт с элементарными нормами жизни. Г. Димитров в свое время заявлял: "Фашизм и правовая система – две вещи совершенно несовместимые"; "Фашизм это по существу произвол банды крупного капитала… Это режим правящей уголовщины". Свобода и произвол для правящей уголовщины – это свобода, для народа – произвол, террор.

Только что приведенная французская легенда демонстрирует элементарное явление: нет абсолютной свободы, свобода всегда относительна (и не только ввиду имеющихся тех или иных рамок для своего осуществления; она, как и в примере с фашизмом, имеет одну оценку в одной системе отсчета и другую оценку – в другой системе отсчета).

Представим, что индивид достиг максимальной или абсолютной свободы в мире. Став таким свободным, человек начнет понимать, что его свобода обернулась беспредельным одиночеством. "Бегство от свободы" – так называется книга американского философа Э. Фромма. Название хорошо передает настроение такого человека: "А зачем мне такая свобода?" Устранив все формы зависимости, индивид в конце концов остается наедине со своей индивидуальной «самостью». Исчезает природа, общество… Исчезают многочисленные узы, которые хотя и ограничивали свободу человека, но зато делали его близким определенному кругу людей, связывали его с определенными вещами. Человек свободен – это значит, он одинок. В "Братьях Карамазовых" Ф. М. Достоевский словами Великого Инквизитора подчеркнул важную мысль: "Ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы", а потому "нет заботы беспредельнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, перед кем преклониться"^[179].

Одной из наиболее разработанных концепций свободы является экзистенциальная концепция Н. А. Бердяева (см. его работы: "Философия свободы", "Философия свободного духа", "Дух и реальность", "О рабстве и свободе человека", "Царство духа и царство кесаря" и др.). Он считает, что связь свободы с природной или социальной необходимостью лишает подлинную свободу всякого смысла. Материальный мир причинен, принудителен, а подлинная свобода безосновна. Свобода не есть только выбор возможности (такой выбор тоже принудителен), свобода есть творчество, созидание ранее не бывшего. "Определение свободы как выбора есть еще формальное определение свободы. Это лишь один из моментов свободы. Настоящая свобода обнаруживается не тогда, когда человек должен выбирать, а тогда, когда он сделал выбор. Тут мы приходим к новому определению свободы, свободы реальной. Свобода есть внутренняя творческая энергия человека. Через свободу человек может творить совершенно новую жизнь – новую жизнь общества и мира. Но было бы ошибкой при этом понимать свободу как внутреннюю причинность. Свобода находится вне причинных отношений. Причинные отношения находятся в объективированном мире феноменов. Свобода же есть прорыв в этом мире"^[180]. «Творчество, – пишет он, – не есть только придание более совершенной формы этому миру, оно есть также освобождение от тяжести и рабства этого мира. Творчество не может быть лишь творчеством из ничего, оно предполагает материал мира. Но в творчестве есть элемент „из ничего“, т. е. из свободы иного мира. Это значит, что самое главное и самое таинственное, самое творчески новое идет не от „мира“, а от духа»^[181]. Творческий акт человека не есть только перегруппировка и перераспределение материи мира и не есть только эманация, истечение первоматерии мира, не есть также лишь оформление материи в смысле налагания на нее идеальных форм. В творческий акт человека, указывает Н. А. Бердяев, привносится новое, не бывшее, не заключенное в данном мире, прорывающееся из иного плана мира, не из вечно данных идеальных форм, а их свободы, не из темной свободы, а из просветительной свободы. Свобода неотрывна от творчества. Лишь свободный творит. «Свобода и творчество говорят о том, что человек не только природное существо, но и сверхприродное. А это значит, что человек не только физическое существо, но и не только психическое существо, в природном смысле слова. Человек – свободный, сверхприродный дух, микрокосм… Свобода есть мощь творить из ничего, мощь духа творить не из природного мира, а из себя. Свобода в положительном своем выражении и утверждении и есть творчество»^[182].

В концепции свободы Н. А. Бердяева ценным является обоснование того, что подлинная, действительная свобода есть прежде всего, творчество. И какой бы момент свободы мы ни имели в виду – выбор ли возможности в материальном мире или создание новой ситуации, – везде мы обнаруживаем творчество человека. И все-таки, как бы ни импонировал нам общий пафос его концепции, мы не можем согласиться с его устранением детерминизма.

В детерминистской философии свобода понимается как способность человека действовать в соответствии со своими интересами и целями, опираясь на познание объективной необходимости. Антонимом термина «свобода» в таком случае выступает «принуждение», т. е. действие человека под влиянием каких-либо внешних сил, вопреки своим внутренним убеждениям, целям и интересам.

Это противопоставление свободы принуждению принципиально важно, поскольку принуждение не тождественно необходимости. На этот момент обращал внимание Б. Спиноза. "Вы не полагаете, – писал он своему оппоненту, никакого различия между необходимостью и принуждением, или насилием. Стремление человека жить, любить и т. п. отнюдь не вынуждено у него силой, и, однако, оно необходимо…"^[183]«Я называю свободной такую вещь, которая существует и действует из одной только необходимости своей природы; принужденным же я называю то, что чем-нибудь другим детерминируется к существованию и к действованию тем или другим определенным образом»^[184]. То, что свобода и необходимость не являются антиподами, предполагает признание возможности существования свободы без отказа от необходимости.

Человеческий опыт и наука показывают, что даже самые, на первый взгляд, иррациональные поступки человека всегда обусловлены внутренним миром человека или внешними обстоятельствами. Абсолютная свобода воли – это абстракция от реального процесса формирования волевого акта человека. Безусловно, волевое решение человека, связанное с выбором целей и мотивов деятельности, определяется в основном его внутренним миром, миром его сознания, но ведь этот внутренний мир человека или мир сознания не, противостоит внешнему миру, а является в конечном счете отражением этого внешнего объективного мира, и диалектическая взаимообусловленность событий в этом внутреннем мире является отражением диалектической взаимообусловленности явлений в мире внешнем. Объективная детерминация явлений в мире, объективная естественная необходимость отражаются в мире сознания в виде логической и психологической необходимости, связывающей человеческие идеи, познавательные образы, понятия и представления. Более того, сами цели человеческой деятельности, лежащие в основе свободного выбора линии поведения человеком, определяются его интересами, возникающими в ходе его практической деятельности, в которой субъективная диалектика его сознания формируется и развивается под влиянием объективной диалектики.

Реальное свободное действие человека выступает прежде всего как выбор альтернативных линий поведения. Свобода есть там, где есть выбор: выбор целей деятельности, выбор средств, ведущих к достижению целей, выбор поступков в определенной жизненной ситуации и т. д. Объективным основанием ситуации выбора является объективное существование спектра возможностей, определяемых действием объективных законов и многообразием условий, в которых эти законы реализуют свое действие, в результате чего возможность переходит в действительность. В объективном мире реализации каждого события предшествует возникновение целого спектра возможностей. В конечном счете реализацию в действительности получает только одна из них, а именно та, для осуществления которой частично необходимо, а частично случайно складываются нужные условия. В природе реальной ситуации выбора не возникает: реализуется та возможность, которая должна реализоваться в существующих объективных условиях. С возникновением человека, наделенного сознанием, ситуация меняется. Познавая законы природы и общества, человек становится способным выделять и различные возможности; он может сознательно влиять и на создание тех условий, при которых может реализоваться та или иная возможность. Соответственно перед ним встает и проблема выбора: какая возможность должна быть реализована посредством его деятельности?

Из этого видно, что ситуация выбора может иметь объяснение только при наличии объективной регулярной обусловленности событий и явлений. Ведь основанием для ситуации выбора является существование объективного спектра возможностей, а объективным основанием возможности является закономерность и совокупность различных условий, необходимых для ее реализации. Возможно то, что не противоречит объективным законам, для реализации чего существуют необходимые условия. Другими словами, мера возможности того или иного события прямо пропорциональна мере его необходимости. Однако сама ситуация выбора – это не свобода, а лишь необходимая предпосылка свободы, свободного действия. Сам акт свободного действия связан с выбором определенной альтернативы в ситуации выбора и ее реализацией в действительности. Выбор альтернативы поведения определяется прежде всего целевыми установками человека, а они в свою очередь определяются характером практической деятельности и той совокупности знаний, которой человек располагает. Знание же, на которое опирается субъект в своем выборе альтернатив, есть прежде всего знание необходимости. Человек выбирает ту линию поведения, которая для него обладает внутренней необходимостью в свете имеющегося в его распоряжении знания.

Одним из аспектов проявления человеческой свободы является способность человека преобразовывать окружающий его мир, его способность преобразовывать самого себя и тот окружающий социум, частью которого он является. Предпосылка этой способности творить самого себя также возникает еще на досоциальном уровне эволюции материи с возникновением систем с органической целостностью. "В точках перехода от одного состояния к другому развивающийся объект обычно располагает относительно большим числом "степеней свободы" и становится в условия необходимости выбора из некоторого количества возможностей, относящихся к изменению конкретных форм его организации. Все это определяет не только множественность путей и направлений развития, но и то важное обстоятельство, что развивающийся объект как бы сам творит свою историю"^[185].

Свобода (и мы вновь обращаем внимание на существо концепции Н. А. Бердяева) есть творчество, "созидание ранее не бывшего".

Все сказанное выше позволяет утверждать, что в рамках общей концепции детерминизма свобода может быть определена как высшая форма самодетерминации и самоорганизации материи, проявляющая себя на социальном уровне ее движения.

Проблема свободы воли тесным образом связана с проблемой моральной и правовой ответственности человека за свои поступки. Если человек силой принужден совершить тот или иной поступок, то он не может нести за него моральной или правовой ответственности. Примером такого поступка является травмирование или убийство насильника в порядке самообороны.

Свободное действие человека всегда предполагает его ответственность перед обществом за свой поступок. "Свобода и ответственность – это две стороны одного целого – сознательной человеческой деятельности. Свобода есть возможность осуществления целеполагающей деятельности, способность действовать со знанием дела ради избранной цели, и реализуется она тем полнее, чем лучше знание объективных условий, чем больше избранная цель и средства ее достижения соответствуют объективным условиям, закономерным тенденциям развития действительности. Ответственность же есть диктуемая объективными условиями, их осознанием и субъективно поставленной целью необходимость выбора способа действия, необходимость активной деятельности для осуществления этой цели… Свобода порождает ответственность, ответственность направляет свободу"^[186].

Согласно научно-философскому мировоззрению, и свобода, и ответственность могут быть мыслимы только в мире, где существуют объективная обусловленность, детерминизм. Принимая решение и действуя с опорой на знание объективной необходимости, человек способен одновременно формировать в себе чувство ответственности перед обществом за свои поступки. Ответственность обусловлена уровнем развития общественного сознания, уровнем социальных отношений, существующими социальными институтами. И даже тогда, когда человек несет ответственность перед самим собой, перед своей совестью, в нем отражаются современные ему социальные связи и отношения. Понятие свободы оказывается связанным и с понятием покаяния.

Проблема свободы, включающая в себя проблему познания и социального действия, является одной из ведущих проблем, связывающих в единое целое теорию познания, этику, социальную философию.

Одним из фундаментальных свойств человеческого бытия, важнейшей составляющей человеческого духа является любовь.

Общепринятого определения любви нет и не может быть, так как она является глубинным экзистенциальным переживанием и не объясняется ни условиями человеческого существования, ни законами природы. Человек любит потому, что не может не любить, любит не за что-то (хотя порой человек и может перечислить достоинства своего избранника), а просто любит. Никогда не любившему человеку невозможно объяснить, что такое любовь.

Нравственная природа любви выявляется в ее устремленности не просто к существу другого пола, а к определенной, индивидуально неповторимой личности. Как верно подчеркнули авторы раздела "Философия любви" В. Д. Губин и Е. Н. Некрасова, "любовь определяется не содержанием чувственного опыта, который всегда случаен, но развитостью человеческих качеств любящего"^[187].

Сама человеческая жизнь начинается с материнской любви, созидающей не только защиту, здоровье ребенка, но и его способности и характер. Любовь оказывает огромное влияние на формирование личности, на ее самоутверждение. "Любовь меня рукой ваяла властно, и стала жизнь не пошлой, не напрасной, и я ее за все благодарю". Любящий человек живет в постоянной самоответственности, самоотверженности, самоотдаче. И из художественной литературы, и из истории, и из практики мы знаем, какой мощный творческий потенциал порождает любовь от создания гениальных произведений, научных открытий до подвигов на войне и в экстремальных ситуациях. "Любящий всегда гениален, так как открывает в предмете своей любви то, что скрыто от всякого нелюбящего… Творец в любой области, в личных отношениях, в науке, в искусстве, в общественно-политической деятельности всегда есть любящий; только ему открыты новые идеи, которые он хочет воплотить в жизнь и которые чужды нелюбящему", – писал А. Ф. Лосев^[188].

Любящему человеку открывается особое видение жизни, любого явления и качеств любимого человека, бесконечных и непостижимых другими оснований для любви. Это делает любовь таинством. Как отмечает В. В. Зеньковский, случай расширения психического зрения со всей неотразимостью подлинного откровения выступает перед нами в материнской любви, со всей силой утверждающей ценность дорогого им существа – ребенка – вопреки всем фактам. Смысл материнских переживаний сводится к утверждению идеальной ценности любимого существа, к твердому, вечно живому чувству его индивидуальности, его незаменимости. В нем не дано содержания самой индивидуальности, в нем лишь утверждается, что в ребенке есть творческие силы, в нем есть, чему раскрыться. В. В. Зеньковский справедливо призывает и педагогов искать и находить в детских душах задатки к добру, к положительной индивидуальности^[189].

Нельзя не сказать несколько слов о психоаналитической трактовке феномена любви 3. Фрейдом. Он считал, что человеческая жизнь определяется двумя инстинктами: инстинктом чувственной любви и инстинктом смерти, Эросом и Танатосом. Эрос – основа человеческой психики. Не культура, не политика, не социальные институты, а половая энергия определяет развитие человека, более того, именно сексуальная любовь, по Фрейду, является базисом человеческой культуры, объединяя нации и народы в единое целое.

Русские мыслители XIX – начала XX веков развивали гуманистические традиции в понимании природы любви и связывали сексуальную энергию человека не только с продолжением рода, но и с духовной культурой – с религией, художественным творчеством, поиском нравственных ценностей. Любовь, по общему мнению русских мыслителей, – это феномен, в котором наиболее адекватно проявляется богочеловеческая сущность личности. Даже в физиологических основаниях любви они находят подтверждение основной философской идее: человек есть самая великая тайна Вселенной. Так, В. В. Розанов считал, что пол как источник жизни – это нечто потустороннее, и соприкосновение с иными мирами более непосредственно происходит через половое общение, т. е. новая жизнь возникает не от мира сего. Картина мира, связь всех вещей – человека, природы, Бога – осуществляется через чувственную любовь. В. В. Розанов сближает любовь с красотой и истиной. "Всякая любовь прекрасна. Потому что на земле единственное "в себе самом истинное" – это любовь. Любовь исключает ложь… Гаснет любовь – и гаснет истина"^[190]. Н. А. Бердяев видел любовь в ином плане бытия, вне человеческого рода. В любви воля более высокая, чем человеческая – именно божественная воля соединяет любящих, предназначает их друг другу. Поэтому любовь космична и нужна для мировой гармонии. В книге «Смысл творчества» он развивает мысль о том, что эротическая энергия является вечным источником творчества, а эротика связана с красотой; Эрос означает поиски пути к прекрасному. По В. С. Соловьеву, любовь является высшим проявлением нравственности. В работе «Смысл любви» он пишет: «Смысл человеческой любви вообще есть оправдание и спасение индивидуальности через жертву эгоизма». Эгоизм есть отрицание любви и индивидуальности, любовь же есть подлинное самопожертвование. Сама любовь может быть разных видов – от низшей (животной) любви до божественной. Смысл и назначение человека и человечества в том, чтобы встать на путь высшей, божественной любви. Человек, вставший на путь такой любви, вступил на путь «Богочеловека». По сравнению с такой любовью все второстепенно, только истинная любовь «наполняет абсолютным содержанием нашу жизнь».

Одно из самых больших и доступных человеку чудес – это непостижимое чудо явления другого, второго «я», пишет С. Л. Франк. Это чудо осуществляется в феномене любви. Любовь, отмечает он, есть осознание подлинной реальности чужой души, ее бесконечной, неисчерпаемой бытийственной глубины. В ней любящий, отдаваясь самозабвенно и самоотверженно любимому, переносит – не переставая быть самим собой – средоточие своего бытия в любимого, пребывает в любимом, как и любимый – в любящем; я теряю себя в ты и именно тем обретаю себя, обогащенный привступившим ко мне дарованным мне ты. Дающий и расточающий именно в силу этого становится обретающим. В каждом подлинном отношении любви любимое «ты» представляется нам бесконечно ценным. Мое замкнутое самобытие исчезает из моего взора и заменяется моим бытием для другого и в другом. Но бытие в другом, в «ты» все же остается вместе с тем бытием в форме "я есмь", бытием «я» и даже представляется мне каким-то впервые обретенным истинным бытием «я» – именно бытием, обогащенным через обладание «ты». Я обогащаюсь, углубляюсь, впервые начинаю вообще подлинно «быть» в смысле опытно осознанного внутреннего бытия. В этом и заключается чудо, или таинство, любви, которое, при всей его непостижимости для «разума» (т. е. трансрациональности), все же самоочевидно непосредственному живому опыту.

В самой своей сути, считает С. Л. Франк, любовь есть религиозное восприятие конкретного живого человека, видение в нем некоего божественного начала. Всякая истинная любовь, с точки зрения С. Л. Франка, есть религиозное чувство, и именно это чувство христианское сознание признает основой религии вообще. Любовь научает любящего воспринимать абсолютную ценность самой личности любимого. Через внешний, телесный и душевный облик любимого мы проникаем к его глубинному существу – к тварному воплощению божественного начала в человеке.

У П. А. Флоренского любовь всегда связана с истиной (понимаемой в объективно-метафизическом смысле). Любовь всегда вхождение в Бога, процесс слияния всех любящих с божественной сущностью. Это было выводом из христианского учения о любви.

Русская литература, поэзия и проза, постоянно обращалась к теме любви, пытаясь понять и донести до людей ее философский и нравственный смысл. Достаточно вспомнить А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, Ф. И. Тютчева, А. А. Ахматову, А. А. Блока и многих других. Вряд ли у кого-то из них мы найдем широко бытующий в современной иностранной литературе, да и в нашем теперешнем обиходе термин "заниматься любовью" (сравните: "заниматься совестью", "заниматься честью" и т. п.).

Не противопоставляя отечественные философские и литературные исследования феномена любви традициям мировой и западноевропейской мысли, все же считаем вклад русской культуры в мировую сокровищницу познания любви весьма значительным и самобытным, а главное – человечным.

Закончить этот краткий экскурс в большую проблему хотелось бы словами В. Д. Губина и Е. Н. Некрасовой: "Состояние постоянной борьбы в сегодняшнем российском обществе, борьбы всех против всех, привело к неслыханному общему ожесточению, к забвению того факта, что любовь – это не сентиментальное чувство, не каприз настроения и не ослепляющая болезнь… а объективный закон существования человеческого мира. Любовь – это усилие во что бы то ни стало остаться живым, не поддаться омертвляющему воздействию «мира»: ненависти, насилию, автоматизму мышления и поведения, сохранить в себе искру божественного начала"^[191].

Проблема цели жизни, предназначения человека, проблема жизни и смерти всегда волновала и доселе волнует человека, она интересует религию, социологию, медицину, искусство, философскую мысль. Смерть – завершающий момент существования живого существа. Переживание смерти для человека выступает как один из решающих моментов его бытия, сопровождает исторический процесс становления личности. Оптимистическим эпиграфом к этой теме могли бы стать слова Н. Н. Радищева: "Смерть – это та ничтожная сумма, которую мы выплачиваем природе за жизнь".

Неотъемлемой чертой абсолютного большинства религий является представление о смерти как о конце его плотской, земной жизни и переходе к вечной – бестелесной, духовной жизни. Так, в мифологической философии вообще нет пропасти между живым и мертвым. Для античной философии характера идея вечного возвращения; с осознанием противостояния материального и идеального, возникновением представления о бессмертии души (Сократ, Платон) смерть рассматривается как переход в новое состояние, как освобождение души из темницы тела. По исламу, в последний день все будет уничтожено, а ушедшие воскреснут и предстанут перед Аллахом для окончательного суда. В новом мире восторжествует принцип верховенства законов морали. Богочеловеческая сущность христианства проявляется в том, что бессмертие личности мыслимо только через воскресение, путь к которому открыт искупительной жертвой Христа через крест и воскресение. Это сфера тайны и чуда, ибо человек выводится из сферы действия природно-космических сил и стихий и ставится как личность лицом к лицу с Богом.

Отношение к смерти и бессмертию в буддизме отличается от мусульманского и христианского. Одна из ключевых идей буддизма – благоговение перед любой формой жизни. Признается только один вид "дивного бессмертия" – нирвана, сущность которой – отсутствие желаний, страстей, уход от мира, полный покой. Человек становится творцом собственной судьбы и самого себя.

Слишком упрощенной представлялась проблема западноевропейскими учеными и философами нового времени. Во французском материализме XVIII столетия вопрос решался в основном механистически и смерть представлялась как разрушение и исчезновение механических агрегатов. Проблема бессмертия не считалась научной. Сама проблема личности отодвигалась на периферию философских исследований, а вопрос о смерти терял свою остроту.

Преодоление смерти у К. Маркса в социальном бессмертии – это продолжение дел и мыслей индивида потомками; фактически это растворение индивида в жизни рода, символическое бессмертие результатов человеческого творчества.

В естественнонаучном материализме основателей психоанализа стремление к смерти (Танатос) являлось обратной стороной противоположного влечения (Эрос).

В XIX и XX столетиях немало было материалистических концепций, признававших бессмертие на базе развивавшихся наук – физики и химии. Одной из них была энергетическая концепция. Был поставлен вопрос о дополнении идеи социального бессмертия личности идеей индивидуально-энергетического бессмертия. В результате смерти организм распадается вплоть до электронов, имеющих также духовный компонент существовавшего прежде индивида; «соборный» (на уровне электронов) комплекс есть тот же индивид.

Разрабатывались концепции бессмертия человека космического толка (Н. Ф. Федоров, К. Э. Циолковский и др.). Н. Ф. Федоров сложным путем регуляции природы силами науки и техники, переустройства человеческого организма и управления космическими процессами видел возможность "воскрешения отцов" возвращения жизни всем нашим предкам. Для К. Э. Циолковского космос является живым существом, а человек – союзом бессмертных одухотворенных атомов, блуждающих во Вселенной и переходящих из одного организма в другой. "Мы всегда жили и будем жить", – утверждал он.

Естественнонаучные мотивы исходят из соображения, что любое материальное образование, в том числе человек, имеет временные границы существования, определяемые объективными законами природы. Человек должен примириться с этой необходимостью, но бороться с болезнями, преждевременной старостью. Нормальный срок жизни человека, по И. И. Мечникову, – 100–120 лет.

В наше время высказываются предположения, что решению проблемы личного бессмертия могут способствовать достижения методов генной инженерии и средств реанимации. Формируется новая наука о бессмертии – иммортология.

Автор оригинальной концепции биопсиполя белорусский ученый А. К. Манеев считает возможным залогом бессмертия существующую безначально целостную реальность невещественного полевого типа, субстанцию психическо-биологического характера, являющуюся конечной причиной всего сущего во Вселенной. Производные этой субстанции – биопсиполя. Возникнув, они "оказываются вечными, бессмертными реалиями". Входя в состав живых вещественных систем, они выполняют функцию «души» и сохраняются после биологической смерти человека. И. В. Вишев разрабатывает концепцию "homo immortalus" – "человек бессмертный". Он исследует философско-социальные, естественнонаучные, нравственно-гуманитарные и ценностные аспекты радикального увеличения видовой продолжительности человеческой жизни. Считает, что возможно достижение практического бессмертия человека при непременном условии сохранения оптимальных параметров телесной и духовной жизнедеятельности.

Проблемы жизни и смерти, улучшения природы человека породили новую область междисциплинарных исследований, направленных на осмысление и разрешение моральных проблем, связанных с появлением в последние десятилетия достижений биомедицины и новейших технологий лечения людей, – биоэтику. Проблемы биоэтики настолько широки и сложны, что требуют и философского осмысления. Сюда относятся проблемы трансплантологии (пересадки органов), искусственной инсеминации, экстракорпорального оплодотворения, клонирования, эвтаназии и многого другого. Последняя (эвтаназия – намеренное прекращение жизни неизлечимого больного с целью избавления его от непереносимых страданий), имея и сторонников, и противников, особенно широко обсуждается медицинской, юридической, философской и другой общественностью, церковью и даже в ряде стран на общегосударственном уровне.

Проблема смерти неодолимо порождает вопрос о цели и смысле жизни. "Жизнь должна иметь смысл, чтоб быть благом и ценностью", – писал Н. А. Бердяев. Зачем, ради чего живет человек? В этом вопросе есть субъективная и объективная сторона. Субъективная сторона проблемы смысла жизни не имеет однозначного ответа и решается каждым человеком индивидуально, в зависимости от мировоззренческих установок, культуры, традиций и т. д. Пределом стремлений могут быть наслаждение, душевный покой и удовлетворенность, спасение души, личное самоусовершенствование, счастливая любовь, семья, успех, власть, благо человечества и т. д. Сократ видел смысл земной жизни в подготовке к вечной, потусторонней жизни. В эпоху Возрождения смыслом и целью существования провозглашались земные счастье и блаженство. Однако гуманизм эпохи Возрождения породил и индивидуализм: индивидуалист видит жизнь в самом себе, а ее смысл – в собственном удовольствии. Не лучше обстоит дело и в наш век. "Обилие низкопробной «культурной» продукции, стимулирующей разнуздание инстинктов, лишает жизнь человечности, снижая ее ценность до продажной цены", – с горечью пишет Л. П. Буева^[192]. Но каждый человек – частица рода человеческого. Осознание единства жизни человека и человечества со всем живым на планете, с ее биосферой и с потенциально возможными формами жизни во Вселенной имеет огромное мировоззренческое значение и делает проблему смысла жизни объективной.

К чести русской философии на всех этапах ее развития, как уже указывалось выше, особо важную роль играло нравственное начало, философия Добра, "через все осуществляемого", философия «мы», утверждающая, что спастись можно только всем вместе, принцип соборности не только в церковном понимании, но имеющим значение для решения проблем общественной жизни. Тот же русский космизм с его "общим делом", с его гуманизмом воссоединения заботы о Земле, биосфере, Космосе, с заботой о каждом человеке – пример объективного решения вопроса о смысле жизни." …"Смысл" есть разумное осуществление жизни, а не ход заведенных часов, смысл есть подлинное обнаружение и удовлетворение тайных глубин нашего «я», а наше «я» немыслимо вне свободы, ибо свобода… требует возможности нашей собственной инициативы, а последняя предполагает… что есть нужда в творчестве, в духовной мощи, в преодолении преград…" Жизненный путь – это "путь борьбы и отречения – борьбы Смысла жизни против ее бессмысленности, отречения от слепоты и пустоты ради света и богатства жизни", – писал С. Л. Франк^[193].

Нельзя не привести отрывки из "Притчи о Белом Ките" рано ушедшего от нас самобытного философа Н. Н. Трубникова, притчи, специально посвященной проблеме жизни и смерти – проблеме смысла жизни и ответственности за нее ныне живущих. "Полюби же ты, наконец, эту жизнь, твою, единственную, ибо другой не будет никогда… Полюби ее, и ты легко научишься любить и ту, другую, чужую жизнь, так по-братски переплетенную с твоею, – тоже единственную… Не бойся умереть, прожив. Бойся умереть, не узнав жизни, не полюбив ее и не послужив ей. А для этого помни о смерти, ибо только постоянная мысль о смерти, о пределе жизни поможет тебе не забывать о предельной ценности жизни"^[194].

"…Мы уже не дети, нуждающиеся в опеке… не только призванные, но и избранные по достижении зрелого возраста стать Мужами-Вседержителями этого мира, ответственные за все в нем происходящее. Призванные и избранные устроить этот свой дом… Если наше дело есть дело мира, если мир мыслит себя нашей мыслью, говорит нашим словом, продолжает себя в нашем продолжении, то с нас спрос, когда слово и дело мира расходятся"^[195].

Человек как биологическое индивидуальное существо смертен. Он не представляет собой исключения из материальных, в том числе биологических, систем. Как и все, что обладает бытием, рано или поздно заканчивает свое существование и переходит в небытие, так и человек завершает свою жизнь процессом умирания. Это касается его биологической структуры. Не будучи ни ретроградами, ни пессимистами, допускаем вероятность доказательства учеными возможности посмертного существования пока неведомых нам структур духовной энергии человека. Вместе с тем, индивид имеет возможность вечного, т. е. относительно бесконечного существования в ином – социальном отношении. Поскольку существует род человеческий, постольку (по времени) может существовать и личность, то, что ею создано и в чем она воплощена. Жизнь человека продолжается в его детях, внуках, в последующих поколениях, в их традициях и т. п. Человек создает различные предметы, орудия труда, те или иные структуры общественной жизни, произведения культуры, научные труды, совершает новые открытия и т. п. Сущность человека выражается в творчестве, в котором он самоутверждается и посредством которого обеспечивает свое социальное и более длительное, чем у индивида, существование.

Привлекает внимание точка зрения Л. А. Кагана. Считая проблему бессмертия прежде всего философской^[196], он ставит вопрос о прижизненном бессмертии. По его мнению, человек рожден для общения, он живет не только в себе и для себя, но и в других людях, через них и для них – в их памяти, уважении, любви. Его наиболее существенные мысли и действия не исчезают бесследно, а преломляются так или иначе (благодаря гипотетически возможному закону сохранения и трансформации духовной энергии) в сложной системе социокультурных связей; он жив всей мировой историей. Истинное бессмертие, считает автор, определяется не столько числом прожитых лет, сколько их духовно-нравственным содержанием, полнотой личной самореализации. Из творческого самоосуществления и возвышения человеческой жизни вытекает ее виртуально-энергийная неизбывность. Сущность жизни – в ее полноте, полноценности и в этом смысле-в бессмертии, как и сущность бессмертия – в жизни.